Мама (джен)

День в Норе начался так же, как и многие другие: с шума, тепла и запаха корицы, проникающего сквозь кухонные окна. Джинни проснулась рано, хотя и не по своей воле. Тедди Люпину исполнился год, и он был полон энергии, которая не поддавалась логике: ни свет ни заря он уже лопотал что-то, разглядывая потолок в их общей спальне. Она вытащила его из кроватки, поцеловала в волосы, которые постоянно меняли цвет — сегодня они бирюзовые или лавандовые? Никогда нельзя быть уверенным, — и унесла вниз, на кухню прежде, чем тот перебудит весь дом.

Когда солнце поднялось над садом, Джинни сидела на ступеньках заднего крыльца, прижимая к груди свернувшегося калачиком Тедди. Его крошечные пальчики сжимали деревянную ложку, и он что-то очень убедительно говорил садовым гномам. Джинни любила это время суток — короткое спокойствие перед тем, как вся семья спускалась вниз. Затишье перед бурей.

И все же сегодня она не могла избавиться от тяжелого чувства. Тедди очень сильно был к ней привязан, постоянно тянулся, отворачиваясь от любых других объятий. От Гарри, от Молли и даже от Флер, чьи колыбельные убаюкивали младенцев быстро как по волшебству.

Джинни пыталась не обращать внимания на ком где-то в животе, но он упрямо сидел там. Не страх. Не тревога. Что-то помягче. И в тоже время острее.

Она убрала прядь волос со лба Тедди, и мальчик посмотрел на Джинни широко раскрытыми любопытными глазами. Глазами своей матери.

Тонкс.

Джинни редко произносила ее имя вслух, но часто о ней думала. Она помнила ее — не очень хорошо, но достаточно, чтобы представить, как та смеялась. Чтобы вспомнить, как смотрела на Ремуса: с преданностью, которую Джинни не понимала в шестнадцать лет, но теперь поняла слишком хорошо.

Они оба погибли на войне, которая потребовала от всех слишком многого. И Тедди стал ее отголоском.

Иногда Джинни казалось, что она недостаточно взрослая, чтобы быть чьей-то матерью. Формально она ею и не была. Они с Гарри взяли Тедди к себе, потому что больше некому было его доверить. И поначалу Джинни относилась к этому как к обязанности. Как к долгу перед умершими.

Но любовь рождалась медленно. Со скоростью не молнии, но дождя.

Это чувствовалось в смехе, который заполнял коридор после купания. В том, как Тедди тянулся к Джинни, когда ему было страшно. В том, как его волосы становились рыжими как у Уизли всякий раз, когда она целовала его на ночь.

Как в тот раз, когда он забрался в корзину для белья, спрятался под свежевыстиранными джемперами и закричал «Бу-у!» с таким ликованием, что Джинни чуть не уронила банку с маринованными огурцами. Или тогда, когда он откусил от каждого яблока в вазе с фруктами, чтобы найти самое сладкое. Джинни вспомнила, как он взвизгнул, когда обнаружил под диваном леденец «Берти Боттс» и тут же скормил его кошке.

Однажды он забрался к ней на колени с книжкой с картинками, держа ее вверх ногами, и «прочитал» историю о храбром рыцаре-гиппогрифе, который спас говорящую маргаритку. Слова были бессмысленны, но искренность в его голосе делала историю убедительнее, чем любая книжная сказка.

Он был волшебником во всех смыслах этого слова. Ее волшебником.

И все же она волновалась. Правильно ли это было? Ее ли это чувство?

— Мама, — позвал Тедди.

Слово прозвучало так тихо, что она едва расслышала его.

Джинни моргнула. Тедди наблюдал за ней с гордой улыбкой на лице, уронив ложку на землю. Его маленькая ручка потянулась, чтобы коснуться щеки Джинни.

— Мама, — повторил он.

Какое-то мгновение Джинни вообще ничего не слышала. Ни птиц, ни ветра, ни даже жужжания голосов, доносившихся из дома. Только это слово.

У нее перехватило дыхание.

Она не стала поправлять Тедди.

И даже не хотела этого делать.

Потому что в это мгновение все сомнения, страхи и заданные шепотом вопросы о том, достаточно ли ее для Тедди, — все это исчезло.

Достаточно.

Она крепче прижала Тедди к себе, прижавшись губами к его виску. Ее руки крепко обхватили его, защищая.

Из дома прозвучал шорох стула по полу. Кто-то услышал. Дверь за спиной со скрежетом отворилась. Джинни не обернулась.

Пусть слышат.

Тедди назвал ее мамой, и для Джинни Уизли всё изменилось.

Это был Гарри.

Она узнала его по шагам, не оборачиваясь. Медленные, осторожные. Как будто сомневался, надо ли подходить. Он остановился прямо за ее спиной и некоторое время ничего не говорил.

