Власть женщины сильней (гет)

Эпоха Возрождения породила яркие личности, в которых сочетались противоречия:

честолюбие и беззаботность, легкомыслие и беспощадность, свирепость и капризное великодушие.

(Л. Д. Троцкий)

На второй этаж вполне пристойной для окраины Рима траттории ее проводил сам хозяин — с поклоном распахнул дверь и оставил в небольшой комнате. Она осмотрелась. В камине резво танцует огонь по поленьям, тяжелый кованый подсвечник возвышается в центре добротного стола , узкая скамья вычищена и натерта песком, пол посыпан свежей соломой. Синьора опустилась на скамью, аккуратно положила рядом с собой перчатки и вздохнула, пытаясь унять волнение.

Через некоторое время принесли свежей воды в высоком кувшине и два серебряных кубка. Служанка уже поставила поднос на стол и собралась уходить, но любопытство взяло верх, и она попыталась разглядеть лицо, скрытое в тени глубокого капюшона. Маневр остался незамеченным. Казалось, все внимание гостьи сосредоточилось на чаше в руке — легко касаясь, палец с ухоженным ногтем обрисовал изящный чеканный рисунок, и чаша вернулась на поднос. Аккуратно, чтобы не испортить прическу под шитой серебром и жемчугом сеточкой, синьора откинула капюшон. Свет от свечей и камина словно стал ярче — так засияли медно-золотые локоны.

— Спасибо, милая, ступай, — она расстегнула застежку плаща, и служанка увидела блеск дорогого шитья на корсаже платья.

Юлия дю Плесси Бельер маркиза де Ла Платьер налила воды в кубок, но вновь задумалась. Она очень надеялась, что сан и высокое положение того, кому назначила встречу, не станут для него отговоркой, и он придет.

Внизу, в общем зале траттории, остался пришедший вместе с маркизой мужчина. Простым плащом он прикрывал шпагу. Суконный черный берет, который он не снял даже сев за стол, выдавал уроженца юго-запада Франции. Вообще вид его был довольно обычным — смуглая кожа, темные волосы, скуластое гладко выбритое лицо с чуть выдающимся подбородком. Только глаза удивляли неожиданным для южанина густым серым цветом. В его родных местах это считалось признаком благородного происхождения. В минуты душевного напряжения эти глаза темнели, приобретая оттенок грозовой тучи, но выражение полного спокойствия, даже некоторой отрешенности, их покидало очень редко.

Хозяин заведения побеспокоил сопровождающего синьоры лишь однажды — поставил перед ним кружку вина, которая, впрочем, уже долгое время так и оставалась нетронутой. Всякий раз, когда открывались двери траттории, спутник маркизы внимательно рассматривал входящего.

В очередной раз дверь распахнулась так, что тяжелое дощатое полотно гулко стукнуло в стену. В заведение вошли двое. Можно было бы предположить, что эти синьоры решили скоротать вечер за кружкой не самого дорогого вина, если бы не боевые шпаги на перевязях. Переступив порог, они цепкими взглядами окинули помещение. Мужчина в берете, сидевший в центре зала лицом к входу, почти сразу привлек их внимание. Один из вошедших решительно шагнул к нему, демонстративно вынул шпагу из ножен и сел напротив. Положив оружие на колени, он улыбнулся. Улыбка была холодной, неуместной — предостерегающей. Тем временем его товарищ выглянул за порог. В ответ на призывный взмах руки в кабак вошел третий синьор. Высокую, широкую в плечах фигуру целиком укрывал плащ, а лицо — тень полей шляпы.

Вероятно, именно этого посетителя так терпеливо ждал спутник маркизы. Он медленно поднялся, не скрывая своего намерения подойти к главному из пришедших, но остановился и решил дождаться, пока тот подойдет сам. Синьор, только что расположившийся напротив него, вскочил, закрывая своего патрона. Но тот, ускорив шаг так, что из-под плаща стало видно длинное черное одеяние священника, приблизился к столу, положил руку на плечо, успокаивая своего человека, и обратился к его визави:

— Где она?

