Я очнулась как подземелье, что теперь? [перевод заброшен] (джен)

Шло заседание суда, и дворяне Централа собрались за круглым столом в одном из залов Дворца Магнуса, чтобы высказать свои жалобы и предложения. Король Медирсьен со скучающим видом слушал, как Достопочтенный Герцог Гейлр произносил страстную речь о бедственном положении и мольбах мужчин и женщин в его герцогстве, располагавшемся на северо-востоке страны. Он был бы более убедителен, сказал себе король, если бы не кричал о голоде с выпирающим животом и не жаловался на нищету, будучи усыпан золотом и драгоценностями.

Было хорошо известно, что никто из мужчин и женщин за этим столом не видел и не разговаривал со своими подданными в последнее время, а некоторые и вовсе никогда, и все же комедия продолжалась. Герцог Мурненд, сидевший рядом с говорившим, уже в четвертый раз приказывал служанке наполнить его чашу вином. Целыми днями он пропадал в барах и тавернах по всему городу. Сам Гейлр большую часть времени проводил набивая пузо в Ханском посольстве. Леди Виллфинн, сидевшая прямо напротив него в своем Вельтианском платье, никогда не покидала город, и, хоть убей, Медирсьен не мог вспомнить, есть ли у нее вообще земли, которыми она могла бы править. Остальные дворяне были ничуть не лучше.

Но все это не имело значения. Речь Гейлра не имела никакого значения. Алкоголизм Мурненда не имел никакого значения. Богатство не имело значения. Жалкие земли Централа не имели значения, и их собственный народ тоже не имел значения. Сам король не имел значения.

Только один вопрос, и темы, относящиеся к этому вопросу, имели значение: «На чьей ты стороне».

Темы или люди, как две прекрасные женщины, сидевшие по обе стороны от короля.

Андрия Джоррскир была Вельтианской Посланницей. Сидевшая слева от него золотоволосая красавица держалась с достоинством королевы, самоуверенным высокомерием принцессы и в наряде первосортной шлюхи. Ее платье было откровенным до полной прозрачности при правильном освещении, его вырез продолжался к животу, со спины спускаясь еще ниже. Оно также было оливкового оттенка, который сливался с цветом кожи, так что большинство мужчин невольно возвращались к ней взглядом, увидев девушку лишь раз. Только несколько шнурков и стратегически расставленные подкладки сохраняли ее благопристойность, хотя со всем остальным, что открывала ее одежда, секрет был абсолютно более заманчивым, чем прямой показ. У нее были ноги, которые уходили в бесконечность, и груди, достаточно щедрые, чтобы переполнить мужскую руку, и ее лицо было таким же привлекательным с почти незаметным макияжем, который она носила. Он помнил, что чаще видел изнанку ее остроконечного носа, чем все остальное; и не только потому, что она была выше его ростом, но и потому, что, разговаривая с другими, она всегда старалась направить его в небо.

Король не стал бы спать с ней даже за все богатства Вельтии. Король отказался лечь с ней в постель именно за это предложение. Эта женщина была прекрасным ядовитым цветком, и любой мужчина, достаточно глупый, чтобы приблизиться к ней, искал своей смерти.

Эйзе Флеймтонг была ее Ханитской коллегой. Там, где Джоррскир обладала манерами куртизанки (и, вероятно, была ею в прошлом), Флеймтонг вела себя как варвар. Ее кожа была цвета древесной коры, а волосы, заплетенные в косу такой длины и густоты, что она, вероятно, могла бы использовать ее как дубинку, были черными, как уголь. Он никогда не видел на ней ничего, кроме темной кожи и сверкающей стали, и с тех пор, как он стал королем, чаще видел ее сапоги, чем чьи-либо еще; даже сейчас, когда она слушала вполуха, обгладывая палку своими поразительно белыми зубами, ее ноги были на столе рядом с тарелкой, наполовину заполненной мясными шашлыками. Сегодня она решила надеть топ на бретельках и облегающие легинсы до половины икры. Она тоже была красива, красотой пантеры или тигрицы.

Она тоже пришла к нему с предложением, от которого он бы отказался. В ее случае она сделала это, войдя в его комнату в темноте ночи, одетая только в несколько лоскутов кожи какого-то хищника.

