Четыре дороги  (гет)

Утро для меня началось почти на закате. Когда я проснулась, Тьеры не было в комнате. Я сразу направилась в ванну, но была озадачена тем, что у меня нет никакой одежды, чтобы переодеться. Все мои любимые вещи остались дома, и к ним у меня теперь нет доступа. Все мои вещи принадлежали мне, другой мне, ненастоящей мне.

Для меня было нелепо думать о ней, о другой девушке, которая теперь жила моей жизнью. Я и представить себе не могла кого-то похожего на меня как две капли воды, ведь у меня никогда не было сестры, в семье я была единственным ребенком. Может, это и было причиной того, что я воспринимала все, как полную глупость.

Я сняла с себя всю одежду, в которой проспала всю ночь, и встала под горячую струю воды. В этом мотеле хотя бы была горячая вода.

Волосы струились по всей спине, и я очень нервничала, так как это было очень непривычно — справляться с такой копной волос. Кое-как я смогла их промыть, на что потратила не один пакетик одноразовой шампуни.

Полотенца тоже пахли сыростью, но выбирать не приходилось, и я обернула в полотенце волосы, и себя. Я посмотрела на свои джинсы и свитер и скривилась. Такие грязные, в кровавых потеках. Свитер без одного рукава.

— Тук-тук, — стук в дверь сопровождался веселым голосом Тьеры.

— Да, можешь войти, — улыбнулась я.

Я даже и заметить не успела, как уже считала ее своей подругой. Родственные души как-никак.

Тьера просто таки вломилась в ванну, с полными руками бумажных пакетов. Лицо у нее сияло, настроение было превосходное. У меня отлегло с души, когда я поняла, что тема вчерашнего разговора осталась в прошлом, прожитом и забытом дне.

— Вот, — протянула она пакеты, — Примеряй.

— Ого, — я взяла пакеты из ее рук.

— Не буду мешать, — она захлопнула за собой дверь так поспешно, что я даже «спасибо» не успела сказать.

Я достала из первых попавшихся пакетов вещи, и примерила их на себя. Струящаяся шелковая кофта с цветастыми узорами, светлые джинсы. Все подошло идеально, она точно смогла угадать мой размер.

Фена в ванне не оказалось, и быстро одевшись, я замотала волосы в пучок на затылке, и вышла из ванной комнаты.

Тьера сидела на своей кровати, и раскладывала вещи из других пакетов. Себе она купила одежды не меньше чем мне. На моей кровати стоял еще один пакет. Я поставила подарки к стене и села на кровать.

— О, — озадаченно сказала она, — Про обувь я совсем забыла. Ну, ничего, — ответила она сама себе, — Потом съездим вместе, и выберем тебе что-нибудь.

— А что в этом пакете? — спросила я осторожно.

— Там обед. Мы заехали в один ресторан, и оказалось, что там действительно неплохо готовят. Мы заказали еду для тебя. Надеюсь, тебе нравится японская кухня.

Мне нечего было ответить на это. О японской кухне я не имела ни малейшего представления. К моему удивлению в одной из бумажных коробок был рис, в другой -кусочки рыбы. Я развернула упакованные китайские палочки, и неуклюже стала пытаться совладать с едой.

— Прости меня за вчерашнее, — сказала она, отвлекаясь от вещей, и откладывая пакеты в сторону.

— Ничего страшного, — ответила я как можно более небрежно, чтобы не показать виду, что вчерашний разговор задел меня до глубины души.

— Нет, страшное есть. Это моя вина, я очень часто говорю то, что думаю, и веду себя, как будто у меня кризис среднего возраста.

— Кризис среднего возраста? — удивилась я.

— Да, физиологически такого не может быть. Но морально иногда бывает. Мне ведь теоретически пятьдесят четыре года.

— А как ты стала хранителем? — спросила я с нескрываемым интересом. Мне очень хотелось узнать ее историю, чтобы сравнить ее со своей.

— Она не очень интересная, — отмахнулась Тьера.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась я.

— Тебе покороче? — спросила она, поддавшись.

— Нет, начинай с рождения, — подбодрила я ее.

