Динамит господина Нобеля (гет)

Эбигейл проплакала всю ночь и весь следующий день, все время до похорон она провела в одиночестве и только острее ощутила, как ей не хватает мистера Томпсона. Повсюду в доме были его жестянки с жевательным табаком, начатые бутылки виски, жир, которым он натирал конскую сбрую, патроны, с грохотом катающиеся в ящиках бюро, и книги о горных разработках, покрытые пятнами от сэндвичей, — но теперь оставалось только мертвое тело, закрытое в гробу и размещенное до времени похорон на обеденном столе.

Эбигейл казалось, что это было чудовищное зрелище, он был так заперт и зажат там — никогда бы он не потерпел такого при жизни. Она проплакала целый час над каким-то карандашом, которым мистер Томпсон что-то обводил и зачеркивал в схемах, расчерченных для него инженером Уайтом. Ей показалось, что она нашла на этом чертеже тот самый штырь и тот самый взрыватель, и она не могла сдержать слез, хотя, утерев их и прочитав ключ, поняла, что смотрела даже не тот участок шахты, на который было нужно. Она много думала и о последних словах мистера Томпсона, о том, что они друг друга не любили — и она знала, что это была правда, и ей становилось невероятно грустно, что такой хороший человек ушел бы — и никто не плакал бы о нем, и никто бы не помнил его.

— Мистер Томпсон был человек большой души, — рассеянно сказала миссис Ланг, специально приехавшая из города, чтобы утешить ее. Она невольно покосилась на выставленный на столе гроб. — Но он, конечно, был большой оригинал.

Это так разозлило Эбигейл, что она почти закричала, что ее муж был прекрасным человеком и как же можно говорить о нем такие гнусности, а потом дала миссис Ланг понять, что ей здесь больше не рады, и поклялась, что больше никогда не будет принимать ее у себя.

Она сидела за столом одна, едва притулив кофейную чашку сбоку от лакированной стенки гроба, и читала газету месячной давности, только чтобы снова не заплакать. Все эти истории из жизни знаменитых стрелков, хитроумие агентов Пинкертона и ограбления поездов — какая это все была гадость и глупость. Эбигейл перевернула последнюю страницу и увидела вдруг небольшую заметку “Черные копатели наступают!”. В заметке рассказывалось, как эти люди воровали тела из могил, платили врачам и гробовщикам, чтобы знать о недавно умерших, дежурили около госпиталей и приютов, только чтобы дождаться, пока кто-нибудь испустит дух. Это было настолько отвратительно, что она вынуждена была выплюнуть кофе обратно в чашку. Тогда ей вспомнились и слова доктора Форда, который утверждал, что тело ее мужа представляет медицинскую загадку и что поэтому его непременно постараются украсть. Ей стало дурно, она поднялась и начала ходить из угла в угол, нервно хрустя пальцами. Она не расслышала даже, когда служанка привела в столовую инженера Уайта, и заметила его, только когда он в третий раз повторил свои извинения:

— Простите, что я врываюсь к вам в такой момент, — он смотрел куда-то сквозь нее, по-видимому, изнемогая от неловкости. — Вы не могли бы, пожалуйста, передать мне счета, которые мистер Томпсон подписал три дня назад.

Эбигейл растерянно смотрела на него, не понимая, о чем он говорил.

— Простите, но зарплата нужна работникам…

Она вдруг вспомнила о кипе бумаг на столе у ее мужа и рассеянно попросила служанку принести их. Ее мысли были очень далеко, в тот момент ей рисовалось, как удальцы с прокуренными лицами будут вытаскивать ее мужа из могилы и как потом медицинские стервятники покромсают его на куски — и она от души желала смерти этим преступникам.

— Да, благодарю вас, все здесь…

Эбигейл снова посмотрела на инженера Уайта, и ей вдруг вспомнилось, что он был начальником подрывных работ.

