Зимний вечер (гет)

* * *

1947 год, Париж

Тесей сходит с поезда. Клубки белого дыма, яростно вырываясь из трубы паровоза, растворяются в сизовато-синей дымке февральских сумерек.

Он поднимает воротник пальто, прячась от промозглого ветра, и привычно перекладывает саквояж в левую руку. Правая должна быть свободна — всегда.

Шумный и суетливый Северный вокзал — Гар-дю-Нор — наконец остается позади, и перед Тесеем поблескивает холодными огнями бульвар Мажента.

— На улицу Риволи, пожалуйста.

Машина плавно отъезжает от тротуара. Мимо Тесея плывут дома Османовского Парижа, потускневшие после войны. Прохожих совсем мало, как и автомобилей, в лавках уже не горит свет.

— Отель "Континенталь"?

— Верно.

Шофер поворачивает направо, и колеса мягко шуршат по сухому, слегка подмерзшему асфальту.

Здание отеля возвышается по правую сторону, в его величавой торжественности чувствуется послевоенная горечь.

— Доброй ночи, месье.

Тесей поднимается в номер, поворачивает ключ и медлит, прислушиваясь, потом осторожно толкает дверь внутрь, готовый немедленно отразить нападение.

Никого.

Странно, он ожидал, что его попытаются перехватить до начала конференции или хотя бы дадут о себе знать.

Тесей устало снимает шляпу и вешает ее на крючок. В овальном зеркале на него смотрит темноволосый, с редкими рыжими бликами, уже немолодой мужчина. Появившиеся возле глаз морщины напоминают о событиях, закономерным результатом которых они являются.

Тесей кладет вредноскопы возле окна, камина и двери, предварительно усилив их мощность особым заклинанием, которому его научил Дамблдор, а после достает из саквояжа пижаму из черной фланели и синие шерстяные носки. В комнате, обставленной по-отельному вычурно и в то же время скудно, довольно прохладно.

На носках вышиты золотые нюхлеры — подарок от Ньюта на прошлое Рождество.

Тесей некоторое время бродит по комнате, прикидывая пути отступления и защиты в случае нападения ночью, и останавливается у окна. Из рамы еле ощутимо тянет февральской зябкостью.

Внизу, на улице Риволи, пусто. По-послевоенному пусто. Поразительно, как когда-то давно здесь невозможно было протолкнуться среди экипажей и всякого рода прохожих, от степенных, разодетых в шелка дам до ловких разносчиков газет.

Тот Париж мертв.

И он сам, гуляющий где-то в том призрачном Париже, тоже мертв.

Ему тогда, в девятьсот десятом году, было восемнадцать. Он впервые блуждал по Парижу, ослепленный его блеском, и впервые тогда он познал женщину, настоящую парижанку немногим старше его. Она забавно округляла губы, жмурилась и много курила. Но Тесей был очарован и ошеломлен. Он смотрел на Париж восторженными глазами юноши, перед которым открылся огромный мир.

А потом все сожгла первая война и развеяла прах его потерянной невинности над Верденом и Соммой.

Тесей задергивает пыльные шторы.

Даже странно, что он вспомнил о тех минутах своей беззаботной юности здесь, в Париже, спустя два года после второй жестокой войны.

Тесей неохотно ложится в незнакомую постель и кладет руки поверх одеяла. Безликие отельные кровати, как приятно после них вернуться к себе домой! Темно-бордовые шторы на мгновение прорезывают всполохи желтоватого света фар, и вновь наступает темнота.

Разумеется, Министерству некого больше послать, кроме него: человека, прошедшего обе мясорубки практически бок о бок с магглами. Мало кто из сотрудников настолько хорошо знаком с обоими мирами, чтобы выглядеть естественно, а ведь цель его отделу и местному поставлена непростая: найти и ликвидировать оставшихся сторонников Гриндевальда. Ликвидировать незаметно, во время переговоров между делегациями, чисто, бесшумно и желательно бескровно. Министерство обожает предлагать трудновыполнимые задания.

Политические положения будущих переговоров предусматривают: все страны, подписавшие договор, должны «принять все необходимые меры ради обеспечения всех лиц под своей юрисдикцией, невзирая на расу, пол, язык и религию, правами человека и основных свобод, включая свободу слова, печати и издания, религиозного культа, политических убеждений и общественных собраний». Разумеется, отчаянные сторонники Гриндевальда не только попытаются сорвать их в своей лебединой песне, но и унести жизни. Исход может быть совершенно непредсказуем, а миру сейчас нужна исключительно стабильность.

Тесей приглушенно хмыкает, с усилием закрывая глаза. Стабильность существует только на бумаге, и все на свете понимают эту простую истину, продолжая надеяться.

