От ненависти до... любви? (гет)

Не говори, что любишь, но сделай так, чтобы слова были не нужны

NikaWalter

Меня зовут Гермиона Джин Грейнджер Малфой. Урождённая Грейнджер, по мужу — Малфой. Нет, я не ошиблась, моя фамилия пишется именно так — не Грейнджер-Малфой, а Грейнджер Малфой. Я понимаю, что это необычно. Но это длинная история, и началась она давно.

* * *

После окончания войны мы все вернулись в школу. Во время финальной битвы Хогвартс получил значительные повреждения, и было просто невероятно, что к новому учебному году замок смогли восстановить. Удивительным было и то, что на специальный восьмой курс вернулись не только ученики трёх факультетов, участвовавших в битве, но и большая часть слизеринцев. Надо отдать должное, люди, возглавившие министерство после победы, понимали значение слов «благородство», «честь» и «великодушие». Поэтому, несмотря на то, что приверженцы Волдеморта преследовались новой властью, детям пожирателей смерти разрешили вернуться в школу — закончить образование. Правда, под особым надзором аврората. Но всё же это было намного больше, чем то, на что рассчитывали их семьи.

Но, наверное, ничто не вызывало такого удивления в обществе, как наше возвращение в школу — Гарри, Рона и моё. Министерство предлагало выдать нам дипломы и считать, что наше участие в войне вполне может заменить сдачу ТРИТОНов с отметкой «превосходно». Предложение, конечно же, выражено было в другой форме, но суть его от этого не менялась.

Предположения высказывались самые различные. Но истинную причину знали только мы. И заключалась она в том, что наша война началась раньше: раньше, чем Министерство магии признало возвращение Волдеморта, раньше, чем он возродился. Наша война длилась семь лет — с того самого дня, когда Гарри Поттер впервые столкнулся с Волдемортом. А вместе с ним в это противостояние оказались втянуты и двое его лучших друзей. После всего, через что нам пришлось пройти на войне, мы хотели хотя бы один год побыть просто школьниками. Мир, к которому всю жизнь принадлежал Рон, и в который с таким восторгом шагнули мы с Гарри, слишком рано показал нам свою неприглядную сторону, не делая между нами никаких различий. И мы надеялись хотя бы ненадолго вернуть то ощущение счастья, которое было у нас в первые месяцы учёбы в Хогвартсе, когда мы просто учились, дружили и строили планы на будущее.

Хоть и не сразу, но наши надежды начали сбываться. Гарри и Рон, готовясь стать мракоборцами, удивительно прилежно изучали предметы, нужные им для поступления в школу авроров. Что же касается меня... За те семь лет, которые я прожила в волшебном мире, я столько раз сталкивалась с несправедливостью: сначала — в отношении чистокровных волшебников к магглорождённым, затем — в отношении волшебников к другим магическим существам вообще. Победа над Волдемортом положила конец спору о превосходстве чистокровных волшебников над нечистокровными. Во всяком случае, закон такой появился. Но другие магические народы — эльфы, кентавры, гоблины — были по-прежнему бесправны. И я твёрдо решила, что после окончания школы буду работать в Министерстве и добьюсь принятия законов, которые исправят это.

Однако у моей судьбы были совсем иные планы. За этот последний год учёбы я сама не заметила, как увлеклась древними рунами. Вероятнее всего, это было связано со «Сказками барда Бидля» — книгой, оставленной мне Дамблдором. «Сказки...» были написаны древними рунами, и их переводу я посвящала вечера в палатке во время своих странствий с друзьями. За этим занятием я забывала, что там, снаружи, идёт война, и целиком и полностью отдавалась ощущению, что я просто студентка, выполняющая трудное и оттого ещё более интересное домашнее задание.

К концу учёбы мы решили, что будем делать в ближайшие три года: Гарри и Рон поступят в школу авроров, Джинни посвятит себя квиддичу, а я получу диплом специалиста по древним рунам. А через три года мы сыграем две свадьбы в один день — последнее решение принято было единогласно.

Поначалу всё шло именно так, как мы планировали. Окончившие с отличием школу авроров Рон и Гарри начали работать в аврорате. Джинни стала звездой квиддича и обзавелась собственными фанатами. А я... Наверное, я просто не была бы Гермионой Грейнджер, если бы не умудрилась проштудировать за полтора года программу, рассчитанную на изучение теории в течение двух лет, сдать теоретическую часть экстерном и добиться, чтобы мне позволили добавить полгода к практике. Так что полтора года перед получением диплома я не без оснований считала счастливым временем. Работа со старинными свитками в самых богатых магических библиотеках Европы, посещение рунических памятников в Британии, Швеции, Дании, Исландии и даже Гренландии — только тот, кто вкладывает душу в своё дело, может понять мою радость.

Наконец, моё обучение подошло к концу. Дня за три до отъезда меня начало одолевать тревожное предчувствие. Я гнала от себя это ощущение, списывая его просто на усталость. И подбадривала себя тем, что очень скоро увижу друзей после трёх месяцев разлуки. Что через месяц мы сыграем две свадьбы. А после этого мы с Роном станем, наконец, настоящей семьёй, как мечтали предыдущие четыре года, и будем жить в той самой квартире, которую присмотрел Рон, недалеко от дома Гарри на площади Гриммо.

Увы, все мои мечты разбились в одно мгновение.

* * *

Оказавшись в Норе, я сразу же поняла, что предчувствие меня не обмануло. Было что-то странное в том, что Джинни встретила меня как-то слишком радостно, что Гарри избегал смотреть мне в глаза, что на лице будущей свекрови, хоть и приветливой, как всегда, я заметила едва уловимую тень.

— А где Рон? — стараясь не выдать голосом своего беспокойства, спросила я.

— У него сегодня дежурство, но ты не волнуйся: он договорился, что на ночную смену его подменят, поэтому он скоро тоже появится. Разве может он пропустить твой приезд? — улыбаясь, ответил мне Гарри, но я прекрасно видела, что улыбается он через силу.

— Гарри, кого-кого, а меня ты не умел обманывать никогда. Что с Роном? — настойчиво спросила я.

Гарри виновато опустил голову, а Джинни поднесла ладонь ко рту, пытаясь удержать невольный всхлип.

— С ним всё в порядке? — пытаясь справиться с подступившей паникой, задала я новый вопрос.

— Да всё с ним в порядке, — с неожиданной злостью ответил мой друг. — Жив-здоров, радуется жизни. Ещё как, — последние слова были сказаны с какой-то странной горечью.

Гарри ненадолго замолчал, видимо, собираясь с духом:

— Понимаешь, Гермиона, тут такое дело...

— Мой драгоценный братец опять спутался с Браун. — Кажется, эти слова Джинни выпалила неожиданно для себя самой.

Я растерялась:

— Они что — встречаются? Давно?

— Да в том-то и дело, что не встречаются они, — покачал головой Гарри. — Провели вместе один только вечер. Гермиона, ты не думай, его никто не защищает. От нас с Джинни ему досталось по полной, родители с ним разговаривают только по крайней необходимости, даже Перси — и тот прочитал ему нудную лекцию о недопустимости такого поведения.

— Тогда что ещё? — То, что произошло что-то чрезвычайное, я уже догадалась. Но я и подумать не могла, что услышу то, что последовало за моим вопросом.

— Лаванда беременна, — едва слышно ответила Джинни.

Мне внезапно стало трудно дышать, и я бросилась к двери. Открыла её и сделала несколько глубоких вздохов, пока в груди не прекратились покалывания. Затем прислонилась к косяку и стала смотреть на дорожку, ведущую от порога куда-то вдаль. Гарри подошёл ко мне, обнял за плечи и уткнулся подбородком мне в макушку:

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, вот увидишь. Обязательно найдём какой-нибудь выход.

Гарри, милый, милый Гарри. Мы всегда понимали друг друга с полуслова. И в этот раз он тоже понял мой ответ:

— Ты прекрасно знаешь, что из этой ситуации выход только один.

Сделав ещё один глубокий вдох, я попросила:

— Можно, я поживу у тебя? Не смогу сейчас разговаривать с Роном. И мне нужно о многом подумать.

Гарри кивнул: «Сколько угодно». Я обняла рыдающую Джинни, попросила её извиниться за меня перед Молли и аппарировала вместе с Гарри на площадь Гриммо.

* * *

Подумать мне действительно нужно было о многом. Но это — потом. А первые две недели я просто лежала в кровати, бездумно глядя в потолок. Как ни странно, боли я не чувствовала. Только пустоту. Не хотелось ни-че-го. Совершенно. Кикимер, который, как только там поселился Гарри, вернулся из Хогвартса в дом Блэков, приносил мне еду. И стоял рядом, монотонно ворча, что «мисс обязательно нужно кушать, иначе Кикимеру придётся наказать себя, потому что он не смог выполнить приказ хозяина Гарри кормить его подругу». Стоял до тех самых пор, пока я не сдавалась и не съедала всё, что приносил домашний эльф.

Каждый вечер мы сидели вдвоём с Гарри в гостиной. Часто к нам присоединялась Джинни. Друзья пытались растормошить меня, рассказывая новости о своих делах и общих знакомых. О Роне я не спрашивала. Чтобы только не встречаться с ним, я даже отказалась присутствовать на очередном торжестве в честь победы над Волдемортом. Лишь один раз Гарри несмело спросил, не хочу ли я поговорить с Роном. Я отрицательно покачала головой, и больше мы об этом не заговаривали.

Однажды вечером Гарри сказал, что встретил профессора, вернее, директора МакГонагалл, и что она хотела бы увидеть свою ученицу. Это известие как будто встряхнуло меня. Почему-то вспомнились слова профессора Дамблдора, которые я не раз слышала от Гарри, о том, что в Хогвартсе тот, кто нуждается в помощи, обязательно найдёт её. Действительно ли нуждалась я тогда в помощи, и способен ли был мне дать её Хогвартс — не знаю. Но тогда мне школа показалась отправной точкой, с которой я смогла бы начать новую жизнь. В общем, уже на следующий день я села в «Хогвартс-Экспресс».

Директор встретила меня очень тепло:

— Мне очень жаль, что вы с мистером Уизли расстались, — сказала профессор МакГонагалл, когда после приветствия она предложила мне выпить с ней чаю. При этих словах я напряглась: я вовсе не хотела, чтобы меня жалели. Но профессор всегда была мудра. Больше она ни разу за тот вечер не затронула наши отношения с Роном. Вместо этого она подробно расспросила меня об учёбе в академии, о моих преподавателях, многих из которых она знала лично. Беседа за чашкой чая затянулась надолго. Впервые со дня моего возвращения из академии я так много разговаривала.

— Но я пригласила вас, чтобы попросить о помощи, — наконец перешла к сути дела директор.

Я вопросительно посмотрела на неё.

— Дело в том, что ваш преподаватель, профессор Ронтон, решила уехать к сыну. И получается, что школа осталась без учителя древних рун. Не хотели бы вы занять это место?

Я даже вскрикнула от удивления и радости. Занимать пост преподавателя единственной магической школы в стране с самого её основания считалось очень престижным. Об этом я никогда даже мечтать не смела!

— Что скажете? — спросила между тем профессор МакГонагалл.

Я немного помолчала, собираясь с духом, а потом ответила:

— Не могу передать словами, как я вам признательна, профессор. Только... — я замялась. Директор терпеливо ждала. — До начала учебного года ещё целых два месяца. Но вам же наверняка нужно готовиться к нему. Можно ли... могу ли я стать вашей помощницей на это время? — выпалила я, смутившись.

— От помощи я не откажусь, — ответила профессор МакГонагалл. — Но дело в том, что на время летних каникул финансирование школы Советом попечителей приостанавливается, поэтому если мне и удастся добиться оплаты вашей работы, то, боюсь, сумма будет ничтожно мала.

— Деньги меня не интересуют, — улыбнувшись, сказала я. — После войны я стала довольно обеспеченным человеком. Я просто хочу работать.

И мысленно добавила: «Чтобы забыться».

— Что ж, — улыбнулась мне в ответ директор, — раз мы с тобой больше не учитель и ученица, Гермиона, думаю, тебе следует привыкать называть меня Минервой.

Вновь оказавшись в школе и начав снова общаться с людьми, я стала спокойнее относиться к поступку Рона. Я по-прежнему не хотела с ним разговаривать и не особо интересовалась, как у него дела. Зная его с детства, я была почти уверена, что он уже женился на Лаванде, чтобы ребёнок появился в законном браке. Но со временем всё-таки смогла признаться самой себе: что бы ни произошло между нами как парой, мы всё же были хорошими друзьями. А десять лет дружбы перечёркивать просто глупо. Об этом я и сказала Гарри, но прибавила, что пока ещё не готова встретиться с Роном.

* * *

Достаточно уверенно я почувствовала себя только через пару месяцев. Недаром говорят, что время лечит. Тех двух месяцев, что я помогала Минерве, мне хватило, чтобы не просто осознать, но и почувствовать, что без Рона в моей жизни как будто чего-то не хватает. Словно исчезло нечто, что я всегда считала незыблемым. Пожалуй, я даже начала скучать по своему рыжеволосому другу. И когда в мой день рождения Гарри, Джинни и Рон появились на пороге моей комнаты, у меня с души как будто камень свалился. Конечно, в тот вечер мы с Роном не разговаривали о произошедшем. Но перед тем как проститься, он попросил разрешения прийти ко мне на следующий день. И я согласилась.

Рон довольно долго молчал, потом начал сбивчиво рассказывать, как они встретились с Лавандой, но я его прервала:

— Рон, меня не особо интересуют подробности твоей семейной жизни. И прости, но я не скоро ещё смогу принять Лаванду в качестве твоей жены. Однако ты один из двух моих лучших друзей, и как друга мне тебя очень и очень не хватает.

Но Рон упрямо продолжал:

— Гермиона, я допустил ошибку, но всё ещё можно исправить.

— Как? Как ты предполагаешь это исправить? — с горечью спросила я.

— Закона, разрешающего развод, ещё никто не отменял. Когда родится ребёнок, я разведусь с Лавандой. Я не собираюсь оставлять её или ребёнка без поддержки. Лаванда согласится, — ответил он уверенно.

— Она влюблена в тебя шесть лет, Рон! Сейчас она твоя жена, и ты считаешь, что она согласится на развод?!

— Но я люблю тебя! Я хочу, чтобы моей женой была ты. Даже если Лаванда не согласится, есть и другие возможности, просто процесс затянется...

Рон продолжал говорить, видимо, он действительно жалел и пытался разрешить проблему, которую сам же и создал, всеми возможными способами. Но я как заведённая только отрицательно качала головой.

— Дело даже не в этом, Рон.

— А в чём?! Скажи мне, в чём?! — В его голосе слышалось отчаянье.

— Да в том, что я скорее выйду замуж за самого ненавистного пожирателя смерти, чем лишу ребёнка отца!

Выкрикнув это, я отвернулась, пытаясь скрыть слёзы.

— Гермиона!

Испуганный возглас Рона заставил меня молниеносно обернуться.

Увидев, что его так напугало, я пошатнулась. Мгновенно оказавшийся рядом друг помог мне сесть на диван. То, что я видела, было... странно. В моей памяти слово в слово всплыли те несколько строк, которые я прочла когда-то о подобном проявлении магии — а то, что это именно оно, сомнения не вызывало.

— Гермиона, скажи, что то, что я сейчас вижу — всего лишь галлюцинация, — попросил Рон.

Подняв голову, я увидела, что он был бледен.

— Светящаяся руна, — прошептала я.

— Значит, мне это не кажется, — так же тихо ответил Рон.

— Ты что-то знаешь об этом? Знаешь?!

Не смея поверить, что мой друг, который всю свою жизнь по-настоящему интересовался, наверное, только квиддичем, действительно что-то знает, я с такой силой сжала его руку, что Рон поморщился.

— Ну... как сказать. Я слышал кое-что, — ответил он, осторожно разжимая мои пальцы и не выпуская их из своей ладони.

— Что? — Отчаянье в моём голосе ясно давало понять, насколько это было важно для меня. Не услышав ответа, я продолжила более требовательно: — Рон, пойми, мне нужно это знать. Ты представить себе не можешь, какие раритеты побывали в моих руках, пока я училась. И только в одном-единственном свитке я встретила упоминание о светящейся руне. Но мои преподаватели, когда я попросила их объяснить, что это такое, наотрез отказались выполнить мою просьбу. Неужели и ты мне ничего не расскажешь?

Лицо Рона исказила гримаса боли.

— Я расскажу. Только очень мало, — обречённым голосом ответил он. — Это было незадолго до поступления в школу. Не помню, где я услышал о светящейся руне, просто эти слова запали мне в голову. Но когда я спросил об этом маму, она отругала меня. Кричала, что я, наверное, хочу навлечь беду на дом. Потом, правда, успокоилась и сказала, что появление светящейся руны не предвещает ничего хорошего, и потому даже говорить о ней не нужно. Скорее всего, я просто забыл бы об этом, если бы мама не стала так переживать. Я так понял, — добавил он после небольшой паузы, — что знания о светящейся руне передаются только в... — здесь Рон слегка запнулся, — чистокровных семьях.

Я заметила эту заминку в словах друга, и у меня на душе вдруг стало так тепло. Что бы ни случилось между нами, мы навсегда останемся друзьями — ведь он оберегает меня, стараясь, чтобы я не чувствовала себя чужой в волшебном мире, с тех самых пор, как Малфой назвал меня грязнокровкой на втором курсе.

— Раз об этом нельзя говорить, значит, людей, готовых что-то рассказать мне, я вряд ли найду, — немного подумав, сказала я. — В таком случае, единственный способ выяснить что-то — это книги. Тогда я начну с запретной секции. Если там ничего не найду — поищу в Лондонской магической библиотеке и Магической библиотеке Скандинавии. Постараюсь найти тот свиток, который мне попадался.

— Я могу пойти с тобой, — сказал Рон.

Я покачала головой:

— Не надо. Пока не надо. Я же знаю, что тебе будет скучно в библиотеке. Да и быть тебе нужно сейчас чаще с женой.

— Гермиона... — снова попытался объяснить Рон, но я прервала его:

— Не надо, Рон, не будем больше говорить об этом. Раз так случилось — значит, так и должно быть.

— Но...

— Но никакая Лаванда не заставит меня отказаться от нашей дружбы, — улыбнулась я и обняла друга. — Я простила тебя, Рон, правда, простила и больше не сержусь. — Я постаралась, чтобы мои слова и тон убедили Рона. Я и в самом деле уже простила его. — Не говори никому пока о произошедшем, хорошо? Раз это считается плохой приметой, пока, наверное, не стоит никому знать. Даже Гарри. А может быть, особенно Гарри. Обещаешь?

Рон кивнул и, обняв меня в ответ, сказал так тихо, что я едва расслышала его слова:

— Прости меня.

* * *

Три недели после появления руны я всё свободное время проводила в запретной секции школьной библиотеки, но, увы, не нашла ничего. Ещё в течение месяца каждые выходные бывала в Лондонской магической библиотеке, но и там не нашлось нужных книг.

Следующим пунктом поиска в моём списке значилась Магическая библиотека Скандинавии. Это вызывало некоторые осложнения. Трансгрессия в другую страну всё-таки отнимала не так уж мало сил, а если мне ещё по два дня проводить в библиотеке, а потом трансгрессировать обратно... Вести занятия мне точно будет тяжеловато. Я уже собралась попросить у Минервы недельный отпуск. Благо, мой предмет не входил в список обязательных, а потому учеников было не слишком много и уроков — тоже. Вот только когда этот отпуск взять — перед рождественскими каникулами или после?

Но вскоре необходимость куда-то уезжать исчезла.

В субботу утром, когда я уже решила поговорить с директором о дополнительной неделе отпуска после каникул, ко мне приехали Гарри и Рон. Мы решили прогуляться к Чёрному озеру. Большинство учеников отправилось в Хогсмид, поэтому докучать «знаменитому Гарри Поттеру» было просто некому.

После рассказов о работе, Джинни, семье Уизли Гарри неожиданно спросил:

— Скажи-ка, Гермиона, и давно ты перестала считать меня своим другом?

— Я не... Рон! — возмущённо воскликнула я, поняв, чем был вызван этот вопрос. — Ты же обещал ничего не рассказывать!

— Я и не рассказывал, — обиженно ответил Рон.

— Тогда откуда...

— Просто после вашей встречи он не успел сделать вид, что всё хорошо, и... — начал Гарри.

— И всё рассказал, — закончила я.

— Не рассказал, а показал, — поправил меня Гарри.

— Знаешь, мне это напоминает случай, — язвительно ответила я ему, — когда шестикурсник-слизеринец попытался оспорить моё решение снять с него балл за подсказку, объясняя, что слово «подсказка» происходит от слова «сказать», чего он не делал, то есть не говорил, а всего лишь показал нужную картинку.

— Ну, и...

— Получил один балл за сообразительность и потерял два за подсказку.

Дождавшись, пока друзья перестанут смеяться, я вернулась к нашему разговору:

— И всё-таки, я считаю, что не нужно было ничего пока тебе знать.

— Гермиона Грейнджер, если ты ещё раз поступишь таким образом, я обижусь. Смертельно, — торжественно пообещал Гарри. — Пойми, — продолжил он уже более мягко, — семь лет мы переживали вместе и хорошее, и плохое. Неужели сейчас всё должно измениться?

Я помотала головой и ничего не ответила. Да и что я могла сказать? Гарри был прав. Ведь чувство облегчения было первым, что я испытала, когда поняла, что он всё знает. От осознания, что если то предчувствие надвигающейся беды, которое охватило меня, когда я увидела руну, оправдается, то мне не придётся нести эту ношу одной. Что мои друзья рядом, а значит, они обязательно помогут.

— Ты прав, конечно. И я не собиралась совсем скрывать от тебя, просто хотела сначала сама узнать хоть что-то, — ответила я.

— И как успехи? — спросил Гарри.

— А никак. В запретной секции и Лондонской магической библиотеке ничего нет. После каникул хочу попросить отпуск на неделю и поискать в Магической библиотеке Скандинавии.

— Зато я кое-что узнал. И если всё так, как мне рассказали, боюсь, плохи твои дела, подруга.

Я сумела скрыть, насколько меня напугали его слова. Не знаю почему, но чем больше я думала о руне, тем страшнее мне становилось.

— На самом деле, почти ничего, но это лучше, чем совсем ничего, — продолжал между тем Гарри. — Так вот, с одним сослуживцем заглянули мы как-то в бар, пропустить по стаканчику. Вот тогда он мне и рассказал, что появление светящейся руны считается событием почти легендарным и почему-то плохим. Когда я спросил «почему», он мне ответил, что человек, увидевший руну, больше не принадлежит себе. Но что это значит, объяснить не смог. Так что, похоже, в книгах ты ничего не найдёшь. Нужно искать людей, которые смогут ответить на твои вопросы.

— А люди говорить об этом отказываются, — закончила я невысказанную моим другом мысль.

Некоторое время мы молчали.

— И всё же, пока я вижу только один вариант, — наконец, сказала я. — Отправиться в Скандинавию. Там я всё-таки находила один свиток. Может быть, если я расскажу профессору...

— Мистер Поттер, мистер Уизли, Гермиона, добрый день, — раздался позади нас голос профессора МакГонагалл.

Мы поздоровались с директором.

— Могу я узнать, — как всегда не тратя времени на лишние разговоры, перешла сразу к сути дела профессор, — в какую неприятную историю ввязались вы трое на этот раз?

— Мы не...

— Профессор, мы...

— Минерва...

Три дружных возгласа замолкли под пристальным взглядом нашего бывшего преподавателя.

— Почему вы решили, что мы во что-то ввязались, профессор? — спросил Гарри.

— Насчёт вас, мистер Поттер, и вас, мистер Уизли, я не совсем уверена. Но вот мисс Грейнджер уже два месяца ходит сама не своя. В прошлом месяце она ежедневно просиживала все вечера в библиотеке и брала книги исключительно из запретной секции. В этом — все выходные проводила в лондонской библиотеке. Я не следила за тобой, Гермиона. Узнала об этом случайно. Но, зная тебя, могу предположить, что ты что-то ищешь и найти не можешь. Насколько я неправа?

После недолгого молчания Гарри решился:

— Профессор, вы знаете что-нибудь о светящейся руне?

Директор вздрогнула, но быстро взяла себя в руки:

— Поскольку книги об этом явлении отсутствуют, рискну предположить, что кто-то из вас столкнулся с ним воочию?

— Гермиона, — хором ответили Гарри и Рон.

— Что ж, — вздохнула профессор МакГонагалл. — Разговор, скорее всего, будет долгим. И это не та тема, которую стоит обсуждать на улице. Пойдёмте в мой кабинет.

* * *

Предложив нам присесть и приказав домовому эльфу принести чай, Минерва посмотрела на портрет профессора Дамблдора. Увидев, что он пуст, она велела портретам других директоров разыскать его, добавив самым серьёзным тоном, что если тот откажется появиться немедленно, то в следующие несколько месяцев она откажется разговаривать с ним.

Время в ожидании профессора Дамблдора тянулось мучительно долго. Наконец, раздался его голос:

— Ты хотела меня видеть, Минерва? Предполагаю, что раз ты поставила мне ультиматум, произошло нечто, из ряда вон выходящее. Гарри, Рон, Гермиона, рад вас видеть.

— Верно, Альбус, — продолжила директор, после того как мы ответили на приветствие профессора Дамблдора. — Хотелось бы знать, что ты знаешь о светящейся руне?

Встревоженный шепот прокатился по портретам бывших директоров Хогвартса.

Профессор Дамблдор надолго замолчал, поглаживая бороду и прикрывая глаза. Наконец, он спросил:

— Очевидно, что кто-то из вас столкнулся с этим?

— Я, — ответила я и вкратце пересказала события, предшествовавшие появлению руны, не вдаваясь в подробности о причине нашего спора с Роном.

— Но, — внезапно воскликнул Рон, — до меня только сейчас дошло: ведь первым увидел руну я, а Гермиона обернулась на мой крик. Почему же мы решили, что руна появилась для Гермионы?

— Вот это, мистер Уизли, как раз проще всего объяснить. Это одно из тех немногих проявлений магии, когда человек просто знает, что оно предназначено ему. Думаю, вы оба почувствовали, что руна появилась для мисс Грейнджер.

— Да, — ответил Рон.

— Да, — согласилась я. Я и в самом деле почувствовала, что этот знак предназначен мне.

— Тем не менее, — продолжал профессор Дамблдор, — я, скорее всего, мало чем смогу помочь вам. Скажите, что вы уже смогли выяснить?

— Почти ничего, — ответила я. — Только то, что её появление считается плохим предзнаменованием, люди отказываются даже говорить об этом. Что человек, увидевший руну, уже не принадлежит себе. И знания о ней передаются в чистокровных семьях.

— Как видите, точных сведений об этом нет, — кивнул бывший директор. — Но всё же, будучи Верховным чародеем Визенгамота, в своё время я кое-что узнал и смог сделать кое-какие выводы об этом явлении. Ещё раз повторю, что это не точные сведения, всего лишь мои умозаключения, но надеюсь, они вам помогут.

Внимательно посмотрев на нас, профессор продолжил:

— Так вот, появление светящейся руны — это проявление очень древней магии. Пожалуй, более древней, чем можно себе представить. Это магия в своём первозданном виде.

— Простите, сэр, — прервала я Дамблдора, — но как это возможно? Если это древняя магия, то почему она проявляет себя в виде руны? Ведь руническое письмо возникло только в первом веке нашей эры...

— Вы правы, мисс Грейнджер. Думаю, что правильнее было бы назвать это явление светящимся знаком. Предполагаю, что такое происходило и раньше, только в виде символов, понятных нашим предкам. А с тех пор, как возникла руническая письменность, более актуальным стало изображение рун. И скорее всего, таковым оно и останется, пока волшебники могут расшифровывать древние руны.

— Так это частое явление? Тогда почему оно считается плохим предзнаменованием? — спросил Гарри.

— Не думаю, что это очень частое явление, — ответил профессор Дамблдор. — Наоборот, я склонен считать, что это как раз одно из самых редких проявлений магии. Кроме того, что это очень древняя магия, это ещё и своеобразный высший магический разум, который следит за равновесием в природе магии. Видимо, недавняя война нарушила это равновесие, и сейчас разум пытается восстановить его. Появление руны — это знак, что вам, Гермиона, предназначено помочь ему в этом.

— Но почему тогда её появление считается плохим предзнаменованием? — удивилась я. — Ведь это благородная цель.

— Вероятно потому, что, как вы сами сказали, после этого вы уже не принадлежите себе. Вся ваша дальнейшая жизнь подчиняется достижению этой благородной цели. И, насколько я могу судить, для этого вам, возможно, не раз придётся переступить через себя, — ответил профессор, внимательно глядя на меня с портрета.

Я недолго помолчала, размышляя над его словами.

— Думаю, вопрос, почему именно я, задавать бессмысленно? — Дождавшись утвердительного кивка бывшего директора, я продолжила: — Тогда я задам другой: что же мне делать сейчас?

— Этого я сказать не могу, к сожалению. Могу только дать пару подсказок. Во-первых, обязательно сообщите о случившемся Кингсли — подобные события, насколько я понял, находятся под особым контролем министра магии. И вы правы, знания об этом передаются только в чистокровных семьях. Поэтому попробуйте поискать в библиотеках чистокровных семейств. Если вы что-то и сможете найти, то только там. Ну и, конечно, если вам понадобится совет — я всегда к вашим услугам.

После того памятного разговора с портретом профессора Дамблдора на душе у меня стало и легче, и тяжелее одновременно. Легче — оттого, что, наконец, стало понятно хоть что-то. Тяжелее — оттого, что я по-прежнему не понимала, для чего появилась руна.

* * *

Мы решили, что министру пока ничего сообщать не будем. Начнём с библиотек чистокровных семейств. Стараясь не привлекать к себе особого внимания, мы выяснили, что из частных библиотек магической Британии вероятность найти что-либо представлялась только в трёх.

Лучшей новостью стало то, что в эту тройку входила библиотека Блэков, находившаяся в доме на площади Гриммо, а значит, разрешения просмотреть её просить было не нужно. В течение месяца мы каждый вечер проводили в библиотеке, просматривая всё подряд, даже то, что, на первый взгляд, не могло иметь отношения к светящейся руне. Мальчишки, которые, сколько я себя помнила, рано или поздно засыпали за чтением, в этот раз скрупулёзно перелистывали каждую книгу, показывая мне всё, что, на их взгляд, могло дать толчок к дальнейшим поискам. Однако впервые в жизни я почувствовала разочарование, проведя столько времени среди книг. В библиотеке Блэков мы не нашли ничего.

Поэтому пришлось обратиться к Эрни МакМиллану. Наш однокурсник с Пуффендуя, хоть и гордился тем, что принадлежит к чистокровной семье, всё же благожелательно относился к магглам и магглорождённым. Его семья никогда не поддерживала Волдеморта. Как мне кажется, уже одно то, что он может оказать какую-то услугу победителю Тёмного лорда, польстило самолюбию Эрни. И у него оказалось ещё одно положительное качество — он не стал задавать вопросов, когда Гарри попросил разрешения воспользоваться библиотекой их семьи. Просто кивнул, когда Гарри пояснил, что я хочу найти кое-что для уроков, — чего ещё стоило ожидать от бывшей всезнайки. Но два выходных, проведённых в библиотеке МакМилланов, тоже ни к чему не привели.

Оставалась библиотека Малфоев.

И вот это оказалось самой сложной задачей. Нет, Гарри нисколько не сомневался, что разрешение воспользоваться библиотекой он получит — если не сам, то с помощью министра. Друзья волновались за меня. Несмотря на то, что Малфой-мэнор оставил нам не самые лучшие воспоминания, до этого мы даже не задумывались, каково нам будет вновь оказаться в этом месте. Особенно мне. Думаю, если бы можно было обойтись без моей помощи, Гарри и Рон просто отправились бы в поместье одни. Но без меня они вряд ли смогли бы что-то найти, а сами Малфои, скорее всего, отказались бы помогать. Особенно если вспомнить, что разговоры о светящейся руне уже сами по себе считались плохой приметой.

Поэтому я сама заговорила о необходимости посещения Малфой-мэнора. Убедившись, что я полна решимости и сил всё стойко вынести, Гарри написал письмо Люциусу Малфою. Посланная сова принесла ответ, в котором говорилось, что мистера Поттера с друзьями ожидают в Малфой-мэноре на следующий день к семи часам вечера.

Честно говоря, я не ожидала, что Люциус Малфой согласится так быстро. Чтобы набраться мужества, мне оставался всего один день. Мне до сих пор снились кошмары о пытках, перенесённых мною в Малфой-мэноре. И хотя сейчас они были не такими частыми, как в первые годы после окончания войны, я по-прежнему каждый вечер накладывала на свою спальню заглушающие чары, потому что не была уверена, что не проснусь ночью от собственного крика. Я боялась, что после посещения поместья Малфоев мои кошмары станут сниться мне чаще. Но почему-то мне казалось, что если я не узнаю в ближайшее время хоть что-то о светящейся руне, в моей жизни произойдёт нечто более ужасное, чем плохие сновидения.

На следующий день в семь вечера мы аппарировали к воротам Малфой-мэнора. Рон и Гарри взяли меня за руки с обеих сторон, и мы вошли в ворота. Я держалась, пока мы шли по дорожке к дому, но когда оказались возле крыльца, мне всё-таки стало плохо. Остановившись, я судорожно вздохнула.

— Если ты не хочешь, мы не пойдём туда, — глядя на меня с беспокойством, сказал Гарри.

Но я лишь отрицательно качнула головой и начала подниматься по ступенькам.

Вопреки ожиданиям, встретил нас не хозяин поместья, а его сын, и это было гораздо лучше. Как бы он не презирал меня в течение всех лет учёбы, всё-таки, когда мы оказались здесь в прошлый раз, он нас не выдал. И с ним я чувствовала себя куда уверенней, чем с его отцом.

Когда Драко повёл нас в библиотеку, я испугалась, что мы пройдём через тот самый зал, где меня пытала Беллатриса. Но увидев, что Малфой свернул в другой коридор, я почувствовала некоторое облегчение. А когда я вошла в библиотеку... На несколько секунд я даже позабыла, что нахожусь в самом ненавистном для меня месте. Да-а, библиотека Малфоев недаром считалась одной из лучших в Британии. По количеству книг она, возможно, и уступала хогвартской и лондонской библиотекам, но по количеству редких книг явно их превосходила — чтобы понять это, мне достаточно было одного взгляда.

— Что конкретно тебя интересует, Поттер? — услышала я Малфоя.

— Гермиона? — вопросительно посмотрел на меня Гарри.

Оторвав восхищённый взгляд от стеллажей, я ответила:

— Книги, написанные рунами. И, наверное, книги о рунах. Пока, пожалуй, всё.

Объяснив, где искать то, что нам было нужно, Малфой ушёл.

Я выбрала несколько фолиантов, написанных рунами, и расположилась с ними на диване, возле которого стоял журнальный столик. Рон и Гарри тем временем просматривали книги, написанные на английском языке, показывая их мне, если находили что-то, что, на их взгляд, могло нам помочь. Отложив очередной фолиант в сторону, я покачала головой на безмолвный вопрос моих друзей:

— Тоже не то.

— Может быть, я смогу чем-то помочь вам, мисс Грейнджер? — голос Люциуса Малфоя раздался за нашими спинами так неожиданно, что мы все вздрогнули.

Ответив лёгким кивком на наше приветствие, хозяин дома прошёл к письменному столу, стоявшему напротив столика, за которым расположились мы.

Я неуверенно посмотрела на Гарри.

— Ну же, мисс Грейнджер, смелее. Библиотека в Малфой-мэноре считается одной из самых больших в Британии, а у вас, насколько я понимаю, нет желания хоть на секунду задержаться здесь дольше, чем требуется.

Услышав реплику Малфоя-старшего, я медленно сделала глубокий вздох и посмотрела ему прямо в глаза. Конечно, глупо было ожидать, что он не напомнит о пытках, которым я подверглась в его доме. Однако свой страх я показывать ему не собиралась. Вы никогда не замечали, что люди не смотрят друг другу прямо в глаза? Если мы слушаем кого-то, то смотрим на губы того, кто с нами разговаривает. В крайнем случае, на переносицу или на брови собеседника. Но если два человека смотрят друг другу прямо в глаза, один из них обязательно смутится. Конечно, у меня и в мыслях не было, что я могу смутить Люциуса Малфоя. Но дать ему понять, что его удар не достиг цели — это мне вполне удалось.

Гарри тоже прекрасно понял скрытый подтекст в словах хозяина дома и, наверное, заметив, как судорожно сжались мои пальцы, сцепленные на коленях в замок, решился:

— Нам... Нас интересует светящаяся руна. Любые сведения о ней.

Малфой откинулся в кресле и на секунду прикрыл глаза. Затем он взмахнул палочкой — и передо мной появился старинный фолиант, который открылся на нужной странице.

— Это всё, что есть о светящейся руне в библиотеке нашей семьи, — сказал он, когда я закончила читать.

— Но откуда... — Я хотела спросить, откуда он знает, что больше ничего нет, ведь вряд ли он интересовался подобным просто ради расширения кругозора, но внезапно меня озарила догадка: — Вы видели вторую руну! — потрясённо выдохнула я.

— Что? Какую вторую руну? — в один голос воскликнули мои друзья.

— Здесь написано, — ответила я, — что появление светящейся руны не бывает одиночным — только парным. Два человека, каждый из которых видел свою руну, оказываются связанными друг с другом до тех пор, пока не выполнят задачу, поставленную перед ними магией.

— Какую задачу?

— Об этом ничего не сказано. Так вы видели вторую руну? — снова обратилась я к мистеру Малфою.

— Двадцатого сентября прошлого года, — ответил он. — Около восьми часов вечера.

В ужасе я закрыла лицо руками:

— Господи, это невозможно. Это просто немыслимо.

Именно в этот день и в это время руну увидели мы с Роном.

Поняв, наконец, почему я испытала страх, когда увидела руну, и, начиная осознавать, насколько жестокой оказалась насмешка судьбы, связавшей меня с человеком, который меня ненавидел, я уткнулась в грудь Гарри. Друг тут же обнял меня.

— Кажется, настало время известить о произошедшем министра, — сказал он.

* * *

Как прошла встреча Гарри с министром, мы узнали сразу же после того, как она состоялась. Пользуясь привилегией, которую давало ему звание Героя войны, но ещё больше — звание фениксовца, Гарри вошёл в кабинет Бруствера, который как раз готовился к ежедневному утреннему совещанию с начальниками отделов.

После приветствия и предложения присесть Гарри сразу перешёл к делу:

— Кингсли, что вы знаете о светящейся руне?

Вопреки всем нашим предположениям, что придётся долго объяснять, что произошло, Кингсли задал один-единственный вопрос:

— Кто?

— Гермиона и Люциус Малфой, — ответил Гарри.

— Бедная девочка, — прошептал Кингсли так тихо, что Гарри подумал, что это ему послышалось.

Вызвав секретаря, министр велел сообщить начальникам отделов о переносе начала собрания на полчаса, а сам отправил патронуса к начальнику отдела тайн, мистеру Коннору.

Через несколько минут мистер Коннор сидел в кабинете министра и слушал краткий рассказ Гарри.

— Бедная девочка, — повторил он слова Кингсли, когда рассказ был закончен.

— Неужели ничего нельзя сделать? — поняв, почему они жалеют меня, с отчаяньем спросил Гарри.

— Увы, дорогой мой мистер Поттер, ничего. Эти силы неподвластны никому, — ответил мистер Коннор.

* * *

Вечером того же дня мы собрались в гостиной Малфой-мэнора.

— Что же, — начал мистер Коннор, когда все расселись по своим местам. — Не скажу, что причину, по которой мы собрались здесь, можно назвать приятной. Тем не менее, у нас нет права игнорировать это происшествие. Чтобы было понятно, насколько серьёзно создавшееся положение, скажу, что неисполнение воли рун может привести к такой катастрофе в магическом мире, по сравнению с которым оба пришествия Волдеморта покажутся злодействами в детской сказке.

Дав нам время осознать всю важность его слов, он продолжил:

— Для начала мне необходимо выяснить, при каких обстоятельствах появились руны. Мистер Малфой?

— Двадцатого сентября прошлого года, около восьми часов вечера, — ответил тот. — Мы повздорили с сыном, и я уже собрался уходить. Обернулся на взволнованный возглас Драко и увидел руну. Это была руна «райдо», чёрного цвета с жёлтым свечением по контуру. Она висела в воздухе. Руна мигнула один раз, то есть исчезла и появилась вновь, затем повернулась вокруг вертикальной оси один раз, потом, после небольшой паузы — ещё два раза вокруг горизонтальной. Затем исчезла, вернее, погасла.

Я была поражена сходством обстоятельств появления рун.

— Те же обстоятельства, что описал мистер Малфой, — сказала я, когда невыразимец посмотрел на меня. — Только поссорились мы с Роном, и руна была белого цвета.

— Хорошо, — кивнул мистер Коннор. — Мне ещё понадобятся ваши воспоминания. Только внешний вид рун, не обстоятельства, при которых они появились, — добавил он, заметив, как недовольно мы со старшим Малфоем взглянули на него. — И воспоминания мистера Уизли и младшего мистера Малфоя, раз они были свидетелями, — с этими словами мистер Коннор отлевитировал к нам четыре наколдованных флакона.

Драко, Малфой-старший и Рон быстро опустили серебристые ниточки воспоминаний в свои флаконы. Я никогда раньше не делала этого и потому решила оставить получение воспоминаний до окончания встречи, но мне на выручку пришёл Гарри. Наклонившись, он прошептал мне на ухо: «Просто представь руну», затем поднёс к моему виску свою волшебную палочку и вытянул нить воспоминания.

— Чтобы продолжить, мне хотелось бы узнать, что вы знаете о светящейся руне? — продолжил мистер Коннор, когда четыре флакона исчезли в его мантии.

— Практически ничего, — ответил Малфой-старший, и я согласно кивнула. Про разговор с портретом профессора Дамблдора Гарри уже рассказывал ему утром, а ничего нового я бы добавить не смогла.

— Тогда я попытаюсь объяснить. Светящиеся руны — знак, который подаёт нам очень древняя магия. Магия, возникшая, пожалуй, ещё до появления людей, и, скорее всего, эта магия останется, даже если люди исчезнут. Магия эта неоднородна. Если говорить просто, то состоит она из тёмной и светлой частей. Проблема заключается в том, что само существование этой магии возможно только в нейтральном состоянии. В случае если равновесие между тёмной и светлой составляющей нарушается, подаётся знак в виде светящихся рун двум волшебникам, в силах которых вернуть магию в состояние равновесия. Только таким образом она может существовать дальше.

— А если нейтральное состояние не вернуть? — спросил Рон.

— Магия исчезнет как таковая. Совсем, — ответил мистер Коннор.

«Единство противоположностей», — мелькнула у меня мысль, и, лишь увидев, что все присутствующие смотрят на меня, я поняла, что произнесла её вслух.

— Что, простите, мисс Грейнджер? — спросил невыразимец.

Я немного помолчала, формулируя ответ, а потом сказала:

— У магглов... — при этих словах уголок рта Люциуса Малфоя едва заметно дёрнулся, — есть теория, мировоззрение или, если хотите, философия, согласно которой весь мир состоит из противоположностей — инь и ян, и одновременное существование этих противоположностей и их взаимодействие определяют развитие мира.

— Да, пожалуй, лучше бы я, наверное, не объяснил. Так вот, как я уже говорил, магия может существовать только в нейтральном состоянии. Если появились руны — значит, баланс между составляющими нарушен. Предполагаю, что причина этого кроется в недавних войнах, но утверждать это с уверенностью не возьмусь. Помочь восстановить равновесие могут те, перед кем появились руны.

— Каким образом? — задала я вопрос, который наверняка мучил всех присутствующих.

— Взаимодействием, — пожал плечами Коннор. — Точного ответа, к сожалению, вам на этот вопрос не даст никто.

— Какого рода взаимодействием? — настойчиво продолжила я.

— В вашем случае — это брак.

Я в ужасе взглянула на Малфоя-старшего: тот был, как всегда невозмутим, но полыхнувший в серых глазах огонёк ненависти я всё же заметить успела.

— Вы уверены, что руны подразумевают именно заключение брака? — Кингсли был в изумлении, как и все присутствующие.

— Безусловно, господин министр. Несмотря на то, что появление рун — довольно редкое событие, в отделе тайн собрано достаточно сведений, чтобы я мог утверждать это. Конечно же, каждый случай — индивидуален. Но цвета рун — чёрный и белый — определённо указывают на заключение брака между мистером Малфоем и мисс Грейнджер. Бывали случаи, когда магия требовала усыновления одного волшебника другим или побратимства двух волшебников. Но цвета рун в тех случаях были другими. В случае появления рун чёрного и белого цвета явно подразумевается брак.

— Я понимаю, что того, что я рассказал, явно недостаточно, поэтому с удовольствием отвечу на ваши вопросы, — после недолгого молчания сказал мистер Коннор. — Если смогу.

— Насколько часто появляются руны? — спросила я. — Я не сомневаюсь в том, что вы достаточно осведомлены об этом, но если такое происходит не так уж часто, то как вы можете уверенно утверждать, что речь идёт именно о браке?

— Мне понятны ваши сомнения, мисс Грейнджер, — несколько суховато ответил мистер Коннор. — Могу вас заверить, что в моём отделе собрано достаточно сведений о рунах, чтобы я мог сделать однозначные выводы. Что же касается того, насколько часто они появляются, то вы правы — это происходит достаточно редко. В среднем — не больше одного раза за полтора-два столетия. Однако, — чуть повысил он голос, увидев, что я собираюсь его прервать, — я опираюсь не только на то, что собрали мои предшественники. За четыре года, прошедшие с окончания войны, ваш случай — уже третий.

На всех, кроме Бруствера, который наверняка знал об этом, эти слова произвели впечатление.

— Почему появление рун считается плохой приметой? — спросил Рон.

— Хороший вопрос, мистер Уизли. Как я уже говорил, магия, проявляющая себя в виде рун — очень древняя, возникшая ещё до появления людей. С чем бы сравнить, чтобы было понятно?.. — задумался мистер Коннор. — Пожалуй, с природой. Мисс Грейнджер, вы лучше всех нас знаете маггловскую историю. Скажите, если человек — часть природы, он может пользоваться её дарами, чтобы существовать, правильно?

Я согласно кивнула.

— Но что происходит, если человек начинает пользоваться дарами природы бездумно, не ради того, чтобы выжить, а ради обогащения, беря и не давая ничего взамен?

— Природа начинает мстить, — прошептала я, начиная понимать, к чему ведёт мистер Коннор. — Землетрясения, наводнения, техногенные катастрофы...

— Верно, мисс Грейнджер, верно. Не всегда, но всё-таки в большинстве случаев катастрофы в мире магглов — следствия необдуманного использования даров природы. Люди думают, что могут подчинить себе природу, но нет — она каждый раз доказывает обратное. Так и в случае с древней магией, мистер Уизли, — она способна давать волшебникам свою силу, но лишь в той мере, которая необходима для выживания. Люди слабы, мистер Уизли, и рано или поздно кто-то захочет подчинить себе эту силу, а это невозможно так же, как невозможно полностью подчинить себе природу.

— Значит, руна — не предвестник беды?

— Вовсе нет. Конечно, мало приятного в том, что два человека больше не могут распоряжаться своей жизнью и должны подчинить её достижению цели, которую они не всегда могут ясно даже осознать. Но ведь всё зависит от нас самих.

— Тогда почему появление рун считается плохой приметой? — упрямо спросил Рон.

— Думаю, все присутствующие знают, насколько легко управлять людьми, всего лишь пустив слух. То, что руна приносит несчастье — всего лишь легенда, пущенная отделом тайн, дабы отвлечь слабых людей от соблазна подчинить себе силу, которую невозможно подчинить, и этим спасти магический мир от исчезновения.

Я задала ещё один вопрос, который тоже наверняка интересовал всех присутствующих, но главным образом меня и Люциуса Малфоя:

— В течение примерно какого времени достигаются цели, поставленные магией? Я понимаю, точно сказать вы не можете, но из того, что вам известно? Сколько времени может продлиться этот брак?

— Боюсь, мисс Грейнджер, вынужден вас огорчить, — покачал головой мистер Коннор. — Брак, заключённый по велению рун — магический и не может быть расторгнут.

Это заявление ошеломило всех присутствующих куда больше, чем сообщение о необходимости заключения брака как такового. Ужас мелькнул даже в глазах обоих Малфоев.

— А как узнать цель, которой необходимо достигнуть? — оправившись от потрясения, спросил Гарри.

— Увы, мистер Поттер, единственная подсказка — это руна «райдо», вернее, значения этой руны. Кстати, мисс Грейнджер, вы уверены, что это была именно руна «райдо»?

— Я дипломированный специалист по древним рунам и в настоящее время преподаю этот предмет в Хогвартсе. Я не могла спутать одну из рун, давших название всему руническому алфавиту, — раздражённо ответила я и тут же устыдилась своего тона. Как бы там ни было, мистер Коннор ни в чём не был передо мной виноват.

— Я должен был спросить, — мягко сказал мистер Коннор. По-видимому, он прекрасно понял, что я переживала, а потому обижаться не стал. — А вы, мистер Малфой?

— Уверен, — холодно бросил Малфой-старший.

Мистер Коннор кивнул.

— Так вот, из всех значений этой руны наиболее подходящими, на мой взгляд, могут быть «путешествие» и «поиск». Цель будет достигнута тогда, когда вы вместе совершите какое-то путешествие или найдёте что-то.

— То есть, когда цель будет достигнута, мы это поймём? — спросил Люциус Малфой.

Мистер Коннор кивнул ещё раз.

— Совершенно верно, мистер Малфой. Каким образом, сказать не могу, но то, что вы это поймёте, уверенно могу обещать.

Даже сейчас, спустя много лет, я не могу описать, что я чувствовала тогда. Одно могу сказать точно: в те несколько месяцев, со дня разговора с мистером Коннором до дня моей свадьбы, я была сама не своя.

Мои обычные наблюдательность и рассудительность как будто исчезли куда-то. Я не замечала многих вещей, на которые раньше обязательно обратила бы внимание. Иногда я думаю: как бы сложилась моя жизнь, если бы в то время я смогла обратить внимание хотя бы на некоторые из них? Мне кажется, что единственное чувство, которое владело мной тогда — это страх. Огромный, всепоглощающий страх. Конечно же, в первую очередь меня пугало то, что мне придётся жить в Малфой-мэноре — вы знаете, чем для меня было это место. И как бы не стремилась я не показать своего страха Люциусу Малфою, я боялась его. Что бы не произошло в последние годы, он не изменил своих взглядов — это я ясно поняла, когда мы обговаривали с ним условия нашего брака.

Ах да! Об этом нужно рассказать подробнее. То, что брак был магическим, вы уже знаете. Но даже для магического союза он был необычным. Начиная с обряда его заключения и заканчивая относительной свободой поведения супругов после. Обряд, как нам объяснил мистер Коннор, был более древним, чем тот, по которому обычно заключались магические браки, и одновременно — более простым. Настолько, что не было необходимости нам рассказывать о нём заранее. «Не волнуйтесь, мисс Грейнджер, — сказал мне мистер Коннор, когда я выразила беспокойство, что могу что-то сделать не так, как нужно, — поверьте мне, на этой церемонии вы просто не сможете ошибиться».

Так вот, были некоторые условия, которые мы обязаны были соблюдать — в частности, необходимость жить под одной крышей. Разумеется, Люциус Малфой не мог жить нигде, кроме Малфой-мэнора, а значит, и мне предстояло жить здесь же. Как бы мне не было тяжело, я понимала, что он прав. Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что так даже лучше. Брак подруги Гарри Поттера и бывшего пожирателя смерти наверняка вызовет много пересудов в обществе, а чтобы скрыться от назойливого внимания, более подходящего места было не найти — к этому времени хозяин поместья сумел добиться того, чтобы оно снова стало ненаносимым.

Однако мы имели право не сообщать о своём браке обществу — вообще или столько, сколько сочтём нужным. Признаться, меня такая возможность обрадовала. К моему изумлению, Малфой-старший со мной согласился безоговорочно.

Не буду рассказывать вам обо всех наших договорённостях, чтобы вас не утомлять — если будет необходимо, я упомяну о них позже.

Но о чём я обязательно должна сказать — так это о том, что поведение моего будущего мужа в эти месяцы меня удивило. Он вёл себя осторожно, но я ясно поняла, что он по-прежнему считает, что магглорождённым волшебникам (и мне в том числе!) не место в магическом обществе. И всё же он ни разу не выказал своего недовольства нашим браком. Причину этого я смогла понять только спустя много месяцев.

Пока же я боролась со своими страхами — страхом перед прошлым, который воплощал собой Малфой-мэнор, и страхом перед будущим, которым был для меня Люциус Малфой. Нет, я не боялась его после окончания войны — что мог мне сделать один из двух избежавших заключения в Азкабан пожирателей смерти? Но одно дело — не бояться его на расстоянии, и другое — жить с ним под одной крышей, быть членом его семьи. Как оказалось, боялась я не напрасно.

* * *

Для обряда требовались специальные предметы — магические кулоны и браслеты. Причём обязательно гоблинской работы. Заказы от волшебников, и особенно от Министерства магии, гоблины принимали крайне неохотно, и мистер Коннор сетовал, что изготовление кулонов и браслетов может затянуться. Но как только они будут готовы, церемония бракосочетания должна была состояться сразу же.

Несколько месяцев промелькнули для меня как одно мгновенье. Чем ближе был день свадьбы, тем тяжелее мне становилось. Друзья поддерживали меня, как могли.

В назначенный день я с Гарри и Роном аппарировала в Малфой-мэнор. Не скажу, что я привыкла к имению, но те несколько раз, когда я вынуждена была его посетить, принесли мне небольшую пользу. Я почувствовала, что смогу жить здесь. Конечно, всё время проводить в его стенах — на это моих сил не хватило бы. Но хотя бы столько, чтобы можно было сказать, что я делю кров с мужем — это я смогла бы выдержать. И втайне надеялась, что со временем мой страх исчезнет совсем.

Для подготовки к церемонии мне выделили комнату и домашнего эльфа, точнее — эльфийку по имени Лонки, которая после свадьбы должна была стать моей горничной. Это решение хозяина поместья мне не понравилось совсем — если я и не стала работать в министерстве, как планировала сначала, это вовсе не означало то, что я изменила своим взглядам. Нет, я по-прежнему считала, что положение эльфов в магическом обществе унизительно. Но... со временем я поняла, что сами домовики ещё не готовы к своей свободе, а сделать кого-то счастливым против его воли — это в принципе невозможно. Добби был ярким исключением из этого правила. Что же касается распоряжения моего будущего мужа относительно моей прислуги — живя в Риме, нужно поступать так же, как римляне. Я вынуждена была согласиться с его решением. Но себе дала обещание пользоваться услугами домашних эльфов как можно реже.

— Лонки всё сделала, госпожа, — сказала мне домовиха, закончив мой туалет. — Не угодно ли госпоже посмотреть, какая она красивая?

Подойдя вслед за Лонки к зеркалу, я взглянула на себя. Более чем скромная невеста для Малфоя! Простое белое платье в пол, отделанное вышивкой по подолу и краям рукавов. Из украшений — только кулон с изображением руны «райдо». Незамысловатая причёска, в которую Лонки вплела живые цветы. Даже столь естественный в руках невесты маленький букетик — и тот отсутствовал. Совсем не такой невестой я себя представляла, когда мечтала о свадьбе с Роном. При воспоминании о Роне и нашем несостоявшемся браке к горлу подступил комок. Хотелось забиться в какой-нибудь угол и плакать, плакать до тех пор, пока совсем не останется слёз. Однако я взяла себя в руки.

— Глупо переживать из-за того, что ты изменить не в силах, — сказала я своему отражению.

В это время появился ещё один эльф и передал, что Кингсли и мистер Коннор прибыли, и все ждут только меня. Поблагодарив эльфа, я ещё раз взглянула на себя в зеркало и вышла из комнаты.

Пожалуй, тот путь до гостиной был самым долгим в моей жизни. Наверное, потому, что чувство, которое я тогда переживала, я назвала про себя ожиданием смерти.

Когда я вошла в гостиную, взгляды всех присутствующих обратились ко мне, и я почувствовала себя ещё хуже. Но я собрала все свои силы, чтобы не показать этого. Гарри и Рон смотрели на меня: Гарри — с беспокойством, Рон — виновато. Мне хотелось поддержать его, но сейчас я просто не смогла бы сделать этого.

Я не захотела, чтобы кто-то из семьи Уизли, кроме Рона, присутствовал на церемонии. Даже Джинни. Всё семейство переживало за меня, и я боялась, что они не смогут сдержать волнения, а вслед за ними испарится и моя решимость идти до конца.

Министр магии должен был присутствовать при заключении брака согласно обычаю. Директор МакГонагалл даже не спрашивала разрешения — она просто известила меня, что на церемонии будет обязательно. И сейчас я была ей особенно благодарна за это — в глазах Минервы и Кингсли читалась поддержка, так необходимая мне в эту минуту.

Немного удивило меня то, что со стороны Люциуса Малфоя не было ни одного приглашённого. За пять лет, прошедших с окончания войны, Малфои сумели восстановить почти потерянное положение в магическом обществе, а значит, обязательно нашёлся хоть кто-нибудь, кто счёл бы за честь получить приглашение на церемонию. Увы, искренних друзей, которые готовы были бы разделить с ними горе и радость, в их окружении не наблюдалось. Если таковые и были когда-то, то, скорее всего, уже либо мертвы, либо находятся в Азкабане. Единственное, что я смогла предположить — что Малфои просто не могли допустить, чтобы кто-то увидел их невластными над обстоятельствами. Именно поэтому, скорее всего, на церемонии и не было гостей с их стороны.

Люциус Малфой был одет в простой чёрный костюм, отделанный серебром. Если бы такой костюм был надет на кого-нибудь другого, я бы его, пожалуй, назвала даже скромным. Мой взгляд задержался на единственном украшении — кулоне с руной, точно таком же, как и у меня. По лицу Малфоя-старшего, как обычно, нельзя было ничего прочесть. Только я не сомневалась, что под этой маской — сплошная ненависть и презрение. Вот сын его, несмотря на всё отцовское воспитание, пока так и не научился скрывать очень сильные эмоции, и то, что нельзя было прочесть по лицу старшего Малфоя, вполне мог показать младший. Я перевела взгляд на Драко, ожидая найти подтверждение своим мыслям, и удивлённо замерла: в его глазах были не ненависть и презрение, а покорность. Нет, не покорность, а... смирение?! Осознание этого потрясло меня настолько, что я застыла, не в силах оторвать от него взгляд. Драко, заметив это, тут же принял надменный вид. Но нескольких секунд созерцания столь несвойственного Малфою чувства придало мне сил, и опасный огонёк, блеснувший в глазах Люциуса Малфоя, заметившего этот обмен взглядами, на меня уже не подействовал.

Наконец, я взглянула на мистера Коннора и сама не поняла, что произошло. Но взгляд невыразимца странным образом повлиял на меня: что бы ни случилось, я была здесь для того, чтобы сохранить в мире магию, ту самую, которая открыла мне сказку в жизни, ту самую, перед которой я была в долгу. В конце концов, я училась на Гриффиндоре! А гриффиндорцы всегда верны долгу! Теперь я была уверена, что мне хватит сил выдержать до конца церемонии.

Мистер Коннор посмотрел на меня и Люциуса Малфоя: можно ли начинать? Получив в ответ два утвердительных кивка, он сделал знак нам встать рядом, гостям — расположиться за нашими спинами. Затем прочёл какое-то заклинание — и стало темно, хотя был ещё не поздний вечер, а в окна гостиной только что проникал свет.

Конечно же, нас предупреждали, что предстоящая церемония будет мало похожа на обычную: «Мы собрались здесь, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину...». Но то, что разворачивалось на наших глазах, было... волшебством! Голос мистера Коннора, читавшего заклинания на неизвестном мне языке, в темноте звучал особенно торжественно. Внезапно появился крохотный огонёк: свечение шло из точки на полу между мной и Люциусом Малфоем. Постепенно светящаяся точка превратилась в небольшой круг, а затем — в кольцо, которое расширялось до тех пор, пока мы не оказались стоящими внутри него. Таким же образом появилось другое кольцо, но чуть поменьше первого. Затем между кольцами начали появляться руны. Я попыталась расшифровать текст, но в это время мистер Коннор закончил читать заклинания, и я всё своё внимание переключила на то, что стал говорить он.

— Я, Брендан Коннор, — начал начальник Отдела тайн, — хранитель тайн древней магии, подтверждаю получение послания.

Узор на полу вспыхнул чуть ярче.

— Я, Брендан Коннор, хранитель тайн древней магии, сообщаю, что согласно воле магии собираюсь соединить узами брака Люциуса Малфоя и Гермиону Джин Грейнджер.

На этот раз засветились обе руны на кулонах.

— Я, Брендан Коннор, хранитель тайн древней магии, подтверждаю, что, согласно древним обычаям, клятвы, данные при заключении этого брака, будут запечатлены в магических браслетах.

После его слов в воздухе появились четыре раскрытых браслета. Мистер Малфой взял два из них, те, что были поменьше, оба одновременно надел на мои запястья и чуть надавил — браслеты превратились в не слишком широкие кольца.

— Сознаёшь ли ты, Люциус Малфой, что древняя магия выбрала тебя проводником своей воли? — раздался голос мистера Коннора.

— Сознаю, — ответил Люциус, не выпуская моих рук из своих.

— Принимаешь ли ты это?

— Принимаю.

Руны на кулонах вспыхнули, из каждого потянулась светящаяся ниточка. Обе ниточки сплелись вместе, а затем распались на две светящиеся точки, которые скользнули в браслеты на моих руках.

— Сознаёшь ли ты, Люциус Малфой, что магия выбрала твоим помощником в исполнении её воли Гермиону Джин Грейнджер?

— Сознаю.

— Принимаешь ли ты это?

— Принимаю.

Ещё две светящиеся ниточки сплелись в клубок, а затем исчезли в браслетах.

— Для исполнения воли древней магии соединяешь ли ты свой род с родом Гермионы Джин Грейнджер?

Мистер Малфой так сжал мои запястья, что мне стало больно, но его голос прозвучал ровно, без эмоций:

— Соединяю.

И ещё раз две ниточки, сплетясь в клубок, распались и проникли в браслеты. После этого мои браслеты засветились, превращаясь в монолитные кольца. Отныне никто не мог бы снять их ни обычным, ни магическим способом.

— Магия приняла твои клятвы. — После этих слов мистер Малфой отпустил мои руки.

Теперь настала очередь моих клятв. Я взяла вторую пару браслетов, надела их на запястья Люциуса Малфоя и так же, не отпуская его рук, отвечала на те же вопросы, что ранее и он.

И когда мистер Коннор задал последний вопрос, я сглотнула, но ответила твёрдо:

— Соединяю.

Я понимала, почему этот вопрос не понравился моему мужу. Это был не тот брак, когда женщина, выходя замуж, становится частью семьи мужа. А муж, хоть это и не было закреплено магическими законами, становился её господином и повелителем, потому что таковы были традиции. Нет, в браке, только что связавшем нас до конца жизни, мы были равны друг другу. В волшебном обществе издревле действовал закон, который не допускал подчинения одного магического рода другому. А мы были не просто членами двух магических родов — мы были их главами. И неважно, что его род насчитывал несколько поколений волшебников, а я — единственная волшебница в своей семье. Союз глав двух магических родов означал, что в нашей совместной жизни все решения могут быть осуществимы только тогда, когда с ними согласятся оба супруга. Соединение же родов означало, что все, в ком течёт его кровь, становятся членами моей семьи, а все, в ком течёт моя кровь, становятся членами его семьи.

Вспыхнувший браслет стал монолитным, и мистер Коннор произнёс:

— Магия приняла твои клятвы.

* * *

«Как странно, — думала я, когда церемония была закончена, комната оказалась снова освещённой, а мистер Коннор посчитал необходимым ещё раз напомнить, какие условия нам следует выполнять неукоснительно, и в чём предоставлена свобода выбора, — и как всё до смешного просто. Самая могущественная сила на земле, не подвластная даже волшебнику, не то что магглу, — и твоя жизнь действительно больше не принадлежит тебе. Проявление магии, у которого нет даже хоть сколько-нибудь поэтичного, необычного названия — всего лишь «светящаяся руна», несколько вопросов и ответов — и два человека, питающие друг к другу лютую ненависть, связаны без шанса когда-либо освободиться друг от друга».

Слушать мистера Коннора ещё раз мне не хотелось. Моё внимание привлекли друзья, стоявшие немного в стороне. Гарри что-то говорил Рону, но лица Рона я не видела. Вспомнив его виноватый взгляд, я подошла к ним.

— Слушайте, я, конечно, понимаю, что Малфой... м-м-м... не самая удачная для меня партия, но, может быть, вы всё-таки поздравите меня — как-никак, теперь я замужняя дама, — попыталась пошутить я.

После моих слов виноватый взгляд Рона стал взглядом затравленного зверя.

— Ты ни в чём не виноват, Рон, — сказала я, беря его за руку, — поэтому не стоит изводить себя, поверь. Если мне суждено было стать женой Малфоя...

— Если бы не я, не было бы того разговора, и ты не сказала бы... — с отчаяньем в голосе начал говорить Рон.

— Если мне суждено было стать женой Малфоя, — не обращая внимания на его слова, продолжала я, — то руна появилась бы независимо от того, поспорили бы мы с тобой или нет. Сейчас же я уверенно могу сказать, что мне было бы намного хуже, если бы тогда тебя со мной не было. Потому что мне было страшно как никогда в жизни. Так что прекрати корить себя и улыбнись — за последние месяцы мне до чёртиков надоели все эти сочувствующие лица.

— Вот-вот, и я о том же говорю ему, — сказал Гарри. — Ты же не умерла, и в случае чего защитить мы тебя всегда сумеем.

— Верно. Гарри прав, Рон. Я не умерла, и у меня всё ещё есть вы оба.

— Ладно. — Лицо Рона немного просветлело. — Только самое главное — не скрывай ничего от нас, слышишь? А то мы тебя знаем — будешь защищать его только потому, что он получил титул твоего мужа.

Я не сдержалась и звонко рассмеялась.

— Ты так сказал — титул моего мужа. Готова поспорить, что сам Малфой считает, что это он снизошёл до меня, подарив мне титул... своей жены.

Теперь со смеху прыснули уже мы все.

— Мисс Грейнджер, — обратился ко мне мистер Коннор. — Ваши друзья до церемонии выказывали беспокойство, что ваш супруг сможет причинить вам вред. Я постарался их уверить, что их волнения напрасны, но, наверное, будет лучше, если они смогут увидеть это своими глазами. Что вы об этом думаете?

Я согласно кивнула, но на всякий случай незаметно достала палочку.

— В таком случае, мистер Поттер, мистер Уизли, — сказал мистер Коннор моим друзьям, — попрошу вас отойти немного в сторону. Если мистер Малфой не сможет причинить вред мисс Грейнджер — это не значит, что он не сможет причинить его вам.

Все гости отошли на довольно приличное расстояние. В центре комнаты остались только я и Люциус Малфой, направивший на меня палочку. Какое заклинание он произнесёт, я поняла, увидев вспыхнувший огонёк в серых глазах, за миг до того, как услышала два слова:

— Авада Кедавра!

Зелёный луч из его палочки не вырвался, но в ту же секунду заклинания, выпущенные Гарри, Роном, Кингсли и профессором МакГонагалл, устремились к нему — и разбились о щиты, поставленные на их пути. Думаю, что сразу же за убивающим Малфой невербально произнёс защитное заклятие. Драко мгновенно поставил второй щит. Третье же защитное заклинание произнесла я. Люциус Малфой был достаточно опытен, чтобы понять, что два щита не смогли бы выдержать четыре заклинания от людей, виртуозно владеющих боевой магией. В поисках того, кто поставил третий щит, он посмотрел сначала на мистера Коннора, а затем на меня — и, кажется, успел увидеть, как я опустила палочку.

Вы спросите меня: зачем я это сделала? Месяцы перед нашей свадьбой я почти постоянно думала о том, как будут складываться наши отношения с мужем. Решала, как же мне следует себя вести. Вся история с нашим браком напоминала мне ситуацию, как если бы двух человек, ненавидящих друг друга, заперли в одной комнате и не дали возможность выйти оттуда. Что бы им оставалось делать? Либо уничтожить друг друга, либо — постараться существовать вместе. Уничтожать Люциуса Малфоя я не хотела и, как оказалось, просто не смогла бы. Поэтому я решила, что самым правильным будет наладить отношения — насколько это будет возможно. Не позволять унижать друг друга — себе и посторонним людям. Если бы заклинания моих друзей достигли своей цели, Малфой оказался бы в унизительном положении. Да, это было бы для него унижением — лежать оглушённым в своём же доме после собственной свадьбы, на глазах любимого сына, ненавистной жены и ещё пяти человек, занимающих высокое положение в обществе. Возможно, это и стало бы бальзамом для моей измученной души. Но как бы там ни было — он был моим мужем. А значит, допустить, чтобы он оказался униженным, я просто не могла.

— Что же, мистер Малфой, я знал, что непростительные заклятья не подействуют на вашу жену, — сказал мистер Коннор, который явно был потрясён, — но не думал, что вы решитесь применить одно из них.

— Зато теперь все присутствующие могут быть уверены, что мы не поубиваем друг друга. Не так ли, миссис Малфой? — едко произнёс Люциус Малфой, обращаясь ко мне.

— Предпочитаю, чтобы меня называли мисс Грейнджер, — глядя ему прямо в глаза, ответила я.

— Как скажете... мисс Грейнджер, — сказал, как выплюнул, Малфой-старший.

* * *

Если кто-то когда-либо считал, что в школьные годы я была любимицей профессора МакГонагалл, он заблуждался. Профессор никогда не выделяла меня среди других учеников. Просто я тянулась к знаниям, и моему преподавателю это моё качество импонировало. Поэтому она всегда помогала мне по мере своих возможностей.

Однако после появления руны мы сблизились с Минервой. Было не так уж много людей, с которыми я могла поговорить об этом, ещё меньше тех, с кем я хотела говорить на эту тему. Иногда мне кажется, что в тот период времени я стала для неё дочерью, которой у неё никогда не было. Она не жалела меня, не оплакивала заранее мою судьбу. Но я всегда ощущала её молчаливую поддержку.

— Тяжело тебе придётся, девочка, — сказала она мне на прощанье, когда я провожала её. — Магия, которая соединила вас, позаботилась о вашей безопасности. И ты себя в обиду не дашь — это меня радует. Но всё же на душе у меня неспокойно. Я учила и тебя, и твоего мужа. Я знаю вас обоих. Ты ведь не станешь жаловаться, если что-то будет не так. А Люциус Малфой — из тех людей, кто не успокоится, пока не подчинит человека своей воле.

Сразу же после ухода гостей Лонки показала мне комнаты, которые должны были стать моими. Увидев их, я застыла от удивления: иначе чем покоями эту роскошь назвать было нельзя. Что же, нужно было отдать должное хозяину Малфой-мэнора — унижать меня, поселяя в какое-либо подобие каморки, он не стал.

Комнаты мне понравились. Первая, в которую можно было попасть из коридора, служила одновременно гостиной и кабинетом. Слева от неё находилась спальня, размером немного поменьше гостиной. Из спальни можно было попасть в ванную и гардеробную. И та, и другая, судя по их размерам, представляли собой ещё две комнаты. Несмотря на всю роскошь обстановки, в первую очередь покои были удобными — и это мне понравилось. На мой вопрос, куда можно попасть через третью дверь, Лонки ответила, что в спальню хозяина. Это обстоятельство меня встревожило. По словам эльфийки, дверь вела не прямо в спальню мистера Малфоя, а в небольшой коридорчик между моей и его комнатами. Убедившись, что это так, я немного успокоилась. И хотя я была уверена, что Люциус Малфой ни за что не прикоснётся к грязнокровке, запирающие чары на дверь я всё же наложила.

Как бы ни была я признательна хозяину дома за комнаты, забывать, кем он был на самом деле, всё же не стоило. И это я поняла в первый же вечер моей жизни в Малфой-мэноре в качестве хозяйки. Начиная готовиться ко сну, я отпустила Лонки — я привыкла обходиться без прислуги и собиралась обходиться без неё и дальше. Но, поймав печальный взгляд маленького существа, спросила, накажут ли её, если я откажусь от её помощи, и услышала робкое: «Да, госпожа».

Спустившись на следующее утро к завтраку в столовую, я поблагодарила своего новоиспечённого мужа за комнаты.

— Нужно ли говорить, мисс Грейнджер, что до ваших благодарностей мне нет никакого дела? — ответил он мне.

— Нужно ли говорить, мистер Малфой, что я прекрасно сознаю, что в моих благодарностях вы не нуждаетесь, но как воспитанный человек я должна была их высказать? — парировала я.

Драко с безразличным видом наблюдал за нашей перепалкой. Должно быть, комнаты, ставшие моими, не принадлежали раньше Нарциссе. От этой мысли мне стало легче. Вряд ли он был бы так спокоен, если бы комнаты его матери отдали грязнокровке. Весь предыдущий вечер почему-то этот вопрос не давал мне покоя.

Завтрак прошёл в молчании, и это несказанно меня обрадовало. Правда, кое-что неприятное всё же было: несколько раз я чувствовала лёгкие покалывания в голове — свидетельство попыток применить ко мне легиллеменцию. Но промолчала. Лишь под конец я осмелилась спросить, позволено ли мне будет пользоваться библиотекой.

— Иначе мне придётся оставаться ночевать в Хогвартсе, чтобы успеть подготовиться к урокам, — пояснила я.

— Миссис Малфой, пусть и ставшая таковой по недоразумению, не может работать, — глаза Люциуса Малфоя опасно прищурилась.

— Миссис Малфой, возможно, и нет. А вот мисс Грейнджер — обязательно. Тем более что я понятия не имею, чем полезным можно заняться в этом огромном бездушном дворце, — сказала я, с вызовом глядя на него.

— В этом огромном бездушном дворце вам предстоит провести остаток своих дней, — напомнил он.

— К нашему обоюдному сожалению. Так как, вы позволите мне пользоваться библиотекой? — вернулась я к своей просьбе.

— Не вижу причин не разрешить вам это.

Не подав вида, насколько меня обрадовали его слова, я ещё раз поблагодарила его, и, встав из-за стола, направилась к выходу из столовой. Но уже у самой двери обернулась и сказала:

— Примите совет, сэр. Не тратьте время и силы, применяя ко мне легиллименцию. Сразу же после того, как стало известно, что брака между нами не избежать, Гарри настоял, чтобы я обучилась окклюменции. По программе авроров.

— С каких пор школа авроров хорошо учит окклюменции? — насмешливо спросил Малфой-старший.

— Меня учила не школа авроров. Меня учил Гарри. А его первый учитель был очень сильным окклюментом, — ответила я.

— И кто же это? Аластор Грюм? — ещё более насмешливо спросил он.

— Северус Снейп.

Меня не интересовало, какое впечатление произвели на Малфоев мои последние слова. Самое главное — я получила доступ к одной из богатейших магических библиотек Британии. Конечно же, всё свободное время я теперь проводила здесь. Книги по древним рунам позволили мне сделать уроки намного интереснее. Время от времени кто-то из коллег просил меня посмотреть что-либо в редкой книге, если таковая имеется в Малфой-мэноре. Выносить книги за пределы поместья я, конечно, не решалась, но вот сделать выписки на интересующие преподавателей темы — в этом я никому не отказывала.

Каким образом коллеги узнали о нашем браке, для меня так и осталось загадкой. Впервые увидев их сочувствующие взгляды, я поделилась своими наблюдениями с директрисой. На очередном собрании Минерва с присущей ей прямолинейностью расставила все точки над i. Она подтвердила, что я и мистер Люциус Малфой заключили магический брак. Но если коллеги желают мне добра, не следует обсуждать эту тему даже друг с другом, потому как всегда есть вероятность, что у разговора окажется нежеланный свидетель, а мне и так тяжело, и незачем напоминать лишний раз о неприятном браке.

Достигнутую ещё до заключения брака договорённость, что мы с мужем следуем всем условиям, которые требует от нас магия, но при этом не мешаем друг другу, мы старались выполнять.

Каждое утро начиналось с завтрака в столовой, и, как правило, это была наша единственная встреча за весь день. Затем я отправлялась в Хогвартс, обедала и ужинала там же. Возвращаясь в поместье, вечерами сидела в библиотеке. Выходные старалась проводить в родительском доме или с Гарри и Джинни на площади Гриммо. Иногда к нам присоединялся Рон. В Норе я бывать упорно отказывалась — прошло уже больше года, но встречаться с Лавандой мне по-прежнему не хотелось. В общем, моя жизнь после замужества мало чем отличалась от жизни до него. Разве что, заходя вечером в свои комнаты в Хогвартсе, я не оставалась там, а отправлялась через камин в Малфой-мэнор.

* * *

Так проходили дни, дни складывались в недели, недели — в месяцы.

