Hurricane. "Let it all burn" (гет)

Запретный лес встретил его гробовым молчанием. Вековые деревья корнями вились по земле, словно змеи, редкие травы робко выглядывали из трещин в каменистой почве — все было так, как помнил Гарри со своего первого курса. Исчезли только звуки — абсолютно все, будто кто-то накрыл лес невидимым непроницаемым куполом и заглушил любые шорохи.

Видимо, даже птицы ушли отсюда, подумалось Гарри, и он невольно потянулся за ними следом — одним сознанием, физически все еще стоя посреди неприметной никому поляны.

В голове эхом отзывался гермионин голос — он прикрыл глаза, вспоминая ее лицо и вновь ощущая на своих губах ее, мягкие, влажные, с привкусом крови и слез. Я люблю тебя, мысленно повторил он Гермионе в своей голове, я люблю тебя, но не могу даже сказать об этом: я боюсь, что потеряю сегодня последнее, что у меня есть.

Это стягивало его грудь невидимыми путами и заставляло тяжело прерывисто дышать, как после забега на несколько миль. Гарри знал, что будет больно, но не был готов к этому настолько. У них должны были быть месяцы, годы — вся жизнь! — а не три минуты самых прекрасных и безумных мгновений, когда их сердца были открыты друг другу максимально широко, чтобы оба могли к ним прикоснуться. Рана к ране. Он и не думал, что такое бывает, но только что сам стал непосредственным участником великого таинства любви — силы одновременно хрупкой и могущественной, как говорил Дамблдор.

Эта самая сила доведет его до финала и заставит посмотреть в глаза смерти без страха, но она же заберет Гермиону, раздавит ее и лишит смысла существования. Если бы у Гарри был выбор, он бы вырвал себя из ее сердца и памяти. Раз ему суждено было с рождения оказаться в этом месте и самому встать под Аваду Волдеморта, раз другого выхода не оставалось, и лишь его смерть могла спасти остальных, он мог бы попросить у Судьбы кое-что взамен: подарить хотя бы Гермионе шанс на другую жизнь, без него и этой раздирающей на части любви. Она могла бы жить по-другому, возможно, не волшебницей, без магии, пожирателей, без него — и, возможно, была бы, счастлива!

Но никто не спешил к Гарри с желанием выполнить последнюю волю уходящего, никакие боги не отзывались на его мольбы. Он прикрыл глаза и прошептал самому себе и золотому мячику в своей руке: «Я иду умирать».

Снитчи обладают телесной памятью, он хорошо помнил слова Руфуса Скримжера и свое удивление, когда обнаружил это. Теперь же на его месте осталось только обреченное спокойствие — все так, как должно быть, словно кто-то заранее приготовил ему подобный путь.

Гарри коснулся холодного металла губами, дыхание оставило испарину на гладкой поверхности. Проступила четкая гравированная надпись. Я открываюсь под конец.

Мячик с тихим щелчком раскрылся, являя взору Гарри крохотный краеугольный камешек, черный, с едва блестевшими в тусклом свете гранями. Оживляющий камень, как он сам не догадался!

Сердце подпрыгнуло у него в груди, и с большой осторожностью Гарри взял в руки крохотный камешек и легонько сжал. Закрыл глаза, представляя лица тех, кого он мечтал бы видеть живыми. Когда прошло несколько ударов пульса, он увидел себя в окружении прозрачных фигур людей, которых всегда хранил своей памяти, даже если и не знал толком: напротив него стояла, окруженная бледным ореолом таинственного свечения яркая в своем безжизненном великолепии Лили Поттер, рядом, в полуметре от нее, Джеймс; Сириус и Ремус держались по бокам.

Все четверо молчали, и Гарри сперва подумал, что они плод его воображения, и все это ему просто привиделось, но он протянул руку к матери в неосознанном порыве, и она взглянула на него такими же зелеными глазами и потянулась в ответ к нему. Лицо ее было печальным и радостным одновременно. Их пальцы должны были соприкоснуться, но Гарри не почувствовал ничего, даже легкого холодка, которого ожидал.

