Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

Одна из самых сложных глав — ее и писать-то было тяжело, а уж сколько раз я ее перерабатывала...

Надеюсь, итоговый результат вас порадует!

Люциус появился за час до обеда. До хруста в костях обнял сына, подарил Панси красивую заколку-бабочку с лондонскими топазами и пожал руку Гарри, пристально глядя тому в глаза. А еще очень удивился, заметив на лежанке у бассейна разомлевшего Севера, — нахмурился и притих, изредка бросая в сторону приятеля нечитаемые взгляды. Потом вполне дружелюбно переговорил с ним о том о сем, с виду бесцельно пошатался по вилле и задумался еще крепче. Когда Поликсена была маленькой, то называла это состояние «уходом в тину»: в такое время мозг Люция работал на износ, выстраивая сложные теории, — и далеко не все проходили последующую проверку практикой.

Сперва Поликсена не поняла, что именно так озаботило Малфоя, — неужто позавидовал, что кто-то другой получает удовольствие от жизни? Однако вскоре все встало на свои места: вместо того, чтобы чинно проследовать в столовую, Люциус замешкался, аккуратно взял Поликсену под локоток и отвел ее в сторонку.

— Мне нужно срочно с тобой переговорить, — заявил он и со значением заглянул ей в глаза. Спасибо хоть, бровями не подвигал для пущей загадочности. — Причем наедине.

— И что это за жуткий секрет, что нужно обязательно прятаться от Севера? — спросила она уже в кабинете, дождавшись, пока Люциус примет достаточно торжественную позу в гостевом кресле. Сама Поликсена оперлась поясницей о край бюро — она чуяла подвох и предпочитала иметь пространство для маневра. — Как шпионы, ей-Мерлин, лишь паролей и явок не хватает.

— Вот-вот, — оживился Люций, элегантно закидывая ногу на ногу и кладя левую ладонь на голень. — Очень удачно, что ты сама о нем заговорила — не выходит из мыслей, правда? Наш общий приятель Северус Снейп… До сих пор не могу поверить, что вы с ним школьные друзья. Или не только? Что между вами происходит на самом деле, хотелось бы знать?

— Никакой тайны здесь нет: между нами происходит дружба, — процедила Поликсена, скрещивая руки на груди. — Это когда взрослые люди общаются на социально приемлемые темы — например, как ты с моим братом.

— Ну не скажи, — обидно фыркнул Люциус. — Наша с Патроклом дружба и ваше, прости Салазар, общение с Северусом — две совершенно разные вещи.

— Да неужели? — развеселилась Поликсена. — И в чем принципиальная разница?

— Хватит строить из себя дурочку, — усовестил Люций и отчеканил тоном, словно созданным для срыва покровов: — Северус — холостой мужчина, а ты — замужняя женщина.

— Не может быть! — ужаснулась Поликсена. — Серьезно? Большое спасибо, ты раскрыл мне глаза. Пойду скажу, что многолетней дружбе настал конец, пускай срочно выметается… Малфой, ну нельзя же быть таким узколобым! К тому же, это не твое дело — слава Мерлину, ты мне не муж и не брат, а Патрокл претензий не предъявлял.

— Зато Сириус предъявлял, правда? — встрепенулся Люций, начисто игнорируя все остальное. Его вообще несло по кочкам, и, помимо прочих причин, Поликсена поддерживала разговор из тревожного любопытства: у нее было стойкое ощущение, что мир перевернулся с ног на голову и начал жить по новым, неизвестным правилам. Была и другая мотивация: больно хотелось поглядеть, насколько далеко Малфой способен зайти. — И вообще, почему у бассейна прохлаждается не Блэк, а твой «школьный друг»? Разлегся, понимаешь ли, только эльфов с опахалами не хватает, ни дать ни взять владелец латифундии… как их там звали…

— Латифундатор, — сладким голоском подсказала Поликсена, и Люциус нахмурился, уловив насмешку. — Малфой, да отстань ты от человека! Может, это его первый отпуск за много лет — кстати, я бы совсем не удивилась. Ну лежит Север у бассейна, отдыхает — тебе что, завидно? Ну ложись рядышком, опахала я организую, раз тебя на них заклинило. Могу даже сама ими помахать, лишь бы ты угомонился.

— Да ладно бы Северус просто лежал, — скривился Люциус, нервно перебирая пальцами по подлокотнику кресла. — Так он тут еще и ночует, я уже все узнал — причем ты уступила самую большую спальню, словно хозяин виллы именно Снейп! Что это за разврат, в конце концов, да еще и на глазах у детей? И не надо морочить мне голову своим «прогрессом» — мы не за Барьером, изволь следовать правилам приличия! Говорила же Нарси, предупреждала — а я не верил, заступался за вас…

И, Мерлин помогай, хлопнул ладонью по подлокотнику — словно строгий, но любящий папаша, чье доверие оскорбила кокетка-дочь.

— Да что со всеми такое — весна в голову ударила? — озадаченно спросила Поликсена и с силой надавила ладонями на острое ребро стола — боль отрезвляла и помогала собраться с мыслями. Этот возмутительный допрос полностью выходил за рамки приличия, и от изумления даже не выходило толком разозлиться. Только внутри что-то привычно ныло, снова и снова пытаясь привлечь внимание, — но Поликсена не собиралась потакать своим слабостям, да еще и при Люциусе. Поводья нужно держать крепко, как учил Ренар, иначе сам не заметишь, как окажешься под копытами понесшего коня. — Почему все подряд лоббируют интересы Блэка, причем начали именно сейчас и скопом? Он вам заплатил, что ли?.. Послушай внимательно, Малфой: у меня есть два друга, и так сложилось, что оба мужчины — ну не везет мне со своим полом… но почему-то вас волнует именно Снейп! Почему он, а не Иппи Сметвик?

— Да потому что Гиппократ давно и счастливо женат, а еще старше тебя на полтора десятка лет, — с обидной снисходительностью, как маленькой, пояснил Люциус. — Дни он проводит в Мунго, а ночи — под боком у супруги, как положено примерному семьянину… И, между прочим, правильно делает: Сметвик заботится о твоей репутации! С Гиппократом ты видишься на глазах у общественности — и это правильно, это разумно. А вот с Северусом…

— Ну все, хватит, — решительно подняла руку Поликсена — ее и так не великое терпение подошло к концу. И ладно бы терпение, но выдержки тоже недоставало: на поверку филиппика Малфоя оказалась совершенно невыносимой, а Поликсена была не железная. Следовало прервать его еще в самом начале, но любопытство — штука опасная и губит не только кошек… — Я больше не намерена это выслушивать. Люций, это что, приступ твоей знаменитой ревности? И кого из нас ты приревновал? Дай угадаю: Севера, белая рубашка ему дивно идет. Зря убиваешься: ваша крепкая мужская дружба все еще вне конкуренции.

— Эти твои сомнительные шуточки, — скривился Малфой, отводя взгляд. Затем помолчал и продолжил неожиданно серьезно и веско: — Послушай, ну ты же взрослая женщина и должна понимать, как устроен мир. Вы давно не в школе, пора просчитывать последствия хотя бы на шаг вперед. Люди видят то, что хотят видеть, — и с вашей стороны глупо облегчать им задачу. Глупо, недальновидно и опасно!

— Люци, гнусный ты клеветник, побойся Мерлина! — фыркнула Поликсена. — Ты же не хочешь опорочить мое честное имя? Смотри, не ровен час договоримся до дуэли. Во-первых, ты проиграешь, а во-вторых, будет неловко перед детьми. Какой пример мы им подадим, а?