— Наверху, — Пьер Шане склонил голову, давая понять, что прошедшие годы не помешали ему узнать старого знакомого. — С вашего позволения, я провожу.

— Побыстрее, — прозвучал резкий, холодный ответ.

Синьор Шане проводил святого отца до уединенного помещения на втором этаже, открыл перед ним дверь и отступил.

Синьора, сидевшая в комнате, обернулась на шум и поднялась. Дождавшись, когда дверь плотно закроется, священник снял шляпу и отбросил ее на табурет рядом с входом. «Прошло столько лет, а она все так же дьявольски хороша... Господи, дай мне сил», — пронеслось в сознании, когда взгляд скользнул по женской фигуре.

— У вас несколько минут. Я слушаю.

Юлия множество раз представляла этот разговор, сочиняла фразы, продумывала возможные ответы. Но все оказалось бессмысленным, когда она увидела его, ощутила энергию, исходящую от сильной статной фигуры. Ледяной тон привел ее в замешательство — неужели она все-таки надеялась на что-то?! Юлия выше подняла голову, усилием воли заставив голос не дрожать:

— Хорошо. Тогда сразу к делу. Я прошу позволения увидеть сына, монсеньор Перетти.

— «Ваше Святейшество», синьора. Помнится, я велел вам забыть о его существовании.

— Нет у вас такой власти, чтобы заставить мать забыть своего ребенка. Ваше Святейшество, — она тщательно выговорила обращение.

Он прошел вглубь комнаты и встал так, чтобы между ними остался стол:

— Зато у меня есть власть сделать так, чтобы ребенок не знал своей матери, — монсеньор Перетти, точнее, Его Святейшество Папа Сикст, пятый этого имени, снисходительно усмехнулся.

Юлия, не ожидавшая подобного заявления, посмотрела на него растерянно, неосознанным, привычным жестом коснулась единственного украшения, что было сейчас на ней — золотой цепочки с семью крупными жемчужинами.

— Что же вы сказали ему про мать? Что она умерла? — она повернулась, чтобы вновь быть лицом к собеседнику.

Сикст не ответил. Его взгляд помимо воли последовал за движением руки женщины, задержался на смутно знакомом ожерелье, скользнул по изгибу шеи, по линии плеч.

— Последнее замужество пошло вам на пользу, синьора Ла Платьер. Чтобы его осуществить, вы, вероятно, воспользовались моими уроками, — со странной интонацией проговорил он и с удовлетворением отметил, что слова вызвали на щеках женщины румянец смущения.

— Только оно бесплодно. Ваш сын останется моим единственным ребенком, — в ее голосе смешались боль, гнев, мольба. — Позвольте мне увидеть Бенвенуто, святой отец! Поговорить с ним.

Папа улыбнулся ее горячности:

— Вот видите, сам Всевышний не желает от вас потомства.

В глазах Юлии полыхнули огоньки гнева:

— Или это вы присвоили себе роль Господа, отдав меня в руки вальядолидской инквизиции?! После всего, что со мной случилось… — голос прервался, но Юлия упрямо продолжила: — Я никогда не смогу больше родить ребенка. И в этом виновны вы!

— Зачем вы позвали меня, маркиза? Чтобы обвинять? Это бессмысленно.

Он отвел взгляд от золотистых переливов на тугих локонах ее волос и направился к выходу.

— Нет! — она стремительно сорвалась с места следом. Терпко-сладкий аромат духов коснулся обоняния мужчины, когда Юлия оказалась совсем близко. Он отшатнулся. И тут же разозлился на себя — за слабость — и на стоящую перед ним женщину за то, что стала ее причиной.

— Я пришла просить, — Юлия вновь шагнула ближе к нему, — умолять позволить мне увидеть сына. Я хочу его обнять, поговорить с ним. Если ему хорошо, я не буду мешать и никогда не встану у него или у вас на пути. Неужели от вашего чувства ничего не осталось? Этот ребенок — дитя нашей любви.

При упоминании о чувствах — о любви — лицо Перетти застыло в маске отчужденной холодности.