...Галстук темно-синего цвета совершенно не подходит к серому костюму-тройке, но портной Министерства, очевидно, придерживался иного мнения при выборе образа. Внешний вид регламентирован строгими правилами делового этикета — никакой самодеятельности.

Тесей приглаживает волосы, входя в зал, где члены международных делегаций неторопливо и нарочито вежливо беседуют друг с другом, ожидая начала первого дня переговоров. Он берет с подноса бокал шампанского и, сделав вид, что пригубил, окидывает присутствующих пытливым взглядом.

Министерству известно только одно: позывное имя "Змея" и кодовое слово "Ветер", а также намерение или подорвать, или отравить наиболее важных участников делегаций, включая британцев. К сожалению, это чрезвычайно важная, но единственная информация, которую успел передать умирающий мракоборец Доррис около месяца назад. Помимо той, разумеется, что приспешников Гриндевальда осталось не меньше двадцати человек.

Тесей возвращает нетронутый бокал другому официанту. Завтрак в отеле был сносным, но по-французски непитательным, и у него предательски урчит желудок.

В зале вдруг появляется женщина, и Тесей сразу понимает, холодея с головы до ног, кто такая "Змея". Он не надеялся встретить ее здесь. Он честно считал, что со смертью Гриндевальда она больше не появится на сцене.

В ноздри ударяет запах гари, крови, гниющих конечностей, а потом — ладана и вина. И в памяти возникает стройная, точеная фигура женщины в синем платье, с насмешливым выражением лица.

Теперь ее каштановые волосы не настолько блестящие, в уголках глаз проступили морщинки, но сами глаза, похожие на два изумруда, по-прежнему цепкие. На холодной коже лица проступает уже не насмешка, а презрение и бесстрашное высокомерие. И платье, наконец, именно того правильного оттенка зеленого, что оттеняет ее глаза и насыщает их жизнью.

Их взгляды скрещиваются, как две палочки в бою.

Ее ресницы слабо вздрагивают — и только.

Тесей чувствует, что прикован к полу, что его язык намертво прилип к небу. Несколько секунд он даже не пытается пошевелиться, осознавая, что больше всего в эту минуту хочет сбежать. Трусливо и беспомощно сбежать, опрометью, с тяжело бьющимся сердцем, как солдат на фронте, убивший своего первого врага.

Винда хладнокровно поворачивается к столику, за которым располагается французская делегация. Она знает, нет сомнений. Она знает, зачем он здесь.

— А, мистер Скамандер, — ассистент британского посланника и мракоборец Андерсон протягивает ему ладонь. Тесей машинально ее пожимает, — пойдемте, я познакомлю вас с нашими французскими коллегами. Какое приятное гостеприимство!

Они направляются к столику на высоких ножках. Изысканные закуски, игристое, коньяк — другого и не ждешь. А там, внизу, на улице, бегают полуголодные дети в промозглости февраля.

— Мисс Дюпон, знакомьтесь, один из лучших секретарей нашего отдела. — Андерсон незаметно подталкивает Тесея поближе. — Весьма скромен, предпочитает держаться в стороне, а потом выдавать залпом любопытные идеи.

"Дюпон" означает "мост". И это вовсе не имя для прикрытия, а указание на место будущего преступления. Но какой из мостов? И что еще задумали сторонники Гриндевальда? Очевидно, что диверсий будет несколько.

— Приятно познакомиться. — Винда очаровательно улыбается. Да, они оба уже не молоды, отрешенно думает Тесей. Но если он давно потерял всякую надежду на привлекательность, то она только похорошела. Как женщина, да, по-женски. Зрелость. Господи, что у него в голове! — Вы пьете шампанское?

— Я вообще не пью.

— Он шутит. — Андерсон толкает его локтем. — Мы оба искренне уважаем коньяк.

Винда обворожительно улыбается, обнажая ровные зубы.

— О, тогда я украду у вас месье Скамандера. Вас я уже угощала, месье, теперь пришел черед вашего коллеги. Следуйте за мной, я знаю один маленький секрет.

Они пересекают зал с невыразительным серым полом, держась в шаге друг от друга. Бархатные туфли Винды неслышно стучат по мрамору.

— Жак! Одну рюмочку, пожалуйста.

Бармен, полноватый усач в смокинге, недовольно морщится.

— Разоришься, пожалуй, на твоих месье.

— Ну же, дружок, — Винда снова бархатно смеется, — я много не прошу. Обещаю, последняя на сегодня. Ветер сильный, Жак, всем зябко. А ведь завтра он подует гораздо сильнее.

Тесей берет со стойки буфета рюмочку, до краев наполненную коньяком, и сперва нюхает ее, потом, пригубив, смакует вкус.

Винда наблюдает за ним с интересом.