— Нууу… — Люциус спрятал глаза, в этот момент до дрожи напоминая собственного сына: тот вел себя точно так же, когда понимал, что перегнул палку. — Ладно, я действительно не с того начал — ужасно не люблю чувствовать себя дураком… Прости, я погорячился. Давай заново: недавно мне поступило очень любопытное предложение. Как ты относишься к тому, чтобы баллотироваться в Министры?

— Сугубо отрицательно, — отрезала Поликсена, снова скрещивая руки на груди. — Люций, ты сам-то себя слышишь? Салазар с тобой, ну какой из меня Министр? Тебе пора отдохнуть — налицо умственное перенапряжение. Это от ревности, точно тебе говорю. Попей травок, почитай газету, пересчитай павлинов…

— В том и дело, что, в отличие от некоторых, газеты я читаю, — фыркнул Люциус, откидываясь в кресле и изучая ее с отстраненным и холодным интересом — словно пытаясь навскидку оценить рентабельность инвестиции. — А еще общаюсь с умными людьми…

Не чета тебе, глупая сестра моего лучшего друга, легко дополнила Поликсена и поджала губы.

— …и точно знаю, что на ближайших выборах Фаджа ждет крах — потому что Скримджеру он не конкурент. Ты ведь помнишь старого знакомца Руфуса? Этот подлец умеет обаять.

Поликсена помнила — и новостям совсем не обрадовалась. Когда-то давно она неплохо относилась к Скримджеру. Не то чтобы Поликсена считала, что тот на их стороне, — однако в ее сознании Руфус помещался где-то между своими и чужими, воспринимаясь как нейтральная и в целом доброжелательно настроенная фигура. Как-то раз они танцевали — и Скримджер оставил о себе самое благоприятное впечатление. Поликсена даже подивилась тому, как его занесло в аврорат…

И тем не менее именно светский лев Руфус арестовал Люция и Патрокла в ноябре 81-го — и этого ей хватило с головой, чтобы понять: она жестоко ошибалась. Этот человек не находился ни на чьей стороне, кроме своей собственной, и при этом абсолютно не стеснялся в средствах.

— Вижу, что помнишь, — кивнул пристально наблюдавший за ней Люциус. — А знаешь, кого Министр Скримджер поставит во главе аврората?

— Судя по нагнетанию интриги, самого Мордреда, — невесело пошутила Поликсена, и Люций насупился.

— С Мордредом еще можно было бы столковаться, — огрызнулся он. — А с Олливандером точно не выйдет.

— Ясно, — тяжело вздохнула она и потерла бровь. Только этого и не хватало для полного счастья: мало того, что Лорд может возродиться в любой момент, а Север втемяшил в свою умную голову очередную чушь… нет, для мироздания это слишком мелко — еще нужна активная грызня за пост Министра.

— И зачем тебе я? — обреченно спросила Поликсена, и Люциус просиял и заерзал в кресле: почувствовал перемену в настроении, как акула — пролитую кровь. — Давай честно: из меня глава правительства, как из пикси — гордый гиппогриф.

— Ты к себе слишком строга, — промурлыкал Малфой. — Твоя задача крайне проста: бери и улыбайся, уж это у тебя выходит на зависть. А еще читай программные речи, которые мы заранее напишем. Вот видишь: ничего сложного, ты точно справишься.

— Мы — это кто? — насторожилась Поликсена и все-таки зашла за бюро и тяжело опустилась в кресло.

Подумала и нахально вытянула ноги — частично из желания мелочно позлить Малфоя, а частично из-за гнетущей тоски: все и так потеряно, так зачем держать марку? Она уже догадалась, к чему Люциус клонил в самом начале: ну вот и появился еще один веский повод сдержать слово и больше никогда не появляться в квартире за Барьером. В одном Малфой прав: электорат не поймет дружбу леди Блэк с посторонним мужчиной, как не понимает ее и сам Люций, уж на что умен…

И что делать теперь? Более того — стоило ли заваривать эту кашу? Разум твердил, что нет, конечно же, не стоило, нужно было предвидеть, чем все закончится, — но с разумом Поликсена соглашалась далеко не всегда. У них вообще была перманентная холодная война.

— И с кем ты снюхался за моей спиной? — продолжила она вслух. — Обещаний не давал, я надеюсь?

— Ну вот что за лексикон… — поморщился приятель, и Поликсена остро пожалела, что сигареты кончились: она с удовольствием закурила бы, выпуская дым в сторону Малфоя, а потом вдавила бы окурок прямо в столешницу, при этом неотрывно глядя Люциусу в глаза. Бунтарские замашки, доставшиеся от maman, — отныне с ними тоже придется попрощаться.

— Над твоим имиджем нужно как следует поработать, — подумав, озабоченно добавил Малфой, и Поликсена закатила глаза. — Сменить гардероб, сделать хорошие колдофото…

— Так, может, выберешь другую марионетку? — вкрадчиво предложила она, склоняя голову к плечу. — Или возьми и баллотируйся сам — ты-то у нас со всех сторон красавец.

— Не могу, — с кривой усмешкой развел руками Люций. — Хотя врать не буду: хотел бы, и даже очень. Британия не понимает, что теряет в моем лице, — но для меня эта дверь пока закрыта. Так совпало, что из всего нашего круга самая приличная репутация именно у тебя — так что или выдвигаем Поликсену Блэк, или готовимся к диктату Скримджера. Уверен: сами не заметим, как он проведет пару-тройку законов, ограничивающих власть Визенгамота и старых семей. И не обольщайся его происхождением: Руфус умеет целовать ручки дамам и вести разговоры в курительной комнате, но это все обманка, красивый фасад. Внутри там тот же Железный Крауч — вот только Барти досталась харизма лукотруса, а Руфус умеет себя подать. Мягко стелет, да жестко спать — мы с ним еще наплачемся.

— А может, Фадж тряхнет стариной, — понадеялась Поликсена, сама зная, что хватается за соломинки. Люциус тоже это понял и благородно не стал возражать — однако вздохнул так утомленно, что Поликсена невольно устыдилась.

— А если выдвинуть Нарциссу? — предприняла она последний отчаянный рывок. — Нарси точно все сделает правильно, твоя жена рождена для подковерной возни.

— Люди ее совсем не знают, в отличие от вашего необычного семейства, — легко парировал Малфой и с интересом закрутил головой по сторонам, словно лишь сейчас заметил, где они находятся. — Красивый кабинет, хоть на мой вкус и темноват. Не хватает света и пространства. Перспективы, знаешь ли.

— И вовсе он не темный, а уютный, — возразила Поликсена почти машинально, потому что напряженно думала совсем о другом. Хорошая штука — Обливиэйт, если использовать ее с умом и ценить полученный дар, сладкое забвение… Поликсена всегда считала этот шаг слабостью, но порой соблазн становился слишком сильным.

Вслух она привычно продолжила шутить, скрывая за иронией мысли, тяжелые, как надгробная плита:

— Не всем, знаешь ли, по нраву французские окна в пол. Зачем они в кабинете — высматривать врагов? Может, еще подзорную трубу заведешь? И парик в задорных кудряшках. Будешь прямо как адмирал на носу фрегата.

Люциус возвел очи горе — весь воплощение доброжелательного смирения, ни дать ни взять кот, которого утомили хозяйские дети.

