Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Двадцать первое октября, 1999 год. Четверг

Несмотря на то, что после войны «Нору» пришлось отстраивать заново, мало что изменилось кардинально. Конечно, беспорядка стало меньше, поскольку многие безделушки Уизли исчезли в огне. К тому же никто из детей, кроме Рона, не живёт дома, хотя и он подыскивает собственную квартиру.

Маленькая кухня всё так же выходит окнами на большое зелёное поле, где Гермиона часто наблюдает за Гарри с Уизли, играющими в квиддич. Это одно из её любимых мест. Тут всегда кипит жизнь и раздаётся смех, слышный даже с порога.

Радостная Молли стискивает Гермиону в объятиях и ворчит из-за её внешнего вида. Гермиона крепко обнимает женщину в ответ. Она стала для неё самым близким человеком, заменившим мать, и Гермиона бесконечно благодарна, что, несмотря на то что у них с Роном не сложились романтические отношения, они остались друзьями и что Молли с Артуром приняли это естественно, без криков и пересуд.

Иногда Гермиона задаётся вопросом, не потому ли так вышло, что они уже потеряли слишком много детей. Неудачный роман одного вряд ли мог привести к отчуждению другого.

— С днём рождения! — Гермиона смахивает слёзы, и Гарри присоединяется к их объятиям.

— Да ну тебя, мам, — доносится из кухни голос младшего Уизли, — дай им отдышаться!

Гермиона лучезарно улыбается Рону и бросается к нему, крепко обнимая. Он смеётся в её растрепавшиеся волосы и слегка отодвигает девушку от себя.

— Мы так давно не виделись, Миона, — бормочет он, сверкая голубыми глазами. — Расскажи-ка, как там поживают домовики?

Гермиона усмехается.

— Замечательно, спасибо, что спросил. Надеюсь, каждый день приближает нас к равенству. Как дела в магазине?

Лицо Рона загорается, Гермиона даже не успевает подумать, как он уже описывает новейшую квиддичную линейку, которую изобрёл сам и которую Джордж одобрил, — её буквально сметают с полок. Рон рассказывает про «Хлёсткие плётки» и «Буйные бладжеры», и Гермиона на мгновение позволяет себе расслабиться, заразившись исходящим от него энтузиазмом.

— Рон, я так горжусь тобой, — в конце концов говорит она. Рон густо краснеет, но слегка кивает.

Гарри зовёт их к столу, битком набитому людьми. Во главе, ближе всего к двери, сидит Артур, справа от него устроился Перси, а слева — Джинни. Билл и Флёр, приехавшие заранее, чтобы помочь с подготовкой вечеринки, расположились на другом конце стола. Перси с Джорджем поворачиваются к вошедшим Рону с Гермионой и указывают на привычные места Золотого трио, которые специально оставили свободными.

— Чарли не приехал? — спрашивает Гарри.

Молли вздыхает.

— Не получилось, слишком много дел в Румынии. Но он передал вам всем привет!

Праздничный ужин — жареная курица с печёным картофелем, и Гермиона устраивает состязание с Роном: кто добавит больше соуса к своему блюду. Она и не помнит уже, когда последний раз ела домашнюю еду, а Молли Уизли не проводила всё время на кухне. Молодые предложили приготовить ужин сами или сделать заказ, чтобы отпраздновать день рождения как положено, но женщина настояла, что готовка ей только в радость.

Стол гудит от счастливых перешёптываний, и Гермионе вспоминается, как ещё совсем недавно всё казалось безнадёжным. Она никогда не думала, что им удастся снова собраться здесь.

— Миссис Уизли, еда восхитительна, — хвалит Гермиона.

Молли лишь отмахивается.

— Ты слишком добра, дорогая.

Гарри заканчивает первым и относит пустые тарелки в раковину, колдуя простые чары для мытья посуды. Гермиона на мгновение впечатляется, поскольку бытовая магия никогда не была его сильной стороной. Однако Джинни сияет, и Гермионе приходит в голову, что Гарри, пожалуй, просто решил похвастаться.

— Миссис Уизли, — начинает он, как только все тарелки убраны, — мы приготовили вам подарок.

Глаза Молли искрятся.

— Ох, не стоило, родные.