— Вы должны помочь мне, — сказала она.

Уайт, конечно, кивнул, и тогда она со спокойным достоинством сказала, что ей нужно устройство, которое разнесло бы на песчинки любого, кто попытался бы вытащить тело из гроба.

— Что вы говорите? — растерянно переспросил Уайт, которому показалось, что он ослышался.

Эбигейл предложила ему сесть за стол, и он неловко устроился слева от нее, хотя, наверное, не знал, зачем соглашается. Гроб мистера Томпсона стоял прямо перед ним, и он всеми силами избегал смотреть на него, делая вид, что ничего необычного не происходит.

— Могу я предложить вам чашечку кофе?

Уайт растерянно кивнул и, когда служанка принесла ему чашку, старательно пристроил ее так, чтобы край блюдца ни за что не коснулся стенки гроба.

— Как обустроить такой взрыватель, чтобы он сработал, если бы кто-то попытался похитить тело моего мужа? — спросила Эбигейл, не отрывая от него взгляда и пытаясь зачем-то светски улыбнуться.

— Но зачем, ведь вы можете нанять сторожа…

— Я не могу положиться на сторожа, он не сможет быть там всю ночь — или преступники могут навредить ему и прогнать его.

Эбигейл отпила из чашки, не мигая и не отводя глаз от мистера Уайта, чтобы убедиться, что он наконец начал понимать ее опасения.

— Мне хотелось бы, чтобы эти люди пострадали, — пояснила она. — Если они решились на такую подлость, то заслуживают возмездия.

Мистер Уайт глотнул кофе, но поперхнулся и закашлялся, а потом с легкой тоской посмотрел на дверь.

— Знаете, вы можете соединить кремниевый замок с леской, — заметил он. — И если эта леска оборвется, то замок сработает.

— Вы разметите для меня схему? — Эбигейл все еще пристально смотрела на него.

— Думаю, подобный механизм должен найтись у вашего мужа…

Он думал уходить, но Эбигейл, конечно, упросила его сперва найти нужный чертеж.

Гроб оставался стоять на обеденном столе, и крышку не открывали, чтобы не пугать гостей. Эбигейл стояла возле него, отстраненно принимая соболезнования. На похороны приехало достаточно много людей, больше всего тех, с кем она была немного знакома в городе, но почти никого, кто хорошо знал бы мистера Томпсона — только мистер Уайт и другие инженеры, державшиеся отдельно от всех остальных. Даже миссис Ланг вернулась и, выслушав ее извинения, понимающе улыбнулась и пожала ее руку. Они приехали, чтобы поддержать ее, а вовсе не оплакать ее мужа — и Эбигейл это расстроило до слез, хотя она была благодарна им.

Появился и ассистент хирурга по имени мистер Донован — она не знала, почему вдруг решила тогда пригласить его. Он подошел к ней и сжал ее руку, сказав что-то вежливое, и она могла бы ответить ему так же, как и всем остальным, но почему-то из всех людей ей хотелось заговорить с ним.

— Спасибо, что вы приехали, — заметила она.

— Я рад вашему приглашению, — мистер Донован немного помолчал, раздумывая, продолжать или нет. — Простите меня, я приехал, потому что подумал… Я не ожидал, что здесь соберется столько людей.

Эбигейл горько усмехнулась.

— Не обманывайтесь, они здесь не ради моего мужа. Они не так хорошо знали его и, наверное, говорили бы, что он был странным человеком, если бы не боялись обидеть меня.

Сказав это, она вдруг почувствовала, что поделилась слишком многим, но, к ее облегчению, мистер Донован слушал ее совершенно серьезно.

— В последнее время мне начало казаться, что смерть все воспринимают равнодушно. Я тоже, — неожиданно признался он. — Ваши слезы очень удивили меня.

Эбигейл посмотрела на него с удивлением, но он, кажется, не шутил, ему хотелось знать, почему она плакала.