Внешне я старалась сохранять безразличный вид, но украдкой наблюдала за хозяевами. Старший Малфой, насколько я поняла, занимался семейным бизнесом. Понятно, что семейное состояние, даже такое большое, как у Малфоев, необходимо постоянно пополнять. Иначе вести ту жизнь, к которой они привыкли, будет просто не на что — содержание одного только поместья наверняка обходилось в кругленькую сумму. Похоже, бизнес вёлся не только в магическом мире, но и в маггловском, но в какой области — выяснить мне не удалось.

А вот Драко немало меня удивил. Привыкшая к его насмешкам за шесть лет совместного обучения, я готовилась к тому, что придётся изо всех сил либо игнорировать его хамство, либо отвечать не менее язвительно, чем он. Но нет, ничего подобного не потребовалось. Конечно, он уже и на специальном восьмом курсе не особо ко мне цеплялся — но тогда я списала его поведение на обстоятельства: вся семья находилась под следствием, да и глупостью было бы с его стороны конфликтовать с подругой Гарри Поттера. Впрочем, после победы до Хорька мне не было уже никакого дела — мы, наконец, смогли вздохнуть свободно: засыпать без мыслей о том, что прошедший день может стать последним, строить планы на будущее, в общем, могли просто наслаждаться жизнью.

Сейчас же Драко вёл себя вежливо и... безразлично. Видимо, договорённость о невмешательстве в жизнь друг друга, достигнутая между мной и его отцом, распространялась и на него. Он вежливо здоровался утром, прощался, если я уходила — и всё. Меня как будто не существовало. Никаких оскорблений, издевательских вопросов — ничего похожего на его прежнее поведение.

Всё свободное время, когда я вынуждена была находиться в Малфой-мэноре, я старалась проводить в библиотеке, располагаясь на том же диванчике, что и тогда, когда мы были здесь в первый раз с Гарри и Роном. Чаще всего компанию мне составлял Драко. Он садился за письменный стол напротив, листая какие-то книги, но чаще это были журналы по зельеварению. В первый раз Малфой появился внезапно и застыл, увидев меня.

— Глупо было думать, что, находясь в поместье, ты будешь сидеть где-то ещё, — язвительно сказал он.

— Я тебе мешаю? — посмотрев на него и проигнорировав его тон, спросила я.

— Ещё чего, — надменно ответил Драко, проходя к письменному столу и усаживаясь. — Если ты не заметила, я нахожусь в своём доме.

Это был наш единственный разговор. Во второй раз он молча прошёл к столу и расположился за ним.

Затем наши совместные посещения библиотеки стали происходить всё чаще и чаще.

Я продолжала наблюдать за ним, сначала украдкой бросая на него взгляды. Затем начала приглядываться к своему бывшему однокурснику, пытаясь понять, что в нём изменилось. Вскоре я могла оторваться от книги и по несколько минут уже открыто разглядывать Малфоя. Что с ним произошло? Почему он так изменился? Я пыталась найти ответы на эти вопросы. Хоть я и старалась проводить в поместье как можно меньше времени, каждый вечер я всё же расспрашивала Лонки, как прошёл день. Гостей в Малфой-мэноре не бывало. Вообще. Ну, с Малфоем-старшим всё понятно — по нему сразу видно, что друзья у него появлялись только тогда, когда они были ему выгодны. А поскольку сейчас его методы решения дел были не в чести, а разделять его взгляды о преимуществе чистокровных перед магглорождёнными стало просто опасно, друзей у него, конечно же, быть не могло.

Но Драко? Сколько я себя помнила, во времена учёбы вокруг него всегда была толпа из слизеринцев. Конечно, часть из них наверняка считали за честь находиться в его кругу, помня о том, какое положение в обществе занимал Малфой-старший. Но чтобы среди них не оказалось ни одного настоящего друга? Почему-то мне вспомнилась Выручай-комната, когда мы были там в последний раз. Вспомнилось, как Драко оттолкнул Крэбба, когда я послала в того оглушающее заклятье. Вспомнилось, как он тащил на себе бесчувственного Гойла, когда они спасались от Адского пламени, как не отпускал его, сам едва удерживаясь на пирамидке из обугленных столов. Крэбб погиб, но Гойл? Ведь он Малфою обязан жизнью! Этого я просто не могла понять. Пусть даже родители и были осуждены, но к детям пожирателей смерти власти оказались снисходительны. Пусть Малфои и выкрутились, но Драко ведь был точно таким же ребёнком пожирателя, как и те, чьи родители попали в Азкабан. Пусть даже у него самого была метка. Но неужели за те семь, нет, восемь лет, которые он провёл в Хогвартсе, среди слизеринцев не нашлось никого, кто дружил бы с ним просто так? Или это не его бросили друзья, а он отказался от общения с ними? Из слов Лонки я сделала выводы, что Драко стал отшельником, всё время проводил в поместье, в своей лаборатории. Не отлучался даже за одеждой и ингредиентами, если и общался с кем-то, то исключительно по каминной сети и с помощью совиной почты.

— Грейнджер, ты долго ещё будешь пялиться на меня?

Вопрос Драко оторвал меня от раздумий.

— Что? — не сразу поняв, что Малфой обращается ко мне, спросила я.

— Я спрашиваю, ты ещё долго будешь пялиться на меня?

— Я не... — начала было я, но Драко меня прервал:

— Ты не сводишь с меня взгляда уже пять минут. А я терпеть не могу, когда на меня так пристально смотрят. Если что-то хочешь спросить — спроси.

— Что с тобой произошло, Драко? — Вопрос я произнесла прежде, чем успела его осмысленно сформулировать.

— Что? — недоумевая, посмотрел он на меня.

— Что с тобой случилось? — Я решила попытаться узнать, раз уж первый вопрос я всё-таки задала. — Почему ты стал таким?

— Таким — каким? — прищурив глаза, спросил Драко.

— Таким... не Малфоем?

Малфой вопросительно посмотрел на меня.

— Ну, раньше ты не упускал возможности прицепиться ко мне. Но за всё время, что я живу в поместье, ты ни разу не назвал меня грязнокровкой, — пояснила я.

— Тебе это не нравится? Не ты ли все годы учёбы обижалась на меня за это? — усмехнулся он.

— Мне нравится. Просто на тебя это не похоже.

— Послушай, Грейнджер, тебе не кажется, что оскорблять тебя... скажем так... недальновидно? — спросил Драко. — Во-первых, сейчас это наказуемо. Во-вторых, ты не последний человек в современной истории. А в-третьих, ваш с отцом брак находится под личным вниманием министра магии.

— Брось, Малфой. Неужели ты думаешь, что я побегу к Кингсли жаловаться, если ты назовёшь меня грязнокровкой? — пожала я плечами.

— Не побежишь?

— Нет.

— То есть ты разрешаешь называть тебя грязнокровкой?

— Не разрешаю, — подавив раздражение, ответила я. — Я просто хочу понять, что с тобой случилось. Почему ты изменился?

— Тебе какая разница, Грейнджер?

— Разницы никакой. Просто хочу понять.

— Что понять?

— Понять, что с тобой произошло, — терпеливо объясняла я. — Что случилось, что ты стал таким замкнутым. Ты погружен в себя, ни с кем не общаешься. Сколько себя помню, вокруг тебя всегда вилась куча народу...

При этих словах Драко напрягся.

— Не лезь ко мне в душу, Грейнджер, — тихим голосом сказал он. — Ты всё равно не сможешь понять.

В его последних словах было столько горечи, что я вдруг увидела его другого — мальчишку, чьё детство, как и моё, и моих друзей, было изломано войной. Только, в отличие от нас, воевал он не на той стороне, а потому в этом новом послевоенном мире, похоже, своего места не видел.

Я встала и убрала книги, затем направилась к выходу, но у двери обернулась и сказала:

— Ты прав, не смогу, Драко. — И, немного помолчав, добавила: — И никто не сможет, если ты никого в свою душу не пустишь.

В ту ночь я долго не могла заснуть. Лёжа в кровати, всё прокручивала давешний разговор с Драко. А ведь обещала себе послать куда подальше всю их чёртову семейку! Но как только я напоминала себе об этом, передо мной снова вставал образ Драко и его взгляд, полный тщательно скрываемой боли. Похоже, душа у Хорька всё-таки была. И душе этой сейчас было ох как плохо.

Занятая решением загадки под названием «новый Драко Малфой», в последующие дни я попыталась узнать, что произошло с младшим Малфоем после окончания Хогвартса.

Начать я решила с газет. Несколько дней пролистывала все выпуски «Пророка» со времени победы над Волдемортом. Первые месяцы вполне ожидаемо были посвящены судебным процессам по делам сторонников Тёмного лорда. Тогда имя Малфоев мелькало по нескольку раз в каждом номере. Затем, после вынесения оправдательного приговора, — уже реже. Спустя несколько недель тишины о них начали писать снова — но теперь уже о финансовой помощи, оказываемой ими Хогвартсу и больнице Святого Мунго, о том, насколько помогла информация, предоставленная Люциусом Малфоем, в поимке пожирателей смерти. Причём чем дальше, тем их имя мелькало всё чаще и чаще («Кто бы сомневался, — подумала я, — что им удастся обелить себя»), но... всё чаще и чаще старший Малфой был один. Фотографии Драко с газетных страниц постепенно исчезли, а в статьях если о нём и упоминалось — то только в вопросах о том, чем занимается сейчас Малфой-младший, и в ответах его отца, что сын помогает ему в семейных делах.

После этого я решила поговорить с Минервой — пусть она и не особо благоволила к слизеринцам, но за судьбой своих многочисленных учеников всегда старалась следить. Но в случае с Драко Минерва ничем не могла помочь. Она знала о нём ровно столько, сколько писали газеты.

Оставались только два человека, которые могли бы помочь мне что-то узнать: Гарри — как должностное лицо Мракоборческого центра, и Джинни — как особа, постоянно вращающаяся в обществе. Хотя Аврорат и не переставал следить за Малфоями, несмотря на оправдательный приговор, Драко, можно сказать, выпал из поля зрения мракоборцев. Последние два года он почти безвылазно находился в семейном имении. Рассказ Джинни оказался чуть более информативным, но основывался в основном на светских сплетнях. И единственный вывод, который я для себя смогла сделать — что Малфой не общался и со своими бывшими сокурсниками тоже. Во всяком случае, из разговоров бывших слизеринцев можно было понять, что никто с Драко уже давно не встречался и не переписывался.

В общем, несмотря на все старания, Малфой так и оставался загадкой. И ответ на неё я нашла неожиданно и не там, где искала.

* * *

В одну из тех суббот, которые я, к своему величайшему сожалению, вынуждена была провести в поместье, я проходила по какому-то новому для меня коридору. За предыдущие недели особого желания исследовать имение, вопреки природной любознательности, у меня не появилось: Малфой-мэнор всё ещё был для меня местом пыток. Но в этот раз я решила посвятить время обходу незнакомых мне уголков. Завернув за очередной поворот, я услышала ругательства, перемежавшиеся с характерным шипением — человек явно получил какую-то травму. Спустившись по небольшой тёмной лестнице в подвал, я вошла в лабораторию. Возле стола, на котором стоял котёл с выплеснувшимся из него зельем, в том месте на плече, куда попала жидкость, Драко пытался оторвать от себя лоскуты испорченной одежды. Только делать это одной рукой ему явно было несподручно. Мгновенно поняв, что произошло, я подскочила к нему и аккуратно, стараясь не причинять боли, очистила рану, а затем так же аккуратно смазала её противоожоговой мазью, которую Малфой призвал манящими чарами.

— Скоро всё пройдёт, — зачем-то сказала я и, оглядевшись, спросила: — Это твоя лаборатория?

Дождавшись утвердительного кивка хмурого Малфоя, я попросила:

— Можно мне посмотреть лабораторию? Пожалуйста! — добавила я умоляюще.

Драко взглянул на меня исподлобья, но буркнул:

— Смотри.

Лаборатория была не очень большой. Посередине находились три стола, у стен — шкафы с ингредиентами. Взглянув на них поближе, я увидела, что ингредиенты расставлены в идеальном порядке и, не удержавшись, хмыкнула.

— Что смешного нашла, Грейнджер? — недовольно спросил за моей спиной Малфой.

— Просто подумала: мир может и рухнуть, а Малфоев это всё равно не коснётся, — выдала я первое пришедшее в голову объяснение, не желая задеть самолюбие Драко даже лёгкой насмешкой над качеством, в общем-то, просто необходимом при работе в лаборатории, и пояснила: — Я об ингредиентах. Смотрю, есть и редкие, и даже запрещённые. Извини, если обидела. Я не хотела, — быстро добавила я, заметив сердитый взгляд Драко.

— У меня есть разрешение на использование запрещённых ингредиентов, — нахмурившись, сказал Малфой.

— То есть ты занимаешься зельями профессионально? — спросила я, надеясь узнать о своём новом родственнике хоть что-то.

Поняв, что ответа не дождусь, я попрощалась и вышла.

Но через несколько дней я снова спустилась в лабораторию. Не знаю, почему я решилась прийти туда без приглашения. Может быть, мне это только казалось, но я считала, что именно там я смогу узнать, что же произошло с Драко. А узнать это было нужно — однако я сама не смогла бы объяснить, почему. Во всяком случае, тогда этого объяснить я бы не смогла. Мне было непонятно, почему Драко позволил мне помочь ему обработать рану, а потом и посмотреть лабораторию. Ну, возможно, против моей помощи с обработкой раны он не стал возражать, потому что ему было очень больно, сам он справиться с этим не мог, а попросить кого-то помочь... Порой мне кажется, что если Драко Малфой попросит кого-то о помощи, то он перестанет быть Драко Малфоем. Причём приказ помочь, отданный эльфу, сам Малфой тоже расценивает как просьбу о помощи — такая вот странность. Но ведь ничто не мешало ему потом попросить (или потребовать), чтобы я покинула лабораторию — однако Малфой этого не сделал. И вот выяснить причину такого его поведения мне почему-то казалось очень важным.

— Можно, я посижу здесь? — попросила я Драко. — Я не буду мешать, обещаю.

— Библиотека тебя уже не прельщает? — хмыкнув, спросил он.

— Прельщает. Очень прельщает. Просто сегодня что-то не могу сосредоточиться на чтении, — в тон ему ответила я.

Драко неопределённо махнул рукой, и я расценила этот жест как разрешение.

Затем мои посещения стали повторяться всё чаще и чаще, и теперь много времени вместе мы проводили уже не только в библиотеке, но и в лаборатории. Мне нравилось наблюдать, как Драко колдует над котлами. В эти минуты он становился другим. Каким-то... воодушевлённым, что ли...

Однажды, когда я, по своему обыкновению, сидела в уголке, наблюдая за Малфоем, он неожиданно спросил:

— Грейнджер, сколько тебе понадобится времени, чтобы растолочь содержимое этой ступки в порошок?

Спросил так, как будто знал, что я не откажусь помочь. Хотя почему — как будто? Он точно знал, что я не откажусь.

Подойдя к столу, я посмотрела, что мне придётся толочь — рука скелета.

— Минут пятнадцать, может быть, двадцать, — ответила я.

— Хорошо, двадцать минут. Начнёшь, когда я скажу, — кивнул Драко.

Я быстро накинула защитную мантию и потуже переплела волосы, затем встала у рабочего стола напротив Малфоя, ожидая его сигнала.

Минут через десять он велел начинать. Когда в ступке оказался мелкий порошок, Драко аккуратно всыпал его в зелье, помешал три раза по часовой стрелке, три раза — против и погасил огонь. Над котлом тут же образовался серебристый туман, который исчез через пару секунд, а само зелье начало быстро густеть.

— Кажется, получилось, — с восторгом выдохнул Драко.

— Что это? — даже не пытаясь скрыть любопытства, спросила я.

— Мазь. Альтернатива костеросту, — ответил он.

— Что? — изумлённо воскликнула я. — Ты... Как ты вообще сумел до этого додуматься?!

Драко самодовольно улыбнулся: моё удивление ему было вполне понятно.

— Вообще-то сначала я пытался всё-таки улучшить вкус костероста. Но потерпел неудачу, как и многие зельевары до меня. А потом меня как осенило: а если послать к чёрту этот вкус и подойти к проблеме принципиально по-новому?

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Драко, по-видимому, и в самом деле доволен результатами своего опыта, если рассказывает всё это грязнокровке, но я отогнала её прочь — сейчас мне действительно было интересно, чем занимается мой бывший однокурсник.

— И сколько времени ты потратил на её изготовление? — спросила я.

— Около полутора лет, — ответил Драко.

— Невероятно! Нет, правда, это потрясающе!

Только много позже я поняла, что именно искреннее восхищение, которое я выказала тогда, и положило начало нашей дружбе, которая длится до сих пор. А теперь-то я прекрасно знаю, что в то время ему не хватало не только одобрения, но и простого внимания окружающих. Потому что иначе он никогда не стал бы с видимым удовольствием рассказывать мне о своих исследованиях: в основном медицинских, но также бытовых и даже косметических.

— Потрясающе! — повторила я, когда он закончил свой рассказ. — А как ты будешь проверять практическое действие мази?

— Как зельевары проверяют действие своих зелий, Грейнджер? — снисходительно спросил Драко, словно разговаривал с несмышлёным ребёнком.

— На себе?! Ты что, хочешь сломать себе руку? — недоумевая, спросила я.

— Ну, зачем всю руку? — хмыкнул он. — Можно обойтись меньшими жертвами.

— Но для зельевара руки — это всё!

— У тебя есть другое предложение? — насмешливо произнёс Драко.

— Вообще-то есть. — Я сама удивилась, насколько быстро я приняла решение, но в следующую секунду я поднесла палочку к мизинцу на левой руке, прошептала заклинание — палец мгновенно стал «резиновым», как у Гарри на втором курсе после «лечения» Локонса. — Я буду твоим подопытным кроликом.

— Грейнджер, ты сумасшедшая. А если мазь не подействует? — Кажется, мой поступок впечатлил его.

— На этот случай есть костерост, — немного легкомысленно ответила я.

— А если подействует не так, как я предполагаю?

— Тогда сегодня у мадам Помфри появится пациентка в моём лице. Брось, Малфой, что-что, а способности к зельеварению у тебя всегда были.

С этими словами я протянула ему руку. Драко аккуратно нанёс мазь и зафиксировал мизинец так, чтобы он не соприкасался с безымянным пальцем. Прошло около часа, прежде чем палец начало покалывать. Я чётко описывала свои ощущения, а Драко скрупулёзно, по минутам, записывал их. Когда, наконец, новые кости выросли, мы оба были просто ошарашены: мазь действовала не только относительно безболезненно, но и почти в два раза быстрее!

— Уф-ф-ф! — выдохнула я. — Не думала, что скажу это когда-нибудь тебе, Малфой, но ты — гений!

И порадовалась, увидев на лице Драко улыбку, напомнившую мне прежнего Малфоя — только в этот раз улыбка была не самодовольной, а просто довольной. Довольной от хорошо выполненной работы.

— Ну, и когда ты собираешься обнародовать своё достижение? — спросила я.

Улыбка тут же погасла.

— Пока не знаю, — хмуро ответил Малфой, начиная наводить порядок в лаборатории.

— Драко, — осторожно сказала я, увидев резкую смену его настроения. — Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто я устал сегодня.

— Драко, — попыталась я продолжить разговор, — ты что, не хочешь, чтобы кто-то узнал...

— Грейнджер! — взорвался Малфой, и я даже вздрогнула от неожиданности. — Я же вежливо дал тебе понять, чтобы ты от меня отстала. Если не понимаешь — больше не суйся в мою лабораторию. Не смей сюда приходить, поняла?!

Я закусила губу. Мне очень хотелось добиться от Драко ответа, почему вдруг такой, в общем-то, безобидный вопрос привёл его в такую ярость. Целый день у Малфоя было хорошее настроение, и весь день мы провели вместе, разговаривая почти по-дружески. Но, сделав несколько глубоких вздохов, я сдержала себя: если я начала бы настаивать, он мог вообще никогда со мной больше не заговорить. Я решила, что подумаю обо всём спокойно, и когда найду подходящее объяснение его поведению, поговорю с Драко ещё раз. Попрощавшись, я тихонько вышла.

* * *

Два дня я провела в раздумьях. Ответ обнаружился на второй день в моей ванной комнате.

Вернувшись из Хогвартса и поднявшись в свою комнату, я взяла с полочки в ванной комнате почти пустой флакон и спустилась в лабораторию.

— Я же сказал, чтобы ты больше не приходила, Грейнджер, — начал было Драко, но я, проигнорировав его реплику, молча поставила перед ним флакон. — Что это? — спросил он.

— Нам нужно поговорить, Драко, — мягко сказала я.

— Нам нужно? Мне — не нужно, — резко ответил Драко.

— Нужно. Тебе — нужно, — настойчиво продолжала я.

— О чём нам с тобой говорить, Грейнджер?

— Об этом, — я показала на флакон.

— Говори, что хотела, и убирайся, — Драко встал передо мной, сложив руки на груди.

Я сделала глубокий вздох: Малфой пошёл на контакт, теперь самым главным было правильно построить разговор.

— Несколько месяцев назад я купила в аптеке мистера Малпепера средство для облегчения расчёсывания волос, которое он мне расхвалил, — сказала я. — Обычно я такие вещи не сильно жалую, но это средство и впрямь оказалось очень хорошим, поэтому с тех пор я пользуюсь им регулярно.

— И зачем ты мне это рассказываешь? — надменно посмотрел на меня Драко.

— Мистер Малпепер сказал, что это зелье изобрёл его племянник, и на этикетке именно так и написано.

— Если ты не в курсе, Грейнджер, — язвительно сказал Малфой, — то по действующим законам на этикетке каждого флакончика с зельем должно быть указано, кто его разработал.

— Я в курсе. Только вот племянник мистера Малпепера не может быть разработчиком этого зелья, — ответила я, внимательно глядя на моего собеседника.

Что-то дрогнуло в его лице, но продолжал он всё так же невозмутимо:

— С чего это ты так решила?

— С того, что пару недель назад ты разливал это зелье в точно такие же флаконы, — ответила я.

— Тебе показалось, Грейнджер, — сказал Драко, отворачиваясь.

— Мне не показалось, Драко, — не отступала я. — Я несколько дней видела, как ты варил это зелье. Я знаю его запах и цвет, я знаю, что флаконы такой формы используются только для этого средства. Я пользуюсь им уже несколько месяцев, Драко! Я не ошибаюсь.

— Чего ты хочешь, Грейнджер? — спросил он, вновь повернувшись ко мне. — Тебе-то что?

— Хочу понять, почему, разработав потрясающее зелье, ты не хочешь, чтобы об этом кто-то узнал, — ответила я.

— А я не хочу ничего тебе объяснять, — надменно сказал Драко.

— Подожди. Ответь мне. Только, пожалуйста, честно. — Приняв его молчание за согласие, я продолжила: — Тебя связывает какой-нибудь магический контракт, по которому ты не можешь говорить об этом зелье?

— Нет, не связывает, — прозвучал ответ тем же надменным тоном.

Я облегчённо вздохнула: это была хорошая новость. Значит, остальное я выяснить сумею.

— Ну, тогда у меня три предположения, — сказала я. — Первое — ты не хочешь, чтобы кто-либо узнал, что это ты изобрёл это зелье. Второе — мистер Малпепер каким-то образом принудил тебя к тому, чтобы ты изготавливал зелья, а разработчиком считался он.

После этих слов Драко тихонько фыркнул.

— Я тоже считаю, что это маловероятно, — согласилась я. — Поэтому остаётся ещё один вариант. И он мне очень не нравится.

— Какой же? — насмешливо спросил Драко.

— Ты попытался зарегистрировать зелье, но тебе не позволили это сделать под твоим собственным именем.

Драко едва заметно сжал челюсти, но мне этого хватило, чтобы всё понять. Просто удивительно, насколько хорошо смогла я научиться читать по его лицу в последние несколько недель.

— Значит, третий вариант.

— Тебе-то что за дело, Грейнджер? — раздражённо спросил он.

— Но ведь это несправедливо. Неправильно!

Драко рассмеялся, а потом сказал со злостью:

— Вечно вы, гриффиндорцы, со своей верой в добро и справедливость. Никогда не будет в жизни справедливости, пойми, никогда!

Некоторое время мы провели в молчании. Я напряжённо раздумывала, стоит ли предложить Драко свою помощь. С одной стороны, он очень гордый, да ёщё ко всему прочему Малфой. С другой стороны, зачем, спрашивается, мы столько боролись, если мир не изменился? Нет, он изменился, но только в том, что раньше гонимы были магглорождённые, а теперь — чистокровные. Зачем тогда была эта война, зачем тогда мы победили?

Всё-таки гриффиндорка во мне взяла верх.

— Драко, — сказала я, тщательно подбирая слова. — Ты только сразу не отказывайся. Просто подумай над моим предложением, хорошо?

Малфой ничего не ответил, но посмотрел на меня.

— Если я... придумаю что-нибудь, что позволит тебе патентовать зелья под своим именем, ты... примешь мою помощь? — спросила я.

— Зачем тебе это нужно, Грейнджер? Ты не забыла, кто я?

— Нет, не забыла, — ответила я. — Только я помню и кое-что другое.

Драко вопросительно поднял брови.

— Я помню, что ты не выдал нас, когда мог это сделать.

— Во-первых.

— Что, прости? — не поняла я.

— Ты произнесла это так, что хочется добавить: «это во-первых». Значит, есть ещё и «во-вторых».

— Есть и «во-вторых», и даже «в-третьих», — уже более уверенно продолжила я.

— Что «во-вторых»?

— Не люблю несправедливости.

— А «в-третьих»?

— А в-третьих, — я решила пойти ва-банк, — когда твой отец надел мне на руки эти браслеты, — я показала свои запястья, — ты стал частью моей семьи. А за свою семью я буду бороться до последнего.

Затаив дыхание, я ждала решения Драко. Последний довод должен был либо окончательно убедить Малфоя, либо сделать бессмысленными все мои дальнейшие попытки наладить с ним отношения.

— Только при одном условии: каждый свой шаг ты будешь согласовывать со мной, — наконец ответил Драко.

— Это даже не обсуждается. Разумеется, — облегчённо выдохнула я.

* * *

Несколько дней я обдумывала различные варианты, но с Драко не заговаривала. Мне хотелось поддержать его интерес, и, судя по тому, как выразительно несколько раз Малфой смотрел на меня, мне это удалось.

Наконец, он не выдержал и заговорил первым:

— У тебя уже есть план?

Не показав, насколько я довольна таким поворотом событий, я кивнула:

— Даже два. Первый — воспользоваться своим именем и заставить министерских сотрудников работать честно. Но этот план, я так понимаю, тебя не устраивает? — Драко отрицательно помотал головой. — Поэтому оставим его на самый крайний случай.

— А второй?

— А второй — сделать так, чтобы министерская комиссия сочла за честь запатентовать твои изобретения.

Видно было, что эта идея Драко очень и очень нравится, но себе Малфой позволил спросить только:

— Каким образом?

— Расскажи, что ты делал после Хогвартса. В плане обучения?

— Закончил восьмой специальный курс. Затем год обучения высшим зельям в Академии. Всё.

— Подожди. Разве высшие зелья изучают не три года?

— Я закончил экстерном.

Слова Драко вызвали во мне восхищение — ни больше, ни меньше. Когда я училась в академии, я сумела опередить программу всего лишь на полгода. Малфой же трёхлетнее образование сумел закончить всего лишь за год, и это при том, что зельеварение намного сложнее рун. Ну, вы понимаете: хоть я и помнила почти всё, что было связано с рунами, знать это наизусть мне было достаточно только до тех пор, пока я не сдала экзамены. Для переводов текстов к моим услугам всегда были словари. Малфою же свойства всех ингредиентов знать наизусть нужно было всегда и в любую минуту суметь (а иногда и просто успеть) применить эти знания. Однако внешне я своего восхищения не показала:

— Понятно. И всё?

— Всё.

— То есть, звания мастера у тебя нет?

— Нет, — ответил Драко, поняв, наконец, направление моих мыслей.

— А что у нас требуется для получения звания мастера? — хитро улыбнувшись, спросила я.

— Пять лет практической работы в лаборатории, где есть исследовательское направление.

— Либо?

— Либо изобретение или открытие в области зельеварения.

Я торжествующе посмотрела на Драко.

— Альтернатива костеросту! — сказали мы хором.

— Такой план тебя устраивает? — спросила я.

— Вполне, — ответил Драко, и было видно, что он очень доволен.

— В таком случае, ты позволишь мне рассказать о костеросте мадам Помфри и Минерве... профессору МакГонагалл? Думаю, нам понадобится их помощь.

Драко кивнул.

Действуя по намеченному плану, я попросила директора рассказать о правилах присвоения звания мастера. Помимо того, что мне уже было известно, Минерва рассказала, что комиссия, которая присваивает звание мастера, собирается два раза в год — осенью и весной. Поскольку до весенней комиссии оставалось несколько месяцев, а бумаги, которые необходимо было заполнить, оказались не такими уж сложными, мы с Драко решили, что заявку лучше будет подать как можно позже, чтобы не привлекать раньше времени внимание министерских работников, а вместе с ними — и внимание всего магического общества, среди которого эта новость не замедлит распространиться. Всё равно торопиться нам было некуда.

Тем временем приближалось Рождество.

Подарки. До сих пор подготовку подарков я считаю самой приятной и одновременно самой неприятной частью любого праздника. И считать так я начала именно в то Рождество. Друзьям и родным, поскольку я знала их вкусы, подарки оказалось приготовить очень просто. За предыдущие месяцы я неплохо узнала и Драко, поэтому ему в подарок я выбрала старинный трактат по зельям, которого, к моему удивлению и радости, не оказалось в библиотеке Малфой-мэнора, но который как-то упоминал Малфой.

Моей головной болью оставался подарок для Малфоя-старшего. Как бы я не относилась к Люциусу Малфою и как бы он не относился ко мне, оставшуюся жизнь нам предстояло прожить бок о бок под одной крышей. Было бы наивностью с моей стороны считать, что он изменит свои взгляды, равно как и с его стороны — считать, что я изменю свои. Но жить вместе и не попытаться построить хотя бы внешне уважительные отношения — я не могла даже представить этого. Для меня это было равнозначно тому, чтобы добровольно поселиться в аду. По-видимому, и Люциус Малфой понимал это, потому что ни разу за полгода, которые прошли со времени нашей свадьбы, я не услышала от него ни одного настоящего оскорбления. И, конечно же, проигнорировать обычай делать подарки на рождество членам семьи было бы неправильно, и это уж точно не улучшило бы наших отношений с Малфоем-старшим. Однако когда помощь с подарком мне предложил Джордж Уизли, я не смогла удержаться от соблазна уколоть Люциуса Малфоя.

Услышав мимоходом о проблеме, брат Рона позвал меня к себе и показал старинный гобелен.

— В чём шутка? — прекрасно зная Джорджа, спросила я.

— Ну, я услышал тут, что ты не можешь выбрать подарок для мужа, — ответил Джордж.

Я поморщилась:

— Сделай милость, не напоминай мне о том, что у меня есть муж.

— В таком случае, моё предложение тебе точно понравится, — хитро улыбнувшись, сказал Джордж.

Тут я заинтересовалась.

— Вот. Это — старинный гобелен, — показал он мне кусок ткани. — Благодаря наложенным чарам внешне он выглядит старинным. А теперь смотри.

Я последовала его совету. На чистом до того времени фоне начала разыгрываться сценка. Досмотрев её до конца, я расхохоталась: это был подвиг Георгия Победоносца.

— А теперь представь, что гобелен покажет картинку только тогда, когда его повесят на постоянное место, — тоном заговорщика сказал Джордж.

— А убрать не смогут? — восхищённо высказала я своё предположение.

— Уж я об этом позабочусь, — кивнул Джордж.

— Джордж, я тебя обожаю. — Я его обняла. — Это то, что нужно. После такого подарка Малфой наверняка не захочет, чтобы я вообще что-нибудь ему дарила когда-либо. Только мне нужно, чтобы гобелен действительно можно было принять за старинную вещь.

— За это можешь не беспокоиться, — усмехнулся Джордж. — На него наложены такие чары, которые неспециалисту обнаружить крайне сложно. Билл подсказал.

— И, Джордж, — я замялась, — от авторства тебе тоже придётся отказаться. — Я знала, что Джордж Уизли ставил незаметный автограф на все свои творения.

— На какие жертвы не пойдёшь ради друзей, — притворно расстроился Джордж.

Вот так была решена самая большая проблема с подарком.

* * *

За несколько дней до Рождества в библиотеке я подготавливала последний подарок.

— Ты что, Грейнджер, решила стать матерью и заранее готовишь игрушки? — раздался за моей спиной голос Драко.

— Не говори глупости, Малфой, — сказала я, не отрываясь от своего занятия.

— Тогда для чего здесь это чудовище? — спросил он, имея в виду огромного плюшевого медведя, сидевшего на письменном столе, которого я как раз пыталась зачаровать.

— Это не чудовище, Драко. Это вполне дружелюбный и приветливый медвежонок, только очень большой. И он здесь потому, что готовится стать подарком, — ответила я.

— Кому, Грейнджер? — не понимая, спросил Драко. — Только не говори, что Поттер скоро станет отцом. Или таким образом ты решила показать Браун и Уизли, что простила их?

При упоминании имён Лаванды и Рона я напряглась, но не стала развивать эту тему и спокойно сказала:

— Нет, это подарок для моей сестры.

— Сестры? — Какая-то часть моего сознания отметила тон Драко, но я была слишком занята, чтобы заострять на этом внимание. — У тебя есть сестра, Грейнджер?

— Ага, есть, — ответила я.

— Грейнджер, у тебя не было сестры, — продолжал допытываться Драко.

— Когда я училась, не было. Потом появилась, — сказала я, продолжая колдовать над медведем.

— Грейнджер, — взорвался Малфой. — Ты можешь ненадолго оторваться и объяснить?

Я недовольно посмотрела на него:

— А объяснять, собственно говоря, нечего. После шестого курса я отправила родителей в Австралию, и там мама забеременела. Мелисса появилась вскоре после победы, но пока решались все эти неотложные проблемы... В общем, из Австралии я их забрала, когда Мелиссе было уже три месяца.

— И сколько ей сейчас? — поинтересовался Драко.

— Пять лет, — ответила я.

— А не слишком большой подарок?

— Она любит большие игрушки. А на это рождество я обещала ей медведя.

— Заколдованного, по всей видимости, — хмыкнул Драко.

— Ну, не совсем, — сказала я. — Просто хочу сделать так, чтобы он выполнял её команды, но со стороны это выглядело как будто этот медведь — робот.

— Ро... Кто, Грейнджер?

Я задумалась и после недолгого молчания ответила:

— Чёрт, Малфой, ты меня озадачил. Я не знаю, как объяснить тебе, что такое робот. Но вот этот медведь должен делать то, что ему велит человек, сам при этом не думая.

— И в чём проблема, Грейнджер? — спросил Драко.

— У меня не получается сделать так, чтобы его движения были похожи на механические. Чтобы для магглов он выглядел как обычная игрушка, — пояснила я.

— Подожди. — Драко взмахнул палочкой и произнёс неизвестное мне заклинание. — Попробуй сейчас.

Я посмотрела на медведя и сказала:

— Привет.

Медвежонок слегка наклонил голову.

— Рада познакомиться, — я протянула руку. Медвежонок поднял игрушечную лапу и прикоснулся к моей руке. — Это потрясающе, Драко! Что это за заклинание?

— Мама так зачаровывала игрушки, когда я был маленьким.

Я тяжело вздохнула:

— Было бы просто замечательно, но на робота он не похож.

— Тогда оставь так, — сказал Драко. — Добавь просто ограничивающие чары. Если рядом будут магглы, которые не являются членами твоей семьи, он не будет двигаться, и всё.

— Пожалуй, ты прав. — Я наложила ещё несколько заклинаний и посмотрела на Малфоя. — Спасибо, Драко. Правда, ты мне очень помог. — Заметив его нерешительный взгляд, я спросила: — Ты что-то хотел?

— Познакомь меня со своей сестрой, Грейнджер, — выпалил Драко и, видимо, тут же пожалел о своих словах. Я удивлённо посмотрела на него. — Ладно, забудь, — быстро сказал он и направился к выходу.

— Драко, — окликнула я его. — Двадцать пятого утром я собираюсь к Гарри и Джинни, а всю вторую половину дня пробуду у родителей. Если хочешь, пойдём вместе.

Я сама не знала, почему так быстро согласилась. Просто почувствовала: так надо.

— Всю вторую половину дня не получится, Грейнджер, — сказал Драко. — Вечером праздничный ужин в имении.

Я расстроилась:

— А не может этот ужин обойтись без меня?

Драко помотал головой:

— Отец будет рассержен. Сильно.

* * *

Как и планировала, всю первую половину рождества я провела у Гарри с Джинни. Затем вернулась в поместье, чтобы забрать подарки для родных, и вместе с Драко мы трансгрессировали к дому моих родителей.

Родители встретили нас приветливо, но я сразу заметила, что мама чем-то взволнована.

— Мама, что случилось? — спросила я её.

— Представляешь, — ответила она, — Лисса сегодня то и дело спрашивала, когда ты придёшь. Я ей разрешила выходить на крыльцо. Пока занималась делами на кухне, не заметила, что она легко оделась. Переохладилась, боюсь, как бы не начался жар.

— Разрешите мне взглянуть на неё, миссис Грейнджер? — попросил Драко.

Мама секунду раздумывала, но потом кивнула:

— Гермиона вас проводит, а я закончу готовить обед.

Мелисса лежала в кровати, укутанная в одеяло.

— Привет, малышка, — ласково сказала я ей, опускаясь на колени возле кровати. — Говорят, ты так сильно меня ждала, что решила заболеть.

— Я не хотела болеть. Я хотела, чтобы ты поскорей пришла. А ты кто? — со свойственной детям непосредственностью обратилась Мелисса к Драко.

— Это мой друг. Его зовут Драко, — сказала я.

— Твой друг? Как Гарри?

— Как Гарри, — подтвердила я, бросая предупреждающий взгляд на Малфоя. Но в этом не было необходимости — Драко и не думал насмехаться. Наоборот, его взгляд был очень внимательным.

— Привет, — сказал Малфой Мелиссе. — И давно ты лежишь?

— Недавно, — ответила она, — меньше часа.

— Грейнджер, — спросил меня Драко, — я могу аппарировать в Малфой-мэнор прямо отсюда?

Я кивнула.

— А потом вернуться сюда?

— Нет, — ответила я. — Дом под защитными чарами. Пойдём.

Мы вышли в коридор.

— Лонки, — позвала я, и когда Лонки появилась, сказала: — Перенеси мистера Драко в имение, а затем обратно. Потом можешь быть свободна.

Через несколько минут в комнату вошёл Драко, держа в руке флакон с зельем.

— Что это? — спросила я его. Драко протянул мне флакон. — Бодроперцовое зелье? Но, Драко, в ближайшие три часа...

— Грейнджер, ты мне доверяешь? — прервал он меня.

— Доверяю, — не раздумывая ни секунды, ответила я.

— Тогда помолчи, пожалуйста. Давай, малышка, если ты сейчас выпьешь это лекарство, то случится чудо.

Мелисса беспрекословно повиновалась. Но вместо трёх часов, в течение которых обычно длился побочный эффект бодроперцового зелья, лёгкий дым из ушей шёл всего минут пять. А Мелисса это восприняла как очень забавную шутку.

— Ну вот, юная леди, теперь вы не заболеете и не пролежите весь праздник в кровати, — сказал Драко.

— Драко! — юная леди вскочила на постели и обняла его за шею. — Я знаю, кто ты. Ты — добрый волшебник! — восхищённо глядя на Малфоя, сказала она. Затем толкнула ноги в тапочки и выбежала из комнаты. Из коридора донеслись звуки её шагов на лестнице и восторженные возгласы: «Мама, папа, ко мне пришёл добрый волшебник!»

— Я так понимаю, бодроперцовое зелье ты тоже усовершенствовал? — спросила я.

Драко согласно кивнул:

— Можешь не переживать, этот вариант уже многократно испытан на себе.

В это время в комнату зашли мама с Мелиссой:

— Мистер Малфой, мы вам так благодарны. Теперь праздник будет настоящим праздником. Сейчас я одену Мелиссу, и мы будем обедать.

Мы с Драко вышли из комнаты и спустились в гостиную.

Вопреки моим опасениям Малфой даже и не думал проявлять свои замашки чистокровного сноба. Наоборот, он вёл себя как настоящий аристократ — воспитанный, вежливый, не делающий различия между собой и теми, кто находился ниже него на социальной лестнице. Потому что только истинный аристократ понимал, что общение с такими людьми на равных не только не унизит его достоинство, но и всегда сослужит хорошую службу его репутации. Более того, Драко искренне поддерживал разговор с Мелиссой, внезапно проникнувшейся к нему симпатией. После обеда моя сестра потащила Малфоя гулять на улицу. Пока мама одевала Мелиссу, я трансфигурировала мантию Драко в маггловскую одежду. Пообещав присоединиться к Мелиссе и Драко после того, как помогу маме прибраться после обеда, я проводила их до двери.

Понимая, что необходимо объяснить родителям присутствие Драко в их доме, я вернулась в гостиную.

— Ты встречаешься с этим молодым человеком? — спросила меня мама. — Про Рона ты давно уже ничего не рассказывала, поэтому мы с папой решили, что вы расстались. А Драко нам очень понравился. Может быть, я буду не права, говоря тебе это, но, на мой взгляд, он подходит тебе гораздо больше, чем Рон. Нет, ты не подумай, — поспешно добавила она, не дав мне возможности возразить, — Рональд нам очень нравился. Если бы ты выбрала его, мы бы согласились с твоим решением. Просто... как бы это помягче выразить... вы с ним разные. Он замечательный, но мы сомневаемся, смогли бы вы быть хорошей парой. А Драко — вы с ним...

— Вообще-то, — собравшись, наконец, с духом, прервалая маму, — мама, папа, Драко вроде как мой пасынок.

Молчание, последовавшее за моими словами, было вполне объяснимо — ведь я так и не набралась смелости сообщить о своём браке родителям.

— Ты вышла замуж? — недоверчиво спросил папа. — Когда?

— Около полугода назад, — виновато ответила я.

— И ты не посчитала нужным даже сообщить нам об этом? Не пригласила на свадьбу? Почему, дочка? — Мама была явно расстроена и обижена.

— Мам, пап, подождите, я всё объясню, — взмолилась я. — Не обижайтесь, пожалуйста. Просто выслушайте.

Родители сели за стол, давая понять, что готовы меня выслушать.

— Я не вижу кольца на твоей руке, — заметил папа.

— Его и не будет, — ответила я. — Дело в том, что мой брак — магический. Я не могу объяснить вам всего. Просто не имею права, — пояснила я. Родители уже давно смирились с тем, что я связана обязательством ничего не рассказывать о волшебном мире. — Обряд был проведён по очень древним законам. Кольцами при этом супруги не обмениваются. Вместо них используются магические браслеты, — я прикоснулась к своим, привлекая внимание родителей. — Точно такие же есть и у моего мужа.

— Дочка, — сказала мне мама, — но почему ты всё-таки не рассказала нам, что полюбила человека старше себя? Конечно, возможно не сразу, но мы приняли бы это, ведь мы всегда соглашались с твоими решениями, связанными с твоим миром...

— Я не полюбила его, — перебила я маму. — Просто... нам был знак о том, что мы должны пожениться.

— То есть ни ты, ни он к этому браку не стремились? — строго спросил папа.

Ещё с час я разговаривала с родителями, рассказывая о своей жизни в поместье, отвечая на их вопросы, успокаивая, убеждая. Наконец, я смогла присоединиться к Мелиссе и Драко.

Пока я разговаривала с родителями, Малфой с Мелиссой слепили снеговика. А когда я вышла на крыльцо, Мелисса закричала:

— Давайте поиграем в снежки. Мы с Драко против тебя, Миона!

Вслед за словами она запустила в меня первый снежок.

Впервые за долгое время мне было легко. Порой мне кажется, что никогда в жизни мне не было так легко, как тогда, когда мы с Мелиссой и Драко играли в снежки в рождество две тысячи третьего года.

Спустя пару часов, захлёбываясь от хохота, мы ввалились в дом.

— Повеселились вы, похоже, на славу, — прокомментировал наше появление папа. — Девочки пусть идут наверх, а вам, мистер Малфой, я предлагаю согреться традиционным мужским способом, — сказал он, приглашая Драко в гостиную.

Нам уже было пора уходить, поэтому наверху я отдала маме её и папин подарки. Подарок Мелиссы я уменьшила ещё в Малфой-мэноре, чтобы удобно было перенести его с собой, но не стала увеличивать сразу. Вы наверняка знаете, что о существовании волшебного мира магглы знать не должны. Единственное исключение делается для ближайших родственников магглорождённых волшебников. Моими ближайшими родственниками-магглами были родители и сестра. И меня всегда поражало, как к моей магии относилась Мелисса. Первое время я опасалась, что то, что я волшебница, рано или поздно встанет между нами, как магия мамы Гарри встала между нею и её сестрой. Но нет, Мелисса не завидовала мне. Более того, она весьма ответственно относилась к необходимости соблюдать тайну, и это было поразительно, если учитывать, что ей к тому времени исполнилось всего пять лет. Однако Мелисса с удовольствием наблюдала, как колдую я, поэтому я старалась доставить ей радость при каждом удобном случае.

Вот и в тот раз я специально увеличила подарок на её глазах. А когда медвежонок стал выполнять её команды, радости Мелиссы не было предела.

— Между прочим, заколдовать его мне помог Драко, — сказала я. — Так что получается, что это и его подарок тоже.

— Ой, я пойду скажу ему спасибо, — сказала Мелисса, выбегая из комнаты. — Драко! — крикнула она, вбежав в гостиную и бросившись на шею Драко так стремительно, что тот едва успел отставить в сторону стакан с бренди, которым он согревался. — Спасибо за подарок! Миона сказала, что медвежонок — это подарок от вас обоих. Он чудесный!

— Не за что, — ответил Малфой, бросая на меня благодарный взгляд. Думаю, такого поступка от меня он не ожидал.

— Нам пора, — сказала я. — Папа, я отдала твой подарок маме, посмотришь перед сном.

— Драко, ты ещё придёшь ко мне? — спросила Мелисса. — Пожалуйста, — умоляюще добавила она, заметив неуверенность в глазах Малфоя. — С тобой так интересно и весело.

— Будем рады видеть вас, Драко, — пришёл ему на помощь папа. Не то чтобы я удивилась, но то, что папа назвал Малфоя по имени, было немного странно и... приятно. И прозвучало это как-то по-семейному. Во всяком случае, тогда у меня впервые появилось ощущение, что Драко — член моей семьи. Как будто до той секунды я это знала и понимала умом, а в тот миг — почувствовала.

— Тогда обязательно. — Малфой поцеловал руку маме, обменялся рукопожатием с папой, затем обнял Мелиссу: — До встречи, принцесса. — Попрощался он с такой теплотой и искренностью, что я точно могу сказать: именно в тот момент я простила ему всё, чем он когда-либо обидел меня.

До ужина оставалось ещё достаточно времени, а погода была чудесная, и Драко предложил трансгрессировать не прямо к имению, а неподалёку и пройтись пешком до ворот. Я согласилась. Пока мы шли, Малфой засыпал меня вопросами о Мелиссе. Я охотно отвечала, про себя удивляясь такому странному его интересу. Когда поток вопросов иссяк, я спросила, о чём они говорили с папой.

— Он переживает за тебя. Из-за вашего брака с отцом. Сказал, что леопард свои пятна изменить не может. — Драко искоса взглянул на меня и продолжил: — Я постарался его убедить, что со стороны отца тебе ничего не грозит.

— Спасибо. — Я посмотрела на него с благодарностью.

— Ещё он боялся, что мне это может не нравиться. Ну, что моя ровесница заняла место моей матери возле отца. Из-за наших отношений в школе, — немного напряжённо пояснил он. — Я сказал, что рад этому, потому что иначе мы не стали бы друзьями. — Драко не смотрел на меня, но я успела изучить его достаточно, чтобы понять, что эти слова дались ему с трудом.

— Ты знаешь, иногда мне кажется, что если в этом браке и есть какой-то смысл, то он в том, чтобы я узнала тебя с лучшей стороны, — улыбнулась я.

Драко хмыкнул, но как-то по-доброму. Видимо, он тоже переживал из-за наших дружеских отношений (как я поняла позднее, не столько из-за того, что между нами возникла дружба, сколько из-за страха, что она может закончиться так же внезапно, как началась), и мои слова принесли ему облегчение.

— Не думаю, что в этом, — ответил он.

Наступила пауза, во время которой я раздумывала, стоит ли мне попытаться поговорить о том, что меня занимало уже несколько месяцев. Всё же я решила попробовать:

— Я кое-чего не могу понять. Ведь твой отец до сих пор считает, что магглорождённым не место в магическом обществе. Почему же он так спокойно отнёсся к этому браку?

— Спокойно? — усмехнулся Малфой. — Не сказал бы я, что спокойно. Он просто очень хорошо владеет собой.

— Может быть, — ответила я и, немного помолчав, продолжила: — Знаешь, когда я поселилась в поместье, я думала, что портреты твоих предков... Когда мы жили в доме на площади Гриммо, то миссис Блэк со своего портрета постоянно ворчала, что в её доме поселилась грязнокровка... — Здесь я прикусила язык, вспомнив, с кем я разговариваю. За последние месяцы я просто забыла, что Нарцисса была урождённой Блэк и что дом, теперь принадлежащий Гарри, возможно, был дорог Драко как место, где проживала семья его матери.

— И ты ожидала, что здесь будет то же самое? — спросил Драко.

Я кивнула, не глядя на него. Но он понял мои сомнения:

— Перестань, Грейнджер. Сириус Блэк был хозяином дома и распорядился им так, как считал нужным. Если бы даже мама унаследовала дом, не думаю, что там кто-нибудь стал жить. Что же касается портретов... Честно говоря, я сам удивлён, что они молчат. С того времени, когда стало известно, что вы должны пожениться, ни один из моих предков ничего не сказал об этом.

Мои ожидания не оправдались. Вместо хоть какой-то ясности появилось ещё больше загадок.

* * *

Обстановка праздничного ужина в Малфой-мэноре была полной противоположностью обеда в доме моих родителей. Честно говоря, я не любила трапезы в имении. Они были, на мой взгляд, слишком... официальными, что ли?.. Первое время я ощущала некоторую скованность. Нет, я не стеснялась своих манер, как, возможно, вы подумали. Правила этикета я знала и чувствовала себя в обществе довольно уверенно. Просто совместные приёмы пищи для меня ещё были и возможностью не спеша пообщаться с теми, кто мне нравился. Так было в доме моих родителей, так было во время учёбы в школе и академии, так было в Хогвартсе, когда я начала там работать. О чём говорить с Малфоями — я просто не знала. Поэтому первое время завтраки, обеды и ужины почти полностью проходили в молчании. Правда, после изобретения мази-костероста мы с Драко начали общаться и за столом. Волей-неволей в наши разговоры оказывался втянут и Люциус Малфой, и я стала чувствовать себя более свободно. И в этот вечер мы с Драко перебрасывались фразами, вспоминая минувший день. Время от времени вопросы задавал Малфой-старший, и мы с Драко отвечали ему.

К концу ужина я начала нервничать — приближалось время обмениваться подарками. Однако взяв себя в руки, я твёрдым голосом сказала Люциусу Малфою:

— Я не знала, что вам хотелось бы получить в подарок, — я мысленно похвалила себя, потому что мне даже удалось сказать это так, словно я извинялась, — но увидела в магазине старинный гобелен. Продавец сказал, что картинка появится тогда, когда гобелен окажется на своём постоянном месте. Я понятия не имею, что на нём изображено. Но подумала, что вас это, возможно, заинтересует.

Вежливо кивнув, он положил мой подарок на стол и ответил:

— Я тоже не знал, что вам подарить. Сначала подумывал о драгоценностях, но потом решил, что другому подарку вы обрадуетесь больше.

Передо мной появился продолговатый футляр. Открыв его, я замерла. Мне вдруг стало так стыдно за то, что с помощью своего подарка я попыталась посмеяться над Люциусом Малфоем. Оставалось только надеяться, что к подарку Малфой отнесётся пренебрежительно и не увидит изображённое там действо. Потому что отблагодарить его за такой подарок я никогда бы не смогла. То, что лежало в футляре... Я никогда не надеялась увидеть её снова. Виноградная лоза, десять и три четверти дюйма, сердцевина из жилы дракона... Это была определённо моя палочка — та самая, которую я купила в лавке Олливандера больше двенадцати лет назад, та самая, которую у меня отобрали егеря перед тем, как привести нас в Малфой-мэнор. Всё ещё не веря своим глазам, дрожащей рукой я взяла её и почувствовала тепло — точно такое же, как и тогда, когда эта палочка выбрала меня.

Кажется, по моим щекам текли слёзы — я не помню этого. Собравшись поблагодарить Малфоя-старшего, я наткнулась на его взгляд — внимательный и как будто выжидающий чего-то. Не знаю, сколько времени я смотрела в его глаза, стараясь взглядом выразить всю благодарность, которую я к нему испытывала. Кажется, очень долго. Я словно очнулась, когда Драко, поднявшись с места и подхватив свои подарки, попрощался:

— Ладно, я пойду. Хочу почитать ещё перед сном. Спокойной ночи.

— Я, наверное, тоже пойду,— сказала я, вставая из-за стола, когда он вышел.

— Мисс Грейнджер, я хотел бы с вами поговорить. — Слова Люциуса Малфоя застали меня уже около выхода.

Повернувшись, я взглянула на него.

— Надеюсь, вам понравился мой подарок? — спросил Малфой-старший, поднимаясь из-за стола и подходя ко мне.

— Очень, — искренне ответила я. — Лучшего вы сделать не могли бы. Не знаю, смогу ли я отблагодарить вас когда-нибудь...

— Думаю, сможете. — То, как были произнесены эти слова, неприятно поразило меня. Интуиция подсказывала мне — то, что Малфой потребует от меня в качестве благодарности, мне не понравится, но, судя по его тону, он даже не сомневался, что я выполню его просьбу. Так оно и случилось.

— Я не хочу, чтобы мой сын когда-либо ещё бывал в доме ваших родителей, — сказал он. — Впрочем, как и в любом другом маггловском доме.

Мне было понятно, почему он потребовал этого — за ужином Драко очень тепло отзывался о моей семье, что, конечно же, было недопустимо для того, кто носил фамилию Малфой. И всё же возмущение захлестнуло меня с головой — как бы там ни было, Драко был взрослым самостоятельным человеком. Но я сумела себя сдержать и спокойно спросила:

— Вам не кажется, что лучше всего возможность принять такое решение предоставить Драко?

Отвернувшись от него, я протянула руку, чтобы толкнуть дверь из столовой, но Малфой схватил меня за запястье и резко повернул к себе.

— Не забывайтесь, мисс Грейнджер, — сказал он, холодно глядя на меня и до боли сжимая мою поднятую между нами руку, которую я безуспешно попыталась высвободить. — Если вам, к сожалению, я не могу указывать, как себя вести, то Драко всё ещё принадлежит моему роду.

После этих слов его пальцы отпустили моё запястье, но лишь затем, чтобы скользнуть к моей ладони. Взяв мою руку, он поднёс её к губам, галантно поцеловал, всё так же глядя мне прямо в глаза, и, не сказав больше ни слова, вышел из столовой.

Я закусила губу от отчаянья — он прекрасно знал, что мне нечего ему возразить.

Угроза Малфоя-старшего была ясна: если я ещё хоть раз допущу, чтобы его сын оказался в доме моих родителей, расплачиваться за это буду не я, а Драко. Поэтому когда Драко захотел поздравить Мелиссу с новым годом, я солгала, что родители с сестрой уехали к родственникам на несколько недель. Правда, мне тоже пришлось отказаться от идеи провести праздник в родительском доме и ограничиться поздравлениями, посланными с совой. С ужасом я представляла, сколько ещё правдоподобной лжи придётся мне выдумать, чтобы удержать Драко от визита к моим родителям и при этом не открыть ему истинную причину. За те полгода, что я прожила в Малфой-мэноре, я наблюдала за его обитателями и если и не узнала, что между ними происходило, то кое-что всё равно поняла. Отношения между Малфоями были непростыми. Драко больше не выказывал восхищения отцом, как это было в школе. Сначала я думала, что это только потому, что он стал старше и сдержаннее. Но, приглядевшись внимательнее, поняла, что Драко был, скорее, ко всему безразличен. В том числе и к Люциусу Малфою. Причём его не интересовало и то, как такое отношение к себе воспринимает сам мистер Малфой. Подобное вряд ли нравилось Малфою-старшему — с его-то характером! Но он терпел такое поведение, и вот это немало меня удивляло. Вёл себя Драко почтительно, как и подобает хорошему сыну, открытого неповиновения не выказывал — возможно, этого его отцу было достаточно. Хотя... Я считала, что есть ещё одна причина, но, как ни старалась, найти доказательств своей догадки не могла. Как бы там ни было, Люциус Малфой всё рассчитал правильно — я не допустила бы, чтобы из-за меня пострадал Драко или чтобы отношения между отцом и сыном ухудшились, расскажи я Драко об угрозе Малфоя-старшего.

Иногда мне кажется, что тогда мне помогла сама судьба. Но выбрала она для этого весьма странный способ.

В первый же учебный день после рождественских каникул меня вызвала к себе директор. Она рассказала, что профессору Слизнорту стало плохо прямо на уроке, и мадам Помфри и приглашённый из больницы Святого Мунго целитель запретили ему какие-либо нагрузки.

— Все мы стареем, — сказала Минерва. — Но я пригласила тебя, чтобы попросить о помощи.

Я вопросительно посмотрела на неё.

— Гораций не будет преподавать — это уже решено. Через пару дней он уедет из Хогвартса. Хуже всего, что школа осталась без преподавателя зельеварения прямо в середине учебного года. Конечно, найти замену возможно, но это займёт немало времени. Поэтому я подумала и решила предложить эту работу Драко Малфою.

Я не поверила своим ушам.

— Знаю, знаю — это звучит невероятно, — продолжала Минерва, — но ты в последнее время отзываешься о нём с такой теплотой, а ту мазь, о которой ты рассказывала, Поппи проверила на себе и была от неё в полном восторге — а ты знаешь, что она очень требовательна к новым зельям. В общем, я думаю, что он действительно хороший зельевар. А раз ты смогла простить его... Я доверяю твоему суждению, девочка.

Вернувшись в имение, я долго думала, стоит ли поговорить об этом сначала с Драко или лучше сразу с обоими Малфоями. Ведь дело касалось не только сына. Его назначение наверняка будет встречено обществом с неприязнью, и вокруг имени Малфоев снова возникнет скандал — а это уже касалось и его отца как главы семьи. Решив, что поговорю с ними обоими утром, я легла спать.

Новость я сообщила уже ближе к концу завтрака. Рассказывая, я специально смотрела на Драко. Внешне он выглядел невозмутимым, но я узнала его достаточно, чтобы понять — предложение его заинтересовало. Однако сейчас всё зависело от его отца.

Откровенно говоря, мне страшно хотелось, чтобы Драко стал преподавателем в Хогвартсе: ему уже давно пора было оставить своё затворничество. Если бы подобное предложение поступило несколько лет назад, я бы, не задумываясь, привела один-единственный довод: такая должность наверняка улучшит репутацию Малфоев в глазах общества. Но к настоящему времени старший Малфой уже сделал достаточно, чтобы связь их семьи с Волдемортом была забыта. По крайней мере, чтобы она была забыта внешне. Я поостереглась высказывать своё мнение: да, должность профессора Хогвартса наверняка упрочила бы позиции семьи в обществе, но неизвестно, что сейчас имело большее значение для Люциуса Малфоя — стремление возвысить семью или стремление унизить ненавистную жену. В том, что ради последнего он переступит через интересы сына, после того разговора в рождество у меня сомнений не осталось. А потому я предпочла сделать вид, что предложение Минервы меня ни капли не интересует, и я выступаю всего лишь посредником.

— Думаю, вам вдвоём нужно обсудить это предложение, — надевая мантию, поданную услужливой Лонки, сказала я.

— И не играет роли, что у Драко была метка? — после недолгого молчания спросил Люциус Малфой.

— Минерва готова рискнуть, — глядя ему прямо в глаза, ответила я. — И если вы примете предложение, директор откроет для тебя камин в своём кабинете сегодня в семь вечера, Драко, чтобы обсудить условия. Я буду в школе до восьми.

* * *

Если на занятиях мне удавалось отвлечься от тревожащих мыслей, то на переменах и во время обеда беспокойство не покидало меня ни на минуту. А вечером, уже находясь в своих комнатах, я не могла ни на чём сосредоточиться. Когда, наконец, около восьми часов вечера вспыхнул камин, и Минерва попросила зайти к ней, я вздохнула облегчённо. Все условия, касающиеся работы, директор и Драко уже обговорили. Оставался самый главный вопрос: как преподнести эту новость обществу. После обсуждения было решено, что на следующий же день Минерва сообщит эту новость преподавателям, а через пару дней, когда профессор Слизнорт передаст дела Драко — ученикам, на завтраке в Большом зале.

Минувший день вымотал меня, и я решила обязанность «всё рассказать Малфою-отцу» предоставить Драко. Но того, похоже, не интересовали подробности — лишь каким образом эта новость будет оглашена в школе. Услышав ответ, он кивнул — и непонятно было: одобрил или нет.

Через два дня мы с Драко присутствовали на завтраке в Большом зале. Появление Драко Малфоя за столом преподавателей, как и предполагалось, прошло незамеченным: ученики, ещё не отошедшие ото сна, не особо оглядывались вокруг. Поэтому объявление директора о том, что профессора Слизнорта на посту преподавателя зельеварения заменит профессор Малфой, подействовало на учеников как гром среди ясного неба. Нет, Слизерин, как, думаю, втайне надеялся Драко, поддержал его бурными аплодисментами. Вежливые хлопки раздались от столов Пуффендуя и Когтеврана. Гриффиндорцы молчали. Причём в прямом смысле. Со стороны стола Гриффиндора не раздалось ни одного хлопка, и до конца завтрака смолкли все разговоры. «Что же, мы и не ожидали, что будет легко», — подумала я, вместе со всеми преподавателями аплодируя новому коллеге. Что будет нелегко, я поняла ещё утром, когда мы собрались переместиться по каминной сети в Хогвартс: Драко выбрал костюм тёмного цвета, потому что так было практичней, — но скрывать своё благосостояние ни в коей мере не собирался. А сейчас в ответ на приветствия (или отсутствие таковых) он лишь вежливо наклонил голову, ни одна чёрточка на его лице не дрогнула — всё-таки он был сыном своего отца. И только я, сидя рядом с ним, почувствовала охватившее его напряжение. Наклонив голову так, чтобы никто, кроме Малфоя, не видел моего лица, я ободряюще ему улыбнулась и тихонько сжала его руку под столом. Драко посмотрел на меня всё с тем же непроницаемым выражением на лице, но в глазах его мелькнули искорки, которые меня порадовали: он готов был сражаться.

* * *

Уже на следующий день налетели совы от родителей, возмущённых присутствием в школе в качестве преподавателя пусть и бывшего, но пожирателя смерти. Сразу после завтрака появились представители Совета попечителей и Министерства. Первым директор довольно жёстко напомнила, что наём, равно как и увольнение преподавателей, находится исключительно в компетенции директора школы. Если же Совет попечителей, а значит, и волшебное общество в их лице не доверяет ей, то она готова хоть сей же час сложить с себя полномочия, но за каждого человека, работающего в школе, она ручается лично. Поскольку справедливый и твёрдый характер Минервы был хорошо известен, то волшебники из Совета согласились, что если уж директор МакГонагалл приняла на должность преподавателя бывшего пожирателя, то она совершенно уверена в нём.

Более интересно обстояли дела с представителем Министерства. Узнав имя прибывшего, я сама попросила у директора разрешения присутствовать при разговоре. Минерва, которая ещё не отошла от разговора с членами попечительского совета, с радостью согласилась, вероятно, почувствовав, что у меня есть козырь в рукаве. Козырь действительно был. Правда, я очень надеялась, что воспользоваться им не придётся. Напротив, я бы скорее сделала ставку всего лишь на своё присутствие при разговоре с министерским работником. За предыдущий год ко мне не раз обращались за помощью попавшие в трудное положение волшебники, столкнувшиеся с бюрократизмом министерства. Возможно, это звучит как хвастовство, но то, что я не останавливалась до тех пор, пока не добивалась справедливого, по моему мнению, решения, в министерстве было хорошо известно. А потому присутствие подруги Гарри Поттера в кабинете директора сразу же должно было дать понять сотруднику министерства о моей заинтересованности в этом деле. Но либо он знал меня недостаточно хорошо, либо был излишне уверен в своей правоте. Тратить время и силы на то, чтобы переубедить волшебника, мне совершенно не хотелось, а потому, когда Минерва ненадолго вышла в соседнюю комнату, я прямо спросила: почему, когда год назад мистер Драко Малфой попытался зарегистрировать изобретённое им косметическое зелье, ему было в этом отказано.

— Не напрягайте свою память, мистер Ларкус, — с улыбкой продолжала я. — Я помогу вам. Причиной отказа было названо то, что при тестировании были выявлены побочные эффекты, недопустимые для массового производства зелья.

— Вероятно, так оно и было, раз это указано в письме, — заметно побледнев, ответил чиновник.

— Да, но знаете, что мне удалось выяснить, мистер Ларкус? Оказывается, образцы зелья, на регистрацию которого подавал заявку мистер Малфой, вообще не были предоставлены для тестирования. Удивительно, правда?

Мы прекрасно поняли друг друга. Чиновнику совсем не улыбалось, чтобы в отношении него проводилась служебная проверка, а я ясно дала понять, что в случае, если что-либо похожее когда-нибудь повторится, то у меня есть доказательства злоупотребления им служебного положения. И что эти доказательства всплывут в нужный момент, он может не сомневаться: новая власть чрезвычайно щепетильно относилась к своей репутации.

— Грейнджер, это шантаж! — сказал мне вечером Драко, когда мы сидели вдвоём в библиотеке.

— Шантаж, — согласилась я.

— А ты — гриффиндорка, — продолжил Малфой.

— А я — гриффиндорка, — снова согласилась я.

— Грейнджер! — взорвался Драко. — Вообще-то это слизеринские методы добиваться своего.

— Иногда они действуют лучше гриффиндорских.

Такого он явно не ожидал, и видно было, что ответ пришёлся ему по душе.

Как и предполагалось, справиться с Советом попечителей и министерством оказалось намного легче, чем с общественным мнением. «Ежедневный пророк», как всегда, остался верен себе. Но, поскольку журналистам, в отличие от членов Совета попечителей и министерства, доступа в Хогвартс без разрешения директора не было, а значит, нарушать ритм жизни школы они не могли, решено было действовать старым проверенным способом: игнорировать все публикации. У преподавателей, ради такого случая ограничивших свои выходы в свет, репортёры взять интервью не могли. Правда, им удалось задать несколько вопросов Гарри, вспомнив, что он выступал в защиту Малфоев во время суда над Пожирателями смерти. На все вопросы журналистов Гарри ответил только, что достаточно доверяет директору МакГонагалл, которая никогда не допустила бы, чтобы в школе работал человек, недостойный быть преподавателем. После прочтения этого интервью мне стало стыдно, что я не предупредила никого из друзей: ведь предполагала же, что наша тактика может привести к тому, что будут беспокоить дорогих мне людей. А потому я сразу же написала письмо Гарри со словами благодарности за поддержку и извинениями за то, что не предупредила его.

Министр магии высказал те же доводы, что и Гарри: следует больше доверять суждению директора школы, тем более что все волшебники, учившиеся в Хогвартсе в последние сорок пять лет, знают её лично.

Однако я ожидала, что шумиха в газетах будет длиться гораздо дольше. И когда примерно через месяц новость о назначении Драко преподавателем перестала быть новостью номер один, я оказалась в недоумении. Выслушав мои сомнения, Драко многозначительно хмыкнул. Я правильно расценила это хмыканье. Люциус Малфой. Кто бы сомневался, что, восстанавливая репутацию семьи в глазах общества, он не станет при этом восстанавливать и рычаги, которые можно будет в своё время использовать для давления на нужных людей. Но, поскольку в нашем случае такой ход с его стороны дал нам возможность вздохнуть спокойно, негодовать я не стала.

* * *

Прошло три месяца с того времени, как Драко стал преподавателем зельеварения. Три труднейших месяца. В первые дни все наши силы были направлены на то, чтобы дать достойный отпор общественному негодованию. Однако когда постепенно общество смирилось со свершившимся, наступило самое трудное и самое важное — убедить учеников. И это то, в чём Драко не могли помочь ни я, ни директор, ни другие преподаватели. В школе ещё учились те, кто помнил профессора Снейпа — нынешние шести— и семикурсники. Они помнили, как щедро раздавал профессор наказания гриффиндорцам и как снисходителен был к своему факультету. Вероятно, в лице профессора Малфоя они ожидали найти второго профессора Снейпа. Однако слизеринцы быстро поняли, что поблажек от нового профессора, хоть и бывшего слизеринца, не дождёшься. Гриффиндорцы, возможно, и оценили этот жест, но симпатии к новому преподавателю явно не испытывали.

Всё чаще и чаще я замечала в глазах Драко усталость. Но на все мои расспросы, как обстоят дела, он отвечал только одно: нормально. Понимая, что его гордость не позволит ему жаловаться, я не задавала лишних вопросов. Однако копившиеся в его душе переживания, наконец, выплеснулись. Субботним вечером, когда мы вдвоём, по обыкновению, готовились к урокам, сидя в библиотеке Малфой-мэнора, я, чтобы немного передохнуть, спросила, что он сейчас преподаёт по программе.

— Если тебя поставили моим надзирателем, Грейнджер, скажи об этом прямо, — раздражённо ответил Драко.

— Если тебе так неприятно, что кто-то переживает за тебя, Малфой, скажи об этом прямо, — оскорблённо ответила я, собирая книги и намереваясь продолжить своё занятие в гостиной.

— Грейнджер, подожди! — оклик Драко застал меня уже в дверях. — Я не хотел тебя обидеть. — Хоть какое-то подобие извинения! — Просто... всё это очень тяжело.

— Ну, ты ведь знал, что будет нелегко, — сказала я, возвращаясь и усаживаясь прямо на письменный стол рядом с Малфоем.

— Знал, — подтвердил Драко.

— И сознательно пошёл на трудности, — продолжила я.

— Да, — снова кивнул он.

— Значит, ты знал, что все трудности преодолеть сможешь, — закончила я логическую цепочку.

Драко усмехнулся.

— А вообще, — продолжала я, — пора уже вспомнить об одном из качеств символа твоего факультета.

— Каком же? Хитрости?

— Мудрости. На востоке змея считается символом мудрости, — сказала я.

— И в чём должна проявиться мудрость в моём положении? — спросил Драко.

— Если ты не можешь изменить проблему — измени своё отношение к ней, — ответила я.

— С такой точки зрения я как-то не думал. Может быть, ты и права.

— Кстати, — я решила немного его отвлечь, — ты не забыл, что нужно подавать заявку на звание мастера?

— Не забыл, не забыл, — немного ворчливо ответил Драко и хитро улыбнулся: — Более того, я уже подал её.

* * *

В день заседания комиссии директор отпустила Драко на весь день. Чтобы узнать результат, я сразу после окончания занятий поспешила в имение. Выйдя из камина, я остановилась, чихая от того, что летучий порох попал мне в нос. И в это время кто-то подхватил меня на руки и закружил. От неожиданности я вскрикнула.

— Поздравь меня, Грейнджер, — раздался над ухом счастливый голос.

Я, наконец, перестала чихать и посмотрела на улыбающегося Малфоя.

— Я знала, что у тебя получится, — воскликнула я и обняла его.

— Предполагаю, что произошло какое-то радостное событие, — послышался голос Люциуса Малфоя. Спустившись по лестнице, Малфой-старший остановился возле нас, вопросительно глядя на сына.

Мне понадобилось меньше секунды, чтобы понять, как двусмысленно выглядела вся эта сцена в глазах хозяина дома. Да, в основе нашего с ним брака лежало не обоюдное желание прожить друг с другом остаток своих дней, деля радости и печали и воспитывая детей. Наш союз был необходимостью, исходящей из идеи, смысл которой ни он, ни я не могли ни понять, ни принять: настолько чуждым и противоестественным он был. Но всё же замужем я была за Люциусом, а не за Драко Малфоем, и подобное поведение с нашей стороны было проявлением неуважения к моему мужу. Однако ничего предосудительного мы с Драко не делали, поэтому ни смущения, ни чувства вины я не испытывала.

Я уже начала было поворачиваться, намереваясь встать на пол, как вдруг какое-то неприятное ощущение охватило меня. Вроде бы и тон, и выражение лица Малфоя-старшего были спокойными, но я почувствовала, как Драко напрягся. Я удивлённо посмотрела на него: Малфой-младший аккуратно опустил меня на пол и при этом наклонил голову, — так, чтобы, как я поняла, отец не смог увидеть, как исказились его черты. Длилось это какие-то доли секунды, и разобраться в том, какое чувство подавил в себе Драко, я смогла только вечером, когда, лёжа в постели, проигрывала в памяти всю эту сцену: он едва удержался, чтобы не взглянуть на отца с вызовом. Но это я поняла позже, а в то мгновение я интуитивно попыталась разрядить обстановку:

— Да, Драко...

— И о нём вы поведаете мне за ужином, — всё так же глядя на сына и совершенно не слушая меня, закончил свою мысль Люциус Малфой.

"Либо между Малфоями произошло что-то, чего я не понимаю или просто не знаю, — думала я, вслед за хозяином дома проходя в столовую, — либо таким образом Малфой-старший даёт мне понять, что на сыне он может отыграться не только в том случае, если Драко навестит моих родителей, но и за любой мой поступок, который не понравится ему, если это будет иметь хоть какое-то отношение к его сыну".

* * *

Драко последовал моему совету и стал легче воспринимать неприязнь гриффиндорцев. Он старался, чтобы они максимально хорошо поняли то, что он хотел до них донести, и старался быть максимально объективным в оценке их знаний. Но, как ни странно, конец этой неприязни положила я.

Проходя однажды по коридору, я услышала, как семикурсник невежливо отозвался о Драко. Подойдя к группе гриффиндорцев, я громко сказала:

— Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Перкенс, за неуважительное отношение к преподавателю.

Вероятно, мой поступок был непонятен родному факультету, потому что после последнего урока ко мне подошли старосты Гриффиндора и попросили меня прийти в гостиную.

Войдя в гостиную Гриффиндора, я на мгновение почувствовала себя ученицей: дела не требовали моего присутствия в гостиных факультетов в качестве преподавателя, а как бывшая ученица я прекрасно понимала, насколько смущает учеников присутствие взрослого, поэтому здесь я не была с самого выпуска. Это мимолётное возвращение в детство подняло мне настроение, и, присев на предложенный стул, я с улыбкой посмотрела на учеников:

— Что же, господа, я готова вас выслушать.

Никто не решался начать разговор. Тогда я спросила:

— Как я понимаю, поговорить вы хотели о профессоре Малфое?

— Профессор, — начал Перкенс, тот самый ученик, с которого я сняла баллы, — как вы можете так спокойно воспринимать в школе Малфоя?

— Профессора Малфоя, мистер Перкенс, — строго поправила я его. — А как, по-вашему, я должна относиться к своему коллеге?

— Но он же пожиратель, — тут же выкрикнули несколько человек.

— Бывший, — немедленно ответила я. — И если вы забыли, я вам напомню, что Визенгамот его оправдал.

— Пусть так, — упрямо продолжил Перкенс, — только я поступил в школу, когда он и вы учились на шестом курсе. Я помню, как он оскорблял вас. Как же после такого вы можете спокойно разговаривать с ним?

Его вопрос вызвал у меня улыбку. Ох уж эта наша факультетская черта: если обидели тебя, простишь, но не дай бог обидели твоего друга — этого ты не простишь никому.

— Могу вас заверить, мистер Перкенс, что в тот год профессор Малфой практически не оскорблял меня, во всяком случае, не так сильно, как пять предыдущих лет. Но не кажется ли вам, — медленно, стараясь, чтобы ученики восприняли каждое моё слово, сказала я, — что если я смогла простить его, то вам на него и обижаться не за что?

— А почему вы простили его? — раздалось несколько голосов.

— Потому что он изменился, — ответила я. Несколько семикурсников фыркнули. — Да, изменился, — повторила я настойчиво. — Я это точно знаю. Только если вы будете по отношению к нему вести себя так, как ведёте себя сейчас, вы этого увидеть не сможете.

— Зачем нам видеть это?

— Ну, хотя бы затем, что он ваш преподаватель и талантливый зельевар. И если вы будете позволять себе относиться к нему так же предвзято, как относитесь сейчас, то вряд ли научитесь и половине того, чему он может вас научить.

Я недолго помолчала, раздумывая, а потом спросила:

— Скажите, кто-нибудь из вас пил когда-нибудь костерост?

Несколько человек утвердительно кивнули.

— А несколько дней назад, мисс Морриш, вы попали в больничное крыло с переломом ноги, не так ли?

Мисс Морриш утвердительно кивнула.

— И каким образом мадам Помфри вылечила вашу ногу?