— Родилась я в обычной семье, — начала она свою историю, пожав плечами, пытаясь восстановить в голове воспоминания из своей жизни, — И росла обычным ребенком. Тогда меня звали Каролиной. Всю свою жизнь мои родители прожили в Испании. Мама была француженкой, она познакомилась с моим отцом еще ребенком, когда ее родители приезжали с ней на выставку цветов, которую он устраивал ежегодно. Ее самой заветной мечтой было показать мне Париж. Очень жаль, что ее мечта исполнилась только после смерти.

— Мне жаль, — тихо сказала я, чтобы не перебивать.

— Да брось ты, — улыбнулась она, — это же было так давно. Отец всю жизнь проработал садоводом, украшал парки всей страны. Мать воспитывала детей: дочь и двух сыновей. Я была самым младшим ребенком в семье, и поэтому была любимицей. Родители и братья не чаяли души в своей сестренке. У меня были большие карие глаза, и мне всегда делали комплименты из-за этого.

В школе я училась хорошо, была прилежной ученицей. Родители гордились мной. Наша семья была самой счастливой в округе. Но после счастья всегда приходит горе. Мама заболела раком легких. Мне тогда только исполнилось четырнадцать лет. Она угасала быстро, как свеча, и через год ее не стало. Я чувствовала, что она бросила меня в самый тяжелый период моей жизни, когда я так нуждалась в ней, ведь я была подростком, для которого ее мать — самая лучшая и близкая подруга.

Я была так одинока… ведь я осталась с отцом и двумя братьями. Тогда мне пришлось взять на себя все обязанности по дому, научиться стирать, гладить и готовить. Тогда во мне и открылся кулинарный талант. Я быстро училась готовить по книгам, и многие рецепты придумывала сама. Я занимала этим всю свое свободное время, чтобы не думать об утрате.

Но время лечит, и я вылечилась. Я перестала злиться на мать за то, что она бросила меня. Для нее я оставила частичку сердца, в котором вспоминала ее каждый день. Ей я посвящала свои взлеты начинающейся, в то время, карьеры повара. В семнадцать лет я уже зарабатывала больше, чем отец.

В то время я познакомилась с Габриелем. Он был начальником моего отца, и отец решил пригласить его к нам на ужин, чтобы похвастаться умениями своей молодой красавицы дочери, которую мечтал выдать замуж за приличного человека. Впрочем, как и любой отец. Я представляла его занудой, который только и любит, что считать деньги, и чесать пузо после сытного обеда. Но он оказался совсем не таким, каким я его себе представляла, а молодым, подтянутым молодым человеком, и приятной улыбкой и добрыми глазами.

Знаешь, что было самое интересное? — повернулась она ко мне. Ее лицо блестело от слез, — что в тот вечер он не притронулся к еде.

Мы болтали весь вечер без умолка. Перед выходом он сказал, что приглашает меня в театр. Так мы стали с ним общаться почти каждый день. Мы ходили в театры, в музеи, в парки. Он рассказывал, что его мечта, как архитектора, построить зеленый дворец, и поселить в нем самую прекрасную девушку. И он говорил, что это место было бы моим, если бы ему когда-либо удалось.

В моем доме всегда были свежие букеты цветов, он задаривал меня ими каждый день. Он говорил, что я его муза для творения, и что благодаря мне он согласился на один большой проект, который поднимет его на новый уровень, и благодаря которому у него будет достаточно денег, чтобы завести семью.

Я как сейчас помню все наши с ним разговоры и все встречи. Однажды он привел меня на лужайку, под раскидистое старое дерево и сказал, что не может жить без меня, что любит. И что будет просить моей руки у отца. Я была самой счастливой на свете, ведь я тоже любила его и не могла без него жить.

Отец тоже радовался за нас, он благословил нас, но с условием, что мы поженимся только тогда, когда мне исполнится восемнадцать лет.

Так я начала отсчитывать дни до своего восемнадцатилетия, не забывая при этом параллельно готовиться к свадьбе. Мы решили, что сыграем свадьбу через неделю после моего дня рождения.

