Терраса с видом на море (джен)

Терраса, предназначенная для трапез, была прикрыта парусиновым тентом и тоже имела вид на море — правда, для этого пришлось вырубить несколько лишних деревьев. Зато даже самое шумное застолье не могло никому помешать — жилья с той стороны не было никакого, только горы и лес. Нинетта озабоченно пересчитывала тарелки и тихонько ворчала, что в этом доме невозможно ничего знать заранее, как ни старайся.

— Успокойся, у нас же не званое мероприятие, а просто ужин, — попытался я, но всё было без толку.

— Какая разница, должен быть порядок, — строго отозвалась она. — И вообще — иди-ка глянь, устроит тебя такая паста?

— Нинетта, — улыбнулся я. — ну вот скажи, когда меня не устраивала твоя стряпня? Кто учил меня готовить?

— Ну мало ли, — её голос смягчился. — Всё равно посмотри, хуже не будет. И вино выбери.

Я абсолютно всерьёз считал Нинетту своим ангелом-хранителем, не уставая радоваться своему везению. Она появилась в нашем доме, когда мне было лет десять, и очень быстро стала полноправной частью семьи. Родители, давно перебравшиеся во Флоренцию, оставили мне её "в наследство" вместе с их римской квартирой; сперва она вырастила меня, потом нянчилась с моими детьми и, несмотря на то, что попала к нам совсем молодой, даже не попыталась создать собственную семью, навсегда прикипев к нашей. Иногда она ездила к себе на родину, куда-то под Бари, но всегда спешила вернуться, не задерживаясь там надолго. Она обладала метким и порою злым языком, зорким глазом и была по-настоящему умна, несмотря на почти полное отсутствие образования, — ну то есть она, конечно, умела читать и писать, но из всех интеллектуальных достижений человечества её интересовала только классическая музыка, и все попытки моего отца приобщить её к чему-то ещё встречались в штыки.

— Синьор Бальдассаре, — воинственно подбоченивалась она, — картинки, книжки и прочее умное — это ваше дело. А мне весело и так — с кастрюлями, сковородками и пылесосом.

Зато когда мама невзначай подсовывала ей билет в оперу или на концерт, Нинетта расцветала на глазах и ждала этого дня как праздника. А в соседнем театро Арджентино ухитрилась моментально подружиться со всеми билетёршами, и ходила туда запросто, — едва ли не чаще, чем к мессе. Подозреваю, что и месса как таковая интересовала её постольку, поскольку там звучал орган. Впрочем, как в любой нормальной итальянке с юга, набожность в ней всё же присутствовала — по-крестьянски избирательная, наивная и хитроватая, больше напоминавшая некий взаимовыгодный сговор, чем истовое служение. Если она и соглашалась кому-то служить — так это нашему семейству, вбухивая весь свой недюжинный темперамент и кипучую энергию в жизнь тех, кого считала своими. Если бы она была старше, то вполне бы сошла за классическую итальянскую бабушку, — родных бабушек я не застал, но Нинетта восполняла собой этот пробел с огромным запасом. Она могла ругаться, расстраиваться, ворчать — но её непререкаемая и бесконечная любовь ко всем нам всегда служила главным двигателем всех её поступков, и тот объём заботы, что нам доставался, нельзя было измерить никакими деньгами.

За такое можно было платить только любовью, что мы и старались делать — кто как умел, но совершенно искренне.

Короче говоря, я не стал спорить и послушно поплёлся на кухню проверять и без того отменно приготовленный ужин. Что она ещё попросила? Ах да, вино.

Пока я перебирал свои запасы, почти весь народ подтянулся на террасу, оккупировав зону с разномастными креслами и кушетками и развлекая себя подручной выпивкой. Водрузив на стол несколько бутылок выбранного вина, я присоединился к компании, обнаружив в ней пополнение — Симоне сдержал слово и приехал как раз к ужину.

— Здравствуйте, Мауро, — я пожал протянутую руку, очередной раз удивляясь, до чего же мягкая у него ладонь. — Спасибо за приглашение. Тут просто рай.

— Ну, строго говоря, это затея Стефано. Хотя я тоже рад, что вы к нам выбрались. Вас уже познакомили?