— О, — глаза ученицы восхищённо блеснули, — это было какое-то новое лекарство. Мне раньше приходилось пить костерост, но в этот раз это была какая-то мазь. Кость заросла намного быстрее и почти безболезненно.

— Думаю, вам интересно будет узнать, что эту мазь придумал профессор Малфой, — сказала я и вышла из гостиной.

То, как на следующий день сияли глаза Драко, безошибочно подсказало мне, что вчерашний разговор не прошёл бесследно. И на мой вопрос «Как дела?» я не услышала сдержанного «нормально». Вместо этого Малфой сказал, что гриффиндорцы начали проявлять настоящий интерес к его предмету, а значит, дело сдвинулось с мёртвой точки.

В один из последних дней апреля в Уилтшире стояла на удивление по-летнему тёплая погода.

Я соскучилась по солнцу и решила не упускать возможности провести день на свежем воздухе. Взяв книгу и плед, я расположилась под деревом в саду. Через несколько минут, увеличив заклинанием ширину пледа, рядом со мной упал Драко, тоже с книгой. «Малфоям явно не свойственно спрашивать разрешение», — усмехнулась я, но возмущаться не стала. Точно так же повели бы себя Гарри и Рон — прекрасно зная, что я возражать не буду. Значит, Драко чувствовал ко мне такое же доверие, а его я спугнуть боялась.

— Как дела с регистрацией твоей последней разработки? — решив отдохнуть от чтения, некоторое время спустя спросила я.

Малфой тоже оторвался от книги и перевернулся на спину.

— На следующей неделе будет заключение. Думаю, в течение месяца можно будет приступить к массовому выпуску.

Как мы и ожидали, изобретение мази, заменившей костерост, произвело фурор в мире зельеваров и медиков. В срочном порядке Драко оборудовал помещение в Косом переулке, где можно было производить зелья в больших количествах, чем в его лаборатории, и нанял сразу двух человек; но, как я поняла, в ближайшем будущем Малфой собирался принять на работу новых людей — поскольку теперь его заявки на регистрацию новых зелий рассматривались на удивление быстро.

Поговорив ещё немного об исследованиях Драко, мы замолчали.

— Как Мелисса? — нарушил тишину Малфой.

Моё сердце на секунду замерло, а потом бешено застучало. Треволнения нескольких последних месяцев заставили меня забыть о странной симпатии Драко к моей сестре.

— Они... — спешно соображала я, — уехали в Италию. Решили попутешествовать немного.

— Надолго?

— Вроде как до конца мая, — соврала я.

— Понятно, — проговорил Драко и снова замолчал.

Некоторое время спустя он спросил:

— Грейнджер, скажи, а когда вы с отцом планируете ребёнка?

Вопрос был настолько неожиданным и нелепым, что я даже не попыталась сдержаться и расхохоталась.

— Что? — обиделся Драко.

— Малфой, — между приступами хохота сумела произнести я. — Чего-чего, а такого я от тебя не ожидала. Как ты представляешь себе, что у твоего отца и грязнокровки есть общий ребёнок?

— Грейнджер, — Драко сел и повернулся ко мне, изумлённо на меня глядя. — Ты где была, когда невыразимец после свадьбы говорил об обязательных условиях вашего брака?

Я тут же перестала смеяться:

— Каких условиях? Он повторял то, что говорил и до свадьбы, я не хотела слушать всё это ещё раз и пошла к Рону с Гарри.

— А вот не нужно было тебе ходить к Рону с Гарри, — назидательным тоном произнёс Драко, — тогда ты бы услышала, что рождение ребёнка является обязательным условием вашего брака. Грейнджер, ты что, вправду не знала? — уже серьёзно спросил он.

— Нет, — растерянно прошептала я. — С чего они так решили?

— Ну, помнишь, вы с отцом говорили, что руна сначала один раз мигнула, потом один раз повернулась вокруг вертикальной оси, затем два раза — вокруг горизонтальной?

— Помню, — ответила я. — Только, раз мистер Коннор не сказал ничего об этом, я посчитала, что это неважно. Это имеет какое-то значение?

— Мигание один раз — год до совершения обряда. Вы в этот срок уложились. Помнишь, он ещё говорил, что ему поздно рассказали, потому что ваши браслеты и кулоны могут не успеть изготовить в срок?

Я кивнула. Тогда я была так напугана всем происходящим, что не обратила на это внимания.

— Так вот, — продолжил Драко, — один оборот вокруг вертикальной оси — ещё один год до консуммации. И два оборота вокруг горизонтальной оси — плюс ещё два года для рождения ребёнка. Насколько я понял, — добавил Драко, глядя на меня с беспокойством, — это время даётся для того, чтобы вы как-то поладили друг с другом.

Жестом я попросила его помолчать. Я пыталась осмыслить только что услышанное. Малфой-старший наверняка знал об этом — и не сказал мне ничего. Я могла понять, что знать об этом ему было неприятно — но ведь и мне такие условия были неприятны тоже! Конечно же, на мои чувства ему было наплевать. В общем-то, меня это не удивляло и даже не обижало. Я не могла понять другого — ведь он умный человек, он должен был понимать, что раз это обязательное условие брака, то всё равно, чтобы выполнить его, нам волей-неволей придётся действовать вместе. И возможностей избежать этого просто не было. Почему для начала нельзя было хотя бы сообщить мне об этом?!

— Мне нужно поговорить с твоим отцом, — после нескольких минут размышлений бросила я Драко, уже направившись в сторону дома.

Меньше чем через пять минут я влетела в кабинет Малфоя-старшего и остановилась перед его столом, вцепившись в край.

— Когда? — спросила я. — Когда вы собирались сообщить мне, что до годовщины нашего брака мы должны вступить в интимные отношения?

— Вы хотите, чтобы наш брак в ближайшее время был закреплён? — мельком взглянув на меня, спросил Малфой и продолжил читать бумаги, которые изучал, когда я вошла.

— Я вообще не хочу, чтобы он был закреплён, — тихо ответила я.

— В таком случае не смею вас больше задерживать, — тем же будничным тоном, не отрываясь от бумаг, ответил он.

Ничего, кроме как уйти, мне не оставалось. Но после нашего разговора мне кое-что стало ясно. Люциус Малфой не заговаривал со мной не потому, что эта тема была неприятна и щекотлива для нас обоих. Он затеял какую-то игру против меня, и все мои мысли несколько следующих дней были заняты тем, чтобы понять, какую именно.

* * *

Очередную годовщину победы над Волдемортом, как и в предыдущие годы, праздновали в Хогвартсе. Откровенно говоря, я не любила эти торжества. Слишком много дорогих людей потеряли мы в тот день. И хоть прошло уже несколько лет, всё же второго мая меня охватывала не радость победы, а горечь воспоминаний о гибели тех, кого я знала. Но когда я единственный раз отказалась присутствовать на празднестве, в газетах появилось столько домыслов о причинах моего отсутствия, что я решила: будет легче несколько часов провести на торжестве, чем потом несколько недель опровергать слухи.

Я, как обычно, сразу же присоединилась к Гарри и семье Уизли. Время от времени я бросала взгляды на Драко, стараясь его подбодрить. Хоть внешне он держался невозмутимо, всё же это было для него испытанием. Ни на одном праздновании победы до этого он не бывал. И как бы теперь ни относились к Малфоям в обществе, всё же в этот день в первую очередь они были пусть и оправданными, но приверженцами Волдеморта.

Малфой-старший расположился поближе к выходу, чтобы, как сказал Драко, суметь уйти незамеченным и посмотреть, как сын обустроился в школе. Я сомневалась, что это была истинная причина. Воспоминание о битве за Хогвартс всё же было не самым приятным в жизни Люциуса Малфоя. И как бы великолепно не умел старший Малфой владеть собой, не думаю, что его совершенно не задевали взгляды приглашённых. Но присутствие на торжестве в честь победы прежде всего было возможностью продемонстрировать лояльность новому правительству. А потому пропустить его он просто не мог. И, кроме того, все значимые мероприятия мы должны были посещать вместе — не как пара, а просто присутствовать одновременно. На этом Малфой настоял ещё до нашей свадьбы, когда мы обговаривали условия нашей будущей совместной жизни. Я возражала, но он сказал, что в будущем, когда мы решим объявить о нашем браке, общество благосклоннее воспримет его, если мы будем уже сейчас вести себя так, как приличествует супругам. С этим я не могла не согласиться. А поскольку присутствие на праздновании победы для меня было почти обязанностью, Малфой-старший в любом случае должен был сопровождать меня.

Торжество близилось к завершению, когда Джинни, с которой мы шёпотом переговаривались, сообщила мне радостную новость: они с Гарри ждут ребёнка.

— Точнее, жду его пока только я, — со смешком шепнула она мне на ухо. — Я убедилась только сегодня утром и Гарри ещё не сказала. Вечером скажу. Так что ты первая, кто об этом узнал.

— Знаешь, когда я была на практике в Скандинавии, — так же на ухо сказала я ей, — в магическом магазине продавец уговорил купить меня амулет, который помогает женщине легко перенести беременность. Он у меня здесь, в школе. Я сейчас принесу его тебе.

— Может быть, потом, после праздника? — попыталась остановить меня подруга.

— Потом будет слишком много желающих пообщаться, так что Гарри наверняка захочет исчезнуть при первой возможности. Лучше сейчас, — возразила я. — Я быстро.

* * *

Преподавателям Хогвартса, которые не были деканами факультетов, выделялись комнаты в дальнем крыле замка. Чтобы ученики, во все времена страдающие безмерным любопытством, не беспокоили профессоров во внеурочное время, на эту часть замка были наложены специальные чары, не позволяющие найти вход, если не знать точно, где он находится.

Взяв амулет, я вышла из комнаты и свернула в коридор, в котором находился выход, отделявший крыло преподавателей от остальных помещений. И вздрогнула от неожиданности. Передо мной стоял Кормак МакЛагген, с которым мы не виделись с самого шестого курса.

— Привет, Гермиона, — сказал МакЛагген, и по его голосу я поняла, что он был не совсем трезв.

Неприятное предчувствие охватило меня. Очень осторожно я ответила:

— Здравствуй, Кормак. Как ты сюда попал?

— Увидел, как ты выходишь из зала, пошёл за тобой. Хотел поговорить, — пояснил он.

— О чём? — спросила я, потихоньку продвигаясь к выходу. Внутренний голос подсказывал мне, что появление моего бывшего ухажёра не приведёт ни к чему хорошему, а в зачарованном коридоре вряд ли кто-то появится в ближайшее время.

— Хотел сказать, что ты стала ещё красивее, чем была, — развязным тоном ответил Кормак.

— Спасибо, — сказала я. Я могла думать только о том, как бы поскорее оказаться в менее уединённом месте.

— Ты ведь рассталась с Уизли? — вопрос застал меня врасплох, и на мгновение я замедлила шаг.

— Какое это имеет значение? — стараясь, чтобы мой голос не дрожал, спросила я.

— Просто подумал: раз ты с ним рассталась, и, похоже, ни с кем другим встречаться не начала, может быть, это шанс вспомнить то, что было между нами?

Напоминание о том единственном вечере, который я до сих пор не могла вспоминать без отвращения, когда согласилась пойти с ним на вечеринку к Слизнорту, разозлило меня.

— Уверена, что это не так. И если помнишь, между нами никогда ничего не было, — не вызывающе, но достаточно твёрдо ответила я.

— Вот как? — усмехнулся МакЛагген. — Но, возможно, будет. Давай начнём с того места, где мы прервались. Омелы, правда, здесь нет, но можно обойтись и без неё. — И прежде, чем я успела ему помешать, он прижался ртом к моим губам.

Собрав все свои силы, я его оттолкнула и достала палочку, но он оказался быстрее, и моя палочка отлетела в сторону. А МакЛагген прижал меня к стене, навалившись всем телом, разорвав лиф платья и шаря рукой по моей груди. Понимая, что не смогу долго сопротивляться такому громиле, я снова со всей силы попыталась оттолкнуть его, но он перехватил мои руки, прижав их к стене... и внезапно отпрянул, удивлённо глядя на свои ладони.

«Браслеты», — сообразила я и рванулась в сторону выхода.

— Ах ты! — взревел МакЛагген и со всей силы ударил меня по лицу. От удара моя голова стукнулась о стену, и я сползла на пол. Последнее, что я ещё видела — вспышка заклинания, посветлевшие от ярости глаза Люциуса Малфоя и позади него Гарри, Рона и Драко с палочками наизготове.

Почувствовав, что голова просто раскалывается, я застонала и тут же услышала, как рядом заволновалась Лонки:

— Хорошо, что хозяйка очнулась. Лонки доложит хозяину. Хозяин велел Лонки сразу же сообщить ему, как только хозяйка очнётся.

Через пару минут в моей комнате оказался Драко:

— Наконец-то ты пришла в себя, Грейнджер!

— Не кричи так громко, — только и смогла выдавить я.

— Извини, — понизив голос, сказал Драко. — Как ты себя чувствуешь?

— Не очень, — поморщилась я. — Голова болит дико и немного тошнит. Что со мной?

— Ничего страшного. Ты сильно ударилась виском и поэтому так надолго потеряла сознание. Но раны уже зажили. А от тошноты и головной боли я тебе кое-что дам, только ты сначала поешь, — ответил Драко и велел Лонки принести еду.

— Ещё одно усовершенствованное зелье? — улыбнулась я, выпив содержимое флакона, поданного Малфоем после того, как я осилила половину принесённого Лонки.

— Нет, скорее, старый рецепт, — ответил Драко. — Нашёл в библиотеке, решил попробовать сварить ради интереса. Вот на тебе его и испытаем, — ехидно добавил он.

Я усмехнулась:

— Испытания прошли успешно. — Мой ответ прозвучал не менее иронично. — Мне уже лучше. Что всё-таки произошло?

— А что ты помнишь? — спросил Малфой.

— Ну, я пошла к себе в комнату, а когда возвращалась, столкнулась с МакЛаггеном. Сначала он вёл себя более-менее прилично, а потом начал приставать. Кажется, когда он прикоснулся к браслетам, они как-то сработали, потому что он отпустил меня. А потом ударил. Кажется, ещё видела твоего отца и тебя с Гарри и Роном. Но я не уверена.

— Отец почувствовал жжение от браслетов, увидел, что тебя нет в зале, и вышел, — кивнув, начал рассказывать Драко. — Я пошёл вслед за ним, позвав Поттера с Уизли. Когда мы тебя нашли, отец как раз оглушил МакЛаггена. Поттер хотел забрать тебя к себе или к Уизли, но отец сказал, что тебя нужно доставить в Малфой-мэнор. Здесь Лонки привела тебя по возможности в порядок. Вот, пожалуй, и всё.

— А что с МакЛаггеном?

— Не переживай, думаю, твои дружки вправят ему мозги.

— А кто ещё знает о том, что случилось?

— Никто. Только МакГонагалл. Кстати, она сказала, что если ты завтра будешь плохо себя чувствовать, можешь не приходить. Она отменит твои занятия.

Я покачала головой:

— Нет, думаю, завтра всё будет хорошо.

— Ну, как знаешь. У тебя на лице синяк, довольно большой. Я дам тебе мазь, только дай синяку проступить посильнее, если хочешь, чтобы завтра ничего не было видно. Намажь перед самым сном.

Я благодарно улыбнулась и спросила:

— Как твой отец смог попасть в крыло преподавателей? Гарри и Рон — они бывали у меня в гостях раньше. МакЛагген, думаю, просто видел, где я входила. Но твой отец?

— Думаю, — хмыкнул Драко, — он изучил замок не хуже, чем твой Поттер, когда был студентом. И он был старостой, не забывай.

Я кивнула и спросила:

— Где он сейчас?

— У себя в кабинете.

— Отвернись, мне нужно одеться, — сказала я, собираясь вставать.

— Знаешь, Грейнджер, лучше будет, если ты ещё полежишь, — ответил Малфой, но отвернулся.

— Я полежу. Потом. — Я накинула халат. — А сейчас я должна поблагодарить твоего отца.

— Как знаешь. Я свяжусь с Поттером, он просил сообщить, когда ты очнёшься. Потом буду в библиотеке.

— Хорошо, я зайду туда.

Войдя в кабинет, я остановилась в нерешительности. Люциус Малфой оторвался от своих бумаг, откинулся на спинку кресла и вопросительно посмотрел на меня.

— Я... я зашла сказать, что очень благодарна вам, сэр, за то, что оказались рядом и помогли, — собравшись с духом, сказала я. — Я не надеялась, что кто-нибудь окажется в том коридоре — он ведь зачарован. А сама я недолго смогла бы давать МакЛаггену отпор.

— Послушайте, что я скажу, мисс. Внимательно послушайте и запомните. — Его тон не предвещал ничего хорошего. — Рано или поздно, но о нашем браке станет известно, и я не хочу, чтобы, когда это произойдёт, кто-либо смог обвинить женщину, носящую мою фамилию, в распутстве.

От удивления я онемела. Люциус Малфой между тем продолжал:

— Я понимаю, что из-за вашего происхождения вы не имеете представления о том, насколько пагубно может сказаться на всей семье то обстоятельство, что к ней будет принадлежать женщина, имеющая репутацию доступной. Надеюсь, вы это уясните и больше подобного не допустите.

— Вы... Вы обвиняете в том, что случилось, меня?! — Даже ничем не прикрытое оскорбление не возмутило меня так, как обвинение в том, что я сама спровоцировала МакЛаггена. — Но ведь это МакЛагген напал на меня...

— Пустая рука ястреба не привлечёт, — прервал меня Малфой. — Знаете такую поговорку, мисс Грейнджер? — вкрадчиво добавил он.

Что бы я ни стала ему объяснять сейчас, он всё равно остался бы при своём мнении, — поняв это, я только закусила губу, чтобы не разреветься при нём, и поспешно вышла из кабинета. Мне удалось полностью сдержать слёзы, но в библиотеку я вошла донельзя расстроенная.

— Ладно тебе, Грейнджер, — донёсся до меня голос Драко, догадавшегося, чем закончился разговор с его отцом. — Давай лучше в следующую субботу сходим в Косой переулок.

— В следующую субботу не могу, у Мелиссы день рождения, — ответила я.

— О-о, так они вернулись! — Услышав радостный возглас Драко, я испуганно посмотрела на Малфоя. Под впечатлением от разговора с Малфоем-старшим я совсем забыла, с кем говорила сейчас.

— Нет... — на ходу начала придумывать я. — Не вернулись. Просто я хотела трансгрессировать к ним. Сделать сюрприз, так сказать.

Но Драко, похоже, всё понял. И спросил только одно:

— Отец?

Расстроившись ещё больше, я кивнула.

Помолчав, Драко спросил:

— Что он сказал?

— Что если мне он приказывать не может, то над тобой он всё ещё имеет власть — суть в этом.

— Я не о том, — отмахнулся Малфой. — Не нужно большого ума, чтобы понять, чем он тебя припугнул. Я спрашиваю: конкретно, что он хотел? Чего я делать не должен?

— Не бывать в доме моих родителей. Как и в любом другом маггловском доме.

На несколько минут Драко замолчал, что-то обдумывая, а потом, хитро улыбнувшись, спросил:

— Грейнджер, а ты и вправду хорошо владеешь окклюменцией?

Так началась их переписка с Мелиссой, длившаяся несколько последующих лет, которую мы с Драко между собой в шутку называли «романом в письмах». На следующий же день Драко трансгрессировал в Косой переулок и купил сову, которую я подарила от имени Малфоя сестре. К подарку прилагалось письмо, в котором говорилось, что Драко, к сожалению, нужно надолго уехать, и прийти к моей сестре в гости он не сможет. Но если Мелисса не против, то они смогут писать друг другу письма и отправлять их с этой совой. Нужно ли говорить, что моя сестрёнка была в полном восторге? Конечно же, у этой переписки были свои правила, в частности, отправлять сову в дом родителей должна была я, а не Драко, и приносить письма сова тоже должна была мне, а не Малфою. Сделано это было для того, чтобы не вызвать подозрений у Малфоя-отца. Но мне необходимость участвовать в этой переписке никаких неудобств не доставляла.

* * *

Учебный год подошёл к концу, закончились и экзамены в школе. А вместе с этим я уже не могла не думать о проблеме, мысли о которой до этого мне удавалось задвигать в самый дальний уголок своего сознания. Я всё-таки сумела понять, какую игру затеял Малфой-старший. Более того, я прекрасно отдавала себе отчёт, что в этой игре я проиграю.

Наша брачная ночь должна была состояться в течение года после обряда бракосочетания — так, во всяком случае, сказал мистер Коннор. И, разумеется, Люциусу Малфою было это неприятно. А чтобы заговорить об этом первым — и вовсе для него неприемлемо. Он хотел, чтобы я пришла к нему. А он вдоволь бы надо мной посмеялся. Откровенно говоря, я не считала первый шаг с моей стороны большим унижением. И сделала бы его, не считая, что моя гордость сильно пострадала, если бы... Если бы у меня был хоть какой-то опыт интимных отношений!

Да, возможно, в это трудно поверить, но я была девственницей. Не потому, что меня так воспитали. Нет, мои родители не смотрели строго на сохранение целомудрия до брака. Скорее, из разговоров с мамой я уяснила, что раннее начало половой жизни грозит проблемами со здоровьем в будущем. Справедливости ради нужно сказать, что и Рон не настаивал на близости. Не то чтобы меня это удивляло. Когда мы учились последний год в школе, такое поведение было вполне естественным. Но позже, когда я училась в академии, я в свои нечастые приезды ясно дала понять, что не против, если мы станем близки. Однако Рон сказал, что подождёт, пока мы поженимся. Тогда у меня это его решение вызвало чувство щемящей нежности. Но позже, когда я в доме Гарри пыталась прийти в себя после измены Рона, я многое передумала. И не могла понять — чем Лаванда оказалась лучше меня? Она согласилась на интимную близость с Роном — но и я ведь тоже была согласна! После долгих размышлений я пришла к выводу, что просто не вызывала у него физического влечения. А то, что он хотел жениться на мне — так только потому, что мы друг друга хорошо знали. Со мной всё было просто и понятно. Но ему нужна была другая жена — менее начитанная, более легкомысленная, чем я. В общем, покидая дом на площади Гриммо, я была твёрдо уверена в том, что просто не способна заинтересовать противоположный пол как женщина. Возможно, со временем и нашёлся бы человек, который смог бы разубедить меня в этом. Но руна появилась всего через несколько месяцев после того, как Минерва предложила мне работать в школе — и с этого времени мои мысли были заняты только магическим знаком. Однако сейчас все мои страхи, вся неуверенность в себе проявились с новой силой. Разумеется, я первая бы заговорила о брачной ночи — Люциус Малфой рассчитал правильно. И поводов поглумиться надо мной у него было бы предостаточно. Поняв, чего добивается Малфой-старший, я решила использовать то единственно возможное, чем могла подпортить его игру — не заговаривать о брачной ночи до последнего срока, то есть до кануна годовщины нашей свадьбы.

Приняв такое решение, я вздохнула с облегчением. Насколько вообще можно было чувствовать облегчение, поскольку обстановка в имении оставляла желать лучшего. Очевидно, моё поведение не нравилось хозяину поместья. Нет, он по-прежнему был насмешливо-холодно вежлив, но казалось, самый воздух в доме обрёл вес и ощутимо давил на плечи.

Вероятно, чувствовал это и Драко, потому что когда в пятницу вечером я сообщила ему, что собираюсь весь следующий день провести в Косом переулке, он вызвался меня сопровождать.

Проведя два часа во «Флориш и Блоттс», мы решили перекусить в кафе Флориана Фортескью. Здесь к моему удовольствию и к явному неудовольствию Драко нам встретились Гарри с Джинни и Рон с сыном Фабианом. Увидев нас, друзья пригласили присоединиться к ним.

— Если ты сейчас откажешься, — не дав заговорить Малфою, сказала я, — я решу, что ты струсил.

— Ещё чего, — буркнул он и с независимым видом прошёл к столику.

Мало-помалу, но разговор завязался. Рон купил сыну маленькую метлу, специально для малышей, и естественно, что темой для разговора стал квиддич. Я не была поклонницей этой игры, поэтому молча сидела, наслаждаясь обществом друзей и с удовольствием наблюдая, как Драко потихоньку оттаивает.

— Астория! — внезапно воскликнула Джинни и помахала симпатичной девушке, только что вошедшей в кафе. — Присоединяйся к нам.

— Это Астория Гринграсс, — представила нам её Джинни. — Гарри запретил мне заниматься квиддичем, когда узнал, что у нас будет ребёнок. Тогда я устроилась спортивным репортёром в «Ежедневный пророк». Там мы и познакомились с Асторией, — пояснила она. — Она училась на Слизерине, так что с Драко, думаю, вы друг друга знаете.

Драко Асторию помнил, она была младше его на два курса. Постепенно они перестали участвовать в общем разговоре и общались только между собой.

Какое-то время спустя Рон отошёл с сыном, чтобы купить ему очередное лакомство, вслед за ними умчалась Джинни, сказав, что её ребёнок тоже хочет чего-нибудь вкусненького. Вскоре засобиралась и Астория, а Драко вызвался её проводить.

— Профессор Грейнджер, — насмешливо сказал он мне, после того как попрощался с Гарри.

— Профессор Малфой, — в тон ему ответила я.

Такое прощание было нашим кодом, которым мы пользовались в присутствии тех, кто не был посвящён в тайну нашей родственной связи. Оно означало: «Увидимся вечером в имении».

— Ну, рассказывай, как дела, — обратился ко мне Гарри, когда Драко и Астория отошли от столика. — Только правду — я всегда знаю, когда ты лжёшь. Если ты ещё помнишь об этом.

— Помню, конечно, помню, — улыбнулась я. — Только не знаю, что тебе рассказать. Ничего особо важного, о чём бы стоило говорить.

— Или что-то настолько важное, но неприятное, что тебе об этом и говорить не хочется, — проницательно заметил Гарри. — Ладно, если не считаешь нужным, не говори. Просто не забудь, что у тебя есть друзья.

Я взглянула на него с признательной улыбкой.

— Гляжу, вы подружились с Хорьком, — сменил тему Гарри.

Я недовольно посмотрела на него:

— Не нужно его так называть. Это детское прозвище, а все мы давно выросли. И да, мы подружились. Он изменился. Нет, правда, — воскликнула я в ответ на сомневающийся взгляд друга. — Скажу больше: если бы не он, мне было бы очень тяжело в Малфой-мэноре.

— Всё так плохо? Я о Малфое-старшем.

— Нет, — после паузы ответила я. — Он относится ко мне даже уважительно, если можно так сказать. Во всяком случае, такого поведения я от него не ожидала. А если что-то и проскальзывает — так по сравнению с тем, что я вытерпела от него за годы учёбы и войны — это такая мелочь, что меня она даже не задевает.

— А с целью вашего брака что-то прояснилось?

Я горько усмехнулась:

— Знаешь, я как будто в темноте. Или вернее, на свету, но у меня на глазах повязка, и не в моих силах её снять. Наверное, только сейчас я понимаю, насколько тяжело было тебе, когда ты не знал, каким должен быть следующий шаг в поисках крестражей, или когда выбирал, что нужно искать вперёд — дары или крестражи. Чувствуешь себя совершенно беспомощным.

Гарри понимающе кивнул.

Мы ещё немного помолчали.

— Знаешь, а я так соскучилась по всем вам. И так давно не была в Норе. Наверное, стоит, наконец, туда наведаться. Гарри, что ты делаешь? — возмутилась я, когда друг неожиданно схватил меня за руку и потащил к Рону и Джинни.

— Держу тебя, чтобы ты не передумала. Мы сейчас же отправимся в Нору. Джинни аппарировать нельзя, поэтому отправимся через камин.

* * *

Драко всё чаще исчезал из дома, и меня это радовало. По-видимому, встреча с Асторией благоприятно повлияла на него. Сама же я по-прежнему старалась проводить время вне стен поместья, как правило, в саду, с книгой. Если Драко был дома, он обязательно ко мне присоединялся. Это стало нашей своеобразной традицией — на широком пледе, который я заранее расширяла, чтобы было удобно расположиться на нём вдвоём, я садилась, прислоняясь спиной к дереву, и читала. Драко приходил позже и ложился рядом, тоже утыкаясь в книгу. Устав от чтения, мы разговаривали. И этими разговорами я очень дорожила — потому что в это время Драко постепенно мне открывался.

— Как Мелисса? — в один из таких дней спросил он, откладывая книгу и переворачиваясь на спину.

— Учится писать, — усмехнулась я. — Сказала, что хочет научиться писать так же красиво как ты. Сидит и копирует твой почерк.

— Всегда хотел иметь сестрёнку, — улыбнулся Драко. — Невероятно это слышать от меня, да, Грейнджер?

— Нет, почему, — осторожно ответила я, боясь его спугнуть: так откровенно Драко со мной ещё не говорил. — Все мы люди, и у каждого из нас есть свои желания. Только почему не братишку? Мальчишки вроде всегда хотят братьев.

— А я хотел сестрёнку. Не знаю, почему. Наверное, боялся, что брата отец будет любить больше, чем меня.

— Сомневаюсь, что такое возможно, — покачала я головой. И после недолгого молчания решилась всё-таки назвать вслух причину, по которой, как мне казалось, Малфой-старший и терпел столь безразличное отношение Драко к себе: — Тебя отец любит больше всего на свете.

— Тебе-то откуда это известно, Грейнджер? — фыркнул Драко.

— Я знаю, — сказала я.

— Он сам, что ли, тебе сказал?

— Нет. — Я немного помолчала. — Я видела его глаза, когда он нашёл тебя в Хогвартсе. Во время битвы.

— Грейнджер, — снисходительно покачал головой Малфой, очевидно, не веря мне, — там тогда творилось чёрт знает что. Тебе показалось.

— Нет, — упрямо повторила я. — Не показалось. Творилось там действительно чёрт знает что, но его взгляд я помню как сейчас. То, что ты жив, для него тогда значило больше, чем всё остальное.

— Может быть, — равнодушно ответил Драко. — Только проявлять свою любовь он как-то никогда не спешил.

Снова наступило молчание.

— Драко, — позвала я Малфоя. — Я спрошу кое-что. Если не хочешь, не отвечай.

— Спрашивай, — пожал он плечами.

— Что всё-таки с тобой случилось? Почему ты так изменился?

Малфой помолчал, собираясь с мыслями, а затем начал свою исповедь:

— Знаешь, когда начались все эти процессы над последователями Лорда... Ведь почти у всех слизеринцев с моего курса родители носили метку. Фактически у всех, с кем я дружил. У всех них родители попали в Азкабан. Но не мой отец. Нет, я, конечно, радовался, что отца не посадили, да и мне самому удалось избежать заключения. Благодаря вашей золотой троице, — последняя фраза прозвучала неожиданно жёстко. — И знаешь, что самое ужасное? Мне не было ни капли их жалко. Я просто радовался, что нас с отцом не постигла их участь. А друзья смотрели на меня и понимали, что я чувствую. Может быть, мне это только казалось, что они понимают, но к концу учёбы я даже не мог себя заставить посмотреть им прямо в глаза. Видимо, из-за этого состояния у меня и случился выброс магии. Как объяснил целитель, какой-то нетипичный выброс. Я замкнулся в себе, просто лежал в своей комнате и ни о чём не думал. Помню, отец разговаривал со мной, только мне было совершенно безразлично, что он говорит. Каким-то образом маме удалось уговорить его, чтобы он оставил меня в покое. Как-то так случилось, что я увлёкся зельеварением. Восстановил лабораторию, которая была заброшена. Когда получилось что-то новое — то самое бодроперцовое зелье, после которого дым из ушей идёт не три часа, а всего пять минут, — я стал всё больше экспериментировать и усовершенствовал ещё несколько зелий. Мама радовалась, что я хоть чем-то увлёкся. А потом она умерла, — Драко сжал мою руку и прижал к своей щеке. В последнее время он так часто делал, когда рассказывал об особо трагичных событиях своей жизни, но, похоже, даже не замечал этого. — После смерти мамы отец попытался заставить меня заниматься семейными делами, ругался, но я его не слышал. Даже сейчас я не могу вспомнить, о чём он тогда говорил. В конце концов он оставил меня в покое. Я продолжил заниматься зельеварением. Когда у меня получилось что-то принципиально новое — то самое зелье для расчёсывания волос — я решил попробовать его зарегистрировать. Не знаю, что мной двигало. Что мне отказали, ты сама знаешь. В аптеке Малпепера я закупал ингредиенты. Не знаю, как мистер Малпепер узнал, что мне не удалось зарегистрировать своё зелье, но он очень осторожно завёл со мной разговор. Он предложил мне помочь с регистрацией. Предложил своё имя. Сначала я отказался. Во мне взыграла гордость Малфоев. Но он сказал кое-что, — здесь Драко ненадолго замолчал, а потом продолжил: — Человек должен видеть, что то, что он создаёт, нужно не только ему. Я подумал над его словами и согласился.

— А твой отец об этом знает? — рискнула я его прервать.

— Думаю, что знает. Хотя я ему не рассказывал. Вообще-то он всегда знает, что творится в семье. Наверное, так оно и правильно. Только мне всё равно. Мне достаточно, что он больше не заводит разговоров о долге перед семьёй. И о том, что я проявляю слабость, недостойную Малфоев, тоже.

— Ты же просто человек, Драко, — удивилась я. — Хоть и Малфой. Человек не может не иметь слабостей.

— Малфой может иметь слабости, — горько усмехнулся Драко. — Только проявлять их он не имеет права. Посмотри на отца — он никогда не покажет, что он чувствует. Это одно из тех качеств, которые передавались в нашем роду из поколения в поколение. А отец, на мой взгляд, — живое воплощение всех качеств, которые на протяжении веков делали Малфоев сильными.

Я немного помолчала, а потом сказала:

— Знаешь, Драко, я согласна, что тот, кто умеет владеть своими эмоциями так, как твой отец, безусловно, очень сильный человек. Только мне кажется, что намного сильнее тот, кто не боится показать свою слабость. — Помолчав ещё немного, я добавила: — Хотя бы тем, кого любит.

* * *

Тем временем обстановка в имении становилась всё невыносимее. Так, во всяком случае, мне казалось. Нет, хозяин поместья не говорил мне ничего обидного. Точнее, он разговаривал со мной только по крайней необходимости, причём весьма обходительно, — в остальное же время меня словно не существовало. И, пожалуй, меня такое положение дел даже устраивало бы — если бы не ощущение, что даже воздух в имении стал как будто ещё тяжелее.

В один из дней, который мне пришлось провести в доме, потому что на улице лил дождь, я сидела в библиотеке. Услышав какой-то вскрик, я вышла посмотреть, что случилось, и увидела, как разгневанный Малфой-старший замахивается своей тростью, чтобы ударить сжавшегося перед ним домовика. Не задумываясь, я выхватила палочку и отлевитировала эльфа подальше от хозяина. Малфой на секунду замер от неожиданности, а затем обернулся ко мне.

— Вон! — проревел он эльфу, в мгновение ока оказываясь возле меня. В ту же секунду его пальцы сомкнулись на моей шее.

Что я сделала, я поняла сразу же: я унизила его перед прислугой, и этого он мне не простит. Точно не простит. Страх овладел мною, и чтобы не показать его, я закрыла глаза. В голове промелькнула мысль: «Опустится ли Малфой до убийства маггловским способом, то есть просто попытавшись удушить меня? И если да, то защитит ли меня магия в этом случае?» И ещё одна: «А если он меня задушит, сможет ли он с помощью магии скрыть следы своего преступления?» Осознание нелепости подобных мыслей в такой ситуации вызвало у меня нервный смешок. И почти сразу же давление на горло ослабло. Пальцы Люциуса Малфоя скользнули вниз по моей шее, и движение это было... ласкающим?! Не веря своим ощущениям, я удивлённо открыла глаза. Взгляд Малфоя был как всегда равнодушным. Но я успела заметить в его глазах огонёк — точно такой я видела в глазах Рона, когда он, тяжело дыша, отрывался от меня после наших страстных поцелуев, бросал на меня виноватый взгляд, а потом утыкался лицом в моё плечо.

Люциус Малфой сделал два шага в сторону выхода, но потом остановился и, повернувшись ко мне, сказал:

— Жду вас сегодня вечером в своей спальне.

— Что? — не поняв, о чём он говорит, пролепетала я.

— Думаю, пришло время закрепить наш брак, — ответил он и вышел.

На следующее утро меня разбудил запах. Я никогда не смогу описать всё гамму чувств и ощущений, которые он у меня вызвал тогда. Новый. Незнакомый и знакомый одновременно. Пробудивший во мне чувство тревоги. И ощущение счастья. Счастья. Да, пожалуй, это самое верное определение. Я не знаю, как ещё назвать то, что я тогда испытала. Ловя ускользающие мгновения, я с упоением вдохнула этот запах ещё раз — и только после этого позволила проснуться разуму.

Я находилась не в своей комнате — это я поняла сразу. Мои ладони обнимали чью-то руку, лоб упирался во что-то мягкое. И этот запах. Нет, не запах — аромат. Аромат кожи моего мужа. Аромат, который приобрёл надо мной странную власть. Что бы ни происходило между нами в последующие годы, сколько бы причин ненавидеть мужа у меня не появлялось, стоило мне только почувствовать запах его кожи — в моей памяти всплывало это пробуждение и... ночь, которая ему предшествовала. Потому что...

Нет, лучше я расскажу всё по порядку.

Вы не поверите, но когда Малфой велел мне явиться вечером в его спальню, с моих плеч как будто сняли тяжкий груз. Ведь теперь мне не нужно было первой начинать разговор о брачной ночи. И только после меня одолели страхи. Страх, который испытывает любая девушка перед первой близостью, в моём случае был намного сильнее, потому что я понимала, что вряд ли Люциус Малфой будет ко мне внимателен. И, как это бывает в подобных случаях, уже заранее боялась и последующих ночей, которых наверняка не избежать, если я не забеременею в первую. А ещё я боялась за домовика, которого спасла от побоев. Желая защитить, я, скорее всего, обрекла его на ещё большее наказание. Потому что теперь Малфой-старший наверняка наказал бы его не за то, что тот плохо, по мнению хозяина, выполнил свою работу, а за то, что тот стал свидетелем его унижения. Вызвав Лонки, я спросила, был ли наказан Торри (так звали домовика). Узнав, что нет, я вздохнула с облегчением. Я подумала, что, возможно, сумею смягчить гнев Малфоя, если смогу доставить ему ночью удовольствие. Однозначно, для этого мне придётся смирить свою гордость и быть покорной. И...

Скорее всего, вы засмеётесь, если узнаете, о чём я думала. Но я скажу. Ни для кого не секрет, что я читала много книг. Но если вы считаете, что я интересовалась только тем, что имело отношение к магии — вы глубоко заблуждаетесь. Нет, я прочла и множество маггловских книг. В том числе и об отношениях между мужчиной и женщиной. И не стыжусь этого. Я собиралась замуж и считала, что должна хоть как-то представлять себе, как доставить любимому человеку удовольствие. Увы, замуж я вышла за нелюбимого. И всё же я надеялась, что мои знания сейчас мне пригодятся.

Приняв ванну, я решила, что обдумывая, как вести себя с Малфоем, можно одновременно приводить себя в порядок, поэтому позвала Лонки помочь мне. Благо, что в моей ванной косметическими зельями было заставлено несколько полок. Драко сделал меня подопытным кроликом для своих экспериментов, но взамен моей помощи те из средств, которые мне понравились, теперь никогда не заканчивались — видимо, по распоряжению младшего Малфоя за этим особенно тщательно следила Лонки.

Пока эльфийка колдовала над моим телом, мои мысли вернулись к тому, что должно было произойти сегодня ночью. Первое правило, которое повторялось во всех тех книгах по сексологии, которые я прочла, гласило: в постели нет ничего запретного, если это доставляет удовольствие обоим партнёрам. Второе — только доставляя удовольствие партнёру, можно достичь удовольствия самому. Звучало парадоксально, но это правило тоже было из тех, которые повторялись практически в каждой книге. Здесь мои мысли потекли в ином направлении: Малфой был намного старше меня, значит, у него наверняка сложились свои предпочтения в сексе. Мне вспомнилось, что иногда мужчины в возрасте могли возбуждаться только в определённой обстановке, при соблюдении определённых условий. «Если Люциус Малфой относится к такому типу мужчин, — думала я, — то мне придётся несладко». Оставалось надеяться только на то, что он подскажет, что мне делать, чтобы доставить ему удовольствие, несмотря на наказание. То, что предстоящая ночь должна была стать моим наказанием, даже не вызывало сомнений: слишком сильно я унизила Малфоя, чтобы он меня простил. Сделав несколько глубоких вздохов, чтобы хоть немного успокоиться, я шагнула в его спальню.

Комната, освещаемая лишь огнём в камине, была погружена в темноту. Малфой-старший сидел в кресле возле камина со стаканом огневиски в руке.

— Проходите сюда, — сказал он, видимо, услышав, что я вошла.

Подавив усилием воли вновь подступившую панику, я подошла к нему. Несколько минут он меня разглядывал, затем равнодушно бросил:

— Раздевайтесь.

Я порадовалась, что свет от огня не падает мне на лицо — мои щёки пылали от смущения. Напомнив себе, что я намеревалась быть покорной, я начала развязывать пеньюар, но была остановлена едким:

— Медленнее, мисс Грейнджер, неужели вы не знаете, как нужно соблазнять мужчину?

«Не знаю», — чуть было не огрызнулась я, но вовремя спохватилась.

Подождав, пока я останусь в одной сорочке, Малфой велел так же медленно избавиться и от неё. Теперь я стояла перед ним полностью обнажённая. Чтобы не видеть его оценивающего взгляда, я закрыла глаза.

— Поднимите руки и сцепите их за шеей, — раздался очередной приказ. Я закусила от отчаянья губу, но повиновалась.

Почувствовав его руку на своей груди, я инстинктивно дёрнулась, чтобы прикрыться.

— Я не разрешил вам опускать руки, мисс Грейнджер, — раздалось над самым моим ухом. От неожиданности я открыла глаза. Люциус Малфой стоял передо мной, всё так же держа в руке стакан с алкоголем, другая его рука скользила по моей груди, животу, шее, плечам. Оказавшись позади меня, он сжал мои ягодицы. «Наверное, именно так чувствовали себя рабы, когда их продавали на торгах, — со злостью подумала я. — Спасибо, что хоть зубы не посмотрел». Его рука вновь оказалась на моей талии, и на несколько секунд он прижал меня спиной к себе. Затем отступил и, отойдя от меня, снова развалился в кресле.

— Приступайте, — коротко бросил он.

— Простите, сэр... — Я вопросительно посмотрела на него.

— Доставьте мне удовольствие своим ртом, — презрительно пояснил Малфой.

И тут я едва не сломалась. Едва не сказала ему, что ещё ни с одним мужчиной я близка не была. Но, мгновенно представив себе, как он станет насмехаться надо мной ещё и по этому поводу, нашла в себе силы промолчать. Впрочем, я выразилась неправильно. Он в любом случае стал бы смеяться надо мной — но я не собиралась давать ему повод для этого своими руками. Я решила, что самым лучшим сейчас будет отнестись к происходящему как к возможности, как в школе, практически закрепить полученные ранее теоретические знания, и, перебирая в памяти всё, что читала об оральном сексе, опустилась перед ним на колени.

Мне удалось абстрагироваться от мыслей о том, как воспринимает мои ласки Малфой или что он думает в это время обо мне, и сосредоточиться лишь на технической части этого действа. К счастью, не успела я и почувствовать стыд сразу после того, как всё было закончено, потому что как только Малфой получил удовольствие, он велел мне ложиться в постель. Приказ был отдан тем же равнодушным тоном, но, едва услышав его, я последовала ему без промедления и закуталась в тонкое покрывало — это была хоть какая-то преграда между нами. Пусть и ненадолго. Я прекрасно понимала, что на сегодня моё унижение ещё не закончено.

— Не кажется ли вам, что сегодня нам не понадобится ничего, кроме непосредственно кровати? — с дьявольской усмешкой спросил Малфой, подходя ко мне и резким движением срывая с меня покрывало. Сев на край кровати, он неторопливо допивал огневиски, разглядывая меня и скользя рукой по моему телу. Закрыв глаза и сдерживая слёзы, я сжималась от каждого его прикосновения и рванулась прочь, когда неожиданно почувствовала его палец внутри.

Я не сомневалась, что от кошмара меня отделяют всего несколько секунд. И не поверила, когда почувствовала нежнейшее прикосновение его губ! От удивления распахнув глаза, я ожидала, что он скажет что-нибудь язвительное, но нет — он внимательно смотрел на меня, а затем поцеловал снова. И что это был за поцелуй! Он не требовал его и тем более не просил — он его предлагал. Не смея поверить, что всё это происходит наяву, я замерла, дав ему возможность ещё несколько раз поцеловать меня. А потом... Я просто не могла ему сопротивляться. Не могла — и не хотела. Почувствовав мой отклик, он обнял меня одной рукой, прижимая к себе и целуя всё настойчивей, а другой рукой гладил моё тело. Касаясь меня там, где не касался ещё ни один мужчина. Пробуждая доселе неизвестные мне ощущения. Поддразнивая. Одаривая. И его губам, его рукам я не могла не довериться. Я стремилась ответить поцелуем на каждый его поцелуй, лаской на каждую его ласку. Хотелось чувствовать его каждой клеточкой своего тела. Хотелось чего-то. Чего — я поняла только тогда, когда, покрыв неспешными поцелуями мою грудь и живот, он прильнул губами к потаённым складочкам. Нет, описать это просто невозможно! Долгая ласка, которую он мне дарил, была приятна, но с каждым его прикосновением во мне росло предчувствие, что скоро, совсем скоро я испытаю нечто невероятное. Закрыв глаза, я замерла в предвкушении. Яркая вспышка, о которой в памяти не сохранилось ничего, что могло бы помочь облечь её в слова. Но когда она погасла, я поняла, что вот именно того восхитительного ощущения, что я испытала мгновение назад, я и ждала. И хотела бы испытывать его снова и снова.

Медленно, очень медленно я пришла в себя. А когда открыла глаза, то увидела, что муж сидит рядом и внимательно смотрит на меня. Как заворожённая я потянулась к нему. Помнила ли я, что та ночь — это условие навязанного нам обоим брака? Уже нет. В тот миг это было неважно. Мне хотелось только одного — отблагодарить его. За доставленное удовольствие. За то, что не обидел. Очень робко я прикоснулась губами к его груди. Он не выказал недовольства, и я осмелела. Положив ладонь ему на поясницу, я слегка надавила и вопросительно посмотрела на него. Он сделал лёгкое движение головой, как бы спрашивая — уверена ли я? После того, как он вёл себя несколько минут назад, я просто не имела права в нём сомневаться, поэтому вместо ответа откинулась назад, потянув его за собой.

Разумеется, я ожидала, что будет больно, но как будет больно, я и представить себе не могла. Он перехватил мой крик губами и замер, а я безотчётно обняла его, прижимая крепче к себе. Не знаю почему, но я была совершенно уверена, что он знает, как избавить меня от этой боли. И ещё больше была уверена в том, что он меня обязательно от неё избавит. Почувствовав, что я немного расслабилась, он сделал ещё несколько движений, после каждого останавливаясь, давая понять, что прекратит всё, если я того пожелаю — но его руки скользили по моему телу, лаская, разгоняя все мои сомнения. Аккуратно он закинул мою ногу себе на талию — и болезненные ощущения постепенно сменились новыми, приятными. Не такими, как в первый раз. Но теперь волны удовольствия накрывали меня одна за другой, и я была уже не в силах сдержать сначала стоны, а потом и крик удовольствия, вслед за которым раздался ещё один.

Ему было хорошо — я поняла это по тому, как крепко он меня поцеловал. Как будто хотел, чтобы я это почувствовала вместе с ним. Закутал меня в покрывало и обнял, как ребёнка. Несмело я положила руку ему на талию и прижалась к нему. И в тот миг я искренне считала, что он — лучшее, что когда-либо было в моей жизни.

* * *

Вот что до сих пор всплывает в моей памяти, когда я чувствую его запах. А в то утро я как будто заново переживала события предшествующей ночи и, не открывая глаз, старалась воспроизвести в памяти каждую мелочь...

— Думаю, нет нужды притворяться, что вы ещё спите, — голос Люциуса Малфоя вырвал меня из воспоминаний.

— Вы правы. — Я села в постели, прижимая к груди покрывало, и попросила: — Мне нужно одеться. Вы не могли бы отвернуться?

— Зачем? — насмешливо спросил Малфой. — Считаете, что при дневном свете я увижу что-то, чего не увидел ночью?

Просить его было бесполезно, и я попыталась встать с постели, прижимая к себе покрывало. Но как только он это увидел, потянул покрывало на себя. С вызовом посмотрев на него, я решительно откинула ткань и прошла к камину, подняла пеньюар и надела его, а затем, так же не оборачиваясь, подошла к двери, ведущей в мою спальню. Но когда я дёрнула за ручку, то обнаружила, что дверь заперта, а оглянувшись, увидела, как Малфой опустил палочку.

— Мне нужно принять душ, — сдержав гнев, спокойным голосом сказала я.

— Ванная вон за той дверью, — кивком указав мне на нужную дверь, ответил он.

— Я не могу воспользоваться вашей ванной. Вся моя косметика и одежда находятся в тех комнатах.

— Это легко исправить. Лонки, — позвал он. — Перенеси зелья из ванны госпожи в мою. Принеси госпоже одежду на сегодня. И попроси у молодого хозяина ранозаживляющую мазь для госпожи. Передашь мазь мне. — Отдавая распоряжение, он не сводил с меня взгляда.

— Зачем? — спросила я, когда Лонки исчезла. Мои щёки горели от гнева и смущения. — Зачем вы сообщаете Драко, что брачная ночь состоялась?

— Ну, во-первых, вы с ним сдружились, и он очень за вас переживает. Даже сообщил вам о необходимости сегодняшнего события. Во-вторых, он должен учиться узнавать всё, что происходит в этом доме — в конце концов, когда-нибудь он станет здесь хозяином. А почему вас это так смущает? — спросил он, внимательно глядя на меня.

— Потому что это касается только меня и вас, — ответила я.

— Откровенно говоря, я в этом глубоко сомневаюсь. — Подождав, когда появившаяся Лонки разложит на кресле принесённую для меня одежду и отдаст ему мазь, и сделав служанке знак исчезнуть, он продолжил: — Полагаю, нет необходимости говорить вам, что с этого дня вы должны жить в моих комнатах? Советую вам принять душ, а потом я нанесу вам мазь. Думаю, сейчас вы испытываете не самые приятные ощущения.

— Я сама могу с этим справиться, — краснея ещё больше, ответила я.

— Уверяю, у меня это получится лучше. Примите душ, — настойчиво добавил Малфой. — Если не хотите принять его позже со мной.

Такая перспектива понравилась мне ещё меньше, чем идея с мазью. Но прежде чем закрыть дверь в ванную, я обернулась и сказала:

— Спасибо, сэр. Что не были грубы, когда поняли, что будете моим... — тут я слегка запнулась, — первым мужчиной.

— Мисс Грейнджер, магия нашего брака такова, что я буду вашим единственным мужчиной, — насмешливо ответил он и жёстко добавил: — И не питайте иллюзий. Подобных ночей у нас с вами больше не будет.

— Я предполагаю это, сэр, — тихо ответила я. — Но всё равно спасибо.

Когда минут через двадцать я вышла из ванной, Малфой уже встал и надел халат. Указав на постель, он дождался, когда я лягу, а сам сел с краю.

— Расслабьтесь, иначе будет больно, — сказал он, освободив меня от полотенца, в которое я завернулась после душа. Одной рукой он поглаживал мой живот, другой сжимал баночку с мазью, чтобы она согрелась. — Согните ноги в коленях. — Я подчинилась, но смущённо отвернулась, глядя в сторону. — Сейчас будет немного больно, — предупредил он, нанося мазь, и я не смогла сдержать шипения. — Больше не будет, — после этого он набрал ещё одну порцию мази и начал аккуратно втирать её. Нанося лекарство, он постепенно продвигался внутрь, и при этом касался каких-то точек, вызывая у меня воспоминания о минувшей ночи. Прикусив губу, я закрыла глаза и отдалась во власть ощущений. Скорее почувствовав, чем осознав, что этого мне уже недостаточно, я резко двинула бёдрами вперёд...

— Лонки! — услышала я и открыла глаза. — Помоги госпоже одеться, — приказал Люциус Малфой мгновенно появившейся эльфийке. Посмотрев на меня ледяным взглядом, он скрылся в ванной комнате.

Он расплатился со мной той же монетой — унизив меня на глазах домового эльфа, как накануне я унизила его.

Никогда я ещё не чувствовала себя такой униженной. Сначала я хотела отказаться от услуг Лонки, велев ей только принести палочку из моей — теперь уже бывшей! — комнаты. Насколько мне было плохо тогда, можно представить хотя бы по тому, что я совсем забыла, как эльфы боятся прикасаться к палочкам волшебников. А бедная Лонки, которую я старалась не обижать и которая привязалась ко мне за тот неполный год, что я пробыла её хозяйкой, задрожала, но исполнила приказание. Наложив очищающее заклинание, я уже протянула руку к своей одежде, но, увидев глаза домовихи, позволила помочь себя одеть. С Малфоя станется наказать и Лонки за то, что она не выполнила его приказ, даже если я сама решила отказаться от её помощи.

И ещё можно было позволить себе уйти из его комнаты, не дожидаясь, пока он выйдет из ванной: такой поступок он всё равно не смог бы расценить как оскорбление — лишь как попытку униженной женщины погромче хлопнуть дверью. Чем я не преминула воспользоваться.

За стол я села достаточно раздражённая: Люциус Малфой вполне мог позволить себе отпустить шуточки по поводу сегодняшней ночи. И, совсем забыв, что Драко уже давно стал моим другом, почему-то была уверена в том, что он обязательно или поддержит разговор на эту тему, или съязвит сам. Но старший Малфой не обмолвился ни словом, а младший лишь бросил на меня один внимательный взгляд — и этим они оба меня немало удивили.

Драко догнал меня уже после завтрака на дорожке, ведущей к саду.

— Грейнджер, — сказал он, подхватывая меня под локоть и разворачивая к себе. — Ты что такая кислая?

— Ничего, — залившись румянцем, буркнула я, глядя в сторону.

— Ладно, не хочешь — не говори, — сказал он, ничуть не обидевшись. — Только послушай моего совета. Перед тем, как отправляться в Хогвартс, когда начнутся занятия, смотрись в зеркало, если не хочешь, чтобы студенты обсуждали твою... м-м... бурную личную жизнь.

— Ты о чём? — Я удивлённо взглянула на него и вскрикнула, когда он прикоснулся к шее возле ворота моей футболки.

— Я об этом, — ответил он и заклинанием удалил синяк.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась я.

— Не за что. Ты куда?

— В сад. Пойду почитаю. В доме сидеть не очень хочется. Составишь мне компанию?

— Не сегодня. Мы договорились встретиться с Асторией.

— Ну, тогда хорошо вам провести время. И передавай ей от меня привет.

— Обязательно. — С этими словами Драко трансгрессировал.

* * *

Изменилась ли моя жизнь с той ночи? Внешне — нет. В ней даже произошли кое-какие радостные события.

Во-первых, между Драко и Гарри с Роном установилось нечто вроде перемирия. Нет, друзьями они не стали — об этом и речи быть не могло. Но они стали относиться друг к другу терпимее — и меня это радовало. Я перестала чувствовать себя виноватой перед Гарри и Роном из-за того, что считала Драко тоже своим другом.

Во-вторых, за две недели до начала учебного года директор предложила Драко место декана Слизерина. Эту должность по традиции занимал выпускник факультета. Когда профессор Слизнорт покинул школу, выпускников-слизеринцев среди преподавателей не было. Если бы деканом стал выпускник другого факультета, такое назначение наверняка было бы встречено враждебно учениками Слизерина. Поэтому деканом стал преподаватель, который вообще не учился в Хогвартсе. Но как бы там ни было, факультет имел свои традиции, о которых человек со стороны просто не мог знать, но о которых не стоило забывать. За полгода, что Малфой пробыл преподавателем, отношение к нему со стороны коллег изменилось. Нет, его не приняли так, как меня, с распростёртыми объятиями. Отношение учителей к нему оставалось настороженным. Впрочем, и сам Драко не стремился к сближению с кем-то из них за пределами работы. Но при всём том как преподаватель он сумел завоевать уважение. Один раз Минерва рискнула, предложив ему место профессора — и не проиграла. Поэтому она решила довериться своему чутью и рискнуть ещё раз. И, как показало время, не проиграла снова.

Что же касается моих отношений с Люциусом Малфоем... Он обещал, что того внимания и нежности, которые он проявил в первый раз, больше не будет — и сдержал это обещание. Но вопреки моим ожиданиям всё оказалось не так плохо, как я предполагала. Конечно, ничего похожего на нежность больше не было. Но и откровенной грубости не было тоже. Его поведение было каким-то двойственным. С одной стороны, я явно чувствовала, что то, что испытываю я, его не интересует, с другой — он был заботливым (не нежным, а именно заботливым) любовником.

Для него, привыкшего к тому, что окружающие подчиняются ему беспрекословно, одна мысль, что мной он управлять не может, была невыносима. Его постель — первое и долгое время единственное место, где он мог главенствовать в нашем браке. И всё же он прекрасно понимал, что властвовать он мог не потому, что сумел подчинить меня, а потому, что я сама решила подчиниться. Разумеется, мои возможности вести себя как-то иначе были почти призрачны. Во-первых, опыта у меня не было совершенно, в отличие от моего мужа, и это изначально давало ему преимущество. Во-вторых, как это часто бывает, первая встреча задаёт тон всем будущим отношениям. Так произошло и в нашем случае. Это сейчас, прожив с ним много лет, я знаю, почему он так вёл себя со мной. А тогда я чувствовала только, что он снова затеял против меня какую-то игру. И, разумеется, я пыталась противостоять ему. Правда, действовать мне пришлось практически вслепую, поскольку я не знала и даже не догадывалась, чего конкретно он добивался. Как выразился Драко, не нужно было обладать большим умом, чтобы понять, что целью его было подчинить меня. Но как именно? Поэтому во всём, что не было связано с супружеской близостью, я решила вести себя как можно более независимо, и только в том, что потребуется для достижения цели, ради которой был нужен наш брак, идти на компромисс.

И всё же... Всё же, оказываясь ночью в объятиях мужа, я всё чаще забывала о том, что он ненавидит меня. Он же о своей ненависти не забывал ни на минуту. И, сам не зная того, напомнил мне об этом.

Свой день рождения я решила отпраздновать в Хогсмиде — это была нейтральная территория, куда могли прийти и Гарри с Роном, и вся семья Уизли, и мои коллеги, включая Драко. Для Люциуса Малфоя, безусловно, мой праздник не имел значения, и получить наглядное подтверждение тому, что я и так знала, мне не хотелось. Поэтому про свой день рождения я ему ничего не сказала. Что же касается Драко — знай он заранее, что приглашён, наверняка придумал бы предлог не прийти на мой праздник. В общем, ему я поначалу тоже ничего не сказала, решив, что если попрошу быть моим сопровождающим уже перед отправлением в Хогсмид, отказать он мне не сможет.

Однако утром за завтраком Драко преподнёс мне сюрприз.

— С днём рождения, Грейнджер! — сказал он, кладя передо мной на стол свёрток в праздничной упаковке.

Развернув его, я увидела подвеску на цепочке. Небольшой неоправленный и даже необработанный камень светло-коричневого цвета неправильной формы. Довольно грубо выполненная вещь для Малфоя. Насколько я узнала Драко, вкус у него был, и эта подвеска не дотягивала до его уровня. Пожалуй, я сочла бы такой подарок насмешкой с его стороны, если бы не два обстоятельства: подвеска явно была очень старинной — даже мне, не особо разбиравшейся в подобных вещах, это было ясно, — и явно была магической. Не знаю, как это объяснить. Обычно зачарованные вещи ничем не отличались от обычных — на тот случай, если они попадут в руки магглов. Я встречала только пару артефактов, которые как будто излучали магию, но они были древними и в руки магглов попасть просто не могли — настолько тщательно их охраняли. Но вокруг этой подвески магия как будто была осязаемой. В общем, чтобы пошутить надо мной, Малфой такой подарок не сделал бы.

Правильно истолковав мой взгляд, Драко пояснил:

— Это семейная реликвия, Грейнджер. Вообще-то подарить её тебе был должен не я. Эту подвеску мужчины из рода Малфоев дарили наутро после свадьбы своим жёнам. Папа подарил её маме, а мама передала мне, чтобы я подарил её своей жене, когда она появится. Никто же не думал, что папа женится ещё раз. Но раз так произошло, то не стоит отступать от традиций. Поэтому это подарок главным образом от твоего мужа. Ну, и от меня, конечно.

Не передать, какое впечатление произвёл на меня такой поступок Драко. Это был не просто знак внимания и проявления дружбы с его стороны — это был знак признания меня членом семьи. Сглотнув подступившие к горлу слёзы, я посмотрела на Малфоя-старшего, молча наблюдавшего за нами:

— Вы мне не поможете?

Когда он застегнул цепочку у меня на шее, я, подняв голову, поблагодарила его. Дождавшись его вежливого кивка, я сжала через стол руку Драко и более тепло и искренно сказала ему:

— Спасибо!

Зайдя после завтрака в свою комнату, я вспомнила, что так и не спросила о том, как должна действовать подвеска, и решила вернуться. Спускаясь по лестнице, я услышала разговор между отцом и сыном — похоже, дверь в столовую была закрыта не плотно.

— ... поэтому, может быть, ты сможешь объяснить мне, кто дал тебе право делать подарки от моего имени? — голос Люциуса Малфоя звучал, как всегда, ровно, но я успела изучить его достаточно, чтобы знать, что подобный тон означает наивысшую степень ярости.

— Не ты ли мне говорил о незыблемости традиций в нашей семье? — А вот такого ответа от Драко я точно не ожидала. Нет, разговаривал он спокойно и вежливо. Но чтобы он стал возражать отцу?! И ради кого? Ради меня?! Это было просто немыслимо. — А это — одна из самых старых.

— Я знаю, что это одна из самых старых традиций, — послышался ответ мистера Малфоя. — Знаешь ли ты, что это за реликвия?

— Знаю. — Ответ Драко прозвучал... нет, я не ошиблась, немного надменно. — Мама объяснила. По преданию, этот амулет способствует тому, чтобы женщина как можно скорее забеременела. Именно поэтому его дарят наутро после брачной ночи.

— Вот именно, — ответил Малфой-старший.

— Тогда я не понимаю, что тебя так возмутило? В вашем случае рождение ребёнка вообще обязательно, да ещё и сроками ограничено. — Услышав эти слова, я едва успела закрыть рот рукой, чтобы не выдать возгласом своего присутствия. Это была вообще ничем не прикрытая дерзость.

— Тебе так не терпится стать братом полукровки? — насмешливо спросил старший Малфой.

— Не терпится, — не менее иронично ответил младший. — Да и Грейнджер, возможно, с рождением ребёнка будет чувствовать себя уверенней в этом доме.

— Она не должна чувствовать себя здесь уверенно! — Услышав слова Люциуса Малфоя, я вцепилась в перила. Хоть я и знала об его отношении ко мне, всё же эти слова — неожиданно для меня самой — больно ранили меня.

— Тогда я совсем не понимаю, почему ты так безоговорочно согласился на этот брак?

После вопроса Драко наступила очень долгая пауза, а затем старший Малфой непривычно мягким тоном ответил:

— Очень жаль, что я так и не смог объяснить тебе, в чём заключаются не только семейные традиции, но и долг Малфоев.

В следующую секунду он вышел из столовой, и я едва успела сделать вид, что только что начала спускаться по лестнице, и не показать, что слышала их разговор.

* * *

Тот ноябрьский день начался для меня головокружением и общей слабостью. Понадеявшись, что завтрак поможет мне набраться сил, я еле добралась до преподавательского стола в Большом зале.

— Что с тобой? — спросил Драко, некоторое время наблюдавший, как я ковыряюсь в тарелке.

— Плохо себя чувствую. И есть ничего не хочется, — ответила я. — Только апельсинового сока. Но его здесь нет.

— Может, тебе отлежаться сегодня?

— Да нет, у меня всего одна пара утром. Потом побуду в своей комнате до обеда.

Но в обед мне было ещё хуже, чем за завтраком.

— Да что с тобой сегодня? — не выдержал, наконец, Драко. Я уже даже не пыталась есть. Один только вид еды вызывал тошноту, и я пыталась с ней справиться. — Слушай, а ты не беременна?

Предположение Драко как будто вывело меня из ступора. Я резко села прямо и уставилась на него, пытаясь быстро произвести подсчёты в голове.

— Да нет, не должна, — ответила я через минуту.

— Знаешь что, — сказал Драко. — Сходи в больничное крыло. Дойдёшь сама? — Я кивнула, но видимо, не очень уверенно, потому что он передумал: — Нет, лучше я схожу с тобой. До начала урока есть ещё минут двадцать.

Обычно он избегал проявлять внимание ко мне на людях, но сейчас он отодвинул стул, помогая мне встать из-за стола, затем открыл дверь, находившуюся за преподавательским столом, пропустил меня вперёд и предложил свою руку в качестве опоры — мне и впрямь было нехорошо.

Мадам Помфри сразу увела меня к себе в кабинет, а Малфой остался один в пустой палате. Чтобы подтвердить догадку Драко, мадам Помфри понадобилось всего минута, ещё одна — чтобы дать мне зелье, которое привело бы меня в норму, и минуты три — чтобы оно подействовало. В общем, через пять минут я, улыбаясь, вышла из её кабинета. И по моей улыбке Драко, видимо, всё понял.

Буквально через секунду он оказался рядом и закружил меня.

— Мистер Малфой, вы так радуетесь, как будто это вы станете отцом, — выходя из кабинета, ворчливо заметила мадам Помфри, но при этом улыбалась. Я знала, что она была из тех, кто настороженно относился к Драко, но при виде его искренней радости её сомнения просто должны были исчезнуть.

— Гораздо лучше, мадам, — весело ответил Малфой, аккуратно опуская меня на пол, — у меня появится сестрёнка.

— А вдруг братишка? — поддразнила я его.

— Братишка тоже неплохо, — кивнул Драко, — но сестрёнка всё-таки лучше. Мадам Помфри, — обратился он к Поппи, — у меня сейчас ещё один урок. Вы не будете против, если после этого мы подойдём к вам, и вы дадите нам рекомендации, как ей нужно сейчас себя вести, как питаться и всё в таком духе?

— Конечно, мистер Малфой, — подавив улыбку, ответила медсестра.

— Я и одна могу послушать, — запротестовала я.

— Э-э-э, нет, Грейнджер, — прервал Драко мои возражения, — я тоже хочу послушать. Иначе откуда мы будем знать, что ты всё делаешь правильно?

Кивнув мадам Помфри, он взял меня за руку, не давая вырваться, и тихонько потянул за собой.

— Слушай, если у тебя урока нет, пойдём ко мне. Нет, правда, — воскликнул он, и его глаза загорелись. — У меня сейчас седьмой курс Гриффиндор-Слизерин, по программе не ерунда какая-нибудь вроде противоожогового зелья. Я придумал кое-что новенькое, думаю, ты сможешь это оценить.

Противостоять такому профессору Малфою я просто не могла, и вскоре мы вдвоём уже заходили в класс зельеварения.

— Добрый день, — поздоровался Драко с классом, проходя к преподавательскому столу, — профессор Грейнджер попросила разрешение присутствовать на занятии. — Я едва не прыснула, услышав это заявление, ведь он сам меня только что уговаривал. Но я не имела права подрывать его авторитет в глазах учеников, поэтому подавила смешок. Между тем Драко продолжал: — Поэтому, я надеюсь, вы проявите уважение к профессору Слизнорту и ко мне и покажете, чему мы смогли научить вас за предыдущие шесть лет. Смею заверить, что профессор Грейнджер достаточно компетентна в зельеварении, чтобы оценить ваши знания.

— Итак, — продолжил он, подходя к демонстрационному столу, — перед вами образец уникального зелья. — Он указал на содержимое стоящего на столе котла. — А на доске — состав этого зелья. Его уникальность состоит в том, что оно является основой к пяти различным целебным снадобьям, достаточно дополнить его ещё одним из пяти ингредиентов. Я прошу назвать вас пять ингредиентов, которыми можно дополнить эту основу.

Тут же ученица-гриффиндорка подняла руку.

— Прошу вас, мисс Льюис, — сказал Драко, и я заметила, как уголок его рта чуть насмешливо дёрнулся.

— Думаю, сэр, одним из этих ингредиентов является корень имбиря.

— И каков должен быть эффект конечного зелья? — задал Малфой дополнительный вопрос.

— Конечное зелье должно обладать противовоспалительным и согревающим эффектом, — уверенно ответила девочка.

— Пять баллов Гриффиндору, мисс Льюис, — кивнул Драко. — Конечное зелье может заменить собой обычное бодроперцовое зелье. Это зелье начинает действовать немного позже, но если учесть побочный эффект бодроперцового зелья, длящийся три часа, приём этого зелья может быть предпочтительнее. Второй ингредиент? — он посмотрел на класс. — Да, мисс Льюис, — разрешил он ответить гриффиндорке, вновь поднявшей руку.

В любое другое время я не упустила бы возможности проверить свои знания и мысленно набросала бы список ингредиентов, а потом сверила бы его с ответами. Но сейчас мне просто нравилось смотреть, как ведёт себя Драко. Было что-то неуловимое от профессора Снейпа в том, как он стоял, сложив руки на груди, как разговаривал с учениками. «И всё же он смог стать самим собой», — подумалось мне, пока ученица называла второй ингредиент и объясняла, каким эффектом должно обладать зелье с такой составляющей.

— Думаю, обучение профессора Грейнджер на Гриффиндоре положило начало новой славной традиции вашего факультета, мисс Льюис, — сказал Драко с непроницаемым выражением лица. И когда все ученики в классе вопросительно посмотрели на него, добавил: — Обязательному наличию ученицы-всезнайки.

На пару секунд повисло недоумённо-испуганное молчание. А потом... Весь класс — и слизеринцы, и гриффиндорцы — просто грохнул от смеха. Новая невыносимая всезнайка покраснела и опустила глаза. Я даже закрыла ладонью рот, чтобы не засмеяться. Удалось мне это плохо, потому что с моих губ всё-таки сорвался смешок, который, впрочем, никто не услышал среди общего хохота.

— Ещё пять баллов Гриффиндору, мисс Льюис, — сказал Драко, и девочка благодарно улыбнулась. — Однако названия трёх оставшихся ингредиентов я хочу услышать от других учеников, и как минимум двух из них — от учеников Слизерина.

Когда все пять ингредиентов были названы, Драко сказал:

— Но, несмотря на то, что данное зелье действительно уникально, потому что служит основой для пяти не очень сложных в приготовлении целебных зелий, есть один ингредиент, который добавлять в него нельзя ни в коем случае. Ваше домашнее задание будет состоять в том, что вы напишете, какой ингредиент добавлять в эту основу нельзя и почему. В размерах письменной работы я вас не ограничиваю, но напоминаю, что чем полнее и интереснее будет ответ, тем выше будет за него оценка. Пять минут, чтобы вы могли переписать состав исходного зелья.

Когда все ученики переписали состав основы и убрали письменные принадлежности и учебники в сумки, Драко приступил ко второй части урока.

— Итак, практическое задание на сегодняшний урок. На доске, — он направил палочку на доску, и на ней тут же появился текст, — рецепт зелья, о котором мы только что говорили. Вам необходимо сварить одно из пяти зелий на его основе, добавив любой из компонентов, которые вы только что назвали. Ингредиенты в шкафу, до конца занятия времени более чем достаточно. Приступайте.

Когда урок закончился, к преподавательскому столу цепочкой потянулись ученики, оставляя образцы сваренных ими зелий.

— Ну как? — спросил меня Драко, закрыв дверь за последним студентом и подходя ко мне.

— Великолепно, — искренне ответила я и подумала, насколько, видимо, ему не хватало одобрения окружавших его людей: такой радостью вспыхнули его глаза.

— Тогда я сейчас приберусь немного, и мы пойдём к мадам Помфри, — сказал Драко, визуально проверяя образцы зелий, а затем унося их в соседнюю комнату. — А потом — домой.

— Думаю, что через пару лет ты станешь самым любимым учителем в школе, — сказала я, чтобы поддержать разговор. — Если продолжишь так же интересно проводить занятия.

— Тебе действительно понравилось? — раздалось уже из комнаты, где хранились ингредиенты.

— Очень. Это ещё одна твоя разработка?

— Грейнджер, — сказал Малфой, запирая комнату и приводя в порядок стол в классе, — мои разработки служат тому, что я на их эксклюзивном производстве зарабатываю средства на содержание своей лаборатории. Нет, это одно из последних открытий одного французского зельевара. Надо сказать, очень перспективное открытие. Он нашёл возможность совместить в одном зелье алихоцию и белладонну, чего раньше никому не удавалось...

— А почему основа стала фиолетовой? — прервала я его, приглядевшись к содержимому котла.

— Фиолетовой? — Драко поднял на меня взгляд.

В следующую секунду я упала на пол, прижимаемая сверху Драко, почувствовала резкую боль в затылке и провалилась в темноту.

Когда сознание вернулось ко мне, первое, что я почувствовала — боль в затылке и тяжесть чьего-то тела сверху. Горло першило, глаза слезились. Приоткрыв их, я обнаружила, что комната затянута дымом. Слегка повернула голову — и увидела светлые волосы возле своего лица.

— Драко, — позвала я, хотя уже прекрасно поняла, что случилось.

Единственное, чем я могла помочь и себе, и ему — это действовать рассудительно. Подавив подступавшую панику, я вызвала эльфа. Поскольку до своей палочки я добраться не могла, то велела ему отлевитировать Драко на пол рядом со мной, затем отправила его за мадам Помфри и директором, а сама присела возле Малфоя-младшего. Вся спина Драко представляла собой сплошную рану. Появившаяся мадам Помфри с первого взгляда поняла, что случилось, и спросила только, что за зелье взорвалось. Названия я не знала. Разогнав дым, я взглянула на доску, но рецепта там уже не было — видимо, аккуратный, как всегда, Малфой собирался оставить класс в идеальном порядке. По памяти я назвала состав зелья и рецепт его приготовления. Всё это происходило уже в больничном крыле, куда мы по каминной сети доставили Драко. Зелье и вправду было недавно изобретённым, но, к счастью, Поппи о нём знала.

Через пару минут в больничном крыле появилась директриса, задержавшаяся у кабинета зельеварения, чтобы наложить на него запирающие чары. Я категорически отказалась покидать операционную, и, видя мою решимость, мадам Помфри велела мне очищать рану на спине. Взяв пинцет, который медсестра призвала манящими чарами, и подождав, пока она наложит на мои руки дезинфицирующее заклинание, я осторожно начала удалять из раны обрывки одежды.

Оказывая помощь Драко, мы одновременно отвечали на вопросы Минервы.

— Драко говорил, что в это зелье ни при каких обстоятельствах не должен попадать какой-то компонент, — вспомнила я, и внезапно меня осенила догадка: — Наверное, добавление этого ингредиента и спровоцировало взрыв.

— Почему ты так думаешь, Гермиона? — нахмурилась профессор МакГонагалл.

— Я спросила, почему цвет зелья стал фиолетовым. Драко удивился, но в следующую секунду он оттолкнул меня от котла. То есть он понял, что должно произойти, — при этих словах к моему горлу подступил комок, и я даже перестала выполнять свою работу, пытаясь справиться с эмоциями. — Но ведь сам Драко не стал бы добавлять компонент, если это могло привести к такому взрыву?

— Разумеется, нет. Его добавил кто-то другой. Но вот знал ли тот, кто это сделал, о последствиях или нет? И если знал, то это уже не несчастный случай. Это покушение на убийство. — Профессор МакГонагалл глубоко вздохнула. — В любом случае, мне необходимо сообщить о произошедшем в Аврорат. Согласно новой инструкции. И, Гермиона, думаю, нужно сообщить мистеру Малфою, что его сын пострадал. — Я согласно кивнула, и она спросила: — Ты сама это сделаешь или лучше я?

— Лучше вы, профессор, — тихо ответила я. Я и так чувствовала себя виноватой перед Драко и сейчас просто не выдержала бы, если бы пришлось ощущать вину ещё и перед Люциусом.

Пока я помогала мадам Помфри, я подавляла напряжение. Но когда вышла из операционной и села на диванчик в больничной палате, оно всё-таки прорвалось. Прорвалось слезами. Сначала я подавляла всхлипы, но когда увидела перед собой лицо Гарри, присевшего передо мной на корточки, сдерживаться не смогла и разревелась, уткнувшись ему в плечо.

— Ну, всё, всё, — легко поглаживая меня по голове, сказал Гарри. — Всё. Ты в порядке? — спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Я кивнула, всё ещё всхлипывая:

— Я — да. Только Драко... Драко... — и слёзы с новой силой полились из моих глаз.

Гарри снова обнял меня.

— Ну, успокойся. Всё будет в порядке с твоим Драко, — с доброй усмешкой сказал он. — Успокойся.

