Мадам Тектони (джен)

По потолку медленно ползет большая жирная муха. Вид у неё задумчивый и, можно сказать, самодовольный. Конечно, муха эта совершенно свободна. Она сейчас наползается вволю, а потом выпорхнет в открытое в весну окно. И только ее и видели, а мне еще до шестого урока сидеть. Это очень долго — целая жизнь успеет пройти. Вот хорошо мухе, она никуда не торопится. Ей не надо после школы сломя голову нестись к Вовчику в соседний двор. Она же с Вовчиком ничего такого не закапывала в сугробах около гаражей. И ей, в отличие от нас с Вовчиком, очень даже весело смотреть, как раскрасневшееся весеннее солнце топит зимний серый снег. Она же не думает о том, что из-под снега может вылезти. Лучше и мне пока не думать. И вы не думайте. Я вам лучше вот что сейчас расскажу: взрослые всегда врут, особенно учителя. Нам вчера Вера Васильевна обещала, если мы будем хорошо себя вести, рассказать про китов. Так и сказала: «Наша наука, история, стоит на трех китах». А потом весь урок больше о китах ни слова не сказала. Я даже не утерпел, после звонка подошел и прямо спросил, вежливо как мог, даже про обман и склероз ничего ей не сказал. Мол, уважаемая Вера Васильевна, а где киты то? А она что? Правильно. Тут же, как заправский мошенник, изобразила глубокое удивление.

— Васенька, какие киты, ты о чем? Это тебе на биологии надо про китов спрашивать. А у нас история.

И еще улыбнулась так снисходительно, как взрослые делают, когда хотят показать, что они намного умнее и образованнее тебя.

Ага, а ведь я провалами в памяти не страдаю. И прекрасно помню, ЧТО она торжественно обещала в начале урока. Одним словом, мошенники чистой воды эти учителя.

Муха медленно переползла на шкаф. С обрассами. Это такие останки бывших животных или растений, которые имели несчастье не найти свою могилу и теперь вечность пылятся в шкафу. А их родственникам, между прочим, даже прийти некуда. Чтобы отдать долг памяти. Мама меня всегда учила: долги надо отдавать. Особенно памяти, потому что про такое даже и не забудешь. Мы с ней ходили пару раз с этими долгами на кладбище, к маминой бабушке. Мама ей принесла цветы в горшочке, оранжевые. Не пойму я, зачем мама у неё цветы занимала, когда их свободно можно на рынке у любой старушки купить. Но раз занимала, надо, конечно, отдать, долг есть долг. А теперь представьте, что получается: если кто-то у этих бывших животных что-то по неосторожности занял, то теперь им уже никогда не вернуть? И будет у них во лбу большая надпись: «вечный должник». Вот ужас то...

Я глубоко вздыхаю, еле сдерживая слезы, а учительница подозрительно и очень сердито косится на меня, лучше уж за мухой наблюдать. Но мухи нигде нет. Наверное, она уже осовбодилась от школы и улетела в цветущий мир.

На самом деле врать не только учителя любят. Обычных взрослых тоже так и тянет с важным видом сообщить ребенку какое-нибудь жуткое вранье. Сколько раз мне сосед дядя Виктор серьезно так говорил:

— Маму слушайся, а не то тебя дядя милиционер заберет.

Я даже пару раз нарочно не слушался, всё ждал, когда же этот милиционер придёт. Но сколько я не препирался, никто не пришел. Зато вот самого дядю Виктора один раз забрали в милицию. Прямо на улице. Он шел как обычно, немного покачиваясь и напевая что-то бравурное, из времен своей молодости. А тут подъезжает милицейская машина. И берут дядю Виктора под белы рученьки. На самом деле, конечно, руки у дяди Виктора огромные и по большей части грязные, с обгрызенными черными ногтями, как будто он ими в земле ковырялся, а не в моторе машин. Но это уж такое выражение, ничего не попишешь. Если хочешь выражаться красиво, приходится немного... привирать.

