Большинство (джен)

— Ишь, идёт, под ноги не смотрит. Цель вижу — не вижу препятствия! Не проходной двор, между прочим.

— Ладно тебе, Зинаида Павловна, не ворчи, у нас тут без навигатора не разберёшься. Кабы кто ухаживал за дорогой, а то всё быльём поросло.

— Где ты, Леонид Кузьмич, слов таких нахватался? Навигатор! Ишь ты!

— Да правнучка моя из соседнего региону приезжала, порадовала старика. Говорит, кабы не навигатор, ни в жисть не сыскала бы дороги.

— Вертихвостка! Явилася, не запылилася.

— Ну что ты за язва, Зинаида Павловна? Негоже так плохо думать о людях. Кабы не хотела, не приехала. Ведь шутка ли, семьсот километров!

— Ещё скажи, времени у неё не хватает лишний раз приехать! Зато у нас его предостаточно. Можем хоть вечность ждать…

* * *

— Ты, Леонид Кузьмич, на Зинаиду не серчай. Она только с виду злая, а внутри она переживательная. Просто обидно ей, что к ней никто не ходит, не приезжает.

— Может, некому? Ты, Лев Сигизмундович, здесь, почитай, старше всех. Всё про всех знаешь.

— Может, и некому. А может, где кто и приходит, только в другом месте. Вот как молодуха эта, что рядом с Зинаидой прошмыгнула с веником и грабельками.

— Какая ж она молодуха? За пятьдесят бабе явно.

— Пф-ф-ф… За пятьдесят! Что такое пятьдесят лет? Пшик, нет ничего.

— Ну, с другой стороны, ты прав, конечно. Так что она? К кому ходит?

— Не к родным. И даже не к знакомым. Соседка её из дома не выходит, ей ужно почти девяносто стукнуло. Так эта барышня вызвалась ходить ухаживать за соседкиными родными. В пятом квартале у них там целое поселение. Три поколения, считай, вместе.

— Поди, соседка с пенсии отстёгивает хорошо, вот и ходит!

— Ты, Зинаида, помолчи лучше. Не за деньги она ходит. По велению души.

— Своих, что ли, нет никого?

— Есть. Только далеко они. На одном поезде шесть суток ехать. В Энске отец с матерью у неё, и дочь там осталась. А она вот тут осела.

— А, это про неё Пантелеймон Порфирьич рассказывал! Очки эта Вера в тот раз забыла, когда красила. Он ещё смеялся, что читать теперь можно газетки.

— Ну да. Она вот тут в пятом квартале порядок наведёт, а в Энске к её родителям и дочке ходит женщина одна, она с Вериной дочкой работали вместе. Вот и получается, что никто и не забыт.

— Откуда ж ты это знаешь, Лев Сигизмундович?

— Так я старший по нашему погосту. Все старшие каждую неделю собираются на совет для порядка. Вот ты, Зинаида, ворчишь всё, а в Энске внучатая племянница твоя за одним дедушкой ухаживает. Она к нему как социальный работник прикреплена была, да так и осталась ухаживать уже после, душой прикипела, а у дедушки этого родных никого не осталось.

* * *

— Леонид Кузьмич, спишь?

— Ну ты, Зинаида Павловна, горазда пошутить. Кабы я мог!

— А вот если нас большинство, то где на всех взять ухаживающих?

— Присоединиться к большинству никто раньше времени не может, тут уж каждому свой час. Но память людская так устроена, что те, кого помнят, живут дальше в своих родных. И совсем не важно, что Вера вот, например, вроде как за чужими ухаживает. У Петра Акимовича убирается семья, которые по соседству приходят. Вроде как заодно. Так что это не нас большинство.

— Мудрёно ты загнул, Леонид Кузьмич. О, обратно идёт эта ваша Вера. Сейчас опять возле меня будет протискиваться. Что такое? Что... Это что же?..

— Ты посмотри, Леонид Кузьмич, какая наша Зинаида красавица, оказывается. Вера ей фотографию с табличкой помыла да бурьян вырвала. Как думаешь, может, теперь и ворчать перестанет?

— Не буду. Хорошо-то как...

— Думаю, Лев Сигизмундович, пока не перевелись душевные люди, человечество не измельчает.