День рождения мы праздновали с семьей. Я испекла торт, и приготовила ужин. Габриель подарил мне дерево, которое они с отцом высадили на заднем дворе нашего дома. Таких деревьев я не видела раньше. Он сказал, что его привезли из Италии по его заказу. Этот подарок был больше символическим, чем ценным. Оно символизировало нашу любовь, которая была как дерево. С годами росла и укоренялась. В тот день рождения я впервые плакала от счастья.

На следующий день я пошла на работу в очень приподнятом настроении, которое никто, как мне казалось, не сможет мне испортить. Рабочий день пролетел быстро, и я, отпросившись пораньше, решила пойти к отцу на работу, чтобы проведать двух самых дорогих мне мужчин. Это был конец сентября, и пошел дождь. Я помню его, как сейчас. Тяжелые капли били по лицу, и я решила переждать его под большим развесистым деревом.

Я стояла и улыбалась дождю. Тогда я думала только о том, чтобы в день моей свадьбы была солнечная погода. Я заметила, что ко мне направляются три человека в плащах. Два парня и девушка. У всех троих были зонты. По их одежде и разговорам я поняла, что они иностранцы. Они остановились в метрах десяти от меня, и ко мне подошла только девушка.

Она поприветствовала меня на чистом испанском языке, и, сказав, что им нужна моя помощь, попросила меня пойти с ними. Мне не было, чего боятся, в своем городке я знала всех и все, да и на улице не было темно. И я пошла с ними. Брюнет, один из парней, отдал мне свой зонт, что очень меня удивило, ведь на улице был сильный ливень.

Мы прошли вдоль безлюдной улицы, и остановились под небольшим навесом неработающего магазина. Они закрыли свои зонты, и стали передо мной. Я смогла их рассмотреть. Девушка была высокой и стройной, с длинными золотистыми волосами. Брюнет с синими глазами, который отдал мне свой зонт, казалось, совсем не промок под дождем, и рядом с ним стоял парень с болезненным лицом, и с вьющимися волосами цвета светлой бронзы, которому дождь не нравился абсолютно. Девушка сказала, что ее зовут Амелия, а мужчин рядом с ней зовут Крис и Бенжамин.

Я сказала, что постараюсь помочь им, если это будет в моих силах. Блондинка достала лист бумаги, и, посмотрев на него спросила, меня ли зовут Каролина Мендес.

Меня удивило то, что они знают мое имя, и что они смогли найти меня. Я спросила, откуда они знают мое имя, и что они хотят именно от меня. Но потом я успокоила сама себя, сказав себе, что, скорее всего, они наслышаны про меня как про повара, и хотят попросить моей помощи в организации праздника.

Она взяла меня за руку, и сказала, что боятся мне рядом с ними нечего. Парень с темными, как смоль, волосами тоже взял меня за руку, и попытался успокоить улыбкой. Когда он коснулся моей руки, я почувствовала непонятное для меня притяжение. Как будто я зависела от него, нуждалась в нем. Я не знала, как описать это для себя.

И пока я думала над этим, парень с болезненным лицом взял их обоих за руки. И тогда я не поняла вообще, что произошло. Глаза будто засыпали песком. Я оказалась в самом эпицентре песчаной бури, как будто меня похоронили заживо. Но это продолжалось не более пяти секунд. Потом я почувствовала, что я умерла, так как моя душа больше не принадлежала моему телу. Я полетела прямиком в ад. Но как оказалось, это был не ад, и не смерть, я попала, как потом оказалось, к старейшине четырех стихий земли. Он сказал, что я одна из четырех хранителей Земли, и что у меня с этого момента начинается новая жизнь.

Тогда я не понимала, что означает понятие «новая жизнь». Ведь для меня должна была настать новая жизнь через шесть дней, после свадьбы.

Он отправил меня наверх, и я очнулась стоящей на коленях перед этими незнакомцами. Они помогли мне встать, и я, пошатываясь, встала на ноги. Я никак не могла понять, кем же я стала, и что это вообще такое, быть хранителем. Я очень испугалась. Я выбежала от них под дождь, и побежала к отцу, чтобы он защитил меня от этих сумасшедших людей. Дождь еще не закончился, но теперь он не казался мне неприятным. Он казался мне очень приятным.