Его жена, Королева, присутствовала при этом, но ничего не сказала и не скажет. Рядом с ней тихо стояли две служанки. У первой была оливковая кожа и оранжевые волосы. Вторая выглядела так, словно ее вырезали из куска черного дерева. Обе были одеты в униформу служанок замка — черное с белыми оборками платье с лентой на шее и длинные сапоги. Он знал, что у обеих на поясе висели длинные тонкие кинжалы, к которым, как он подозревал, нельзя было прикасаться без мощного противоядия. Он изо всех сил старался не смотреть жене в глаза, чтобы не видеть преждевременные «гусиные лапки», появившиеся на ее лице.

Вместо этого Медирсьен снова обратил свое внимание на речь герцога Гейлра, которая, казалось, была близка к завершению. Он описывал, как человек (которого, вероятно, не существовало) подошел к нему.

— …и тогда он попросил меня, нет, умолял меня, — говорил Гейлр, — использовать мое влияние на этот двор, чтобы попросить разрешения использовать воду из Львиного ручья, чтобы он мог поливать свои поля. Без этих вод он клялся всем и вся, что его деревня умрет от голода.

Львиный ручей, это звучало знакомо…

О.

О. Так вот в чем было дело. Львиный ручей, если он правильно помнил, был ручьем, который когда-то протекал рядом с подземельем на юго-востоке, и многие его уровни были сосредоточены на больших кошках, особенно львах, отсюда и название. Это был неактуальный ручей, особенно теперь, когда подземелье было мертво, но важной деталью было то, что этот поток впадал в Вельтию, где он становился питьевой водой небольшого торгового аванпоста, названия которого он не мог вспомнить.

И конечно же, Герцог Гейлр встал на сторону Ханитов.

Он ощущал острый взгляд, которым Джоррскир стреляла в него.

— И поэтому, милорд, с вашего позволения я бы дал согласие…

— Ты не сделаешь ничего подобного, — прервал его Король Медирсьен, — пока не будут оценены последствия слива воды из этого ручья. Что касается потребностей деревни в воде, то я разрешаю вам увеличить ваш долг перед казной. Вы можете использовать этот долг для импорта воды от наших соседей.

Глупый.

Идиотский.

Некоторые люди, возможно, не зная истинного положения дел в его стране, отнеслись бы к этому указу с презрением. Эти люди согласились бы направить поток в другую сторону или приказали бы поселку двигаться ближе к ручью. Эти люди приняли бы чью-то сторону.

Эти люди тоже не поняли бы, что казна ничего не значит.

Эти люди наверняка погибли бы.

Сапоги Флеймтонг слетели со стола и упали на землю. Когда она наклонилась вперед, ее локти заменили ноги.

— Император охотно окажет свою помощь, — сказала она, — точнее за достаточное количество золота.

Следующей заговорила Джоррскир:

— Ваша Императрица хотела бы, чтобы эту деревню накормили по правильной цене.

Обе притворились, что не слышат слов друг друга.

— А… а, ваше великодушие… ценится, — сказал Гейлр, глядя на Вельтианского посла. В его голосе слышалась нервная дрожь? — я… я изучу… э-э… предложения. Предложение, — поспешно поправил он себя, — я уверен, что мы… э-э… сможем прийти к приемлемому соглашению.

Какой позор, подумал про себя Медирсьен, когда остальные собравшиеся дворяне отвели глаза. Похоже, им скоро понадобится новый Герцог.

Снова.

Какой-то звук донесся до его слуха, и он повернул голову, чтобы увидеть знакомую белокурую горничную, несущую графин в гостиную. Он не удержался от искренней улыбки, увидев ее, когда она поклонилась в знак благодарности круглолицему охраннику у двери, а затем тихо встала позади него. Он придвинул свою чашу поближе к краю стола. Она на мгновение налила в чашку и остановилась, когда та наполнилась меньше чем наполовину. Три ее длинных тонких пальца коснулись его руки.

Леди Уилфинн, сидевшая на противоположном конце стола, заметила это, но, кроме неодобрительного взгляда, ничего не сказала и не сделала.

Так же поступила и его жена Королева. Она поспешно встала, затем поклонилась и, извинившись, умчалась прочь в бешеном вихре вышивки. Ее служанки преданно последовали за ней.