Постепенно я перестала плакать.

— Рон тоже скоро появится. Когда директор сказала нам, что случилось, Джинни хотела было сказать об этом Астории, но ей в её состоянии трансгрессировать нельзя, поэтому Джинни отправила за ней Рона. Скоро они будут здесь. Ты успокоилась?

Я кивнула, ладонью вытирая мокрые дорожки на щеках. Подняв глаза, я увидела Люциуса.

— Что с Драко? — спросил он. Не раз за последний год я вспоминала его взгляд, случайно замеченный мною тогда, во время битвы, а потому не сомневалась, что сейчас он будет волноваться за сына. Но тон, которым он задал вопрос, был ровным, и лицо при этом тоже не выражало никаких эмоций. И от этого мне стало страшно.

— Он... — начала я, запинаясь, — он ещё не пришёл в сознание. Мадам Помфри сказала, что если он не придёт в себя до вечера, его нужно будет переправить в больницу Святого Мунго.

— Что произошло? — тем же тоном спросил Люциус, и я напряглась после этих слов.

— Зелье взорвалось. Он оттолкнул меня, а сам... — я прижала ладонь ко рту и снова уткнулась в плечо друга. Не плача — пытаясь подавить слёзы.

— Мистер Малфой, — почувствовав моё напряжение, решил вмешаться Гарри, — со слов директора я понял, что, возможно, это не был несчастный случай. Поэтому я здесь. Чтобы расследовать это дело. Думаю, будет лучше, если мы присядем, и Гермиона расскажет, что произошло.

Взяв себя в руки, я снова рассказала, что произошло. Во время рассказа я старалась не смотреть на мужа, боясь, что прочту в его глазах, что это я виновата в несчастье с его сыном. Но даже не глядя, я чувствовала, как от него буквально веет холодом. Сам он не произнёс ни слова, пока длился мой рассказ.

— Хорошо, — сказал Гарри, когда я замолчала. — Думаю, что самым лучшим будет просто взять у тебя воспоминания. Сейчас появится Рон, и мы посмотрим, что происходило на уроке и непосредственно перед взрывом. Кстати, напомни мне ещё раз состав зелья.

Я перечислила ингредиенты, а потом добавила:

— Драко сказал, что изобретателю в этом зелье удалось совместить алихоцию с белладонной.

— Ну да, — задумчиво ответил Гарри. — Где-то я недавно читал про него. Ладно, пока Рона нет, свяжусь с отделом, пусть поищут информацию.

— Мистер Поттер, — раздался голос Люциуса. — Я хотел бы принять участие в вашем расследовании. Это возможно?

Гарри на минуту задумался.

— Вообще-то это запрещено. Но речь идёт о вашем сыне. Думаю, исключение сделать можно.

Наколдовав флакон, он протянул его мне. Я вытянула ниточки воспоминаний и опустила их в пузырёк.

— Пойдёмте в кабинет директора, мистер Малфой, — позвал Люциуса Гарри.

У выхода из палаты они столкнулись с Роном и Асторией Гринграсс. Гарри тут же утащил нашего друга с собой, по пути пересказывая, что ему удалось узнать, а Астория подошла и села рядом со мной.

— Как Драко? — спросила она. — И что вообще произошло?

Уже в который раз за последние часы я пересказала события сегодняшнего дня. Закончив рассказ, я внимательно посмотрела на Асторию. Внешне она никак не показала своих чувств, и только по тому, как она сглотнула, я поняла, что ей сейчас очень тяжело.

— С ним всё будет хорошо, — сказала я, осторожно накрывая своей рукой руку Астории. Она руку не убрала. — Должно быть. Иначе это будет несправедливо. Ты очень его любишь?

Астория взглянула на меня и кивнула. Наверное, ей было очень плохо, раз она позволила мне обнять её, а себе — рассказать то, что она рассказала:

— Очень. Я влюбилась в него, когда мне было тринадцать лет. Драко тогда учился на пятом курсе. Если помнишь, он как раз стал старостой факультета. Да ещё эта инспекционная дружина. В общем, он тогда был очень популярным на Слизерине. А я... Среди волшебников всегда было деление не только на чистокровных и магглорождённых. Моя семья хоть и была чистокровной, но Малфоям не чета. Я и мечтать не смела, что когда-нибудь он обратит на меня внимание.

Я даже дыхание затаила, слушая рассказ Астории. Как она боялась, что над её чувствами будут смеяться, а потому старалась вести себя так, чтобы никто не заметил, как она восхищается Драко. Как держала всё в себе и никому не рассказывала о своих чувствах. Даже сестре. Как сходила с ума от ревности, видя рядом с Драко Пэнси, вцепившуюся в Малфоя мёртвой хваткой. Как она переживала, когда Люциуса посадили в Азкабан, потому что Драко изменился, но эти изменения видны были только ей — ведь с окружавшими его людьми Малфой старался вести себя так же, как прежде. Как она наблюдала, что любимому становится всё хуже и мечтала, чтобы представился случай, когда она смогла бы ему помочь и стать ему хотя бы другом. Как уверенно она говорила, что тогда она смогла бы стать ему больше, чем другом, и никакая Паркинсон не помешала бы ей в этом. Но случай не представился, а подойти и спросить первой Астория не могла — гордость не позволяла, да и Драко не стал бы уважать её за такой поступок. Как она боялась, что Драко посадят в Азкабан после войны, ведь тогда он исчез бы из её жизни. И как он всё равно исчез после окончания школы. Как первое время она надеялась, что это ещё не конец. Но время шло, и она смирилась, что её мечте не суждено сбыться. Как начала работать и сделала неплохую карьеру в качестве репортёра...

— Когда Драко стал преподавать в Хогвартсе, — продолжала Астория, — я снова начала надеяться, что жизнь сведёт нас вместе ещё раз, и на этот раз я своего шанса не упущу. Но Драко избегал общества. Мне было уже двадцать два, и отец всё более настойчиво заводил со мной разговор о замужестве. Тот день, когда мы встретились в кафе — я до сих пор считаю его сказкой. Потому что я уже решила, что вечером скажу отцу, что согласна выйти за того, кого выберет он. Драко — он моя самая заветная мечта. Ты понимаешь меня? — Астория посмотрела на меня. — Я не могу его потерять — не теперь, когда моя мечта наконец-то сбылась!

— Не потеряешь, — ободряюще улыбнулась я ей и добавила: — Он тоже любит тебя.

Астория недоверчиво взглянула на меня:

— Он сам тебе это сказал?

— Нет, я просто вижу. Он весь светится, когда говорит о тебе. И с тех пор, как вы стали встречаться, он стал более общительным.

— Вы так сдружились? Вы же всегда враждовали.

— Когда он начал преподавать, мы лучше узнали друг друга. И мы повзрослели, не забывай, так что настала пора детские обиды оставить в прошлом. — Я встала, опасаясь, что по моему лицу моя собеседница сможет понять, что это не вся правда о наших отношениях с Драко.

После недолгого молчания Астория сказала:

— Возможно, вы и подружились с Драко. Но он Малфой, а Малфои близко не подпускают к себе посторонних. И ты не смогла бы так уверенно сказать, что он любит меня, если бы была ему просто другом. Ты ведь замужем за его отцом?

Я резко обернулась:

— Астория, это глупость, и ты сама знаешь это.

— На одном светском вечере я случайно увидела магический браслет у мистера Малфоя, — словно не слыша меня, продолжила Астория. — Тогда я не придала этому значения. Когда Драко рассказывал о тебе, я удивлялась, насколько вы сблизились. Он не тот человек, который впустит в свой мир чужого. Я начала размышлять и пришла к выводу, что вас связывает что-то большее, чем дружба. Но понять смогла только сейчас, когда увидела точно такой же, как у мистера Малфоя, браслет на твоей руке.

— Значит, наша конспирация бессмысленна? — с горечью спросила я.

— Для тех, кто стремится узнать о магии больше, чем это требуется по школьной программе — да, — пожала плечами Астория. — Но для большинства — нет. В любом случае, я хотела сказать тебе спасибо.

— За что? — удивилась я.

— За Драко. Нет, подожди, — остановила она меня, потому что я хотела возразить ей. — Если я не скажу этого сейчас, то, скорее всего, не скажу уже никогда. А мне нужно это сказать. Из того, что мне рассказывал Драко, я поняла, что это благодаря тебе он вышел из того состояния, в котором оказался после войны. А значит, благодаря тебе он оказался в тот день в кафе. И получается, что именно тебя я должна поблагодарить за своё счастье.

Я прекрасно понимала, чего стоило сказать чистокровной Астории эти слова мне, магглорождённой. А потому просто кивнула.

— И ещё, — продолжила Астория. — Я понимаю, что если два таких непримиримых, как ты и мистер Малфой, врага заключили брак, значит, выбора у вас не было. Если брак магический и вы о нём не распространяетесь — значит, причина очень серьёзная. Но, наверное, рано или поздно вам всё-таки придётся сообщить о нём. И если вам понадобится помощь, вы можете рассчитывать на меня. Я имею влияние в газетах. Не такое, как в своё время было у Скитер, но всё же достаточное, чтобы к нему прислушивались.

— Спасибо, — только и смогла сказать я.

В это время в палату вошли Гарри, Рон и Люциус. Мы вопросительно посмотрели на них.

— Мы выяснили, что вызвало взрыв зелья, — начал Гарри, когда они подошли к нам. — Зелье действительно уникально, там нейтрализовано взаимодействие алихоции и белладонны, и нейтрализовано гноем бубонтюбера. А единственный компонент, который не должен контактировать в этом случае...

— Высушенные саламандры, — прошептала я. — Но ведь это не такой редкий ингредиент.

— Гермиона, — сказал Гарри, — мне нужно знать имена трёх человек. Гриффиндорец — невысокий, плотный, смуглый, темноволосый, темноглазый, на подбородке родинка. Слизеринец — высокий, худощавый, смуглый, тёмные волосы, зелёные глаза. И слизеринка — худощавая, невыского роста, тёмные волосы, светлые глаза.

— Гриффиндорец — это Ланс Эдвардс, — начала отвечать я. — Слизеринец — Макс Ланди. Девушка — либо Эмили Донахью, либо Кейтлин Вайрис. У неё волосы на уроке были распущены?

— Нет, заплетены в косу, — ответил Рон.

— Значит, Кейтлин.

— Что ты можешь рассказать о них?

— Ланса и Кейтлин я знаю только по именам, мой предмет они не изучают. А Макс — из магической семьи, хороший мальчик. Очень способный, живой, любознательный. Что ещё? Душа компании.

— Про двух других могу рассказать я, — к нам подошла директор. — Я так поняла, вы считаете, что взрыв был неслучаен, и вы подозреваете трёх студентов.

— К сожалению, да, профессор. Поверьте, я очень хочу, чтобы мои подозрения не оправдались.

Директриса глубоко вздохнула:

— Я тоже надеюсь, что ваши подозрения не оправдаются. У меня есть предложение — сейчас будет ужин, и вы сможете понаблюдать за интересующими вас студентами, не особо привлекая к себе внимание.

— Замечательная идея, профессор, — одобрил Гарри.

— Что же, тогда через пятнадцать минут в Большом зале, — с этими словами директор повернулась к выходу.

— Минерва! — окликнула я её. — Нельзя ли поужинать и Астории? Думаю, сегодня она переночует в Хогвартсе.

Со стороны моё поведение могло бы показаться наглостью — не спросить разрешения у директора школы, а поставить её в известность, что посторонний человек проведёт ночь в стенах вверенного ей учебного заведения. Но профессор МакГонагалл достаточно хорошо меня знала, чтобы понять, что если я поступила таким образом, то у меня на это были очень веские причины. Поэтому она лишь коротко кивнула и повторила:

— Через пятнадцать минут в Большом зале, мисс Гринграсс.

Примерно полчаса прошло с того времени, как все ушли на ужин в Большой зал. Мадам Помфри, поддавшись на мои уговоры, решила тоже поужинать: состояние её единственного пациента не ухудшилось, я оставалась возле него и в случае необходимости сразу сообщила бы обо всём медсестре.

Сидя возле постели Драко, я думала о том, что никогда не смогу отблагодарить его за то, что он для меня сделал. Если бы не он, я наверняка оказалась бы сейчас на его месте, и, судя по тому, насколько глубока была рана на спине Малфоя, ребёнка бы потеряла точно. Поддавшись порыву, я наклонилась и прикоснулась губами к виску Драко.

— Мама тоже так делала, когда я болел в детстве, — послышался его голос, немного хрипловатый от долгого молчания.

— Слава богу, ты очнулся, — воскликнула я.

— Что со мной будет? — хмыкнул Драко. — Сама же говоришь — мир может и рухнуть, а Малфоев это всё равно не коснётся. С тобой всё в порядке? — спросил он уже обеспокоенно.

— Всё в порядке, не волнуйся, — успокоила я его. — А вот тебе придётся два-три дня провести в постели.

— Всегда радовался, если мне выпадал внеплановый выходной. Правда, сейчас повод не очень приятный. Грейнджер, ты что? Ревёшь? Всё так плохо?

— Нет, всё хорошо, теперь всё хорошо, — ответила я, вытирая слёзы. — Раз ты начал острить, значит, теперь точно всё будет хорошо. Мадам Помфри сказала, что если ты не очнёшься к вечеру, то тогда тебя отправят в больницу. Но сейчас всё будет в порядке.

— Класс сильно пострадал от взрыва? — резко сменил тему Малфой.

— Не знаю. Всё было в дыму. А мне было не до того, я так испугалась за тебя.

— Наверное, ты единственный человек, который за меня испугался, — горько усмехнулся Драко.

— Неправда, — помотала я головой. — Здесь твой отец. И ещё Астория.

— Астория? — резко поднял голову Малфой, но тут же уронил её на подушку, закусив губу, но всё же не сумев сдержать стон.

— Осторожнее! — запоздало воскликнула я.

— Как она узнала? — восстановив дыхание, спросил Драко.

— Джинни сообщила ей, — ответила я.

— Рассказывай, — потребовал Драко, и я прекрасно поняла, что он хочет услышать.

— Если коротко, то мы с мадам Помфри переместили тебя в больничное крыло. Тебе сделали операцию. Минерва сообщила твоему отцу, а Джинни — Астории. И они оба здесь. Астория — хорошая девушка. И сегодня она останется дежурить возле тебя, если ты не против.

— Я против. — Такого заявления я от него не ожидала. — Я испорчу ей жизнь, неужели ты этого не понимаешь, Грейнджер? — сказал он, увидев моё недоумение.

— Ты хочешь, чтобы она осталась? — помедлив, спросила я и, когда он согласно кивнул, продолжила: — А вот решать, испортишь ты ей жизнь или нет, позволь ей самой.

— А отец? — спросил Драко, немного помолчав.

— Люциус вместе с Гарри и Роном просмотрели мои воспоминания об уроке и сейчас на ужине в Большом зале. Кажется, у них есть подозреваемые. Взрыв же не был случайным? — напряжённым голосом спросила я Драко.

— Грейнджер, скажи, какова вероятность того, что в зелье попадёт один-единственный компонент, способный его взорвать? Более того, какова вероятность того, что он попадёт туда случайно? Поверь, я хотел бы, чтобы это было не так, но мой разум говорит мне обратное.

— Значит, Гарри прав, — расстроилась я. — Ты предполагаешь, кто мог добавить саламандр в зелье?

— Кто бы сомневался, что ты, Грейнджер, не догадаешься про саламандр, — усмехнулся Драко. — Нет, предположений, кто это сделал, у меня нет. Пусть с этим разбирается твой драгоценный Поттер, — сказал он с неожиданной злостью.

— Драко, — укоризненно сказала я. — Он всего лишь выполняет свою работу.

— Да знаю я, — так же быстро как вспыхнул, Драко успокоился. — Просто раз здесь твои дружки, то шумиха будет ещё та. Они же недели не проживут, чтобы о них не писали газеты.

— Гарри — помощник Главного аврора, поэтому ему трудно не быть в центре внимания. Но в этот раз газеты будут писать не о нём, а о тебе.

— Ага, тема номера: наследник рода Малфоев спасает грязнокровку!

— Драко! — прикрикнула я на него. — Прекрати, — добавила я уже спокойнее. — Для тебя уже давно не имеет значения моё происхождение.

— Ты права, не имеет, — сказал Драко, сжимая мою руку, которую я положила поверх его руки.

— И, кроме того, — лукаво добавила я, — в первую очередь ты спасал не меня.

— Как ты была всезнайкой, так и осталась ею, — в тон мне ответил Драко, а затем сказал уже более серьёзно: — Я хочу девочку, Грейнджер.

— Я знаю, — ответила я. — Только маггловские учёные доказали, что пол ребёнка не зависит от женщины. Так что все вопросы к отцу малыша.

— Грейнджер, — протянул Малфой, и в этот миг он мне напомнил того мальчишку, которым был лет в тринадцать, — своим всезнайством ты способна погубить все мои мечты.

И мы весело рассмеялись.

— Раз вы уже смеётесь, значит, чувствуете вы себя неплохо, мистер Малфой, — сказала, заходя в комнату, мадам Помфри. Вслед за ней зашёл Люциус.

Осмотрев Драко, медсестра удовлетворённо кивнула:

— Через пару дней будете как новенький, мистер Малфой.

— Я пойду, подожду Асторию, — увидев взгляд Люциуса, я поняла, что он хотел бы остаться с сыном наедине, и вышла. Мадам Помфри тоже удалилась в свой кабинет.

Спустя некоторое время в больничном крыле появились Гарри и Рон. Их разговор с Драко длился около получаса. Они выслушали теперь уже от Малфоя рассказ о событиях, предшествующих взрыву, расспросили о зелье. Он рассказал то же, что рассказывала я. О трёх подозреваемых учениках Малфой не мог сказать ничего плохого: все трое разбирались в его предмете, неприязни к себе с их стороны он не замечал. Даже со стороны гриффиндорца.

Гарри решил, что сегодня вечером они с Роном обследуют класс зельеварения, а на следующее утро ещё раз понаблюдают за этими тремя студентами за завтраком. Директор МакГонагалл с этим планом согласилась.

Вслед за Гарри, Роном и директором собрались уходить и мы с Люциусом. Перед уходом, наклонившись к самому уху Драко, я тихонько прошептала:

— Драко, как человек, которого ты любишь, узнает о твоих чувствах, если ты ему об этом не скажешь? А сама она слишком горда, чтобы сделать первый шаг.

Увидев его понимающую ухмылку, я улыбнулась в ответ, кивнула Астории и вместе с Люциусом прошла в свою комнату, откуда мы через камин вернулись в Малфой-мэнор.

В тот вечер о случившемся мы с Люциусом не разговаривали. Но на следующее утро за завтраком он спросил:

— У Драко с младшей дочерью Гринграссов всё настолько серьёзно?

Я кивнула и спросила:

— Ты будешь против, если Драко захочет на ней жениться?

Ожидая его ответа, я даже затаила дыхание.

Люциус неопределённо пожал плечами.

— Скорее нет, чем да. У неё хорошее происхождение и воспитание. — Я облегчённо выдохнула, а он, внимательно глядя на меня, добавил: — Можешь сообщить ему эту радостную новость.

Я кивнула:

— Обязательно.

— Только объясни мне, почему это ты принимаешь решение, что она должна остаться с Драко в качестве ночной сиделки, а не она сама? — Он уже закончил завтракать и в ожидании ответа откинулся на спинку стула, всё так же не спуская с меня внимательного взгляда.

— Потому что, — допивая сок, ответила я, — прожив почти полтора года под одной крышей с двумя слизеринцами, я узнала, что вы скорее позволите изрубить себя на куски, чем признаетесь открыто в том, чего вы хотите на самом деле.

— Вот как? — насмешливо сказал Люциус. — И что ещё, позволь спросить, ты узнала, прожив полтора года под одной крышей с двумя слизеринцами?

— Достаточно, чтобы понять, что этот вопрос ты задал не просто так.

— Ты права, — усмехнулся Люциус. — Хочу узнать, зачем вам с Драко понадобилось после уроков идти к мадам Помфри.

Я прикрыла глаза: не хотела я сообщать Люциусу о своей беременности сейчас, пока Драко не поправился. Но раз так получилось, лгать я не собиралась.

Посмотрев на мужа, я ответила:

— Драко хотел, чтобы я побеседовала с мадам Помфри, и чтобы он при этом присутствовал. Я беременна. — Сказав это, я посмотрела ему прямо в глаза.

Он так же, не отводя взгляда, молча смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Наконец, я не выдержала:

— Ты ничего не хочешь сказать? Я понимаю, что это несколько неожиданно, но я считала, что услышу от тебя...

— Надеюсь, не поздравления? — После этой фразы он встал и вышел из столовой.

Я сжала зубы, чтобы не взвыть от отчаянья, пока за Люциусом не закрылась дверь. Услышав, что он вышел, я зажала рот обеими руками и позволила себе беззвучно закричать. На что я надеялась? Что, услышав эту новость, он сразу же растает? Конечно же, нет. Но, помня тот его взгляд, когда он увидел Драко в Хогвартсе, я надеялась, что он хотя бы немного будет рад ещё одному ребёнку, ведь это будет его ребёнок.

Наконец, я смогла успокоиться и рассуждать здраво. Нужно было смотреть правде в глаза — ничего, кроме как смириться, мне не оставалось. Что можно было поделать с тем, что для Люциуса чистая кровь значила больше, чем собственный ребёнок, рождённый грязнокровкой? Ничего. В конце концов, это же всё равно был мой ребёнок! «Похоже, жить тебе придётся без отцовской любви, маленький, — подумала я, кладя руку себе на живот и впервые обращаясь мысленно к малышу. — Но ты не переживай. Не мы первые, не мы последние, кто оказался в таком положении. Мы будем просто двигаться дальше».

* * *

Занятий в этот день у меня не было, но я всё равно отправилась в Хогвартс. Сменив Асторию в качестве сиделки Драко, я уже собралась было расспросить его о том, как прошла ночь, но в это время появились Гарри с Роном. По виду друзей я сразу поняла, что у них важные новости.

— Вот скажи мне, Малфой, — спросил Рон, когда он и Гарри, поздоровавшись, уселись в кресла. — В школьные годы по тебе много девушек сходило с ума?

— Немало, — процедил Драко. — Но до Поттера мне было далеко, не переживай. По нему с ума сходили все вокруг, причём независимо от возраста.

Гарри протянул руку в сторону друга, предупреждая ответный выпад Рона. Уже после победы он перестал считать Малфоя-младшего врагом. Когда я сказала ему, что Хорёк изменился, он отнёсся к моим словам скептически, но не стал со мной спорить. Но мне казалось, что, просмотрев накануне мои воспоминания о взрыве, он должен был согласиться со мной — ведь Драко сделал то же, что наверняка на его месте сделал бы он сам или Рон: закрыл меня собой. Так, по-видимому, оно и случилось.

— Что ж, похоже, от вчерашнего ты ещё не отошёл, раз не можешь понять шутку, — беззлобно ответил Рон.

— А это была шутка? — насмешливо спросил Малфой. — Извини, не понял.

— Ладно, будем считать, что обмен любезностями закончен, — оборвал их перепалку Гарри. — Ты не обращал внимания, что Кейтлин Вайрис была в тебя влюблена? — сразу же перешёл он к делу.

— Что?! — воскликнула я.

— Знаешь, Поттер, если бы я стал обращать внимание, это было бы нарушением профессиональной этики, — не мог не съязвить Драко. Но затем спросил уже серьёзно: — Почему ты спрашиваешь? Ты завершил расследование?

— Да там и расследовать-то было нечего. Это именно она добавила смолотых сушёных саламандр в зелье, — сказал Рон.

— Это точно? — напряжённо спросил Драко.

Гарри кивнул:

— Она созналась. Под действием сыворотки правды.

— Господи, — прошептала я в изумлении. — Но почему? Зачем?

— Ревность, — просто ответил Гарри. — Девочка скрывала свои чувства, но вчера увидела, как ты, Малфой, ушёл с обеда под руку с Гермионой. Потом увидела, как обнимал её в больничном крыле. А когда вы с Гермионой пришли вместе на урок... Это было спонтанное решение с её стороны. Она просто почувствовала ревность к Гермионе и решила избавиться от неё. То, что вместо Гермионы можешь пострадать ты — в тот миг ей даже не пришло в голову.

— Жаль, — после нескольких минут молчания сказал Драко. — Она очень способная ученица. Никогда бы не подумал.

— Под спокойными водами таится глубинное течение, — заметил Рон.

— Давно ли ты стал философом, Уизли? — не упустил возможности поддеть его Малфой.

Рон не ответил.

— Что теперь с ней будет? — спросила я.

— То, что предусматривает в таком случае закон. Её палочка будет сломана, — сказал Гарри.

Несколько минут в палате стояла тишина.

— Вот ещё что, — нарушил её Гарри, — не скажете ли нам, по какой причине вы обнимались вчера в больничном крыле? Нет, вы, конечно, имеете полное право это делать, но, боюсь, то, что созерцание этой картины явилось частичной причиной вчерашнего происшествия... Огласки этого дела, думаю, избежать удастся, но отчёты всё равно вызовут вопросы, и нам с Роном нужно знать, что отвечать.

Мы с Драко переглянулись.

— Я жду ребёнка. Когда мадам Помфри подтвердила это, Драко меня обнял от радости. Осторожней! — воскликнула я, когда сначала один мой друг, а потом другой бросились меня обнимать.

— Но это же здорово! — воскликнул Гарри. — Значит, наши с тобой дети будут ровесниками.

— О да, — послышался язвительный голос Драко. — А если ещё и Уизли в следующем году сподобится стать папочкой второй раз, то через одиннадцать лет в Хогвартсе образуется ещё одно трио Поттер-Уизли-Грейнджер. Пардон, Грейнджер не будет. Будет Малфой. Какая жалость! — протянул он.

— Вот можешь же ты быть нормальным человеком, Малфой, — ответил на его выпад Гарри. — И почему тебе так нравится быть сволочью? Ладно, нам пора. Джинни, наверное, уже волнуется, да и отчёты много времени занимают.

— А действительно, Драко, — сказала я, когда мои друзья ушли, — топор войны давно зарыт. Зачем начинать её снова? — И не дожидаясь ответа, я сменила тему: — Лучше скажи, как у вас с Асторией?

Драко улыбнулся:

— Я предложил ей стать моей женой. Она сразу же согласилась. Как думаешь, отец не должен же возражать против такой невестки?

— Я не думаю, я знаю, что он не будет возражать, — улыбаясь, ответила я.

— Ты его спросила? — изумился Драко. — Мне бы, наверное, пришлось собираться с духом, чтобы начать разговор на эту тему.

— Тебе — да, потому что для тебя это крайне важно. Но я не начинала разговор. Люциус сам завёл его, и я воспользовалась моментом. Он сказал, что скорее не будет возражать против Астории, чем будет. Фактически это означает согласие, не так ли?

— А о чём он ещё завёл разговор? — проницательно спросил Драко. — Грейнджер, ты сказала ему о своей беременности?

Я встала и отошла к окну.

— Сказала, — ответила я глухо.

— И?

Молчание было моим ответом. Я услышала, как Драко с трудом встал и подошёл ко мне.

— Не переживай, — сказал он, обняв меня и уткнувшись подбородком мне в макушку — совсем как Гарри в тот день, когда я узнала о беременности Лаванды. — Обещаю: что бы ни случилось, я никогда не откажусь от своего брата или сестры. — И уже более шутливым тоном добавил: — Хочешь, я буду заботиться о тебе, пока ты не родишь? Заодно потренируюсь, ведь скоро, надеюсь, я сам стану отцом.

— Кто бы сомневался, что ты, Малфой, не извлечёшь выгоду даже из такой ситуации? — рассмеялась я. И, повернувшись, положила голову ему на плечо и прошептала: — Спасибо.

Данное мне обещание Драко выполнял с педантичностью, которой я от него не ожидала. Он действительно заботился обо мне и о ребёнке. За те два дня, которые он провёл в больничном крыле, он вызнал у мадам Помфри всё, что только смог: как развивается ребёнок, как обычно чувствует себя женщина, как ей нужно питаться, что можно делать, что нельзя. По возвращении в Малфой-мэнор он полностью взял под контроль мой распорядок дня. Следил, чтобы я ежедневно бывала на свежем воздухе. Стоило мне только заикнуться о том, что мне хочется чего-то из еды — в течение нескольких минут это появлялось передо мной, даже если это была маггловская еда. На все мои вопросы, как ему это удаётся, Драко только посмеивался: «Я же добрый волшебник, Грейнджер, забыла?»

Когда Джинни впервые увидела, как Драко сопровождает меня к ним в гости, а затем забирает, она посмеялась. Но когда это повторилось во второй раз, а потом и в третий, Джинни вздохнула как-то... завистливо. Нет, она радовалась за меня и прекрасно понимала, что Гарри при всём желании не смог бы так заботиться о ней — его должность ко многому его обязывала за пределами семьи; просто было немного обидно, как сказала Джинни, что лишь единицам выпадает такое внимание.

— Если он хоть вполовину будет так заботиться о тебе, как сейчас заботится о Гермионе, ты будешь счастливейшей женщиной, — сказала она как-то Астории, когда мы втроём сидели в кафе в Косом переулке.

— Нет, — хитро улыбнувшись, ответила я, — об Астории он будет заботиться в два раза лучше. На мне он только тренируется. Сам мне сказал. И, как и следовало ждать от Малфоя, не постеснялся показать, что думает лишь о собственной выгоде.

Я наконец-то нашла возможность объяснить Астории причину столь трепетного отношения Драко ко мне и моему ребёнку. Пусть это была не вся правда — но Астория её приняла и больше не окатывала меня волнами неприязни. Внешне она никак не показывала этого, но находясь рядом с ней, я буквально кожей чувствовала, как между нами возникает напряжение.

Теперь же Астория стала временами подменять Драко, составляя мне компанию на прогулке или сопровождая меня в гости и давая небольшой отдых жениху, буквально разрывавшемуся между работой, домом и подготовкой к свадьбе, которая должна была состояться через два месяца.

Я в этом не участвовала. Я не знала всех тонкостей церемонии бракосочетания в чисто магических семьях. Нет, я бывала на свадьбах в волшебных семьях — но в основном это были члены семьи Уизли, и там было всё очень просто, по-семейному. Заключение брака между членами двух чистокровных древних семейств, безусловно, должно было стать событием в светской жизни магической Британии, а потому я даже обрадовалась, когда Люциус ясно выразил своё желание, чтобы я не вмешивалась.

Пожалуй, мою жизнь можно было бы даже назвать приятной — если бы не поведение Люциуса. Поддержка Драко смогла заглушить боль от осознания того, что мой ребёнок не нужен его отцу. Но всего лишь на несколько дней. Затем мною всё чаще и чаще стал овладевать страх. Причину его я сама не могла понять. И найти ему разумного объяснения — тоже. А потому, не желая никого тревожить, не рассказывала о своём состоянии никому и пыталась разобраться во всём сама.

Первый раз страх завладел мной, когда, увидев, какое внимание ко мне проявляет Драко, Люциус отпустил едкое замечание по этому поводу. И, наверное, Драко даже не подозревал, что именно в тот миг он добился того, чего так старался достичь в детстве — стать копией отца. Взгляд, который он бросил на Люциуса, был зеркальным отражением взгляда Малфоя-старшего. Взгляд, в котором ясно читалось, что Драко — Малфой, и уже только поэтому будет делать то, что он хочет. И этот взгляд скрестился с таким же холодным презрительным взглядом — подобно двум клинкам, другого сравнения мне в голову не пришло. Мелькнула мысль, что если в следующую секунду во взгляде Драко появится такое же презрение — это будет конец: Люциус не простит такого взгляда сыну, Драко будет переживать, что не проявил сдержанность, а я — считать себя виноватой в том, что стала причиной раздора между двумя людьми, которые — я это знала точно — любят друг друга. Действуя интуитивно, я как будто нечаянно толкнула стакан с соком, привлекая к себе внимание.

— Извините, — сказала я, — я не очень хорошо себя чувствую. Пойду прилягу.

— Я провожу, — тут же встал из-за стола Драко и помог мне.

Бросил ли он ещё один взгляд на отца, я не видела, но как только мы оказались в гостиной, накинулась на него:

— Зачем ты это делаешь? Ты ведь прекрасно понимаешь, что открытого противостояния Люциус не потерпит!

— Успокойся, Грейнджер, — на губах Малфоя появилась горькая холодная усмешка. — Всю жизнь отец внушал мне, что семья — это главное. Я только следую тому, чему он сам меня учил.

Мне всё-таки удалось взять с него обещание, что больше Драко не будет вести себя подобным образом — иначе я буду переживать, и это может пагубно отразиться на ребёнке. Только такой аргумент возымел на него действие.

Но с того дня страх не покидал меня. Я ощущала его, когда рядом был Люциус. Не имело значения, что делала я или чем занимался он. Разговаривала ли я с Асторией, смеялась ли с Драко, отдавала указания Лонки, просто сидела вдвоём с Люциусом в одной комнате — почувствовав лёгкую дрожь, я знала, что, обернувшись, увижу его, смотрящего на меня испытующим взглядом.

Но, как бы это ни было странно, я никогда не испытывала этого страха в спальне. Стоило мне только лечь рядом с мужем и, обхватив обеими руками его руку повыше локтя, уткнуться лбом в его плечо, как меня охватывало спокойствие. Правда, с некоторых пор я стала замечать, что Люциус старался приходить как можно позже, когда я уже спала, а вставать до того, как я просыпалась.

Тем временем прошли два месяца, отведённые для подготовки к свадьбе Астории и Драко. Единственная заминка, возникшая при обсуждении церемонии, состояла в том, что я, будучи членом семьи, должна была присутствовать в ближайшем окружении жениха. Но когда Драко заговорил о том, что, возможно, стоит обнародовать наш брак, Люциус резко возразил: «До рождения ребёнка — нет!» — чем немало удивил и меня, и сына. В течение предшествующих полутора лет обычно я отказывалась, когда Люциус начинал разговор на эту тему. Но я с ним согласилась:

— Действительно, Драко, это ваш праздник с Асторией, зачем его портить скандалом? И я буду чувствовать себя лучше в качестве приглашённой тобою коллеги.

После свадьбы молодожёны уехали во Францию на медовый месяц. За это время я в ускоренном режиме закончила у всех курсов древние руны. Коллеги, чьи предметы, как и мой, изучались студентами как дополнительные, согласились устроить себе внеплановый отдых, чтобы я смогла закончить обучение учеников до того, как моя беременность станет заметна.

С возвращением Драко и Астории количество проживающих в имении увеличилось. Не то чтобы я очень стремилась к этому, но была приятно удивлена, когда Астория безоговорочно признала за мной первенство среди жён Малфоев.

А ещё через месяц Люциус уехал по делам в Ирландию, как он объяснил, надолго.

В день его отъезда мы, как обычно, сидели с Драко в библиотеке. Малыш пнул меня настолько неожиданно, что я охнула.

— Что с тобой? — тут же подскочил ко мне Драко.

— Малыш драться начал, — подняла я на него счастливые глаза.

— Можно? — немного замявшись, спросил он и протянул руку к моему животу. Вместо ответа я взяла его ладонь и положила туда, куда меня толкнул ребёнок.

— Потрясающее ощущение, — выдохнул Драко, когда малыш шевельнулся снова.

И тут меня посетила отчаянная мысль. С того дня, когда Люциус узнал о моей беременности, он не проявлял никакого интереса к ребёнку. Но когда малыш зашевелился, мне вдруг пришло в голову, что, возможно, почувствовав его, Люциус оттает. Мне только не нужно ничего ему говорить, просто войти в комнату и положить его руку себе на живот. Представляя себе эту сцену, я поднялась в нашу спальню так быстро, как могла. Но когда я вошла, Люциус, уже одетый, сообщил мне о своём отъезде. От отчаянья я закусила губу, сумев сдержаться и не заплакать — но на моём лице расстройство всё же отразилось. Несколько секунд Люциус смотрел на меня — а потом, не сказав ни слова, вышел.

В ту ночь, первую ночь без него, лёжа в постели, я впервые не стала сдерживать слёз. И впервые смогла признаться самой себе, что мне его не хватает. Как бы не заботился обо мне Драко, как бы не убеждала я себя, что если мы с ребёнком не нужны Люциусу, то мы без него проживём, — он был мне нужен. Мне было нужно, чтобы он, а не Драко, спрашивал меня о самочувствии. Чтобы Люциус, а не его сын, гулял со мной по парку. И чтобы когда малыш впервые толкнул меня, рядом со мной был его отец. Заснуть я сумела только тогда, когда слёз уже не осталось.

Проснувшись утром, я напомнила себе, что вместе со мной переживает и малыш, и твёрдо решила, что больше тосковать по мужу я не буду. Так я и делала.

Но было кое-что странное. Страх, который я раньше испытывала только в присутствии мужа и который, как мне казалось, должен был пройти с его отъездом, не только не исчез, но как будто стал сильнее. На обеспокоенные вопросы Драко и Астории я отвечала, что чувствую небольшую слабость, но всё пройдёт, нужно только немного полежать. Оставаясь одна в спальне, я понимала, что вялость и апатия усиливаются. Семейный врач Малфоев, осмотревший меня, сказал, что в моём положении это вполне возможно. Со временем я перестала бывать у друзей, затем стала завтракать и обедать в своей гостиной, спускаясь только к ужину, когда Драко возвращался из Хогвартса, чтобы он и Астория не волновались.

Однажды ночью я проснулась от резкой боли. Ласково поглаживая живот, я, как всегда в последнее время, начала разговаривать с малышом:

— Успокойся, маленький, успокойся. Сейчас мама ляжет поудобнее, и мы вместе будем спать. И нам будут сниться приятные сны. Вот увидишь!

В следующий миг живот пронзила такая боль, что я потеряла сознание, успев крикнуть:

— Лонки!

В себя я пришла от того, что кто-то очень аккуратно прикоснулся к моему животу. С трудом преодолев чудовищную слабость, я положила свою руку сверху и поняла, кто это — Люциус! От осознания, что он рядом, мне стало так хорошо, что я готова была заплакать от радости. Но сил у меня хватило только на то, чтобы прошептать:

— Я знала. Я верила, что своего ребёнка ты не бросишь.

Что происходило в ту ночь, я узнала на следующий день, когда ко мне зашёл Драко.

— Ну и напугала ты нас, Грейнджер! — сказал он, заходя в мою палату и садясь рядом.

— Что случилось? — спросила я. Я всё ещё чувствовала слабость, но это уже не имело значения. Знание, что мой ребёнок нужен Люциусу, давало мне силы и уверенность в том, что больше ничего плохого с малышом не произойдёт. Не могу объяснить, откуда у меня появились такие чувства. Было ли это проявлением магии нашего брака или, как любой женщине, ждущей ребёнка, мне было важно чувствовать, что со мной его ждёт и его отец? Не знаю. Но с появлением Люциуса мой страх, моя тревога как будто испарились.

— Когда Лонки увидела, что ты лежишь без чувств, она сразу же сообщила мне, — ответил Малфой.

— И вы переместили меня в больницу? — спросила я.

— Да нет, — чуть помедлив, сказал Драко. — Я расскажу, только ты обещай не волноваться, хорошо? — И когда я кивнула, он продолжил: — Честно говоря, я испугался, когда узнал, что ты одна в комнатах отца. Дело в том, что на них наложены чары, не позволяющие попасть внутрь никому, кроме тех, кому отец сам разрешит, — пояснил он в ответ на мой недоумённый взгляд. — Я это точно знаю, потому что в детстве я попытался попасть туда по камину, и меня выкинуло в другом нашем имении. Отец тогда пришёл в страшную ярость. Знаешь, Грейнджер, — с усмешкой отступил он от своего рассказа, — можешь собой гордиться. Ты — единственная, кому вообще, кроме личного эльфа, отец позволил бывать в своих комнатах.

— А Нарцисса? — удивлённо спросила я.

— Не знаю. Возможно, когда-то мама и бывала у отца. Но сколько я себя помню, она всегда жила в своих покоях. И мне кажется, покоев отца просто избегала, — чуть тише добавил он, а затем продолжил: — К счастью, Лонки, раз она прислуживает тебе, отец тоже разрешил бывать в его комнатах, поэтому возможность вытащить тебя оттуда у нас всё-таки была. Плохо было то, что трансгрессировать тебя было нельзя. Астория предложила портал.

— Ты что, создал портал? — в ужасе спросила я.

— Нет, — поспешил успокоить меня Драко. — Но я уже начал было подумывать об этом. Если бы я нарушил закон ради спасения героини войны, мне бы это простили, как считаешь, а, Грейнджер? — И, не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — На моей свадьбе твой дружок сказал мне, что если мне нужна будет его помощь, чтобы помочь тебе, я могу обратиться к нему. Правда, я тогда не спросил, как смогу найти его, если помощь тебе понадобиться очень срочно и глубокой ночью. В дом Блэков я же сейчас попасть не могу. В общем, я отправился к Уизли. К счастью, камин у них заблокирован не был. Они связались с Поттером. Ну, а потом Поттер создал портал, он же помощник главного аврора и имеет привилегии, — едко, но всё-таки как-то беззлобно сказал Драко. Как будто отдал дань их отношениям с Гарри. — Лонки зажала его в твоей руке, и вот мы здесь.

— А Люциус? — спросила я. — И что вообще со мной произошло?

— Вот это самое интересное, — продолжил Малфой. — Целитель, который принял тебя, сказал, что ты магически истощена, но почему, объяснить не мог. В общем, какое-то время твои силы можно было поддерживать с помощью специального заклинания. Волшебника связывают с тобой заклинанием, и твоя магия восполняется. Что-то вроде магического донорства. Правда, больше получаса это заклинание применять нельзя, так как уже донор может лишиться магии. Так что тебе повезло, что у тебя целая куча друзей, готовых помочь тебе, и...

— Я сильно ошибусь, если скажу, что первым донором был ты? — прервав Драко, спросила я.

В ответ Малфой улыбнулся, и на его лице промелькнуло выражение, которое я назвала про себя смущением. Но ответил он в своей обычной манере:

— Ты считаешь, что я позволил бы кому-нибудь прежде меня спасать мою сестру или брата? Так вот, — продолжил он, — пока мы поддерживали твои силы с помощью заклинания, целитель Макдафф пытался найти причину. И кажется, нашёл. Потому что он пришёл и спросил, кто твой муж. Магические браслеты, — пояснил он, когда я бросила на него вопросительный взгляд. — Он сказал, что если он прав, то помочь тебе может только отец.

— Но сова не смогла бы так быстро доставить письмо, — заметила я. После отъезда Люциуса совиная почта была единственным средством связи с ним. Так он захотел.

— Я и не посылал письмо, — ответил Драко. — Целитель сказал, что у нас от силы полтора часа. Я вызвал Торри.

— Что ты сделал?! — не веря своим ушам, спросила я. На вызов личного эльфа Люциуса было наложено табу, которое Драко уяснил ещё в детстве. Он сам мне об этом рассказывал. Это был один из верных способов вывести Люциуса из себя.

— Вызвал Торри. И велел ему перенести меня к отцу.

— И что ты сказал отцу? — спросила я, напряжённо ожидая ответа. Мне нужно было узнать, как повёл себя Люциус и что он сказал.

— Неважно, — ответил Драко. — Самое главное, он здесь. Не знаю, о чём они говорили с целителем, но когда отец оказался возле тебя, тебе буквально за несколько минут стало лучше.

— Целитель объяснил, почему мне стало плохо?

— Да, — ответил Драко. — Сказал, что магия вашего брака требует, чтобы отец находился рядом с ребёнком. Кстати, я так понял, что он будет и дальше наблюдать твою беременность. Отец предложил ему, и он согласился. При условии, что ты тоже будешь согласна. Решать, конечно, тебе, Грейнджер, но он и впрямь хороший целитель. И отец никогда не стал бы так делать, если бы не был в этом уверен. У Малфоев всегда должно быть самое лучшее, — добавил он, и по его тону я поняла, что это была одна из тех вещей, которые Люциус внушал ему с детства.

Была ли я согласна? Это был первый раз, когда Люциус проявил заботу обо мне и ребёнке. Конечно, я была согласна!

Правда, желая немного разрядить обстановку, я всё же шутливо сказала:

— Я не Малфой. Я — Грейнджер.

Но Драко мой тон не поддержал.

— Только потому, что ты этого хочешь. Но твой ребёнок — Малфой, — ответил он, и при последних словах меня посетило смутное чувство тревоги. Но я его отогнала сразу. Больше я не должна была позволять чему-либо расстраивать меня.

* * *

Каким-то образом от общественности удалось скрыть не только мою беременность, но и то, что я вообще попала в больницу. Гарри, со школьных времён не любивший шумихи вокруг себя и знавший, что я подобную шумиху тоже не люблю, сразу же попросил целителя, чтобы меня поместили в палату, где моё присутствие осталось бы, по возможности, незамеченным. Как только мне стало лучше, со всяческими предосторожностями меня переправили в Малфой-мэнор.

Люциус предложил, чтобы я не покидала имение, если хочу, чтобы о нашем браке никто не знал. И если хочу, чтобы ребёнок родился здоровым, то нужно избегать всяческих волнений. Я согласилась с ним безоговорочно. Разумеется, он был прав. Но больше всего мне было приятно, что он заботится о нас с ребёнком.

После возвращения в Малфой-мэнор моя жизнь изменилась. Теперь я больше никогда не бывала одна. Со мной всегда находились либо члены семьи, либо домашние эльфы. Эльфам было приказано сразу же, если мне вдруг станет плохо, сообщать об этом Люциусу, где бы он ни находился. Зелья, которые целитель рекомендовал мне принимать, Драко варил сам и следил, чтобы я принимала их регулярно. Он по-прежнему ухаживал за мной, но как будто само собой получилось так, что ту заботу, которую раньше проявлял обо мне Драко, сейчас взял на себя Люциус.

И поверьте, никогда от внимания Драко мне не было так хорошо, как от заботы Люциуса.

Постепенно мы стали проводить вместе всё время, что Люциус находился в поместье. Часами мы гуляли по парку, и Люциус рассказывал мне историю своей семьи и историю поместья. Нужно ли говорить, что деянья предков моего мужа, из поколения в поколение передававших по наследству ненависть к магглам и магглорождённым волшебникам, не могли вызывать во мне восхищения? Но, следует отдать должное Люциусу, он никак не выказывал своего личного отношения к тому, о чём рассказывал. Поэтому я тоже старалась не выказывать своей неприязни, напоминая себе, что всё это было давным-давно.

Но знаете, я чувствовала какую-то странную потребность быть всё время рядом с мужем. Если он покидал дом, мною овладевала непонятная тоска, похожая на ту, которую я испытывала, когда он уехал в Ирландию. И стоило только ему вернуться, как меня будто магнитом тянуло туда, где находился он. Обычно Люциус располагался в своём кабинете, и я, однажды спросив разрешения, стала приходить туда постоянно. Когда мне стало тяжело спускаться в кабинет, Люциус, поняв это, стал чаще заниматься делами в гостиной. Его комнаты были зеркальным отражением моих бывших комнат, и гостиная, прилегавшая к спальне, так же, как и моя, служила ещё и кабинетом. Обычно я располагалась на диванчике и читала, а Люциус сидел за своим столом. Закончив дела, он садился на диван с другого конца, а я, отложив очередную книгу по беременности или уходом за детьми — теперь почти вся поглощаемая мной литература была такой,— перебиралась к нему и садилась, прислоняясь к его плечу, или ложилась, кладя голову ему на колени. В такое время меня охватывало удивительное спокойствие. И уверенность, что всё в моей жизни будет хорошо. И мы много разговаривали. Мне до сих пор непонятно, как мы, будучи столь разными людьми, находили темы для разговоров, потому что разговаривали мы обычно так долго, что я засыпала. И сквозь полудрёму чувствовала, как муж на руках уносил меня в спальню — ни разу для этого он не применил заклинание.

Обычно тошнота, сопутствующая беременности, быстро проходила после приёма зелья. Но утром не помогало даже оно. Мне нужно было хотя бы час полежать в постели после пробуждения, потому что спускаться к завтраку в таком состоянии я просто не могла. Тогда Люциус стал завтракать со мной прямо в спальне, причём как-то так получилось, что кормил он меня чуть ли не с ложечки... Такое проявление заботы с его стороны было трогательно. И приятно. Никогда я не могла бы подумать, что мистер Малфой, которого я помнила из своего детства, может быть таким.

При всех осмотрах целителя Люциус присутствовал обязательно. Временами мы замечали, что на лице целителя Макдаффа мелькает хмурое выражение, но на все наши вопросы он отвечал, что нет причин беспокоиться. Однако на одном из осмотров он, вероятно не получив нужного результата, нахмурился и повторил заклинание. И это сразу привлекло моё внимание.

— Что-то не так? — спросила я.

— Нет, всё в порядке, — рассеянно ответил целитель. — Просто я не чувствую достаточной магии малыша.

— Что это значит? — подался вперёд Люциус, сидевший в кресле возле моей постели. — Ребёнок может быть... сквибом?

Я испуганно посмотрела на мужа. Если это окажется правдой, то страшно даже представить, как будет относиться к ребёнку Люциус. Ему и так потребовалось приложить усилие, чтобы высказать это предположение. Но если ребёнок окажется сквибом на самом деле — я даже думать не хотела об этом.

— Нет, что вы! — рассмеялся целитель. — Малыш — волшебник, и довольно сильный — это я могу сказать с уверенностью уже сейчас. Я чувствую его магию. Просто родительская магия защищает его, и так хорошо, что не позволяет мне узнать о ребёнке то, что нужно.

— Я могу сделать УЗИ, если это поможет вам, — предложила я.

— Желаете последовать примеру мистера Поттера? — улыбнувшись, спросил целитель.

— Что? — воскликнула я. — Гарри с Джинни делали УЗИ? А мне она ничего даже не сказала, и снимок не показала. — Я расстроилась. Первенец Гарри и Джинни появился на свет три месяца назад, а я до сих пор даже не догадывалась про ультразвуковое исследование.

— Снимок получился не очень удачным. Ребёнок в это время отвернулся. Может быть, поэтому вам не стали ничего говорить, — попытался утешить меня целитель.

— Не соблаговолите ли вы мне объяснить, что это за процедура, о которой вы говорите, — послышался голос Люциуса, и я поняла, что он раздражён тем, что мы разговариваем на тему, непонятную ему.

— О, это маггловское изобретение, — тут же отозвался целитель. — Позволяет увидеть малыша ещё в утробе матери. Собственно говоря, то заклинание, которое применяем мы, волшебники, создаёт для целителя ту же картинку, что показывает УЗИ, с той только разницей, что мы ещё отслеживаем развитие магии ребёнка. В принципе, эта процедура не может повредить. Но в вашем случае я не рекомендовал бы этого делать. Ваша беременность протекает несколько необычно, мисс Грейнджер, поэтому я рекомендую воздержаться от экспериментов.

— Тогда что вас так тревожит? — спросил Люциус.

— Не тревожит, — ответил целитель Макдафф, — просто не очень приятно, что не знаешь того, что нужно знать. Однако с уверенностью могу сказать, что с ребёнком всё в порядке, — добавил он, заметив напряжённый взгляд Люциуса, — иначе ваша жена чувствовала бы себя нехорошо. А в том, что мисс Грейнджер чувствует себя замечательно, я не сомневаюсь — достаточно только взглянуть на неё. Тем не менее, — целитель взмахнул палочкой, и на появившемся листке бумаги начал что-то быстро писать, — я оставлю вам адреса, где меня можно найти. По одному из них вы меня найдёте обязательно. Если вдруг возникнут какие-то неприятные ощущения, боли, что-то ещё, что вам покажется ненормальным — сразу же вызывайте меня. В любое время дня и ночи, — настойчиво повторил он.

* * *

Под детскую было решено отвести мою старую спальню, и теперь я с удовольствием обустраивала её. С не меньшим восторгом ко мне присоединился Драко. Астория, хоть и старалась сохранять внешне невозмутимость, всё же не могла порой сдержать улыбки, когда мы двое начинали спорить по поводу того, что тот или иной вариант интерьера больше подходит для мальчика, чем для девочки, или наоборот.

Однажды я напевала колыбельную, стоя у окна детской и поглаживая живот. С тех пор, как малыш начал толкаться, я каждый день так делала.

— Что ты делаешь? — услышала я позади голос Люциуса.

Я повернулась к нему и улыбнулась:

— Пою колыбельную. Мама рассказывала, что делала так, когда ждала меня. Всегда одну и ту же песню. Когда я родилась, она не стала её петь, потому что колыбельная скорее для мальчика, а родилась девочка. Но знаешь, что самое забавное, — со смешком сказала я, — когда я через несколько лет услышала эту колыбельную, то просто замерла. Мама тогда очень сильно удивилась и рассказала мне эту историю. Я выучила слова, а мелодию...Иногда мне кажется, что я помню ещё с того времени, когда находилась в животе мамы.

— А если и сейчас вместо ожидаемого мальчика появится девочка? — вопросительно посмотрел на меня Люциус.

— Что же, тогда будет радоваться Драко, — ответила я.

— Драко?

— Да, Драко. — Я едва не добавила: «Ты знаешь, что в детстве Драко хотел сестру?», но вовремя спохватилась. Сказать такое — значило подчеркнуть, что Люциус совсем не знал своего сына, когда тот был маленьким. Неважно, что это была правда — это поставило бы мужа в неловкое положение, а такого я совсем не хотела. Поэтому тоном, в котором была лишь убеждённость, что он наверняка сам знает, я сказала: — Он рассказывал, что в детстве очень хотел сестрёнку.

Не знаю почему, но на лице Люциуса промелькнула какая-то тень. Возможно, я даже не заметила бы её, если бы это не было первое проявление хоть каких-то эмоций. Ведь обычно Люциус безупречно владел собой. Размышляя над тем, что в моих словах могло его так задеть, я пришла к выводу, что, возможно, Люциус с Нарциссой ждали ещё одного ребёнка, и, возможно, это была именно девочка, но ей не суждено было появиться на свет. Драко ничего такого мне не говорил, но он мог об этом и не знать. И тогда я тоже захотела, чтобы у меня родилась девочка. Конечно, она не смогла бы заменить Люциусу потерянного ребёнка. Но всё же...

* * *

Со свадьбы Драко и Астории прошло уже несколько месяцев, и не то чтобы Драко очень расстраивался, но мне было понятно, что ему хочется как можно быстрее стать отцом. Однако пока Астории забеременеть не удавалось. Я не сомневалась в правильности того, что я собиралась сделать, но боялась, что Драко может обидеться на меня. Наконец, я решилась, и когда мы с Асторией вдвоём гуляли по парку, я подарила ей подвеску — ту самую, что Драко подарил мне на мой день рождения.

— Я не могу её принять, — покачала головой Астория, когда я объяснила ей, что это за реликвия. — Её подарили тебе.

— Не только можешь, но и должна, — настойчиво сказала я. Взяв её за руку, я вложила подвеску ей в ладонь, а потом продолжила: — Раз её подарили мне, то я могу распоряжаться ею так, как хочу. А я хочу подарить её тебе. Мне она помогла, теперь должна помочь тебе. И, кроме того, она всё равно должна передаваться старшему сыну. Так что она в любом случае должна быть твоей.

Я знаю, что именно в тот день между мной Асторией возникла дружба. Не такая, как у нас с Джинни. Эта дружба была просто другой, но не менее крепкой.

В день своего двадцатипятилетия Драко получил, наверное, самые дорогие подарки в своей жизни. Утром Астория, наконец-то, сказала ему о своей беременности. А вечером...

День рождения Драко решили отметить в семейном кругу. За последний год с помощью Астории Малфой-младший наконец-то возобновил общение со своими однокурсниками, но от пышного приёма решил отказаться, ограничившись праздничным обедом в кругу семьи.

Как бы ни штудировала я последние месяцы книги по подготовке к родам, в действительности всё же оказалась к ним не готова. С утра дважды я испытывала спазмы, но за предшествующие две недели целитель Макдафф три раза оказывался в Малфой-мэноре по поводу таких симптомов, и каждый раз наши с Люциусом опасения оказывались беспочвенными. И хоть колдомедик и уверял, что ему эти визиты не доставили никакого беспокойства, мне всё же было немного стыдно перед ним. А потому я ничего не сказала мужу, решив, что сделаю это позже, если спазмы появятся снова — сегодня был день рождения моего друга, и портить ему праздник не очень хотелось.

Но когда после праздничного обеда я начала вставать из-за стола, то не смогла сдержать удивлённого «Ой!»

— Что? — тут же послышались вопросы Люциуса и Драко.

— Кажется, у меня отходят воды, — ответила я.

Без лишних слов Люциус подхватил меня на руки и понёс в соседнюю комнату, где Драко уже трансфигурировал стоящее там кресло в удобную для родов кровать. Лонки быстро накрыла её чистой простынёй, на которую Драко тут же наложил дезинфицирующее заклинание — видимо, он тоже штудировал книги на тему родов. Астория в это время отправила эльфа за колдомедиком.

Появившийся целитель Макдафф подтвердил, что роды начинаются раньше срока, но заверил, что ничего страшного в этом нет. Возле меня он разрешил остаться только Лонки, и, выпроводив всех Малфоев за дверь, наложил запирающие чары на дверь и заглушающие — на комнату.

Не буду описывать, что я чувствовала во время родов. Вы и так знаете, что это не самое приятное, что испытывает любая женщина в своей жизни. Скажу лишь, что когда целитель положил мне на грудь сына, в мгновение забылись и несколько часов схваток, и несколько минут адской боли. Имело значение лишь то, что я, наконец, держала в руках малыша. И я с нетерпением ждала, когда, наконец, возле меня окажется муж. Я была уверена, что, несмотря на всю его выдержку, увижу радость на его лице.

Но когда целитель уже начал открывать двери, чтобы я могла показать ребёнка семье, новый приступ боли скрутил меня, и я испуганно закричала: «Целитель Макдафф!» Мгновенно оказавшийся возле меня целитель только и успел выдохнуть: «О боже!» А в следующую секунду я увидела мужа, который требовал объяснить, что происходит.

— Второй ребёнок, — сразу же ответил колдомедик.

Я до сих пор не уверена, что мне это не показалось, но на какую-то долю секунды Люциус будто застыл от неожиданности. И я знала почему. Рождение двойни в магических семьях было событием ещё более редким, чем у магглов. Выносить двух детей и маггловской женщине тяжело. Что же тогда говорить о волшебнице, которой помимо физических сил нужно отдавать детям ещё и магическую? Поэтому исстари рождение двух детей среди волшебников считалось настоящим благословением. Помню, что единственное, о чём я успела подумать, прежде чем боль затопила всё моё сознание, было то, что взамен потерянного ребёнка (я была уверена, что моя догадка о том, что Люциус и Нарцисса потеряли ребёнка, верна) Люциус получит двух.

Между тем Люциус спросил целителя:

— Вам требуется помощь?

— Да, — не стал скрывать тот. — Обычно в таких случаях при родах сразу же присутствуют два колдомедика. Но если сейчас искать кого-то — это займёт слишком много времени. Ваша домовиха довольно толковая, поэтому кому-то придётся взять ребёнка — она уже привела его в порядок, а Лонки будет помогать мне.

— Какая помощь вам требуется? — проигнорировав слова Макдаффа, спросил Люциус.

Я не поверила тому, что услышала.

— Как вы, мисс Грейнджер? — спросил меня целитель.

— Бывало и лучше, — попыталась я улыбнуться.

— Придётся вам ещё немного потерпеть. Второй малыш сам родиться не сможет, поэтому придётся его доставать. И боюсь, анестезии я вам предложить не могу.

Глубоко вздохнув, я кивнула. Слушая разговор мужа и целителя, я уже сумела настроиться. Единственное, чего мне очень хотелось — чтобы Люциус сжал мою руку и этим пообещал, что всё будет хорошо. Я опустила руку на кровать и попыталась дотянуться до него — но он сосредоточенно смотрел на целителя.

К моему величайшему удивлению, особой боли я не почувствовала — колдомедик действительно был мастером своего дела, поэтому знал, когда нужно действовать, а Люциус точно и быстро выполнял его указания. Когда же на груди у меня оказалась дочка, я сосредоточилась только на тех ощущениях, которые давало мне маленькое тельце в моих руках.

Как Лонки забирала у меня малышку — я ещё помнила. А потом я заснула — видимо, последние несколько часов забрали у меня почти все силы или целитель применил усыпляющее заклинание.

Проснулась я от того, что кто-то сел на кровать рядом со мною. На моей груди оказалось что-то холодное — как я поняла, драгоценность. Открыв глаза, я увидела Люциуса, склонившегося надо мной. Предположив, что он хочет меня поцеловать — ведь мы вместе ждали наших детей и, наконец, дождались — я приподняла голову, чтобы встретить его губы. Но он лишь защёлкнул замок ожерелья у меня на шее — и отстранился.

— После рождения детей женщине принято делать подарки, — сказал он в ответ на мой немой вопрос и, не добавив больше ни слова, вышел из комнаты.

Не знаю, сколько времени я пролежала после ухода Люциуса, пытаясь прийти в себя. Мне казалось, что вечность. Когда я услышала, что открылась дверь, я повернула голову. В тот миг мне так хотелось, чтобы это был Люциус. Я знаю, что если бы он тогда вернулся, я... нет, не простила бы его. Я просто забыла бы о том, как он повёл себя. Но... он не вернулся. На пороге показался Драко, а за ним — Астория.

Не знаю, что бы со мной было, если бы они тогда не пришли. В том, что я наверняка осталась бы ночевать в той комнате, где родила, я даже не сомневаюсь. Мужу до меня не было уже никакого дела. Самой в тот вечер мне было всё безразлично, а эльфы вряд ли осмелились бы не то что переместить меня без моего приказа, а даже предложить это. Впрочем, я даже сейчас уверена, что в тот вечер они получили прямой приказ Люциуса оставить меня в той комнате. Нарушить его они, конечно же, не могли. Но Драко и Астория буквально спасли меня. Потому что в тот вечер первый и единственный раз мне не хотелось жить. Нет, о самоубийстве я не думала. Мне просто хотелось исчезнуть. Раствориться. В общем, перестать существовать материально. Потому что тогда я перестала бы чувствовать боль.

Бережно, словно величайшую драгоценность, Драко поднял меня на руки и понёс в детскую, а там так же аккуратно положил меня на диван. Опустившись возле дивана на колени, он стал разговаривать со мной, чтобы, как я поняла, немного отвлечь меня.

— Прости, что испортила тебе праздник, — прервала я его.

— Грейнджер, ты сделала его замечательным. Ты и Астория не могли сделать мне лучших подарков, — без тени улыбки ответил Драко.

— У тебя, наконец, появилась сестрёнка, — попыталась я улыбнуться.

— И братишка, — ответил Драко. — Я подумал и решил, что быть старшим братом для двоих гораздо лучше, чем для одного.

Астория, пожелав мне спокойной ночи, вышла.

— Я посижу с тобой, пока ты не заснёшь, но ты постарайся заснуть побыстрей, хорошо? — сказал Драко. — Утром всё покажется не таким мрачным, поверь.

Я кивнула. Сжав рукой подарок Люциуса, я попыталась его сорвать. Ожерелье жгло меня словно огнём.

— Я засну, только, пожалуйста, помоги мне снять это, — умоляюще посмотрела я на Драко.

Как только он избавил меня от подарка Люциуса, мне как будто стало легче дышать, и я быстро заснула.

Проснулась я на следующее утро на том же диване. Видимо, Люциус даже не поинтересовался, как я себя чувствовала. Но думать об этом мне было некогда: передо мной возникла Лонки с одним из малышей на руках — детей пора было кормить.

— Надеюсь, сегодняшняя ночь станет единственной, которую ты провела в детской, — сказал мне Люциус после того, как Драко и Астория, позавтракав, покинули столовую.

— Я думала, что ты даже не заметил моего отсутствия, — равнодушно ответила я.

Чуть позже он зашёл ко мне по поводу имён для детей.

— Предлагаю имя для дочери выбрать тебе, для сына — мне. Надеюсь, что каждый из нас одобрит выбор другого, — сказал он.

— Оливия, — тут же ответила я. Это имя предложил Драко ещё в начале моей беременности.

— Николас, — кивком подтвердив своё согласие, ответил Люциус. Также кивком я одобрила его выбор.

Вечером, когда я готовилась укладывать детей спать, в детскую пришёл Драко.

— Грейнджер, — сказал он, предсказуемо забирая у меня дочь, — может быть, ты сообщишь Поттеру и Уизли, что родила?

— Драко Малфой, переживающий за Гарри Поттера, — чтобы увидеть это, стоило пожить в Малфой-мэноре, — безразличным тоном ответила я.

— Не язви, тебе это не идёт, — нисколько не обидевшись, ответил Драко. — Я понимаю, что тебе тяжело, но если ты не сообщишь им сейчас, потом тебе придётся объяснять, почему ты не сделала этого сразу. Думаю, этого ты не очень хочешь.

Здравый смысл в его словах был, и я согласилась:

— Хорошо, сейчас уложу детей и отправлю сов.

Действительно, если бы я не сообщила, Гарри и Рон сразу поняли бы, что со мной что-то не так. А рассказывать, как повёл себя Люциус, мне не хотелось — друзья и так постоянно следили за каждым его жестом, когда оказывались рядом. Постаравшись придать своим письмам как можно больше жизнерадостности, я написала, что дети требуют особого ухода, поскольку родились несколько раньше срока, поэтому ни прийти в гости к ним, ни пригласить их к себе я пока не могла. Но как только состояние малышей позволит, я обещала сразу же пригласить их в гости, а пока — сообщать им о нас с детьми каждые несколько дней. Как только я отправила сов и закрыла окно, на пороге появился Люциус, негласно напоминая о своём требовании.

В другое время я не стала бы из принципа следовать его указанию, но в тот момент мне всё было совершенно безразлично. Следующие несколько недель каждый день я проводила в детской, спускаясь только в столовую на завтрак, обед или ужин. Вечером приходила в спальню Люциуса, когда он уже спал, и как только наступало время первого утреннего кормления, уходила к детям и оставалась там до тех пор, пока Люциус не покидал комнат.

Первое время новорожденные требовали только, чтобы их своевременно кормили, и бодрствовали где-то с час по вечерам. Остальное время они спали, и я в это время тоже ложилась на диван в детской. Заснуть мне удавалось редко — тяжёлые мысли никак не хотели покидать меня.

Думала я о многом. Но больше всего вот о чём.

После того подслушанного мною разговора я всё не могла забыть слова Люциуса о долге Малфоев. Наверное, потому, что в моём сознании слова «долг» и «Малфои» были просто несовместимы. Но тон, которым говорил Люциус, не оставлял никаких сомнений: он говорил совершенно серьёзно.

Поначалу смысл его слов, как мне казалось, лежал на поверхности. В чём мог заключаться долг Драко? Жениться, обзавестись наследником и воспитать его таким же магглоненавистником, какими были все его предки. Но чем больше я размышляла, тем больше понимала: это не так.

После возвращения Люциуса я, незаметно для себя самой, всё чаще и чаще начала задумываться о том, насколько схожи оказались наши судьбы. Хотя нет, я выразилась не совсем точно. Наши судьбы не были схожи. Появление рун сплело их воедино и направило по пути, который мы должны были пройти вместе. И в самом начале этого пути мы ничем не отличались друг от друга. И вот когда я поняла это, я поняла и то, что имел в виду Люциус, говоря о долге Малфоев.

Ответ оказался на удивление прост. Всю жизнь Люциус гордился, что принадлежал к семье, на протяжении веков обладавшей тем, чего не было у большинства людей на земле — магией. И, разумеется, не мог допустить, чтобы магия исчезла. Именно к исчезновению магии, если помните, по словам мистера Коннора, могло привести неисполнение воли рун. Не признававший никаких обязательств перед кем-либо или чем-либо, один долг Люциус всё же признавал — долг сохранить эту магию. Так же, как и я. Только я считала это своим долгом потому, что магия перевернула мою жизнь, изменила её, несмотря на всё, что выпало на мою долю, к лучшему. Он же — потому, что получил этот завет от предков. Вот почему молчали портреты в имении. Сколько раз проходила я мимо них и видела бросаемые на меня презрительные взгляды. Но ни разу — ни разу! — не услышала оскорбительного слова. Время показало, что моя догадка была верна.

Ошиблась я только в одном. Если мы не могли освободиться друг от друга, то нужно было научиться существовать вместе — так я видела наше будущее. И проявление заботы, которой окружил меня муж, я расценила как его желание поступить так же, как я. Но... всё оказалось иначе. Как только дети появились на свет, все обязательные условия нашего брака были выполнены. А значит... Значит, притворяться больше было незачем. Хотя я снова выразилась неправильно. Он не притворялся. Он никогда не обманывал меня — я сама позволила себя обмануть. Сама захотела быть обманутой. Сама приняла желаемое за действительное. Сама.

Ради наших детей и ради спокойствия тех лет, что нам предстояло прожить вместе, я готова была отодвинуть на задний план свои взгляды и убеждения, затолкнуть в самый дальний уголок памяти воспоминания о том, что мне пришлось вытерпеть от него — и сочла, что он готов поступить так же. В этом и заключалась моя главная ошибка.

Но хуже всего мне было не из-за этого. И даже не от того, что Люциус заставил меня почувствовать себя пустой коробкой из-под конфет, которую выбрасывают за ненадобностью. Хуже всего мне было от того, что я знала — знала, что он может быть другим. Вспоминая вечера, которые мы проводили вместе, я тосковала по странному чувству безопасности, владевшему мной, и... ненавидела себя.

* * *

Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и эта моя депрессия. Проснувшись однажды утром, я вспомнила слова из прочитанной ещё в школьные годы книги Толкиена: «Всё, что мы можем решать — что делать со временем, которое нам отпущено».

Очень скоро я нашла новый ритм жизни. Почти всё время проводила с детьми. Как можно больше внимания старалась уделять Астории, желая хотя бы немного отблагодарить её и Драко за поддержку, которую они мне оказали.

Оправившись от потрясения, вызванного переменами в отношениях с Люциусом, я стала регулярно встречаться с друзьями. Я смогла вести себя непринуждённо и жизнерадостно, чтобы ни Гарри с Джинни, ни вся семья Уизли, переживавшая за меня, ничего не заподозрили. И всё же однажды Гарри, уведя меня от шумной компании, собравшейся в Норе, сказал одно только слово:

— Рассказывай.

Я застыла, закусив губу, а после уткнулась в его грудь и сделала то, что не позволяла себе много месяцев в Малфой-мэноре: расплакалась.

Плакала я долго, пока глаза не стали сухими, а рыдания не сменились редкими всхлипами. Гарри, дождавшись, когда я приду в себя, спросил:

— Что я могу сделать? Только скажи.

— Ничего. — Я покачала головой. — Только, пожалуй, иногда позволять поплакать, — попыталась я пошутить.

— Сколько угодно, — без тени улыбки ответил Гарри.

Да и в чём мне нужно было бы помогать? Я стала полноправной хозяйкой в имении: Драко и Астория приняли меня в этом качестве, любое моё указание выполнялись слугами мгновенно. Более того, Люциус, как бы это ни выглядело парадоксально, всячески подчёркивал моё положение хозяйки в доме — и этим заставлял меня ещё больше страдать. Потому что я чувствовала себя чужой в этом доме. Впервые с того дня, как стала женой Люциуса.

Это моё настроение не могло не сказаться на отношениях с обитателями дома. Но с Драко и Асторией я старалась себя сдерживать, а если и допускала какую-то грубость, то сразу извинялась. С Люциусом же всё было намного сложнее. С самого начала я держала свою боль и обиду при себе. Не скажу, что ждала удобного повода, чтобы высказать её Люциусу — я была уверена, что ему наплевать на мои чувства. Но продолжать покорно подчиняться всем его прихотям больше не собиралась. Поэтому ждала повода сказать «нет». И дождалась.

Это случилось в тот день, когда Люциус решил возобновить супружеские отношения. Сказать по правде, я считала, что эта часть нашей жизни после рождения детей должна измениться так же, как и всё остальное. Вернее, я надеялась на это. Потому что теперь одна только мысль о близости с мужем была мне неприятна. И когда семейный врач сказал, что после родов мой организм восстановился, Люциусу об этом я говорить не стала. Глупо, конечно, было думать, что колдомедик не скажет об этом моему мужу. Однако я надеялась, что как женщина я его больше не интересую. И мысль, что у Люциуса теперь вполне может появиться любовница, отнюдь не была мне неприятна. Наоборот, я даже желала этого.

Наверное, поэтому для меня стало неожиданностью то, что однажды вечером Люциус придвинулся ко мне в постели, и я почувствовала, как его рука скользнула по моему бедру вверх, задирая ночную рубашку. На секунду замерев, я перехватила его руку, не давая ей продвинуться дальше.

— В чём дело? — в голосе мужа послышалось едва заметное недовольство.

— Не хочу, — даже не обернувшись, ответила я.

— И долго ты собираешься не хотеть? — холодно спросил меня Люциус.

— Долго, — ответила я. — А если быть более точной, то всегда.

— Милая, — после небольшой паузы сказал он, — у магглов, возможно, это правило и исчезло. Но в магическом мире отказ от выполнения супружеских обязанностей до сих пор является весомым поводом для развода.

— Правда? — повернулась я к нему. — Если бы это было возможным, я дала бы тебе этот повод уже давно. Впрочем, как и ты мне.

— Я бы на твоём месте не был так уверен в этом. Тот из супругов, кто отказывает другому в супружеской близости, очень многое теряет. В частности, право воспитывать детей, а иногда и возможность даже просто видеть их. Магическое семейное право весьма консервативно.

— Что толку говорить об этом, — пожала я плечами и отвернулась. — Наш брак всё равно нерасторжим.

— Совершенно верно. И именно поэтому конца интимных отношений он не предполагает.

— И ты считаешь, что можешь меня заставить? — насмешливо отозвалась я. — Власти надо мной у тебя всё равно нет.

Я с интересом ждала, найдёт ли он, что мне ответить, но вместо ответа Люциус рывком развернул меня к себе. Я даже не успела ничего сделать, как Люциус без труда одной лишь своей рукой прижал оба мои запястья у меня над головой, его свободная рука скользнула между моих ног, а его губы прикоснулись к моим. От неожиданности я замерла: то, с какой нежностью он поцеловал меня, так напомнило мне наш первый поцелуй. И я сама не заметила, как начала отвечать ему.

— Ты уверена, что я действительно не имею над тобой никакой власти? — насмешливо шепнул он мне на ухо, но я даже не успела уловить смысла его слов, потому что в следующую секунду издала стон от такого желанного удовольствия.

Такая же судьба ждала ещё несколько моих попыток отказать мужу в близости, и в конце концов я сдалась. Я не возражала и позволяла ему делать с моим телом, всё, что он хотел. Не скажу, что я была равнодушна. Нет, физическое удовольствие я получала. Просто оно было каким-то... неполным. Наверное, потому, что больше не было того восторга, как раньше, когда я получала удовольствие от его ласк и испытывала ещё большее, когда от моих ласк получал удовольствие он. Как только Люциус отстранялся от меня, я отодвигалась на самый край кровати и, глядя на дверь, ведущую в детскую, быстро засыпала.

Меня мало интересовало, как он относился к нашим детям. Проводя с ними большую часть времени, я старалась уходить из детской, когда там появлялся он. Мне было достаточно знать, что он не причинит им вреда, но находиться рядом с Люциусом, когда он брал на руки детей — это было выше моих сил. Это зрелище лишний раз напоминало мне о моей ошибке.

Однако однажды, придя в детскую, малышей я там не обнаружила. Узнав от Лонки, что дети находятся в кабинете вместе с отцом, я быстро спустилась на первый этаж.

Войдя в кабинет, я спросила прямо с порога:

— Зачем ты забрал детей?

— Хочу, чтобы они находились со мной, — ответил Люциус тоном, в котором ясно слышалось, что я задала глупый вопрос.

— Мне пора их кормить, — сказала я, подходя к малышам и собираясь забрать их.

— Ты можешь покормить их здесь, — ответил он, взмахом палочки трансфигурируя кресло, стоящее напротив стола, в кресло-качалку — копию того, которое стояло в детской комнате и в которое я садилась, когда кормила детей.

Краем глаза я заметила, что ещё одним взмахом он наложил на двери запирающее заклинание, поэтому выйти у меня не было никакой возможности. Посмотрев на мужа долгим презрительным взглядом, я демонстративно развернула кресло спинкой к письменному столу, за которым находился Люциус, а затем села в кресло-качалку и приложила первого малыша к груди: время, когда я кормила детей, принадлежало только мне и им. Для их отца здесь места не было.

С того дня Люциус всё чаще и чаще приказывал Лонки приносить детей к нему. Сначала я пыталась сделать так, чтобы он не захотел больше забирать их из детской, поднимая во время игр с детьми как можно больше шума, перераставшего в настоящий гвалт, если к нам присоединялся Драко. Но, к моему удивлению, Люциуса это из себя нисколько не выводило.

Но чем старше становились дети, тем чаще он отпускал язвительные замечания в мой адрес по поводу того, как я вела себя с ними. Стараясь поначалу не обращать внимания, в конце концов я спросила, как, по его мнению, я должна себя вести.

— Или ты боишься, что я не так их воспитаю? — спросила я.