— Ещё как стоило, мам, — пожимает плечами Рон, — в прошлом году только закончилась война, всё восстанавливалось, но теперь мы наконец хоть немного чувствуем, что жизнь налаживается.

Артур протягивает ладонь и сжимает руку жены.

— Молли, мы все тебя очень любим.

Гермиона воспринимает это как намёк и вытаскивает палочку, левитируя к себе спрятанный в шкафу предмет. Он обтянут тёмным бархатом, и Гермиона оставляет его возле стола, чтобы Молли могла самостоятельно открыть подарок.

Молли медленно встаёт, разговоры стихают, как будто все вокруг одновременно затаили дыхание. Она медленно направляется к бархатному свёртку и разворачивает его. Внутри — новые напольные часы из красного дерева.

Она тихо, еле слышно вздыхает и медленно поднимает руку в благоговении, нежно прикасаясь к стеклянной поверхности. На циферблате десять тонких стрелок, на каждой из которых написано имя. Вместо времени часы показывают: «Дома», «В школе», «В пути», «На работе», «В больнице», «Смертельная опасность», «В постели», «Потерялся», «В магазине».

— Мерлин, — шепчет Молли Уизли, — они прямо как мои старые часы.

Её старые часы, с которыми она никогда не расставалась, пока те не сгорели в огне. Втайне Гермиона только радовалась, что Молли не пришлось смотреть, как стрелка Фреда медленно скользит к «Потерялся».

Артур встаёт и подходит к дрожащей жене.

— Это была идея Джорджа, любимая. Мы хорошо помнили старые часы и обратились в мастерскую в Косом переулке, которая сумела их воссоздать. А потом Гермиона взялась зачаровать их, что заняло целую вечность. Оказывается, это были очень уникальные часы.

— Точно, уникальные, — говорит Молли, наконец поворачиваясь к ним. В глазах у неё слёзы. — Уникальные. Они… прекрасны. Слишком прекрасны, я не могу.

Джордж за другим концом стола медленно качает головой.

— Нет, мам. Не слишком. Ты это заслужила.

Молли улыбается.

— И ты добавил имена. Я в восторге. Гарри, дорогой, Гермиона, я всегда хотела добавить вас на мои старые часы.

— Да, — краснеет Гарри, — Рон убедил нас, что вы так и скажете.

Молли улыбается, полной широкой улыбкой, которую никто и не видел со времён битвы за Хогвартс.

— Это лучший подарок на день рождения, дорогие мои. Спасибо вам.

Она не упоминает, что практически все стрелки указывают на «Дома»: Джинни, Рон, Джордж, Артур, Молли, Гарри, Гермиона, Перси, Билл. Единственное исключение — Чарли, в одиночестве замерший напротив «Работы». Это первый раз с третьего курса, когда ни одна из стрелок не направлена на «Смертельную опасность». До чего же приятное зрелище.

Момент нарушает громкий стук за окном кухни, где восседает белоснежная сова. На мгновение у Гермионы ёкает сердце, она думает, что это Букля, вернувшаяся к жизни.

Перси подходит к окну и впускает странную гостью, расстёгивая котомку, привязанную к её лапе. Без малейшего колебания сова взлетает, и Перси недоумённо смотрит на стопку пергаментов в своей руке.

— Письма из министерства, — заявляет Перси, — причём много.

Он бросает свёрнутое письмо Джорджу, Рону, Гарри, Джинни, Гермионе и оставляет одно себе.

Письмо камнем ложится в ладони Гермионы. Оно несёт неизвестность, и девушку охватывает ужас. Она не единственная, кто его испытывает. Гарри настолько привык, что жизнь вечно преподносит ему неприятные сюрпризы, что его руки даже не дрожат, когда он самым первым ломает печать и разворачивает свой пергамент.

Пробежавшись глазами по тексту, он глубоко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Одна часть Гермионы жаждет развернуть собственное письмо и прочесть, но другая заворожённо наблюдает, как ужас и разочарование мелькают в зелёных глазах друга. Он поворачивается к Джинни, выглядя так, словно его ударили.

— Я… я не знаю, что сказать, — говорит Гарри, — я… прочитаю его. Прочитаю вслух для всех.

