Рондо на Флейте (джен)

Если игнорировать минусы, вроде постоянной усталости и боли в мышцах, то «Приют Тишины» можно было даже назвать драйвовым местечком, приносящим исключительно положительные эмоции.

Хотя, думаю, месяца через два мне это надоест, и я помашу мастеру Фонгу и его ученикам ручкой.

Искренне надеюсь, что не сломанной.

Занималась я в младшей группе, что было ожидаемо. Навыки — отсутствовали. Силы — никакой. Техника — а разве она существует? Пожалуй, единственное, чем я могла гордиться, так это выносливость. Все-таки игра на сцене долгое время и тяжелая гитара этому отлично способствовали.

С Гелией мы пересекались достаточно часто. Пожалуй, даже слишком. Я приходила на занятия три раза в неделю: по понедельникам, четвергам и воскресеньям. Гелия, казалось, был тут всегда.

Он учился в Академии Искусств на факультете Изобразительного искусства. Как оказалось, Гелия и вправду был художником, в самом прямом смысле этого слова.

Сюда же он приходил после пар за душевным спокойствием и вдохновением. Гелия был виртуозом, как на этюднике, так и на деревянном полу тренировочного зала.

Насколько я успела узнать, раньше он учился в «Красном Фонтане», но по какой-то личной причине покинул эти военные пенаты около месяца назад, будучи лучшим учеником.

По крайней мере, мне так казалось. Слишком уж он легко раскидывал всех учеников мастера Фонга.

Поджарый старик с поразительно ярко-синими глазами, широкими скулами и такими же плечами. Примерно таких же кряжистых людей я запомнила, когда была в зоне боевых действий, где меня неосторожно и убили. Уверенных. Крепких. Несгибаемых. Слишком много повидавших и быстро от этого состарившихся.

Они с Гелией были удивительно похожи.

Парню было шестнадцать, а он уже казался мне высшей точкой самоконтроля и внутреннего порядка, расшатать которые не смог бы никто.

Обманчиво-бархатный. Обманчиво-мягкий. Маг? Вряд ли. Человек искусства? Возможно. Воин? Определенно.

И его нахождение на Мелодии, одной из самых мирных и неконфликтных планет, меня вводило в ощутимое такое недоумение, о чем я после месяца занятий ему и сообщила.

Мы, как обычно, сидели на балкон-веранде после занятий, смотря на небо и светящиеся колонны.

Гелия отвечать не спешил, сидя с видом, будто бы мой вопрос застал его врасплох. Обычно спокойный и преувеличенно понимающий взгляд перестал таковым быть, становясь растерянным.

Уже только эта перемена заставила меня продолжить.

— Ты красиво рисуешь, Гелия. Очень. В твоих эскизах есть жизнь, которую ты действительно ценишь и всегда во всем замечаешь. Просто… — я облокотилась о стену дома, кинув непроизвольно взгляд в зал, где сейчас тренировались два средних сына мастера Фонга. — Когда ты там, ты именно живешь, а не изображаешь.

Повисла тишина, в которой Гелия словно увяз, став напоминать собой затвердевшую скульптуру без права даже вдохнуть.

Но Гелия, все же, ей не был, оттого и глухо произнес, по-прежнему не двигаясь:

— Поясни…

Задумалась на мгновение, а потом, наплевав на то, что, возможно, мои слова будут ему неприятны, и я невольно обижу его жизненный выбор, все же произнесла:

— Мне кажется, ты не знаешь, кем в действительности хочешь быть, оттого и мечешься из стороны в сторону.

Он по-прежнему напоминал собой изваяние, но, видимо, придя сам с собой к согласию, уверенно произнес:

— Я художник.

— Ты бархатная неопределенность.

— Что?

Выдохнула.

— Ты не можешь выбрать одно из двух. Искренне считая, что этот выбор тебе действительно нужен.

Гелия не понимал — или же не хотел понимать. Он жил под каким-то одному ему известным давлением. Я не могу знать о том, что на него давит. Я не знаю, в действительности, его прошлого и того, что сделало из него отличного художника и еще более профессионального воина. Сейчас передо мной сидел еще молодой парень, который, как мне сейчас казалось, был действительно впервые свободен, но что-то внутри него по-прежнему заставляло его делать выбор, который делать было вовсе не обязательно.

— Делай что хочешь. Будь кем хочешь. Перестань ограничивать себя. Ты художник и воин одновременно. Возможно, ты даже хороший кулинар или пианист, — усмехнулась я. — И я уверена, что ты, где-то глубоко внутри, даже самый настоящий маньяк, который лезет с заботой и беспокойством к незнакомой мелкой девчонке, в ней совершенно не нуждающейся, — замолчала под его изумленным взглядом. — Ну, или ты просто мальчишка, который хочет быть героем. А герои, как известно, сочетают в себе много талантов.

Повисла тишина, так хорошо подходящая этому месту.

— Тебе кто-нибудь говорил, что твой возраст не соответствует действительности?

— Постоянно.

После чего я рассмеялась, совершенно неожиданно и беспечно, помогая Гелии своим смехом отпустить разговор.

Он тоже поддержал, но думал при этом явно о другом.

Ему предстояло обдумать мой сегодняшний спич. Вряд ли он, конечно, в действительности как-либо поменяется, потому что мне иногда казалось, что Гелия пашет как лошадь, чтобы кому-то что-то доказать. Ведь, как известно, подростки — существа очень упрямые, а Гелия — в особенности.

