Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Двадцать шестое октября, 1999 год. Вторник, вечер

Драко прибывает к «Уголку Явы» ровно в пять часов вечера и обнаруживает, что Гермиона Грейнджер уже ждёт его.

На ней чёрное платье до колен, с длинными кружевными рукавами и бутонами роз. Драко осознаёт, что первый и последний раз он видел её в платье на Святочном балу на четвёртом курсе. Гермиона накрашена, а её тщательно уложенные волосы свободно спадают на плечи. Внезапно Драко радуется, что надел свою лучшую парадную рубашку.

— Грейнджер, — приветствует он и видит, как Гермиона отыскивает его взглядом. Она улыбается, что застаёт его врасплох. Едва ли она когда-нибудь улыбалась при виде него.

— Малфой, — отвечает Гермиона.

Несколько секунд они рассматривают друг друга в неловкой тишине. Драко отстранённо думает, что ему, наверное, стоит сделать комплимент ей самой или выбору её наряда, или сказать, что он с нетерпением ждал вечера. Правда это или нет, он чувствует, как тяжело это озвучивать: кажется, будто в любой момент Гермиона Грейнджер отвернётся от него.

Улыбка Гермионы медленно угасает, и он понимает, что упустил шанс, и теперь она снова смотрит на него как на дикую собаку. Предостережение, надежда, ужас — наполовину протянутая рука, то ли для защиты, то ли для ласки.

— Ну что, идём? — наконец говорит Драко.

Гермиона расправляет плечи, но не кивает, а вместо этого выпаливает:

— Я сожалею о Трейси.

Драко чувствует, как каждый мускул в его теле бесконечно напряжён, — он почти забыл, что отправил ей письмо. Письмо всего за ночь до встречи, полное информации, надежды и секретов. Драко отправил его, не успев подумать дважды, — и теперь вот она здесь, его заклятый враг, будущая жена, вооружённая и готовая к противостоянию.

Он вспоминает, как приветствовал её: «Дорогая мисс Грейнджер».

Дорогая.

— Она повесилась, — поясняет Драко. Грейнджер никак не виновата в его язвительном тоне, но он выплёвывает в неё слова, будто она лично затянула петлю.

Гермиона бледнеет.

— Трейси… покончила с собой?

— Осуждаешь её? — Он усмехается. — Министерство свело её с Маркусом Флинтом.

Грейнджер хмурит брови, и создаётся впечатление, что её огромный мозг вот-вот взорвётся.

— Я… не понимаю, — наконец признаётся она, — я думала… Я думала, Трейси и Маркус были друзьями в школе. Они же вместе учились на Слизерине.

Драко хочется её встряхнуть. Какое знакомое чувство: сколько раз в детстве он мечтал придушить её, лишь бы заглушить голос отца в голове?

Однако сейчас его отец безмолвствует. Навечно.

— Мама Трейси была маглой, — огрызается Драко.

Грейнджер замирает, её мозг — тоже. Драко смотрит, как она складывает кусочки воедино: особенно интонацию, с которой он сказал «была». Ей лучше многих известно, какие волшебные семьи служили Тёмному Лорду, и они оба знают, что Маркус Флинт гуляет на свободе только потому, что так и не заработал клейма на руке.

Далеко не из-за недостатка желания.

— Она испугалась, — бормочет Гермиона, — почему она просто… не сбежала?

Драко небрежно пожимает плечами.

— Маркус не единственная причина. Она пыталась покончить с собой ещё полгода назад.

Гермиона пристально смотрит на него, сжимая губы в тугую линию, разрезающую выражение лица. В карих глазах — неприкрытые ярость и отчаяние, и Драко наконец-то, наконец-то думает, что у них есть что-то общее.

— Чёртова война.

Он вздрагивает, не скрывая удивления от того, что проклятие из уст Гермионы Грейнджер лишает его дара речи. Ему нравится, как она говорит о войне в настоящем времени. Несмотря на то, что она закончилась больше года назад, Драко знает, что это далеко не конец. Возможно, для него война не закончится никогда. Возможно, Гермиона Грейнджер могла бы понять это чувство. Он смотрит, как она стискивает зубы, сжимает руки в кулаки, и впервые замечает, что у неё дрожат ноги.