Тепло «Норы» рассеивается, пока он читает, и Гермионе хочется провалиться сквозь землю. Всё, чего они добились, через что прошли, вся их борьба, боль и смерть, привели вот к этому?

«Мистер Гарри Джеймс Поттер,

как вам, возможно, известно, мы сталкиваемся с тяжёлыми вызовами волшебному миру в том виде, в каком мы его знаем. За последние пять лет наша экономика упала на 73%, количество зарегистрированных студентов в школах сократилось на треть, а рождаемость ведьм и волшебников — более чем вдвое. Вдобавок ко всему, многочисленные потери, которые мы понесли во время Второй магической войны, привели страну на распутье. Стремясь возродить и омолодить наш мир, Министерство Магии настоящим объявляет о вступлении в силу “Закона о восстановлении магической нации” или ВМН.

В рамках ВМН всем свободным ведьмам и волшебникам в возрасте от 19 до 40 лет будут подобраны совместимые партнёры. Уверяем вас, что идеальных кандидатов выберут по ряду критериев, чтобы соответствовать вашей индивидуальной магической подписи. Брак между вами и вашим партнёром должен быть заключен в течение 30 дней с момента назначения. Ребёнок должен быть зачат в течение первого года брака, или, в случае, если это станет необходимым, могут быть использованы иные варианты лечения бесплодия.

Если ведьма или волшебник не могут произвести потомство, они имеют право аннулировать или сохранить брак по собственному желанию. В случае аннулирования им будет предоставлен новый партнёр. В случае сохранения исходного подбора могут быть использованы суррогатная мать или донор.

Назначенный вам партнёр будет представлен через 24 часа. Подборы уже инициированы, и людям магического мира остаётся только принять полученные имена. Мы признаём, что это трудный выбор, но для всеобщего блага от нас требуется быть стойкими.

В течение следующих 24 часов любые попытки избежать ответственности, а также заключение несогласованного брака признаются недействительным.

С уважением,

Кингсли Бруствер, Министр Магии,

Бабаджиде Акингбаде, Президент Международной конфедерации магов,

Эрнест Хоукворт, Верховный чародей Визенгамота».

Тишина, воцарившаяся после того, как голос Гарри затихает, гнетущая. Через мгновение она сменяется шелестом бумаги развёртываемых свитков. Экземпляр Гермионы лежит в её вялых пальцах, каждое слово совпадает с тем, что прочитал Гарри, за исключением приветствия, в котором написано её собственное имя.

Пунцовое лицо Артура ярче, чем волосы.

— Да как он смеет?! Как Кингсли смеет? Мы сражались с ним! Мы друзья.

— Я не думаю, что это Бруствер, папа. — Перси первым качает головой. — Думаю, у него не было выбора. Ты слышал имена подписавшихся? Этот закон поддержали Визенгамот и Международная конфедерация магов.

Гарри мгновенно поворачивается к Джинни.

— Мы сбежим. Я могу достать нелегальный портключ, и мы уйдём. Я женюсь на тебе, Джинни Уизли. На тебе — и ни на ком другом.

Улыбка Джинни омрачена слезами.

— Я тоже хочу выйти за тебя замуж, Гарри Поттер, но они не признают побега. Там ведь написано. Мы никогда не сможем вернуться домой.

Рон поворачивается к Гермионе, пока остальные начинают переговариваться. Его глаза опущены, а голос мягок:

— Гермиона, я знаю, что у нас ничего не вышло, но если бы я знал, что так произойдёт… Я бы женился на тебе.

Он действительно серьёзен. Гермиона не удивлена: Рон предан до мозга костей, и хотя они не влюблены, они искренне любят и ценят друг друга. Брак с Роном — не такой уж плохой вариант; по крайней мере, его она знает. По крайней мере, он добрый.

Ей может достаться любое имя. Чьё угодно.

— Ты не виноват, Рон, — она накрывает его руку ладонью, — мы же не знали. Уже ничего не изменить.

Это ложь, потому что в голове зреет план. Гермиона смотрит через стол на Гарри, который не отрывает глаз от Джинни. Она видела Гарри Поттера разным: взбудораженным первым полётом на метле; взволнованным и испуганным во время сражения с драконом; с запечатлённым на лице горем потери; даже неподвижным и холодным мёртвым. Она никогда не видела его таким.

