Hurricane. "Let it all burn" (гет)

Они аппарировали на голый каменный утес, совершенно Гарри незнакомый. Ветер дул им в спины, и в расщелине раздавался протяжный свист — нет, вой — который почему-то успокаивал. Гермиона выпустила его руку в ту же секунду, как его ноги коснулись земли, и теперь старательно окружала их защитными чарами. Ее палочка умело вела по воздуху, и Гарри видел, как расходятся от нее незаметные глазу круги, смыкаясь в сферу.

— Протего Тоталум, — мягко шептала Гермиона, — Сальвио Гексиа. Репелло Помпилюс. Протего Тоталум. Сальвио Гексиа. Репелло Помпилюс. Оглохни.

В животе неприятно зудели остатки Круциатуса Беллатрисы и какого-то заклятия, которое Гарри слышал впервые, и грудь все еще сдавливало невидимыми клешнями, отчего вдох-выдох получался рваным и неправильным. Он хотел было развернуть палатку — она точно лежала в бисерной гермиониной сумочке — но сердце вдруг сильно-сильно забилось в ребра, глаза заслезились, и он осел на землю.

— Гарри! — Гермиона закончила с защитными чарами почти вовремя и подбежала к нему, доставая из кармана колбу. — Вот, выпей, поможет немного. Потерпи только, сейчас я все приготовлю.

Она чего-то боялась, но смотреть ему в глаза отказывалась — впрочем, Гарри сейчас было не до этих переживаний. Гермиона взмахом палочки развернула палатку прямо по центру горного плато и помогла ему забраться внутрь.

— Сейчас, полежи, я скоро принесу противоядие, только не волнуйся, — тараторила она и дрожащими руками вела его к кушетке. Гарри видел краем глаза, что ей тоже требуется помощь — по виску текла густая уже капля крови как доказательство того, что Люциус успел-таки приложить ее к тому деревянному столбу, но Гермиона ни на что не обращала внимания. Гарри лег и некоторое время слышал только, как звенят склянки и колбочки, как Гермиона шепотом повторяет рецепт зелья и как кипит вода в походном котелке. Сердце больно сжималось, будто с трудом пропуская через себя кровь, и Гарри хотелось выть, но он крепко держал язык за зубами — Гермиона была в нескольких шагах от него, и нечего ей слушать его стоны.

Она присела на край его импровизированной кровати через пятнадцать минут, поднесла ко рту странно пахнущую жидкость и дала выпить — все это молча, без единого слова, будто она боялась говорить. Гарри выпил, не колеблясь, рассудив, что теперь уж нет причин не доверять ей — девушке, вытащившей его из ада. Правда, спокойной она не выглядела и явно была чем-то встревожена.

— Только ради Мерлина, не двигайся теперь, — запальчиво попросила Гермиона и вновь удалилась из его поля зрения. Гарри и не думал шевелиться — ноги затекли и казались ватными, да и руки не слушались. Вновь где-то позади него Гермиона зазвенела стеклянными колбами, и на этот раз запах, проникший к нему, был резче и неприятнее, от него слезились глаза и чесался нос, но, помня наставление Гермионы, Гарри не двигался.

Она появилась перед ним спустя очень долгое время, Гарри даже начал дремать, но ее лицо, очень близко к нему, согнало весь сон.

— Вот, пей, — Гермиона протягивала к его рту столовую ложку с густой малиново-черной жидкостью, от которой воняло, как от тролля, но Гарри повиновался. Горло обожгло чем-то противным, и теперь в носу защипало нестерпимо; Гермиона крепко сжала его руки, и пошевелиться он не мог.

— Скоро пройдет, терпи, — прошептала она; зелье, тем временем, достигло грудной клетки, и его будто разорвало на миллионы горячих осколков — захотелось кричать, но он не мог. Обжигающее тепло скапливалось в сердечной мышце, расширяя ее и делая сильнее, пока кровь кипела и бурлила внутри него.

Неожиданно все закончилось, и Гарри почувствовал легкость и ногах и руках. Сердце мерно стучало в груди и, прислушавшись, он радостно улыбнулся.

— Все прошло, Гермиона.

Она отпустила его руки и облегченно выдохнула — слишком облегченно, подумал Гарри, словно боролась за его жизнь.

— Ты мог умереть в любую минуту, — ответила она на его мысленный вопрос. — Беллатриса изобрела новое заклятие, оно поражает сердце и вызывает инфаркт миокарда, если ты слишком много двигаешься после поражения. Теперь тебе ничего не грозит, — добавила она, видя его испуганное лицо. — Поверь мне, уже все позади. Поверь мне.

Гермиона повторила это «Поверь мне» еще раз десять. Гарри недоуменно смотрел на ее лицо, искаженное виноватой гримасой и, возможно, болью, пока не додумался привстать и протянуть к ней руки.

— Эй, все хорошо, — неуклюже сказал он, пытаясь ее обнять. Гермиона вся сжалась в тугой комок, готовый взорваться. Гарри понятия не имел, как успокаивать девушек, но надеялся, что простое объятие ей поможет.

Но он ошибся — вместо того, чтобы успокоиться, Гермиона взвилась, как пружина, едва он коснулся ее, и отскочила на другой край кушетки.

— Гермио...

— Я в порядке, Гарри, честное слово, — протараторила она и поднялась на ноги. — Ты пока лежи, я попробую приготовить нам поесть.

Гарри нахмурился, пытаясь понять причину такого ее поведения, но так ничего и не придумал. Пока Гермиона возилась с кастрюлями и сковородками, он размышлял.

Конечно, то, что она боится, вполне естественно, учитывая адское место, в котором им довелось побывать, причем, если верить синякам на руках Гермионы, она пробыла в Малфой-мэноре отнюдь не почетной гостьей. Еще полгода назад Гарри, обезумевший от ее предательства, ни за что бы не поверил, что именно Гермиона спасет его из рук Пожирателей и Беллатрисы, но теперь готов был простить ей все, даже причастность к гибели Дамблдора.

Стоп. Она невиновна, ты знаешь это! Это ведь Гермиону насильно призвали служить Ему, и это ей поручили невыполнимое задание, на которое она пошла только ради безопасности школы — по крайней мере, тогда она сказала Гарри именно это, и он безоговорочно ей поверил. Да кого он обманывает! — Гермиона всегда была ему ближе всех в школе, даже ближе Рона, и он привык доверять ей, а та сцена убийства директора, свидетелем которой он стал, просто выбила его из колеи.

Гарри терялся в догадках все время, пока искал крестражи: как она могла пойти на такое преступление и оставить его, когда он обещал ей помощь? И так бы и не разобрался в своих же чувствах, если бы она не спасла его. Это Гермиона вытащила вас, а не ты, тебе следует поблагодарить ее, думал Гарри, полулежа на кушетке и наблюдая за ее размеренными помешиваниями в кастрюле.

— Гермиона, — она резко обернулась, на ходу вытаскивая палочку, но, заметив Гарри, выдохнула и опустила глаза.

— Что такое, тебе плохо?

— Нет, все нормально... Я хотел сказать спасибо. Ты нас спасла.

Гермиона не ответила, только кивнула и снова вернулась к готовке. Гарри испытал неловкость от своих слов — он должен сказать ей больше, чем просто спасибо! — но тоже промолчал. Ее скованность мешала и ему, не давая найти ту связь, что была между ними в школе.

Гермиона принесла ему плошку с чем-то жидким и ложку, все так же пряча от него глаза, и Гарри заметил тщательно скрываемую слезинку на ее щеке.

— Боже, Гермиона, ты плачешь, — не веря, прошептал он и взял из ее рук посуду. — Не плачь, пожалуйста, ну успокойся... — голос его сорвался, и он просто взял гермионины мягкие руки в свои, согревая их теплом своего тела. У нее были мозолистые пальцы, немного длинные и бледные, и они дрожали. Сваренный суп остывал на полу.

— Пожалуйста, не плачь, — повторил Гарри шепотом, а Гермиона уже в открытую лила слезы на его кушетку и все еще пыталась прятать глаза под волосами. — Все закончилось, Герм, мы сейчас в безопасности, и я защищу нас, обещаю.

На этих словах Гермиона разрыдалась в голос и кинулась ему на шею. Не готовый к такому Гарри чуть не откинулся на спину.

— Прости меня, прости, я так виновата! — раздавались всхлипывания где-то в районе его шеи. — Я никогда не переставала о тебе думать, так за тебя боялась, я очень сожалею, что предала тебя, если можешь, прости!

— Успокойся, все хорошо, я тебя не виню, — шептал Гарри и гладил ее по колючим волосам. Она дрожала всем телом. — Ты не смогла бы ничего сделать, я понимаю. Гермиона, ты не виновата, это все он, это Волде...

Гермиона резко зажала ему рот рукой, вскидывая голову.

— Не произноси его имени, на него наложено табу. — Гарри кивнул, и она его отпустила. — Если мы назовем его, к нам тут же слетятся все егеря и Пожиратели-надсмотрщики. — Гермиона еще раз взглянула на него и снова всхлипнула. — Он сказал, что убьет тебя, я не могла ослушаться, пойми...

— Эй-эй, тише, — Гарри прижал ее к себе и опять провел по волосам. — Я знаю это. Ты делала все, что было в твоих силах, я понимаю и, в конце концов, ты спасла нас сегодня! Я тебе верю.

Гермиона подняла на него заплаканные глаза и отерла их тыльной стороной руки. Гарри заметил еще один синяк в месте сгиба кисти и нахмурился. Что-то их чересчур много.

— Я не могла иначе, Гарри! Ведь меня привели в их ряды насильно, я никогда не хотела быть среди них. Я хотела бежать, но не знала, где ты и как тебя найти, да и бежать от Него невозможно. Можно сказать, твое появление в Малфой-мэноре придало мне сил.

Гарри улыбнулся, проведя по ее щеке рукой, и вдруг глаза Гермионы расширились — она испугалась. Он отдернул запутавшиеся было в прядях пальцы.

— Нет, прости, все нормально, я просто не до конца отошла от всего того... — пробормотала она, но Гарри видел ужас в глубине ее зрачков, и поэтому уже убрал руку.

— Не переживай. Теперь мы справимся, — сказал он, переплетая свои пальцы с ее. Гермиона робко улыбнулась.

Мир рождался заново.

* * *

На следующее же утро Гермиона сказала, что оставаться здесь им больше нельзя, и Гарри, взяв ее за руку, аппарировал в густо поросшее уже высохшей травой поле. Она предупредила его, что за ней будет вестись тщательная слежка, и по метке на ее руке Он сможет отыскать их, если она будет оставлять за собой магический след, поэтому Гарри пришлось самому искать им новое место.

Гермиона уже накладывала защитные чары, Гарри разворачивал палатку, а когда все было приготовлено, она зашла внутрь, не сказав ни слова. Они вообще мало говорили, и после вчерашнего вечера Гермиона будто заперлась в свою скорлупу, не желая выдавать страхи и сомнения, чтобы их видел Гарри. Но он видел: волшебница дергалась от тихих шорохов, пугалась резко взмывающих в небо птиц и шуршания в траве грызунов, а если он, набравшись смелости, задавал ей вопрос, подскакивала и наставляла на него палочку. Гарри и самому было не по себе от спокойной тишины — он-то ожидал, что за ними тотчас пойдут по меньшей мере десяток Пожирателей — но все было до невозможности спокойным.

Гермиона сказала, что они в безопасности некоторое время, ведь никому еще не удавалось проследить за аппарированием волшебника, если он самолично не оставлял след, но Гарри знал, что она страшится сильнее, чем когда-либо: на Гермионе БЫЛ след, Черная Метка, позволяющая Ему отыскать ее. Она хваталась за левую руку все чаще, и Гарри замечал, как она морщится от ноющей боли — но все так же хранит молчание. Он хотел бы помочь ей, но не знал, что может сделать. Да и было ли это ему по силам: оградить ее от самой же себя?

— Гермиона, — тихо позвал он, входя в палатку. Она дернулась — плечи напряглись — и обернулась на его голос. Гарри покачал головой. — Я могу чем-нибудь помочь тебе?

— Нет, все нормально, — быстро отчеканила она, не дав ему договорить, и снова вернулась к листанию книжки. Это была какая-то тоненькая брошюрка, в которой Гарри узнал «Сказки Барда Биддля», доставшейся ему в наследие от умершего директора. Он присел рядом, мягко высвобождая книжку из ее рук, Гермиона подозрительно нахмурилась, но все так же молчала.

— Послушай, я же вижу, что тебя тревожит Его зов, я прав? — ее перепуганное выражение лица послужило лучшим ответом. — Герм, я не слепой. Позволь мне помочь, я сделаю что угодно, если ты позволишь.

— Ничего нельзя сделать, Гарри, — как-то устало отозвалась она, и Гарри увидел темные круги под ее карими глазами — кажется, она вовсе не спала сегодня ночью. — Это не в нашей власти. Я пью зелья, укрепляющие волю и болеутоляющие, но это все, что можно сделать в данной ситуации. В конце концов, подчинение Ему всегда зависело только от тебя самого.

— Но... — он растерянно вглядывался в ее измученное бессонницей лицо. — Ты ведь боишься, что Ему все равно удастся нас выследить, да? — Гермиона поморщилась, и Гарри понял, что нашел правильный ответ. — Мы же сменили несколько мест вчера, перед тем, как осесть на том плато, и сегодня не ты, а я вел нас. Мы же запутали след, и если будем вести себя все так же осторожно, то ни Он, ни его Пожиратели не смогут нас найти.

Она покачала головой, хотя Гарри видел, как старательно она пытается поверить его словам.

— Я все равно связана с Ним, и он знает о моем предательстве, знает, что мне страшно и чувствует это. Ты знаешь, я ведь не изучала окклюменцию, и Он может найти нас через меня или мои сны. Будет лучше, если я ничего не буду знать о твоих дальнейших планах, чтобы ненароком не рассказать о них Ему.

Такого поворота Гарри не ожидал, но это было вполне оправданным шагом, хотя его все же мучили сомнения по поводу такой теории: теперь, когда им предстояло путешествовать вместе, не рассказать Гермионе и не попросить ее совета было так сложно! Она заправила за уши непослушные волосы и забрала из его рук книжку, вновь углубившись в чтение. Гарри молча смотрел на ее руки с сеткой вен на запястьях и синими следами чьих-то жестких пальцев. Не сдержав порыва, он аккуратно обвел одно из некрасивых пятен чуть выше ее кисти, и Гермиона неожиданно дернулась.

— Гарри, не над...

— Кто это? — она выглядела скорее испуганной, чем благодарной, но Гарри почему-то вдруг стало жизненно необходимо узнать имя. Или имена. Злость на них, на себя — с чего бы? — на нее и на змеелицего всколыхнулась где-то из глубин его души, заполняя собой грудную клетку.

— Гарри, оставь это, все в прошлом, — ее уравновешенный тон заставил его только сильнее сжать пальцы рук. Это случилось с ней из-за него, а она все еще продолжает корить только себя!

— Кто? — снова спросил он, резче, чем рассчитывал: Гермиона вздрогнула и попыталась высвободить свою руку из его хватки.

— Пусти, — прошептала она безжизненным голосом. — Ты делаешь мне больно, пусти, пожалуйста.

Гарри резко разжал руки, словно его ошпарили кипятком. Гермиона опустила глаза, растирая костяшки пальцев, и натянула рукава до самых кистей, чтобы он больше не смотрел на ушибы. Ей была неприятна эта тема, понял Гарри, но какое-то жестокое любопытство смешалось с его злобой на всех Пожирателей, и теперь он не мог оставить эту мысль. Сколько еще на ней синяков и ссадин, сколько ушибов и порезов? Ему почему-то хотелось знать эту цифру, с болезненной ненормальной манией хотелось знать, что еще она скрывает под своей маской безразличного спокойствия.

— Ты скажешь мне, — вдруг решительно заявил он и поднялся на ноги. Гермиона взглянула на него с удивлением, в глазах читался невысказанный вопрос, но Гарри только покачал головой, отметая расспросы. — Когда все это утихнет, ты скажешь мне. И, Гермиона, клянусь Мерлином, они пожалеют.

Она смотрела на него долго-долго своими большими карими глазами, в которых застыли непролитыми каплями крупные слезы, и от этого беззащитного взгляда, открывшегося под ее волевой решимостью, ему сделалось даже дурно. Он хотел что-то добавить, но не смог сказать и слова: фраза застряла в горле.

— Гарри, — тихо позвала его Гермиона. Он посмотрел на нее сверху вниз и увидел то, чего так не хотел: смирение и терпимость, эти чертовы два качества, которые были присущи ей, казалось, с рождения. Она улыбнулась кривоватой улыбкой, но глаза остались холодны. — Не стоит переживать, Гарри. Я в полном порядке. Теперь я в полном порядке.

Он хотел ответить ей что-то колкое и ядовитое, что ничего, черт возьми, не в порядке, и что он догадывается о ее роли в рядах Пожирателей — юной маглорожденной ведьмы среди толпы якобы чистокровных убийц, мучителей и жестоких тварей, смеющих называть себя людьми — хотел, но не мог. Потому что это была Гермиона, и это она спасала его миллионы раз, а он, герой чертового магического мира, не смог помочь ей в самую трудную минуту ее жизни. И то, что она оказалась в руках Волдеморта, вина только Поттера, и никого больше. А теперь, когда — опять же — она вытащила их из опасности, он не может играть героя и спасителя юных душ, потому что они оба знают, чья именно заслуга в том, что они до сих пор живы.

Запоздалая месть ничем ей не поможет, промелькнула в голове Гарри язвительная мысль, и ему показалось, что внутренности его снедает всепоглощающее чувство вины и бессилия. Как ты терпишь это, хотел задать он вопрос, но, видя, что Гермиона спокойно греет в кастрюле воду, подавился невысказанными словами. Она все равно не скажет ему, ни сейчас, ни потом, и сколько бы он ни мучился, она будет хранить молчание и, как ни в чем не бывало, подавать ему руку помощи. Потому что ее вина тоже съедает.

Гермиона вновь читала «Сказки...», когда Гарри вспомнил, что давно не связывался с Роном.

— Что ты делаешь? — спросила она, наблюдая за его перемещениями по палатке. Гарри достал из походного рюкзака небольшое зеркало, размножил его и разложил на полу полукругом, а потом вынул из правого ботинка осколок того зеркальца, что подарил ему Сириус, и которым он так и не воспользовался, когда тот был еще жив, — и положил в центр.

— Что ты делаешь, Гарри? — встревоженно переспросила Гермиона, оказываясь рядом с ним.

— Мне надо связаться с Роном, это безопасно — заверил он ее, левитируя осколок на уровень своих глаз. — Мы придумали с ним этот способ, когда мистер Уизли рассказывал нам о зеркальных фотоаппаратах и линзах. Этот кусок, — он указал на паривший над землей осколок, — всего лишь часть большого зеркала, которое я разделил на несколько частей и дал Рону, Невиллу и Люпину. С его помощью можно связаться друг с другом в любое время, а чтобы не щуриться в маленькие экраны, мы придумали проекции, — с этими словами он взмахнул палочкой, и зеркала на полу ожили, приподнялись и стали отражать друг друга.

— Как вы додумались до этого? — Гермиона наблюдала за ним с подозрением, но идея, как понял Гарри по ее лицу, пришлась ей по вкусу.

— Ты же знаешь про отражающие зеркала в старых фотоаппаратах? — спросил он, довольный собой. — Тот же принцип.

— Да, как освещение в египетских гробницах... — продолжила Гермиона. — Здорово, Гарри. Правда, умно.

Он бы улыбнулся чисто малфоевской улыбкой, если бы не был так сосредоточен. Орудуя палочкой и шепча про себя нужные формулы, Гарри поочередно извлек из каждого зеркала отражение себя и стянул их все вместе, в одну полупрозрачную фигуру. Она потопталась на месте и вдруг исчезла. Гермиона взволнованно покосилась на Гарри, но он только мотнул головой — все нормально, так и должно быть.

Несколько секунд воздух в полукольце зеркал мерцал слабым голубоватым светом, а потом стал приобретать очертания чьей-то фигуры. Гарри видел, как Гермиона чуть дернулась, потянувшись за своей палочкой, и выкинул в сторону руку.

— Поттер! — парень уже недоуменно тряс рыжей головой и осматривался в незнакомом месте. Ноги его растворялись в воздухе, и казалось, словно он парил. — Что за чертовщина, не мог предупредить?

— Я был немного занят, знаешь ли, — против воли улыбаясь, проговорил Гарри. Гермиона отошла в тень за его спиной и молчала, но сейчас он видел перед собой друга и был этому рад. — Все хорошо, Рон? Как там А.Д.? Ты давно связывался с Невиллом?

Рон косился по сторонам, отмечая латанные стенки старой обветшалой палатки, и пытался углядеть, что творится снаружи. Вид у него был потрепанный, хуже, чем когда Гарри видел его в последний раз: волосы всклокочены и торчат во все стороны, посерели и потеряли свой истинно уизлевский блеск, на щеке царапина, еще толком не зажившая, и все лицо вообще странного цвета, а под глазами наливается едва заметным пятном фингал. Гарри вдруг осознал, что не разговаривал с ним уже целый месяц.

— Эй, Рон, ты как? Выглядишь, сказать по правде, неважно, — друг нахмурился, склонив голову набок. — Что случилось?

— А, — он отмахнулся, закрывая рукой царапину, — так, ерунда. Ты же знаешь, сейчас время неспокойное, и егеря эти повсюду бродят. Наткнулся пару недель назад на одного, он палочку затребовал, а я дурак что ли, так ее отдавать? Пришлось быстро слинять, пока он шороху не навел.

Гарри кивнул, хотя ему показалось странным такое поведение егерей — они же обычно по одному не ходят. Гермиона несмело выглянула из-за его плеча, прижимая к груди тонкую книжицу и почему-то вытягивая вперед руку с зажатой в ней палочкой.

— Герм, что ты...

— Ты! — вдруг закричал Рон, тыча в нее пальцем. — Предательница, как ты могла!

Гарри обернулся на рыжего, но Гермиона, с выражением вселенского ужаса на лице, ногой отбросила в сторону одно из зеркал, разрушая тем самым проекцию, которая медленно потухла, дребезжа в ее сторону проклятия. На несколько секунд палатка погрузилась в тяжелое молчание, а потом Гарри, совершенно не понимая происходящего, заговорил одновременно с Гермионой:

— Что это было, Гермиона? Ты же знаешь, что он — Уизли, он всегда подозрительно к тебе относился, и сейчас он еще не в курсе последних событий, а ты накинулась с...

— Это не Рональд, Гарри! — воскликнула Гермиона, взмахивая руками. — Это был Долохов, я уверена, он пользуется заклинанием изменения внешности чаще, чем все остальные! Это его проекцию ты вызвал, а не Рона.

Гарри застыл, открывая и закрывая рот, но Гермиона смотрела на него такими умоляющими глазами, что ему тоже передалась ее уверенность.

— Он может выследить нас, — наконец, сказал он, принимая самое очевидное решение. — Нам надо уходить отсюда немедленно.

Гермионе не надо было повторять дважды: она вмиг сорвалась с места, бросая в свою бисерную сумочку все мелкие предметы и колбочки. Гарри выбежал в открытое поле, поочередно снимая вокруг их палатки защитные чары. Когда они оба были готовы — быстрее, чем ожидалось — Гарри взял ее за руку и аппарировал в Виндзорский замок, который помнил еще со своего несчастливого детства у Дурслей.

Они молча воздвигли вокруг себя необходимую сферу, и Гарри, наконец, повернулся лицом к Гермионе. Она тяжело дышала, будто только что пробежала пару миль, и старательно отводила глаза.

— А теперь, объясни, почему ты думаешь, что это Долохов.

— Ты не веришь мне? — Гермиона вскинула голову, на лице вновь появилось то выражение беззащитной неуверенности, которое Гарри видел вчера в Малфой-мэноре, когда она привела его к Беллатрисе.

— Если бы я тебе не поверил, то мы бы не бежали так быстро с того места. Я тоже заметил странности в поведении «Рона», но был слишком рад его появлению, чтобы вовремя обратить на них внимание. Кажется, ты опять спасла нас. — Гермиона замотала головой, но Гарри невозмутимо продолжал. — Теперь остается только один вопрос, который меня волнует: если то был не Рон, тогда где он? Где настоящий Уизли, и как Долохов узнал о нашем способе связи?

Гермиона подняла на него полный жалости взгляд, но Гарри уже и сам знал ответ на эти вопросы, и вина, лежащая на его плечах, сейчас в стократ усилилась. Нет, только не Рон.

— Скорее всего, он в особняке Малфоев, у них очень много камер для узников, — подтверждая его опасения, осторожно проговорила Гермиона, и Гарри вдруг резко выдохнул. Оказалось, он задержал дыхание. — Если его еще не убили, то...

— Я должен попасть туда и вытащить его, — неожиданно твердо сказал Гарри. Гермиона болезненно сжалась, помимо воли прижимая к груди руку с Меткой. Он знал, что для нее это может значить. — Расскажи мне, как туда попасть, Гермиона, и я вернусь сюда вместе с Роном.

— Нет, — отрезала она. — Один ты туда не проникнешь.

Гарри задохнулся, как будто ему в живот резко ударили ногой в железном сапоге.

— Ты со мной не пойдешь, слишком опасно, — тихо сказал он, но Гермиона отмахнулась от его слов, как от назойливой мухи.

— Опасно? Гарри, ты не с первоклашкой разговариваешь, мне ли не знать, сколько ужасов таит в себе это проклятое место? Я иду с тобой — и точка.

Она смотрела на него, вскинув подбородок, с такой решимостью в глазах, что Гарри с запоздалым пониманием осознал: Гермиона действительно не отпустит его в одиночку.

— Ты же понимаешь, чем это может грозить, — повторял Гарри, уже, скорее, просто так, потому что Гермиона его совсем не слушала. — Мерлин, ну обрати на меня внимание, я не хочу, чтобы ты снова оказывалась в этой клетке!

Она вздрогнула, но руки не опустила — сейчас Гермиона мешала в котле варево, по запаху подозрительно напоминающее грязное белье, которым было заранее заготовленное Поттером оборотное зелье. С того момента, как они поняли, что Рон в ловушке, прошло всего пару дней, и Гарри не был уверен, как долго продержат в темницах особняка его рыжего друга, но, как мог, он тянул время, чтобы вновь и вновь пытаться отговорить девушку. Гермиона была непреклонна так же, как и сам Гарри не собирался оставлять Рона.

— Они же только и ждут нашего прибытия, Герм, сама подумай! Как я могу позволить еще и тебе пропасть в этом чертовом замке? Ты же предала Его, если тебя поймают, то... Пожалуйста, я не хочу, чтобы ты рисковала из-за меня!

— Знаешь, Гарри, ты настоящий эгоист! — вскрикнула Гермиона, так что Поттер мгновенно замолк. — Я спасла тебя, вытащила нас оттуда, а ты снова рвешься обратно! Чего будет стоить моя помощь, если тебя схватят там? Ты думаешь, я преспокойно останусь в стороне, пока ты пропадаешь черт знает где и пытаешься спасти мир? К Моргане такое спасение!

Гарри сглотнул и подошел к ней, все еще кипящей гневом, положил руку на ее плечо, и она чуть расслабилась.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось там, — прошептала Гермиона. — Поэтому я иду с тобой, чтобы помочь. Ты этот замок не знаешь, а я — да, вместе мы справимся...

— А я не хочу, чтобы ты шла на такие жертвы. Ты и так во всем этом только из-за меня. Я не желаю твоих страданий больше, пожалуйста, прекрати.

Гермиона покачала головой, выражая немую обреченность и крайнюю степень решимости идти до конца. Он бы мог умолять ее, даже стоя на коленях, если бы существовал хоть один шанс из тысячи, что она согласиться. Но это была Гермиона, поэтому нет — такой номер не прокатит с ней никогда, если она уже что-то решила. И если быть с собой честным, Гарри понятия не имел, как проникнуть в Малфой-мэнор, обойдя защитные чары и не выдав себя, и помочь в этом деле могла только Гермиона.

Она молча помешивала зелье, изредка бросая взгляд в раскрытую книгу — потрепанный учебник зельеварения за пятый курс. Гарри стоял рядом, не зная, куда себя деть, и чувствовал себя донельзя бесполезным. Ни уберечь Гермиону, ни спасти Рона самостоятельно он не может — и как Дамблдор мог полагаться на такого идиота, если он даже друзей своих оградить от опасности не может? Злость на себя стала невыносимой, и это внутреннее чудовище не давало ему спокойно даже дышать.

— Ты уверена, что он в особняке Малфоя? — спросил Гарри, лишь бы заполнить сгущающуюся давящую тишину хоть каким-то звуком. Гермиона повела плечами, разгибая затекшие мышцы.

— Да, я проверила по уровню сигнала, исходящему от ваших зеркал, — координаты точно Малфой-мэнора. Там на мили вокруг других зданий быть и не может.

Гарри кивнул и сел прямо на стол, ероша волосы. Гермиона посмотрела на него тем взглядом, с которым обычно отчитывала его за проделки в школе, но на этот раз промолчала. Она вообще сильно изменилась — нет, ее изменили.

— Как ты смотришь на то, — вдруг заговорила Гермиона чуть хриплым голосом, — чтобы чуть поменять наши планы?

Она выглядела весьма обеспокоенной и неуверенной, и Гарри с интересом наблюдал, пока она формирует свою мысль.

— У тебя появилась идея, не так ли?

— Только выслушай меня до конца, — запальчиво перебила Гермиона. — Ты прав, будет намного безопаснее, если туда пойдет только один из нас. Но позволь, это буду я. — Гарри подавился собственным воздухом в легких. Она даже не дала ему и рта раскрыть. — Послушай, это имеет смысл. Я знаю этот замок лучше, чем ты думаешь, и в подземельях бывала не раз, так что одной мне удастся вытащить Рона быстрее, чем вдвоем с тобой...

— Да ни за что! — вдруг заорал Гарри. Гермиона отшатнулась, задев котел с зельем, и часть его расплескалась по столу, но ни он, ни она не обратили на это никакого внимания. — Туда пойдем либо мы оба, либо я один — и никак иначе, Гермиона! Думаешь, я позволю тебе делать мою работу, пока сам буду отсиживаться тут? — Гермиона качнула головой, в глазах стояли слезы. — Да ни за что!

— Послушай, Гарри, — наконец, сказала она, сглатывая ком в горле. — Ты для них — цель номер один, и они тебя ждут. Они будут уверены, что ты явишься за Роном, а если нас будет двое, то сразу поймут, что это именно мы с тобой, за какими бы охранными чарами ты не спрятался. Гарри, пожалуйста! Они ждут, что мы явимся, и я буду помогать тебе, одного тебя они никак не ожидают, и...

— Поэтому ты не позволяешь мне пойти туда самому? — кипел Гарри. — Хочешь сама проникнуть туда, откуда недавно чудом спаслась? Пойми, Рон — мой лучший друг, и только я в ответе за его безопасность. Поэтому нет, ты не пойдешь вместо меня.

— Но, Гарри...

— Черт возьми, Гермиона, нет!

— Ты эгоистичная сволочь, Поттер! — вдруг вспыхнула она, звонко роняя ложку на стол, отчего Гарри даже поежился — столько боли, злости и чего-то темного крылось в ее взгляде. — Я вытащила тебя оттуда, надеясь, что больше ты никогда не окажешься в руках этой сумасшедшей — а ты добровольно тащишься обратно!

— Но Рон в опасности! Думаешь, я оставлю в беде лучшего друга? Он слишком много для меня значит, чтобы жертвовать им ради своей безопасности!

Гермиона недоверчиво на него покосилась, сузив глаза и выпятив вперед упрямый подбородок. На секунду Гарри показалось, что она сдалась его убеждениям.

— Но ведь и ты значишь для меня не меньше, — неожиданно тихо произнесла Гермиона, так что он еле расслышал. — Слишком много, чтобы позволить тебе отправиться в это чертово место без моей поддержки.

Если бы он сейчас не был так разгневан, то определенно заметил бы, с какой горячностью она прошептала эти слова, но Гарри был слишком погружен в свою решимость, чтобы реагировать должным образом.

— Да что я могу для тебя значить такого, что ты раз за разом жертвуешь своей жизнью? — обреченно спросил он. Гермиона молчала, и он вглядывался в ее лицо, на котором застыло печальное спокойствие. Смотрел в эти глаза, повидавшие столько горя, сколько и половина их ровесников себе даже не представляла, видел, как тускнеет в их глубинах держащий в узде нервы свет, и как несчастна она сейчас. И тогда Гермиона впервые произнесла слова, которые поднялись, казалось, из самого сердца души, и которые будут его поводырем во всей этой кромешной тьме до самого конца войны.

— Я умру за тебя.

Заполошный вздох застрял в его легких, и он не мог говорить. С болезненной ясностью Гарри осознал, что ее слова стали стартом, низким тяжелым стартом на пути его самопожертвования, потому что после такого доверия, которое она ему оказала, он не вправе требовать от нее чего-то большего, и теперь он просто не мог, не имел права опускать руки. Люди не могут быть настолько самоотверженными, думал он раньше, когда и Гермиона, и Рон отправлялись с ним в Министерство, когда Рон оказывался рядом с ним в самые тяжелые минуты его жизни, когда она незаметно даже для него подбадривала и утешала его после смерти Сириуса. Видимо, истинный смысл самопожертвования он не осознавал до этого момента, хотя сам постоянно являлся ярчайшим примером.

— Ты не можешь... — начал он хриплым голосом, но замолк, едва Гермиона взглянула на него. Слова путались, мысли разбегались. «Все не настолько серьезно, только не таким образом», — метались его сомнения.

— У тебя я разрешения на это никогда спрашивать не буду, Гарри Джеймс Поттер, — заявила она, подводя черту в этом споре. И Гарри понял, что он, определенно, пропал.

* * *

Гермиона протянула ему флягу, из горлышка шел слабый пар, и воняло так, что слезились глаза. Им пришлось ждать, когда зелье наберет полную силу, три дня, и за это время Гарри извелся так, что не находил себе места. Гермиона по обыкновению молчала, изредка обмениваясь с ним ничего не значащими фразами. Лишь вчера вечером они сели и основательно обсудили план их действий. Пытаться уговорить ее остаться на месте было бессмысленно, и Гарри теперь лишь мысленно корил себя за это.

— Ты все помнишь, да? — переспросила Гермиона в сотый раз, и он кивнул.

Выпить зелье надо было только тогда, когда они попадут непосредственно в замок, так как установленная на нем преграда не пропускала никого, на ком были маскирующие чары. Гермиона придумала им хитрую защиту: сперва выпить оборотное зелье, а затем наложить на себя изменяющее внешность заклинание. Гарри высказал опасения, что одно подавит действие другого, но она заверила его, что вместе они войдут в резонанс, ибо являются одним и тем же видом метаморфоз. Спорить с ней в вопросах теории никогда не являлось его привычкой.

— В кого я превращусь?

— В Беллатрису, — ответила Гермиона, кидая во флягу черный кудрявый волос. В свою она добавила несколько коротких и жестких, чем-то знакомых Гарри.

— Чьи это? — спросил он, но Гермиона бросила на него взгляд «лучше не спрашивай», и Гарри решил не задавать вопросов.

— Ну, готов? — вздохнула она, подавая ему руку. Они решили аппарировать сначала подальше от их места пребывания, чтобы, в случае крайних мер, Пожиратели не обнаружили их палатку, и только потом Гермиона перенесла бы их к Малфой-мэнору.

Гарри сжал ее ладонь.

— Если вдруг что-то пойдет не так, как мы задумали — беги.

Она ничего не ответила, но Гарри знал, что никакие увещевания не заставят ее так поступить. Кому он говорил это, осталось загадкой даже для него самого.

— Ничего не пойдет так, как мы задумали, — произнесла Гермиона перед тем, как их затянуло в трубу. В следующее мгновение Гарри почувствовал под ногами влажную почву, и в лицо хлынули брызги морской воды. Они оказались на берегу океана.

— Идем, — просто сказала Гермиона, снова беря его за руку, и на этот раз перенесла их в лес. Гарри чуть не упал, зацепившись за корень дерева, но Гермиона только сердито шикнула — он несколько раз переступил по сухим веткам, издавая неприлично много шума.

— Где мы? — одними губами спросил Гарри, девушка указала рукой куда-то в чащу, где перемежались липы и березы. Он наложил на их ноги глушащее заклинание.

Молча, не издавая ни звука, они шли, раздвигая руками ветки и лезшие в глаза листья, пока не увидели черные возвышающиеся башни замка с острыми пиками и ужасного вида горгульями на углах. Гермиона поежилась, и Гарри обратил внимание на ее лицо, еще бледнее обычного. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что она знает гораздо больше, чем говорит, но волновало его не возможное предательство — которого просто не могло быть! — а ее излишнее спокойствие. Она не была уверена в их плане, как и он сам, но, кажется, в ее голове бродили отнюдь не сомнения. Он хотел бы спросить, чего Гермиона так опасается, но не мог перешагнуть через стену, которую она сама воздвигла вокруг себя.

