Исчезнувшая (джен)

Разбудило её желание сходить в туалет. Она некоторое время полежала — тело казалось чужим и тяжёлым и отчаянно не желало двигаться — и всё-таки открыла глаза. Место, которое она увидела, было незнакомым, и совсем не понравилось ей — но сейчас ей нужно было найти туалет.

Она села на постели, затем, немного посидев, встала и, отодвинув окружающую постель шторку, оказалась в большом помещении, разгороженном такими же шторками. Она медленно пошла по образованному ими коридору и, когда была буквально в нескольких футах от двери, та распахнулась, впустив пухлую чернокожую женщину в светлой одежде.

— Мисс Ходжесс! — на лице женщины было написаны безграничное терпение и столь же безграничная усталость от человеческого несовершенства, — вернитесь в постель! Вам пока нельзя вставать!

— Мне нужно... — охваченная внезапным стыдом, она не смогла сказать, что именно.

— Судно под кроватью, — растянула губы женщина в подобии вежливой улыбки. — Вернитесь в постель, мисс Ходжесс.

— Что? — переспросила она. Она знала это слово, но не понимала, что эта вещь может делать под её кроватью и какое отношение она имеет к её проблеме. — Мне надо... в туалетную комнату, — наконец, выдавила она из себя.

— Судно, — повторила женщина. — Утка. Идемте, я вам помогу. А идти в туалет вам пока нельзя.

— Но мне нужно туда, — с нажимом сказала она. И добавила, сама не очень понимая, зачем: — Прошу вас.

— Ну хорошо, — женщина поджала губы и протянула руку к странной конструкции из металла и чёрной кожи, похожей на кресло, поставленное зачем-то на колеса, — садитесь! Я вас отвезу. Хотя при черепно-мозговой травме прописан постельный режим

Она посмотрела на женщину и странную конструкцию неуверенно и растерянно, но потом всё-таки решилась и села, вцепившись тонкими пальцами в ручки. Почему она не может дойти сама, она не понимала, но спорить с чёрной женщиной не хотелось.

Женщина ухватила кресло за верхнюю перекладину и повезла его по выложенному плиткой полу в конец коридора, откуда пахло чем-то непонятным. "Дезинфекция" — вспыхнуло в её голове слово. Словно надпись на витрине магазина, которая то исчезает, то появляется.

В туалете она долго сидела, смотря прямо перед собой и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом встала, подошла к раковине и, умывшись, долго разглядывала в зеркале своё отражение. Странно... это лицо казалось ей чужим. Слишком худым, слишком бледным, слишком... тонким, что ли. И губы такие узкие...

— Мисс Ходжесс! — раздался голос женщины. — Вы в порядке?

Она не сразу поняла, что эти слова обращены к ней. Мисс Ходжесс. Да. В самом деле. Это же она.

— Да, — откликнулась она... мисс Ходжесс. — Всё хорошо. Я сейчас приду.

Она ещё раз умылась и, вытерев лицо и руки салфетками, вышла.

Женщина, дождавшись, когда она сядет в кресло на колесах (каталку, всплыло в памяти ещё одно знакомо-незнакомое слово), повезла её обратно по коридору, остановившись у одной из безликих белых дверей.

Дверь открылась, и её довезли прямо до кровати странной конструкции.

— Ложитесь, мисс Ходжесс, — дежурно улыбнулась женщина.

— Спасибо, — ответила она. Мисс Ходжесс. И всё-таки спросила: — Что это за место?

— Это больница, — ей показалось, что в профессионально-равнодушном голосе женщины мелькнула тень чувства, — городская больница. Спокойной ночи, мисс Ходжесс.

— Спокойной ночи, — эхом откликнулась она — и вдруг спросила: — Ходжесс — это ведь фамилия?

— Да, мисс Ходжесс, — кивнула женщина, — это фамилия, — и подчеркнула: — Ваша фамилия.

— А имя? — спросила она с нажимом.

Как странно. Она почему-то никак не могла вспомнить своё собственное имя. Оно крутилось у неё на языке — что-то нежное... зверёк? Растение?