— Ты настолько нам нужна, что я готов терпеть это дурацкое чувство юмора, — великодушно пообещал он. — Можешь вдоволь меня дразнить, критиковать мой вкус и даже посылать считать павлинов… если это обеспечит согласие — ну что же, я готов принести себя в жертву.

— Еще к дереву привяжись, невинный агнец, — ядовито посоветовала Поликсена. — И возрыдай о своей горькой судьбе.

Она помолчала, скользя взглядом по репродукциям картин на стенах — тете Полидамии нравилось собирать пейзажи мэноров, вон и малфоевский затесался среди других — а затем перевела взгляд на приятеля и резко сменила тон.

— Люций, давай начистоту: я не хочу. Совсем. Я не жеманюсь, я правда не хочу в это лезть, честное слово. Я никогда не интересовалась политикой и мне не нужно кресло Министра. Я буду там не на своем месте. Ты же умный мужик, ну придумай что-то другое!

— Да думал я, — досадливо отмахнулся Люциус. — Думал-думал и ничего не придумал. Ну нет у нас другого кандидата, где я его возьму? Поттер твой когда еще вырастет… Хочешь начистоту? Ну давай!

Он азартно подался вперед и принялся напоказ загибать пальцы.

— Нас с Патроклом поднимут на смех — за меченых никто не проголосует. Нарцисса — темная лошадка, ее мы раскрутить не успеем. К тому же, Нарси замужем за Пожирателем, то есть, за мной… и хоть я очень обаятельный человек, электорат меня почему-то недолюбливает. По-хорошему, нам слишком рано возвращаться в большую политику, но ситуация сложилась такая, что тянуть нельзя. Нам обязательно нужен свой кандидат — и уже на этих выборах.

— Но почему именно я? Я ведь тоже сестра и дочь Пожирателей, — напомнила Поликсена и внутренне поморщилась: вышло слишком жалобно, пора брать себя в руки.

— О, на нашем фоне ты очень выгодно выделяешься! — оживился Люциус. — Метки у тебя нет, и в Азкабане ты не сидела ни дня… зато воспитываешь целого героя магической Британии, а тот души в тебе не чает. А еще ты замужем не за злобным Пожирателем, как моя Нарси, а за безвинной жертвой системы — и предплечья у Сириуса тоже чистые, как по заказу. Ну просто сказка, а не кандидат!

— Люди продолжают болтать, что именно Блэк сдал Поттеров, — слабо возразила Поликсена, и Люциус отмахнулся.

— Они уже не так уверены — а сомнения дают простор для трактовки. Главное — это то, что вас с Сириусом уже знают и — не кривись, а слушай внимательно! — вас любят, особенно тебя… хоть я ума не приложу почему. Ты нравишься людям, Паркинсон, — уж не знаю, чем именно ты их цепляешь, но за тебя они проголосуют, особенно на контрасте с Железным Руфусом и мямлей Корни. Ты — золотая середина, третий путь.

Поликсена потерла лоб, борясь с желанием по-детски закрыть уши руками и дополнительно нырнуть под стол. Вот только не поможет, потому что от взрослых проблем в «домик» не спрячешься… равно как и от воспоминаний, а жаль. Все-таки Север дурак, даром что признанный гений, — найти бы кого-то умелого и неболтливого, кто стер бы память самой Поликсене…

— И что из этого получу лично я? — спросила она больше для виду, чем всерьез набивая себе цену, и Люциус довольно усмехнулся. Спасибо, руки не потер.

— Вперед, Слизерин! При Министре Блэк мы получим несколько лет покоя и благоденствия, во время которого подготовим тебе достойную смену. Дети успеют вырасти и встать на ноги, не переживая о политической ситуации в стране, и забот у них будет намного меньше. Добавь сюда светлое будущее Поттера: ты точно не станешь цепляться за власть, а вот Скримджер и на пушечный выстрел не подпустит мальчишку к политике. Я вообще думаю, что Руфус не планирует переизбираться — думаю, к концу срока нас ожидает маааленький такой военный переворотец…

Люций помолчал, подумал и вдруг ухмыльнулся совершенно по-разбойничьи, снова остро напомнив Поликсене сына.

— Ну а если почета, славы и портрета в Министерстве тебе мало, могу еще подарить павлина — ты к ним явно неравнодушна. Или домовика в помощь вашему? Со старика песок сыплется, на него и смотреть-то страшно, не то что приказывать.

— Спасибо, о щедрый благодетель, — тоскливо промолвила Поликсена и села прямее. — Что требуется от меня? Заметь, согласия я пока не дала.

— Да-да, — приободрился Люциус, и его глаза заблестели, как у кота, поймавшего мышку. Поликсена знала, что не сумела его провести: в глубине души она действительно почти согласилась, и Малфой безошибочно это почуял. — Тогда возвращаемся к тому, с чего начинали: выкладывай пикантные секреты как на духу и не стесняйся. Что там кроется в бурном прошлом леди Блэк? Разбитые сердца? Внебрачные дети? Любовники в шкафу?

— Тебе нужно писать дамские романы, — криво усмехнулась Поликсена, бесцельно переставляя письменный прибор чуть влево и дополнительно меняя местами перо и чернильницу. — Неужто проведал о моем плоде любви? Правда, никак не могу выбрать счастливого папашу — может, замахнуться на Дамблдора? Вот это был бы фурор так фурор!.. А шкаф можешь проверить — он прискорбно пуст, как-то даже несолидно.

— Ну конечно, пуст — твой латифундатор нежится снаружи, у бассейна, — поморщился Люций, и Поликсена опасно прищурилась. — Больше так не шути: та же Скитер любит дословные цитаты, а люди анализировать не станут, у них недостает времени и терпения. Послушай, мне нужно точно знать, что на тебя имеется. Скримджер обязательно начнет копать — и что-то да накопает. Вопрос только в том, что именно и насколько оно опасно для репутации.

Разбитые сердца и бастарды — чего в жизни Поликсены не было, того не было, зато случились тайный роман с одиозным Пожирателем Смерти, личное участие в рейдах и роковая дуэль, погубившая лучшую подругу. Любая из этих историй могла поставить на политической карьере жирный крест, а доказанное военное прошлое — привести прямиком в Азкабан… а может, еще и приведет.

Секрет остается в безопасности, пока его хранит один, ну в крайнем случае двое, а у нее набралась целая толпа конфидентов. Каждому Поликсена доверяла (а некоторых уже и на свете не было), однако что если кто-то из них выдал тайну посторонним? Эти мысли отдавали горечью, думать так было противно, будто копаться в гнилом мясе, однако деваться было некуда. В одном Люциус точно был прав: перед началом кампании следовало надежно прикрыть тылы…

Воспоминание о Басти тоже кольнуло тупой иглой, и она привычно запретила себе думать о нем, чтобы окончательно не расклеиться на глазах у Люция. Рана по-прежнему ныла, но почти зажила — а когда Поликсена поквитается с «мистером Смитом», затянется окончательно… кстати, вот и еще один страшный секрет леди Блэк — подкуп должностного лица при исполнении. Просто удивительно, сколькими тайнами умудряется обрасти человек, и ведь это не полный список…

— Поговори с Патроклом, — тяжело промолвила она, вставая. — Если брат посчитает нужным, то все тебе расскажет.

— Значит, какая-то грязь и вправду имеется, — довольно закивал Люциус, игнорируя намек на окончание разговора. — Ну хорошо, с Патроклом я разберусь. А с Северусом что?

