Подмёныш (джен)

— Слизерин!

Сразу кажется, будто наступил конец света, когда голос Распределяющей шляпы разносится по Большому залу. Даже плотная ткань, закрывающая уши Джинни, не способна заглушить звук четырех испуганных вздохов за спиной, таких родных, что она могла бы узнать их даже с закрытыми глазами.

«Наверное, это какая-то ошибка», — думает она сперва ошеломленно, а затем более решительно, словно пытается заставить Шляпу взять свои слова обратно, но та молчит.

Профессор МакГонагалл (декан уже не ее факультета) одним быстрым движением смахивает Шляпу с головы Джинни, а серо-стальные глаза устремлены на следующего испуганного одиннадцатилетнего первокурсника.

— Мисс Уизли, — четко говорит МакГонагалл, — ваш стол в конце.

Джинни бросает взгляд на море зеленого и серебряного в дальнем углу зала. Оно кажется чужим, словно спрятанным в тени, куда едва доходит свет. Нет. Не может быть. Это ошибка.

Она поворачивает голову к гриффиндорскому столу. Встретившись с широко раскрытыми, ошеломленными взглядами братьев, Джинни ждет, что сейчас Джордж встанет и скажет, что это всего лишь штука и что на создание фальшивой шляпы у них ушло целое лето! Но Джордж лишь смотрит на Фреда, и их одинаково бледные лица подтверждают самое худшее.

— Мисс Уизли, — повторяет МакГонагалл, но на этот раз в ее голосе нет былой резкости.

В Большом зале нарастает гул голосов и шёпотов. Сотни глаз устремлены на Джинни, пока она медлит и остается сидеть на табурете.

«Двигайся, — приказывает она себе. — Ну же, просто подними ноги. Шагай».

Джинни медленно соскальзывает с табурета и пытается держать подбородок высоко поднятым, пока идет к дальнему столу, но враждебные взгляды слизеринцев буквально обжигают ей спину. Они все шепчутся и шепчутся.

Она садится на самый край стола, стараясь унять дрожь в руках. Хоть немного.

О приветственном пире, который начинается после окончания распределения, Джинни мало что помнит.

Позже вечером, когда она устраивается в своей спальне, спрятанной в самых потаенных уголках замка (это не башня, здесь нет уютного камина с трескучим огнем и нет портрета гостеприимной Полной дамы), она мысленно встряхивается, напоминая, что это всего лишь факультет. Она повторяет это снова и снова, когда девочка на соседней кровати брезгливо морщится при виде поношенных вещей Джинни, а остальные, словно по сигналу, следуют ее примеру.

Всего лишь факультет.

Это не объясняет, почему ей становится плохо в зеленоватых глубинах. Все так неправильно. Как будто плещущиеся воды Черного озера, нависающего сверху, давят, сжимая грудь. Она плотно задергивает полог вокруг кровати и старается не слушать голоса других девочек.

В первую ночь она лежит в постели, уставившись на нежную серебряную вышивку на пологе. В полумраке узоры оживают: звери и драконы словно кружатся, подбираясь все ближе. Джинни твердо держит свое воображение под контролем, прикусывая внутреннюю сторону губы. Она никогда не боялась темноты и не собирается начинать сейчас.

Когда остальные девочки затихают, а их ровное дыхание разливается по комнате, Джинни сбрасывает одеяло и идет к сундуку, стоящему у изножья кровати. На самом верху лежит связанный мамой красно-золотой шарф. Джинни хватает его и заталкивает в самые потаенные уголки, и именно там, на самом дне, находит незнакомую книгу.

Вытащив ее, видит, что это тонкий черный дневник с обложкой из гладкой кожи. Она думает, что это, наверное, тайный подарок от мамы, как и шарф, только гораздо более подходящий. Джинни моргает, сдерживая слезы, и открывает дневник на первой странице.

«Джинни Уизли», — пишет она осторожно.

На секунду замирает, обдумывая слова, а затем добавляет: «Джинни Уизли — слизеринка».

Джинни смотрит на строчки, пока сердце эхом отдается где-то в горле. Перо неуверенно зависает над бумагой, чернильное пятно собирается на его кончике.

Нет.

Она отчаянно зачеркивает написанное, снова и снова, пока перо не начинает царапать бумагу.

«Верни все обратно. Верни все обратно. Верни все обратно», — пишет она раз за разом.

И впервые за весь день хоть что-то, наконец, ей подчиняется. Чернила впитываются в страницу, оставляя за собой лишь кремовую пустоту, как будто и не было никаких написанных слов.

Джинни снова поднимает перо и пишет единственный вопрос, который звучал в её голове весь день: «Что я сделала не так?»

