Оттенки Тьмы (джен)

* * *

Алдия. Сейчас

Как бы ни были велики твои заслуги и достижения на поприще магии, сколь страшную славу ни снискали в мире твои деяния, все равно приходится время от времени принимать пищу и посещать отхожее место. И, конечно, спать. Хоть ты и герцог и брат короля, могущественный архимаг, чьим именем заклинают (и проклинают), но все же по сути ты — просто человек.

Алдия был крайне недоволен таким положением дел.

Валиться с ног от усталости, тереть покрасневшие глаза, позорно зевать — да еще на глазах у слуг и ассистентов! Унизительно. Отвратительно. Но ничего не поделать. Эликсиры и бодрящие заклинания действовали до поры до времени, но в конце концов человеческая природа брала своё.

Человеческая.

Природа.

Как же ненавидел архимаг эти слова!

Люди наделены разумом — величайшей силой, возносящей их на недосягаемую высоту над прочими созданиями природы; и всё же вынуждены мириться с требованиями человеческого тела, бренной оболочки, в которую помещена священная субстанция — то, что делает человека человеком, отличая его от зверей, растений… От гигантов и драконов.

Помещена… По праву ли?

На эту тему Алдия опасался даже размышлять, не то что говорить вслух или вести записи в своем дневнике. Впрочем, он подозревал, что если в ближайшее время не добьется хоть сколько-нибудь значимых результатов в своих исследованиях, опасаться ему будет уже нечего и некого.

В наше время мертвым быть спокойнее, чем живым.

А сейчас, проводив брата в его покои — гостевые в этом замке, но обставленные гораздо пышнее, чем апартаменты хозяина — Алдия был и вовсе не в состоянии размышлять о чем бы то ни было. В голове крепко обосновался вязкий противный туман сонного отупения, который уже не способны были развеять ни заклинания и магические эликсиры, ни даже более эффективные средства: на голову — холодная вода, внутрь — горячий отвар трилезвийника, травы с мощными бодрящими свойствами. Оставалось только поддаться постыдному требованию человеческого тела и отправиться спать.

Алдия всей душой ненавидел спать. Каждый раз он оттягивал момент отхода ко сну до последнего: пил трилезвийник, умывался ледяной водой, делал разминку с оружием и без. И в конце концов сдавался, побежденный неодолимой силой, увлекающей его туда, где он так не хотел оказываться.

В сны. В обычные человеческие сны. В миры сновидений, сотканные из искаженных, перемешанных и усиленных до гротескности былых впечатлений. В миры, где снова и снова безжалостно оживает задушенная и, казалось, надежно похороненная память о событиях, людях, чувствах из минувших лет.

И эти миры были тем местом, где архимагу совершенно не хотелось оказываться — снова и снова. Он отдал бы многое, если не всё, за возможность никогда больше не спать. Или просто не видеть снов, как гиганты или Присносущие Драконы.

Мягкая постель обнимает, лживо обещая отдых и покой. Перина затягивает в свою душную глубину, как трясина. Темнота смыкается над головой, будто на саркофаг беззвучно надвинули неподъемную каменную крышку. Веки дрожат, из последних сил сопротивляясь настойчиво смыкающей их дрёме. Взгляд судорожно цепляется за угадываемые в темноте очертания знакомых предметов: едва заметно поблескивает в невидимом звездном сиянии золоченый канделябр, тускло светится на полке шар для ритуалов, наполненный магическим ядовитым туманом…

Всё. Бесполезно. Очередная битва проиграна.

Темнота становится абсолютной. Вокруг — только черное безмолвие. Как жаль, что так ненадолго…

Алдия, стиснув кулаки, вытягивается на пышной — воистину королевской! — перине. Голова запрокидывается, дыхание с хрипом вырывается из горла. Пытка началась.

- Вы не подходите, — отрывисто роняет Алдия, утыкаясь взглядом в лежащий перед ним манускрипт. Конечно, не для того, чтобы читать. А для того, чтобы показать провалившему испытание кандидату, что слушать его жалобное лепетание архимаг не намерен. Недвусмысленное указание — покинуть кабинет. Быстро. Пока Алдия не поднял взгляд снова. Потому что после этого покинуть кабинет самостоятельно может уже и не получиться.

Линдельтский маг, пятясь и шаркая подошвами по полу, отступает к двери, нащупывает ручку и молниеносно скрывается за тяжелыми створками. Алдия сокрушённо вздыхает. Да, как же измельчали выпускники видных магических школ! И как прикажете продолжать работу, если нет ни одного мало-мальски толкового ассистента?