— Да, не беспокойтесь. Спасибо.

Аврора пришла со старшим братом Рикардо и изо всех сил изображала приличную девушку, чинно беседуя с Розиной. Бель по свойски болтала с Кьярой и старательно не смотрела в нашу сторону — надо будет сказать ей, что это уже чересчур. В конце концов, можно и не выносить свою неприязнь на всеобщее обозрение так очевидно. Подошёл Сильвио, я представил ему Симоне, мы заговорили о каких-то пустяках.

— Папа! На минутку — хочу познакомить тебя с нашим соседом. Вот, это Джанлука — он историк и философ из Пизы.

Стефано появился со стороны сада, за ним шёл давешний молодой человек с соседней виллы, и я наконец-то разглядел его как следует. Лет двадцать пять-двадцать семь, среднего роста, коренастый и складный, с копной курчавых волос, правильными чертами и внимательным взглядом выпуклых тёмных глаз.

— А это мой отец... — начал было Стеф, но молодой человек его перебил. В голосе явно слышалось удивление.

— ...синьор Мауро Коста. Ну надо же, как тесен мир!

Я поднял брови.

— Мы знакомы?

— Простите, — широко улыбнулся гость, — это я от неожиданности. Нет, мы незнакомы, конечно, но я вас знаю. В прошлом году вы читали у нас краткий курс лекций по реставрации в качестве приглашённого профессора, а потом вели семинар. Я был на всех четырёх встречах.

— У вас — это в Пизе? — уточнил я. — Да, было дело... но Стефано сказал, что вы философ. Каким боком вас занесло на мой курс?

— Я изо всех сил пытаюсь усидеть на двух стульях, — ещё шире улыбнулся он, крепко пожимая мне руку. — Или даже на трёх... занимаюсь всяческой историей — философии, религии и архитектуры.

— И как сидится? — поинтересовался я. Занятный малый — неудивительно, что сыну он приглянулся. Стефано тоже бредил историей во всех её видах, и особенно всякими древностями.

— Ну... напряжённо, — признался Джанлука. — Зато интересно. Не сказать, чтобы прибыльно, но это уже другой вопрос. Пока аспирантство не кончилось, можно и потрафить своим настоящим пристрастиям, а там уж как сложится. Я так рад, что Стефано меня позвал — я и не думал, что у меня такой знаменитый сосед.

— О да, — с иронией заметила Розина. — Мауро у нас и впрямь широко известный в узких кругах. И любимец студентов всех мастей — вон, даже в Пизе его и то знают, оказывается.

— Поклёп, — хмыкнул я. — Из студентов тут только Симоне, что ты выдумываешь. Остальные меня боятся.

— Ну так и Бель твоя студентка — какая разница, что бывшая, — возразила Розина, подходя к нам и протягивая Джанлуке стакан с чем-то красно-оранжевым — то ли кампари, то ли аперолем. — И она-то уж точно тебя не боится, скорее очень даже наоборот, да и Симоне на страдальца не похож. Так что не пугай нашего соседа зазря.

Вот зараза. Как у неё получается вставлять всем шпильки, даже не замечая? Бель чуть не поперхнулась своим джин-тоником, но стоически взяла себя в руки.

— Не обращайте внимания, — небрежно заметил Сильвио, вроде бы обращаясь к Джанлуке, но глядя при этом на Бель. — Моя жена порою бывает ужасно завистлива. Это мимолётно и быстро проходит, но факт есть факт. Ей просто не даёт покоя мысль, что во времена её студенчества Мауро ещё не преподавал, и ей такого внимания не обломилось, поэтому ребятам от неё и достаётся. Правда же, дорогая — дело ведь в этом?

Розина сверкнула глазами на мужа, Бель благодарно улыбнулась, дети сдавленно захихикали.

— Сильвио, ты прекрасен! — заявил я и чокнулся с ним своим стаканом.

— Я знаю, — ухмыльнулся он краешком рта.

— Справились, да? — Розина притворно надулась и смахнула с ресниц несуществующую соринку. — Вдвоём, на одну женщину, как не стыдно... вон, даже дети смеются над матерью.