— Нам туда, — Гермиона потянула Гарри за собой вдоль живой ограды из плюща и колючих вьюнов, странным образом тянувшихся за ними. — Не касайся их, они в самом деле живые, — предупредила она, но Гарри уже и сам догадался, видя, как разевает зубастый рот одно из растений.

Гермиона подвела их к углублению в ограде, и он плеснул на плющ холодной воды, тут же заморозив ее заклинанием. Растения жалобно простонали и смолкли — теперь их можно было взмахом палочки отодвинуть в сторону, открывая себе узкий проход.

— Пошли, — сказал Гарри и первым нырнул в проем, не дожидаясь, когда Гермиона начнет возмущаться — они договаривались, что дорогу перед ними проверять будет она.

Гарри мягко шагал по влажной земле, держа палочку наготове, Гермиона позади отставала на шаг. Было раннее утро, и восходившее солнце светило им в спины. Внезапно ноги Гарри замерли, и одна из них так и не достигла травы.

— Вот поэтому мы условились, что первой пойду я, — злобно прошептала за его спиной Гермиона, опуская палочку. — Смотри, куда ты только что чуть не вступил!

Гарри опустил голову и заметил едва видимое глазу шевеление скользкой травы. Хотя, если присмотреться, это была совсем не трава, а дьявольские силки, известные ему еще первого года обучения.

— Спасибо, — прошептал он одними губами, на что Гермиона, обходя его, не обратила даже внимания.

— Я отлевитирую тебя вон в тот конец площадки, — сказала она, испугав его внезапным решением. Не сумел Гарри ничего возразить, как уже мягко парил над неровным кругом с силками. Особняк клана Малфой медленно приближался к нему, и Гарри подумал, что он давит своей мощью не только благодаря всевозможным чарам, но и колоссальными размерами. Его тело чуть подрагивало под слегка неуверенной палочкой Гермионы, но он не жаловался. Вот подползла к нему щербатая стена замка, и Гарри, выставив вперед руки, чтобы не столкнуться с ней, вдруг опустился на землю. Пришел его черед поднимать в воздух Гермиону.

Она приземлилась рядом с ним через минуту, бросая на него раздраженные взгляды — пока Гарри левитировал девушку, он два раза увел палочку в сторону, отчего Гермиона дернулась сильнее, чем ожидалось.

Дьявольские силки были позади, но теперь им предстояло проникнуть непосредственно в особняк. Гермиона попробовала старые ходы, но их запечатали, как она и предполагала.

— Пароли и двери меняются раз в неделю, — объяснила она Гарри, когда они еще только готовились к вылазке. — Из-за нашего побега там все вверх дном перевернут, чтобы больше такого не повторилось.

Гарри аккуратно снимал защиту с погреба, слой за слоем, пока Гермиона пыталась найти еще ход. Так ничего и не обнаружив, она вернулась к нему и стала помогать. Они провозились с особо крепким заклинанием довольно долго, и оба взмокли от усилий, когда Гарри ослепил солнечный луч.

— Постой-ка, — он обернулся, чтобы убедиться в правильности своих доводов. — Но ведь восток у нас за спиной, солнце только вставало, когда мы зашли за ограду!

Гермиона закусила губу, осмотрелась и вдруг хлопнула себя по лбу.

— Ну конечно, как я могла не подумать об этом! Гарри, это пространственная магия, ее наложили на территорию замка, чтобы спутать нежеланных гостей. Особняк постоянно меняет свое положение, оказываясь лицом то на восток, то на запад.

Гермиона положила палочку на раскрытую ладонь.

— Пойнтми, — и она закрутилась из стороны в сторону, пока не застыла, указывая на север. — Вот правильное направление, а мы сейчас стоим немного левее нужного курса. Пошли.

Гермиона потянула Гарри с такой силой, что тот, все еще не до конца понимая ситуацию, чуть не упал, вовремя ухватившись рукой за каменный выступ в стене. Девушка остановилась перед абсолютно непримечательной кладкой и смотрела на нее с сомнением, пока Гарри не решился проверить.

— Что ты делаешь? — зашипела она, когда маг полоснул себя по руке ножом. Не отвечая, он смахнул хлынувшую кровь на стену, и та, с явным нежеланием, разверзлась перед ними.

— Плачу за вход, — наконец, произнес он онемевшей Гермионе и затолкал ее внутрь, закрывая за собой проход.

Было темно, и откуда-то слышался мерный звук падающих на каменный пол капель, нервное дыхание Гермионы смешивалось с его, но он ничего не видел. Никакой магии, вспомнил Гарри наставление девушки, едва подумал о Люмосе.

— Гарри, — раздался совсем рядом с ним голос Гермионы — немного взволнованный, как он отметил про себя. — Думаю, пора пить зелье.

Он наугад нашарил в кармане свою флягу и, сморщившись, сделал глоток. По горлу потекла вязкая неприятная жидкость, и Гарри замутило. Гермиона рядом с ним тоже выпила свою порцию.

Он почувствовал, как перестраиваются его кости, на голове растут пышной копной волосы, нос истончился, лоб сделался уже, а губы вытянулись в мерзкую ухмылку. Руки стали длиннее, сам он — стройнее, неожиданно выросла грудь, и ноги перестали его держать. Гарри чуть не упал, если бы вовремя не ухватился за руку меняющейся Гермионы. Она, по его ощущениям, становилась плотнее, у нее нарастали мышцы, а волосы, заплетенные в косу, пропали.

— Ты как? — спросила она странно знакомым голосом. Умница Гермиона, зная, что оборотное зелье меняет им внешность, но не голос, внесла в него свои изменения, добавив зелье от кашля, и теперь Гарри мог говорить писклявым голоском Беллатрисы, а сама Гермиона...

Смутная догадка начала рябить на горизонте его сознания, когда Гермиона зажгла обычную свечу обычной же спичкой и поднесла к своему изменившемуся лицу. И Гарри увидел перед собой себя.

— Что ты наделала! — едва не закричал он, отшатываясь прочь. — Если нас схватят, то тебя...

— Нас схватят, Гарри, — сказала Гермиона его же голосом. — Если мы не поторопимся. Не заблуждайся: мне это не нравится точно так же, как и тебе, но другого выхода у нас не было. Поэтому сейчас ты наложишь на меня Орландо.

Гарри мотал головой, не желая верить случившемуся. Как он мог допустить подобное! — видел же, что она что-то недоговаривает и замышляет, но не удосужился выяснить! Теперь она еще в бОльшей опасности. Девушка, видя его смятение, вздохнула и первая наставила на него палочку.

— Орландо, — шепнула она, и с кончика вырвалась сиреневая дымка, окутывая Гарри. Он снова почувствовал, как его нос меняется, на этот раз втискиваясь в череп, а над глазами нависают густые рыжие брови. Волосы собрались колючую шевелюру на затылке, пальцы укоротились. Под носом выросли еле заметные пробивающиеся рыжие же усы и жесткая короткая щетина.

— Теперь ты, — прошептала Гермиона.

Гарри поднял палочку, наставляя на свое же лицо.

— Когда мы выберемся отсюда с Роном, клянусь, я запру тебя где-нибудь в горах, чтобы ты больше и не подумала выкинуть подобную самоотверженную штуку, — резко сказал он, но Гермиона даже не поморщилась. От злости на самого себя Гарри готов был плеваться огнем, но ей, видимо, было все равно.

Он успел только отрастить ей светлые волосы Луны Лавгуд и чуть-чуть подправить нос, когда над ними что-то оглушительно закричало. Гарри чуть не выронил палочку, прижимая ладони к ушам, желая, чтобы душераздирающий вопль прекратился сейчас же, Гермиона осела на землю, хватаясь за невидимую метку на левой руке.

Буквально секундой позже перед ними появились несколько человек, среди которых был тот егерь, что схватил Гарри в лесу, и парочка незнакомых ему людей в грязных плащах.

— Так-так, что это тут у нас? — слащаво протянул егерь, крутя в руках палочку. Двое его помощников уже наставляли на Гарри и Гермиону свои. — Вы, никак, ребятки, бежать собрались, верно?

Гарри дернулся, за что тут же получил в лоб Импердиментой и свалился на пол неуклюжим мешком. Пока действие заклинания ослабевало, он краем глаза видел, как егерь скручивает руки Гермионы, выглядящей сейчас парнем-блондином с длинными волосами и непропорционально узким носом на широком лице. Девушка пыталась слабо сопротивляться, но он завернул ее кисти так высоко к лопаткам, что она издала полукрик-полустон.

Гарри хотел сказать, чтобы они оставили ее в покое, но не мог. Один из Пожирателей пнул его в живот, и тело против воли согнулось. Гермиона рванулась к нему, но егерь прижал ее к себе, связывая руки веревкой.

— Не рыпайся, милок, — елейным голосом проговорил он, мазнув по ее шее носом. Гермиона вытянулась как струна, и в глазах застыло выражение такого ужаса, что, не будь Гарри обездвижен, он бы врезал поганому егерю по его крючковатому носу.

— Что делать с этим? — спросил Пожиратель, от которого несло больше, чем от двух других. Егерь уже напустил на Гарри веревки, и те туго обвились вокруг его рук и талии.

— Я его знаю, кажется. Уизли. Да, этого рыжего мы взяли на прошлой неделе. Удивительно, как твоих мозгов хватило, чтобы сбежать из подземелий? Или он помог? — при этих словах егерь дернул тело Гермионы вверх с такой силой, что она застонала. Гарри дернулся было в ее сторону, но его снова пнули, на этот раз, по колену. Боль прострелила в ноге и погрязла где-то в паху, стало трудно дышать. Из его горла вырвался раненный вздох, но Пожиратель только заржал.

— Вниз его, обратно в камеру к остальным. А этого отведем в обеденный зал, к Белле, — Гермиона задохнулась, бросила на Гарри полный муки взгляд и опустила голову, скрывая свой страх за кудрявыми волосами.

«Нет, только не к ней, пожалуйста!» — панически стрельнуло в голове Гарри. — «Только не Гермиону к этой сумасшедшей!»

Но их уже разделили, отобрав палочки, — его повели вниз по внезапно возникшим будто из ниоткуда ступеням, а ее — наверх, туда, откуда слышался ненормальный истеричный смех Беллатрисы. Гермиона обернулась напоследок — Гарри видел, как тлеет в ее глазах ужас — и прошептала одними губами: «Вытащи Рона». А потом его весьма грубо поволокли в дверь и дальше по темному сырому коридору, где слабо мерцали факелы с тусклым светом.

Его пихали в бок, чтобы он шел быстрее, но ноги отказывались работать, и в мозгу, как между молотом и наковальней, стучал, скребся о черепную коробку жуткий запредельный страх. Гермиона у Беллы. Гермиона в опасности. Она снова будет страдать. Из-за тебя, из-за тебя, из-за тебя!

Его с силой швырнули в одну из камер, со скрипом закрыв за спиной массивную железную решетку. Было темно и сыро, пахло отбросами и еще чем-то солоноватым, сильно напоминающим кровь. Гарри приземлился на каменный пол, умудрившись содрать колени даже под джинсами, но не сделал никаких попыток подняться на ноги. Страх был почти ощутимым и давил на него сверху тяжелым грузом, так что он не смел даже пошевелиться. Внезапно откуда-то из глубин темной камеры раздался слабый голосок.

— Рон, тебе не кажется, что новый гость похож на тебя?

Гарри вскинул голову, всматриваясь во тьму, но тут кто-то зажег свет, и он узнал в странном приборчике делюминатор, завещанный Дамблдором его лучшему другу.

— Рон! — воскликнул он. О бОльшей удаче сегодня нельзя было и мечтать. Тот покосился на него с подозрением, прежде чем подошел ближе.

— Ты кто? — спросил он хриплым голосом.

— Это я, Гарри!

— Ага, так я тебе и поверил, — отозвался друг, поднося фонарь поближе к его лицу. Гарри обреченно вздохнул, понимая, что на объяснения у него уйдет уйма времени, а медлить сейчас было нельзя.

— Ох, это долгая история, Рон. Понимаешь, я...

И тут сверху раздался оглушительный, полный боли и отчаяния вопль. Гарри похолодел, узнав в нем голос Гермионы. Настоящий голос Гермионы Грейнджер.

Нет, Мерлин, только не это!

Гарри вскочил, чуть не сбив при этом нависшего над ним Рона, но даже не обратил на это внимание: его глаза метались по тонущему во мраке потолку, усыпанному сталактитами — или сталагмитами, он всегда их путал, да и имеют ли они сейчас хоть какое-то значение?! Крик, переходящий в рыдание, раздался вновь, и Гарри сам закричал бы, если б позволило спертое вконец дыхание. Он подскочил к решетке, затряс ее так, что у самого кости загремели, но в ответ получил только сильный удар по печени и свалился на пол. Рядом тут же оказалась сильно потрепанная Луна Лавгуд.

— Отсюда нет выхода, — слишком спокойно объяснила она, помогая Гарри встать. — Мистер Крюкохват уже пробовал и мистер Олливандер тоже.

Нет, у меня должно получиться, я обязан, хотелось выть Гарри. Рон подошел, резко развернул его к себе лицом и спросил, тыча в него делюминатором.

— Кто ты такой, Моргана тебя побери?!

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но тут понял, что действие чар Гермионы прекратилось. Рон отшатнулся с выражением ужаса на лице, и все, кто находился в камере, издали испуганный вздох.

— Ты! — воскликнул рыжий и со всей силы врезал Гарри по лицу. Не ожидавший такого поворота маг на автомате принял защитную стойку, но тут же осознал, как должен сейчас выглядеть, и опустил руки.

— Спокойно, Рон, это оборотное зелье. Я Гарри и пришел, чтобы вытащить тебя отсюда. Мы пытались связаться с тобой через наше зеркало, но поняли, что на другом конце не ты, а Долохов, это было три дня назад, — чтобы друг не задавал лишних вопросов, он приводил факты, загибая дрожащие пальцы. — На первом курсе ты выиграл шахматы МакГонагалл, на втором пошел со мной в Тайную комнату и застрял вместе с потерявшим память Локонсом, на третьем Сириус в облике пса затащил тебя в воющую хижину, чтобы схватить Питера Петтигрю; на четвертом мы поругались, когда ты подумал, что я всех обманываю; на пятом пошел со мной в Министерство и тебе сломали ногу; на шестом...

— Достаточно, я тебе верю, — произнес Рон, останавливая быструю речь Поттера. Гарри выдохнул. — Как ты проник сюда?

Он не успел ответить, когда над ними раздался новый крик, протяжнее и мучительней предыдущих.

— Гермиона! — воскликнул Гарри, хватаясь за голову. От бессилия хотелось рвать на себе волосы.

— Это она? — удивленно спросил Рон, но видя, что его друг совершенно не обращает на него внимания, повернулся к Луне. — Что все это значит?

— Наверное, Гарри сильно помогли проникнуть к нам, Рональд, — задумчиво проговорила девушка. — А ведь сделать это мог только тот, кто уже бывал в замке и знает его тайные проходы. Ты спас Гермиону, Гарри?

Он повернулся к ним, когда крик прекратился, с выражением крайней степени отчаяния на лице.

— Это она меня спасла, а я тут же привел ее обратно в лапы Беллатрисы, — сказал он дрогнувшим голосом. Наверху истерично засмеялись, и Гарри весь съежился. Мысли лихорадочно метались в его голове, ища выход, малейшую лазейку, хоть что-то, что могло помочь. Потерпи, Гермиона, я что-нибудь придумаю. Что-нибудь. Что угодно.

— Ой, Гарри, у тебя кровь, — сказала Луна таким тоном, словно говорила о погоде. Гарри опустил глаза вниз и тоже увидел тонкую струйку на левой ноге, стекающую по старому ботинку.

Осколок! Он же специально положил его туда на случай крайней необходимости! Гарри торопливо вынул зеркало и стал барабанить по нему пальцами. Невилл, где же ты, когда так нужен?

Рон встал за его спиной, заглядывая через плечо в маленький кусочек отражения самого себя. Оно неожиданно сменилось встревоженным лицом Невилла. Поттер вовремя спохватился, поставив перед собой Рона, и тот посмотрел на бледное лицо друга.

— Невилл, это Рон. У нас проблемы.

— Рон, что случилось?

— Нам нужна помощь, срочно! — воскликнул Гарри, дернувшись так, что ударил Рона в плечо — тот поморщился. — Отправь Добби в Малфой-мэнор, мы в его подземельях!

Невилл на том конце чертыхнулся, кивнул и исчез. Гарри оглянулся на рыжего друга с немым вопросом в глазах.

— Ну, это был лучший выход, — пожал тот плечами.

Гарри кивнул и повернулся лицом к прочим узникам камеры.

— Мистер Крюкохват, и Вы, мистер Олливандер, — обратился он к гоблину и старому изготовителю палочек — оба настолько измучены, что кожа ни них сморщилась и посерела. — Когда придет домовой эльф, вы отправитесь в...

— Ракушку, — сказал Рон. — Это дом Билла и Флер, и Добби уже бывал там. Это безопасное место, Гарри.

— Хорошо. Вы отправитесь в Ракушку, и там вам окажут первую помощь. Луна, Рон, вы пойдете следом.

— Так не пойдет, — неожиданно возразил друг. Гарри недовольно поморщился — сейчас совсем не время спорить. — Ты хочешь вытащить Гермиону Грейнджер — я с тобой.

Добби появился с тихим хлопком, не дав тем самым Гарри возразить.

— Гарри Поттер, сэр, — склонился домовик в подобострастном поклоне. — Добби прибыл помочь сэру Гарри Поттеру и его друзьям, как только узнал, что ему понадобилась помощь.

— Ты очень добр, Добби, — ответил маг и указал за спину эльфу. — Помоги, пожалуйста, мистеру Крюкохвату и мистеру Олливандеру. Перенеси их в Ракушку, потом вернись за Луной и Роном и помоги нам выбраться из этой клетки.

Добби поклонился, дотопал на своих коротеньких ножках до двоих, указанных Поттером, и, взяв их за руки, с тем же звуком испарился. Гарри повернулся к Рону, надеясь за то время, что домовика нет, отговорить его от задуманного.

— Даже не начинай свою истерику по поводу героизма, самопожертвования и прочей ерунды, — вместо него сказал Рон, как-то по-особенному устало глядя на друга. — Тебе понадобится моя помощь, и если ты сейчас откажешься — то ты еще бОльший дурак, чем я.

Объяснять Рону, что он не может жертвовать еще одним другом, не было сил. Гарри просто кивнул, зная, что упрямство рыжего все равно возьмет вверх над его рассудительностью, ведь терять время сейчас было нельзя.

Добби снова появился прямо в центре камеры, уже протягивая тоненькую ручку Луне.

— Идите одни, — кинул им Гарри, и девушка, слабо улыбнувшись оставшимся друзьям, пожелала им удачи. С хлопком домовик исчез, забирая с собой спокойную Луну.

Под потолком разнесся очередной крик, уже такой слабый, что его почти не было слышно, и он резанул слух Гарри сильнее, чем все предыдущие. Он не хотел думать, с чем это связано, только мысленно молил Гермиону потерпеть еще немного. Скоро они вытащат ее и, если удача все еще будет на стороне Поттера, убьют эту стерву.

Добби появился снова и приложил ко рту палец. Гарри без подсказок понял, что это значит, и дернулся к решетке. Рон последовал за ним, а домовик за их спинами исчез и возник уже перед ними, по ту сторону железных прутьев.

— Эй, упырь! — закричал Рон, тряся решетку так, чтобы она издавала максимально громкий лязг. — Иди сюда, троллева морда! Тут люди сбегают!

Раздался топот пары ног откуда-то слева, а потом их взору предстал давно немытый хромой человек, очень сильно напоминающий своей рожей именно тролля. Он уже заносил над ними палочку, когда Добби, искусно возникший у него над головой, сбросил щелчком пальцев факел, угодивший прямиком в темечко. Надзиратель пошатнулся и упал лицом вниз, ключи на его поясе призывно зазвенели об пол.

— Давай скорее, Добби, — торопил Гарри, сжимая прутья решетки так, что синели пальцы.

Домовик открыл камеру, и он заметил, как погасла невидимая защита, наложенная на решетку. Рон шагнул следом, поднимая с пола палочку незадачливого стража.

— Запихнем его внутрь, — сказал он сам себе и, взмахнув приобретенным оружием, с такой силой толкнул тело в камеру, что оно врезалось в противоположную стену с явным треском. Рон, ничуть не выказав сожаления, просто закрыл за ним дверь.

Гарри уже бежал по темному коридору, видя перед собой ведущую наверх лестницу и слабый свет, мерцающий рядом с ней. Он слышал, как Рон тяжело дышал за его спиной, и как гулко бьется его собственное сердце.

Они добрались до обеденного зала — Рон указывал дорогу — не наткнувшись ни на одного Пожирателя, и Гарри вновь поблагодарил Госпожу Удачу. Через главный вход им было не пройти, но друг указал куда-то чуть выше, и Гарри увидел небольшую оконную нишу в стене, ведущую внутрь зала. Забраться туда оказалось непросто: Гарри тщетно цеплялся трансформированными тонкими пальцами за небольшие выступы и никак не мог себя подтянуть. Теперь он проклинал Беллатрису Лестрейндж еще и за плохую физическую форму, не дающую ему возможности спасти подругу из ее же цепких рук. Рон помог ему забраться и молча указал в окно.

Там, за мутным стеклом Гарри нашел распластанную на полу Гермиону в своем обличие и склонившуюся над ней Пожирательницу с самой мерзкой и страшной ухмылкой, которую ему доводилось видеть. Звук до них не долетал, но нетрудно было догадаться, что именно говорит Беллатриса, потому что Гермиона вновь содрогнулась от страха и выгнулась всем телом.

Круциатус, понял Гарри. Она пытает ее Круциатусом.

Решение возникло мгновенно. Он выхватил палочку из рук остолбеневшего Рона и соскочил вниз, утягивая друга за собой.

— Бомбарда! — крикнул Гарри. Оконное стекло с дребезгом вылетело в обеденный зал, юноша прыгнул следом в образовавшийся проем, Рон — за ним. Находившиеся внутри Малфои и Беллатриса обернулись на незваных гостей, но Гарри уже обезоружил онемевшего от удивления Драко и отдал палочку Рону. Тот наставил ее на Люциуса и Нарциссу, с таким же шоком взирающих на Поттера. Его внешний облик сейчас дал им огромное преимущество в виде фактора внезапности.

Правда, удивление их длилось ровно столько, сколько успел Гарри просчитать возможные варианты отхода.

— Экспелиармус! — Люциус взмахнул своей палочкой, но Рон успел увернуться; Драко бросился на Гарри с той, что была у него за пазухой — ею оказалась палочка Гермионы. Завязался бой, в котором слышались только выкрики двух пар дуэлянтов, и снопы искр летели во все стороны, пока резкий крик не взрезал раскаленный воздух.

— Стоять! — заорала Беллатриса, и Гарри на автомате обернулся, сердце ушло в пятки и застряло там. Пожирательница прижимала к горлу Гермионы-Гарри длинный изогнутый нож. Из глаз девушки текли слезы, но их почти не было видно — так высоко она задрала голову в надежде, что острое лезвие не причинит ей вреда.

— Всем опустить свои палочки, — пропела Беллатриса, делая шаг вперед. Гарри и Рон, как по команде, шагнули назад. — Я не знаю, кто вы такие и как смогли так искусно подделать мою прическу, но предупреждаю вас: если вам так не терпится спасти его, то, будьте уверены, я не позволю вам всем выйти из этой комнаты... живыми.

И тут, совсем некстати, действие оборотного зелья закончилось, и Гарри увидел меняющееся обратно тело Гермионы, а сам почувствовал, как к нему возвращается его фигура и короткие волосы. Шрам на лбу появился и тут же вспыхнул острой болью. Странно, что он не болел, когда я был Беллой, случайно подумал Гарри.

Нарцисса охнула, так же, как и Драко, а Беллатриса, широко распахнув сумасшедшие глаза, переводила взгляд с него на Гермиону в ее руках.

— Ах, вон оно что, — наконец, сказала она, еще жестче сжимая руки вокруг гермиониной тонкой шеи. — Предательница-грязнокровка решила помочь бедному Поттеру спасти друга, но попалась сама. Какое редкое невезение у грязнокровки, как жаль.

Она медленно приближалась, подталкивая Гермиону, и Гарри уже видел, как по ее шее течет узкая красная полоска крови. Палочку он уже опустил, Рон сделал то же самое, но совсем выронить ее из рук оба не решались. А Гарри, к тому же, чувствовал себя сейчас так, будто с него живьем снимают кожу.

— Давай, Поттер, отдай мне палочку, — шептала Беллатриса, переступая с ноги на ногу все ближе и ближе. Гермиона тяжело и рвано дышала, и Гарри молил Мерлина, чтобы эти вздохи не стали последними. Над головой раздавался тихий скрежет металла. Драко подошел к Рону и, чуть не плюнув ему в лицо, отобрал свою палочку. Скрежет усилился.

— Вызови Его, Люциус, — приказала Белла, и Гермиона под ее руками с ужасом выдохнула. Гарри краем глаза следил, как Малфой медленно закатывает рукав мантии, открывая взору Черную Метку. Скрежет над головой стал просто невыносим.

Все, кто находился в зале, как по команде подняли глаза к потолку, чтобы увидеть преспокойно сидящего на огромной тяжелой люстре домового эльфа Добби. Он планомерно выкручивал штырь из металлической душки.

— Ты! Чертов предательский раб! — зашлась воплем Пожирательница, от злости даже полоснув Гермиону сильнее, чем хотела. Струйка крови на ее шее стала толще.

— Добби не раб, — звонко провозгласил домовик, справляясь с последним болтиком. Люстра с душераздирающим звоном полетела на пол аккурат между Беллатрисой и Гермионой, и последняя подалась вперед всем телом. Гарри бросился ей навстречу, подхватывая ее под руки. Перед ним, разбиваясь вдребезги и отбрасывая в разные стороны тучу осколков, летел бывший предмет роскошного интерьера, заходилась воплями Беллатриса, и в страхе пятилось все семейство Малфоев.

Гарри потянул Гермиону за собой к дверям, крепко прижимая ее к себе, крича Рону идти рядом, но рыжий даже успел отобрать у Драко его и еще чью-то палочку, которая на поверку оказалась его собственной. Добби появился уже перед ними и выжидательно протягивал им свои крохотные ручки.

— Добби не раб! — повторил он замеревшим Малфоям и Беллатрисе. — Добби — свободный эльф, который пришел спасти Гарри Поттера и его друзей!

Как в замедленной съемке Гарри видит, что Белла с яростным воплем кидает в них свой изогнутый нож, а потом что-то тянет его, Гермиону и Рона в узкую трубу, и выбрасывает в следующее мгновение где-то на берегу моря.

Он прокатился по тягучему песку, успев насквозь промокнуть — или это его собственный пот? — поднялся на колени и на них же пополз к лежащей невдалеке Гермионе. Рон поднимался в трех футах от него, но она не шевелилась, и Гарри в который раз помянул Мерлина — дай ей сил, пусть она будет жива!

Рана на ее шее была не такой страшной, как Гарри себе навоображал, но лицо — настолько бледное и измученное, что не хотелось даже думать, чем таким особенным ее угощала Беллатриса, пока он прохлаждался в подземелье.

— Гермиона, очнись, пожалуйста, очнись, — прошептал Гарри, беря ее за холодную руку, а потом и совсем прижимая ее к себе. На короткий миг ему показалось, что подруга мертва, но вдруг она слабо вздохнула.

— Гарри? — хрипло переспросила Гермиона и открыла глаза. — Я... все в порядке? Мы в безопасности?

Он закивал так быстро и радостно, что невольно потряс и ее. Гермиона поморщилась, прижимая руки к груди и животу, и Гарри резко разжал объятия.

— Тебе очень плохо, да? Сейчас, мы в доме Билла и Флер, сейчас тебе помогут...

Рон прихромал и сел рядом с ними, хлопая Гарри по плечу.

— Ну, дружище, могу тебя поздравить — мы справились! — Гарри улыбнулся и хотел обнять его, но был остановлен слабым голоском.

— Гарри Поттер, — просто сказал Добби за его спиной. Гарри обернулся, только чтобы увидеть, как тельце домовика падает на землю. Из открытой дыры на его маленьком животе текла кровь. Рядом валялся окровавленный нож Беллатрисы.

— Добби! Нет, — он подскочил к слабеющему эльфу, подхватывая того на руки. — Нет, Боже, только не это!

Он видел, как жизнь медленно вытекает из его непропорционально больших голубых глаз, точно так же, как кровь из раны, неумолимо. Тонкие хрупкие руки домовика безвольно повисли вдоль тела, руки, которыми он вытащил Гарри и остальных из неприступного замка, руки, которые могли бы сделать еще так много... Если бы хоть что-то можно было предпринять, чтобы спасти его!

— Хорошо оказаться среди друзей... — просипел домовик, почти закрывая глаза. — Гарри Поттер, сэр...

Гарри так и не смог до конца осознать, что свободного эльфа Добби больше нет в мире живых, пока Гермиона не присела рядом и не закрыла руками его стеклянные большие глаза.

Она молчала, пока Гарри своими руками, лопатой копал маленькую, меньше фута, могилу. Рон Уизли тоже не проронил ни слова с тех пор, как глаза Добби закрылись. Только Гарри, бросив на них раненный опустошенный взгляд, сказал лишь: «Я хочу похоронить его по-настоящему». Она кивнула, не в силах выразить свое сожаление; Гарри поднялся с телом домовика на руках и перенес его на небольшой холм, поросший пожухлой травой.

Рон принес из дома своего брата белое полотно, в которое они, не сговариваясь, завернули маленькое худое тело. Гарри пустыми глазами смотрел, как Гермиона осторожно опускает на дно могилы завернутого Добби.

Когда последний ком земли упал на место захоронения, Гермиона повела палочкой, и на плоском камне, найденном Роном, появилась корявая надпись: «Здесь лежит Добби, свободный эльф». Гарри пристроил камень в изголовье могилы, и они постояли рядом с домовиком еще некоторое время.

— Пойдем, — прошептал Гарри странно надломанным голосом, Гермиона подала ему руку, и он ухватился за нее, словно сам не мог больше стоять. Рон уже шагал впереди, направляясь к трехэтажному стройному домику с покатой крышей под светло-зеленой черепицей. Их встретили взволнованные лица Билла и Флер, брата Рональда и его молодой жены, которую Гермиона помнила с Турнира Трех Волшебников на четвертом курсе.

— Вы можете занять свободные комнаты наверху, — вместо предисловия сказал Билл. — Олливандер и Крюкохват уже отдыхают.

Гарри благодарно кивнул, все еще сжимая руку Гермионы, на которую хозяева дома смотрели с явным подозрением. Все знают, что она натворила в конце прошлого года, — да и вообще что делала весь год! — вспомнилось ей, и эта застарелая боль, камнем осевшая где-то внутри, вдруг всколыхнулась с новой силой.

— Гермионе нужна помощь, — сказал Гарри тоном, который обычно означал «Это не обсуждается». Она дернулась было из его хватки, но он только крепче сжал свои пальцы. Ей хотелось сказать, что все в порядке, как всегда все нормально, но язык во рту еле ворочался, и говорить совсем не было сил.

Флер подала ей руку, и Гермиона, робко приняв ее, наконец, была отпущена Поттером. Молодая ведьма повела ее на кухню, оставив позади и Гарри, и Билла, и Рона.

— Насколько я помню, ты самая умная студентка Хогвартса, — сказала Флер, разворачиваясь к кухонным шкафчикам и поочередно доставая колбы с зельями. — Ты знаешь, чем я могу помочь?

Гермиона молча указала на кровевосстанавливающее и болеутоляющее и тут же залпом опрокинула обе порции. Когда голос, наконец, к ней вернулся, она тихо заговорила.

— Ты можешь приготовить экстракт ядренника и настой древового листа? — сердечная мышца уже начинала замирать на пару секунд, и Гермиона боялась момента, когда может не услышать стука своего сердца.

Флер кивнула и палочкой поставила воду греться. Гермиона хотела бы ее поторопить, но понимала, что чем меньше она двигается, тем дольше сможет потерпеть.

«Три раза, — стучала мысль в ее голове. — Белла наложила свое проклятие три раза.»

— Флер, если это возможно, тройную порцию. Я бы помогла тебе, но...

— Нет, лучше сиди, — отрезала ведьма, и Гермиона услышала в ее голосе смятение. — Понятия не имею, что с вами там делали: Луна попросила пузырь Бахуса для Олливандера и мандрагору для гоблина! Я дала им обоим еще и кровевосстанавливающее, думала, они оба вообще развалятся... Вас держали в Малфоевском замке?

— Мы с Гарри пошли спасать Рона, — кивнула девушка. — Гарри узнал, что он в плену, три дня назад, хотя до этого сам там оказался. Если бы я знала, что и Рон в особняке, я бы вытащила его раньше, — Гермиона вздохнула, но Флер посмотрела на нее с подозрением.

— Ты? — спросила она, словно не поверила. — Рон говорил, что ты примкнула к пожирателям. Как тебя заставили?

Гермиона думала, что она набросится на нее с обвинениями, и никак не ожидала такой реакции. Она смотрела на француженку с нескрываемым удивлением, будто та сказала ей самую ошеломляющую новость.

— Ох, ради Бога, не думаешь же ты, что весь мир поверил, будто самая близкая подруга Гарри Поттера предала его ради сомнительной службы на этого монстра?

— Нет, но... Я же, я... — Гермиона не знала, что сказать, и сейчас сама себя ненавидела за эти лепетания. Она же была на Астрономической башне, когда погиб Дамблдор, и не препятствовала его смерти; это она весь год пыталась убить директора, прокляла Кэти Белл и чуть не отравила Рона; это из-да нее в школу пришли Пожиратели, и теперь ученики страдают, и Невилл снова собрал Армию Дамблдора, а Кэрроу чинят беспредел, и еще... Еще миллион вещей, к которым она была причастна помимо воли!

— Слушай, Гермиона, — Флер мягким голосом с небольшим, уже едва заметным акцентом, прогнала ее душевные терзания, — ты можешь винить себя во всех бедах человечества, но такой ты никому не поможешь.

Взгляд Гермионы невидяще проскользил по деревянному столу, плитке под ногами Флер, аккуратным колбам у раковины. Такой она никому не поможет. Такой она Гарри не нужна.

— Ну, успокоилась? — француженка протянула ей ложку с зельем, потом еще одну, и так шесть раз, пока Гермиона не выпила все противоядие до последней капли.

Сердце застучало с новой силой в грудную клетку, обновляя кровь, набирая ритм, словно спешило набрать недостающий кислород. Гермиона вздохнула с облегчением — возможный инфаркт ей пока не грозит. Ведьма хотела поблагодарить Флер, но лишь вымученно улыбнулась — она никогда не умела правильно и умело лгать. Лучше молча переносить все, что сваливается на голову, чем пытаться сделать вид, что все нормально, думала она временами, когда ей нечего было ответить на расспросы Гарри или кого бы то ни было другого. Хотя зачем обманывать себя! — положением ее дел всегда интересовался только Поттер и родители.

Флер с нескрываемым любопытством наблюдала за сменой выражения на ее лице, отчего ведьма невольно поежилась — словно того и ждали, восстали из памяти темные фигуры с горящими злыми глазами, которые смотрели, ловили каждое ее движение, впитывали ее страх, наслаждались ее болью...

— Эй, Гермиона, ты как? — мелодичный голос выдернул ее из туманной дымки, и она заметила, что уже трясется мелкой дрожью.

— Да, я... Все хорошо, — тихо отозвалась Гермиона, пытаясь собрать воедино разбегающиеся нервы. Француженка покачала головой.

— Я дам тебе зелье сна без сновидений. Ты должна хорошенько выспаться.

Гермиона кивнула и молча приняла из ее рук колбу. Пальцы тряслись и не хотели слушаться. Она почувствовала себя опустошенной и совсем жалкой, но признаться в собственных страхах сейчас кому бы то ни было — даже себе — не хотела. Да и не подходящее время падать духом, Гермиона Грейнджер, война еще не окончена.

В небольшой уютной — как и все в этом доме — гостиной на диване сидели два рыжих брата и Гарри. Он выглядел подавленным, и Гермионе на несколько секунд показалось, что он совсем белый, словно мертвый, но видение быстро прошло. Тем не менее, потом оно преследовало ее не один месяц.

— Эй, как дела? — спросил Гарри тихим голосом, едва заметил ее в дверях. Добрый милый Гарри, с настоящим неподдельным беспокойством поглядывающий на нее, он всегда казался ей чересчур альтруистом, настолько щедрым душой, что Гермионе с ее порой нечистыми мыслями становилось тошно от самой себя.

— Все хорошо, опасности нет, — она уже не пыталась улыбнуться, потому что за эти несколько дней осознала: улыбаться Гарри после всего, что произошло между ними, она не может. Ни искренне, ни притворно — никак, даже если видела, что ее угрюмое лицо пугало его.

— А вы как? Рональд? — тот кивнул, не выказав ни малейшего недовольства. И здесь постарался переживающий Гарри, поняла Гермиона, даже в мыслях не подумав, что рыжий действительно может относиться к ней нормально после ее вероломного предательства.

Билл вышел из комнаты поговорить со своей женой, и Рон последовал за ним. Как они отнесутся к, хоть и бывшей, но пожирательнице в их доме, Гермиону сейчас не волновало — она осталась наедине с Гарри.