Пока никто не смотрел, горничная отстранилась, мягко стукнув графином по его плечу.

— Прошу прощения, — пробормотала она.

— Все в порядке, моя дорогая Найлинн, — ответил он.

Он сделал глоток из своей чаши. Вода, с легким привкусом ежевичного сока. Он быстро проглотил остаток, используя чашку, чтобы скрыть нахмуренные брови, и поднес ее к губам дольше, чем ему действительно было нужно, как будто чаша была полна. Наконец он отложил ее и обратился к знати.

— У кого-нибудь еще есть другая тема для разговора?

Он мысленно начал обратный отсчет. Три, два…

— Ваша Императрица заметила, что многие из ваших земель, похоже, укрывают Ханитских преступников, — сказала Джоррскир, как обычно глядя прямо на Флеймтонг, — как вы знаете, укрывать этих преступников под страхом кары категорически запрещено. Она просит приложить все усилия для того, чтобы их бедствие было искоренено на землях Вельтии раз и навсегда.

— Мы прилагаем все силы, — солгал он, как обычно, — у нас не так уж много людей, готовых заняться поисками.

— Ваша императрица повторяет свое предложение послать своих людей осмотреть ваши деревни и города, чтобы с Ханитскими преступниками можно было справиться должным образом, — ответила она, как обычно.

«Только через мой труп», — подумал он.

— Это было бы нарушением условий договора Магнуса, — ответил он, как обычно, — ни одна империя не имеет права посылать своих людей в Централ, даже с праведной целью избавить мир от Ханов.

Первые несколько раз от этих слов ему становилось дурно. Вельтийцы считали «преступниками» всех, в ком течёт Ханитская кровь, и не ведали к ним милосердия. То, что дети и младенцы, которых они предавали огню, не имели ничего общего с огромными армиями, некогда завоевавшими их земли, было незначительной деталью. В эти дни рутина притупляла ужас вплоть до легкого скручивания желудка.

— Любые изменения в договоре должны быть приняты Ханитской империей, — добавил он, как обычно.

— Ваш Император запретил любые изменения или попытки пересмотреть договор с иностранной державой, — как обычно резко вмешалась Флеймтонг, — даже думать об этом было бы предательством.

Джоррскир кивнула, как обычно.

— Я сообщу о вашей непримиримости вашей Императрице, — холодно сказала она, — знай, что ее терпению есть предел.

Прошло уже восемь лет с тех пор, как императрица заявила свои права на трон Вельтии. Он слышал эту угрозу уже две трети этого времени.

— Я умоляю ее о милосердии, — взмолился он, как обычно, — надеюсь, она поймет, что я отказался не по своей вине.

Она так и сделает, как обычно.

— Кто-нибудь еще хочет поговорить? — снова спросил он, готовясь встать. Никто никогда этого не хотел.

На этот раз все было иначе.

— Да, у меня есть кое-что, — сказала Флеймтонг, остановившись на мгновение, чтобы съесть последний кусочек со своего последнего вертела. Она отбросила палку, небрежно закинув ее за спину. Она жевала, казалось, в течение многих лет, пока король пытался успокоить свои собственные нервы, сглотнула, а затем сказала, — по условиям договора, ваш Император требует, чтобы вы предоставили его придворному волшебнику доступ к руинам некоторых из ваших мертвых подземелий.

Медирсьен нахмурился. Это было что-то новенькое, и ничего хорошего тут быть не могло. Он понятия не имел о чем была речь, и это его беспокоило. Ему нужно было время на расследование. С каких это пор у Императора Ханов вообще был придворный волшебник?

— Могу я поинтересоваться, с какой целью?

— А почему тебя это волнует? — спросила она, — это просто куча мертвых дыр в земле. Кого волнует, что он хочет с ними делать?

— Даже в мертвых подземельях есть своя доля опасностей, — сказал он, — я не хочу, чтобы придворный маг Ханитов пострадал или умер в Централе, ты же понимаешь.

К счастью она приняла это оправдание, но ответила:

— Я действительно не знаю, что он хочет делать с руинами. Мне просто было поручено получить ваше разрешение впустить его.

Это было очень неудачно.

— Я хотел бы знать, какие подземелья он хотел бы посетить, прежде чем я дам свое согласие.

