От ненависти до... любви? (гет)

Увидев, что его так напугало, я пошатнулась. Мгновенно оказавшийся рядом друг помог мне сесть на диван. То, что я видела, было... странно. В моей памяти слово в слово всплыли те несколько строк, которые я прочла когда-то о подобном проявлении магии — а то, что это именно оно, сомнения не вызывало.

— Гермиона, скажи, что то, что я сейчас вижу — всего лишь галлюцинация, — попросил Рон.

Подняв голову, я увидела, что он был бледен.

— Светящаяся руна, — прошептала я.

— Значит, мне это не кажется, — так же тихо ответил Рон.

— Ты что-то знаешь об этом? Знаешь?!

Не смея поверить, что мой друг, который всю свою жизнь по-настоящему интересовался, наверное, только квиддичем, действительно что-то знает, я с такой силой сжала его руку, что Рон поморщился.

— Ну... как сказать. Я слышал кое-что, — ответил он, осторожно разжимая мои пальцы и не выпуская их из своей ладони.

— Что? — Отчаянье в моём голосе ясно давало понять, насколько это было важно для меня. Не услышав ответа, я продолжила более требовательно: — Рон, пойми, мне нужно это знать. Ты представить себе не можешь, какие раритеты побывали в моих руках, пока я училась. И только в одном-единственном свитке я встретила упоминание о светящейся руне. Но мои преподаватели, когда я попросила их объяснить, что это такое, наотрез отказались выполнить мою просьбу. Неужели и ты мне ничего не расскажешь?

Лицо Рона исказила гримаса боли.

— Я расскажу. Только очень мало, — обречённым голосом ответил он. — Это было незадолго до поступления в школу. Не помню, где я услышал о светящейся руне, просто эти слова запали мне в голову. Но когда я спросил об этом маму, она отругала меня. Кричала, что я, наверное, хочу навлечь беду на дом. Потом, правда, успокоилась и сказала, что появление светящейся руны не предвещает ничего хорошего, и потому даже говорить о ней не нужно. Скорее всего, я просто забыл бы об этом, если бы мама не стала так переживать. Я так понял, — добавил он после небольшой паузы, — что знания о светящейся руне передаются только в... — здесь Рон слегка запнулся, — чистокровных семьях.

Я заметила эту заминку в словах друга, и у меня на душе вдруг стало так тепло. Что бы ни случилось между нами, мы навсегда останемся друзьями — ведь он оберегает меня, стараясь, чтобы я не чувствовала себя чужой в волшебном мире, с тех самых пор, как Малфой назвал меня грязнокровкой на втором курсе.

— Раз об этом нельзя говорить, значит, людей, готовых что-то рассказать мне, я вряд ли найду, — немного подумав, сказала я. — В таком случае, единственный способ выяснить что-то — это книги. Тогда я начну с запретной секции. Если там ничего не найду — поищу в Лондонской магической библиотеке и Магической библиотеке Скандинавии. Постараюсь найти тот свиток, который мне попадался.

— Я могу пойти с тобой, — сказал Рон.

Я покачала головой:

— Не надо. Пока не надо. Я же знаю, что тебе будет скучно в библиотеке. Да и быть тебе нужно сейчас чаще с женой.

— Гермиона... — снова попытался объяснить Рон, но я прервала его:

— Не надо, Рон, не будем больше говорить об этом. Раз так случилось — значит, так и должно быть.

— Но...

— Но никакая Лаванда не заставит меня отказаться от нашей дружбы, — улыбнулась я и обняла друга. — Я простила тебя, Рон, правда, простила и больше не сержусь. — Я постаралась, чтобы мои слова и тон убедили Рона. Я и в самом деле уже простила его. — Не говори никому пока о произошедшем, хорошо? Раз это считается плохой приметой, пока, наверное, не стоит никому знать. Даже Гарри. А может быть, особенно Гарри. Обещаешь?

Рон кивнул и, обняв меня в ответ, сказал так тихо, что я едва расслышала его слова:

— Прости меня.

* * *

Три недели после появления руны я всё свободное время проводила в запретной секции школьной библиотеки, но, увы, не нашла ничего. Ещё в течение месяца каждые выходные бывала в Лондонской магической библиотеке, но и там не нашлось нужных книг.

Следующим пунктом поиска в моём списке значилась Магическая библиотека Скандинавии. Это вызывало некоторые осложнения. Трансгрессия в другую страну всё-таки отнимала не так уж мало сил, а если мне ещё по два дня проводить в библиотеке, а потом трансгрессировать обратно... Вести занятия мне точно будет тяжеловато. Я уже собралась попросить у Минервы недельный отпуск. Благо, мой предмет не входил в список обязательных, а потому учеников было не слишком много и уроков — тоже. Вот только когда этот отпуск взять — перед рождественскими каникулами или после?