— Он только что... — начал Гарри тихим неуверенным голосом.

Джинни посмотрела на Тедди, который уткнулся головой в изгиб ее шеи, засунув большой палец в рот, и кивнула.

Гарри выдохнул. За этим последовал негромкий благоговейный смех.

— Он назвал тебя мамой.

Она подняла на него увлажнившиеся глаза.

— Да.

Гарри подошел и сел рядом, опершись одной рукой о ступеньку позади нее. Он смотрел на Тедди так, словно тот был священной реликвией.

— Он никогда раньше этого не говорил, — тихо произнесла Джинни. — Ни мне, ни кому-либо еще.

Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как деревья в саду колышутся от легкого ветерка.

— Знаешь, если бы она была здесь… — произнес Гарри. — Я имею в виду Тонкс. Она была бы рада, что это случилось.

Джинни промолчала. Просто не могла говорить.

— Я думаю, Ремус тоже был бы рад, — добавил Гарри. — Ты подарила Тедди любовь. Не просто из чувства долга. А именно... полюбила.

Джинни повернулась к Гарри.

— Я не хотела, чтобы это случилось. Я не ожидала, что он это скажет. Но когда он это сказал...

Она замолчала. Гарри взял ее за руку.

— Все в порядке, пусть все будет как есть.

Она снова посмотрела на Тедди, и тяжесть в груди отпустила. Не исчезла, но стала легче.

Они долго сидели втроем, окутанные тишиной, залитые солнечным светом, в чем-то очень похожие на настоящую семью.

Позже в тот же день они повели Тедди в сад. Это превратилось в подобие ритуала: бродить между деревьями, позволяя Тедди неуверенно ступать по мягкой траве. Он тянулся за цветами и хихикал, когда лепестки щекотали его щеки. Гарри иногда носил его на плечах, Джинни шла рядом с ними, держа Тедди за обе руки, а он качался между ними, повизгивая от радости.

У Тедди была привычка издавать глупые звуки, чтобы рассмешить их. Он надувал щеки и делал «Пфф!» в сторону Гарри, который в ответ щекотал его. Джинни присоединялась к ним, ее легкий смех звенел в кронах деревьев как колокольчики на ветру.

Однажды вечером, когда сумерки окрасили сад в золотисто-сиреневый цвет, Тедди свернулся калачиком на коленях у Джинни, крепко сжимая в руках плюшевого дракона. Гарри сидел рядом с ними, его пальцы выводили какие-то фигуры на спине Тедди.

— Он любит нас, — прошептала Джинни, наблюдая, как мальчик погружается в сон.

Гарри кивнул, его взгляд смягчился.

— Мы — весь его мир.

Джинни склонила голову на плечо Гарри.

— И он — наш.

В этот миг не было никаких призраков, никаких теней войны. Только тихая магия сопричастности.

И любовь, которая выросла благодаря не кровной связи, а выбору.

Благодаря яростному, непоколебимому решению держаться, несмотря ни на что.

Быть для Тедди родной семьей.

Новости разлетались быстро. К обеду история распространилась по залам Норы как лесной пожар. Один Уизли передавал ее другому, и к тому времени, как семья собралась за длинным, разномастным столом в саду, воздух дрожал от эмоций.

— Мама, — повторила Молли почти шепотом, вытирая глаза уголком передника. — Он назвал тебя мамой.

Джинни застенчиво улыбнулась и кивнула.

— Чертовски здорово, — сказал Рон, набивая рот пастушьим пирогом. — Маленький человечек знает, что к чему.

Гермиона резко толкнула его локтем, но при этом тоже улыбалась.

— Он ясно сказал? — спросил Джордж, отрывая взгляд от Виктуар, покачивающейся у него на коленях. — Или это было больше похоже на «мммумум»?

— Ясно как божий день, — сказал Гарри, излучая гордость.

Билл протянул руку и хлопнул Джинни по спине:

— У этого парня есть вкус.

Чарли, приехавший в гости на выходные, поднял свой бокал:

— За Джинни. И за семью — всех самых лучших.

Раздались одобрительные возгласы, звяканье бокалов. Тедди, сидевший на коленях у Джинни в центре круга из рыжих волос и атмосферы любви, широко и беззастенчиво ухмылялся.

— Мама, — повторил он снова, на этот раз громче.

За столом воцарилась тишина.

Молли тихо всхлипнула. Артур просиял. Перси так и вообще уронил вилку.

Джинни невольно рассмеялась.

— Ну вот, теперь все это услышали.

— Ты сегодня звезда, приятель, — сказал Гарри, наклонившись и поцеловав Тедди в макушку.

И под гирляндами, развешанными между деревьями, в самом центре своей хаотичной, прекрасной семьи, Джинни почувствовала, как что-то происходит.

Осознала правду, в которой ей больше не нужно было сомневаться.

Она была для Тедди мамой.

И всегда ею будет.