Прямой отказ был смертным приговором. Откровенное согласие было смертным приговором от другой стороны. Ему нужно было найти вескую причину для отказа и продолжать отказываться. Взгляд Джоррскир с каждой секундой становился все холоднее.

— У меня его сейчас нет, — сказала Флеймтонг, небрежно пожимая плечами, — я обязательно пришлю вам список в ближайшие дни.

Хорошо. Это давало ему время на расследование.

— Хорошо, — сказал он, — я с нетерпением жду этого списка.

Краем глаза он посмотрел на охранника, стоявшего рядом с дверью справа, из которой вышла Найлинн. Он наклонил чашу в сторону. Мгновение спустя охранник слегка поправил свой ремень.

Он кивнул — и самому себе, и охраннику.

— Тогда, есть ли еще темы для разговора? — спросил он, вставая. Когда никто не заговорил, он сказал:

— Тогда я объявляю конец этому суду. Я уйду раньше, — он повернулся к служанке, стоявшей позади него, и сказал, — пойдем, Найлинн.

Он вышел из гостиной, хорошенькая горничная следовала за ним по пятам. Если кто-то и посчитал это неуместным, то ничего не сказал.

* * *

Покои короля находились на шестом этаже главного крыла дворца. Согласно традиции, они должны были находиться на вершине центральной башни, в самой высокой точке здания, в красивой и роскошной комнате с несравненным видом на природу, но так как его предшественник погиб после таинственного сбоя тауматургического лифта, Медирсьен счел разумным перенести свою спальню в более приземленное место.

Он вошел в комнату и подошел к пятисвечному канделябру, стоявшему на маленьком столике у входа. Он взял коробок, чиркнул спичкой и зажег три из пяти свечей; первые две и самую последнюю. Затем он поставил коробок, повернув его верхней стороной к стене.

Свечи не были сообщением. Иностранные агенты, бегающие по его замку, думали, что это одно из них. Коробок однако сообщит завтрашней горничной-уборщице, что в одном из обычных тайников лежит послание для его жены. Если, конечно, эта горничная была одной из тех, кому достаточно доверяли, чтобы знать об этом.

Он сидел на своей кровати, наблюдая, как Найлинн подошла к каждому окну его комнаты и задернула шторы, чтобы обеспечить им уединение. Солнце еще не совсем зашло, но плотные шторы, специально заказанные им самим для того, что должно было произойти, погрузили комнату в почти полную темноту.

Как только в комнате стало темно, он потянулся к изголовью кровати и надавил на подушку. Мгновение спустя маленький кристалл, встроенный в центр изголовья кровати, начал светиться бледным мерцающим светом.

Она улыбнулась ему. В тусклом свете было немного труднее оценить ее резкие аристократические черты, но ее красота все еще была чем-то особенным. Ее светлые волосы завивались и струились по щекам, подчеркивая ямочки по обе стороны рта. Ее светло-голубые глаза были яркими, хотя и не такими игривыми, как обычно.

Он нахмурился:

— Сегодня у нас нет времени на твои игры. Открывай.

— Очень хорошо, милорд, — сказала она, придвигаясь ближе и ставя колено на кровать.

Ее изящные руки потянулись вверх, чтобы потянуть за ленту, которая легко развязалась. Затем она потянула за пуговицы своего платья, расстегивая их одну за другой. После третьей обнажилась бледная кожа ее ключицы и нефритовый кулон, висевший на шее. Ее жилет распахнулся после пятой, обнажив лифчик. Она потянула за застежку между двумя щедрыми чашками, легко расстегнула ее и расстегнула лифчик. Что-то вывалилось наружу.

Несколько маленьких деревянных трубочек, все запечатанные. Три белых, одна серая и одна черная.

Чашки бюстгальтера были пусты. Грудь под ним была решительно лишена грудей. Покачав головой, Король Медирсьен сказал:

— Ты слишком хорошо притворяешься женщиной, Мэрик.

На мгновение изящная улыбка «служанки» превратилась в мальчишескую усмешку, которая исчезла так быстро, что с таким же успехом могла быть и игрой света.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, милорд, — сказал Мэрик легким, воздушным и женственным голосом. Если уж на то пошло, то Мэрик выказывал слишком много удовольствия в этой игре в маскировку, которую он вел со всеми, кроме Друидов.