— Ничего, — отрезала Поликсена. — Мы дружим со школьной скамьи и ни в чем предосудительном не замечены. Ты сам знаешь, что Снейп всю жизнь сохнет по Лили Эванс, а у меня и вовсе есть муж.

— Точно? — скептически прищурился Люциус. — Совсем-совсем ничего? Белая рубашка ему и правда очень идет.

— Может, еще поклясться? — наконец вскипела Поликсена. — И вообще, чего ты от меня ждешь — чистосердечного признания? Да, Люций, ты все разгадал, поздравляю: люблю Северуса Снейпа, дышать без него не могу — это ты хочешь услышать? Малфой, не доводи до греха, моего слова более чем достаточно. И больше эту тему не поднимай — ни со мной, ни тем более с Севером.

И клятвенно пообещала самой себе: это был последний раз. Больше никаких дурацких поблажек, никаких бесцеремонных вторжений в ее личную жизнь — у всего есть граница, и оказалось, что ее граница пролегает именно здесь.

— Ну хорошо, — Люций повеселел и все же соизволил встать. — Я рассчитываю на ваше благоразумие: дружите на здоровье, но имейте в виду, что отныне за вами станут пристально наблюдать. Больше не давайте поводов для сплетен, договорились? И если нужна дуэнья, Нарси могла бы…

— Тебя заждался сын, — прервала Поликсена и взмахом руки открыла дверь.

— Ты не пожалеешь, — напоследок пообещал Малфой у самого порога, искательно заглядывая ей в глаза. — Так мы купим время детям, позволим им вырасти в благоприятной обстановке, не переживая хотя бы об этом… Они — это будущее, сама ведь знаешь.

— Конечно, знаю, — горько отозвалась Поликсена. — Я все-все знаю и все-все понимаю.

А было бы так здорово ничего не знать и не понимать — творить все, что только Мерлин на душу положит, и совсем не думать о последствиях… Блаженны магглокровные, не знающие своего счастья: приходящие в мир магии без груза на плечах, без имени и родословной, без унаследованных свар и союзов; способные начать все с чистого листа, без оглядки на воспитание и долг; лишенные предрассудков, плюющие на правила, живущие в свое удовольствие… Она редко завидовала выходцам из-за Барьера — однако порой, как сейчас…

Ну или взять, к примеру, хаффлпаффцев: Шляпа ведь предлагала, да Поликсена отказалась, потому что надеялась порадовать родителей — и очень зря. Может, учись она на менее консервативном факультете, подальше от пригляда брата…

Малфой кивнул и уже шагнул через порог, как ей в голову пришла новая мысль.

— Люций, послушай… Разумно ли лезть в политику, раз неизвестно, что будет с Лордом? Он точно не поздравит меня с победой.

— Нельзя поставить жизнь на паузу, — помолчав, тяжело проронил стоявший в коридоре Люциус и потер висок. — Нам придется заняться этим параллельно. Патрокл отлично сработался с моим отцом, они взяли на себя крестражи, а я возглавлю предвыборный штаб. Из хороших новостей: пока что мы все успеваем… однако тебе позарез нужно наладить отношения с мужем. Это важно: люди станут голосовать не столько за тебя саму, сколько за то, что сулит ваша общая история.

— И что же она сулит? — вздохнула Поликсена.

— Надежду, — светло и мечтательно улыбнулся Люциус. — На то, что существует любовь, которой не помеха разлука, война и даже пожизненное в Азкабане. Люди любят сказки, а вы с Сириусом — современные Тристан и Изольда, только со счастливым концом. Так что никаких разводов, Поликсена, и никаких «отъездов на воды». Про охотничий домик тоже забудь — он вам больше не пригодится.

— Тогда тебя порадует, что я сопровождаю Сири на конференцию. Буду поддерживать его морально, — невесело сказала Поликсена, наконец выходя из кабинета и закрывая за собой дверь. Люциус галантно пропустил ее вперед, и, оказавшись в столовой первой, Поликсена подала знак хлопотавшей Элси, прося накрыть на стол.

— Конференция — это чудесно, — просиял Люций, заходя следом и садясь на кушетку слева от стола. — Превосходные новости! Обязательно посетите вечерний фуршет, нам нужны совместные колдофото. И не забывай улыбаться, все должны думать, что вы друг от друга без ума. Можешь даже поцеловать Блэка в щечку — только так, чтобы не выглядело постановкой. Например, в саду или на балконе — как бы украдкой, словно не можешь дотерпеть до отеля. Как жаль, что ты не краснеешь, — вышло бы крайне пикантно…

— Так точно, мой генерал, — сладко улыбнулась Поликсена, вытягиваясь в струнку и салютуя. — Другие ценные указания? Может, сразу позвать в спальню колдографа? Вдруг оттуда тоже потребуются снимки.

— Ну с этим вы уж сами разберетесь, не маленькие, — величественно отмахнулся Люций и неуклюже облокотился на кушетку, пытаясь устроиться полулежа. Впрочем, кончики его ушей предательски порозовели, и это немного подняло Поликсене настроение: ну вот, Малфоя тоже можно пронять. — И как ты ешь в этой позе… Уверен: ты такая вредная из-за вечного несварения. О, Северус, и ты здесь, легок на помине!

Поликсена перевела взгляд на дверь и увидела друга, как раз вошедшего в дом из атриума. Ну вот и отлично, на ловца и зверь бежит.

— Тебе сообщаю первому: мне только что сделали непристойное предложение, — угрюмо сказала она, и Север заинтригованно вскинул левую бровь.

— Гнусная клевета, — возмутился Люциус, снова садясь прямо. — Очень даже пристойное, всем бы такие предложения делали! Вот мне никто не удосужился — а я бы согласился сразу, а не ломался.

— Люций видит меня Министром Магии, — пояснила Поликсена, садясь за стол, и Северус, помедлив, занял кушетку по правую руку от нее, напротив своего приятеля. — Я просто вне себя от счастья. Уже тренируюсь махать толпе с балкона.

— Хотите переиграть Скримджера? — подумав, уточнил Север.

— Ты знаешь, что Руфус идет на выборы? — приятно удивилась Поликсена — раньше она не замечала за Снейпом особого интереса к политике. — Собственно, да. Что посоветуешь?

Ну же, скажи, что это дурацкая идея, взмолилась она про себя. Давай, хоть разочек примени свои хваленые мозги для благого дела и разнеси задумку Малфоя в пух и прах — потому что у меня никак не выходит найти слабые места… Пожалуйста, подыграй, ну что тебе стоит, а?

Северус подумал еще минутку, а потом сухо усмехнулся.

— Советую соглашаться, такой шанс выпадает редко. К тому же, это отличный старт для Поттера — старые семьи ценят преемственность власти. Хочешь знать мое мнение? Я вижу одни плюсы, так всем будет лучше… Из тебя выйдет отличный Министр, а из Блэка — превосходная первая леди.

— Ясно, — помолчав, разочарованно подытожила Поликсена и встала из-за стола. — Ну что же, я тебя услышала. Люци, ответ дам после конференции.

— Я предлагаю ей высшую власть в стране, а она еще сомневается, — покачал головой Малфой, и Поликсена неодобрительно цокнула языком.

— Должна же я посоветоваться с супругом, — заметила она, обходя сидящего у двери друга по широкой дуге. — Обсудить все за и против, целуясь с ним за портьерой… Колдографа тоже спрошу, не переживай. Обедайте без меня — и детей позовите, они в саду.