— Я никогда не хотел, чтобы вы умирали из-за меня, — прошептал он, глотая ком в горле. Призраки понимающе кивнули. Гарри смотрел на свою мать, узнавал в ней свои черты и думал, что он похож на нее больше, чем все говорили. Не только глазами, душой даже, если такое было возможно.

— Ремус, твой сын...

— Он поймет, за что боролись его родители, — сказал последний Мародер. Сейчас он был бледнее, чем при жизни. — Когда-нибудь кто-то расскажет ему.

Гарри повернулся к отцу и замер, не зная, что сказать человеку, подарившему ему жизнь.

— Я горжусь тобой, мой мальчик, — сказал вместо него Джеймс и улыбнулся. У него были черные вихрастые волосы, такие же, как у Гарри. — Ты вырос замечательным человеком.

— Жаль, что я не знал тебя. Жаль, что вы пожили так мало, что мне осталось...

Закончить фразу не получилось, и он обратился к последнему призраку человека, которого знал лучше всех и уход которого пережил, пожалуй, хуже всего.

— Если бы моя смерть помогла вернуть вас всех к жизни, я пошел бы на этот шаг гораздо раньше, — просто сказал Гарри, без преувеличения считая эти слова самыми сокровенными словами своего сердца. Сириус тепло ему улыбнулся.

— Не жалей ушедших, Гарри. Мы всегда с тобой, прямо здесь, — он сказал пальцем ему в сердце, как тогда, на третьем курсе, когда они прощались. Гарри тогда и подумать не мог, что будет ждать своего конца в окружении дорогих ему людей.

— А умирать больно? — такой наивно-детский вопрос он сам от себя не ожидал, но сейчас почувствовал, что ничего другого больше знать не хочет.

— Быстрее, чем засыпать, — улыбнулся Сириус.

Гарри кивнул и вновь посмотрел на призрак матери. Она тоже улыбалась. Его сердце болезненно сжалось в последний раз, когда он смотрел в свои же глаза.

— Ты будешь рядом со мной?

— Всегда, мой милый, — твердо сказала Лили, и Гарри поверил ей безоговорочно.

Он вздохнул, выронил из руки оживляющий камень — тот неслышно упал в листву и сразу же потерялся. В тот ее миг призраки рассеялись в предрассветном тумане, но теперь Гарри не чувствовал себя одиноким — он знал, что близкие рядом.

И все время, что он шел к Волдеморту, он ощущал их присутствие, и теперь единственное, о чем Гарри жалел, был камень — надо было оставить его, чтобы Гермиона могла попрощаться с ним. Он больше не боялся смерти, только вот уходить не хотел, несмотря на то, что должен был и выхода у него не оставалось.

Пробираясь через корни древних, как сама магия, деревьев, он дышал полной грудью, во всем своем великолепном многообразии чувствуя жизнь. Все то простое, о чем он не задумывался, вдруг стало болезненно необходимым: вдох-выдох, звук трескающихся под ногами сухих веток, каждая секунда бесконечно долгой жизни.

Чувства обострились, будто кто-то вывернул его наизнанку: он прокручивал в голове последние секунды прощания с Гермионой, и на его губах все еще ощущалось ее частое теплое дыхание, голос звенел в памяти, и это внезапное «Я люблю тебя, Гарри!» эхом звучало в ушах, как на старом проигрывателе, поставленном не повтор.

Как бы ему хотелось услышать эти слова еще раз! Ответить ей тем же, не боясь, что поцелует ее, а в следующий миг его не станет, или, еще хуже, не станет ее.

«Последний же враг истребится — смерть». Эти слова встали на могильной плите родителей перед его внутренним взором. Тогда, в Годриковой Впадине, со слезами на глазах глядя на место их упокоения, он не понимал смысла, но перед самым лицом своей кончины вдруг полностью принял его. Поверил почти физически, ощутил, как уверенность лавой поднимается из глубин его подсознания. Пусть он и не увидит больше рассвета. Смерть — это не конец пути, теперь он знал это.

