Терраса с видом на море (джен)

— Ммм... — Бель потёрлась носом о моё плечо и перекинула руку поперёк груди, не давая подняться. — Может, ну его? Не поедешь? Ну Мауро, воскресенье же...

Я осторожно вывернулся из-под её цепкой ладошки и сполз с кровати.

— Спи. Я быстро обернусь, на дорогах сейчас пусто.

Разумеется, не поехать было нельзя — я и так извёлся ожиданием воскресенья. Прокручивая в голове варианты предстоящей встречи, я не смог окончательно выбрать какую-то определённую схему поведения, и даже тему беседы представлял весьма смутно. Я точно знал, что хотел бы сказать сам, но не имел ни малейшего понятия, позволят ли мне это сделать — и ещё сложнее было угадать то, о чём собирается говорить со мной синьора Варезе.

Дорога действительно была пустой, и я выбрал самый короткий маршрут — через два часа я уже ставил машину на набережной Тибра неподалёку от Фламиниевых ворот. До назначенного мне времени оставалось минут десять.

Ну посмотрим, кто кого удивит сильнее.

Мизансцена у квартиры повторилась точь-в-точь — горничная открыла передо мною дверь ровно в десять утра. Хозяйка дожидалась меня в том же кабинете и даже в том же самом кресле — разве что платье было другое, но клюка была при ней, и неподвижная маска лица тоже ничуть не переменилась.

— Доброе утро, синьор Коста.

— Доброе, синьора Летиция.

— Как вы догадались?

— О чём?

Находясь рядом, я то и дело начинал говорить как она — отрывочными ошмётками нормальных фраз.

— О том, что имеете дело с ворами и мошенниками.

— При всём уважении — это вы имеете с ними дело. Я просто оказался достаточно близко, чтобы это разглядеть.

Она съела этот наезд, даже не поморщившись.

— Меня вы тоже причисляете к ним?

— У меня мелькнула такая мысль, не скрою. Особенно после того моего звонка, когда вы не стали меня слушать. Но потом вы позвонили сами, и сами же вернулись к неудобной и скользкой теме. Зачем бы вам вновь привлекать к ней внимание, если вы в чём-то замешаны?

— Сбить со следа? — предположила она, задумчиво склонив голову набок. Ей-богу, это был самый человеческий жест, что я у неё до сих пор видел.

— Слишком сложно, — возразил я. — Да и кто я такой, чтобы меня так усиленно путать. Любопытствующий реставратор, которому надоело сидеть на террасе и смотреть на море.

— Вы деятельны, а не просто любопытны. Впрочем, неважно. Вы верно поняли подоплёку моего звонка. Ваш застал меня врасплох, Моро в этот момент сидел в шаге от меня. Я потратила несколько дней, подумала и проверила кое-что. И потом позвонила сама. Так как вы догадались? Мозаика?

— Да, но не только. Она стала последней каплей. Поначалу мне не понравился Филиппо, — вернее, то, как он ведёт работу. Да и сам он, признаться, тоже, особенно после знакомства с вами — потому что он настолько же не подходил вам, как вы не подходите ко всему вот этому, — я махнул рукой, указывая вокруг. — Параллельно я увидел у вас мозаику, как две капли воды похожую на мою, и меня это весьма удивило — ведь было ясно, что коллекция не публичная. Но главным на тот момент было именно несоответствие, о котором я только что упомянул. И я задумался — где же мотор у всей этой затеи с ремонтом? Было очевидно, что это не вы — ваша была только идея — и уж конечно, не Филиппо. И тогда я предположил существование буфера, который и двигает всё дело — причём буфера толкового и способного генерировать собственные идеи. И который как-то помогает вам сосуществовать со всем тем, что вас окружает.

— И которому я доверяю.

— Разумеется. Однако тогда я ещё не понимал масштабов происходящего — до тех пор, пока не выяснил, что моя мозаика — подлинный антик. У меня есть официальное заключение экспертизы, которое автоматически делает вашу вещь фальшивкой.