Он подошел к ней, не отрывая внимательных глаз от ее лица. Что юноша хотел там прочитать, она не знала, но увиденное его явно не обрадовало. Гермиона снова испугалась, почувствовав подступающий к горлу первобытный животный страх и ледяной холод в запястьях, которые раньше были скручены магическими цепями. Боль возвращалась волнами.

— Ты абсолютно точно НЕ в порядке, — припечатал Гарри, останавливаясь в десяти дюймах от нее. Гермиона, как могла, сдерживала паническое дыхание, но он заметил. Гарри всегда был излишне наблюдателен. — Что она с тобой сделала?

Его жестокое отчаянное любопытство резало ее на части. Кто они, что они сделали, почему ты не говоришь — вопросы лились, а Гермиона не могла, не хотела отвечать на них! Слишком глубоко, сильно, прочно это сидело в ней, так глубоко, что даже она сама не всегда различала грань между тем, что было, и что идет сейчас.

— Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ? — сухо спросила Гермиона. — Подземелья пропускают все звуки, я уверена, ты слышал.

Гарри смотрел на нее, словно не верил и видел впервые, но она, встретив его вопрошающий взгляд своим, холодным, обошла его и поднялась по витым ступенькам на второй этаж дома, оставляя Гарри с его болью и вопросами за спиной.

Она знала, что чем больше он будет видеть ее такой и не понимать, тем сильнее будет расти его чувство вины, но поделать с собой ничего не могла. Лучше пусть Гарри злится из-за незнания, чем истерит по поводу ее — и только ее — проблем. У Гермионы, помимо войны с Темным Лордом, была еще одна — своя. И ее она, в отличие от Гарри, может позволить себе проиграть. Но только тогда, когда мир избавится от этого монстра.

* * *

Зелье спасло ее от мучительных воспоминаний всего на несколько часов, а потом Гермиона проснулась от режущей боли в животе. Руки бессовестно тряслись и не желали успокаиваться. Снова придется просить у Флер зелье или хотя бы магловское жаропонижающее. Она уже косилась на нее с подозрением — у Луны и Рона боли давно закончились, и остаточные рези были весьма терпимы, а Гермиона продолжала ходить к ней за лекарствами. Три дня, пять, неделю — желанное освобождение все не приходило, и это уже становилось похожим на зависимость, но Гермиона не могла уснуть без снотворного, а днем глотала болеутоляющее такими порциями, что Флер уже начинала угрожать ей рассказать все Гарри.

Никто не должен был знать, что она мучается. Это ее проблемы и ее здоровье, а у Гарри есть слишком важная цель, чтобы Гермиона могла позволить ему отвлекаться на нее.

— Флер? Билл? Луна? — был двенадцатый час ночи, и, скорее всего, обитатели Ракушки уже спали, но попытать счастья следовало. Без зелья она не уснет, и к утру боль съест ее внутренности.

Гермиона чувствовала себя вором всего две минуты, пока очередной приступ не накрыл ее, заставляя кусать губы, чтобы не закричать. Она замерла посреди гостиной, тело выгнулось дугой, словно одержимое демоном, ноги подкосило. Ночью держаться было особенно трудно.

Волна спала, оставляя во рту медный привкус собственной крови, и Гермиона сделала несколько тихих шагов по направлению к кухне. Еще немного — и она добудет колбу. А то и две.

— Куда-то собралась? — выстрелил неожиданный вопрос ей в спину. Флер стояла в дверях своей спальни, и ее лицо не выражало ничего хорошего. Гермиона сглотнула: злить вейлу, хоть и не чистокровную, было опасным занятием.

— Мне нужно зелье. Я не хотела тебя будить.

— А я бы и не дала его! — прошипела Флер, шагая в комнату и прикрывая за собой дверь. — Я уже говорила тебе, Гермиона, что шутки с ним плохи. Твоя мания слишком далеко зашла, ты должна остановиться.

— Если у тебя кончаются запасы, я могла бы приготовить еще... — начала Гермиона, но француженка резко ее перебила.

— Да не в этом проблема! Не видишь разве: ты стала зависимой от зелий, и пора бы прекратить! Сколько ты уже пьешь болеутоляющее — почти полмесяца, с того самого момента, как вы вернулись из Малфой-мэнора, и столько же — снотворное перед сном. Это ненормально, пойми. Ты можешь справляться своими силами.

Гермиона дернулась, как от хлыста, кровь хлынула в лицо. Справляться? С этим адом? Самой?

— Я не Луна или Рон, Флер, — зло бросила она, слова вылетали, не успевала она подумать о них, барьеры крошились. Гермиона вдруг поняла, насколько она устала все держать в себе. — Во мне скопилось столько дряни, сколько ты и не представляешь, и простыми зельями вывести ее уже невозможно! Все слишком глубоко засело, и без снотворного разъедает меня по ночам, без болеутоляющего — грызет днем, и мучает, выворачивает, сводит с ума! Ты не понимаешь, Флер. Ничего не понимаешь.

Флер застыла на месте с выражением, которое Гермиона не могла перевести. Кажется, то была жалость.

— Чем тебя травили? — вдруг спросила она. Та же интонация, то же беспокойство, но сейчас это жена рониного брата, а не Гарри. И Гермиона сдалась.

— Тебе не захочется это слушать, — обреченно прошептала она, но Флер действительно хотелось знать. — Круцио. Очень часто. Петрификус, а потом огневые и ледяные чары. Ожоги. Ушибы. Перелом нескольких ребер и лодыжки — правда, их весьма умело залатал Снейп. Редукто прямо в сердце. Белла со своим проклятием — раз семь раньше, когда испытывала, и три — когда мы спасали Рона. Испанский сапожок — знаешь такой? — но это уже так, развлечение: там сначала был Круциатус, так что после него уже не так больно. Сектусемпра — не понимаю, откуда они про него узнали. И два месяца назад...

Она застыла, так и не договорив. Сказанного уже было больше, чем достаточно, чтобы вновь испытать на себе эту вечную боль, застрявшую внутри и ядовитым газом вытекающую в сердце, легкие, желудок, терзающую, мучительную — невыносимую. Гермиона тяжело и грузно дышала, из глаз — она сама не заметила — текли слезы, руки тряслись теперь просто ужасно.

Флер, с выражением вселенского ужаса на лице, молча вышла на кухню и вернулась с колбами.

— Я... — заговорила она, прикусив щеку, — я не знаю, как ты стерпела все это.

Гермиона понимающе улыбнулась и взяла из ее рук болеутоляющее и снотворное. Она тоже не понимала, как смогла выдержать. Хотя была одна причина, из-за которой Гермиона, проживая очередной день в том адском месте, продолжала говорить себе: «Еще немного».

— Это Гарри, Флер, — просто сказала она, выпивая одно зелье. — Я знала лучше других, что он, несмотря ни на что, идет к своей цели, поэтому не могла сдаться. В конце концов ни пожиратели, ни Темный Лорд никогда не понимали его стремлений. Да они и не сумели бы.

Флер всхлипнула и кинулась Гермионе на шею. Та опешила, поэтому не успела увернуться и теперь замерла в кольце женских рук, пытаясь совладать с собой. Флер может поплакать — она же не виновата в ее бедах, — но Гермионе лить слезы уже нельзя. Свои она выплакала в подземельях Малфоев, навсегда их там и оставив.

— Спасибо, что поделилась, — наконец, произнесла француженка, вытирая заплаканные глаза. Она и теперь была очень красивой. — Завтра я... Мы приготовим еще зелья, если они тебе необходимы. Но, будет лучше, если ты уменьшишь порцию, договорились?

— Договорились, — кивнула Гермиона и, уже поднимаясь в занимаемую ею комнату, вдруг обернулась на все так же стоявшую внизу девушку. — И, Флер: пожалуйста, никому ничего не говори. Особенно Гарри.

Та кивнула, спешно покидая гостиную, и Гермиона, чувствуя себя еще более выжатой, чем была, направилась к себе. Она так и не заметила прислонившегося к стене Поттера, который услышал сегодня больше, чем мог себе представить. И это новое знание душило в нем все хорошее, что могло быть по отношению к пожирателям и Волдеморту.

На второе утро после откровенного разговора с Флер, Гермиона перестала пить болеутоляющее. Проснувшись с резями в животе, но уже без трясущихся рук, она решила, что с нее хватит. Нет, довольно сидеть на зельях, теперь только снотворное — и то, на самый крайний случай. Правда, как ни храбрилась Гермиона, столкнуться с реальностью оказалось сложнее, чем она думала: боль усилилась, как только девушка поднялась на ноги.

— Ох...

Гермиона снова легла и послала к Флер патронуса-выдру, быстро выяснив, что в лежачем положении она чувствует себя лучше. Только бы на фантом не нарвался Гарри.

Гермиона так бы и пролежала ничком целый день, если бы ее опасения не сбылись. Она уже начала проваливаться в смутный гадкий сон, один из многих, которые преследовали ее разум уже около полугода, когда в ее комнату тихо, но уверенно постучали. Гермиона надеялась, что это Флер принесла ей обезболивающее, но вошедший вызвал в ней только страдальческий стон — это был Гарри.

— Привет, — прошептал он, словно тут кто-то умирал. — Можно, я войду?

Гермиона медленно кивнула, думая, какой больной она сейчас выглядит и что может подумать Поттер. Он прикрыл дверь и неуверенными шагами добрел до ее кровати.

— Флер передала тебе зелья, — и он протянул ей две колбы. Когда Гермиона помотала головой — не надо, хватит этого — взгляд Гарри стал болезненным, раненым, таким, который она уже видела. Так он смотрел на нее в Малфой-мэноре, когда ее уводили от него и когда Беллатриса приставила ей к горлу нож.

— Если тебе больно, ты не должна... — начал Гарри, но запнулся, потому что Гермиона снова молча отказалась. Он вздохнул и присел на край ее кровати, заглянул в ее глаза, подернутые дымкой, и покачал головой. — Ты думаешь, что я ничего не замечаю. Но это не так.

Гермиона посмотрела на его сосредоточенное лицо — и промолчала. Говорить сейчас с ним было самым трудным из всего, что в данный момент она могла себе вообразить. Видеть его, слышать, смотреть в эти нереальные зеленые глаза — даже это было чересчур. Потому что все, что Гарри делал — переживал, все, что говорил — давало призрачную надежду на защиту, а его глаза — добрые, сострадающие глаза его матери — пытались отыскать в ее душе то, чего не было. И Гермионе приходилось еще труднее, потому что оправдать его ожидания не получалось. Он всегда видел в ней что-то такое, чего даже сама она в себе не находила.

— Ты думаешь, — продолжал Гарри, не получив ответа, — что мы ведем разные битвы. Что моя цель — убить Его, а твоя — помочь мне любой ценой. Даже пожертвовать собственной жизнью. Но ты глубоко ошибаешься, Гермиона.

Он взял ее руку в свои и мягко сжал. Гермиона даже не пыталась увернуться, так была взволнована неожиданными действиями с его стороны.

— Ты самая умная ведьма своего поколения, но из-за этого думаешь, что знаешь, как будет лучше для других. И, Мерлин, сейчас ты так ошибаешься! — Гарри прижал ее ладонь к своей щеке, сам провел пальцами по ее и, наклонившись, прошептал прямо в ухо: «Если ты отдашь свою жизнь собственной битве, то я проиграю. Тебя не будет рядом со мной — и тогда Он победит.»

Гермиона отшатнулась от его лица, словно он был прокаженным, с таким явно читаемым отчаянием и болью в глазах, что слепой бы заметил. Гарри же, казалось, не обратил на это внимания, потому что сжал ее ладонь сильнее.

— Посмотри на меня, слышишь? — вкрадчивый голос заставил ее повернуть голову в его сторону. Нет, пожалуйста, молчи, молил ее разум, хватит, я не хочу слышать таких вещей! Но Гермиона ничего не могла сказать и хоть как-то отказать ему — потому что она бы оказала сопротивление кому угодно, кроме Поттера, человека, за которого она без раздумий отдаст жизнь. Отдаст, но ни за что не примет в ответ его.

— Нет, — слабо произнесла Гермиона, но Гарри взял свободной рукой ее за подбородок и поднял вверх. Слезы против воли хлынули из закрытых глаз — она боялась смотреть на него, боялась его слов и того, что может за ними последовать. Отчаяние. Произнеси Гарри эти слова, и оно накроет ее с головой.

Поттер был безжалостно непреклонен.

— Гермиона, я хочу, чтобы ты знала, — тихо-тихо говорил он, но ей казалось, что его голос громом звучит в ее ушах. — Ты отдала мне свою жизнь одной короткой фразой, но если ты хочешь себя погубить, пытаясь спасти меня, — такая жизнь мне не нужна. Только не так. Только не твоя.

Гермиона молча плакала и, когда открыла глаза, увидела серьезное лицо Гарри Поттера, самого великодушного волшебника, которого она знала. Он вздохнул, будто спрашивая: «Все еще не понимаешь, так ведь?», и увидел в ее взгляде мольбу. Не говори мне, молчи.

И тогда он повторил ее слова, за которые Гермиона готова была ответить в любое мгновение, но которые совершенно не желала услышать от него, потому что они означали бы крах всем барьерам, построенным ею вокруг своей души.

— Я за тебя умру.

Гермиона думала, что будет просить его забрать их обратно, но ничего не сделала. Он смотрел на нее с немой решимостью во взгляде — так он шел за философским камнем, в прошлое к Сириусу, на испытания Турнира, в Министерство, за крестражами и в Малфой-мэнор. Она знала, что такой Гарри точно понимает, на что идет, и какие последствия могут его ожидать. Но именно такого ей сейчас видеть не хотелось. Никогда бы не хотелось после этого обещания.

— Я не возьму твою жизнь, — Гермиона попыталась произнести это твердо и настойчиво, но Гарри дернулся, как от бладжера.

— У тебя я разрешение точно не собираюсь спрашивать, Гермиона, — опять повторил он ее слова.

Она вывернула свою руку из его, упрямо стерла бегущие по лицу слезы. Такой ответственности Гермиона не желала, но ей вручили ее без согласия — и что она могла поделать с этим? Глухое, ноющее чувство безысходности тлело где-то глубоко внутри, Гарри смотрел своими проклятыми глазами прямо в душу, разрывая и без того кровоточащее сердце на последние крохотные куски. Он опять обманул ее, пообещав, что защитит, а на деле заставив страдать больше, чем Беллатриса и все пожиратели.

Гермиона все еще молчала, когда он мягко высвободил одну ее руку из складок одеяла и медленно повел палочкой по разноцветным синякам на кисти и выше. Они нехотя сходили с ее кожи, и это приносило необъяснимое облегчение. Гермиона следила за его действиями с некоторым удивлением. Одна рука, вторая — Гарри стер их все, потом перешел к ногам и, немного помедлив, взглядом попросил оголить живот. К этому моменту ведьма так расслабилась, что позволила ему водить рукой по своей бледной коже беспрепятственно. Синяки и царапины плавно сходили с ее тела.

— Повернись, — попросил Гарри, и она безропотно подчинилась. Ощущение свободы и легкого головокружения заставили ее невольно улыбнуться, хотя все эти следы не приносили ей особого дискомфорта, пока она не видела себя в зеркале.

— Это самое малое, что я могу, — наконец, сказал Гарри. Он все еще шептал, но Гермионе это казалось естественным. Она повернулась к нему лицом и, положив свою руку на его, переплела их пальцы. Этот простой жест нес в себе столько невысказанного, что некоторое время они просидели молча, ощущая себя заполненными до самых краев.

Потом Гарри встал, обошел кровать и лег рядом с Гермионой, осторожно обнимая ее за талию.

— Спи, — шепнул он, и она закрыла глаза. Гермиона хотела попросить его о чем-то, но ускользающее сознание не помогало, и тогда Гарри, словно услышав ее, ответил: «Я никуда не уйду и буду рядом, когда ты проснешься.»

Гарри вошел в кухню и успел заметить, как тает в воздухе серебристый фантом. Флер выглядела взволнованной.

— Чей это? — спросил он и неожиданно увидел в глазах девушки небольшой испуг.

— Гермиона не выспалась после вчерашних наших разговоров и решила не спускаться на завтрак, — ответила она, но интонации ее выдали. Гарри, вторую ночь подряд почти не смыкавший глаз из-за невольно подслушанного откровения Гермионы, сразу понял причину ее недосыпа. Смятение кольнуло его сердце, но тут же было загнано в дальний угол. «Твоя вина, твоя!» — упрямо кричал разум.

— Наверное, не стоит беспокоиться, — нервно сказала Флер, и Гарри вдруг не выдержал.

— Хватит. — голос его был тверд, хотя внутри все бушевало от нарастающей бури. — Ты прекрасно знаешь, что беспокоиться есть из-за чего.

— Ты слышал... — пораженно прошептала француженка, прикрывая рот рукой в мыле. — Гарри, прости, я не подумала, что... Гермиона просила не говорить тебе, чтобы ты не волновался, я просто хотела...

— Хватит, Флер, — устало повторил он. — И это я тоже слышал. Она слишком много берет на себя, всегда так было.

Гарри на мгновение вспомнил те дни, когда над ним не висело это пророчество — вернее, они не знали о его существовании — когда он все еще оставался просто Гарри, а она просто Гермионой, и все, что их волновало — вовремя сданные домашние работы и школьные дела. Тогда можно было не прятать чувства за семью замками даже от себя самого, не думать о других и жить так, как хотелось только тебе. Потом он вспомнил, что такое с ним было только до середины первого курса, и застарелые раны дали о себе знать. Гарри никогда не был обычным человеком, ему очень быстро это объяснили. Волдеморт, директор, Снейп, однокурсники, дразнившие его за дружбу с маглорожденной ведьмой со Слизерина, — жизнь в конце концов! И Гермиона — она тоже никогда не была обычной. Но, что бы про нее ни говорили — ее родной факультет змей, гаррин — она всегда готова была прийти на помощь. Любому.

— Я отнесу ей зелья, — сказал Гарри, и Флер тут же подала ему склянки.

— Я раньше не замечала между вами этой связи, — задумчиво проговорила француженка. — На Турнире ты пригласил Гермиону на бал, и она была твоим трофеем во втором испытании, я помню. Но тогда вы не были так привязаны друг к другу... — она испытующе вглядывалась в изумленные такими рассуждениями глаза Поттера. — Скажи, ты уже тогда ее любил?

Гарри разочарованно вздохнул. Он думал, что Флер со своими вейловскими способностями скажет ему нечто особенное, но ошибся. Она так же, как и Рон, не понимала его.

Еще год назад Гарри и сам бы принял это чувство за то, что все вокруг называют любовью, но теперь знал, что это слово слишком плоское и пространственное, чтобы называть им то, что он действительно чувствовал. Любить Гермиону было бы слишком мало, слишком поверхностно. Любовь — это не весь человек, и подарить кому-то любовь — это отдать только часть себя. Как мог он просто любить ее, если Гермиона уже вручила ему самое ценное — свою жизнь? Как мог Гарри ответить ей на такое всего лишь своим сердцем? Этого недостаточно, это далеко не все, что он способен был ей отдать.

— Лучше бы я любил ее, Флер, — произнес Гарри, пряча вымученную улыбку. Она нахмурилась, на лбу пробежала легкая складка. Не понимает — конечно же.

Если бы он всего лишь любил Гермиону, то сейчас не топтался бы здесь, не зная, что может для нее сделать. Сердце бы подсказало — по крайней мере, так говорят люди. Если бы он любил ее, то горел бы слепой ненавистью к пожирателям и рвался бы на их поиски. Если бы он просто ее любил, то смог бы отпустить.

Но Гарри стоял посреди маленькой кухни с двумя колбами в руках и понимал, что не в состоянии сделать это.

Лучше бы и она просто его любила. Тогда Гарри мог бы сослаться на то, что Волдеморт будет использовать ее как слабое место юноши, и заставить Гермиону остаться в стороне от войны. Спрятать ее подальше, где-нибудь в Шотландии, или отправить к родителям — может, даже изменить ей память, используя ее же метод. Если бы она просто его любила.

Но все было гораздо сложнее. Гермиона решила отдать ему свою жизнь. Не любовь, сердце, руку... — жизнь, самое ценное, что есть у человека. И отступить не могла, уходить не хотела.

Однажды — Гарри помнил как сейчас — Гермиона сказала ему: «Я восхищаюсь твоей отвагой. Но иногда ты бываешь настоящим дураком.»

Тогда он не хотел брать ее и Рона с собой в Министерство, но Гермиона заявила, что они пойдут вместе, ведь иначе он не справится. «Иногда ты бываешь настоящим дураком». Гарри мог делать ошибки в контрольной по Трансфигурации, но что касается чувств других людей — тут он дураком никогда не был. Он знал не понаслышке, что такое самопожертвование и самоотверженность, и совершенно не хотел, чтобы близкие ему люди имели эти качества. Никто не должен был умирать за него.

Гермиона всегда сокрушала любой его барьер. Вот и теперь — она одной фразой подписалась под самой огромной платой за его победу. Гарри оставалось только беспомощно наблюдать, как она исполняет свой долг.

Он бы хотел, чтобы она просто любили друг друга. Но их отношения, как и они сами, никогда не были обычными. Всегда неотделимо присутствовала нота обреченности и мрачной решимости, граничащей с отчаянием. Иначе они и не могли: если отдать что-то, то не часть, а всего себя.

Гарри знал, что Флер не поймет его. Ведь она, как и все люди, придавала слишком большое значение любви, но не жизни. Потеряй Флер Билла, она бы прошла через Ад, но выжила бы ради его памяти. В отличие от нее и всех других, Гарри знал: потеряй он Гермиону, и мир умрет.

— Я отдам ей свою жизнь, Флер, а это гораздо больше любви, — сказал он тихо и развернулся, чтобы подняться в комнату Гермионы и повторить ей эти слова. Она поймет его лучше, чем кто-либо другой.

* * *

Когда Гарри спустился в гостиную второй раз, там был только Рон. Маг надеялся найти Гермиону, бесследно испарившуюся, пока он спал, обернув свои руки вокруг ее талии. Возможно, ему только показалось, но то, что они разделили между собой дневной сон, могло что-то изменить в их отношениях. Правда, пока он не понимал, чем это может быть вызвано и, черт побери, что вообще было способно повлиять на них, кроме того, что уже было. Гарри только абсолютно точно знал, что сегодня, вылечив и успокоив Гермиону, он преодолел огромную пропасть между ними.

— Привет, Рон, — поздоровался он, садясь на диван рядом с другом. Тот испуганно дернулся, потянувшись за своей палочкой в задний карман джинсов. Гарри не винил его в чрезмерной бдительности — война заставила всех их стать такими, как трагически погибший Хмури.

— А, это ты, Гарри, — облегченно вздохнул Рон. — Привет. Я не видел тебя за завтраком. Что-то случилось?

— Гермиона плохо себя чувствовала. Флер сказала, что ей нужны зелья, и я отнес их наверх. А потом неожиданно уснул.

— Уснул? — не то спрашивая, не то констатируя факт, произнес рыжий друг. — В комнате Гермионы. Она спустилась полчаса назад и сказала мне, где ты, потому что я тебя искал, — добавил он, видя немного растерянное выражение лица Гарри.

— Ну да, — просто ответил он, понимая, как это может звучать. Тем не менее, доказывать еще и Рону глубину своих чувств и объяснять разницу между любовью и тем, что он испытывал, не было сил. Пусть думает, как ему будет легче. Гарри только надеялся, что однажды друг поймет его. — Гермиона отказалась принять зелье сна без сновидений, так что я решил посидеть с ней просто так, пока она не уснет. И не заметил, как сам заснул.

Рон кивнул, словно соглашаясь. Наверное, он думает, что они действительно были вместе или еще что-нибудь, но Гарри не видел в этом ничего предосудительного. В конце концов, они даже не целовались, и ни он, ни Гермиона не выказывали желания это сделать.

— Ты, наверное, думаешь, что я, как малолетняя девчонка, уже гадаю, когда вы поженитесь, — внезапно сказал Рон, заставив Гарри широко распахнуть глаза. — Брось, да вы оба считаете, что вас никто и никогда не поймет! А я, если ты еще не забыл, остаюсь твоим лучшим другом на протяжении вот уже семи лет. Права была Гермиона — ты иногда настоящий идиот.

Гарри все еще не понимал его внезапного порыва, и Рон, видя это, вздохнул, начиная объяснять, как маленькому.

— Если ты думаешь, мистер Герой, что я подозреваю тебя и ее в чем-то... особенном, то ошибаешься. Война не только тебя изменила, дружище.

Тут в комнату вошла плавной легкой походкой, которую не испортили месяцы заточения, Луна Лавгуд и, заметив юношей, присела на край дивана, почти трогательно кивая головой в знак приветствия. Гарри машинально сморгнул, отрывая взгляд от светлых волнистых локонов, прыгнувших на плечах девушки, и повернулся к Рону, чтобы ответить на его выпад. А потом заметил взгляд друга и осознал, что Рон как раз-таки понимает его.

Тот смотрел на хрупкую Луну так, словно в любой момент на нее могли напасть и причинить вред. Война всех изменила.

— Почему бы вам, мальчики, не подняться к мистеру Крюкохвату и не поговорить с ним, пока он бодрствует? — вдруг спросила Луна, и Гарри вздрогнул. — Вы ведь хотели о чем-то с ним посоветоваться, верно?

Она была права. В тот самый день, когда в Ракушку поселились новые постояльцы, Гарри понял, что медлить нельзя. Гермиона сказала, что Белла пыталась выяснить у нее, проникали ли они в ее сейф в Гринготсе, из чего Гарри заключил, что еще один крестраж хранится там. На его счету уже был медальон, который он уничтожил мечом Грифиндора, найденном в озере как раз перед тем днем, когда попался егерям. Оставалось еще четыре крестража, и сейчас было самое время найти еще один. А для этого нужно было проникнуть в самое безопасное место в магической Англии — кроме, быть может, Хогвартса, как говаривал Хагрид.

Гарри встал, поманил за собой Рона — тот перед уходом мягко сжал ладошку Луны, и она улыбнулась — и пошел вместе с ним наверх, в комнату гоблина. Гермионы не было видно, но Гарри рассудил, что это даже к лучшему — он не хотел брать ее в Гринготс главным образом из-за ее состояния здоровья, но знал, что она будет сопротивляться. Самым лучшим было бы вообще не сообщать ей о предстоящей затее.

Разговор с гоблином, который перед первый курсом проводил Гарри до его сейфа — тот, как оказалось, помнил этот день — прошел не так, как Поттер планировал. Ему пришлось обменять меч Грифиндора на помощь Крюкохвата в проникновении в банк. Рон сделал круглые глаза, когда он согласился на этот шаг, ведь уже знал от самого Гарри, что меч — единственное, что убивает крестражи.

— И что ты будешь делать после того, как проникнешь в сейф? — шепотом, но яростно спросил рыжий друг, когда они поговорили с гоблином и вышли, оставшись на лестнице. — Нам меч отдавать нельзя! А сделки с гоблинами плохи, если их нарушаешь, Гарри: вспомни Людо Бэгмана после Тремудрого Турнира — его ведь так и не нашли!

— Я знаю, Рон. Я что-нибудь придумаю, — ответил Гарри, чувствуя, как шестеренки быстро-быстро крутятся в его мозгу.

— Придумаешь что? — на ступенях стояла решительно настроенная все выяснить Гермиона: ее глаза с вызовом смотрели на Поттера, и он этот ее взгляд просто ненавидел в моменты, когда нужно было утаить от нее что-то. Например то, что он собрался в сейф Беллатрисы, обменяв свой проход на меч Годрика.

— Герм, а мы тут... — начал Гарри, судорожно подбирая слова. Как всегда в подобных ситуациях смекалка его подводила. Рон, что-то буркнув себе под нос, трусливо ретировался вниз, на кухню, откуда уже доносился восхитительный аромат домашней выпечки Флер.

— Вы тут строите наполеоновские планы по спасению мира, совершенно исключив меня из них, — жестко закончила за него Гермиона, уперев руки в бока. — Рассказывай, Гарри Джеймс Поттер.

Он вздохнул.

— Мы думали, стоит ли отправлять Луну обратно в школу.

— Лжешь.

— Не лгу, спроси Рона, он скажет тебе, что там сейчас полная неразбериха и хаос, Снейп на посту директора, близнецы Кэрроу терроризируют первоклашек и заставляют учить Непростительные...

— Лжешь.

— ...Невилл с ребятами не справляются, даже учителя помочь им не могут...

— Хватит, Поттер! — заорала Гермиона в голос. Гарри устало выдохнул и посмотрел на ее перекошенное от злости лицо. Даже сейчас она казалась измученной и слабой. — Вы с Роном задумали что-то безумное, и ты пудришь мне мозги пресловутыми нарглами! Говори сейчас же, несносный мальчишка, куда вы собрались!

Она не называла его так с пятого курса, и Гарри вдруг подумал, что ее манера злиться на него никогда не меняется.

— Я не скажу тебе, потому что ты запросишься с нами, — упрямо заявил он, но Гермиона вспыхнула еще больше — даже ее волосы встали дыбом.

— Запрошусь с вами?! Это не увеселительная поездка, Гарри! Я вижу по твоим глазам, что вы хотите снова броситься в самое пекло и, Моргана побери, я иду с вами, согласен ты с этим или нет!

Спорить с ней было так же бесполезно, как доказывать Снейпу, что Гарри — прекрасный зельевар. Даже если у него и были способности к этому предмету, доставшиеся от матери, ненавистный учитель никогда бы этого не признал и привел бы весьма веские аргументы в свою пользу. В глубине души Гарри даже понимал, что Снейп прав.

— Я хочу проникнуть в сейф Беллатрисы и вытащить оттуда крестраж, который она там прячет.

Гермиона застыла каменным изваянием на целую минуту, и Гарри терпеливо ждал, когда она осознает все безумство его затеи. Конечно же, это невозможно. У них никогда не получится, если гоблин не придет им на помощь. Поэтому Гарри отдаст ему меч. Ну, или пусть тот будет так думать, пока юноша не придумает, как обойти договор между ними.

— Тогда нам нужно оборотное зелье, — наконец, сказала Гермиона. — Если у тебя остались заготовки, мы должны использовать их. А у меня появились новые волосы Беллы.

— И? — настороженно поинтересовался Гарри, чувствуя, что догадка бьется в стенки его черепной коробки, но тщательно прогоняя ее, как назойливых нарглов, ранее упомянутых Гермионой. — Ты же не хочешь сказать, что...

— Пойду с вами под обличьем Беллатрисы? — Гермиона фыркнула, скрестив руки на груди. — Именно это и хочу сказать, да.

Гарри возмущенно втянул носом воздух, прежде чем начать длинную гневную тираду на тему безопасности, ее чертовой самоотверженности и невозможности данного развития событий, но был прерван самым наглым образом — девушка просто протянула руку, закрыв ему рот.

— И не надо таких разъяренных взглядов, Поттер. Черта с два ты отправишься в Гринготс, оставив меня тут — и не мечтай. — она выглядела серьезной как никогда — впрочем, другой Гермиона и не была с тех самых пор, как вытащила его из Малфой-мэнора, даже ее улыбка выходила натянутой и притворной. — Мы пойдем вместе или не пойдем туда вовсе, не твои ли слова? Давай, побудь на моем месте и успокойся, чертов Герой-спаситель.

На взгляд Гарри, Гермиона сейчас чересчур много ругалась, даже несмотря на то, что эту привычку он заметил у нее еще на шестом курсе. Может, так она хотела показать серьезность своих намерений — но, если это действительно было так, Гарри этого не оценил. Как только она убрала свою руку от его рта, он разразился потоком таких слов, что ругательства Гермионы показались ей самой детским лепетом.

— Ты... да ты понимаешь вообще, во что ввязываешься?! — орал Гарри, совершенно позабыв, что они в доме не одни и где-то за стенкой спят больные Крюкохват и Олливандер, на которого, кстати, он был зол за попытку утаить важную информацию о старшей палочке. — Тебя случай со спасением Рона ничему не научил? Ты же опять подставляешься под удар, глупая ты девчонка, а я стой в стороне и наблюдай в сотый раз, как тебя пытают или еще что похуже! Думаешь, это так здорово, страдать вместо меня, да, Гермиона? Наверное, чувствуешь себя моей спасительницей, хотя на самом деле сводишь с ума своими выходками! Ты не поможешь мне, потому что я снова буду переживать, что с тобой может сделать кто-либо из этих ненормальных, буду представлять, как тебя терзают, вместо того, чтобы сосредоточиться на своей цели! Думаешь, это так приятно, смотреть на твое тело в лужах крови и ничего не делать?! Да я каждую ночь просыпаюсь от кошмаров, в которых вижу тебя и Беллатрису — это, знаешь ли, совершенно не здорово! В который раз повторяю: ты — не — пойдешь! Останешься здесь подальше от пожирателей, Беллатрисы и Его, чтобы никто не смог к тебе прикоснуться!

Гермиона яростно дышала, грудь ее вздымалась от огромных порций воздуха, которые она в себя вкачивала. Лицо налилось кровью, видно было, что она готова взорваться и еле сдерживает себя, чтобы не закричать на него в ответ. Ее глаза опасно сузились, пока она пыталась придумать что-то колючее.

— Да что они могут сделать мне такого, чего еще не делали? — грубо сказала Гермиона, будто сплюнула. Гарри вмерз в деревянный пол, тяжело и рвано дыша. Голос Гермионы эхом отражался в голове, отчего в ушах стоял страшный гомон.

— То есть, вот так, Гермиона? — спросил он едва слышным шепотом, так что ей, наверное, пришлось напрячь слух. В этот момент он сам себя не узнавал, но ярость на нее затмила собой все остальные ощущения, и сейчас Гарри хотел только испепелить ее взглядом за греховное легкомыслие.

— Что, съел? — вырвалось у Гермионы, и она, вдруг осознав, что сказала, зажала рот руками. Гарри резко выдохнул, будто его пнули ногой в живот. — Я... Прости, я не хотела! — она широко распахнула растерянные глаза, губы дрожали. — Извини, Гарри, я не подумала, я не имела в виду, что...

— Я понял, Гермиона, — сухо ответил он и сглотнул ком в горле. Дыхание все еще было неспокойным, хотя Гарри вдруг поймал себя на мысли, что он внезапно умиротворен, что было неправдой. — Отлично. Мы выяснили, что хотели.

Он довольно грубо отодвинул ее, все еще застывшую в оцепенении, и сошел вниз по ступеням, присоединяясь на кухне к молчаливым слушателям их скандала. Флер стояла у раковины, так и не домыв тарелку, Рон не донес до рта вилку, а Билл совершенно утратил интерес к статье в газете, что держал в руках. Казалось, только Луна вела себя естественно. Возле губы у нее алел здоровый синяк, но она всегда улыбалась, поэтому Гарри, как и остальные, не обращали на него внимания.

Он сел, отпихнув стул от стола и, посмотрев на Рона в нелепой позе, закрыл ему рот рукой. Мозг превратился в кашу и не способен был строить логические цепочки и вообще что-либо делать сегодня. Гарри плюнул на неблагодарное дело — сосредоточиться на основной проблеме с крестражем не получалось. Думать об этом совершенно не хотелось. Чертова Гермиона с ее манией спасения его жизни!

Ох! — оказалось, она задела его больше, чем он мог представить: даже ее имя в мыслях сейчас вызывало только отчаянное желание пойти и убить кого-нибудь, желательно посильнее, чтобы и Гарри от этого кого-то тоже досталось немало. Сейчас бы хорошая встряска совсем не помешала, даже наоборот — он был бы рад потом упасть лицом вниз в траву и вырубиться, чтобы очнуться и ничего не помнить.

За его спиной открылась и закрылась дверь — слишком тихо и осторожно, так что Гарри не составило труда понять, что в кухню вошла Гермиона. Он обреченно выдохнул и поднялся на ноги, освобождая ей место, а сам, ни на кого не глядя, отправился в свою комнату. Находиться сейчас рядом с ней и видеть ее было равносильно самоубийству.

Рон присоединился к его молчанию спустя пять минут и просто сел на соседнюю кровать — комнату они, как и в прежние времена, делили на двоих. Друг молчал, и Гарри был ему искренне благодарен. Он бы не выдержал сейчас ни расспросов, ни сочувствия, ни обвинений. Да и не было тут его вины, Рон и все остальные прекрасно их слышали! Гермиона ведет себя слишком... слишком... Гарри не смог подобрать слова ее поведению, поэтому обида на себя возросла еще на несколько пунктов — он уткнулся лицом в подушку и застонал. Рон, кажется, вздрогнул.

— Гарри, друг... — начал он, тщательно подбирая слова. — Ты поспи, может, наутро станет легче.

— Угу, — ответил он, слова приглушались подушкой. — Вот убью кого-нибудь, и станет, обязательно. Можно даже и не пожирателя. Можно и себя.

— Вот уж нет! — испугался Рон. — Становись в очередь, на тебя охота ведется с рождения, так что, знаешь, остальные могут возмутиться такой наглости!