Волдеморт ждал его в условленном месте, и сперва Гарри увидел его спину, но враг обернулся, являя ему бледное лицо со впалыми щеками и какими-то больными даже глазами. Он больше не был пугающим, и Гарри даже удивился, что мог страшиться его раньше.

— Гарри Поттер, — прошипел Волдеморт, — мальчик-который-выжил... пришел умереть.

Гарри дошел до середины поляны и остановился. Вокруг толпились пожиратели, Беллатриса смотрела на него своими сумасшедшими глазами, но он больше не чувствовал ненависти к ней. Сейчас все было таким незначительным. Не нужно было говорить и что-то делать: Гарри просто закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Здесь и сейчас все закончится.

Он не услышал крика Волдеморта, только заметил сквозь закрытые веки зеленеющий луч проклятия, а в следующий миг провалился в безграничное ничего.

Тишина неожиданно давила на уши. Гарри лежал, все еще ощущая жизнь в самом себе, слыша оглушающее биение собственного сердца.

Он открыл глаза и обнаружил себя посреди белого плотного тумана.

Пол был холодным и твердым. Гарри встал, оглядывая раскинувшийся перед ним пейзаж: уходящий вдаль перрон и снежно-белый клубящийся пар, проглатывающий очертания странного вокзала. Все было спокойным и дарило умиротворение, хотя Гарри меньше всего ожидал увидеть себя тут. Собственно, он даже не имел представления, где оказался.

Постепенно проступали из тумана другие предметы: длинная низкая лавка у края платформы, прилагающиеся к вокзалу рельсы, высокие колонны — все было настолько белым, что слезились глаза.

Гарри стоял посреди этого ничего и чувствовал себя лишним, никому ненужным и чужим. Если это Чистилище, то почему он до сих пор чувствует биение своего сердца, почему его руки все еще в крови и грязи и почему так странно ощущать себя здесь?

— Гарри? — позади раздался до боли знакомый голос, и он резко обернулся. Перед ним стоял Дамблдор, в белой — конечно же — мантии и высокой шляпе.

— Директор? — собственный голос утонул в многозвучном эхо и пропал где-то в вышине.

— Рад видеть тебя, мальчик мой, хотя, должен признаться, место ты выбрал необычное, — Дамблдор едва видимо подмигнул, довершая свой образ, и Гарри окончательно убедился, что все происходящее — реальность, граничащая с фантастикой. Или ее предсмертное безумие, лимб, следующий этап восхождения к предкам... Почему-то выяснять это не хотелось.

— Где мы, сэр? — спросил Гарри, подходя ближе. Шагов он не слышал, равно как и шуршание мантии Альбуса.

— Очевидно, мы на вокзале, — хмыкнул Дамблдор, в свою очередь неслышно шагая вдоль перрона. — Ты не случайно выбрал это место, Гарри? Наверное, ты можешь уехать, куда пожелаешь.

— Абсолютно любое направление? То есть, мне можно, например, увидеть родителей и Сириуса?

— Если ты хочешь этого, почему бы и нет? — пожал плечами директор. — Это же ты выбирал, а не я.

Они остановились у лавки, уже замеченной Гарри. Теперь до его слуха донесся слабый кашель, будто кто-то из последних сил кряхтел. Гарри нагнулся и прямо на полу под скамьей увидел безобразного младенца, какого видел уже, кажется, на кладбище после Тремудрого Турнира. Существо едва шевелило липкими пальцами с перепонками, со свистом дышало и вообще имело вид умирающего нечто, покрытого красной слизью. Что это могло быть, Гарри даже знать не хотел.

— Ему уже ничем не поможешь, мальчик, — безразлично заявил Дамблдор и побрел дальше, заставив Гарри догонять.

— Оно умрет, сэр?

— Как ему и было положено, — кивнул старик.