— Но вы не кинулись открывать мне глаза, — с некоторой иронией заметила она.

— Нет, потому что в этом деле замешан один мой близкий знакомый — тот, что мне эту мозаику подарил. Я должен был понять его роль.

— Поняли?

— Пока нет — вернее, не до конца. Пока что я не могу ни оправдать, ни обвинить его — он знаком с мошенниками, но не факт, что участвует в их махинациях. Что не отменяет того, что вас, простите, дурят, причём довольно давно — с прошлой осени точно.

Она поджала губы и задумалась. Я молчал, понимая, что сделал всё, что мог. Только она могла теперь решить, верить мне или нет. И если решит поверить, то это будет очень крутой разворот внутри себя, на который надо осмелиться.

— Клаудио Моро я знаю больше десяти лет. Он лечил моего мужа и сильно облегчил его последние годы. Вас я вижу второй раз в жизни. Почему я должна верить вам, а не ему?

— Вопрос риторический, я полагаю. Вы ничего мне не должны.

Она чуть нахмурилась и пристукнула палкой.

— Я уже говорила вам про зеркало. Не трудитесь.

— И не думал. Я готов помочь, но уговаривать вас не стану.

На этот раз она замолчала минут на пять. Я терпеливо ждал.

— Хорошо. Спрашивайте.

Неужто получилось? Мне казалось, что передо мной покачиваются чаши чутких аптечных весов, и я боялся даже пальцем пошевелить, чтобы не нарушить столь призрачное равновесие.

— Когда Моро начал проявлять интерес к коллекции?

— Почти сразу, как узнал о её существовании.

— Когда это было?

— Муж умер два года назад. Сюда Моро впервые попал в позапрошлом году.

— Минутку, — нахмурился я, — но как же так? Разве он не навещал своего пациента?

— Мы жили не здесь. Наша квартира — напротив, через площадку. Прадед оставил нам весь этаж. Эта стояла закрытой после смерти отца. Он хранил всё это и понимал истинную ценность. Я настолько же далека от искусства, как вы — от медицины. Кроме того, здесь было слишком много семейной истории, которую я ненавижу. Я хотела избавиться от всего этого, просто сдав в музей. Моро удержал меня от поспешных решений. Постепенно я поняла, что он был прав.

Она умолкла, явно устав от такой длинной тирады, и я выдержал небольшую паузу.

— Моро помогал вам с продажей каких-то вещей из коллекции?

— Нет. Я ничего продавать не стала. Моро убедил, что коллекция ценна как коллекция, пусть даже и такая нелепая.

— Это действительно так, хотя в большинстве случаев от продажи разрозненных вещей можно выручить больше. Он предложил вам помощь, чтобы разобраться с содержимым?

— Потом да. Сперва он помог мне с продажей второй квартиры. Этот бедлам — последствия. Впрочем, я привыкла.

Так вот в чём дело... если здесь сложены вещи из двух квартир, одинаковых по площади, то неудивительно, что тут ногу некуда поставить. И теперь понятно, откуда взялись все её средства — апартаменты в таких домах стоят баснословных денег.

— Зачем вы её продали? Чтобы отремонтировать виллу?

— Зачем — не ваше дело. Нет, идея с ремонтом возникла позже. Её подсказал Моро.

— Когда?

— Прошлой осенью.

Вот оно! Видимо, в том каталоге нашлось много интересных сведений, и не только о коллекции в римской квартире...

— То есть о существовании дома он знал и раньше, но идея возникла лишь осенью?

— Да. Затея с ремонтом — тоже афера?

— Я в этом убеждён.

— В чём она состоит?

— Если говорить о вещах в квартире, то это очевидно. Получив в руки каталог, он понял, что представляет собой коллекция. Пользуясь тем, что вы не знаете её содержимого, он постепенно подменяет подлинники копиями — так, как случилось с мозаикой. Насколько я понимаю, у него свободный доступ в дом?