— Ты не сможешь воспитать их не так, — холодно посмотрел на меня Люциус, делая ударение на последних словах. — Ты их просто не сможешь воспитать. Они — наследники Малфоев.

Горечь и обида, которые вызвало во мне его поведение после родов и от которых я так тщательно избавлялась несколько месяцев, всколыхнулись во мне от этих слов. Вкладывая всю боль, которая накопилась у меня за это время, я выплюнула:

— Наследник Малфоев — Драко, а мои дети — это мои дети, чьим отцом по иронии судьбы стал Малфой.

Не желая знать, до какой степени бешенства довели Люциуса мои слова, я выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.

Спрятавшись в лаборатории Драко (эльфам вход туда был воспрещён, а сам Люциус не стал бы искать меня, поэтому там меня никто не побеспокоил бы), я разрыдалась. Однако когда гнев, боль и обида вылились слезами, я начала рассуждать более здраво. Как бы там ни было, говорить подобного Люциусу не следовало: детей он любил и заботился о них — этого у него я отнять не могла.

Весь вечер я избегала мужа, и только перед сном, выйдя из ванной, подошла к кровати и, прижавшись к столбику, поддерживающему балдахин, тихо сказала:

— Прости, я не должна была говорить такое тебе.

Люциус не обратил на меня никакого внимания, продолжая читать газету.

— Просто я хочу, чтобы наши дети взяли лучшее, что есть в нас обоих, — продолжила я.

Муж окинул меня взглядом, в котором ясно читалось, что во мне нет ничего достойного, что должно было передаться его детям, но вслух язвительно сказал:

— Так ты признаёшь, что в Малфоях есть что-то хорошее?

— Есть, — искренне ответила я. — Хладнокровие. Способность контролировать эмоции. Умение выживать в любых условиях.

Но уже после того, как я легла в постель, я добавила:

— Только я хочу, чтобы наши дети понимали, что, научившись надевать маску, чтобы быть неуязвимыми для врагов, они за этой маской будут скрываться и от тех, кто может стать им другом.

Споры о воспитании детей в последующие месяцы не прекращались, и каждый из нас настаивал на своём, но яростных стычек, подобных этой, больше не было.

После рождения детей прошло почти два года. Тот день был одним из немногих, которые я могла посвятить себе. Люциус уехал накануне и должен был вернуться только на следующий день. Драко, как обычно, из-за приближавшихся экзаменов задерживался подолгу в школе. Астория почти всё время проводила с годовалым Скорпиусом. Уложив двойняшек днём спать, я оставила их под присмотром Лонки и вышла в сад. В отличие от дома, сад почти с самого начала стал моим любимым местом, и я старалась проводить там по возможности всё свободное время. Но, едва присев на скамью, я увидела сову, летевшую ко мне. Птица была мне незнакома. Расплатившись с совой, я развернула письмо. И уже через минуту стояла в своей гардеробной, спешно переодеваясь в маггловскую одежду и давая указания испуганной Лонки. Заскочив на несколько секунд к Астории, я попросила её присмотреть за малышами и, выбежав из дома, аппарировала вблизь того места, о котором было написано в письме Гарри.

Не буду рассказывать, что я пережила в те дни. Если вы теряли близких, вы меня поймёте. Если нет — не желаю вам когда-либо пережить это. Мои родители погибли. Я до сих пор удивляюсь, каким образом мне удалось тогда не поддаться отчаянью. Как ни странно, слёз у меня не было. Я думала больше о том, что вот ведь только пару недель назад мы отпраздновали день рождения Мелиссы, а ещё через две я должна была привезти малышей, чтобы бабушка с дедушкой могли поздравить их со вторым днём рождения. О том, что я уделяла родителям мало внимания. Хоть я и старалась использовать любую возможность, чтобы навестить их, как всегда в таких случаях приходили мысли, что можно было делать это чаще. Собрав всю свою волю, я затолкнула их поглубже в своё сознание. Впереди у меня было достаточно времени, чтобы сожалеть об этом. Тогда же мне следовало думать о другом: о том, как организовать похороны родителей, и о том, как быть с Мелиссой. Я была единственной, кто мог это сделать. Других родственников у нас не было.

Конечно же, я была не одна. Если бы не Гарри, не знаю, смогла бы я тогда справиться. Вы спрашиваете, почему только Гарри? Рона не было. Нет, не потому, что я этого не хотела. И не из-за того, что он не стал моим мужем — его измену я давно простила. Просто несмотря на всю доброжелательность к магглам маггловский мир так и остался ему чуждым. Возможно, если бы мы поженились, он и стал бы чувствовать себя в нём свободно. Но мы не поженились, и Рон был в нём чужим. А время подготовки похорон — не самое лучшее, чтобы использовать его как возможность освоиться. И он, и я понимали это.

После похорон мне нужно было устроить Мелиссу. От мыслей о будущем сестры моё сердце просто разрывалось. Гибель родителей стала для неё потрясением, и малышка перестала разговаривать. Прогнозы врачей были неутешительными. Возможно, всё было бы лучше, если бы сестрёнка могла жить со мной — всё-таки ничто не помогает справиться с горем так хорошо, как поддержка тех, кто тебя любит. Увы, об этом не могло быть и речи. Поэтому мы с Гарри начали подыскивать пансионат, где Мелисса могла бы жить и учиться пять дней в неделю, а на выходные я могла бы её забирать. Я собиралась увезти её в другой город, где ничто не напоминало бы ей о трагедии, и собиралась купить вблизи пансионата небольшой домик, чтобы мы с Мелиссой и малышами могли проводить там уикенд. Была бы моя воля — я бы уехала, не задумываясь, из Малфой-мэнора и поселилась с сестрой и детьми. Но я была обязана жить под одной крышей с мужем. Что же касается детей — Люциус однозначно не позволил бы мне их забрать. Поэтому я готовилась отстаивать своё решение проводить несколько дней в неделю с сестрой и детьми в маггловском мире. В конце концов, в последние три года я совсем не напоминала о равенстве в нашем браке.

Но накануне того дня, когда мы с Гарри собрались ехать в выбранный пансионат, пришло письмо из Министерства магии. Прочитав его, я не поверила своим глазам. Письмо было не просто из Министерства — оно было написано самим министром. Лично. Кингсли выражал соболезнования и предлагал Мелиссе, поскольку других родственников у неё, кроме меня, нет, а я, по понятным причинам, не могу жить с ней в маггловском мире, поселиться в магическом мире, в доме моего мужа. Я горько усмехнулась, прочитав это предложение: даже если Бруствер и пошёл мне навстречу, позволяя обойти Статут о Секретности, Люциус никогда не согласится, чтобы в его поместье жила маггла, пусть и сестра его жены. Тут же в голову полезли мысли о том, сколько доводов мне придётся привести, чтобы убедить Люциуса согласиться на предложение министра, и каким яростным будет наш спор. Однако, глубоко вздохнув, я решила отложить эти размышления до более подходящего момента. Но следующая фраза в письме меня потрясла: со слов министра, Люциус уже согласился! Если бы я не знала Кингсли, я решила бы, что это очень жестокая шутка.

Разумеется, я приняла предложение министра, не раздумывая. Мелисса будет рядом со мной — а со всем остальным мы справимся. Отправив ответ, на следующий день я получила из Министерства магии разрешение проживать Мелиссе в Малфой-мэноре при соблюдении некоторых условий: Мелисса могла жить в поместье только до совершеннолетия; пределы Малфой-мэнора она могла покидать только для посещения маггловского мира; о том, что в поместье волшебников живёт неволшебница, мог знать ограниченный круг лиц, и в случае необходимости сообщить кому-либо ещё требовалось сначала получить разрешение министерства; после своего совершеннолетия Мелисса обязана была соблюдать Статут о Секретности, причём ответственность за это ложилась не только на меня, но и на Люциуса. Прочитав последнее, я хмыкнула — неужели мой муж на это согласился? Но, в общем-то, меня это не интересовало. Люциус дал согласие, чтобы Мелисса жила в Малфой-мэноре — об этом я даже мечтать не могла. Всю ответственность за выполнение условий министерства я могла взять только на себя, но вот Люциус сделал самое главное. Не могу передать словами, какую благодарность я испытывала тогда к нему. И я не знала, каким образом смогу её выразить. Я знала, что для него это не имеет значения, но всё же написала ему письмо. Как можно более тепло поблагодарив его, я сообщила, что ещё несколько дней займёт оформление опекунства над Мелиссой, а затем мы аппарируем. Сову я попросила поселить в совятне Малфой-мэнора — ведь больше ей не нужно было служить почтальоном между Мелиссой и Драко.

* * *

Как только все проблемы с опекунством над Мелиссой были решены, я собрала вещи сестры и взяла Живоглота. Восьмой курс в Хогвартсе он ещё был со мной, но когда я поступила в академию, я оставила кота Лиссе, попросившей меня об этом, и с тех пор Живоглот жил у родителей. Гарри взял на руки Мелиссу, и мы аппарровали. Не знаю, чего я ждала, но нас никто не встретил на улице, и сердце у меня тревожно сжалось. На какую-то секунду я даже подумала, что всё это сон или чья-то злая шутка, и на самом деле нет никакого разрешения министерства. Но, подняв глаза, в окне гостиной я увидела Драко — он нас ждал. Конечно, я должна была догадаться сама, что на то, чтобы встретить нас на пороге, был наложен негласный запрет Люциуса — подобное поведение он, скорее всего, расценил бы как отсутствие выдержки, что было неприемлемым для тех, кто носил фамилию Малфой. Но всё же Драко нашёл способ обойти запрет отца — и, увидев Малфоя-младшего, я сомневаться в реальности происходящего перестала.

Войдя в гостиную, мы с Гарри поздоровались. Взгляды всех присутствующих тут же устремились на Мелиссу.

— Драко! — вдруг воскликнула она и, соскочив с рук Гарри, побежала к Драко.

А он подхватил Мелиссу на руки, прижал к себе и сказал так, как будто они виделись совсем недавно:

— Привет, принцесса!

— Драко! — Обняв его за шею, Мелисса заплакала. — Драко, я так по тебе соскучилась.

— Я тоже, принцесса, я тоже, — прошептал он так тихо, что эти слова я не услышала, а прочитала по его губам.

Услышать голос сестры оказалось настолько неожиданным, что я покачнулась, и тут же почувствовала, как Гарри подхватил меня.

Тем временем Драко опустил Мелиссу на пол, собираясь познакомить её с отцом и женой, но моя сестра его опередила. Повернувшись к Астории, она вежливо произнесла:

— Здравствуйте. Вы, должно быть, Астория, жена Драко. Миона рассказывала о вас. Вы и правда очень красивая.

Тон, которым Мелисса начала говорить, был старательным копированием светского тона взрослых. Но восхищение, с которым она произнесла последнюю фразу, было настолько искренним, что Астория не смогла не поддаться порыву и, присев перед Мелиссой, с улыбкой произнесла:

— Спасибо, Мелисса. Надеюсь, мы станем друзьями.

Улыбка, которой ответила ей Мелисса, была робкой, что резко контрастировало с той смелостью, которую она выказала при обращении к Астории. Взяв Мелиссу за руку, Драко подвёл её к сидящему в кресле Люциусу.

— Мелисса, я хочу познакомить тебя с моим отцом. Мистер Люциус Малфой, — сказал он.

— Я знаю, — ответила Мелисса, — вы муж Мионы.

Под взглядом Люциуса малышка сильнее сжала руку Драко и прижалась к нему.

С минуту мой муж внимательно разглядывал её, затем ответил:

— Совершенно верно, юная леди.

После чего встал и, кивнув Гарри в знак прощания, вышел из комнаты.

Что и говорить, трудно переоценить поддержку моего друга. Он без малого десять дней не видел свою семью, чтобы не оставлять меня ни на минуту. И, несмотря на это, ушёл только тогда, когда убедился, что Мелисса принята благосклонно всеми членами семьи.

Первое, что я сделала, проводив Гарри, — поднялась к детям: я страшно по ним соскучилась. Вслед за мной вошли Драко с Мелиссой — Малфой решил, что ей нужно поздороваться с племянниками. Пока дети были маленькими, я никуда не вывозила их из поместья. Но в последние месяцы я регулярно брала их с собой к бабушке и дедушке, поэтому Мелиссу они узнали. После этого Драко повёл её познакомиться со своим сыном, а потом показать, где устроилась её сова.

Тем временем я обустраивала комнату, где должна была поселиться моя сестра. После совершеннолетия Мелиссе предстояло вернуться в мир магглов, и чувствовать она должна была себя там уверенно. Поэтому я убрала из комнаты все волшебные вещи, чтобы она не привыкала пользоваться ими. Вместо этого я достала её одежду и вещи, взятые из родительского дома. Зачарованная сумочка, которая была у меня во время наших скитаний в последний год войны, позволила мне забрать довольно много вещей, — я считала, что привыкнуть к имению Мелиссе будет намного легче, если в нём у неё будет свой уголок со знакомой обстановкой. Я не стала спускаться в столовую, а поужинала с сестрой и детьми в своей бывшей гостиной — до тех пор, пока малыши не подросли, чтобы иметь каждый свою комнату, моя бывшая спальня стала их общей спальней, а моя бывшая гостиная — игровой комнатой. Драко провёл небольшую экскурсию по дому, чтобы Мелисса смогла немного ориентироваться, а я познакомила её с Лонки и объяснила правила, принятые в доме.

Эти дела заняли время до вечера. Люциуса я в тот день видела только в гостиной, когда мы прибыли. Но как только я уложила сестру и детей спать, то прошла в спальню. Пусть ему это было и не нужно, но не поблагодарить его я не могла. Однако в спальне Люциуса не оказалось.

Я не могла понять почему, но в тот вечер я впервые ощутила, что вернулась домой. И это было тем более странно, что после рождения детей я не называла Малфой-мэнор домом даже в мыслях и тщательно избегала этого в разговорах. В последующие дни я попыталась разобраться, что вызвало во мне подобное чувство. Возможно, дело было в Драко, в том, что он ждал нас здесь. Возможно, в том, что Люциус, переступив через все свои убеждения, согласился, чтобы Мелисса жила в его доме. Я так и не разобралась. Но поняла одно: этот дом приютил дорогого мне человека и уже поэтому не мог больше быть для меня источником страданий.

Вероятно, под этим впечатлением я даже изменила своему обычному поведению. Раньше я обязательно нашла бы Люциуса и поблагодарила его и только потом занялась бы своими делами. Но в тот день я чувствовала себя очень уставшей. Не найдя Люциуса в спальне, я решила, что поговорю с ним позже, и прошла в ванную. Я включила воду и начала было раздеваться, но замерла, потому что яркий свет вдруг погас. Вместо него ванную освещали несколько свечей за моей спиной — их я не видела, но знала, что это так. Потому что один раз такое уже было.

__________

Это случилось через несколько месяцев после нашей первой брачной ночи. Тогда Люциус точно также вошёл, когда я собиралась принять ванну. Увидев, что свет погас, я уже потянулась было к палочке, но в темноте появился огонёк — от свечи, парившей под потолком. За ним ещё один, потом ещё. Свечей было не очень много — ровно столько, чтобы создать приятный полумрак. Слегка удивившись, я высказала предположение, что это то же заклинание, которое использовали в Хогвартсе, чтобы освещать Большой зал. Кивком Люциус подтвердил мою догадку. Следующим заклинанием он немного изменил форму ванны так, чтобы в ней удобно было сидеть нам вдвоём. Этим я немало восхитилась — не то чтобы ванна изменилась сильно, но трансфигурация предмета таких размеров, да ещё наполненного водой, требовала определённой искусности. Я была достаточно опытна в трансфигурации, чтобы оценить ловкость, с которой Люциус сделал это. А когда мы оказались в ванне, муж применил ещё одно заклинание, которое снова меня поразило: из воздуха появился бокал, который сам собой наполнился вином. Нет, удивило меня не то, что бокал появился из воздуха — наколдовать его могла и я, и не то, что он сам собой наполнился вином — такое волшебство я тоже видела. Меня удивило, что бокал парил в воздухе сам по себе, подплывая, стоило только Люциусу протянуть руку. Не скрывая восторга, я попросила рассказать об этом заклинании — и по его ухмылке поняла, что на это рассчитывать не стоит. Тогда я начала строить догадки, высказывая то одно предположение, то другое, пока Люциус не прекратил мои попытки угадать поцелуем.

За предыдущие два года я поняла, что, несмотря на весь внешний лоск, который Люциус старательно придавал мне, подчёркивая моё положение хозяйки дома, единственная роль, которую он мне отводил в своей жизни — роль постельной игрушки. И в своих комнатах он разрешил, как выразился Драко, а точнее — заставил жить меня только для того, чтобы игрушка была всегда под рукой. Я в этом убедилась, причём не раз. Пытаясь не сломаться, я сумела перечеркнуть все воспоминания о том, какое удовольствие испытывала, отдаваясь мужу. Но всё же две ночи — брачную и эту — моя память хранила как драгоценности, не желая с ними расставаться. Потому что в ту ночь впервые с моих губ в миг наслаждения сорвался не стон, а его имя. Именно с той ночи мы стали называть друг друга по имени. Вернее, это я стала называть по имени его. Люциус же, перестав называть меня «мисс Грейнджер», старался не обращаться ко мне вовсе. А если такая необходимость и возникала, то это были слова «дорогая» или «милая», сказанные насмешливым тоном. И всё же после той ночи я чувствовала, что наши отношения перешли на новый уровень близости. И с той ночью было связано ещё кое-что. Мадам Помфри определила мой срок беременности с точностью почти до дня, и почему-то я была уверена, что наши дети были зачаты именно в ту ночь.

__________

Я застыла, пытаясь отогнать нахлынувшее воспоминание. Не шевельнулась, когда Люциус стал снимать с меня одежду, слегка касаясь моей кожи только кончиками пальцев. Словно куклу он поднял меня и поставил в наполненную ванну. И только когда он, сев сам, посадил меня себе на колени и обнял, я не смогла больше противиться. Как я ни старалась, я так и не смогла избавиться от тоски по тому ощущению полной защищённости, которое охватывало меня раньше в его объятиях. Возможно, так устроен человек, — а может, не человек, а только женщина, — что он не может быть всё время сильным. А, возможно, это я настолько была измучена и предыдущими двумя годами нашего противостояния, и трагедией с моими родителями. А Люциус... В то время он был для меня кем-то вроде бога, который сошёл на землю и совершил чудо на моих глазах. Другого сравнения я подобрать не могу. И если бы кто-то мне сказал тогда, что всё его поведение — это очередная игра, чтобы заставить меня подчиниться, я всё равно сделала бы то, что сделала. Закрыв глаза, я прижалась щекой к его груди и отдалась тому чувству полной безопасности, которое испытывала только рядом с ним. Странно, не правда ли, — чувствовать себя в безопасности рядом с тем, кто тебя ненавидит?

— Как ты узнала, что с родителями что-то случилось? — нарушил тишину Люциус.

Подняв голову, чтобы посмотреть на него, я ответила:

— Когда я вернула их из Австралии, министерство предложило установить охранные чары на дом и наложить заклинание на родителей, чтобы обезопасить их, пока на свободе ещё оставались пожиратели. Я думала, что это заклинание давно уже снято, но, видимо, его оставили. Когда их сбила машина, заклинание сработало. Поскольку это касалось меня, о происшедшем сразу сообщили Гарри. Он выяснил, что случилось, и прислал мне сову. Папа погиб сразу, а мама скончалась ночью в больнице.

На последних словах комок подступил к моему горлу, и я наконец-то смогла заплакать — первый раз после смерти родителей. Уткнувшись лицом в грудь Люциуса, я плакала и чувствовала, что мне становится легче — как будто часть моей боли исчезает. Возможно, и правда, как говорят, со слезами горе уходит. Но я почему-то уверена, что тогда мне стало легче именно потому, что рядом со мной был он. Что он позволил мне выплакаться у него на груди. Что, не сказав мне ни слова сочувствия, он всё же выразил его — просто обняв меня.

— И всё случилось на глазах твоей сестры? — спросил Люциус, когда я немного успокоилась.

— Мама успела её оттолкнуть, а люди, которые оказались рядом, не позволили ей увидеть родителей после того, как их сбили. Так что видеть она не видела. Но она поняла, что случилось. После этого она не проявляла никаких эмоций, не плакала, даже разговаривать перестала. Делала всё, что нужно, но молча. Психологи сказали, что в таком состоянии люди иногда пребывают годами, — тихо рассказывала я. — Я уже настроилась на то, что потребуется длительное лечение. И когда она увидела Драко и бросилась к нему... Врачи сказали, что вывести её из этого сможет не менее сильное потрясение, но кто бы мог подумать, что встреча с Драко станет настолько сильным потрясением для неё. Они же с того раза не виделись, только переписывались...

Осознав, кому я сказала про переписку Драко и Мелиссы, я отпрянула от мужа и с ужасом посмотрела на него. Но Люциус не проявил никакого недовольства.

— Ты знал, — выдохнула я, когда поняла, почему. — Ты знал, что они переписываются. Как давно?

— Давно, — ответил он, как обычно, не утруждая себя объяснениями.

— И... почему ты не сказал об этом?

— Забавно было наблюдать за вами, — усмехнулся он. — И ещё интересно было узнать, насколько хватит терпения и выдержки Драко.

Решив, что если я продолжу разговор на эту тему, то настроение Люциуса может и испортиться, я снова прижалась щекой к его груди.

Я долго молчала, а потом начала говорить то, что обязана была сказать:

— Я знаю, что моя благодарность тебе не нужна, но всё же... я хочу, чтобы ты знал, что ты сделал для меня. Я не думала, что ты согласишься на предложение Кингсли. И когда он написал, что ты согласен... С моей души как будто камень свалился. После того, как Мелисса словно пришла в себя, встретив сегодня Драко, я всё думаю, что, видимо, в нашей жизни действительно всё предрешено. Я к тому, — пояснила я, — что не является ли закономерностью, что они не встречались столько времени? Потому что иначе встреча с Драко не стала бы для неё таким сильным потрясением. А сейчас я думаю, что я должна тебя благодарить не только за то, что ты согласился приютить Мелиссу, но и за то, что тогда ты не захотел, чтобы они виделись. И за то, — я подняла голову и посмотрела на мужа, — что, узнав об их переписке, не стал ей препятствовать. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за это.

В глазах Люциуса вспыхнул и тут же погас огонёк, и он сказал:

— Думаю, сможешь. Сегодня ночью, — пояснил он, когда я кинула на него вопросительный взгляд.

Его рука скользнула по моей спине.

— Будет больно, — сказал Люциус, глядя мне в глаза и явно наслаждаясь моим замешательством, когда я поняла, что он имел в виду. — Но ты же не можешь забыть, насколько сильнее ощущается удовольствие, когда боль заканчивается, не так ли? — тихо выдохнул он мне на ухо, и от его слов по моему телу прошла дрожь. Он знал, о чём говорил.

Пожалуй, здесь я должна кое-что объяснить. Когда я сказала, что Люциус не был груб со мной, я не солгала. Откровенной грубости не было. Если помните, я предполагала, что у моего мужа были определённые предпочтения в постели. Однако узнала я о них немного позже и постепенно. Ему нравилось во время близости причинять боль женщине. Но делал он это очень искусно. Я бы даже сказала, виртуозно. Сейчас, с высоты прожитых лет, я уверенно говорю, что, приучая меня к боли и наслаждению, сменяющих друг друга, он превращал меня не только в игрушку для своих постельных утех, но и добивался того, чтобы эта игрушка стала совершенством. Но это сейчас. А тогда я была слишком неопытна, и все новшества в постели воспринимала как должное. Нет ничего запретного, если это доставляет удовольствие обоим, — помните? Он получал удовольствие, причиняя мне боль, я — когда боль заканчивалась и он ласкал меня. И он был прав, наслаждение, следовавшее за болью, было во много раз сильнее, чем обычно.

В ту ночь, впервые после рождения детей, я не просто исполняла супружеский долг. Я хотела быть с ним. И, когда я уже засыпала, обнимая мужа, в голову пришла нелепая мысль, что, возможно, не только мне не хватало наших прежних отношений. Возможно, и Люциусу было важно знать, чувствовать, что я принимаю его с радостью.

Утром, не открывая глаз, я прижалась к нему сильнее и впервые за долгое время вдохнула его запах, вызывая дорогие мне воспоминания.

— Я хочу, чтобы наш брак был обнародован, — сказал Люциус, поняв, что я проснулась.

От неожиданности я села в постели и удивлённо посмотрела на него. Но он ничего не добавил и только смотрел на меня, ожидая ответа. Закусив губу, я пыталась найти аргумент, который позволил бы мне отказать. Однако ничего, кроме «Я боюсь», в голову не приходило, — а это был не аргумент. Поэтому я просто кивнула.

Мы опоздали всего лишь на день...

Завтрак уже близился к концу, когда в гостиную влетела сова. Люциус не любил, когда трапезы прерывались прибытием почты, но для этой совы он всегда делал исключение. Как я предполагала, она принадлежала какому-то особо ценному его информатору.

В этот раз сова принесла свёрнутую в рулон газету. Название, которое я мельком успела увидеть, ни о чём мне не сказало. Впрочем, я не особо интересовалась делами мужа. Если было бы что-то, касающееся меня или нас обоих, Люциус обязательно сообщил бы мне — это я знала. Поэтому я продолжала завтракать, когда Люциус швырнул мне газету, открытую на нужной странице. Я вопросительно посмотрела на мужа и, увидев его посветлевшие от ярости глаза, сразу поняла, что случилось что-то серьёзное. Взяв газету, я прочла огромную статью о нас с Люциусом, о том, что мы несколько лет назад заключили магический брак. Гнев, страх и чувство вины сжали моё сердце.

— Но как? — воскликнула я. — Откуда они узнали?

— Что там? — спросил Драко. Я передала ему газету, и они с Асторией быстро пробежали её глазами.

— Миона, — Мелисса встала со стула и прижалась ко мне. — А почему здесь написано, что вы скрываете, что вы женаты?

— Потому что, юная леди, — глядя на меня, ответил ей Люциус, — ваша сестра упорно не желала, чтобы кто-то об этом узнал. И теперь, вместо того, чтобы преподнести обществу эту новость так, как хотели бы мы, нам нужно будет опровергать самые разнообразные слухи, коих будет несметное множество.

Сказано это было ровным тоном, но и мне, и Драко с Асторией было ясно, что Люциус не просто раздражён — он взбешён. Даже Мелисса от его тона поёжилась и прильнула ко мне.

— Папа! — увидев это, Драко попытался разрядить обстановку, но Люциус так посмотрел на него, что тот не посмел продолжать.

Почувствовав, что сестра испугана, я спросила её, закончила ли она завтракать.

— Тогда беги к малышам, а чуть попозже я подойду, — я поцеловала её, а затем подтолкнула к выходу.

Конечно, нехорошо было, что Люциус так напугал малышку, но я не стала выказывать своё недовольство мужу. В конце концов, он был прав: это я не хотела, чтобы о нашем браке стало известно. Несмотря на всю свою смелость, проявлявшуюся в самых неожиданных и сложных ситуациях, преодолеть страх перед тем, как эту новость воспримут в обществе, я не могла. И что самое интересное — не находила разумного объяснения этой боязни.

Драко, видимо, считал, что бросает семью в тяжёлом положении. Потому что прежде чем выйти из столовой он положил мне руку на плечо, подбадривая, а я автоматически сжала его пальцы, благодаря за поддержку. Но его ждала работа. Каким-то образом уже не первый год он умудрялся выдерживать немыслимую нагрузку, совмещая обязанности профессора зельеварения и декана Слизерина с обязанностями в семье, причём недостатка в его внимании не испытывали ни жена, ни сын, ни брат с сестрой. Извинившись, Драко вышел в гостиную, и через несколько секунд оттуда послышалось шипение камина и его язвительный голос: «Двое из золотого трио! Кто бы сомневался, что вы не появитесь!» Благожелательное отношение Драко к моим друзьям никак не отразилось на его манере общения с ними. Услышав, что он разговаривает с Гарри и Роном, я вскочила из-за стола и бросилась к выходу из столовой — и столкнулась с ними в дверях. Видимо, Малфой указал им, где я находилась.

После приветствия присутствующих и вопросов о том, как я себя чувствую, друзья спросили: как мы с Люциусом решили вести себя в сложившихся обстоятельствах?

— Никак, — ответил им Люциус. — Никаких интервью до тех пор, пока я не выясню, откуда эта газетёнка узнала о нашем браке.

Прекрасно понимая, что если репортёры не смогут получить сведения от кого-то из Малфоев, они атакуют моих друзей, Люциус спросил, можем ли мы рассчитывать на поддержку Поттеров и Уизли? Конечно, об этом не нужно было даже спрашивать. В Малфой-мэноре Люциус, я и Астория могли находиться как угодно долго, не испытывая при этом особых неудобств. Драко перемещался между Хогвартсом и имением по каминной сети, поэтому от назойливого внимания журналистов он тоже был защищён. Увы, Гарри, Рону и их семьям такое было недоступно. Впрочем, даже если бы Малфои согласились дать интервью, это не помешало бы репортёрам осаждать моих друзей в надежде выяснить новые подробности. Поэтому, как объяснил Гарри, они и прибыли только затем, чтобы узнать, в каком состоянии я нахожусь и как им вести себя, чтобы это не навредило нам с Люциусом позже.

Проводив друзей, я вернулась в столовую, где муж недвусмысленно дал мне понять, чтобы я занималась детьми. Его слова и тон, которым они были сказаны, вызвали у меня гнев. Но, не дав мне возможности выказать недовольство, Люциус спросил Асторию, сможет ли она найти репортёра, который напишет статью так, как нужно Малфоям, но которого нельзя будет заподозрить в связи с нашей семьёй. Немного подумав, Астория ответила утвердительно. Заставив себя успокоиться, я вместе с ней поднялась к детям. Разумеется, я была раздражена поведением мужа, но, немного подумав, решила, что так даже лучше. У Люциуса наверняка намного больше возможностей узнать, откуда газета узнала о нашем браке, не привлекая к себе лишнего внимания, чем у меня. Скрывать от меня он ничего не стал бы — в этом я была уверена. А если мне что-то не понравилось бы в его планах — я всегда могла отказаться. Успокоив себя таким образом, я занялась детьми и сестрой.

Сведения о том, откуда о нашем браке стало известно, появились уже вечером. Я уложила детей и собралась с сестрой идти в её комнату.

— Каким образом о нашем браке узнал твой бывший ухажёр? — спросил внезапно появившийся Люциус, заставив нас с Мелиссой вздрогнуть от неожиданности.

— Рон? — удивилась я. Сначала я и не вспомнила, что у меня были другие ухажёры. Поэтому его вопрос показался мне абсурдным: ведь Рон с самого начала знал о нашем браке. Но уже через пару секунд я вспомнила про другого человека. — Виктор? Я не знаю. Я с ним не виделась уже несколько лет.

— Неожиданный вопрос всегда позволяет выяснить больше, чем нужно. Особенно у женщины, — едко прокомментировал мои слова Люциус. — Я уже смирился с тем, что твоё прошлое будет отражаться на нашем настоящем. Но я надеялся, что в этом прошлом у тебя всего два имени. Как оказалось, я ошибался. Есть ещё какие-то сюрпризы, о которых мне следовало бы знать? А то эти постоянно всплывающие обстоятельства начинают меня раздражать. — От его слов так и веяло презрением, которое он даже не пытался скрыть.

Разговор начал приобретать неприятный оборот, поэтому я отправила сестру в её спальню, а сама прошла в наши с мужем комнаты.

— О ком тогда ты говорил? — спросила я, закрыв дверь.

— Кормак МакЛагген, — бросил Люциус, резко повернувшись и внимательно глядя на меня.

Я не смогла сдержаться и рассмеялась.

— Он был моим ухажёром от силы три часа. Но если этого времени достаточно, чтобы считать его таковым... — Не закончив фразы, я сказала уже серьёзным тоном: — Я не знаю, каким образом он мог узнать о нашем браке. Хотя...

Я задумалась. То, что произошло три года назад, всё ещё вызывало неприятное чувство, поэтому я старалась лишний раз не вспоминать об этом. Люциус терпеливо ждал.

— Когда он напал на меня тогда, в Хогвартсе, — при этих словах глаза Люциуса блеснули, и у меня мелькнула мысль, что в том, что произошло тогда, он до сих пор считает виноватой меня, — перед самым твоим появлением он схватил меня за запястья, а потом резко отдёрнул руки, как будто обжёгся. Я ещё тогда подумала, что, возможно, это подействовали браслеты. Ничем другим я не могу объяснить то, что он узнал о нас.

Если магия браслетов предупредила Люциуса о том, что я в опасности, почему бы эта же магия не сделала что-то, чтобы защитить меня? По-видимому, муж подумал о том же, о чём и я, потому что согласно кивнул.

Днём я занималась детьми и сестрой, поэтому размышлять о том, что же будет сейчас, когда о нашем браке стало известно, мне было просто некогда. Однако вечером закрыться от невесёлых мыслей я не могла. Лёжа в постели, я ждала, когда Люциус выйдет из ванной, а сама думала о том, что же будет дальше. И знаете, больше всего я боялась уже не общественного мнения, а того, что произошедшее отразится на наших отношениях с мужем. Мне казалось, что предыдущая ночь мне привиделась, и между мной и Люциусом ничего не изменилось. Я поймала себя на мысли, что даже лежу так, как раньше — свернувшись на краю кровати и глядя на дверь детской. Я действительно ждала подтверждения, что всё осталось по-прежнему, и таким образом пыталась хоть как-то защититься от боли.

Услышав, что Люциус лёг в кровать, я спросила:

— Что ты собираешься делать дальше?

И затаила дыхание в ожидании его слов.

— Ничего, — ответил он.

Ответ был настолько неожиданным для меня, что я в одну секунду повернулась в кровати и, сев, поглядела на него с удивлением.

— Пока ничего, — пояснил Люциус, и в его глазах мелькнул какой-то огонёк, значения которого я не поняла. Но этот огонёк придал мне уверенности. — Подождём, пока в обществе появится как можно больше слухов, а потом опровергнем их все разом. Надеюсь, твоим друзьям хватит выдержки.

Пододвинувшись, я положила голову ему на плечо и обняла его за талию.

— Прости меня, — тихо сказала я. — Я не хотела, чтобы всё так вышло.

— Может быть, всё-таки объяснишь, почему ты так упорно не хотела объявления о нашем браке? — спросил он.

Я молчала, и Люциус резко повернулся, чтобы посмотреть на меня.

— Почему? — настойчиво спросил он.

Я закусила губу, а потом выпалила:

— Я боялась.

— Чего? — насмешливо спросил Люциус.

Я махнула рукой, сама не зная, что хотела этим сказать.

— Всего этого. Понимаешь, — я теснее прижалась к нему. Почему-то мне казалось, что таким образом меня наполняет уверенность, которую он как будто излучал. — Я семь лет наблюдала, как в обществе обсуждают Гарри. Кто-то доброжелательно, кто-то нет. Я не сомневалась ни минуты, как мне дейстовать, если могла помочь моим друзьям защититься от этого. Но я знала, всегда знала, что если я окажусь на месте Гарри, я не выдержу такого напряжения. А о нашем браке точно ничего хорошего не напишут.

Всё ещё усмехаясь, Люциус лёг обратно и погасил свет.

— И где же хвалёная гриффиндорская смелость? — спросил он, но когда я собралась ему ответить, он прервал меня: — Можешь не отвечать, это был риторический вопрос.

* * *

Вопреки опасениям Люциуса, выдержки Гарри и Рону было не занимать. Сделав всё, чтобы их семьи оказались недосягаемыми для журналистов, они попали под самый шквал атаки репортёров. Судя по тому, что я читала в газетах и как выглядели друзья при встречах со мной, они даже получали удовольствие от происходящего. Особенно Гарри. Он как будто расплачивался с газетами за те потоки лжи и грязи, которые они выливали на него, когда он был ещё ребёнком и не мог ни доказать свою правоту, ни избежать назойливого внимания. Сейчас же он с улыбкой отвечал, что лучше всего на вопросы журналистов ответить могут мистер Малфой и мисс Грейнджер, и советовал обратиться к нам. Если же его спрашивали, почему, по его мнению, мы столько времени скрывали свой брак, Гарри с удовольствием говорил, что, скорее всего, именно потому, что не хотели, чтобы наша частная жизнь стала достоянием общественности. «Вы же не будете отрицать, что заключение брака касается только супругов и никого более?» — неизменно спрашивал он. Того же поведения придерживался и Рон.

Чем больше времени проходило, тем всё более невероятными слухами полнились статьи в газетах. Первые предположения о том, что с помощью женитьбы на героине войны бывший пожиратель обезопасил себя от нового расследования его прежних дел, сменились слухами, что это героиня войны, став членом чистокровной семьи, таким способом намеревалась закрепить своё положение в волшебном обществе.

С каждым новым домыслом мне становилось всё хуже. Внешне я старалась сохранять спокойствие, но удавалось мне это плохо.

Наконец, через несколько недель после выхода первой статьи, Астория сообщила очередную забавную выдумку общества: я соблазнилась богатствами Малфоев.

— Перестань, — сказал мне Драко, увидев, что эта новость подействовала на меня сильнее, чем любая из предыдущих. — Ты же знаешь, что это нелепость. И любой, кто тебя знает, в это не поверит. Грейнджер! — позвал он, пытаясь обратить моё внимание на себя.

— Она Малфой, — неожиданно сказала Мелисса.

Все, кроме Люциуса, удивлённо посмотрели на неё.

— О чём ты, принцесса? — спросил её Драко.

— Миона — Малфой, — терпеливо ответила Мелисса. — Так написано на том гобелене, о котором ты мне рассказывал. Помнишь? Я нашла его, когда гуляла по дому. Там движущаяся фотография Мионы и написано «Гермиона Джин Грейнджер Малфой». — Она смутилась и замолчала, увидев, что мы с Драко и Асторией в изумлении смотрим на неё.

Удивляться было чему. Гобелен с семейным деревом Малфоев немного отличался от гобелена с семейным деревом Блэков, который я видела в доме на площади Гриммо. Во-первых, на нём действительно были вытканы не только имена членов семьи, но и их портреты. Колдографиями их нельзя было назвать, скорее, это были именно волшебные портреты. Причём портрет, как объяснил мне Драко, появлялся при рождении ребёнка в семье и менялся по мере того, как ребёнок рос и менялась его внешность, до его бракосочетания. «Портрет отца изменился, когда он женился на тебе», — заметил Драко, когда показывал мне двойные нити, соединяющие мой портрет и портрет Люциуса. Во-вторых, на семейном древе Малфоев не отражалось девичьих фамилий женщин, вошедших в семью. Подпись под портретом Астории сразу же гласила: «Астория Малфой». В-третьих, — и это было самое удивительное, — под моим портретом была другая подпись — «Гермиона Джин Грейнджер». Мы знали это наверняка, поскольку после того, как мы с Драко подружились, он показал мне мой портрет и отметил эту странность. Такой же подпись была и когда родились двойняшки, и когда родился Скорпиус. Не то чтобы меня очень это интересовало, но подойти к гобелену с родословной после рождения детей нужно было хотя бы из вежливости. Собственно говоря, кроме этих двух случаев, я к нему и не подходила.

Мы все посмотрели на Люциуса. Он был, как всегда невозмутим, и было ясно, что для него это известие новостью не оказалось.

— Как давно? — решилась я задать вопрос, наверняка волновавший всех присутствующих. Спроси об этом Драко или Астория, Люциус не преминул бы презрительно заметить, что они пренебрегают одной из традиций этого дома и рода.

— Недавно, — коротко ответил Люциус, давая понять, что дальше разговаривать на эту тему не желает, и продолжил, обращаясь уже к Мелиссе: — А вам, юная леди, я не советовал бы гулять по дому. Во всяком случае, в одиночестве, — добавил он. И непонятно было, то ли это была завуалированная угроза, то ли предупреждение об опасности.

Вечером Люциус заговорил наконец о том, что он собирался делать дальше.

— Думаю, пришло время появиться, наконец, в обществе, миссис Малфой, — сказал он, язвительно выделив последние слова.

— Что ты предлагаешь? — спросила я, постаравшись скрыть, что мне этого совсем не хочется.

— Через несколько недель в министерстве состоится приём по случаю прибытия делегации из Франции. По-моему, возможность более чем подходящая.

— Что требуется от меня? — смирившись, спросила я.

— Для начала — сменить гардероб, — насмешливо ответил он.

— Чем тебя не устраивает моя одежда? — возмутилась я.

— Всем, — коротко бросил Люциус, и его тон ясно давал понять, что пререкаться бессмысленно. — Она не соответствует твоему положению.

— Раньше она тебя устраивала, — всё-таки попыталась я настоять на своём.

— Раньше, — парировал он, — тебя называли «мисс Грейнджер», а не «миссис Малфой».

— И ты хочешь, чтобы я завтра отправилась к мадам Малкин? — съязвила я. — Или пригласить мадам Малкин сюда?

— Одежда мадам Малкин хороша лишь для повседневной работы. Завтра сюда прибудет парижский портной. И ты, и Астория закажете себе новый гардероб. Астория — как посчитает нужным, а ты — полностью обновишь свой, — подчеркнул он.

— Я не собираюсь убирать из гардеробной маггловскую одежду, — вскинула я подбородок, поняв, к чему он клонит. — Мы с Мелиссой будем ещё не раз бывать в мире магглов.

— Как тебе будет угодно, — не стал возражать Люциус. И тут же добавил: — И ради всего святого, доверься вкусу Астории в выборе одежды.

Я даже задохнулась от возмущения. Столь недвусмысленно дать понять, что я не разбираюсь в одежде! Однако, быстро взяв себя в руки, я постаралась вложить в свой вопрос как можно больше сарказма:

— Что ещё? Попросить Асторию научить меня правилам этикета? Считаешь, я не знаю, как нужно вести себя в обществе? Ты не забыл, что я ещё до нашего брака бывала на официальных приёмах, причём не раз?

— О том, как тебе нужно будет вести себя в обществе, мы поговорим попозже, ближе ко времени приёма, — ответил Люциус, проигнорировав мои последние слова. — Но что касается правил этикета — хорошая мысль. Пожалуй, я сам попрошу Асторию обучить тебя им.

Асторию я любила и уважала. Временами жена Драко напоминала мне его мать — такая же высокомерная и неприступная. Но, видя её в кругу семьи, я понимала, что это — всего лишь маска, свойственная, похоже, всем слизеринцам. Ко мне Астория относилась очень доброжелательно и тактично.

Портной должен был прибыть во второй половине дня, и с утра мы с Асторией и детьми решили прогуляться по парку. Однако чувство обиды после разговора с мужем всё ещё не прошло, поэтому беседу с Асторией я почти не поддерживала, ограничиваясь лишь короткими фразами.

— Гермиона, я чем-то тебя обидела? — наконец спросила меня Астория.

— Прости? — словно очнулась я. — Нет, дело не в тебе.

— Тогда в мистере Малфое? — высказала она своё предположение.

— Он не велел тебе помочь выбрать мне одежду сегодня? — всё-таки не сумев сдержать гневные нотки, спросила я.

— Ну, он предложил, чтобы мы выбрали одежду вместе. Ведь тебе наверняка захочется посоветоваться с кем-то. — Помолчав, она добавила: — Но тебе, я так понимаю, он сказал это в другом тоне.

Я горько усмехнулась:

— Не в другом тоне. Мне прямо было сказано, что я ничего не понимаю в одежде и вкуса у меня нет.

Астория рассмеялась:

— Уверена, он сказал это, чтобы только задеть тебя. У тебя очень хороший вкус, и мистер Малфой не может этого не видеть. Думаю, он просто хотел сказать, что как его жене тебе не помешает немного роскоши.

— Всегда старалась, чтобы моя одежда была стильной, но не вычурной, — фыркнула я.

— Это не вычурность, — улыбнулась Астория. — Ты сама всё поймёшь.

Понять я поняла сразу. Назвать парижского портного портным было не совсем правильно. Этот волшебник был настоящим художником, создающим наряды в единственном экземпляре. И, разумеется, каждое его творение стоило кругленькую сумму.

— Мне кажется, мистер Малфой будет не очень доволен тем, что ты купила так мало одежды, — с сомнением сказала Астория, когда я определилась с выбором.

— Уверена, я смогу убедить его, что этого пока достаточно, — ответила я. Я выбрала пять вечерних платьев и ещё пять мантий на каждый день. Вот эти-то пять мантий и вызвали у нас спор с Асторией. Как сказал сам Люциус, для повседневной работы была хороша и одежда от мадам Малкин, поэтому от неё я отказываться не собиралась.

— На крайний случай, я оденусь в "Твилфитт и Таттинг", если уж Люциус считает, что одежда из магазина мадам Малкин недостаточно дорога для его жены, — раздражённо сказала я.

Однако Астория настаивала, чтобы я приобрела не только вечерние платья, и в конце концов я сдалась. Впрочем, и фасон, и цвет выбранных мною вечерних нарядов Астория одобрила сразу же, и это растворило неприятный осадок, оставшийся у меня на душе после разговора с мужем. Спор возник именно из-за одежды для повседневного ношения: большинство моих друзей и знакомых не могли позволить себе одежду даже из магазина "Твилфитт и Таттинг", находящегося в Косом переулке, что же говорить тогда об эксклюзивной одежде. С ужасом я представляла, как я буду выделяться среди тех, с кем я обычно общалась, и как усилит неприязнь ко мне эта явная демонстрация богатства моего мужа. Астории я, конечно же, не стала всего этого объяснять, но решила не покупать слишком много: пять мантий, не больше, и только на тот случай, когда у меня не будет возможности отказаться надеть их.

Как и предполагала Астория, Люциус был недоволен.

— Почему так мало? — услышала я его голос, когда вечером он зашёл в нашу гардеробную.

Я подошла и встала в дверях.

— На первое время мне хватит, — нарочито спокойным голосом ответила я. — Ты же знаешь, что я не люблю светские мероприятия, поэтому посещать их чаще, чем я делала это до того, как стало известно о нашем браке, я всё равно не буду. И кто знает, сколько времени пройдёт, прежде чем мне представится возможность надеть последний наряд. Думаю, ты не очень хочешь, чтобы твоя жена выходила в свет в одежде, которая уже вышла из моды. А к следующему разу мсье Легаль пообещал придумать платья специально для меня.

С полминуты Люциус смотрел на меня испытующим взглядом. Наконец, уголок его губ дрогнул, и, усмехнувшись, он спросил:

— Какое из них ты выбрала для приёма в министерстве?

— Синее, — кивком указав на платье, ответила я.

— Хорошо, — одобрил он мой выбор.

Я быстро отвернулась, чтобы скрыть довольную улыбку: если уж мне придётся одеваться так, чтобы соответствовать положению Люциуса, то пусть это будет хотя бы на моих условиях.

Вопреки моему предположению, что Люциус сказал насчёт этикета только затем, чтобы уязвить моё самолюбие, он действительно велел невестке обучить меня. Но уже на первом нашем занятии Астория сказала:

— Тебе не нужно учить правила. Ты их знаешь. Тебе нужно больше уверенности в себе.

«Где бы только взять её, эту уверенность?» — размышляла я над её словами. Увы, чем больше пытались поддержать меня друзья, тем большая паника овладевала мной. А от мужа ждать поддержки даже не стоило.

Через несколько дней после того, как Люциус увидел моё платье для нашего первого совместного выхода в свет, он передал мне украшения. Они подходили к одежде идеально — это отметила даже я. Только... Только я терпеть не могла, когда Люциус дарил мне драгоценности. То, первое ожерелье, которое он подарил мне по случаю рождения детей, я убрала на полку в дальний угол гардероба и никогда не надевала. После этого Люциус дарил мне драгоценности довольно часто. Я благодарила, вежливо смотрела на них — и отправляла на полку к первому его подарку.

— Я знаю, это вызывает неприятные воспоминания, — тихо сказала мне Астория, которая, как всегда, понимала очень многое, хотя почти никогда не показывала этого, — но на этот раз тебе придётся их надеть. Так нужно.

Понимая, что она права, я только вздохнула.

* * *

День приёма приближался, и я всё больше нервничала. Накануне у нас с мужем зашёл разговор о том, как нам следует вести себя на приёме.

— Ничего сложного здесь нет. Ты просто должна показать, что влюблена в меня, — невозмутимо сказал Люциус.

— Ну, если ты сможешь изобразить, что влюблён в меня, — язвительно ответила я, — возможно, и я смогу.

— Если бы это помогло, я изобразил бы. Но это не поможет, — отрезал Люциус.

— Почему?

— Потому что никто не поверит, что Малфой может влюбиться в грязнокровку.

Оскорбление неприятно резануло слух — давно меня так не называли.

— Так же как и в то, что грязнокровка смогла полюбить пожирателя, — едко отозвалась я.

— Зря ты так думаешь. Женщины слабы, и в определённый момент их чувства перестают подчиняться разуму. Ты — не исключение. И я больше не намерен обсуждать это, — сказал он, увидев, что я собралась ему возразить. — Если ты забыла, то напомню: именно по твоей вине мы не сообщили о нашем браке раньше. Поэтому самое меньшее, что ты можешь сделать — это следовать тому плану, который разработал я.

Увидев на следующий день костюм мужа, я поняла, почему Астория сказала, что мне нужно надеть драгоценности. Не только для того, чтобы подчеркнуть мой новый статус. Одежда Люциуса гармонировала с моим платьем, давая представление о том, что мы с ним — пара. И сделано это было не столько при помощи ткани (хотя его костюм и мантия и были того же насыщенного синего цвета, что и моё платье), сколько при помощи именно драгоценностей, украшавших его одежду: жемчужины, которыми она была расшита, по оттенку и размеру в точности повторяли те, из которых были сделаны мои колье и серьги. Однако размышления о том, как ему это удалось, не смогли избавить меня от мыслей о той роли, которую мне предстояло сыграть.

— В чём дело? — спросил Люциус, заметив, в каком состоянии я находилась.

— Я не сумею изобразить, что влюблена в тебя, — слова вырвались у меня раньше, чем я успела остановить их.

— Не думаю, что тебе придётся изображать любовь ко мне, дорогая, — холодно ответил Люциус. — Лонки! — позвал он и велел появившейся эльфийке: — Приведи госпожу в порядок. Через пять минут жду тебя в гостиной, — сказал он мне, уже закрывая за собой дверь.

Чтобы исполнить приказание хозяина, Лонки хватило нескольких секунд, и я уже собралась было спускаться вниз, как услышала её голос:

— Госпожа умная и смелая! Госпожа сможет сделать так, как будет лучше для её семьи!

Слова маленькой домовихи неожиданно пробудили в моей душе ту уверенность, которой мне не хватало. Самые смелые поступки я совершала тогда, когда действовала во имя кого-то или чего-то, а не ради себя. И в этот раз мне нужно было действовать не ради себя — ради семьи. Пусть я и мечтала не о такой семье — но другой у меня не будет никогда. Обернувшись, я улыбнулась эльфийке и с признательностью сказала:

— Спасибо!

В гостиную я спустилась, чувствуя себя намного лучше.

— Превосходно выглядишь, Грейнджер, — поприветствовал меня Драко. Астория в знак согласия улыбнулась и кивнула.

— Драко и Астория отправятся сейчас, мы с тобой — через пять минут, почти к самому началу официальной части, — прервал наш обмен любезностями Люциус.

— Я думала, ты захочешь пойти раньше, чтобы как можно дольше позировать журналистам, — сказала я, когда Драко с женой исчезли в пламени камина.

— Так нужно, — ответил Люциус. — И разве не ты хотела быть как можно меньше времени на публике? — спросил он.

Я не ответила.

Наше появление в Министерстве магии, как и ожидалось, не прошло незамеченным. Однако официальная часть приёма вот-вот должна была начаться, и это не позволило журналистам атаковать нас немедленно.

Всё оказалось не таким страшным, как мне представлялось. Минут, оставшихся до начала приёма, нам хватило, чтобы поприветствовать всего лишь нескольких знакомых. Поначалу выступали официальные лица, и им, разумеется, никто мешать не посмел бы. Когда торжественная часть закончилась, и присутствующие смогли общаться друг с другом в менее формальной обстановке, первое, что я сделала — нашла Гарри и Рона. В их обществе я почувствовала себя совершенно уверенной. Однако у них были свои обязанности, и друзьям нужно было переговорить с несколькими приглашёнными. Договорившись встретиться чуть попозже, мы разошлись.

Как только я осталась одна, ко мне один за другим устремились знакомые, большинство из которых я не видела, наверное, с окончания школы или академии. Некоторых я действительно была рада встретить, с большинством же знакомство было весьма поверхностным. К счастью, Люциус не оставлял меня надолго, и очередной собеседник не успевал мне надоесть. Единственное, что мне не нравилось в поведении мужа — это тон, с которым он прерывал беседу: снисходительный, словно я была не взрослым человеком, а несмышлёным ребёнком.

Спустя какое-то время Гарри, Рон, Джинни и Лаванда всё-таки смогли составить мне компанию.

— А мы всё гадали, какой же спектакль разыграет твой муженёк, — сказала Джинни, как только мы оказались немного в стороне от толпы. — Но роль ревнивца — немного неожиданно.

— О чём ты? — не поняла я.

— Да ты что, не видишь, что ли? — воскликнула Джинни. — Как только ты оказываешься в компании мужчины, он мгновенно появляется рядом с тобой. Рон даже сравнил его с драконом, охраняющим своё сокровище.

Я невесело рассмеялась.

— Скажете тоже. — Мне очень хотелось сказать, что, скорее, он пытается отыграться за все те годы, когда не мог диктовать мне свою волю. Но подобное замечание наверняка спровацировало бы разговор Гарри и Рона с моим мужем, и это осложнило бы и без того непростые наши отношения с Люциусом. Поэтому я промолчала.

Однако когда Люциус тем же снисходительным тоном прервал мой разговор с очередным собеседником, я не преминула выказать своё недовольство мужу. Придав своему лицу доброжелательное выражение, чтобы со стороны казалось, что мы мило беседуем, я спросила:

— И долго ты ещё будешь унижать меня перед присутствующими?

— Я всего лишь играю ту роль, которую ожидают от меня окружающие, — ответил он, беря мою руку и поднося её к своим губам. — Чего нельзя сказать о тебе. Тебе твоя роль не удаётся совсем.

Не сдержавшись, я скривилась:

— Долго мы ещё должны здесь находиться?

— Как только мероприятие покинет министр, мы тут же уйдём. Надеюсь, это произойдёт до того, как мадам Нуар окончательно разденет меня своим пристальным взглядом.

На секунду я замерла от неожиданности, а потом откинула голову и весело рассмеялась.

— Стоило выдержать напряжение сегодняшнего вечера, чтобы услышать, как ты шутишь!

— Не обольщайся, милая. Это только для того, чтобы ты немного расслабилась. Видишь, ты уже ведёшь себя так, как и должна.

Однако его последние слова уже не могли испортить мне настроение.

Вскоре министр покинул приём. Предвидя это, Люциус постарался оказаться недалеко от выхода, чтобы нам не пришлось продвигаться через весь зал. Как только это стало возможным, репортёры кинулись к нам, задавая вопросы: правда ли то, что мы женаты, как давно и почему скрывали свой брак? Дождавшись, когда шум немного смолкнет, Люциус коротко ответил на главные вопросы: да, мы поженились четыре года назад. Не рассказывали потому, что не хотели привлекать к этому событию лишнее внимание, ведь наш брак — это наше личное дело.

— Вы решительно не хотите давать интервью, мистер Малфой? — спросил один из репортёров.

— Отчего же? — ответил Люциус. — Мы с женой с удовольствием дадим интервью, чтобы развеять все домыслы, которые возникли в магическом обществе. Только сейчас мы хотим понять, кто и каким образом узнал о нашем браке, который мы старались не афишировать. Как только нам это станет известно, мы дадим интервью любому изданию. А сейчас, господа, прошу нас простить, сегодняшний вечер утомил мою жену.

— Последний вопрос, мистер Малфой, — окликнул его другой журналист, и Люциус обернулся. — В вашем втором браке есть ребёнок?

Быстро сжав руку мужа, уже собравшегося было ответить, я его опередила:

— Двое. У нас двое замечательных детей, — с улыбкой ответила я, на мгновение прижавшись щекой к плечу Люциуса.

* * *

— Я не хотел говорить про детей, — заметил Люциус, когда мы, вернувшись в Малфой-мэнор, поднялись в спальню.

— Об этом мы с тобой не разговаривали. Просто я подумала, что женщина с удовольствием будет говорить о своих детях от любимого мужчины. Ты не можешь не согласиться с этим, — ответила я, снимая с себя мантию и кидая её на кровать. — Уф-ф, наконец-то этот вечер закончился. Не представляешь, как я хочу спать, — пожаловалась я, собираясь снять с себя колье.

— Боюсь, сегодня слишком быстро заснуть у тебя не получится, — негромко сказал Люциус, оказываясь у меня за спиной и легко отводя мои руки от застёжки. В следующее мгновенье одним движением он разорвал платье на спине так, что оно упало к моим ногам.

— Что ты делаешь? — воскликнула я, поворачиваясь к нему.

— У меня в некотором роде сегодня торжественный день. Ты впервые надела подаренные мной украшения. Я хочу это отпраздновать. По-своему, — ответил он, таким же образом освобождая меня от нижнего белья. Сев на кровать, Люциус потянул меня к себе, вынуждая меня встать перед ним. Он не глядел мне в лицо — его взгляд был устремлён лишь на колье на моей груди, а руки скользили по обнажённому телу, постепенно возбуждая меня. Но когда его ласки возымели действие, он внезапно убрал руки, чем вызвал у меня досаду, и холодно произнёс:

— Ты знаешь, что нужно делать.

* * *

Та же сова, с которой несколько недель назад мы получили газету со статьёй о нашем браке, на следующее утро перед самым завтраком принесла газеты со статьями, посвящёнными нашему вчерашнему появлению на приёме. Как я и предполагала, мой ответ о детях произвёл именно то впечатление, на которое я рассчитывала. Колдография, где я улыбалась, отвечая, и при этом наклоняла голову на плечо мужа, встречалась чаще остальных. На втором месте по популярности была колдография, где Люциус целовал мою руку, а я смеялась. Суть статей сводилась к тому, что брак между бывшим пожирателем смерти и героиней войны, вероятно, был заключён по доброй воле обеих сторон и, если судить по нашему поведению, был не так уж нам неприятен. Большинство газет призывали последовать нашему примеру и прекратить распри, основанные на идее превосходства чистокровных волшебников над магглорождёнными, которые, к сожалению, до сих пор имели место, несмотря на то, что с окончания войны прошло почти уже десять лет. Каким образом столь разным людям удалось найти что-то настолько общее, что мы посчитали нужным заключить нерасторжимый брак, оставалось загадкой. Однако репортёры выражали надежду, что в интервью, которое обещал дать Люциус, завеса над этой тайной приоткроется. Как и следовало ожидать, журналисты подхватили идею найти того, кто сообщил прессе о нашем браке, и самое главное, выяснить причину, по которой этот человек решил рассказать о нём, а также обстоятельства, при которых он об этом узнал.

— Чего ты добиваешься? — спросила я Люциуса, прочитав последнюю статью. — Если даже это на самом деле был МакЛагген, и сделал он это из мести, какой смысл сейчас напускать на него журналистов? Своей цели он всё равно достиг.

— Во-первых, это на самом деле был МакЛагген, — ледяным тоном ответил Люциус. — Во-вторых, этот глупец вздумал играть с противником, который ему не по зубам. Он просто получит то, что заслужил, не более.

— Хорошо, — повысив тон, сказала я. — Пусть его поступок рассердил тебя. Но репортёры не остановятся до тех пор, пока не найдут МакЛаггена и не вытрясут из него все подробности. Ты прекрасно об этом знаешь.

— Ты так сильно переживаешь за того, кто, по твоим словам, был твоим ухажёром от силы три часа? — вопросительно посмотрел на меня муж.

— Да плевать я хотела на МакЛаггена! — взорвалась я. — Гарри и Рон — вот о ком я действительно беспокоюсь. Если после того, как он напал на меня, они решили проучить его, Кормак не будет этого скрывать. Я не хочу, чтобы эта история отразилась на них.

— Успокойся, Грейнджер, — попытался утихомирить меня Драко. — МакЛагген — трус, он сейчас забьётся в какую-нибудь нору и носа оттуда не посмеет высунуть. Поттер и Уизли в безопасности, можешь не переживать за них. Ты лучше подумай, чем можно объяснить ваш внезапный брак, чтобы не вызвать подозрений. О рунах, как я понимаю, вы говорить не имеете права.

— Предполагаю, — резко ответила я, вставая из-за стола, — что на этот счёт подходящие объяснения есть у твоего отца. А если нет, то он очень скоро их найдёт. Прошу меня извинить, — бросив скомканную салфетку на стол, я вышла из столовой.

Добравшись до спальни, я упала на кровать. Напряжение последних недель дало о себе знать, а беспокойство о друзьях усугубило это состояние. Нет, МакЛаггена я не жалела. Он действительно был глупцом, как назвал его Люциус. Решив припомнить тот случай мне, он не учёл, что задеты будут интересы Малфоя, а Люциус не тот, кто потерпит подобного рода вмешательство в свои дела. После вчерашнего журналисты будут в прямом смысле охотиться на человека, который рассказал о нашем браке газете, правильно расценив обещание моего мужа дать интервью как награду тому, кто снабдит его этими сведениями. МакЛаггену можно было даже посочувствовать: в погоне за сенсацией репортёры рано или поздно до него доберутся и вытрясут из него всё, в этом не стоило сомневаться. Поэтому у него было два варианта: либо, как говорил Драко, спрятаться и не показывать носа, либо рассказать, каким образом он узнал о нашем браке.

Для любого нормального человека публично признаться в том, что он пытался изнасиловать женщину, означало стать изгоем. Люциус сделал ставку на то, что МакЛагген это понимает и, побоявшись осуждения общества, станет избегать журналистов. Но я знала Кормака лучше. А потому боялась, что его желание покрасоваться на первых полосах газет возобладает над здравым смыслом. Меня не страшило, что он может преподнести ту давнюю историю так, как будто это была моя инициатива — у меня было четыре свидетеля произошедшего. Однако если он начнёт говорить, обязательно расскажет и о том, что сделали ему мои друзья, и насколько бы правы не были Гарри и Рон с моральной точки зрения, на них это всё равно отразилось бы. Обессилив от размышлений, я не заметила, как заснула.

Инстинкты, развившиеся у меня во время блужданий по лесам в последний год войны, всё ещё срабатывали превосходно. Почувствовав опасность даже сквозь сон, я мгновенно соскочила с кровати и, выхватив палочку, направила её в ту сторону, откуда, как мне показалось, исходила угроза. Явно не ожидавший от меня такого проворства Люциус остановился и лишь через пару секунд насмешливо спросил:

— Ты забыла, что мы не можем использовать магию против друг друга?

— Не забыла, — пряча палочку, ответила я. — Это получилось инстинктивно.

— Я хотел с тобой поговорить, — сказал Люциус. Его тон не предвещал ничего хорошего.

— Давай поговорим, — устало ответила я. — Если ты считаешь это необходимым.

— Считаю. Ты сама должна понимать, что твоё поведение за завтраком было недопустимо.

— Почему? — пожала плечами я. — Я не сказала ничего, что прямо или же косвенно могло тебя оскорбить.

— Дело не в том, что ты сказала. Дело в том, как ты это сказала.

— Как? — всё так же устало спросила я.

— Запомни, дорогая: никогда не смей разговаривать со мной таким тоном, который может подорвать мой авторитет в глазах окружающих, особенно в глазах членов моей семьи. Это может быть для тебя опасно.

— И что ты мне сделаешь? — воскликнула я, и когда муж схватил меня за руку, негромко сказала: — Не смей. Если ты забыл, ты мне не хозяин.

— К моему величайшему сожалению, — прошипел Люциус, но руку отпустил. — Тем не менее, ты обязана вести себя так, чтобы у окружающих не было ни малейших сомнений, кто является главой семьи. Хотя бы внешне ты обязана показывать, что уважаешь меня.

— Показывать?! — сорвалась я на крик. — Да мне не нужно было показывать. Я испытывала к тебе уважение. Когда ты без единого возражения принял известие о необходимости брака между нами, я начала действительно тебя уважать. Ты можешь мне не верить, но никто лучше меня не понимает, что ты при этом чувствовал. Потому что я оказалась в том же положении. Вся моя дальнейшая жизнь оказалась связана с человеком, которого я никогда не выбрала бы по собственной воле. — Все чувства, долгие годы копившиеся в моей душе, наконец нашли выход, и я всё говорила и говорила, не замечая, что по моим щекам текут слёзы. — Я была лишена выбора — как и ты! Поэтому я понимала тебя как никто. Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что смерть Волдеморта не изменила твоих взглядов на место магглорождённых в волшебном мире. Я приняла это. Но я считала, что ты достаточно умён, чтобы понимать, что у меня свои взгляды на жизнь, и что я им останусь верна. Видит бог, я старалась, чтобы моё поведение на людях не оскорбляло тебя. Но, намекнув журналистам на МакЛаггена, ты создал вероятность того, что их расследование может доставить неприятности моим друзьям. И после этого ты хочешь, чтобы я не выражала своё недовольство?!

Люциус выслушал меня, не прерывая, а затем задал крайне неожиданный вопрос:

— Скажи, всё, что сегодня с тобой происходит, эти перепады настроения, не может быть следствием беременности? Это бы всё объяснило...

— Я не беременна, — крикнула я. — А даже если бы это было и так — неужели ты думаешь, что я хотела бы от тебя ещё хоть одного ребёнка?

— Мне незачем думать об этом, дорогая, — холодно ответил Люциус, даже не замешкавшись. — Потому что я сам не допустил бы, чтобы грязнокровка, будь она хоть трижды моей женой, родила больше детей, чем это необходимо по договору.

Неожиданно для меня самой его слова причинили мне боль, и чтобы не дать ему увидеть это, я выскочила в коридор, ведущий в детскую. Справедливости ради нужно было признать, что при детях Люциус никогда не унижал меня. А значит, продолжения неприятного разговора можно было не опасаться.

Весь день я провела с детьми, не выходя к обеду и ужину. Но вечером, когда пришло время ложиться спать, я всё же сказала:

— Я сожалею о том, что случилось сегодня утром. Обещаю, что в будущем буду вести себя более сдержанно. Но ни от одного слова, сказанного тебе сегодня, я не откажусь, — закончила я, с вызовом глядя на мужа.

— Это я понял, — холодно ответил Люциус, и мне стало ясно, что он обязательно найдёт способ рассчитаться со мной за сегодняшний день.

* * *

Вопреки моим опасениям, история с МакЛаггеном не получила огласки. Пару недель газеты исправно выдвигали самые невероятные версии, кто и каким образом узнал о нашем браке. Но на МакЛаггена не было даже намёка. Видимо, расчёт Люциуса оказался верен: испугавшись, что если его найдут журналисты, неминуемо всплывёт вся та история, Кормак поспешил скрыться. А интервью, данное нами тому репортёру, которого нашла Астория по просьбе Люциуса, окончательно погасило интерес общества и журналистов к этому событию. Весьма убедительно была преподнесена очевидная нелепость о том, что сложившиеся обстоятельства позволили нам с Люциусом присмотреться друг к другу и понять, что мы похожи больше, чем считали раньше. В общем, у непосвящённых в тайну нашего брака не осталось никаких сомнений: просто мы полюбили друг друга и решили связать свои жизни. А размещённые в газете колдографии, где мы счастливо улыбались, держа на руках детей, закрепили это мнение окончательно.

Небольшое пояснение от автора: события, описанные в первой части этой главы, происходят в то же время, что и события, описанные в предыдущих двух главах. Просто мне показалось, что лучше их не смешивать.

Приятного чтения!

~*~*~

Уже через несколько дней после того, как мы с Мелиссой прибыли в поместье, я отправилась в Хогвартс. К счастью, директор МакГонагалл была одной из тех, кому я имела право рассказать правду о сестре. А потому я прямо сказала, что, к моему сожалению, не смогу больше преподавать руны, как собиралась, поскольку теперь только на мне лежала ответственность за малышку.

— Но вы всегда можете рассчитывать на меня, если понадобиться временно заменить преподавателя древних рун, — закончила я.

— Удачи тебе, девочка, — обняв меня, пожелала Минерва. — И, безусловно, если тебе понадобится моя помощь, ты всегда можешь рассчитывать на меня.

За недели вынужденного заточения в поместье я постаралась, чтобы Мелисса привыкла к Малфой-мэнору и его обитателям. Имение привело малышку в неописуемый восторг. Сначала с ней всё время была я, однако, когда экзамены в Хогвартсе закончились и наступили каникулы, всё чаще компанию ей составлял Драко. А с ним Мелиссе было намного интересней, потому что он не только показывал поместье, но и рассказывал истории, связанные с ним, — вопреки моим опасениям, не те, которые мне в своё время рассказывал Люциус.

Большую часть времени Мелисса проводила в игровой комнате, вместе с двойняшками и маленьким Скорпиусом, или в парке вместе со мной и Асторией или Лонки. Играть с племянниками ей было интересно, но Скорпиус для неё почти сразу же оказался на первом месте. Ему она уделяла больше внимания, чем Оливии и Николасу, вместе взятым, и, что меня радовало, Драко с Асторией против этого не возражали.

— А почему ты назвал сына Скорпиусом? — спросила как-то Драко Мелисса, когда мы гуляли с детьми в саду.

— В семье моей мамы была традиция называть детей по названиям созвездий и звёзд. Как-то раз она обмолвилась, что хотела бы внуку дать имя по названию созвездия Скорпиона. Поэтому я и назвал сына Скорпиусом, — ответил Драко.

— Интере-е-есно, — протянула моя сестра и тут же потребовала, чтобы он рассказал ей, в честь каких звёзд и созвездий называли ещё детей в семье Нарциссы.

— Жаль, что тебе нельзя побывать в доме Поттера, — сказал Драко, закончив рассказ. — Там висит гобелен с родословной Блэков. Это семья моей матери, — пояснил он.

— Расскажи, — восхищённо попросила Мелисса, и Драко начал рассказывать, незаметно перейдя к гобелену с родословной Малфоев.

Иногда я думаю: сложилась бы наша с Люциусом жизнь так, как она сложилась, если бы Мелиссу не заинтересовало, почему Драко назвал сына Скорпиусом?

* * *

Когда все проблемы, связанные с раскрытием тайны нашего с Люциусом брака, были решены, и я, наконец, смогла бывать за пределами Малфой-мэнора, первое, что я сделала — отправилась в мир магглов и купила книги, по которым должна была учиться Мелисса. К счастью, моя младшая сестра так же стремилась к знаниям, как и я, и так же, как я, могла применить их в случае необходимости. Более того, если какая-то книга её увлекала, она могла читать её в каких угодно условиях, и ей не мешали при этом ни громко кричащие дети, занятые игрой, ни беседующие взрослые, если они находились рядом. Правда, если ей было что-то непонятно, она могла потребовать от меня немедленного объяснения, но, поскольку в остальном Мелисса не доставляла никаких хлопот, эту невежливость ей охотно прощали.

— Ты у нас будешь такой же всезнайкой, как твоя сестра, — не раз говорил ей Драко. Хоть я и не показала этого, но я заметила, что он тщательно изучает все учебники, по которым учится Мелисса. Постепенно он перестал это скрывать, конечно же, сделав вид, что интересуется этим только с точки зрения познавания мира. Малфой оставался Малфоем.

Непонятно, каким образом, но постепенно Мелисса всё чаще стала бывать в лаборатории Драко. А однажды, зайдя к ним, я увидела, что она толчёт что-то в ступке, а Малфой подсказывает ей, как лучше это делать. На мой удивлённый взгляд Драко ответил:

— Подготовка ингредиентов не требует магии. Магия нужна лишь при приготовлении зелий. И не волнуйся, ничего взрывоопасного при Лиссе я не готовлю, — предупредив мой вопрос, сказал он. — А у неё неплохо получается. Вот увидишь, Грейнджер, немного практики — и твоя сестра станет гораздо лучшей ассистенткой, чем ты, — поддразнил он меня.

— Не удивительно, ведь она тоже Грейнджер, — парировала я.

Единственный, с кем у Мелиссы не складывались отношения, был хозяин поместья. Не то чтобы меня это расстраивало — именно этого я и ожидала. К моему удивлению, Люциус вёл себя с Мелиссой вежливо, если приходилось к ней обращаться, в большинстве же случаев как будто просто не замечал. Правда, иногда я видела, как внимательно разглядывает муж мою сестру, но, как ни странно, не чувствовала ни малейшего беспокойства по этому поводу. Мелисса же старалась не попадаться на глаза Люциусу, а если такое случалось, стремилась как можно скорее покинуть комнату, где он находился.

* * *

Возможно, мне это только кажется, но с появлением Мелиссы в Малфой-мэноре стало как будто теплее. Словно лучик солнца заглянул в имение, да так и остался там. Расскажу вам о двух случаях.

Прошло около полугода. Приближалось Рождество. За неделю до праздника Мелисса робко спросила, будет ли ёлка. Все годы, что я прожила в поместье, ёлки не было ни разу. Ограничивались лишь праздничным украшением зала, создаваемым домовиками. Я подумывала поговорить об этом с Люциусом, но пока дети были ещё маленькие, и им ёлка, в общем-то, была ещё не нужна. А до этого, как сказал Драко, ёлка была только в последний год перед его поступлением в Хогвартс.

— Не переживай, обязательно будет, принцесса, — пообещал он.

Через день в главном зале имения появилась огромная зелёная красавица.

— Она, наверное, такая же большая, как в Хогвартсе, — восхищённо сказала я.

— Верно, — ответил Драко. — Ну что, как будем её украшать?

— Ты хочешь наколдовать украшения сразу на ёлку? — спросила Мелисса, и хоть она попыталась это скрыть, в её голосе прозвучало разочарование.

— Да. А ты как хотела, принцесса? — уловив её настроение, спросил Драко.

— Я думала, мы с Ливи, Ником и Скорпиусом будем вешать игрушки. Хотя бы внизу. А игрушки ты наколдовать можешь?

— Могу, — усмехнулся Малфой. — Зови малышей.

Следующие пару часов в зале стоял шум от восторженных криков детей и весёлого смеха взрослых. Я, Драко и Астория создавали украшения, а Мелисса вешала их на ветки. Одну игрушку даже доверили повесить маленькому Скорпиусу, правда, с помощью мамы. С энтузиазмом взявшиеся за дело двойняшки быстро охладели, поскольку ёлка кололась, но они с удовольствием приносили ёлочные украшения Мелиссе и показывали, на какую ветку она должна была их повесить. Когда Мелисса не смогла вешать игрушки на ветки, которые находились слишком высоко над ней, Драко при помощи заклинания левитации поднял её, и она продолжила наряжать ёлку. Увидев это, дети завизжали от восторга и каждую новую повешенную игрушку встречали весёлым смехом, хлопками и подпрыгиваниями на месте.

Наконец, вся ёлка была наряжена, волшебством Драко создал сверкающие огоньки.

— Ой, Драко, а про ангелочка мы забыли. Наверху же обязательно должен быть ангел! — воскликнула Мелисса.

Неожиданно над макушкой ёлки появилось свечение, которое, переливаясь всеми цветами радуги, постепенно превратилось в миниатюрного летающего ангелочка.

— Здорово! — закричала Мелисса. — Драко, это потрясающе!

— Это не я, — удивлённо ответил Малфой и повернулся к выходу. Вслед за ним обернулись мы с Асторией, но возле двери никого не было.

— Что с тобой, дорогой? — спросила Драко Астория, беря на руки уставшего сына.

— Когда я был маленьким, ёлку наряжали эльфы. Но ангелочка над макушкой создавал всегда отец. Именно такого, — негромко ответил ей Драко.

За праздничным столом неожиданно для всех нас Мелисса набралась смелости и сказала:

— Спасибо за ангела, мистер Малфой. Он очень красивый.

Наклонив голову, без тени улыбки Люциус ответил:

— Не за что, юная леди.

* * *

Про другой случай я узнала только через несколько лет. Не знаю почему, но мне с трудом удалось уговорить Драко поделиться воспоминаниями о нём. Возможно, он просто щадил мои чувства, ведь для моей сестры он стал более близким человеком, чем я.

Произошло это через год после того, как Мелисса поселилась в Малфой-мэноре. Дела в имении шли по чётко установившемуся порядку. И Мелисса, вроде бы, чувствовала себя уютно. Но однажды, гуляя по саду, Драко услышал негромкий плач. Свернув с тропинки, он увидел сидящую перед розовым кустом Мелиссу, которая обхватила руками коленки и, уткнувшись в них головой, плакала.

— Принцесса, — осторожно, чтобы не напугать её, позвал Драко.

Мелисса тут же подняла голову и, вытерев глаза, сказала:

— Привет.

— Что случилось? — спросил Малфой.

— Грустно, — едва слышно ответила Мелисса.

— Та-а-ак, — взмахом палочки наколдовав тёплый ковёр, Драко сел на него и сказал: — Иди сюда. На земле сидеть нельзя, а то заболеешь. Рассказывай, что случилось, — продолжил он, когда она перебралась к нему и прижалась головой к его плечу.

— Ничего не случилось. Просто грустно.

— Просто грустно не бывает. У грусти всегда есть причина. Расскажи мне, что вызвало твою грусть? Принцесса, — чуть более настойчиво позвал он.