Поликсена покинула столовую, быстрым шагом пересекла атриум и вышла из дома. На душе было мерзко — словно в детстве, когда были обещаны долгожданные блинчики с клубничным джемом, а на деле снова подали вареную морковь. Жутко полезную и нужную растущему организму, но отвратительную на вкус и лично Поликсене противную до оскомины…

Она откинула камешек с пыльной дороги, сама толком не зная, куда идет. Пожалуй, стоило заглянуть за советом к Розье, но уж точно не сегодня — не хотелось снова показываться там в полном раздрае. В прошлом Поликсена и так злоупотребила хорошим отношением к себе: есть темы, которые не обсуждают с крестными, будь те хоть трижды ближе собственных родителей… особенно когда тонешь в море тоски и хочешь одного: чтобы эта пытка наконец закончилась. Любой ценой.

Поликсена до сих пор не могла решить, был ли ошибкой тот редкий приступ откровенности. Тогда Ренар честно попытался помочь, и долгие годы его советы помогали держаться на плаву, как-то да существовать. Они и сейчас выручали снова и снова: без этих въевшихся в кровь привычек впору было рехнуться, а так Поликсена продолжала нащупывать новую дорогу. Правда, напоминала себе канатоходца, балансирующего между опасной правдой и прямой ложью, между долгом и соблазном, между близким человеком и остальным миром… Непростой путь, но что поделать, если альтернатива едва не завела в раннюю могилу? Уж лучше жить и набивать шишки, чем просто существовать или вовсе не выплыть после очередного прыжка с моста…

Так что, несмотря на потерянное время, Поликсена по-прежнему была благодарна крестному за помощь — вовсе не вина Ренара, что следовать мудрым советам у нее выходило из рук вон плохо. Предложенный им путь был правильным, он подошел бы любому человеку их воспитания — да вот на Поликсене дал сбой. Так уж сложилось, так сошлись звезды, и винить тут некого, даже себя. Вот только что прикажете делать дальше?..

Она зашагала вдоль обочины, задумчиво ведя рукой по ряду тугих пшеничных колосьев. Те щекотали пальцы длинными усиками и пригибались под тяжестью ладони. На какое-то мгновение потянуло свернуть с дороги и лечь на землю, спрятавшись в золотом море пшеницы — так, чтобы никто и никогда больше не нашел… и лежать там год за годом, век за веком, считая облака в небе и слушая, как заливается жаворонок… однако нельзя.

Мадам Министр Поликсена Блэк… Даже в детстве она никогда не представляла себя на этом посту — ее воротило от политики. На заседаниях в Визенгамоте Поликсена скучала до зевоты, что уж и говорить о министерском кресле… Однако Люциус был прав: из их лагеря самый большой шанс на победу был именно у нее.

Конечно, можно отказаться, и никто по-настоящему не упрекнет, даже Люциус прикусит раздвоенный язык — однако делу это не поможет: Скримджер продолжит лезть наверх, тяня за собой Криса Олливандера… А в условиях поиска крестражей враждебно настроенный глава аврората — это не досадная помеха, а серьезная проблема.

Так всем будет лучше… А ведь Север прав, действительно всем: и обеим семьям, и детям тоже, особенно Гарри… Интересно, обрадуется ли Сири — или спохватится и пожалеет? Характер у нее не сахар… Ну а лучше всего, видимо, будет самому Северусу — впрочем, Поликсена никак не могла понять причину.

С самой первой минуты на вилле лучший друг только и делал, что темнил. Поликсене не удавалось схватить его за руку, но она остро чувствовала произошедшую перемену. Пока каждый из них были занят своими делами, гениальный мозг Севера до чего-то додумался — и далеко не гениальной Поликсене оставалось терпеливо ждать развязки и скрипеть зубами. Она с тоской ощущала знакомый холодок под ложечкой, предвестник катастрофы: это был бы далеко не первый их разрыв. Должно быть, именно так чувствовала себя Каро перед проклятой дуэлью: Поликсена словно скользила по льду, цеплялась за него ногтями, но айсберг вставал на дыбы, а затем и вовсе опрокидывался, увлекая в холодную воду и накрывая сверху могильной плитой.

И самое паршивое — это было не предотвратить.

Предложение поехать на конференцию, попытка выманить оставшиеся воспоминания, намеки на дражайшего супруга, причем не ядовитые, а совсем наоборот, хвалебные… Казалось, Север решил одним выстрелом убить двух зайцев: максимально увеличить дистанцию и заодно наладить личную жизнь Поликсены — так сказать, пристроить в хорошие руки. Это было тем страннее, что прежний, знакомый до боли Северус Снейп скорее удавился бы собственным галстуком, чем толкнул подругу в объятия Блэка… Повзрослел и перегорел? Наконец отпустил дурацкую школьную вражду, попортившую всем немало крови? Было бы славно, да что-то не верилось.

Если на что поведение Севера и походило, то вовсе не на прозрение, а на прощание. Поликсена даже спросила, не задумал ли он опасную авантюру, а еще не болен ли — потому что чувствовала, что их пути вот-вот разойдутся, уже начали расходиться… И разрыв был не самым плохим исходом — чего она точно не собиралась делать, так это надевать черный креп.

Однако на оба вопроса Северус ответил легко и непринужденно — и вроде бы не соврал. Впрочем, пьянящее облегчение долго не продлилось — было очевидно, что каким бы ни был загадочный план, друг всерьез закусил удила.

К вечеру субботы Поликсена не удивилась бы, увидев на столе ключи от квартиры, а потому пошла ва-банк первой: карточный долг — так себе гарантия, но ей нужно было хоть немного оттянуть неизбежное. После выигрыша она позволила себе приободриться — и вот теперь, пожалуйста, новый ход в этих странных поддавках: совет баллотироваться, словно Север не понимал, какой будет цена… Было бы куда проще, возьми Снейп — и скажи все в лоб, но на откровенность он не шел, а редкие обмолвки не проясняли ситуацию. В итоге у нее осталось три теории, и ни одна из них Поликсене не нравилась.

Возможно, Северус проникся угрозой возвращения Лорда и пожелал сосредоточиться на главном, отложив школьную дружбу до лучших времен.

Или не простил Поликсене откровений о личной жизни — она тогда действительно дала маху…

А может, решил пожить для себя, на время забыв об Эванс? Это походило на правду. Какая женщина согласится куковать все выходные одна, пока кавалер гостит у лучшей подруги? Настолько самоотверженных дурочек в магической Британии не водилось, и такая версия действительно все объясняла. Молчание на этот счет тоже отлично укладывалось в характер Снейпа — даже в школе он держал подробности «романа» с Эванс при себе…

Поликсена почти надеялась, что последняя теория была верной: ей очень хотелось, чтобы Северу досталась хоть щепотка счастья, пускай и мимолетного — к сожалению, она не верила в его способность полюбить снова. Поликсена с удовольствием поздравила бы Северуса, признайся он напрямую. Она безропотно отступила бы в сторону, позволяя строить отношения с той, другой, ну и проводить выходные именно с ней, привыкая и подстраиваясь — или что там делают люди, знакомясь уже взрослыми… Видит Мерлин, меньше всего Поликсена хотела усложнить Северу жизнь, случайно вызвав ревность его новой пассии — между прочим, едва ли не первой за много лет…

Она правда сделала бы все это — и намного, намного больше — стоило только намекнуть. Однако Север молчал, как на допросе, — и Поликсена не знала, что и думать.