— Да. У него ключ. Мне бывает нужна помощь.

— Он возит что-то на экспертизу?

— Иногда. Судя по заключениям, большинство из проверенных вещей — копии.

— Теперь уж конечно, — не удержался я. — И проверяет он наверняка то, что представляет наибольший интерес. Заключения у вас есть? Я могу взглянуть?

— Позже. Что ему нужно на вилле?

— То же, что и здесь. Там есть вещь, которая принесёт очень солидные деньги, даже если продажа будет серой. А она несомненно будет серой — высунуться на нормальный рынок он с таким не посмеет. Разумеется, если это подлинник... но судя по их активности, это именно подлинник.

— Скульптура?

— Да, тавроктония. Когда я последний раз заходил, они собирались её демонтировать — я сказал, что это не нужно, никакой серьёзной реставрацией там и не пахнет — правда, тогда я считал её копией, пусть и качественной. Тем не менее, они очень занервничали, и Филиппо прикрылся вами — сказал, что вы разрешили отправить её в реставрацию. Это верно?

— Да.

— Остановите его. Остановите как угодно, иначе вы её лишитесь. Её вывезут, и...

О господи. Вот я баран... как же можно было не додуматься раньше? И ведь ходил-гадал два дня, что за история такая... ну точно, идиот как есть. Яхта, лодка, Бруно... да они даже до Рима её не довезут, сгрузят на чью-то яхту и всё, концов не найти! А потом слепят на коленке более-менее приличную копию и вернут на место... если уже не слепили.

— Синьор Коста!

Говорил Бруно или нет, когда нужна лодка? Вроде не говорил...

— Синьор Коста!

Вчера Джанлука упомянул, что скульптуру сняли, но пока не вывезли... наверное, в выходные никто из местных не согласился корячиться...

— Синьор Коста!!! Да что с вами?

И резкий стук палки — он и привёл меня в чувство.

— Простите, синьора. Кажется, я знаю, как именно они собираются это провернуть. Если вы сможете дозвониться Филиппо сегодня — звоните, и останавливайте к чертям эту перевозку. В противном случае нам с вашим внуком ничего другого не останется, как лечь поперёк двери и вызвать полицию.

Несколько секунд она с заметным интересом изучала мою взволнованную физиономию, после чего саркастически осведомилась:

— Вы действительно ляжете?

— А куда деваться. Не отдавать же её этим мародёрам.

Удивительно, в её взгляде действительно проснулся живой интерес — казалось бы, нормальная человеческая эмоция, но она так контрастировала с её обычным поведением, что я даже слегка растерялся.

— В чём дело, синьора?

— Вы меня удивили.

"Вы тоже", хотел сказать я, но удержался. Она поизучала меня ещё некоторое время, а потом потянулась за лежащим на столике телефоном.

— Филиппо? Ты на вилле? Приезжай. Да, сегодня. К шести вечера. Да, обязательно. Ничего, работы подождут. Ты хочешь поспорить? Ну и не спорь. До встречи.

Она сбросила звонок и набрала другой номер.

— Клаудио? Да, доброе утро. Нет, всё хорошо. Зайди вечером, будь добр. Филиппо приедет, хочу обсудить кое-что. В шесть. Да, ты успеешь. Хорошо, до вечера.

— Могу я узнать, что вы им скажете? — осторожно осведомился я.

— Нет. Вы поставили задачу, я буду её решать. Как именно — не ваше дело.

Определённо, это её любимая фраза.

— Я тоже позвоню, вы позволите?

Кивок. Я вытащил свой телефон.

— Джанлука, доброе утро! Да, я в Риме. Вот что — проследите за тавроктонией, только аккуратно. Да, просто проследите, чтобы в течение дня они никуда её не умыкнули. Филиппо, скорее всего, будет сегодня не в духе... ах вообще нет? За материалами? Понятно. Нет, всё в порядке, просто не расслабляйтесь там. Не за что. Давайте, до встречи.