— Знаете, синьора, — неожиданно влез Джанлука, участливо понизив голос, — знаете, как историк, могу вас уверить — мужчины во все времена были такими грубыми и неотёсанными... прекрасным дамам постоянно от них доставалось. Но это вовсе не значит, что они вас не любят.

Ай да сосед. Я не выдержал и заржал в голос — впрочем, как и все остальные.

— Вы — мой рыцарь, Джанлука, — торжественно объявила Розина, отсмеявшись. — Только такие люди, как вы, и примиряют меня с суровой действительностью.

Тот шутовски поклонился, изобразив рукой какое-то замысловатое коленце, и все опять покатились со смеху.

Короче говоря, за стол все переместились уже в совершенно расслабленном состоянии, как бывает, когда в компании нет чужих, и не нужно никаких усилий для поддержания комфортной обстановки. Где-то внизу шумело море, за кустами надрывались цикады, еда была вкусной, а вино прохладным и освежающим.

— Ох, как же я облопалась, — выдохнула Кьяра, откидываясь на спинку стула. — Нинетта, а десерт будет?

— Ты же облопалась.

— Ты не понимаешь, — авторитетно заявила мне Бель. — Десерт — это другое. Он складывается в отдельное место, и помещается всегда.

— Вот именно! — кивнула моя дочь. — Бель знает, что говорит. Так будет?

— Будет, конечно, — отозвалась Нинетта. — Давай-ка, принцесса, помоги мне с посудой. Заодно и растрясёшь немножко.

— Я помогу! — вскинулась Бель.

— Сиди, девочка, не прыгай — вон ещё Аврора есть... отдыхай.

Бель посмотрела на меня, я прикрыл глаза — сиди, мол, всё в порядке. Нинетта отчего-то всегда очень жалела Бель, и неоднократно пыталась намылить мне шею, что я зря морочу девочке голову. "Сообразил бы уже наконец, что она не Розина, которую не переедешь, что бы не случилось. Бель не виновата, что пожиже тебя будет, с ней надо бережней... а ты как всегда — гнёшь своё, и хоть бы хны. Остолоп."

Может, и так — но уж какой есть. Что-то незаметно, что Бель это не устраивает. Но иногда я всё же вспоминал ту выволочку, и старался обращаться с ней аккуратнее.

На том конце стола Симоне увлечённо беседовал о чём-то с новым соседом, и Стефано тоже было явно интересно, но сидящий рядом Рикардо — брат Авроры — начал откровенно скучать. Стеф поколебался и ткнул его в бок — пошли?

— Пап, мы пойдём ко мне, побренчим?

— Ради бога.

Я тоже вылез из-за стола и сделал жест Розине — сигаретку? Она кивнула, долила себе вина и присоединилась ко мне — мы отошли подальше, чтобы не дымить остальным в нос.

— А девчонки запали на этого новенького, — заметила она, принимая от меня зажжённую сигарету и с удовольствием затягиваясь. — И Кьяра, и Аврора. Ну, Аврора-то понятно — она перья распускает на всё, что движется и что в штанах, это несерьёзно, просто рефлекс, ей бы со Стефом не оконфузиться. А Кьяра действительно заинтересована.

— Новое лицо, — пожал плечами я.

— Не скажи, — задумчиво протянула Розина. — Новое-то новое, но он и впрямь интересный. Умница, воспитанный, но не пресный — вон какую сценку сыграл вначале, и это не было ни плоским, ни неуместным. Студентик твой тоже потёк, кстати.

— Симоне? В смысле — потёк? — удивился я. — Они там чего-то про первые века христианства обсуждают, кажется. Это ж его тема почти — конечно, он завёлся.

— Во-первых — про митраизм, если точнее, я ближе сидела, а во-вторых — наивный ты, синьор профессор, — фыркнула Розина.

— Так тем более! — отозвался я. — Митраизм — как раз то, чем он занят и от чего у него просто крыша едет — он даже сюда припёрся раньше дня рожденья из-за очередной архивной бумажки, с этим связанной... погоди, почему наивный?