Круциатус — собственные мысли играют с ним злую шутку.

— Давай прогуляемся, — говорит Драко и протягивает руку, предлагая Гермионе свой локоть.

Она прекращает дрожать и смотрит на его руку так, как смотрела бы на змею, — и всё же принимает её. Опускает ладонь на его предплечье, подступает ближе, и Драко делает первый шаг к ресторану.

По пути Драко размышляет о том факте, что Гермиона Грейнджер тесно прижимается к нему, повиснув на его руке. Что бы сказал Драко Малфой из прошлого? Вероятно, отреагировал бы отвращением и ненавистью. Однако Драко из настоящего, может быть, и отменный лжец, но он хотя бы честен перед самим собой. Пускай его научили ненавидеть таких, как Грейнджер, но ему никогда не удавалось сломить её, даже в детстве. Она всегда интриговала: маглорождённая, годами превосходившая его по каждому предмету. Всеми любимая, ярчайшая ведьма своего поколения и при этом маглорождённая — абсолютный парадокс. Драко помнит, каким словом когда-то называл её, и, даже невысказанная, мысль обжигает язык.

Её шрамы не заметны через кружево рукава, но Драко знает, что они всё равно там. Собственными глазами смотрел, как родная тётя вырезала буквы на её коже. Ему не нужно видеть их, чтобы прочесть слово — оно до сих пор издевается над ним в кошмарах.

— Я принёс тебе ту книгу, — говорит Драко с пересохшим горлом, — первую, от Скамандера.

Грейнджер мгновенно меняется, вспыхивая, словно свеча.

— О, спасибо! Я так ждала возможности прочитать её.

Драко понимает, что на ней браслет, который он подарил, — на том же запястье, куда лично застегнул его. И это знание облегчает в груди что-то, о существовании чего Драко и не подозревал.

В выбранном им итальянском ресторане нет ничего особенного, но Драко придерживает дверь перед Гермионой. Девушка за стойкой спрашивает, забронирован ли у них столик, и он без колебаний называет свою фамилию. Малфой. Когда-то это было предметом гордости.

Их провожают в приватную кабинку в дальнем конце зала. Здесь красиво, на столах лежат красочные бумажные меню и стоят мерцающие искусственные свечи. Гермиона непринуждённо усаживается на свободное место и аккуратно опускает локти на столешницу. При виде этого Драко ухмыляется, на мгновение представляя, в какой ужас пришла бы его мать, увидев, что локти находятся там, куда должна попасть еда.

Грейнджер шмыгает носом и убирает руки, плотно прижимая их к животу; Драко поднимает глаза и обнаруживает, что она смотрит прямо на него, в глазах читается боль. Он оскорбил её, даже не открывая свой чёртов рот.

Драко знал, что должен был принести цветы, но тогда это показалось неискренней фальшью. Насколько лицемерным нужно быть, чтобы преподнести своему некогда заклятому врагу цветы. Он даже не знает, какой у неё любимый сорт.

Они сидят в каменном молчании, пока Драко судорожно перебирает темы для разговора. В его голове роились тысячи идей, которые он вынашивал несколько дней подряд, но теперь там только чистый лист. Драко просто смотрит, как Грейнджер смотрит на него в ответ.

Однако, в отличие от него, Гермиона не косноязычна.

— Это была отвратительная книга.

— Что? — переспрашивает он в недоумении.

— Общество кентавров и их жизнь описаны абсолютно чудовищно, — продолжает Гермиона, словно не слышала никакого вопроса, — и в корне неправильно. И подумать только — волшебный мир считает, что это достоверная, точная информация!

Драко начинает догадываться, о чём идёт речь, и признаётся:

— Я очень мало знаю о кентаврах.

— Что ж, тогда можешь забыть всё, что вычитал в этой… книге, — заявляет она. — В жизни не видела подобной чепухи. Если тебе интересно, то прочитай лучше «Копыта и руки» — её написал двоюродный брат Флоренца, и это восхитительно. Я одолжу тебе свой экземпляр.