— Вы не помните? — в голосе появился намек на сочувствие. — В ваших документах было написано: Прозерпина Хизер Ходжесс. Это ваше имя?

— Нет, — прежде, чем она вообще успела подумать, сказала она.

Её не могли так звать! Прозерпина... она содрогнулась от омерзения. Нет, нет, это не её имя. Хизер... Это имя не было таким отвратительным, но всё равно в нём было что-то не то. Впрочем, Хизер бы она ещё приняла — но только не Прозерпина. Нет.

— Тогда кто вы? — спросила женщина. — Как вас зовут?

— Я...

Она замолчала.

Это имя — "Прозерпина" — было мерзким, гадким, отвратительным, но... но оно было ей знакомо. Кажется. По крайней мере, она не могла вспомнить другое.

И всё-таки она не была готова его слышать постоянно. Пусть уж лучше Хизер. Хотя это всё равно было неправильно, хотя и казалось ей почти что верным. Близким. Словно бы она не Хизер, а...

— Я Хизер, — наконец, ответила она.

— Ложитесь спать, — устало вздохнула женщина, — а завтра всё вспомните нормально. Так бывает. Я тоже своё первое имя терпеть не могла, — она усмехнулась, — иногда мне кажется, что родители словно нарочно подбирают самые нелепые имена своим детям.

— Вряд ли, — удивлённо сказала она... Хизер. — Зачем бы им это делать?

— Да кто их знает, — усмехнулась женщина, — мои родители решили, что назвать дочь именем Ллос будет просто прекрасной идеей. Так что вам ещё повезло, — добавила она. — Прозерпина — не самый плохой вариант.

— Но Ллос — красивое имя, — возразила Хизер вполне искренне и повторила: — Ллос...

Что-то было в этом имени знакомое и... как это сказать... неуловимо-правильное.

— А, так вы не знаете, — женщина криво усмехнулась, — зато все соседи и одноклассники знали. Поэтому я, как только начала работать, уехала подальше от родного дома и стала просто Мэри.

— Не знаю чего? — спросила Хизер. У неё болела голова, но ей отчаянно не хотелось оставаться одной и опять проваливаться в ту мутную пустоту, из которой она только что вынырнула.

— Про паучью королеву? — женщина посмотрела неё и покачала головой. — Счастливый вы человек, мисс Ходжесс.

— Паучью? — переспросила Хизер, нахмурившись. Что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти — и исчезло. — Не знаю, — признала она.

— Повезло, — женщина ещё раз покачала головой и покатила кресло к выходу, — простите, мне нужно работать. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — тихо откликнулась Хизер.

Она легла в кровать и, укрывшись простынёй, закрыла глаза. Ей было неудобно, жарко и душно, у неё кружилась и болела голова — так что заснуть Хизер смогла далеко не сразу. Однако и сон не принёс с собой отдых: она несколько раз просыпалась с тоскливым ощущением того, что кто-то очень важный зовёт её и она хочет откликнуться и прийти — но, проснувшись, Хизер никак не могла вспомнить ни лиц, ни имён.

Лишь ощущение огромной потери.

* * *

Наутро её отвезли на анализы — в той же каталке, но уже другая женщина, тоже темнокожая и полная, но значительно старше.

А после завтрака в палату вошел мужчина в зеленоватой форменной одежде целителя... врача, на которой была нашивка: "Доктор С. Т. Роджерс" и, вежливо поздоровавшись, спросил:

— Как вы себя чувствуете, мисс Ходжесс?

— Хорошо, — сама не зная зачем солгала она.

Она чувствовала себя разбитой, потерянной и совсем слабой. А ещё у неё болела голова — то сильней, то слабее — и всё время хотелось спать. Но ей почему-то было неприятно сообщать об этом кому-то.

— Это замечательно, — с явным облегчением произнес доктор Роджерс, — рентген показал отсутствие переломов, анализы у вас неплохие, а сотрясение мозга... Можно лечить амбулаторно. Я вас выписываю, мисс Ходжесс. После обеда будете дома.

— Спасибо, — сказала она — и вдруг испугалась.