Ей только и оставалось, что покупать время дурацкими отсрочками и не давать другу совершить что-то, о чем они горько пожалеют. Что-нибудь вроде разговора в зимнем Коукворте, разделившего жизнь Поликсены на «до» и «после». Она не собиралась прощаться еще на десяток лет.

* * *

Молли медленно подошла к прикроватному трюмо и, туго натянув на боках ночную рубашку, пристально всмотрелась в отражение. «Талии положено быть изгибом, а не выступом», — так пеняла матушка, с улыбкой глядя, как дочь тянется к эклеру. Тогда Мелинда смеялась: на заре юности ей все было впрок, — а теперь тянуло заплакать. Плотно зажмуриться, чтобы не видеть саму себя, чтобы на минутку притвориться, что пышнотелая женщина в зеркале — вовсе не она. Любая талия перестанет быть осиной, если выносить одного за другим семерых детей, причем двоих — одновременно…

Порой Молли не верилось, что их действительно столько. Порой, как сегодня, она просыпалась со светлой улыбкой на губах, с упоительным чувством облегчения — так бывает, когда выныриваешь из липкого кошмара. На какую-то прекрасную минуту на пороге между сном и явью Молли казалось, что ей снова семнадцать и что она снова дома, на летних каникулах. Отец в гостиной: читает утреннюю газету и фыркает в густые усы, — матушка напевает и подрезает розы, а смешливые братья толкаются у камина, созывая в гости товарищей — всех, как на подбор, высоких и атлетичных, и самой Мелинде ужасно, вот просто до дрожи интересных.

И она сладко потянется в огромной постели, вспорхнет певчей птичкой, прихорошится и слетит вниз по лестнице. Папа поцелует в лоб, матушка похвалит выбор платья, а братья начнут наперебой поддразнивать: чтобы без стрельбы глазками, как в прошлый раз, иначе они больше никого не пригласят…

И никаких детей у Мелинды, конечно же, нет!

Какое-то время ей удавалось цепляться за это видение, но постепенно оно тускнело и ускользало туманом сквозь пальцы, а взамен наваливалось гнетущее понимание: это все взаправду. То золотое время истаяло, сохранилось только во снах, а чужая жизнь, которую Мелинда тянула, как лямку, изо дня в день — это и есть реальность. Она жена и мать, и ей пора вставать и готовить завтрак Артуру: яичницу, колбаски и гренки, — да пошустрее. Это позже она вызовет матушкиного домового эльфа, но первый прием пищи всегда был на Молли: потому что самолюбие Артура — вещь до смешного хрупкая, оно не выносит напоминаний о сословной разнице между ним и супругой…

Для Артура супруга и есть домовой эльф.

Раньше Молли готовила еще и на детей — но в последнее время «Нора» совсем опустела, и, как вода заполняет свободное пространство, на нее нахлынули мучительные сны, в которых Мелинда становилась прежней… Какое-то время она даже пила зелье сна без сновидений, но потом перестала: лучше пять минут незамутненной радости с горьким послевкусием, чем серое и унылое ничто.

Ее семеро детей разъехались кто куда: в Египет, в Румынию и в Шотландию, — а на память оставили матери ее собственное тело. Зеркало бессовестно врало, позволяя поверить, что все не так уж плохо, но Молли прекрасно знала, что зеркалам веры нет: она кажется привлекательной и подтянутой лишь себе, потому что в отражении видит не столько Молли Уизли, сколько девицу Прюэтт… ту Мелинду, которую наперебой приглашали на танцы, Мелинду, которой посвящали стихи, Мелинду, у которой не было ни морщинок у глаз, ни тусклого цвета кожи, ни потухшего взгляда…

Портновская лента была куда честнее. Она беспристрастно подтверждала подозрения Молли: ну вот и очередное прибавление в талии. Откуда бы, если она почти ничего не ест — нет аппетита, и уже давно? Видно, тело привыкло запасаться впрок на случай очередного прибавления в семействе: шутка ли, семь беременностей всего за десять с хвостиком лет… Тело пострадало и помаялось, а затем освоилось и приспособилось — и навсегда взяло безалаберную хозяйку в заложники, заперло в удушающей клетке из костей и плоти.

Молли положила руки на талию и вздохнула: а ведь было время, когда пальцы почти сходились. Конечно, не ее собственные — у Мелинды всегда были маленькие ладони, — но чужие, широкие и сильные, обхватывавшие во время танца, приподнимавшие над землей, кружившие и державшие на удивление крепко и уверенно, так, что перехватывало дух…

Она перекинула косу через плечо и прищурилась: а ведь седых волос снова прибавилось. Скоро придется их маскировать — впрочем, есть ли смысл? Артур давным-давно не смотрел на нее как на женщину, и одна часть Молли, рациональная и взвешенная, этому очень радовалась — однако другая, маленький осколочек прежней Мелинды, горячо негодовала и считала личным афронтом. Было время, когда никто не смел пренебречь мисс Прюэтт… Было — и давно прошло, потому что они с матушкой погнались за журавлем в небе и упустили всех синиц, всех до единой.

Все-таки стоило отказаться, с ожесточением подумала Молли, садясь на кровать, а затем и вовсе ложась, потому что от мысли о том, чтобы спуститься вниз и снова надеть фартук, внутри все сжималось. Нужно было сказать твердое «нет»…

Вот только ей было всего семнадцать, и ее воспитывали, заранее приучая к грядущей судьбе, — так кто кинет камень первым, осуждая слабохарактерность Мелинды и ее неспособность взбунтоваться?

Когда она попала в эти силки? Молли уже и не помнила. Возможно, так было всегда: ощущение отличности от братьев, своего превосходства, сопричастия к тайному и могущественному миру, куда мужчинам хода нет — по праву рождения и по праву крови…

«Ты не только Прюэтт, моя дорогая, — шептала матушка, расчесывая дочери косы, пока маленькая Мелинда пила горячее какао и болтала ногами, не доставая до пола. — В первую очередь, ты — Блэк. Кровь куда важнее имени, а в тебе течет и моя кровь тоже. Твои братья были рождены, чтобы продолжить род своего отца, но у тебя… у тебя совсем другое предназначение. Ты — моя наследница, и точка. Запомни это хорошенько, милая. Запомни это накрепко».

И Мелинда запоминала — как тут было забыть, если это повторялось изо дня в день, как таинственный ритуал, полный смутного и дразнящего обещания? Каждый вечер перед сном, с раннего детства и до отъезда в школу: тонкие свечи, бросающие на стены изломанные тени, чашка какао в руках, старинный гребень, порхающий в руках матушки, и сладкий яд, льющийся в уши — сперва загадочный, а затем обретающий смысл и пускающий корни все глубже и глубже, и в итоге уже не ясно, чьи слова звучат в голове на самом деле: Лукреции или ее славной и такой послушной дочери…

«Ты Блэк, душа моя, а не Прюэтт. И ты станешь матерью нашего обещанного принца. Твой путь, дорогая, — это тернии, ведущие к блеску славы, и на нем придется проявить мудрость и терпение. Ты ведь сумеешь, правда? Ты ведь не подведешь меня?»

Мелинда кивала, болтала ногами, дула на какао и смотрела в окно, где плавало ее отражение, искаженное и расплывчатое, словно утопленница, глядящая из-под толщи воды. Очень похожее на Владычицу Озера⁽¹⁾ — именно Нимуэ была любимой героиней Мелинды, но матушка, заслышав это, болезненно морщилась.

