Нет покоя голове в венце (джен)

Том знал, что о нём говорят. Он слышал, как перешёптываются у него за спиной: «Сумасшедший, одержимый, отмеченный Дьяволом, порождение Люцифера». Слова сыпались из чужих ртов, колючие, как иголки, но Тома они не ранили — ранил страх, а внушить его Тому было не так-то просто. Чтобы перечесть все свои страхи, ему хватало пальцев одной руки. Тома пугала зловеще трепещущая занавеска у кровати в больничной палате, где он когда-то чуть не умер. За той занавеской пряталась сама Смерть, в чёрном облачении, с косой, — это Том знал наверняка. Том боялся однажды лишиться своих способностей, тех самых, из-за которых его прозвали психом, остаться без еды и без крыши над головой и, совсем чуть-чуть, трости в кабинете миссис Коул. Ещё недавно Том загнул бы всего четыре пальца, но теперь вынужден был добавить к ним пятый: в его душе поселился новый страх — страх оказаться в сумасшедшем доме.

«Сумасшедший дом! Всё, разговорам — конец! Ещё одна выходка — и он сразу же отправится в психушку».

Том заткнул уши пальцами, но не смог заглушить противный шёпот. Он не смолкал, потому что звучал у него в голове: застрял внутри и бился о стенки черепной коробки, как маленький блестящий шарик из игры в марблы.

«Безумен он или одержим какой-то злой сущностью, всё равно. Скатертью ему дорожка! Я умываю руки».

Сумасшедший дом — жуткое место, и доктора там плохие, совсем не похожие тех, что лечили Тома от скарлатины. Там Тома ждут только унижения и мучения. Не будет больше в наказание за плохое поведение невыносимой скуки, как когда его запирали одиночестве, или урчания в пустом желудке, как когда его отправляли спать без ужина, или жгучей боли, как когда его били линейкой по рукам — всегда десять раз: Том считал и никогда не сбивался. Там его ждёт кое-что похуже, а что — ему с мерзкой улыбкой поведал один из мальчишек постарше: «Они вырвут тебе яйца, чтобы ты не смог завести таких же чокнутых детей, как ты сам!»

В сумасшедшем доме на Тома наденут смирительную рубашку, он будет связан по рукам, лишится всякой возможности защитить себя…

В поисках утешения Том решился на кражу в книжном магазине: в короткий, головокружительный миг новая книга, «Хоббит», оказалась у него за пазухой, а за ней последовали горсть конфет и маленький игрушечный поезд.

Вернулся Том в приют успокоенный и даже довольный, прошмыгнул прямо в свою комнату, затворил дверь и направился к ветхому платяному шкафу. Том извлёк из него небольшую картонную коробку и высыпал на кровать её содержимое: игрушку йо-йо, серебряный напёрсток, потускневшую губную гармонику, игральный шарик, поблёскивающий в сером свете дня, и несколько сверкающих пуговиц. Красный игрушечный поезд, который он стащил сегодня, послужил отличным дополнением к коллекции.

Лёжа на кровати, в окружении краденых сокровищ, Том лениво, липкими от конфет пальцами листал «Хоббита». Он как раз добрался до места, где Бильбо украл кольцо у Голлума и улизнул из его логова, когда в дверь постучали.

Том молниеносно сунул книгу под подушку, вскочил с кровати и, схватив коробку, стал забрасывать в неё свои побрякушки, попеременно слизывая с пальцев шоколад.

— Выходи, Том, — раздался из-за двери тихий, но настойчивый голос, и Том медленно, с опаской вышел из комнаты в коридор. Марта, одна из помощниц миссис Коул, вооружённая мокрой расчёской и махровой мочалкой, немедля подскочила к нему и принялась приглаживать его волосы и тереть его лицо и шею, едва не сдирая кожу и причитая, какой он неопрятный и чумазый. Том через это уже проходил. Неужели кто-то снова захотел его усыновить? Кто же? Умолкла Марта, когда Том стал выглядеть «по-божески». Молчала она и всю дорогу до кабинета миссис Коул, а сам Том спрашивать, зачем она его туда ведёт, не хотел.

— Спасибо, Марта, — сухо проговорила миссис Коул, окинув Тома оценивающим взглядом, когда они с Мартой появились на пороге её кабинета. Внимание Тома сразу же привлёк сидящий на стуле человек. В отличие от многих мужчин, наведывавшихся в приют, он пришёл один, без жены. Одет он был в двубортное пальто, из тех, что носят только богачи, а рядом с ним на полу стоял добротный кожаный чемоданчик.