Эта нелепая попытка разрядить обстановку неожиданно помогла — Гарри разразился хохотом, который позже перерос в истерику. Смех перемежался со слезами, а остановиться он не мог, да и Рон не слишком-то пытался ему помочь — только похлопывал по плечу и сам утирал слезы, то ли от смеха, то ли от отчаяния.

Полностью опустошенные, они уснули только тогда, когда не осталось сил ни смеяться, ни плакать. Гарри впал в состояние глубокого и неспокойного сна, метался в кровати и тщетно пытался нашарить рукой палочку. В какой-то момент глаза сами по себе распахнулись, а ладонь сомкнулась на чьих-то пальцах.

— Гарри, мне жаль... — раздался над головой тихий шепот Гермионы, и он разжал руку, отшатнулся и отполз повыше к изголовью.

— Ты что тут делаешь? — вопрос прозвучал не так яростно, как ему хотелось — подвел хриплый от пережитой истерики голос.

— Сижу, — просто ответила Гермиона. Гарри нашарил очки, одел их и стал различать ее смутный силуэт в полумраке комнаты. Рон посапывал рядом, но его дыхание был не в пример слабее тяжелого гермиониного.

— Иди спать, Гермиона, завтра поговорим, — устало произнес Гарри и хотел отвернуться, но она мягко взяла его за плечо и потянула обратно на спину.

— Не могу, — сказала она. В темноте ее глаза странно светились. — Я все думаю о своих словах. Мерлин, это была случайность, Гарри. Я совсем не хотела так говорить, я не подумала...

— Вот именно, — обида на нее снова всколыхнулась с глубин его сознания. — Не подумала. Видимо, давно носила это в себе.

— Ох, нет, поверь мне. Не могу понять, почему это вырвалось, я же совершенно так не думаю, Гарри. Я знаю, как ты беспокоишься обо всех и обо мне, и мои слова — просто пустой звук. Ты должен понять меня, Гарри, я не хотела. Ты же знаешь, что твои страдания — последнее, что мне хочется видеть.

— Правда? Уверена? — раздражение спадало, но боль от ее слов не проходила, и оттого Гарри продолжал злиться. Гермиона кивнула, губы ее дрожали как и в тот момент, когда она ляпнула случайную фразу, и он заметил, что в ее глазах плещется немая мольба.

— Прости меня.

Гарри хотел отвернуться от ее лица, но не смог. В конце концов, Гермиона всегда находила путь к его сердцу.

— Тебе придется долго извиняться, глупая девчонка...

Она с радостью закивала, прижимая его ладонь к своему лицу.

— Все, что угодно.

— ...и не пойдешь с нами в Гринготс.

— Все, что угодно, кроме этого, — глаза Гермионы блеснули во мраке комнаты — гораздо ближе, чем раньше, отметил про себя Гарри. — Я уже сказала, что отдам за тебя жизнь, так что в любое место, куда бы ты ни отправился, я пойду с тобой.

Он простонал — сейчас, под покровом ночи, спорить ему совершенно не хотелось, ведь сон манил, а разум требовал отдыха — и притянул ее к себе, несильно сжимая руки. Гермиона удивленно выдохнула ему в шею — дыхание опалило кожу, оставляя теплый след — и легла рядом, укладываясь поудобнее. Говорить не хотелось — Гарри переплел свои пальцы и ее и, тихо вздохнув, закрыл глаза.

— Спи, — просто сказал он, и Гермиона послушно свернулась под боком.

— Я буду рядом, — повторила она его слова, и Гарри сквозь наплывающий на сознание сон улыбнулся. Может, не отпускать ее от себя даже в опасности было не такой уж плохой идеей.

Беллатриса неуклюже карабкалась на холм, высокие каблуки черных туфель увязали в мокром песке, длинное в пол платье продвижению отнюдь не способствовало. Волосы сумасшедшим гнездом торчали на голове в разные стороны, но выглядели, должно признать, намного лучше, чем обычно. Гарри отметил, что ее неуклюжая походка кажется даже естественной для этой ненормальной. Только голубые глаза были широко распахнуты, и она выглядела перепуганной.

— Ну, как? — неуверенно спросила она голосом Гермионы. — Ужасно, да?

— Нет, вполне похоже, — заверил ее подошедший Рон. — Только взгляд сделай пожестче. Лестрейндж ведь больная.

— Не переживай, Рональд, — почему-то вздохнула Гермиона, скривившись. — Во мне достаточно... грязи, чтобы быть похожей на нее.

Она оглянулась на Гарри, показавшись ему виноватой, и сунула руку в бисерную сумочку. Крюкохват вскарабкался на холм и подозрительно покосился в сторону встревоженного Поттера.

— Не кисни, парень, тебе нужно быть предельно внимательным, — сказал он скрипучим голосом.

Гарри вдохнул носом влажный морской воздух и подал руку Гермионе. Рон положил свою ладонь сверху, последним, после небольшой паузы, был гоблин. В тот же момент все четверо исчезли, чтобы появиться в закутке Лютного переулка. Гермиона споткнулась и чуть не упала, но Гарри успел подхватить ее под руку.

— Доброе утро, миссис Лестрейндж, — боязливо раздалось откуда-то сбоку — из-за угла выглядывало бледное лицо какого-то служащего.

— Добр... Какое, к Моргане, доброе утро! — неожиданно взревела Гермиона, вскидывая руку с кривой палочкой. — Пошел вон с глаз моих!

Служащий быстро ретировался, прикрывая руками голову. Рон сглотнул, глядя на теперь уже точно натуральную Беллатрису.

— Идем, — дрогнувшим голосом сказала Гермиона, и рыжий друг с непривычно длинными волосами и густой бородой, наколдованной перед этим, накинул на Гарри и гоблина мантию-невидимку. До банка они добрались без происшествий — благо, людей им почти не попадалось, только раз Гарри, засмотревшись на разрушенный магазин Олливандера, задел плечом Рона.

В Гринготсе стояла почти замогильная тишина, нарушаемая тихим поскрипыванием перьев под кривыми руками гоблинов. Гермиона вздохнула и медленно, специально громко стуча каблуками, прошла к центральной стойке. Работники банка не обращали на нее внимания. Рон шел сбоку и сутулился, скрывая лоб за челкой, Гарри, наложив на ноги заглушающее, неслышно нес на спине Крюкохвата.

— Я хочу попасть в свой сейф, гоблин, — заявила Гермиона странно надтреснутым голосом, жутко похожим на беллин. У нее чертовски хорошо получается, подумалось Гарри, но вот гоблины почему-то не спешат ей на помощь.

— Мадам Лестрейндж, — существо с крючковатым носом за стойкой склонилось в подобии поклона. — Будьте добры подождать, я позову управляющего.

Гермиона нахмурилась, но ничего не сказала, зато Гарри заметил, как дрогнули ее руки. Гоблин за стойкой ушел куда-то вглубь помещения.

— Что-то здесь не так, Гарри! — шепнул запаниковавший Рон. Крюкохват кивнул.

— Их предупредили. Надо действовать быстро.

За стойкой вновь появился гоблин, на этот раз с другим, постарше и еще морщинистей предыдущего.

— Доброе утро, мадам Лестрейндж, — улыбнулся второй беззубой улыбкой, от которой сделалось боязно. — Могу я взглянуть на Вашу палочку? Стандартная процедура, знаете ли...

— Не знаю, — рявкнула Гермиона. — Предъявлять ничего не обязана, гоблин! Веди меня в мой сейф, иначе на себе проверишь мою палочку!

Рон рядом с ней испуганно косился в ее сторону и чуть ли не скулил, так что Гарри пришлось наступить ему на ногу. Пока ситуация совсем не вышла из-под контроля, он должен был что-то сделать. Крюкохват за спиной шепнул о вынужденных мерах, и Гарри пришлось с ним согласиться.

— Империус, — из кончика его палочки вырвалось золотистое облачко, окутавшее голову старшего гоблина, и тот тут же принял самый благоприятный вид.

— Ах, да-да, мадам Лестрейндж, проходите за мной.

Их процессия обогнула стойку с удивленным гоблином и двинулась к тележке, которая должна была доставить их к сейфу. Как только над ними сомкнулся свод подземелий банка, Гарри стянул с себя и Крюкохвата мантию, посчитав эту предосторожность уже лишней. Заколдованный гоблин подобострастно улыбался, и ему не было дела, что в тележке вместо двух человек поедут еще враг народа и помогающий ему работник Гринготса.

Передвижение на тележках никогда Гарри не нравилось, а это показалось худшим из всех, что ему довелось пережить: рельсы петляли и уходили то вниз, то резко вверх, терялись в подземных глубинах, сворачивали, унося их тележку в неизвестность. В какой-то момент среди гула ветра в ушах ему послышался рев, подозрительно похожий на драконий, но Гарри понадеялся, что это только его воображение. Впереди маячил белый столб, окруженный туманом, и он быстро приближался к ним.

— Гарри! — закричал Рон, вцепившись ему в руку. — Что это за мракобесие?!

Он не успел придумать ответ, только неосознанно потянулся и схватил гермионину ладонь, а потом тележка вместе с ними на всей скорости въехала в этот столб, оказавшийся водопадом, лившим откуда-то сверху и резко затормозила сразу после ледяного душа.

— Что происхо... — начал Рон, но вдруг под ними разверзся пол, и они с диким криком рухнули вниз, в темноту.

Гермиона вскинула руку с палочкой, и Гарри, как и все остальные, замер в полуметре от каменного выступа, а потом упал лицом вниз. Он поднялся, подавая Гермионе руку, кстати, принявшей теперь свой обычный вид.

— Что за дрянь?! — воскликнул Рон, поднимая вверх голову. Их тележка, громко визжа, укатила в неизвестном направлении.

— Гибель Воров, — пояснил Крюкохват. — Снимает любое маскирующее заклинание или зелье.

Гермиона слабо охнула, выпуская руку Гарри. Он огляделся и отметил, что рев, показавшийся ему при поездке, теперь повторился гораздо ближе. Тут, совершенно некстати, очнулся потерявший при падении сознание старший гоблин.

— Вы! Предатели, как вы могли! А ты, Крюкохват, ты... — на этот раз Империус на него наложил Рон.

— Мы уже довольно близко, — поежилась Гермиона. — Видимо, нам туда, — она указала рукой в сторону вновь пробежавшего по подземелью рева.

— Это же не драконы, да? — испуганно спросил Рон, но Крюкохват подтвердил всеобщие опасения.

Это действительно оказался огромный бледный в струпьях когтистый зубокрыл, как назвал его пораженный Рон. Он сидел на цепи, охватывающей его шею, и плевался огнем во все стороны, закрывая проход к сейфам повышенной безопасности.

Гарри оттянул на себя застывшую Гермиону, когда очередной язык пламени чуть не опалил подол ее платья. Крюкохват и старший гоблин взяли из какой-то коробки связку колокольчиков: с раздавшимся переливом дракон внезапно съежился и отполз в дальний угол.

— Он привык, что после звука следует боль, — пояснил Крюкохват и поманил ребят за собой.

— Но это же варварство! — воскликнула Гермиона, сжимая гаррину руку. Он медленно продвигался к сейфу Беллатрисы и тянул ее за собой, Рон бренчал колокольчиками где-то за его спиной.

— Кто бы говорил, девочка-пожирательница, — едко бросил гоблин, и Гермиона поджала губы. Крюкохват замер перед массивной дверью и провел по ней длинным ногтем. — Вот он.

Раздался скрежет металла, звук многочисленных отпирающихся замков, и сейф распахнул свои объятия. Гарри заглянул внутрь: там царил полумрак, полки утопали в тягучей темноте, разнообразные предметы дразнили редкими отблесками света.

— Ну как, Гарри? Он здесь? Ты его чувствуешь? — нетерпеливо спросил Рон, Гермиона как-то странно покосилась на него после этих слов.

Гарри сделал несколько шагов, оказываясь внутри сейфа, она последовала за ним, и друг тоже. Свет трех палочек одновременно рассеял мрачное помещение, вытаскивая из темноты различные предметы роскоши: блюда, фужеры, хрусталь, слитки золота, кольца и бриллианты, монеты, картины, старинные часы, парчу и бархат — все это в непонятной последовательности стояло на полу, высилось на полках и свисало с потолка. Гарри осмотрелся, прислушиваясь к самому себе. Шепот, знакомый ему с ношения медальона, становился то тише, то громче, будто приближался и отдалялся одновременно. Его взгляд скользил по утвари, но ничто не привлекало внимания. Тарелка, чаша, кусок ткани.

Чаша говорила с ним на парселтанге.

— Вот он! — громко сказал Гарри, указывая на золотую старую чашу, стоявшую на самой верхней полке в углу. Гермиона от его возгласа вздрогнула и задела блюдо на столе, оно упало на пол с медным звоном и рядом возникло еще одно точно такое же.

— Здесь наложено заклинание размножения! — воскликнула Гермиона, отступая назад. — Все, до чего вы дотронетесь, станет множиться!

Пол уже занимали многочисленные одинаковые блюда, число их росло; Рон локтем уронил фужер, который тут же породил своего близнеца. Звон падающих и увеличивающихся вещей стал невыносим, и Гарри карабкался по растущей горе к золотой чаше Хельги Хаффлпаф — он узнал ее из снов-видений Волдеморта. Посуда уже сжимала грудную клетку, мешая дышать, рука не дотягивалась, и он вынул меч, стараясь его концом подцепить чашу за изогнутую ручку.

Его скрыло с головой, когда пальцы сомкнулись на крестраже.

— Гарри! — сквозь толщу услышал он голос Гермионы — видимо, она разгребала руками размноженные вещи, пробираясь к нему.

— Все нормально, я взял его, — ответил он, вытаскивая из горы предметов голову. Гермиона успела доползти до него и взяла его щеки холодными руками. Сразу стало нестерпимо жарко, словно в сейфе включили обогреватель.

Когда они вытащили свои тела из посуды — та перестала дробиться — и добрались до выхода, их ждало еще одно препятствие: дверь была заперта.

— Крюкохват! — заорал Гарри, стуча в дверь руками и чашей. Скрипучий голос гоблина доносился до них как из-под толщи воды.

— Верните мне меч Грифиндора.

— Выпусти нас, и я отдам его тебе! — Гермиона закусила губу, Рон выглядел не менее встревоженным. Так просто гоблин их не отпустит.

Дверь со знакомым скрежетом медленно отворилась, и внутрь просунулась морщинистая с некрасивыми ушами и носом голова. Крюкохват протягивал к ним руки.

— Меч, мистер Поттер.

— Сначала дай нам выйти, — твердо заявил Гарри, и тому пришлось с неохотой подчиниться. Как только он, Рон и Гермиона оказались снаружи, гоблин с силой, невиданной для такого существа, выхватил из рук Гарри блестевший меч. К этому моменту он ничего не смог придумать, поэтому им оставалось беспомощно наблюдать, как Крюкохват исчезает в недрах подземелий с древним оружием в руках.

— Я обещал провести вас внутрь, но не вывести обратно, — эхом отразилась от стен его последняя фраза, прежде чем недавний помощник растворился в темноте.

Гарри чертыхнулся и отдал чашу Гермионе — она сунула ее в бисерную сумочку, надежно запечатав заклинанием. Рон рядом поливал грязью всех гоблинов и волшебников, заключающих с ними сделки, вместе взятых. Впереди мелькали языки пламени, вырываемые из масти когтистого зубокрыла, и раздавался его тягучий страшный рев. Слышались крики гоблинов, пытающихся его усмирить.

— Надо бежать и срочно! — воскликнул Рон, но в ответ получил только сосредоточенный взгляд Гарри и задумчивый — Гермионы. — Есть идеи?

— Есть одна, — сказала девушка, закусывая губу. — Но безумная до невозможности.

И она сорвалась с места и побежала как раз в ту сторону, откуда доносился драконий рев. Гарри тут же дернулся следом, паническая мысль стучала у него в висках, и он, признаться, страшился того, что могла задумать его подруга.

— Отвлеките его! — скомандовала на бегу Гермиона, кидая через плечо колокольчики. Рон подхватил связку, передал одну Гарри, и вдвоем они, приблизившись к нише, в которой сидел дракон, прижались к колоннам по бокам от нее. Пока Гермиона пробиралась к верхнему ярусу под внимательным взором Поттера, он и Рон звенели связками, пугая уже порядком разозленное животное. Гарри видел, как девушка, ловко увернувшись от вспыхнувшей струи огня, пробежала по балке прямо над ними и... прыгнула вниз, руками ухватившись за бледный драконий хребет.

— Мерлин Великий! — восхищенно заорал Рон, позабыв отвлекать животное. — Она сумасшедшая!

Гарри, в крови которого адски горел адреналин, расхохотался и, подловив момент прямо с того места, на котором стоял, прыгнул к Гермионе. Руки его сомкнулись вокруг струпчатого шипа на спине дракона, тот взревел, почувствовав на себе лишнюю ношу. Рон приземлился спустя мгновение под оглушительный рев, сотрясший подземелье. Дракон извивался, брыкался и рычал, тщетно взмахивая огромными перепончатыми крыльями — тяжелая цепь крепко держала его за жилистую шею.

Гермиона взмахнула палочкой, крикнула «Редукто!», и белый луч рассек воздух, взрывая цепь почти у самого пола. Дракон почуял свободу и, издав очередной вопль, стал карабкаться вверх по скалистым стенкам. Гарри еле успел подлезть повыше, чтобы удобнее перехватиться и помочь Гермионе, когда бедному животному надоело передвигаться по земле. Пару раз экспериментально взмахнув крыльями, дракон окинул злым взглядом подземелье и взмыл в воздух, стремясь к свету, слабо лившему сверху.

Гарри машинально сжал вспотевшую ладонь Гермионы, висевшей через хребет напротив, и зажмурился. Дракон, с ними на спине, взорвал пол вестибюля банка, до полусмерти напугав гоблинов, и, заметив сводчатый стеклянный потолок, устремился туда. Осколки стекла угодили Гарри в шею и задели щеки, оставляя порезы и на руках, но боли он совершенно не почувствовал. Рон чертыхался рядом, он даже слышал его тяжелое дыхание, Гермиона дрожала, но не выглядела совсем перепуганной, только возбужденной. Дракон кричал, наполняя лондонский воздух своим яростным ревом.

Гарри зажмурился, когда в лицо хлынул сильный ветер — они оказались на высоте лондонских многоэтажек — и мелкий стеклянный песок норовил попасть в глаза. Гермиона рядом охнула, чуть было не свалившись, но Рон, вцепившийся в драконий хребет немного ниже, успел подставить ей руку. Воздух взрезал очередной рев, а потом огромное обезумевшее животное расправило крылья, на поверку оказавшиеся гораздо больше тела, и взмыло вверх с резким рывком. Свист в ушах заполнил все вокруг, и Гарри приходилось довольствоваться только ощущением тепла гермиониной руки в своей. Они летели самым необычным образом, оставляя позади безопасный банк Гринготс и его работников, у одного из которых был меч Грифиндора.

Внизу мелькали крыши домов — низкие, высокие, остроконечные и покатые, самых разных цветов — и мелкими насекомыми передвигались по узким улочкам люди, казавшиеся сейчас черными точками на карте Мародеров. Рон с интересом глянул пейзаж под собой, чертыхнулся и забрался повыше. Гермиона уткнулась лицом в сгиб рук, и Гарри ободряюще сжал ее ладонь, покоившуюся в его. Он не знал, куда дракон занесет их, но шестое чувство подсказывало, что нужно ждать.

Так они пролетели около пятидесяти миль, пока не оказались за чертой города над водоемом. Кажется, это было какое-то озеро.

— Мы снижаемся! — воскликнул Рон, и Гарри тоже заметил, что дракон изменил угол наклона к земле. Теперь она приближалась к ним все быстрее.

— Надо прыгать! — крикнул он себе за спину. Рон расширил голубые глаза: «Когда?», и Гарри принял решение немедленно. — Сейчас!

Гермиона выпустила руку, и он, разжав пальцы, последовал ее примеру — вода оказалась вокруг него быстрее, чем он смог вдохнуть воздух и задержать дыхание, поэтому набрал в легкие влаги.

И тут его голову буквально разорвало на сотню осколков, каждый из которых отражал всю гамму гнева Волдеморта, которую тот испытывал в данный момент. В висках пульсировала боль, разъедая череп, и хотелось кричать, но вокруг была сплошная вода, ничего кроме нее, и Гарри чуть не потерял, где верх, а где низ. Его, задыхающегося и дезориентированного, вытащили из ледяного жидкого холода сильные руки Рона.

Перед глазами Гарри вставали то искаженные болью Круциатуса лица, то летящие осколки стекла, каменное крошево стен банка, пыль сыпавшейся штукатурки, то Беллатриса, Долохов и другие пожиратели, панически отступающие прочь. В какой-то момент просто так, без предупреждения перед внутренним взором возник развевающийся флаг Когтеврана и башни Хогвартса, а потом все исчезло. Гарри обнаружил себя, висящем на плече Рона, и глубоко судорожно вздохнул.

— Ты в порядке? — поинтересовался рыжий друг, помогая ему вползти на пологий берег, поросший осокой. Гермиона уже рылась в своей сумочке, доставая сухую одежду.

— Еще один крестраж — он в школе, — хрипло сказал Поттер, чувствуя, как в легких плещется морская вода. — Я видел через Него, он в ярости.

— Ты же должен был отгораживаться, — яростно бросила Гермиона, грубо подавая ему свитер. — Какого черта Он все еще имеет над тобой власть?

— Я стараюсь, Герм! — огрызнулся Гарри, стягивая через голову насквозь мокрую кофту. Ткань неприятно облепила кожу, заставляя стучать зубами от холода. Рон рядом заходился крупной дрожью, Гермиона же пыталась трясущимися пальцами справиться с застежками на черном платье. — Это происходит все реже, когда Он очень зол. Сейчас Он себя не контролирует и бесится. Это нам на руку.

Гермиона фыркнула, но ничего не сказала. Гарри заметил, что она ненароком хватается за запястье, на котором была Метка. Видимо, болезненные ощущения все еще сопровождают ее, особенно в моменты Его ужасного настроения.

— Давай помогу, — вздохнул юноша, подходя ближе. Гермиона как-то испуганно на него посмотрела и, чуть помедлив, опустила руки.

— Никак не могу справиться, пальцы не слушаются, — отозвалась она, будто оправдываясь. Гарри кивнул и попытался расстегнуть заржавевшую застежку у нее под горлом. Когда это не удалось и с третьей попытки, он с силой дернул ткань на себя — все крючки с лязгом лопнули, открывая ужасно бледную шею Гермионы.

Она вдруг дернулась, отшатнулась от него подальше, прикрывая горло руками, — ее била мелкая дрожь.

— Герм? — неуверенно спросил Гарри, когда она отвернулась и попыталась справиться с непослушным платьем самостоятельно.

— Все нормально, дальше я сама, спасибо.

Юноша кивнул и отошел к Рону, который уже переодел и свитер, и джинсы, и выглядел почти нормальным, за исключением мокрых волос, принявших медный оттенок. Тот рассматривал чашу Хафлпаф в своей руке, недоуменно крутя ее пальцами. Золотое обрамление на ободке потрескалось и потеряло прежний блеск, одна ручка погнулась, а гравировка по бокам почти стерлась, и не возможно было прочитать, что там написано. От нее исходило абсолютное зло во всей своей великолепной невозможности и беспредельности, изнутри разъедая старинный артефакт основательницы. Оно шепталось, кривилось, ему не нравилось то, что происходило, и Гарри знал, что оно чувствует свою скорую кончину.

— Как мы уничтожим его? — спросил Рон, бросая чашу на землю с таким отвращением, что Гарри понял — друг тоже чувствует Волдеморта, может, не так сильно, как он, но все же ощущает его присутствие.

— Я не знаю. Пока не знаю, — ответил Поттер, потирая затылок и ероша мокрые волосы. — Надо проникнуть в Хогвартс и добыть что-то, связанное с Когтевраном. Еще один крестраж.

Рон кивнул с решительно настроенным выражением лица. Подошла полностью переодевшаяся Гермиона, сейчас выглядящая более спокойной, но Гарри все равно отметил, что ему не преминуло бы поинтересоваться, в чем проблема. «Позже, все позже», — твердил разум, заглушая эгоистичные порывы прямо сейчас взять и встряхнуть девушку, чтобы выведать, что кроется в глубине ее души и что ее так терзает. Незнание убивало.

— Значит, снова в школу? — натянуто радостно провозгласил Рон, Гермиона дернулась, как от хлыста. Гарри понимал ее — последнее их пребывание там не принесло радости, а только усугубило положение вещей, полностью разрушив всякую связь с этим местом, что была на протяжении шести лет. Гермиона предала его, директора, Хогвартс. Гарри не помог ей, не успел вовремя остановить. Они оба были в этом виноваты, и оба не знали, что могут сделать, чтобы исправить ошибки, совершенные в прошлом.

— Мы сможем начать заново, — вдруг сказал Гарри удивленной девушке и Рону. — Когда война закончится, мы сможем начать жизнь с чистого листа.

Друзья кивнули, но он видел, как в глазах Гермионы плещется безысходность, хоть она и пытается отчаянно ему поверить. Гарри и сам понимал, что ему вряд ли удастся пережить даже завтрашний день, но намеревался приложить все силы, чтобы успеть спасти ее. Хотя бы на этот раз он должен попытаться.

— Пойдем, — сказал он, протягивая ей руку, за которую Гермиона отчаянно ухватилась. Впереди их ждало возвращение в школу и еще один крестраж.

Когда что-то случается — это случается неожиданно.

Гарри, крепко держа за руку Гермиону, аппарировал в Хосмид, когда на него уже легла тень ночи. Рон рядышком переступил по отчего-то серому песку. При ближайшем рассмотрении, им оказался пепел. Деревня недавно пережила серию пожаров, и теперь все, что представало глазу, давало вполне яркие представления о бедах, коснувшихся ее жителей. «Сладкое королевство» оказалось полностью стерто с лица земли, и лишь обгоревшие углы фундамента напоминали о том, что когда-то магазинчик стоял на пересечении двух улочек. «Три метлы» был наглухо запечатан, еще часть магазинчиков точно так же закрыта, кое-где были видны обугленные стены построек.

— Невилл не рассказывал, что все настолько плохо, — пораженно прошептал Рон, из его рта по непонятной причине шел теплый пар. Гарри поежился — холодно и страшно. Значит, где-то здесь бродят дементоры.

Вдруг раздался оглушительный визг, похожий на магловскую сигнализацию, и все трое, как по команде, бросились под навес, за нагромождение стульев и столов, затянутых тентом. «Сигналка на аппарацию, конечно же!» — раздраженно подумал Гарри, проклиная себя за то, что не вспомнил о ней раньше. Невилл, между прочим, говорил ему об этом несколько месяцев назад. Как давно это было. Кажется, в прошлой жизни.

— Гарри! — шикнула на него Гермиона. — Ты мне руку оторвешь, пусти же!

— Извини, я перепугался.

Она сердито на него взглянула и пригнулась пониже, таща за собой Рона, который, видимо, решил остаться и встретить пожирателей, уже идущих в их сторону с палочками наперевес. Гарри, стараясь не издавать шума, крался под столами и стульями, отмахиваясь от паутины, лезущей в глаза, а в спину ему неслись проклятия. «Поттер, выходи, Поттер!» — кричали пожиратели, но Гермиона подталкивала сзади, не давая времени опомниться, поэтому он упрямо полз, надеясь, что они с Роном не отстают. Впереди, если вылезти из-под навеса и пройти пару метров, маячили ворота, ведущие в Хогвартс, но им нужно было свернуть в неприметный трактир, о котором Невилл упомянул три дня назад.

— Потте-ер! Мы знаем, что ты здесь, мальчишка! — на этот раз крики прозвучали гораздо ближе, и у Гарри на какое-то мгновение сердце ушло в пятки. Если их поймают в Хогсмиде, школы им не видать. Только не снова в руки к пожирателям, нет.

Калитка оказалась заперта, и Гермиона, машинально толкнув ее рукой, вызвала гремучий лязг цепей. Она отпрянула, словно обжегшись о железные прутья, Рон злобно прищелкнул языком.

— Что ты делаешь, нам не сюда! — он потянул ее вбок, влево, туда, куда мгновение назад шмыгнул Гарри, уже открывавший дверцу «Кабаньей Головы», старенького мрачного трактирчика, которым заправлял брат покойного Альбуса Дамблдора — Аберфорт. Как только за ними закрылась дверь, снаружи раздались гневные возгласы — кто-то запустил сигнализацию на другом конце деревни, очень подсобив Гарри.

— Какого Мерлина, Гермиона? — яростно зашипел Рон, как только с трудом протиснулся по узкому коридорчику в дальнюю комнату, где их уже ожидал Аберфорт — как Невилл и говорил.

Гарри видел, что она сперва покосилась в его сторону, как-то перепуганно следя за его реакцией. Гермиона никогда не теряла концентрации раньше, отметил он про себя, сейчас все намного хуже. Знает ли она, что скоро всему придет конец? Наверняка догадывается, раз не может сосредоточиться на деле: пока они готовились к операции, Гермиона постоянно что-то забывала, вела себя очень рассеяно и не могла взять себя в руки. По ночам ее мучили кошмары, больше, чем обычно — Гарри знал это, потому что они делили одну кровать на двоих, быстро убедившись после своей ссоры, что так им обоим было легче переносить сон.

— Успокойся, Рон, — сказал Гарри, положив руку ему на плечо. — Мы успели смыться, пока нас не засекли, так что нет тут никакой проблемы. Кстати, где Аберфорт?

Старик, поразительно похожий на директора Хогвартса, появился в дверях маленькой комнатки спустя минуту напряженного ожидания с чайником в руках. Глаза всех троих гостей расширились от удивления — никто не ожидал увидеть настолько живое воплощение Дамблдора.

— Спасибо Вам за помощь, — первой нашлась Гермиона. Аберфорт кивнул, грузно опуская на стол свою ношу. Чашки возмущенно звякнули о деревянную столешницу.

— Что вы задумали? — вместо предисловий поинтересовался он. Голос у него был не похож на альбусовский, в нем не было покровительственных ноток и того доверия, который вызывал его брат. Этот голос звучал сипло, твердо и как-то... устало.

— Нам нужно попасть в Хогвартс, чтобы кое-что там найти, — осторожно сказал Гарри, вставая рядом с Гермионой. — Невилл сказал, что Вы сможете нам помочь.

Взгляд Аберфорта проскользил поверх их голов по стене, остановившись на картине какой-то девушки, длинноволосой, худой, с нежными чертами лица и грустной улыбкой. Она смотрела на присутствующих внимательными голубыми глазами.

— Ты знаешь, что делать, — сказал Дамблдор, отпуская девушку. Та кивнула и легкой походкой удалилась вглубь картины.

— Куда она? — спросил Рон, подходя ближе. — Эй, куда Вы ее отправили?

— Вам нужна помощь, вы ее просите — я делаю то, что требуется, — ворчливо отозвался Аберфорт, наливая себе в кружку горячей воды. Она была большой и немного походила на те ведра, из которых Гарри, Рон и Гермиона иногда пили чай у Хагрида. Впрочем, и сам Аберфорт имел больше сходств с лесничим, чем с директором: такой же крупный и грузный, с широкими плечами и густой колючей бородой, торчащей во все стороны. Трудно было представить, что он и Альбус были братьями.

— То, что вы задумали, не имеет смысла. — вдруг сказал он. — Войну мы все равно уже проиграли.

— Что? — Гарри подался вперед, вырываясь из руки Гермионы. — Проиграли? Вы же шутите, верно? — но Аберфорт молча смотрел на него, и в его душе поднималась буря негодования. — Как Вы можете так говорить? Ничего еще не потеряно, сэр, ничего. Он не победит, потому что совсем скоро станет таким же смертным, как и все остальные, и тогда кто-нибудь одолеет Его!

— Юноша, ты так говоришь только потому, что слепо веришь моему брату, отправившему тебя на поиски неизвестно чего неизвестно где. Он хотя бы объяснил тебе, как уничтожить то зло, за которым послал? Показал, как справляться с дрянью?

Гарри молчал, вглядываясь в такие знакомые черты лица и понимая, что человек перед ним — не Альбус. В Аберфорте не было той безграничной веры, которой его брат мог заразить всех вокруг. За директором хотелось идти, не раздумывая. И, когда тот умер, единственную цель, которую он оставил, нужно было выполнить, не раздумывая. Неужели родной брат не может понять всей важности этого, раз сейчас с таким сарказмом отзывается о самой идее Альбуса?

— Вы не верите, что мы справимся, так? — тихо произнес Гарри, голос его сочился неверием. Гермиона подошла и молча взяла его за руку, за что он был благодарен — скажи Аберфорт еще слово лишнее, и Гарри бы сорвался на крики. — Сэр, ведь кто-то рано или поздно одолеет Его. Зло не может жить вечно. Не может.

— Возможно, юноша. Но при всем моем уважении, семнадцатилетнему пареньку вряд ли удастся изменить ход войны, когда она почти проиграна. — старик выглядел больным, от самой жизни нездоровым и уставшим. Гарри показалось, что его уже ничто не сможет расшевелить. И смотреть на это было страшно и больно.

— Даже самая малость может изменить ход истории, — внезапно сказала Гермиона, крепче сжимая гаррину руку. — Один камешек поворачивает реки, если правильно положить его в русло. Мне жаль, что Вы уже слишком мертвы, чтобы надеяться.

Она смотрела прямо на изможденного Аберфорта, и в ее глазах не было ни капли раскаяния или вины за свои слова. Сейчас она как никогда походила на себя прежнюю, так что Гарри даже залюбовался.

— Смотрите, та девушка! — воскликнул Рон, отвлекая от грустных мыслей. — Она возвращается!

В самом деле, портрет на картине медленно приближался, превращаясь из точки в знакомый стройный силуэт. За ее спиной маячила чья-то тень, и, приглядевшись, Гарри бы разобрал, кто это, если бы картина вдруг не открылась, выпуская в комнату Невилла.

— Вы что-то долго! — друг выглядел счастливым, даже несмотря на огромный наливающийся синяк на скуле и кровоточащую рану на виске. Потрепанный грязный свитер болтался на худом, так не похожем на его, теле, зато руки, сжимающие дверную ручку смотрелись по-настоящему сильными и жилистыми.

— Невилл! Ох, как мы рады тебе, дружище! — Рон радостно ухмыльнулся и первым полез в потайной проход, ведущий в замок. Гарри помог подняться в проем Гермионе — та немного замялась перед внимательным взглядом Невилла, но быстро взяла себя в руки — и обернулся к Аберфорту, все еще стоящему у стола.

— Знаете, сэр, мне очень жаль, что Вы потеряли веру в людей и жизнь. Спасибо за помощь, — и Поттер исчез в темном переходе, дверь-картина за ним с тихим шорохом закрылась.

Они шли по узкому проходу, Рон удивленно таращился по сторонам, поражаясь тому, что этот ход вырыли сами грифиндорцы, Гермиона молчала, поглядывая на хмурого Гарри. Он не выпускал ее руки, все время проверяя, на месте ли волшебная палочка.

— Мы ждем вас уже четыре дня, — сказал Невилл, весело осматривая друзей. На Гермионе его взгляд зацепился на пару мгновений, но он тактично промолчал, уже зная из коротких фраз Гарри, что она полностью на их стороне. Девушка смотрела себе под ноги и временами останавливалась на секунду, будто поправляя кофту. Гарри знал, что для нее возвращение в школу будет болезненным и делал все, что было в его силах, чтобы она не чувствовала себя потерянной — но, очевидно, это мало помогало.

— Эй, Невилл, как там Луна? — поинтересовался Рон, в глазах которого горела неприкрытая озабоченность. Гарри, видя это, понимающе улыбнулся. Невилл, похоже, посчитал интерес Рона вполне себе романтическим, поэтому выдал какую-то несмешную шутку, на что никто не обратил внимание.

— Мы пришли, — сказал он, — давайте устроим небольшой сюрприз?

Прежде чем впустить в пустой класс, занимаемый членами А.Д., Гарри, Рона и Гермиону, Невилл выдал очередной шедевр юмористического характера, и друзья за его спиной услышали хор разрозненных нестройных голосов — кто-то поминал стряпню Аберфорта и приколы близнецов Уизли. А потом Невилл отступил в сторону, давая Гарри возможность появиться перед изумленными и радостными лицами однокурсников. Ему открылся вид на бледных студентов, начиная с третьего курса, которые вставали со своих мест, чтобы поприветствовать его. Когда вниз спустился Рон, его бросились обнимать Джинни и все такая же спокойная Луна, к Гарри кинулись Симус, Дин и братья Криви, но он подал руку нервничающей Гермионе, и внезапно гул голосов утих. Невилл предупреждал, что так может случиться, но Гарри был совершенно не готов к такой реакции и, видя, как Гермиона опускает голову, отступая к стене, крепко взял ее за руку и притянул к себе.

— Все в порядке, — шепнул он ей на ухо, но она как будто его не слышала. Глаза всех, кто находился в классе, были прикованы к ее ссутуленной фигуре, и в воздухе повисла напряженная тишина. Гарри сжал ее плечо и оглядел лица студентов; все они не выглядели слишком довольными, поэтому ему придется заставить их поверить Гермионе, пусть и не так сильно, как он сам верит — безоговорочно и безответно.