И что, что архимаг отчасти сам виноват в том, что толковых магов почти не осталось в Дранглике и сопредельных государствах?.. Великая цель требует неординарных мер. Все знают, на что идут. И все равно продолжают толпами стекаться к цитадели, заслышав о том, что брат короля, верховный маг Дранглика подыскивает себе ассистента для таинственных и сверхважных исследований?

Да, наука требует жертв. И что, что пока число этих самых жертв растет намного быстрее, чем число положительных результатов экспериментов? Они ведь не какой-то там целительской или боевой магией занимаются. В их руках — судьба всего человечества. И пара сотен жертв — ну пусть пара ДЕСЯТКОВ сотен жертв — не такая уж высокая цена за жизни всех людей, живущих и еще не рожденных.

- Следующего, — чуть повысив голос, командует Алдия. Не поднимает головы, пока очередной кандидат протискивается меж тяжелых створок и неслышно шагает по ковровой дорожке. Недоуменно вскидывает бровь, когда понимает, что посетитель не останавливается в предписанном месте в центре кабинета, а бесстрашно подходит к самому столу архимага и — вопиющее нарушение этикета! — не спросив разрешения, кладет поверх манускрипта, в который Алдия смотрит с преувеличенным вниманием, какой-то листок.

Внутри вспыхивает негодование, к которому примешиваются неподдельное изумление и какое-то злое веселье. На что этот наглец-самоубийца напрашивается?..

Стараясь сохранить каменное выражение лица, Алдия фокусирует взгляд на лежащем перед ним листке… И вдруг, резко вдохнув, откидывается на спинку кресла. Выражение лица его сейчас уж точно не каменное. Скорее — растерянное и беспомощное. Мало кто из ныне живущих видел архимага таким. А если бы увидел — недолго бы оставался живым.

На листке несколькими четкими линиями набросан рисунок — на первый взгляд детский, но удивительно точно передающий движение и эмоции: щуплый паренек, недовольно хмурясь, торопливо шагает по неровной дорожке между двумя зданиями, на голове у него балансирует внушительная стопка книг, а позади на веревочке волочится королевская корона.

…Алдия, старший из двух братьев, должен был стать королем. Но он предпочел науку, и отвергнутый титул только мешал ему, волочась следом и бренча по камням его нелегкого пути, как погнутая и побитая металлическая корона по булыжнику университетского двора.

Так, беззлобно подшучивая, изображал Алдию, будущего королевского архимага, его лучший друг студенческих лет… Лучший и единственный. В те годы и во все последующие. Единственный за всю жизнь.

- Лекс?.. — голос Архимага предательски срывается — то ли в смех, то ли в истерику. — Откуда ты здесь взялся? Зачем?..

Алдия рывком садится в постели. Глотает загустевший воздух, как странник в пустыне — первые редкие капли внезапного дождя. Жадно и с безнадежностью. Все равно умирать от жажды… Не сейчас, так позже.

Сердце колотится бешено, будто не отдыхает архимаг, а взбирается на гору, таща на спине огромный камень, который все равно неминуемо скатится вниз, да еще и раздавит человека на своем пути, как насекомое. И так каждый раз… И так — уже много лет. И сколько еще впереди таких ночей и таких лет?..

Сердцебиение успокаивается, и Алдия снова соскальзывает в сон. В свой бесконечно повторяющийся кошмар.

- Это же просто сокровищница! — Лекс, задрав голову, восхищенно разглядывает сомкнутые кроны величественных деревьев. Сквозь листву пробиваются лучи утреннего солнца, заставляя помощника архимага смешно морщиться и прикрывать глаза ладонью. — Сколько их здесь! Нам на пару десятков лет хватит! Даже если душа сохранилась хотя бы в каждом десятом… Да пусть и в каждом двадцатом! Их тут… Тысячи!

- Много, — рассеянно говорит Алдия, стоя в шаге от ствола могучего дерева с выпирающими из земли узловатыми корнями. Протягивая руку — и почему-то не решаясь коснуться шершавой, растрескавшейся коры. — Очень, очень много…

Помощник деловито вытаскивает из-за пояса магический посох и переходит от дерева к дереву, бормоча что-то — то ли произнося заклинания, то ли просто бессвязно выражая восторг в предвкушении новых опытов с душами гигантов. Алдия наконец заставляет себя коснуться ствола — и вдруг отдергивает руку: ему кажется, что дерево на мгновение ожило, содрогнулось от отвращения, как живое существо, к коже которого прикоснулось что-то неописуемо омерзительное. Да нет, конечно, дерево неподвижно. Это рука самого архимага дрогнула… почему-то. Укололся о невидимую щепку или сучок. Наверное…

И еще… Кора кажется теплой. Как толстая кожа неведомого теплокровного существа.

