Чего не было в Омуте памяти (джен)

Постыдно — не то, что делают с тобой другие. Постыдно — то, что ты делаешь сам.

Из фильма "Путешествие на край Земли".

— Он обозвал Эванс, — пролепетал чей-то дрожащий голос. – Назвал ее «грязнокровкой»!

Минерва Макгонагалл обвела столпившихся студентов строгим взглядом. На их лицах застыл ужас пополам с восторгом. А еще предвкушение – они жаждали продолжения драмы – публичного разбирательства, грандиозных наказаний, бури страстей. Каждый примерял роль в предстоящем спектакле, включающем в себя следствие, суд и казнь. Однако столь волнующим надеждам не суждено было сбыться — Минерва Макгонагалл сжала губы в линию, отчего ее свежее, моложавое лицо приобрело старушечье, даже стародевичье выражение, и произнесла своим особым голосом, голосом декана:

— Расходитесь! 

Она обернулась к четырем гриффиндорцам, стоявшим в стороне от толпы:

— Следуйте за мной к директору! 

На мгновение она замешкалась – следовало бы захватить пятого участника скандала. При ее появлении, оставленный без внимания, Снейп шлепнулся на землю, и сейчас сидел, привалившись к дереву. Минерва нахмурилась: совместное путешествие до кабинета директора могло закончиться еще одной стычкой — и потому сказала:

— Отправляйтесь к своему декану! И зайдите в больничное крыло – мне нужно заключение целителя.

Она стремительно направилась к замку. Джеймс Поттер, Сириус Блэк, Ремус Люпин и Питер Петтигрю с трудом поспевали за ней. Студенты, лишившись возможности посмотреть второй акт пьесы, разошлись, обсуждая первый. Северус Снейп скрючился под деревом, не делая ни малейшей попытки подняться и хотя бы собрать раскиданные по траве учебники.

 Директор Хогвартса Альбус Дамблдор в школе отсутствовал. После недолгого, но бурного препирательства с горгульей Минерва Макгонагалл отвела своих подопечных в собственный кабинет, куда пригласила мадам Помфри. Та остановила кровь, сочащуюся из царапины на щеке Джеймса Поттера, но зарастить кожу не смогла.

— Ткани мертвы, — произнесла целительница с глубоким удивлением. – Царапина неглубокая – повреждено только кожа, но шрам останется навсегда.

— Темная магия, — сделала вывод Макгонагалл.

Помфри согласно кивнула.

— Снейп в Больничное крыло приходил?

— Нет.

— Та-ак! — Минерва прищурилась. – Надеюсь, к декану он все же явится.

 Мадам Помфри осмотрела остальных гриффиндорцев, подписала заключение и заторопилась к себе. Макгонагалл заперла студентов в кабинете и отправилась к Горацию Слагхорну.

 — И что теперь будет? – потерянно спросил Питер, когда дверь за деканом захлопнулась.  Губы у него дрожали, а глаза стали круглыми, как у мопса.

— Эванс на меня разозлилась! Из-за этого! – вряд ли Джеймс услышал вопрос друга, он был до глубины души потрясен финальной отповедью Лили Эванс.

— Не заводись, Сохатый! – Сириус сверкнул белозубой улыбкой. – Она всегда на тебя злится.

— Ты не понимаешь! – выкрикнул Джеймс. — Она разозлилась из-за этого слизеринского ублюдка, который ее «грязнокровкой» назвал! Он ее обозвал, а она разозлилась на меня! – похоже, за свою жизнь Джеймсу еще не приходилось сталкиваться со столь вопиющим проявлением мировой несправедливости.

 Сириус от души сочувствовал другу.

— Старик, — сказал он проникновенно, — женщины – они такие!

— А с нами-то, что будет? – сумел вклиниться Питер.

— С тобой – ничего, — отмахнулся Сириус. – Ты же ничего не делал.

— Я тоже, — вздохнул Ремус, проглотив «а должен был».

— Нет, вы слышали? Он обозвал ее «грязнокровкой», а она отказалась встречаться со мной! Я что ли виноват, что у Сопливуса во рту помои?!