Так мог бы выглядеть отец Тома. Вдруг это он? Вдруг сейчас он поднимется, подойдёт к Тому, возьмёт его на руки и увезёт далеко-далеко отсюда? Нет. Том отмахнулся от наивной фантазии. Том в отце не нуждался, хоть и заслуживал иметь его едва ли не больше, чем любой другой ребёнок в этих стенах. Но если этот человек и впрямь его отец, Тому никак нельзя было ударить перед ним в грязь лицом.

Приняв важный вид, Том шагнул вперёд и пустил в ход свои лучшие манеры.

— Приветствую! Я Том Риддл, — отчеканил Том, протянув руку.

Мужчина крепко пожал её. Том вперился взглядом в его лицо: у него такие же карие глаза и такие же длинные и тонкие, просто созданные для воровства пальцы, как у Тома, а если прищуриться и сильно захотеть, можно было бы заметить сходство в форме носа и в линии рта.

— Рад познакомиться с вами, молодой человек.

— Вы станете моим отцом? — не в силах сдержаться, выпалил Том, скорее требуя, чем спрашивая.

Миссис Коул судорожно вздохнула, а мужчина нахмурился.

— Должен признаться, я здесь не для того, чтобы усыновить тебя. Прошу прощения за возникшее недопонимание и разочарование. Я доктор Льюис, Том.

— Из больницы?

Том с испугом взглянул на миссис Коул.

— Я болен? Я умру?

Доктор Льюис медлил с ответом, и Том приготовился к худшему.

— Нет, Том. Ты здоров. По крайней мере телом. Видишь ли, я из психиатрической лечебницы.

Сердце Тома заколотилось, как у кролика Билли Стаббса перед смертью. Оно грозило проломить грудную клетку, прорвать кожу и вырваться наружу. Теперь Том сам превратился в беспомощную жертву, борющуюся за спасительный глоток воздуха.

Задыхаясь и бешено озираясь по сторонам, Том искал спасения и, наконец, остановив взгляд на миссис Коул, воскликнул:

— Я не сумасшедший!

«Скажи ему! Скажи, что я не сумасшедший! Скажи правду!»

Том не хотел быть злым, мрачным и угрюмым. Он бы никогда не причинил боль другим, и с ними не случилось бы ничего плохого, если бы они сами не напрашивались. Каждый из тех, кто понёс наказание от его рук, был виновен.

— Я никуда с вами не пойду! — закричал Том, сорвавшись на визг. Он готов был драться, пинаться, кусаться и на части разорвать и этого доктора, и любого, кто хоть пальцем его тронет. — Вы меня не заберёте! Вы же ничего не знаете! Я ничего не сделал Эми и Деннису, спросите их — они подтвердят!

Доктор поднял руку, и в воздухе блеснул шприц.

— Том, ты ведь хочешь быть хорошим мальчиком?

— НЕТ!..

* * *

Миссис Коул ушла. Плохой доктор улыбался Тому, как Чеширский Кот. Тому казалось, что доктор вот-вот исчезнет, и только его улыбка останется парить в воздухе.

— Вот так, открой рот, Том. Молодец.

Том повиновался. Доктор поднёс ложку к его губам, и его рот наполнился металлическим холодом и горьким лекарством.

* * *

Кольцо было тяжёлым, а после того, как Том заключил в него частичку души, стало ещё тяжелее. С дневником произошла такая же метаморфоза. Том вспомнил, как древний камень, крепко сидящий в шинке, задрожал на его ладони, когда Том Риддл-старший издал предсмертный крик, и улыбнулся, сжав пальцами край столешницы. Его отец это заслужил.

Том повертел кольцо на пальце. Этот ритуал действовал на него успокаивающе и дарил чувство безопасности. В Хогвартсе Тому ничто не угрожало, здесь никто не мог ему навредить.

«Убийца».

Шёпот превратился в треск. Тому хотелось просверлить маленькую дырочку у себя в голове, чтобы выпустить его наружу. Том подставил бы лист пергамента, и поток мыслей, подобно чернилам, выплеснулся бы на него. Том скомкал бы его, а ещё лучше — разорвал бы в клочья, заставив замолчать хрупкие остатки своей человечности, молящие о том, чтобы их услышали. Том прикрыл глаза.