Гермиона не простит министерству, если оно украдёт счастье, которое едва обрёл её лучший друг. Чего бы это ни стоило — чего бы это ни стоило ей, — она всё исправит.

Миссис Уизли, сидящая во главе стола, плачет. Это не громкие рыдания, просто тихие слёзы, стекающие по щекам. От тех тепла и веселья, которые царили в комнате всего несколько минут назад, не осталось и следа.

— Приходите завтра в пять часов вечера, — умоляет Молли, — давайте вместе откроем эти письма.

— Конечно, мам, — шепчет Рон, отказываясь смотреть на пергамент, сжатый в кулаке. Гермиона согласно кивает. Ей больше некуда идти и необходимо узнать, чьи имена получат друзья.

Билл и Флёр, вцепившись друг в друга, медленно встают, подходят к Молли и крепко обнимают её, что-то шепча на ухо. Они отправляются обратно в «Ракушку», в которой поселились после войны. Гермиона никогда раньше не ревновала их, но сейчас смотрит, как Флёр прижалась к Биллу, как он стискивает её в объятиях. Они избежали этого закона — они влюблены.

Остальные подобной радости могут никогда не испытать.

После ухода Билла с Флёр собираются и остальные, снова желая Молли счастливого дня рождения, хотя волшебство вечера исчезло. Гермиона замечает, что стрелки на часах по-прежнему указывают на «Дома», хотя кажется, будто должны переместиться.

Она обнимает Гарри и Рона на прощание, а затем с хлопком трансгрессирует и приземляется на лужайку перед большим зданием. Она бывала здесь раньше, хотя и редко. Немногие в волшебном мире имеют возможность сюда попасть, и Гермиона намерена использовать все имеющиеся у неё преимущества.

Она колотит кулаком в белую дверь, не прекращая, даже когда слышит шаги.

Лица Кингсли почти не узнать. Потный лоб изрезали глубокие морщины — следы скорби и стресса. Направленный на неё взгляд кажется холодным, как камень.

— Гермиона Грейнджер, — произносит министр нараспев, — я должен был догадаться, что ты придёшь.

Гермиона морщится.

— Кингсли, я не буду оскорблять тебя, предполагая, что ты одобрил этот нелепый закон.

Кингсли медленно закрывает глаза, на его лице отражается боль.

— Я и не одобрял. Знаешь, он и меня коснётся. В этом году мне исполняется тридцать восемь. Завтра я получу имя, так же как ты.

Гермиона медленно кивает.

— Мне жаль это слышать.

Они пристально смотрят друг на друга, пока Гермионе вспоминаются десятки встреч во время войны. Она всегда уважала Кингсли. Он далеко не дурак и всегда относился к ней как к равной.

— Если ты здесь для того, чтобы я изменил твоё имя, то я не могу. Я вообще не могу тебе помочь.

Оскорблённая таким предположением, она отвечает:

— Я здесь не ради себя, разве не понятно?

Кингсли хмурится, но тут же догадывается:

— Ах. Ну конечно. Ты здесь из-за Гарри.

Гермиона забывает собственную гордость и достоинство. Она обещала себе, что сделает для Гарри всё, и она докажет это.

— Послушай меня, Кингсли. Ты не можешь поступить так с Гарри Поттером. Ты у него в долгу. Весь волшебный мир у него в долгу. Я умоляю тебя. Делай, что должен, дёргай за любые ниточки, но убедись, что завтра он получит имя Джиневры Уизли.

Бруствер вздыхает.

— Я не могу, Гермиона, думаешь, я бы сам не попытался избежать…

— Чёрт возьми, да плевать на тебя, Кингсли, — огрызается Гермиона, не беспокоясь о том, что прерывает его. Лицо министра кривится, но ей всё равно. — Плевать на тебя. Ты взрослый мужчина, взрослый мужчина, который пережил многое, который знает, что такое счастье, безопасность и всё в таком духе. Гарри Поттер — лучший из нас, лучший во всём волшебном мире, и прямо сейчас ты единственный человек, которого я знаю, способный доказать, что Гарри не пожертвовал всем: семьёй, учёбой, друзьями, именем, репутацией, жизнью — зря. Представь, что бы сказали его родители на это? А Люпин или Сириус? Хочешь сказать, они умерли, защищая его, только для того, чтобы мы плюнули в лицо его храбрости? Не возвращай наш общий долг таким образом, Кингсли. Поступай правильно.