Гарри посмотрел вперед и заметил, что очертания вокзала стали размываться. Он обернулся — лавка уже потерялась из виду, конец платформы пропал.

— Сэр, Вы сказали, что я могу поехать куда угодно, — мысли путались и мешали соображать быстро — что неудивительно, учитывая обстоятельства, при которых Гарри попал сюда. Он закусил губу, размышляя. — А как Вы думаете, я могу вернуться?

Дамблдор на мгновение задумался, но Гарри заметил искру в его глазах.

— Почему бы и нет, мой мальчик! — радостно объявил он. — Если тебе есть, куда возвращаться.

— Есть, — незамедлительно ответил маг, вспоминая глаза Гермионы. Ровно стучащее сердце на миг замерло.

— В таком случае, желаю удачи! — Дамблдор добродушно улыбнулся и размеренно пошагал вперед по платформе, оставляя Гарри позади. Его фигура стала растворяться в плотном белом тумане, и Гарри показалось на миг, что это он влияет на то, стоит ли Дамблдор рядом с ним на платформе или уходит прочь.

— Сэр! — окликнул он пожилого мага, и тот обернулся, будто ждал такого момента. Гарри замялся, не зная, как сформулировать вертящийся на языке вопрос. — Это все... Это все происходит по-настоящему или только у меня в голове?

Альбус вполне серьезно взглянул на бывшего ученика и склонил голову набок, словно размышлял.

— Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри! Но кто сказал, что это не может быть правдой?

И с этими словами Дамблдор исчез так же внезапно, как и появился, оставляя после себя — как всегда — почву ля размышлений над своими загадочными словами. Впрочем, сейчас Гарри даже не старался задумываться — он просто знал, что сказанное директором сможет понять только через много лет.

Если решит вернуться обратно.

Беспокойная мысль в голове заставила его вспомнить о незавершенных делах (как пафосно!), оставленных позади планах и Гермионе. Пожалуй, умирать ему сейчас совершенно не хочется, и, раз уж ему предоставляют выбор, он может им воспользоваться.

Всплыли перед внутренним взором гермионины заплаканные глаза, вспомнились теплые руки на его плечах, поцелуй, сколь горячий, столь же и обещающий — и он резко вздрогнул, будто просыпаясь. Влажная земля приятно холодила щеку.

Гарри все еще находился в Запретном лесу, лежал в том самом месте, где сразила его Авада Волдеморта. Плечо болело и ткань куртки пропиталась влагой насквозь, но он боялся пошевелиться, зная, что пожиратели все еще стоят вокруг него разрозненным кольцом и следят.

Раздались позади чьи-то осторожные шаги, на глаза легла слабая тень, и Гарри в нос ударил душный запах духов — похожий он помнил еще с Малфой-мэнора. Нарцисса склонилась над ним, протянула дрожащую руку к его груди. Гарри знал, что она чувствует отчетливое биение жизни в его теле: каждая клеточка кричала о том, что она живет, пульс мерно выстукивал по венам, сердце трепыхалось и требовало немедленного действия, движения — вперед-вперед, не стоять на месте!

Он уже внутренне приготовился к тому, чтобы вскочить и отбиваться от проклятий, летящих в его сторону, но миссис Малфой неожиданно медлила.

— Драко жив? — коснулся уха Гарри ее тихий шепот. — Он в замке?

Не способный сейчас сообразить что-то более подходящее, он просто слабо кивнул. Нарцисса тут же отклонилась и встала на ноги — листва зашуршала прямо у головы Гарри.

— Мертв, — объявила женщина во всеуслышание, получив в ответ негромкие облегченные вздохи. Волдеморт, не осмелившийся подойти к телу Поттера, что-то зашипел Нагини — Гарри испугался, что Темный лорд решит накормить ее им же — но он лишь дал указание Хагриду, и лесничий приблизился к Гарри. Тому оставалось только не двигаться и выжидать момент: эффект неожиданности мог сыграть еще неплохую роль.