— Никогда бы не подумала, что вы решитесь хотя бы на глоток.

— Вы ведь не способны меня убить.

— Почему?

— Тогда вы бы убили меня в прошлый раз. Люди или всерьез желают друг другу смерти, или притворяются.

Они смотрят друг на друга. Винда на мгновение опускает глаза, изучая свои пальцы с огромным изумрудным перстнем на безымянном пальце.

— Уезжайте. Дело нешуточное, месье Скамандер, никто не отступится.

— Я уеду, если вы уедете вместе со мной.

Она резко вскидывает голову. Искусственный свет играет фальшивыми бликами на золотой шпильке в ее волосах.

— Невозможно. Вы же знаете, что я из себя представляю.

— Именно.

Да, у него нет заблуждений. Наверное, относительно любви, женщин, всех этих сердечных переживаний он утратил последние отблески иллюзии после того, как прочел дневник Литы, спрятанный в тайном ящике стола. Она уважала и ценила, но никогда не любила его, потому что всю жизнь тайно любила Ньюта.

Тесей принял это с покорностью, но сердце его треснуло. Впрочем, оно не заледенело окончательно потому, что и он сам не любил ее так, как следовало.

Нельзя быть удачливым во всем, конечно. Он выжил в двух мясорубках, но проиграл в любви, судьба подарила ему жизнь, но не счастье. Так бывает.

— Вы угрожаете нашему делу, месье Скамандер.

— Я разрешаю вам убить меня. В конце концов, умереть от вашей руки было бы не слишком неприятно и досадно после всего, что со мной случилось.

Ее лицо на мгновение искажается судорогой боли, но она не произносит ни слова. Никто из них не отступится от своего задания и своих идеалов. Бог любит троицу, говорят верующие. Третья встреча, сколько бы она ни длилась, станет решающей для них двоих.

— Я уже испугался, что тебя украли. — Андерсон с облегчением похлопывает Тесея по плечу. — Скажи, отменный коньяк?

— Изумительный. Мы поговорили с мисс Дюпон о всякой чепухе, — отзывается он, поправляя душащий галстук. — Например, о том, что в феврале в районе Пон-Неф ветер особенно сильный.

Карие глаза Андерсона сощуриваются: он сразу улавливает кодовое слово и принимает его во внимание. Он не встречал Винду ранее, и про мост он ничего не знает, но ведь и мост назван наугад, как самый старейший в городе.

Тесей глубоко вдыхает и выдыхает, успокаивая пульс. В зале начинается суета, разные делегации приглашаются на обсуждение в отдельные комнаты, и Андерсон, многозначительно подмигнув, уходит в боковую дверь вместе с британскими юристами.

Времени на размышления одновременно много и немного: скорее всего, до конца дня. "Ветер задует сильнее завтра" — завтра и начнутся убийства и подрывы. До конца дня он обязан сообщить обо всем не только Андерсону, но и Тейлору, начальнику местной сети разведки и давнему приятелю.

Что же, куда ни глянь, что ни выбери, что-нибудь непременно придется предать: свою любовь к женщине, Министерство или свою преданность правому делу, которая стоит для него выше, чем начальник. Ни одно из предательств невозможно будет простить. И уехать обратно в Лондон уже невозможно.

Люксембургский дворец они с Андерсоном покидают в сумерках. Париж окутан тем удивительным, тем редким синим туманом, какой бывает только холодной зимой. Пон-Неф они проезжают без происшествий.

Разглядывая пейзаж за окном, Тесей почти не слушает бурчание Андерсона о прошедших переговорах. В машине тепло, а на поверхности Сены дрожит серая рябь.

Видимо, чутье впервые его подводит, затуманенное жаждой встречи с Виндой, жаждой, которую Тесей так и не смог утолить за долгие тридцать лет. Миновав большую часть пути, они попадают в засаду на пустой и крошечной улице Буше, не доехав до крыльца отеля каких-нибудь двести метров.

Шина лопается с громким хлопком, шофер, потеряв управление, пытается остановиться, но машина на полном ходу врезается в чугунную ограду сада на углу одного из домов, а потом неуклюже заваливается набок.

Тут же звучит взрыв, совсем рядом, и Тесея подбрасывает и ударяет о крышу, а Андерсон, весь в крови, хладнокровно пытается выбить заклинившую дверь.

— Ублюдки! — кричит он во все горло. — Фашисткие недобитки! Мразь! Все равно вас всех перестреляют!

Теряя сознание от болевого шока, Тесей слышит звонкий женский голос возле машины, а потом все накрывает благословенная тьма.

* * *

Изящная лепнина на белоснежном потолке напоминает о временах, когда Париж был освещен золотым светом абсолютной монархии.