— Кто вам сказал, что было какое-то чувство? Повторяю, у вас нет сына. Забудьте о нем.

— Не смейте так говорить! У меня есть сын, и его отец стоит сейчас передо мной! По законам Божьим и людским я имею право видеть своего ребенка! Вы лишили меня возможности быть с ним все эти годы. Вы разлучили мать и сына! — от гнева и отчаяния глаза Юлии наполнились слезами.

— Значит, так вы просите? Помните, чем обернулись требования забрать вас в Рим? Похоже, нет… Так я могу напомнить! Не только словом, но и делом!

Черт возьми, он на самом деле думал, что за эти годы она поняла, кто и у кого имеет право что-либо требовать! Феличе Перетти говорил, наступая на хрупкую женщину, пока не навис над ней всей своей угрожающей фигурой. Но тут же и проклял себя за неосторожность. Аромат духов Юлии, неизменный, только ее, окутал плотнее — и словно не было десяти лет намеренной разлуки. Ее взгляд, обращенный на него снизу вверх, блеск глаз, запах — его обдало жаром воспоминаний, на которые откликнулось тело.

Она не испугалась, не отступила, лишь золотистые блики на вышивке корсажа заиграли от частого дыхания.

— Снова отдадите меня инквизиции? За что на этот раз? — от нахлынувшего желания броситься к нему, вновь ощутить его руки на своем теле, его дыхание на своих губах, голос Юлии понизился почти до шепота.

— Разве первому человеку Рима и мира нужно основание? Вас просто не станет, — все тот же ледяной тон, который Перетти всегда хорошо удавался, напряженный шаг назад и совершенно прямая спина — настолько, что при его росте макушка только чуть не задевала балку потолка.

— За что вы так поступили со мной? Почему оставили жить, отняв все? — с усталым отчаянием задала она вопросы, которые много лет, размышляя о том, что случилось, задавала себе.

Ему ответы были известны уже давно: и тогда, и сейчас — за то, что едва удавалось держать себя в руках рядом с ней. Потому, что даже теперь готов был лечь к ее ногам. Сжавшиеся до хруста кулаки под плащом, а может ее глаза — умоляющие, полные смирения, помогли мужчине совладать с чувствами, отрезвили. Помолчав, Перетти проговорил:

— Вы увидите мальчика на церемонии посвящения в сан. Но не пытайтесь подойти и поговорить. Он все равно не знает вас. Его вырастила и воспитала другая женщина.

— Другая женщина… — тихим эхом откликнулись его слова. Юлия склонила голову так, что локоны почти скрыли лицо. — Нет, монсеньор. Я приехала к сыну. Я увижу его и поговорю с ним. Бенвенуто должен узнать правду!

Когда Юлия подняла голову и нашла взгляд Перетти, в ее глазах уже не было слез. Они лишь блестели чуть ярче — теперь в них было упрямство и нескрываемый вызов.

— Можете упрятать меня в подвалы и отдать палачам, но сейчас я не стану молчать. Ваши подручные услышат много интересного о своем патроне. Под пытками не молчат!

Она вздрогнула, когда гневный рык колыхнул пламя свечей в подсвечнике:

— Довольно! Да, под пытками не молчат, — ворот сутаны показался очень тесным. Он двинул головой и почти прошипел: — Однако немногие слышат такие признания.

Юлия нервно усмехнулась:

— Кланяться своему сыну и говорить ему «святой отец»! Как вы могли так поступить… Почему я до сих пор не убила вас?!

— Может быть, потому, что были заняты устройством своего замужества после бегства?

— Берегитесь, мне терять нечего! — зло крикнула Юлия, расслышав ядовитую насмешку в его словах.

— Прекратите истерику, синьора. Бенвенуто будет умным кардиналом, когда вырастет. Даже умнее меня. И кланяться вы будете его мудрости. Ну, а терять-то вам есть что! Будьте благоразумнее, чем прежде, — Перетти почти совладал с собой, лишь кровь еще шумела в ушах.