Слова постепенно растворяются.

И на мгновение ей даже почти хочется, чтобы дневник мог ответить.

На следующее утро она просыпается без каких-либо важных ответов или простого решения. В коридорах Фред и Джордж обнимают её за плечи и говорят, что это не имеет большого значения, но она прожила с ними всю свою жизнь и знает, когда они лгут.

Это имеет большое значение.

Она сомневается, что хотя бы начинает понимать все моменты, из-за которых это имело бы значение, просто знает, что так оно и есть. Даже Перси считает так же, судя по тому, как он неловко похлопывает её по руке и торжественно качает головой из стороны в сторону, словно на панихиде.

Джинни никогда не замечала, какой же он ханжа.

Она делится этой мыслью с дневником и задаётся вопросом, не в злости ли дело. Может, она здесь именно из-за нее. Неужели Шляпа разглядела это в ней?

Она наблюдает, как чернила впитываются в бумагу и исчезают, будто их никогда и не было. И почему-то от этого становиться легче, пусть и чуть-чуть.

Когда Эррол впервые прилетает в Большой зал с почтой из дома, Джинни читает мамино письмо и буквально чувствует её напряжённый тон. Это всего лишь слова на бумаге, но она всё равно представляет себе её замешательство. Панси Паркинсон, чей голос буквально создан, чтобы разноситься над длинным столом, замечает, что за всю свою жизнь она не видела более жалкой и дряхлой совы. Она что, болеет?

Джинни опускает голову и запихивает в рот сухой тост.

Днем у неё есть занятия, чтобы заполнить свободное время. Не с кем сидеть, кроме как с тихой Смитой, соседкой по спальне, которой не повезло застрять с Джинни. Они почти не разговаривают, за исключением тех редких моментов, когда Смита просит передать глаза тритона, а Джинни и не пытается сделать что-то большее.

Вместо этого она учится концентрироваться на ощущении волшебной палочки в руке, палочки, которая была создана для нее и только для нее. Если Джинни постарается как следует, то хоть что-то сможет подчиниться ее воле и сработать так, как она ожидает. Магия имеет смысл.

Джинни справляется. Пока окружённые друзьями и наслаждающиеся легкой жизнью Фред, Джордж и Рон скользят по жизни, она с головой погружается в учебу, достигая такой успеваемости, на которую мама уже не рассчитывала от младшего поколения. Это заставляет Джинни задуматься, от чего могли убегать Перси, Билл и Чарли, раз они так хорошо учились.

Ночью она изливает своё разочарование и смятение в единственное доступное место — в свой дневник. Она записывает каждое слово, которое не решается произнести в течение дня. Каждое сомнение, каждое плохое чувство, и порой кажется, что перо двигается само, а не она им управляет.

Однажды дневник отвечает, и это выглядит самой естественной вещью на свете.

«Ты не одна, Джинни».

Его зовут Том, и он становится её единственным другом.

На следующее утро Джинни просыпается, ощущая себя опустошенной и парящей словно призрак.

Так проще.

В середине первого семестра Билл присылает письмо.

«Слизерин, да? — пишет он в качестве приветствия, и она ценит отсутствие опекающего тона. Никаких поучений, просто идет ва-банк. — На четвёртом курсе я ходил в кафе мадам Паддифут с девушкой из Слизерина. Мы вдоволь нацеловались, скажу тебе».

Её руки сжимаются, и бумага хрустит в пальцах. Это не имеет большого значения.

«Не то чтобы тебе следовало ходить на свидания и целоваться с безмозглыми гриффиндорцами. И уж точно не раньше четвёртого курса».

Джинни сдерживает смех. Ощущение оказывается чуждым и позабытым, а улыбка грозит расколоть лицо пополам от того, как долго она не улыбалась. Мама часто жаловалась на это, но Билл всегда общался с ней как со взрослой, от которой не нужно ничего скрывать.

«Я знаю, все говорят тебе, что это всего лишь факультет, но думаю, гораздо важнее помнить, что ты — Уизли, и это главное».

Она аккуратно складывает письмо и прячет его между страниц дневника.

Проблема в том, что, если отбросить рыжие волосы, она начинает сомневаться, действительно ли она — Уизли. В конце концов, все Уизли уже четыре поколения были в Гриффиндоре, а Пруэтты до этого — еще три. Она все чаще задается вопросом, не заключила ли ее мать какой-то странный договор с феей, чтобы обрести драгоценную единственную дочь, заплатив за это непредсказуемую цену.

Может быть, она — подмёныш.

