Чудо – это... (джен)

— Как вы сказали, святейший отец? Отыскать к Рождеству мальчика из Рима по имени Джакомо, чей возраст — от девяти до тринадцати лет? — кардинал Анджело Войелло был готов поверить, что ослышался.

— Я довольно плохо определяю возраст на глаз, особенно если речь идет о детях, поэтому для верности максимально расширил возрастной диапазон, — папа Пий Тринадцатый лукаво прищурился, — чтобы снизить вероятность ошибки.

— Но, ваше святейшество, вопрос не в том, на сколько он выглядит! — в отчаянии возразил Войелло. — Вопрос в том, как нам его найти! В Риме проживают десятки, если не сотни мальчиков по имени Джакомо возрастом от девяти до тринадцати лет — и это еще хорошо, если тот Джакомо, с которым вы разговаривали, не был в городе проездом!

Пий Тринадцатый задумчиво воззрился на кардинала поверх сложенных домиком пальцев. Войелло нервно облизал губы и постыдно скрестил ноги под стулом — словно нашкодивший мальчишка в кабинете школьного директора. В такие моменты его душа становилась футбольным полем, где друг против друга играли грех малодушия и грех гордыни. Прямо сейчас малодушие вело со счетом один-ноль. Гордыня ревела хором сердитых голосов, но кардинал мастерски запинал ее пятками.

— Нет, он точно из Рима, — покачал головой папа, прервав затянувшуюся паузу, взгляд его широко распахнутых светлых глаз скользнул от Войелло куда-то в пустоту.

Кардинал не стал уточнять, в каком откровении свыше Пию Тринадцатому явилось непреложное знание о том, что Джакомо живет в Риме. Вместо этого он решил предпринять новую попытку — «это последняя, клянусь!» — воззвать к той части разума папы, в которой, как он надеялся, еще сохранялась способность к логическому мышлению.

— Даже если так, ваше святейшество, — осторожно начал Войелло, — вы единственный, кто видел этого Джакомо, и все, что вам о нем известно, это… — кардинал начал загибать пальцы, — …то, что он Джакомо… то, что он живет в Риме… и то, что ему девять, или десять, или одиннадцать, или двенадцать, или даже тринадцать лет!

— Да, — папа невозмутимо кивнул. — Все верно.

— Но это же исчезающе мало для того, чтобы найти его! Все равно что иголку в стоге сена искать! Безумие! — Войелло резко выпрямился и уверенно уперся обеими ногами в пол, устланный ковром. Гордыня брала реванш: один-один.

— Ищите и обрящете, — по губам Пия Тринадцатого скользнула загадочная полуулыбка. — Вы должны его найти, ваше преосвященство.

— Иначе вы отправите меня в Кетчикан? — кисло поинтересовался кардинал, снова пав духом.

Лицо папы исказило что-то среднее между скорбной миной и раздраженной гримасой.

— Дался вам этот Кетчикан! На планете есть много других прекрасных мест, где нуждаются в слове Божьем. Но вы нужны мне здесь.

Далее последовал взгляд, намекающий, что разговор окончен — за несколько месяцев близкого общения с новым папой Войелло научился понимать его без слов и теперь безошибочно угадывал наступление момента, когда любые дальнейшие препирательства становились бессмысленными. «Не тешьте себя пустыми иллюзиями, ваше преосвященство, они бессмысленны всегда, вы же понимаете». Сцепив зубы, кардинал поцеловал протянутую ему руку и поспешил ретироваться. Задержавшись на пороге, он бросил на папу быстрый взгляд: Пий Тринадцатый откинулся на спинку кресла и утомленно прикрыл глаза.

Закрыв за собой дверь и миновав гвардейцев, Войелло остановился, убедился, что рядом нет ни души, и с силой топнул ногой:

— Вот дерьмо!

— Вам посочувствовать?

Войелло дернулся, увидев перед собой сестру Мэри. И откуда только… Неужели он забыл заглянуть за угол? «Вот дерьмо!» — с чувством повторил кардинал, но в этот раз уже мысленно. Выглядела сестра Мэри сурово и глядела строго, но в глазах ее за стеклами круглых очков Войелло померещились весело пляшущие чертенята. Такие же, как и у Пия Тринадцатого. Впрочем, ничего удивительного — пусть не по крови, но все же они, в конце концов, были родней!

