Исчезнувшая (джен)

На Трафальгарской площади, как и всегда, было людно. Толпы прохожих, то спешащих по своим делам, то пришедших сюда посмотреть на фонтаны, стайки туристов, бодро чирикающих что-то на своих языках, влюблённые парочки, держащиеся за руки и никого не замечающие вокруг... как когда-то они с Агнес.

Сердце кольнуло уже привычной болью.

Агнес.

Он так и не сумел её отыскать.

Ни с помощью магии, ни с помощью маггловской полиции, которую подключила семья Агнес...

Ничего. И никого.

"Так бывает, — устало сказал ему маггловский частный сыщик, нанятый братом Агнес. — Иногда люди просто пропадают бесследно. Каждый год — несколько десятков случаев в одном только Лондоне. Не теряйте надежду".

Надежды у него уже давно не осталось — только глухая ненависть к этим мерзавцам.

Которые вознамерились "блюсти чистоту крови" и приговорили к уничтожению таких, как его Агнес.

...Но он всё равно в день её рождения приходил на Трафальгарскую площадь, где они с Агнес впервые признались друг другу в любви.

Был май, цвела сирень, искрились под солнцем струи воды в фонтанах.

И солнце запуталось в её каштановых кудрях.

...Он скользнул безразличным взглядом по скамейкам у фонтанов и оторопел.

Откуда здесь эта скользкая холёная тварь?

Хотя... нет. Это не она. Просто бледная копия женушки мерзавца Малфоя.

Она сидела на скамейке и жевала банан. И что-то читала — а он стоял, онемев, и не мог поверить своим глазам. Потому что не бывает такого сходства! Просто не бывает.

Немыслимо!

Неужели ревнитель чистокровности Сигнус Блэк нагулял бастарда среди магглов? Да нет, бред же. Для него магглы, равно как и грязнокровки, были просто животными. Тогда что? Выброшенная к магглам сквибка? Или просто — насмешка природы?

Говорят, что у каждого человека есть свой двойник.

План сложился мгновенно — весь, до деталей. И теперь в его жизни появилась цель — и он ожил.

План был, в общем, прост, хоть и требовал долгой подготовки — но он не спешил: у него было всё время мира. Главное — чтобы ни с кем из участниц до момента начала реализации плана ничего не случилось. Но что может случиться с малфоевской стервой?

А магглу он пока сбережёт сам.

В конце концов, должна быть от магглов хоть какая-то польза?

Разбудило её желание сходить в туалет. Она некоторое время полежала — тело казалось чужим и тяжёлым и отчаянно не желало двигаться — и всё-таки открыла глаза. Место, которое она увидела, было незнакомым, и совсем не понравилось ей — но сейчас ей нужно было найти туалет.

Она села на постели, затем, немного посидев, встала и, отодвинув окружающую постель шторку, оказалась в большом помещении, разгороженном такими же шторками. Она медленно пошла по образованному ими коридору и, когда была буквально в нескольких футах от двери, та распахнулась, впустив пухлую чернокожую женщину в светлой одежде.

— Мисс Ходжесс! — на лице женщины было написаны безграничное терпение и столь же безграничная усталость от человеческого несовершенства, — вернитесь в постель! Вам пока нельзя вставать!

— Мне нужно... — охваченная внезапным стыдом, она не смогла сказать, что именно.

— Судно под кроватью, — растянула губы женщина в подобии вежливой улыбки. — Вернитесь в постель, мисс Ходжесс.

— Что? — переспросила она. Она знала это слово, но не понимала, что эта вещь может делать под её кроватью и какое отношение она имеет к её проблеме. — Мне надо... в туалетную комнату, — наконец, выдавила она из себя.

— Судно, — повторила женщина. — Утка. Идемте, я вам помогу. А идти в туалет вам пока нельзя.

— Но мне нужно туда, — с нажимом сказала она. И добавила, сама не очень понимая, зачем: — Прошу вас.

— Ну хорошо, — женщина поджала губы и протянула руку к странной конструкции из металла и чёрной кожи, похожей на кресло, поставленное зачем-то на колеса, — садитесь! Я вас отвезу. Хотя при черепно-мозговой травме прописан постельный режим

Она посмотрела на женщину и странную конструкцию неуверенно и растерянно, но потом всё-таки решилась и села, вцепившись тонкими пальцами в ручки. Почему она не может дойти сама, она не понимала, но спорить с чёрной женщиной не хотелось.

Женщина ухватила кресло за верхнюю перекладину и повезла его по выложенному плиткой полу в конец коридора, откуда пахло чем-то непонятным. "Дезинфекция" — вспыхнуло в её голове слово. Словно надпись на витрине магазина, которая то исчезает, то появляется.

В туалете она долго сидела, смотря прямо перед собой и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом встала, подошла к раковине и, умывшись, долго разглядывала в зеркале своё отражение. Странно... это лицо казалось ей чужим. Слишком худым, слишком бледным, слишком... тонким, что ли. И губы такие узкие...

— Мисс Ходжесс! — раздался голос женщины. — Вы в порядке?

Она не сразу поняла, что эти слова обращены к ней. Мисс Ходжесс. Да. В самом деле. Это же она.

— Да, — откликнулась она... мисс Ходжесс. — Всё хорошо. Я сейчас приду.

Она ещё раз умылась и, вытерев лицо и руки салфетками, вышла.

Женщина, дождавшись, когда она сядет в кресло на колесах (каталку, всплыло в памяти ещё одно знакомо-незнакомое слово), повезла её обратно по коридору, остановившись у одной из безликих белых дверей.

Дверь открылась, и её довезли прямо до кровати странной конструкции.

— Ложитесь, мисс Ходжесс, — дежурно улыбнулась женщина.

— Спасибо, — ответила она. Мисс Ходжесс. И всё-таки спросила: — Что это за место?

— Это больница, — ей показалось, что в профессионально-равнодушном голосе женщины мелькнула тень чувства, — городская больница. Спокойной ночи, мисс Ходжесс.

— Спокойной ночи, — эхом откликнулась она — и вдруг спросила: — Ходжесс — это ведь фамилия?

— Да, мисс Ходжесс, — кивнула женщина, — это фамилия, — и подчеркнула: — Ваша фамилия.

— А имя? — спросила она с нажимом.

Как странно. Она почему-то никак не могла вспомнить своё собственное имя. Оно крутилось у неё на языке — что-то нежное... зверёк? Растение?

— Вы не помните? — в голосе появился намек на сочувствие. — В ваших документах было написано: Прозерпина Хизер Ходжесс. Это ваше имя?

— Нет, — прежде, чем она вообще успела подумать, сказала она.

Её не могли так звать! Прозерпина... она содрогнулась от омерзения. Нет, нет, это не её имя. Хизер... Это имя не было таким отвратительным, но всё равно в нём было что-то не то. Впрочем, Хизер бы она ещё приняла — но только не Прозерпина. Нет.

— Тогда кто вы? — спросила женщина. — Как вас зовут?

— Я...

Она замолчала.

Это имя — "Прозерпина" — было мерзким, гадким, отвратительным, но... но оно было ей знакомо. Кажется. По крайней мере, она не могла вспомнить другое.

И всё-таки она не была готова его слышать постоянно. Пусть уж лучше Хизер. Хотя это всё равно было неправильно, хотя и казалось ей почти что верным. Близким. Словно бы она не Хизер, а...

— Я Хизер, — наконец, ответила она.

— Ложитесь спать, — устало вздохнула женщина, — а завтра всё вспомните нормально. Так бывает. Я тоже своё первое имя терпеть не могла, — она усмехнулась, — иногда мне кажется, что родители словно нарочно подбирают самые нелепые имена своим детям.

— Вряд ли, — удивлённо сказала она... Хизер. — Зачем бы им это делать?

— Да кто их знает, — усмехнулась женщина, — мои родители решили, что назвать дочь именем Ллос будет просто прекрасной идеей. Так что вам ещё повезло, — добавила она. — Прозерпина — не самый плохой вариант.

— Но Ллос — красивое имя, — возразила Хизер вполне искренне и повторила: — Ллос...

Что-то было в этом имени знакомое и... как это сказать... неуловимо-правильное.

— А, так вы не знаете, — женщина криво усмехнулась, — зато все соседи и одноклассники знали. Поэтому я, как только начала работать, уехала подальше от родного дома и стала просто Мэри.

— Не знаю чего? — спросила Хизер. У неё болела голова, но ей отчаянно не хотелось оставаться одной и опять проваливаться в ту мутную пустоту, из которой она только что вынырнула.

— Про паучью королеву? — женщина посмотрела неё и покачала головой. — Счастливый вы человек, мисс Ходжесс.

— Паучью? — переспросила Хизер, нахмурившись. Что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти — и исчезло. — Не знаю, — признала она.

— Повезло, — женщина ещё раз покачала головой и покатила кресло к выходу, — простите, мне нужно работать. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — тихо откликнулась Хизер.

Она легла в кровать и, укрывшись простынёй, закрыла глаза. Ей было неудобно, жарко и душно, у неё кружилась и болела голова — так что заснуть Хизер смогла далеко не сразу. Однако и сон не принёс с собой отдых: она несколько раз просыпалась с тоскливым ощущением того, что кто-то очень важный зовёт её и она хочет откликнуться и прийти — но, проснувшись, Хизер никак не могла вспомнить ни лиц, ни имён.

Лишь ощущение огромной потери.

* * *

Наутро её отвезли на анализы — в той же каталке, но уже другая женщина, тоже темнокожая и полная, но значительно старше.

А после завтрака в палату вошел мужчина в зеленоватой форменной одежде целителя... врача, на которой была нашивка: "Доктор С. Т. Роджерс" и, вежливо поздоровавшись, спросил:

— Как вы себя чувствуете, мисс Ходжесс?

— Хорошо, — сама не зная зачем солгала она.

Она чувствовала себя разбитой, потерянной и совсем слабой. А ещё у неё болела голова — то сильней, то слабее — и всё время хотелось спать. Но ей почему-то было неприятно сообщать об этом кому-то.

— Это замечательно, — с явным облегчением произнес доктор Роджерс, — рентген показал отсутствие переломов, анализы у вас неплохие, а сотрясение мозга... Можно лечить амбулаторно. Я вас выписываю, мисс Ходжесс. После обеда будете дома.

— Спасибо, — сказала она — и вдруг испугалась.

Потому что это слово — "дом" — ничего ей не сказало. Хизер не представляла, где он может быть и как выглядит. Впрочем, её муж должен знать — он её туда и заберёт.

— Вы скажете моему мужу?

— Мужу? — удивлённо переспросил доктор, — в ваших документах об этом не сказано. Впрочем, вы можете позвонить своему мужу, почему бы и нет?

— Позвонить? — переспросила Хизер.

Но ведь он же прав. У неё нет и не было никогда никакого мужа. У неё никого нет... пустая квартирка на окраине... нет, она опять запуталась. Почему-то ей казалось, что там есть сад... и пахнет розами...

— Ну да, — с легким неудовольствием сказал доктор, — вы помните номер телефона вашего мужа?

— Нет, — она покачала головой. — У меня нет мужа. Простите. Я ошиблась.

— Понимаю, — внимательно посмотрел на неё доктор, — иногда к переменам в жизни трудно привыкнуть. Ну что же, мисс Ходжесс, сейчас вас проводят в приёмный покой, где вы получите выписку и ваши вещи. Если почувствуете себя плохо — обращайтесь к специалисту. Всего вам доброго.

— Подождите! — взмолилась она, стараясь справиться с неожиданной паникой. — Вы... вы поможете мне попасть домой?