Пройдя через второе убийственное проклятие в своей жизни, Гарри и подумать не мог, что теперь самым сложным окажется бездействие: он старался вообще не шевелиться на руках у Хагрида, но тот при ходьбе лил слезы, которые крупными каплями падали ему на лицо, и нестерпимо хотелось стереть их или чихнуть, чем-то выдав свое присутствие.

Торжественное шествие пожирателей до Хогвартса с телом якобы убиенного Гарри Поттера заняло изрядное количество времени, так что Гарри успел поразмыслить над причинами своего «бессмертия» и единственное, к чему он смог прийти — это Старшая Палочка. На данный момент именно но являлся ее хозяином, как показала практика Волдеморта и его собственные предположения, оказавшиеся верными: в прошлом году на Астрономической башне Гермиона обезвредила Дамблдора, выбив из его рук палочку, в этом году Гермиону разоружил Драко, после чего то же самое с ним проделал сам Гарри, когда спасал подругу из лап Беллатрисы. По легенде Старшая Палочка слушалась самого сильного и сама выбирала себе хозяина, а, значит, сейчас им являлся Гарри, поэтому смертельное проклятие коснулось не его, а частицы души Волдеморта в его голове.

Конечно же, Волдеморт не знал этого. Палочка не слушалась его, а он даже не додумался это проверить — самый сильный из оставшихся в живых магов не слишком часто утруждал себя причинно-следственными соображениями, а потому был слеп, в отличии от Дамблдора, с которым ему никогда не сравниться.

В лицо Гарри подул слабый ветер, донося до него запах пепла и дыма — Хогвартс вырастал перед толпой идущих Пожирателей во всем своем разрушении и хаосе. Гарри знал, что их почувствуют и выйдут встречать, он был уверен, что, открыв глаза, увидит своих однокурсников, преподавателей, Рона, Луну, Невилла и Гермиону. Осталось только чуть-чуть подождать.

Волна пожирателей остановилась посреди внутреннего двора, омываемая потоком восходящего солнечного света, и все вокруг будто замерло в неверии. Гарри слышал, как на другом конце, у ворот школы, студенты переступают по каменной крошке, но никто из них не произносит ни слова.

Волдеморт, выждав мгновение, громко объявляет: «Гарри Поттер мертв!», и поначалу все судорожно втягивают воздух в легкие, пытаясь отогнать прочь и виденное перед собой и услышанное от Темного лорда.

И тут раздается громкий, полный непередаваемого отчаяния и боли крик, заглушающий все посторонние звуки, и Гарри немедленно узнает этот голос, хотя никогда раньше Гермиона не кричала так... выворачивающе нестерпимо. Ее эхо еще раздается в стенах Хогвартса, возвращается обратно во двор, отражается в ушах каждого, и пожиратели хохочут, топча последние крохи ее ускользающего сознания. Гарри изо всех сил сдерживается, чтобы не выдать себя, наплевав на всякую неожиданность, не броситься к Гермионе и не прижать ее к себе. Он только надеется, что Рон удержит подругу и не даст ей совершить что-то непоправимое.

Волдеморт обернулся на своих приспешников, окинул взором окоченевших студентов. Его голос, резко контрастирующий с недавним криком, разнесся по всему двору Хогвартса.

— Теперь, когда нет больше героя, способного защищать ваши жизни, я надеюсь, что многие из вас одумаются. Вы можете присоединиться ко мне и моим друзьям, и, обещаю, я обеспечу вас надежным и безопасным будущим. Только изъявите желание, и мы примем вас, даю вам свое слово. Я сохраню ваши жизни.

Гарри не смел шевелиться, но все в нем кричало и рвалось наружу: не верить ему, ни единому слову не доверять, сражаться до конца, бороться за то, во что верим мы, а не он! Кажется, большинство здесь разделяли его сторону, но вдруг раздались шепотки, и до слуха Гарри донеслись слабые звуки, складывающиеся в имя Драко Малфоя. Очевидно, хорек не смог противиться воле своего лорда — только по странной причине сейчас Гарри не испытывал к нему неприязни, возможно, из-за его матери: она дала ему время только из-за известия о своем сыне, и сейчас Гарри должен быть ей благодарен.