— Вы сейчас дырку во мне протрете, — заметила сестра Мэри. — Не смотрите на меня так, ваше преосвященство, лучше расскажите, чего на этот раз хочет папа.

Войелло воровато огляделся, шагнул к монахине, аккуратно прикоснулся к ее локтю и тут же отдернул руку, точно обжегшись. Кашлянув, он кивком головы предложил ей удалиться вглубь галереи. Следующие десять минут, неторопливо шагая по натертому до блеска мраморному полу, Войелло пересказывал сестре Мэри свой разговор с папой Пием. Кардинал приложил немалые усилия к тому, чтобы его рассказ звучал бесстрастно и не походил на глас вопиющего в пустыне, но, взглянув по окончании своей речи на сестру Мэри, понял, что потерпел фиаско.

— Значит, все же посочувствовать, — подытожила она и чуть улыбнулась.

— Сочувствие неконструктивно, — сухо возразил Войелло. — Я нуждаюсь в совете, который облегчил бы мне выполнение поставленной задачи. Я госсекретарь Ватикана, а не ЦРУ. Я владею той информацией, которая помогает мне оставаться значимой персоной в мире церковном, но не той, которая распространяла бы мое влияние на мир светский. Разумеется, у меня есть некоторые связи, и я вполне мог бы воспользоваться ими, но сколько это займет времени?

— Вы слишком рациональны, а здесь нужен творческий подход, — сестра Мэри остановилась и наградила Войелло таким теплым взглядом, что у него внутри все оттаяло.

— Творческий подход? — севшим голосом переспросил кардинал. Он не понял, что его смутило больше — сияние глаз сестры Мэри или ее слова. — Но… Я — и творческий подход?! Помилуйте!

— Доверьтесь Богу, ваше преосвященство, — улыбнулась сестра Мэри. — Уж кто-кто, а Он знает толк в творчестве.

* * *

«Как услышать Бога?»

«Как. Услышать. Бога».

— Как услышать Бога, Джироламо? — устало спросил кардинал Войелло, взяв за руку своего юного друга.

После разговора с сестрой Мэри он вернулся домой в поисках Бога и вдохновения («Кто сказал, что это не одно и то же, ваше преосвященство?»). Чтобы наставить себя на стезю креатива, Войелло сменил сутану на любимый сине-белый футбольный костюм. Синий — цвет Святого Духа, белый — святости, синий и белый — эмблема «Наполи». Но это не помогло ему найти ответы на свои вопросы, поэтому кардинал вернул себе приличествующий сану вид и отправился в гости к Джироламо.

— Джироламо, я задал тебе слишком сложный вопрос, — вздохнул Войелло, сжав в ладонях тонкие пальцы. — Для тебя слышать Бога так же естественно, как дышать. Кто может объяснить, как дышать? Тогда скажи мне лучше вот что… Как среди сотен и тысяч людей с одинаковым именем и примерно одного возраста найти того одного единственного, в котором нуждается папа? Не спрашивай, я и сам не знаю, зачем он ему. Просто скажи, как бы ты поступил?

Свет торшера мягко обволакивал Джироламо, сглаживая угловатость его нескладного тела и некрасивого лица; из-за толстых стекол очков в черной оправе рассеянно смотрели близорукие глаза. Войелло не знал, куда был направлен их взгляд — но иногда ему казалось, что Джироламо видит ангелов. Сейчас он улыбался.

— Что ты делаешь, когда тебе нужно кого-то найти? Что делает Бог, когда хочет, чтобы мы нашли его? Что он делает, Джироламо? Правильно, друг мой. Он зовет.

Войелло застыл как громом пораженный. Джироламо радостно замычал, замотав головой. Инвалидная коляска под ним мелко задрожала.

— Он… зовет… — повторил кардинал и крепко сжал худую руку с хрупкими пальцами. — Джироламо, ты гений.