— Мне не хотелось, чтобы все забыли о нем, — просто ответила она. — Не хочу, чтобы вся его жизнь осталась только надписью на могильном камне.

Он посмотрел на нее и почему-то улыбнулся.

— Вам кажется, что я не в себе? — с досадой спросила Эбигейл. — Что он оригинал и глупец и его все равно никто не помнит, а я только зря сотрясаю воздух?

— Вовсе нет, — он внимательно смотрел на нее, и ей почему-то стало вдруг тепло и захотелось говорить с ним еще и еще.

— Вы можете что угодно сказать, я не отступлю, — ее слова почему-то были такими, как будто он спорил с ней. — Они все здесь думают, что я сошла с ума, но это они настоящие сумасшедшие, — ей казалось, что на глазах снова выступают слезы. — Моему мужу не нужны были эти соболезнования, он не переносил всего этого. Но они все равно будут говорить свои вежливости, потому что им все равно, что он хотел, они не понимают, что о них будут говорить точно так же, когда они умрут, или просто слишком боятся признаться себе в этом.

— Вы правы, — неожиданно заметил мистер Донован, — это они настоящие сумасшедшие.

Эбигейл отвернулась и вытерла слезы, ей вдруг показалось, словно с ее груди подняли камень.

— Вы тоже, — заметила она.

— Я тоже, — согласился мистер Донован. — Но, когда я умру, мне хотелось бы, чтобы вежливости в этом не было.

— Вы хотя бы знаете об этом. Как и я. Я тоже сумасшедшая. И я виновата… — она как-то всхлипнула, не сумев закончить. Она так давно не могла сказать все, что ей хотелось, даже когда мистер Томпсон был жив, что совсем разучилась делать это. Она зачем-то схватила мистера Донована за руку и посмотрела прямо в глаза. Он тоже смотрел на нее, и она никак не могла прочитать этого взгляда, казалось только, что в груди у нее затрепетали крылья.

— Скажите, то, что доктор Форд рассказал о похитителях тел, это правда? — наконец спросила она, не понимая больше, о чем говорить.

Мистер Донован кивнул и отвел глаза, почему-то показавшись виноватым.

— К сожалению, так. Тела необходимы для изучения анатомии и практики в хирургии, но нет никаких способов получить их законно. Даже университет часто покупает тела, не слишком беспокоясь об их происхождении.

— Вы тоже покупали тела?

— Разумеется, — неожиданно просто признался он.

Эбигейл сначала подумала, что не могла слишком осуждать его и других докторов, но потом вдруг разозлилась на себя за это и вместо этого сказала:

— Моего мужа эти дельцы не получат. Я позабочусь об этом.

Она побоялась, что мистер Донован теперь уж точно посмотрит на нее как на кого-то, кто не владел собой от скорби, но он только слушал, и ей захотелось говорить дальше.

— Те, кто попробуют, обязательно поплатятся, — заметила она, больше чтобы успокоить саму себя. — Я начиню гробницу динамитом, и тогда каждый, кто попытается забрать моего мужа, будет наказан.

Мистер Донован смотрел на нее совсем без иронии и, кажется, полностью поверив ее словам — и ей стало легче от того, что кто-то верил, что у нее получится.

— Вы начините гробницу вашего мужа динамитом? — от ужаса миссис Ланг уронила бокал, и глаза ее расширились. — Это же потревожит его даже хуже, чем...

Эбигейл развернулась к ней, невероятно злая оттого, что ее подслушали, да еще и позволяли себе говорить глупости.

— Ему бы это понравилось гораздо больше, чем ваши притворства над его гробом, — процедила она.

Миссис Ланг пыталась защищаться и убеждать отказаться от безумств, но Эбигейл это только больше выводило из себя.

— Вы не уважаете покойного и никогда не уважали. Вы назвали его "оригиналом"! — почти кричала она. — Какая это гнусность!