— Потому что крыша у него едет не только от митраизма, — терпеливо объяснила моя бывшая жена. — Джанлука ведь симпатичный, а твой Симоне, при всей очевидной чувствительности, отнюдь не падок на девочек. Допёр?

— Да ну брось, — отмахнулся я. — Что за ерунда, Розина. Тебе бы только скандальчик какой найти, что за манера, ей-богу.

— При чём тут скандальчик? — удивилась она. — На что мне этот твой Симоне сдался? Подумаешь, диковина. Мне наплевать, что там да как — я что вижу, то и говорю, а ты знаешь, что глаз у меня намётан.

Я только пожал плечами. Личная жизнь студентов меня всегда интересовала чуть меньше, чем никак, и Симоне не исключение — тем более что он никогда не отличался ничем вызывающим.

— Не помешаю? — я так удивился замечаниям моей бывшей жены, что и не заметил, как к нам подошёл Джанлука. — Просто я тоже курю, а за столом неудобно. Ужин, кстати, чудесный — так всё вкусно... я и не припомню, когда в гостях меня так потрясающе кормили. Какая у вас семья замечательная — я думал, таких уже и не бывает.

— Присоединяйтесь, — кивнул я. — Это всё наша Нинетта — если бы не она, то мы бы являли собой кучку легкомысленных раздолбаев, всё делающих кое-как.

— Это точно, — поддакнула Розина. — Можете мне не верить, но когда вот он, — она потыкала пальцем мне в плечо, — меня выгнал, то в первое время мне больше всего не хватало именно Нинетты. Я не успевала ни пожрать, ни прибраться, ни вообще организовать себе хоть что-то, похожее на нормальный режим.

— Он вас выгнал?! — Джанлука сделал большие глаза, застыв над горящей зажигалкой и даже забыв прикурить. — Он?!

Как ни странно, Розина сказала правду, хотя сейчас я уже сам с трудом в это верил.

— Брехня, — ухмыльнулся я. — Не верьте ей. Слухи о моём злодействе сильно преувеличены. Что же до Нинетты — да, она наше солнышко, весь дом на ней держится. Стефано и Кьяру она вырастила — из нас так себе родители, прямо скажем.

— Ну почему, ты как раз был вполне нормальным, — великодушно возразила моя бывшая жена. — И есть, собственно. Ну да Джанлуке это вряд ли интересно... а скажите — вот Стефано говорил, что вы книжку пишете. О чём?

— Ну, книжка — это сильно сказано, — чуть смутился сосед. — Хотя может и книжка получится... как пойдёт. Это очень странный стык всего... если в двух словах — про обряды инициации в древнем мире. Имеется в виду Греция и Рим, конечно, шире я не смогу — просто не владею темой. Про их связь с философией и религией, про формирование иерархии посредством этих самых посвящений — иерархии социальной, политической, духовной, какой хотите. Смысл, цели и задачи этих обрядов, их объяснение... как-то так.

— Амбициозно, — заметил я. — Может быть очень интересно... я не специалист, в отвлечённых понятиях не силён. Я практик, как вы знаете, но даже то, что мне известно посредством работы с памятниками, предполагает огромный пласт информации... вы не боитесь, что он вас просто расплющит?

— Боюсь, — улыбнулся Джанлука. — Но кто не пытается, тот не выигрывает. Вам ведь тоже, наверное, было страшно, когда вы начинали?

— Конечно, ещё как. Ну что же — здоровые амбиции вещь хорошая, — согласился я. — Кстати — Симоне, возможно, будет вам полезен, он прилично разбирается в митраизме, просто горит этим. Там полно всякого, что связано с посвящениями разного рода.

— Да, вы правы, — кивнул Джанлука. — Он меня поразил своей увлечённостью... прямо болен своим делом человек. Согласился помочь мне, за что ему большое спасибо.

— Болен — это вы верно отметили, — усмехнулся я. — Так что советую всё же делить его восторги и утверждения, его порою крепко заносит. Он всего год как у меня в группе, но я уже наслушался.

— Он разве реставратор?

— Теперь уже да, но изначально он археолог. Попал ко мне случайно, решил сменить кафедру, перевёлся на реставрацию и угодил в мою группу.