— Вот если бы Сопливус сперва обозвал ее, а потом ты его подвесил, тогда Эванс пошла бы с тобой на край света! – расхохотался Сириус.

— И нас бы не наказали! – тоскливо вздохнул Питер. Вдруг он оживился:

— А ведь Макгонагалл так и подумала! Помните, когда она спросила, что случилось, ей ответили: «Он обозвал Эванс»?

— Точно! – радостно заорал Сириус. – Сопливус обозвал Эванс «грязнокровкой»…

— «Поганой грязнокровкой», — уточнил Питер.

— …И Джеймс проучил его по-гриффиндорски!

— Но ведь это – неправда?! – робко вмешался Ремус.

— Почему неправда? – недобро сощурился Сириус. – Он обозвал Эванс «грязнокровкой»?

— Обозвал, — не мог не согласиться Ремус, — но потом. Сначала вы его подвесили.

— И что? – фыркнул Джеймс. – Мы же знали, что он так думает. Или ты считаешь, между собой слизни магглорожденных не так называют?

— Сопливус перед Эванс прикидывался, — поддержал друга Питер, — паиньку из себя строил. А как прижали его, так вся правда наружу и вылезла. Сказал, что думал! Правильно мы его наказали – наверняка, пакость какую-нибудь готовил.

Ремус совершенно растерялся:

— Но, это же мы его подстерегали!

— Ремус! – рявкнул Сириус. Он разозлился не на шутку: краска прилила к щекам, изящно вырезанные ноздри раздувались.

— Ты Сопливуса подстерегал?

— Нет, — опешил Ремус.

— А ты, Питер?

— Тоже нет! – карие глаза масляно заблестели, словно в предвкушении отличной шалости.

— Так вы директору и скажете, правдиво и честно!

 Питер смотрел на Сириуса влюблено. Ремус кусал губы.

 — А Снейп? – выдавил староста Гриффиндора. — Он же расскажет, как все было.

— Слово Сопливуса против нашего! – воскликнул Джеймс.

— Если бы Макгонагалл хотела знать его версию, — рассудительно добавил Питер, — она бы его спросила. Но она верит нам, и слова Сопливуса ничего не изменят.

 Ремус не мог не признать правоту друзей, но его точил червячок сомнений.

— А Эванс? Если она все расскажет?

 Сириус нахмурился:

— Думаешь, будет защищать Сопливуса? После такого? Женщины, конечно, странные, но не настолько же!

— Теперь-то она поняла, что он за тип! – поддержал Питер.

 Джеймс в красках описал, кем и чем является Сопливус. Сириус поднял большой палец:

— Именно! Недаром Эванс про его трусы высказалась – допекло ее!

— Она и обо мне высказалась, — вспомнил свою обиду Джеймс.

— О тебе совсем по-другому, — убежденно сказал Сириус. – Это она так свое восхищение замаскировать пыталась. А ему, все равно, что по яйцам врезала! Он для нее теперь, вроде таракана, — Сириус от души хлопнул Джеймса по спине. – А с тобой она помирится. Это ведь самый кайф, когда с девчонкой встречаешься, ссориться и мириться, особенно… — Сириус красноречиво задвигал бедрами и перешел на интимный шепот. – Некоторые специально ругаются, чтобы пожарче было.

Джеймс весь обратился в слух, уши у него заалели. Сириус подхватил его под локоть и увлек в сторону.

 Питер тихонько шепнул Ремусу:

— Эванс ничего не расскажет – она в той же замазке, что и ты. Она же староста!

 Ремус непонимающе уставился на друга. Видя его недоумение, Питер пояснил:

— Если Эванс заявит, что мы напали на Снейпа и подвесили его до того, как он ее обозвал, то ее спросят, почему она не сняла с нас баллы, не позвала префектов, деканов. Ей это нужно? Значок старосты на дороге не валяется.

Ремус отшатнулся – его шокировали подобные рассуждения Питера. Они красноречиво свидетельствовали о недостаточной тонкости душевной организации, усугубленной мещанским воспитанием. Увы, приходилось признать, что ум Питера неглубок, а потому он частенько приписывает окружающим низменные мотивы. Ремус любил своего друга и с пониманием относился к тому, что природа его обделила. Но, нельзя же, в самом деле, все сводить к соображениям корысти!