Но вскоре необходимость куда-то уезжать исчезла.

В субботу утром, когда я уже решила поговорить с директором о дополнительной неделе отпуска после каникул, ко мне приехали Гарри и Рон. Мы решили прогуляться к Чёрному озеру. Большинство учеников отправилось в Хогсмид, поэтому докучать «знаменитому Гарри Поттеру» было просто некому.

После рассказов о работе, Джинни, семье Уизли Гарри неожиданно спросил:

— Скажи-ка, Гермиона, и давно ты перестала считать меня своим другом?

— Я не... Рон! — возмущённо воскликнула я, поняв, чем был вызван этот вопрос. — Ты же обещал ничего не рассказывать!

— Я и не рассказывал, — обиженно ответил Рон.

— Тогда откуда...

— Просто после вашей встречи он не успел сделать вид, что всё хорошо, и... — начал Гарри.

— И всё рассказал, — закончила я.

— Не рассказал, а показал, — поправил меня Гарри.

— Знаешь, мне это напоминает случай, — язвительно ответила я ему, — когда шестикурсник-слизеринец попытался оспорить моё решение снять с него балл за подсказку, объясняя, что слово «подсказка» происходит от слова «сказать», чего он не делал, то есть не говорил, а всего лишь показал нужную картинку.

— Ну, и...

— Получил один балл за сообразительность и потерял два за подсказку.

Дождавшись, пока друзья перестанут смеяться, я вернулась к нашему разговору:

— И всё-таки, я считаю, что не нужно было ничего пока тебе знать.

— Гермиона Грейнджер, если ты ещё раз поступишь таким образом, я обижусь. Смертельно, — торжественно пообещал Гарри. — Пойми, — продолжил он уже более мягко, — семь лет мы переживали вместе и хорошее, и плохое. Неужели сейчас всё должно измениться?

Я помотала головой и ничего не ответила. Да и что я могла сказать? Гарри был прав. Ведь чувство облегчения было первым, что я испытала, когда поняла, что он всё знает. От осознания, что если то предчувствие надвигающейся беды, которое охватило меня, когда я увидела руну, оправдается, то мне не придётся нести эту ношу одной. Что мои друзья рядом, а значит, они обязательно помогут.

— Ты прав, конечно. И я не собиралась совсем скрывать от тебя, просто хотела сначала сама узнать хоть что-то, — ответила я.

— И как успехи? — спросил Гарри.

— А никак. В запретной секции и Лондонской магической библиотеке ничего нет. После каникул хочу попросить отпуск на неделю и поискать в Магической библиотеке Скандинавии.

— Зато я кое-что узнал. И если всё так, как мне рассказали, боюсь, плохи твои дела, подруга.

Я сумела скрыть, насколько меня напугали его слова. Не знаю почему, но чем больше я думала о руне, тем страшнее мне становилось.

— На самом деле, почти ничего, но это лучше, чем совсем ничего, — продолжал между тем Гарри. — Так вот, с одним сослуживцем заглянули мы как-то в бар, пропустить по стаканчику. Вот тогда он мне и рассказал, что появление светящейся руны считается событием почти легендарным и почему-то плохим. Когда я спросил «почему», он мне ответил, что человек, увидевший руну, больше не принадлежит себе. Но что это значит, объяснить не смог. Так что, похоже, в книгах ты ничего не найдёшь. Нужно искать людей, которые смогут ответить на твои вопросы.

— А люди говорить об этом отказываются, — закончила я невысказанную моим другом мысль.

Некоторое время мы молчали.

— И всё же, пока я вижу только один вариант, — наконец, сказала я. — Отправиться в Скандинавию. Там я всё-таки находила один свиток. Может быть, если я расскажу профессору...

— Мистер Поттер, мистер Уизли, Гермиона, добрый день, — раздался позади нас голос профессора МакГонагалл.

Мы поздоровались с директором.

— Могу я узнать, — как всегда не тратя времени на лишние разговоры, перешла сразу к сути дела профессор, — в какую неприятную историю ввязались вы трое на этот раз?

— Мы не...

— Профессор, мы...

— Минерва...

Три дружных возгласа замолкли под пристальным взглядом нашего бывшего преподавателя.

— Почему вы решили, что мы во что-то ввязались, профессор? — спросил Гарри.