— Флоренца? — Драко потирает подбородок. — А это не он… был профессором прорицания?

Гермиона кивает.

— Да, и хотя он немного… ну, если честно, он претенциозный осёл, но его двоюродный брат — превосходный писатель.

Драко обнаруживает себя на грани хохота от её слов, но сдерживается.

— Никогда не слышал, чтобы ты так много ругалась.

Грейнджер смотрит на него, прищурив глаза.

— Ты думал, что я буду настоящей леди?

— Нет, — быстро отвечает он, — ни в коем случае. Просто мне казалось, что ты всё такая же, как тогда, на четвёртом курсе. Ну, знаешь, Золотая гриффиндорская девочка, которая никогда не попадает в неприятности.

Грейнджер заливается смехом, как будто он сказал что-то весёлое, и поднимает руку с новым браслетом, чтобы вытереть глаза. Драко недоумевает, что тут смешного, но она смеётся не над ним, поэтому он не допытывается.

— Никогда не попадает в неприятности, — улыбка так и не сходит с её лица, — я признаю, что была любимицей учителей, но да ладно тебе, Малфой, я постоянно нарушала все мыслимые и немыслимые школьные правила!

Драко приподнимает бровь.

— Назови хоть одно.

— Как насчёт того, когда я целенаправленно варила Оборотное зелье на втором курсе? Незаконно, если ты не догадался. Или, может, когда я сбегала из Хогвартса при любой возможности? Или как тебе создание тайного сообщества, единственной целью которого было изучать магию, находившуюся для нас под запретом?

— Я должен был догадаться, — Драко вздыхает, — что за этим стоишь ты.

— Да, — с лёгкостью соглашается она, — наверное, должен был.

Драко разглядывает Гермиону, крепко сжимающую руки и не отрывающую их от живота, лезет в карман и достаёт книгу Скамандера, которую принёс специально для неё. Он кладёт локти на стол в знак солидарности и проводит ими по деревянной столешнице. Гермиона нерешительно наклоняется вперёд, позволяя телу расслабиться впервые с тех пор, как села.

— Спасибо, — смущённо говорит она, — я уже давно хотела её прочитать. Полумна познакомилась с ним этим летом, представляешь? О! Я забыла тебе сказать — Полумна прислала мне сову сегодня.

— Какую?

Гермиона улыбается, и это по-настоящему нежная улыбка — Драко никогда раньше такой не видел, за исключением, может быть, нескольких лет назад, когда он наблюдал за гриффиндорцами со слизеринского стола во время обеда.

— Она написала такое замечательное письмо и приложила к нему несколько лилий. Мои любимые цветы. А ещё она упомянула, что Тео милый.

— Я же говорил, — бормочет Драко.

В ответ на это Гермиона закатывает глаза, но улыбка не меняется.

— Так вот, я тут подумала… ну, подумала, может, мы могли бы встретиться с ними как-нибудь вечером. Для, например… свидания. Как ты на это смотришь?

— Ты приглашаешь меня на свидание, Грейнджер? — Драко чувствует, как ухмыляется, и знает, что она ненавидит, когда он так делает, но никак не может придать лицу серьёзное выражение.

Гермиона недоумённо сводит брови.

— Я выхожу за тебя замуж.

От неожиданности Драко давится водой. Как он мог забыть — хотя бы даже на секунду, — как она смела́. Гермиона Грейнджер говорит всё, что ей, чёрт возьми, взбредёт в голову, и Драко одновременно завидует и ненавидит её за эту способность.

Она не даёт ему ответить, просто продолжает:

— Я имею в виду… Разве это не так? Разве не для этого ты мне его подарил? — Она потрясает перед Драко браслетом. — Потому что теперь мы помолвлены?

Официант приходит, чтобы принять заказ, и избавляет Драко от необходимости отвечать. Он так и не заглянул в меню, поэтому называет первое, что попадается на глаза, с морепродуктами, а Гермиона берёт равиоли.