— Я могу вызвать вам такси, — вздохнул он.

— Я буду признательна, — почти машинально проговорила она.

Такси. Да. Наверное, он знает адрес... Это хорошо. Дома... дома будет спокойнее. Дома всегда лучше — да, она хотела домой.

* * *

Формальности с выпиской заняли довольно длительное время, но она наконец получила свои документы, выписку о госпитализации и вещи.

Переодеваясь, она снова испытала то же чувство узнавания и неузнавания одновременно. Она помнила, как покупала эту одежду — практичную, немаркую, позволяющую не выделяться в толпе таких же одиноких небогатых работающих женщин — и в то же время недоумевала, как она могла выбрать нечто настолько... безликое и мешковатое.

Адрес таксисту назвали в больнице ещё при заказе, и когда машина остановилась у скучного, немного обшарпанного многоквартирного дома, Хизер ощутила нечто вроде разочарования — хотя она ведь жила тут уже лет десять.

Поднявшись на третий этаж, она отперла знакомую дверь, и, войдя, едва дошла до кровати и обессиленно почти что упала на неё. Может быть, она поспешила с выпиской? Голова кружилась и болела, и сил не было совершенно. Зачем она так спешила сюда?

Её размышления прервал пронзительный трезвон, идущий из её сумочки.

"Телефон, — опять появилась в голове мысль-указание, — это телефон. Надо ответить на звонок!"

Она с трудом протянула руку, подняла сумку, которую положила на стул у кровати, и достала маленький, в половину ладони телефон. Тёмно-синего цвета.

На крошечном, размером в три дюйма... экране высветился набор цифр, ничего ей не говорящий.

Хизер, чуть помедлив, нажала на небольшую зелёную кнопку.

— Мисс Ходжесс, это уже никуда не годится! — услышала она раздражённый мужской голос. — Начинать первый же день на работе с прогула!

— Я только вернулась из больницы, — ответила Хизер.

Прогул? Она нахмурилась, сосредотачиваясь. Память, хоть и не сразу, всё-таки выдала: да, она ведь устроилась не так давно на новое место. И сегодня был её первый рабочий день — вот почему она так торопилась выписаться. Но... Она же не сможет работать! Она даже на ногах еле стоит...

— Вы были обязаны поставить руководство в известность! — возмущённо заявил голос. — Вам оказано огромное доверие, вы должны подавать пример, а вместо этого... это вопиющая безответственность, мисс Ходжесс! Что ещё за визиты в больницу в рабочее время и накануне начала учебного года!

— Я попала в аварию, — ответила Хизер, морщась от головной боли. — Автобус. И я была в нём, — поправилась она. И добавила сама не зная, почему: — Извините.

— Я надеюсь, вы сможете представить доказательства? — недовольно произнёс голос, — потому что в противном случае вы будете немедленно уволены! И завтра же приступайте к работе! Как вы могли попасть в аварию в рабочее время! Для таких вещей есть отпуск!

— Но я... — растерянно пролепетала она. — Я же не нарочно!

Что-то внутри неё непривычно запротестовало против таких абсурдных оправданий, но немедленно было задавлено опытом и общей робостью: Хизер всегда боялась любого начальства. Да, боялась, это она точно знала и помнила.

— Еще бы вы это делали нарочно, — буркнул голос, — завтра же выходите на работу! И не вздумайте опаздывать!

— Но я не могу, — ответила она уже в пустую трубку.

И расплакалась. От обиды, почти привычного унижения и усталости. Почему, ну почему она всегда позволяет с собой это делать? Почему она никогда и никому не может возразить?

А ведь она так радовалась, что нашла это место! Да, до новой школы добираться вдвое дольше, зато почти половина детей там не из семей мигрантов, и по английски понимают все! В её прежней школе все говорили на жутком варианте пиджин-инглиш — смеси арабского, английского и этих... пушту, фарси и ещё каких-то диалектов. Она уже сама ловила себя на мысли, что разговаривает, как её ученики: "Моя твоя не понимай!"

Почему, почему она так реагирует на любой нажим? Она ведь хороший учитель. Правда хороший, и она могла бы получить и куда лучшее место — если бы хватило характера за него побороться. Но она не могла...

Почему, кстати? В самом деле, почему и чего она так боится, подумала она непривычно спокойно и трезво. Сейчас, допустим, понятно: она только пришла на новое место и она плохо себя чувствует. Но в принципе?

Но... она же и правда виновата, — снова всплыла в сознании мысль-подсказка. Она подвела людей... они на неё рассчитывали... только она могла в первый же день попасть в больницу... и вообще она только и может, что влипать в неприятности, как обычно...

Но ведь это же глупость. Она разве виновата в том, что тот автобус попал в аварию? Вместе с нею там было ещё человек тридцать или пятьдесят — разве они все неудачники и все подвели кого-то?

Она приносит несчастье другим людям, — снова появилась навязчивая мысль, — везде, где бы ни появлялась. И этот автобус без неё спокойно шёл бы по своему маршруту. А теперь и новое начальство ей будет недовольно... и ей снова будут ставить самое неудобное расписание...

Но это же нелогично, пришла ясная и непривычно сердитая мысль. Она не имеет никакого отношения к той аварии! Была она там или нет — она просто пассажирка. И пострадавшая!

Да, точно. Пострадавшая. Как же болит голова! А ещё правая рука и плечо. Надо было сказать об этом в больнице, но её страховки могло не хватить...

Но ведь это не её вина. И не ей платить за это... и вообще, она должна... как это называется? Подать иск к автобусной компании. Или к тому водителю, что врезался в автобус. Надо бы узнать, к кому...

Нет-нет, какой иск? — испуганно подумала она, — обошлось же всё... Это, наверное, сотрясение мозга так странно на неё влияло.

Хотя как обошлось? Она едва жива, у неё болят голова и плечо и спина разламывается — разве это называется "обошлось"? Да, конечно, могло быть и хуже — но она и не потребует себе больше, чем положено.

Она закрыла глаза, чувствуя, что буквально разрывается на части. В памяти сидел привычный алгоритм поведения — спрятаться от любого конфликта, стать незаметной, молчать и со всем соглашаться — и новый, совершенно другой: не давать себя в обиду. И она не знала, что делать и как поступать.

Кажется, она задремала и проснулась уже в сумерках. Отчаянно болела голова и очень хотелось пить, и сердце колотилось как бешеное — словно её что-то напугало. А завтра утром она должна быть на работе... На новой работе с новыми детьми...

Нет, поправила она себя. Дети приступят к занятиям только послезавтра. А завтра — подготовка к занятиям, знакомство с коллегами, с руководством, корректировка планов, программ, работа с учебными пособиями...

Значит, завтра она должна поставить себя так, чтобы никто не смел с ней больше говорить, как сегодня. Новая работа — новые люди, и это её шанс.

Вот только поставить себя Хизер не могла никогда: в детстве родители постоянно твердили, что она глупа, ленива и некрасива, и ни один человек не захочет общаться с ней — ну, кому нужно такое убожество? Одноклассники замечали её только тогда, когда нужно было спихнуть на неё самое сложное и неприятное задание, подруг в школе у неё так и не появилось — а единственного парня, которому она, кажется, понравилась, её родственники приняли в штыки, объяснив Хизер, что такую дуру, как она, ни один нормальный человек и не заметит. А значит, парень ненормальный! И чтобы Хизер не смела даже приближаться к нему!

В колледже ситуация не изменилась — так же, как и на работе.

Неудачница. Слабая, глупая, никчёмная... Вот кем она была.

Но ведь она знала, что это неправда. Мало ли, кто там и что про неё думал! Сама-то она знала, что вовсе не дура. Иначе не смогла бы выполнять те самые задания, которые на неё спихивали. Да и работать на своём прежнем месте не смогла бы — а ведь у неё даже были ученики, поступавшие потом в колледж! Она вовсе не так плоха, как привыкла про себя думать. Просто... Вероятно, просто её родители были глупы, вдруг осознала Хизер. И не любили её. И сами были — или чувствовали — себя неудачниками. Вот и отыгрывались на ней.

Она попыталась привычно оборвать себя — нельзя плохо думать о своих родителях! Они же поставили её на ноги! — и вдруг задумалась.

Поставили на ноги? После школы она поступила в колледж. Сама. И жила, получая стипендию и постоянно подрабатывая — причем даже выкраивала деньги, чтобы высылать родителям, когда отец потерял работу. И потом, до самой смерти родителей, именно Хизер им помогала, а вовсе не они — ей.

А что сделали для неё они? Кормили, конечно... Но разве это не обязанность родителей? А что ещё? Всё время ей твердили, какое она ничтожество и неудачница, и что никогда и никому не будет нужна?

Так она и не нужна! — отчаянно возразила она самой себе. Значит, родители были правы!

Как же не нужна, ответила она самой себе. Ей вон даже поболеть не дают спокойно, хотя бы просто отлежаться. Ещё как нужна!

И потом, разве ЭТО важно? Важно, нужен ли ЕЙ кто-то — и нужна ли она этому кому-то. Остальные же... Почему ей вообще до них есть дело?

— А кто мне нужен? — задумчиво спросила она вполголоса и вновь почувствовала, что с ней что-то не так.

Её голос был... не таким. Очень похожим, да, но не таким!

Да нет. Нет, ей просто кажется — у неё сотрясение мозга, пусть и лёгкое, у неё кружится и ноет голова, она голодна и ей ужасно хочется в душ — вот и чудится не пойми что. Нормальный у неё голос. Обычный. Или, может, сел просто — холодно было в палате или ещё почему.

"Надо попробовать встать, — подумала она, — и дойти до душа. И приготовить чай... кажется, у неё ещё оставалось немного купленного по акции с большой скидкой Липтона".

Она поднялась, медленно и осторожно, и, дойдя до ванной, присела на край унитаза. Посидев немного, она встала и, раздевшись, включила воду. Ванны здесь не было — только простенькая душевая кабина, и сейчас это было к счастью: Хизер было бы сложно перебраться через высокий бортик. А теперь она просто встала под горячие струи и так замерла, прикрыв глаза.

"Надо экономить воду! — всплыла в сознании паническая мысль, — нельзя тратить столько воды! Это неправильно!"

— Неправильно, — повторила она вслух — и вдруг поняла, что ей всё равно. Правильно или нет — осудить её всё равно некому. Раз уж она всё равно никому не нужна. Ведь так? Она не совершает ничего противозаконного, и хотя вода, конечно, дорогая, но ведь не настолько, чтобы она не могла позволить себе постоять под душем.

Что-то в глубине её памяти устало вздохнуло и словно спряталось — как прячется в нору напуганное и раненое животное.

Хизер вдруг стало легко. Даже голова теперь почти не болела! Постояв под душем ещё несколько минут, она медленно намылила сперва волосы, а затем и тело, и опять замерла под струями горячей воды, наслаждаясь своими ощущениями. Да, она, определённо, заслужила это маленькое удовольствие.

Новая школа оказалась намного больше старой. Большая, построенная в виде замкнутого четырехугольника с внутренним двориком, с высаженными перед входом цветами, светлая и чистая.

И тихая — дети придут на занятия только завтра.

Хизер шла по коридору — и радовалась. Здесь были чистые стены — никаких надписей... разве что, кажется, со шкафчиков их смыли, — но всё равно впечатление эта школа производила отличное.

Не в пример прошлой.

Она быстро нашла директорский кабинет и, постучав, вошла и неожиданно даже для себя самой очень уверенно поприветствовала сидящую за большим столом даму лет пятидесяти.

— Мисс Ходжесс? — уточнила дама. — Мы ждали вас вчера.