— Эй, ребят, Гермиона нас из Малфой-мэнора вытащила, представляете? — голос Рона, такой обыденный и уверенный, разнесся по всему притихшему классу, сразу нарушая неуютную атмосферу, и к нему присоединилась Луна и Невилл. А потом и все остальные подхватили внезапный порыв, и как-то сама собой тишина растворилась в гуле ребячих восклицаний и радостных криков. Гермиона рядом с Гарри выдохнула. Этот барьер они перешагнули, теперь нужно было найти то, зачем они пришли.

— Какой план, Гарри?

Поттер, внимательно следивший за состоянием Гермионы, не сразу заметил несколько пар глаз, смотревших на него с надеждой. Оказалось, студенты обступили их со всех сторон, чтобы быть ближе к однокурснику.

По правде сказать, не было у него никакого плана. Он знал только, что крестраж связан с Равенкло, должен быть маленьким и, возможно, иметь отношение к основателям, ведь не зря же Том питал слабость к этим артефактам. Гарри поделился соображениями с застывшими Симусом, Дином, Невиллом и остальными, за что поплатился.

— Я понимаю, сведений мало...

— Да их вообще нет! — воскликнул пораженный Симус, взмахивая руками. Отлично. Они ожидали от него активных действий с четким представлением того, что должен выполнять каждый в его гениальной стратегии — но Гарри не обладал тем складом ума, присущим Дамблдору, и не мог предположить, что эти люди вокруг него готовы выполнять все его требования. Поэтому и плана у него не было: все, что он знал — это маленький неприметный предмет с Равенкло...

— Как насчет диадемы Ровены Равенкло? — вдруг спросила Луна, утихомирив разом разошедшихся грифиндорцев. Гарри поднял голову, недоуменно хмуря брови. Луна пустилась в пространные объяснения. — Диадема Ровены Равенкло, разве никто не слышал? Она принадлежала основательнице факультета и была очень красивой.

— Да, Полумна, но ее никто из живых не видел, — осторожно возразила Чжоу. Гермиона слабо выдохнула в плечо Гарри, он же задумался над словами Лавгуд: это имело смысл, но как отыскать то, о чем никто не помнит?

— Что такое диадема? — прозвучал нескромный вопрос Рона, заставивший половину присутствующих девушек возмущенно вздохнуть. Полумна развернулась к нему, чтобы ответить, но не успела: в класс ворвался взмыленный пятикурсник с Хафлпафа, имени которого Гарри не помнил, и прерывающимся голосом сообщил:

— Снейп собирает всех в Большом зале. Он в курсе, что Гарри Поттер сегодня был замечен в Хогсмиде.

Решение возникло мгновенно. Гарри потянул за собой Гермиону, потом, одумавшись, отпустил ее и, бросив взгляд на хмурых студентов, кивнул им.

— Раз директор вызывает на ковер, кто мы, чтобы перечить ему? — он изогнул бровь в духе мастера зелий, и его поддержал нестройный смех однокурсников, которые толпой двинулись к выходу.

— Гарри! — Гермиона была уже в трех шагах от него, поэтому он обернулся, протягивая ей руку — девушка ухватилась за нее так крепко, что при должном усердии могла оторвать.

— Останьтесь тут, свяжитесь с Орденом, — сказал Поттер и поморщился оттого, как резко это прозвучало. Гермиона кивнула, но руку его не выпустила. Чувства, и без того накаленные до предела, сейчас будто дали слабину — Гарри не захотелось уходить куда-то и оставлять ее вне поля зрения, будто, исчезни Гермиона с его глаз — и случится непоправимое. Он не знал, откуда взялось вдруг это глупое предчувствие, но уходить оно не хотело, а времени на самокопание сейчас не было.

— Мы позаботимся обо всем, иди, — сказал Рон, напоследок обнявший Луну, и вытянул руку Гермионы из гарриной. Он был благодарен другу, ибо сам в этот момент сделать над собой усилие оказался неспособен. Что с ним происходит?

Ковырять еле зажившие душевные раны было некогда: студенты плотной массой, в шеренгах по десять человек, маршировали по опустевшим коридорам некогда шумной и веселой школы, и меньше всего напоминали обучающихся в ней детей. Гарри на ум пришло сравнение с концлагерем, увиденным им еще в детстве у Дурслей в одной из передач на военную тематику.

Он шагал в окружении грифиндорцев с накинутой на плечи школьной мантией, и не мог произнести ни слова — Джинни и Дин по обе от него стороны хранили гробовое молчание, как, впрочем, и все остальные. Гарри заметил наблюдающих за процессом близнецов со Слизерина, о которых упоминал Невилл, — они и в самом деле были похожи на бульдогов. Симус, шагавший чуть впереди него, сжимал спрятанную в кармане мантии свою палочку и, опустив голову, повторял про себя атакующие заклинания. Гарри невольно улыбнулся: неусыпная бдительность Хмури и здесь не осталась забытой.

Большой зал встретил их мрачными стенами, всего лишь несколькими горящими факелами, холодом и завывающим снаружи ветром, который был слышен даже в здании. Студенты ровными колоннами расположились на местах своих факультетов — столы убрали, и от этого становилось еще более тоскливо. Снейп возвышался на ступенях в торце зала, вызывая в Гарри жгучее желание бросить в него Непростительное. Остальные учителя — хмурые, озабоченные и напряженные — стояли чуть позади нынешнего директора. Ближе всех Гарри заметил бледное лицо МакГонагалл. Снейп обернулся к ученикам и заговорил тягучим ненавистным голосом, разрывая мертвенную тишину зала.

— Некоторые из вас даже не догадываются, почему я собрал всех сегодня, — только не сорваться раньше времени, Поттер, только не сорваться! — Дело в том, что в Хогсмиде был замечен Гарри Поттер. — приглушенные вздохи прозвучали, в основном, от лиц змеиного факультета.

Виновник беспокойств стоял среди студентов родного Грифиндора и старался взять себя в руки. Снейп сошел с постамента и двинулся — театрально медленно, мантия за спиной развевалась не хуже, чем у самого Волдеморта — между стройными шеренгами учеников своей школы, цепкий взгляд скользил по бледным испуганным лицам. Гарри следил за ним из-за голов Симуса и Дина и сжимал кулаки, в одном из которых предусмотрительно была палочка.

Он вспомнил, как этот человек ровно год назад стоял напротив Альбуса Дамблдора и, невзирая на мольбу старика, запустил в него Авадой. Зеленый луч выстрелил прямо в грудь директора, и тот камнем упал с Астрономической башни, навсегда закрывая глаза. Гарри, стоял всего лишь пролетом ниже, но, похолодев от ужаса, не мог двинуться с места. Вспомнил он перекошенное от боли лицо Гермионы, когда она заметила его, их скрещенные взгляды — ее умоляющий и его недоуменный, шепот, слетевший с ее синеватых от холода губ «Гарри, пожалуйста!». Она просила его о помощи, но он был слишком поражен открывшейся до конца правдой, которую Гермиона скрывала, что не решился что-либо сделать. А потом, убедив Гарри стоять в стороне, пришел Снейп. И убил Дамблдора росчерком своей волшебной палочки.

События, так сильно задевшие те стороны его души, о которых Гарри даже не догадывался, вновь возникли в его памяти страшными призраками. Снейп ледяным тоном просил студентов выдать Поттера, и угрозы, злобные, способные испугать не только первокурсников, слетали с его уст.

— И если кто-либо из вас станет свидетелем сокрытия Поттера другими и не сочтет нужным сообщить об этом, — голос зельевара разносился по холодному залу подобно ледяной воде, бегущей по зимнему руслу реки, — то эти лица будут наказаны точно так же, как участники подобного преступления.

Большего Гарри терпеть не мог, да и галеон, который они использовали на пятом курсе при занятиях А.Д., заботливо всунутый ему в карман предусмотрительной Гермионой, уже жег карман. Поттер вышел в проход между Грифиндором и Равенкло, студенты расступались перед ним, многие пораженно охали. Снейп резко обернулся, словно почувствовал на себе пристальный взгляд.

— Как смеете Вы стоять на его месте? — спросил Гарри, гнев заполнял его разум и подпитывал силы. — Как смеете Вы быть во главе школы, директора которой убили? — МакГонагалл прижала руки ко рту, Флитвик испуганно пискнул. В голове с бешеной скоростью проносились сцены из, казалось бы, уже прошлой жизни, отголоски которой до сих пор мучили и не давали спать ни ему, ни Гермионе.

— Расскажите всем, как Вы смотрели в глаза Альбусу Дамблдору, когда он умолял Вас о помощи, и убили его! Неужели в Вас совсем нет ничего человеческого, Снейп?

Тот застыл каменным изваянием с таким выражением лица, будто перед ним была Нагини. Когда Гарри выставил вперед палочку, Снейп отреагировал мгновенно, несмотря на замешательство.

— Схватить изменника, — прозвучал его властный приказ, отданный слизеринцам, но те не двинулись с места. Перед Гарри появилась сначала Джинни, потом Дин — и вот все грифиндорцы, члены А.Д., часть Равенкло и Хафлпафа загородили его, выстраивая живую стену на пути возможного заклинания от Снейпа. Галеон в кармане нестерпимо жег — Гермиона говорила ему: «Мы рядом». Нервы Гарри скрутились в тугой комок, и сейчас он чувствовал, что они действительно могут победить.

— Сдавайтесь, Снейп, — торжествующе сказал Гарри, чуть выступая вперед из-за студентов. — Вы окружены, поверьте.

Словно того и ждали, распахнулись двери Большого зала, впуская Рона, Гермиону, Невилла, Кингсли Шеклбота и половину Ордена Феникса. Эти люди остановились позади Гарри, тем самым смыкая вокруг него плотное кольцо. Настоящая ощутимая защита.

Снейп помедлил, но МакГонагалл, с палочкой наперевес, не успела схватить его — зельевар, исполнив какой-то трюк с мантией, нырнул в высокий оконный проем, с громким звоном выбивая стекло. Гарри выдохнул — оказалось, напряжение настолько достигло пика, что он даже задержал дыхание — и обернулся на прибывшую помощь. Гермиона осматривала знакомый зал неверящим взором, Рон уже зажигал факелы делюминатором. МакГонагалл раздавала указания остальным учителям. Студенты, недоуменно косящиеся друг на друга, обступили Гарри со всех сторон. Свое имя он слышал то тут, то там.

— Гарри! — голос Гермионы рассек воздух и заставил некоторых отступить, давая ей дорогу. Она подошла к нему и крепко взяла за руку, как и раньше, настолько крепко, что могла бы оторвать. Гарри и сам почувствовал облегчение, словно за короткий промежуток времени мог потерять ее.

— Мистер Поттер, — МакГонагалл говорила громко и четко, слышно было даже сквозь нарастающий шум. — Я рада Вас видеть, и Вас, мисс Грейнджер, — Гермиона уже не опускала голову, но еще смотрела раненным зверем. — Есть причина, по которой Вы пришли в Хогвартс, мистер Поттер? Мы можем что-нибудь Вам предложить?

Гарри отметил, что, несмотря на значительную худобу и бледность, глаза декана его факультета горели живым огнем. Он кивнул, благодарно сжимая ее ладонь на своем плече свободной от Гермионы рукой.

— Мне нужно время, профессор. Немного времени, сколько сможете дать.

Она кивнула, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Делайте, что требуется, Поттер. Школа поможет Вам.

Гарри, ведя за собой Гермиону, двинулся к выходу, по пути ища глазами рыжую шевелюру Рона, но внезапный ледяной голос, прозвучавший отовсюду и ниоткуда, остановил его.

— Отдайте мне Гарри Поттера.

Гермиона сжала его руку так, что захрустели пальцы, и второй рукой схватилась за свое запястье. Кто-то из младших классов испуганно закричал. В зале повисла гробовая тишина, даже несколько факелов погасли.

— Отдайте мне Гарри Поттера, и я обещаю, что войны не будет. Никто из вас не умрет за жалкую жизнь всего лишь одного мага. У вас есть целый час на то, чтобы подумать над этим. Отдайте мне Гарри Поттера.

Повисла мертвая тишина, нарушаемая тяжелым дыханием студентов и преподавателей. Гермиона вцепилась в руку Гарри, и никакая сила, казалось, не способна была заставить девушку ее отпустить, он и не хотел этого; Волдеморт стоял там, за пределами Хогвартса, и готов был ждать его, Гарри, чтобы тот отдал свою жизнь взамен сотен других — друзей, знакомых, родных ему людей. На какое-то мгновение Гарри показалось, что это совсем неплохая идея, но голос Гермионы отвлек его от мрачных мыслей.

— Нам нужно найти крестраж, Гарри, пойдем, пожалуйста.

Он очнулся и вышел из Большого зала в холл, где уже сновали студенты и профессора, раздавала указания МакГонагалл и кричал Филч, Кингсли отправлял людей в разные части замка, а над самим Хогвартсом сверкающим куполом вставала защита, древняя, как сама магия. Гарри обернулся к Гермионе и запыхавшемуся рядом Рону.

— Я не знаю, где искать его, — просто сказал он. На ужимки и притворства времени не осталось, на счету была каждая секунда, поэтому Гарри не видел смысла строить из себя героя, которым он не являлся, особенно перед лучшим другом и Гермионой.

— Спроси у Луны, — коротко бросил Рон, и Гарри подумал бы, что он шутит, если бы не его серьезный, как никогда, взгляд. Где-то снаружи раздавался мерный гул, будто сотня каменных ног шагала по коридорам. — А я отправлюсь в подземелье.

— Что? — неожиданное заявление Рона выбило Гарри из и без того расшатанной колеи. Гермиона, вдруг спохватившись, постаралась объяснить.

— Рон просто гений, Гарри! Ты уничтожил два крестража ядом василиска и...

— Я знаю, где взять еще, — друг подмигнул и усмехнулся, и эта знакомая картина так расходилась сейчас с действительностью, что Гарри улыбнулся.

— Иди с ним, — сказал он Гермионе, отпуская ее руку, но девушка испуганно ахнула.

— Что? Нет, ни за что, я иду с тобой!

Гарри вздохнул, слыша, как на заднем плане кричали младшеклассники и со всех сторон звучали возгласы, в которых угадывались защитные формулы заклинаний, как бежали куда-то толпы людей, то ли в панике, то ли в ажиотаже стараясь куда-то попасть. Вокруг царил хаос, и никто не был способен защитить сейчас кого-то, кроме себя. Никто не мог гарантировать, что увидит сегодня рассвет.

— Идите с Роном в тайную комнату, а я найду крестраж, — сказал Гарри, игнорируя сначала гневные, потом жалобные протесты подруги. — Потом отыщите меня по карте, Рон, я оставил ее в сумке у Гермионы. Идите.

И, не дожидаясь, когда Гермиона вновь начнет кричать на него, Гарри побежал по ступеням лестницы к башне Равенкло, надеясь отыскать Луну — как советовал Рон — или кого-то, кто мог бы помочь.

Панический крик Гермионы растворился в шуме толпы.

Он отгонял странные нелепые догадки о том, что сегодня последний этап его жизненного пути, цель которого всегда была убить Волдеморта, исполнить пророчество, из-за которого погибло столько людей. Гарри не знал, когда в его голове поселились подобные мысли, делиться которыми с кем-либо не мог и не хотел, но в эту ночь они казались настолько сильными, настолько... правильными, что он уже начал принимать их за действительность. Гермиона видела, что с ним творится что-то странное, поэтому не хотела отпускать его куда-либо без ее ведома. По крайней мере, Гарри, нервы которого были на пределе, а потому думать о чем-то волнующем он уже не мог, доводы приводил себе именно такие.

Гермиона все время держала его за руку, боясь разрушить контакт с ним — но ведь и он старался держаться ее. Будто эта ночь была последней в их жизни, они не хотели отпускать друг друга. Все, что Гарри знал сейчас, это то, что, даже если ему не суждено пережить эту ночь, Гермиону он за собой не утянет. Они будут сражаться, биться и идти до конца, и, возможно, он погибнет в бою, но она будет жить. Ведь Гарри обещал, что отдаст ей свою жизнь.

Он не смог отыскать Луну — она сама нашла его и проводила до обитавшего в башне Равенкло призрака Серой Дамы, дочери Ровены. Разговор с ней наедине получился скомканным, странным, Гарри все время казалось, что она не позволит ему отыскать диадему матери, потому что говорил не то и вел себя не так. Но Дама, после некоторого сомнения, дала ему подсказку, напоследок сказав Гарри странную фразу, над значением которой он думать уже не мог.

«Ты немного похож на него, того мальчишку, погубившего диадему»

Будь у Гарри время, он бы задумался, но у него не нашлось бы и минуты. За стенами замка уже раздавались взрывы, защитный купол медленно горел в воздухе, напряжение достигло апогея. Гарри бежал вниз по ступеням, помня наказ призрака: «Если знаешь, стоит только назвать». Внезапный порыв, резкая боль в голове и неожиданная сила сковали его, заставив прильнуть к стене. Он каким-то шестым чувством понял — Рону и Гермионе удалось уничтожить чашу. Где-то у края Запретного леса кричал от ярости Волдеморт и посылал непростительные в своих приспешников.

Оставалась диадема и Нагини.

В ушах стоял пронзительный, ни на что не похожий крик, который он никак не мог заглушить и продолжить целенаправленно пробираться сквозь толпу паникующих студентов к выручай-комнате. Никто не обращал на него внимания — Гарри молча сполз по стене и закрыл глаза, моля, чтобы эта боль в голове закончилась, исчезла так же неожиданно, как пришла. Мир смилостивился через пару минут, когда ему казалось, что он пережил уже все небесные кары. Рядом, участливо заглядывая в глаза, присела Луна. Они были на середине витой лестницы, ведущей к восьмому этажу.

— Луна? Ты должна быть... — Гарри не помнил, куда ее направлял Рон, и немного шокировано вспоминал последние часы своей жизни. Кажется, боль притупила все его воспоминания.

— Тебе лучше, Гарри? Нашел, что искал? — спросила девушка, помогая ему подняться на ноги. Его вело из стороны в сторону, и сейчас он готов был проклинать все на свете за свою какую-то даже старческую неспособность собраться.

— Да, Серая Дама дала мне подсказку. Мне нужно в выручай-комнату. А тебе нужно...

Заглушая его голос, раздался страшный рев, ознаменовавший крушение защиты вокруг школы: сверкающий купол сгорал в пламени, посланной из самой сильной палочки человечества — Гарри почувствовал это каким-то странным чутьем, словно сам направлял магию палочки в нужное русло. Волдеморт был бесконечно зол и не контролировал себя, Гарри видел это, чувствовал, как бьются ненависть и злость в его голове, как разрывается он от желания уничтожить все вокруг.

Сейчас сюда хлынут волной пожиратели, оборотни, вампиры и прочая нежить, здесь будет бой, прямо тут, в стенах родной и некогда безопасной школы.

— Я помню, что сказал Рон, Гарри, — Луна невозмутимо взяла его под руку и медленно повела вниз по ступенькам. — Я только провожу тебя, а потом пойду к мадам Помфри.

Он кивнул, понимая, что сейчас помощь не помешает, хотя внутри все протестовало и рвалось поскорее уничтожить еще одну дрянь — но они шли мучительно долго, преодолевая метр за метром, пока не оказались лицом к облупившейся стене со старыми лепнинами. Где-то позади уже раздавались яростные крики, залпы заклятий, стенания и панические вопли. Гарри закрыл глаза, прося Хогвартс открыть ему вход туда, где все спрятано. Резная внушительная дверь появилась спустя мгновение, нехотя проступая в тупике школы.

— Дальше я сам, спасибо, — кивнул Гарри белокурой девушке, и та, легко улыбнувшись в ответ, побежала к школьной медсестре. Тебе бы она тоже не помешала, мелькнуло в голове Поттера, но он яростно отбросил прочь эти мысли и ступил в темноту выручай-комнаты, не заметив, как сзади за ним крался Драко Малфой и еще двое слизеринцев.

Когда полумрак огромной комнаты, больше похожей на старый заброшенный склад вещей со всего мира, окутал его, Гарри ощутил знакомое беспокойство. Где-то в глубине старой рухляди лежал и дожидался своей участи предпоследний крестраж, тихо-тихо нашептывая проклятия на змеином языке.

Гарри никому не говорил, что он чувствует связь с каждой частицей души Волдеморта, словно связан с ними невидимыми нитями. Рон, может, и замечал эти странности, но относил их к тому событию, что Гарри и Волдеморт разделили на трагический Хеллоуин. Юноша надеялся, что никому больше это не кажется совсем необычным, хотя мог поспорить — Гермиона поглядывала на него подозрительно. Она вообще всегда отмечала то, чего другие не видели даже у себя под носом, и эта проницательность вкупе с неуемным желанием знать правду нравились бы Гарри, как и раньше, если бы не одно но: никто не должен был знать о его слабости. Догадки, которые он строил, были хуже и хуже, а волновать ими кого-либо Гарри просто не имел права, тем более Гермиону.

Диадема нашептывала какие-то фразы, то ли манила, то ли отталкивала, звала к себе и прогоняла. Маленький осколок души Волдеморта наполнял воздух вокруг себя темной страшной магией, которая душила, сжигала все хорошее и светлое, не давала жизни пробиться. Гарри довольно скоро обнаружил сундучок, покрытый ветхой тканью, сдернув которую услышал беспокойные трепыхания некоего подобия жизни. Открыв крышку, он увидел блестевшую в слабом свете волшебной палочки красивейшую вещь, принадлежавшую основательнице, но она была настолько изуродована темной магией, что и магл ощутил бы ее след.

Гарри уже протянул к ней руку, когда за спиной раздались тихие крадущиеся шаги. Он обернулся, хватая свободной рукой диадему — в правой была зажата готовая отбивать проклятия палочка.

— Ты разве не должен защищать родную школу, Поттер? — плюнул Малфой, за его спиной выросли Гойл и Забини. Гарри скрипнул зубами, но промолчал. — А как же мелкие первоклашки, Поттер, кто им поможет? Что ты тут забыл?

— Не твое дело, Малфой, — огрызнулся Гарри, закипая гневом оттого, что теперь ему придется тратить время еще и на старого школьного врага, а не уничтожать дрянь, зажатую в руке.

— Что ты сделал с Грейнджер? — неожиданно спросил слизеринец, вопрос прозвучал грубо и как-то даже по-особенному злобно, так что Гарри опешил. — Пользуемся Империусом направо-налево, а, Поттер?

— Я не беру примеров с тебя, твоей тетки и твоего папаши! — прорычал Гарри, крепче сжимая палочку, наставленную на слизеринца, — та даже затрещала под его хваткой. Гойл и Забини позади Малфоя переминались с ноги на ногу, явно не понимая, зачем они присутствуют при очередной перебранке старых знакомых.

— Да уж, Поттер, могу поспорить! Небось, наобещал ей небо в алмазах и мир во всем мире, вот она, глупая грязнокровка, и пошла за тобой следом! Только вот ты и сам прекрасно знаешь, что сегодняшнюю ночь не переживешь, сгинешь, как твоя собака Блэк, прямиком к предкам!

Гнев всколыхнулся в Гарри огромной неуправляемой волной, он выбросил вперед палочку, крича Редукто и разоружающее одновременно. Малфой и его подпевалы бросились врассыпную.

Он и так был на пределе, все это время сдерживая в себе отчаянное желание взорвать пространство вокруг, какая-то древняя магия бушевала в нем, просилась наружу, вопила о необходимости что-то сделать. Вся эта ночь представлялась ему общим для всех невыносимым, неумолимым — отчаянным желанием выжить. Только вот его жизнь уже давно висела на волоске от смерти, и он понимал, что сегодня — последний решающий момент, когда все разрешится, знал на подкорке неуправляемого сознания... и ничего не мог сделать, чтобы помешать своей скорой участи.

— Секо! — Забини из-за угла кинул в него режущее, и Гарри еле успел увернуться, отдаленно чувствуя, как струя крови сбегает по его руке. Диадема выскользнула при его неосторожном маневре и улетела в гору ненужного хлама. Гарри чуть не взвыл от разочарования.

— Остолбеней! — его заклинание полетело в сторону зазевавшегося Гойла, но он промахнулся на пару сантиметров, и удар пришелся на какую-то книженцию, торчавшую из кучи рядом со слизеринцем. Гарри отстраненно подумал, что Гермиона, будь она здесь, прибила бы за такое обращение к книгам. Но ее не было, как не было рядом и Рона, и Гарри боялся думать, что могло произойти с ними такого, что они оба до сих пор не нашли его.

— Ты покойник, Поттер! — донесся до него презрительный крик Малфоя, но Гарри его замашки беспокоили сейчас меньше всего — он заметил знакомый блеск в складках обветшалой ткани, что покоилась на горе вещей рядом с тем местом, где прятались Гойл и Забини. Малфой ретировался в неизвестном направлении, и Гарри винил себя за невнимательность, но сейчас мог сосредоточиться только на диадеме.

— Авада Кедавра! — зеленый луч заклилания пронесся всего в полуметре от его плеча, разнеся в щепки деревянную стойку со всякой мелочью. Возглас Малфоя утонул в паническом вопле внезапно оказавшейся рядом Гермионы.

— Гарри! — она бежала к нему, огибая горы рухляди, на ходу выкрикивая защитные и отталкивающие чары, а позади нее, всего на шаг отставая, Гойл и Забини разрушали шаткие нагромождения мебели, стараясь задеть ее. Гарри кинулся к ней из-за своего неудобного укрытия, успевая попасть в выползшее лицо Гойла, чем спас Гермиону от разящего заклинания. Красная вспышка проскочила мимо, угодив в огромный исчезательный шкаф, до боли знакомый ему по прошлому году.

— Какого черта, Гермиона, я думал, с тобой что-то случилось! — заорал Гарри, хватая ее за руку и утягивая за очередную пока неразрушенную гору хлама. Она была взмылена, словно неслась прямиком из Тайной комнаты, ни разу не остановившись, в глазах тлел какой-то панический страх. Гарри заметил, что она хватается за отвороты его куртки так сильно, будто боится, что он ускользнет из ее пальцев.

— Что с тобой? — спросил он, Гермиона дернулась, лицо исказилось гримасой неизвестного ему ужаса. Она помотала головой и закрыла глаза, прижимаясь к его плечу, отчего Гарри вообще потерял всякую логическую нить. Он на секунду замер, забывая о том, что совсем рядом Малфой и Забини, не задетые его магией, пытаются достать его и Гермиону, что Рона нет рядом, и это должно бы волновать его сильнее, чем прижавшаяся с боку девушка, которая всего лишь чего-то страшится.

Не стоило терять контроль над своими эмоциями. Малфой подкрался достаточно близко, чтобы его Редукто могло достать их — Гарри оттолкнул от себя Гермиону, и их бросило в разные стороны. Гермиона тут же скрылась за ближайшим низким столиком с мощными ножками, Гарри отскочил вглубь тени от исчезательного шкафа.

— Ты еще жив, Поттер? — раздался ехидный голос Малфоя, но ответа услышать ему не удалось — подоспевший Рон кинул на ходу в него оглушающее, и слизеринцу пришлось уворачиваться.

— Кишка тонка его одолеть, гаденыш! — торжествующе прокричал рыжий друг, присоединяясь к залпам заклинаний, которые уже посылали Гарри и Гермиона с разных углов комнаты. Где-то вдалеке чертыхаясь, Забини поднимал с пола развалившегося Гойла, Малфой вообще притих и не показывался. Гарри коротко кивнул Рону, и вдвоем они стали обходить Эверест заброшенных и забытых вещей. Гермиона, выставив палочку наготове, кралась за спиной Гарри, но он бросил ей «Найди диадему, она где-то наверху», и девушка отступила.

— Импердимента! — прокричал Забини, появившись из-за угла, Рон бросился за ним вдогонку, посылая вперед оглушающие, пару раз Гарри даже услышал Редукто, но сомневался, что они принесут ему такой же результат, как Джинни. Он услышал впереди, как кто-то роняет со столика тяжелый сундук, и устремился вперед, на звук, когда за спиной раздался радостный крик Гермионы.

— Гарри, я нашла, уходим!

Но не успел он обернуться, как слева, даже не стараясь задеть его, пронесся зеленый луч, посланный то ли Гойлом, то ли Малфоем, и Гарри успел лишь заметить, как он угодил в живот Гермионы — та упала с тихим вздохом.

Он даже не закричал — панический вопль застрял в легких, сердце грозило вырваться прямо из грудной клетки наружу — Гарри кинулся к телу девушки, моля всех известных ему богов, чтобы она оказалась жива. Диадема проскользила по полу обратно к горе вещей, но он даже не обратил на нее внимание — перед глазами, как в замедленной съемке на плохую пленку, мелькали, перемежаясь между собой, кадры, главной героиней которых была Гермиона.

Беллатриса пытает ее в Малфой-мэноре, приставляет к ее горлу нож, и Гарри боится даже дышать, видя, как тонкая струйка крови стекает по белой шее девушки. Помоги ей, помоги. Гермиона стоит на Астрономической башне, в глазах — неприкрытый ужас, она сама не знает, готова ли выполнить то, что ей назначил Темный Лорд. Ее взгляд высматривает в темноте лицо Гарри, и он видит мольбу в ее глазах. Пожалуйста, пожалуйста. Гермиона лежит в постели, лицо уставшее, весь вид — больной, но она молчит и только крепко сжимает его руку, боясь отпускать и снова испытывать страхи. Помоги, помоги. Гермиона в его кошмарах, не дышит, не двигается — он трясет ее, пытается вдохнуть в нее жизнь, но все бесполезно, и он чувствует, что не готов потерять еще и ее.

Гармиона лежит на холодном полу, и Гарри боится даже думать о том, что будет, если его страхи окажутся правдой.

— Гарри? — она с трудом открыла глаза, чуть приподнялась, но Поттеру этого оказалось достаточно, чтобы гора, размером с Эверест, упала с его плеч. Он схватил ее и что есть силы прижал к себе, борясь с подступившими совсем некстати слезами. Она жива.

— Ох, ничего не случилось, Гарри, Авада угодила в диадему, — прошептала Гермиона, гладя его по голове. Она дышала часто-часто, сердце билось в ее груди, и даже Гарри чувствовал, как стучит жизнь в ее теле. Малфой и его прихлебатели могли катиться ко всем чертям — сейчас до них совершенно не было дела.

— Дружище, я понимаю, что у вас тут любовь на фоне войны, но пора сваливать! — без предупреждений громогласно объявил Рон и, поочередно ставя на ноги онемевшую Гермиону и цепляющегося за нее Поттера, поволок за собой. — Этот идиот сейчас тут все сожжет!

Гарри успел подхватить чертову диадему и почувствовал, как тепло лижет его по щеке. Дым от огня, сжигающего все на своем пути, уже виднелся из-за рухляди, пламя росло и высилось. Рон прав, пора сваливать.

Они бежали долго, и Гарри успел даже подивиться, когда это они забрели так глубоко в недра выручай-комнаты, — но Адское пламя пробиралось к ним быстрее, чем Гарри мог себе представить, и уже лизало их пятки. Он еле успел оттащить в сторону Гермиону — Рон уже помогал им забираться на гору повыше — когда огненный дракон, издав невероятный душераздирающий рев, почти пролетел мимо, задевая хвостом их спасительный угол. Вещи внизу загорелись, заставляя лезть еще выше.

— Что будем делать?! — завопил, скидывая вниз рухлядь, Рон. Глаза Гарри метались от одной вещи к другой, в руке он сжимал диадему, а в голову ничего не приходило — все мысли бесследно испарились в тот момент, когда он увидел падающее тело Гермионы. Сама девушка на свою возможную смерть отреагировала с железным спокойствием.

— Метлы! — воскликнула она, перекрикивая треск сгорающих в пламени вещей.

Гарри тоже заметил их — три старых древка, торчащих из-под стопки книг и перьев, одно явно было сломано, но вынести легкую Гермиону, на вид, способно. Она уже карабкалась выше, пытаясь вытащить застрявшие прутья метел, Рон подначивал, в его глазах плескался страх — а языки пламени лизали ему джинсы. Гарри стряхнул искры со своей куртки и помог Гермионе вытянуть за древко одну метлу, Рон стащил себе вторую. Как только последняя была освобождена, и они поспешно взмыли — Гермиона дернулась, и Гарри решил держаться чуть ниже нее, чтобы подхватить в крайнем случае. Позади раздались панические крики, и, обернувшись, он увидел Малфоя и Забини, пытающихся уместиться на шаткой горе старых предметов утвари. Гойла не было рядом с ними, и Гарри рассудил, что того уже не спасти.

— Надо помочь им! — закричала Гермиона, разворачивая метлу. Рон проорал что-то насчет ее ума, но Гарри кивнул, и вдвоем они полетели обратно.

Малфой уже протягивал руку, Рон позади кричал, что если они не выберутся, он убьет и его, и Гарри, и Гермиону, но времени на рассуждения не было. Гермиона хотела подтянуть к себе Забини, но Рон, опережая предупреждения Поттера, взял слизеринца к себе.

Впятером они, заметно снизив скорость, направили метлы к выходу — пламя ревело и загораживало проход, но Гермиона вскинула палочку, и огонь на время отступил. Гарри летел позади нее и успел заметить, как загорелся хвост ее метлы, и только на выходе, в дверях, изо всех сил направив себя вниз, смог подхватить ее у самой земли. Гермиона тяжело дышала ему в грудь, Малфой соскочил с того, что осталось от древка в его руках, и скрылся, даже не сказав ни слова. Рон, чертыхаясь, прихромал к ним и протянул клык василиска.

Гарри вытащил из кармана сверкающую в отблеске пожарища диадему, замахнулся — времени на раздумья, как всегда, не оставалось, — и вонзил клык в кричащий осколок черной души. Боль, молнией расчертившая его сознание, была почти ощутимой. Крестраж, задыхаясь в предсмертном ужасе, сгинул в адском пламени — с легкой подачи Рона — но он волновал Гарри куда меньше его самого.

Сознание в голове словно отошло от остального тела и зашлось в таких истериках, что он испугался. Было невыносимо больно, будто внутри него огромный бур сверлил дыру прямиком к мозгу, из шрама — он буквально ощущал это — исходил жар не хуже, чем в кратере вулкана, гнев, превосходивший по силе все остальные эмоции, ослеплял. Гарри краем ускользающего сознания понял, что не выдержал этой пытки и откинулся на стену, к прохладе которой неосознанно приник лбом.

Спустя бесконечно долгое невыносимое мгновение вечности он ощутил на своих щеках мозолистые пальцы и вспомнил, что это руки Гермионы. Они были прохладными и чуть мокрыми, и Гарри ощутил приятное покалывание в тех местах, которых они касались. Он любил ее руки.

— Гарри? Гарри, что с тобой? — кажется, Гермиона спрашивала это не в первый раз, но он решительно не мог вспомнить, когда успел пропустить все ее вопросы. Боль отошла на задний план, напоминая о себе смутными отголосками, хотя он отчетливо понимал, что Волдеморт в гневе и сейчас убил не одного своего приспешника.

Постепенно вернулись и звуки — в уши ворвался грохот и нескончаемые крики, залпы проклятий, крошево каменных стен — и цвета — зеленые и красные блики плясали на стеклах, полу, отражались в глазах склонившейся над ним Гермионы; вернулось осязание, и в нос ударил душный запах дыма. Гарри сидел, прислонившись к стене, и чувствовал себя донельзя опустошенным.

— Гарри? Ты меня слышишь? — гермионины волосы заслонили ему длинный пустующий коридор, а плечо Рона — высокий оконный проем.

— Я в порядке, — кивнул Гарри, хотя на самом деле думал, что сейчас развалится. Гермиона прокусила губу до самой крови, и он отстраненно смотрел, как красная полоска бежит по ее подбородку.

— Нам нужно найти Нагини, — вспомнил Гарри, и Рон с готовностью подал ему руку, помогая подняться. Гермиона стояла рядом, сжимая его плечо.

— Попробуй заглянуть через Него, Гарри.

Это показалось логичной идеей, но Гермиона кинула на Рона такой взгляд, что друг даже поежился. Поттер сглотнул ком в горле — другого выхода не оставалось: найти змею проще всего было через ее хозяина.

— Гарри! — сдавленно выдохнула Гермиона, но он лишь мотнул головой — Рон прав. Девушка сильнее сжала его руку, вцепившись пальцами в рукав куртки, и Гарри вздохнул, ныряя в вязкую пучину смутных видений и образов, проникая в чужую голову сквозь толщу злости, похоти и страха.

Волдеморт стоит у причала, на который прибывали в лодках первокурсники.

— Снейпа ко мне, — шипит, плюется ненавистью, сгорая от нетерпения. Старшая палочка в его бледной в струпьях руке треснула — не слушается, как Гарри и предполагал. Огромная змея кольцами вьется у его ног. Он выглядит еще более нечеловечным, насколько это возможно — чужим даже в своем теле. И это действительно пугает.

— Гарри! — тревожный голос Гермионы вовремя вернул его к действительности. — Гарри, пожалуйста!

— Я тут, — прохрипел он, сбрасывая наваждение. В душе было мерзко и холодно, будто рядом летали дементоры. — Он у причала. И с ним Снейп.