Тесей тяжело приподнимается на локте, боясь последствий контузии. Но просторная светлая спальня, выдержанная в голубых тонах, к счастью, не двоится перед глазами.

Палочка и револьвер лежат на тумбочке. Огромные напольные часы с бронзовым циферблатом чинно отмеряют время.

— О, ты уже проснулся. — Винда появляется в комнате и замирает на месте. На ней все то же зеленое платье, только волосы распущены и струятся по плечам. — Шофер и твой коллега Андерсон мертвы, автомобильная авария. Ты считаешься пропавшим без вести для обеих сторон. Ни одна живая душа не знает, что ты — здесь.

Тесей молчит. Неожиданный, отчего-то болезненный переход на "ты" дается ему сложнее, чем известие о смерти Андерсона. Он терял очень многих. Каждый из них знал, на что идет. Еще одна потеря, которая скоро начнет превращаться в безликую статистику. Так проще, так — меньше горечи.

— Не вставай. Ты еще слаб. Уйдешь, когда захочешь и окрепнешь.

Тесей продолжает молчать.

— Это я разорвала шину, — произносит Винда сдержанно. — Я случайно узнала, что в люке на следующем повороте заложена взрывчатка. Если бы вы наехали на него, не осталось бы даже кусочков. План изменился слишком резко, когда Абернети понял, что ты знаешь кодовое слово, и послал одного из наших людей устроить диверсию. Видишь ли, обычно люди принимаются говорить о погоде, особенно вы, англичане, а ты промолчал. Я не хотела, чтобы ты погиб. Нет, не так: я не могла позволить этому случиться.

Язык его снова прилипает к небу.

— Почему?

Голос звучит хрипло.

Она качает головой и отворачивается к окну.

— Винда.

— Ты очень многого не знаешь, Тесей. Ты даже не представляешь, куда лабиринт жизни завел твою Ариадну с тех пор, как ты ее покинул. — Она долго барабанит пальцами по стеклу. — Я давно жила здесь одна, коротая дни в одиночестве, когда мне позвонил Абернети. Он предложил хорошенько всколыхнуть Париж еще один раз, напоследок. Уйти в вечность в огнях непобежденного идеализма. Напомнить магглам об их ничтожности. Я согласилась: одиночество толкает человека на отчаяние и безумие. У меня никого и ничего не осталось.

— Не понимаю, чем тебя... — давний юношеский восторг от того, что он сказал любимой женщине "ты" пробирает до дрожи, — чем тебя так привлек Гриндевальд и убийства обычных людей.

— Возможностью мстить без сожаления и угрызений совести. — Она оборачивается. По лицу у нее течет слеза. — И все же я убила немногих. Десятка два, и в основном — мужчин. Я выбирала наиболее мерзких. По сравнению с тем же Абернети можно считать, что я почти ничего не совершила. Я обезумела когда-то, не спорю, я обезумела от человеческой жестокости так, что сама стала зверем. Когда мы впервые встретились, я была женщиной, Тесей. Знаешь, почему? Меня изнасиловали магглы. Двое. Я вышла из дома без палочки, неосторожно и опрометчиво. Они были сильнее. Мне было семнадцать лет.

Тесей сглатывает. Где-то на подкорке его сознания бьется мысль, что ему необходимо немедленно сообщить о своем состоянии Тейлору. Завтра сторонники Гриндевальда начнут убивать, и заведует всеми убийствами Жак — то есть Абернети под оборотным зельем. Но мысль предательски исчезает, уступая желанию остаться наедине с этой загадочной женщиной. В конце концов, его основной задачей было найти верхушку айсберга, а не сражаться.

— Но когда я увидела тебя, я сразу поняла, что у меня не получится остаться в игре, — добавляет Винда задумчиво. — Я потеряла слишком много и слишком много ужасного видела в жизни. Я не могу потерять тебя, я не имею права обрекать на муки и смерть человека, которого не убили две войны. Если в моей проклятой душе есть проблеск света, то он есть благодаря тебе.

Тесей едва слышно произносит:

— Раз уж мне нельзя вставать, иди сюда, иди ко мне.

Винда отталкивается спиной от подоконника и ложится рядом с ним. Тесей явственно ощущает тепло ее тела.

— Кружится голова?

— Нет.

— Хорошо. Я немного поколдовала над тобой.

— Я тебя люблю.

— Неправда. Меня невозможно и нельзя любить. Я не хочу, чтобы ты меня любил.

— Я тебя люблю, — повторяет он просто. — И всю жизнь любил. Ту хрупкую женщину, что встретил в полутемной церкви. Ту птичку, что не хотела в клетку, но влетела в нее, перепутав со свободой.

В ее горле клокочут рыдания. Он вновь приподнимается и в темноте спальни целует ее мокрое от слез лицо. Голова в самом деле немного кружится, но Тесей не обращает на это никакого внимания.