 «Милый, милый Ремус!" — думал Питер. — "Как он наловчился себя обманывать! Самому себе не смеет признаться, что закрывает глаза на все выходки нашей компании из страха разоблачения. Конечно, специально его не выдадут, но ведь Сириус такой импульсивный! Расстроенный принципиальностью нашего ручного старосты, он забудет о всякой сдержанности, и где тогда окажется Люпин?».

Если бы Ремус узнал о таких мыслях Питера, он оскорбился бы до глубины души, даже не из-за себя, из-за друзей. Ему, зачастую, не доставало твердости, он не решался настаивать и не делал того, что должен, но Ремус не боялся разоблачения — он боялся оказаться недостойным своих друзей. Ремус восхищался яркой красотой Сириуса, квиддичными талантами Джеймса, их безудержной храбростью и бурлящей веселостью – всем, чего был лишен сам. Наверное, будь он кем-то вроде Снейпа, он завидовал бы им, особенно, их дружбе, более крепкой, чем кровное родство. Ярчайшие звезды хогвартского небосклона, недостижимые для других, они приняли его, неприметного тихоню, и не оттолкнули, узнав страшную правду о нем. Ремус прекрасно понимал, что ничем не заслужил своего счастья, но его друзья, великодушные и благородные, подарили ему бесценное сокровище. Как он мог препятствовать нарушениям правил, если, вопреки, всяким правилам они проводили с ним полнолуния? И потом, ничего, на самом деле плохого, они же не делали. Снейп, действительно, придерживался отвратительных взглядов, что наглядно подтвердилось сегодня. Эванс, глубоко оскорбленная в лучших чувствах, вряд ли бросится отстаивать его точку зрения на происшедшее, и будет совершенно права. Успокоив себя этими рассуждениями, Ремус удовлетворенно вздохнул и не заметил тонкой улыбки, скользнувшей по губам Питера.

 Питер давно понял, что в массе своей люди непроницательны и самоуверенны. Они скользят по поверхности вещей и явлений, видят только то, что хотят видеть. Его самого, например, считают недалеким и неуклюжим, но он-то знает, что обладает гибким умом, превосходной интуицией и незаурядной силой воли. Публичному успеху в учебе или квиддиче он предпочитает более изощренные наслаждения. Наблюдая за окружающими, анализируя их поступки, он проникает в самую суть, видит истинные мотивы – это развлекает его и дает возможность просчитывать действия окружающих. У Питера нет сомнений, что сегодняшнее происшествие обойдется без последствий. Когда прошел испуг, и вернулась способность к здравым суждениям, он понял, что иначе и быть не может. Как бы их декан и директор не подчеркивали свою справедливость, в глубине души они хотят видеть гриффиндорцев правыми. А декан Слизерина хочет, чтобы правы были наследники чистокровных уважаемых семейств. Виновность Снейпа всех устраивает, никто не захочет проверять его слова.

Такая незащищенность Снейпа, с точки зрения Питера, придавала вражде с ним восхитительный оттенок официально запрещенной, но всенародно любимой забавы, вроде травли лисиц. Он бы никогда не поверил, что Джеймс, затевая очередную проделку, не учитывает отсутствие у предполагаемой жертвы родственников в Совете Попечителей.

 Питер был не прав – Джеймс о таких вещах не задумывался. В его ясном и четком мире отсутствовали вопросы: "почему?" и "зачем?", ему вполне хватало -"что сделать?" и "как это сделать?". Необходимость действия под сомнение не ставилась – Джеймс реагировал на внешние раздражители, согласно усвоенным еще в детстве шаблонам поведения. Если бы он задумался: "почему его так раздражает сам факт существования какого-то мальчика?"; "зачем он посылает в него заклятия?" — Джеймс узнал бы о себе много интересного и, возможно, пересмотрел бы свое поведение. Но заглянуть в себя он не мог – в незримом для других зеркале, всюду сопровождающем его, отражался паладин с блистающим мечом – это зрелище представлялось ему исчерпывающим. Благородный рыцарь спасал принцессу из паутины лжи, которой оплел ее коварный темный маг. Ядовитые речи затуманили ее рассудок, и она противится своему спасителю, но, когда мерзкий паук исчезнет, бедняжка, наконец, увидит своего героя и не устоит перед его обаянием.