Она ищет ответ в книгах, спрятавшись в дальних углах библиотеки во время обеда, не в силах встретиться взглядом с незнакомцами за слизеринским столом. Вот только книги говорят, что ребенок-подмёныш должен обладать невообразимой силой, но в себе она ничего такого не ощущает.

В конце концов, только Том понимает ее.

«Тебе больше никто не нужен».

Ее пальцы испачканы чернилами, но она учится дышать, когда кажется, что воздуха не хватает, и продолжать идти, когда хочется исчезнуть. Она могла бы убежать домой, оставив всё позади, но разве она когда-нибудь сдавалась? Даже в четыре года, когда пряталась в сундуке Билла, чтобы попасть в Хогвартс, она не ведала страха.

Это её мечта — быть здесь. Просто она никогда не думала, что мечта окажется вот такой.

— Джинни? — говорит Смита на зельях, и это явно звучит как какой-то вопрос, но когда Джинни оборачивается, то встречается с холодным взглядом и выражением острого неодобрения на лице однокурсницы.

«Она не считает тебя достойной. А я считаю».

Внутри у Джинни всё сжимается, и она молча подталкивает к Смите миску с измельчёнными флобберчервями. Урок заканчивается в гнетущей тишине.

Когда появляются провалы в памяти, Джинни чувствует странное облегчение. Просыпаться с кровью на руках и ничего не помнить — это ведь вполне в духе Слизерина, верно?

Вот только потом начинают страдать люди.

«Что со мной происходит? — пишет она в дневнике. — Что со мной происходит?»

У Тома всегда есть ответ.

«Ты сильнее, чем думаешь, Джинни».

К тому времени, как она начинает о чем-то догадываться и пытаться разобраться в происходящем сквозь собственное все более затуманенное сознание, рассказать уже некому.

Однажды она подходит к Рону, но даже брат избегает её взгляда. Единственный, кто, кажется, замечает Джинни, — это Гарри.

— Джинни? — спрашивает он, но тут же отвлекается, бросая хмурый взгляд на группу хаффлпаффцев, намеренно обогнувших их по широкой дуге. Они не хотят подходить слишком близко к тому, кого считают наследником Слизерина.

Если бы они только знали.

Джинни не может решить, засмеяться ей или уступить подступающей к горлу тошноте.

В конце концов, она так ничего и не говорит, потому что не хочет видеть отражение своих страхов в глазах Гарри. Его обвиняющий взгляд и полное тихой уверенности: «Я так и знал».

Слизеринка.

Она быстро качает головой и уходит, прижимая к бедру горячий дневник.

Когда Том уводит её в самые темные и глубокие подземелья Хогвартса, Джинни думает, что может просто исчезнуть, судя по тому, как её тело словно растворяется в камне. Но она слишком поздно понимает, что здесь не для этого. Она здесь не для наказания. Она — приманка.

Он придёт.

Джинни же в этом сомневается.

Она лежит, и по ощущениям кажется, что скорее уже мертва, чем еще жива, лежит и молча смотрит, как Том пытается переписать прошлое, будущее и настоящее. И абсолютно ничего не делает, чтобы остановить его.

Может быть, если бы она была гриффиндоркой, у нее бы что-то получилось.

Джинни все еще не может поверить, что, очнувшись, видит рядом Гарри. Когда-то он значил для нее всё. Теперь же он сидит рядом израненный и чуть не отдавший свою жизнь ради неё. Жизнь медленно возвращается в её тело, но не мягкими прикосновениями, а болезненными ударами, будто ножами и молотками. Слёзы текут без остановки, нет смысла пытаться их остановить, они словно река, собиравшаяся весь этот год.

— Всё в порядке, — говорит Гарри, неловко похлопывая её по плечу. Ему явно легче сражаться с василисками и тёмными магами, чем утешать девочку, потерявшую надежду. — Реддла больше нет.

Но что это меняет? Джинни смотрит на испорченный дневник, растекающийся чернилами по его коленям. Её размытые и потускневшие слова (её секреты) вытекают на пол.

Она качает головой и подтягивает ноги к груди. Гарри никогда не должен был спускаться сюда. Не ради неё.

— Джинни? — говорит он, и в его голосе звучит растерянное беспокойство.

— Я — слизеринка, — жалобно шепчет она в колени. Как Том. Как Панси, Малфой и каждый тёмный волшебник, который когда-либо рождался.

Больше всего на свете ей хочется услышать от Гарри: «Ну и что?», чтобы он сказал, что это не имеет никакого значения. Но он просто смотрит на неё в ответ со смущенным и немного хмурым видом. Впервые он выглядит не как герой, а скорее как испуганный маленький мальчик.

Джинни не знает, что с этим делать.