Рон кивнул, Гарри потянул Гермиону к лестнице, и они побежали вниз, в вестибюль у Большого зала, чтобы пересечь его и оказаться во дворе Хогвартса, где уже вовсю шла битва, свистели проклятия и разрушались стены некогда безопасной школы. Пару раз их троицу чуть не задело Авадой — Гарри остановил Гермиону у самого угла, успев за долю секунды, а сердце его тогда пропустило не один удар: он все еще видел ее падающее в выручай-комнате тело и совершенно не был готов испытывать себя второй раз.

Как они оказались за пределами основной битвы, Гарри почти не заметил, неожиданно обнаружив их бегущими по узкой тропе к причалу. Рон тяжело дышал ему в спину, а Гермиона, ее маленькая рука ощущалась им как своя.

— Гарри, я хотела тебе сказать, — рвано выдохнула девушка на бегу, — хотела, чтобы... Гарри, ты знаешь...

Он взглянул на нее — влажные глаза с большими черными зрачками, почти скрывающими радужку, плотно сжатые губы, с запекшейся на них кровью, перепачканные в саже щеки — и его душа ушла в пятки. Гарри отгонял прочь всякие предположения о том, почему все его чувства к ней вдруг стали такими болезненно ощутимыми — начни он строить догадки, как вся его выдержка и воля рухнули бы. Гарри казался себе сжатой пружиной, ожидающей разрядки, сгустком энергии, требующей выхода, квинтэссенцией самой магии — он знал, что в нем что-то назревает, медленно обходит внутренние барьеры и все самовыстроенные «нельзя». Это не поддавалось контролю, это было сильнее его.

Только он никак не мог понять — что же это такое, преследующее его и заставляющее так мучиться: очередные страдания или спасение от боли?

— Гарри, я хотела... — вновь повторила попытку Гермиона и чуть не задохнулась, когда Гарри резко остановился, глядя на нее. Кудрявые волосы, чуть вздернутый нос, упрямый взгляд. Он чувствовал, что ответ где-то рядом, стоит протянуть руку.

— Сейчас не время, — коротко бросил Рон — мгновение ушло, наваждение испарилось — и потянул их обоих, застывших и растерянных, дальше.

— Потом, — сказал Гарри нервничающей Гермионе, и она кивнула. Потом обязательно будет.

Вкрадчивый голос Снейпа они узнали сразу же, едва ноги донесли их до деревянного настила у воды озера. Гарри приник к невысокой перегородке и прислушался: Волдеморт мерно вышагивал вдоль причала, Нагини шуршала у его ног.

Палочка, понял Гарри из их разговора, он требует у нее повиновения, а она не дается.

Гарри знал, что главный из Даров смерти выбрал хозяином не Волдеморта, догадался после объяснений Олливандера и тщательно прочитанных сказок Барда Бидля, — но Темный Лорд был слишком тщеславен и жесток, чтобы выстраивать в своей голове тонкие связи между незначительными событиями.

— Убей, — прошипел он змее, и рассек горло Снейпу. Нагини тут ее нанесла несколько точных ударов — послышались характерные кошмарные звуки — в мягкое тело вгрызались острые клыки. Гермиона зажала уши руками, Рон зажмурился. Гарри чувствовал подступающую к горлу паническую тошноту.

Они выбрались из своего укрытия только тогда, когда поняли, что змея вместе со своим хозяином исчезли с причала, оставив Снейпа медленно умирать от яда и потери крови.

Гарри на коленях подполз к профессору — гнев, старательно копившийся в нем все эти месяцы, вдруг пропал, и он ощутил только жалость. Еще один человек погиб в этой войне.

— Забери ее, — из горла умирающего вырвался свистящий шепот, но Гарри его услышал. Что забрать? Внезапнее этой фразы была только одинокая слеза на щеке Снейпа. Гермиона подала Гарри колбу, и сверкающая капля с готовностью стекла по стенке сосуда.

Он не знал, что ему делать, не знал, что нужно сказать бывшему преподавателю. Слова не шли, и голос его бы подвел, а потому он просто взял ледяную руку профессора.

— У тебя ее глаза, — услышал Гарри сквозь рваный выдох. Снейп больше не шевелился и не дышал.

Гермиона тронула его за плечо, но он не двигался.

— Гарри, ты ему уже не поможешь, — неуверенно сказал Рон, и юноша вынужден был согласиться. Колба со слезой-воспоминанием холодила руку.

Гарри молча встал, поднял Гермиону — та, не отрываясь смотрела на мертвого профессора — и повернул обратно к школе. Он знал единственное место, где мог понять, что скрывает в себе последнее воспоминание Снейпа.

Дорога назад заняла куда меньше времени, Гермиона не пыталась больше заговорить с ним, только раз остановилась, порываясь что-то сказать, но не решилась — и Гарри потянул ее дальше. Он и сам не понимал — хотя чувствовал, что вплотную подошел к разгадке, — что хотел от нее услышать. Нервы его накалились, до предела и трещала по швам железная, как ему казалось, воля. Он ощущал необходимость что-то сделать, что-то жизненно важное и правильное, такое, что перевернуло бы его мир полностью — но вокруг гибли люди, рушились все границы, война приближалась к своей кульминации, и он не имел права останавливаться и думать. Не было ни секунды.

Они не успели достичь даже Большого зала, когда неожиданно рев битвы стих — гнетущая тишина заполнила каждый незащищенный угол школы — и раздался знакомый пугающий голос.

— Вы храбро бились и защищались, — Волдеморт вновь говорил отовсюду и ниоткуда, заполняя своим шипением уши каждого. — Я отзываю своих людей, чтобы вы могли почтить павших. Гарри Поттер, — Гермиона коротко выдохнула, крепко прижимаясь к нему и обвивая руками, — ты заставил других сражаться и умирать за тебя. Ты прикрывался их спинами, а сам бездействовал. Теперь я даю тебе шанс исправить роковую ошибку всей твоей жизни. Я буду ждать тебя в Запретном лесу. У тебя ровно час.

Свет факелов снова заплясал на стенах, раздался слабый шепот — все разом выдохнули, и Гермиона открыла глаза, ища на лице Гарри хоть какое-то проявление эмоций. А он не мог больше ничего чувствовать, кроме бесконечного смирения и усталости.

В Большой зал, куда отнесли всех раненных и мертвых, он вошел, крепко сжимая руку Гермионы. Ученики и преподаватели смотрели на него с обреченной печалью во взглядах, кто-то всхлипывал и шептал другим слова утешения. Гарри нашел глазами семейство Уизли, их рыжие головы склонились к чьему-то телу. Рон бросился вперед, и через мгновение все услышали его отчаянный вопль, полный невыразимого горя: на полу лежал с распростертыми руками и застывшей улыбкой на устах Фред. Его брат-близнец сидел рядом и молча смотрел в знакомое неподвижное лицо.

Гермиона всхлипнула куда-то в плечо Гарри, и он отвернулся, пряча горе в ее волосах, но взгляд его побежал дальше и наткнулся на два тела умиротворенно спящих Ремуса и Тонкс. Они лежали совсем рядом друг с другом и словно спали.

Слезы брызнули из глаз против воли, Гарри даже не попытался стереть их, и они прочертили влажные дорожки на его щеках. Гермиона выдохнула «О, Гарри!» и крепче сжала его в объятиях.

Он позволил ей провести руками по своим волосам, а потом, не говоря ни слова, отпустил ее и вышел из Большого зала, оставляя за спиной погибших друзей, направляясь знакомой дорогой в кабинет директора, к думотводу.

Вопросы, так волновавшие его, уже не казались важными — все отошло на задний план, осталась только пустая обреченность и больше не пугающая темнота. Гарри сам себе казался выжженной пустыней, пепелищем от прошлых надежд и целей. Сейчас он не чувствовал ничего.

Может быть, именно поэтому последнее слово Дамблдора из воспоминаний Снейпа он воспринял спокойнее, чем должен был. Наконец-то все встало на свои места, наконец Гарри понял, почему почти с самого рождения он, в отличие от всех других Избранных до него, просто не имел права на жизнь.

Он — последний крестраж Волдеморта. Он должен умереть от его руки.

Почему-то даже не показалось странным, но первое, о чем он подумал, выбравшись из думотвода — это Гермиона. Ее бледное лицо встало перед его глазами, и стало совершенно очевидно, что сегодня умрет не только он. Гарри с отчаянной, до боли в сердце, уверенностью понял, что она тоже погибнет. Черная, тягучая, гнетущая пустота в душе стала просто невыносимой от мысли, что Гермиона уйдет за ним, как бы сильно Гарри не противился.

«Я умру за тебя», — сказала она, вручая ему одновременно надежду и безысходность. Он знал, что так будет, знал, но не хотел об этом думать, пока оставались хотя бы призрачные намеки на победу. Теперь не было и их.

Сердце его уже устало болеть и рваться на части; Гарри думал, что его скорая кончина — последнее страдание, которое придется ему испытать, но вновь ошибся.

Спускаясь по лестнице, он увидел сидящих к нему спиной Рона и Гермиону. Заплетенные в неряшливую косу волосы, узкие плечи, тонкая шея. Девушка, которая была с ним в самые лучшие и худшие времена его жизни, знающая о нем все до единой мелочи, знающая его лучше, чем он сам, девушка, отдавшая ему в руки свою бесценную жизнь.

Так вот же она! — та, с которой хочется провести жизнь, состариться и умереть, которую хочется видеть в своем доме неотрывно от себя, дети которой должны звать его отцом, которой хочется повторять «Я люблю тебя» миллион раз каждый день...

То, чего так яростно хотело его сердце, чего так боялся разум и сопротивлялись нервы, случилось в одно мгновение — он, наконец, понял, что значат его чувства. Но теперь уже слишком поздно.

Безнадежность пропитала воздух насквозь.

— Гарри! Гарри Поттер, вернись сейчас же! — кричала Гермиона, но его фигура совсем скрылась с ее глаз, ни капли не заботясь о том, что она вполне может сорвать себе голос. Рон, стоявший рядом, неуверенно переминался с ноги на ногу.

— Гермиона, пойдем, — сказал он в который раз, потянув ее за рукав куртки. — Ничего с ним не случится. Его задача — отыскать крестраж Когтеврана, наша — уничтожить чашу. Пойдем же!

Она прикусила губу, все еще высматривая спину Гарри в толпе беспокойно снующих туда-сюда студентов, и, наконец, поддалась уговорам. Если бы это было в ее силах, она ни за что бы не отпустила Поттера одного: все это время ей казалось, что он ступает по какой-то тонкой грани, между бездонной пропастью и чем-то еще, и Гермиона думала — нет, была уверена в том, что она могла бы помочь ему справиться.

Гермиона старалась не думать о том, почему она так боится отпускать Гарри, но мысли о неизбежном печальном финале не покидали ее ни на минуту с тех пор, как они аппарировали в Хогсмид. Гарри тоже чувствовал это, она знала, видела в его глазах такую знакомую по этим дням обреченность — и не имела в себе никаких сил, чтобы прогнать ее.

— Гермиона, — взмолился Рон, и ей все же пришлось сдвинуться с места у подножия лестницы и пойти вслед за ним.

Она ни разу не была в тайной комнате, и это место пугало ее своей неизведанностью и отголосками древних ужасов. В тот трагичный год Гермиона мраморным изваянием полсеместра пролежала на больничной койке, и это был едва ли не единственный раз, когда она оказалась неспособной помочь Гарри преодолеть очередной удар судьбы. Он, конечно же, утверждал, что не справился бы без ее подсказки, но легче от этого не становилось. Осознание того, что она была беспомощна в момент, когда ему грозила смертельная опасность, прочно осело в сознании маленькой девочки, чтобы потом, после нескольких лет молчания, всколыхнуться из недр памяти и сковать сердце ледяными оковами.

Гермиона никому не говорила, что самым большим ее страхом за все шесть лет обучения и семь, что она знает Гарри, стала его смерть. Она поняла это еще не первом курсе, когда видела его удаляющуюся в огненном проходе спину, — тогда он шел за философским камнем — маленький одиннадцатилетний мальчик в перевязанных изолентой очках-велосипедах, который хотел только нормальной человеческой жизни, а не смертельных ловушек и игр взрослых. Тогда двенадцатилетняя Гермиона Грейнджер четко осознала, что ни за что не позволит умереть первому в ее жизни другу, лучшему другу, который когда-либо мог у нее быть.

Но сейчас, когда вокруг рушилась школа, звенели стекла, панические крики раздавались со всех сторон — Гермиона не могла быть рядом с Гарри и не могла уберечь его — именно это съедало ее изнутри. Она должна была быть подле него, защищать, спасать, вытаскивать его из опасности — а вместо этого только и делает, что боится не увидеть его спустя время.

Рон тянул ее вниз, пока воспоминания затягивали ее все глубже в пучину отчаяния. Второй этаж, женский туалет. Гарри рассказывал, что именно здесь они с Роном обнаружили вход в Тайную комнату, — это было еще в прошлой, кажется, жизни.

— Надо сказать на парселтанге «Откройся», — пояснил свою заминку Рон, и Гермиона с готовностью кивнула.

Зашипели они одновременно — девушка отметила, что их произношение весьма похоже, — и оба в удивлении уставились друг на друга, когда раковина послушно поехала вниз, открывая тоннель.

— Гарри... — начала Гермиона, прикусывая губу. Ну не говорить же Рону, что она научилась змеиному языку у него.

— ...разговаривает во сне, да? — насмешливо спросил рыжий и взлохматил себе волосы — точь-в-точь Гарри! Гермиона озадаченно закивала.

Тоннель-труба уходил вниз, терялся во мраке, и девушка испуганно сглотнула, прежде чем сделать шаг вперед и ухнуть вслед за Роном. Он уже взывал к ней откуда-то издалека, голос эхом разносился по канализационным трубам, и до ее ушей доходили слабые отголоски. Гермиона зажмурилась и прыгнула.

Она бесконечно долго падала в широкой трубе, гадая, каково было Гарри и Рону на втором курсе, и так ли боялись двенадцатилетние мальчики, как боится сейчас она, взрослая. Рон поймал ее внизу, стоя на мелких костях, наполовину превратившихся в пыль и крошку. Старая добыча Василиска, подумала Гермиона, мысленно передернувшись. А потом, пройдя сквозь одно из ответвлений в канализационной системе, она в который раз ужаснулась, увидев своими глазами иссохшую кожу змеи, длинную и сморщенную, но поражающую размерами.

И вновь ее мысли вернулись на пять лет назад, к второкурснику Гарри, который в одиночку шел мимо сброшенной чешуи, чтобы спасти девочку всего на год младше его самого. О чем он думал, когда видел этот кошмар? Гермиона искренне не понимала, как ему хватило мужества, чтобы не отступить. Но — она одернула себя — в конце концов, это был Гарри, а не кто-то другой, и он никогда не задумывался над значением собственной жизни, если дело касалось близкого ему человека. В отличие от Гермионы Гарри воспринимал все либо слишком серьезно, либо чересчур весело, и в этом был весь он! — середины для него не существовало.

За тяжелыми мыслями Гермиона не заметила, как оказалась с Роном у очередной двери — массивной, круглой, с витыми металлическими змеями по центру.

«Откройс-с-ся», — зашипел Рон на ломаном парселтанге, но механизм, не различающий акценты, подчинился. Когда дверь с тихим вздохом отворилась, Гермионе в лицо ударил затхлый характерный запах, и она задержала дыхание. Как бы не прибегнуть к заклинанию головного пузыря от такого амбре. Рон рядом резко зажал нос рукой.

— Что за вонь?! — услышала Гермиона его приглушенный вопль и отстраненно вспомнила причину такого запаха. Не желая терять время на поиски истины, она втянула носом воздух и шагнула в Тайную комнату.

Разлагающаяся гниющая туша Василиска лежала на скользком полу и источала зловонный аромат — как девушка и предполагала. Глаза у рептилии отсутствовали, и на их месте зияли корявые с высохшей кровью дыры. Гермиона вспомнила рассказ Гарри — в нужный момент тогда прилетел Фоукс и выклевал монстру его желтые глаза, подарив Гарри возможность смотреть на того без опаски. Гермиона хорошо помнила огромные страшные очи Василиска, которые успела заметить в отражении в маленькое зеркальце, помнила, что они долгое время преследовали ее во снах.

Она с замиранием сердца следила, как Рон отрывает из пасти чудовища подгнивший зуб — тот без особого упрямства отвалился с тихим треском. Гермиона положила на холодный влажный пол чашу и вопросительно взглянула на Уизли.

— Давай ты, — хрипло сказал он, подавая ей клык.

— Я? Нет, Рональд, я не могу... — даже от одной мысли становилось не по себе. Рон качнул рыжей головой — липкие пряди блеснули в неярком свете комнаты.

— Поэтому ты должна. Гарри точно так же подумал бы.

Упоминание имени Поттера будто убедило ее, хотя Гермиона из последних своих сил сопротивлялась маниакальному желанию сбежать из темного мрачного помещения, где сам воздух был пропитан смертью и прошлой опасностью. Как, скажите, Гарри сумел выдержать все это, чтобы потом еще и с улыбкой — самой искренней и родной — встречать из лазарета очнувшуюся подругу? Гермиона тряхнула головой, прогоняя воспоминания, и крепко сжала в руке змеиный клык.

Чаша будто ожила. Она трепыхалась — едва заметно, почти неосязаемо — но Гермиона это увидела, и мимолетное замешательство переросло в самый настоящий страх. Крестраж действительно жил, в полной мере она поняла это только сейчас, с занесенной над ним рукой с клыком Василиска. Внезапно вокруг сгустился мрак — Гермиона даже не успела понять, что изменилось, как оказалась в тягучей черной субстанции, напоминающей вязкий воздух.

— Я видел твое сердце, я знаю твои страхи... — донеслось из черного ниоткуда, и девушка едва не выронила зуб, так глубоко слова проникли ей в самое сердце.

— Ты не спасешь его, не сможешь... — шептал голос, эхом отражаясь от несуществующих стен и возвращаясь к ней в сознание. — Он умрет, и ты не сможешь этому помешать...

Сгусток рассеялся, но только для того, чтобы представить глазам Гермионы страшное видение ее кошмаров — мертвое недвижное тело похолодевшего Гарри. Оно было таким реальным, таким настоящим, что девушка закричала, подавляя в себе отчаянное желание зажмуриться, ущипнуть себя за руку — больно-больно, до слез — лишь бы проснуться. Ей казалось, что она спит и вновь видит то, чего так боится.

«Это нереально, он ненастоящий, это крестраж!» — сознание заходилось в истошных воплях, но Гермиона едва ли могла двинуться с места, чтобы прекратить мучительную агонию своей же души. Потрепанная куртка, грязные в земле волосы, взмокшие пряди падают на лоб, открывая чуть кровоточащий зигзагообразный шрам, глаза закрыты, грудь не вздымается — он словно спит, но Гермиона знает, что это не так — он не дышит, не шевелится. Он мертв, и это так до боли реально, что сердце внутри рвется на части от этого зрелища, просит пощады израненная душа, и хочется одновременно сбежать как можно дальше и подползти к нему, чтобы дотронуться, растормошить и поднять на ноги. И она уже тянет руки к ненастоящему телу, хочет коснуться его щеки, а глаза не могут оторваться от знакомого шрама на лбу.

— Гермиона, он ненастоящий! — голос Рона доносится как из-под толщи воды, и Гермиона только спустя время осознает, что рыжий друг все это время находится рядом с ней и видит все то же, что и она.

— Уничтожь его! Гермиона, ты должна! — но она медлит, потому что не может разорвать сковавшие ее по рукам и ногам оковы страха, не может своими руками уничтожить гаррино тело. Это так неправильно, почему Рон не поймет?

— Гарри там, наверху, и ему нужна наша помощь, Грейнджер! Да приди же в себя, уничтожь эту дрянь!

Это словно служит сигналом, ударяет в ее мозгу, как гром среди ясного неба, молния, расчертившая смутные предрассудки явью.

Гермиона вскинула руку и вонзила зуб в трепыхающуюся чашу, навсегда заставляя ее умолкнуть. Видение тут же рассеялось с тихим предсмертным вздохом, как живой человек, испустивший дух, и девушка выронила свое оружие.

Рон оказался чуть поодаль от нее и подполз к ней, сидящей на коленях и вытирающей бегущие по лицу свежие слезы.

— Все в порядке, теперь все в порядке, — слабо произнес он — Гермиона едва расслышала сквозь свои тихие всхлипывания — и приобнял ее за плечи. — Ну, успокойся. Ты справилась. Это закончилось.

Она покачала головой, не в силах сейчас сказать ни слова. Ничего не в порядке, Рональд, ничего еще не закончилось.

Гермиона не могла понять, почему никак не может остановить бегущие по щекам слезы, почему сердце теперь бешено колотится в грудную клетку, словно рвется наружу, почему это видение так задело какие-то неизведанные части ее души, хотя она видела нечто подобно в своих снах не единожды. Почему крестраж показал ей именно этот кошмар, а не сотню других, преследующих ее на протяжении двух лет.

— Гермиона? — вежливо и неуверенно позвал Рон, чуть отстраняясь. — Если ты не успокоишься, нам придется оставить Гарри разбираться с диадемой в одиночку.

— Да, Рон, я сейчас, уже, — слабо кивнула она, вытирая упрямые слезы. Внутри всколыхнулись все былые переживания, поднялись из потаенных глубин памяти, чтобы снова терроризировать ее. Плохо, очень плохо. Она прогоняла страшные наваждения в течение долгого времени и вполне справлялась с этим, но сейчас не могла. Как будто этот момент с крестражем открыл в ней все барьеры и шлюзы, и былые страхи бурным потоком полились в сознание. Она страшилась всего и сразу, но все мелкие переживания сливались в одно — самое страшное: она боялась потерять Гарри.

— Он не может умереть, Рон, — сказала Гермиона прежде, чем успела остановить себя. — Я не смогу это пережить, понимаешь? После всего того, что мы испытали, после того, как все это, — она обвела руками пространство вокруг себя, невидящим взором огибая мрачное подземелье, — все это останется в прошлом и в наших ночных кошмарах... Я не смогу пережить это, если его не будет рядом. Если он погибнет сегодня, завтра — в любой день! — мне кажется, я умру.

Она выдохнула, снова вытирая слезы с покрасневших глаз, попутно замечая, что все еще дрожит, а руки Рона невольно крепче сжимают ее плечо. Он не шевелился и молчал некоторое время, задумчиво наблюдая за ней.

— Гарри сказал то же самое, — вдруг ответил он, заставляя Гермиону вопросительно поднять на него глаза. — Он сказал Флер, что умрет за тебя, а потом мы с ним разговаривали на эту тему — когда вы поругались из-за Гринготса — и он снова это повторил. Если честно, я не думаю, что в мире найдется человек, более желанный для него, чем ты. В смысле, я уверен, что Гарри не сможет пережить твою смерть. Если умрет кто-то из его однокурсников и приятелей, даже Ремус, друг его отца, даже, как ни прискорбно, я — он будет биться, искать мести и раскаиваться — это определенно. Но если умрешь ты, он... не думаю, что найдется в мире человек, который сможет остановить его от самоубийства, если тебя не станет.

Гермиона рвано вздохнула, желая сейчас оказаться рядом с Гарри, прикоснуться к нему, понять, что он еще жив, что ба они — живы и все еще есть друг у друга. Она знала, что крылось за словами Гарри, когда он обещал ей свою жизнь, была уверена, что он имел в виду то же самое, что и она, но все это воспринималось какой-то болезненной смутной дымкой, бредом отчаявшихся людей, которые не видят света. Их вынудила война, вынудило неспокойное время и, в конце концов, некоторое время они были единственными близкими друг другу людьми, так что такие порывы в эти тяжелые дни были для них вполне естественны.

Гермиона знала, что она повторит свои слова ему и после войны, когда все закончится, знала что он навсегда останется для нее тем единственным спасительным человеком, за которого она будет цепляться — и не важно, в роли кого. Только вот она не учла, что Гарри Поттер — тот, кто всегда говорит серьезно и не забирает свои слова обратно. Для него это было так же реально, и это обещание — на всю жизнь.

«Слишком помпезные думы», — заметило ее сознание, и Гермиона невольно вздохнула. Навсегда может быть слишком коротким, а на всю жизнь — слишком быстрым.

А если они переживут эту войну — что будет с ними? Вопрос тяжелым грузом повис в мыслях, заставляя — впервые! — серьезно задуматься.

— Я даже не знала, Рональд... — неверяще прошептала Гермиона, смахивая с лица последние капли. — Мерлин, я же знаю Гарри, я бы поняла, что все так серьезно! Я...

Но она прокрутила в голове события последних шести месяцев и осознала, что уже давно догадалась и о его мотивах, и о его чувствах. Только вот свои до сих пор увидеть не могла за бесконечными переживаниями, смертельными опасностями и более важными проблемами. Как она была слепа! — прикрывалась своей преданностью и верой, отталкивала малейшие намеки и предположения, хотя все было настолько очевидно! Война сделала ее жестокой не только к себе, но и к Гарри тоже.

— Теперь-то ты поняла, наконец? — вздохнул Рон, словно только что донес до нее очевидную истину. Она подняла на него влажные глаза размером с два галеона.

— Ты знал? Ты знал!

— Да все вокруг знали, Гермиона, очнись! — вспыхнул рыжий, хватаясь за голову. — Это вы двое разыгрывали из себя невесть что, пока остальные только и спорили о вашем неведении! Вместо того чтобы принять истину и успокоить себя, вы...

— Мы только ранили друг друга, — убитым голосом закончила Гермиона. От осознания собственной глупости стало до тошноты плохо — она столько сил потратила на то, чтобы защитить Гарри, но по-настоящему только терзала его, себя и их общие чувства.

А догадался ли он, знает ли, что кроется на самом деле за ее словами? Если сама она поняла это только что, совсем не значит, что Гарри не понял этого раньше...

— Пойдем, Гермиона, Гарри ждет нас, — просто сказал Рон и потянул за собой, поднимая. Девушка неловко переступила с ноги на ногу, голова чуть кружилась — то ли от пережитого страха, то ли от новоприобретенного знания о самой себе, которое теперь давило на сознание, требуя огласки. От внезапных мыслей хотелось кричать, сердце бешено стучало в груди, ушах, кровь кипела, вынуждая сжимать-разжимать пальцы рук. Она вздохнула, полностью принимая эту истину, которая сравнится с силой гарриных слов — она знала это.

— Идем, Рон, — кивнула Гермиона, подавая ему руку. Он не выказал удивления, только сжал ее раскрытые пальцы и повел сквозь тоннель и переходы к выходу из Тайной комнаты.

Всю дорогу назад она пыталась унять дрожь в коленях и расшатанные нервы, гадая, как воспримет Гарри ее изменившееся состояние. Время катастрофически быстро текло, приближая ночь — а вместе с ней и битву за школу — к своему логическому завершению, и у них еще оставалось два крестража, остатки сил и великая вера в лучшее, но всего этого было так мало, что Гермиона, будь она всесильной, могла бы собрать все, что они имеют, в одну только свою руку, сжать и выбросить на ветер сухую пыль. В другой руке она бы держала свое сердце, ярко пылающее в темноте, чтобы подарить его Гарри.

Взрывались стены, крушились колонны, каменные статуи, оживленные МакГонагалл, громыхали по мосту, уже наполовину сожженному, а другой, видимый в высокие оконные проемы, уже взорвался под действием заклинания Симуса и Невилла, защитный сверкающий купол догорал в последнем издыхании над крышей Хогвартса — и все это под нескончаемые крики, вспышки пламени и молний, удары заклинаний, взрывы и плач перепуганных студентов. От царившего вокруг хаоса хотелось кричать самой, но теперь Гермиона была защищена своим новым знанием, и это придавало ей сил.

Они с Роном уже приближались к указанной на карте Выручай-комнате, когда их окликнула Луна — мелькнула среди разрушенных стен и валунов ее белокурая шевелюра. Гермиона заметила на ее виске изрядное количество крови.

— Помоги ей, я найду Гарри, — на бегу кинула она Рону, и тот метнулся в противоположную от нее сторону. Остаток пути она проделала за какие-то доли секунды — или ей так показалось, слишком она была увлечена своим нарастающим страхом и паникой: Гарри уже давно должен был выйти из комнаты, если бы без проблем нашел диадему.

Ее паранойя оказалась действительной — в комнате, куда она, не сбавляя хода, вбежала, выкрикивая имя Гарри, пахло дымом и раскаленный воздух давил на голову. За многочисленными грудами разного хлама раздавались крики заклинаний и залпы, вспышки, молнии, один раз она даже увидела зеленый луч, мелькнувший из чьей-то палочки. Гермиона неслась, огибая горы одну за другой, но Гарри увидела только после третьего поворота. Она заметила, как он уклонился от посланного Малфоем заклинания, и только тогда позволила своему страху облечься в панический вопль.

— Гарри! — он обернулся, в глазах застыл испуг, и кинулся к ней.

Сердце ушло в пятки, когда она крепко прижал Гермиону к себе, вышибая дух силой своих объятий. Он был жив, рядом с ней, она слышала быстрый стук его сердца — и это был самый желанный звук в мире.

Она помнила, что рядом с ними Драко и его прихлебатели, что идет война, в самом центре которой они оказались, но все это как-то резко отошло на второй план, оставляя у самой поверхности только учащенное биение сердца Гарри и ее пылающие щеки, и почти осязаемый страх — а если он уйдет, если погибнет, что будет с ней? — и ощущение его потертой куртки на самых кончиках ее пальцев, и его крепкие руки, сжимающие ее плечи, и еще много-много мелочей, которых она не замечала ранее, которые вдруг стали такими значимыми в этой буре страхов и паники.

Гарри уволок ее за очередное нагромождение старых, ненужных никому вещей, а Гермиона все еще прижималась к нему так, словно он был единственным якорем в этом урагане, словно он — единственное ее спасение. Она даже не смогла ответить ему, когда он вполне логично поинтересовался ее состоянием — просто сжала пальцами отворот его куртки, уткнулась носом в его шею, пахнущую потом, грязью, пылью и свободой. Гарри всегда пах для нее чем-то особенным, что нельзя выразить словами, ощутить и понять, и так, как мог пахнуть только он; у него был особый притягательный аромат, который запоминался навсегда, словно запах рук матери или детской мечты. Он был воздухом, таким нужным в этом море крови и гнили, светом в темной непроглядной бездне пороков и похоти, он был всем и ничем.

Гермиона молчала, чувствуя подступающие к глазам слезы, и ей хотелось, так хотелось прошептать ему свое открытие, пока не стало слишком поздно, пока не ушло это мимолетное ощущение свободы и пока она способна была говорить, а не плакать. Но Гарри оторопело смотрел на нее и не понимал — впервые за долгое время — хотя все было так очевидно. Она боялась не успеть сказать ему эти слова, но за спиной уже звучали злобные выкрики и проклятия в их сторону, а Гарри должен был сосредоточиться на диадеме и Волдеморте, и Гермиона не имела права разрушать его концентрацию, совсем некстати буркнув о своих чувствах.

Редукто почти задело их — Гарри оттолкнул ее, сам свалившись напротив, и заклинание расщепило хрустальную вазу, ее осколки полетели в разные стороны, задевая щеку. Гермиона отползла за деревянный столик, наблюдая за макушкой Драко Малфоя.

Она хотела бы прекратить это и разобраться во всем, но времени не было — конечно же! — а потому ей оставалось только в бессилии закусывать губу, моля всех святых, чтобы никто не пострадал.

Рон выскочил буквально из ниоткуда, послал в Драко оглушающее и ринулся к Гарри, пока он отстреливал из-за своего укрытия. Гермиона пару раз метнула в Гойла и прячущегося Забини по Ступефаю, еле успела увернуться от режущего Секо, а сердце, и без того отдающее во все органы, заставило ее на миг замереть — так сильно оно билось. Гарри обогнул ее столик и двинулся за противниками, Гермиона окликнула бы его, но он послал ее обратно, за диадемой, и она подчинилась. Страх пташкой затрепетал в легких, требуя повернуть и забрать Гарри из этого места, но Гермиона упрямо вскарабкалась на гору, неотрывно следя за призрачным блеском диадемы. Через минуту пальцы сомкнулись на холодном узоре, и она спрыгнула вниз.

— Гарри, скорее, уходим! — Гермиона успела лишь обернуться с радостным криком, когда в нее метнулся зеленый луч — за долю секунды перед ней промелькнуло яркой вспышкой какое-то видение, и она, пораженная им, упала на землю. Магия прошла почти сквозь нее, и если бы не крестраж, спрятанный в артефакте, Авада ее бы убила.

Все это Гермиона успела понять, пока падала — мысли бежали со скоростью света, обгоняя и перекрикивая друг друга. От шока она даже оглохла и не смогла услышать, как падает рядом с ней Гарри и дрожащими руками тянется к ее телу руками, и как дрожит его голос. Кажется, он в полубессознательном состоянии даже не смог прошептать правильно ее имя, потому что до ее слуха донеслись отдельные звуки.

— Ер-м... мо-на, н-нет...

Хриплый голос, такой жалобно детский — Гермионе показалось, что она слышала такой же смех за мгновение до того, как Авада угодила в диадему. Она почти узнала его, но холодные липкие от пота пальцы Гарри развеяли мимолетную дымку.

— Я в порядке, Гарри, я в порядке, — шепнула она в его руки, потому что он уже крепко-крепко сжимал ее в объятиях, и Гермиона чувствовала на его ресницах капли воды — соленой, она могла бы даже не проверять, — и он касался ее лица пальцами, словно проверяя, на месте ли ее глаза, ее нос, губы. Его руки задержались на ее щеках, и Гермионе показалось, что он смотрит на нее как-то по-новому, будто не видел до этого момента ни разу, но Рон окликнул их, грубо поднял обоих и потащил за собой — ей вновь не дали все осознать до конца.

И пока вокруг все горело и сыпалось, пока пепел и дым попадал в легкие, заставляя жмуриться и кашлять, пока они пытались спасти свои жизни и жизнь Малфоя и Забини, пока летели сквозь Адское пламя, кричали, ругались и думали только о том, чтобы выжить — Гермиона словно вслепую пыталась нащупать то, что почувствовала при падении. Почему-то ей казалось таким важным это легкое, едва коснувшееся ее сознания, видение, это всколыхнувшееся из глубин сердца чувство, тугим клубком стянувшее бережно хранимое ею открытие о самой себе.

Впервые чужеродная этим мыслям боль разрезала ее сознание, когда она увидела падающего на пол Гарри — диадема полетела в сторону, но Рон пнул ее в пламя и закрыл выручай-комнату. Она опустилась рядом с Поттером на колени, стискивая его плечи, но он не шевелился. В глаза бросилась и его непривычно бледная кожа, и чужие слепые глаза, и синие губы. Снова этот взгляд, снова эта боль. Гермиона закусила губу, мысленно взывая ко всем известным ей богам, чтобы она отпустила Гарри, как взывала каждый раз, когда видела его таким, каждый раз, когда слабые догадки роились в ее мозгу, открывая глаза на горькую отчаянную правду, которую она старалась избежать.

— Гарри! — все скрутилось, перемешалось, потонуло в глубоком безнадежном мраке, Гермиона уже не понимала, что чувствует и что ей делать. Нужно было успеть так много, а она не могла даже двинуться с места. — Гарри, ты меня слышишь?

Он кивнул спустя бесконечно долгую минуту, и Гермиона успела навоображать себе невесть что, а паника колючими иголками уже прошила все ее сердце. Она устала бояться, но перестать была не способна — особенно теперь, когда понимала настоящую причину.

Надо было уничтожить еще один крестраж, раскрыться перед Гарри, спасти Хогвартс, убить Волдеморта, разобраться с собой, вспомнить это видение... — и не дать умереть человеку, который значил для нее все.

— Надо найти Нагини, — хрипло откашлялся Гарри.

Над их головами раздался взрыв. Кульминация войны была все ближе, а страх Гермионы — глубже, чем когда-либо.

Шипящий голос Волдеморта разносился по всему Большому залу, вестибюлю, по всем этажам, долетал до всех укромных уголков, и был в голове у каждого — Гермиона исключением не стала. Жутко болело запястье с выжженной на ней черной меткой, ее жгло, будто она только что появилась на руке. Девушка вцепилась в плечо Гарри, стараясь удержать себя на ногах, и боясь — снова и снова боясь — за него.

— Герм? — он неожиданно прошептал ее имя у самого уха, и горячим дыханием обжег шею, но она почти прыгнула к нему в руки, скрещивая на спине ладони — Гермиона чувствовала, что теряет его, время, свою душу, теряет всякую связь с внешним миром, путеводной нитью с которым служил именно Гарри. Он замер на мгновение, чтобы тут же притянуть ее ближе, еще ближе к себе, как будто знал, что отпустив, уже не вернется.

Не разжимая рук и почти объятий, они вдвоем вошли в Большой зал, где увидели последствия изнуряющей тяжелой битвы. Столько раненых, столько крови — Гермиона, впитавшая в памяти сам запах ее, чуть не упала, чувствуя холодную смерть, осязая ее, видя в глазах студентов — маленькие, беззащитные, страшащиеся даже звуков — взрослые, с потухшим взглядом, с маской боли на лице — подростки, со страхом взирающие на вновь вошедших — что еще преподнесут им, сколько боли еще доставят? Гермионе казалось, что она чувствует все их мысли, что она сама — всеобщий ужас войны. Гарри шел рядом и молчал, а в глазах у него она видела пустую обреченность, но ни за что не позволила бы ему уйти сейчас.