Она отдается ему со всей нежностью покоренной женщины, которой больше нет нужды строить из себя страстную и неприступную натуру. В ее пылкости нет игры, только желание ласки. Годы изменили их обоих, лихорадочные порывы юности сменились чувственной зрелостью. Не о чем жалеть. Нет нужды устраивать сцены. Они оба знают, чего хотят в эти мгновения, и не противятся своим желаниям.

— Ты устал? — спрашивает она задыхающимся шепотом.

У Тесея все еще кружится голова. От всех потрясений разом. Магия не способна излечивать некоторые состояния окончательно.

— Нисколько.

— Возьми меня еще раз, — просит она тихо. — С рассветом все изменится. Я сильно подурнела?

— Глупости.

Тесей не знает, что случится потом, да и честно признаться, ему совершенно плевать. Он целует эти маленькие аристократические груди, шею, живот, впитывает в себя запах ее тела и запоминает звук ее стонов.

Он засыпает, обняв ее за талию. Ему необходимо чувствовать, что она — здесь. Где-то далеко бьется мысль, что она — единственное настоящее, что случалось с ним, все остальное подернуто мраком.

...Их будит настойчивый звонок в дверь. Часы безжалостно показывают семь.

— Я прошу соседку, мадам Ришар, звонить мне каждый день по дороге на работу. Если я просплю допоздна, у меня портится настроение. Я должна откликнуться, что встала.

Тесей сонно смотрит, как она неспешно поднимается, полностью обнаженная, и уходит в другую комнату. Палочка и револьвер по-прежнему лежат на своем месте.

Через несколько долгих минут Винда возвращается, на плечи ее накинут длинный кружевной пеньюар из черного шелка.

— Пойдем одеваться и завтракать.

Они спускаются вниз по широкой лестнице с чугунными перилами в виде роз. Улицу Тесей узнает не сразу, только потом определив, что она находится в районе Сен-Жермен.

— Во Франции ужасные завтраки. Кофе и круассан — невозможно наесться.

Винда лукаво улыбается. Длинное темно-зеленое шерстяное пальто идет ей не хуже платья.

— У нас, французов, нет привычки набивать желудок с самого утра.

Тесей задумчиво размешивает крепкий кофе.

— Тебя не хватятся?

— Нет. Я с самого начала вытребовала себе право приходить, когда мне вздумается, и право решать самой, что мне делать.

— Погоди, но разве ты не "Змея"?

Она качает головой.

— Да, но я не играю особенной роли, разве что знакомлю Абернати с возможными сотрудниками разведки, но у него есть еще эта лупоглазая Марта, его ярая помощница, так что он вряд ли потребует моего присутствия. Андерсон держался неплохо до твоего появления, которое выдало его с потрохами. Честно говоря, я удивлена, что ты не работаешь под оборотным зельем. Тебя знают все.

Тесей отправляет в рот последний кусочек круассана.

— На это и был расчет. Сеть разведки Тейлора обширна. Если вы с Абернати думаете, что работали незаметно, собирая своих дружков по разным частям страны, то ошибаетесь. Все ждали события, когда оставшиеся сторонники Гриндевальда захотят спеть свою лебединую песню, чтобы свернуть их длинные шеи раз и навсегда. Париж кишит мракоборцами.

Кровь приливает к ее щекам, делая ее еще красивее, чем обычно.

— Так ты... Ты лишь приманка?

— Своего рода, да.

— Абернати предложил мне войти в игру совсем недавно, месяца три назад. Если хочешь узнать о его планах, то никаких особенных подробностей я не знаю. Он так сильно ревновал Геллерта ко мне, что почти открыто меня ненавидит. От меня ему больше был нужен авторитет моего имени, чем я сама и моя палочка.

Тесей смотрит на нее внимательно.

— Я провел ночь с тобой не потому, что мне нужны подробности, Винда. Мне страшно думать, что ты можешь такое предположить.

— А мне страшно думать, что ты говорил правду.

— Почему?

Она вытирает губы салфеткой и решительно направляется к дверям.

Утреняя зимняя дымка, окутывающая Париж, постепенно рассеивается, когда они неторопливо идут по бульвару Сен-Жермен и останавливаются напротив церкви Сен-Жермен-де-Пре.

— Однажды я была здесь на мессе. Старалась соблазнить священника.

— Успешно?

— Он предложил мне прийти на исповедь. Я смеялась, как одержимая.

Тесей рассматривает высокую башню церкви. Она стояла здесь раньше всего, раньше Лувра с его великолепными королями и Монмартра с его вольнолюбивыми художниками. Она стояла здесь до появления разукрашенных викингов с боевыми топорами и Столетней войны с ее девственной Девой. Она видела так много, но никому не расскажет о тайнах. Камень умеет выразительно молчать.