Вдруг ослабев, Юлия вернулась к столу, тяжко опустилась на скамью и опустила голову на руки. Она молчала, а взгляд мужчины скользил по очертаниям ее фигуры. Перетти едва не вздрогнул, словно его застали за подглядыванием, когда Юлия глухо проговорила:

— Позволь мне увидеться с Бенвенуто. Верни мне сына или убей меня, Феличе. Чего ты боишься?!

— Будь уверена, не тебя и не тех головорезов, что стерегут тебя в этой забегаловке, — он усмехнулся и лишь после заметил, что поддался на ее уловку и сменил отчужденное «вы» на привычное «ты». Лицо исказилось в гримасе досады.

— Я знаю, что ни я, ни мои слуги не пугаем тебя. Ты и тогда ничего не боялся, а уж сейчас… Я иначе представляла себе эту встречу.

— В таком случае, оставлю вас с вашими фантазиями. Не беспокойте ими более ни меня, ни, тем более, монсеньора Монтальто.

Перетти подхватил свою шляпу с табурета, широкая ладонь с длинными сильными пальцами ударила по двери, распахивая ее.

— Я убью тебя, — короткая фраза догнала его как нож, брошенный в спину. — И заберу сына.

Он дернулся так, словно и в самом деле почувствовал удар. Тяжело повернулся. Кровь мгновенно ударила в голову, отчего на щеках проступили багровые пятна, помутнели глаза.

— Что ты сказала?

Маркиза поднялась на ноги, встала против него и уверенно, глядя прямо в налитые яростью глаза проговорила:

— Я убью тебя и заберу Бенвенуто. Я избавлюсь от тебя навсегда, Феличе Перетти.

— Не я желал этой встречи.

— Но ты пришел.

— И жалею об этом.

— Но даже всесильный Сикст не в силах вернуть время назад, — она смотрела на него снизу вверх, и за холодной решимостью в ее глазах словно птица о стекло билось чувство, которым она жила все эти годы. Чувство сильнее разума, сильнее обиды, сильнее страха. На мгновение приоткрылись будто в ожидании поцелуя губы, дрогнула рука в стремлении прикоснуться к высоким жестким скулам мужчины, стоявшего перед ней.

Он помолчал. Выравнивалось дыхание, гас румянец бешенства на щеках, вновь холодел взгляд:

— Ошибаетесь.

Она не отвела взгляда, лишь чуть дрогнул уголок губ в тонкой усмешке:

— Попробуйте.

— Либо вы завтра же покинете город, либо… пеняйте на себя.

— До утра далеко, — холод и вызов в ее глазах заставили их потемнеть, сделав почти черными. — У меня еще есть время.

Она отвернулась и отошла к скамье, на которой лежал плащ.

— Используйте его правильно, синьора. Может быть, ваш верный паж и вечный школяр Шане, наконец, подскажет верное решение! И, надеюсь, эта затянувшаяся комедия наконец закончится.

Взгляд Перетти последний раз скользнул по мягким контурам фигуры. Память вновь нарисовала ее тело, не скрытое одеждой. Он тряхнул головой и вышел из комнаты, оставив двери открытыми.

Юлия дю Плесси Бельер, маркиза де Ла Платьер закрыла лицо руками, сжав ледяными пальцами пылающие виски. Возбуждение, вызванное разговором с мужчиной, к которому она приехала через время и расстояние, уходило, оставляя опустошение и невероятную слабость. Не такого конца встречи она ждала. Не такого продолжения хотела.

Запахнув полы плаща и надвинув шляпу на глаза, Перетти стремительно спустился в общий зал траттории. Осмотрелся в поисках своих людей и громко проговорил, обращаясь к тому, который сидел за столом напротив Пьера Шане:

— Ты останешься здесь. Женщина и ее… провожатый должны покинуть город утром, как только откроются ворота. Проследи за этим.

Перетти перевел взгляд на синьора Шане — не хочет ли вдруг чего сказать. Карие глаза прелата встретились с серыми глазами Пьера — лишь на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Перетти успел увидеть в них сверкнувшие искрами презрение и гнев. Проигнорировав и то, и другое, Папа Сикст вместе со вторым сопровождающим покинул заведение.