Мелисса долго не отвечала. Драко терпеливо ждал. Наконец, она сказала:

— Я думаю, мне лучше не жить здесь.

При этих словах, как мне сказал Драко, его сердце словно пропустило удар.

— Тебя кто-то обидел? — осторожно спросил он.

Мелисса помотала головой.

— Тебе не нравится Малфой-мэнор?

— Нет, — воскликнула Мелисса, — очень нравится.

— Тогда в чём дело?

После недолгого молчания она ответила:

— Я здесь чужая.

— Перестань, — рассмеялся Драко, — какая же ты чужая? Здесь живёт твоя сестра. Я тебя очень люблю, и остальным ты тоже стала родной.

— Я не об этом, — прервала его Мелисса. — Я знаю, что вы меня любите. Я вас тоже люблю. Я о волшебном мире. Я в нём чужая. Ты не подумай, я не обижаюсь и не завидую, — тихо продолжала она. — Когда-то я спросила у мамы с папой, почему Миона волшебница, а я — нет. И они мне сказали, что если у сестры есть магия, значит, это для чего-то нужно. И ещё они сказали, что у волшебников не меньше проблем, чем у неволшебников. Просто эти проблемы другие. Папа тогда ещё сказал мне, что у каждого своё пред-наз-на-чень-е, и что если когда-нибудь я начну завидовать кому-то или обижаться на кого-то, нужно вспомнить его слова, и зависть и обида уйдут. Я так и делаю.

— Твои родители были совершенно правы, — ответил Драко. — И Гермионе завидовать не стоит. Твоя сестра очень сильная волшебница, но то, что выпало на её долю — такое не каждому под силу пережить.

— Расскажи, — подняла на него глаза Мелисса.

Драко в ответ покачал головой:

— Незачем тебе это знать, принцесса. Что было, то прошло. Я долгие годы обижал твою сестру, о чём сейчас очень жалею. Если рассказывать тебе, то и об этом тоже. А я не хочу, чтобы ты разочаровалась во мне. Но ты можешь спросить у Грейнджер, возможно, что-то она тебе и расскажет.

— Не буду. Я тоже не хочу в тебе ра-зо-ча-ро-вать-ся, — старательно выговорила трудное слово Мелисса.

— Так ты считаешь, что тебе нужно жить в мире магглов? — вернулся к причине её слёз Драко.

— Да, — кивнула Мелисса. — Мне же всё равно придётся туда вернуться, когда мне исполнится восемнадцать.

— Семнадцать, — поправил её Драко. — У волшебников совершеннолетие наступает в семнадцать лет. Поэтому разрешение жить в Малфой-мэноре тебе дано только до твоего семнадцатилетия. Потом ты вернуться сюда уже не сможешь. Может быть, не стоит упускать свой шанс узнать что-то о волшебном мире?

— Я же могу жить в пансионате только с понедельника по пятницу, а на выходные вы можете меня забирать. Я помню, когда Миона после смерти мамы и папы собиралась устраивать меня в школу, она говорила, что я там буду только на время учёбы, а выходные мы будем жить в своём доме. Так, наверное, я смогу жить в имении на выходных?

— А Грейнджер ты об этом говорила? — спросил Драко.

— Пока нет, — отрицательно покачала головой Мелисса. — Она расстроится.

— Так, может быть, ты мне расскажешь, почему тебе неуютно в имении, и мы попробуем решить эту проблему, чтобы не расстраивать твою сестру? — ухватился за тонкую ниточку Драко, и тут его взгляд остановился на распустившихся цветках на кусте, рядом с которым они сидели, не замеченных им раньше. — Невероятно!

— Что? — проследила за его взглядом Мелисса.

— Розы распустились, — выдохнул Драко.

— Ну да, — немного удивившись, сказала Мелисса. — Это первые. Скоро расцветут вон те два куста. А вон там, за поворотом начали распускаться все, которые посажены вдоль тропинки. Миниатюрные.

— Ты не понимаешь, — покачал головой Драко. — Розы не распускались со времени смерти мамы. Раньше она ухаживала за ними, а после её смерти — эльфы. Но бутоны, не распускаясь, засыхали.

— Наверно потому, что им не хватало тепла, — сказала моя сестра.

— Тепла? — повернулся к ней Драко.

— Мама тоже выращивала розы возле нашего дома. Ты был у нас зимой и не видел. Вот если бы ты пришёл к нам летом, ты бы увидел. У неё было столько красивых роз. И мама всегда говорила, что всё живое всегда откликается на тепло. И розы тоже. Я ей помогала ухаживать за ними.

— Но ведь за этими розами тоже ухаживали, — возразил Драко.

— Наверное, не так.

— А как нужно? — слегка усмехнулся Малфой.

— Не знаю. Я рыхлила землю, полола, поливала, как учила меня мама. Ещё их нужно обрезать и подкармливать, но у меня не было нужных инструментов и удобрений, — едва слышно закончила она.

— Но что-то же у тебя было? — продолжал допытываться Драко, почувствовав, что нащупал нужную ниточку.

— Ну, Лонки давала мне несколько раз нож с кухни, но каждый раз боялась, что её за это накажут.

— И что ты делала ножом?

— Рыхлила землю. Ну, чтобы к корням легче поступал воздух и вода, — терпеливо объясняла Мелисса Драко, видя, что он смотрит на неё непонимающим взглядом.

— Значит, ты не хочешь больше жить с нами, потому что не можешь ухаживать за розами? — спросил он.

— Не только. Просто сейчас мне стало очень плохо из-за того, что я здесь чужая. И из-за роз тоже.

— А если я найду всё, что нужно, чтобы ты могла ухаживать за розами, ты согласишься жить с нами дальше? Тебе не будет больше так плохо?

— Наверное, нет, не будет, — ответила Мелисса. — Только... — Она замолчала.

— Что только, принцесса? — обеспокоенно спросил Драко.

— Только Лонки говорила, что то, что я ухаживаю за розами, может не понравиться твоему отцу.

— Лонки права. Лучше будет, если ты спросишь у него разрешения. Это будет вежливо по отношению к нему как к хозяину дома. Но я не думаю, что он тебе запретит. Что с тобой? — сказал он, заметив, как Мелисса буквально вся сжалась в комочек.

— Я не смогу попросить мистера Малфоя.

— Почему?

— Я его боюсь, — Мелисса сказала это так тихо, что Драко пришлось напрячь слух, чтобы услышать её слова.

Обняв её и чмокнув в макушку, Драко рассмеялся:

— Открою тебе секрет: не только ты его боишься. Я его тоже боялся в детстве, да и сейчас иногда мне становится не по себе, если мы начинаем спорить. А если я скажу тебе, что многие мужчины в волшебном мире его тоже боятся?

— Не может быть, — хихикнула моя сестра.

— Я говорю совершенно серьёзно, — сказал Драко. — Но тебе бояться его не нужно. Он согласился, чтобы ты жила в Малфой-мэноре — значит, он признал тебя членом своей семьи. Нужно только уважать его как главу семьи и стараться не перечить ему. Но раз ты боишься попросить, я сам сделаю это. Твои розы не обидятся, если мы срежем несколько цветков для букета? В столовой они будут смотреться очень красиво.

— Нет, — улыбнулась Мелисса, — им это даже полезно. Чтобы новые цветки распустились, нужно срезать старые, тогда куст будет тратить силы на то, чтобы давать жизнь новым цветам, а не поддерживать её в тех цветах, которые уже умирают, — с удовольствием объяснила она Драко. Так, я помню, об этом когда-то рассказывала мама.

— Что же, тогда показывай, как их правильно нужно срезать. Пока, правда, только с помощью волшебства.

Я помню тот день, когда в столовой впервые появились розы. Сначала их увидела Астория и восхитилась их ароматом. Цветы понравились и мне. Люциус же сказал только:

— Видимо, розы всё-таки распустились?

— Да, представляете, — сев за стол, начал рассказывать Драко, — я сегодня гулял по саду и увидел их. И, оказывается, помогла им в этом наша маленькая принцесса. Она начала ухаживать за ними, и они расцвели. Поэтому Мелисса хотела попросить разрешения ухаживать за розами дальше. Папа? — вопросительно посмотрел он на отца.

Услышав его просьбу, я вся напряглась. Я ждала едкого замечания вроде того, что ковыряться в земле — самое подходящее занятие для магглы. Однако Люциус не оправдал моих ожиданий:

— Раз это доставит удовольствие Мелиссе.

* * *

Вечером того же дня Драко попросил Мелиссу составить список всего необходимого. По каждому пункту он узнал, что представляет собой этот предмет и для чего он нужен.

На следующий день он отправился к Гарри. Гарри, выслушав его просьбу, лишь удивлённо спросил:

— Почему ты не попросишь Гермиону помочь тебе?

— Слушай, Поттер, если я пришёл к тебе, значит, у меня есть причины не просить об этом Грейнджер. Кроме вас двоих, у меня нет больше знакомых, хорошо ориентирующихся в маггловском мире. К тому же вам обоим известно о Мелиссе. Но если ты не хочешь мне помогать, то так и скажи, — раздражённо сказал Драко и встал, собираясь уходить.

— Подожди, — остановил его Гарри, — я не сказал, что не хочу помочь. Я лишь спросил, почему ты не попросишь об этом Гермиону. Но если ты не хочешь говорить, то не надо. Я помогу. Только при одном условии.

— А ещё говорят, что гриффиндорцы для друзей всё делают бескорыстно, — не удержался Драко, но сел обратно и спросил: — Какое условие?

— Я так понимаю, что ты захочешь наложить какие-то чары на инструменты?

— Да. Чтобы они всегда были острыми, и Мелисса не могла бы случайно пораниться ими. Всё.

— Тогда у меня условие такое — ты обязательно посоветуешься насчёт этого с мистером Уизли. Не хочу, чтобы из-за такого пустяка возникли проблемы, которые легко можно предупредить. Так что, как видишь, вся корысть гриффиндорцев вызвана исключительно заботой о друзьях, — вернул ему язвительное замечание Гарри.

— Я могу позвать папу сюда прямо сейчас, — сказала Джинни, которая до этого молча слушала разговор мужчин. Моя сестра ей нравилась, она жалела её, а потому хотела сделать хоть что-то, чтобы её порадовать.

Драко согласно кивнул, и Джинни связалась с Норой по каминной сети.

Выслушав, чего хочет Малфой, мистер Уизли немного подумал и сказал:

— Думаю, мистер Малфой, можно будет обойтись и без официального разрешения на использование маггловских изобретений. Только разрешите мне наложить те чары, которые вы хотите, и ещё защитить эти предметы от наложения каких-либо других заклинаний. Ну и, разумеется, использовать их можно будет только в пределах Малфой-мэнора.

— А официальное разрешение сложно получить? — спросил Малфой, которому всё-таки претила мысль быть обязанным Уизли.

— Нет, — ответил Артур. — Но любой письменный документ может оказаться в посторонних руках, и кого-то может заинтересовать, зачем это волшебнику могло понадобиться разрешение на использование изобретений магглов. Я просто беспокоюсь за девочек, мистер Малфой, потому что в этом случае след может привести к ним.

— Хорошо, я согласен, — не раздумывая, ответил Драко.

Через пару дней перед Мелиссой появился подарок, развернув который, она увидела самые разнообразные садовые инструменты.

— А вот эти вещества, чтобы кормить розы... — начал Драко, но Мелисса его поправила:

— Подкармливать.

— Что? — нахмурился Драко.

— Розы не кормят, а подкармливают, — пояснила она.

— Ну да, подкармливать, — поправился Драко, — так вот, об этих твоих средствах. Думаю, можно будет заменить их какими-нибудь зельями. Попроси сестру, путь она посмотрит книги. Думаю, она лучше поймёт, по какому принципу нужно делать замену. А потом мы их сварим.

— Хорошо, — ответила Мелисса, готовая сию же минуту бежать в сад, чтобы опробовать подарок.

С того дня Мелисса не заговаривала больше о том, что она чужая в нашем мире, полностью погрузившись в уход за полюбившимися ей цветами. Жизнь в поместье вошла в свою колею. И ничто не предвещало того, что в скором будущем произойдут события, последствия которых в равной степени можно назвать горестными и счастливыми.

За две недели до начала нового учебного года Драко с Асторией, как обычно, отправились вдвоём во Францию, оставив сына в поместье. Так они делали каждый год — словно устраивали себе вновь медовый месяц.

— Что-то случилось? — через пару дней после их отъезда спросила я Люциуса. Несколько раз перед этим я ловила на себе его задумчивый взгляд.

— Мне нужно уехать. Завтра. Послезавтра я вернусь, — ответил он, но что-то в его тоне насторожило меня.

— Что-то не так? — спросила я, осторожно подбирая слова. — Ты и раньше уезжал, и просто говорил мне об этом. Сейчас же ты как будто сомневаешься, нужна ли эта поездка.

— Ты права, сомневаюсь, — сказал он. — Не нравится мне всё это. Несколько месяцев я пытался добиться сделки, и безуспешно, а теперь она как будто сама идёт мне в руки.

— И что тебя смущает? — спросила я. Раньше Люциус никогда не говорил со мной о своих делах.

— То, что это происходит тогда, когда Драко с Асторией уехали, и встреча должна состояться не в Британии. Ты остаёшься одна в поместье с детьми.

— Ты сам говорил не раз, что в поместье мы в полной безопасности, — пожала я плечами. — Или ты думаешь, что что-то произойдёт?

— Вы в поместье в полной безопасности.

— Тогда езжай, раз это для тебя много значит, — сказала я.

— Сделаем так, — решил, наконец, Люциус. — Я уезжаю и вернусь как только смогу. Но если что-то, даже самая мельчайшая деталь, насторожит тебя — ты сразу же вызываешь Торри. Сразу! Ты поняла? — настойчиво спросил Люциус.

— Поняла. Не беспокойся, — кивнула я.

* * *

Люциус уехал на следующий день после завтрака. С утра было довольно прохладно, но после обеда потеплело, и я решила погулять с детьми перед домом. Во время прогулки ко мне прилетела сова с письмом от Джинни. Подруга писала, что ей нужно посоветоваться кое о чём, но так, чтобы об этом не знал Гарри. Если я смогу прибыть в Нору, это будет просто замечательно. Она написала, в какое время будет у родителей, и до окончания этого времени оставалось ещё минут двадцать. Велев Лонки присмотреть за детьми и сказав, что меня не будет максимум минут десять, я попыталась воспользоваться камином, но камин в Норе был заблокирован. Тогда я вышла на крыльцо и трансгрессировала.

Дверь мне открыла Молли, которая очень обрадовалась моему приходу, и, обняв меня, спросила:

— А где же дети? Ты разве не с ними пришла?

— Я буквально на пять минут, миссис Уизли, — ответила я. — Мне нужно перекинуться парой слов с Джинни. Она наверху?

— Джинни здесь нет, милая, — удивлённо ответила Молли, — они с Гарри будут у нас в выходные. Гермиона, что-то случилось?

Но я уже выскочила на крыльцо и трансгрессировала.

Полсекунды потребовалось мне, чтобы понять, что письмо Джинни было всего лишь уловкой. Кто и зачем его написал, меня интересовало меньше всего. Главное — мне нужно было убедиться, что с детьми всё в порядке. И ещё я ругала себя за то, что не прислушалась к предчувствию мужа.

К несчастью, трансгрессировать из поместья члены семьи могли прямо с территории Малфой-мэнора, но на территорию имения таким же образом попасть не могли. Это было одним из средств защиты. Оказавшись возле ворот, я огляделась вокруг и, не заметив ничего подозрительного, облегчённо вздохнула. Взмахом палочки я открыла ворота и, быстро пройдя внутрь, хотела закрыть их заклинанием. Но это мне не удалось. Створки как будто заклинило. В доли секунды поняв, что это означает, я выставила щит, и через секунду в него ударило первое заклинание. Вслед за ним последовало ещё одно, а потом ещё. Видимо, нападавших было несколько, и они были довольно искусными магами. Судя по силе ударов, долго я такой натиск сдерживать одна не смогла бы. Пытаясь не потерять контроль над защитой, я попробовала оценить положение объективно. Нападавших было человек шесть, значит, если позвать личного эльфа Люциуса, как он велел, я смогла бы продержаться ещё немного одна. И я уже собралась было сделать это, как вдруг увидела, что ко мне побежали малыши. Страх сковал меня. Изо всех сил я закричала:

— Лонки!

Эльфийка, находившаяся на некотором расстоянии, мгновенно оказалась рядом.

— Я ещё немного смогу удержать их. Перенеси детей в Нору. Быстро! — крикнула я, пытаясь удержать щит, так как удары следовали один за другим.

Краем глаза я заметила, как Лонки оказалась возле двойняшек, которые находились к ней ближе, как она исчезла с ними, как через пару секунд появилась возле Мелиссы, обнимавшей Скорпиуса. Тут мои защитные чары разрушились, и вспышка заклинания мелькнула совсем рядом с сестрой. В тот же миг Мелисса исчезла, значит, Лонки всё же успела переправить её в Нору.

Увидев, что детям больше не угрожает опасность, я, собрав последние силы, ещё раз применила защитное заклинание и крикнула:

— Торри!

В следующее мгновение одно из заклинаний, пробив щит, достигло своей цели. И я уже не видела, как за спинами нападавших начали появляться мракоборцы, как появившийся Торри трансгрессировал меня в дом. И как возле меня оказался Люциус, который тут же перенёс меня в больницу Святого Мунго, я тоже не видела.

* * *

Заклятие, поразившее меня, само по себе было не таким уж опасным, как пояснили целители. Однако все мои силы были вложены в защитное заклинание, а атака — слишком мощной. Не имея сил противодействовать заклинанию, организм применил своеобразную защиту, погрузив меня в бессознательное состояние, хотя последствия самого заклятья целители сняли сразу же. Именно поэтому я очнулась в больнице Святого Мунго только через две недели.

Когда это случилось, возле меня находилась Джинни. Услышав, что я заговорила, она даже заплакала от радости. Первое, что я спросила, было:

— Как дети?

— Они в Малфой-мэноре, с ними всё в порядке, — ответила Джинни, но что-то в её голосе мне не понравилось. — Я позову целителя, а потом посижу с тобой ещё. Скоро должен прийти Гарри.

Осмотр целителя не занял много времени. Напоследок целитель Макдафф (как я поняла, Люциус настоял на том, чтобы мной занимался он) попросил меня сотворить какое-нибудь простое заклинание. Увидев, как на конце моей палочки вспыхнул свет, он удовлетворённо кивнул:

— Что же, пару-тройку дней вам ещё нужно провести в клинике, но затем вы сможете вернуться домой. Я боялся, что ваша магия не восстановится, миссис Малфой, — чуть тише сказал он. — Я очень рад, что этого не произошло. Отдыхайте.

Когда колдомедик вышел, я спросила, известно ли, кто напал на поместье.

— Крэбб-старший, — ответила Джинни.

Я приподнялась на кровати и в изумлении посмотрела на неё:

— Разве он не в Азкабане?

— Был, — ответила она. — До полудня того дня. Но в полдень ему удалось сбежать. Ложись, а я тебе всё расскажу.

Я последовала её совету и стала слушать рассказ Джинни о том, что произошло в Малфой-мэноре, пытаясь одновременно понять, что меня насторожило в ответе подруги о детях.

— Ты же знаешь, что после падения Волдеморта министерство отказалось использовать дементоров в качестве стражей Азкабана, — начала она. — Сейчас заключённых охраняют мракоборцы. И раз в год заключённым разрешают свидание с родными. Так вот, сидя в Азкабане, Крэбб-старший разрабатывал план мести вашей семье. Мистеру Малфою — за то, что он сумел избежать его участи, и Драко — потому что считал, что Винсент погиб по его вине. План разрабатывался в течение нескольких лет, и при каждом свидании с женой он давал ей указания, что и как нужно делать, и она выполняла их. Со временем им удалось завербовать одного охранника, и получать сведения Крэбб стал чаще.

— И чего он хотел добиться? — спросила я. — Уничтожить Люциуса? Или Драко?

— Всю вашу семью, — ответила Джинни. — Главной целью был Скорпиус. Он считал, что будет справедливо, если человек, по вине которого он потерял единственного ребёнка, понесёт равноценную утрату. Жизнь за жизнь, так сказать.

— Нелепо, — покачав головой, сказала я. — Адское пламя, в котором погиб Крэбб-младший, вызвал сам Винсент. Я видела это.

— Я знаю. Но отец Крэбба, по-видимому, в это не верил, и в какой-то мере он имел на это право. Если бы не Драко, Винсент никогда не оказался бы в Выручай-комнате. Об этом знают все, кто учился в то время в Хогвартсе. После Скорпиуса Крэбб надеялся уничтожить двойняшек, и если получится, мистера Малфоя и тебя, — голос Джинни дрогнул. — Жена Крэбба несколько лет осторожно находила людей, которые готовы были помочь ему воплотить его план. Она нашла четырёх человек. Эти люди не предпринимали никаких активных действий, просто наблюдали за вашей семьёй. План был таков: Драко с Асторией каждый год уезжают на отдых примерно в одно и то же время, правильно? Твой муж должен был уехать по делам. А тебе написали письмо от моего имени. Господи, — всхлипнула Джинни. — Если бы не эта случайность, что как раз в это время моя сова умерла, а новую я ещё не купила, и ты знала об этом, их уловка с письмом ни за что не удалась бы.

Джинни замолчала, вытирая слёзы. Я успокаивающе погладила её по руке:

— Правда, я так и подумала, что это твоя новая сова. Но если бы не это, они придумали бы что-нибудь другое. Так что не вини себя.

Джинни согласно кивнула и продолжила:

— Как только ты поняла, что это письмо не от меня и аппарировала от нас, мама связалась со мной, а я — с Гарри. Авроры уже знали, что Крэбб сбежал, и искали его, а когда узнали про тебя, сразу аппарировали к Малфой-мэнору.

— Как же Крэббу удалось сбежать? — спросила я.

— С помощью одного охранника, — ответила Джинни.

— Неужели нашёлся кто-то, кто помог сбежать пожирателю? — удивилась я. — Охранники Азкабана, насколько я знаю, проходят особую проверку.

— Там немного запутанная история. Гарри рассказал. Охранник, который помог им, — он магглорождённый. Его мать неизлечимо больна. Сын не мог ей ничем помочь. А отец не поверил в это и не раз обвинял его в том, что он просто не хочет помочь матери, не хочет использовать волшебство, чтобы спасти её.

— Это ужасно, — сказала я. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что возможности волшебников не безграничны.

— Да, — поддержала меня Джинни. — И этим воспользовались Крэббы. Они пообещали ему, что помогут его матери. Но только когда он помог им сбежать, они от него избавились. Он умер, успев рассказать аврорам, как и почему сделал это.

— Бедняга, — сказала я и тут поняла, что мне не понравилось в тоне подруги. — Джинни, а где Мелисса? — спросила я, не спуская с неё глаз.

Под моим пристальным взглядом Джинни не смогла сдержаться, и слёзы покатились по её щекам.

— Что с ней? — выкрикнула я. — Её убили?

— Нет-нет, что ты! — сразу попыталась успокоить меня подруга. — Нет, она жива, слава богу. В неё попало заклинание.

Облегчение, появившееся было при первых словах Джинни, тут же сменилось ужасом. Раз Мелисса жива, но Джинни плачет при этом, значит, дела после заклинания обстояли плохо.

— Где она? — спросила я, собираясь встать. — Я должна её увидеть, узнать, что с ней...

— Подожди, — взмолилась Джинни. — Не вставай, тебе нужно лежать. — Только то, что я была ещё очень слаба, позволило ей уложить меня обратно в постель. — Всё равно ты не сможешь попасть к ней. Она здесь, в больнице, в какой-то секретной палате. Чтобы туда попасть, тебя должен туда проводить тот, кто может там находиться. Гарри может, он скоро появится, — увещевала меня Джинни.

— Нет, — твёрдо ответила я. — Целитель Макдафф знает про Мелиссу?

Джинни утвердительно кивнула:

— Он и наблюдает её.

— Тогда позови его. Пожалуйста.

Пока я ждала, когда целитель освободится и придёт ко мне, я спросила, как заклинание могло попасть в Мелиссу, ведь я видела, что Лонки успела трансгрессировать с ней.

— Лонки не успела всего на секунду, — ответила Джинни и после, немного помолчав, как будто сомневаясь, нужно ли мне говорить, добавила: — Вообще-то, как она сказала, заклинание летело в Скорпиуса. Мелисса увидела это и закрыла малыша собой.

Комок подступил к моему горлу. Разумеется, я знала, что сестра очень привязана к Скорпиусу. Но никогда бы не подумала, что настолько.

Зайдя в палату Мелиссы, я увидела там Драко. Услышав, что кто-то вошёл, он встал. И при виде его я испугалась ещё больше прежнего. Никогда я не думала, что могу увидеть Малфоя таким. Лицо его, всегда бледное, казалось, приобрело сероватый оттенок и как будто похудело. Вокруг глаз были тёмные круги, а сами глаза стали как будто бездонными, и в них читалось только одно чувство — безысходность. Когда я вошла, он не сказал мне ни слова, только подошёл, сжал моё плечо, а затем вышел из палаты.

Категорически отказавшись проводить ночь где-либо, кроме палаты сестры, я осталась возле Мелиссы. Глядя на неё, я не могла никак поверить, что всё настолько плохо: она так спокойно лежала. Словно спала. Но стоило только где-то в глубине моей души зародиться надежде, что всё ещё обойдётся, как мне вспоминался Драко: никогда он не позволил бы себе показать свою боль, если была бы хоть малейшая надежда вылечить Мелиссу.

Только на следующий день, когда мне предстоял осмотр у целителя, я согласилась ненадолго оставить сестру на попечение Астории.

А ещё через день Люциус забрал меня домой. Почувствовав короткую вспышку радости от встречи с детьми, я вновь впала в состояние тревоги за сестру. Проведя ночь в Малфой-мэноре, я после завтрака отправилась в больницу.

— Неужели ничего нельзя сделать, Гарри? — спросила я друга, который тоже зашёл навестить Мелиссу.

— Целители пытаются, Гермиона, но ты должна понимать, что если они ничего не сделали, значит, пока не могут, — ответил Гарри.

— Помоги мне, Гарри. Я всю ночь сидела в библиотеке имения, но не нашла ничего похожего. Помоги мне попасть в библиотеку министерства. Я всё перерою, но найду средство спасти её, — попросила я, безуспешно пытаясь удержать слёзы.

— Гермиона, ты умница. Ты должна понимать, что искать что-то в книгах по тёмной магии может быть опасно для того, кто не является тёмным магом. Поэтому...

— Тёмный маг, — прервала я его, ухватившись за его последние слова. — Тёмный маг. Люциус — тёмный маг. Он сможет найти то, что нужно. Я попрошу его, он не сможет мне отказать. Гарри, я прошу, помоги мне попасть в библиотеку министерства вместе с мужем.

На лице Гарри появилось выражение отчаянья, и я всё поняла. После битвы за Хогвартс Гарри и Люциус заключили соглашение, по которому Гарри обещал сделать всё возможное, чтобы помочь Малфоям избежать наказания, а Люциус, в свою очередь, обещал значительную финансовую поддержку школе и больнице Святого Мунго. Но ещё одним пунктом этого соглашения было то, что Люциус должен был помогать, если в этом возникала необходимость, пострадавшим от темномагических проклятий. И, насколько я знала, Люциус свои обязательства выполнял. Конечно, ему нужно было вернуть положение и влияние в обществе, и для этого он делал всё возможное. Играть на публику — это он делал превосходно, настолько, что в обществе многие верили в его искреннее раскаянье и стремление загладить былые деянья. Но не я. Я знала, что ни он сам, ни его взгляды и убеждения не изменились. Я знала, что он может переступить через себя, если это принесёт ему выгоду. Да, он разрешил Мелиссе жить в его доме — но такой его поступок мог быть оценён по достоинству теми, кто знал о нашем браке — а эти люди занимали довольно высокое положение в обществе. Я прекрасно понимала причину, по которой он согласился на предложение Кингсли Бруствера — за ним наблюдали, и подобное поведение — ещё один способ доказать всем вокруг, что он изменился. Но в этот раз никто не смог бы проверить, искренен Люциус или нет. Гарри наверняка уже попросил его о помощи в случае с Мелиссой, и Люциус отказал, сказав, что помочь не может. Каким образом можно было проверить его слова? Никаким. Однако я знала Люциуса лучше, чем кто-либо: он мог помочь, но не хотел этого делать.

Выскочив из палаты Мелиссы, я по каминной сети переместилась в Малфой-мэнор и ворвалась в библиотеку, где в это время находился Люциус.

— Ты же можешь ей помочь! — с порога крикнула я. — Я знаю, ты можешь спасти Мелиссу.

Люциус, сидевший за столом, встал и подошёл к окну.

— Я знаю, ты можешь её спасти. Прошу тебя, — даже не пытаясь остановить текущие из глаз слёзы, продолжала я. — Прошу тебя, спаси её. Я сделаю всё, что ты попросишь.

— Ты не знаешь, что я попрошу, — слегка повернув голову, сказал Люциус.

— Я знаю, что это будет сродни продаже души дьяволу, — с горечью ответила я. — Я согласна.

— Я не уверен, что смогу помочь твоей сестре, — сказал Люциус, повернувшись ко мне.

— Хотя бы попытайся. Обещаю, что выполню то, что ты потребуешь, даже если тебе не удастся спасти Мелиссу, — ответила я.

— Подойди ко мне, — позвал меня Люциус и, когда я подошла, сомкнул свои руки вокруг моих запястий, обхватив брачные браслеты.

— Обещаю, что попытаюсь вылечить твою сестру от попавшего в неё заклинания, — сказал он, и наши браслеты на пару секунд засветились.

Под его пристальным взглядом я сжала его запястья и произнесла:

— Обещаю, что если ты попытаешься спасти мою сестру, независимо от того, получится это у тебя или нет, я исполню одно твоё желание.

Браслеты вспыхнули ещё раз.

Я знала, зачем он дал обещание и взял его с меня: наша последняя брачная клятва ко многому обязывала, и не было точно известно, какой именно поступок, мой или Люциуса, магия могла счесть её нарушением. Свечение браслетов было знаком, что наша сделка эту клятву не нарушит, но то, что я проиграла, я поняла сразу же, потому что Люциус даже не пытался скрыть торжествующей улыбки. Однако он магически закрепил своё обещание постараться спасти Мелиссу — значит, он действительно сделает всё, что от него зависит, чтобы выполнить его. Поэтому я лишь коротко кивнула и вышла из библиотеки.

Зелье, излечившее Мелиссу, было готово через неделю после нашего разговора.

А на следующий день после возвращения сестры из больницы, я, выйдя из ванной, остановилась в изумлении: комната была полностью погружена в темноту, и лишь над самой кроватью мерцал слабый огонёк свечи.

— Люциус, — позвала я.

— Раздевайся и ложись на кровать, — раздался из темноты его голос.

— Для чего? — спросила я, сделав то, что он велел.

— Выполнишь одно моё желание, — насмешливо ответил он.

Как только я откинулась на подушки, над кроватью по углам зажглись ещё несколько свечей. При более ярком свете я увидела, что муж сидит у меня в ногах, а рядом со мной лежит раскрытая книга, по всей видимости, очень древняя.

— Что это? — с любопытством спросила я.

— Книга родовых заклинаний, — ответил Люциус, читая текст. — Потом сможешь посмотреть, если захочешь, — предвосхитил он мой следующий вопрос.

Дочитав, Люциус встал и скинул с себя халат. Он тоже был полностью обнажён. Мягко сдвинув мои ноги вместе, он сел на них, зажав их коленями, и велел мне поднять вверх руки. В ту же секунду он взмахнул палочкой, и я оказалась крепко привязанной к столбикам кровати, поддерживающим балдахин. Страх сковал моё сердце, когда я увидела, что он наложил на комнату усиленные чары звуконепроницаемости.

— Зачем это? — спросила я, не сумев всё-таки скрыть паники в голосе.

— Чтобы ты не вырвалась, — неожиданно мягко ответил Люциус, — иначе придётся начинать всё сначала. А это не очень приятно.

— Будет очень больно? — как-то по-детски испуганно спросила я.

— Ты смогла лгать под пытками Беллы, — без тени усмешки ответил он. — Это ты выдержишь.

Наклонившись, он поцеловал меня в губы. Я всегда отвечала на его поцелуй — даже если была рассержена или обижена. Это был верный способ избавиться от моего недовольства, если такое случалось, и он это знал. Пользовался он им крайне редко, но это всегда действовало безотказно. И в этот раз он тоже не ошибся: испуганная и связанная, я подалась ему навстречу, приникнув к его губам. Спустя какое-то время я почувствовала, как он целует мою шею, затем грудь. Но когда его губы спустились к моему животу, он внезапно отстранился, и на том месте, где только что были его губы, я почувствовала прикосновение кончика его волшебной палочки, и Люциус начал читать заклинание. Я успела понять только, что заклинание читается на другом языке, по всей видимости, на старофранцузском, как резкая боль заставила меня выгнуться дугой, и я закричала. Боль начиналась в том месте, где меня касалась палочка мужа, и постепенно распространялась вокруг бёдер, как бы опоясывая. Мне казалось, что в моё тело вонзили нож и медленно разрезают кожу. Поняв, что боль распространяется по кругу, я ждала, уверенная, что как только круг замкнётся, всё прекратится. Как же я ошиблась! Как только круг замкнулся, по тому же пути начал следовать новый источник боли. На этот раз было ощущение, что это тяжёлая железная цепь, а жгло так, как если бы по свежей ране резко провели металлом.

Всё это тянулось нескончаемо долго, и я не имела никакой возможности освободиться: мои руки были привязаны верёвками, а ноги крепко прижимал к кровати муж, который, казалось, совершенно не замечал, как громко я кричала, при этом содрогаясь от боли, и продолжал читать заклинание, ни разу не споткнувшись.

Когда, наконец, боль замкнулась в кольцо, у меня уже не было сил. Я просто лежала, судорожно всхлипывая. Закончив читать заклинание, Люциус взмахом палочки освободил меня от верёвок. В тоже мгновение он прижал меня к своей груди и начал успокаивающе гладить, шепча слова, которые я никогда не слышала от него:

— Ну всё, моя храбрая, моя смелая девочка. Всё закончилось. Ты молодец...

Было странно, что он выбрал именно такие слова. Потому что тогда я чувствовала себя ребёнком в таком состоянии... Знаете, такое состояние, когда ребёнка обижают, и он сильно плачет, потому что считает, что это несправедливо, а потом, когда слёзы иссякают, он всё не может никак успокоится и продолжает всхлипывать. И в это время ему хочется, чтобы его пожалели. Настолько сильно этого хочется, что он с благодарностью принимает эту жалость даже от того, кто его обидел. Так и я. Когда Люциус закончил читать заклинание, мне хотелось только одного — чтобы он обнял меня и пожалел. Посочувствовал моей боли. Защитил меня от неё. Тогда мне казалось, что он единственный, кто может это сделать. Впрочем, так оно и было.

Постепенно я успокоилась и уже хотела было спросить мужа, что это за заклинание и для чего оно ему понадобилось, однако не успела: Люциус снова поцеловал меня, и с такой нежностью, противиться которой я не могу до сих пор. Почему-то нашу близость, последовавшую за этим ужасом, я не смогла воспринять иначе как вроде некой награды за послушание. Но как только Люциус достиг удовольствия, он крепко прижал меня к себе, не давая ни малейшей возможности вырваться, и в следующий миг я снова закричала от боли. Как позже я узнала, этот, завершающий, этап заклинания был самым болезненным, хоть и самым коротким. Когда всё закончилось, я уже не кричала и даже не всхлипывала — только дрожала, прижавшись лицом и ладонями к груди мужа. Откуда-то из глубины во мне начал подниматься гнев: что, ну что такое потребовалось от меня Люциусу, что ради этого я должна была трижды вытерпеть адскую боль? Однако погрузиться в размышления мне не удалось, потому что Люциус вёл себя совсем необычно: легко целовал меня, и мне казалось, что каждое прикосновение его губ словно стирает воспоминание (не разума, а тела) о перенесённой боли.

Когда Люциус отодвинулся от меня, некоторое время я лежала неподвижно, глядя в потолок. Затем перевела взгляд на него и спросила:

— Всё закончилось?

— Та часть обряда, которая касается тебя — да, — ответил Люциус.

После его слов я приподнялась на локтях и посмотрела на свой живот. На том месте, где я ощущала боль, теперь тянулась тёмная полоса, которая, как я поняла, опоясывала меня на уровне бёдер.

— Что это за заклинание? — спросила я, не решаясь прикоснуться к полоске.

— Родовая печать. Одна из разновидностей, — ответил он. Увидев, что я жду продолжения, он пояснил: — Первоначальный вариант является эквивалентом маггловского пояса верности.

После его слов я изумлённо вскинула на него глаза:

— Зачем? Ты же сам говорил, что у меня не может быть никого, кроме тебя.

— Не может, — согласился он. — Однако это не значит, что никто не попытается сделать то же, что и МакЛагген.

При упоминании того давнего инцидента я нахмурилась.

— Браслетам, значит, ты не доверяешь? В тот раз они сработали.

— Браслеты сработали, только когда он к ним прикоснулся, не так ли? — спросил он, прикасаясь к полоске на моём животе. — Змея защитит тебя лучше.

— Змея? — воскликнула я. Ничто из происходящего не удивило меня больше, чем это. Но съязвить по поводу того, что меня, хоть и бывшую, но гриффиндорку, будет защищать змея, я не успела: под пальцами Люциуса татуировка как будто ожила и заскользила вокруг моих бёдер, распространяя тепло.

Однако муж, словно прочитав мои мысли, ответил:

— Змея является символом не только Слизерина. Если ты заметила, на гербе Малфоев тоже есть змеи. Это, — слегка надавил он на мой живот, — змея Малфоев.

При упоминании о гербе мой взгляд упал на книгу, всё ещё лежавшую на кровати.

— Я могу посмотреть её сейчас? — кивком я показала, о чём шла речь.

— Пока нет. Мы ещё не закончили, — ответил Люциус.

— Тогда коротко объясни мне, что и для чего делалось, — попросила я. С родовой магией я никогда не сталкивалась.

— Ты слышала, что от любопытства кошка умерла? — усмехнулся он, но всё же начал объяснять: — На первом этапе очерчивается круг, по которому будет располагаться змея. На втором этапе на женщину навешивается магическая цепь. Всё это невидимо для глаза, но постепенно начинает проявляться и превращаться в змею.

— А интимная близость — обязательное условие? — хмыкнула я.

— Змея признаёт хозяином того мужчину, который обладает женщиной во время её появления, и будет охранять её от любого другого.

— То есть теоретически, если бы у меня в это время был секс не с тобой, а с кем-то другим — то змея охраняла бы меня ото всех, кроме него? — спросила я.

Тоном, от которого меня пробрала дрожь, Люциус сказал:

— Опасные вещи говоришь, милая. Не боишься пожалеть об этих словах?

Я подняла на него глаза и виновато произнесла:

— Прости, я не хотела тебя задеть. Я только пытаюсь понять. Я же говорю: теоретически.

— Теоретически — да, — смилостивился он и о чём-то задумался.

— Так ты не ответил на мой вопрос, — через некоторое время прервала я его размышления. — Зачем всё-таки этот обряд?

— Ты сама знаешь, — ответил Люциус, проводя пальцами по моей щеке. Разумеется, я знала — только показывать этого не хотела. — Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне, — выдохнул он и впился губами в мои губы.

— У Нарциссы тоже была такая... змея? — спросила я, когда поцелуй закончился.

— Нет, — ответил Люциус. — С ней такой необходимости не было.

— А со мной, значит, есть такая необходимость? — горько сказала я. — Ладно, не буду даже спрашивать, почему. Объясни только, как она действует, эта змея.

— Кусает того, кто прикоснётся к тебе, — усмехнулся Люциус. Увидев, что я удивилась, он продолжил: — Во всяком случае, человек будет чувствовать укус, и жжение не пройдёт очень долго. Не волнуйся, это подействует только в случае непосредственного контакта с кожей.

— Ты сказал, что закончена только часть, касающаяся меня, — выслушав его, сказала я. — Есть ещё что-то?

— Да, — ответил Люциус. — Теперь нужно выполнить вторую часть обряда, которая связана со мной.

Сев, прислонившись к спинке кровати, он посадил меня на колени так, чтобы я опиралась на его правую руку. Немного сдвинув браслет на левой руке, он поднёс к внутренней части запястья палочку и произнес короткое заклинание, как я поняла, разновидность режущего, потому что в том месте, где он коснулся кожи палочкой, выступила кровь. Поднеся руку к моему животу, Люциус уронил всего одну каплю прямо на змею, как я рассмотрела, на её голову, а затем быстро заживил ранку. Прямо на моих глазах кровь бесследно растворилась на моей коже. И как только это произошло, Люциус поднёс запястье к самой голове змейки. С интересом я наблюдала, как от татуировки к руке Люциуса потянулась чёрная дымка и начала обволакивать его запястье по кругу. Сначала один раз, потом другой. Подняв голову, я увидела, что глаза мужа закрыты, а лицо, хоть и не выражало ничего, всё же побледнело. По выступившим на лбу влажным капелькам я поняла, что он испытывал ту же боль, что испытывала я. Взяв свою палочку с прикроватной тумбочки, я сотворила платок, смочила его водой и обтёрла лицо мужа. А когда, наконец, всё закончилось и он резко выдохнул, обняла его и прижала его голову к своему плечу.

Я всё могла понять: что Люциус относился ко мне в какой-то мере как к своей собственности — и потому, что я носила его имя, и как мужчина. Я могла понять, что он хотел, чтобы об этом знал весь свет. Я даже могла понять, что ради этого он, не раздумывая, заставил меня пройти через адскую боль. Мне было непонятно, ради чего подобную боль готов был терпеть он. То, что он перенёс её без единого звука, вызвало во мне уважение. И мне захотелось поддержать его, как он поддержал меня.

Когда Люциус восстановил дыхание, мы, не сговариваясь, посмотрели на его руку. Его запястье охватывала такая же, как у меня, змейка, только поменьше. Сдвинув браслет, он закрыл татуировку.

— А она зачем? — спросила я его.

— Ну, даже родовые заклинания совершенствуются, — ответил Люциус. — Хочешь узнать, как? — Когда я кивнула, он велел: — Ложись. И расслабься.

Встав, он надел халат и после этого сказал:

— Закрой глаза. А теперь опиши свои ощущения.

— Ты прикасаешься ко мне. Легко, кончиками пальцев, — ответила я. — Сейчас касаешься груди. Теперь тыльной стороны ладони. А теперь... — Я тихо охнула, потому что пальцы мужа скользнули между ещё влажных складок, приятно лаская.

— Открой глаза, — послышался его голос, и я недоумённо поглядела на него. Люциус стоял возле двери в детскую, направив палочку на своё левое запястье. И в этот миг ласка повторилась, вызвав у меня невольный вздох наслаждения. Поглядев на живот, я увидела, что змея как будто скользит по кругу.

— Что же, вполне приятное усовершенствование, — сказала я, когда Люциус подошёл и встал возле кровати, опираясь руками на спинку. — И змейка очень симпатичная, — добавила я, в первый раз прикасаясь к татуировке и легко поглаживая голову змеи.

— Ты так думаешь? — спросил он, снова поднося палочку к запястью. В следующее мгновенье резкая боль как будто разорвала всё внутри меня. Не сдержавшись, я закричала. Пытаясь унять боль, я скорчилась на кровати, с мольбой глядя на мужа, который стоял и безразлично смотрел на меня. А я ведь уже стала забывать, что он может так смотреть. Наконец, он убрал палочку от запястья и, подойдя к кровати, сел рядом со мной. Протянув руку, он отодвинул за ухо прядь моих волос, затем большим пальцем начал стирать слезинки, текущие из глаз. Я так и осталась лежать в той позе, в которой была — сил пошевелиться просто не было.

— Ну как, ты всё ещё считаешь змейку симпатичной и вполне приятным усовершенствованием? — спросил Люциус, легко поглаживая меня.

Конечно же, моего ответа он не ждал.

«Он из тех людей, кто не успокоится, пока не подчинит человека своей воле», — вспомнились мне слова профессора МакГонагалл. Я думала о том, что я ведь прекрасно об этом знала. И помнила об этом, помнила в течение долгого времени. Но я оказалась той рыбой, которую дважды выловили на одну и ту же приманку. Я снова поверила, что он готов забыть прошлое ради того, чтобы оставшуюся жизнь мы могли прожить спокойно, раз уж мы должны были прожить её вместе. Но... всё опять было не так. Люциус должен был властвовать — только таким он видел наше общее будущее.

На какую-то долю секунды мной снова овладел гнев: почему подобную сделку одобрила магия, ведь это явная несправедливость?! Но ответ нашёлся сразу же: ничего несправедливого здесь не было — Люциус хотел получить то, что для него было желаннее всего на свете — власть надо мной. Но не просто так, а в обмен на то, что было желаннее всего на свете для меня — жизнь моей сестры. Мы заключили сделку, и Люциус честно выполнил свою часть: моя сестра была жива и здорова. Что же, отныне мне придётся выполнять свою часть. В конце концов, разве жизнь Мелиссы не стоит того?

Только нужно было обговорить ещё кое-что, и я долго лежала, обдумывая положение, в котором оказалась. Наконец, я сказала:

— Я хочу тебя попросить. Вернее, у меня будет две просьбы.

Люциус посмотрел на меня вопросительно:

— Ну что ж, попробуй. Не обещаю, что я их выполню.

Собрав все силы, чтобы смотреть на него не снизу вверх, а на одном уровне, я села.

— Я прошу, чтобы эта змея не реагировала на Гарри и Рона.

— Хорошо, — не сразу ответил он. — Я сделаю это. Но если хоть один из них прикоснётся к тебе иначе, чем друг... Особенно это касается твоего рыжего бывшего женишка. Что ещё?

— Я прошу, чтобы ты не унижал меня таким образом на людях. Только наедине.

— Что же, наконец и ты осознала, каково это — быть униженной прилюдно.

Я вскинула на него взгляд, поняв, что он припомнил мне ту вспышку гнева на следующий день после нашего первого совместного выхода в свет.

— Хорошо, — ответил Люциус. — При одном условии.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Если я не смогу наказать тебя тогда, когда ты совершишь проступок, наедине наказание будет двойным.

Я закусила губу от отчаянья, но кивнула.

— Ты даже не подозреваешь, — сказал он, касаясь моей щеки ладонью и проводя большим пальцем по моим губам, — как ты оказалась права, сравнивая нашу сделку с продажей души дьяволу.

Если и была добродетель, передававшаяся Малфоям по наследству, то это терпение. Люциус, как мне не раз говорил Драко, воплощал в себе все те качества, которые за тысячу лет помогли Малфоям стать богатейшим и влиятельнейшим родом в магической Британии: расчётливость, изворотливость, хладнокровие, ненависть к магглам и магглорождённым, умение выживать и... терпение. Малфои умели ждать. Пять лет Люциус терпеливо ждал, когда ему представится возможность получить власть надо мной. Пять лет! Не недели. Не месяцы. Годы! Годы терпения. И когда возможность добиться своего появилась, он её не упустил.

В умении Люциуса ждать я убеждалась не раз и каждый раз поражалась этому. После наложения родовой печати я ждала, что он не замедлит воспользоваться своей властью. Но нет, он в очередной раз не оправдал моих ожиданий.

Гарри как-то сказал, что в первую войну Люциус возглавлял бригаду пожирателей, пытавших магглов. Разумеется, сам Люциус сделал всё, чтобы об этом забыли. И ему это удалось. Во время его процесса в Визенгамоте ни разу об этом не упоминалось. Я знаю это точно, потому что читала протоколы всех заседаний суда. И за время нашего брака я об этом не вспоминала. Совершенно.

Но когда он стоял, безразлично глядя, как я мучаюсь, в моём сознании как будто молния сверкнула, и я вспомнила об этом. Он знал, как заставить жертву страдать. В этом он был мастером. Но что было ещё хуже, мастерски он умел заставить страдать не только физически.

По словам Люциуса, заклинание должно было действовать, только если кто-то прикоснётся непосредственно к моей коже. Понадеявшись, что удастся этого избежать, я решила носить платья с длинными рукавами и тонкими перчатками. Но Люциус разгадал мой замысел.

— Ты считаешь меня глупцом? — спросил он, когда увидел мои новые наряды.

— О чём ты? — спросила я. Я жила в постоянном напряжении, потому что не знала, каким образом он собирался использовать змею. Он говорил о наказании — но ничего о том, за чем оно должно последовать. Поэтому я опасалась, что могу спровоцировать Люциуса даже нечаянным словом.

— Как ты считаешь, могу я допустить, чтобы высокопоставленный чиновник или важный деловой партнёр, едва поцеловав по правилам этикета руку моей жене, тут же почувствовал укус змеи?

— Разумеется, нет, — пожала я плечами. В моей голове тут же возникло несколько версий, что означают его слова, но начать я решила с самой безобидной: — Змея их не будет кусать?

— Остроумно, — уголок его губ слегка дёрнулся. — Будет. Но не сразу.

Этих слов было достаточно, чтобы я отказалась от идеи носить перчатки — получалось, что заклинание начинало действовать, только если кто-то задержит мою руку в своей дольше, чем это требуется для вежливого поцелуя, и вряд ли из этого правила были исключения. А платья с длинными рукавами мне не позволил носить муж. Как только о нашем браке стало известно, я на себе испытала правило «у Малфоев должно быть всё самое лучшее», и моя одежда, как того желал Люциус, подчёркивала мой статус. Теперь же ему и этого было мало: ему нравилось демонстрировать, что я принадлежу ему.

Первый раз Люциус воспользовался своей властью надо мной через пару месяцев после проведения ритуала. Вечером, когда мы вернулись с очередного приёма, я, как обычно перед сном, собиралась принять ванну. Люциус зашёл вслед за мной. Обняв меня сзади, он начал неторопливо целовать мою шею и между поцелуями произнёс:

— Милая, я думал, что ты достаточно умна, чтобы понимать: о нашей сделке никто не должен знать, кроме нас с тобой.

— Я никому не говорила, — удивлённо ответила я, глядя на него в зеркало, перед которым мы стояли.

— Ты можешь и не говорить, — ответил Люциус, — но достаточно твоего неверного поведения, чтобы люди сами поняли, в чём дело. Сегодня ты отшатнулась от кого-то из твоих бывших сокурсников и этим дала повод для слухов. Неприятных слухов, — добавил он.

Я не заметила, как Люциус поднёс палочку к запястью, но в следующую секунду боль скрутила меня, и я согнулась в объятиях мужа, пытаясь прекратить её. Боль не была такой сильной, как в первый раз, когда он демонстрировал мне возможности волшебной татуировки: видимо, он умел варьировать её. Продержавшись какое-то время, я всё же умоляюще простонала:

— Люциус, пожалуйста!

Боль тут же прошла, а я оказалась сидящей на краю ванны, прижатая к груди мужа, который успокаивающе гладил меня по волосам. Дождавшись, когда я перестану плакать, он приподнял мой подбородок и сказал:

— Ты должна себя вести так, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что мы счастливы в браке. То, как ты сегодня отшатнулась, было замечено окружающими. Угадай, что я услышал вслед за этим. — Воспоминание о пережитой боли было ещё свежо, поэтому я промолчала, и он продолжил: — Надеюсь, ты поняла, в чём твоя ошибка?

Я кивнула, но чуть позже, уже ложась спать, всё же сказала:

— Я могу держаться подальше от мужчин, если тебе это не нравится, но я не могу обещать, что они не будут прикасаться ко мне.

— Милая, если они прикоснутся к тебе, то для того, чтобы они больше этого не делали, и существует змейка. Почувствовав её укус один раз, в другой они подумают, прикасаться ли к тебе снова.

— Но ведь тогда все точно узнают про это заклинание!

— И пусть знают, — хмыкнул Люциус. Я непонимающе посмотрела на него, и он пояснил: — Поверь, общество вполне благосклонно отнесётся к тому, что на тебе родовая печать, если будет видеть, что тебе это не доставляет никаких неудобств.

— А ты?

— Что — я? Про меня скажут, что я... Как это выразился твой дружок? Подобно дракону, охраняю своё сокровище. На сокровище ты, правда, не тянешь, но то, что ты принадлежишь мне, ни у кого не будет вызывать сомнений.

* * *

Воспользовавшись разрешением Люциуса, я прочла книгу родовых заклинаний. Моя любознательность с возрастом не исчезла, и упустить возможность узнать что-то новое для себя я, конечно же, не смогла.

Я поняла, почему муж сделал то, что он сделал. Родовая магия и в самом деле была более сильной, чем обычная. Если бы во время нападения МакЛаггена на мне было заклинание, он просто не смог бы ко мне прикоснуться. Но для наложения любого родового заклинания на члена семьи требовалось его согласие — это было правило без исключений. Как я поняла, именно потому, что подобные заклинания не только защищали, но и позволяли контролировать чужую волю. Человек должен был сознательно и добровольно отдать власть над собой главе рода. Тем более что со временем эта связь становилась всё сильнее, в чём я смогла убедиться на собственном опыте. Стоит ли говорить, что это принесло мне новые неприятности?

После того нападения на Малфой-мэнор Люциус старался не уезжать из имения. А если поездки избежать не было возможности, старался отсутствовать не более пары дней.

После одной такой поездки я, как обычно, вечером расспросила о ней Люциуса. Так повелось ещё с того времени, когда в имении поселилась Мелисса: стремясь выразить свою благодарность за сестру, я старалась проявлять больше внимания к мужу. Когда он вечером садился в спальне в кресло около камина, я присаживалась на полу рядом с ним, положив ему на колени руки, а на них — голову. О своих делах Люциус никогда не рассказывал, но о том, где он был или каких-то забавных случаях во время поездки — обязательно.

Утолив моё любопытство в этот раз, он внезапно спросил:

— Тебе было хорошо сегодня ночью?

Я смутилась, вспомнив о прошедшей ночи. Иногда случалось, что я во сне возбуждалась и, по всей видимости, ещё не проснувшись, неосознанно прижималась в это время к мужу. Это случалось редко, но секс в такое время был особенно приятен для меня и — я точно знала это — для Люциуса тоже. Предыдущей ночью я тоже возбудилась во сне. А когда проснулась, то поняла, что муж почувствовал моё состояние и помог мне снять напряжение с помощью татуировки. Я с нетерпением ждала вечера, чтобы отблагодарить его за доставленное удовольствие. Однако то, что он заговорил об этом первым, стало для меня неожиданностью.

Но моё смущение Люциус истолковал по-своему. Схватив меня за волосы, он, побелев от ярости, приблизил своё лицо к моему и медленно, делая паузу после каждого слова, произнёс:

— Кого ты представляла себе вместо меня?

— Люциус, пожалуйста, — вскрикнула я. Но в этот раз он не стал мучить меня с помощью змеи. Вместо этого он, распахнув полы своего халата, прижал моё лицо к своему паху, не позволяя отодвинуться ни на йоту, и отпустил только тогда, когда кончил. Отшатнувшись от него, я упала на пол рядом с креслом, держась за горло, пытаясь восстановить дыхание. Чудо, что я не задохнулась и связки не были повреждены. Всё-таки чтение маггловской литературы по сексологии сослужило мне добрую службу. И то, что в своё время я рискнула применить эти знания, стремясь доставить удовольствие мужу — тоже.

* * *

Страшнее всего мне было от того, что получилось в результате сочетания мастерства Люциуса мучить свою жертву с терпением, свойственным Малфоям. Люциус не был похож на Волдеморта, которому ярость застилала глаза, и он начинал вымещать свою злость на окружающих. Люциус умел ждать и причинял страдания тогда, когда мог не спеша наслаждаться их созерцанием. Как я уже говорила, после проведения ритуала до первого моего наказания прошло около двух месяцев. Всё это время я думала только о том, что мне делать, как вести себя, чтобы никто не узнал о родовой печати и чтобы не вызвать неудовольствия Люциуса. Он, как я сейчас понимаю, всё это прекрасно видел и наслаждался моими метаниями.

Вернувшись однажды с Мелиссой из маггловского Лондона, я, как всегда, зашла в гардеробную. Чтобы не злить лишний раз мужа, я сразу же переодевалась в одежду волшебного мира. Увидев позади себя в зеркале Люциуса, я испуганно прикрылась: я была в одном нижнем белье. Бельё было дорогим и красивым — раз Люциус выделял мне средства на посещения маггловского мира, я решила не мелочиться. Впрочем, того, что я получала от Министерства магии, и того, что выручала за перевод текстов, написанных древними рунами (сестру я твёрдо решила содержать на свои собственные деньги), вполне хватало, чтобы я могла существовать безбедно. Однако на покупку (хотя бы для себя) маггловских вещей тратить деньги чистокровного Малфоя было гораздо приятнее. Сначала я хотела как можно быстрее одеться, но поймала в зеркале взгляд мужа — и отбросила в сторону одежду, которую прижимала к себе. Медленно, как он любил, я спустила бретельку полупрозрачного неглиже, не забывая при этом ласкать себя и в зеркале не сводя взгляда с Люциуса. Я добилась, чего хотела: в два шага он преодолел разделявшее нас расстояние, развернул меня к себе и, прижав к ближайшей стене, разорвал бельё и быстро овладел мною. Затем он молча оправился и ушёл, не поцеловав и не приласкав меня, как это обычно бывало. Но только меня это совсем не задело. После его ухода я медленно сползла по стене на пол, испытывая настоящий восторг. Не только потому, что получила физическое удовлетворение, нет. Я чувствовала торжество! В тот день я смогла понять, почему Люциус так любил власть и стремился к ней. Ощущение власти пьянило! Когда я увидела в зеркале, как потемнели его глаза, я поняла, что в этот миг не я ему, а он подчиняется мне. И вместе с этим исчезла моя давняя убеждённость, что я не способна заинтересовать мужчину. Я смогла заставить мужчину потерять от страсти голову, да ещё какого мужчину — всегда выдержанного и не действующего без выгоды Люциуса Малфоя! И пусть ненадолго, но и я получила над ним власть!

Однако поняла это не только я. Вечером, едва я вошла в спальню, Люциус наложил на комнату звукоизолирующие чары и подозвал меня к себе. Сам он сидел в кресле.

— Можно узнать, что это сегодня днём на тебе было? — спросил он.

— Маггловское бельё, — удивлённо ответила я, сумев не выдать овладевшего мною страха.

— У магглов не принято скрывать нижнее бельё? — наигранно удивился Люциус.

— О чём ты? — пытаясь предугадать его следующий ход, ответила я.

— О том, что если то, что было на тебе, надевается под одежду, я не понимаю, к чему нужна такая роскошь, — ответил он. — Поэтому мне приходит на ум только то, что ты это бельё намеревалась демонстрировать кому-то. Не мне, разумеется.

— Маггловское бельё всё сейчас такое, — сказала я. Я чувствовала, что то, о чём он говорит, — это всего лишь повод, причина была совсем другой, но всё же попыталась успокоить мужа. — Я не могу надевать под маггловскую одежду волшебное бельё. Это сразу привлечёт внимание и будет просто нелепо.

В следующую секунду Люциус молниеносно прижал к запястью палочку, и я упала на ковёр перед ним, сжавшись в комок от боли, но пытаясь не кричать.

— Возможно, в таком случае лучше будет не посещать мир магглов? — спросил он. — Раз уж у них нет пристойной одежды. Такой, которую обязана носить моя жена. Кстати, о том, что ты моя жена, ты часто забываешь.

Боль всё нарастала, и я не могла уже больше терпеть её. Я прекрасно понимала, что Люциус наказывает меня не за то, что я надела такое бельё, а за то, что стала свидетелем его слабости. Но всё же я пыталась убедить мужа, что мне нужно заботиться о сестре, и только ради этого я бываю в маггловском мире. Но он как будто не слышал меня. Сидя в кресле, Люциус равнодушно наблюдал за моими мучениями. Наконец, я провалилась в спасительное беспамятство.

Что мной двигало тогда, я так и не могу понять. Не знаю, где после пережитого я смогла взять смелость. Но неделю спустя, готовясь ко сну, я демонстративно встала возле кровати, привлекая к себе внимание мужа. Когда он посмотрел на меня, я скинула с себя пеньюар и осталась... в красивом маггловском белье.

— Видимо, прошлый урок тебя ничему не научил, — сказал Люциус, садясь в постели и с интересом разглядывая меня.

Забравшись на кровать, я аккуратно села на него верхом, и, проведя рукой по его щеке, сказала:

— Тебе же понравилось. И оно соблазнительнее волшебного белья. Я подумала, что тебе намного приятнее видеть меня в этом.

Обняв меня за талию, он усмехнулся:

— Ты же понимаешь, что от него ничего не останется.

Легко поцеловав его в уголок губ, я посмотрела ему прямо в глаза и ответила:

— Я купила целую кучу комплектов. Рви сколько угодно.

Усмехнувшись ещё раз, он резким движением подмял меня под себя и впился в мои губы поцелуем, на который я вполне предсказуемо ответила.

Однако это был единственный случай, когда я выиграла.

* * *

Я часто думаю: как я смогла пережить то время? Впервые в жизни я ничего не могла сделать, чтобы помочь себе. В книгах о родовой магии почти ничего не говорилось, а те сведения, которые мне всё же удалось найти, были весьма скудными. Единственное, что я смогла понять — целью всех родовых заклинаний было укрепление семьи, её сплочение, усиление связей между всеми её членами. Создавать родовые заклинания могли не все семьи — только те, история которых насчитывала не менее семи сотен лет, поэтому это была редкость даже среди чистокровных семейств. И хотя заклинания различных семейств и имели сходные названия и сходные принципы действия, всё же каждый род создавал своё заклинание, которое отличалось от аналогичного заклинания другого рода. Так что найти какую-то информацию о родовой магии Малфооев я могла только в Малфой-мэноре. Но даже в библиотеке Малфой-мэнора, в которой я всегда находила ответы на все вопросы, которые меня занимали, единственной книгой, в которой говорилось об этом, оказалась та, которую разрешил прочесть мне Люциус — а в ней не рассказывалось о том, как преодолеть действие заклинания тому, к кому это заклинание применили, лишь описание самих заклинаний и для чего они предназначены.

Вы спросите меня, почему я никому ничего не рассказывала? Я не могла. Люциус был умён. Он ненавидел меня все годы нашего брака, но, не имея возможности использовать волшебство, чтобы заставить меня мучиться, он даже не пытался причинить мне вред без магии. Хотя теоретически это было возможно. Но, во-первых, Люциус знал, что я не стала бы молчать, если он позволил бы по отношению ко мне хоть какое-то рукоприкладство, а ссориться с Гарри и Роном в его планы не входило. Во-вторых, — и это я поняла много позже, — он считал применение грубой физической силы ниже своего достоинства. Он же всегда гордился, что магия отличает его от всех людей на земле — поэтому просто заставить свою жертву страдать ему удовольствие не доставляло. Ему нужно было обязательно показать своё превосходство. Когда же такая возможность появилась, он сделал так, чтобы я сама отдала ему власть над собой.

Не знаю, сколько времени я смогла бы выдержать. Я почти отчаялась. Почти. Не позволили мне этого сделать постоянное напоминание о том, что благодаря этому жива Мелисса, и, как ни странно... мой мучитель. Всё дело было именно в родовой магии, вернее, в соблюдении условий, при которых её можно было использовать. Как я уже сказала, все родовые заклинания были предназначены для того, чтобы сплотить семью, сделать её сильнее. Любым способом, в том числе и таким варварским. Но если применялось заклинание, способное причинить вред здоровью члена семьи, то действовал своеобразный магический контракт и своеобразное лекарство: глава рода (а применять эту магию мог только он) обязательно должен был показать, что использовал родовую магию только в интересах семьи. Сначала подобный парадокс вызывал у меня горечь. Но со временем я... смирилась. Я привыкла, что, прекращая меня мучить, Люциус поднимал меня на руки и усаживался вместе со мной в кресло или укладывал меня на постель, а сам ложился рядом и обнимал меня до тех пор, пока я не успокаивалась. А если этого не случалось сразу, то я знала, что вечером он обязательно перед сном обнимет меня и будет гладить, как ребёнка, которого укладывают спать. Наверное, и в самом деле родовая магия помогала укреплять отношения в семье. А, возможно, всё дело было в том, что Люциус, несмотря на такую возможность, использовал свою власть не так уж часто — всего несколько раз.

Ту июньскую ночь две тысячи девятого года, которая всё изменила в нашей жизни, я помню до мельчайших подробностей. Я проснулась, когда уже было за полночь. Чтобы не потревожить спящего мужа, я долго лежала, не двигаясь, — надеялась, что смогу снова заснуть. Однако сон упорно не шёл. Решив, что глоток свежего воздуха поможет мне, я тихонько встала, накинула халат и вышла из комнаты.

Выйдя на балкон, я оперлась на балюстраду и вдохнула полной грудью.

— Что-то забыла, Грейнджер? — неприветливый голос Драко позади меня раздался так неожиданно, что я вздрогнула. Малфой сидел в кресле со стаканом огневиски в руке. Очевидно, что-то случилось, раз Драко позволил себе налить алкоголь. Да и я уже не помнила, сколько времени он не разговаривал со мной так грубо.

— Не спится, — улыбнулась я, залезая с ногами во второе кресло. — А у тебя что случилось?

Драко скривился, но язвить по поводу того, что я лезу не в своё дело, не стал. Вместо этого он честно ответил:

— С женой поссорился. Составишь мне компанию? — приподнял он стакан. Я отказалась, и он продолжил: — Как знаешь. Твоё здоровье, Грейнджер.

— Воды я бы попила, — притворно расстроившись, вздохнула я. Я видела, что ему нужно поговорить — но гордость не позволяла попросить об этом. — Только палочку оставила в спальне.

Уголок рта Драко знакомо дёрнулся вниз — он понял мою уловку, но всё же через пару секунд передо мной появился стакан с водой, наколдованный Малфоем.

— Так почему ты поссорился с Асторией? — спросила я, сделав пару глотков.

— Неважно, — ответил Драко.

Допытываться я не стала.

— Расскажи, как дела в Хогвартсе, — попросила я. — Я так соскучилась по школе. Если бы ты только знал.

Приближались экзамены, и Драко, как обычно, проводил в школе больше времени. Именно это, как я подозревала, и стало причиной их размолвки с Асторией. Поначалу неохотно, но затем всё с большим воодушевлением, Малфой рассказывал о своих учениках. Главным образом, конечно, о своём факультете. Судя по его интонациям, он действительно нашёл своё призвание в преподавательской деятельности. И студенты, видимо, отвечали ему взаимностью. Иначе откуда в его глазах было столько блеска, когда он рассказывал о делах в школе? Случалось это, правда, не часто.

— Ты замёрзла? — спросил Драко, увидев, что я сжалась в кресле.

— Есть немного, — ответила я.

— Сейчас, — Драко взял палочку и направил её на меня, чтобы наложить согревающие чары. Я слегка распахнула халат, чтобы завернуться в него поплотнее, и в это время луна выглянула из-за тучи. — Что это? — спросил он.

— Что? — Я прекрасно поняла, что увидел Драко, и быстрым движением попыталась запахнуть халат.

Но Малфой оказался быстрее и не дал мне этого сделать. Протянув руку, он отодвинул ткань и с ужасом разглядывал мою грудную клетку, покрытую синяками различной степени давности. Временами Люциус не позволял мне сводить синяки; а если нам нужно было идти на какой-то приём, то он сам удалял их только с тех участков кожи, которые открывали мои наряды. Тогда был именно такой период. Я прикусила губу, когда Драко пальцем слегка скользнул по совсем свежему синяку. И тут же он резко отдёрнул руку и сжал её в кулак.

— Что он с тобой делает, Грейнджер? — выдохнул Драко. Очевидно, он не ожидал, что его отец может так обращаться со своей женой, кем бы она ни была.

— Ничего, — довольно грубо ответила я, поправляя халат.

— Что значит «ничего»? — закипел Драко. — Грейнджер, я даже не знаю, как...

— Оставь это, — строго сказала я. А затем продолжила уже мягче: — Он твой отец, Драко. Ты не имеешь права осуждать его. — После небольшой паузы я добавила: — И ты не поймёшь.

— Так объясни так, чтобы я понял! — с яростью сказал Малфой.

Я подняла на него глаза. Как объяснить ему, что шесть долгих лет я вновь и вновь переживала произошедшее в Малфой-мэноре в последний год войны? Как накладывала заглушающие заклинания на комнату старосты в Хогвартсе, а затем на квартиру, которую снимала в Лондоне, когда училась в Академии. Не помогало даже присутствие Джинни, которая готова была всю ночь сидеть возле меня, держа за руку, если мне приходилось останавливаться в Норе и делить на двоих комнату подруги. И на спальню в тех покоях, где я жила в первый год своего замужества, я тоже накладывала каждую ночь заглушающие чары, боясь, что Люциус меня услышит. И всего нескольких недель, проведённых в спальне Люциуса, оказалось достаточно, чтобы это изменилось. Нет, кошмары не исчезли окончательно. Даже сейчас, уже одиннадцать лет спустя, тот ужас порой возвращался ко мне во снах. Однако после брачной ночи в этих снах место Беллатрисы занимал Люциус, и, сама не понимая почему, я просто знала: ничего страшного не случится. Мне очень хотелось спросить мужа, не использовал ли он для этого какие-либо заклинания, но меня не покидал страх, что подобный разговор может привести к возвращению кошмаров, поэтому я молчала.

Поняв, что ответа он не дождётся, Драко, указав зажатым в руке стаканом на мою грудь, сказал:

— Даже для Малфоя это жестоко.

— Он не всегда бывает таким, — тихо ответила я.

— Ты понимаешь, что такие отношения могут плохо кончиться? Для тебя, разумеется.

— Понимаю.

— И не боишься?

— Боюсь, — так же тихо ответила я.

— Но не простишь себе, если покажешь свой страх. Истинная гриффиндорка! — презрительно сказал Драко.

После недолгого молчания он спросил:

— Чего ты не договорила, Грейнджер?

Я вопросительно посмотрела на него.

— Ты сказала, что боишься отца таким тоном, словно хотела что-то добавить. Боюсь, но...

— Но с ним я не боюсь всего остального мира, — не сразу ответила я. Не знаю, почему я ответила так, как будто не закончила фразу. И когда Драко спросил меня, я не знала, что мне сказать. Но слова вдруг сами пришли мне в голову, и внезапно я поняла, насколько верно они отражают моё отношение к Люциусу. Слова мужа о том, что никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит ему, обрели другой, более глубокий смысл. Никто не смел не только покушаться на его жену — никто, кроме него, не смел оскорблять её. Никто, кроме него, не смел унижать её. Включая членов семьи — именно поэтому Люциус с самого начала внешне выказывал мне уважение и никогда не унижал меня в присутствии наших детей. Наверное, я знала или чувствовала это с самого начала — что, причиняя мне страдания, он не позволит этого сделать кому-либо или чему-либо ещё. Драко непонимающе смотрел на меня, и я добавила: — Наверное, невероятно слышать это от меня, тем более что наш брак с самого начала является противостоянием друг другу, да?

— Верно, — отвернулся от меня Малфой.

Несколько минут прошло в молчании, а затем Драко спросил:

— Скажи, Грейнджер, неужели ты в самом деле позволила наложить на себя родовую печать?

— Я не хочу об этом говорить, Драко, — решительно ответила я и поднялась со своего кресла, собираясь уйти.

— И всё же, Грейнджер? На чём отец тебя подловил? — окликнул меня Малфой, и я застыла от неожиданности, приложив неимоверное усилие, чтобы подавить всхлип отчаянья. Драко подобрал самое верное слово для нашей с Люциусом сделки: подловил, именно подловил. Буквально за неделю до этого разговора с Драко я узнала, что когда Мелисса лежала в больнице после нападения на имение, Гарри попросил Люциуса помочь ей, и Люциус не отказал! Когда я пришла к мужу и пообещала выполнить всё, что он пожелает, зелье, которое помогло моей сестре, уже варилось в лаборатории Драко в Малфой-мэноре! А отчаянье на лице Гарри, которое, как я считала, было вызвано отказом Люциуса, на самом деле было вызвано тем, что мой друг пообещал моему мужу ничего не говорить мне про зелье, потому что Люциус не был уверен, что сможет помочь Мелиссе. Люциус просто воспользовался моей ошибкой и добился того, чего хотел. Подловил.

— Отец — ладно, — продолжал между тем Драко, — для него всегда власть значила больше всего на свете...

Неосознанно (наверное, сработало моё неизменное стремление к справедливости) я поправила его:

— Семья.

— Что, прости? — не понял меня Драко.

— Возможно, когда-то власть и значила для твоего отца больше всего, но сейчас для него больше всего на свете значит семья, неужели ты этого не видишь? — повернувшись, спросила я. — Сомневаюсь, что Люциус делал хотя бы половину того, что он делает, если бы у него не было семьи.

Драко ничего не ответил, только тихонько недоверчиво фыркнул, а я прошла в сторону двери.

— Когда я шла сюда, я проходила мимо ваших комнат, — обернувшись уже у самого выхода, сказала я, — и, кажется, слышала всхлипы. Думаю, Астория тоже переживает. Если ты извинишься перед ней, она простит.

— Почему это я должен извиняться? — возмутился Драко, и я весело рассмеялась. — Что я сказал смешного, Грейнджер? — недовольно спросил он.

— Не что, а как, — немного успокоившись, ответила я. — Ты мне сейчас так напомнил Рона. Малфой, ты мне все уши в своё время прожужжал, что твои предки были родом из Франции.

— И к чему ты это говоришь? — прищурившись, спросил Драко.

— К тому, что пора бы тебе вспомнить одну пословицу, которая бытует на земле твоих предков. — Драко непонимающе посмотрел на меня, и я пояснила: — Если женщина не права, перед ней нужно извиниться.

— Всезнайка, — беззлобно сказал он.

— Спокойной ночи, — улыбнувшись, попрощалась я.

— Спокойной ночи, Грейнджер, — ответил Малфой.

* * *

Когда я вернулась в спальню, Люциуса там не было. Под впечатлением от своего открытия я поймала себя на мысли, что не хочу ложиться без него. Мне нужно было засыпать рядом с ним — только так я чувствовала себя в безопасности.

Нашла я Люциуса сразу — он был в кабинете. Стоял возле стола и читал какое-то письмо.

— Тебе не спится? — спросила я.

Убрав письмо в верхний ящик стола (там, насколько я знала, он хранил особо важные документы), он велел мне подойти и спросил, куда я ходила.

— Заснуть не могла, — ответила я. — Вышла на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. А там Драко. Они с Асторией поссорились. Ну, и мы поболтали немного. Люциус, что с тобой? — спросила я, увидев, что муж смотрит на меня каким-то странным взглядом. — Почему ты так на меня смотришь?

— Как? — спросил он, легко касаясь ладонью моей щеки, и на секунду я прикрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением.

— Не знаю, — ответила я. — Как будто давно меня не видел. Или вообще видишь в первый раз.

Люциус усмехнулся. Притянув меня к себе, он поцеловал меня. Я думала, что у него возникло желание, и мне, как обычно, придётся удовлетворять его немедленно. Против его кабинета я, в общем-то, ничего не имела, но Люциус не наложил запирающие чары, и, хоть я и знала, что в это время там появиться никто не мог, всё же чувствовала себя немного скованно. Однако Люциус поднял меня на руки и вышел в коридор.

Когда-то он сказал мне, что в своём доме знает каждый поворот, каждую ступеньку и до любой двери может дойти с закрытыми глазами. Тогда я не поверила ему. Но поверила, когда он донёс меня до нашей спальни, не отрывая взгляда от моих глаз.

Я не знала, что произошло в ту ночь, но перемены в его поведении почувствовала сразу. Я уже говорила, что он был заботливым любовником. Однако его забота всегда была скорее заботой рачительного хозяина о своём имуществе. Чтобы вещь служила дольше, за ней нужно ухаживать — чтобы я не была холодна в постели, нужно, чтобы я тоже получала удовольствие. Так я всегда воспринимала его внимание. Но в ту ночь... В ту ночь всё было по-другому. Я впервые почувствовала, что он стремится доставить удовольствие сначала мне и только потом получить его сам.

Даже утро после первой брачной ночи не было столь чудесным, как то утро. Я проснулась, ощущая себя счастливейшим человеком. И, что было ещё удивительнее, я впервые проснулась раньше Люциуса. Аккуратно, чтобы не разбудить мужа, я села возле него на колени. В то утро я тоже как будто впервые увидела его и теперь смотрела на него с невесть откуда взявшейся нежностью. Но что самое странное — это чувство меня совсем не удивляло. Мне оно казалось таким же естественным, как то, что я дышу.

Увидев, что Люциус проснулся, я наклонилась и, обхватив ладонями его лицо, начала покрывать его лёгкими неторопливыми поцелуями.

— Чем заслужил такую честь? — спросил он, так же легко отвечая на мой поцелуй.

— Я хочу, чтобы ты знал, — ответила я, не отрываясь от своего занятия. — Мне было хорошо с тобой сегодня ночью. Ты даже не представляешь, как.

— Если ты мне скажешь, я попытаюсь представить, — поглаживая пальцами моё предплечье, усмехнулся Люциус.