— Я была в больнице, — она протянула даме, имя которой почему-то никак не могла вспомнить, листок. И добавила, предупреждая вопрос: — В мой автобус врезался пьяный водитель. Там многие пострадали.

— О, — дама слегка приподняла тщательно подкрашенные брови, что, вероятно, означало вежливое сочувствие пополам с недоумением, — как неприятно. Надеюсь, вы не пострадали, мисс Ходжесс.

— Пострадала, — Хизер сама испугалась своего тона. Нет, он был абсолютно вежливым, но было в нём что-то такое... твёрдое и уверенное, чего она сама никогда от себя не слышала. — Меня не хотели выписывать, но я понимаю, что нужна здесь.

— Это похвально, — дама улыбнулась одними губами. — Итак, мисс Ходжесс, поскольку вы вчера не присутствовали, пусть и по уважительной причине, на распределении помещений в новом учебном году, занятия вам будут ставить в разных кабинетах.

— Вот как, — сказала Хизер — и похолодела от собственной наглости. Она же знала, что так будет — она новенькая, она только пришла... — Скажите, где мне держать мои бумаги, — услышала она словно со стороны и едва удержалась от торопливого извинения.

— Бумаги? — удивлённо переспросила дама. — Вероятно, вам придётся носить их с собой. Или договариваться с кем-то из коллег, чтобы вам позволили воспользоваться шкафом.

— Бумаги, — подтвердила Хизер. — Я не могу носить с собой все бумаги — вы же понимаете, что это невозможно. Мне нужен свой шкаф. Я понимаю, — продолжила она, — что я здесь новенькая, и я не претендую на собственный кабинет. Но просить позволения я могу у вас, — она любезно улыбнулась, — потому что вы мой начальник. Никак не у коллег. Согласитесь, это поставит всех нас в крайне неловкое положение.

Сказав это, Хизер испуганно замолчала. Больше всего на свете ей хотелось убежать и сказать, что у неё просто сотрясение мозга, что она плохо понимает, что говорит, и что она вообще ничего такого не имела в виду!

— У меня? — дама совершенно искренне изумилась. — Вы собираетесь претендовать на место в моем кабинете?

— Я имела в виду, — ответила Хизер, непривычно очаровательно ей улыбаясь, — что именно вы, как начальник, только и можете отдать в моё распоряжение шкаф. Иначе начнутся обиды и ссоры — и, конечно, можно понять коллег, которым не захочется терять свои удобства. Да и неправильно делать такие вещи через вашу голову. Но ведь у вас наверняка есть какой-нибудь ненужный шкаф? — спросила Хизер, опять улыбнувшись.

Да, конечно, Хизер и раньше, в старой школе, думала о том, что если бы найти правильные слова, то можно было бы выбить у начальства себе в кабинет нормальный стол, например. И даже придумала их — но тогда сказать не решилась. А теперь вот...

— У меня никогда не было и быть не могло ничего ненужного, — оскорбленно заявила дама, — жизнь человека должна быть всегда организована и упорядочена. Но, пожалуй, я могу вам помочь решить вашу проблему. В том кабинете, который мы поначалу предполагали отдать вам, теперь будет комната релаксации. Полагаю, мистер Бабс не откажется выделить вам один из шкафов.

— Я буду вам очень признательна, — улыбнулась Хизер. — Чтобы не затруднять вас, я могу передать ему эти ваши слова?

Релаксация. Хотела бы она знать, что это! В памяти снова всплыло — расслабление.

— Можете, — согласилась дама, — кстати, зайдите ещё к мистеру Суини. Он хотел обсудить с вами ваши учебные программы и календарно-тематическое планирование.

— Конечно, — кивнула Хизер и, попрощавшись, вышла из кабинета на совершенно ватных и подгибающихся ногах.

Что, что она творит? Как она вообще так может разговаривать с директором? Но ведь... но ведь у неё всё получилось. И ничем дурным этот разговор не кончился. Это было так странно и даже дико, что Хизер прямо в приёмной присела на стул — передохнуть и подумать.

И заодно узнать у секретаря, где найти мистера Суини.

Мистер Суини оказался заведующим учебной частью и занимал кабинет неподалеку от директорского. На стук в дверь он откликнулся раздраженным:

— Войдите!

И Хизер узнала голос. С этим человеком она говорила по телефону после больницы.

Ей стало нехорошо: закружилась голова, и Хизер схватилась за стену, пережидая приступ, к счастью, оказавшийся коротким. Постояв так несколько секунд, она открыла дверь и неожиданно для себя бодро произнесла:

— Здравствуйте, я — Хизер Ходжесс. Директор сказала, что вы покажете мне шкаф, в котором я буду хранить свои бумаги. За неимением кабинета.

— Я? — невысокий и какой-то невзрачный мужчина средних лет с возмущением уставился на неё. — Мисс Ходжесс, вы не ослышались? Идите к заведующей по хозяйственной части со своими шкафами!!! Мое дело проверить ваши учебные планы и календарно-тематическое планирование, а не снабжать вас... мебелью! Шкаф!

Последнее слово он произнёс так, будто оно было крайне неприличным ругательством.

— Директор сказала, что с этим мне поможете вы, — растерянно пролепетала Хизер — и вдруг... разозлилась. О, она отлично знала, что теперь начнётся: её будут перекидывать от одного к другому, и в итоге она ничего не добьётся. Так всегда бывало. Ну уж нет. Не в этот раз. — Но я могу передать ей, что она ошиблась и отправила меня не к тому человеку, — улыбнулась Хизер. — О ком мне её спросить, как вы сказали?

— Да вы... — мистер Суини надулся, как жаба, и вдруг схватил лежащий на столе телефон. — Миссис Дженкинс? Зайдите ко мне, пожалуйста.

И с ненавистью уставился на Хизер.

— Завхоз, миссис Дженкинс, сейчас подойдёт. И покажет вам и шкафы, и столы, и даже стулья! А пока будьте любезны предоставить мне программы!!!

— О, простите! — пролепетала, холодея от ужаса, Хизер. Ей хотелось провалится сквозь землю или хотя бы сбежать, Но вместо этого она вдруг сказала: — Просто вы выглядите человеком, который здесь знает всё и вся — настоящим хозяином, Вот я и оплошала, — она улыбнулась мило и очаровательно.

Мистер Суини пробормотал что-тот неразборчивое и посмотрел на неё чуть более благожелательно.

— Программы, мисс Ходжесс, — раздражённо напомнил он. — Я должен убедиться, что они соответствуют образовательной программе нашей школы. Не хотелось бы неприятных сюрпризов, знаете ли!

— Разумеется! — подхватила не верящая своей удачи Хизер, продолжая улыбаться, и вытащила папки из своего рюкзака. — Пожалуйста, — она положила их на стол и добавила: — Если что-то не так, вы ведь скажете мне, что поправить? Школа новая, требования так быстро меняются — я понимаю, что не всё может быть идеально.

— Скажу, — пробормотал мистер Суини, зарываясь с головой в протянутые папки, — обязательно скажу. А то вы наделаете ошибок, а отвечать кому? А?

— Добрый день, — в кабинет величественно вплыла ярко накрашенная дама послебальзаковского возраста, что характерно — без стука, — ну так чего стряслось-то, мистер Суини? Детки наши же ещё ничего натворить не успели!

— У нас тут и без деток есть кому творить, — мистер Суини оторвался от папок и показал головой на Хизер, — это наш новый преподаватель, миссис Дженкинс. И мадам директор направила её ко мне за шкафом!!!

— Неужели? — весело спросила миссис Дженкинс. — А у вас чего, теперь и шкафы в комплектации?

— В компетенции! — сердито поправил мистер Суини.

— У вас, может, и в компетенции, — отмахнулась от него миссис Дженкинс, — а у меня вот всё в комплектации! И шкафы, и столы, и стулья! И даже эти... мешки для рефлексии, которые мистеру Бабсу занадобились!

— Здравствуйте! — буквально просияла Хизер. — Госпожа директор сказала, что вы найдёте шкаф для моих бумаг — раз уж мне кабинета не досталось. Вы же мне поможете? — попросила она.

— Так отчего же не помочь, милая? — кивнула миссис Дженкинс. — Вот как учителю кабинет давать, так нет, а как Бабсу с его рефракцией, так завсегда!

— С релаксацией! — возмутился мистер Суини. — Мистер Бабс делает кабинет ре-лак-са-ции!

— Да хоть реакции, — ответила миссис Дженкинс, — виданное ли дело! Он же сегодня у мадам директора для него манекены требовал! Резиновые! Совсем уже спятил!

— Миссис Дженкинс, — на лице мистера Суини было написано безграничное смирение, — забирайте мисс Прозерпину Ходжесс и покажите ей, наконец, этот несчастный шкаф! А я должен проверить программы!!!

— Идём уже, идём, — кивнула миссис Дженкинс, — шкаф — это не резиновый манекен, шкаф — дело нужное!

Хизер дернулась от этой "Прозерпины", но сумела сдержаться и никак не отреагировать. Мало ли как он её назвал. Он в своём праве.

Она улыбнулась миссис Дженкинс и пошла за ней, гадая, какую же развалюху ей выделят сейчас.

Развалюха оказалась добротным деревянным шкафом, стоящим в какой-то подсобке.

— Вам его куда определить, милая? — поинтересовалась миссис Дженкинс. — К Бабсу, что ли? В его комнату регрессии? Ой не советую. Пусть лучше здесь будет — я вам ключик отсюда запасной дам. А то у Бабса из него всё пропадёт, греха потом не оберёшься! А тут, кроме вас, никого и не будет. Стул вот есть, стол принесём... Окна, правда, нету, так электричество-то проведено! Хоть проверите свои тетради спокойно. Вы что вести-то будете?

— Английский, — не веря своему счастью, ответила Хизер. — Да, конечно, здесь будет чудесно! Спасибо вам большое, — искренне проговорила она.

— Английский, значит, — покивала миссис Дженкинс, — хорошее дело. Нужное. А то ведь у нас половина-то учеников из бывших колоний... да сами увидите. Уж с такими ошибками пишут! Только ругательства без ошибок и выходят, да и то не у всех!

— Это ничего, — улыбнулась Хизер. — Главное — что они по-английски понимают. Хоть что-то. Это уже много!

— Понимают-понимают, — согласилась миссис Дженкинс, — ещё как понимают! А раньше-то вы где работали?

— Вот там, — сделала страшные глаза Хизер, — половина детей даже не говорили по-английски. И, что ещё печальнее, и не хотели научиться.

— Это где ж такой кошмар? — удивилась миссис Дженкинс.

— В Эрите⁽¹⁾, в Лондоне, — вздохнула Хизер. — Слышали о нас?

— О господи, — вздохнула миссис Дженкинс, — а наших-то оглоедов всё вашим Эритом пугают! Мол, будешь так-то дурью маяться, так тебя даже в Эрит не возьмут!

— Я могу им много рассказать про Эрит, — засмеялась Хизер. — Во всех подробностях. Вы думаете, на них это подействует?

— Да им хоть в лоб, хоть по лбу, — махнула рукой миссис Дженкинс, — они сами много чего могут рассказать.

— Ну, по крайней мере, меня они вряд ли чем-то удивят, — Хизер ощущала непривычный прилив оптимизма.

— Это да, — хмыкнула миссис Дженкинс, — кто в Эрите работал, тот в цирке не смеётся.

— Поэтому я рада оказаться здесь, — искренне призналась Хизер, которой очень хотелось понравиться миссис Дженкинс. Дружба с завхозом — вещь очень полезная. И поэтому сама удивилась, когда добавила: — Честно говоря, я немного устала геройствовать. Хочется обычной работы.