— Насчёт вас, мистер Поттер, и вас, мистер Уизли, я не совсем уверена. Но вот мисс Грейнджер уже два месяца ходит сама не своя. В прошлом месяце она ежедневно просиживала все вечера в библиотеке и брала книги исключительно из запретной секции. В этом — все выходные проводила в лондонской библиотеке. Я не следила за тобой, Гермиона. Узнала об этом случайно. Но, зная тебя, могу предположить, что ты что-то ищешь и найти не можешь. Насколько я неправа?

После недолгого молчания Гарри решился:

— Профессор, вы знаете что-нибудь о светящейся руне?

Директор вздрогнула, но быстро взяла себя в руки:

— Поскольку книги об этом явлении отсутствуют, рискну предположить, что кто-то из вас столкнулся с ним воочию?

— Гермиона, — хором ответили Гарри и Рон.

— Что ж, — вздохнула профессор МакГонагалл. — Разговор, скорее всего, будет долгим. И это не та тема, которую стоит обсуждать на улице. Пойдёмте в мой кабинет.

* * *

Предложив нам присесть и приказав домовому эльфу принести чай, Минерва посмотрела на портрет профессора Дамблдора. Увидев, что он пуст, она велела портретам других директоров разыскать его, добавив самым серьёзным тоном, что если тот откажется появиться немедленно, то в следующие несколько месяцев она откажется разговаривать с ним.

Время в ожидании профессора Дамблдора тянулось мучительно долго. Наконец, раздался его голос:

— Ты хотела меня видеть, Минерва? Предполагаю, что раз ты поставила мне ультиматум, произошло нечто, из ряда вон выходящее. Гарри, Рон, Гермиона, рад вас видеть.

— Верно, Альбус, — продолжила директор, после того как мы ответили на приветствие профессора Дамблдора. — Хотелось бы знать, что ты знаешь о светящейся руне?

Встревоженный шепот прокатился по портретам бывших директоров Хогвартса.

Профессор Дамблдор надолго замолчал, поглаживая бороду и прикрывая глаза. Наконец, он спросил:

— Очевидно, что кто-то из вас столкнулся с этим?

— Я, — ответила я и вкратце пересказала события, предшествовавшие появлению руны, не вдаваясь в подробности о причине нашего спора с Роном.

— Но, — внезапно воскликнул Рон, — до меня только сейчас дошло: ведь первым увидел руну я, а Гермиона обернулась на мой крик. Почему же мы решили, что руна появилась для Гермионы?

— Вот это, мистер Уизли, как раз проще всего объяснить. Это одно из тех немногих проявлений магии, когда человек просто знает, что оно предназначено ему. Думаю, вы оба почувствовали, что руна появилась для мисс Грейнджер.

— Да, — ответил Рон.

— Да, — согласилась я. Я и в самом деле почувствовала, что этот знак предназначен мне.

— Тем не менее, — продолжал профессор Дамблдор, — я, скорее всего, мало чем смогу помочь вам. Скажите, что вы уже смогли выяснить?

— Почти ничего, — ответила я. — Только то, что её появление считается плохим предзнаменованием, люди отказываются даже говорить об этом. Что человек, увидевший руну, уже не принадлежит себе. И знания о ней передаются в чистокровных семьях.

— Как видите, точных сведений об этом нет, — кивнул бывший директор. — Но всё же, будучи Верховным чародеем Визенгамота, в своё время я кое-что узнал и смог сделать кое-какие выводы об этом явлении. Ещё раз повторю, что это не точные сведения, всего лишь мои умозаключения, но надеюсь, они вам помогут.

Внимательно посмотрев на нас, профессор продолжил:

— Так вот, появление светящейся руны — это проявление очень древней магии. Пожалуй, более древней, чем можно себе представить. Это магия в своём первозданном виде.

— Простите, сэр, — прервала я Дамблдора, — но как это возможно? Если это древняя магия, то почему она проявляет себя в виде руны? Ведь руническое письмо возникло только в первом веке нашей эры...

— Вы правы, мисс Грейнджер. Думаю, что правильнее было бы назвать это явление светящимся знаком. Предполагаю, что такое происходило и раньше, только в виде символов, понятных нашим предкам. А с тех пор, как возникла руническая письменность, более актуальным стало изображение рун. И скорее всего, таковым оно и останется, пока волшебники могут расшифровывать древние руны.

— Так это частое явление? Тогда почему оно считается плохим предзнаменованием? — спросил Гарри.