Синьор Шане направился в комнату на втором этаже. Не закрывая двери, Пьер подошел к Юлии, набросил ей на плечи плащ, осторожно коснулся плеча:

— Ваша светлость, нам пора.

Почувствовав прикосновение, Юлия подняла голову, и мужчина едва не отшатнулся, увидев безумные глаза с черными провалами зрачков. Подобное Пьер уже видел, когда встретил Юлию после долгих месяцев пребывания в подвалах испанской инквизиции — пленницу перевозили под охрану толстых стен монастыря с самым суровым уставом.

— Я убью его.

— Прекрати! — он встряхнул ее за плечи. — Ты сделала попытку и проиграла. Нам нужно уезжать из Рима.

— Не знаю как, но я уничтожу Феличе Перетти. Я убью его и верну своего сына! — исступленно повторила Юлия.

Такое неистово упрямое выражение лица Пьеру было хорошо известно. И это означало, что сейчас спорить с Юлией бессмысленно.

— Вы были крайне неосторожны, синьора.

На пороге, за спиной Пьера, стоял невысокий коренастый мужчина со скуластым лицом и темными, коротко остриженными волосами. Он уверенно облокотился на косяк двери и сложил руки на груди.

— Кто вы? — Пьер обернулся к вошедшему, недвусмысленно положив руку на эфес шпаги.

Тот не изменил позы, лишь усмехнулся в ответ на угрожающий жест, и продолжил, обращаясь к женщине:

— Этот человек мог убить вас и не заметить этого… до поры.

Появление незнакомца заставило Юлию взять себя в руки. Она вышла из-за спины Пьера, успокаивая, положила руку на его пальцы, держащие оружие. Огонь в камине за спиной маркизы прорисовал ее силуэт и золотым ореолом подсветил волосы. Юлия пристально оглядела мужчину у двери и негромко произнесла:

— Вы можете войти и закрыть дверь, святой отец.

Почему маркиза решила, что перед ней служитель церкви, она не смогла бы сказать. Манера говорить? Жесты? Выражение глаз?

— Благодарю за приглашение, — он чуть склонил голову и шагнул внутрь. На пороге обернулся, бросил взгляд в темный коридор и только после этого плотно прикрыл дверь.

— Какое вам дело до моей неосторожности?

— Считайте это проявлением моего человеколюбия.

— Неужели? — в голосе женщины явно скользнула ирония. — Благодарю вас, синьор…

— Зовите меня брат Иосиф, — он подошел к столу. — Вы собирались поить Его Святейшество водой?

— Наверно, — с легким удивлением в голосе ответила женщина, обошла стол, так чтобы оказаться напротив мужчины. И совершенно не скрываясь, чуть склонив голову, принялась его рассматривать.

— Если хотите, для вас я прикажу принести вина, брат Иосиф, — легкая усмешка тронула ее губы.

— Ни к чему. То, что я хочу обсудить с вами, лучше обсуждать на трезвую голову.

Он расположился на скамье, облокотившись на стол с таким видом, словно предлагал Юлии сделать то же самое.

— Вы хотите что-то обсудить со мной? — маркиза опустилась на скамью напротив, пристально всмотрелась в глаза монаха. «Какой странный цвет… Как лед», — мелькнула в ее голове мысль.

— Насколько серьезно ваше намерение в отношении Святейшего Отца?

Взгляд брата Иосифа стал пронзительным, острым.

— Какое вам до этого дело?

— Возможно, мне будет дело, когда вы ответите.

Юлия с изумлением взглянула на него и рассмеялась — искренне, весело, чуть откинув назад голову — так словно услышала восхитительную шутку:

— Святой отец, — сквозь смех проговорила она, — вы считаете меня сумасшедшей? Вы подслушали случайный разговор и хотите, чтобы я призналась в намерении убить Римского Папу человеку, которого вижу впервые в жизни? Вы не в своем уме или вас подослал он?