Снова покачав головой, король потянулся к черной трубке. Знак отличия на нем был незнакомым, но принадлежал одному из его многочисленных доверенных региональных командиров. Не было ничего необычного в том, что срочные сообщения доходили до него, но, к сожалению, редко когда эти сообщения были хорошими новостями. Не то, чтобы хорошие новости он вообще привык получать.

Он потянул за колпачок трубки, сломав печать и открыв послание внутри. Он развернул его и протянул пустую трубку Мэрику.

— Узнай, от кого оно, — сказал он своей «горничной». Переодетый мальчик кивнул и начал рыться в своих высоких чулках. Мгновение спустя он вытащил тонкий лист шелковой пыльной ткани, украшенный сложной мозаикой разноцветных нитей. Пока он сравнивал узоры на ткани с узором на трубке, король начал читать послание.

Мгновение спустя он почувствовал, как у него екнуло сердце.

— Милорд? — спросил Мэрик. Судя по всему, он еще и ахнул достаточно громко, чтобы мальчик услышал.

Он еще раз перечитал послание, просто чтобы убедиться. И еще раз.

— Подземелье.

Глаза Мэрика расширились.

Он тут же вернулся к изучению узоров и через мгновение кивнул.

— Отправителем сообщения является… — он нахмурил брови. Нефритовый кулон на его шее слегка засиял, и через секунду он сказал, — Тир Миррилин. Командир двенадцатой когорты Южного легиона.

— Это в Юго-Восточных Скалах. Герцогство Морригейн, — сказал король. Король должен знать, где находятся его легионы. — Дружелюбно к Вельтианцам.

— Ханиты не потерпят, чтобы их враги получили новое подземелье, — заметил Мэрик, — а если с герцогом случится несчастный случай?

Медирсьен покачал головой:

— Нет, это привлечет внимание. Мы должны держать это в секрете…

— Сэр, — нахмурился мальчик, — нет одного чертового шанса, что они этого не узнают рано или поздно.

Друиды, сожгите этого мальчика, он был прав. Вздохнув, король встал с кровати, держа в руке это проклятое послание. Глядя в окно, он обычно не рисковал говорить об этом, но в голове у него все перемешалось, пытаясь осознать колоссальные размеры катастрофы, постигшей его планы. Вид прекрасного города, в котором он был номинальным правителем, всегда успокаивал его.

Родина последнего оставшегося подземелья пустоши, город Магнуса был окружен кольцом лесов и лугов, которые простирались на многие мили, прежде чем сдаться пустыне. Сам город представлял собой жемчужину из белого и золотого, построенный из материалов, которые подземелье предоставило на своих ранних уровнях и спроектированный некоторыми из величайших архитекторов Старой Империи. Это было прекрасное сочетание Вельтианского и Ханнитского стилей, физическое воплощение мечты Последнего Истинного Императора.

Досадно, что крысы разгуливали по стенам этой мечты.

Из окна своей комнаты Король Медирсьен имел завидный вид на сад, широкий парк кустарников и деревьев. Когда-то, давным-давно, эти каменные дорожки и разноцветные цветущие растения были тщательно ухожены буквально армией садовников. Теперь же между садом и лесами за городом почти не было разницы. Только тот факт, что он не был заполнен монстрами, отличал его от дикой природы внутри самого Подземелья Магнуса. За железной оградой, огораживающей сад, виднелось несколько кварталов бело-золотых зданий, заполненных суетящимися людьми. За этими зданиями начинался еще один лесок, потом луга и обманчиво короткая полоска желтовато-оранжевой земли, простиравшаяся до самого горизонта.

У Магнуса не было постоянных стен. Вместо этого в нем были тауматургические шедевры придворного волшебника Последнего Императора: набор из девяти стен, которые можно было активировать по желанию из девяти башен и подпитывать бесконечным запасом чистой маны Подземелья. Эта стена была единственной причиной, по которой этот город и это подземелье избежали насилия и грабежа во время войны. Теперь, когда по городу рыскали все эти Вельтианские и Ханитские шпионы, он не был уверен, что они все еще будут работать в следующий раз.

Он усмехнулся про себя, задергивая шторы.

Его планы.

Какие планы?