Когда они снова остаются одни, тишина становится почти невыносимой под тяжестью вопроса, и Драко выпрямляет спину и вооружается всеми манерами и дипломатичностью, которые привила ему мать.

— Да, — соглашается он, — ты права. Я просто… никогда не думал, что ты будешь настолько прямолинейна.

В свете колеблющейся магловской свечи глаза Гермионы кажутся тёплыми.

— Думаю, у тебя не остаётся выбора, кроме как привыкнуть.

— Полагаю, если мне суждено жениться на гриффиндорке, я так и поступлю.

Гермиона улыбается и переводит взгляд на стол, где лежит книга Скамандера. Драко никогда раньше не шутил с ней. Хотя у него вызывает затруднение вспомнить, когда он в последний раз шутил хоть с какой-то женщиной. Возможно, с Пэнси, на четвёртом курсе. А теперь с Гермионой Грейнджер, с улыбкой смотрящей на старую книгу на другом конце столика.

Драко вдруг приходит в голову, а не пытается ли она извлечь максимум пользы из этой безвыходной, невозможной ситуации? Ненавидит ли его до сих пор, по-прежнему ли он худшее, что с ней случалось? Прокручивает ли она в голове его жестокие школьные слова, как это делает он; преследует ли её война?

Внезапно Драко снедает любопытство.

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

Он вздыхает.

— Я не идиот, Грейнджер. Я знаю, что тебе противен ВМН. И не виню тебя. Но разве ты не пытаешься его отменить?

Её тонкая рука тянется к стакану с водой, и Драко нетерпеливо ждёт, пока она сделает большой глоток. Конденсат стекает по стенке и образует кольцо на столе, они оба наблюдают за каплями воды, как будто в них содержатся все тайны вселенной.

— Да, — наконец соглашается Гермиона. — Я действительно планирую попытаться отменить Закон о восстановлении магической нации.

— Так почему? — спрашивает он. — Зачем разыгрывать этот спектакль со свадьбой?

Её взгляд становится хмурым, выражение лица мрачнеет.

— Потому что я тоже не идиотка, Малфой. Я не могу сделать всё за тридцать — нет, двадцать шесть — дней. Это может занять у меня месяцы. Может занять…

— …годы, — заканчивает он за неё.

Слово тяготеет над ними: Драко прав, и они оба это понимают.

— Министерство не позволит так легко отменить собственный закон, — говорит Драко, — а через пять лет, когда рождаемость неизбежно повысится, они сами отменят его. Торжественно объявят, что мы свободны.

Гермиона кивает, и Драко изучает её правую руку, которая лежит на столе и подрагивает. Пускай еле заметно, но тем не менее. Он привык выискивать подобные мелочи, наблюдая за тем, как дрожали длинные бледные пальцы матери, как она прижимала их к бёдрам, чтобы унять тремор. Интересно, знает ли Грейнджер, почему это происходит? Наверняка, поскольку она никогда не могла оставить ни единый вопрос без ответа, даже когда они были детьми.

— Я должна найти лазейку в течение года, — объявляет она, вырывая Драко из раздумий.

Он ухмыляется.

— Тогда, я так понимаю, ты не хочешь иметь детей.

Их разговор снова прерывается, когда приносят еду, и Драко даёт ей время собраться с мыслями. Паста вкусная, и он молча наслаждается ею.

— Дело не только в этом, — наконец шепчет она, бесцельно водя вилкой по тарелке. — Дело в том, что… дело в том, что появится много браков, в которых…

— Как у нас? — Его слова едки, и Драко жалеет, что не может вернуть их обратно в рот.

Однако Гермиона не собирается биться — она опускает плечи.

— Нет. Хуже. По крайней мере, мы разговариваем. По крайней мере, я не считаю, что ты убьёшь меня во сне. Трейси… она даже этого не поняла. Она не единственная.

Драко кладёт вилку, еда внезапно становится неаппетитной.

— Есть ещё одна маглорождённая… Терри Будро, кажется? Училась в Шармбатоне. В общем, она в паре с племянником Долохова, — тихо добавляет Драко.