— Филиппо на вилле нет, уехал за материалами, так что, скорее всего, сегодня они ничего не предпримут, — объявил я, закончив разговор.

— Я поняла. Внук в курсе ваших изысканий?

— Конечно. Собственно, он единственный, кто знает все детали.

— Почему вы не пошли в полицию?

— А что я им расскажу? И главное — сделать так, чтобы не светить вашу коллекцию и вас, у меня не получится. А вы мне своего согласия на такое не давали.

— Возможно, вы его получите. Скоро.

— Ну вот когда получу, тогда и...

— Совсем скоро, — перебила она, быстро глянув в глаза и тут же отвернувшись. — Теперь уходите. У меня мало времени.

Времени для чего? Сейчас и одиннадцати ещё нет. Впрочем, кто знает, чем она собиралась сегодня заняться...

— Вам вечером не понадобится моя помощь? — на всякий случай спросил я.

Она еле заметно усмехнулась.

— В чём именно? Молоть языком? Нет, благодарю. Когда будет нужно, вам сообщат. Спасибо, что согласились приехать. Всего хорошего.

Меня выставили в той же безапелляционной манере, в какой и требовали моего приезда, но спорить с нею было бессмысленно. Я попрощался и вышел; настроение было тревожным и напряжённым. Было совершенно ясно, что она задумала какой-то решительный шаг, не оставив никакой возможности в это вмешаться.

Я не спеша добрёл до машины, но садиться не стал — вышел на набережную и облокотился о парапет. Река изрядно обмелела — последний месяц дождями не баловал, и сквозь зелень воды просвечивало песчаное мелководье. У берега копошилось семейство уток — подросшие птенцы забавно копировали мамашу, по очереди ныряя, а потом отряхиваясь и вертя шеями. Лёгкий ветерок летнего бога Пана шуршал в ветках прибрежных кустов, будто это он сам гладил их своей шершавой ладонью.

Благолепие и тишина, ленивое воскресное утро.

И что же мне теперь делать? Просто вернуться и ждать новостей? Беспомощность и недоумение, от которых я вроде избавился после первого разговора с отцом, вновь подняли головы. Ну нет, так не пойдёт. Это мы уже проходили.

Я полез в карман и достал телефон, попутно прикидывая, с чего начать. Набранный номер долго не отвечал, и я уж решил отключиться, когда на том конце взяли трубку.

— Сальгари.

Голос был басовитым и сиплым, будто бы его обладателя только что разбудили.

— Доброе утро, синьор Сальгари. Простите, что беспокою в воскресенье. Меня зовут Мауро Коста, я реставратор. Синьор Гварди должен был предупредить обо мне.

— Да, помню. Чем обязан?

— Мне нужен ваш совет. Ну или чтобы вы просто согласились меня выслушать. Я попал в ситуацию, которой не вполне могу управлять, потому как она всё отчётливей приобретает криминальный оттенок, а я в этом профан, и могу наломать дров.

На том конце хмыкнули и шумно откашлялись — кажется, я и в самом деле его разбудил.

— История, как я понимаю, не коротенькая.

— Я могу в общих чертах описать её хоть сейчас, по телефону.

— Не надо. Где вы находитесь?

— Возле Фламиниевых ворот.

— Поезжайте в одиннадцатый район, виа Теодора семнадцать, улица вдоль реки. Только посмотрите по карте, так не найдёте.

— Уже еду. Спасибо.

Самонадеянно решив, что карта мне, коренному римлянину, уж точно ни к чему, я перебрался на тот берег и просто поехал в нужном направлении, срезая все причудливые изгибы Тибра. Доберусь до указанного района, а там будет видно.

Однако в навигатор всё же пришлось заглянуть — неподалёку от реки улицы с нужным названием не было и в помине. И когда она всё же нашлась, я понял, о каком месте говорил комиссар.