Они сворачивают направо, по улице Бонапарта к Сене. Зимнее солнце, пробившееся сквозь неплотные облака, гладит речную рябь, золотит крыши Лувра на другой стороне.

— Почему? — снова спрашивает Тесей.

Волосы Винды бьются на ветру. Он и вправду сильный сегодня.

— Я убивала людей. Нельзя любить убийцу.

— Возможно, если бы я никогда в своей жизни не держал револьвер, я бы осудил тебя. — Тесей смотрит в ее вопрошающие зеленые глаза. — Я убил не меньше твоего, скорее всего, гораздо больше. Я был на двух войнах, Винда, и не стоял в стороне. Я убивал тех, у кого, возможно, были дома семьи. У кого, возможно, не хватило духа противостоять закону военного времени и оставаться вне бойни. У меня такая же кровь на руках. Видишь?

Она тянет к себе одну из протянутых вперед ладоней и целует ее.

— Пойдем, я покажу тебе настоящий Париж.

Они долго блуждают по улицам, изредка заходя в кафе, чтобы согреться кофе или крошечной рюмкой коньяка. Город только начинает оживать после военных лишений и потерь. Многие стоят в очередях за хлебом, молоком и сыром, протягивая продуктовые карточки. Плохо одетые ребятишки играют возле своих худощавых и блеклых родителей. Но в глазах нет грусти, только надежда. Война позади, перед ними — новая жизнь.

— Когда Геллерт погиб, мне было сложно вернуться к обычной жизни. Иногда я просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Все потеряло смысл. — Она держит его под руку, и Тесею кажется, что со стороны они напоминают давно женатую и бездетную пару. — Я часто тогда вспоминала начало первой войны и тебя. Разглядывала свой медальон.

— Я никогда тебя не забывал.

— Я видела ее. — В голосе звучат нотки неожиданной для них обоих ревности.

— Кого?

— Литу Лестрейндж. — Винда пристально следит за выражением его лица. — Тебе больно?

— Уже нет.

— Потом я принялась читать, перечитала все на свете, что попалось под руку. Как много умных людей! И все они бесполезны.

— Ты права.

— После я увлеклась модой. Мое зеленое платье — оно ведь от Диор. Прекрасная фантазия! Гениальный человек! Но честное слово, лучшее, что со мной случилось за эти годы, это знакомство с соседкой. Представь, я ненавидела звук дверного звонка. Но всякий раз лишь он и поднимал меня с кровати. Безжалостно.

— Кто твоя соседка?

— Мадам Ришар. Она маггл.

— Вот как.

— Но она аристократка, как и я. У нее породистое лицо. Меня это примирило.

На углу улицы Комартен Тесею мерещится чья-то тень, мелькнувшая сбоку и оставшаяся позади. Они проходят квартал, но тень не исчезает, отражаясь в мутных витринах пустых магазинов.

— Зайдем внутрь следующего дома, под арку, — предлагает Тесей, не меняя тона голоса. Винда лишь вопросительно изгибает темную бровь, кутаясь в лисий мех воротника пальто. — Держись на шаг впереди меня и не делай неосторожных движений.

Резкий выпад палочки, мелькнувший красный луч, вскрик и глухой удар: тело преследователя падает на покореженную войной брусчатку.

— Так, так, и кто у нас здесь?

Тесей пинком отбрасывает шляпу незнакомца в сторону. Перед ним корчится от боли щуплый брюнет с пышными усами.

— Кралл.

Винда наступает каблуком сапога на ладонь преследователя, и тот взвизгивает.

— Крыса на побегушках у Абернети. Шпионишь за мной, гаденыш?

Тесей взмахом палочки связывает его тело веревками и тщательно обыскивает. В карманах обнаруживается ручная граната, револьвер и палочка с надломленным кончиком.

Винда морщится от злости и тянет Тесея за рукав. Он никогда не видел раньше, чтобы она задыхалась от ярости.

— Здесь за углом — телефонная будка. Оставим крысу здесь, он никуда не исчезнет. Абернати шпионит за мной, значит, я немедленно отрекаюсь от Абернати и от всей его жалкой компании!.. Крысеныш! Посылать за мной крысеныша — такого я не потерплю... Я теперь понимаю, зачем я ему понадобилась. Такая же приманка, как и ты, только иного рода... Превыше всего я ценю доверие. Ты сейчас же позвонишь в отдел и передашь информацию.

— Какую информацию?

— Идем.

Винда остается стоять за стеклом, снаружи, на ветру, когда Тесей сосредоточенно набирает номер Тейлора. Идут долгие протяжные гудки, а потом энергичный голос произносит:

— Кабинет семнадцать, я вас слушаю.