От его слов я слегка смутилась:

— Если я скажу, то это будет глупость.

— Думаю, — ответил он, — это будет не первая глупость, которую я от тебя услышу.

Наклонившись, чтобы он не видел моего лица, я снова начала целовать его имежду поцелуями тихо произнесла:

— Наверное, именно это имеют в виду поэты, когда пишут, что соединяются не только тела, но и души.

Боясь услышать насмешку, я робко посмотрела на него. Но Люциус не смеялся. Притянув меня к себе, он жадно меня поцеловал. И я смогла убедиться, что прошедшая ночь не была сном или плодом моего воображения.

* * *

Обычно мы с Люциусом спускались к завтраку вместе. Но в то утро, когда мы уже собирались выйти из спальни, в окно постучала сова с почтой для мужа. Взглянув на письмо, он отпустил меня, сказав, что спустится через несколько минут.

Мне казалось, что радость, владевшая мной в то утро, словно окружала меня снаружи. По-видимому, так оно и было, потому что Астория, увидев меня, как-то особенно ласково улыбнулась. А Драко, поздоровавшись, вопросительно поднял брови. Однако в следующее мгновенье он посмотрел на Мелиссу, и на его лице появилось озабоченное выражение.

Во всём, что касалось моей сестры, мы с Драко понимали друг друга с полуслова.

— Что происходит? — спросила я. — Мелисса?

— Я думаю, что мне лучше начать привыкать жить в своём мире уже сейчас, — ответила она.

Наверное, возрождение Волдеморта не вызвало бы у меня большего потрясения, чем этот ответ моей сестры. О том, что это был уже не первый раз, когда она заговаривала о необходимости покинуть магический мир, я тогда ещё не знала.

— Принцесса, ты, конечно же, права, — сказал Драко, — но всё-таки хоть пару лет ещё не стоит этого делать.

— Объясни мне, — попытавшись скрыть растерянность и обиду, сказала я, — что случилось, что ты захотела всё изменить?

— Тебе плохо здесь из-за меня, — сказала Мелисса, и после её слов к моему горлу подступил комок. Маленькая моя сестрёнка! Она так хорошо всё чувствовала. Разумеется, подтвердить её догадку я не имела права.

— Кто тебе это сказал?! — воскликнула я.

— Никто. Я сама вижу, — ответила Мелисса.

— Ты не можешь видеть то, чего нет, — пытаясь успокоиться, сказала я.

— Но...

— Я сказала: нет. И больше мы на эту тему говорить не будем, — прекратила я спор. Наверное, общение с Малфоями не прошло для меня бесследно, потому что я стала замечать, что в моём голосе начинали появляться нотки, свойственные Люциусу, после которых никто не смел ему возражать.

— Что происходит? — спросил Люциус, входя в столовую. При его появлении все замолчали и направились к своим местам за столом.

— Мелисса считает, что раз ей всё равно предстоит жить в мире магглов, то будет лучше, если она начнёт это делать уже сейчас, — сев за стол, объяснил Драко. — Будет жить в пансионате, а на выходные и каникулы мы будем её забирать.

Люциус слегка наклонил голову, показывая, что понял. Эльф поставил перед ним тарелку. Но прежде чем приступить к завтраку, Люциус посмотрел на Мелиссу и спросил:

— То есть обучению в Хогвартсе вы предпочитаете маггловскую школу, я правильно понял, юная леди?

Тишина, воцарившаяся после слов Люциуса, была осязаемой. Драко, Астория и Мелисса в недоумении посмотрели на него. Даже дети, которых с недавних пор стали сажать за общий стол, притихли, видимо, чувствуя, что произошло что-то очень важное. Я боялась посмотреть на мужа. Первое, что я испытала, услышав его слова — страх. Страх и уверенность, что я снова ошиблась. Ведь каждый раз, когда я начинала верить, что между нами может быть всё хорошо, он наносил мне удар, который был тем сильнее, чем больше была моя вера. А прошедшая ночь была настолько незабываемой, что я даже не удивилась, что он так жестоко подшутил надо мной. Однако в следующую секунду я поняла, что, несмотря на своё отношение ко мне, Люциус вряд ли стал бы шутить так в присутствии Мелиссы и Драко. Нерешительно посмотрев на мужа, я не смогла отвести взор. Отклонившись на спинку стула, он смотрел мне прямо в глаза. Ни тени насмешки не было в его взгляде. Я подозвала к себе сестру, и только когда Мелисса подошла, оторвала взгляд от Люциуса.

Достав свою палочку, я вложила её в руку сестры и, показав движение, велела произнести «Lumus». Когда Мелисса послушно выполнила мои указания, на кончике палочки вспыхнул и погас слабый огонёк. Я глубоко вздохнула, всё ещё не веря. Забрав палочку, я легонько подтолкнула сестру к её месту за столом и снова посмотрела на мужа. Сделав едва заметное движение головой, как будто спрашивая: «Убедилась?», он приступил к еде.

Завтрак прошёл в молчании. И только когда Люциус встал из-за стола и вышел, Драко негромко спросил:

— Как это возможно, Грейнджер? Директор не стала бы скрывать это от нас.

Рядом со мной оказалась Мелисса:

— Миона, это правда означает, что я тоже... волшебница? — почти беззвучно спросила она.

Но я слышала их как будто сквозь толщу воды. В моей голове крутились одни «почему»: почему Минерва ничего не сказала, если знала об этом, почему магия Мелиссы до сих пор не проявлялась, почему Люциус об этом знает? Как я ни старалась, подходящего объяснения найти не могла. Резко встав из-за стола, я почти выбежала из столовой.

* * *

Люциус стоял возле окна в кабинете. Когда я вошла, он слегка повернул голову в мою сторону.

— Объясни мне, — попросила я. Я не чувствовала ни гнева, ни возмущения. Я хотела просто понять. — Минерва не стала бы скрывать, если бы на свитке в Хогвартсе появилось имя Мелиссы. А всем будущим первокурсникам письма уже разосланы, я знаю. После войны свиток начали прочитывать раньше, и письма рассылать — тоже. Если бы там было имя Мелиссы...

— Его там нет, — прервал меня Люциус, и я изумлённо посмотрела на него. Он говорил так уверенно! — Расскажи, что ты знаешь о том, как в Хогвартсе узнают, кому нужно послать приглашение, — попросил он, поворачиваясь.

— Волшебное перо записывает на свиток пергамента каждого волшебника, родившегося в Британии, — начала отвечать я. — Ежегодно свиток прочитывают и тем, кому исполняется одиннадцать лет, рассылают пригласительные письма...

Заметив, как дёрнулся уголок его рта, я поняла, что ответ нужно искать в том, что я сказала раньше. Прокрутив в голове несколько раз свои фразы, я поражённо застыла.

— В Британии. Родившиеся в Британии. Мелисса родилась в Австралии, — выдохнула я, поднимая глаза на мужа. Подтвердив лёгким кивком мою догадку, Люциус снова отвернулся к окну.

— Ты знал? — всё ещё не веря, спросила я. — Ты с самого начала знал?

— Не знал, — поправил он меня. — Догадывался.

— И когда узнал точно? — спросила я.

— Когда произошло нападение на Малфой-мэнор.

— Заклинание, попавшее в Мелиссу? — перебрав в памяти всё, что произошло тогда, высказала я свою догадку. — Что в нём было особенного?

— Это заклинание должно постепенно лишать волшебника магии. На маггла оно бы подействовало как убивающее, — ответил Люциус.

Несколько минут прошло в молчании.

— Значит, при рождении Мелисса была записана не в Хогвартсе, а в австралийской школе волшебства, да? — спросила я. Название школы я, как ни старалась, быстро вспомнить не могла. Впрочем, оно вообще было трудно для произношения, поскольку звучало на языке местных аборигенов.

— Верно, — ответил Люциус. Затем добавил: — Возьми письмо на столе.

На столе лежало то самое письмо, которое я видела в руках Люциуса ночью — пергамент был особенного светло-сиреневого цвета. Цветной пергамент в Британии не использовался, поэтому ошибиться я не могла. Я быстро пробежала его глазами. Это было официальное письмо, в котором говорилось, что в свитке австралийской школы волшебства среди детей, которым будет предложено место ученика в две тысячи девятом году, значится имя Мелиссы Уилкинс, родившейся восьмого мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года.

— Письмо написано три месяца назад, — увидев дату, прошептала я. — Почему ты мне об этом ничего не сказал?

Люциус шумно вздохнул и, сжав зубы, упрямо вскинул подбородок. Но ещё до того, как я увидела это, я кинулась к нему и, обняв его за талию, прижалась щекой к его спине.

— Прости, прости меня, — прошептала я. — Неважно, почему. Важно лишь то, что ты об этом сказал. Спасибо.

Он не повернулся и не обнял меня в ответ. Но и не оттолкнул.

— Я могу взять это письмо? — спросила я, отпуская мужа и отходя к столу.

Повернувшись, он ответил:

— Разумеется.

Бросив на Люциуса ещё один благодарный взгляд, я вышла, обеими руками прижимая к груди письмо, как будто это была величайшая драгоценность. Хотя тогда оно так и было.

* * *

Когда я вошла в гостиную, Мелисса сидела на диване, прижавшись к плечу Драко. При моём появлении она встала и подошла, вопросительно глядя на меня. Вместо ответа я притянула её к себе и, не сдерживаясь, заплакала, уткнувшись в её волосы. Подошедшему Малфою я молча протянула письмо, и они с Асторией быстро прочитали его.

— При чём тут Уилкинс? — не понимая, спросил Драко.

— Когда родители жили в Австралии, их звали Моника и Венделл Уилкинсы, — ответила я, вытирая глаза.

— Мамочка, почему ты плачешь? — спросила меня Оливия. Она всегда была более бойкой, чем Николас.

— От радости, мои хорошие. От большой радости, — сказала я, опускаясь перед детьми и обнимая их. Хоть они и были разными по характеру, но всегда старались находиться рядом.

— Грейнджер, в таком случае нужно как можно быстрее всё уладить. Случай небывалый, сама понимаешь, — оторвал меня от детей Малфой.

— Ты прав, — вставая, ответила я.

— Я увижу волшебный мир? — спросила Мелисса, и её глаза засияли.

— Не сейчас, принцесса, — ответил ей Драко. — Как только мы уладим все формальности, мы обязательно отправимся в Косой переулок, чтобы купить всё для школы. Но пока министерство не отменит запрет, покидать имение ты не можешь.

Всё поняв, Мелисса кивнула.

— А волшебные книги я читать могу? — спросила она. — Здесь такая огромная библиотека.

— Грейнджер, одним словом, — высказал вслух мысли всех присутствующих Драко.

— Пойдём, я покажу тебе, с чего лучше начать, — позвала её Астория. — Пока Драко и Гермиона займутся делами.

— Министерство или Хогвартс? — вопросительно посмотрел на меня Драко. — Или вперёд твои дружки? Решай, Грейнджер.

— Хогвартс, — ответила я. — Но сначала я сообщу обо всём Гарри. Он может организовать встречу с Кингсли.

Связавшись по каминной сети с домом Поттеров, я вкратце объяснила, что случилось, попросила сообщить обо всём Рону, пообещала зайти к ним вечером и попросила связаться с министром, чтобы узнать, что нам нужно сейчас делать.

* * *

— Это просто невероятно, — сказала Минерва, выслушав нас с Драко. — Такого никогда не было. Безусловно, Мелисса будет принята в Хогвартс, раз она тоже волшебница. И хотя школа всегда была независима от министерства, боюсь, в этот раз сначала потребуется уладить все проблемы с министерством.

— Мы это понимаем, директор, — ответил Драко. — Но решили всё-таки сначала переговорить с вами. Раз со школой проблем не будет, то с министерством мы как-нибудь всё решим. Разрешите откланяться, профессор МакГонагалл.

— Драко, — остановила его директриса. — Я хотела поговорить об этом позже, но раз вы зашли, то не уделите мне немного времени? Это касается заказа ингредиентов на следующий год. — Драко кивнул, и она сказала мне: — Гермиона, ты побудешь пока в моём кабинете? Мы ненадолго.

Оставшись одна, я осмотрелась. Как же давно я здесь не была! И как же соскучилась по школе!

Моё внимание привлекло движение у стола директора, и я увидела, как на портрете, висевшем над ним, появился профессор Дамблдор.

— Миссис Малфой, — садясь в нарисованное кресло, с улыбкой сказал он, — рад вас видеть. Как ваши дела?

— Я тоже рада вас видеть, профессор, — искренне ответила я. — До сих пор не могу привыкнуть к новой фамилии.

— И как складываются у вас отношения с мужем, Гермиона? — спросил Дамблдор. — Что-нибудь прояснилось с целью вашего брака? Если не хотите, не отвечайте. Но, возможно, вам хочется сказать что-то, чего не скажешь живому человеку.

Немного помолчав, я ответила:

— Даже не знаю, что сказать, профессор. Честно говоря, я уже перестала задаваться вопросом, зачем нужен наш брак. Давно устала делать это и не находить ответа, поэтому просто живу. Занимаюсь детьми и сестрой, встречаюсь с друзьями. А Люциус... Я всё пытаюсь понять его и не могу. Ведь я знаю, что он не изменился. Совсем не изменился. И, тем не менее, он совершает поступки, которых от него никто никогда не ожидал. Поступки, которых он никогда не совершил бы из-за своего мировоззрения. Открыть дверь в волшебный мир магглорождённой волшебнице — кто бы мог подумать, что он способен на такое? Это же противоречит всему, во что он верит! — Я посмотрела на портрет, сама не зная, что хотела услышать.

— Наверное, всё же предположения, почему он делает это, у вас есть? — спросил меня Дамблдор.

— Только одно, — покачала я головой. — Магия нашего брака. Мелисса — член его семьи, и если бы он не сделал этого, одна из брачных клятв была бы нарушена. Могу предположить, — после небольшой паузы добавила я, — что в какой-то мере он руководствовался и своими представлениями о долге перед семьёй. Но это настолько невероятно, что я боюсь даже хоть немного поверить в это. — Я снова посмотрела на Дамблдора.

— Вы достаточно умны, Гермиона, чтобы не верить, что убеждения вашего мужа могут измениться, и достаточно разумны, чтобы принимать его таким, какой он есть. Если вас интересует моё мнение, то, на мой взгляд, вы на верном пути к достижению цели, ради которой заключался ваш брак, — сказал он.

— И в чём она? — с надеждой спросила я.

— Увы, этого я вам сказать не могу. — Я сникла, и он добавил: — Потому что не знаю. Мои слова — это, скорее, результат моих размышлений и ощущений. Но вот что я хотел бы сказать вам, Гермиона, если, конечно, вас интересуют рассуждения портрета...

— Рассуждения вашего портрета, профессор, интересуют, безусловно, — ответила я.

— Так вот, Гермиона, я хочу вам сказать, что всё то, что движет поступками вашими и вашего мужа сейчас — в какой-то мере следствие не только ваших решений, но и магии вашего брака. Магия помогает вам поступать так, чтобы вы смогли достичь поставленной перед вами задачи. Но когда эта задача будет решена — предполагаю, что вы об этом узнаете, не так ли? — спросил он.

— Да, — ответила я, — мистер Коннор сказал, что будет ещё один знак, и мы обязательно это поймём.

— Так вот, Гермиона, — продолжил Дамблдор, — когда цель, поставленная перед вами, будет достигнута, только от вас и вашего мужа будет зависеть, как вы будете жить дальше. Потому что, к сожалению, магический брак нерасторжим.

— Спасибо, — поблагодарила я его и повернулась к входу, потому что в это время в кабинет вошли Минерва и Драко.

Попрощавшись с директором, мы с Драко вернулись в имение.

* * *

В имении нас ждал Гарри. Как только мы вышли из камина, он сразу же сказал, что министр ждёт меня немедленно. Драко, чего никогда не случалось с ним раньше, проявил неожиданную настойчивость сопровождать меня — если дело касалось Мелиссы, он хотел знать всё.

Выслушав историю о происшедшем, Кингсли заверил, что сделает всё возможное, чтобы получить подтверждение из Австралии.

— Но ты сама понимаешь, — сказал он мне, — раз твоя сестра зарегистрирована под именем Уилкинс, придётся доказывать, что это действительно она. И тебе придётся объяснять, каким образом фамилия Грейнджер поменялась на Уилкинс.

— Разумеется, — согласно кивнула я.

— И да, Гермиона, — заканчивая встречу, сказал министр. — Всё-таки пока — пока! — не стоит твоей сестре покидать Малфой-мэнор.

Ещё раз кивнув в знак согласия, мы покинули кабинет.

— Ты обещала прийти к нам, — напомнил мне Гарри, когда мы вышли. — Рон уже у нас. Всем не терпится узнать подробности.

— Даже не знаю, — я неуверенно посмотрела на Драко. Всё-таки правильнее было бы находиться мне с семьёй.

— Ладно, Грейнджер, — понял мою нерешительность Малфой. — Друзья за тебя переживают и радуются. Удели им немного времени. Только не задерживайся, хорошо?

Попрощавшись кивком с Гарри, он пошёл прочь по коридору.

— Столько лет прошло, а я всё не перестаю удивляться. Кто бы подумал, что Малфой будет понимать тебя с полуслова, — негромко сказал Гарри. — Иногда мне становится жаль, что он раньше не был таким.

— У каждого своё предназначенье, Поттер, — обернувшись, ответил ему Драко. Видимо, он услышал его слова. — Ты своё выполнил, теперь я выполняю своё.

В доме на площади Гриммо я оказалась в объятиях Джинни и Рона, а затем и Молли Уизли.

— Конечно, поздравлять нужно не тебя, а Мелиссу, — сказала миссис Уизли, — но пока такой возможности нет. Поэтому вернувшись, ты обязательно передай ей, что мы за неё очень рады.

Ближайший час прошёл за пирогом миссис Уизли и дружеской беседой, точнее, за рассказом о том, что произошло за сегодняшний день и догадками, почему магия Мелиссы не проявлялась до сих пор.

Я несколько раз уже собиралась вернуться домой, но каждый раз меня останавливали, уговаривая остаться ещё ненадолго.

— В конце концов, Гермиона, — сказал Рон, когда я в очередной раз встала, собираясь уходить, — неужели быть в компании пожирателя тебе хочется больше, чем с нами?

Миссис Уизли уже собралась было осадить сына, но я её опередила:

— Рональд Уизли, — холодно, чётко проговаривая каждое слово, сказала я. — Если ты забыл, то Люциус Малфой — мой муж. Поэтому, если ты не хочешь поссориться со мной, впредь ты всегда будешь отзываться о нём более уважительно. — И затем уже мягче добавила: — Разве ты не видишь, что если бы не он, то, возможно, мы бы никогда не узнали, что Мелисса — волшебница? Магия Мелиссы не проявлялась, зарегистрирована она в магической школе другой страны, да ещё и под другим именем. Никто никогда и не подумал бы выяснить, действительно ли моя сестра маггла, согласись. Во всяком случае, меня бы это заинтересовало только тогда, когда случилось бы хоть малейшее проявление магии.

— Хорошо, пусть он и сказал о Мелиссе, — фыркнул Рон, — но я ни за что не поверю, что он это сделал не ради собственной выгоды.

— Возможно, — ответила я, — но даже если так, его поступок всё равно заслуживает уважения. И благодарности. Хотя бы с моей стороны. Поэтому самое меньшее, что я должна сейчас сделать — это быть с ним.

* * *

Когда я вернулась в Малфой-мэнор, Люциуса там не было. У всех остальных членов семьи было приподнятое настроение. Даже дети, не понимая, что произошло, чувствовали, что случилось что-то хорошее, и когда пришло время ложиться спать, восприняли приказ отправляться в свои комнаты с каким-то энтузиазмом. Нет, как правило, они послушно уходили, когда нужно было собираться ко сну, но было видно, что они с удовольствием пободрствовали бы ещё. В тот же день они поднялись наверх с каким-то воодушевлением.

За ужином Люциуса тоже не было, и вскоре вслед за детьми к себе ушли Драко с Асторией. Я осталась одна в гостиной.

Люциус вернулся, когда уже начало темнеть.

— Почему ты не спишь? — спросил он меня, снимая мантию и передавая её появившемуся Торри.

— Тебя жду, — ответила я, нерешительно подходя ближе и останавливаясь в шаге от него. — Ты голоден?

Протянув руку, Люциус коснулся моей щеки, и на мгновенье я прикрыла глаза, наслаждаясь его лаской.

— Нет, — ответил он, убирая руку. — Но я не отказался бы от чая. Составишь мне компанию? — спросил Люциус, садясь в кресло возле камина.

Велев эльфу подать чай, я с ногами забралась в другое кресло. Мне очень хотелось расспросить мужа о том, как он узнал о магических способностях Мелиссы. Но я достаточно хорошо знала Люциуса, чтобы понимать, что сейчас на мои вопросы он не стал бы отвечать. Кроме того, это было бы просто невежливо. Поэтому, сделав глоток из чашки, я завела разговор о том, как прошёл его день. Слушая рассказ мужа, я пыталась не потерять нить разговора, вслушиваясь в звук его голоса, вглядываясь в его лицо и думая, что всё-таки заставило рассказать его о Мелиссе, поэтому не сразу поняла, что он обращался ко мне:

— Мне не нужны твои слова благодарности.

Поставив чашку на столик, я ответила:

— Я не благодарю тебя.

— Милая, — насмешливо сказал Люциус, — у вас, гриффиндорцев, всё на лице написано. Не благодаришь, но собираешься это сделать. Поэтому я предупреждаю, что твои слова благодарности мне не нужны.

— Хорошо, я не буду говорить, — согласилась я и после небольшой паузы продолжила: — Но если я не выражаю благодарность словами, это не значит, что я её не чувствую. Тогда скажи, какая благодарность тебе нужна?

Усмехнувшись, он ответил:

— Интересно, если я скажу, что хочу тебя прямо здесь и сейчас, ты согласишься?

— Ну, если тебе это доставит удовольствие, — ответила я, вставая со своего кресла и подходя к нему. Поддёрнув подол платья, я села на его колени верхом и начала расстёгивать пуговицы на его одежде.

— То есть ты согласна? — переспросил Люциус. Очевидно, он не верил, что я на это способна. Я мысленно усмехнулась. За годы нашего брака где только мы не были близки. Разумеется, Люциус накладывал соответствующие чары, чтобы нам не могли помешать. Но гостиная всё-таки была проходной комнатой, поэтому даже если бы он наложил запирающие и звукоизолирующие чары, я, скорее всего, всё равно чувствовала бы себя скованно, и он знал об этом. Хотя в тот вечер я испытывала к нему такую огромную благодарность, что скажи он, что хочет заняться со мной сексом публично, я согласилась бы.

— Я же говорю, — покрывая неспешными поцелуями его шею, ответила я. — Если тебе этого хочется... Правда, я собиралась отблагодарить тебя подобным образом в спальне, там удобнее и можно это делать дольше. И к такой благодарности я хотела присоединить ещё кое-что. Но раз ты хочешь здесь и сейчас...

— Звучит заманчиво, — сказал он. — И что же?

Хитро улыбнувшись, я встала и потянула его за руку.

Когда Люциус вышел из душа, я ждала его уже в постели.

— Что это? — спросил он, увидев флакон в моих руках.

— Косметическое масло. Маггловское средство, — ответила я и, заметив его недовольство, добавила: — Я покупала для Мелиссы. Обещаю, что попрошу Драко придумать аналогичное зелье, если тебе понравится. А сейчас раздевайся и ложись на живот.

— Так ты мне не объяснила, что это — кое-что? — спросил Люциус, выполнив мою просьбу.

— Маггловский массаж, — ответила я. — Вообще-то, это лечебная процедура, но довольно приятная. Так же, как и маггловское нижнее бельё, — шепнула я на ухо мужу, прежде чем налить ему на спину масло.

— Ты считаешь, что я не знаю, что такое массаж? — насмешливо отозвался Люциус.

— Не сомневаюсь, что знаешь, — ответила я. — Но я уверена, что ты будешь приятно удивлён.

* * *

Устроившись на боку, одной рукой я подпирала голову, а другой рисовала на груди Люциуса узоры, время от времени вплетая в узор поцелуи. После массажа повторилось волшебство предыдущей ночи, и, как и накануне, я чувствовала какое-то непонятное единение с мужем.

— Расскажи, — попросила я.

— Что рассказать? — поддразнил меня Люциус, прекрасно понимая, что я хотела услышать.

— О Мелиссе. О том, как ты понял, что у неё есть магия, — поддержала я его игру.

— Спрашивай, что тебя интересует.

— Когда ты понял, что она волшебница?

— Подозревать начал, когда вы впервые прибыли в Малфой-мэнор. Не знаю, как это объяснить, — ответил он на мой безмолвный вопрос. — Просто когда она подошла ко мне, я как будто почувствовал какую-то волну.

— Ты поэтому так внимательно смотрел на неё иногда?

Люциус кивнул.

— Только больше такого не повторилось.

— А заклинание, попавшее в неё? — спросила я.

— Заклинание, как я уже говорил, направлено на то, чтобы постепенно лишать волшебника магии. На маггла оно бы подействовало как убивающее проклятье. Да и на маленького ребёнка тоже. Скорпиус наверняка бы умер, если бы твоя сестра не защитила его, — ответил Люциус, взяв мою руку и прижав её к своим губам.

— Но ты сказал, что не смог бы помочь ей?

— Если бы заклинание было изменено, то не смог бы.

— Почему?

— Что ты знаешь о создании тёмных проклятий? — спросил он. — Вернее, о том, что может их снять?

— Ничего, — ответила я, жадно слушая его. Хоть его рассказ и касался тёмной магии, но всё же это была возможность узнать что-то новое, перед чем я, конечно же, устоять не могла.

— Подавляющее большинство тёмных заклятий может нейтрализовать любой, кто владеет соответствующим заклинанием. Но есть ряд заклятий, снять которые может либо тот, кто их наслал, либо тот, кто их создал. Проблема заключается в том, что при внесении даже небольших изменений в исходное заклинание конечное заклинание считается вновь созданным, — сказал Люциус.

— Значит, то заклинание, которое попало в Мелиссу... — начала понимать я.

— Создал я. И, к счастью, оно не было изменено, — ответил он, поворачивая ко мне лицо.

В голове у меня возник целый рой вопросов, но, немного подумав, я спросила:

— И тогда ты понял, что у Мелиссы действительно есть магия? — Увидев, что он кивнул, я продолжила: — А как ты понял, что её имя при рождении записано в австралийской школе?

— Над этой загадкой пришлось поломать голову, — усмехнулся Люциус, — хотя и не очень долго. Раз я уже точно знал, что магия у твоей сестры есть, было только два варианта: либо к тому времени, когда ей исполнится одиннадцать лет, она получит письмо из Хогвартса, либо её имя записано в Австралии. Решив отталкиваться от второго предположения, я нашёл возможность узнать, не записано ли на свитке австралийской школы имя Мелиссы Грейнджер. Разумеется, ответ был отрицательный, — предупредил он готовые уже сорваться с моих губ слова. — Но за те два месяца, что я ждал ответа, я узнал, что твои родители жили в Австралии под другим именем. Поэтому пришлось ждать ещё несколько месяцев, пока мой человек в Австралии сможет узнать про Мелиссу Уилкинс. И только когда я точно узнал, что её имя там есть, я отправил директору школы письмо, объяснив ситуацию и прося подтвердить или опровергнуть мои предположения. Что? — спросил он, увидев, что я хочу что-то сказать.

— Почему так долго? Я думала, что ты мог бы всё это узнать намного быстрее.

Люциус даже засмеялся:

— Милая, я, конечно, понимаю, что возможности Малфоев огромны, но действовать напористо в чужой стране как-то неразумно, не находишь?

Смутившись, я опустила голову ему на плечо, но после недолгого молчания снова посмотрела на него:

— Скажи, как ты думаешь, почему способности у Мелиссы не проявлялись? Конечно, родителям не нравилось, что я волшебница, но не думаю, что они стали бы скрывать от меня, если бы заметили, что и она тоже.

— Твоим родителям не нравилось, что ты волшебница? — недоверчиво переспросил Люциус. — Не сказал бы я, что они были недовольны, когда я видел их во «Флориш и Блоттс» перед твоим вторым курсом.

— Скорее, это было не недовольство, а непонимание. Непонимание волшебного мира. И проявилось оно, когда я закончила четвёртый курс. Они как будто чувствовали, что в нашем мире происходит что-то страшное, — прошептала я, кладя голову ему на плечо и теснее прижимаясь к нему. — Так почему? — спросила я, возвращаясь к вопросу о способностях Мелиссы.

— Ты считаешь, что я знаю ответ на этот вопрос? — усмехнулся он.

— Нет, не считаю, — сказала я. — Поэтому и спрашиваю, как ты думаешь, почему?

Немного помолчав, он ответил:

— У меня есть два предположения. Первое — это следствие того, что твоя сестра родилась в Австралии, возможно, каким-то образом магия тех мест оказала на неё влияние.

— А второе?

— А второе... — после небольшой паузы продолжил Люциус. — Иногда мне кажется, что всё в нашей жизни действительно предопределено, и магия девочки словно копилась внутри неё, чтобы потом она сумела выжить после того заклинания. Уже поздно, давай спать, — неожиданно резко закончил он.

Я устроилась поудобнее на его плече и послушно закрыла глаза.

— Люциус, — позвала я его через некоторое время.

— Что? — отозвался он. Сам он, видимо, спать даже не собирался.

— Скажи, а то заклинание... Кстати, когда ты его создал?

— Давно. Вскоре после того, как закончил Хогвартс.

— Так вот, это заклинание... Ведь оно не было распространено среди пожирателей. Если бы его использовали, возможно, всё было бы иначе. Ты его создал, но о нём не знали. Почему? Люциус, — позвала я его снова, не услышав ответа.

— Потому что понял, что однажды оно может быть использовано против меня или моей семьи, — неохотно ответил он.

— Тогда как же Крэбб?

— Крэбб был единственным, кто знал о нём. Но я его предупредил, что если оно когда-либо где-либо используется, и ему, и его семье несдобровать. Со временем, мне кажется, он и сам понял всю опасность этого заклинания. Но вспомнил о нём, когда захотел отомстить мне.

— Подожди, — поражённо перебила его я, садясь на кровати. Откровения сегодняшнего вечера были так новы для меня, что я не успевала их усваивать. — Ты сказал, что ты понял, что заклинание может быть использовано против тебя. То есть ты ещё тогда знал, что Волдеморт будет стремиться к единоличной власти?

— Да, — каким-то чужим голосом отозвался Люциус.

— Тогда почему... Почему ты поддерживал его? Столько времени?

Наступившая пауза длилась довольно долго. Наконец, он ответил:

— Во-первых, время было такое, что нужно было делать выбор, на чьей стороне находиться. А во-вторых, я, как и он, считал, что грязнокровкам не место в волшебном обществе.

— И сейчас так считаешь? — стараясь, чтобы голос звучал ровно, спросила я.

— Да, — ответил Люциус.

Я не выдала своего разочарования. В конце концов, он имел право так считать. Я уже сказала ему утром — это не имело значения. Имело значение лишь то, что он, вопреки всем своим убеждениям, поступил благородно. Сглотнув комок в горле, я легла, положив голову ему на плечо.

Я до сих пор не уверена в этом, но когда я почти уже заснула, мне показалось, что он сцепил руки за моей спиной и чуть крепче прижал меня к себе.

Кингсли сдержал слово, и уже через неделю из Австралии пришло письмо, подтверждающее, что Мелисса — волшебница, а ещё через две ей разрешили покидать Малфой-мэнор. Всю ответственность за сестру отныне несла я одна, и мне стало от этого легче — как бы там ни было, от того, что частично мои обязанности министерство переложило на Люциуса, мне было не по себе.

Как только запрет на передвижение Мелиссы в волшебном мире был снят, сова принесла приглашение из Хогвартса. Традиции есть традиции. Нужно ли говорить, что письмо из школы все ждали с большим нетерпением, чем из министерства магии? Под внимательными взглядами малышей и взрослых Мелисса сама написала согласие учиться в школе — это была ещё одна традиция.

— А теперь пусть Гермиона тоже напишет пару строк внизу, — сказала Астория, — и письмо можно отправлять.

Написав и своё согласие как опекуна на обучение сестры в Хогвартсе, я подняла голову и увидела мелькнувшую в проёме двери мантию мужа. Все были заняты отправкой письма, и я смогла незаметно выскользнуть из гостиной.

— Люциус, — окликнула я его. Он уже был у выхода. Услышав меня, он остановился. Быстрыми шагами я преодолела разделявшее нас расстояние. — Люциус, — повторила я, обнимая его за талию и прижимаясь щекой к его груди. Мне так хотелось сказать, что то, что происходит сейчас в гостиной — целиком и полностью его заслуга, и ничья больше, и несправедливо, что вся его семья радуется, а его там нет. Но, помня о том, что он до сих пор считал, что магглорождённым, — а значит, и моей сестре тоже, — в волшебном мире нет места, я не осмелилась просить его присоединиться к нам. Вместо этого я чуть сильнее сжала объятия, когда его рука скользнула по моему предплечью — я знала, что он собирался отстранить меня. Подобного проявления чувств Люциус никогда не одобрял.

От двери в гостиную раздалось вежливое покашливание.

— Прошу прощения, — сказал Драко. — Грейнджер, сову отправили, и дети хотят пойти погулять. Ждут только тебя.

— Я уже ухожу, — сказал Люциус.

— До вечера, — шепнула я, когда он, попрощавшись с сыном, отстранил меня. Но прежде чем сделать это, он на секунду сжал мою ладонь.

* * *

В Косой переулок мы отправились на следующий же день.

О нашем браке с Люциусом волшебное общество знало уже давно, но я всё ещё не могла привыкнуть к взглядам, которые бросали на меня люди. Хотя в тот день их внимание привлекала не я, а странная пара, которую представляли собой Драко и Мелисса. Мелисса была очень на меня похожа, поэтому то, что она моя сестра, люди понимали сразу. Но удивляло их не то, что у меня вдруг появилась сестра, а то, что со всеми вопросами она обращалась не ко мне, а к Драко, и Малфой, который всегда на людях держался так же надменно, как отец, обстоятельно и терпеливо отвечал ей.

Как всегда, к письму из школы прилагался список необходимых учебников, формы и инвентаря, и он почти не отличался от того, который в своё время получили мы с Драко — изменилось только несколько книг. Поэтому мы решили сначала приобрести инвентарь, затем одежду, перекусить в кафе Флориана Фортескью, после купить учебники и в последнюю очередь — волшебную палочку.

— Юная мисс Грейнджер, — встретил Мелиссу мистер Олливандер, когда, наконец, очередь дошла до покупки волшебной палочки. — Милости прошу.

Проведя свои обычные замеры, мистер Олливандер выбрал несколько палочек и предложил Мелиссе опробовать их. Когда первая партия предложенных им палочек не подошла, он выбрал ещё несколько, а затем ещё. Наконец, после взмаха очередной палочкой, из её кончика вырвался сноп искр.

— Что же, мисс Грейнджер, эта палочка выбрала вас, — сказал весьма довольный мистер Олливандер. — Десять с половиной дюймов, кипарис, волос единорога.

Радость, отразившаяся на лице сестры, вызвала у меня улыбку, и я посмотрела на Драко. Он тоже улыбался, но было в его глазах ещё что-то, чего я не поняла.

— У меня даже нет сомнений, что Шляпа определит вас на тот же факультет, что закончила ваша сестра, — продолжал между тем мистер Олливандер. — Судя по тому, какая палочка выбрала вас. Да. Поначалу я подумал, что вам, как и ей, подойдёт сердцевина из жилы дракона. Виноградная лоза, десять и три четверти дюйма, не так ли, миссис Малфой? — обратился он ко мне.

— Совершенно верно, — кивнула я.

— Да, и я рад, что вашему мужу удалось её найти. Я глазам своим не поверил, когда он принёс мне вашу палочку и попросил определить, действительно ли она ваша. Что ж, возможно, вернув вам её, он в какой-то мере восстановил справедливость, если учесть, что...

— Сколько мы вам должны, мистер Олливандер? — прервал хозяина лавки Драко, по-видимому, заметив, как я напряглась. Воспоминания о том нашем пребывании в имении были неприятны для нас обоих, и после того, как мы с Драко подружились, мы никогда не разговаривали об этом.

— Восемь галеонов, — ответил мистер Олливандер, ничуть не обидевшись. Я открыла свою сумочку, чтобы достать деньги, но Драко меня остановил:

— Прекрати, Грейнджер. Я оплачу. — Я собралась возразить, и он добавил: — Это будет мой подарок в честь поступления в Хогвартс.

Я скрыла улыбку. Как бы ни ждал Малфой сестру и как бы ни радовался появлению малышей, всё же двойняшки всего лишь на год были старше его собственного сына, поэтому к ним он относился скорее как ещё к двум своим детям, чем как к брату с сестрой. Всю любовь и нежность, которую он в детстве готов был подарить сестре, он отдал Мелиссе. Думаю, если бы я позволила, Драко собрал бы мою сестру в школу сам. Но он знал, что я на это не соглашусь, поэтому решил сделать подарок. И не просто подарок, а волшебную палочку — то, без чего ни один волшебник себя волшебником чувствовать не мог. Для него это было очень важно.

Расплатившись с мистером Олливандером, мы попрощались и вышли на улицу.

— Если Джордж Уизли узнает, что я была в Косом переулке и не зашла в его магазин, он обидится, — сказала я.

— Тогда давай зайдём, — кивнул в знак согласия Драко.

— А где это? — спросила его Мелисса.

— Вон, видишь вывеску «Всевозможные волшебные вредилки»? — спросила я, и когда она кивнула, добавила: — Вот это он и есть.

— А можно, я пойду побыстрее и посмотрю на него снаружи? — попросила Мелисса.

— Только не потеряйся, — отпустил её Драко.

— Ты очень обрадовался, когда она нашла свою палочку, — нейтральным тоном заметила я, когда сестра убежала. За те годы, что мы прожили под одной крышей, я поняла, как можно вызвать Драко на откровенность. Достаточно было вернуть его мысли к интересующему событию, и после недолгого молчания он мог рассказать, что чувствовал или переживал в тот миг. Эта тактика срабатывала в девяноста девяти случаях из ста, но, как я подозревала, найти такой подход к Малфою смогли только Астория и я.

— Она была так счастлива, — ответил Драко. Чуть-чуть помолчав, он добавил: — Ни за что не упущу возможности увидеть такую радость на лице сына, когда придёт время покупать ему палочку.

— Ну да, — улыбнулась я. — Как будто сам пережил вновь то чувство, когда палочка выбрала тебя. Драко? — окликнула я, увидев, что по его лицу скользнула лёгкая тень.

— Я не выбирал сам палочку, — сдержанно ответил Драко. — Мама купила её без меня.

— Почему? — удивилась я. Я и в самом деле не понимала. — Ведь палочка и волшебник дополняют друг друга своей магией.

— А ещё волшебная палочка является показателем статуса мага.

Мне захотелось фыркнуть: это объяснение было вполне в духе Малфоев. Но я спросила другое:

— Но ведь твоя палочка оказалась у Гарри?

— После победы он вернул её мне, — ответил Драко.

Я кивнула. Как бы там ни было, но Драко не выдал нас, когда это зависело от него, а мой друг всегда стремился к справедливости. Война закончилась, и все распри он решил оставить в прошлом. Но всё же я сказала:

— Ты к ней привык, понятно. Но ты никогда не задумывался о том, чтобы найти свою палочку? Ту, которая выбрала бы тебя?

Ответа я не ждала. Я знала, что мои слова упали на благодатную почву. Возможно, пройдут месяцы или даже годы, но однажды Драко последует моему совету и попробует найти свою палочку.

— Вот и наша новая волшебница, — приветствовал Мелиссу Джордж Уизли. Поздоровавшись со мной и Драко, он позвал её: — Пойдём, в честь такого события, как поступление в Хогвартс, я хочу сделать тебе подарок.

Глаза Мелиссы загорелись, но всё же прежде чем пойти за Джорджем, она взяла за руку Драко, и тому ничего не оставалось, как пойти вместе с ней. Мы с Роном последовали за ними. После нападения на Малфой-мэнор Рон оставил работу в аврорате и стал помогать брату в магазине. Видимо, всё-таки Лаванда сумела настоять на своём. Она и раньше выражала недовольство, опасаясь за его жизнь. Но пока она не видела, с чем ему приходится сталкиваться на работе, она сдерживала себя. Когда же опасность коснулась того, кого она знала лично, Лаванда начала действовать более настойчиво.

— Вот, смотри, это карликовые пушистики, — показал Мелиссе Джордж симпатичных зверюшек. — Выбирай, какой тебе нравится.

— Вот этот, — понаблюдав за пушистиками, сказала Мелисса. — Только... — замялась она.

— Что не так, принцесса? — спросил её Драко и кинул свирепый взгляд на Джорджа, не сдержавшего смешка. Я привыкла к тому, как Малфой разговаривает с моей сестрой, но для посторонних это было удивительно.

— Ведь если я поеду в школу, мне его нужно будет взять с собой. А я хотела взять сову, которую мне подарил Драко. — Услышав её слова, я немного обиделась... за Живоглота. Я оставила кота Мелиссе, когда она попросила меня об этом, и сестра заботилась о нём. Когда Мелисса поселилась в Малфой-мэноре, Живоглот признавал хозяйкой больше её, чем меня. И хоть к подаркам Драко она всегда относилась с большим трепетом, чем к моим, для меня всё же такой поступок отдавал чем-то вроде предательства — ведь кот был с ней дольше. Однако Живоглот был умным, поэтому, наверное, он сам чувствовал всё, что происходило с моей сестрой. А в последнее время я стала замечать, что он всё больше ластился к моим детям, особенно к сыну. — А в письме написано, что можно взять с собой только одно животное, — продолжала между тем Мелисса.

— Не переживай, — успокоил её Джордж, — пушистики настолько неприхотливы, что на них уже давно не обращают внимания. Я точно знаю, что многие ученики в Хогвартсе имеют двух питомцев, один из которых — пушистик. Даже слизеринцы. Правда, Малфой? — спросил он Драко.

Драко согласно кивнул.

— А ещё... — робко начала Мелисса, — если я принесу его домой, Ник, Ливи и Скорпиус тоже захотят такого. Это будет нечестно.

— Тогда выбирай им по пушистику, — поняв, из-за чего она переживала, усмехнулся Драко. — Уизли сделает подарок тебе, а ты — малышам.

Обрадовавшись, Мелисса выбрала ещё трёх зверюшек.

* * *

Наконец, настало долгожданное первое сентября. Драко, вопреки своему обычному перемещению в Хогвартс по каминной сети, в этот раз вместе со мной и Мелиссой трансгрессировал на платформу девять и три четверти. Проводить Мелиссу пришли Гарри с Джинни и Рон.

— Ну что, ты уже определилась с тем, на какой факультет хочешь поступить? — спросила её Джинни, пока мужчины заносили вещи в вагон.

— Нет, — ответила Мелисса. — Но Миона сказала, что каждый факультет хорош по-своему, поэтому нужно только ответственно относиться к учёбе и стараться ладить с другими людьми.

— Твоя сестра, как всегда, всё объяснила коротко, ясно и правильно, — сказал подошедший Гарри.

— Драко сказал, что на Слизерин я вряд ли попаду, — продолжила Мелисса.

— Кому, как не Малфою, знать об этом, — хмыкнул Гарри. — Только, наверное, пора тебе учиться называть его «профессор Малфой».

— Верно, — поддержала его я. — И ещё я вот что думаю. Ты, конечно, можешь сейчас поехать в одном купе с Драко, но, может быть, будет лучше, если ты сядешь в купе с детьми?

— Точно, — поддержал меня Рон. — Мы втроём познакомились в поезде и, как видишь, дружим уже восемнадцать лет. А вообще, — хитро улыбнулся он, — я готов поставить свой месячный заработок на то, что ты попадёшь на Гриффиндор.

— И почему ты в этом так уверен, Уизли? — спросил Драко.

— Потому что тот, кто носит фамилию Грейнджер, не может учиться где-либо, кроме Гриффиндора. Так же, как Уизли, — не преминул бросить камешек в огород Малфоя Рон.

В это время раздался предупреждающий гудок «Хогвартс-Экспресса», и ученики поспешили занять свои места.

— Я пришлю тебе письмо с совой, — уже стоя в вагоне, крикнула мне Мелисса.

Когда поезд скрылся из вида, я повернулась к друзьям.

— Ну что, пойдём к нам? — позвал меня Рон. — Отпразднуем.

— Не могу, — покачала я головой. — Мне нужно домой. Но если ты окажешься прав, и Мелисса действительно попадёт на Гриффиндор, то тогда отпразднуем это событие вместе. Дома со мной этого точно никто праздновать не будет, — невесело усмехнулась я.

— И когда? — ловя меня на слове, спросил Рон.

— А вот сегодня вечером, когда вернётся Драко, я всё и узнаю. Тогда завтра, — ответила я и, попрощавшись, аппарировала в поместье.

* * *

Однако тем вечером узнать мне ничего не удалось. Не дав мне вымолвить даже слова, Драко с порога заявил:

— Прости, Грейнджер, не могу ничего тебе сказать. Я обещал Мелиссе, что ты всё узнаешь из её письма.

— Не могу поверить, что ты говоришь это серьёзно, Малфой! — воскликнула я. Мало того, что я весь день места себе не находила, гадая, на какой факультет всё же шляпа распределит Мелиссу и как сестра будет чувствовать себя в школе. Так ещё и Малфой почему-то решил, что имеет право проигнорировать моё желание знать об этом.

— Придётся поверить, — сказал Драко, и его тон не оставлял сомнений, что он говорил серьёзно.

— Малфой, — начала закипать я, — или ты мне сейчас же говоришь, как там Мелисса, или...

— Или что, Грейнджер? — усмехнулся он.

— Или придётся по-дружески тебе напомнить, что в моём арсенале есть не только боевые заклинания, — ответила я.

Хотя время было уже позднее, детям в тот день разрешили лечь спать после того, как Драко вернётся из Хогвартса и расскажет, как устроилась Мелисса, поэтому они с интересом наблюдали за нашей перепалкой.

Я уже хотела язвительно объяснить, что именно подразумевала под словами «не только боевые заклинания», но в это время ко мне подошёл Люциус и, обняв меня за талию, прошипел на ухо:

— Прекрати это ребячество.

Одновременно едва заметным движением головы он велел сделать то же самое сыну.

Как я уже говорила, при детях Люциус никогда меня не унижал. И в тот раз малыши наверняка увидели, что отец успокаивал их маму, обнимая и целуя её в висок. Возражать ему я, конечно же, не стала. Однако чувство лёгкой обиды ещё не прошло, поэтому, молча освободившись от обнимавшей меня руки мужа, я направилась к выходу из гостиной, предоставив Люциусу самому отправлять детей спать. Как бы ни старался он приучить их беспрекословно выполнять его распоряжения, всё же они были пока ещё маленькими, и чтобы добиться послушания, частенько приходилось повторять им, что от них требовалось, несколько раз. Люциуса это сердило, поэтому малышей укладывала спать чаще всего я.

— Грейнджер, — окликнул меня Драко, когда я была уже в дверях. — Мелисса точно не попала на Слизерин.

— Не смешно, — буркнула я. Он ещё и насмехаться вздумал!

Поднимаясь по лестнице, я с удовлетворением услышала, как Люциус говорил малышам, что раз сегодня никто не узнает, на какой факультет поступила Мелисса, то им следует немедленно отправляться в постель. Уже через минуту с обеих сторон меня за руки схватили двойняшки, и моё настроение улучшилось. Дети всегда оказывали на меня благотворное влияние. Отпустив Лонки, которая ждала нас в комнатах малышей, чтобы по приказу Люциуса уложить их спать, я помогла им раздеться и дождалась, пока они заснут.

Когда я пришла в спальню, Люциус уже находился в постели. Не говоря ни слова, я прошла в ванную, затем так же молча улеглась под одеяло.

— Ты же знаешь, куда она попала, — всё-таки не выдержала я. — Драко наверняка сказал тебе.

— Драко ничего мне не говорил, — ответил Люциус. — Меня это не интересует. Впрочем, у меня даже сомнений нет, что она попала на твой факультет безмозглых храбрецов. Однако Драко сказал, что сегодня ученикам разрешили перед сном написать письма домой, а завтра утром, перед завтраком, отправить их. Так что завтра к вечеру ты получишь письмо.

— Если ты прав, то послезавтра я проведу вечер в Норе. Я обещала, что если Мелисса попадёт в Гриффиндор, то я отпраздную это с Гарри и Роном, — пояснила я, увидев его вопросительный взгляд.

— Но это будет только послезавтра, — многозначительно сказал Люциус. — Сегодня же ночью я рассчитывал, что внимание моей жены будет принадлежать только мне.

— Ты прав, — засмеялась я. Сев в кровати, я наклонилась и поцеловала его. А когда поцелуй закончился, добавила: — Хороший способ отвлечься от неприятных мыслей.

Резким движением Люциус опрокинул меня на спину и навис надо мной.

— Хорошая жена никогда не назвала бы возможность угодить мужу способом отвлечься от неприятных мыслей, — язвительно сказал он.

— Для тебя я никогда не буду хорошей женой, — ответила я. И прежде, чем губы Люциуса накрыли мои, шёпотом пообещала: — Потому что для тебя я стану самой лучшей женой.

Последующие годы я и в самом деле выполняла своё обещание. Настолько, насколько это было возможно. Разумеется, второй Нарциссой Малфой я стать и не могла, и не хотела. Для начала я постаралась стать хорошей женой так, как это понимала я. Я окружила мужа заботой — незаметно для него. Мне вовсе не нужно было, чтобы он знал об этом. Мне было нужно, чтобы везде, где он находился, ему было комфортно.

Постепенно я стала стараться соответствовать его представлениям об идеальной жене. Разумеется, я не смогла бы перестать быть собой — но в том, в чём могла измениться, не изменяя себе, я не считала это неприемлемым. Я уже упоминала, что начала говорить с интонациями, свойственными Люциусу. Я стала более сдержанно проявлять эмоции на людях. Безусловно, рано или поздно, но это должно было случиться — ведь я была уже взрослой женщиной. Но всё же главным образом это изменение было вызвано влиянием моего мужа. На наших общих колдографиях в газетах в те годы мы были с ним похожи — взглядами, жестами, даже улыбаться я стала как он. Скорее всего, со временем в обществе снова появились бы слухи, подобные тем, когда о нашем браке стало известно. Если бы не одно обстоятельство. Я по-прежнему считала, что с несправедливым устройством магического общества нужно бороться, и не стеснялась высказывать свои взгляды. К законотворчеству я, конечно же, никакого отношения не имела. Но вот повлиять на общественное мнение было вполне в моих силах, и я этим пользовалась. Почему Люциус спокойно к этому относился — я не знаю. Мы никогда не разговаривали об этом. Точнее, мы никогда об этом не спорили. Люциус не упускал возможности посмеяться надо мной, но всё чаще его замечания, хоть и язвительные, напоминали не высмеивание моих взглядов, а снисходительные подшучивания. Почему он был так спокоен, мне оставалось только догадываться. Единственное, что я смогла тогда предположить — что действующий всегда в интересах семьи, он и в этот раз остался верен себе. То, что я сейчас скажу — нескромно, но это так. Фамилия Грейнджер у людей вызывала ассоциации с Гарри Поттером, и следовавшая вслед за ней фамилия Малфой со временем перестала так остро ассоциироваться с Волдемортом и Пожирателями смерти. Тем более что после того, как Люциус рассказал о магии моей сестры, я стала настаивать, чтобы мою фамилию всегда упоминали вместе с фамилией мужа — Грейнджер Малфой.

Но, как бы не стремилась я к тому, чтобы стать женой, которой гордился бы Люциус, было то, чего я никогда не только не скрывала, но и старалась подчеркнуть — того, что ждала его дома. Ждала всегда. Каким бы сильным человеком он ни был, я сомневалась, что для него внимание его семьи не имело никакого значения. Со временем я добилась того, чего хотела. И даже больше. Наши дети, которых он любил, но, как и следовало ожидать, воспитывал по-малфоевски сдержанными, глядя на меня, не скрывали радости, когда он возвращался домой. Даже Драко, который все годы, что я прожила в поместье, держал себя с отцом почтительно, но отстранённо, стал вести себя с ним теплее. Это не было выражением радости при его появлении, как у младших детей. Просто с некоторого времени Драко чаще стал обращаться к нему за советом или с какой-нибудь просьбой. Раньше он решительно этого избегал.

Я знаю, что Люциусу было приятно возвращаться домой, где его ждали. Конечно же, сам он мне об этом не говорил. Я просто научилась понимать его. Как раньше я научилась распознавать все оттенки его гнева, ярости и ненависти, так сейчас я научилась понимать его радость. По интонациям, по движениям, по взглядам.

Я многое узнала о нём в те годы. И поняла, на чём основывались убеждения Люциуса о превосходстве чистокровных волшебников. Согласиться с ними я, конечно же, не согласилась, но понять и признать, что они были не беспочвенны — это я смогла. Всё дело в том, что многие знания о магии действительно передавались только в чистокровных семьях — именно благодаря тому, что в роду из поколения в поколение рождались волшебники. И хотя потомки тех, кто был магглорождённым, через несколько поколений с полным правом могли назвать себя чистокровными, всё же тех знаний, которые передавались в более древних семьях, у них уже не было. Яркий пример — светящаяся руна. Чистокровные Люциус и Рон сразу поняли, что это было за явление. Я же смогла узнать его только потому, что много читала.

Любила ли я Люциуса уже тогда? Скорее всего, да. Понимала ли я это? Нет. Когда перед нашим первым совместным выходом в свет Люциус сказал, что не считает, что мне придётся изображать любовь к нему, я задумалась над его словами. Неужели я в самом деле была влюблена в него, и он видел это? Но немного поразмыслив, я отвергла это предположение. Слишком отличалось моё чувство к нему от того, что я испытывала к Рону. Я была ему благодарна за то, что он согласился приютить мою сестру, не более.

Поэтому и после известия о том, что Мелисса — волшебница, я тоже была ему благодарна. Рассказать, что маггловская девочка обладает магией, и предложить свой дом сироте — это было то, чего я от него не ожидала. Нет, я не оговорилась. Люциус не согласился, а предложил сам, чтобы Мелисса жила в Малфой-мэноре — об этом я узнала от Кингсли уже когда сестра училась в Хогвартсе. Муж просил министра не говорить никому об этом его предложении — как я понимаю, он берёг свою гордость — и Бруствер обещал ему. Но Кингсли был так же искусен в интригах, как Люциус, и слишком хорошо относился ко мне. Думаю, увидев, что между нами установились какое-то подобие тёплых отношений, он посчитал нужным помочь нам, сделав так, чтобы я узнала о благородстве моего мужа.

Но никакая благодарность, какой бы огромной она не была, не могла объяснить мою странную зависимость от Люциуса. Мне было хорошо просто от того, что он находился со мной в одной комнате. Я с нетерпением ждала по вечерам его возвращения. Заснуть мне удавалось только тогда, когда он меня обнимал. Если он уезжал куда-то по делам, то я плохо себя чувствовала. К счастью, уезжал из имения Люциус не часто, и если поездка должна была продлиться более двух дней, то он брал меня с собой. Могла ли я когда-нибудь подумать, что любя больше всех на свете своих детей, я буду с радостью оставлять их, чтобы побыть вдвоём с мужем?

Что я могу ещё сказать о том времени? Ничего, кроме того, что я была счастлива. Правда, поначалу моё счастье было омрачено размышлениями о двух вещах: я почему-то ждала подтверждения, что цель нашего с Люциусом брака достигнута, и очень хотела понять, что же такого произошло, что Люциус так изменил своё отношение ко мне. Но знака не было, а узнать у мужа о том, о чём он не считал нужным говорить, было невозможно — это я поняла уже давно. И постепенно я перестала мучить себя этими загадками. Я просто наслаждалась каждым днём, проведённым в мире и согласии со своей семьёй. Пять лет, целых пять лет длилось моё счастье. И только однажды спокойное течение нашей жизни было нарушено.

* * *

То, что не всё ладно складывалось у Мелиссы в волшебном мире, выяснилось, когда она уже училась на третьем курсе. Два года до этого она с восторгом писала в письмах о школе и однокурсниках и с таким же восторгом рассказывала о них, приезжая домой на каникулы. Однако на третьем курсе вскоре после рождественских каникул Драко вернулся домой непривычно хмурым. То, что произошло что-то из ряда вон, стало ясно, когда он отправил всех детей в их комнаты сразу после ужина — такое поведение было нехарактерно для него совершенно.

Ничего не объясняя, он протянул мне письмо. Меня официально приглашали в Хогвартс как опекуна Мелиссы.

— Объясни, что случилось, — попросила я Драко, передавая письмо мужу.

— Незадолго до Рождества, — после небольшой заминки начал Драко, — у меня на уроке произошёл инцидент. Между Мелиссой и её однокурсником, Майклом Линделлом. Мелисса наслала на Линделла заклинание. Риктусемпра, — ответил он на мой немой вопрос.

— Но ведь это детское заклинание, — недоумённо пожала я плечами.

— Детское. Только когда оно попало в Линделла, он едва не задел котёл с готовящимся зельем. Я успел отменить заклинание и назначил обоим отработку.

— И ты что-то сумел узнать о том, из-за чего это произошло? — спросила я, осторожно подбирая слова. Окклюменцией Драко овладел в совершенстве, но вот легиллименция ему так и не далась. Он так и не сумел научиться формировать чёткую картину из мелькавших мыслей и ощущений. Поэтому этот вопрос был болезненным для него. Однако переживания за мою сестру оказались сильнее его гордости.

— Только то, что Линделл спровоцировал её. Больше ничего. Оба они отказались рассказать, что произошло, — ответил он.

— И? — поторопила я его.

— Отправил их обоих чистить котлы. В разное время, разумеется.

— Ты отправил Мелиссу чистить котлы?! — воскликнула я.

— Прости, Грейнджер, я не могу делать столь явных поблажек, — немного суховато сказал Драко. — Она нарушила порядок на глазах учеников двух классов.

— Я не возмущена, — сказала я примирительно. — Скорее, удивлена, что при столь трепетном к ней отношении ты всё-таки наказал её. Однако инцидент произошёл до каникул. И в конце концов, мы с тобой тоже постоянно цапались в этом возрасте...

— Если бы это был слизеринец, я был бы более спокоен. Но Линделл — гриффиндорец, — хмуро сказал Драко.

А вот это было уже серьёзно. Что же должно было случиться такого, что заставило всегда рассудительную Мелиссу совершить такой поступок? Во-первых, на уроке своего любимого Драко. Во-вторых — на уроке зельеварения во время приготовления зелья, и это при том, что правила безопасности в лаборатории она выучила раньше, чем узнала, что волшебница. И в-третьих — против ученика своего же факультета?!

— И всё же, если это произошло несколько недель назад — почему меня вызывают только сейчас? — спросила я.

— Линделлы настаивают, что она сделала это, намереваясь причинить вред жизни или здоровью Майкла.

Я судорожно вздохнула. Попытка причинения вреда жизни или здоровью во время учёбы, не имело значения, удачная или не удачная. Закон был категоричен в этом случае — палочка учащегося должна была быть сломана, а значит, в магическом мире ему как волшебнику больше места не было.

— Хорошо, я буду завтра в Хогвартсе, — коротко сказала я.

— Директор просила сообщить, что утром после завтрака она откроет для тебя камин... — начал было Драко, но я его прервала:

— Это официальный вызов опекуна одного из учеников в школу. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я решаю все проблемы, пользуясь своим положением. Я приду так, чтобы меня видели в Хогвартсе.

— Я согласен, — сказал Люциус, который до этого молча нас слушал. — Завтра утром мы будем в школе.

Как всегда, поддержка Люциуса дала мне уверенность, что что бы не случилось, всё будет хорошо, и я с признательностью посмотрела на мужа.

На следующее утро после завтрака мы были в школе.

— Мне жаль, моя девочка, — сказала Минерва, когда после обмена приветствиями мы с Люциусом сели в кресла. — Боюсь, мне не удастся замять это дело. Мелисса так похожа на тебя и поведением, и отношением к учёбе. Но выяснить причину конфликта не удалось. Линделл утверждает, что он сказал что-то по поводу её внешности, но это чушь. Такое замечание не вывело бы её из себя, тем более на уроке профессора Малфоя. Это что-то более серьёзное. Но сама Мелисса молчит. Может быть, тебе удастся что-нибудь выяснить. Я пригласила её сюда. А вот и она, — заметила директриса, услышав стук в дверь. — Входите, мисс Грейнджер.

Мелисса вошла и поздоровалась, а увидев меня, бросилась ко мне и обняла. Я уже собралась было расспросить её, но меня опередил Люциус. Он начал задавать вопросы о самочувствии моей сестры и о том, как она учится. Возможно, такое поведение мужа и возмутило бы меня, но я уже изучила Люциуса достаточно, чтобы знать, что он ничего не делает без причины. А когда уголок его рта едва заметно дрогнул, поняла, что он использовал легиллименцию.

— Думаю, мисс Грейнджер, если директор не возражает, вы можете подождать нас в коридоре, — сказал Люциус и вопросительно посмотрел на профессора МакГонагалл.

— Конечно. Ступайте, Мелисса, — кивнула она. Она тоже догадалась про легиллименцию.

— Сколько времени вы можете не давать ход этому делу, директор? — спросил Люциус, когда моя сестра вышла.

— Дня два, может быть, три, — ответила Минерва.

— Этого достаточно, — кивнул Люциус. — Вы позволите нам уладить это дело самим? Уверен, очень скоро Линделлы откажутся от своих претензий.

— Разумеется, — ответила директор. — Но вы не хотите мне сказать, что послужило причиной инцидента?

— Не могу, — невинным голосом сказал мой муж. — Это личное. Думаю, вправе это рассказать только мисс Грейнджер и мистер Линделл. Всего доброго, директор, — откланялся он.

— Простите, Минерва, — смущённо извинилась я за его поведение. — Но это Люциус.

И попрощавшись с директором, я поспешила за мужем.

Мелисса ждала нас возле горгульи, закрывавшей вход в кабинет директора. И прежде, чем я начала засыпать сестру вопросами, Люциус сказал:

— Мне нужно переговорить с вами, юная леди. Не составите мне компанию?

Не дожидаясь ответа, он пошёл вперёд. Я осталась на месте и издали смотрела, как Мелисса подошла к Люциусу и встала перед ним, опустив голову. Люциус что-то говорил, и внезапно она подняла голову и посмотрела на него удивлённо, а затем улыбнулась — радостно и искренне. По её губам я смогла разобрать, что Мелисса сказала «Да, сэр», а затем «До свиданья, сэр».

— Ты объяснишь мне? — спросила я мужа, как только мы вернулись в Малфой-мэнор.

— Ты же слышала, это личное, — ответил он, и было ясно, что мою просьбу он не выполнит.

Что он сделал, я так и не узнала, но через два дня Драко вернулся с хорошей новостью: Линделлы отказались от своих претензий к Мелиссе.

«Одиннадцать лет бывает раз в жизни», — так любил говаривать Хагрид.

Одиннадцатилетие Фабиана Уизли, старшего сына Рональда Уизли, было столь же знаменательным событием, как и для любого другого ребёнка-волшебника. Поэтому отметить его решили с большим размахом, чем обычно.

Кроме многочисленной родни на праздник были приглашены и близкие друзья родителей. Собственно говоря, близких друзей у Рона и было-то всего двое — Гарри и я. И уж мы точно не могли отказаться прийти на день рождения его сына. Конечно же, с детьми.

Когда к вечеру двойняшки утомились, я велела Лонки забрать их в Малфой-мэнор, сама же, уступив настойчивым просьбам друзей, осталась в Норе ещё ненадолго.

Когда в комнате стало слишком жарко, я вышла на крыльцо глотнуть свежего воздуха и увидела Рона, сидевшего на ступеньках.

— Кажется, вот только недавно сын у тебя родился — скоро уже в Хогвартс поедет, — сказала я, усаживаясь рядом с ним. — Через пару лет и мои двойняшки отправятся в школу, и сын Гарри тоже.

— Верно, — как-то нехотя ответил Рон.

Его тон мне не понравился.

— Что случилось? — посмотрела я на друга.

— Ничего, — ответил он.

— Рональд, я тебя знаю. Рассказывай, что с тобой происходит, — потребовала я.

Сколько же раз потом я жалела об этом!

— Столько времени прошло, а я всё не могу перестать думать о том, что Фабиан должен был быть нашим с тобой сыном, — после недолгого молчания ответил он.

— Рон, не стоит говорить об этом, — попыталась я его остановить.

— Стоит, — упрямо продолжал Рон. — И возможно, и Хьюго с Розой, и Николас с Оливией тоже были бы нашими общими детьми. Если бы тогда я проявил чуть больше твёрдости и не поддался соблазну.

— Может быть, ты и прав, — после небольшой паузы ответила я ему, — а может быть, и нет. Ты знаешь, с некоторых пор я начала верить, что какие-то события в нашей жизни предопределены. Не все, но какая-то часть их. И жизнь, даже если всё, на первый взгляд, и складывается плохо, в конечном счёте делает так, как будет лучше для всех.

— Если следовать твоей логике, то родители Гарри погибли для того, чтобы он мог победить Волдеморта, — усмехнулся Рон.

— Звучит цинично, я понимаю. Однако если подумать, то, возможно, так оно и есть.

— И к чему ты это говоришь?

— К тому, что, может быть, ты сам понимал, что Лаванда будет для тебя гораздо лучшей женой, чем я. Поэтому и сделал шаг ей навстречу.

— Да, для себя я сделал так, как будет лучше, при этом обрёк тебя жить до конца жизни с человеком, который ненавидит всё, что ты собой воплощаешь, — с горечью заметил Рон. — В таком случае, жизнь делает так, как будет хорошо только для кого-то, а не для всех.

— Не говори так, — попыталась я его утешить. — Я уже не раз тебе говорила: ты не виноват в том, что случилось. Если мне суждено было стать женой Люциуса, то это случилось бы, с тобой или без тебя. И к тому же... — немного помолчав, решилась я. — Знаешь, если бы сейчас мне дали возможность выбирать человека, с которым я хотела бы провести остаток своих дней — я выбрала бы Люциуса.

Рон в изумлении повернулся ко мне.

— Ты не можешь говорить это серьёзно! — воскликнул он, чуть повысив голос. — Это не может быть правдой, — с каким-то отчаяньем добавил он, схватив меня за плечи.

— Почему не могу? — спросила я. — В кругу семьи он становится другим, а я — член его семьи. Рон, не нужно! — воскликнула я, слишком поздно поняв, что собирается сделать мой друг, и не успела его остановить.

Притянув меня к себе, Рон приник к моим губам — и в следующую секунду отпрянул, прижимая руку ко рту.

— Что это? — спросил он, растирая губы в попытке унять боль.

— Родовая печать, — едва сдерживая слёзы, ответила я и встала. — Что ты наделал, Рон!

— Да как он посмел?! — вскочив, крикнул Рон. — Господи, как ты на это могла согласиться?!

— Так было нужно. Мне пора домой. Попрощайся за меня со всеми, — сказала я и аппарировала.

* * *

Оказавшись за воротами Малфой-мэнора, я бросилась к дому и побежала так быстро, как это было возможно, потому что незадолго до этого прошёл снегопад, и я то и дело проваливалась в снег. Как ни странно, я не боялась, что Люциус снова использует магическую татуировку. Тогда я совсем не думала об этом. Я боялась другого — что случившееся встанет между нами и тот хрупкий мир, который мы выстраивали на протяжении пяти лет, будет разрушен. И ещё я вдруг отчётливо поняла, что не переживу, если Люциус будет сомневаться во мне. Если будет считать, что для меня кто-то значит больше, чем он.

В гостиной были только Драко и Астория.

— Где Люциус? — остановившись на пороге, спросила я.

— Только что поднялся к себе, — ответил Малфой. — Грейнджер, что случилось? Отец так поспешно попрощался. Грейнджер!

Но я его уже не слышала. Бегом я поднялась по лестнице. В нашей гостиной его не было. Открыв дверь в спальню, я замерла. Люциус сидел в кресле возле камина, спиной ко мне.

— Люциус, — позвала я его, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я... Мне нужно...

— Кто он? — прямо спросил Люциус.

— Рон, — ответила я.

Он ничего не сказал и даже не повернулся в мою сторону.

Обойдя кресло, в котором он сидел, я опустилась перед ним на пол. Его глаза были закрыты, а лицо, как обычно, бесстрастно.

— Мне нужно тебе сказать, объяснить, — сбивчиво начала я. Я сама не знала, что хотела сказать ему. Я готова была к вспышке гнева, к тому, что, едва войдя в комнату, упаду на пол, крича от боли. Но к этому молчанию я готова не была. — Люциус, — снова позвала я, кладя ладонь на его руку.

Тут же Люциус открыл глаза и посмотрел на меня ледяным взглядом.

— Убери руки. И не смей прикасаться ко мне, грязнокровка, — сказал он. Стряхнув мою руку, он встал и вышел из комнаты.

* * *

Когда я на следующее утро проснулась, Люциуса в спальне уже не было. Лёжа в постели, я попыталась восстановить в памяти события прошлого вечера.

Оскорбление, брошенное мужем перед тем, как он вышел из комнаты, на какое-то время как будто парализовало меня. Затем меня начала сотрясать мелкая дрожь. Пытаясь её унять, я обняла себя руками и легла на пол, ничего не видя перед собой. Я не знала, сколько прошло времени, прежде чем возле меня начала хлопотать Лонки. Она переместила меня на постель, переодела, а затем, проявив немыслимую смелость, тихонько начала гладить мою руку, уговаривая уснуть. Под её монотонное бормотание я уснула и не слышала, как в постель лёг Люциус. Не слышала я и то, как он встал утром.

Вскоре после того, как я проснулась, появилась Лонки и спросила, хочу ли я завтракать. Когда я согласилась, она исчезла и через несколько секунд появилась снова и поставила передо мной поднос с едой.

— Спасибо, Лонки, — поблагодарила я её. — И спасибо за то, что вчера позаботилась обо мне.

— Это мой долг, госпожа, — пискнула смущённая эльфийка. — Лонки обязана заботиться о своей хозяйке.

— Да, конечно, — рассеянно ответила я. — Я не о том, что ты помогла мне переодеться и уложила в постель. Спасибо, что поддержала меня. Мне это было очень важно. И не смей себя наказывать, — строго добавила я. — Ты всё сделала правильно. Завтрак я проспала, да?

— Да, госпожа, — ответила Лонки. — Хозяин Драко уже покинул поместье. Хозяин Люциус в своём кабинете, а хозяйка Астория с маленькими господами.

— Хорошо, — кивнула я. — Обо мне кто-нибудь спрашивал из хозяев?

— Мистер Драко спросил, почему хозяйки Гермионы нет, и хозяин Люциус ответил, что госпожа себя плохо чувствует.

«Что ж, — усмехнулась я про себя, — он даже не солгал».

— Я действительно плохо себя чувствую, Лонки, — сказала я вслух. — Присмотри сегодня за детьми, хорошо? Если что-то понадобится, скажешь мне. Если нет — то я приду к ним, как только буду чувствовать себя лучше.

Эльфийка закивала, и в это время в окно постучала сова. Велев Лонки впустить птицу, я отпустила служанку.

Письмо было от Рона. Я прочла его всего один раз, но оно настолько врезалось мне в память, что я до сих пор могу почти дословно воспроизвести его:

«Гермиона!

Я всю ночь думал о том, что произошло, и о том, что ты сказала мне.

Наверное, ты права, и я зря потратил столько лет, отчаянно надеясь, что всё каким-то образом изменится и мы всё-таки будем вместе.

Именно эта отчаянная надежда не позволяла мне увидеть, что всё уже давно изменилось, что ты уже давно перестала быть моей Гермионой, той, которая собиралась стать моей женой.

Наверное, ты права и в том, что я подсознательно понимал, что с Лавандой мне будет намного комфортнее, чем с тобой. Прости, если эти мои слова звучат как упрёк. Это совсем не так. Я просто хочу сказать, что ты, наверное, всегда была моей мечтой, к которой я стремился. Ещё в детстве. Когда же ты стала моей невестой, я считал, что моя мечта наконец-то сбылась.

Я понимаю, что я сам разрушил наше будущее. Я не оправдываюсь.

Возможно, ты права, и тебе действительно было суждено стать женой Малфоя. Возможно, руна появилась бы и тогда, когда меня не было бы рядом. Однако избавиться от чувства, что это из-за меня ты увидела знак, увы, я не могу, сколько бы ты не пыталась разубедить меня в этом.

Чем больше я думаю, тем яснее мне становится, что все эти годы я пытался не потерять тебя — ту, которая была моей любимой девушкой. И я отказывался даже думать о том, что ты можешь не хотеть того же, чего хочу я. Что ты можешь перестать надеяться когда-нибудь быть со мной.

Это стало моей навязчивой идеей, и я не заметил, что ты, как всегда, нашла лучшее решение проблемы. Не в силах что-то изменить, ты просто стала жить дальше, строя свою жизнь с тем, кого предназначила тебе судьба.

Конечно, трудно было бы сыскать менее подходящего для тебя мужа. Но раз ты сказала, что, прожив с ним не один год, сознательно выбрала бы только его — значит, он действительно лучшая партия для тебя.

И получается, что ты была права, и жизнь действительно делает так, как будет лучше для нас, даже если мы этого не признаём.

Я сожалею о том, что произошло вчера. Если бы я знал, что на тебя наложены родовые заклинания, я никогда не сказал и не сделал бы того, что сказал и сделал вчера. Хотя тогда я, скорее всего, всё так же продолжал бы мечтать о несбыточном. Видимо, это ещё одно подтверждение твоих слов, что жизнь делает так, как будет лучше для нас, хоть и не всегда так, как нам того хотелось бы.

В некотором роде это звучит как насмешка, поэтому я очень надеюсь, что твой муж сумеет понять и простить. Хотя тебя он должен просто понять — прощать тебя ему не за что. Всё, что произошло — это только моя вина. Не твоя. Если будет нужно, я готов говорить ему это столько, сколько будет нужно, чтобы он поверил. Зная его, могу уверенно утверждать, что он вряд ли поверит словам, что у нас ничего не было. Мне правда очень жаль, что так получилось. Стыдно сказать, но я боюсь, что если начну говорить ему о твоей невиновности, тебе будет ещё хуже. Поэтому если всё-таки нужна будет моя помощь — ты только скажи мне об этом. И не считай меня трусом из-за этого, пожалуйста.

Единственное, чего я так и не могу понять — как ты решилась разрешить применить к себе родовую магию? Предполагаю, что ты была в безвыходном положении. И даже предполагаю, в каком именно. И если я прав — то, по крайней мере, он заключил с тобой честную сделку. Жизнь Мелиссы — единственное, что он мог бы предложить за возможность поставить тебе своё клеймо. Понимаю, что звучит жестоко. Но только это даёт мне сейчас силы не отчаиваться от мысли, что я не сумел защитить тебя. Можешь не переживать, Гарри я ничего не расскажу. Впрочем, как и ещё кому-то. Я не вправе рассказывать о таком.

Прости, что доставил тебе неприятности. Если бы я мог изменить всё, я сделал бы это, не задумываясь.

И надеюсь, произошедшее не встанет между нами стеной. Много лет назад ты сказала мне, что нашу дружбу ты потерять не хочешь несмотря ни на что. Так вот, сейчас я говорю тебе, что не хочу потерять нашу дружбу несмотря ни на что. Надеюсь, что мой поступок не разрушил всё до основания.

Думаю, лучше будет, если ты уничтожишь письмо. Не хочу, чтобы из-за него у тебя были ещё неприятности.

С любовью

Рон».

Письмо было необычайно длинным и необычайно... глубокомысленным для Рона. По всей видимости, он не раз переписывал его, чтобы написать всё, что хотел мне сказать. Я сожгла письмо, как того хотел мой друг. А когда пергамент превратился в кучку пепла, я свернулась на постели калачиком и зарыдала.

Даже сейчас, вспоминая то время, я чувствую какую-то безысходность. Словно заново переживаю те дни. Как будто в воздухе исчезло что-то лёгкое, светлое, а взамен появилось нечто тяжёлое, несущее в себе угрозу — такой была обстановка в имении. Мы с Люциусом старались сохранять видимость того, что у нас всё хорошо. В обществе наш спектакль удавался, и при детях — тоже. Но Драко с Асторией всё понимали, и Драко попытался выяснить у меня, что произошло между мной и его отцом. Разумеется, рассказывать ему я ничего не стала.