На самом деле, история, предшествующая попаданию Симоне ко мне, была жутковатой, но я не хотел вот так сразу делиться ею с фактически незнакомым человеком. Захочет — сам расскажет. То, что его увлечение порой попахивало истерией, было ясно как день, и по вполне понятной причине. Он в прямом смысле слова чуть не лишился жизни год назад.

Начиналось всё вполне безобидно. Мой коллега по Сапиенце, профессор и довольно известный археолог, получил разрешение от папской комиссии по священной археологии на исследования в одном из комплексов римских катакомб. В катакомбах копали постоянно, то тут, то там, и неисследованного всё равно оставалось достаточно — денег на это, как водится, было гораздо меньше, чем объектов потенциальных раскопок. Профессор сам нашёл спонсоров, договорился со всеми инстанциями, что само по себе было непросто, и, как часто бывало в таких случаях, привлёк к работам своих студентов — всех, кто захотел участвовать. Вызвались трое, среди них был и Симоне. Речь шла о продолжении исследования одного из крупных комплексов на старой аппиевой дороге — там было несколько ярусов, и сеть коридоров представляла собой запутанный лабиринт. Часть была раскопана и законсервирована давно, туда даже пускали туристов, однако оставалось немало участков, где работы ещё и не начинались. Задача была интересной, для студентов-археологов особенно, а уж о таких фанатиках всяческих античных древностей, как Симоне, и говорить нечего. Я знал о полученном разрешении от самого профессора — мы случайно пересеклись тогда в университете, и он поделился.

А спустя некоторое время произошла трагедия. Каким-то непонятным образом в одном из коридоров произошло неожиданное обрушение, похоронив под собой трёх человек — одного студента и двоих из рабочей бригады. Те двое погибли, а студент выбрался изрядно пострадавшим, но всё же живым — это и был Симоне.

Потом было длинное разбирательство, суды, и руководителя отстранили от работ — хорошо хоть не посадили — а сами работы, конечно, свернули. Само собой, проблем у него возникло изрядно, и в университете в том числе, — такие вещи всегда тяжело бьют по репутации, не говоря уж о том, что стоят немалых нервов. Не думаю, что в случившемся была его вина, скорее всего это была просто трагическая случайность, — на всех публичных слушаниях он клялся, что не сдвинулся ни на сантиметр в опасную сторону, и все нормы и правила соблюдались неукоснительно. Все фото и записи свидетельствовали о том, что он говорит правду, коллеги его дружно защищали, поэтому для него всё кончилось не так уж плохо — и всё равно это был серьёзный удар, ведь двое рабочих погибло, и никакими страховыми выплатами их было не вернуть. В результате он уволился из Сапиенцы и уехал из Рима — потом я слышал, что его взяли в один из университетов где-то на юге.

Замену на его место быстро нашли, а Симоне выписался из больницы и перевёлся на кафедру реставрации, где и попал под моё начало. Сперва ему было трудно — пришлось навёрстывать то, чему его не учили, но он был упёртым, вдумчивым и невероятно работящим — временами довольно назойливым, надо признать, но тем не менее вызывающим к себе уважение. Спустя некоторое время выяснилось, что он без ума от памятников, связанных с митраизмом, и я даже показывал ему кое-какие места, закрытые для общего посещения. В свободное время он рыскал в архивах, пытаясь найти наводки на ещё не найденные митреумы, мечтая однажды заняться этим всерьёз. Я изо всех сил удерживал его от самодеятельности — ещё не хватало, чтобы он опять куда-нибудь вляпался — но совсем остужать его пыл не спешил. В конце концов, именно такие безумцы весьма часто делают серьёзные открытия.

Симоне стал бывать у нас дома, и там подружился со Стефано — мой сын тоже был страстным поклонником всяких древних камней, и охотно слушал рассказы на эту тему. Потом они начали вместе лазить по всевозможным руинам — разрешённым к доступу, конечно, — и у них даже появилось нечто вроде соревнования по поиску новых интересных мест в окрестностях Рима. Поначалу я старался контролировать эту неумеренную прыть, но убедившись, что ничего опасного не происходит, расслабился. Стефано вообще был довольно разумным — насколько так можно сказать о красавце-акселерате с шилом в известном месте — он был способным, хорошо учился и умел ладить с людьми; при всём этом какая-то отсечка на совсем уж опасные глупости у него в голове имелась. Хотя на фоне Кьяры — вот уж кто был флегмой в кубе — Стефано, конечно, выглядел куда более шебутным, чем она.