Слова Гермионы — ножи, и она направляет их в самое больное место. Кингсли как будто сжимается под её взглядом, и на секунду она чувствует себя виноватой. Он буквально из воздуха сотворил победу в войне, и Гермиона благодарна ему за это. И пускай сейчас его руки связаны, ей претит мысль ничего не сделать.

Он выдыхает.

— Я постараюсь, Гермиона. Но не даю никаких обещаний.

— Я не могу просить о большем. — Она кивает. — Как бы то ни было, мне жаль.

Она разворачивается на каблуках и делает всего два шага, прежде чем повернуться назад. Тёмные глаза Кингсли Бруствера наблюдают за ней из дверного проема.

— Ах да, — предупредительно шипит Гермиона, — ты должен знать, что, если завтра он получит имя, которое не принадлежит Джинни Уизли, я сожгу всё министерство к чертям. Это не угроза, это предупреждение, чтобы ты успел убраться подальше. Отдай ему Джинни, Бруствер, или готовься к войне.

С новым хлопком она трансгрессирует прочь.

* * *

Гермиона приземляется на лужайке перед домом, скрытым в тени ночи, если не считать слабого света от фонарного столба. Душа просит отдыха, и Гермиона устало ковыляет к зелёной входной двери, замечая на крыльце письмо. Она уже представляет личность отправителя, видя герб на восковой печати.

Змеи вокруг буквы «М» на этот раз еле различимы, как будто их отпечатали в спешке. Гермионе уже надоело вскрывать письма.

Она входит в дом, плотно притворяя дверь и оглядывая уютную гостиную справа и кухню слева. Всё выполнено в приглушённых, естественных тонах — это самое безопасное убежище, которое Гермиона могла создать после войны. Лампы зажигаются с помощью беспалочковой магии, и Гермиона плюхается в мягкое кресло, напоминающее ей о Гриффиндорской башне.

Она разворачивает письмо Малфоя и видит наспех написанные строчки. Гермиона не может припомнить, чтобы Драко Малфой хоть что-нибудь в жизни писал второпях. Не ответ ли это на её письмо месячной давности?

«Грейнджер,

я полагаю, ты получила письмо из министерства. Считай это предупреждение частью моего погашенного долга.

Крэбб, Гойл, Монтегю, Роули, Селвин, Долохов, Яксли, Трэверс, Руквуд, Джагсон, Эйвери или Маркус Флинт.

Если ты получишь одну из этих фамилий, хоть раз в жизни проигнорируй свою гриффиндорскую храбрость и беги. Это семьи Пожирателей смерти, и ты в опасности.

Это, конечно, не все. Если получишь незнакомое имя, будь осторожна. Не делись этим письмом ни с кем.

Искренне,

Драко Малфой».

Гермиона снова сворачивает письмо и опустошённо глядит в стену. Предупреждение Малфоя повторяется в голове, и Гермиона думает, не следовало ли ей сильнее бороться за себя. Если ей попадётся родственник Долохова, она последует совету и сбежит в горы. Бок покалывает от воспоминаний о проклятии на пятом курсе и его последствиях.

Гермиона не из тех, кто молится, но сейчас она отчаянно надеется, что получит знакомое имя. Кого-то терпеливого; кого-то, кто поймёт, почему она не сможет утром встать с постели и дрожит. Кого-то, кто мягко закрывает двери, медленно двигается и не спрашивает, где её родители.

Хотя Гермиона никогда не питала романтической склонности ни к одному из Уизли, кроме давнишней к Рону, она почти хочет получить кого-нибудь из них. Было бы легко выйти замуж за Джорджа, или за Перси, или даже за Рона. Пускай не было бы страсти, они сумели бы остаться счастливыми. Обрели понимание. Возможно, это лучший исход из всех возможных.

Слёзы наворачиваются внезапно, и Гермиона позволяет себе впасть в болезненную истерику. Колени трутся о мягкий ковёр, и она плачет так, как не плакала с самой войны. Гермиона возносит безмолвные молитвы, желая ненадолго побыть эгоистичной.

Пожалуйста, пусть это будет кто-нибудь добрый.