— Джек, это я.

— Скамандер? Жив, чертяка! Где тебя носит? Мы такую заварушку...

— Слушай, Тейлор, во дворе дома тринадцать, улица Матурен, лежит связанный любимчик Абернати по имени Кралл. Он шпионил за мной и Виндой Розье. Я сейчас с ней.

— Ты ее арестовал?

— Нет.

Пауза. Тесей слышит, как крутятся шестеренки в голове начальника.

— Ты что, крутишь роман с этой горгульей? Хорош, нечего сказать. Нет, в самом деле хорош, план блестящий. Ты еще писаный красавчик, между прочим! Я прекрасно знаю, как искусно ты подливаешь сыворотку правды... Что тебе удалось узнать?

Тесей бросает взгляд на Винду. Она стоит к нему вполоборота, и ее строгому аристократическому профилю как нельзя подходит историческое кружево города.

— Слушай внимательно.

В квартиру Винды они возвращаются уже к закату, усталые, продрогшие и голодные. Заходящее солнце освещает последним лучом старинный город, и на несколько мгновений все становится пурпурным: и крыши домов, и сами дома, и люди, и автомобили.

— Садись ужинать.

Холодная индейка с овощами и початая бутылка шардоне — ничего вкуснее Тесей не ел.

— Ты куришь?

— Нет.

— Правильно. Тебе нельзя торопить смерть. — Она убирает тарелки и уносит их на кухоньку, потом останавливается у окна. Но закат уже блекнет. — Тебя ведь будут ждать.

— Поговорим об этом послезавтра утром.

Тесей медленно снимает с нее платье. Винда, с готовностью откинув голову назад, подставляет ему шею для поцелуев, приоткрыв чувственные губы. Он не желает знать, сколько любовников у нее было. Они принадлежат только друг другу, вот и все.

Ему хочется, чтобы этот холодный зимний вечер никогда не заканчивался, хочется всегда ощущать запах ее кожи и цветочного парфюма в волосах, слышать биение ее сердца и бормотать всю ту любовную чепуху, какую бормочут влюбленные до беспамятства мужчины.

В эту темную непроглядную ночь Винда не дает ему ни минуты передышки, лаская и ласкаясь без устали, требовательно, страстно — так, будто движениями и прикосновениями утверждает свое право на обладание им.

— Ты меня любишь?

За окном занимается рассвет.

— Нет. — Винда касается пальцами его лица. — Я люблю себя рядом с тобой. Ту себя, какой становлюсь в твоих объятиях.

— Разве это не одно и то же?

Побледнев, Винда смотрит на него с некоторой тревогой. Мысль, что она способна любить, всерьез пугает ее.

— Мне не нужна ни твоя исповедь, ни твое раскаяние, ведь в конечном счете я ничем не лучше тебя. Мне нужна ты.

Она печально гладит пальцами поплывший овал его лица, но ничего не отвечает.

Тесей задает давно мучивший его вопрос.

— Ты любила Гриндевальда?

— Какое-то время.

И снова громко дребезжит дверной звонок.

* * *

— Ты с ума сошел, Скамандер. — Тейлор ожесточенно потирает переносицу. — Розье — открытая сторонница Гриндевальда. Мы мечтали заполучить ее в свои руки долгие годы. Я искренне полагал, что ты ловко закрутил с ней романчик ради выполнения задачи, а ты просишь для нее амнистии. Она убивала людей!

— Мы с тобой тоже убивали людей.

— Вздор! Мы были на войне.

Тесей сжимает и разжимает губы.

— Послушай, Джек, я все годы своей сознательной жизни отдал на служение Министерству и никогда ничего не просил. Включая тот орден Мерлина, который Дамблдор вытребовал для меня за героизм. Дамблдор никогда не сидел в грязных и вонючих окопах, а мы с тобой — сидели, нет в этом никакого героизма. Я прошу тебя сейчас выполнить мою единственную просьбу: оставить Розье под негласным наблюдением.

Тейлор поднимает голову, оторвав взгляд от стола с разложенной на нем картой города.

— Ты готов отвечать за нее своей свободой? Если она что-нибудь учудит, я посажу вас обоих, не сомневайся. Возможно, расстреляю. Или отдам на съедение какому-нибудь чудовищу.

— Даю слово.

Тейлор закладывает руки за спину и прохаживается по кабинету, колеблясь. Потом, остановившись у портрета какого-то французского министра, щелкает каблуками.

— Ты спас мне жизнь на Сомме, Скамандер. Помнишь? Тогда, в воронке.

— Предпочитаю не вспоминать ни Сомму, ни Верден.