Подобных кварталов в Риме осталось немного, но они всё-таки были — чуть подальше от старого центра, но гораздо ближе к нему по духу. Когда-то почти все берега были такими — за совсем небольшим исключением, только подтверждающим правило. Река здесь текла свободно, ни о какой набережной не было и речи, и в этой зелёной прибрежной зоне шириной не больше полутора сотен метров стояли старые частные домики. Почти у каждого был свой выход на берег, кто-то даже держал лодку, а сама виа Теодора была обычным просёлком, не видавшим асфальта — разве что кое-где попадались куски, отсыпанные гравием. Чужих здесь не водилось — пока я соображал, куда попал, меня с любопытством разглядывало несколько человек из-за ближайших заборов. Кроме того, по ней не было сквозного проезда — один из участков выпирал так, что оставалась лишь узкая тропка для пешеходов, и нужный мне дом, конечно же, находился с той стороны. Пришлось сделать крюк: вернуться наверх, на нормальную городскую улицу, проехать весь квартал и снова спуститься на этот просёлок, но уже с противоположного края. На доме, недавно выкрашенном сочной красной терракотой, обнаружилась табличка с номером семнадцать, — я кое-как приткнул машину возле видавшего виды трёхдверного Паджеро и позвонил в дверь.

— Сюда, синьор Коста, — хозяин вывернул из-за угла дома с кружкой в руках и указал на калитку. — Заходите.

Комиссар Сальгари производил впечатление узловатого крепкого дерева — примерно моего роста и возраста, с пегими — будто пыльными — бешено курчавыми волосами и яркими голубыми глазками на загорелом лице. Во всём его виде неуловимо читалось что-то крестьянское — такое же незамысловатое и основательное.

— Я деревенский, — тут же подтвердив моё предположение, усмехнулся он, глядя, как я озираюсь по сторонам. — Поэтому при первой же возможности организовал себе жильё, максимально приближенное к детским привычкам. Кофе хотите?

— Не откажусь.

Он исчез в доме, принёс мне кофе и махнул рукой в сторону реки:

— Пойдёмте на берег. Выходные бывают редко, а от сидения в четырёх стенах я просто зверею.

Мы миновали небольшой, но довольно ухоженный сад, и вышли к реке. В тени больших раскидистых деревьев стояла простая садовая мебель, и ветки свисали к воде, будто нарочно укрывая нас от любопытствующих.

— Райские кущи тут у вас.

— Вроде того.

Сальгари сделал жест — садитесь, мол, — сам плюхнулся в соседнее кресло, сунул в рот сорванную соломинку и безмятежно уставился на воду.

— Я вас слушаю.

Я вдохнул поглубже и заговорил. В отличие от всех прежних бесед на эту тему — и с отцом, и с Сильвио — я не прятался за отвлечёнными фразами и говорил как есть, максимально точно перечисляя факты и события, попутно снабжая каждое своими соображениями. Он кивал, иногда уточнял детали, но почти не перебивал, позволяя вывалить без помех всё, что я сочту нужным. Наконец я добрался до сегодняшней встречи, описал сам разговор, поделился своими сомнениями насчёт предстоящего вечернего визита и после этого умолк.

— Перекурите, — посоветовал Сальгари, дожёвывая свою травинку. — Значит, так...

Он отвлёкся от созерцания пейзажа, переменил позу, отбросил остатки соломинки и повернулся ко мне.