— Ну, у нас тут тоже не сахар, — вздохнула та, — да сами всё увидите. Главное, как себя в первые дни поставите, так и будет. Ну, обустраивайтесь пока, а я к вам сейчас Ли пришлю. Ученик наш бывший, — пояснила она, — подрабатывает вот разнорабочим — принести, унести, погрузить...

— Спасибо, — Хизер тепло улыбнулась и, проводив взглядом миссис Дженкинс, открыла дверцы выделенного ей шкафа.

Внутри обнаружились полки — крепкие и почти что чистые. Шкаф был отличный — если бы тут ещё и кресло поставить, или, например, диванчик... хотя и стул — уже хорошо, одёрнула себя Хизер.

За дверью послышались шаги, потом стук — и на пороге возник письменный стол, который втащил невысокий паренёк азиатской наружности.

— Здравствуйте, — вежливо склонил голову паренёк. — Куда стол ставить?

— Вот сюда, пожалуйста, — любезно сказала Хизер, указывая почти в самый угол напротив шкафа. Поставить потом туда к стене стул — и будет даже уютно.

Паренёк послушно придвинул стол в угол.

— Еще чего надо сделать, мэм? — спросил он.

— Мне бы стул, — сказала Хизер. — А лучше два. Кресел же у вас нет, наверное?

— Креслов нету, — с сожалением сказал паренёк, — стульи есть. Могу туфик для ног принести, надо?

— О, это будет чудесно! — ласково улыбнулась ему Хизер.

— Я принести, — закивал паренёк, — сейчас принести, мэм!

— Спасибо, — она не стала его поправлять. Если он окажется её учеником — тогда, возможно, она поговорит с ним об этом. А так... Он неплохо говорит, а остальное — не так уж, она давно это поняла, и важно. Все равно он вряд ли пойдёт в университет.

Стул и туфик, оказавшийся пуфиком, паренёк принёс довольно скоро и, попрощавшись, ушёл дальше "приносить и уносить". Хизер только закончила наводить порядок в ставшей почти уютной подсобке, как телефон в её сумочке вновь разразился гневными трелями.

Номер был уже знакомым.

— Мисс Ходжесс, — раздражённо заявил мистер Суини, — зайдите ко мне прямо сейчас!

Что же, это было ожидаемо. Странно, но она даже не расстроилась и пошла наверх, по дороге заглянув в туалетную комнату и зачем-то причесавшись.

— Мистер Суини? — спросила она, заходя в его кабинет. — Что, всё совсем плохо?

— У вас темы уроков не соответствуют образовательной программе! — возмутился мистер Суини. — Вот, смотрите сами! — и он потыкал пальцем в строчку.

Несоответствие заключалось в ином порядке расстановки слов в предложении. В трёх темах.

— Ох, простите! — расстроенно воскликнула Хизер. — Видите ли, — она доверительно понизила голос, — на прошлом месте нам запрещали просто копировать формулировки. Приходилось что-то придумывать. Как хорошо, что здесь вы подходите к вопросу так разумно! Я всё поправлю, — она протянула руку, чтобы забрать бумаги.

— Да уж, — фыркнул мистер Суини, как рассерженный ёж, — могу себе представить! Эрит! Что они могут понимать в разумной организации труда! Формулировки на то и формулировки, чтобы их никто не менял! Я рад, что вы это понимаете, мисс Ходжесс, а не спорите!

— О, я сама всегда так считала! — закивала Хизер. Сил удивляться самой себе у неё уже не осталось, и теперь она словно наблюдала за собою со стороны. Ей всегда, всю жизнь хотелось быть такой: с ходу находящей нужные слова и умеющей при этом отстоять себя — но никогда не получалось. Может, это сотрясение на неё так подействовало? — Но не спорить же с руководством, как вы понимаете.

— Разумеется! — закивал мистер Суини. — Вы на редкость разумный человек, мисс Ходжесс! С руководством не спорят! Похоже, мы не ошиблись, взяв вас на работу.

— Руководство и нужно для того, чтобы остальные выполняли его распоряжения, — серьёзно проговорила Хизер. — Иначе начнётся хаос. Каждый должен делать свое дело.

— И-мен-но! — отчеканил мистер Суини. — Хаос! Да! И каждый должен делать свое дело! Я — организовывать учебный процесс, вы — вести уроки, миссис Дженкинс — заведовать хозяйством, а мистер Ли — грузить! Вообразите, если было бы наоборот, и мистер Ли взялся бы преподавать английский, а вы — таскать шкафы! Это была бы катастрофа!

— О да! — пылко воскликнула Хизер. — Я так рада, что вы меня понимаете, — тепло проговорила она, прижимая руку к груди. — Это такое счастье — работать под началом разумного человека!

Мистер Суини слегка смутился и сказал:

— Ну... хорошо... идите работайте, мисс Ходжесс. Вы успеете всё исправить до конца дня?

— Да, конечно! — она улыбнулась. — У меня всё на флешке — здесь же есть компьютер и принтер?

— У нас, — гордо сказал мистер Суини, — есть всё, что необходимо для организации учебного процесса! Мы — передовая школа и идём в ногу со временем!

И он гордо показал рукой на стоящие за его спиной на отдельном большом столе... компьютер, принтер, сканер и ксерокс. Возле компьютера на полочке разместились три кактуса в одинаковых белых горшочках.

— Вы позволите? — спросила Хизер, подходя к компьютеру. И заметила: — Какие кактусы у вас симпатичные!

Хизер, на самом деле, едва сдерживала несколько истеричный смех. Она никогда, никогда не умела так порхать и улыбаться, и сыпать комплиментами — потому что это же были комплименты! Она наговорила комплиментов этой канцелярской крысе!

Мистер Суини с гордостью посмотрел на кактусы.

— Да, — польщённо сказал он, — они и в самом деле хороши!

— Вы знаете, — доверительно сообщила ему Хизер, ласково глядя на кактусы, — моя подруга много лет разводила кактусы, и я знаю, что, на самом деле, они вовсе не так неприхотливы, как многие говорят. Там много нюансов, — она улыбнулась мистеру Суини, — и уход за ними требует тщательности и терпения.

Мистер Суини буквально расцвёл, как один из его питомцев, и разразился горячей и прочувствованной речью о режиме полива, освещения и подкормки кактусов, их несравненной красоте, стойкости и пользе...

Хизер слушала его очень внимательно, то поддакивая, то задавая вопросы, и кивая и удивляясь в нужных местах. А потом воскликнула:

— Как жаль, что моя подруга четыре года назад переехала в Штаты! Вы — второй человек в моей жизни, который так любит эти растения. Знаете, я в детстве, — она мило смутилась, — думала, что кактусы — это маленькие ёжики. С тех пор я к ним отношусь по-особому.

— Ёжики? — удивлённо переспросил мистер Суини. — Почему? Это же разные биологические виды!

— Ну, мне было четыре года, — легко ответила Хизер, — и в том возрасте я про биологические виды знала мало, — она тихо рассмеялась. — Но как наблюдательный ребёнок, я отметила, что и те, и другие колючие — и сделала вывод.

— Ну да, — неохотно согласился мистер Суини, — в четыре года не знать про биологические виды — это еще простительно. Но ведь кактусы не имеют конечностей!

— Я думала, мы их просто не видим, — улыбнулась Хизер. — И они спрятаны в земле. А кактус — это просто спинка. К тому моменту, когда я пошла в школу, я такого уже не думала.

— В земле? — мистер Суини оценивающе посмотрел на свои кактусы. — Интересно...

Но что именно ему интересно, договорить он не успел. В кабинет вломился какой-то дерганый субъект в клетчатом костюме и запричитал:

— Мистер Суини!!! Как же так!!! Какие ещё программы? У меня студия релаксации! Ре-лак-са-ции! Какие могут быть программы у релаксации! Это же процесс глубоко интимный, какая тут может быть бюрократия!

Мистер Суини подобрался, как учуявшая мышь кошка — разве что хвостом не дёрнул, за неимением такового.

— Мистер Бабс! — возмущённо заявил он. — Это учебное заведение, а не... глубоко интимное! И в нём должны быть составлены программы на все виды деятельности, равно как и на все образовательные услуги!

И Хизер поспешно выскользнула из кабинета, прихватив программы и распечатанные листы с исправлениями.

1) https://theuk.one/xudshie-shkoly-anglii-ubedites-chto-vash-rebenok-tam-ne-uchitsya/

Худшие школы Англии.

В официальном правительственном заявлении были опубликованы данные, которые показывают, что 365 учебных заведений не соответствуют минимальным стандартам правительства « Как сообщает www.theuk.one. Это означает, что в неполноценных школах обучается 260 783 ученика, это примерно каждый двенадцатый школьник. Департамент образования сообщил, что увеличение количества таких школ обусловлено техническими изменениями в системе баллов, используемой государственными статистиками для расчета эффективности школы. Руководители школ заявили, что новая система классификации, влияющая на такие предметы, как английский язык и математику, усложняет процесс вычисления школьной производительности, поскольку ее нужно разрабатывать с использованием комбинации старых и новых систем классификации. Джефф Бартон (Geoff Barton), генеральный секретарь Ассоциации руководителей школ и колледжей (ASCL), сказал: "Эти изменения являются основной причиной увеличения числа школ, которые находятся ниже установленных стандартов. Некоторые школы несправедливо оценены из-за сложных изменений способа расчета". Уровень школы оценивают по программе "Прогресс 8", которая рассматривает прогресс, достигнутый учеником между окончанием начальной школы и окончанием средней школы, а также его результаты по восьми экзаменам GCSE. Анализ данных показывает, что на северо-западе самая высокая доля учащихся в неполных школах — 14,8%. А в Восточной Англии самый низкий показатель — 4,4%.

Bexleyheath Academy, Бекслихет (Bexleyheath) London South East Colleges, Бромли (Bromley) Haverstock School, Камден (Camden) Stanley Park High School, Каршолтон (Carshalton) St Andrew's CofE Voluntary Aided High School, Хэмпшир (Croydon) Elutec, Дагенхам (Dagenham) Erith School,

Эрит (Erith)

Bexleyheath Academy, Бекслихет (Bexleyheath) London South East Colleges, Бромли (Bromley) Haverstock School, Камден (Camden) Stanley Park High School, Каршолтон (Carshalton) St Andrew's CofE Voluntary Aided High School, Хэмпшир (Croydon) Elutec, Дагенхам (Dagenham) Erith School, Эрит (Erith).

Вернуться к тексту

Утром она приехала в свою новую школу, с трудом открыла кабинет, в котором ей поставили первые два урока, выданными ей миссис Дженкинс ключами и приготовилась к приходу учеников.

Ученики — подростки лет пятнадцати, всех цветов кожи и оттенков волос, вплоть до кислотно-розовых, — ввалились в класс и, не обращая никакого внимания ни на неё, ни на прозвеневший звонок, занялись своими делами.

Кто-то слушал музыку, ритмично подёргиваясь в такт, кто-то болтал с друзьями на ломаном английском, кто-то уткнулся в свой телефон, а двое крепышей на задних партах решили основательно перекусить и достали коробочки с едой.

Остро запахло мясом, жареным со специями.

— Доброе утро! — громко и неожиданно для себя уверенно произнесла она. — Кто может правильно написать название этого восхитительного блюда по-английски?

— Э? — удивлённо переспросил один из обедающих. — Куда написать? Это пилав!

— Сам ты пилав! — ответил второй. — Это плов!

— Я кебаб больше люблю, — включился в разговор чернявый парнишка с чеканным, хоть на медаль, профилем, — кебаб — хорошо!