Какие, мать его, планы?

Какое, черт возьми, имеет значение то, что он сделал до сих пор? Он стиснул зубы.

— Милорд, — внезапно рядом с ним возник Мэрик, и мягкая рука опустилась ему на плечо. Она была ужасно холодной, и это аккуратно выбило его из колеи, в которую он попал, — это еще не конец.

— Да, это не конец, — согласился Медирсьен, — но вполне возможно, что это только начало конца, — он оттолкнул мальчика, провел рукой по седеющим волосам и разочарованно покачал головой, — это просто… Это…, — он замолчал, тяжело вздохнув, и тяжело опустился в изножье кровати. Он попытался придумать способ объяснения, но обнаружил, что его мозг был слишком занят, вызывая в воображении все, что могло пойти не так, в дополнение ко всему остальному, что уже шло не так.

Ему пришло в голову сказать только одно.

— Мэрик, я хороший король?

— Вы лучший из всех, кто у нас когда-либо был, сэр, — немедленно ответил мальчик.

Он закатил глаза.

— Что за высокая планка. Ты ведь знаешь, как называют трон, на котором я сижу, не так ли?

— Железная Дева, — ответил он, — среди прочего.

— Я всегда был неравнодушен к Бычьему Седлу, — сказал Король, — оно сбивает того, кто сидит на нем, прямо в пропасть. — Он покачал головой, — я был королем в течение половины истории моего королевства, и у меня было пять предшественников, Мэрик. Быть лучшим из группы людей, которые коллективно едва успели осознать, что они короли, прежде чем они пошли ко дну, не то достижение, которым можно гордиться, особенно в этих обстоятельствах.

— Я не согласен, милорд, — сказал Мэрик, — вам удалось остаться, и вы вырастили нашу армию так, что никто из наших хозяев этого не заметил. Это уже впечатляет.

Король усмехнулся:

— Вырастил нашу армию… Несколько полулегионов, заполненных разрозненными когортами пехотинцев, едва способных поднять мечи, вооруженных любым нестандартным Ханитским и Вельтианским снаряжением, которое можно было бы протащить сюда контрабандой, не вызывая подозрений. У них не будет ни единого шанса, если любое из королевств решит, что они хотят начать войну снова. А тем временем кочевники, которым приходится держать их в своих караванах, один за другим умирают от голода, потому что я был слишком молод и глуп, чтобы понять, что этот план обречен на провал.

Он снова покачал головой и громко вздохнул:

— И самое ужасное, что я не могу их вернуть. Наши «хозяева», как ты их называешь, заметили бы, если бы Централ вдруг вырастил армию из ниоткуда. Оба обвинят друг друга в нарушении договора и вторгнутся только для того, чтобы убить нас. Наша единственная ценность для них — это служить тревожным колоколом на случай начала войны. Меньше всего они хотят, чтобы колокол отрастил меч и нанес ответный удар.

— А теперь еще и это, — он помахал сообщением в сжатом кулаке, — в скалах появилось долбаное подземелье. Ты совершенно прав; скрыть это будет невозможно. Это будет гигантское гребаное зеленое пятно посреди пустоты. Кто-нибудь обязательно его увидит. Кто-нибудь обязательно его захочет.

— Мы можем претендовать на него как Централ, как часть империи? Они оба провозглашают нас…

— Они оба провозглашают нас, потому что мы слишком бедны, чтобы быть достойными крысиного дерьма. В тот момент, когда это изменится, эта маленькая политическая «правда» вылетит прямо в окно. И нет абсолютно никакого шанса, что они просто позволят нам получить его. Если они это сделают, мы снова окажемся на положении «вооруженного тревожного колокола».

— Может быть, мы откроем его, но скажем, что это источник жизни?

Медирсьен остановился, задумался на мгновение, затем покачал головой:

— Нет. Мы не можем. В какой-то момент гильдии авантюристов начнут спрашивать, почему они не получают отборочные миссии из этого источника, и они будут расследовать это. Правда, это даст нам время, но не так много, как ты думаешь. Не так много, как мы могли бы получить, просто помалкивая об этом, — он снова покачал головой, — в конце концов, результат тот же самый. Они узнают, они становятся жадными, они сражаются и убивают нас. Война начинается заново.

Он громко вздохнул.