— Прежде всего, скажу сразу — дела подобного рода не моя епархия. Я занимаюсь убийствами, нападениями и прочим членовредительством, опасным для жизни. Но в данном случае это не имеет значения — вы пришли за свежим взглядом, и потому извольте. Во-первых, само по себе изготовление копий никакое не преступление, оно становится мошенничеством только тогда, когда эту копию умышленно пытаются выдать за оригинал при продаже. А у вас нет никакой информации о подобных сделках, и за руку этого Моро поймать не на чем. Во-вторых, замена экспонатов коллекции с подлинников на копии тоже недоказуема, поскольку официальной экспертизы коллекции не проводилось, и этот старый каталог тоже не доказательство — мало ли кто чего насочинял сто лет назад. Даже если там и правда, то за сто лет всё могло быть десять раз заменено до Моро. Фальшивые, как вы считаете, экспертизы, что он делал — это вроде бы кое-что, но на самом деле, тоже ерунда — он легко открестится, заявив, что эксперт мухлевал за его спиной, а он был не в курсе. Эксперт, кстати, тоже открестится — мало ли кто что утверждает о якобы имевшихся подлинниках. В-третьих — спереть ту вашу статую они теперь вряд ли сопрут, раз вы погнали такую волну, и сама хозяйка намерена остановить перевозку. Не говоря уж о том — и это самое существенное — что до тех пор, пока сама хозяйка коллекции не захочет затеваться с разбирательством и не заявит в полицию, никакого дела никто не откроет. Вы тут никто, и звать вас никак. Это я сказал очевидное, и вы, полагаю, вполне в состоянии и сами прийти к тем же выводам.

— Да, но есть ещё моя мозаика, — возразил я. — Которая совершенно точно подлинная.

— Минутку, — вскинул ладонь Сальгари. — Одну минутку. Ваша мозаика, вроде бы, действительно выпадает из картины, но на самом деле выпадает даже не она — выпадает тот человек, который вам её принёс. Вы рассказали о нём меньше всего, хотя должны были бы сделать на него упор — потому что он то единственное, что может стать доказательством сговора. Причём вам для этого никто не нужен, никакая полиция — вы знаете его лучше всех. Да он практически ходячее доказательство, неужели вы не видите? Его надо брать и трясти как яблоню, пока из него не посыплется информация, а вы его бережёте как не знаю что... можете мне объяснить, почему?

Я вздохнул. Он, чёрт возьми, был прав, но не объяснять же ему, что мне просто жалко парня.

— Сейчас вы мне скажете, что вам его жаль, — ухмыльнулся Сальгари. — Ну извините — или вам его жаль, и пусть всё идёт своим чередом, или уже давайте доиграем в сыщика-реставратора по полной программе.

— Я понимаю, о чём вы, но его невозможно просто трясти, — качнул головой я. — Он истерик. Любой чрезмерный нажим сорвёт его с катушек окончательно — и проку не будет, и с ним самим потом возиться придётся. Тем более что он только в себя пришёл после аварии, я же говорил.

— А кто сказал, что надо трясти "просто"? — пожал плечами Сальгари. — Вы же изобретательны, вон чего навертели... вы лучше других понимаете, как он устроен, вам и карты в руки. Спровоцируйте его. Придумайте ход, который заставит его всё вам рассказать. Есть же что-то, чего он ни за что не допустит — костьми ляжет, но помешает... сами сказали — он истовый и истеричный. Судя по типу характера, что-то такое должно быть.

Я задумался. Интересная мысль... чего же Симоне ни за что не позволит? Чем его напугать?

— Мне кажется, я знаю, что можно попробовать. Если он в курсе махинаций, но сам в них не участвует — а я уверен, что не участвует — то он ни за что не позволит увезти тавроктонию с виллы. Он помешан на древностях, просто языческий ужас испытывает, что с ними может что-то случиться.

— Вполне, — кивнул Сальгари. — Может сработать, попробуйте. И если он расколется, вот тогда звоните мне, везите его в Рим, я дёрну ребят из соответствующего отдела, и все подробности под запись. Тогда из всего этого и впрямь может что-то выдуриться... но муторное дело будет, ох муторное...

— Послушайте, — перебил его я. — Меня только сейчас стукнуло — после того, что вы сказали по поводу Симоне. Кажется, я понимаю, что собирается делать синьора Летиция. То же самое — провоцировать. Она умная женщина, хоть и со странностями... она тоже должна сообразить, что сейчас уличить всю эту шайку не на чем. Она будет провоцировать Моро и его подельника на какие-то резкие, рискованные и откровенно незаконные действия, чтобы их можно было поймать, и доказательства были бы железные. Недаром она мне сказала — я дам вам разрешение связаться с полицией, и очень скоро.