Гермиона вздрагивает, когда он произносит имя Пожирателя, и Драко задумчиво прищуривает глаза.

— Неужели он… похож на… — Она даже не может закончить предложение. Незаживающая рана.

— Он не состоял в рядах Пожирателей смерти, — отвечает Драко, — но верит в то же самое. Жил в Америке во время войны.

Грейнджер снова обхватывает себя руками, почти не притронувшись к еде. Драко думает, что, возможно, было бы лучше прекратить делиться с ней информацией, отговорить от противостояния министерству. Должен ли он оградить её от этого? Разве не так должен поступать муж? Разве не так поступил бы хороший человек?

Мерлин, как он скучает по своей матери. Она бы наверняка знала, как поступить.

— Я помню, ты говорила, что он не поможет, но ты уже пыталась обсудить это с Кингсли? — спрашивает Драко, с трудом сглатывая.

Гермиона поднимает глаза, взгляд выглядит затравленным.

— Без шансов. Он мне ничем не поможет. Его самого загнали в угол.

— Он министр. — Драко практически рычит, и Гермиона в испуге дёргается назад. Она крепко сжимает кулаки, прижимая руки к груди. Драко глубоко вдыхает и усмиряет гнев. — Прости. Ешь, не отвлекайся.

Грейнджер приоткрывает рот от его извинений, и желание сказать ещё какую-нибудь резкость становится ещё сильнее. Прежде чем Драко успевает это сделать, она клацает зубами и, развернувшись всем телом, тянется за вилкой.

В тяжёлом молчании Гермиона делает три укуса, и он следует её примеру. Все так и непроизнесённые слова повисают над ними готовым опуститься лезвием гильотины.

Гермиона хватает стакан с водой, делая большой глоток, и с громким стуком ставит его на стол.

— Это потому, что я уже высказалась в свою пользу, — шепчет она, как будто делится секретом.

Драко чувствует, что хмурится, и пытается вернуть лицу нейтральное выражение, борясь за остатки самообладания.

— Что ты имеешь в виду, Грейнджер?

Она вскидывает подбородок, и Драко наблюдает, как неуверенность, мучившая её с начала ужина, испаряется. Гермиона бесстрашно смотрит на него, запрокинув голову, и его почему-то переполняет незнакомая гордость.

Храбрая гриффиндорка.

— Как только объявили о ВМН, я сразу же отправилась к Кингсли.

Драко не глуп. Хотя хочется обвинить её в попытке сменить имя, что-то в этих словах ему не нравится. Требуется пара секунд, чтобы понять, в чём причина, и вместе с осознанием приходит гнев.

— Грейнджер, — выплёвывает он, — скажи, что ты не жертвовала в очередной раз собой ради грёбаного Поттера.

Её глаза удивлённо вспыхивают.

— Откуда… как ты догадался?

— Как же это чертовски похоже на тебя. — Драко морщится. — Не знаю, чему я вообще удивляюсь. Ты — причина, по которой Поттер получил свою драгоценную Уизлетту, когда всем остальным гриффиндорцам подобрали пары с других факультетов. Поттер — причина, по которой ты застряла со мной.

— Ну, мне жаль, что ты застрял с грязнокровкой, Малфой. — Грейнджер шипит сквозь оскаленные зубы, и Драко чувствует, как отшатывается назад, словно она его ударила.

Он давным-давно понял, что не имеет никакого интереса вести проигранную войну. Слова излишни. Драко прижимает две хрустящие банкноты по пятьдесят фунтов к столешнице и медленно встаёт, чувствуя, как усталость пробирает до костей. На лице Грейнджер мелькает сожаление, но он не дает ей шанса заговорить.

Драко не повышает голоса, лишь смотрит прямо в её карие глаза.

— Я этого не говорил. Не вкладывай чужих слов в мои уста, Грейнджер.

— Малфой, пожалуйста…

— Напиши, когда придёт время жениться. — Он прерывает её и, не оглядываясь, покидает ресторан.