— Дни Централа сочтены. Либо Вельтия победит, и все наши Ханитские подданые будут сожжены заживо вместе с теми, кто попытается им помочь, либо Ханы победят, а наших Вельтов закуют в цепи и превратят в крепостных и рабов.

Мэрик нахмурился в глубокой задумчивости. Тем временем, сказав холодную и суровую правду, Медирсьен остался думать о том, что можно сделать, чтобы спасти свое королевство.

Он мог думать только об одном. Не было никаких шансов в том, чтобы прятаться или быть слабым.

Было очень мало шансов, в ответном бою.

Очень мало было лучше, чем ничего.

Будь он проклят как безумец за то, что даже подумал об этом, но будь прокляты Друиды в пылающих ямах, он не мог придумать лучшего решения. Это был единственный способ выжить для его королевства.

Кивнув самому себе, он встал. Глаза Мэрика расширились от удивления, а затем на его губах появилась легкая улыбка, когда он увидел решительное выражение лица своего Короля.

Король подошел к своему рабочему столу, достал лист бумаги и пером нацарапал короткое послание. Затем он выдвинул самый верхний ящик до конца, просунул руку в отверстие ящика и нашел маленькую защелку на нижней стороне стола, которой он пользовался только один раз. Она легко щелкнула, позволив ему открыть раздвижную панель. Маленький твердый предмет упал ему на ладонь, и он вытащил его.

Аметистовое кольцо. Он некоторое время смотрел на него, мягко проводя пальцами по гладкому серебру, нащупывая пальцами имя, начертанное на нижней стороне прорези для драгоценностей, и закрыл глаза.

Мгновение спустя он повернулся к Мэрику, вложил кольцо и послание в руку мальчика и сомкнул вокруг них свои пальцы.

— Моя дорогая Найлинн, ты должна уехать сегодня вечером, — сказал он, — ты пойдешь в Призрачный Флагон. Ты поговоришь с одной авантюристкой, которая живет там, по имени Карджин. Ты передашь ей это кольцо и послание и скажешь, что отныне ты под ее защитой, по моему приказу. Я хочу, чтобы она сопроводила тебя в это подземелье и осталась с тобой. Ты будешь прятаться среди кочевников, которые нашли его.

— Милорд? Но…

— Она та, кому я доверяю будущее этого королевства, — продолжал он, не обращая внимания на то, что его прервали, — ты можешь рассказать ей все, что ей нужно знать; говори с ней так же, как со мной. Она может привлечь как можно больше людей, которым она доверяет. И пожалуйста, моя дорогая, — он взял замаскированного мальчика за подбородок, — будь осторожна. Не годится, чтобы об этом услышали не те уши, — он почувствовал, как на его губах заиграла улыбка, — в конце концов, потомство короля нужно охранять.

Тонкие брови Мэрика непонимающе изогнулись, а затем его красивые глаза удивленно расширились, когда он понял эту уловку. Потом они снова сузились.

— Но почему, Милорд? Я не такая уж важная персона, и что насчет… — он указал на носовой платок, брошенный на кровать, и драгоценный камень на своей шее.

Король отрицательно покачал головой.

— Оставь их. Они могут тебе понадобиться. У меня есть и другие способы расшифровки сообщений, и агенты, о которых ты не знаешь, — он улыбнулся, — ты доверяешь мне, Мэрик?

— Да, милорд, — немедленно ответил мальчик-трансвестит.

— Тогда доверься мне еще раз. Пожалуйста. Иди. Карджин будет знать, что делать.

Мальчик нахмурился, потом кивнул сам себе.

Хмурый вид сменился изящной улыбкой, и она мелкими шажками отошла от него. Тонкие руки нащупали юбки, и она приподняла их в реверансе.

— Смерть королю, — сказала она.

— Да, — ответил король с кривой улыбкой, — пусть его правление будет коротким.

* * *

Несколько стражников позже утверждали, что видели, как любовница короля бежала из замка. Поползут слухи, что она ждет ребенка, что вызовет некоторую драму среди придворных и гнев между Королевой и Королем. Те же самые стражники будут утверждать, даже под угрозой, что госпожа наняла нескольких авантюристов и стражников для своей защиты, а затем покинула город.

А именно, через северо-западный выход.