Дверь открылась. Том подскочил на ноги и приветливо улыбнулся.

— Профессор Диппет!

Кольцо дрожало, глася: «Я скорблю о твоей душе». Дневник молчал, а почему не может заткнуться кольцо, Том никак не мог взять в толк.

— Ты в порядке, Том? Чаю?

— Да, спасибо. Прошу прощения, сэр. Боюсь, я плохо спал в последнее время.

Бессонница объяснит и осунувшийся вид, и тёмные круги под глазами.

Диппет благодушно рассмеялся и протянул ему чашку.

— Волнения юности.

— М-м, — промычал Том, делая глоток чая. Чай был слишком горячим и обжёг ему язык.

«Лжец, — прошипело кольцо. — Ты убил меня, злой мальчишка. Ты поцеловал меня в лоб и улыбнулся. Ты осквернил мой дом».

— Профессор Меррифот уходит на пенсию. Верно, сэр?

— Да. Большая потеря для нас, мой милый мальчик. Заменить её будет не просто. Одна только бумажная волокита ужаснёт любого.

— Я тут подумал, — начал Том, аккуратно опустив чашку на блюдце, — может быть, вы позволили бы мне... занять эту должность?

Диппет рассмеялся. Запрокинул голову и рассмеялся.

Рука Тома, придерживавшая чашку за ушко, дёрнулась — от гнева или от страха, он и сам не сказал бы — и чашка спрыгнула на пол. Красно-коричневая жидкость заструилась по короткому ворсу ковра меж осколков фарфора.

— Прошу прощения, Том, — проговорил Диппет, слегка похлопывая старческой рукой по лакированной поверхности стола и тяжело дыша после приступа смеха, — но сама идея, и с такой искренностью высказанная! Преподавать с восемнадцати лет? Твои оценки заслуживают похвалы высшей степени, и твои таланты сомнения не вызывают, но, боюсь, ответственность слишком велика. Приходи через несколько лет, Том, и я посмотрю, что смогу для тебя сделать.

— Да, сэр, — процедил Том и направил палочку на ковёр. Чай с чашкой вернулись туда, где и должны были быть, а от пятен не осталось и следа. Кольцо притихло.

— Что ты собираешься делать теперь, Том?

Том подумал о месте в Борджин и Бёркс, которое присмотрел про запас, и поморщился.

— Я не знаю, так сказал большой колокол в ле-Бау.⁽¹⁾

Диппет как-то странно на него посмотрел, но промолчал. Он, очевидно, этот детский маггловский стишок не знал. Том смущённо опустил глаза на свои руки. Кольцо блеснуло.

Остаток часа они провели, болтая о ничего не значащих мелочах. Говорил, в основном, Диппет, а Том кивал и поддакивал в нужных местах, параллельно обдумывая, куда спрятать кольцо. Больше он его слушать не желал. Отец Тома погребён, и место кольца — рядом с ним. По крайней мере пока. Пусть воссоединятся в земле. В молитве говорится: «Пепел к пеплу, прах к праху». Тому никогда не стать ни тем, ни другим, но временную компанию осколок его вечной души смертным костям составить может.

* * *

Том голыми руками вырыл небольшую ямку на могиле отца в Литтл-Хэнглтоне, взмахнул волшебной палочкой — и на толщу земли, под которой покоился прах его отца, ненавидевшего магию и ведьм, лёг букет красных роз. «Тебе, папочка», — мысленно проговорил Том. Он бы с удовольствием содрал с каждого цветка лепестки — все, до единого — и осыпал ими гниющий труп Тома Риддла-старшего, чтобы магия сына очистила высыхающую грязную кровь отца.

Над могилой распростёр длинные узловатые ветви кривой древний тис, его неувядающие корни уползали глубоко в землю. Иронично было бы, если бы оказалось, что именно он подарил материал для волшебной палочки Тома.

Том прижал ладони к грубой шершавой коре дерева и заплакал о потере, которую не понимал и не принимал.

Смахнув слёзы, Том опустил кольцо в ямку, зачерпнул с земли горсть опавших тисовых иголок и сжал их в ладони. Желтоватые кончики впились ему в руку. Они жалили, но несли никакой угрозы, как и предательство отца. Смешанное с ядом тисового дерева, оно проникало в вены Тома и разве что кололо больнее. Том разжал ладонь и стряхнул тисовые иглы на кольцо, через губительное проклятие пульсирующее жизнью, на чёрную землю, на цветы. Капельки наполовину грязной крови Тома на тисовых иглах, упавших на бутоны, слились с красным цветом лепестков. Том засыпал кольцо землёй, и мягко прикоснулся к ней губами.