Потому что это слово — "дом" — ничего ей не сказало. Хизер не представляла, где он может быть и как выглядит. Впрочем, её муж должен знать — он её туда и заберёт.

— Вы скажете моему мужу?

— Мужу? — удивлённо переспросил доктор, — в ваших документах об этом не сказано. Впрочем, вы можете позвонить своему мужу, почему бы и нет?

— Позвонить? — переспросила Хизер.

Но ведь он же прав. У неё нет и не было никогда никакого мужа. У неё никого нет... пустая квартирка на окраине... нет, она опять запуталась. Почему-то ей казалось, что там есть сад... и пахнет розами...

— Ну да, — с легким неудовольствием сказал доктор, — вы помните номер телефона вашего мужа?

— Нет, — она покачала головой. — У меня нет мужа. Простите. Я ошиблась.

— Понимаю, — внимательно посмотрел на неё доктор, — иногда к переменам в жизни трудно привыкнуть. Ну что же, мисс Ходжесс, сейчас вас проводят в приёмный покой, где вы получите выписку и ваши вещи. Если почувствуете себя плохо — обращайтесь к специалисту. Всего вам доброго.

— Подождите! — взмолилась она, стараясь справиться с неожиданной паникой. — Вы... вы поможете мне попасть домой?

— Я могу вызвать вам такси, — вздохнул он.

— Я буду признательна, — почти машинально проговорила она.

Такси. Да. Наверное, он знает адрес... Это хорошо. Дома... дома будет спокойнее. Дома всегда лучше — да, она хотела домой.

* * *

Формальности с выпиской заняли довольно длительное время, но она наконец получила свои документы, выписку о госпитализации и вещи.

Переодеваясь, она снова испытала то же чувство узнавания и неузнавания одновременно. Она помнила, как покупала эту одежду — практичную, немаркую, позволяющую не выделяться в толпе таких же одиноких небогатых работающих женщин — и в то же время недоумевала, как она могла выбрать нечто настолько... безликое и мешковатое.

Адрес таксисту назвали в больнице ещё при заказе, и когда машина остановилась у скучного, немного обшарпанного многоквартирного дома, Хизер ощутила нечто вроде разочарования — хотя она ведь жила тут уже лет десять.

Поднявшись на третий этаж, она отперла знакомую дверь, и, войдя, едва дошла до кровати и обессиленно почти что упала на неё. Может быть, она поспешила с выпиской? Голова кружилась и болела, и сил не было совершенно. Зачем она так спешила сюда?

Её размышления прервал пронзительный трезвон, идущий из её сумочки.

"Телефон, — опять появилась в голове мысль-указание, — это телефон. Надо ответить на звонок!"

Она с трудом протянула руку, подняла сумку, которую положила на стул у кровати, и достала маленький, в половину ладони телефон. Тёмно-синего цвета.

На крошечном, размером в три дюйма... экране высветился набор цифр, ничего ей не говорящий.

Хизер, чуть помедлив, нажала на небольшую зелёную кнопку.

— Мисс Ходжесс, это уже никуда не годится! — услышала она раздражённый мужской голос. — Начинать первый же день на работе с прогула!

— Я только вернулась из больницы, — ответила Хизер.

Прогул? Она нахмурилась, сосредотачиваясь. Память, хоть и не сразу, всё-таки выдала: да, она ведь устроилась не так давно на новое место. И сегодня был её первый рабочий день — вот почему она так торопилась выписаться. Но... Она же не сможет работать! Она даже на ногах еле стоит...

— Вы были обязаны поставить руководство в известность! — возмущённо заявил голос. — Вам оказано огромное доверие, вы должны подавать пример, а вместо этого... это вопиющая безответственность, мисс Ходжесс! Что ещё за визиты в больницу в рабочее время и накануне начала учебного года!

— Я попала в аварию, — ответила Хизер, морщась от головной боли. — Автобус. И я была в нём, — поправилась она. И добавила сама не зная, почему: — Извините.

— Я надеюсь, вы сможете представить доказательства? — недовольно произнёс голос, — потому что в противном случае вы будете немедленно уволены! И завтра же приступайте к работе! Как вы могли попасть в аварию в рабочее время! Для таких вещей есть отпуск!