«Ты станешь не неудачницей на страже меча, а новой леди Игрейн⁽²⁾, дорогая, — с нажимом в голосе повторяла Лукреция. — Ты станешь матерью великого мага — такого, какие не рождались сотни лет… Немного чести в том, чтобы сидеть в луже и хранить чужую вещь, а потом снова кануть в глубину. Нет, твоя роль будет намного почетнее…»

Мелинда выросла на этих рассказах: Мерлин и его бравый воспитанник, Артур, — сын новоиспеченной вдовы от короля-убийцы, короля-обманщика⁽³⁾…

«Бедная леди Игрейн до конца не понимала, в чем состоит величие ее призвания, — увещевала матушка, ловя взгляд дочери в оконном отражении. — У тебя все будет иначе: ты с самого начала будешь управлять событиями. Послушай очень внимательно: однажды ты выйдешь замуж за совсем другого Артура, и ваш совместный сын будет давно обещанным принцем…»

Каждый год Лукреция показывала Мелинде новый портретик — изображенный мальчишка рос и менялся, вытягивался и раздавался в плечах, однако неизменным оставался взгляд, углями горевший из-под темно-рыжих бровей. Жадный, ненасытный взгляд человека, которому всегда и всего мало.

«Это даже хорошо, — в открытую любовалась Артуром Лукреция, а Мелинда морщилась, отодвигая портрет подальше: вредный мальчишка с королевским именем ей не больно-то нравился. — Кровь не обманешь, вот она и сказывается. Я видела старших сыновей Цедреллы, всех шестерых: ни рыба ни мясо, как на подбор снулые и скучные, точь-в-точь выводок флоббер-червей… Артур хотя бы оправдывает свое имя: в нем пылает наш огонь, пускай и с небольшим изъяном…»

«Но он же один из Уизли, — жаловалась Мелинда, и матушка поджимала губы и дергала за волосы особенно сильно. — Он же Предатель крови…»

«Никак иначе не выходило, — вздыхала Лукреция и снова бралась за гребень. — Дважды семь — так указала прорицательница, дополнившая старое пророчество. К сожалению, мало какая семья, кроме нашей, может похвастаться такой плодовитостью… Так что нам с Эллой пришлось пойти на жертвы. Моя кузина выполнила свою часть — а теперь и ты, душа моя, выполнишь свою…»

Подарки, похвалы и снова бесконечные рассказы, сплетавшиеся, как змеи в брачном танце: о Блэках и о древнем предсказании, о прежних великих магах, о леди Игрейн и короле Артуре… о ком угодно, но только не о Прюэттах.

«Ты вовсе не Прюэтт, Мелинда, ты ведь не забыла? Оставь вопросы наследования братьям — они кровь от крови и плоть от плоти своего отца. Пускай Гидеон становится главой семьи, а Фабиан — его правой рукой, мечом и щитом… в конце концов, оба склонят головы перед тобой и твоим сыном — как и все прочие. Абсолютно все до единого».

И Мелинда, хоть и любила братьев, привыкла поглядывать на близнецов свысока и неуклонно держать дистанцию…

«Видишь ли, дорогая, это мир мужчин, — начала твердить Лукреция, когда дочь немного подросла. — Я родилась первой, но оказалась девочкой, и потому все досталось моему младшему брату. Таковы законы, по которым мы вынуждены существовать — законы подлые и несправедливые. Можно ненавидеть статус-кво и положить всю жизнь на то, чтобы его изменить, — а можно обрести иную, мягкую и незаметную власть на изнанке, в мире женщин. Союзы там заключаются за чашечкой чая и со стороны могут показаться незначительными, но это вовсе не так. Твой отец близорук, как и все мужчины: имя для него значит больше крови, он не отдаст дочь за одного из Уизли — а потому мы будем держать наши планы в секрете. Поклянись мне молчать — сейчас и впредь».

И Мелинда послушно клялась: матушке было виднее, они ведь были заодно, вдвоем против целого мира — в том числе, против родного отца и братьев… Хрупкие и одинокие женщины в мире, созданном для мужчин.

Уже накануне поступления в Хогвартс Лукреция велела дочери:

«Не спеши заводить с женихом знакомство — в этом возрасте мальчишкам не до девочек, у них в голове еще гуляет ветер. Пускай себе играет в плюй-камни и проходит отборочные в команду по квиддичу. Мы подождем, пока Артур не заинтересуется противоположным полом. Вот увидишь: придет срок, когда он осмотрится по сторонам и заметит тебя сам — и лишь тогда мы сделаем ответный ход».

«Но почему нельзя рассказать ему о помолвке?» — удивлялась Мелинда.

«Цедрелла подробно описала характер сына, — качала головой Лукреция. — Артур горяч, упрям и своеволен. Это хороший знак, так сказывается наша кровь — но стоит ему заподозрить, что все устроено заранее и угодно Цедрелле, как он откажется просто из чувства противоречия. Нет, дорогая, тебе придется действовать исподволь — конечно, не сейчас, а намного, намного позже. Пока что постарайся изучить жениха, узнать, что Артур любит и что ненавидит… Я дам знать, когда настанет нужный момент».

И Мелинда жила своей жизнью: училась, дружила и влюблялась — в кого угодно, кроме собственного нареченного. Ничего такого: лишний танец, робкие взгляды, букеты цветов и стихи, посвященные волосам, «как осенние листья», и глазам, «как хрустальные родники»…

«Это даже хорошо, душа моя, — подумав, соглашалась матушка. — Если мы с Эллой хоть что-нибудь понимаем, нам это даже на руку — для Артура нет слаще победы, чем над превосходящим противником. Так что танцуй, дорогая, танцуй и веселись, сияй недостижимой звездой на небосклоне — и пускай мальчишка не сводит с тебя глаз».

И Мелинда послушно сияла. И Артур действительно следил за ней взглядом — неотступно и жадно. Ей это очень льстило — а еще то, что сама Мелинда, зная о происходящем куда больше Уизли, дергала жениха за невидимые ниточки. Ну надо же как приятно…

«Вот видишь, — улыбалась матушка, — ты наконец-то начинаешь все понимать. Осталось уже недолго — Элла убеждена, что Артур от тебя без ума. Запомни, Мелинда: нам нужны семеро. Сыновья или дочери — неважно, лишь бы их было семеро. Помимо этого, тебе нужно будет хорошо воспитать младшего ребенка, сделать все, чтобы он по-настоящему к тебе привязался. Не жалей для него ни сил, ни времени, ни денег — мы с Цедреллой оставим щедрое наследство. Основную сумму получишь, когда наш обещанный принц пойдет в школу, но и до того не останешься в обиде. Главное: не говори об этом Артуру — к сожалению, он из тех, кого унижает финансовая независимость супруги…»

Лукреция помолчала, а затем отложила гребень, встала и подошла к окну, повернувшись к дочери спиной. Мелинда отлично помнила тот далекий день, сверкавший багрянцем и золотом, ослеплявший голубизной неба — был шестой курс, и она как раз вернулась на осенние каникулы… И спину матери, вытянутую и напряженную, словно струна, она помнила тоже и то, как гулко стучало собственное сердце — неужели Лукреция передумала? Неужели они отступят?..

«Пора приниматься за дело, душа моя, — наконец глухо сказала мать. — Запомни: Артур должен думать, что ты без памяти влюблена. Конечно, придется совершить побег — отец никогда не даст согласия на этот брак, — но ты будешь не одинока, мы с Эллой поможем во всем. Ты умница, дорогая, и сделаешь все как надо…»

И Мелинда сделала.