Мама сказала, что дядю Виктора забрали в «вытреслитель», как я полагаю, чтобы вытрясти из него все глупости. Наверное, дяде милиционеру самому не понравилось, сколько всякой чуши про него нарассказывали. Хотя я тут, честно, ни при чем, я об опрометчивых зявлениях дяди Виктора вообще никому не рассказывал.

Я с тоской смотрю в полуоткрытое окно, куда, как нарочно, никто больше не залетает. Урок тянется мучительно. Время потерялось где-то, может, на обед ушло, и большие часы на стенке забыли, как нужно ворочать своими длинными тяжелыми стрелками. Наверное, они уснули под монотонный голос учительницы, и теперь нам вечно сидеть в классе. Солнце зайдет за край земли, мама придет домой, приготовит ужин, ляжет спать, а потом снова встанет на работу, и вместе с ней встанет солнце. А мы всё так и будем сидеть в нашем классе и слушать учительницу. Так жутко становится от этой мысли, что я невольно вздрагиваю и опять ловлю на себе недовольный взгляд.

И обида вылезает со дна моей души, когда я вспоминаю самую большую ложь, с которой пришлось мне столкнуться буквально вчера. Зашла в наш класс учительница и с порога заявила:

— А под конец урока я вам расскажу про Тектони Куплит. Если будете хорошо себя вести.

И я сразу представил себе эту даму. В такой салфетке на глазах, раньше их для красоты носили. И длинных кружевных перчатках, как у маминой тети, которая приходит к нам иногда по воскресеньям. Наверное, эта мадам любит путешествовать. Может быть даже, она бывала в Африке, иначе зачем про нее рассказывать? И видела носорога, и даже научила пользоваться салфеткой, отчего бедное животное заработало несварение желудка. А может, она ездила верхом на жирафе, придерживая указательным и большим пальцем свою шляпу с кружевной занавеской. Но ветер трепал эту тряпицу, и длинные темно-рыжие волосы тоже выбились из строгой прически. И легли на шею жирафа, так что полностью потерялись на фоне рыжих пятен этого тонконогого зверя. И я даже старался работать на уроке, потому что мне ужасно хотелось узнать, где жила эта мадам Тектони. И носила ли она пенсне. И чемодан. Или отправилась в путешествие с рюкзаком.

Но ни единого слова про мадам Тектони я не услышал. Учительница, топорща толстые губы и чернеющие над ними маленькие усики, долго размахивала руками, плевала слюной и как всегда несла полную чушь. Этисферы. Лава, магман, столкновения, складки поверхности. Про столкновения можно было даже и не слушать. Про столкновения я и так знаю. Недавно соседка наша Марья Евгеньевна столкнулась на лестнице с тем самым вытрясенным дядей Виктором. Шуму было много. Я, конечно, ничего не видел, но, полагаю, дядю Виктора хорошенько вытрясли еще раз, потому что когда Мария Евгеньевна идет по лестнице, на глаза ей лучше не попадаться. Бисеринки пота медленно скатываются по ее выдающиеся лбу и еще более выдающемуся подбородку, и терпение лопается на каждой ступеньке с оглушительным треском. Так что дядю Виктора даже немного жалко. Ума не приложу, как он мог ее не заметить?

И тут размышления мои прерывается самым чудесным образом. Облегающе победно звенит звонок. Урок закончился, учительница ехидно улыбается, топорщит усы и ничего не говорит о мадам Тектони. Я так понимаю, что даже спрашивать об этом бесполезно. Я так никогда ничего не узнаю о ней. Взрослые всегда врут.

Нужно потерпеть ещё пару уроков и тогда... Тогда мы с Вовчиком наконец-то сможем пойти к гаражам. И посмотреть что вытаяло из-под снега. Может, и ничего страшного. Говорят же, что у страха глаза велики. Но, если учитывать, что взрослые всегда врут, то, конечно, ничего хорошего нас не ждет.