— Почему за все это время ты не просила нарисовать свой портрет? — прервал он тишину, в ожидании уставившись на меня.

Я моргнула. Затем еще раз.

Портрет? Смена темы была на самом деле мягкой, и я была полностью рада ее поддержать, так как Гелии прошлая явно не зашла, и душить его ей мне совершенно не хотелось. Но… Портрет?

Пожала плечами.

— Не знаю. Как-то не думала об этом. А ты хочешь?

Он только потянулся к собственной сумке и достал оттуда белый свернутый лист, перевязанный резинкой, и молча протянул его мне.

Я аккуратно его развернула, увидев на нем себя.

Меня никогда не рисовали, поэтому собственное лицо, сделанное мягкими карандашными линиями, заставило замереть.

Это не фотография. Это случайно сделанный набросок. Это то, как меня видел со стороны другой человек.

Я зацепилась за взгляд. Смиренный и спокойный. Таким он был в зеркале. Такой я видела себя сама.

Пожалуй, не только Гелия помешан на внутреннем контроле.

— Он мне не нравится.

Обернулась, отчего-то вцепляясь в белый ватман слишком сильно.

Я могла понять, почему он ему не нравится. Слишком… ровный набросок.

— Он не отражает тебя совершенно. Если честно, — Гелия грустно усмехнулся, — мне никогда не было так тяжело кого-либо рисовать.

— Тогда почему ты решил…

— Показать именно его? — перебил он меня, пожимая плечами. — Не знаю. Возможно, потому, что все остальные были точно такими же, как и этот.

С ощутимым трудом я опустила рисунок на колени.

— Похоже.

Гелия усмехнулся.

— Относительно.

И мы оба друг друга поняли.

— По правде говоря, есть еще один…

Почему-то эта недосказанность пробудила во мне любопытство. Или же мне просто хотелось выкинуть из сознания взгляд на холсте, который так сильно напоминал то, о чем говорил Хо-Боэ?

— Но я думаю, что тебе он не понравится.

Гелия отвел взгляд, уставившись на светлое вечернее небо.

— Покажи и узнаю.

Он только нехотя, с огромным напряжением и нарочито медленно, залез в сумку, явно борясь с собой, чтобы показать мне этот эскиз, словно он может что-то изменить в нашем общении.

Это был большой артбук в простой серой обложке.

Отдав его мне, Гелия словно на что-то решился. Что-то конечное и важное.

— Смотри.

Я только откинула крышку, с искренним любопытством уставившись на открывшийся передо мной рисунок, как глаза подернулись дымкой, и мне захотелось закрыть блокнот и выкинуть его подальше. Так далеко, чтобы больше его не видеть.

Но я от чего-то не смогла и продолжала всматриваться в серые линии, одновременно душа себя и проклиная.

Одно и то же лицо. Глаза. Разные и одинаковые. Скулы. Волосы. Губы. Нос. Два человека, удивительно похожие, но совершенно точно разные.

— Зачем?.. — слово вышло одновременно с выдохом. Надорванным таким, что я даже не признала его за собственный голос.

Гелия взял пару секунд на паузу, а потом устало произнес:

— Я все-таки художник, Муза, и для меня даже скрытые черты лица все равно отлично видны.

Портрет Арфы Триас, гитаристки из Авангарда, разрушил надежно оберегаемую мной завесу тайны.

Не надо было брать в руки этот блокнот. Не надо было приходить сюда. Не надо было с ним общаться.

Дура. Настоящая, невнимательная дура!

Закрыла глаза, отдавая Гелии этот теперь совершенно ненавидимый мной рисунок.

— И что теперь? — спросила, пытаясь показаться равнодушной, хотя, думаю, мои попытки были откровенно смешны после того, как он видел мой страх вперемешку с ужасом и изумлением.

— Тебе решать, — Гелия опустил голову вниз, из-за чего его длинные волосы перекрыли мне обзор. — Я могу прямо сейчас пойти и сжечь его, и мы будем общаться как раньше, словно я его тебе не показывал.

— Или?..

— Нет «или», — он посмотрел на меня уверенным взглядом, готовый на любой мой ответ. — Тебе решать. Это лишь один из возможных вариантов.

— Тебя он устроит?

По тому как Гелия замер, и как сжал кулаки, я поняла, что нет. Его это не устроит.

Я еще не была ни в чем уверена и просто лихорадочно пыталась придумать, что делать дальше.

Если он где-нибудь это опубликует, то это будет конец.

Мне плевать на всех людей, которых эта новость взбудоражит, кроме одного.

Я не хочу, чтобы об этом знал мой отец.

Что бы он там мне ни сделал, я прекрасно понимаю, как эта новость по нему ударит и поднимет со дна весь тот трясущийся ил, надежно захороненный временем.

Но Гелия показал мне этот рисунок.

Просто. Бескомпромиссно. Не став ничего требовать взамен.

Он подарил мне это свое знание, дозволяя делать с ним все, что душе угодно.

И я поверила. Поверила в его искреннее желание стать мне настоящим другом, а не просто знакомым, с которым мы посещаем одни и те же занятия.

— Если ты еще не растерял желание, то можешь проводить меня до дома.