Да что за чушь в голову лезет! Ствол просто нагрели лучи утреннего солнца, жизнерадостно бьющие сквозь зеленое кружево листвы. Ярко, радостно. Будто не на кладбище…

Алдия сидит на краю постели, обхватив себя руками и раскачиваясь. Насквозь мокрая от пота ночная рубашка противно липнет к спине. Архимаг с отвращением сдирает с себя одеяние и швыряет куда-то в угол. Оттуда раздается глухой звон. Ну вот, еще не хватало разбить что-нибудь ценное… Ночной воздух неприятно холодит влажную кожу, и Алдию начинает бить дрожь. Набросив на плечи тяжелое покрывало, он съёживается и обессиленно закрывает глаза. Ложиться он больше не решается и задремывает сидя.

- Кажется, что-то получилось, — с сомнением говорит Лекс, разглядывая дымящийся шарообразный сосуд с высоким горлом. За стеклом тошнотворно вращается и бурлит багровая жидкость и время от времени мелькают белесые фрагменты… непонятно чего.

- Дай-ка посмотреть, — Алдия забирает у помощника сосуд и внимательно разглядывает, подняв к самому лицу. — О, и правда. Что-то… Или кто-то? - глаза его вспыхивают тем самым пламенем, которое так хорошо знакомо всем обитателям цитадели — и до дрожи пугает всех их без исключения. Кроме, пожалуй, Лекса. Алчным огнем неутолимого научного любопытства. — Ну-ка, ну-ка… — архимаг осторожно переливает содержимое сосуда в чашу, стоящую на лабораторном столе среди лужиц и брызг крови, обугленных кусков плоти и разнообразных инструментов, одним своим видом вызывающих непроизвольное желание втянуть голову в плечи и поджать пальцы на ногах.

Тягучая жидкость словно бы неохотно выливается в чашу с закопченными и изрезанными краями, и напоследок сквозь узкое горлышко сосуда проскальзывает нечто более плотное и плюхается в породившую его кровавую субстанцию.

Лекс отступает на шаг, стараясь уклониться от брызг, а Алдия стоит неподвижно, не обращая внимания на стекающие по лицу алые ручейки. На лице его появляется гримаса хищника, который вот-вот схватит вожделенную добычу… и вдруг сменяется выражением брезгливого недоумения. Он берет со стола длинный нож с волнистым лезвием и кончиком осторожно переворачивает плавающий в кровавой «ванне» предмет.

- Эмбрион, — констатирует Лекс, возвращаясь к столу. — Опять не получилось. Давай я его… - он тянется к чаше, намереваясь уничтожить результат очередного неудачного эксперимента — точно так же, как он проделывал уже не одну сотню раз.

Но Алдия внезапно останавливает его, перехватывая протянутую руку.

- Погоди, — странным голосом произносит он, склоняясь над чашей. — Не эмбрион. Плод, я бы сказал. Примерно шести месяцев от зарождения. Почти… жизнеспособный. — Алдия замолкает и снова переворачивает «предмет» кончиком ножа, но уже намного аккуратнее. Скользкое образование не желает поворачиваться, как архимагу того хочется, и Алдия откладывает нож и осторожно запускает в чашу руки. И замирает.

- И что? — нетерпеливо спрашивает Лекс. — Пусть плод. Пусть шести месяцев. Но это в любом случае не дракон. Давай я его унесу, и продолжим. У нас еще полно работы.

- Не его, — еще более странным, низким голосом говорит Алдия. — Ее. — Он поднимает из чаши ладонь, на которой, судорожно дергая тоненькими ручками и ножками и издавая еле слышное кряхтение, лежит ребенок. Багровый до синевы, с уродливой огромной головой и щуплым тельцем. Девочка.

- Алдия?..

Хватит!..

На сей раз в чувство приводит болезненный удар локтем и коленом. Спать сидя — не самая удачная идея, особенно когда снятся кошмары.

Сидя на полу перед кроватью, Алдия водит языком по прокушенной губе и пытается сосредоточиться на соленом и противно-металлическом привкусе. Нет, нет…

Лекс тогда едва не поднял против своего нанимателя бунт. Сказал, что если Алдия будет оставлять в живых каждого монстра, порожденного их экспериментами, то в конце концов цитадель окажется населена чудовищами, а людям придется спасаться бегством — если они умудрятся остаться в живых. Алдия и сам не понимал, что на него нашло. На его руках было уже столько крови разных существ — и людей в первую очередь — что уничтожить какой-то там недоразвитый эмбрион (да пусть даже и плод, к демонам всё!) для него совершенно не составляло какой-то моральной проблемы. Однако же…

Попытки воссоздать Древнего Дракона приводили к неудаче раз за разом. Жуткие химеры, выходившие из-под ножей двух полубезумных (или приставка «полу-» неуместна?) ученых, немедленно уничтожались, а их тела служили пищей для тех химер, которых создатели на всякий случай решали оставить в живых, чтобы понаблюдать. О неописуемо безобразных существах, которые появлялись на свет — к счастью, ненадолго — в результате экспериментов по «пересадке» души гиганта человеку, в окрестностях цитадели ходили леденящие кровь слухи, не преувеличивающие, а, скорее, преуменьшающие степень их отвратительности.