В конце концов миссис Ланг бежала едва ли не в слезах, и Эбигейл, довольная собой, мысленно поклялась навсегда отказать от дома этой негодяйке.

— Ваш муж был счастливым человеком, — неожиданно произнес мистер Донован.

Эбигейл почему-то показалось, что он и правда так думал, и на душе у нее потеплело.

Адамс стоял возле стены и делал вид, что слушает гостей, поочередно произносивших речи, хотя на самом деле думал о разговоре с девушкой Эбигейл. Сперва он невольно улыбался, вспоминая огонь в ее глазах и с каким увлечением она говорила обо всем, и то, что она рассказывала обо всем именно ему, и как взяла его за руку, и как они посмотрели друг другу в глаза. А потом смысл ее слов вдруг затянулся у него поперек горла как петля висельника. Она собиралась начинить могилу динамитом, чтобы каждый, кто попытался бы украсть тело, поплатился бы за это. Ему даже вспомнилось, что, подходя к дому, он увидел двоих работников, вытаскивающих из сарая коробки, чтобы, когда все соберутся ехать на кладбище, все было готово. На мгновение он даже почувствовал странное облегчение из-за того, что его план не нужно было исполнять, но потом вдруг отчаяние снова охватило его, ведь, если он не достал бы денег, его жизнь была бы закончена…

— Эй, — Ривер неожиданно похлопал его по плечу. — Ну что?

Он проник на похороны, сказавшись внучатым племянником дяди матери первой жены покойного, и для такого случая обрядился в страшно потрепанный черный костюм, который был слишком мал для него.

— Все отменяется, — сказал Адамс. — Могила будет начинена динамитом.

— Динамитом? Они совсем с ума съехали…

Ривер подошел к гробу и остановился, уставившись на закрытую крышку.

— Тогда надо жмура сейчас брать…

— Нет, — Адамс встал рядом с ним, чтобы остановить его, если он, не дай бог, задумает воплотить свою идею в жизнь.

— А как? — Ривер шмыгнул носом. — Хочется, чтобы разорвало к черту?

— Вокруг люди.

— А что? Сейчас пойдут к пастору — отвлекутся, значит, — он ненарочито протянул палец к крышке гроба и слегка приподнял ее. — Тут не заперто. Мы потом крышку прикроем, они и не заметят ничего.

Его глаза прытко осматривали столовую, выискивая пути к отступлению.

— Только еще надо со жмура всю одежку стащить… — глубокомысленно добавил он, — забирать его в чем мать родила.

Адамс смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.

— Зачем? — выдавил он.

Ривер покровительственно хмыкнул и потер руки.

— Слушай, доктор, ты не понимаешь в этом, значит, мотай на ус, — он уставился на Адамса. — Заберешь одежку — воровство, будут судить. А если только тело — ничего, считай, не будет.

— Ты предлагаешь, — Адамс выдохнул, пытаясь успокоиться, — раздеть его здесь, у всех на виду, и тащить через весь дом?

— Я говорю, сейчас они отвлекутся, — такой невозмутимости можно было позавидовать.

Эбигейл позвала гостей в гостиную, и столовая медленно начала пустеть. Ривер смотрел за этим как кугуар, дожидающийся в засаде.

— Нет, — Адамс едва ли не положил руку на крышку гроба. — Мы и двух шагов отсюда не сделаем. И как его нести?

— Ковер, — Ривер слегка покрутил носком ботинка. — Ты что думаешь, я дурак тебе?

— Он весит по меньшей мере полторы сотни фунтов, а с ковром…

— Я бизоньи туши грузил.

Ривер тут же схватился за крышку и попытался открыть ее, Адамс навалился всем весом, чтобы помешать ему. Какое-то время они молча боролись, пытаясь оттолкнуть друг друга.

— Прекрати, мы не… — шипел Адамс, старательно пытаясь лягнуть Ривера под столом. — Нас увидят непременно…

— И что с того, они тут чай стрелять не начнут.