— На доску, — сказала Хизер. — Кто может правильно написать эти слова на доске?

— Я могу, — с места поднялась девочка, одетая в очень длинную, почти до пола, юбку, строгую блузку с длинными рукавами и застегнутым под горлышко воротником. Её волосы, почти полностью прикрытые платком, были не чёрными, как у большинства одноклассников, а тёмно-каштановыми. Да и акцента в её речи почти не слышалось.

Она подошла к доске и чётким почерком написала два слова: плов и кебаб.

— Прекрасно, мисс... представьтесь, пожалуйста, — попросила Хизер, чувствуя на себе насторожённо-вопросительные взгляды.

— Айна Джафар, — тихо ответила та.

— Джафар-кызы! — резко, с нажимом поправил девочку очень похожий на неё подросток годом старше.

— Джафар-кызы, — кивнула Хизер и обратилась к подростку: — А как это правильно написать? Вы могли бы?

— Я бы мог, — кивнул он, — но пусть сначала напишет она!

И девочка, чуть помедлив, так же чётко написала на доске своё имя. А затем вернулась на своё место рядом с братом.

— Зачем девушек учить? — пробормотал один из подростков, сидящий чуть в стороне от других. — Девушкам учиться вредно.

— Девушкам придётся ходить в магазин, — сказала Хизер. — И учить ваших сыновей — разве нет? Вы бы хотели, чтобы их матерью была безграмотная дура?

Она не собиралась говорить им про равенство: всё равно толку не будет. А такие аргументы обычно срабатывали — она нашла их не сразу, но порой они были единственным, что такие юнцы способны были услышать.

— От сильных кобылиц — сильные жеребята, — согласился с ней брат девочки. — От умных жён — умный сыновья!

— Умные, я надеюсь, — улыбнулась Хизер. — У вас ведь будет много сыновей? «Умный» — это единственное число. А «сыновья» — множественное. А единственное число от «сыновья» будет... как? Вспомните?

— Э, — вступил в разговор поедатель пилава, — зачем так говорить? Умный жена — беда в доме!

— Все беды происходят от глупцов, — уверенно и жёстко возразила ему Хизер.

— Добросовестных и умных

Уважай и посещай —

И подальше без оглядки

От невежды убегай!

Если яд мудрец предложит,

Не смущайся, смело пей!

Даст глупец противоядье,

Вылей на землю скорей! — насмешливо произнёс тот самый мальчик с медальным профилем. А затем повторил явно те же стихи — но уже на своём языке, из которого Хизер с трудом узнала только пару слов.

— Прекрасные строфы, — кивнула Хизер. И, кажется, огорошила всех вопросом: — Это ведь Ширази?

Ей просто повезло: когда-то она искала высказывания мусульманских поэтов, философов и мыслителей, которые можно было бы использовать для популяризации идеи о необходимости закончить среднюю школу, и учила наизусть. И это было одним из самых используемых.

— Это Омар Хайям, — удивлённо сказал мальчик.

— Я встречала это в сборниках Ширази, — не смутилась Хизер. — Но, возможно, я нашла не ту книгу. Я предлагаю всем сейчас записать в тетради перевод этих строф — а вы, — обратилась она к мальчишке, — не могли бы написать его на доске?

— Это харам! — зло сказал тот, что возмущался учёбой девушек. — Хайям писал про пьяниц и хулил Аллаха! Я не оскверню своих рук его нечестивыми словами!

— Вы можете написать другие слова, — кивнула Хизер. — Если, конечно, сумеете, — добавила она с лёгким вызовом.

— Да поразит возмездие бедой

Тех, кто за дружбу заплатит враждой, — ответил подросток.

— Э, зачем так говоришь? — снова удивился поедатель пилава. — Всё в руках Аллаха! Какой возмездие?

Класс тем временем притих — и это уже было достижением.

— Может быть, — обратилась к любителю пилава Хизер, — вы могли бы тоже привести какую-нибудь подходящую случаю цитату? Из Корана, например?

— Тому, кто боится Аллаха, Он облегчает дела, — гордо ответил тот. И даже коробочку свою с едой закрыл.

— А это вы могли бы написать на правильном английском? — спросила Хизер, протягивая ему мелок.

— Э-э-э... — замялся тот.

— Иди, Хусейн, сын Хусейна, — усмехнулся ценитель Хайяма, — пиши. Всё в руках Аллаха!

— Прошу вас, — очень серьёзно сказала Хизер, кивнув на доску. — Я считаю, слова Аллаха достойны того, чтобы быть написанными здесь. И быть написанными правильно.

По классу прокатился едва слышный шум — то ли смех, то ли одобрение, но она пока что решила сделать вид, что не заметила его. Ничего. Главное — начать. Потом будет легче.

Бедолага Хусейн взял мел с таким видом, словно это была живая гадюка, и нерешительно начал писать.

Коряво. С ошибками в каждом слове.

Но — начал!

— Очень хорошо, мистер... вы не представитесь? — попросила она, поглядев в журнал. Мальчишка буркнул что-то — не слишком внятное, но достаточное для того, чтобы это помогло найти фамилию, которую она громко повторила вслух. — Спасибо. К сожалению, здесь есть несколько ошибок — которые, разумеется, недопустимы в словах Аллаха. Кто мог бы их исправить? Может быть, вы, мисс? — спросила Хизер, указывая на ту девочку, что осадил её брат.

Девочка, вышедшая к доске первой, встрепенулась было, но сидевший рядом брат пристально посмотрел на неё — и та, покачав головой, опустила глаза.

К доске меж тем подошёл ценитель Хайяма и исправил несколько самых грубых ошибок.

— Вот! — гордо сказал он, вернувшись на своё место. — Теперь хорошо!

— Да, так действительно стало лучше, — кивнула Хизер. — Благодарю вас. Однако некоторые ошибки ещё остались — а мне бы хотелось, чтобы эти слова были написаны идеально. Кто-нибудь ещё видит, что здесь не так? Это сложно, понимаю, — добавила она, кивнув. — Но, может, кто-нибудь попробует?

— Расим, — умоляюще прошептала Айна.

Её брат встал с места и молча исправил все остальные ошибки, насмешливо посмотрев на одноклассников.

— Блестяще, — кивнула ему Хизер. — Благодарю вас. Полагаю, — обратилась она к классу, — все вы согласитесь с тем, что существуют вещи, которые писать можно только грамотно, — она обвела класс вопросительным взглядом.

— Нельзя искажать имя Аллаха и слова Аллаха, — важно сказал сидящий поодаль подросток.

— Я с вами совершенно согласна, — кивнула ему Хизер. — И если вы согласны тоже, — она снова посмотрела на класс, — то я предлагаю написать пробный диктант — чтобы оценить уровень предстоящей работы.

— Э, опять пиши, — расстроился Хусейн, который выходил к доске.

— Разве возможность грамотно изложить слова Аллаха не заслуживает вашего труда? — мягко улыбнулась Хизер. — Но тренироваться мы, конечно, будем на чём попроще. Не годится для такого использовать священный текст, — добавила она строго. — Поэтому тема нашего тренировочного диктанта — «Один летний день». Итак, берите ручки — и начнём. Когда я проснулся, — начала она диктовку, — ярко светило солнце...

— Лентяй я, что ли? — возмутился Хусейн. — Кто же спит так долго?

— Это просто текст, — терпеливо сказала Хизер, — который нужно написать правильно. Дело происходит летом — солнце восходит рано. Не нужно отвлекаться на такие мелочи — мы просто тренируемся.

— Летом светает рано, да, — согласился ценитель Хайяма. — Говорите дальше, мэм.

Она продолжила диктовать — класс старательно писал, а Хизер думала, что, кажется, у неё получилось договориться с ними. И хотя это была всего одна маленькая победа — но она была.

А остальное... С остальным она тоже справится. Должна справиться.

Она же чёрная, подумала она вдруг — и чуть было не хихикнула. В каком фильме она подсмотрела эту нелепицу? Что только не всплывёт в голове после сотрясения...

* * *

Звонок прозвучал сразу после того, как она собрала последние работы. Всё же за годы преподавания вырабатывается внутреннее чувство времени, когда понимаешь, что сейчас пора заканчивать — или наоборот, можно ещё успеть сделать одно задание. Забавно. Словно часы встают перед глазами — невидимые часы со стрелками.

Следующий класс неожиданно оказался почти белым — в том смысле, что учеников с характерно смуглой кожей там было всего несколько и все они были одеты вполне обычно. Даже девочка, сидевшая на первой парте, была без платка и в брюках.

Вот только поведение их не слишком отличалось от предшественников — разве что музыка была не этнической, а в коробочках с едой оказались вполне привычного вида сэндвичи.

Но с ними было хоть и немного, но легче — по крайней мере, здесь не было непростого религиозного вопроса. Да и с мотивацией получше было: всё же далеко не все тут собирались в будущем жить на пособие, а даже продавцу нужно правильно написать ценник.

— Зачем писать-то? — пробурчал белобрысый парнишка с серыми глазами. — Скоро все тексты будут набирать на клавиатуре и распечатывать. А там же проверка есть! Чего нам морочиться-то?

— Не пишите, — не стала спорить Хизер. — Если вам не нужен школьный аттестат и вы не собираетесь работать официально, не стоит тратить время на такие глупости.

— Работать, — пожал плечами невзрачный мальчик с последней парты, — ищи дураков. Пусть черномазые работают.

— Да, — кивнула Хизер. — Работать должен тот, кто способен это делать. А те, кому это не по силам и не по мозгам, могут отдыхать — им и так досталось от судьбы.

В классе засмеялись.

Нелюбитель работы нехорошо прищурился и, совсем по-крысиному ощерившись, выплюнул длинное и грязное ругательство, с вызовом глядя на Хизер.

— Написать сможете? — невозмутимо поинтересовалась она. И уточнила: — Грамотно?

— Сама пиши, — издевательски предложил тот.

— То есть не можете, — констатировала Хизер. — Печально, — в классе снова рассмеялись. — А кто может? — вдруг спросила она, вызывающе глядя на них.

— Мы такое обычно в туалетах пишем, — хмыкнул крепкий парень, усевшийся у окна, — или на стенах ещё. На доске как-то не доводилось.

— И пишете обычно безграмотно, — заметила Хизер. — И это досадно — видеть ошибки даже в надписях на стенах.

— Донован даже «фак» с ошибками пишет, — флегматично заметил крепыш, — и ничо. Все и так понимают.

— Это смотря как написать, — заметила Хизер и взяла в руки мел. Сколько раз она вела этот разговор — вспомнить страшно! — Но вы взрослые люди — и не мне вас убеждать в том, что писать нужно грамотно. Кстати, — заметила она, — тем, кого вы назвали «черномазыми», объяснять это не нужно. И я-то уже не доживу — а вам жить в том мире, где начальниками станут именно они. Потому что грамотны — и повышать будут, прежде всего, их. Если это вас устраивает — что ж... — она пожала плечами. — Значит, с ними я и буду работать.

— Эх, зря просрали колонии, — вздохнул рыжий парень в центре класса, — а теперь тут этих понаехавших развелось... давить их надо.

— Что ж, это отличная тема для сочинения, — кивнула Хизер. — Полагаю, с него мы и начнём. Тема сочинения, — сказала она и написала на доске: «Последствия отказа Британии от колоний в современном обществе». У вас, — она посмотрела на часы, — час. Начинайте.

— Ты бы пасть хоть чем затыкал, МакМерфи, — проворчал крепыш. — Щаз ещё про эту хрень с колониями писать. Типа самый умный нашёлся.

— А чего, не так, что ли? — огрызнулся тот.