Блондинка быстро догнала меня, я вообще не могла понять, как она это сделала. Ведь сначала они не побежали за мной. Она спросила, куда я бегу, а я ответила, что к отцу и своему жениху, на что она сказала мне, что они не ждут меня, что я теперь вообще не принадлежу их миру. Я назвала ее психопаткой и подбежала к дереву, возле которого, полчаса назад, укрывалась от дождя.

Вдруг она сказала, что ей очень жаль, и, обернувшись, я увидела, почему она это сказала.

По дорожке, недалеко от дерева под большим черным зонтом шла парочка. То, что это была парочка влюбленных, не было сомнений, они шли, обнявшись, и слышался звонкий женский смех, от которого у меня по телу пошли мурашки. Смех был так похож на мой...

Я сделала шаг вперед, но Амелия схватила меня за руку и силой затащила меня за дерево.

«Не делай этого», — сказала она.

Я вырвала руку, и обошла вокруг широкого ствола. Под зонтом шел Габриель. Он был с девушкой, с другой. Что это могло значить? Меня пронзила тупая жгучая боль в области сердца. Я хотела подбежать и потребовать объяснений.

Дождь прекратился, и Габриель свернул зонт. Я схватилась за ствол, у которого стояла, и если бы его там не было, я бы просто упала на месте. Рядом с Габриелем шла Каролина. Не какая-то там знакомая, а его невеста. Я. Я не понимала, что она там делает, и что делаю тут я. Это ведь я должна быть рядом с ним. И если я — не она, то кто же я?

Амелия взяла меня за руку, и просто таки утащила оттуда. Иначе я бы не двинулась с места вообще. Она привела меня к остальным, и они рассказали мне, что теперь моя жизнь будет заключаться в другом, что я не принадлежу больше этому миру как Каролина Мендес. Теперь я хранитель Земли, и моя стихия — земля. Потом они сказали мне, что всем нам необходимо ехать в Англию, на что я ответила, что я не смогу жить без своего любимого, и что мы должны сказать ему, чтобы он поехал с нами. Амелия сказала, что это невозможно, что я должна смириться и забыть его. Ведь он не заметит подмены. Он будет счастлив со своей Каролиной и без меня.

Ты даже не представляешь, что я тогда чувствовала... Как будто сердце вырвали из груди за ненадобностью и сказали, что я смогу прекрасно прожить без него.

Как тяжело я переживала смерть моей мамы, а теперь я потеряла Габриеля, что было для меня в сто миллионов раз больнее. Я до сих пор удивляюсь, как я смогла пережить это, наверное, потому, что Крис и Амелия поддерживали меня.

Тогда я решила, что я не останусь Каролиной, и я решила, что я изменю себе имя. Мне все равно нужны были новые документы, и я попросила их, чтобы они сделали их мне на имя Тьеры. Тьера — это земля по-испански.

Если начинать новую жизнь, значит начинать ее с новой себя, — улыбнулась она, заканчивая свой рассказ.

Я не заметила, как по моим щекам текли беззвучные слезы.

— Мне так жаль, — прошептала я.

— Не нужно жалеть меня, ведь столько лет прошло.

— Все равно, ты вспоминаешь это с болью, — сказала я, вставая.

Я села рядом с ней и обняла ее.

— Я научилась компенсировать отсутствие личной жизни другими вещами, — сказала она, улыбаясь, и утирая слезы.

— Какими? — поинтересовалась я.

— Ходить по магазинам, конечно.

Мы рассмеялись.

— Знаешь, — уже отвлекшись, сказала она, — Крис сказал, что как только ты научишься контролировать свои выбросы отрицательной энергии на демонов, мы вместе сможем съездить за покупками. И выберем тебе самую лучшую обувь.

— Да, конечно, — пообещала я, стараясь не расстраивать ее своими опасениями на счет того, что такое самообладание мне не будет под силу никогда.

Сейчас мы были одногодками, разница в возрасте для нас не существовала и не имела значения. Мы сели на кровати, и стали рассматривать свои обновки.