— Молодец, Драко, — прошипел Волдеморт где-то впереди — Гарри не мог видеть его, но отчетливо слышал. — И все? Больше никто из вас не хочет сохранить свои жизни и жить в мире, который я приготовил для будущего? У вас есть время одуматься, исправить свои ошибки и покаяться — я буду милосерден и справедлив. Никто из вас? — он смолк на мгновение, оглядывая толпу. — Даже ты, моя маленькая грязнокровка?

Гарри чуть не дернулся от неожиданного обращения, его сердце рвалось к Гермионе — защитить, спасти, уберечь любой ценой! — но он стиснул зубы: бездействовать и молчать оказалось непосильной для него ношей.

Толпа чуть расступилась, открывая Гарри небольшой обзор: Гермиона выступила вперед из-за спины Рона и Луны, крепко сжимая в руке клык Василиска. Даже на таком расстоянии он видел, каким тусклым и омертвевшим был ее взгляд, но плечи не дрожали и ноги крепко стояли на земле. Она молча подняла вверх палочку, наставляя ее прямо в грудь Волдеморта — тот лишь рассмеялся шипящим смехом, вызывая волну насмешек пожирателей.

— Ах, юная кровь, так жаждущая показать себя! — театрально воскликнул лорд. — Кипящие страсти молодости, бессмертная любовь! Моя милая юная пожирательница, ты не спасешь своего ненаглядного Поттера, он мертв! Одумайся и прими мою сторону, сейчас я с радостью прощу тебе твое вероломное предательство!

Все замерли, даже само время, казалось, остановилось: Гермиона задержала дыхание, все еще целясь прямо в сердце Волдеморта, Рон за ее спиной крепко стиснул зубы, пожиратели выжидающе смотрели на Гермиону, Темный лорд даже не пытался что-то предпринять. Гермиона втянула носом воздух.

Миг до ее резкого движения рукой застыл, а потом время побежало вперед с немыслимой скоростью: Гермиона вскинула руку с клыком Василиска, подбросила его и движением палочки послала в сторону Нагини, расположившейся у ног Волдеморта — не ожидавший этого лорд успел лишь откинуть в сторону летящее в нее грозное оружие, пока пожиратели толпой кинулись на защиту своего повелителя. Толпа переместилась и вновь замерла.

— Я передумал, — вымолвил, переведя дыхание, Волдеморт. — Ты не заслужила моего милосердия, маленькая грязнокровка. Убить Гермиону Грейнджер.

Гермиона, стоя в самом центре хогвартского двора, закрыла глаза, готовясь к худшему, Гарри как в замедленной съемке видел, как Беллатриса, Долохов и остальные поднимают палочки, как студенты делают то же самое — сейчас или никогда.

Он стряхнул с себя хватку Хагрида, упал ему под ноги, откатился и резко встал под оглушительно молчаливый шок всех вокруг. Дальнейшие действия заняли у него меньше трех секунд.

— Вспыхни! — заклинание полетело в оскалившуюся Нагини, отскочило от ее кожи и попало в кого-то из пожирателей — толпа разбежалась в разные стороны, а потом приспешники лорда один за другим в испуге стали покидать территорию Хогвартса под бешеные крики Беллатрисы.

Гарри успел только заметить неприкрытый шок на лице своего заклятого врага, прежде чем схватил за руку подбежавшую Гермиону и метнулся за колонны школьного двора.

— Тебе никогда не одолеть меня, Том! — прокричал на бегу Гарри, чувствуя себя как никогда более живым, сжимая в своей ладони холодные пальцы Гермионы и слыша радостные, счастливые крики своих однокурсников. Битва завязалась снова, набирая обороты, но теперь Гарри знал, что все получится, ведь он сделал свой выбор.