— Но я... — растерянно пролепетала она. — Я же не нарочно!

Что-то внутри неё непривычно запротестовало против таких абсурдных оправданий, но немедленно было задавлено опытом и общей робостью: Хизер всегда боялась любого начальства. Да, боялась, это она точно знала и помнила.

— Еще бы вы это делали нарочно, — буркнул голос, — завтра же выходите на работу! И не вздумайте опаздывать!

— Но я не могу, — ответила она уже в пустую трубку.

И расплакалась. От обиды, почти привычного унижения и усталости. Почему, ну почему она всегда позволяет с собой это делать? Почему она никогда и никому не может возразить?

А ведь она так радовалась, что нашла это место! Да, до новой школы добираться вдвое дольше, зато почти половина детей там не из семей мигрантов, и по английски понимают все! В её прежней школе все говорили на жутком варианте пиджин-инглиш — смеси арабского, английского и этих... пушту, фарси и ещё каких-то диалектов. Она уже сама ловила себя на мысли, что разговаривает, как её ученики: "Моя твоя не понимай!"

Почему, почему она так реагирует на любой нажим? Она ведь хороший учитель. Правда хороший, и она могла бы получить и куда лучшее место — если бы хватило характера за него побороться. Но она не могла...

Почему, кстати? В самом деле, почему и чего она так боится, подумала она непривычно спокойно и трезво. Сейчас, допустим, понятно: она только пришла на новое место и она плохо себя чувствует. Но в принципе?

Но... она же и правда виновата, — снова всплыла в сознании мысль-подсказка. Она подвела людей... они на неё рассчитывали... только она могла в первый же день попасть в больницу... и вообще она только и может, что влипать в неприятности, как обычно...

Но ведь это же глупость. Она разве виновата в том, что тот автобус попал в аварию? Вместе с нею там было ещё человек тридцать или пятьдесят — разве они все неудачники и все подвели кого-то?

Она приносит несчастье другим людям, — снова появилась навязчивая мысль, — везде, где бы ни появлялась. И этот автобус без неё спокойно шёл бы по своему маршруту. А теперь и новое начальство ей будет недовольно... и ей снова будут ставить самое неудобное расписание...

Но это же нелогично, пришла ясная и непривычно сердитая мысль. Она не имеет никакого отношения к той аварии! Была она там или нет — она просто пассажирка. И пострадавшая!

Да, точно. Пострадавшая. Как же болит голова! А ещё правая рука и плечо. Надо было сказать об этом в больнице, но её страховки могло не хватить...

Но ведь это не её вина. И не ей платить за это... и вообще, она должна... как это называется? Подать иск к автобусной компании. Или к тому водителю, что врезался в автобус. Надо бы узнать, к кому...

Нет-нет, какой иск? — испуганно подумала она, — обошлось же всё... Это, наверное, сотрясение мозга так странно на неё влияло.

Хотя как обошлось? Она едва жива, у неё болят голова и плечо и спина разламывается — разве это называется "обошлось"? Да, конечно, могло быть и хуже — но она и не потребует себе больше, чем положено.

Она закрыла глаза, чувствуя, что буквально разрывается на части. В памяти сидел привычный алгоритм поведения — спрятаться от любого конфликта, стать незаметной, молчать и со всем соглашаться — и новый, совершенно другой: не давать себя в обиду. И она не знала, что делать и как поступать.

Кажется, она задремала и проснулась уже в сумерках. Отчаянно болела голова и очень хотелось пить, и сердце колотилось как бешеное — словно её что-то напугало. А завтра утром она должна быть на работе... На новой работе с новыми детьми...

Нет, поправила она себя. Дети приступят к занятиям только послезавтра. А завтра — подготовка к занятиям, знакомство с коллегами, с руководством, корректировка планов, программ, работа с учебными пособиями...

Значит, завтра она должна поставить себя так, чтобы никто не смел с ней больше говорить, как сегодня. Новая работа — новые люди, и это её шанс.