— Опасно, — нахмурился он. — Да они пристукнут её просто, и всё — два здоровых мужика и старуха. Если она умная, как вы говорите, должна же понимать.

— Вы её не видели, — возразил я. — Это генерал в юбке... и этот генерал внезапно понял, что крупно ошибся в своих адъютантах. Она ни за что не отдаст ход полиции, первый шаг непременно сделает сама, а уж потом подключит помощь. Она даже меня выставила... хотя будь я полицейским, то, возможно и не выставила бы.

— Будь вы полицейским, она бы вас вообще не впустила, — хмыкнул Сальгари. — У вас не было бы шанса даже знакомство свести, как я понял. Чужие у неё не ходят.

— Тоже верно... и что делать? Чёрт, я правда волнуюсь.

— Ничего вы больше не сделаете. Запретить человеку принимать у себя гостей никто не может. Ну не дежурить же у неё под окнами... Где, кстати, она живёт?

— У Фламиниевых ворот, я от неё сразу к вам приехал.

— Моя зона... — задумчиво протянул Сальгари. — Сбросьте-ка мне её адрес на всякий случай. И дайте знать, что там у вас выйдет с парнем вашим. Вообще — держите в курсе, раз уж я в это ввязался. Как мне кажется, рвануть может где не ждём, и в любой момент.

— Хорошо. Спасибо вам.

— Не на чем. Пойдёмте, провожу вас.

Он довёл меня до калитки, крепко пожал руку, и мы распрощались. Я вырулил на верхнюю улицу, повернул в сторону выезда на Кастель Романо, и довольно быстро выбрался за пределы Рима — воскресный трафик был не в пример будничному.

Отец был прав — я был практиком. Невозможность выстроить чёткий план конкретных действий раздражал меня больше всего; когда же появлялась хоть какая-то внятная схема, я чувствовал несказанное облегчение. Вот и сейчас — казалось бы, почти ничего не переменилось, но разговор с Сальгари позволил выпутаться из унылой тины всевозможных "если" и "может быть", чему я не мог не радоваться. Единственное, что продолжало тревожить, так это синьора Летиция и её вечерняя встреча, но с этим, как справедливо заметил комиссар, я ничего поделать не мог.

Ну что же, займёмся тем, что доступно, — то есть Симоне.

По возвращении я неожиданно обнаружил, что обитателей в доме прибавилось. Помимо Бель, приехали Розина и Сильвио, и я мысленно ругнулся на себя — ну конечно, мы же договаривались, а я упустил, что уже воскресенье, и оттого не предупредил Нинетту о комнате. В общем-то, они были не то чтобы гости, и потому никаких накладок не случилось, но Нинетта, разумеется, не преминула мне высказать всё, что думала по поводу моей безответственности. Остаток дня полетел кувырком, все бегали купаться, галдели, Джанлука водил импровизированную экскурсию в свой дом — короче говоря, время до ужина пролетело совершенно незаметно. Я выжидал — надо было угадать момент, чтобы правильно подать информацию о вывозе тавроктонии, и Симоне это точно услышал, а потом, попозже, забиться в какой-нибудь тихий угол и рассказать Джанлуке все перипетии сегодняшнего дня.

С первой задачей мне невольно помогла Розина, — с наслаждением поглощая сочный стейк, она между делом спросила:

— Джанлука, а что будет с той вашей скульптурой? Она интересная. Вы решили её оставить здесь?

— Да, бабушке ещё только скульптуры в её квартире не хватало, — усмехнулся он. — Вы бы видели, сколько там всего... синьор Мауро видел, знает.

— А зачем тогда её сняли?

— Скульптуру сняли? — поспешно вклинился Симоне. — Сняли с постамента?