«Аномалия, — раздаётся предсмертный шепот Тома, шипы его слов всё ещё впиваются в её разум, несмотря на то, что он должен был уже исчезнуть. — Ты не вписываешься в его мир, тщательно выстроенный на чёрно-белых столпах добра против Слизерина. И всё же подозревали все именно его».

Джинни хочется избавиться от этого голоса, выцарапать его из черепа. В каждом слове звучит мучительная злость на то, чего она не понимает, на вещи, которые она ещё слишком мала, чтобы осознать. Она просто знает, что взамен на всё то, что она изливала в Тома, он тоже вливал в неё что-то.

Совсем не такие чувства должна испытывать маленькая девочка.

Как бы она ни старалась, она больше не может видеть Гарри Поттера в прежнем свете. Может быть, он всё ещё герой, но она точно больше не принцесса. (Права ли была Шляпа? Это действительно то, кто она есть?) Её глупая влюблённость не имеет ни малейшего шанса против всего того, что произошло.

Она позволяет Гарри вывести себя из подземелий, спасти и объяснить все её ошибки ждущей семье, но знает, что оставляет позади то, чего уже никогда не сможет вернуть. Невинная малышка Джинни Уизли навсегда осталась в этой Тайной комнате.

Самая большая ирония заключается в том, что позор делает её настоящей слизеринкой.

Теперь в общей гостиной все соперничают за внимание Джинни, стараются быть рядом, спрашивают, каково это держать под контролем такое чудовище, знать, что она может убивать и уничтожать, может очистить это место от грязнокровок. Если бы только она не попалась в собственную ловушку.

Грязнокровки.

Она думает о Гермионе и её вьющихся волосах, о том, как она улыбается Джинни в коридорах, по-доброму, пусть немного и настороженно. О том, что даже Гермиона, самая умная ведьма в школе, не совсем уверена в Джинни, если отбросить всю эту гриффиндорскую шелуху.

— Как тебе это сходило с рук так долго? — спрашивают её однокурсники.

Джинни не знает, что ответить. Как объяснить им про жертвы, отсутствие выбора, тайны и чувства, которые она изливала тому, кто их не заслуживал? Не знает, как рискнуть заговорить и при этом не выдать своей слабости. Может, ей еще многое неизвестно, но даже она уже понимает, как опасна слабость. Нужно выговориться, чтобы найти идеальную ложь, но язык предает её, и она не может вымолвить ни слова.

Вот только почему-то именно молчание не кажется осуждающим.

Так она неожиданно познаёт силу молчания. Силу бездействия, когда все, что она когда-либо знала, — это слепо бежать вперед.

Когда от неё требуют рассказа, Джинни сжимает губы в тонкую линию, искоса глядя на однокурсников. Она позволяет им самим заполнить пробелы тем, что им нужно.

Этого оказывается достаточно, чтобы пережить последние хаотичные дни семестра, чтобы держать себя в руках, пока наконец не появляется шанс ускользнуть. Джинни не хочет думать об этом как о бегстве, но всё же испытывает благодарность за то, что расстояние до Хогвартса так велико, а неожиданная семейная поездка оборачивается чередой тёплых воспоминаний.

Жаркое солнце Египта обжигает кожу, а вокруг теснится семья. Может быть, этого хватит, чтобы Том поблек, словно фотография, выцветшая на ярком солнце.

Она надеется на это.

На песчаных дюнах Билл встаёт рядом и рассеянно проводит рукой по её волосам. Неподалёку близнецы отчаянно пытаются запихнуть Перси в гробницу. Всё это выглядит настолько поразительно обыденно, словно ничего из прошлого года и не происходило, что Джинни становится трудно дышать.

Билл сжимает её плечо.

— Первый год в Слизерине, а ты уже встретилась с Сама-Знаешь-Кем и сорвала его планы, да?

Всё было совсем не так, но Джинни не хватает духа поправить его. Или, возможно, она уже научилась держать рот на замке и хранить свои секреты. А может, это и неважно. Единственный человек, который знает правду о том, что на самом деле произошло в Тайной комнате, — это Гарри, но он за тысячи миль отсюда и, скорее всего, понимал всё не лучше, чем она сама.

Билл наклоняется ближе, ухмыляясь как заговорщик.

— Каким же разочарованием ты станешь для старого доброго Салазара.

Джинни улыбается, потому что этого от неё ждут. Но ещё и потому, что если она плохая слизеринка, значит, это уже хорошо, правда?

Билл дёргает её за косу.

— Уизли, — говорит он с ласковым укором.

Джинни прижимается к брату, думая о том, что, возможно, позволит себе поверить в это.

Хоть ненадолго.