— Начнут… Тебя убьют прежде, чем ты хотя бы шаг сделаешь вместе с твоим ковром.

— Дурак ты, доктор… — шепотом огрызнулся Ривер, что есть силы наступив Адамсу на ногу.

Неизвестно, чем бы это закончилось, но в гостиной снова послышались шаги, и они оба вынуждены были сделать вид, что просто мирно беседуют. Старушка преклонных лет торопливо прошла через столовую, одарив их подозрительным взглядом, и скрылась где-то в коридорах.

— Я говорю тебе, — снова зашептал Адамс, — лучше динамит испортить, чтобы взрыва не было, понимаешь.

— Как так испортить? Как ты узнать собрался, что он порченый?

Ривер снова набросился было на крышку гроба, но старушка прошла обратно в гостиную, сжимая в трясущихся руках монокль на цепочке, заставив его снова принять непринужденную позу.

Адамс смотрел на него самым убедительным взглядом, на который был способен.

— Пошли, — сказал он. — У них тут склад, в сарае. Я видел, как они ящики грузили возле него.

Ривер неохотно согласился, и они молча пересекли сад и вошли в сарай с жестяной крышей. Перед этим сараем громоздилась стопка из трех ящиков, приготовленных для дела, внутри же ящики разнообразной взрывчатки громоздились до самого потолка. Ривер присвистнул.

— Они что, путь в ад собрались прокопать? — он усмехнулся. — И что делать, доктор?

Адамс рассматривал приготовленные коробки — в них были аккуратно сложены завернутые в бумагу цилиндры с хвостом из фитиля. Он с трудом уговорил Ривера втащить их обратно в сарай, чтобы не ковыряться у всех на виду.

— Надо заменить динамит на что-нибудь…

Потом Адамс вдруг заметил, что на одной из коробок был намалеван чудовищного вида клоун и написано “Фейерверки” — внутри располагались завернутые в бумагу цилиндры, отличающиеся от таких же цилиндров динамита только колпачком на конце и примотанной сбоку палкой.

— Отдерем это, пересыпем сюда, — с пониманием кивнул Ривер, заглянув через его плечо.

Они уселись рядом и принялись за дело. В этот момент снаружи послышались шаги — кто-то шел, чтобы забрать динамит.

— Закончи, пока я тут… — прошипел Адамс и бросился к окну.

Кое-как умудрившись перелезть через подоконник и посадив хорошую зацепку на брюки, он обежал вокруг сарая и окликнул двоих работников как раз тогда, когда они уже готовы были отрыть дверь.

— Прошу прощения, — сказал он, быстро приближаясь к ним. — Вы не скажете, где хозяин? Мне назначено.

Один работник нахмурился, а второй пожал плечами:

— Умер хозяин.

— Он сам писал мне четыре дня назад, — разыгрывая непонимание протянул Адамс. — Я только что из Нью-Йорка. Вы хотите сказать, что я зря…

— А вы что здесь делаете? — первый работник осмотрел его с подозрением. — Дом там, если уж вам назначено.

— Там какое-то празднество, и никто не отрыл мне.

— Похороны, — усмехнулся второй работник.

— И с кем мне говорить тогда? — в притворном негодовании спросил Адамс, от души надеясь, что Ривер не сидит там без дела.

— Я не знаю.

— Идите к Уайту.

В этот момент Адамс, к собственному ужасу, увидел как из-за приоткрытой двери сарая высовывается рука.

— Где я могу найти мистера Уайта? — выдавил он, каждую секунду ожидая, что работники обернутся.

— Он в доме должен быть. Там и спросите.

Рука махнула ему и исчезла.

— Благодарю вас, — выдавил Адамс и, деревянно развернувшись, направился обратно к дому.

Ривер встретил его возле крыльца очень, по всей видимости, довольный собой и сказал, что все сделано.