В этот раз, однако, что-то пошло не так.

И Алдия до сих пор не мог для себя решить, не было бы лучше, если бы он тогда все-таки послушался своего ассистента…

По полу гуляли сквозняки, откуда-то тянуло нагретым металлом и горячим воском. Алдия с трудом поднялся на ноги и сел на край кровати. Провел рукой по лицу. Еще одно свидетельство его позорной слабости: архимаг мог заколдовать кого угодно, заставить выполнять любые действия, но вот заставить самого себя спать обычным сном, приносящим отдых, а не еще более тяжелую усталость, он был не способен.

А невыспавшийся архимаг… очень опасен. Для окружающих и для себя.

И даже не воскликнешь горестно, устремив укоризненный взгляд к небу: «За что?!». Алдия прекрасно понимал, за что. И ничего уже с этим не поделать.

А продолжать он обязан. От него зависит судьба человечества. Человечеству нужен, просто необходим хорошо отдохнувший и хорошо соображающий архимаг герцог Алдия. А значит, Алдия обязан выспаться. Во что бы то ни стало. Чего бы это ему ни стоило.

Даже очередного унижения.

Алдия поднялся с кровати, зажег магический огонек и в его тусклом свете разыскал в углу скомканную рубашку. Стряхнул с нее осколки малого ритуального сосуда, натянул, путаясь в рукавах. Вздохнул и шагнул к выходу из спальни. И замер.

В дверь кто-то тихонько поскребся.

— Алдия-а… — скорее угадал, чем услышал архимаг.

— Ты почему не спишь? — обреченно выдохнул он, отодвигая засов.

В спальню вплыл подсвечник с коротенькой оплывшей свечой. Алдия зажмурился от яркого света и отступил назад. Дверь легко стукнула о косяк, закрываясь.

— Опять? — сочувственно спросила Шаналотта. Свет уплыл в сторону — судя по всему, незваная гостья поставила подсвечник на стол. — Ну почему ты меня сразу не позвал? Я проснулась от твоего крика…

— Крика?.. — ошеломленно пробормотал Алдия. — Я… не кричал…

— Ты кричал: «Хватит!», — укоризненно сказала девочка. — Я слышала. Я ведь чутко сплю. И мне вообще никогда не снятся сны…

«В отличие от тебя» повисло в воздухе позванивающей серебристой цепочкой.

— Ложись, — строго сказала Шаналотта. Фиолетовый глаз блеснул из-под нахмуренной брови прозрачным аметистом. Карий прищурился, в зрачке отразилось пламя свечи.

Алдия вздрогнул. Такой огонек он видел в глубине зрачка дракона.

«Они здесь».

— Ложись же! — девочка нетерпеливо притопнула босой ногой.

— Я не хотел, — вздохнул Алдия, покорно укладываясь на свою перину и вытягиваясь, как покойник в гробу. — Не хотел тебя беспокоить…

— И в итоге, конечно, совсем не обеспокоил своим криком и грохотом, — ворчливо отозвалась Шаналотта, усаживаясь на край кровати и опуская прохладную ладошку на лоб архимага. — Всё можно было сделать намного проще. И почему ты такой вредный, Алдия…

— Я не вредный, — невнятно прошептал Алдия. Из ладошки ребенка-дракона струилось обволакивающее тепло, смывая запутавшиеся в темных вьющихся волосах архимага обрывки воспоминаний, прогоняя отголоски жутких сцен былого и уговаривая временно отступить притаившиеся под закрытыми веками кошмары. — Я просто злой. Я чудовище…

— Спи уж, чудовище, — теплая улыбка в детском голосе окончательно изгнала призраки прошлого — пусть всего на несколько часов, но за эту краткую передышку Алдия отдал бы все сокровища своей цитадели. Только вот той, что подарила ему эти несколько часов покоя, не нужны были никакие сокровища. Она просто по-детски искренне и бескорыстно любила его — королевского архимага, своего создателя. Своего отца, едва не ставшего ее убийцей.