Тейлор покашливает. Он уступит его просьбе, и дело не совсем в том, что он обязан Тесею жизнью, скорее в том, что благодаря ему сам получит орден за успешное выполнение столь масштабной операции. Операция прошла так, как следовало. Все выжившие сторонники Гриндевальда или мертвы, или схвачены — именно благодаря тому сообщению, что Тесей успел передать Тейлору через мракоборца, работающего под оборотным зельем в австрийской делегации в самый первый день. Второе сообщение, уже более позднее, посланное с показаний Винды, вскрыло подпольную штаб-квартиру Абернети на востоке города.

— Черт с тобой, — отрывисто произносит Тейлор, не оборачиваясь. — Иди.

Тесей выходит из кабинета и одергивает пиджак, потом берет оставленное на банкетке пальто. Машина уже стоит возле широких мраморных ступеней крыльца, оформленного в стиле классицизма, со стройным рядом ионических колонн.

Да, в прошедшей операции его участие главным образом и заключалось в игре в приманку. И приманка сработала великолепно. Все остались в выигрыше, кроме его сердца.

Париж вновь мелькает за окном. Пон-Неф, серые башни Нотр-Дама, взволнованная рябь Сены.

Тесей поднимается в номер отеля "Континенталь" и неторопливо собирает скудный багаж. Вредноскопы разбросаны по полу — его безуспешно искали. Пижама нетронутой черной массой лежит под подушкой.

— Счастливой дороги, месье, — метрдотель расплывается в слащавых пожеланиях, — надеюсь, вам все понравилось. Мы стараемся угодить каждому гостю.

Тесей удостаивает его лишь сухим кивком, положив ключи на стойку. В отеле проживает половина прибывших делегаций, включая британскую — лебезить правильнее перед ними. Чаевых он все равно не оставит.

Винда ждет его в Тюильри, на одной из боковых дорожек, куда он добирается пешком по улице Риволи, держа саквояж в левой руке.

Сад окутан синевой зимнего вечера. Пар, вырываясь изо рта, растворяется в морозном воздухе.

— Мое любимое место в Париже.

Винда горячо стискивает его ладонь, затянутую в кожаную перчатку.

Тесей смотрит на нее с нежностью, которую невозможно выразить словами. Слава Мерлину, ее все же не тронут. Ей только необходимо дважды в год являться в местный отдел разведки и ставить подпись в какой-то бюрократический журнал.

— Ты раньше не говорила о саде. О Тюильри.

— Хотела, чтобы у меня осталось что-то сокровенное. — Ее замерзающие губы вытягиваются в измученную улыбку. Зеленые глаза становятся холодными поблескивающими изумрудами. — Не вышло.

Тесей не выпускает ее ладонь из своей. Синеватый сумрак окутывает их плащом, а потом в Тюильри начинают зажигаться фонари.

— Пожалуйста, Винда. Поедем со мной.

Она продолжает улыбаться. Они оба понимают, что это невозможно. Треснутое сердце Тесея все еще бьется только потому, что он верит в ее любовь. Да, пусть они никогда не были счастливы вместе так долго, как ему бы того хотелось. Но у него были три зимних дня и три зимних вечера, переходившие в ночи, какие наверняка бывают в жизни не каждого человека. Иногда невозможно получить больше, чем тебе уготовано судьбой.

— Прощай, — произносит она едва слышно. — Это наша последняя встреча, я знаю. Я остаюсь в лабиринте призрачного дворца. Когда-то в Тюильри стоял дворец. Его сожгли.

Тесей наклоняется и целует ее холодные губы.

Машина ожидает его на площади Согласия, неподалеку от ворот бывшего королевского сада. Из выхлопной трубы клубится едкий дым.

— На Гар-дю-Нор, пожалуйста.

До самого вокзала он не открывает глаз и не отвечает на глупые вопросы любопытного шофера. Он мысленно вспоминает все изгибы тела Винды, запах ее волос и сбивчивое дыхание, нежность зеленых глаз и серебряный смех.

Винда редко смеялась.

До порта Тесей добирается уже к полуночи. Он медленно поднимается на качающийся паром, крепко держась за обмерзшие поручни. Сердце щемит так сильно, что он почти не замечает дикий ветер в Кале.

Французская земля остается позади тонкой неясной полосой в желтоватом тумане, подсвеченном фонарями.

Тесей садится на скамью.

Любовь, пронзительная, глубокая, болезненно-острая, озарила его душу, как тот последний луч заката, который он видел в окне парижской квартиры. Пробудила и обожгла. И — угасла, оставаясь ворохом нежных и горьких воспоминаний, тлеющими угольками страсти и терпким привкусом вина.

...Когда Тесей сходит с поезда на вокзале Ватерлоо, то долго, как-то сгорбившись, стоит у паровоза, пыхтящего после долгой дороги с самого южного порта.

В Лондоне идет дождь.