— Три автора лучших сочинений, — сказала Хизер, — будут на две недели освобождены от домашнего задания.

— Критерии отбора лучших сочинений назовите, — оживился тот белобрысый парнишка, который возмущался необходимостью писать в век компьютеров.

— Грамотность, цензурность и связность текста, — охотно ответила она.

— То есть без обсценной лексики, — ухмыльнулся белобрысый. — Нормально так.

— Слышь, Фицджеральд, не выделывайся, — проворчал крепыш. — Все и так в курсе, что ты тут типа умный.

— Без обсценной, — кивнула Хизер. — И если вы, мистер Фицджеральд, напишете это слово правильно и употребите уместно, я обещаю, что это пойдёт вам только в в плюс. Всех остальных тоже касается, — улыбнулась она.

Белобрысый Фицджеральд ехидно усмехнулся, надменно вскинув острый подбородок, и сердце Хизер сжалось, словно от какой-то страшной потери. Кого ей мог напомнить этот мальчишка? В её жизни никогда не было никого, хоть чем-то похожего на этого... Фицджеральда.

Она просто устала, сказала она себе. Впереди ещё полдня, она дважды выиграла — и должна сделать это ещё столько же. Вот и чудится ей невесть что. Чаю надо выпить....

Да-да. Чаю, горячего, с молоком... почему с молоком? Она же никогда его не любила!

Но чаю с молоком хотелось так отчётливо, что она прямо ощущала во рту его вкус. Обычного чёрного чая безо всяких отдушек...

«Я же всегда любила "Эрл Грей", — испуганно подумала она, — почему обычный чай с молоком? Нет, всё же надо будет сходить на прием к врачу. Слишком много сделалось не так».

Но что она ему скажет? «Я всегда любила "Эрл Грей" без молока — а теперь мне хочется обычного чёрного и с молоком»? Самой смешно. У любого человека в течение жизни вкусы меняются.

«Не за пару дней! — возразила она самой себе, — и не так странно! Я и веду себя не так! И говорю по-другому!»

Но она же ударилась головой. У неё сотрясение. Это же нормально при сотрясении мозга! И потом, чего она добьётся? Что её отправят на обследование, ни которое у неё нет ни времени, ни денег?

Хизер вдруг стало до тошноты противно. Как же это мерзко — быть бедной! Она ведь хороший учитель — попади она в частную школу, она бы превосходно справилась! И жила совсем иначе. Но её теперь ни в одно по-настоящему престижное место не возьмут, с таким-то послужным списком. Ей и так-то повезло с нынешним местом — о чём она вообще думает?

Эти путаные мысли прервал звонок с урока, которому Хизер обрадовалась едва ли не больше своих учеников.

Каждую субботу она делала уборку в своей небольшой квартирке — тщательно отмывала кафельные полы и стены в ванной комнате, чистила душевую кабину, унитаз, газовую плиту, до блеска мыла окна и двери, вытирала пыль, снова мыла полы, стирала постельное белье, одежду, перекладывала крошечными подушечками с лавандой вещи в шкафу, чистила и набивала старыми газетами обувь... и к концу дня уставала так, что не было сил даже поесть.

И однажды, вынимая из обуви газеты, которые она положила туда неделю назад, Хизер посмотрела на них задумчиво — и, решительно засунув их назад, закрыла шкафчик с обувью. Зачем она вообще это делает? Что случится с этими газетами за неделю? Две? За год — до следующего сезона? Они сдуются? Их кто-нибудь сожрёт? Зачем она регулярно их меняет? У Хизер не было ответа. Никакого — кроме того, что она просто к этому привыкла.

А к чему ещё она «просто привыкла», задала она себе вопрос. Для чего она, к примеру, каждую неделю моет дверь? Та так сильно пачкается? От чего? Если Хизер тут живёт одна и у неё нет даже кота.

Кстати, почему?

Она с детства мечтала завести домашнее животное. Сперва это была собака, но со временем Хизер отказалась от этой мысли — потому что с собакой надо много и активно двигаться и гулять подолгу, а она бы просто не смогла вставать на целый час раньше. Но кошка? Почему она до сих пор не завела кошку? Она ведь думала об этом. Почему? Боялась, что с той что-нибудь случится, если с ней самой случится что-то? Но ей сорок — что должно случиться? Каждый может умереть внезапно, разумеется, — но ведь это глупо, из-за этого прожить всю жизнь в одиночестве. Замуж ей уже не выйти и ребёнка не родить — да и не хотелось ей, пожалуй. Но кота-то можно завести?

Кота.

Хизер задумалась.

Нет — это нужно тщательно обдумать, как минимум, посмотреть, что говориться о животных в договоре аренды и, быть может, обсудить это с хозяином, а она сейчас была занята другим. Не нужно отвлекаться. Итак — что ещё из её еженедельной уборки можно исключить? Дверь — точно. Окна? Да, определённо — здесь был тихий район, машин — мало, жила она на четвёртом этаже, и окна вряд ли так уж пачкались. Вполне можно мыть их раз в месяц — или, может, два. Испачкаются — и помоет.

Кафель... Да, пожалуй — но это недолго. Пыль? Той пыли было просто неоткуда взяться. А вообще...

Хизер обвела внимательным взглядом свою комнату. Если все мелочи с полок и комода убрать в ящик — а у неё ведь было много ящиков, заполненных совсем не полностью — вытирать пыль станет куда проще. А эти статуэтки и старые открытки, сказать по правде, давно её раздражали. Можно оставлять одну, к примеру, на комоде — и менять её. Еженедельно. Будет веселей и легче.

Пол? Да, пол мыть нужно. И бельё стирать с одеждой.

А вот перекладывать одежду лавандой постоянно нужды нет. Какой вообще в этом смысл? Пусть себе лежит — тем более что моли у Хизер не водилось.

Хизер решительно встала, открыла полупустой ящик, в котором хранились старые ненужные мелочи, и начала складывать в него статуэтки с комода.

* * *

Телефон зазвонил особенно пронзительно, и Хизер, увидев на экране высветившийся номер, только вздохнула.

Абигайль. Её лучшая и единственная подруга. Которая звонила только тогда, когда той что-то было нужно. Интересно, что ей нужно на этот раз? Хотя… вариантов только два.

— Да? — сказала она, нажав на зелёную кнопку.

— Прозерпина, ты не поверишь, — возмущённо произнесла Абигайль, не здороваясь по своему обыкновению, — но Стив оказался таким мерзавцем!

— Я много раз просила тебя не называть меня Прозерпиной, — резко оборвала её Хизер. — Мне это неприятно. Я Хизер, хорошо?

— Что? — Абигайль даже дар речи потеряла — чего с ней не случалось с пяти лет, когда ангина лишила её голоса на неделю. — Когда просила?

— Последние лет двадцать пять, — сообщила ей Хизер. — Каждый раз, когда мы с тобой разговариваем. И ты знаешь, — добавила она, почти интимно понизив голос, — я решила на «Прозерпину» больше не отзываться. Я Хизер. А что твой Стив окажется мерзавцем, было ясно с самого начала.

— С самого начала всё было прекрасно! — Абигайль мгновенно переключилась в привычный режим. — Он был та-а-акой сексуальный!

Описание сексуального Стива Хизер привычно пропустила мимо ушей, поскольку знала его наизусть (менялось только имя). А в собеседнице Абигайль особо не нуждалась никогда — поскольку слышала только себя.

— Слушай, — спросила Хизер, когда Абигайл, наконец, сделала паузу, — тебе не кажется, что все твои мужчины совершенно одинаковые?

— Что? — удивилась Абигайль. — То есть как одинаковые? Стивен — высокий брюнет, Джастин был шатеном среднего роста, Гарольд блондин, Джеймс был рыжий с карими глазами, Ричард тоже рыжий, но глаза у него серые...

И это ещё было только начало списка.

— Дело не во внешности, — попыталась всё же донести до неё свою мысль Хизер, разыскивая, тем временем, договор аренды. Он же точно должен быть здесь, в этом ящике! Нет, это старый, на прошлую квартиру... зачем она хранит его? А это — нет, это старая страховка... — Они все — обаятельные негодяи, с самого начала тянущие с тебя деньги и обещающие в следующем году жениться и увезти тебя жить на побережье или ещё куда. Никогда не замечала?

— Да ты просто мне завидуешь! — возмутилась Абигайль. — Потому что у самой никого нет, не было и не будет!

— Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало, два важных правила запомни для начала: ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало, — процитировала Хизер. — Чем так каждый раз мучиться — я лучше кота заведу.

— Заводи! — ядовито посоветовала Абигайль. — Старая дева с котом — самое подходящее для тебя! А я молода, красива и нравлюсь мужчинам!

— Если ты думаешь, что друзья друг друга оскорбляют — ты очень ошибаешься, — жёстко проговорила Хизер. — Знаешь, если ты считаешь меня вот такой — наверное, тебе не стоит больше мне звонить.

И нажала на красную клавишу, обрывая разговор — а затем просто отключила обиженно пискнувший телефон.

И остановилась, прислушавшись к себе. Она давно, давно хотела сделать что-нибудь подобное — но боялась, что останется совсем одна: Абигайль была её единственной подругой. Вроде бы. Вроде бы подругой... хотя какая это дружба?

«Так что она чувствует?» — спросила себя Хизер.

И ответила с некоторым удивлением: а ничего. Совсем. Хотя... облегчение, пожалуй. Словно выбросила, наконец, старую и порванную сумку, которую зачем-то много лет жалела, позволяя ей занимать место в ящике.

— А кота я всё-таки заведу, — пообещала она самой себе. — Прямо завтра пойду в приют и выберу такого, который тоже никому не нужен.

Хотя тут она поторопилась: если договор аренды запрещает заводить животное, ей сперва придётся найти другую квартиру.

Договор не запрещал. Впрочем, и не разрешал: этот момент там вовсе не упоминался. Значит, надо говорить с хозяйкой...

Откладывать разговор Хизер не стала: тут же и позвонила. И неожиданно разговорилась с ней — и, в итоге, в понедельник после уроков сидела в приёмной жилищного агентства, где они с квартирной хозяйкой должны были заключить дополнительное соглашение. Хизер повезло: пожилая леди оказалась вовсе не противницей животных, однако же арендную плату подняла, ну и, разумеется, теперь к обязанностям Хизер входило обеспечить отсутствие соседских жалоб и сохранность мебели, обоев и другого имущества.

Она пообещала.

А арендная плата выросла не так уж сильно — ничего. Хизер вполне справится. В конце концов, у неё же и зарплата больше.

* * *

Телефон ближайшего приюта для кошек она узнала уже во вторник — и сразу после окончания уроков позвонила туда. Её расспросили и предложили приехать — чтобы обсудить всё предметно и детально и присмотреться к животным.

Встретила её симпатичная молодая женщина и какое-то время расспрашивала Хизер о её работе, смотрела договор аренды на квартиру и задавала ещё массу вопросов. А потом сказала, наконец:

— Ну что же, если вы готовы, идёмте, познакомитесь с нашими питомцами.

— Я готова, — кивнула Хизер, и они прошли из приемной в помещение, где в клетках сидели кошки.

Много кошек и котов.

Разных.

Стоило им войти, как комната наполнилась возбуждённым мяуканьем, шуршанием и морем других звуков.

— Они все хотят домой, — улыбнулась женщина. — Любого можно взять на руки и погладить. Достать вам кого-нибудь?

— Можно, я пока просто посмотрю на всех? — быстро спросила Хизер. — А потом уже попробуем кого-нибудь достать.

— Конечно, — кивнула её сопровождающая.