 Лили Эванс занимала все его мысли. Он думал о ней, жадно слушая рассуждения Сириуса о женском темпераменте. По уверениям друга выходило, что, чем сильнее девчонка скандалит, тем более горячей штучкой окажется в постели. В подтверждение Сириус поведал пикантную историю из репертуара дяди Альфарда. Он помогал рассказу не только жестами, но всем телом: волнообразно поводил плечами, запрокидывал голову, и его живое энергичное лицо волшебно преображалось, становилось женственным и томным, четко очерченные губы манили к поцелую, взгляд из-под ресниц был полон сладострастной неги. Через мгновение, распахнув глаза и оскалив зубы, он перевоплощался в мстительного ревнивца…

 Этой пантомиме Сириус предавался с той же страстью, с которой делал все, пожалуй, кроме уроков. Программа Хогвартса, как и любая школьная программа, была рассчитана на очень средних учеников, и Сириус с его способностями и более чем основательной, домашней подготовкой, справлялся с ней играючи. Так как учебная деятельность не могла занять его время и силы, он хватался за любую возможность проявить активность, будь то исследование потайных ходов Хогвартса или гонка с оборотнем в полнолуние. Скука была его демоном, которого он изгонял скоростью полета, энергией действия, кипением эмоций. Остановись Сириус хоть на минуту, позволь себе помолчать, за свистом ветра, ревом стадиона, смехом друзей, он услышал бы голос матери: «Что за мерзкий оборванец! Нищий полукровка не смеет дышать одним воздухом с наследником древнего благородного рода!». Эхом пульсировало в крови: «Ату, ату его!» -  воинственный клич многих поколений его предков, травивших собаками тех, кто не склонился достаточно низко. Но, бряцала гитара, выл оборотень, хохотал Джеймс, и оглушительными фанфарами звенело в ушах: «Я – гриффиндорец! Мужественный, благородный, справедливый и великодушный. Другие Блэки воображают, что они выше всех, но я – не такой!». Совесть Сириуса была девственно чиста, он полагал, что рассказать о сегодняшнем происшествии будет не сложнее, чем ответить на экзаменационный билет.

* * *

 Как оказалось, директор Дамблдор не собирался возвращаться в Хогвартс в ближайшее время. Более того, дела могли задержать на несколько дней, а потому деканам предстояло разбираться с ситуацией самостоятельно.

Снейп распоряжение Макгонагалл не выполнил: в Больничное крыло не явился и к своему декану не зашел, в гостиной Слизерина его тоже не было. Слагхорн отправил за ним старосту, а пока они с Макгонагалл  решили опросить имеющихся в наличии участников конфликта.

 После опроса гриффиндорцев у них сложилась четкая картина происшедшего. Джеймс Поттер, Сириус Блэк, Ремус Люпин и Питер Петтигрю мирно обсуждали экзамены, когда перед ними появился Северус Снейп. Наготове он держал палочку и явно не собирался ограничиваться словесной перепалкой. Поттер попытался обойти назревающий конфликт, обратившись к слизеринцу с нейтральной фразой, обычной для разговора сокурсников. Снейп отреагировал враждебно и очень грубо, завязалась драка, в ходе которой противники обменялись заклятиями. Все произошло настолько быстро, что, углубившийся в подготовку к следующему экзамену, староста Ремус Люпин пропустил основные события. Когда он оторвался от учебника по трансфигурации, оба участника успели пострадать, Блэк пришел на помощь раненному другу, на шум сбежались студенты, а Лили Эванс потребовала прекратить безобразие. В ответ на вмешательство мисс Эванс Снейп заорал, что ему не нужна помощь «поганой грязнокровки», и тогда Поттер сорвался – подвесил его вниз головой. Оскорбленная мисс Эванс убежала, а к живописной группе студентов подошла Минерва Макгонагалл и навела порядок.