Брат Иосиф коротко усмехнулся в ответ на обвинения, но тут же снова стал серьезен:

— Случайный? Случайный разговор, ради которого Папа обманывает начальника собственной охраны, тайком выбирается из Ватикана, идет на окраину города в известный притон римских подонков на встречу с женщиной, бежавшей из монастыря в Испании, судьбу которой он отслеживает последние несколько лет. И вы утверждаете, что это случайный разговор?!

— Вы следили за ним? Почему? Кто вы вообще такой?

Юлия подобралась, словно готовилась к отражению возможного нападения.

— Очень много вопросов, синьора, — брат Иосиф заговорил на кастильском наречии. — А нужен всего один.

Юлия коротко взглянула на Пьера, уже давно молча подпиравшего плечом дверь и ответила на том же наречии:

— Какой вопрос вы хотите от меня услышать?

— Никакой. Я хочу услышать ваш ответ.

Он взял кубок, плеснул в него воды и спокойно отпил.

Юлия задумалась. Как всегда, когда мысли путались, она поднялась, сделала несколько шагов по комнате, задержалась, глядя на пламя в камине. Снова несколько шагов. Остановившись перед братом Иосифом и, теперь глядя на него сверху вниз, она спросила:

— Вы поможете мне?

Брат Иосиф не спеша допил воду, аккуратно поставил кубок на стол и лишь после ответил:

— Да, синьора.

Юлия краем глаза уловила движение Пьера и резко обернулась к нему:

— Молчите, синьор Шане! Пьер, я прошу, не сейчас.

Маркиза вновь нашла взгляд прозрачных льдистых глаз:

— У меня мало времени. Утром я должна покинуть Рим.

Маленькая хрупкая женщина с медно-золотой короной волос подняла голову, словно желая казаться выше. Нежные губы исказились в горькой усмешке.

— У вас еще меньше времени, чем вы думаете, — резко ответил мужчина, представившийся братом Иосифом. — Самое большее через час здесь будет уже не один человек Перетти, а целый отряд папских сбиров. Нам нужно уйти отсюда. Ваши друзья смогут задержать того, кто остался внизу?

Юлия вопросительно взглянула на Пьера. Тот согласно кивнул головой и вышел.

Когда за Пьером закрылась дверь, Юлия, глядя на брата Иосифа усмехнулась:

— Почему я поверила вам?

— Могу ли я доверять вам? — в тон спросил святой отец.

— Думаю, нам лучше довериться друг другу. В знак своего доверия я не стану спрашивать, зачем вам смерть этого человека, — серьезно ответила женщина.

— Как хотите, но на этот вопрос я как раз мог бы ответить.

Любопытство оказалось сильнее. Мгновение поколебавшись, она все-таки спросила:

— Так зачем?

— Скажу так… — он помолчал. — Мне претит зваться игнатианином.

Святой отец выжидающе смотрел на женщину: поймет ли она все, что он сказал этой фразой. Услышав ответ монаха, маркиза не сдержала изумленный вздох.

— Вам больше нравиться быть сотоварищем Иисуса! Только ли вам или многим вашим братьям?

— Я уверен, что название, данное нам нашим первым Генералом, более соответствует истинному положению вещей. Но что же ваш друг медлит?!

Иезуит подошел к двери, приоткрыл ее и прислушался к происходящему внизу. Через несколько мгновений в конце коридора появился Пьер. Войдя в комнату, он коротко поклонился Юлии:

— Можно идти, ваша светлость. Святой отец…

Юлия застегнула пряжку плаща и оперлась на руку Пьера. Монах последовал за ними. Но далеко уйти им было не суждено. Когда маркиза, Пьер и брат Иосиф спустились вниз, с улицы послышались резкие команды. Голос, отдававший их, был слишком хорошо знаком монаху. Его реакция была молниеносной. В тот момент, когда открылась дверь траттории, Юлия оказалась одна в центре общего зала, а Пьера железной хваткой удерживал под лестницей иезуит. Маркиза растерянно оглянулась, не понимая, куда делись ее спутники; первой мыслью, мелькнувшей в голове, когда она увидела входящих в трактир людей, была мысль о том, что новый знакомый все-таки оказался подставным лицом. Но маркиза взяла себя в руки и коротким отрицательным жестом показала хозяину трактира, вышедшему встретить нежданных гостей, что все в порядке и не стоит доставать ножи и кинжалы.