— Не думаю, что это очень частое явление, — ответил профессор Дамблдор. — Наоборот, я склонен считать, что это как раз одно из самых редких проявлений магии. Кроме того, что это очень древняя магия, это ещё и своеобразный высший магический разум, который следит за равновесием в природе магии. Видимо, недавняя война нарушила это равновесие, и сейчас разум пытается восстановить его. Появление руны — это знак, что вам, Гермиона, предназначено помочь ему в этом.

— Но почему тогда её появление считается плохим предзнаменованием? — удивилась я. — Ведь это благородная цель.

— Вероятно потому, что, как вы сами сказали, после этого вы уже не принадлежите себе. Вся ваша дальнейшая жизнь подчиняется достижению этой благородной цели. И, насколько я могу судить, для этого вам, возможно, не раз придётся переступить через себя, — ответил профессор, внимательно глядя на меня с портрета.

Я недолго помолчала, размышляя над его словами.

— Думаю, вопрос, почему именно я, задавать бессмысленно? — Дождавшись утвердительного кивка бывшего директора, я продолжила: — Тогда я задам другой: что же мне делать сейчас?

— Этого я сказать не могу, к сожалению. Могу только дать пару подсказок. Во-первых, обязательно сообщите о случившемся Кингсли — подобные события, насколько я понял, находятся под особым контролем министра магии. И вы правы, знания об этом передаются только в чистокровных семьях. Поэтому попробуйте поискать в библиотеках чистокровных семейств. Если вы что-то и сможете найти, то только там. Ну и, конечно, если вам понадобится совет — я всегда к вашим услугам.

После того памятного разговора с портретом профессора Дамблдора на душе у меня стало и легче, и тяжелее одновременно. Легче — оттого, что, наконец, стало понятно хоть что-то. Тяжелее — оттого, что я по-прежнему не понимала, для чего появилась руна.

* * *

Мы решили, что министру пока ничего сообщать не будем. Начнём с библиотек чистокровных семейств. Стараясь не привлекать к себе особого внимания, мы выяснили, что из частных библиотек магической Британии вероятность найти что-либо представлялась только в трёх.

Лучшей новостью стало то, что в эту тройку входила библиотека Блэков, находившаяся в доме на площади Гриммо, а значит, разрешения просмотреть её просить было не нужно. В течение месяца мы каждый вечер проводили в библиотеке, просматривая всё подряд, даже то, что, на первый взгляд, не могло иметь отношения к светящейся руне. Мальчишки, которые, сколько я себя помнила, рано или поздно засыпали за чтением, в этот раз скрупулёзно перелистывали каждую книгу, показывая мне всё, что, на их взгляд, могло дать толчок к дальнейшим поискам. Однако впервые в жизни я почувствовала разочарование, проведя столько времени среди книг. В библиотеке Блэков мы не нашли ничего.

Поэтому пришлось обратиться к Эрни МакМиллану. Наш однокурсник с Пуффендуя, хоть и гордился тем, что принадлежит к чистокровной семье, всё же благожелательно относился к магглам и магглорождённым. Его семья никогда не поддерживала Волдеморта. Как мне кажется, уже одно то, что он может оказать какую-то услугу победителю Тёмного лорда, польстило самолюбию Эрни. И у него оказалось ещё одно положительное качество — он не стал задавать вопросов, когда Гарри попросил разрешения воспользоваться библиотекой их семьи. Просто кивнул, когда Гарри пояснил, что я хочу найти кое-что для уроков, — чего ещё стоило ожидать от бывшей всезнайки. Но два выходных, проведённых в библиотеке МакМилланов, тоже ни к чему не привели.

Оставалась библиотека Малфоев.

И вот это оказалось самой сложной задачей. Нет, Гарри нисколько не сомневался, что разрешение воспользоваться библиотекой он получит — если не сам, то с помощью министра. Друзья волновались за меня. Несмотря на то, что Малфой-мэнор оставил нам не самые лучшие воспоминания, до этого мы даже не задумывались, каково нам будет вновь оказаться в этом месте. Особенно мне. Думаю, если бы можно было обойтись без моей помощи, Гарри и Рон просто отправились бы в поместье одни. Но без меня они вряд ли смогли бы что-то найти, а сами Малфои, скорее всего, отказались бы помогать. Особенно если вспомнить, что разговоры о светящейся руне уже сами по себе считались плохой приметой.

Поэтому я сама заговорила о необходимости посещения Малфой-мэнора. Убедившись, что я полна решимости и сил всё стойко вынести, Гарри написал письмо Люциусу Малфою. Посланная сова принесла ответ, в котором говорилось, что мистера Поттера с друзьями ожидают в Малфой-мэноре на следующий день к семи часам вечера.