Описание самой драки получилось несколько сумбурным: Блэку и Поттера было не до ведения протокола, Петтигрю мямлил и путался, как всегда при ответе преподавателю, Люпин основные события пропустил. Староста Гриффиндора очень переживал из-за того, что слишком увлекся подготовкой к экзамену по трансфигурации и не сразу включился в ситуацию, не успел вмешаться. Он так перенервничал, что Макгонагалл спешно сотворила стакан воды, куда Слагхорн капнул пахнущее мятой зелье из хрустального флакона. Мальчика усадили на диван, напоили лекарством и, когда он немного успокоился, отправили в сопровождении Петтигрю к мадам Помфри.

 Оставалось решить, что делать с непосредственными участниками драки. Деканы склонялись к мысли, что вина Блэка и Поттера в столкновении была минимальна. У них не было ни единой причины, чтобы провоцировать Снейпа на конфликт. Разумеется, они относились к нему без симпатии, но затеять драку на глазах у старосты своего факультета в присутствии множества студентов – на такое они бы не пошли! А вот Снейп вполне мог подкрасться к ничего не подозревающим гриффиндорцам. Первоначально Поттер хотел избежать столкновения – он был добрым, хорошо воспитанным мальчиком – но не обладал беспредельным терпением, а Снейп мог вывести из себя даже ангела. Поттер ввязался в драку и был ранен, Блэк вступился за него.

Колдовать вне уроков, конечно, запрещено, но Снейп спровоцировал своих противников, он вынудил их нарушить правила, а уж когда он оскорбил мисс Эванс, Поттер совсем потерял голову. Увлечение Джеймса этой девочкой было очевидно для всех в Хогвартсе, и деканы прекрасно понимали, как задело чуткого мальчика столь отвратительное ругательство. А уж если учесть все более агрессивную пропаганду чистокровных идей и упорные слухи о нападениях на магглорожденных волшебников, слова Снейпа являлись не только оскорблением, но и угрозой. Собственно, Джеймс Поттер так и сказал: «Они чувствуют свою силу, мэм! Чувствуют себя хозяевами даже здесь, в Хогвартсе». При этом он в упор смотрел на Слагхорна, и декан Слизерина чувствовал себя неуютно под прямым взглядом не по-детски серьезных глаз.

 Было еще одно существенное обстоятельство: по итогам года на первое место выходил Гриффиндор, Слизерин боролся за второе с Райвенкло, опережая Хаффлпафф на какой-то десяток баллов. Если снять со всех троих участников одинаковое количество баллов, скажем, пятьдесят, то Гриффиндор потеряет Кубок школы, а Слизерин откатится на последнее место. Этого деканы допустить не могли.

— Отработка! – решительно сказала Макгонагалл. – До конца учебного года.

Слагхорн согласно кивнул, поддерживая инициативу коллеги.

— Поттер и Блэк, вы отрабатываете у меня. Жду вас сегодня в восемь.

 Гриффиндорцы смиренно выслушали приговор, хором ответили: «Да, мэм!» и покинули кабинет.

— Вот ведь! – Сириус с чувством саданул кулаком по стене, когда дверь за ними закрылась. – Теперь заставит по вечерам к экзаменам готовиться и трансфигурацию с первого курса повторять! И глаз не спустит.

— Да уж, — поддержал друга Джеймс. – Придется за учебниками сидеть. Прощай, Хогсмид, до следующего года!

 * * *

— Какой кошмар! – воскликнул Слагхорн, когда студенты покинули кабинет.

 Макгонагалл поморщилась – это была ее реплика! Ей полагалось возмущаться безобразным поведением отдельных слизеринцев, а Слагхорну утешать ее и приносить извинения. Но старший коллега перехватил инициативу с мастерством опытного лицедея. Трагически опущенные плечи, тяжелые вздохи, батистовый платок, прижатый ко лбу – весь его облик демонстрировал какую непосильную ношу вынужден нести декан Слизерина. Минерве Макгонагалл ничего не оставалось, кроме как посочувствовать своему учителю, человеку уже очень не молодому. Она откашлялась и сказала нарочито сухим тоном:

— Полагаю, нет нужды вызывать мисс Эванс. Бедняжка испытала сильное потрясение, было бы жестоко заставлять ее снова переживать этот кошмар.