Под лестницей Пьер, от неожиданности потерявший несколько секунд, пытался вырваться из железных объятий святого отца.

— Тише, вы, рыцарь прекрасной дамы, или эти люди разнесут здесь все. Вашей даме сердца ничего не угрожает. По крайней мере, пока…

— Отпустите меня, — Пьер перестал вырываться. — Кто это такие и почему вы уверены, что маркизе не грозит опасность?

— Он хочет преподать ей урок. Если бы Перетти хотел убить маркизу, она уже была бы мертва.

Тем временем командир отряда папских сбиров обратился к Юлии:

— Маркиза де Ла Платьер?

Его подчиненные рассредоточились по залу.

— Да, сударь, — Юлия не скрывала удивления, скорее прятала за ним страх. — Что вам от меня нужно?

— Следуйте за мной. Приказ Его Святейшества.

Маркизе стоило огромного труда не оглянуться, пытаясь найти взглядом Пьера и брата Иосифа. Она лишь тряхнула локонами:

— Хорошо, синьор.

— Куда они ведут ее? — поинтересовался Пьер у святого отца.

— Подождите… — монах напряженно следил за общением синьоры Ла Платьер и сбира.

А тому докладывали, что оставленный Папой охранник пропал.

— Синьора, вы можете объяснить это? — голос стража порядка наполнился металлическими нотами.

— Его Святейшество не поручал мне следить за своим слугой. Это ему было поручено следить за мной! Ищите своего товарища сами. Я не стану вам ничего объяснять, — резко ответила синьора Ла Платьер и отвернулась, показывая, что разговор закончен.

— Проводите синьору к карете. Обыскать этот крысятник!

Юлия плотнее запахнула плащ и последовала за своими конвоирами.

— Нам пора. Быстрее, синьор Шане, — брат Иосиф повлек Пьера за собой, еще глубже под лестницу, где обнаружился ход в подвал.

Посомневавшись мгновение, Пьер последовал за странным монахом, который появился так неожиданно и так много знал.

Повинуясь молчаливому знаку хозяина — высокого, довольно молодого, черноволосого мужчины — посетители трактира, сделали вид, что происходящее их не касается. Какой им, в самом деле, интерес до ареста богатой синьоры, случайно забредшей в заведение не самого высокого класса? Хозяин тем временем, выйдя на кухню, спустился в погреб и запер дверь, через которую перед этим прошли монах и синьор Шане.

Усадив маркизу в карету, несколько стражей отправились верхом следом за ней. Другие остались осматривать тратторию. Окна в карте были завешены плотной тканью, хотя сейчас, когда на улицах города царила ночная тьма, это не было необходимо. Путь освещали два всадника с факелами в руках. Через некоторое время копыта лошадей и колеса кареты застучали по каменной кладке моста. Арестованную везли в замок-тюрьму Сант-Анджело.

Когда за спиной закрылась дверца кареты, и Юлия оказалась в полной темноте, ее охватила паника. Она осталась одна и не знала, куда ее везут. Но больше всего маркизу пугала неопределенность будущего. Юлия сцепила пальцы, сдерживая нервную дрожь, и постаралась успокоиться. «Если бы он хотел убить меня, я давно бы была мертва», — это была первая четкая мысль в испуганном сознании. Женщина замерла, прислушиваясь к звукам снаружи. Карета остановилась.

— Выходите, синьора, — раздался все тот же холодный командный голос.

Юлия шагнула на подножку, легко спрыгнула на землю и быстро огляделась. Увидев высокие стены и силуэт ангела в небе, она сразу поняла, где оказалась. Понимание отозвалось дрожью во всем теле. Глубоко вздохнув, маркиза молча посмотрела на своего стража. Тот поднес к лицу синьоры факел, присмотрелся, не нужна ли ей помощь. Убедившись, что арестованная потрясена, но не сломлена, он усмехнулся и приглашающе махнул рукой в сторону входа:

— Нам туда, маркиза.