— Под реставрацию, — успокоил его я. — Синьора Варезе распорядилась отвезти её в Рим, в мастерскую, чтоб в порядок привели. Я сперва возражал, но потом пригляделся — в принципе, резон есть. Насколько я знаю, завтра должны упаковать и отправить. Так, Джанлука?

— Да, кажется, так, — не очень уверенно отозвался сосед. — Вроде Филиппо про понедельник говорил. Он, правда, уехал, но завтра должен вернуться. Без него всяко никто не станет затеваться — он за неё отвечать будет, если что случится.

Общий разговор свернул на какую-то другую тему, а я исподтишка наблюдал за Симоне. Памятуя его нездоровье, к нему никто не цеплялся, — вид у него был весьма бледный и взволнованный, а уж после моей реплики он совсем спал с лица, еле-еле досидев до конца застолья.

— Парень, ты что-то совсем плохой, — зорко глянув на него, заметила Нинетта. — Иди-ка спать, дружок... то, что купался сегодня, может, и на пользу, но сейчас ты явно устал.

— Да... пожалуй, пойду, — согласился он, безуспешно пытаясь поймать мой взгляд. — Спасибо всем за компанию... доброй ночи!

— Доброй ночи, Симоне!

— Выздоравливай давай!

— Давай, спокойной ночи!

Он потоптался ещё возле стола, понял, что выцепить меня никак не удастся, и ушёл. Я выдохнул — пусть помучается и созреет, затевать разговор сейчас слишком рано.

— Джанлука, — позвал я, когда народ, прикончив десерт и кофе, потихоньку начал расползаться по комнатам, — не уходите. Мне есть что рассказать о сегодняшнем дне.

— Я так и понял, — кивнул он. — Никак дождаться не мог, извёлся прямо.

— Пойдёмте поглубже в сад — не хочу, чтобы кто-то случайно услышал.

Мы обосновались на каменной скамье на самом краю обрыва — внизу шумело море, в воздухе висела последняя слабая нота почти отцветшего жасмина. Июнь постепенно менял краски и запахи, уступая дорогу верхушке лета.

— Ну что сказала вам бабушка?

И я ещё раз подробно пересказал всю беседу, присовокупив к этому отчёт о беседе с Сальгари.

— Теперь я понял, почему вы так подробно всё объясняли про вывоз тавроктонии, — кивнул Джанлука. — Вы хотите вынудить Симоне к действию?

— Да хоть к чему-нибудь, — в сердцах кинул я. — К действию, к разговору, к признанию — хоть к чему-то конкретному. Комиссар прав — стоит только в кадре появиться Симоне, как наползает туман и возникают недомолвки.

— А вы их не любите, — из-за темноты было не разобрать, но судя по голосу, он улыбнулся. — Вы знаете, Мауро — только не обижайтесь! — вы вдруг напомнили мне бабушку. Я не знаю, в чём... но в чём-то вы определённо похожи. Может, поэтому она вас и приняла.

— Бес его знает, — пожал плечами я. — Но то, что она мне поверила, было для меня удивительно.

Телефонный звонок показался таким пронзительным, что впору было испугаться — я глянул на экран и поспешно нажал кнопку, предчувствуя нехорошее.

— Синьор Коста? — голос Сальгари звучал мрачно.

— Слушаю, комиссар.

— Считайте, накликали мы с вами... теперь у меня есть работа.

— В каком смысле? — голос непроизвольно сел, и я поспешно прокашлялся. — Простите... так что случилось?

— Труп случился — в аккурат по указанному вами адресу.

— Что?!

— Не пугайтесь, синьора Варезе цела, — поспешно добавил он. — Тут несколько неожиданный замес вышел... вы не могли бы приехать? Но только тихо, чтобы новость никому у вас там не просочилась — особенно тому вашему парню. Да, и внука прихватите с собой — он в любом случае нужен.

— Хорошо, едем.

Я отключился.

— Я слышал, — потрясённо пробормотал Джанлука. — Ужас какой... кто же?

— Не знаю. Поехали.