Но всю эту длинную подноготную я новому соседу объяснять, конечно, не собирался.

— Десерт! — послышалось из-за стола.

— Пошли, — Розина поспешно потушила сигарету и встала с кушетки. — А то Нинетта обидится, что все разбежались.

Мы двинулись за ней.

Хотелось спросить Джанлуку о том, как он тут появился, и что вообще за история с этой закрытой много лет виллой, но я решил не торопить события. Судя по всему, он тут надолго — ещё успеется.

Абрикосовая кростата благоухала почище жасмина — пожалуй, Бель была права, что такой десерт невозможно проигнорировать, даже если совершенно сыт. Сильвио тянулся уже за третьим куском, и даже мальчишки снова вернулись к столу — спальня Стефа выходила на эту сторону, а мы так шумно выражали свои восторги, что они, видать, почуяли, что могут остаться без сладкого.

— Это разврат, — почти простонала Розина, отщипывая ещё один крохотный кусочек с общей тарелки.

— Не кроши, возьми нормальный кусок! — возмутилась Нинетта, но по голосу было слышно, что она вовсе не сердится.

— Не могу. Хочу — но уже некуда.

— Кофе все будут? — поинтересовался я, выбираясь из-за стола. Кофе я всегда приносил сам — почему-то у нас было так заведено, отец тоже так делал.

— Мауро, давайте я помогу, — предложил Симоне, но я отмахнулся.

Трапеза почти кончилась — народ лениво тянул кофе, неугомонная Нинетта гремела ка кухне посудой. Симоне и Бель поменялись местами — он подсел ко мне, чтобы наконец-то поделиться своими изысканиями, а она заговорила с Джанлукой.

— Понимаете, Мауро, я нашёл ещё одно указание о том, что примерно на этом месте во втором веке были казармы. В целом это не новость, но локация плавает, и на мой взгляд, вариантов расположения два. И я уверен, что...

На том конце стола у кого-то зазвонил телефон, и Симоне умолк на полуслове.

— Да, — с некоторым удивлением проговорил в трубку Джанлука. — Да, Джанлука Габбьяни — это я. А что случилось?

Все разом замолчали, беззастенчиво уставившись на него. По выражению его лица было очевидно — что-то не так.

— Хорошо, я приеду, — с сомнением проговорил он. — Не думаю, что это чем-то поможет, я плохо их знаю, имел дело в основном с их старшим. Но если вы говорите, что это необходимо... говорите адрес, я запомню.

— Что такое, Джанлука? — кажется, Бель первая успела с вопросом.

— Ерунда какая-то, — сосед выглядел озадаченным. — Это из полицейского участка звонили и просили приехать срочно. В баре на пляже случилась драка, в которой участвовали люди, что ремонтируют виллу... или возле бара, я не очень понял. Двум моим рабочим сильно досталось, одному так и вовсе жёстко — голову пробили, руку сломали... в общем, они в больнице. Их старший — ну, который прораб — уехал сегодня на несколько дней в Рим, и потому они назвали моё имя и телефон, я всей бригаде его дал на всякий случай. Надо ехать.

На пляже возле бара? Уж не последствия ли это той самой беседы с Бруно, свидетелем которой я невольно стал?

— О господи. Съездить с вами? — предложил я.

Джанлука замялся.

— Да нет, неудобно... спасибо, Мауро, я сам. Простите, что невольно подпортил вечер.

— Поезжай с парнем, — безапелляционно заявила незаметно подошедшая Нинетта, чувствительно ткнув меня в спину. — Чего ты спрашиваешь, сам, что ли, не понимаешь? Поезжай-поезжай, он тут без году неделя, а тебя все знают. А ты не спорь!

Это уже в сторону Джанлуки.

— Поехали, — поднялся на ноги я. — Не отказывайтесь, Нинетта права. Мало ли что там ещё выплывет...