«Последний же враг истребится — смерть».⁽²⁾

Присутствие Тома на похоронах отца было неуместным и невозможным, но теперь он загладил вину за своё отсутствие. Том посмотрел на испачканные землёй руки, шмыгнул носом и возвёл глаза к небу: тёмное и тяжёлое, оно зияло огромной бездной как распахнутая пасть голодной Смерти. Когда Смерть впервые протянула руки к душе Тома, он поклялся, что не поддастся ей. Теперь между ними стояли хоркруксы, и если ради спасения ему пришлось бы расколоть душу тысячу раз — пусть так: Том был готов.

В маленькой кладбищенской церкви, как раз неподалёку от стен которой и нашёл упокоение Том Риддл-старший, никого не было, лишь тени от маленьких свечей молчаливо плясали по углам и у алтаря.

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла».⁽³⁾

Богопротивная магия, пронизывающая тело Тома, поможет ему выжить, а зло в сердце избавит его от страха. Хотя какое зло? Ведь есть только сила.

* * *

У Тома уже давно новое имя, а любовь и повадки — старые, детские. Руки Тома дрожали, когда он вытаскивал диадему Ровены Рейвенкло из дупла и торопливо прятал её под мантию, как будто он снова стал мальчишкой, который крадёт понравившуюся книжку в магазине.

Ещё во времена, когда его укрывала крыша Хогвартса и он даже без хоркруксов чувствовал себя защищённым, Том в особо волнительные моменты жевал внутреннюю сторону щёк. Много лет минуло с тех пор, а искоренить дурную привычку Том так и не смог.

Том надел диадему на голову, но никакого озарения не случилось, ни капли ума не прибавилось. Том усмехнулся: ещё бы, он уже прожил на земле почти сорок лет из отпущенной ему вечности, он и так уже всё знал, какие ещё знания эта древняя вещица могла ему дать? Мир и люди в нём сами по себе не так уж занятны. Всех терзают одни и те же мотивы, одни и те же порывы, одни и те же страсти.

От диадемы исходило приятное тепло, она почти незаметно трепетала. У Тома словно появилось второе сердце, но биение его будило воспоминания о последних минутах крестьянина, чьё существование он прервал, чтобы старинное украшение стало чем-то большим, чем просто красивая безделушка. Крестьянин кричал, пока Том выдавливал из его тела остатки жизни. Диадема тоже кричала, а Том, глядя своей жертве в глаза, писал прекрасную симфонию из крови, слез и боли. Том всегда смотрел своим жертвам в глаза, смотрел и думал, что скоро им откроется то единственное знание, которого у него не будет никогда, потому что он никогда не последует за ними.

Дневник, чашу и медальон Том решил пока оставить при себе. Диадема обретёт кров в Хогвартсе, замке, который стал настоящим домом для Тома.

Для кольца Том нашёл новое, надёжное место. Момент, когда оно окажется в тайнике, под непреодолимой защитой, станет одним из немногих, что Том будет бережно лелеять в памяти. Том прошептал заклинание, поднял руку, и по его запястью из пореза на ладони заструилась кровь. Том завороженно смотрел на неё и представлял, что она чиста.

Пришло время действовать. Мир изменится, и только Том останется прежним. Лорд Волдеморт защитит его.

1) Цитата из старинного детского стихотворения, в котором разговор ведётся от лица разных лондонских церквей: — Апельсины и лимоны! — прозвенели в Сент-Клименте. И в Сент-Мартине звонили, всё про долг твой там твердили: пяток фартингов просили. И в Олд-Бейли вопрошали, они срок узнать желали. — Вот-вот стану я богатым, — Шордитч, заливаясь, хвастал. — И когда же? Ну, когда? — доносился звон из Степни. — Я не знаю, — так сказал большой колокол в ле-Бау. Вот зажгу я пару свеч — ты в постельку можешь лечь. Вот возьму я острый меч — и головка твоя с плеч.

Так же использовалось во время игры в «Ручеёк».

Вернуться к тексту

2) из послания к Коринфянам

Вернуться к тексту

3) Псалом 23:4 (Библия короля Якова)

Вернуться к тексту