Волдеморт сделал «благородный» жест, давая ему время на размышления, хотя было ясно, как день — Гарри не даст никому больше умирать за себя. Только вот он никак не мог взять в толк, что Гермиона не сможет отпустить его в одиночку.

И тут они увидели Фреда. И Ремуса с Тонкс.

Взгляд Гарри метнулся сначала к рыжему близнецу с застывшей на лице предсмертной улыбкой, как намек на последнюю в жизни шутку, потом скользнул к недвижным телам супружеской пары. Гермиона против воли всхлипнула и уткнулась носом в его плечо, а он только неосознанно ее обнял, позволяя самыми кончиками пальцев прикоснуться к его открытой сердечной ране. Она хотела сказать ему хоть пару слов, хоть что-то, чтобы он почувствовал себя не с умершими, я с ней, живой, но Гарри вдруг резко развернулся и вышел из Большого зала.

— Гарри! Гарри, вернись, не уходи! — было катастрофически опасно отпускать его куда-то — она знала — ибо после предупреждения Волдеморта и увиденных смертей Гарри мог решиться на отчаянный шаг и уйти в Запретный лес. Гермиона метнулась за ним к дверям, но чья-то рука дернула ее обратно.

— Дай ему побыть одному, — довольно грубо сказал Рон, в глазах которого все еще стояли слезы. Она снова издала звук, похожий на плач, и бросилась к нему на шею.

— О, Рон, мне так жаль! — Гермиона почувствовала его теплые руки на своей спине и участливо, как сумела, погладила его по рыжим волосам. Она не могла выразить ему свое горе, не могла даже представить себя на его месте, и, к своему естественному эгоизму, не хотела даже понимать, каково это. Только вот навязчивые мысли о назревающей погибели всего, что она знает, не давали покоя. Что-то грызло ее изнутри, какие-то смутные догадки, предположения, собственные страхи и ночные кошмары, пережитое мгновение смерти, мучения, отчаянное желание знать правду обо всем, что сейчас творится вокруг, и о Гарри — больше всего.

Гермиона боялась признаться самой себе, что она, как раз, понимает, в чем кроется его загадка, но не дает этой мысли сформироваться даже в сознании, а уж о том, чтобы озвучить ее, и подумать не может! После Тайной комнаты и того, что показал ей крестраж из чаши, она не могла себе даже представить ужас, крывшийся в ее сердце.

Рон отошел к Луне, которая утешила его куда лучше Гермионы, и девушка осталась одна наедине со своими мыслями — те тут же метнулись к дверям, в которые недавно вышел Гарри. Она видела его поникший взор и пустой взгляд, будто слепые глаза и такую черноту в них, что никакой свет уже, казалось, не смог бы ему помочь. Это пугало. Гарри мог позволить себе отчаяться и не думать ни о ком, кроме себя — уйти в лес и там вершить судьбу, оставив Гермиону стоически махать ему вслед платочком.

Она не могла позволить случиться этому.

— Гарри! Гарри Поттер! — Гермиона выбежала в вестибюль, крича во всю силу своих легких. Его не было видно: ни у лестницы, где она надеялась застать его, сидящим на ступенях, ни у полуразрушенных главных дверей, смотрящего вдаль, ни у колонн. Сердце от страха подпрыгнуло в горло. Его не было. Его. Не. Было.

Гарри не мог уйти к Волдеморту. Он не мог просто взять и бросить ее. Не мог, он не посмел бы! Паническая мысль снитчем заметалась в больном испуганном мозгу, пока Гермиона искала глазами черную шевелюру Поттера и все еще отказывалась принимать как данность факт его исчезновения. Она оббежала вокруг вестибюля не один круг, выбежала на улицу, замечая на востоке краснеющее рассветное солнце, вернулась обратно, вбежав по ступеням на второй, третий этажи, спустилась обратно к дверям. Гарри исчез, и это была ее вина — она позволила ему скрыться со своих глаз, потеряв из виду, и теперь могла лишь заламывать руки.

— Гермиона, что такое? — из Большого зала вышел Рон, имеющий совершенно нездоровый цвет кожи, и остановился рядом с ней, пребывающей сейчас в плену своей истерики.

— Он ушел, Рональд, уше-ел! — Гермиона не сумела даже заплакать, ее била крупная дрожь, и все внутренности снедало чувством вины, боли и страха. Она схватилась за голову. — Гарри ушел в лес за Ним, Рон, он ушел!

— Успокойся, Гермиона, не мог он уйти, ничего нам не сказав, — произнес Уизли, останавливая ее очередной вопль и зажимая рот рукой. — Сядь.

— Но Гарри...

— Грейнджер, ради Мерлина, — устало рыкнул Рон и силком усадил ее на ступени главной лестницы. — Я уже говорил тебе, что Гарри не уйдет по одной простой причине: у него тут остаешься ты. И пока он не решит, что делать, он не отпустит тебя далеко, правильно?

Гермиона кивнула, больше не доверяя надломленному голосу. Рон вздохнул, беря ее руки в свои, и этот простой жест заставил ее успокоить нервы.

Правильно, Гарри не может уйти, ничего ей не сказав, и не услышав главных слов от нее. И, в конце концов, он не посмеет сбежать, оставляя ее за бортом, ну уж нет!

Упрямство волной поднялось внутри нее, достигая истеричного мозга, и Гермиона топнула бы ногой для верности, если бы не сидела и не грела свои руки в теплых ладонях Рональда. Когда Гарри придет и увидит ее, она скажет, что пойдет с ним. Абсолютно точно. И на этот раз, так же, как и в Гринготс, в Малфой-мэнор, в сотню других опасных мест, она пойдет с ним.

Позади них раздалось тихое шарканье, и Гермиона резко обернулась, ожидая увидеть... мрачного до невозможности Поттера. Таким он предстал ее взору впервые — за все время их странствий, за все семь лет, она не видела в его глазах такой обреченности и муки.

— Гарри! — голос хрипел от недавно пережитой паники, но Гермиона, не обращая на это внимание, вскочила на ноги. Рон поднялся следом. — Я думала, ты ушел.

— Слава Мерлину, Гарри! — согласно кивнул Уизли. — Гермиона чуть ли не бежать за тобой в лес собиралась.

Она смотрела на него и не узнавала, и Гарри словно сам видел ее впервые: вглядывался в ее черты, будто старался запомнить каждый миллиметр ее лица; она буквально ощущала на себе пристальный изучающий взгляд зеленых — таких ярких — зеленых глаз в обрамлении длинных ресниц. Так смотрят на солнце слепцы, впервые увидевшие его, отстраненно подумала Гермиона, делая шаг к нему навстречу; так глядят на родителей младенцы, так смотрят в последний раз на уходящих в долгий путь после смерти...

— Гарри? — он почти дернулся от звука ее голоса, взгляд из изучающего стал раненым, и теперь он смотрел на нее так, будто она приносила ему горе.

— Я как раз направляюсь в лес, — плоско объявил он, и сердце Гермионы замерло на целый вдох, а потом ухнуло в колени.

— Ты не можешь... — сказал вместо нее Рон, но Гарри только мотнул головой, спускаясь по ступеням. Теперь на Гермиону он не смотрел вовсе — не будь это так мучительно больно, она бы не обратила внимания.

— Я должен, — сказал он надломленным голосом.

— Нет, — возразила Гермиона, оказываясь рядом с ним и беря за руку. Гарри сморщился, будто она была прокаженной. — Ты никому ничего не должен, не усложняй ситуацию...

— Да все просто, Гермиона! — заорал он ей прямо в лицо. — Все до безобразия просто! Ты и сама догадываешься, почему я слышу Его крестражи, в чем причина нашей связи, почему он не смог убить меня! Ты знаешь, но не хочешь поверить, я ведь прав, скажи? Ну!

Гермиона отшатнулась, в глазах стояли слезы, и она изо всех сил сопротивлялась его словам. Что бы он ни узнал за эти несколько минут, это не принесет ей ничего хорошего — оттого и верить не стоит. Бессознательный защитный механизм сейчас был последним оставшимся барьером, не дававшим ей открыть глаза на мучительную правду. Она не хотела верить в это.

— Все просто, Гермиона, — вновь сипло повторил Гарри, отпуская ее руки и отступая назад, к выходу. Рон стоял за их спинами и молчал — а что было говорить, когда все до боли ясно?

— Я пойду с тобой, — сквозь ледяной ком в горле сказала Гермиона, вложила в свои слова всю уверенность, которая у нее была.

— Ни за что.

— Я пойду с тобой, Гарри.

— Нет! — снова закричал он, глаза смотрели уже не с болью — со злостью даже, ненавистью, но ни один мускул на ее лице не дрогнул. Теперь она знает горькую правду, и ни одна сила в мире не заставит ее отпустить его одного.

— Я никогда не хотел, чтобы кто-то умирал из-за меня, — вдруг тихо-тихо сказал Гарри, когда она почти открыла рот в желании отстоять свою точку зрения. — Теперь это только моя война. И ты не должна даже рядом со мной стоять.

Гермиона тряхнула головой, не желая слушать очередной благородный бред очередного порыва героизма.

— Ты всегда был один, Гарри, — запальчиво начала она, — всегда в одиночку справлялся с Ним. Я провожала тебя, когда ты шел за Философским камнем, не смея останавливать и ждать подмоги, я провалялась полгода в больничном крыле, пока ты убивал Василиска — а тебе было двенадцать! Ты в одиночку боролся с дементорами, пока я падала в обморок от страха. Ты был на кладбище, видел Его возрождение — один, Гарри! — а я сидела на трибунах и просто ждала. Он вселился в тебя, измывался над тобой, а я снова была в отключке — и ты меня спас, а не я! Весь прошлый год ты был один, а в этом ходил с медальоном на шее — сколько, Гарри?! — она выдохнула, стирая с лица бегущие слезы. — Не заставляй меня смотреть тебе в спину, Гарри, довольно. Я не могу отпустить тебя одного. Какими бы не были последствия.

Он смотрел не нее, а сам просчитывал, какими путями сможет ее обмануть — Гермиона видела эти мысли в его глазах. Раньше она могла прочитать по ним все, о чем он думал, но именно сейчас заметила что-то новое, чего раньше не могла видеть — и это сбивало с толку.

— Нет, Гермиона, — наконец, объявил Гарри. — В этот раз ты никуда не пойдешь. А если вдруг решишься, — добавил он, прерывая любые ее попытки возразить, — Рон наложит на тебя Петрификус.

— Гарри, нет, пожалуйста...

— Хватит, Гермиона, прошу! — взмолился он, заставляя ее умолкнуть. — Я больше не хочу доказывать тебе силу своих слов. Убейте змею, а я попробую...

Он не договорил, тяжело выдохнул, отвернулся от нее — Гермиона чуть не задохнулась от этого зрелища — и сделал несколько шагов к дверям. Она снова видела его спину — как в свои двенадцать лет, четырнадцать, пятнадцать и шестнадцать — как наяву из года в год и в своих кошмарах — как всегда.

Он уйдет. Он уйдет, и она ничего не сможет с этим поделать, никак его не остановит — не в силах будет! Он исчезнет, и не этот раз она не проснется в слезах на своей подушке или у него под боком, потому что это — реальность.

Возможно, она видит его в последний раз. Возможно, завтра не наступит ни для него, ни, как следствие, для нее, и эта минута — ее последний шанс. Гермиона понимала, что если она не скажет ему сейчас, то не скажет уже никогда.

— Гарри! — она сорвалась с места, преодолела нарастающее между ними расстояние, пресекая попытки Рона обездвижить ее, — Гарри обернулся, и Гермиона, наконец, поняла, что значит его больной взгляд, но больше не видела его, потому что изо всех своих оставшихся сил впилась в его губы с отчаянным поцелуем.

Руки, его крепкие надежные руки, замершие на долю секунды, вдруг оживают, вцепляясь в нее мертвой хваткой, путаясь в ее волосах. Гермиона сквозь шум в ушах и бешено бухающее сердце чувствует его пальцы на своих влажных от слез щеках, ногтями впивается ему в спину, шею, затылок, притягивает ближе, еще ближе. До боли — своей? его? — кусает горячие сухие губы, влажный язык, втягивает его в себя, и только отчаяние движет ею — растворить в себе, не дать уйти! Гарри стонет ей в губы, и она чувствует, что их желание — едино, бессилие — на двоих, безысходность — одна.

Гермиона пробует, требует, отвоевывает, а потом вдруг понимает, что уже он — завоеватель и охотник, а она — жертва. На краткий миг Гарри перехватывает инициативу, вырывает из нее заполошный вздох и — отпускает.

Она смотрит в его проникновенные глаза — близко-близко, видно каждый сосуд за стеклами очков — на его распухшие, потрескавшиеся, горячие — обжигающие губы. Гарри молчит, только тяжело дышит и будто не верит ей.

Это служит громким оглушительным сигналом.

— Я люблю тебя, Гарри! — выдыхает Гермиона в его губы, снова целует — мягко, едва касаясь желанного — и делает шаг назад, отпуская себя из манящего плена его рук. Гарри теперь выглядит оглушенным, печальным, подавленным — любым, только не радостным. Как она и подозревала.

— Я тебя люблю, — вновь повторила Гермиона, смотря прямо ему в глаза — чтобы понял, принял, осознал, чтобы помнил там, в лесу. Даже если это ранило его глубже ножа и убило лучше Авады, он должен был знать.

Гарри смотрел на нее еще несколько секунд, потом отвернулся и молча покинул вестибюль через главные двери школы, оставляя позади Гермиону и Рона.

Она все еще чувствовала на своих губах и щеках его прерывистое тяжелое дыхание, и во рту остался привкус соленых слез — своих ли, его — и горечи. В груди болело вырванное с корнем сердце, и зияющую дыру на том месте заполняло безнадежное ничего, бескрайнее, как и ее горе.

Если бы она могла в этот момент соображать, то оценила бы и неприкрытый шок на лице Рональда, и спокойный всепонимающий взгляд подошедшей Луны — но Гермиона стояла к ним спиной, все еще вглядываясь в предрассветную дымку, в которой скрылась спина Гарри. В ушах до сих пор эхом звучал его убитый больной голос, воспаляя лихорадочное сознание, и било громким звоном ее запальчивое откровение.

Неужели нет ничего, что она может сделать?

— Гермиона, стой! — ударил ей в спину жесткий крик — приказ даже! — Рона. — Сделаешь еще шаг, и, клянусь, я тебя обездвижу!

Она только переступила с ноги на ногу и без сил упала на колени — ни кричать, ни плакать, ни биться в истерике она была уже не способна. И если бы не предупреждение Рональда, Гермиона отправилась бы за Гарри, несмотря на его слова.

— Он вернется, вот увидишь, — Луна осторожно тронула за плечо ее ссутулившуюся фигуру, но Гермиона мотнула головой. — Надо верить в Гарри, как он верит в нас, — повторила девушка.

— Он не вернется, Луна, — осипшим голосом прошептала Гермиона, так тихо, что сама едва расслышала свой шепот.

А вот Рон услышал и мгновенно оказался рядом, присел, хватая ее за плечи.

— Гарри крестраж, да? — спросил он, и мысль, бившая в голове Гермионы, тяжелым грузом повисла в воздухе. Рон искал на ее лице хоть намек на то, что это неправда, но девушка молчала, следя за тем, как меняется выражение его глаз. Он не верил, не хотел верить, только все факты говорили ему об обратном, и теперь до него тоже дошел весь этот болезненно реальный смысл.

Рон встал, все еще смотря вперед себя невидимым взором, прислонился к колонне, прикрыл глаза. Плечи его подрагивали.

Гермиона безучастно смотрела на него, чувствуя себя так, словно с нее сдирают кожу. Ее мозг работал отдельно от остального тела, память выуживала из своих глубин мелкие незначительные воспоминания-картинки, подавала на обозрение внутреннему взору, чтобы те били по самым больным ее местам. Она знала, что эти мгновения ожидания будет помнить всю свою жизнь, какой бы короткой она не была.

Вот встает из небытия образ мальчишки, которого она встретила в Хогвартс-экспрессе: он смешно морщит нос и глядит на нее из-за своих больших очков-велосипедов, и этот взгляд пронзительных зеленых глаз так поражает Гермиону, что она думает о них на протяжении всей сортировки по факультетам. Ее обижают на родном Слизерине, куда маглорожденная девочка попала совершенно случайно, будто Шляпа просто решила жестоко над ней пошутить, — и все тот же мальчуган, который вроде как и не должен обращать на нее внимание, ведь он окружен своими однокурсниками каждый день и час, протягивает ей руку дружбы. «Мне кажется, что судить о человеке по происхождению неправильно». Гермиона хочет грубо ему ответить, что он ничего не понимает, ведь сам он — Гарри Поттер, мальчик-который-выжил, герой своего времени и, к тому же, чистокровный волшебник с Гриффиндора. Но он протягивает ей руку с простыми словами: «Будем дружить?». И Гермиона не может ему отказать, ведь это первый раз, когда кто-то добровольно предложил ей подобное.

«Ты, наверное, очень умная и все знаешь. Профессор Макгонагалл ставила нам тебя в пример», — раздается в голове Гермионы детский мальчишеский голос Гарри.

«Я не такой великий, как ты...»

«С возвращением! Мы бы не справились без тебя, это уж точно!.. Не верь Рону, я не смотрел на тебя пристально, пока ты спала, он просто дурак и выдумывает. И уши у меня не красные, понятно, Симус?!»

«Я видел отца, Гермиона! Это был он, я уверен, он прогнал дементоров от Сириуса! Ты не могла этого видеть, потому что упала в обморок! Ой, а ты в порядке?»

«Нехотелабытыпойтисомнойнабал! Мерлин, не заставляй меня повторять это еще раз!.. Не смейся! Это не ты выставляешь себя полным идиотом перед девчонкой! Да, я знаю, что ты девочка, я не слепой, Гермиона! Великие Основатели, соглашайся уже, иначе я передумаю!»

«Ты хочешь, чтобы я учил всех ЗОТИ? Гермиона, я же не учитель, давай лучше ты сама!.. Вы не можете понять, каково это: когда ты на волосок от смерти и знаешь, что никого нет рядом, или когда твой друг умирает у тебя на глазах, а ты никак не можешь спасти его — вы не можете знать, что это такое!»

«Что с тобой происходит, Гермиона? Не увиливай от ответа, мне надоело, что ты даже не смотришь в мою сторону, словно это я во всем виноват!.. Что бы там ни было впереди, обещаю, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Пожалуйста, не уходи снова. Я... я скучал по тебе.»

«Будем дружить?»

Гермиона почувствовала во рту медный привкус собственной крови и поняла, что прокусила губу — только тогда она ощутила себя в Хогвартсе, перед главным входом, все еще сидящей на коленях, а не в своих глубоко зарытых воспоминаниях. Детский голос все еще звучал в ее ушах, и за одну сотую долю секунды перед ней пронеслось то, казалось бы, далекое мгновение перед лучом Авады Гойла.

Тот детский смех, эхом отразившийся в ее мыслях — она вспомнила, где и когда его слышала, узнала до мельчайшей слабой нотки. И вновь перед ее взором замелькал смеющийся ребенок, и у него были черные вихрастые волосы и теплые глаза, и он был так одновременно похож и не похож на Гарри, словно кто-то мастерски вылепил по нему фигурку, добавив какие-то черты, и в этих деталях Гермиона случайно узнала себя.

Было ли это видением или просто мгновенным отчаянным желанием ее сердца — Гермиона не знала, и в этот момент ей так хотелось заглянуть в то таинственное Зеркало Еиналеж, чтобы понять правду.

— Мадам Помфри не справляется, кажется, ей нужна помощь, — Луна так некстати выдернула ее из собственных мыслей, и образ мальчишки растаял, оставляя после себя заливистый смех. Гермиона поморгала — на задней стенке век высветилась его детская улыбка и карие — карие! — глазенки.

— Вставай, — коротко бросил Рон, силком ставя ее на ноги. Гермиона покачнулась, но вовремя схватилась за предложенную руку Уизли. Он окинул ее беглым взглядом — в голубых глазах застыло что-то неживое, словно сам взгляд Гарри отпечатался в нем — и повел в сторону Большого зала. На вопросительный жест Гермионы он лишь мотнул головой. — Там очень много людей, которым требуется наша помощь. Пока не вернется Гарри... — Рон замялся, передернул плечами и продолжил, — пока он не вернется, змеи нам не видать. А сидеть без дела в такое время не годится.

Гермиона вновь поразилась тому, как быстро он повзрослел и возмужал — такой Рон Уизли предстал перед ней во время войны впервые, и она на несколько мгновений почувствовала себя в безопасности.

А события не стояли на месте, и люди, не знавшие, что именно в этот момент вершится история, продолжали залечивать раны и прощаться с погибшими. Рон скривился, глядя на свое семейство, столпившееся у постамента директора над телом мертвого Фреда, Луна сжала его руку, и Гермиона отвернулась — почему-то смотреть на все это было так больно, что хотелось снова заплакать.

Мадам Помфри действительно не справлялась и бегала от одного истекающего кровью студента к другому, с перебитой ногой, профессор Слизнорт пытался влить в кого-то кровевосстанавливающее, а Флитвик сооружал носилки. Гермиона вздохнула, набрала в легкие побольше воздуха для хотя бы видимой храбрости, и шагнула к Макгонагалл.

— Профессор, я могу чем-то помочь? — у нее болело горло от долгого плача и криков, но декан Гриффиндора обернулась так резко, словно Гермиона гаркнула ей прямо в ухо.

— Ох, мисс Грейнджер... Вы умеете накладывать жгут? Мисс Уизли требуется помощь.

Она кивнула и повернулась к сидящей неподалеку Джинни — та пыталась одной левой рукой наложить на правую отдаленное подобие жгута. Гермиона присела рядом, доставая палочку.

— Давай я.

Пальцы умело нащупали рану, палочка разрезала ткань робы и кофты, из ее кончика вырвался бинт и туго обмотался вокруг рваной кровоточащей дыры. Джинни молча следила за ее действиями и хранила молчание до тех пор, пока Гермиона не закончила.

— А ты весьма неплохо справляешься, — наконец, сказала она, когда осмотрела результат. Гермиона поморщилась.

— Пришлось освоить азы медицины.

Джинни вскинула одну бровь, и Гермиона отстраненно заметила тонкую струйку крови, стекающую по ее виску.

— Самолечение?

Она дернулась как от хлыста, будто Уизли ее ударила, и лицо исказилось гримасой болезненных воспоминаний, что не ускользнуло от внимательных глаз невольной собеседницы. Гермиона боялась, что та начнет задавать вопросы, но Джинни только повела плечами, стянула в хвост грязные рыжие волосы и повернулась к ней корпусом.

— Гарри ушел в лес, не так ли? Вполне естественно для него, — слова жестко били по самым больным местам, но Джинни продолжала делать вид, что не замечает лихорадочно блестевших глаз Гермионы, хотя та чувствовала, будто из нее вытягивают по ниточкам все нервы. — Мерлин, он всегда вел себя чересчур... по-геройски, несмотря на все заверения, что он «просто Гарри». Если честно, это так в нем раздражает, не находишь?.. Эй, если ты сейчас раздумываешь, не пореветь ли тебе, то скажи сразу, и я дам тебе оплеуху! — Гермиона удивленно сморгнула, но ничего не изменилось — Джинни со злостью смотрела прямо ей в глаза. — Он сейчас спасает весь этот чертов мир, чтобы дать нам надежду на жизнь, и ты совершенно ничем ему не поможешь, если будешь, как тряпка, лить слезы! Что бы там ни было впереди, ты — единственная, кто ни при каких обстоятельствах не должна сдаваться, Мерлин! Грейнджер, ты такая глупая!

В этот момент она так походила на своего брата, что Гермиона даже залюбовалась ее решимостью. И с радостью приняла бы ее точку зрения, если бы не одно но: Невилл, на которого с такой отчаянной нежностью смотрела Джиневра, был рядом, здесь, в Большом зале, а Гарри находился за территорией школы, в Запретном лесу, и в это самое время, возможно, умирал.

Что за мысли! нет, он не умрет, не имеет права, особенно после того, как Гермиона ему призналась, себе призналась, после того, как видела в приснившемся ли, привидевшемся ли лимбе маленького мальчугана с его волосами, голосом и смехом. Гарри просто обязан был вернуться к ней живым.

«Если это случится, Боже, — против воли подумала Гермиона, — обещаю тебе, что сделаю все ради будущего, которое видела. Все, абсолютно»

Без предупреждения повеяло холодом и страхом. Факелы снова заморгали, растворяя в воздухе всеобщий испуг и хаос. Гермиона вскочила на ноги, заметила невдалеке Рона и, кивнув ему, выскочила в вестибюль. Она чувствовала Его приближение и знала, что оно не несет ничего хорошего. С замирающим сердцем ринулась к разрушенным дверям, перескочила через поваленные троллями валуны и застыла на месте, вмерзла ногами в уличную плиту.

Гарри.

Впереди нарастала черная волна, приближалась, росла с каждым своим шагом, загораживая собой восходящее солнце, отчего фигуры пожирателей подсвечивались кровавым маревом рассвета. Каждая секунда длилась целую вечность, каждый вдох приносил Гермионе новую боль — кислород резал легкие изнутри, сжигал органы и сердце, распалял кости. Она смотрела на идущих впереди людей сквозь мутную пелену собственных слез — те потекли внезапно из, казалось бы, уже иссохших глаз.

Гарри.

Там, в толпе пожирателей, шел Хагрид — большой тучный лесничий был весь в грязи и пыли, обмотан веревками, будто его повалили на землю, и только после связали. И он нес кого-то. Гермиона не посмела вдохнуть, воздух застрял в легких.

Гарри.

Позади нее уже толпились студенты и преподаватели, раненые или полностью здоровые — все они вышли навстречу приближающейся черной волне. Молчание нависало плотной тучей, никто не смел даже шептать. Гермиона умирала с каждой секундой, с каждым тяжелым шагом Хагрида.

Он нес на руках Гарри.

Гермиона видела, как его безвольные руки болтаются в воздухе в такт шагам, как ноги свисают с локтей великана, а голова откинута назад. Она не видела его глаз, но определенно чувствовала, что он неподвижен.

Грязные волосы облепили бледное лицо, губы сжались в тонкую полоску — она уже не понимала, где кончается реальность и начинается ее кошмар, сознание само дорисовывало недостающие детали. Грудь не вздымается — хотя могла ли она видеть это? — глаза под закрытыми веками не шевелятся. Стекла очков разбиты.

Волдеморт остановился напротив их разрозненной толпы, замерли и пожиратели. Гермиона даже не видела их лиц — знакомых, незнакомых — глаза неотрывно следили за телом Гарри на руках у Хагрида. Внутри все застыло, лед сковал кровь, бегущую по венам через сердце.

— Гарри Поттер мертв! — громогласно объявил Волдеморт, его победный крик эхом отразился от стен школы, вернулся на небольшой двор и повис в воздухе. Гермиона закрыла глаза.

В этот миг она поняла, что жизнь ее оборвалась.

Запретный лес встретил его гробовым молчанием. Вековые деревья корнями вились по земле, словно змеи, редкие травы робко выглядывали из трещин в каменистой почве — все было так, как помнил Гарри со своего первого курса. Исчезли только звуки — абсолютно все, будто кто-то накрыл лес невидимым непроницаемым куполом и заглушил любые шорохи.

Видимо, даже птицы ушли отсюда, подумалось Гарри, и он невольно потянулся за ними следом — одним сознанием, физически все еще стоя посреди неприметной никому поляны.

В голове эхом отзывался гермионин голос — он прикрыл глаза, вспоминая ее лицо и вновь ощущая на своих губах ее, мягкие, влажные, с привкусом крови и слез. Я люблю тебя, мысленно повторил он Гермионе в своей голове, я люблю тебя, но не могу даже сказать об этом: я боюсь, что потеряю сегодня последнее, что у меня есть.

Это стягивало его грудь невидимыми путами и заставляло тяжело прерывисто дышать, как после забега на несколько миль. Гарри знал, что будет больно, но не был готов к этому настолько. У них должны были быть месяцы, годы — вся жизнь! — а не три минуты самых прекрасных и безумных мгновений, когда их сердца были открыты друг другу максимально широко, чтобы оба могли к ним прикоснуться. Рана к ране. Он и не думал, что такое бывает, но только что сам стал непосредственным участником великого таинства любви — силы одновременно хрупкой и могущественной, как говорил Дамблдор.

Эта самая сила доведет его до финала и заставит посмотреть в глаза смерти без страха, но она же заберет Гермиону, раздавит ее и лишит смысла существования. Если бы у Гарри был выбор, он бы вырвал себя из ее сердца и памяти. Раз ему суждено было с рождения оказаться в этом месте и самому встать под Аваду Волдеморта, раз другого выхода не оставалось, и лишь его смерть могла спасти остальных, он мог бы попросить у Судьбы кое-что взамен: подарить хотя бы Гермионе шанс на другую жизнь, без него и этой раздирающей на части любви. Она могла бы жить по-другому, возможно, не волшебницей, без магии, пожирателей, без него — и, возможно, была бы, счастлива!

Но никто не спешил к Гарри с желанием выполнить последнюю волю уходящего, никакие боги не отзывались на его мольбы. Он прикрыл глаза и прошептал самому себе и золотому мячику в своей руке: «Я иду умирать».

Снитчи обладают телесной памятью, он хорошо помнил слова Руфуса Скримжера и свое удивление, когда обнаружил это. Теперь же на его месте осталось только обреченное спокойствие — все так, как должно быть, словно кто-то заранее приготовил ему подобный путь.

Гарри коснулся холодного металла губами, дыхание оставило испарину на гладкой поверхности. Проступила четкая гравированная надпись. Я открываюсь под конец.

Мячик с тихим щелчком раскрылся, являя взору Гарри крохотный краеугольный камешек, черный, с едва блестевшими в тусклом свете гранями. Оживляющий камень, как он сам не догадался!

Сердце подпрыгнуло у него в груди, и с большой осторожностью Гарри взял в руки крохотный камешек и легонько сжал. Закрыл глаза, представляя лица тех, кого он мечтал бы видеть живыми. Когда прошло несколько ударов пульса, он увидел себя в окружении прозрачных фигур людей, которых всегда хранил своей памяти, даже если и не знал толком: напротив него стояла, окруженная бледным ореолом таинственного свечения яркая в своем безжизненном великолепии Лили Поттер, рядом, в полуметре от нее, Джеймс; Сириус и Ремус держались по бокам.

Все четверо молчали, и Гарри сперва подумал, что они плод его воображения, и все это ему просто привиделось, но он протянул руку к матери в неосознанном порыве, и она взглянула на него такими же зелеными глазами и потянулась в ответ к нему. Лицо ее было печальным и радостным одновременно. Их пальцы должны были соприкоснуться, но Гарри не почувствовал ничего, даже легкого холодка, которого ожидал.

— Я никогда не хотел, чтобы вы умирали из-за меня, — прошептал он, глотая ком в горле. Призраки понимающе кивнули. Гарри смотрел на свою мать, узнавал в ней свои черты и думал, что он похож на нее больше, чем все говорили. Не только глазами, душой даже, если такое было возможно.

— Ремус, твой сын...

— Он поймет, за что боролись его родители, — сказал последний Мародер. Сейчас он был бледнее, чем при жизни. — Когда-нибудь кто-то расскажет ему.

Гарри повернулся к отцу и замер, не зная, что сказать человеку, подарившему ему жизнь.

— Я горжусь тобой, мой мальчик, — сказал вместо него Джеймс и улыбнулся. У него были черные вихрастые волосы, такие же, как у Гарри. — Ты вырос замечательным человеком.

— Жаль, что я не знал тебя. Жаль, что вы пожили так мало, что мне осталось...

Закончить фразу не получилось, и он обратился к последнему призраку человека, которого знал лучше всех и уход которого пережил, пожалуй, хуже всего.

— Если бы моя смерть помогла вернуть вас всех к жизни, я пошел бы на этот шаг гораздо раньше, — просто сказал Гарри, без преувеличения считая эти слова самыми сокровенными словами своего сердца. Сириус тепло ему улыбнулся.

— Не жалей ушедших, Гарри. Мы всегда с тобой, прямо здесь, — он сказал пальцем ему в сердце, как тогда, на третьем курсе, когда они прощались. Гарри тогда и подумать не мог, что будет ждать своего конца в окружении дорогих ему людей.

— А умирать больно? — такой наивно-детский вопрос он сам от себя не ожидал, но сейчас почувствовал, что ничего другого больше знать не хочет.

— Быстрее, чем засыпать, — улыбнулся Сириус.

Гарри кивнул и вновь посмотрел на призрак матери. Она тоже улыбалась. Его сердце болезненно сжалось в последний раз, когда он смотрел в свои же глаза.

— Ты будешь рядом со мной?

— Всегда, мой милый, — твердо сказала Лили, и Гарри поверил ей безоговорочно.

Он вздохнул, выронил из руки оживляющий камень — тот неслышно упал в листву и сразу же потерялся. В тот ее миг призраки рассеялись в предрассветном тумане, но теперь Гарри не чувствовал себя одиноким — он знал, что близкие рядом.

И все время, что он шел к Волдеморту, он ощущал их присутствие, и теперь единственное, о чем Гарри жалел, был камень — надо было оставить его, чтобы Гермиона могла попрощаться с ним. Он больше не боялся смерти, только вот уходить не хотел, несмотря на то, что должен был и выхода у него не оставалось.

Пробираясь через корни древних, как сама магия, деревьев, он дышал полной грудью, во всем своем великолепном многообразии чувствуя жизнь. Все то простое, о чем он не задумывался, вдруг стало болезненно необходимым: вдох-выдох, звук трескающихся под ногами сухих веток, каждая секунда бесконечно долгой жизни.

Чувства обострились, будто кто-то вывернул его наизнанку: он прокручивал в голове последние секунды прощания с Гермионой, и на его губах все еще ощущалось ее частое теплое дыхание, голос звенел в памяти, и это внезапное «Я люблю тебя, Гарри!» эхом звучало в ушах, как на старом проигрывателе, поставленном не повтор.

Как бы ему хотелось услышать эти слова еще раз! Ответить ей тем же, не боясь, что поцелует ее, а в следующий миг его не станет, или, еще хуже, не станет ее.

«Последний же враг истребится — смерть». Эти слова встали на могильной плите родителей перед его внутренним взором. Тогда, в Годриковой Впадине, со слезами на глазах глядя на место их упокоения, он не понимал смысла, но перед самым лицом своей кончины вдруг полностью принял его. Поверил почти физически, ощутил, как уверенность лавой поднимается из глубин его подсознания. Пусть он и не увидит больше рассвета. Смерть — это не конец пути, теперь он знал это.

Волдеморт ждал его в условленном месте, и сперва Гарри увидел его спину, но враг обернулся, являя ему бледное лицо со впалыми щеками и какими-то больными даже глазами. Он больше не был пугающим, и Гарри даже удивился, что мог страшиться его раньше.

— Гарри Поттер, — прошипел Волдеморт, — мальчик-который-выжил... пришел умереть.

Гарри дошел до середины поляны и остановился. Вокруг толпились пожиратели, Беллатриса смотрела на него своими сумасшедшими глазами, но он больше не чувствовал ненависти к ней. Сейчас все было таким незначительным. Не нужно было говорить и что-то делать: Гарри просто закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Здесь и сейчас все закончится.

Он не услышал крика Волдеморта, только заметил сквозь закрытые веки зеленеющий луч проклятия, а в следующий миг провалился в безграничное ничего.

Тишина неожиданно давила на уши. Гарри лежал, все еще ощущая жизнь в самом себе, слыша оглушающее биение собственного сердца.

Он открыл глаза и обнаружил себя посреди белого плотного тумана.

Пол был холодным и твердым. Гарри встал, оглядывая раскинувшийся перед ним пейзаж: уходящий вдаль перрон и снежно-белый клубящийся пар, проглатывающий очертания странного вокзала. Все было спокойным и дарило умиротворение, хотя Гарри меньше всего ожидал увидеть себя тут. Собственно, он даже не имел представления, где оказался.

Постепенно проступали из тумана другие предметы: длинная низкая лавка у края платформы, прилагающиеся к вокзалу рельсы, высокие колонны — все было настолько белым, что слезились глаза.

Гарри стоял посреди этого ничего и чувствовал себя лишним, никому ненужным и чужим. Если это Чистилище, то почему он до сих пор чувствует биение своего сердца, почему его руки все еще в крови и грязи и почему так странно ощущать себя здесь?

— Гарри? — позади раздался до боли знакомый голос, и он резко обернулся. Перед ним стоял Дамблдор, в белой — конечно же — мантии и высокой шляпе.

— Директор? — собственный голос утонул в многозвучном эхо и пропал где-то в вышине.

— Рад видеть тебя, мальчик мой, хотя, должен признаться, место ты выбрал необычное, — Дамблдор едва видимо подмигнул, довершая свой образ, и Гарри окончательно убедился, что все происходящее — реальность, граничащая с фантастикой. Или ее предсмертное безумие, лимб, следующий этап восхождения к предкам... Почему-то выяснять это не хотелось.