Они двинулись вдоль клеток. Кого здесь только не было! Котята, коты, кошки — на каждой клетке была табличка с именем и возрастом, но всё равно они все сливались в одну разноцветную, мяукающаю, бегающую, прыгающую, сидящую и тянущую лапы сквозь прутья решётки массу.

А вот почти в самом конце она неожиданно увидела нечто выбивающееся из общего ряда оживившихся при виде людей кошек. Обитатель этой клетки не обратил на них ни малейшего внимание. Тощий серый кот — даже не серый, а какой-то крапчатый — смотрел куда-то внутрь себя самого, не делая даже попытки привлечь к себе внимание.

— Он слепой? — с сочувствием спросила Хизер.

— Нет, — ответила работница приюта. — Он просто недоверчивый. Его нашли застрявшим в канализационной трубе — физических повреждений было немного, но он теперь шарахается от людей. А если не трогать, забивается куда-то в угол и вот так сидит... мы все за него переживаем, — добавила она, вздохнув. — Он здесь уже давно, но пока никому не приглянулся... люди обычно хотят ласковых и игривых — кому нужен кот, которого не видно? Боюсь, однажды нам придётся просто усыпить его, — добавила она негромко.

— Усыпить? — испуганно переспросила Хизер. — Но почему? Он же не больной и не агрессивный?

— Потому что место в приюте, увы, не вечно, — опять вздохнула женщина. — Мы не можем их держать годами — хотя и стараемся делать исключения. Для мистера Руффа мы их уже дважды делали... и если однажды приют окажется переполнен...

— Мистера Руффа? — Хизер посмотрела на кота. — По-моему, имя ему не подходит. Можно мне забрать его?

— Его? — переспросила работница приюта. — Вы уверены? Вы же его просто не увидите: он спрячется в первую же щель и будет выходить только ночью или пока вас дома нет — в лоток, ну и поесть. А вы так и будете жить как будто без кота.

— Я почти сорок лет жила без кота, — грустно улыбнулась Хизер, — так что, думаю, мы с ним вполне поладим. Боюсь, что резкие перемены в жизни мне не по душе. А так у нас обоих будет время если не подружиться, то хотя бы привыкнуть к мысли, что каждый из нас больше не один.

— Ну, если вы уверены, — явно обрадовалась её спутница, — то забирайте. Давайте переноску, — она улыбнулась и повела Хизер назад, в кабинет, где остались вещи и, в том числе, новенькая пластиковая переноска с новенькой подстилкой. — Лучше туда положить пелёнку — я вам дам, — деловито говорила она. — В дороге всякое случиться может... Так-то он хороший тихий кот — но... — она замялась. — Вы понимаете, мы не можем гарантировать, что он вдруг не будет портить мебель или делать что-нибудь такое... но не должен. Мистер Руфф очень тихий кот. И вы помните: вы всегда можете его вернуть!

— Ну, разве что мистер Руквуд сам этого захочет, — ответила Хизер и сама удивилась тому, откуда вдруг ей на язык само прыгнуло это имя. Но коту оно подходило идеально.

— Вы решили назвать его Руквудом? — доброжелательно поинтересовалась работница приюта. — Какое имя необычное. Вы знаете — это правильно. Новая жизнь — новое имя. Иногда это срабатывает!

Они вернулись с переноской к клетке, и когда она открыла дверцу клетки, кот — пока ещё Руфф — попятился и забился в самый дальний угол. И пока его оттуда извлекали, Хизер почувствовала, как её что-то тянет за штанину — и, посмотрев вниз, увидела, что постоялец нижней клетки, голубоглазый белый кот, улёгшись на пол, вытянул сквозь прутья лапы и вцепился когтями в край её джинсов.

Первым порывом Хизер было наклониться и отцепить от себя эти длинные мощные лапы — но когда она это сделала, кот обхватил ими её руку и мяукнул.

Она замерла.

Почему бы ей не взять двоих, вдруг подумала она. Да, придётся доплатить — но ведь у неё есть деньги. Она вполне может дать дом и двоим — пусть её квартирка маленькая, но им места хватит. И им так, наверное, будет даже лучше...

"Нет-нет, — испуганно возразила она самой себе, — один кот, да еще такой тихий и спокойный, её вполне устроит. Но два кота? Сразу? Это же будет кошмар! И второй кот будет явно обижать первого!"

С другой стороны, почему непременно обижать? Сколько есть примеров, когда коты дружат. Тем более, она вообще ничего про второго кота не знает. Может быть, он тоже тихий? И, в конце концов, здесь есть же испытательный срок. Она вполне может попробовать — а если что, вернуть второго. Разве нет? Руквуда нельзя — его усыпят. А этого ведь можно...

"Но это же будет предательство, — возразила она самой себе, — вот так взять живое существо, а потом избавиться от него, как от... пакета с мусором!"

Хотя почему предательство? И вовсе она не избавится от него, а вернёт назад — и ему найдут других хозяев. И потом, это ведь на самый крайний случай — скорее всего, они с Руквудом поладят. Наверняка поладят!

— Он всегда так делает, — сказала, тем временем, работница приюта, запихнувшая, наконец, упирающегося кота в переноску. — Мистер Лайт весьма общителен.

— Ему подходит, — против воли улыбнулась Хизер. — Он давно у вас?

— Пару недель, — ответила сотрудница приюта. — Он очень милый... хотите познакомиться поближе?

— Я... я не знаю! — поспешно сказала Хизер.

Белый кот... Лайт, сообразивший, что речь идёт о нём, перевернулся на спину и, продолжая тянуть лапы сквозь решётку, громко замурлыкал.

— Он очень ласковый, — сказала сотрудница. — И очень любит обниматься... посмотрите.

Она присела на корточки и открыла клетку — и кот, мгновенно перевернувшись, вскочил на лапы и, забравшись женщине на грудь, обхватил её за шею лапами, продолжая, впрочем, глядеть на Хизер.

— Какое солнышко, — мягко улыбнулась ему Хизер, — а как он относится к другим котам?

— Он очень дружелюбный! — заверила её сотрудница приюта. — В самом деле — видите пометку? — спросила она, указывая на табличку с именем, в конце которой было приклеено несколько маленьких сердечек — белое, чёрное и красное. — Это значит, что он дружелюбен к кошкам, собакам и детям. Правда, он уже не молод — ему лет семь, наверное, или даже больше. Но для кота это не возраст! Он здоров, так что может прожить лет пятнадцать-двадцать. Хотите подержать его? — предложила она.

Хизер заколебалась. Она точно знала, что как только возьмет этого кота на руки, то уже не сможет его отдать.

Кот, тем временем, отпустил шею державшей его женщины и, развернувшись к Хизер, протянул к ней левую лапу с растопыренными пальцами и нежно-розовыми подушечками.

Хизер осторожно, одним пальцем погладила тёплую и мягкую кошачью лапу и, сморгнув (на глазах отчего-то навернулись слёзы), тихо спросила:

— Ты пойдёшь ко мне жить, Солнышко?

Кот издал громкий мелодичный звук — что-то среднее между мяуканьем и мурлыканьем — и, легко перебравшись на руки к Хизер, обхватил лапами её шею и оглушающе громко замурлыкал ей в ухо — а затем вдруг принялся его вылизывать. Язык у него был шершавым, как у всех кошек, и всё-таки это было приятно и совсем не больно.

— Он очень любит лизаться, — сказала сотрудница приюта. — Как собачка.

— Я же не взяла вторую переноску! — испуганно охнула Хизер. — Как же теперь?

— У нас тут всё есть, — успокоила её очень радостная сотрудница приюта. — А вы что же, двоих возьмёте? Вы знаете — мне кажется, это чудесное решение. Я думаю, мистер Лайт поможет мистеру Руффу быстрее адаптироваться.

— Да, — твёрдо сказала наконец-то принявшая решение Хизер, — я возьму их обоих. Думаю, пока я на работе, одному коту было бы скучно.

— Конечно, — поддержала её сотрудница и позвала: — Пойдёмте. Мистера Лайта вполне можно нести на руках до кабинета — он не убегает.

Так они и пошли вчетвером — сотрудница с переноской, в которой затих и прижался ко дну серый крапчатый кот Руквуд, и Хизер, прижавшая к груди мурлыкающего белого кота.

Мистер Руквуд оказался настоящим котом-в-себе: на новом месте он выбрался из переноски, как только Хизер отвернулась, и мгновенно исчез, словно растворившись в сумерках. Его было не видно и не слышно — только на лотке появлялись доказательства того, что кот вполне реален.

А ещё еда и вода в его мисочках исчезали только тогда, когда Хизер спала или уходила на работу. На глаза кот так и не показывался.

Зато мистер Лайт старался за двоих. Когда Хизер открывала дверь, он уже сидел на пороге — и картинно падал прямо ей под ноги, перекатываясь с боку на бок и подставляя ей живот. Затем шёл с ней и в ванну, и переодеться, и на кухню, где при первой же возможности забирался на колени и, свернувшись там, громко урчал.

Она каждый день с замиранием сердца ожидала, что коты вот-вот начнут делить территорию, но всё было тихо. Ни драк, ни шума, ни перевернутой или продранной мебели. Ни даже жалоб от соседей, чего она боялась больше всего.

Однажды, проснувшись ночью, она увидела в темноте два силуэта на окне, вполне мирно сидящих рядом и за чем-то наблюдающих. Впрочем, стоило ей выдать себя неосторожным движением, как тёмный кот буквально растворился в темноте, мягко спрыгнув с подоконника и скрывшись где-то в районе комода, а светлый, замурлыкав, побежал к кровати и, вскочив на неё, уселся рядом и начал облизывать лицо Хизер.

— Вы подружились? — негромко спросила у кота Хизер. — Это хорошо. Плохо, когда ты один. Всегда нужен кто-то рядом.

Кот замурлыкал ещё громче и, поставив лапы ей на плечи, начал их месить "молочным шагом".

Хизер погладила его по голове и почти сразу заснула — и впервые за последнее время увидела обычный учительский сон — про школу, уроки и учеников.

А не ставший уже привычным кошмар, в котором она всё искала кого-то — и никак не могла найти.

И даже не могла вспомнить, кого же она всё время ищет.

И ладно бы это были просто сны! В последнее время она то и дело ловила себя на том, что, идя по улице или сидя у окна в автобусе, вглядывается в лица прохожих — словно высматривает среди них знакомое лицо. Только вот искать ей было некого...

Разбудил её телефонный звонок — и Хизер, с трудом разлепив глаза, с тоской увидела на часах девять ноль пять и тяжело вздохнула. А она же ведь хотела выспаться в свой выходной — и вот кому, кому пришло вдруг в голову звонить ей?

— Алло? — сказала она в трубку.

— Привет, сестра! — раздался радостный голос. — Ну, как дела? Соскучилась?

— Безумно, — мрачно ответила Хизер. — Всю ночь от тоски заснуть не могла.

— Я как знала! — радостно воскликнула кузина. — Ну слушай, — она понизила голос, создавая некую интимность. — Я тут собираюсь к вам — и, — она сделала паузу, — я думаю, что будет здорово пожить вдвоём! Что скажешь? На пару недель всего. М-м-м? — протянула она.

— Что? — обомлела Хизер. Нет, кузина Хоуп, конечно, была из всей её родни наименьшим злом, но жить с ней пару недель, которые могут плавно перерасти в пару месяцев или даже лет... — Вчетвером, ты хочешь сказать?

— В смысле вчетвером? — обалдело переспросила Хоуп. — Ты что... ты замуж вышла? — ахнула она. — И ребёнка родила?! И никому не рассказала?!!

— Увы, — также мрачно ответила Хизер, — мы не можем оформить наши отношения. Именно поэтому я и молчу.