Юлия вспомнила, как когда-то давно в другой замок, другие люди привезли молодую вдову, чтобы надолго закрыть ее за каменными стенами. Окинув взглядом стража, синьора Ла Платьер спокойно пошла в указанном направлении, и только в этот момент осознала, что ее не только ни разу не коснулись с целью причинить боль, но и разговаривают вполне вежливо. Это подбодрило Юлию. Совсем немного.

В замке сбир передал арестованную коменданту и ушел. Комендант, синьор Кресченци, тоже был довольно обходителен с маркизой. Но все же поселил арестантку не на верхнем этаже, а в камере ближе к реке. В небольшой комнате на подоконнике в нише узкого окна горела лишь одна свеча. Ни табуретов, ни кровати, только соломенный тюфяк в углу. Оглядев свое пристанище, маркиза невольно подумала, что в испанском монастыре была хотя бы узкая жесткая постель. Но отметила, что увели ее не в знаменитые подвалы замка. Юлия опустилась на тюфяк, прислонилась спиной к каменной стене, закуталась в плащ и, обняв руками колени, замерла, чутко прислушиваясь ко всем звукам замка.

* * *

Узкими улочками, подворотнями и чердаками, демонстрируя отличное знание города и его всевозможных закоулков, монах вел Пьера Шане следом за каретой. На одной из улиц он остановился. Прямо перед ним через перекресток проехали всадники и их добыча. Дальше брат Иосиф не пошел.

— Они везут ее в Сант-Анджело. Можно было догадаться… — задумчиво, словно вовсе забыв о спутнике, проговорил иезуит.

— Ей можно чем-то помочь? — поинтересовался Пьер, почти сразу осознав наивность своего вопроса. — Зачем ему это?

— Феличе Перетти — человек подверженный порывам, — с враждебным пренебрежением в голосе заговорил иезуит. — В этом его слабость. Он не захотел просто отпустить ее, без, так сказать, отеческого наставления. Извлечь из этого пользу для маркизы и для себя — уже мое дело. Вы вхожи в дом к маркизу Ла Платьер?

— Конечно, — слегка удивленно ответил Пьер. — Как управляющий имением и… — он не договорил. Пьер задумался — этот человек так много знал о Юлии, но о нем, мужчине, который рядом с ней был почти всю жизнь, не знал? Потом усмехнулся своим мыслям и снова взглянул на монаха:

— Что я должен сделать?

Видимо иезуит не только отлично видел в темноте, но и читал в душах, потому что издал странный смешок и уточнил:

— Синьор Шане, меня интересует — доверяет ли вам, — он многозначительно выделил это слово, — супруг маркизы?

Пьер ответил твердо:

— Да, его сиятельство прислушивается ко мне.

— Отлично. Изложите ему все в нужном свете. Завтра вечером он должен быть готов убить за свою жену любого. Сможете?

— Да, — без тени сомнения ответил синьор Шане. Уж он-то точно знал, что муж маркизы весьма болезненно реагировал на любую попытку других мужчин выразить даже толику восхищения своей очаровательной супруге. Правда, обычно такие вспышки выглядели как странная истерика. Только умение маркизы удержать строгие рамки общения с мужчинами не позволяло маркизу или погибнуть в очередной дуэли, или перебить половину соседей. Убедить его, что появился настоящий враг, труда не составит. Вопрос о том, почему Анри де Мотье, маркиз де Ла Платьер позволял ему быть так близко к супруге, самого Пьера не волновал; для него быть рядом с Юлией, защищать ее стало за многие годы совершенно привычным.

— Я постараюсь сделать так, чтобы его вызвали к маркизе. Но вам в Ватикане делать нечего. Перетти слишком хорошо знает вас, — иезуит проговорил все очень серьезно, а темень переулка скрыла его издевательскую улыбку.

Пьер лишь молча кивнул головой, уверенный, что монах увидит его жест.

— Прощайте, синьор Шане. Если нам повезет, мы с вами больше не увидимся.

— Прощайте, святой отец, — Пьер развернулся, чтобы уйти. — Надеюсь, нам повезет, и маркиза не пострадает.