— Где мы, сэр? — спросил Гарри, подходя ближе. Шагов он не слышал, равно как и шуршание мантии Альбуса.

— Очевидно, мы на вокзале, — хмыкнул Дамблдор, в свою очередь неслышно шагая вдоль перрона. — Ты не случайно выбрал это место, Гарри? Наверное, ты можешь уехать, куда пожелаешь.

— Абсолютно любое направление? То есть, мне можно, например, увидеть родителей и Сириуса?

— Если ты хочешь этого, почему бы и нет? — пожал плечами директор. — Это же ты выбирал, а не я.

Они остановились у лавки, уже замеченной Гарри. Теперь до его слуха донесся слабый кашель, будто кто-то из последних сил кряхтел. Гарри нагнулся и прямо на полу под скамьей увидел безобразного младенца, какого видел уже, кажется, на кладбище после Тремудрого Турнира. Существо едва шевелило липкими пальцами с перепонками, со свистом дышало и вообще имело вид умирающего нечто, покрытого красной слизью. Что это могло быть, Гарри даже знать не хотел.

— Ему уже ничем не поможешь, мальчик, — безразлично заявил Дамблдор и побрел дальше, заставив Гарри догонять.

— Оно умрет, сэр?

— Как ему и было положено, — кивнул старик.

Гарри посмотрел вперед и заметил, что очертания вокзала стали размываться. Он обернулся — лавка уже потерялась из виду, конец платформы пропал.

— Сэр, Вы сказали, что я могу поехать куда угодно, — мысли путались и мешали соображать быстро — что неудивительно, учитывая обстоятельства, при которых Гарри попал сюда. Он закусил губу, размышляя. — А как Вы думаете, я могу вернуться?

Дамблдор на мгновение задумался, но Гарри заметил искру в его глазах.

— Почему бы и нет, мой мальчик! — радостно объявил он. — Если тебе есть, куда возвращаться.

— Есть, — незамедлительно ответил маг, вспоминая глаза Гермионы. Ровно стучащее сердце на миг замерло.

— В таком случае, желаю удачи! — Дамблдор добродушно улыбнулся и размеренно пошагал вперед по платформе, оставляя Гарри позади. Его фигура стала растворяться в плотном белом тумане, и Гарри показалось на миг, что это он влияет на то, стоит ли Дамблдор рядом с ним на платформе или уходит прочь.

— Сэр! — окликнул он пожилого мага, и тот обернулся, будто ждал такого момента. Гарри замялся, не зная, как сформулировать вертящийся на языке вопрос. — Это все... Это все происходит по-настоящему или только у меня в голове?

Альбус вполне серьезно взглянул на бывшего ученика и склонил голову набок, словно размышлял.

— Конечно, это происходит у тебя в голове, Гарри! Но кто сказал, что это не может быть правдой?

И с этими словами Дамблдор исчез так же внезапно, как и появился, оставляя после себя — как всегда — почву ля размышлений над своими загадочными словами. Впрочем, сейчас Гарри даже не старался задумываться — он просто знал, что сказанное директором сможет понять только через много лет.

Если решит вернуться обратно.

Беспокойная мысль в голове заставила его вспомнить о незавершенных делах (как пафосно!), оставленных позади планах и Гермионе. Пожалуй, умирать ему сейчас совершенно не хочется, и, раз уж ему предоставляют выбор, он может им воспользоваться.

Всплыли перед внутренним взором гермионины заплаканные глаза, вспомнились теплые руки на его плечах, поцелуй, сколь горячий, столь же и обещающий — и он резко вздрогнул, будто просыпаясь. Влажная земля приятно холодила щеку.

Гарри все еще находился в Запретном лесу, лежал в том самом месте, где сразила его Авада Волдеморта. Плечо болело и ткань куртки пропиталась влагой насквозь, но он боялся пошевелиться, зная, что пожиратели все еще стоят вокруг него разрозненным кольцом и следят.

Раздались позади чьи-то осторожные шаги, на глаза легла слабая тень, и Гарри в нос ударил душный запах духов — похожий он помнил еще с Малфой-мэнора. Нарцисса склонилась над ним, протянула дрожащую руку к его груди. Гарри знал, что она чувствует отчетливое биение жизни в его теле: каждая клеточка кричала о том, что она живет, пульс мерно выстукивал по венам, сердце трепыхалось и требовало немедленного действия, движения — вперед-вперед, не стоять на месте!

Он уже внутренне приготовился к тому, чтобы вскочить и отбиваться от проклятий, летящих в его сторону, но миссис Малфой неожиданно медлила.

— Драко жив? — коснулся уха Гарри ее тихий шепот. — Он в замке?

Не способный сейчас сообразить что-то более подходящее, он просто слабо кивнул. Нарцисса тут же отклонилась и встала на ноги — листва зашуршала прямо у головы Гарри.

— Мертв, — объявила женщина во всеуслышание, получив в ответ негромкие облегченные вздохи. Волдеморт, не осмелившийся подойти к телу Поттера, что-то зашипел Нагини — Гарри испугался, что Темный лорд решит накормить ее им же — но он лишь дал указание Хагриду, и лесничий приблизился к Гарри. Тому оставалось только не двигаться и выжидать момент: эффект неожиданности мог сыграть еще неплохую роль.

Пройдя через второе убийственное проклятие в своей жизни, Гарри и подумать не мог, что теперь самым сложным окажется бездействие: он старался вообще не шевелиться на руках у Хагрида, но тот при ходьбе лил слезы, которые крупными каплями падали ему на лицо, и нестерпимо хотелось стереть их или чихнуть, чем-то выдав свое присутствие.

Торжественное шествие пожирателей до Хогвартса с телом якобы убиенного Гарри Поттера заняло изрядное количество времени, так что Гарри успел поразмыслить над причинами своего «бессмертия» и единственное, к чему он смог прийти — это Старшая Палочка. На данный момент именно но являлся ее хозяином, как показала практика Волдеморта и его собственные предположения, оказавшиеся верными: в прошлом году на Астрономической башне Гермиона обезвредила Дамблдора, выбив из его рук палочку, в этом году Гермиону разоружил Драко, после чего то же самое с ним проделал сам Гарри, когда спасал подругу из лап Беллатрисы. По легенде Старшая Палочка слушалась самого сильного и сама выбирала себе хозяина, а, значит, сейчас им являлся Гарри, поэтому смертельное проклятие коснулось не его, а частицы души Волдеморта в его голове.

Конечно же, Волдеморт не знал этого. Палочка не слушалась его, а он даже не додумался это проверить — самый сильный из оставшихся в живых магов не слишком часто утруждал себя причинно-следственными соображениями, а потому был слеп, в отличии от Дамблдора, с которым ему никогда не сравниться.

В лицо Гарри подул слабый ветер, донося до него запах пепла и дыма — Хогвартс вырастал перед толпой идущих Пожирателей во всем своем разрушении и хаосе. Гарри знал, что их почувствуют и выйдут встречать, он был уверен, что, открыв глаза, увидит своих однокурсников, преподавателей, Рона, Луну, Невилла и Гермиону. Осталось только чуть-чуть подождать.

Волна пожирателей остановилась посреди внутреннего двора, омываемая потоком восходящего солнечного света, и все вокруг будто замерло в неверии. Гарри слышал, как на другом конце, у ворот школы, студенты переступают по каменной крошке, но никто из них не произносит ни слова.

Волдеморт, выждав мгновение, громко объявляет: «Гарри Поттер мертв!», и поначалу все судорожно втягивают воздух в легкие, пытаясь отогнать прочь и виденное перед собой и услышанное от Темного лорда.

И тут раздается громкий, полный непередаваемого отчаяния и боли крик, заглушающий все посторонние звуки, и Гарри немедленно узнает этот голос, хотя никогда раньше Гермиона не кричала так... выворачивающе нестерпимо. Ее эхо еще раздается в стенах Хогвартса, возвращается обратно во двор, отражается в ушах каждого, и пожиратели хохочут, топча последние крохи ее ускользающего сознания. Гарри изо всех сил сдерживается, чтобы не выдать себя, наплевав на всякую неожиданность, не броситься к Гермионе и не прижать ее к себе. Он только надеется, что Рон удержит подругу и не даст ей совершить что-то непоправимое.

Волдеморт обернулся на своих приспешников, окинул взором окоченевших студентов. Его голос, резко контрастирующий с недавним криком, разнесся по всему двору Хогвартса.

— Теперь, когда нет больше героя, способного защищать ваши жизни, я надеюсь, что многие из вас одумаются. Вы можете присоединиться ко мне и моим друзьям, и, обещаю, я обеспечу вас надежным и безопасным будущим. Только изъявите желание, и мы примем вас, даю вам свое слово. Я сохраню ваши жизни.

Гарри не смел шевелиться, но все в нем кричало и рвалось наружу: не верить ему, ни единому слову не доверять, сражаться до конца, бороться за то, во что верим мы, а не он! Кажется, большинство здесь разделяли его сторону, но вдруг раздались шепотки, и до слуха Гарри донеслись слабые звуки, складывающиеся в имя Драко Малфоя. Очевидно, хорек не смог противиться воле своего лорда — только по странной причине сейчас Гарри не испытывал к нему неприязни, возможно, из-за его матери: она дала ему время только из-за известия о своем сыне, и сейчас Гарри должен быть ей благодарен.

— Молодец, Драко, — прошипел Волдеморт где-то впереди — Гарри не мог видеть его, но отчетливо слышал. — И все? Больше никто из вас не хочет сохранить свои жизни и жить в мире, который я приготовил для будущего? У вас есть время одуматься, исправить свои ошибки и покаяться — я буду милосерден и справедлив. Никто из вас? — он смолк на мгновение, оглядывая толпу. — Даже ты, моя маленькая грязнокровка?

Гарри чуть не дернулся от неожиданного обращения, его сердце рвалось к Гермионе — защитить, спасти, уберечь любой ценой! — но он стиснул зубы: бездействовать и молчать оказалось непосильной для него ношей.

Толпа чуть расступилась, открывая Гарри небольшой обзор: Гермиона выступила вперед из-за спины Рона и Луны, крепко сжимая в руке клык Василиска. Даже на таком расстоянии он видел, каким тусклым и омертвевшим был ее взгляд, но плечи не дрожали и ноги крепко стояли на земле. Она молча подняла вверх палочку, наставляя ее прямо в грудь Волдеморта — тот лишь рассмеялся шипящим смехом, вызывая волну насмешек пожирателей.

— Ах, юная кровь, так жаждущая показать себя! — театрально воскликнул лорд. — Кипящие страсти молодости, бессмертная любовь! Моя милая юная пожирательница, ты не спасешь своего ненаглядного Поттера, он мертв! Одумайся и прими мою сторону, сейчас я с радостью прощу тебе твое вероломное предательство!

Все замерли, даже само время, казалось, остановилось: Гермиона задержала дыхание, все еще целясь прямо в сердце Волдеморта, Рон за ее спиной крепко стиснул зубы, пожиратели выжидающе смотрели на Гермиону, Темный лорд даже не пытался что-то предпринять. Гермиона втянула носом воздух.

Миг до ее резкого движения рукой застыл, а потом время побежало вперед с немыслимой скоростью: Гермиона вскинула руку с клыком Василиска, подбросила его и движением палочки послала в сторону Нагини, расположившейся у ног Волдеморта — не ожидавший этого лорд успел лишь откинуть в сторону летящее в нее грозное оружие, пока пожиратели толпой кинулись на защиту своего повелителя. Толпа переместилась и вновь замерла.

— Я передумал, — вымолвил, переведя дыхание, Волдеморт. — Ты не заслужила моего милосердия, маленькая грязнокровка. Убить Гермиону Грейнджер.

Гермиона, стоя в самом центре хогвартского двора, закрыла глаза, готовясь к худшему, Гарри как в замедленной съемке видел, как Беллатриса, Долохов и остальные поднимают палочки, как студенты делают то же самое — сейчас или никогда.

Он стряхнул с себя хватку Хагрида, упал ему под ноги, откатился и резко встал под оглушительно молчаливый шок всех вокруг. Дальнейшие действия заняли у него меньше трех секунд.

— Вспыхни! — заклинание полетело в оскалившуюся Нагини, отскочило от ее кожи и попало в кого-то из пожирателей — толпа разбежалась в разные стороны, а потом приспешники лорда один за другим в испуге стали покидать территорию Хогвартса под бешеные крики Беллатрисы.

Гарри успел только заметить неприкрытый шок на лице своего заклятого врага, прежде чем схватил за руку подбежавшую Гермиону и метнулся за колонны школьного двора.

— Тебе никогда не одолеть меня, Том! — прокричал на бегу Гарри, чувствуя себя как никогда более живым, сжимая в своей ладони холодные пальцы Гермионы и слыша радостные, счастливые крики своих однокурсников. Битва завязалась снова, набирая обороты, но теперь Гарри знал, что все получится, ведь он сделал свой выбор.

— Убейте змею! — прокричал Гарри себе за спину, зная, что Гермиона и оказавшийся рядом Рон его услышат. Он выпустил руку девушки в самый последний момент, чувствуя, что она упирается изо всех сил, но как только очередной залп заклинания угодил куда-то в колонну, за которой они втроем прятались, она сдалась и скрылась за углом здания.

Гарри бросился к лестнице в вестибюле школы, едва заметил там хвост змеи — клык Василиска уже был надежно зажат в его руке, всунутой туда заботливой Гермионой.

Его отвлек дикий нестерпимый визг — это Беллатриса решила поучаствовать в его судьбе, напав сбоку и сбив с намеченного пути. Гарри через плечо бросил разоружающее и едва успел нырнуть за развалившуюся колонну, прежде чем она пустила цепочку заклинаний, умело создающих убийственную композицию. Над головой раздался грохот, и посыпалась на волосы известь, каменная крошка, а затем совсем рядом с его ногами упала целая балка.

— Тебе не скрыться от меня, малыш! — пропела Беллатриса, Гарри видел из-за своего укрытия, как она переступает через булыжники, вертя в руках какую-то палочку — свою она любезно одолжила ему, когда они встретились в Малфой-мэноре, и это было так давно, что теперь Гарри с трудом мог вспомнить.

— Где ты, мой милый? — пела ненормальная уже совсем рядом. — Выходи, поиграем! Поттер, где же ты!

Два выдоха через сдавленное пылью дыхание — и он прыгнул за упавшую перекладину, кидая за плечо Ступефай; но Белла захохотала, играючи бросая в него заклинание, и Секо угодило ему в руку. Гарри слышал шаги за своим ненадежным укрытием, но вынужден был ждать — места для маневра не хватало катастрофически. Пожирательница что-то пропела, а сердце его стучало так, что могло запросто выдать присутствие хозяина, если бы не спасительный грохот, доносившийся откуда-то с улицы.

— Попался! — она выскочила совершенно неожиданно, так что Гарри не успел даже прикрыться щитом, и эта небольшая заминка дала ей преимущество — Белла пустила ему в грудь знакомое прежде проклятие.

— Инфрактуро! — в следующее мгновение Гарри почувствовал в сердце холодные тиски, сжимающие изнутри грудную клетку. Он закричал, тело забилось в судорогах, а сознание затянуло мутной пеленой. Сквозь неожиданный купол из собственной боли он услышал сумасшедший смех, а потом заметил какое-то резкое движение за балкой.

Откуда ни возьмись перед пожирательницей возникла Гермиона и запустила в противницу сначала взрывное, а затем режущее. Гарри в этот миг совсем перестал соображать от страха — видеть ее на поле боя, да еще совсем рядом, и не думать о том, что шальная Авада может забрать ее раз и навсегда, не получалось. Но она, ничего не сказав, сжала его плечо и утянула в узкую трубу, выплюнувшую их уже у подножия лестницы, в спасительной тени сломанной колонны.

— Сейчас, я сейчас, Гарри, — Гермиона затеребила карманы своей куртки, достала из одного из них маленькую склянку и буквально влила ему в рот. Гарри проглотил зелье, судорожно вздохнул — сердечная мышца медленно возвращалась в нормальное состояние, отпуская на волю кровь, и та быстро побежала в окоченевшие части тела.

— Герм...

— Тихо, все хорошо, ты цел, — она заткнула ему рот поцелуем, наградив таким теплом, что Гарри задохнулся. Мысли в одно мгновение пронеслись в его сознании, требуя выхода; он притянул ее к себе, сжал руками узкие плечи, чувствуя, как она мелко дрожит, забывая на миг, что вокруг них весь мир рушится и уходит в небытие, что это маленькое мгновение может стать последним для них, если сию же минуту он не отпустит ее пленительные губы.

Гермиона оказалась более благоразумной, и первая разорвала поцелуй. Несмотря на пережитый страх, сейчас она улыбалась, а в глазах — Гарри мог поклясться! — горели звезды. Время замерло: вот медленно-медленно пронеслось мимо них красным лучом заклинание, раздался протяжный крик, и кто-то свалился на лестнице; но он видел только ее глаза, и, Мордред и Моргана, в этот момент ему так хотелось быть повелителем времени!

Остатки колонны рядом с ними разорвало, в их сторону полетело крошево и мелкие камни. Гарри вскочил, целясь в неизвестного противника: перед ним вырос Антонин Долохов.

Гермиона замерла, не смея поднять палочку, вся превратившись в соляной столб, но у Гарри не было времени думать — он бросил вперед банальную Импердименту, и Долохов заглушил ее щитом.

— Кто тут у нас, а? Посмотрите-ка, Поттер и его шлюха! — его рот искривился, являя миру отсутствие пары зубов. Гарри застыл, просчитывая его следующие действия. — Что, грязнокровка, нравится новый герой-любовник? Снейп сдох, и этот сдохнет! Может, стоит вернуться к своим старым друзьям?

Гермиона чуть не задохнулась, набирая в легкие воздух, пока Долохов поливал ее грязью, а потом неожиданно запустила в него цепочку заклинаний, одно из которых угодило в незащищенную щитом ногу. Гарри впервые видел такую злость в ее действиях: она била так быстро, резко, сильно, будто пыталась убить его всеми возможными средствами.

Его отвлек взрыв в стене, после чего он увидел в возникшем проеме фигуры трех пожирателей. Гарри успел отбить пару заклинаний, наложив щит на себя и Гермиону — она обменивалась опасными лучами с Долоховым — и послать в ответ свои, прежде чем ему на подмогу пришел Рон, атаковавший противника со спины.

Сердце Гарри стучало, как бешеное, адреналин в крови перевешивал все возможные нормы, и сейчас он почти не чувствовал страха, только бесконечное желание двигаться вперед, и это было похоже на сумасшествие, если бы не было самой реальной жизнью во всем ее бьющим через край проявлении себя.

— Сдохни, Поттер! — Долохов кинул ему в спину Аваду, Рон, пустив Редукто в своих противников, бросил наперерез ему камень, Гермиона с оглушительным криком послала в Долохова зеленый луч. Камень Рона взорвался от заклинания прямо перед носом Гарри, осыпая его пылью, и одновременно с этим Долохов упал на землю тяжелым грузом.

Рон обернулся: трое, с которыми они бились, лежали и не шевелились; только тогда подбежал к Гарри — он уже успел перевести дух и бросал на Долохова странные взгляды, а Гермиона замерла на месте, все еще указывая на него палочкой.

— Герм, — позвал ее Гарри, и она вздрогнула, подняла на него глаза и всхлипнула. — Все хорошо, Гермиона.

Девушка кивнула, и тут он заметил над ее головой, на ступенях лестницы, Волдеморта: тот только что возник там вместе с Нагини. Связи между ними уже не было, но Гарри по привычке обвинил себя в том, что не смог его почувствовать.

— Все так же прячешься за спинами друзей, Гарри? — шипящий голос стелился по ступеням вниз. Гермиона вся сжалась, и он инстинктивно закрыл ее, отодвинув себе за спину, наставляя на своего врага палочку. Волдеморт медленно спускался по лестнице, а вокруг него растекался в воздухе холод.

— Что же ты медлишь, Гарри Поттер? Вот он я, прямо перед тобой!

Гермиона схватила его за свободную руку, Рон чуть выступил вперед. Гарри оттолкнул их и бросился на Волдеморта, прибегая к абсолютно примитивному магловскому методу, но тот вдруг с тихим шорохом испарился, являя дементоров, влетающих в вестибюль через разбитые окна и взорванные двери.

Темные фигуры в длинных изорванных одеждах, они пришли одновременно с холодом, от которого заледенели балки и колонны, и Гарри снова почувствовал то ледяное касание страха и смерти, и на этот раз в его голове было сразу три крика: его, Лили и Гермионы. От резкого припадка сердце вновь кольнуло, мозг завопил, маг даже не сумел заставить себя поднять палочку — дементоры окружали его плотным кольцом, они были всюду и нигде.

— Экспекто Патронум! — закричала Гермиона, и облачное сияние теплом коснулось щеки Гарри, вихрь пронесся мимо, отпугивая готовых поцеловать жертву дементоров. Рон позади него ахнул, и Гарри, придя в себя, понял его удивление: Патронус Гермионы принял иной вид, не тот, что они помнили. Теперь это была не выдра. Это был сапсан.

Птица сделала круг, ограждая Поттера от мертвенных пальцев дементоров, захлопала большими крыльями — и монстры нехотя отступили, давая Гарри вздохнуть свободно. Свет утра забил в окна с прежней силой, и последние из бывших стражей Азкабана растворились в его лучах.

— Гарри! — Гермиона оказалась рядом в одно мгновение и затормошила за рукав, словно проверяя его. Он обратил на нее чуть расфокусированный взгляд и кивнул, сам не понимая, чему.

— Волдеморт не мог уйти далеко, — наконец, произнес он. — Найдите Нагайну, убейте ее. А я разберусь с ним.

— Гарри, — снова позвала Гермиона, голос ее дрожал.

— Знаю. Ты тоже будь осторожна.

И он отпустил ее руку, кивнул Рону и, перескакивая через две ступеньки, побежал вверх, на Астрономическую башню, туда, где погиб Дамблдор. Если он хоть что-то понимал в логике змеелицего, то не мог ошибиться: Волдеморт явится на место смерти этого человека. Он всегда отличался какой-то искаженной убийственной изящностью и свойственной лишь ему сентиментальной жестокостью.

Башня, вопреки ожиданиям, пустовала. «Ты же не думал, что он будет смиренно ждать тебя?» — съязвил внутренний голос, который тут же заглушил свирепый рев Волдеморта.

— Гарри Поттер!

Он неожиданно оказался у Гарри за спиной, схватил за шею и так сильно сжал, что в глазах у него помутнело и заплясали белые точки. Бледное лицо со впалыми красными глазами нависло над ним, закрывая собой все остальное, Гарри втянул носом воздух — горло сжимали длинные костлявые пальцы, нечем было дышать.

— Почему ты еще жив, мальчишка? — прошипел его враг, щеку Гарри мазнуло холодное, как лед, дыхание. Он внутри уже умер, подумал Поттер, совсем не понимая, бояться ему или, подобно врагу, радоваться.

Он мог бы съязвить, соврать о какой-нибудь силе, неведомой Волдеморту, только чтобы запутать, напугать его, — но подумал о тех людях, что сражались сейчас внизу, о Роне, Невилле и Джинни, о своем неконтролируемом страхе за Гермиону и о том, как бы она жила без него — и внезапно никакого другого ответа не оказалось.

— Потому что мне есть, ради чего жить! — воскликнул Гарри, хватая за холодные пальцы уже не Волдеморта, а всего лишь Тома Реддла. Красные глаза округлились от шока и ярости, взгляд прожигал насквозь. Гарри тяжело и хрипло дышал, чувствуя в себе силу, способную одолеть все зло мира. Он был собран и неожиданно спокоен и точно знал, что ему следует делать.

— Давай, Том, покончим с этим, как начали — вместе!

Волдеморт зашипел, но он потянул его на себя и нырнул вниз, прямо с Астрономической башни, падая в ту же бездну, куда год назад летел сраженный Авадой Альбус.

Перед глазами неслись крыши, пики и окна замка, крики и взрывы смешались в один сплошной нескончаемый визг, пальцы врага сжимали горло, и вес обоих неумолимо тянул их вниз, все быстрее и быстрее приближая к земле два тела.

Волдеморт взвыл и попытался аппарировать прямо на лету, но Гарри крепко схватил его за ворот мантии, и они вдвоем нырнули в стремительно меняющий очертания путь аппарации, но их выплюнуло все еще в воздухе и потащило вдоль разрушенного моста. Гарри успел заметить горящие трибуны квиддичного поля, когда их снова забросило в водоворот, чтобы опять выкинуть прямо на стены Хогвартса.

Руки, казалось, зажили собственной жизнью, потому что отказывались отпускать Волдеморта, и Гарри провезло по стене вместе с ним, а потом бросило вниз. Том ревел не своим голосом, сильно, до крови вгрызаясь ногтями ему в лицо, пытаясь дотянуться до глаз. Они все еще падали, но теперь все внимание Гарри сосредоточилось на перекошенном яростью взгляде злейшего врага. Он боролся с ним до тех пор, пока земля не перевернулась у него перед глазами и не ударила в голову, плечо, живот и правую ногу.

На долгий судорожный миг в голове потемнело, и Гарри почудилось, что он вновь оказался на призрачном вокзале. «Нет, только не это!» — застучала паническая мысль — он же выбрался, он может вернуться!

Свет забил в глаза, вспыхнул миллионами красок, и Гарри нашел себя, лежащем ничком на пыльной, душной, горячей от многочисленных взрывов земле. Верная палочка была безжалостно отброшена в стороне, и он, превозмогая себя, пополз к ней, почти не поднимая головы. Волдеморт приближался к Главной палочке подобным образом, и сейчас он казался Гарри еще старее, бледнее и мертвенней, чем когда-либо.

Их руки сомкнулись на древках практически одновременно, Гарри выпрямился, видя, что Том сделал то же самое, — лучи заклинаний ударили друг в друга, магия вокруг зарябила, и ее волны растеклись по школьному двору. Гаррин красный Экспелиармус противостоял зеленой Аваде Волдеморта, и Поттер отстраненно думал, что помнит похожую ситуацию, но это было еще в прошлой, далекой и полузабытой жизни.

Дрожал раскаленный воздух, пела древняя магия Основателей, будто восстал сам Хогвартс, словно все великие маги пробудились наблюдать последнюю битву второй магической войны. Кричали в отдалении сражающиеся, летели вокруг залпы заклинаний, горели стены... Гарри казалось, что времени не существует — он, Волдеморт и связующая их пылающая нить находятся вне его, и сами являются центром мироздания, а их противоборство в конечном счете должно дать начало новой жизни.

Вакуум, образовавшийся вокруг них, на секунду взорвался отчаянным криком — Невилл? Рон? — и тут же Волдеморт разорвал цепь, вскинул палочку, глядя перед собой неверящим, невидящим взором. Гарри оглянулся на повторившийся крик — Джинни? Гермиона? — сердце остановилось на мучительное мгновение, чтобы забить быстро-быстро, посылая сигналы во все тело: «Время пришло, конец — вот он!»

Гарри втянул носом воздух — вдох застрял в легких — и мысленно изо всех своих возможных и невозможных сил прокричал: «Экспелиармус!!!»

Красный луч выстрелил прямо в голову Волдеморту — тот ответил изумрудной вспышкой смертельного проклятия, и два луча вновь столкнулись друг с другом, разрядами круша стены вокруг них. Магия струилась вдоль каждого нерва тела Гарри, он чувствовал, как энергия перетекает по его рукам и ногам, с кончиков пальцев стреляя в палочку, и дальше, по огненно-красному лучу сталкиваясь с лучом Волдеморта. Какая-то отдаленная часть его сознания кричала от безудержной уверенности в том, что финал близок, стоит протянуть руку, заглушая остальные доводы — он не сможет, не получится, никак! Мысли и эмоции, сплетаясь в тугой комок, пришли в резонанс, и на некоторое время Гарри выпал из реальности; все кружилось и рушилось перед его глазами, стонала земля, и сам воздух стал вязким, словно хотел втянуть в себя его руку с зажатой в ней палочкой.

Волдеморт свирепел, Гарри знал, видел, как теряет он с каждым мгновением силы, тогда как его уверенность росла и крепла: все будет хорошо. Всплыли в памяти те, кого уже не вернуть, и на сердце потеплело — они погибли не зря, никто не будет забыт, — встали перед внутренним взором фигуры родных, друзей, всех, кого он знал в своей жизни, давая надежду — это не конец, это только начало. На секунду Гарри закрыл глаза, и следующие моменты остались в его памяти странными разрозненными обрывками.

Старшая палочка приняла решение. Внезапно — или предопределенно — выскользнула из руки Волдеморта, пролетела по воздуху и почти сама приземлилась Гарри на ладонь.

Самый темный маг столетия следил за ним, а лицо его перекосилось уже не от ярости — от боли и удивления, от обреченности. Красные глаза вмиг потускнели, потеряли цвет, навсегда становясь безжизненными. Руки ослабли, опустились, и Гарри показалось, что они растворяются в воздухе.

Экспелиармус достиг цели, угодил в самое сердце Волдеморта, и он медленно стал исчезать, теряя силу, не выдержав единственной магии, которую не сумел освоить и понять.

Мантия черным пеплом посыпалась вниз, к его ногам, насквозь пропитанная темной энергией, взбухли сосуды на шее и лице, глубже впали щеки, вырезая мраморные скулы, разрезая щелевидные ноздри; зубы с ядовитой желтизной медленно стали крошиться.

Пепельно-бледное тело Волдеморта осело с тихим вздохом, и клубы пыли взмыли в воздух из-под его мантии.

Гарри не шевелился. Теплом отдавала в его руке Старшая палочка, пальцы, сжимающие ее, дрожали. Он смотрел на то, что еще миг назад было Волдемортом, и ждал. Какого-то действия, движения, хоть краткого проблеска жизни в этой мешком лежащей на земле мантии — но ничего не происходило.

Он не мог заставить себя поверить, что это конец. Война закончена, он победил. Почему-то эта мысль не приносила желанного облегчения, словно груз на его плечах все еще висел, и дело его жизни не было окончено. Гарри смотрел прямо перед собой и искал ощущение свободы, которого столько ждал с момента начала войны. Его не было.

Он даже перестал дышать — так поразило его собственное бесчувствие. Неужели победа не принесет ему спокойствия?

Гарри медленно развернулся спиной к остаткам темного лорда и на негнущихся ногах побрел к школе, чувствуя, как подступает к горлу тошнота. Мыслей не было, эмоций тоже — он сам себе казался умершим. Может, война выпила из него все соки, и теперь он бесполезен?

На полпути в дверях Гарри заметил Гермиону: она выступила из-за колонны, ища его глазами — вся в грязи и крови, на щеке порез, губа разбита — но сейчас она была самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо видел. Гермиона шагнула ему навстречу, застыла, будто что-то спрашивая; Гарри все так же шел к ней. Тогда она сорвалась с места, преодолела разделяющее их расстояние, и ее руки обвили его шею так крепко и безудержно, что у него свело дыхание. Гарри обхватил ее тонкую талию, сжал ладонью плечо, прочувствовал всю ее, от гулкого сердцебиения, отдававшего ему в тело, до соленых капель слез на ее щеках.

Они не сказали друг другу ни слова, одновременно отстранились, заглянули в глаза — яркие, словно огни, зеленые в теплые, беспокойные карие — и молча скрепили объятия поцелуем. Гарри коснулся ее горячих сухих губ едва-едва, будто чуть пробуя, и вновь обнял. Эмоции возвращались, и теперь в нем била мощной волной взрывная энергия жизни.

За плечом Гермионы Гарри увидел рыжую макушку Рона и белые волосы Луны.

— Гарри, — шепнула Гермиона ему на ухо, и он, вдыхая дым в ее волосах, улыбнулся.

— Ты, правда, любишь? Меня любишь?

Гермиона отстранилась, откинула с его мокрого лба челку и совершенно удивила его: поцеловала губами его шрам.

— Да, Гарри, — ответила она, опуская руки на его плечи. — Я, правда, тебя люблю.

Гарри просиял.

— А я боялся выглядеть идиотом, признаваясь тебе на войне. Но раз она окончена, то я готов нести за них полную ответственность: я тебя люблю.

Он взял за руку улыбающуюся Гермиону и повел их к Хогвартсу, оставляя позади поверженного врага и прошлые беды.

* * *

Молчаливый старый дом огласил протяжный, с подвыванием, крик, эхом отразившийся от стен с ветхими обоями в светло-зеленый орнамент.

Рон резко открыл глаза и выхватил из-под подушки верную палочку, еще даже не до конца проснувшись. Потом, придя в себя и обнаружив слабо освещенную фонарем с улицы комнату, огляделся, замер в нелепой позе, чего-то дожидаясь. Когда крик повторился из-за стены, он вздохнул и улегся обратно на провисшую пружинную кровать. Сон больше не шел, но он упорно продолжал сверлить глазами потолок, надеясь, что Морфей над ним сжалится.

Вот послышался скрип половиц в комнате через стену, отворилась дверь в коридор, и чьи-то осторожные шаги известили о том, что их хозяин спустился на кухню. Рон перекатился на другой бок, полежал немного с закрытыми глазами, и, наконец, плюнул на это дело. Он встал и вышел из своей временной спальни, не потрудившись даже надеть халат. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, но в темноте сложно было хоть что-то разглядеть, и Рон просто двинулся к лестнице, надеясь застать нарушителя его спокойствия на кухне.

Гарри сидел за кухонным столом с кружкой чая в одной руке, второй подпирая голову. Взгляд его был пустым и смотрел в неведомые дали.

— Снова кошмары? — без предисловий спросил Рон, вынимая из-за стола деревянный с кривыми ножками стул. Гарри поднял голову и пару раз моргнул, словно прогонял наваждение.

— Ох, прости, друг, мы не хотели тебя будить, правда! — он выглядел уставшим и немного подавленным. Рон отмахнулся.

— Гарри, я все понимаю, брось. Прошло еще слишком мало времени, чтобы все улеглось в памяти и все такое... Что на этот раз?

Зеленые глаза друга потускнели, уголки рта скривились в болезненной гримасе.

— Ей снится моя смерть.

Брови Рона поползли наверх, хотя сильно удивительным этот факт не являлся.

— Она говорит, что не может этого не бояться, потому что один раз это уже случилось, — Гарри вздохнул и замялся, раздумывая, озвучивать ли свои следующие мысли вслух. Наконец, он заговорил. — Честно говоря, я и сам боюсь, что с ней может произойти что-то подобное. Несмотря на то, что все закончилось, я все еще боюсь. Мне снится, что Белла ее пытает, снова и снова, что Волдеморт заставляет делать страшные вещи. Один раз мне даже приснилось, что она убила Снейпа. И, очень часто, я сам ее убиваю во сне, не понимая, что творю. А когда прихожу в себя, она уже мертва, и все, что мне остается — это укачивать на руках ее мертвое тело... Я чувствую себя чудовищем.

Рон взглянул на его ссутулившуюся фигуру и вздохнул.

— Главное, что вы оба живы, Гарри. Оба живы, здоровы и есть друг у друга. Со всем остальным вы справитесь.

Гарри поднял на него глаза, вгляделся куда-то внутрь, кажется, даже души, и кивнул. На этот раз уверенно.

— Ты прав.

Вдруг дверь в кухню тихо отворилась и на пороге показалась сонная встревоженная Гермиона в халате с котятами.

— Не могу уснуть, — просто сказала она, глядя на Гарри. Рон заметил, как потеплел его взгляд и подивился, что друг может выглядеть одновременно и обеспокоенным и радостным.

— Иди ко мне, посидим немного, — сказал он, протягивая к ней руки, и Гермиона подчинилась, слепо следуя к Гарри и садясь к нему на колени.

— Прости, что разбудила, Рон, — виновато произнесла она, взглянув на Уизли из-за гарриных рук. — Я стараюсь, как могу, но...

— Не страшно, Гермиона, — устало вздохнул тот, и она слабо улыбнулась — впрочем, улыбка тут же погасла на ее лице. — Я тоже кричу во сне. Мне снится Луна.

Словно бы это маленькое откровение смогло им помочь: Гарри улыбнулся другу куда более уверенно, и Гермиона тоже кивнула, пряча лицо в вороте пижамы Поттера. Он погладил ее щеку, потом аккуратно взял за подбородок и приподнял его.

— Все в порядке?

— Да, конечно. Я без тебя уснуть не могу. Может, пойдем?

Гарри поцеловал ее в лоб, прежде чем встать с места и потянуть ее за собой из кухни. Гермиона тихо пожелала Рону спокойной ночи и пошла наверх.

— Спокойной ночи, Рон, — сказал Гарри и закрыл за собой дверь, оставляя друга наедине со своими мыслями.

Уизли вздохнул. Война закончена, и можно двигаться дальше. Несмотря на все травмы и неизлечимые раны, у нас всегда будут те, кто поможет нам преодолеть любые препятствия, подумал он, вылил в раковину остатки чая и уходя к себе в спальню.

Через два часа он снова проснулся от криков, звучащих на этот раз куда более тихо — видимо, Гарри поставил заглушку на их с Гермионой комнату. Уже засыпая Рон вспомнил, что Луна обещала приехать к ним на следующий день, и это его успокоило.

У них все получится, верно?

Конец этой части...