Однако вскоре после того случая с Роном каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон. Мне снилось, что я снова нахожусь в том зале Малфой-мэнора, где меня пытала Беллатриса. Я оглядываюсь и вижу Люциуса. Палочка в его руке направлена на человека, лежащего у его ног. Приглядевшись, я вижу, что это Рон. В следующую секунду Люциус произносит заклинание, и тело Рона сводит судорога. Я бросаюсь к другу, чтобы его защитить — и натыкаюсь на незримый барьер. Я кричу, умоляю Люциуса прекратить пытку — но он как будто не слышит меня. В отчаянии я оглядываюсь на двери, пытаясь понять, куда можно побежать, чтобы позвать на помощь — но как только я смотрю на очередной выход, он как будто растворяется, и вместо него оказывается каменная стена. Вслед за дверьми в каменную стену превращаются и окна, и комната как будто становится меньше, и это уже не комната, а каменный мешок без единого выхода. Освещено только пространство вокруг Люциуса и Рона. Я хочу аппарировать — но у меня нет палочки. Поняв, что мне ничего не остаётся, кроме как смотреть на мучения друга, я закрываю глаза — и слышу мужа: «Если ты не будешь смотреть — он будет умирать медленно. Смотри — и облегчишь его участь». Понимая, что нахожусь в безвыходном положении, я открываю глаза и на коленях умоляю Люциуса пощадить Рона. Всё бесполезно. Тело моего друга перестаёт вздрагивать от очередного заклинания Люциуса, и муж наконец-то смотрит на меня. С дьявольской усмешкой он говорит: «Ну вот, теперь ты с ним до конца своей жизни», а затем аппарирует. Комната погружается в темноту, и как только я осознаю, что обречена на смерть, замурованная с телом Рона, — я просыпаюсь.

Первый раз я посчитала этот сон обычным ночным кошмаром, которые время от времени снятся любому человеку. Когда он повторился на следующую ночь — я сочла, что это отражение моих неосознанных страхов, и попыталась разобраться, что может означать в нём то или иное событие. Сумев убедить себя, что больше этого сна не увижу, я легла спать — и снова проснулась ночью в холодном поту.

Когда зелье сна-без-сновидений не помогло, стало ясно: мой кошмар вызван каким-то заклинанием. Поскольку никому, кроме Люциуса, погружать меня в подобный ужас не было нужно, а единственная магия, которую он мог применить против меня, была родовой, я сразу же пересмотрела книгу родовых заклинаний — но не нашла там чего-либо похожего.

Я стала бояться ложиться спать, задерживаясь как можно дольше в комнатах детей или в библиотеке, стараясь понять, что со мной происходит. Обращаться к целителям я не хотела. Боялась, что наша размолвка с Люциусом станет известна за пределами семьи. По этой же причине я перестала лично общаться с Гарри и Роном. А ещё мне не хотелось им объяснять перемены в моей внешности. Я похудела, побледнела. Вокруг глаз не сходили тёмные круги. Я выглядела настолько плохо, что дети, здороваясь со мной по утрам и прощаясь перед сном, обязательно спрашивали меня о самочувствии. Даже Оливия, которая всегда охотнее проводила время с отцом, чем со мной, стала всё чаще находиться возле меня.

Я продолжала просматривать книги в надежде понять, что со мной происходило. Однажды вечером в библиотеку, когда я была там, зашёл Драко и, заперев дверь, сказал:

— Грейнджер, нам нужно поговорить. И ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я не выясню, что с тобой происходит.

Я промолчала.

— Что ты хочешь найти в книгах? — спросил он.

После долгой паузы я неохотно ответила:

— Мне в последнее время каждую ночь снятся кошмары.

— О том, что случилось, когда вы попали в поместье с Поттером и Уизли? — немного побледнев, спросил Драко.

— Что? А, нет, — покачала головой я. — Те сны уже давно прошли.

— Тогда о чём? — спросил он. — Это имеет отношение к тому, что произошло между тобой и отцом?

— Косвенно, — немного помолчав, ответила я.

— Ты не считаешь, что к твоим кошмарам имеет отношение отец? — спросил Драко.

Я помотала головой.

— Сначала я подумала так. Но я прочитала всю книгу родовых заклинаний, и там не описано ничего похожего. А иного способа — волшебного, я имею в виду, — воздействовать на меня, причиняя вред, кроме как использовать родовую магию, у него нет. Поэтому нет, это не он.

— И что ты пытаешься найти в книгах? — спросил Драко.

— Не знаю. Может быть, наткнусь на что-то. Описание похожих случаев, например. Сама не знаю.

— Ладно, тогда опиши мне, как проходят твои кошмары. Может быть, я смогу чем-то помочь.

— Это случается каждую ночь, — собравшись с мыслями, сказала я. — Я не буду рассказывать тебе, что происходит во сне. Это слишком личное. Наверное, я никогда не испытывала в жизни такого ужаса. Даже когда встретилась с василиском. Только я не могу проснуться, пока не досмотрю весь сон до конца. Не представляешь, как я устала от этого, — прошептала я, вытирая слезу, покатившуюся по щеке. — Ты слышал что-нибудь о таком?

— Я не уверен, — после небольшой заминки ответил Драко. — Но, кажется, читал о чём-то похожем в библиотеке Хогвартса.

— Драко, я знаю, что есть в библиотеке Хогвартса... — начала было я, но Малфой меня прервал:

— Давай уточним, Грейнджер: ты знала, что есть в библиотеке Хогвартса. Лет десять назад. Потерпи ещё немного, хорошо? Завтра я посмотрю.

Ночь после того разговора с Драко была последней, когда тот сон приснился мне. После первой спокойной ночи я позвала Малфоя в библиотеку и спросила:

— Что со мной было?

Драко помолчал, а потом спросил:

— Кошмар больше не снился?

— Сегодня нет. Но это не значит, что завтра...

— Завтра его тоже не будет. Давай сделаем так, Грейнджер. Я тебе помог — в знак благодарности не выясняй, что это было. Прошу тебя.

Не исполнить единственное, что он попросил за свою помощь, я просто не могла. Впрочем, после этого разговора я знала точно, что к тому моему сну Люциус имел прямое отношение. Не обязательно говорить — достаточно неверного поведения, как однажды выразился мой муж. В нашей жизни бывали случаи, когда только Драко мог уговорить отца сделать что-то или дать своё разрешение. Так было, когда я во время беременности попала в больницу, а Драко упросил отца вернуться, чтобы помочь мне и детям. Так было тогда, когда он уговорил Люциуса разрешить мне иногда брать с собой в мир магглов детей, когда мы бывали там с Мелиссой. Какие доводы он при этом приводил, Драко никогда не рассказывал. И когда он отказывался объяснить мне, каким образом сумел повлиять на отца, в его голосе, обычно насмешливо-мягком, которым он всегда разговаривал с членами семьи, появлялись стальные нотки, — такие же, как в этот раз.

«Вы с отцом похожи больше, чем кажется», — Драко сказал мне это очень давно, ещё когда не был женат. Тогда я съязвила в ответ, что особенно взглядами на моё происхождение. Но иногда вспоминала эти его слова и понимала, что он прав. Мы в самом деле в какой-то мере были похожи с Люциусом. Наверное, поэтому мы находили общие темы для разговоров. Если отбросить его надменность и мировоззрение, Люциус был очень интересным собеседником. И подмечали мы тоже одни и те же вещи. Почему я говорю об этом? Потому что так же, как я, мой муж, очевидно, заметил, что каким-то образом он смог, помогая при родах целителю, применить ко мне сначала режущее, а затем заживляющее заклинание. И это была не родовая, а обычная магия. Как это оказалось возможным, было непонятно, ведь даже его убивающее заклятие на нашей свадьбе просто не сработало. Я никогда не заговаривала об этом, боясь стать уязвимой. Единственное объяснение, которое я сумела тогда придумать, — что с помощью обычной магии мы не можем нанести друг другу вред. Если же мы должны были помочь друг другу — запрет на использование магии по отношению к супругу переставал действовать.

Однако теперь это предположение оказалось неверным. Вред с помощью обычной магии Люциус тоже смог мне причинить. Объяснить это я смогла только тем, что запрет на использование общей магии исчез. И если бы не помощь Драко, не знаю, что бы со мной было.

* * *

Кошмары перестали меня мучить, я стала выглядеть лучше и возобновила общение с друзьями. Самым сложным мне тогда казалось обмануть Гарри и Рона, не рассказать им, почему мы так долго не виделись. Все остальные, если и не верили моим объяснениям, то не допытывались до истины. Впрочем, в тот раз всё обошлось. Рон, похоже, считал, что я была обижена на него, и, видимо, рассказал о поцелуе Гарри, потому что Гарри тоже не стал особо меня расспрашивать.

Отношения с Люциусом оставались напряжёнными. Первое время я надеялась, что, когда муж захочет интимной близости, я смогу своими ласками объяснить ему то, что он не захотел услышать. Но, к моему удивлению, Люциус не проявлял желания. Конечно же, я знала, насколько хорошо он умеет подчинять потребности тела разуму. Когда на последних сроках моей беременности целитель порекомендовал нам прекратить супружеские отношения, Люциус беспрекословно последовал его совету. Но даже с его силой воли в этот раз столь длительное воздержание от секса было необычным.

Однако постель — единственное, на чём практически никогда не отражалось наше противостояние. Как бы ни бывала я обижена на Люциуса, как бы не злился на меня он — всегда все разногласия оставались за пределами супружеской постели. Я не могла сопротивляться ему — а он не мог сопротивляться мне. Наладить интимные отношения — тогда мне это казалось самым верным шагом к тому, чтобы вернуть всё лучшее, что исчезло из нашей жизни.

Проснувшись ночью, я пододвинулась к спящему мужу и осторожно начала целовать его лицо и шею. Рука Люциуса скользнула мне на спину, прижимая меня ближе. Я сочла это хорошим знаком и стала действовать смелее. Люциус открыл глаза, и я замерла. Гнев исказил его лицо, когда он понял, что происходит. Схватив меня за запястья, он резко перевернул меня на спину и яростно прошипел: «Я же сказал, чтобы ты не смела прикасаться ко мне, грязнокровка!» В следующую секунду мои руки оказались привязаны к кровати, совсем как тогда, во время наложения родовой печати, а Люциус стоял на коленях между моими разведёнными ногами, доводя себя до полной эрекции.

— Люциус, нет! Не делай этого! — взмолилась я. Я до последнего не верила, что после пяти лет, в течение которых я узнала его с другой, лучшей стороны, и которые мы прожили в мире, он опустится до изнасилования. — Пожалуйста, не надо!!!

— Ты ведь этого хотела, грязнокровка? — со злостью ответил он. — Я всего лишь выполняю твоё желание.

* * *

До сих пор не пойму — почему я не возненавидела его сразу? Когда Люциус отстранился от меня и мои руки оказались свободными, я отодвинулась на самый край кровати, подальше от него. Как ни странно, слёз у меня не было. Я лежала и думала только об одном: ради чего было всё это? Впервые за время нашего брака я, всегда со смирением относившаяся к нему, начала роптать на судьбу. Я не могла понять, какой должна быть цель нашего союза, чтобы ради неё я прошла через такое. Кажется, я смогла заснуть в ту ночь. Не помню. Я лежала на кровати и либо снова думала о том, за что меня наказала судьба, либо совсем ни о чём не думала. Ни на что не обращала внимание. Не замечала, что Люциуса не было рядом. Не отвечала на вопросы Лонки, которая то и дело спрашивала меня о чём-то.

— Лонки обязательно накажет себя потом, госпожа, — пискнула эльфийка и прежде, чем я смогла осознать смысл её слов, она взяла меня за руку и трансгрессировала.

Я оказалась в соседней комнате — моей бывшей спальне. Не удержавшись на ногах, я осела на пол, и тут же ко мне подскочила Астория:

— Гермиона, что происходит? Мы с Драко не знаем, что и думать. Дети волнуются, мистер Малфой уехал. Лонки говорит, что ты целыми днями лежишь и она не может добиться от тебя ни слова. С тобой всё в порядке?

— Не очень хорошо себя чувствую, — ответила я, вставая. — Я только ещё немного полежу.

— Гермиона, ты лежишь уже третьи сутки! — сказала Астория.

Её слова не произвели на меня никакого впечатления. Мне было всё равно. Я хотела только одного: забиться под одеяло и чтобы больше никто никогда меня не тревожил.

— Мне нужно полежать ещё немного, — ответила я, собираясь открыть дверь в коридор, ведущий в спальню Люциуса.

— Гермиона, дети соскучились. То и дело спрашивают о тебе. Гермиона! — возмущённо сказала Астория и взяла меня под локоть.

Почувствовав её руку на своей, я отшатнулась и испуганно взглянула на неё.

— Я ещё немного полежу, — отчаянно прошептала я.

— Господи! — потрясённо посмотрела на меня Астория.

Никогда не забуду, как Астория, которая, как мне казалось, иногда владела собой даже лучше, чем Люциус, со слезами на глазах шагнула ко мне и, осторожно обняв меня за плечи, проводила к дивану и заставила сесть, а сама, присев рядом, спросила:

— У тебя что-нибудь болит?

Закусив губу, я опустила голову. Рассказывать о том, что случилось, я не могла. Но она, всё поняв без слов, притянула меня к себе. То, что Астория оказалась рядом, я считаю самым настоящим чудом. В ту минуту рассчитывать я могла только на себя, а сил, чтобы справиться с этим самой, у меня тогда просто не было. Сжав её руку, я наконец-то заплакала. Слёзы и вправду помогли. Выплеснув с ними всю боль, я смогла думать не только о себе.

Астория велела Лонки помочь принять мне ванну — не в спальне Люциуса, а в моих бывших покоях. Сама же тем временем нашла какие-то зелья и книги по колдомедицине. Разумеется, я бы не позволила ей лечить меня, и она это поняла. Оставив мне книги и средства, она взяла с меня обещание, что я переночую в этой же комнате, и ушла.

А на следующее утро меня разбудили дети. Умница Астория, дав мне время прийти в себя, не позволила снова впасть в отчаянье, прислав ко мне детей, тем самым напомнив, что я им нужна и смысл в моей жизни ещё остался. Ради них можно было вынести всё.

Мои двойняшки, хоть и родились в один день и внешне были очень похожи, всё же обладали прямо противоположными характерами. Дочь больше была похожа на меня в детстве: бойкая, любознательная непоседа. Спокойный, сдержанный уже с первых лет жизни сын больше походил на Люциуса. Но несмотря на это Оливия стала любимицей Люциуса, а Николас — моим любимцем.

Возможно, на отношении Люциуса к дочери сказалось то, что Николас был уже вторым его сыном, в то время как Оливия — первой и единственной дочерью. Ещё когда дети только научились ползать, а затем ходить, именно дочь чаще всего оказывалась возле него, требуя взять её на руки, в чём он ей редко отказывал. Став старше, она неизменно бросалась к нему навстречу, когда он возвращался домой, обнимая его, и Люциус никогда не выражал недовольства таким её поведением. В отличие от младшего сына. Пока Николас был маленьким, различия между детьми Люциус не делал. Но чем старше становился сын, тем всё больше он требовал от него поведения, подобающего Малфою. Того же он требовал и от дочери, но всё-таки в меньшей степени. К пяти годам Николас настолько хорошо усвоил отцовские уроки поведения, что достаточно было тому лишь посмотреть в его сторону, и он начинал вести себя именно так, как требовал Люциус.

Видя, что из двух детей Люциус явно предпочитает дочь, я просто не могла не жалеть сына. Мужа я не упрекала — всё-таки сына он тоже любил. Однако как-то само собой получилось, что, ведя на людях себя именно так, как требовал отец, со мной Николас вёл себя непосредственно и открыто, делясь всеми печалями и радостями.

Вопреки моим опасениям, такое положение не сказалось на отношении детей ко второму родителю и друг к другу. Будучи любимицей отца, Оливия всё же не относилась ко мне пренебрежительно. Даже если какой-то её поступок или решение и вызывали одобрение Люциуса, стоило ей заметить, что я недовольна или сомневаюсь в его правильности, она отказывалась делать то, что огорчило бы меня. И между собой дети ладили превосходно, большую часть времени проводя вместе. И даже тогда, когда по решению Люциуса домашнее обучение детей стало немного различаться, так как мальчик и девочка должны были всё-таки научиться чисто мужским и чисто женским вещам, всё же дети предпочитали по возможности заниматься хоть и каждый своим делом, но в одной комнате.

Часто Астория отправлялась в гости к сестре или родителям, беря с собой Скорпиуса. Иногда она предлагала отправиться с ней и двойняшкам. Николас как правило отказывался, но Оливия с удовольствием соглашалась. Время, когда он оставался без Оливии и Скорпиуса, сын старался проводить вместе со мной.

В один из таких дней он, как обычно, пришёл в мою комнату и залез ко мне на колени. Люциус не одобрял такого поведения, и при отце Николас так себя не вёл. Я тоже понимала, что мальчику не пристало так себя вести, но понимала я также и то, что пройдёт ещё совсем немного времени — и он сам перестанет проявлять ласку, считая это недостойным мужчины. Поэтому сыну я замечаний не делала, дорожа тем временем, когда он садился ко мне на колени, обнимал меня за талию и прижимался щекой к моей груди. В это время я всегда вспоминала ту радость, которую испытала, когда впервые прижала его к своей груди после рождения.

После недолгого молчания Николас спросил:

— Мама, а кто такие грязнокровки?

Я напряглась, и, вероятно, почувствовав это, сын поднял голову и посмотрел на меня.

— Откуда ты узнал это слово? — спросила я.

Я никогда не разговаривала так резко, и, смутившись, сын ответил:

— Я услышал. Случайно. В саду. Папа так назвал тебя.

Глубоко вздохнув, я прижала его к себе. За несколько дней до этого мы с Люциусом были в саду, и я, не подумав, прикоснулась к локтю мужа, чтобы привлечь к себе его внимание. Он тут же напомнил мне, что не желает чувствовать прикосновение грязнокровки.

— Так оскорбительно называют магглорождённых волшебников те, кто насчитывает несколько поколений волшебников в своём роду и потому считают, что они лучше, поскольку у них чистая кровь, — сказала я.

— Папа тоже так считает?

— Раньше считал, — полуправдиво ответила я.

— Но если он раньше так считал, то почему он сейчас оскорбляет тебя?

После недолгого молчания я сказала:

— Знаешь, иногда люди обижают друг друга. Иногда причинённая боль очень сильна, и кажется, что единственное, что может её унять — это причинение не меньшей боли тому, кто тебя обидел.

И когда я сказала это сыну, мне вдруг стало ясно, что именно не давало мне покоя уже многие месяцы. Недолгое отсутствие Люциуса после того случая и поддержка Астории дали мне возможность собраться с силами, и я решила, что сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мужу не удалось повторить подобное. Однако необходимости в этом не было: после возвращения Люциус вёл себя со мной по-прежнему уважительно, если мы находились на людях, и демонстрировал крайнее презрение, когда мы были наедине, но даже не пытался прикоснуться ко мне, и это донельзя меня устраивало.

Как бы я ни старалась, избавиться полностью от мыслей о произошедшем я не могла, хотя со временем воспоминания стали менее болезненными. Но иногда — иногда — словно против моей воли появлялись и другие мысли: при всём ужасе того, что произошло, было в этом что-то неправильное. Почему не змея? Почему не магия вообще? Ведь теперь он имел возможность даже убить меня — но не сделал этого. Я не снимала с себя ответственности за то, что сама спровоцировала Люциуса — но ведь такой поступок был унизителен не только для меня, но и для него тоже. И понять, что именно было неправильно, я смогла во время того разговора с сыном: Люциус не стремился наказать меня или показать своё превосходство — причиняя боль мне, он словно пытался избавиться от собственной боли.

— Ты обидела папу? — спросил между тем сын. Как всегда, он схватывал всё на лету.

— Невольно. Я не хотела его обижать. Просто так сложились обстоятельства.

— А почему ты не объяснила это папе?

— Я попыталась. Только папа мне не верит.

Несколько минут прошло в молчании, а потом Николас спросил:

— Мама, скажи, а папа поэтому меня не любит? Потому что у меня не чистая кровь? Хотя у Оливии тоже не чистая кровь, а её он любит...

Взяв сына за подбородок, я заставила его посмотреть на меня и сказала:

— Запомни, сынок. Как бы ни складывались у нас отношения с твоим отцом, я никогда, слышишь, никогда не сомневалась, что папа любит тебя и Оливию. И ты тоже не должен сомневаться в этом.

— Тогда почему он ведёт себя так? — вырвалось у Николаса, и я поняла, что это мучило его уже давно.

— Наверное, потому, что она девочка, а ты мальчик. И папа хочет, чтобы ты вырос сильным мужчиной, таким, каким, по его представлениям, должен быть мужчина из рода Малфоев. А может быть, потому, что не умеет показывать свою любовь тем, кого любит, — после небольшой паузы добавила я. — Но если он не показывает, это не значит, что он не любит. Хотя ты прав. Трудно понять, что кто-то любит тебя, особенно если тебе об этом не говорят.

— Мам, а ты любишь папу?

Вопрос был неожиданным, и всё же я ответила на него, не медля ни секунды:

— Люблю.

— А он тебя?

— Не знаю. Мне, как и тебе, он этого не показывает, — уклончиво ответила я.

Поняв, что продолжать разговор на эту тему я не хочу, Николас замолчал. А потом спросил то, что, по всей видимости, также давно его тревожило:

— Мама, а если я попаду не на Слизерин, папа разлюбит меня?

Сдержав улыбку, которую вызвал у меня этот вопрос, я спросила:

— А куда, ты думаешь, ты можешь попасть?

— Не знаю. На Гриффиндор, например.

— Для Гриффиндора ты слишком Малфой, — ответила я, прижимая его к себе. — Кроме того, в Хогвартсе помимо Слизерина и Гриффиндора есть ещё два факультета. Но я почему-то уверена, что ты попадёшь на Слизерин.

— И тогда ты не перестанешь любить меня? — вырвался у него ещё один вопрос. Я старалась оградить детей от правды о войне и роли их родителей в этой войне, но представление о вражде факультетов, хоть и ставшей менее острой со времени, когда в школе училась я, но всё же не исчезнувшей, Николас имел.

И в этот раз я не стала сдерживать улыбку:

— Конечно же, нет. Ты же мой сын. И став слизеринцем, ты им быть не перестанешь.

* * *

Разговор с сыном заставил меня задуматься о наших дальнейших отношениях с Люциусом. После тех лет, которые мы прожили в мире друг с другом, я с уверенностью могла сказать, что муж, хоть и не изменил своих взглядов на магглорождённых волшебников, всё же превыше всего на свете ставил семью. Нет, я не считала, что он полюбил меня. Слишком многое стояло между нами. Но ради семьи он готов был на всё и не раз доказывал это. И я сама не заметила, когда уважение и благодарность, которые я испытывала к нему, переросли в любовь.

Я сумела простить его. Поняв, что им двигало, я сумела его простить. Вернуть прежние отношения мы не смогли бы — это я понимала прекрасно. Однако мы всё ещё были связаны друг с другом, и у нас были дети — ради них нужно было навести мосты, пусть и хрупкие. Но сам Люциус, по всей видимости, делать этого не собирался: время шло, а он по-прежнему отказывался хотя бы выслушать меня, и всё чаще я ловила себя на мысли, что из-за этого моя обида на мужа становится больше похожа на ненависть. Чаша моего терпения переполнилась, когда однажды вечером Люциус поздно вернулся домой, когда я уже легла спать. Собираясь принять душ, он бросил свою одежду на кровать, и я почувствовала приторный запах чужих духов. Неожиданно для меня самой осознание, что Люциус был с другой женщиной, причинило боль. Я промолчала. Но на следующий день, когда я находилась в библиотеке, зашёл Люциус. Я поднялась ему навстречу:

— Нам нужно поговорить.

— Мне — не нужно, — бросил он, собираясь уходить.

— Хорошо, мне нужно с тобой поговорить, — настойчиво сказала я. Последние годы так я с ним не говорила. Как и подобало хорошей жене, на людях я всячески старалась подчеркнуть, что Люциус является главой семьи, в том числе и уважительным обращением к мужу. Со временем я стала так говорить не только в обществе, но и дома. Думаю, для Люциуса требовательность моего тона оказалась неожиданной, потому что он обернулся.

— У тебя две минуты, — произнёс он.

— Я хочу жить в комнатах в западном крыле, — ответила я. — Одна.

— Ты решила, что можешь поступать так же, как Нарцисса? Вынужден тебя огорчить: грязнокровка никогда не сможет вести себя как чистокровная волшебница, — сказал он, подходя ближе.

Оскорбление причинило боль, но только потому, что совсем недавно его услышал наш сын.

— Я не стремлюсь быть похожей на твою первую жену, — ответила я и слегка поморщилась, потому что в следующий миг Люциус крепко схватил меня сзади за волосы, заставляя смотреть на него и не давая не единой возможности отвести взгляд.

— И неужели ты думаешь, что я предоставлю тебе возможность мечтать о твоём бывшем женишке в одиночестве? — холодно спросил он. — Нет, милая, попробуй это делать, когда я буду рядом. А рядом со мной такой возможности у тебя не будет.

— Я перестала мечтать о Роне в ту секунду, когда узнала, что Лаванда беременна, — глядя ему в глаза, ответила я. — И если бы ты соизволил меня выслушать, ты бы понял это. Понял бы, что то, что произошло — это недоразумение. — Люциус с такой силой сжал пальцы, что от боли на глазах у меня выступили слёзы, но я продолжала, не имея права упустить, возможно, единственный шанс всё объяснить мужу: — Между мной и Роном ничего нет. Я не смогла бы так поступить.

— Я однажды тебе уже сказал, но ты, видимо, забыла, — усмехнулся он. — Поэтому я напомню тебе одну пословицу — пустая рука ястреба не привлечёт...

— Я не отрицаю, что на поцелуй Рона спровоцировали мои слова, — прервала я его. — Но он не поверил в то, что я сказала.

Люциус молчал, поэтому я продолжила:

— Я сказала, что если бы сейчас мне дали возможность выбрать человека, с которым я хотела бы прожить остаток своих дней, я выбрала бы тебя.

Тень, промелькнувшая в его глазах, была почти незаметна, но за столько лет я всё же сумела изучить мужа и успела увидеть её.

— Что ж, — с холодной усмешкой произнёс Люциус, отпуская меня, — ты, наконец-то, научилась отвечать так, как положено миссис Малфой.

И он сделал несколько шагов к выходу.

— Не делай вид, что для тебя это не имеет значения, — крикнула я ему вслед.

— Что должно иметь для меня значение? — спросил он, обернувшись.

— То, что я сказала. Ты же знаешь меня. Неужели ты думаешь, что я сказала бы что-то подобное своему другу, если бы не чувствовала этого на самом деле?

Он не ответил, но слегка прикрыл глаза. Увидев это, я подошла ближе.

— Каждый человек хочет, чтобы его любили такого, какой он есть в действительности, а не такого, каким он кажется. Я знаю, что я тебе безразлична, что до моих чувств тебе нет никакого дела, — стараясь поймать его взгляд, сказала я. — Но я знаю тебя настоящего. Знаю, на что ты способен ради тех, кого любишь, и знаю, насколько ты можешь быть жесток. И всё равно я люблю тебя.

Люциус по-прежнему молчал, и я осторожно положила ладони ему на грудь, а затем обняла его за шею. Приподнявшись на цыпочках, я начала легко целовать его, шепча:

— Я же не прошу тебя любить меня. Я просто прошу не сомневаться в том, что для меня ты единственный мужчина на земле.

Я сама не смогла бы объяснить, чего ждала. Когда Люциус ответил на мой поцелуй, мне показалось, что никогда ещё он не целовал меня так страстно. Однако в следующую минуту он расцепил мои руки, и, не взглянув на меня, вышел.

Я смотрела ему вслед, сдерживая слёзы и понимая, что я проиграла. Открыла своё сердце мужу — и проиграла.

Ему всё-таки удалось сломать меня. Он не смог этого сделать, унизив меня как свою жену. Не смог, когда пытал меня, вкладывая в пытки всю ненависть к магглорождённым волшебникам. Не смог, когда надругался надо мной как над женщиной. А сломать меня оказалось так просто. Для этого и нужно-то было, чтобы я влюбилась в него, а он оттолкнул меня. И мог ли он, произнося убивающее проклятье на нашей свадьбе, предположить, что всё окажется так просто? Могла ли это предположить я?

Я не погрузилась в равнодушие, как это было после измены Рона или насилия Люциуса. Я не плакала, забиваясь в какой-нибудь уголок, где меня никто не нашёл бы. Я как будто рассыпалась на мелкие кусочки. И собрать из них меня прежнюю не получалось, как я ни старалась.

Я стала другой. Нет, ритм моей жизни не изменился. Я так же занималась детьми и домом, встречалась с друзьями, бывала в обществе. И если в отношениях с детьми и друзьями мне как-то удалось создать видимость того, что всё в порядке, то в отношениях с мужем переменилось всё.

Люциус стал мне безразличен. Совершенно. Мне было всё равно, чем он занимается, что думает, что чувствует. В обществе я вела себя с ним по-прежнему уважительно. Но дома — нет. Я могла язвительно ответить ему, не щадя его чувства, и мне было всё равно, что после этого он мог сделать со мной. Конечно же, конфликты я не инициировала и поддерживала иллюзию того, что между нами всё хорошо. Но я больше не боялась его. Я его просто не замечала. Смотрела так же, как в своё время Драко — как будто сквозь него.

Кажется, об этом я не рассказывала. Когда Драко узнал о том, как Люциус повёл себя со мной после родов, он попытался поговорить с отцом. Об этом поведала мне Астория. Сказать, о чём Драко говорил с Люциусом, она не могла, но догадаться было не сложно. Очевидно, разговор успехом не увенчался, потому что, как сказала Астория, она никогда не видела своего мужа таким взбешённым (она употребила именно это слово), как тогда, когда Драко выскочил из кабинета отца. Но после того случая Драко избегал смотреть на Люциуса. Вёл он себя с ним по-прежнему почтительно, но лишний раз не смотрел на него. А если необходимость посмотреть всё же возникала, смотрел как будто сквозь него. Перестал он это делать только тогда, когда в имении поселилась Мелисса. По-видимому, тот поступок Люциуса примирил его с отцом так же, как и меня.

Но в этот раз я не могла даже представить, что должно было произойти, чтобы я захотела наладить отношения с мужем. Его поведение изменилось — он стал внимательным и заботливым мужем и даже в постели, вопреки своему обычному поведению, чаще проявлял нежность. Только... мне всё это было безразлично. Я не отталкивала его, нет. Просто той меня, которая с радостью откликнулась бы ему, уже не было. Не уйди он тогда, когда я призналась ему, всё было бы по-другому. Но он ушёл. А я... Я разбилась. И хотя его забота и внимание, которые он стал проявлять позже, и оказались тем средством, которым я смогла скрепить себя, собирая по кусочкам, всё же это была уже не я. Вы ведь знаете это выражение, что как бы искусно не склеили разбитую вещь, трещины на ней всё равно останутся. Так и я. Я склеила себя, но трещины всё равно остались. И заставить их исчезнуть могло только волшебство.

Так прошёл год. И неизвестно, что было бы со мной и Люциусом, если бы однажды вечером ко мне не зашла моя сестра.

* * *

Новость, что Мелисса встречается с Майклом Линделлом, принёс Драко. Ему это было крайне неприятно, и Драко даже не стал скрывать этого.

— А тебя, Грейнджер, я вообще не понимаю, — возмущался он за ужином. — Из-за него Мелисса едва не лишилась волшебной палочки, а ты так спокойно относишься к тому, что они стали парой.

— Это было три года назад, Драко, — ответила я. — Они выросли. Спроси Гарри, его родители тоже не могли терпеть друг друга большую часть учёбы. Однако потом поженились. Да и наша дружба с Гарри и Роном началась с того, что они обидели меня.

— Твои примеры ни коим образом не гарантируют, что Линделл не обидит Мелиссу.

— Если помнится, моя жена и ты все годы учёбы были врагами, — закончил наш спор Люциус, — однако сейчас за её сестру ты переживаешь больше, чем за свою собственную.

Драко кинул на него взгляд, ясно говоривший, кто был виновен в нашей вражде, но вслух этого сказать не осмелился.

И вот во время пасхальных каникул в последний год учёбы Мелисса зашла ко мне в комнату — мои бывшие покои теперь превратились в мою личную гостиную, где я могла принимать гостей. Сюда, в отличие от комнат Люциуса, члены семьи могли попасть.

— Гермиона, — сказала Мелисса, сев на диван. Поступив в Хогвартс, она стала называть меня полным именем, которое не могла выговорить, когда была маленькой и только училась говорить, и потому называла Мионой. — Майкл предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась.

— Поздравляю, — ответила я, закрывая книгу, которую читала, и откладывая её в сторону. — Только, надеюсь, ваши матримониальные намерения не скажутся на экзаменах? Всё-таки последний год. Вы собираетесь пожениться сразу после сдачи ТРИТОНов?

— Нет, — ответила она, и я вопросительно взглянула на неё. — Не после ТРИТОНов. Через три года.

— Решили проверить свои чувства? — слегка удивившись, спросила я.

— Не мы, — ответила Мелисса. — Это условие мистера Малфоя.

Я посмотрела на неё с изумлением.

— Я сегодня зашла к нему и попросила, чтобы он повёл меня под венец, — пояснила она и тихо добавила: — Вместо папы.

Предложение заменить родителей жениха и невесты на свадьбе всегда считалось знаком особой чести, оказывемой человеку, и в маггловском, и в магическом мире. Но чтобы на это согласился Люциус?

— Он согласился, — как будто услышав мои мысли, сказала сестра. — Только при одном условии, вернее, при двух.

— Меня не удивляет, что он выдвинул условия, — покачала я головой. — Скорее, то, что он вообще согласился. Как ты его уговорила?

— Ну, вообще-то, я не уговаривала, — ответила Мелисса. — Сначала он в самом деле спросил, почему я не попросила об этом Драко. Я ответила, что люблю Драко как старшего брата, и если мистер Малфой откажется, то я попрошу его. И сказала, что без мистера Малфоя ничего не было бы — ни моего поступления в Хогвартс, ни моего знакомства с Майклом.

— И что он сказал? — поторопила я её. Неожиданно для меня самой мне захотелось узнать, как подействовали на Люциуса эти слова.

— Спросил, сколько времени мне понадобилось, чтобы прийти к такому выводу. А я ответила, что знала это всегда. Помнишь, в тот день, когда выяснилось, что я тоже волшебница, я перед сном спросила тебя, почему он не рассказал об этом раньше? Ты мне ещё ответила, что я не знаю, через что ему пришлось переступить? — Я кивнула, и Мелисса продолжила: — Я сказала ему об этом, и ещё о том, что когда начала учиться в школе, я поняла это. Он немного подумал и согласился. При условии, что мы подождём три года. Проверим свои чувства.

— А второе условие? — немного помолчав, спросила я.

Мелисса покраснела.

— Это самое странное. Я чувствовала, что первое условие не единственное, и спросила его. Он сказал, что хотел передать мне его через тебя, но раз я сама об этом заговорила... В первую брачную ночь я должна быть девственницей, — на одном дыхании смущённо выпалила она и спросила: — Ты можешь мне объяснить, почему?

Я покачала головой:

— Нет. Думаю, раз ты предлагаешь ему заменить на свадьбе отца, каждому отцу было бы приятно вести к алтарю невинную девушку. Но точно я не знаю. Я спрошу у него, — пообещала я и добавила: — Надеюсь, выдержки вам с Майклом хватит.

Я ещё помнила, как в её возрасте хотела быть с Роном.

— Хватит, — улыбнулась Мелисса. — Мистер Малфой посоветовал мне учиться проявлять сдержанность, и с тех пор я старалась следовать его совету.

— Он посоветовал тебе учиться проявлять сдержанность? — потрясённо спросила я. — Когда?

В тот вечер я наконец-то узнала, что произошло между Мелиссой и Майклом на третьем курсе.

* * *

Линделл был сыном мракоборца, погибшего незадолго до окончания войны. Собственно говоря, отца своего он не помнил. Однако, как говорится, с молоком матери впитал ненависть ко всему, что было связано с Волдемортом. В том числе и к Пожирателям смерти, двое из которых носили фамилию Малфой. Но всё же он понимал, что до Люциуса ему не добраться, а конфликтовать с Драко — нерационально. Мелисса, хоть и носившая ту же фамилию, что и подруга Гарри Поттера, всё же была для него в первую очередь родственницей ненавистных пожирателей. Именно поэтому она стала мишенью, на которой он вымещал всю свою обиду и злость.

Прожившая несколько лет в волшебном мире, но всё же понимавшая, что в конце концов ей придётся покинуть его, Мелисса не стремилась узнать о нём больше, чем я ей позволяла. Когда же стало известно, что ей этот мир покидать не придётся, было уже поздно — до начала учёбы в Хогвартсе оставалось всего несколько недель, и в первую очередь мы с Драко старались объяснить ей то, что известно было любому ребёнку из магической семьи с рождения. Поэтому в школу она отправилась, совершенно не зная ничего ни о Гарри Поттере, ни о Волдеморте, ни о том, кем являлась её старшая сестра в волшебном мире, ни о Пожирателях смерти, ни о том, что её любимый Драко и его отец были ими.

По всей вероятности, узнав об этом, она была потрясена — однако никогда она не говорила на эту тему ни со мной, ни с Драко. Более того, она никогда не скрывала, что привязана к своему родственнику Драко Малфою. На какое-то время это даже стало причиной отчуждения между нею и её факультетом. Однако она училась также хорошо, как я, всегда старалась помочь тому, кто обращался к ней за помощью и во всём, что не касалось Малфоев, была истинной гриффиндоркой — поэтому то, что она была родственницей Малфоев, довольно быстро забыли. Помнили лишь о том, что она являлась младшей сестрой героини войны.

Исключением был только Майкл Линделл. Он не упускал возможности лишний раз напомнить, что её сестра вышла замуж за пожирателя смерти, на что Мелисса с достоинством отвечала, что, несмотря на его прошлое, Люциус Малфой является членом её семьи. А семью, как известно, не выбирают. Терпение Мелиссы лопнуло, когда к очередному выпаду Линделл добавил, что я продалась Малфоям. К этому времени моя сестра знала достаточно о том, при каких условиях был заключён наш брак. Однако всё же в тот раз она сумела сдержать себя, пригрозив однокурснику наслать на него проклятье, если он ещё хоть раз посмеет высказать подобную мысль. И выполнила обещание, когда он не внял её совету.

Не знаю наверняка, но, как мне кажется, именно то, что Мелисса защищала его и Драко, тронуло Люциуса. Он в самом деле превыше всего ставит интересы семьи и ради тех, кого любит, готов многое вытерпеть. И Мелисса, чтобы не предать тех, кто был её семьёй, вытерпела и неприязнь факультета, и нападки Майкла. В этом они с Люциусом были похожи. Отозвав её в сторону после того визита к директору, он посоветовал ей вести себя более сдержанно: если Мелисса считает себя членом его семьи, то нужно учиться проявлять выдержку, потому что это всегда было сильной стороной Малфоев. И с того дня Мелисса бояться его перестала.

* * *

Как и обещала сестре, вечером я спросила Люциуса, почему в первую брачную ночь Мелисса должна быть девственницей.

— Странно слышать такой вопрос от женщины, которая сохранила девственность до двадцати четырёх лет, — насмешливо ответил мне Люциус.

— Странно слышать такое условие от того, кто всегда предпочитал тёмную магию, — парировала я.

— Милая, именно потому, что я всегда предпочитал тёмную магию, я и знаю ценность девичьей крови.

— Ну, кровь Мелиссы вряд ли нужна будет в каком-нибудь ритуале. И вообще-то, насколько я знаю, кровь в тёмной магии берётся силой — так, вроде бы, зелья и заклинания действуют лучше.

— И? — усмехнулся Люциус. Его этот разговор явно забавлял.

— Странно в этом случае слышать от тебя о ценности девичей крови.

— Девственная кровь не может быть взята силой, — сказал Люциус. — Она может быть только подарена.

Услышав эти его слова, я замерла в изумлении.

— Поэтому ни один по-настоящему тёмный маг не изнасилует девственницу, — продолжил он.

Я скептически посмотрела на него.

— И что будет, если тёмный маг изнасилует девственницу? — спросила я.

— Он будет проклят, — ответил Люциус. — Он и его потомки мужского пола. Пока не исчезнет род.

Я прикрыла рот рукой, пытаясь сдержаться, но всё же не смогла и уткнулась лицом в подушку, сотрясаясь от беззвучного смеха.

— Милая, с тобой всё в порядке? — услышала я Люциуса. Если бы я не знала, что я ему безразлична, я бы сочла, что он беспокоится обо мне.

Я посмотрела на мужа. Не слыша моего смеха, он решил, что я плачу, судя по выражению его лица. Поняв, что ошибся, он вновь стал бесстрастным.

— Можно узнать, что смешного я сказал? — холодно спросил он.

— Ничего, — ответила я, сотрясаясь от нового приступа хохота. — Просто я подумала, насколько вы, урождённые Малфои, всё-таки похожи. Из любой ситуации стараетесь извлечь выгоду. Что ты, что Драко, что Николас.

— Неужели? — язвительно сказал он. — Объясни.

— Ну, у Николаса это качество пока проявляется слабо, но со временем разовьётся. Драко, например, даже мою беременность использовал для того, чтобы попрактиковаться на мне, как в будущем он будет ухаживать за беременной Асторией. Ты же, проявив ко мне внимание в первый раз, всего лишь спасал свой род от проклятья.

Увидев гнев в его взгляде, я поспешила загасить вспышку:

— Прости-прости, — сказала я, всё ещё веселясь. — Я не считаю, что ты поступил неправильно. Скорее, я смеюсь над собой, над своей ошибкой — я-то всегда считала, что ты просто не хотел обидеть меня.

Успокоившись через некоторое время, я вернулась к нашему разговору:

— Хорошо, я поняла про девственную кровь. Но это не объясняет, почему Мелисса должна быть девственницей в брачную ночь.

Люциус немного помолчал, а потом ответил:

— Мужчина, забирая девственность женщины, взамен отдаёт ей частичку своей магии. Эта магия как бы дремлет внутри женщины, а когда женщина беременеет, превращается в своеобразный щит, который защищает её и их ребёнка до родов. И, кроме того, так ребёнок получает дополнительную магическую силу к той, что он получает от отца и матери вместе с кровью и плотью. Если первая близость происходит после заключения брака, эта сила увеличивается многократно — об этом прекрасно знают в чистокровных семьях. Но магглорождённые — они слишком много времени проводят вне магического мира, поэтому довольно спокойно относятся ко всем этим взглядам о свободе нравов. Признаюсь, я не ожидал, что ты, магглорождённая, окажешься девственницей, да ещё в таком возрасте...

Он продолжал говорить, а я... Я слишком была поражена его словами и не обратила внимания, что Люциус первый раз делает мне комплимент.

— Ты сказал — в чистокровных? — переспросила я. И, не заметив, что говорю вслух, растерянно добавила: — Значит, и Рон тоже об этом знал?

Мгновенно пальцы мужа с такой силой сжали моё запястье, что на глазах у меня выступили слезы, и я умоляюще посмотрела на него.

Едва сдержавая гнев, Люциус процедил:

— Милая, я поверил тебе, что тот поцелуй для тебя ничего не значил. Но не смей в моей постели сожалеть о том, что не твой бывший жених порвал тебя!

И он оттолкнул меня от себя с такой силой, что я стукнулась головой о спинку кровати, а сам откинулся на подушки.

Но я не обратила внимания на его грубость, потому что думала о другом. Значит, все те годы, что я считала, что Рон просто не хотел меня как женщину, я ошибалась? А на самом деле он просто уважал меня настолько, что хотел сделать всё по правилам?

Я молча легла в постель и укрылась одеялом. Все мои мысли были заняты только этим открытием. И всё же какая-то часть моего сознания воспринимала то, что происходит вокруг, поэтому, не глядя на Люциуса, я — видимо, опять сработало моё неуёмное стремление к справедливости! — сказала:

— Ты не прав. Нашу первую ночь я ни на что не променяла бы.

В следующую секунду я оказалась лежащей на спине, мои руки — прижатыми к кровати над моей головой одной рукой Люциуса, а другая его рука скользнула между моих ног.

Я ненавидела, когда он так делал. Знаете, есть такое выражение: тело предаёт. Так вот, это выражение совершенно точно. В такие минуты тело действительно предавало меня. Разумом я не желала этого, а моё тело предательски отзывалось на его ласки. Не скажу, что это происходило часто, но с того, первого, раза мы оба знали, что за всем удовольствием, которое получала я, стояло одно: Люциус напоминал мне, что имеет надо мной власть.

Отойдя от полученного удовольствия, я открыла глаза и хотела насмешливо спросить, зачем ему понадобилось показывать свою власть надо мной на этот раз? Но слова замерли у меня на губах. Близко наклонившись ко мне, Люциус напряжённо вглядывался в моё лицо. Так, словно старался в нём что-то найти. Нашёл или нет, я не поняла, но он отпустил меня и лёг на своё место. Удивлённая, я села на кровати и посмотрела на него. Я знала это выражение на его лице — так он выглядел, когда обдумывал какой-то серьёзный шаг. То, что тогда он принимал самое важное решение в своей жизни, я и подумать не могла. Но почему-то мне захотелось прижаться к нему, тем самым выказывая свою безмолвную поддержку. Совсем как раньше. Я подползла к нему ближе и положила голову ему на плечо — я не делала так с того дня, когда меня поцеловал Рон.

С самого начала между нами повелось так, что если Люциус доставлял мне удовольствие, то я доставляла удовольствие ему. Изначально это было вызвано моим стремлением отблагодарить его, а в последний год — нежеланием чувствовать себя ему обязанной. Но что бы мной ни двигало, Люциус знал, что я в долгу не останусь, и обычно усмехался, когда я начинала ласкать его. Однако в этот раз, когда я начала гладить его грудь, постепенно спускаясь к животу, он внезапно перехватил мою руку и прижал к своей груди.

— Не сегодня, — сказал он. — Спи.

* * *

Не скажу, что наши отношения изменились с того дня. Но иногда у меня вдруг появлялось какое-то необъяснимое желание поддержать Люциуса или удержать его от какой-то ошибки. Такое случилось всего два или три раза, но об одном случае я, наверное, расскажу.

Это произошло в августе прошлого года. Николас и Оливия получили письма из Хогвартса и теперь с нетерпением ждали, когда же мы отправимся в Косой переулок за покупками. Перед самым выходом я зашла к мужу в кабинет и рассказала, как мы с детьми распланировали посещение магазинов.

— Ты не против? — спросила я. — Или ты планировал что-то другое?

— Вообще-то я собирался зайти во «Флориш и Блоттс». Хотел купить кое-что для себя, заодно и детям учебники. Ты можешь в это время сходить с детьми к Олливандеру. Я был у него несколько дней назад, он должен подобрать палочки. Сами выберите, какие больше понравятся. Что с тобой? — спросил Люциус, когда я покачала головой.

— Ты не можешь так поступить, — вырвалось у меня. — Не должен.

— Прошу прощения? — недовольно посмотрел он на меня.

Я подошла и обняла его, и только потом ответила:

— Знаешь, когда мы собирали в Хогвартс Мелиссу и покупали ей волшебную палочку, Драко сказал, что ни за что не станет сам покупать палочку сыну. Но это будет только через год. А ты можешь упустить кое-что очень важное сейчас. Доверься мне, — чуть более настойчиво продолжила я. — Ты не пожалеешь об этом.

Подобрать волшебные палочки двойняшкам оказалось непросто, и в лавке мистера Олливандера мы пробыли довольно долго.

— Ну что же, мистер Малфой, видимо, вы унаследовали рассудительность своих родителей, — наконец сказал мистер Олливандер Николасу. — А ваш характер, мисс Малфой, — продолжил он, обращаясь уже к Оливии, — похоже, полностью соответствует вашему имени.

Увидев восторженные глаза детей, я невольно сжала руку мужа и посмотрела на него. Люциус, как часто бывало на людях, поднёс мою руку к губам и поцеловал. Возможно, со стороны это и выглядело, как обычная галантность. Но я знаю, почувствовала: этим он хотел мне показать, что не пожалел, последовав моему совету.

* * *

В ту ночь я проснулась внезапно. Несколько недель меня не отпускало чувство, что я не увидела что-то очень важное, не придала значения какой-то мелочи. И сейчас, кажется, поняла, чему именно. И то, что я поняла, было настолько невероятным, что я выскочила из спальни, накинув только пеньюар, не взяв палочку и даже не обувшись, и почти бегом направилась прямо к гобелену с семейным деревом Малфоев.

За пару дней до отъезда в Хогвартс ко мне прибежали дети и сказали, что на гобелене под моим портретом появилась новая надпись. Не поверив, я пошла посмотреть сама. Нет, дети не ошиблись — под прежней надписью «Гермиона Джин Грейнджер Малфой» появилась ещё одна: «Магглорождённая». Тогда все мои мысли были заняты тем, чтобы отправить детей в Хогвартс и переживаниями о том, как они устроятся в школе. Как и Мелисса в своё время, двойняшки взяли со старшего брата обещание, что мы узнаем о том, куда распределила их шляпа, из их писем, и Драко сдержал слово. И в этот раз его поступок вызвал недовольство даже у Люциуса. Поэтому только к вечеру второго дня учёбы мы узнали о том, что Николас вполне ожидаемо попал на Слизерин, а Оливия — на Когтевран. Ещё несколько недель я жила лишь ожиданием новостей о том, как чувствуют себя дети в школе. И только когда стало ясно, что они ощущают себя более-менее уверенно, что они вроде как нашли первых друзей, моё внимание переключилось на другие вещи. И одной из них была как раз появившаяся надпись под моим портретом.

Подойдя к гобелену, я внимательно всмотрелась в надпись. Слёзы потекли из моих глаз, когда я поняла, что моя догадка верна. Люциус. Люциус, готовый на всё ради тех, кого любит. Люциус, никогда не умевший показывать свою любовь. Люциус, признавшийся мне в любви так, что только я смогла бы понять это. И, вопреки правилу действовать без риска, сильно рисковавший, потому что я просто могла и не понять, что это признание. Он использовал единственное волшебство, способное вернуть меня прежнюю. Ту, которая любила его.

Даже не пытаясь сдержать слёзы, я прислонилась к стене и поглаживала вышитые буквы.

— Что с тобой? — услышала я за спиной резкий голос Люциуса.

Обернувшись, вместо ответа я бросилась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями и слезами.

— Я люблю тебя. Если бы ты только знал, как я тебя люблю, — шептала я.

— Да что с тобой? — осторожно отстраняя меня от себя, сказал он. — О чём ты?

— Вот об этом, — я провела пальцами по надписи «Магглорождённая» и снова обняла его.

— Ну и что? — наигранно удивившись, спросил он. А сам напряжённо вглядывался в моё лицо. Чтобы убедиться, что я действительно поняла, кем для него я стала. — Очередное изменение надписи, вызванное магией нашего брака.

Я резко замотала головой.

— Нет, это не так. — Я вдруг снова ощутила себя прежней хогвартской всезнайкой. — Я знаю. Я читала об этом. Когда надпись изменилась в первый раз, я решила узнать, чем это вызвано. Людей не интересует магия гобеленов. А для неё на самом деле имеет значение только родственная связь. Статус крови ей безразличен. Иначе половина портретов вошедших в семью волшебников имела бы подпись «полукровка». Прости, я не хотела тебя задеть, — сказала я, увидев, как похолодел его взгляд, а затем продолжила: — Но это правда. Когда поменялась моя фамилия, это произошло потому, что ты признал меня членом своей семьи. Не для людей — для себя. А то, что твоя фамилия появилась позже, и то, что на гобелене отображается моя девичья фамилия, связано только с тем, что наш брак заключён по велению рун. Написать же на гобелене что-то, что не заложено в его магии, может только волшебник. Так же, как и выжечь с него члена семьи. И любое вмешательство в магию гобелена необратимо. И кроме того, — немного помолчав, добавила я, — хоть ты и пытался сделать так, чтобы надпись не отличалась от других надписей на гобелене, всё же буква «л» написана точно так же, как пишешь её ты.

— Ты не можешь этого знать, — усмехнулся он. — Я никогда не писал тебе.

Это была правда. Он никогда не писал мне писем, и я никогда не видела даже деловых бумаг, написанных им.

— Никогда, — согласилась я. — Кроме одного-единственного раза.

Единственное письмо, вернее, записка, содержащая всего два слова: «Мне жаль». Записку, под которой не было подписи, я получила на следующий день после того, как узнала о гибели родителей. И я вряд ли бы поняла, от кого она, если бы не знала, что филин, доставивший её, принадлежал лично Люциусу.

— Ты и вправду невыносимая... — начал было Люциус и остановился.

Подняв голову, я увидела, что он застывшим взглядом смотрит на что-то позади меня. Я обернулась. Прямо перед нами в воздухе сияли две руны «райдо», точно такие, какие мы увидели четырнадцать лет назад — одна чёрная, другая белая, со светящейся золотой каймой. Мигнув один раз, руны соединились и развеялись.

«Когда цель, поставленная перед вами магией, будет достигнута, только от вас и вашего мужа будет зависеть то, как вы будете жить дальше» — как будто наяву услышала я голос Дамблдора. Могла ли я подумать, что понять, насколько прав был профессор, мне придётся в тот же миг, когда магия сочтёт задачу, поставленную ею, выполненной? «Я сам не допустил бы, чтобы грязнокровка, будь она хоть трижды моей женой, родила больше детей, чем это необходимо по договору», — эти слова Люциуса я вспоминала по нескольку раз в день последние две недели и боялась, отчаянно боялась открыться ему.

— Я беременна, — не глядя на него, сказала я и даже зажмурилась, ожидая слов, которые должны были стать моим приговором.

— Тогда можно узнать, почему ты стоишь босиком на холодном полу? — послышался его голос. Фраза показалась мне невероятно глупой для Люциуса, но для меня это были лучшие слова, что муж сказал мне за всю нашу совместную жизнь.

— Жду, когда ты отнесёшь меня в спальню, — ответила я не менее глупо, глядя на него счастливыми глазами, и обняла, когда Люциус подхватил меня на руки.

Наверное, слова Люциуса должны были дать мне уверенность, что дальше в нашей жизни всё будет хорошо. Но слишком многое из того, что было в прошлом, стояло между нами. Нам нужно было научиться доверять друг другу. Доверять всегда. Мы оба это понимали.

Мы решили не сообщать о втором появлении рун ни в Отдел тайн, ни министру. Самолюбие и гордость Люциуса наверняка пострадали бы, если бы пришлось рассказывать, после чего появились руны. А я... Я согласилась с его решением. Почему? Я не настолько наивна, чтобы считать, что про прошлое моего мужа все забыли. Поэтому допускаю мысль, что рано или поздно появятся те, кто захочет, чтобы люди вспомнили, что он был сторонником Волдеморта. А, возможно, и нового расследования его прежних дел. Но я знаю и то, что пока в министерстве будут считать, что цель, ради которой был заключён наш брак, не достигнута, министерство этого не допустит. Эгоистично? Да. Но я защищаю свою семью. Своё счастье. Слишком долго я шла к нему и слишком многое ради него вытерпела.

Правда, мы предполагали, что о втором появлении рун в Отделе тайн известно, потому что наши кулоны после обряда мистер Коннор забрал. Если бы Кингсли или мистер Коннор спросили нас об этом, мы не стали бы лгать. Но пока этого не произошло.

Первый шаг к взаимному доверию между нами сделал Люциус.

После появления рун прошло около двух недель. И однажды вечером, лёжа в кровати, я вдруг застыла от неожиданности. Я увидела, как прямо надо мной, под куполом балдахина, начала разыгрываться сценка о подвиге Георгия Победоносца. Это был тот самый гобелен, который я подарила Люциусу на первое рождество после заключения нашего брака. Если помните, мне тогда было очень стыдно, и я надеялась, что Люциус пренебрежительно отнесётся к нему. Не поверите, но я вздохнула с облегчением, когда увидела, что Люциус повесил его в коридорчике между моей и его спальнями, там, где его никто не смог бы увидеть, а значит, самолюбие Люциуса задето бы не было. Я не знала, что почувствовал муж, увидев сценку. Он никогда мне об этом не говорил. Но гобелен невозможно было снять — Джордж обещал мне это! Поэтому вполне естественно, что первое, что пришло мне в голову, был вопрос:

— Как?!

— Что — как? — усмехнулся Люциус. — Как гобелен оказался здесь?

— Да, — смутившись, ответила я.

— Брат твоего друга подсказал. Ведь это он придумал его?

Смутившись ещё больше, я кивнула и уткнулась ему в плечо.

Через некоторое время я спросила:

— Зачем ты перевесил его сюда?

— Чтобы он напоминал тебе, что не всегда я поступаю бесчестно и не всегда ты поступаешь благородно, — насмешливо ответил Люциус.

— Ты понял, что подарок с подвохом? — изумилась я. — Когда?

— Милая, я тебе уже говорил, что у вас, гриффиндорцев, всё на лице написано. Когда ты увидела мой подарок, ты сразу стала такой виноватой. Только я понять не могу — неужели ты в самом деле надеялась сильно задеть меня?

— Я не надеялась тебя задеть, — ответила я. — Я надеялась, что ты не захочешь, чтобы я когда-нибудь ещё делала тебе подарки.

— Оригинальная причина, — заметил Люциус.

— Но ты-то тоже сделал мне подарок, чтобы что-то получить от меня взамен, — попыталась я отыграться. За свой подарок Люциус потребовал, чтобы Драко не бывал в доме моих родителей, но я уже тогда поняла, что это решение было спонтанным, принятым под влиянием обстоятельств. Не это планировал Люциус, возвращая мне палочку. — Вот и скажи, что именно?

— Любопытство с годами у тебя не исчезло. По-прежнему хочешь всё знать?

Став совершенно серьёзной, я ответила:

— Нет. Я не хочу знать. Я хочу понимать тебя. И если для этого мне нужно что-то знать — тогда да, я хочу знать. — И вновь перейдя на шутливый тон, добавила: — Так что ты надеялся получить взамен?

— Ну, ты же умница. Догадайся сама, — ответил Люциус.

Это единственный способ узнать что-то у Люциуса — задать ему вопрос, и он, если сочтёт нужным, ответит на него. Сам он рассказывать о себе никогда ничего не будет — это я уже поняла. Хотя тогда у меня было только одно предположение.

— Ты хотел, чтобы я первой заговорила о брачной ночи? — спросила я. Он молчал, глядя на меня, и я добавила: — Что скажешь?

— Скажу, — ответил Люциус, целуя меня, — что ты в самом деле знаешь меня.

Слово «настоящего» не было произнесено, но оно словно прозвучало в тишине.

С того вечера мы потихоньку стали разговаривать о прошлом. Но не обо всём. Например, мы не разговаривали о том ожерелье, которое Люциус подарил мне в честь рождения детей; родовая печать и поцелуй Рона тоже были под негласным запретом. Не касались мы и того периода жизни, когда Люциус был пожирателем. Хотя однажды всё-таки получилось так, что я осторожно спросила его о последнем годе войны и о том, не жалеет ли он, что Волдеморт тогда относился к нему как к ничтожеству.

— Я и моя семья выжили благодаря этому — можно ли об этом жалеть? — пожал он плечами.

После его слов мне вспомнился тот разговор, когда Люциус сказал, что уже давно знал, что Волдеморт будет стремиться к единоличной власти. Этот случай дал мне пищу для размышлений на несколько недель. И чем больше я думала, тем к более невероятным выводам приходила. Получалось, что все годы, которые мой муж служил Волдеморту, он притворялся. Притворялся верным слугой. Нет, конечно же, я и раньше, ещё из рассказов Гарри, знала, что Люциус не был так предан Волдеморту, как показывал. Но после этих двух нечаянных фраз для меня всё стало выглядеть в другом свете. Не буду рассказывать вам о моих рассуждениях, но получалось, что всё, что произошло с Люциусом — произошло по его плану. В том числе и унижение, которому его подвергал Волдеморт в последний год войны. Смогу ли я узнать, насколько я права? Не знаю.

* * *

Время шло, и всё чаще мной овладевал страх, что может произойти то же, что и в первую беременность. Сначала я пыталась справиться с ним сама, но в конце концов не выдержала.

— Обещай, что никуда не уедешь, — сказала я однажды Люциусу, когда мы гуляли по парку.

— Что с тобой? — Он остановился. — Что-то случилось?

— Обещай, что никуда не уедешь. По крайней мере, пока малыш не родится. — И на его безмолвный вопрос ответила: — Когда ты уехал тогда в Ирландию, мне было очень плохо. Боюсь, если ты уедешь куда-нибудь, я снова буду плохо себя чувствовать.

Люциус криво усмехнулся и притянул меня к себе. После долгого молчания он наклонил голову и коснулся губами моих волос:

— Не будешь. Обещаю.

До вечера я всё проигрывала в памяти этот разговор, пытаясь понять, что необычного было в поведении мужа. Когда я едва не умерла, а вместе со мной и дети, было вполне естественно, что Люциус забыл о своих предубеждениях против меня и поставил жизнь детей превыше всего. И то, что он последовал совету целителя, объяснившего, что магия нашего брака требовала, чтобы отец находился рядом с детьми, тоже было естественно. Но Люциус не пообещал, что не уедет — он пообещал, что мне не будет плохо. Вот это-то меня и насторожило.

— Ведь мне было плохо не потому, что ты был далеко от нас? — спросила я вечером.

Люциус не ответил и только вопросительно посмотрел на меня.

— Ты пообещал, что мне не будет плохо, а не то, что не уедешь, — пояснила я. — Значит, тогда я попала в больницу не потому, что ты уехал?

Люциус молчал, и это было необычно. Усмехнись он, скажи что-то язвительное — это было бы в порядке вещей. Но он молчал.

— Люциус, — настойчиво позвала я. — Пожалуйста, объясни мне.

Я положила голову ему на грудь. После появления рун я полюбила класть голову ему не на плечо, а на грудь. Так я слышала стук его сердца. Вновь не дождавшись ответа, я поняла, что сам Люциус ничего не расскажет. Наконец, перебрав в голове несколько предположений, я спросила:

— Целитель Макдафф однажды сказал, что малышей защищает родительская магия. Тогда я решила, что речь идёт о моей магии. Но вот сейчас вспоминаю, что слово «родительский» в старину применялось больше по отношению к отцу. Это именно та магия, о которой ты рассказывал? Что мужчина отдаёт взамен девственности частичку своей магии?

— Да, — ответил Люциус.

— Значит, когда мне стало плохо, она не защищала нас? — Люциус слегка напрягся, и, почувствовав это, я спросила: — Почему? — Я сжала его руку, чтобы он понял, насколько мне важно понять это.

— Целитель сказал, что я подсознательно старался забрать эту магию, — после долгого молчания ответил он. — Не хотел, чтобы дети появились на свет.

— Не хотел, чтобы твои дети были полукровками? — осторожно спросила я.

— Нет, — со смешком ответил он. — С этим я давно смирился. В конце концов, это было обязательное условие нашего брака.

— Тогда почему?

— Потому что считал, что они не мои.

Ничто не поразило меня так, как эти его слова, и я с ужасом посмотрела на него. Я и дети едва не погибли из-за банальной ревности?! Резкие слова уже готовы были сорваться с моих губ, но, взглянув на мужа, я успела их остановить. Лицо Люциуса было бесстрастно, но по его взгляду я поняла, что он не раз уже за это казнил себя сам. Едва не стать виновником смерти собственных детей — для него и вправду это было худшим на свете. Упрекнуть его сейчас было всё равно, что добить поверженного врага — я поняла это. Поэтому я снова положила голову ему на грудь и тут же почувствовала, как муж обнял меня.

— Не вини себя, — после долгого молчания, во время которого я старалась найти самые правильные слова, сказала я. — Я вот тут подумала: когда ты понял, что ошибся, может быть, твоя магия сработала по обратному принципу? То есть защищала настолько хорошо, что именно поэтому целитель Макдафф не смог видеть малышей и не смог узнать, что их будет двое?

— Скорее всего, — кивнул Люциус.

— И всё-таки — почему ты решил, что я тебе изменила? — тут же атаковала я его. — Ты же сам сказал, что у меня, кроме тебя, никого быть не может. Тогда кого ты приписал мне в любовники? — постаравшись, чтобы мой тон был шутливым, спросила я.

— Драко, — ответил Люциус, и когда я изумлённо посмотрела на него, продолжил: — Согласись, ваше поведение давало мне повод так думать.

— Согласна, — даже не раздумывая, ответила я. — И ты ревновал?

— Не так, как ты думаешь, — усмехнулся он.

— Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне, — процитировала я его. — Тогда твоя ревность иной быть не могла.

Я посмотрела на него, и когда он насмешливо улыбнулся, подтверждая мою догадку, вернулась к вопросу, на который он так и не ответил:

— Так почему ты сказал, что я не смогла бы завести любовника? И почему ты всё равно решил, что Драко стал им?

— Сказал, потому что мы в самом деле не могли завести кого-то на стороне — магия брака не позволила бы этого. Но я почему-то был уверен, что на того, в чьих жилах течёт моя кровь, это правило не распространяется.

В моей голове промелькнуло язвительное замечание, что Люциус слишком много значения придаёт крови, но вслух я его, конечно же, не сказала.

— Только я понять не могу, — посмотрела я на него, — ну ладно я — меня ты ненавидел. Но как ты мог решить, что Драко закрутит со мной роман? Ведь он твой сын!

Люциус усмехнулся:

— Милая, именно потому, что он мой сын... Кто запретит Малфою сделать своей женщину, которая ему понравилась? Тем более, что вы стали так близки. Он впервые начал так открыто общаться с кем-то после того, как разочаровался во мне. — Тон Люциуса не изменился, но раньше он ни за что не признался бы мне, что Драко разочаровался в нём. Понять, что это причиняло ему боль, было не сложно.

— Он не перестал любить тебя, — ответила я немного невпопад. — Ну, хорошо, ты ревновал. Но дети? Как ты мог решить, что они не твои?

— Знаешь, трудно сделать другой вывод, если слышишь, как твой сын обсуждает с твоей женой её беременность и при этом говорит, что хочет девочку, — криво усмехнулся Люциус.

На секунду я растерялась — Драко так часто говорил мне, что хочет сестрёнку, что мне казалось, это не было тайной ни для кого. Но в памяти всплыл разговор в больничном крыле после взрыва и фраза Драко: «Я хочу девочку, Грейнджер». Люциуса там не было, но он удивительно быстро появился после неё.

— Ты подслушивал! — возмутилась я и легко шлёпнула его по руке, но второй раз не успела — Люциус перехватил мою руку и поднёс её к губам.

— Подслушивал, — согласился он, поочерёдно прикусывая мои пальцы. Я знала, чего он добивается — чтобы я переключила внимание на его ласки. Разумеется, раскаянья из-за того, что подслушивал, он не испытывал. Я сжала руку в кулак и спросила:

— И когда ты понял, что ошибся?

— Окончательно — когда ты сказала, что Драко в детстве хотел сестрёнку. Было немного неожиданно услышать, что то, как он носился с тобой, было вызвано всего лишь желанием получить то, чего очень хотелось в детстве.

— Я видела, что на тебя эти слова как-то подействовали, — осторожно сказала я. — Но я посчитала, что ты вспомнил... — я запнулась и опустила глаза, не зная, как продолжить, чтобы не причинить мужу лишний раз боль. Люциус молчал, и я несмело взглянула на него. Он смотрел на меня и терпеливо ждал моих слов. — Я решила тогда, что вы с Нарциссой ждали ещё одного ребёнка, девочку, но она не родилась, и ты вспомнил тогда об этом.

Смутившись, я снова прижалась к его груди, и Люциус тут же обнял меня.

— Нарцисса не хотела второго ребёнка, — после долгого молчания сказал он.

Я была изумлена, услышав эти слова:

— Но ведь она любила тебя! — посмотрев на него, сказала я. То, что Нарцисса любила мужа, для меня было неоспоримо. По тому, как она вела себя во время суда над Люциусом, и из рассказов Драко я знала это.

— Любила, — согласился Люциус. — Но ребёнка не хотела.

Я закусила губу, вспомнив, как сама крикнула ему, что не захотела бы от него ещё хоть одного ребёнка. Я спешно соображала, о чём, менее болезненном, можно разговаривать ещё.

— Ты знаешь пословицу? Тот, кто подслушивает...

— ... добра о себе не услышит? — усмехнулся Люциус. — К чему это ты?

— К тому, что если бы ты не слышал тот разговор с Драко, не сделал бы неправильные выводы. И я подозреваю, что это не был единственный случай, — сказала я.

— Не единственный, — ответил Люциус. — Но если бы я не подслушивал, как ты выразилась, возможно, я не узнал бы кое-что очень важное.

Я вопросительно посмотрела на него и по его взгляду поняла, что рассказывать он мне ничего не будет. Мне нужно было угадать самой, какой ещё мой разговор он слышал. Впрочем, у меня было единственное предположение.

— Ты слышал тот наш разговор с Драко ночью, перед тем, как рассказал, что Мелисса волшебница. — Я не спрашивала, я утверждала и по улыбке мужа поняла, что я права. — Что тебя в нём поразило? Настолько, что ты всё изменил в наших отношениях?

— Ты сказала, что, хоть и боишься меня, со мной не боишься остального мира, — ответил Люциус, и это было удивительно, потому что обычно так откровенно он не говорил, а всего лишь подтверждал мои догадки. — А ещё — что для меня важнее всего семья. — Люциус ненадолго замолчал, а затем продолжил: — После войны в это перестала верить даже Нарцисса. Мог ли я предположить, что это сумеешь понять ты? И в особенности после всего, что было между нами?

Это была долгая ночь. Самая долгая ночь в моей жизни. Самая лучшая ночь в моей жизни. Никогда — ни до этой ночи, ни после неё — Люциус не был так откровенен со мной. В его объятиях было так уютно, и мы всё разговаривали и разговаривали, пока, наконец, Люциус не напомнил, что скоро рассветёт, а мне нужно заботиться не только о себе.

* * *

Я часто думаю и всё не могу решить: чего было больше в велении магии, соединившем нас с Люциусом, — цинизма или мудрости? Сейчас я со смехом вспоминаю то моё состояние, когда я ждала знака после того, как Люциус рассказал о магии Мелиссы. Как же я была наивна тогда! По сути, магии было всё равно, узнает ли кто-нибудь о том, что моя сестра — волшебница, или нет. Единственной целью магии являлось самосохранение, и потому и я, и Люциус, и все те люди, которые после войны увидели руны — все мы были пешками в чужой игре. И это я поняла сразу же после второго появления рун. Конечно, хотелось бы думать, что с окончанием войны исчезли и её причины. Но история магического мира, впрочем, как и история человечества вообще, доказывает, что всё повторяется. Видоизменяется, но повторяется. После победы прошло почти двадцать лет, но разговоры о превосходстве чистокровных волшебников хоть и стали тише, но не прекратились. А значит, пройдёт время, и появится тот, кто начнёт говорить об этом громко. И он обязательно найдёт сторонников — в этом можно не сомневаться. И одними из первых ими станут Малфои — в этом тоже можно не сомневаться. Почему? Чтобы понять это, нужно знать историю их рода.

За тысячу лет Малфои сумели стать самой богатой и влиятельной семьёй в магической Британии. Источником их богатства служили услуги очень специфичного характера. Но даже не это главное. Что бы ни происходило в мире, кто бы ни сидел на троне — Малфои всегда находились рядом с властью, а зачастую и были этой самой властью — разумеется, в тени. Иногда мне кажется, что их стремление к власти передаётся по наследству вместе с кровью. Как бы ни изменился Драко, с годами в нём всё больше проявляются качества отца. И даже не отца, а Малфоев, и в первую очередь — это стремление к власти. И это же стремление порой я замечаю и в Скорпиусе, и в Николасе, и даже в Оливии. И почему-то сомневаюсь, что оно исчезнет у Малфоев и через тысячу лет. А значит, ради власти они пойдут на всё. В том числе, и на то, чтобы поддержать магглоненавистников. И с их финансовой поддержкой тот, кто объявит новый поход против магглов и магглорождённых, может достичь успеха. Из всех будущих игр между сторонниками и противниками теории чистой крови Малфои должны были быть выведены — и это было сделано. Вот для чего был нужен наш брак. После того, что сделал Люциус, ни один Малфой не поддержит человека, который будет проповедовать уничтожение магглорождённых.

До сих пор воспоминание об этом поступке моего мужа вызывает у меня улыбку, нежность и восхищение. Я уже сказала, что любое вмешательство в магию гобеленов необратимо — а это значит, что надпись «Магглорождённая» с гобелена с родословной Малфоев, которые всегда скрывали даже то, что в их роду были полукровки, исчезнет только вместе с самим гобеленом. А ещё я думаю: знал ли Люциус, что я всё-таки постаралась узнать, почему изменилась подпись под моим портретом в первый раз? Да, муж в самом деле знал, что происходит в семье, но о том, какие книги я читаю... В общем, чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь: он не мог быть уверен, что я смогу понять, что надпись появилась не из-за магии нашего брака, как в первый раз. А значит... значит, его поступок мог оказаться бессмысленным. Нет, руны бы появились. Но если бы я не поняла, что надпись сделана мужем — Люциус ничего бы не выиграл от этого. Как и я. И всю нашу оставшуюся жизнь мы оба были бы несчастны рядом друг с другом.

И всё же, несмотря на всю циничность по отношению ко мне и Люциусу, я не могу не признать, что, добившись от Люциуса отказа от тех взглядов, которые составляли смысл его жизни, магия постаралась дать ему то единственное, что могло бы быть равноценной им заменой: семью. Детей, которые не только почитали, но и любили бы его, и жену, которая принимала бы его таким, какой он есть, со всеми его достоинствами и со всеми недостатками.

А ещё я часто думаю о том, что наш путь на самом деле не закончен. Точнее, не закончен мой путь. Отказавшись от того, что было ему дорого, от того, что составляло смысл его жизни, Люциус никогда не должен усомниться в том, что поступил правильно — я не должна допустить этого, ведь отказался он ради меня.

* * *

Я счастлива. С той ночи, когда появились руны, я каждое утро просыпаюсь от того, что чувствую руку мужа на своём животе. Увидев, что я проснулась, он легко прикусывает мочку моего уха, затем целует меня в шею, затем в плечо, и после этого я говорю, что люблю его. И только услышав в ответ его «Я знаю», я открываю глаза.

Он по-прежнему не называет меня по имени. Я рассказывала, что за всё время нашего брака он ни разу не назвал меня Гермионой? Он всё так же называет меня «дорогая» или «милая». Но теперь его тон изменился. Слыша его «дорогая», я чувствую, что в самом деле дорога ему.

Скоро родится наш третий ребёнок. А может быть, это снова будет двойня. Магия Люциуса снова защищает меня настолько хорошо, что целитель Макдафф снова не может увидеть малыша. До сих пор не понимаю, каким образом Люциусу удалось уговорить его наблюдать меня, ведь целители Святого Мунго не наблюдают беременность — это не их специфика. Тот раз, когда я попала в больницу, был связан с магическим истощением, поэтому тогда это было естественно. Сейчас же с этим мог справиться обычный колдомедик, и семейного врача было бы вполне достаточно. Но... у Малфоев должно быть всё самое лучшее. Макдафф и в самом деле выдающийся целитель, а я, хоть и сохранила девичью фамилию, всё же стала Малфой.

Чем больше времени проходит, тем меньше остаётся между нами тайн. Возможно, со временем я узнаю о муже всё. Возможно, когда-нибудь он расскажет мне, что произошло между ним и Нарциссой. Возможно, Люциус поделится со мной воспоминаниями и о профессоре Снейпе, а я расскажу об этом Гарри — для моего друга очень важно знать, каким он был, и сделать всё, чтобы люди не забыли, что победу мы одержали и благодаря нашему бывшему преподавателю. Если учесть, что большинство моих догадок Люциус только подтверждает, думаю, со временем он научится доверять мне совершенно.

Но даже если этого не случится — я знаю, что никогда ни о чём не пожалею. Потому что любима человеком, которого люблю. Потому что при всех его недостатках у него есть одно неоспоримое достоинство — он умеет любить. И сделает всё, чтобы женщина, которую он любит, была счастлива — я знаю это.

Я знаю.

~*~*~

История закончена, осталось только выразить благодарности.

Итак, я благодарю:

1. Corky — за то, что убедила меня, что незачем толкать все мои идеи для фанфиков другим: нужно хотя бы одну из них попробовать воплотить в жизнь самой;

2. ей же и моей сестре — за помощь в поиске информации, советы, а так же за критику на стадии написания фанфика;

3. оlala — за то, что разгромила первый вариант фанфика, тем самым заставив более критично взглянуть на него;

4. снова Corky — за эмоциональную поддержку после критики olala, а так же за то, что она в буквальном смысле спасла эту историю от забвения с моей стороны;

5. ещё раз Corky — за предложение написать фанфик от лица Гермионы, благодаря чему я наконец-то решила, что это именно то, что я хотела бы предложить читателям;

6. моей замечательной бете и ещё более замечательной гамме Mara Shakren — за её титаническую работу, доброжелательность и терпение;

7. DarkPeople и NikaWalter — за их чудесные подарки, которые можно посмотреть:

http://www.pichome.ru/zX DarkPeople

и http://www.pichome.ru/zw от NikaWalter;

8. NikaWalter — за мудрую мысль, ставшую эпиграфом к фанфику;

9. ну и конечно же всем читателям, которые прожили вместе с моими героями их историю, и в особенности тем, кто поддерживал меня своими комментариями — только оказавшись на месте автора, начинаешь понимать, насколько всё-таки мощным стимулом являются отзывы. Поэтому по возможности — пишите отзывы тем авторам, чьи фанфики вам понравились или понравятся в будущем.

Большое всем спасибо!