Вот только поставить себя Хизер не могла никогда: в детстве родители постоянно твердили, что она глупа, ленива и некрасива, и ни один человек не захочет общаться с ней — ну, кому нужно такое убожество? Одноклассники замечали её только тогда, когда нужно было спихнуть на неё самое сложное и неприятное задание, подруг в школе у неё так и не появилось — а единственного парня, которому она, кажется, понравилась, её родственники приняли в штыки, объяснив Хизер, что такую дуру, как она, ни один нормальный человек и не заметит. А значит, парень ненормальный! И чтобы Хизер не смела даже приближаться к нему!

В колледже ситуация не изменилась — так же, как и на работе.

Неудачница. Слабая, глупая, никчёмная... Вот кем она была.

Но ведь она знала, что это неправда. Мало ли, кто там и что про неё думал! Сама-то она знала, что вовсе не дура. Иначе не смогла бы выполнять те самые задания, которые на неё спихивали. Да и работать на своём прежнем месте не смогла бы — а ведь у неё даже были ученики, поступавшие потом в колледж! Она вовсе не так плоха, как привыкла про себя думать. Просто... Вероятно, просто её родители были глупы, вдруг осознала Хизер. И не любили её. И сами были — или чувствовали — себя неудачниками. Вот и отыгрывались на ней.

Она попыталась привычно оборвать себя — нельзя плохо думать о своих родителях! Они же поставили её на ноги! — и вдруг задумалась.

Поставили на ноги? После школы она поступила в колледж. Сама. И жила, получая стипендию и постоянно подрабатывая — причем даже выкраивала деньги, чтобы высылать родителям, когда отец потерял работу. И потом, до самой смерти родителей, именно Хизер им помогала, а вовсе не они — ей.

А что сделали для неё они? Кормили, конечно... Но разве это не обязанность родителей? А что ещё? Всё время ей твердили, какое она ничтожество и неудачница, и что никогда и никому не будет нужна?

Так она и не нужна! — отчаянно возразила она самой себе. Значит, родители были правы!

Как же не нужна, ответила она самой себе. Ей вон даже поболеть не дают спокойно, хотя бы просто отлежаться. Ещё как нужна!

И потом, разве ЭТО важно? Важно, нужен ли ЕЙ кто-то — и нужна ли она этому кому-то. Остальные же... Почему ей вообще до них есть дело?

— А кто мне нужен? — задумчиво спросила она вполголоса и вновь почувствовала, что с ней что-то не так.

Её голос был... не таким. Очень похожим, да, но не таким!

Да нет. Нет, ей просто кажется — у неё сотрясение мозга, пусть и лёгкое, у неё кружится и ноет голова, она голодна и ей ужасно хочется в душ — вот и чудится не пойми что. Нормальный у неё голос. Обычный. Или, может, сел просто — холодно было в палате или ещё почему.

"Надо попробовать встать, — подумала она, — и дойти до душа. И приготовить чай... кажется, у неё ещё оставалось немного купленного по акции с большой скидкой Липтона".

Она поднялась, медленно и осторожно, и, дойдя до ванной, присела на край унитаза. Посидев немного, она встала и, раздевшись, включила воду. Ванны здесь не было — только простенькая душевая кабина, и сейчас это было к счастью: Хизер было бы сложно перебраться через высокий бортик. А теперь она просто встала под горячие струи и так замерла, прикрыв глаза.

"Надо экономить воду! — всплыла в сознании паническая мысль, — нельзя тратить столько воды! Это неправильно!"

— Неправильно, — повторила она вслух — и вдруг поняла, что ей всё равно. Правильно или нет — осудить её всё равно некому. Раз уж она всё равно никому не нужна. Ведь так? Она не совершает ничего противозаконного, и хотя вода, конечно, дорогая, но ведь не настолько, чтобы она не могла позволить себе постоять под душем.

Что-то в глубине её памяти устало вздохнуло и словно спряталось — как прячется в нору напуганное и раненое животное.

Хизер вдруг стало легко. Даже голова теперь почти не болела! Постояв под душем ещё несколько минут, она медленно намылила сперва волосы, а затем и тело, и опять замерла под струями горячей воды, наслаждаясь своими ощущениями. Да, она, определённо, заслужила это маленькое удовольствие.