— Почему не можете? — жадно поинтересовалась Хоуп. — Он женат? Ты что, с женатым связалась? Хиз, но как же ты могла?! — воскликнула она. — А ребёнок? Он когда родился? Или это девочка? А как зовут?

— Они оба не женаты, — с удовольствием ответила Хизер, которая представила, как кузина сейчас кинется обзванивать тётушек и дядюшек. Не ей же одной просыпаться так рано в выходной день! — И какие могут быть дети, я тебя умоляю!

— В смысле "оба"? — пролепетала Хоуп. — Ты что... вы... ты... нет! — воскликнула она. — Ты не могла бы!

— Сама не ожидала, — честно ответила Хизер, — просто так получилось. Прости, дорогая, но мне пора готовить завтрак — я же теперь не одна!

И отключила телефон. Главное, теперь не включать его весь день.

При слове "завтрак" белый кот очень оживился и запрыгнул на кровать, умильно глядя ей в глаза.

Некоторое время она полежала, наблюдая за тем, как Лайт топчется на ней, кажется, не будучи в состоянии решить, то ли устроиться поудобнее, то ли потребовать упомянутый ей завтрак. Хизер думала о том, как просто и легко сейчас отвязалась от кузины — и что не испытывает ни малейшего раскаяния. А ведь до аварии она бы извела себя виной за то, что не помогла "родному человеку". А теперь... Просто чудеса какие-то.

На кухне что-то зашуршало — это мистер Руквуд, который в последнее время иногда стал подавать признаки жизни, деликатно намекал, что завтрак ему бы тоже не помешал. Как и остальные элементы ухода за домашним питомцем.

— Ну пойдёмте завтракать, — решила Хизер.

Она встала — Лайт с топотом соскочил с кровати и понёсся в кухню, а затем обратно и опять туда. Мистера Руквуда нигде, конечно же, не оказалось, но его миска была вылизана дочиста, а в лотке — их было два, и коты их строго разделяли — возвышалась аккуратная гора наполнителя.

Она принялась за уже привычные утренние хлопоты — вычистить лоток, высыпать в него новый наполнитель, сменить воду в мисках, положить кошачий корм, включить чайник...

Ей, определённо, нравились её новые утра. Даже перед работой это успокаивало и даже умиротворяло — было что-то в этих действиях уютное и важное. Как будто они что-то ей напоминали — что-то, может быть, из детства или просто прошлого.

Хотя у неё в детстве не было котов. Собак тоже не было — как и хомячков, и птиц.

— Ну, — спросила она мистера Лайта после завтрака, когда кот сосредоточенно вылизывал правую переднюю лапку, — чем займёмся сегодня? Посмотрим телевизор?

Телевизор Лайт любил. А ещё любил играть — и сейчас побежал в комнату и принёс в зубах мячик. Вложил Хизер в руку и сел, глядя на неё большими круглыми глазами.

— Хорошо, — согласилась Хизер, — давай поиграем. Мистер Руквуд! — позвала она. — Вы не присоединитесь?

Серый кот проигнорировал приглашение, а вот Лайт нетерпеливо мяукнул, глядя то на мячик, то на Хизер.

Она бросила его, и Лайт с топотом понёсся за игрушкой. Хизер улыбнулась — и поймала себя на странном желании обернуться. Словно бы за нею кто-то наблюдал — кто-то добрый, любящий и свой.

Вот только наблюдать за ней точно было некому.

Впрочем, это ощущение ей нравилось: было в нём что-то уютное и тёплое. Хизер объясняла его случившемся сотрясением и каким-то сбоем в восприятии. Возможно, что-нибудь подобное случается с теми, кто говорит, что ощущает в своей жизни постоянное присутствие бога, порою думала она. Жаль, что она не религиозна...

Хотя верующим, определённо, легче. "Бог есть любовь" — вспомнила она. Да, с любовью в её жизни как-то не сложилось. Ну, зато сейчас есть хотя бы одно живое существо, которое её любит. Или два, усмехнулась она, если считать мистера Руквуда — и если он способен на такие чувства.

Или вот её ученики, продолжала думать Хизер, кидая мячик счастливо носящемуся за ним белому коту. Безусловно, они не любили её, нет — но вот некоторым из них она была нужна.

А уж как она нужна начальству или квартирной хозяйке, неожиданно цинично усмехнулась она — и опять сама себе удивилась.

В который раз.

Не пойти ли ей гулять, вдруг подумала она. С котом. Надо только шлейку ему купить, спохватилась Хизер — жаль, что в воскресенье всё закрыто. Но завтра она купит — непременно купит ему шлейку, и они будут с ним гулять. Ему же тоже скучно сидеть тут...

* * *

В понедельник первой, кто её встретил в школе, была миссис Дженкинс.

— Ой, мисс Ходжесс, вы слышали, чего у нас тут случилось-то в выходные? Это же скандал-то какой!

— Нет, ещё не слышала, — ответила Хизер удивлённо. — Вы расскажете? Что за скандал?

— Да с Бабсом и его релаксацией! — громким шепотом поведала ей миссис Дженкинс. — Знаете, чем там детишки наши занимались? Бабс туда пива натащил, не иначе как релаксацией заниматься, а они нашли и выпили! А тут, как на грех, мистеру Суини приспичило прийти с проверкой…

— Пиво в школе? — вскинула брови Хизер. Почему-то ей вдруг стало весело — хотя, вроде бы, ничего смешного в случившемся не было. — Это было глупо. Чем же всё закончилось?

— У-у-у, — миссис Дженкинс заговорщически ей подмигнула, — в общем, Бабс у нас уже не работает, а комнаты релаксации никогда не было! А вместо неё теперь кабинет английского языка! Вот, держите ключи.

— Не было, — кивнула Хизер, забирая их. — Никогда. Какая релаксация? Просто у меня была клаустрофобия и я предпочитала работать в подвале — но теперь всё прошло, я излечилась... и нельзя ли попросить кого-нибудь помочь мне перенести оттуда все бумаги?

— Да Ли уже всё перенёс, — махнула рукой миссис Дженкинс, — и даже пуфик вам притащил. Так что работайте себе спокойно, а не по чужим классам бродите, ровно евреи по горе Сионской. Или Синайской?

— Евреи бродили по пустыне, — рассмеялась Хизер. — А они все одинаковые. Спасибо вам, — тепло добавила она и подумала, что нужно будет подарить миссис Дженкинс на Рождество какую-нибудь мелочь.

Кстати.

Рождество уже едва ли через месяц, а она даже список не составила, кому и что дарить.

Родственникам, кузинам и тетушкам с дядюшками рождественские подарки она обычно делала по принципу: что-то полезное и практичное. Носки, теплые перчатки, шарфики, которые сама вязала... странно, почему она совсем перестала это делать? И даже не вспомнила о вязании!

А ведь она же когда-то любила вязать... или нет? И просто занимала этим время? Ну и привыкла, разумеется. Нет, определённо, вязать ей не хотелось. И потом, всё это можно и купить — и это будет не намного дороже вязаных вещей. К тому же... всем ли нужно что-то покупать? Если вспомнить, большинство из них отделывались открытками, к которым иногда прикладывали какие-нибудь простенькие сладости. Почему бы ей не сделать так? Нет — нужно будет вечером сесть и сделать список. Два: сперва выписать всех тех, кого ей следует поздравить, а потом и дописать, что именно кому дарить.

И надо будет ещё подписать открытки паре коллег, с которыми она более или менее нормально общалась. Правда, в её прежней школе такое не было принято... надо узнать, как с этим обстоят дела здесь.

А ещё можно сделать подарки котам. Своим и приютским.

Эта мысль ей понравилась. О да! Она вполне может навестить приют и устроить там маленькое Рождество. Нужно будет позвонить туда и узнать, что нужно — глупо было бы потратить и так невеликие деньги на то, что не пригодится.

Итак, решено. Вечером она составит список подарков, позвонит в приют, уточнит, в чём они нуждаются сильнее всего, а пока — за работу! В собственном классе, и не придётся бегать по всей школе с ключами и бумагами, тетрадками, учебниками...

Кто бы знал, как иногда мало человеку нужно для счастья.

Да, его решение не убивать, а похитить жену скользкого мерзавца Люциуса Малфоя оказалось правильным. Убить её было бы слишком просто и слишком милосердно. Он зачастил в Министерство — только для того, чтобы понаблюдать, как Малфой, по-прежнему лощёный и надменный, обивает пороги Аврората, а министерские служащие потом перешептываются за его спиной. Кто злорадно, а кто даже сочувственно.

Время шло, и он с мстительным удовлетворением начал отмечать хорошо ему знакомые перемены во внешности этого лощёного мерзавца.

Сначала Малфой выглядел как обычно — невозмутимый, ухоженный, смотрящий на всех с видом; вы все дерьмо, а я — весь в белом! Неудивительно — Малфои единственные в Магической Британии вышли сухими из воды после после обеих войн с Неназываемым... тьфу, с Волдемортом. В первый раз Люциус отоврался (и откупился) под предлогом Империо, во второй — за напыщенного павлина и его семейку с какой-то радости вздумал заступаться Поттер. Не иначе, Авада Кедавра отшибла мальчишке последние мозги. И как итог — все Пожиратели либо мертвы, либо пожизненно в Азкабане. А Малфой снова отделался лёгким испугом.

Но потом Малфой начал меняться. Уже не так высоко тянул подбородок вверх и выглядел уже не словно с картинки. По крайней мере, не с новой. И вид его — вот этот отвратительно заносчивый вид! — куда-то пропал, и в его глазах теперь вместо высокомерного презрения застыла так хорошо знакомая смесь безнадёжности и надежды.

И он был по-настоящему счастлив — впервые за последние двадцать лет.

Пусть теперь этот мерзавец на своей шкуре испытает, каково это — жить, ежеминутно бросаясь от надежды к отчаянию. И терять надежду — раз за разом, каждый проклятый день. И снова, вопреки всему, пытаться искать — безрезультатно.

Какой идиот сказал, что месть иссушает душу? Его душа только радовалась.

Про магглу, которой он стёр все воспоминания, а потом просто выбросил на другом конце страны, предварительно трансфигурировав лицо, чтобы её даже случайно никто не смог связать ни с пропавшей женой Малфоя, ни с ею же, ставшей теперь школьной учительницей на рабочей окраине, он даже не вспомнил.

Что вспоминать о мусоре, случайно попавшемся на глаза?

А она, между тем, жила. С новым именем и новой жизнью — которую начала с нуля в больнице, куда её привёл полицейский, обративший внимание на бесцельно бродящую по площади много часов подряд женщину.

Она не помнила ничего — ни как её зовут, ни где она жила, ни чем занималась... Ей пришлось заново учиться читать и писать, пользоваться самыми обычными вещами...

Единственное, что она помнила — строчку из баллады Стивенсона. «Из вереска напиток забыт давным-давно...»

Больше ничего. Только эти несколько слов.

И поэтому новые документы, которые ей с трудом оформили через социальные службы, были на имя Джейн Стивенсон.

Не Джейн Доу же её называть?

Имя это ей нравилось. Так же, как нравилась и работа, которую ей подобрали: секретарём в организации помощи бездомным. Платили ей мало, но зато дали социальное жильё — крохотную квартирку на третьем этаже довольно нового дома. Район был не лучший, но тихий — чего ещё желать?

Но она желала — желала узнать, кто она.

Откуда она? Что с ней произошло? Ищет ли её кто-то, пытаясь понять, куда же она пропала?

Ведь не может быть такого, чтобы был человек — и вдруг исчез.

Ведь не может быть?