— О, да! – Слагхорн спрятал платок в жилетный карман. – Хватит того, что мы отправили в Больничное крыло мистера Люпина. Провоцировать нервный срыв еще и у юной леди будет уже чересчур.

— Мистер Люпин все принимает близко к сердцу, — произнесла Макгонагалл со сдержанной нежностью. – Страдания ничуть его не озлобили, наоборот… Нелегко ему придется со столь чувствительной душой и… и его несчастными обстоятельствами.

 Слагхорн согласно кивнул:

— Очень ответственный молодой человек, — произнес он задумчиво, — старательный, аккуратный, жаль, ему не достает того огонька, что есть у его друзей. Однако его прилежание достойно самой высокой оценки.

— Его друзьям прилежание не помешало бы, — вздохнула Макгонагалл.

— Вы несправедливы, Минерва! – Слагхорн лукаво улыбнулся. – Мистер Петтигрю звезд с неба не хватает, но все задания выполняет с большим старанием.

— Ему это не помогает, — презрительно фыркнула она, — результаты весьма посредственны.

— Блэка и Поттера посредственными никак не назовешь! Звездные мальчики, очень талантливые. Им бы только подтянуть поведение...

— Надеюсь, они все же возьмутся за ум. Директор собирался переговорить с родителями Джеймса, будет обидно, если мальчик упустит звание лучшего ученика из-за собственного легкомыслия. Реальных соперников у него нет.

— Думаю, в следующем году Поттеру будет проще справиться со своим темпераментом – исчезнут кое-какие раздражающие факторы. 

 Макгонагалл удивленно взглянула на Слагхорна.

 — Снейп скорее всего не вернется в Хогвартс с каникул, — пояснил декан Слизерина. – Его мать при смерти, счет идет на дни.

— При смерти? Судя, по внешнему виду ее сына, можно подумать, она давно мертва.

 Слагхорн пожал плечами:

— Сложно сказать, что творится в голове человека, если он с ней не дружит, — видимо, фраза показалась ему слишком резкой, и он уточнил:

— Это Принцы. На них столько темных проклятий, что хватит на средних размеров город. После смерти матери Снейп не сможет продолжать обучение. По маггловскому законодательству он – несовершеннолетний и не может распоряжаться имуществом,  а в магическом мире у него ничего нет.

 Макгонагалл наморщила лоб, вспоминая:

— И никакой родни?

— Желающей его содержать? Таких нет.

 Повисла пауза.

 — И вам не жаль терять талантливого ученика? – прервала молчание Минерва.

— Талантливого? – Слагхорн невесело усмехнулся. – Скажите, дорогая, а вы поставите ему Превосходно?

— Поставить высший балл студенту, который пишет в контрольных работах, что разучивать отдельное заклинание и движение для каждого вида трансфигурации – это идиотизм?! – возмутилась Макгонагалл.

— Вот именно, — вздохнул Слагхорн. – С Чарами та же ситуация, и с Предсказаниями… А с Древними Рунами, что было? Он же отказался переводить утвержденный текст, потому что тот не складывался в песнопение, и, следовательно, не являлся аутентичным. Хорошо, что члены комиссии сцепились по поводу происхождения текста и потеряли интерес к экзамену!

 Макгонагалл не смогла скрыть смешок — члены комиссии покидали Хогвартс, обвиняя друг друга в невежестве.

 — Вам смешно? – с упреком взглянул на нее Слагхорн. – Я не знаю, кому мне молиться, чтобы Снейп не вздумал проверять новую, более эффективную методику прямо на  моем экзамене. Мне, конечно, придется взять его на Высшие Зелья, и, видимо, поставить самую высокую оценку, но к чему это приведет? Высший балл – это не просто чернильный росчерк, это мое ручательство! Как я могу ручаться за Снейпа? Для всех, и для него самого, будет лучше, если на следующий год он не вернется в Хогвартс.

 Макгонагалл не могла с этим не согласиться.