А теперь, вот уже несколько лет кряду, пыталась уяснить, стоила ли рискованная игра свеч. Ее седьмой ребенок, чудесная Джиневра, росла талантливой и умной, яркой девочкой — но пока что так и не проявила особенного дара. Дважды семь — условие было соблюдено в точности, так в чем же дело?

Молли безумно устала.

Сперва все казалось увлекательной игрой: ей нравилось водить Артура за нос и очаровывать жениха, позволяя думать, что инициатива исходит от него самого. Мелинда чувствовала над ним сладкую власть, в ее груди скрывалось знание, недоступное Артуру, — и это ощущение пьянило и придавало сил. Она научилась играть на Уизли, как на музыкальном инструменте — расстроенном и фальшивом, но в умелых руках звучавшем вполне пристойно. Подладилась под Артура, спрятала настоящий характер глубоко внутрь себя, вылепила душку Молли почти с нуля: кудряшки и вязаные свитерки, плиссированные юбки и ничего не значащий щебет. Его, Артура, личный идеал — милая Моллипусечка, глядевшая на него глазами, полными слепого обожания, так, как не смотрел никто, кроме нее и родной матери. Седьмой сын небогатого семейства, он купался в этом теплом и ласковом море безусловной любви и жадно требовал все больше, и больше, и больше, и больше…

И Рон уродился точно таким же, устало подумала Молли. Весь в отца — ненасытный, как проклятый водоворот…

Она раздувала пламя амбиций жениха, улещивала его самолюбие, стала колонной, подпиравшей самооценку и уверенность в себе. Особенно Артуру льстило то, что ради него Молли сбежала из дома, пожертвовав буквально всем: положением в обществе, наследством и отношениями с семьей… За это Мелинда втайне его презирала.

Она научилась готовить, хотя прежде никогда не стояла у плиты; научилась вязать, вышивать и делать еще тысячу разных дел, к которым совсем не лежала душа. И спать с ним тоже научилась — это оказалось не сложно, если точно понять, что ему нравится.

Он был не так уж и плох, этот Артур Септимус Уизли, — к тому же, Молли давно привыкла к мысли о браке с ним… Первые лет десять все шло как нельзя лучше, и ей даже нравилась эта роль в пьесе, написанной специально для нее, — но все приедается, вот и Молли приелось. Она честно выполнила свою часть сделки и желала сойти с подмостков — так где же обещанная награда?

С каждым годом, с каждым днем, утекавшим мимо, Молли все острее чувствовала накопившееся раздражение, становилась все беспокойнее, теряла последние крохи терпения — так вода напирает на плотину, давит и ищет выход. Она никогда не любила Артура, но постепенно начала остро презирать его, ненавидеть в муже совершенно все: и увлечение маггловскими штучками, и малооплачиваемую работу, и дрянной характер. А существование его молчаливых и скучных братьей, этих шестерых тихонь и подкаблучников, лишь все усугубляло: с каждым было бы легче ужиться, да вот Молли достался именно этот, седьмой, — самый непрошибаемый…

Она сама не заметила, как начала показывать себя настоящую: сперва самым краешком, затем все чаще и чаще, — пока однажды они с Артуром не поссорились впервые за все годы брака. Муж хлопнул дверью, уходя к безотказному братцу Билиусу, а Мелинда выдохнула и, наконец оставшись одна (Джинни не в счет), посвятила весь день себе: понежилась в ванне, прочла не глупый дамский романчик, а солидный исторический детектив… еще она хотела надеть что-то из прежнего гардероба, что угодно, кроме ненавистных вязаных свитеров. Именно тогда и настигло понимание цены: ни одно платье не налезло…

«Я тебя не узнаю, — злился Артур, полыхая глазами и брезгливо морща нос. — Где та девушка, на которой я когда-то женился? Где моя Молли?»

Она никогда не существовала, хотелось сказать Мелинде, но она вовремя прикусывала язык.

«Хватит баловать Джинни, она совсем не приспособлена к жизни!» — громыхал Артур, а Мелинда улыбалась, кивала — и продолжала растить своего чудесного ребенка так, как считала нужным. Великим волшебницам положено смотреть на других свысока — просто талант Джиневры не успел проявиться, но рано или поздно это обязательно случится. Джинни — любимая и ласковая мамина дочка, и даже второе имя у нее было по матери — правда, не «Мелинда», а «Молли». Так настоял Артур, ему не нравилось вспоминать о происхождении жены…

Последней каплей стало наследство, наконец-то полученное от матери и свекрови, — теперь оно не выходило из головы. С такими деньгами она могла бы начать новую жизнь в любой стране — забрать Джинни и «уехать на воды», чтобы потом, когда ее девочка обретет силу и окрепнет, триумфально вернуться в Британию… или не вернуться уже никогда — мир так велик…

Однако дочь не вернулась на пасхальные каникулы — буквально за неделю до них написала сумбурное письмо: что-то о новом друге и о том, что одиночество, о котором Мелинда слышала впервые, немного отступило… Молли строго допросила Рона, но тот ничего не прояснил: сидел, сгорбившись на стуле, отделывался общими фразочками и то и дело косился на входную дверь… Воистину вылитый отец.

— Мама? — услышав голос сына из-за закрытой двери, Молли поджала губы и прикрыла глаза. Ну что там еще? Она смертельно устала… — Мама, я к Лавгудам, хорошо?

— Иди, — помедлив, глухо отозвалась Молли.

Она уже заметила, что Рон целыми днями пропадал у соседей — и была даже рада, Ксенофилиус ни за что на свете не обидел бы ребенка. Конечно, Луна выросла со странностями, скажем прямо, однако девчонка явно нравилась Рону, а на безрыбье… Молли не собиралась запрещать их дружбу — для нее было облегчением знать, что о сыне кто-нибудь позаботится. Она вовсе не желала Рону зла.

Молли просто совсем его не любила.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Я очень благодарна за помощь с главой моим терпеливым и талантливым бетам.

Также отдельное спасибо Irina Zimno, Astra, Мерзкий Гусь и miiiiiss. Дамы, благодаря вам глава стала намного лучше.

(Если вы помогли мне с этой главой, но я вас не упомянула — пожалуйста, дайте знать, я обязательно это исправлю.)

Руфус Скримджер: https://ibb.co/PjKbpzD

Корнелиус Фадж: https://ibb.co/mbrk1Xr

Плакат из параллельной реальности, где магБритания все-таки оценила потенциал Люция по достоинству (автор — Миледи V): https://ibb.co/GQc8QjG

1) Хранительница Экскалибура в артуровском цикле

Вернуться к тексту

2) Мать короля Артура

Вернуться к тексту

3) «Согласно британским мифам, [король] Утер до безумия полюбил прелестную Игрэйн, супругу герцога Горлойса. Волшебник Мерлин предложил Утеру свою помощь. Король сможет провести ночь с Игрэйн при условии, что отдаст Мерлину на воспитание родившегося ребёнка. Утер согласился и приняв с помощью магии Мерлина облик герцога Горлойса, овладел Игрэйн, после чего и родился будущий владыка Камелота король Артур. Вскоре Утер в сражении у замка Тинтагиль убил Горлойса и женился на герцогине Игрэйн, а младенца Артура согласно договору отдал магу Мерлину».

Вернуться к тексту