Методика Защиты (гет)

И в вое ветра за моей спиною

Я слышу стук костей и хохот надо мною.

Т.С. Элиот, "Бесплодная земля"

Вечером четверга той скорбной недели Росаура возвращалась с ужина поздно. Впервые она была благодарна за расписание, которое задерживало её так, что к трапезе она спускалась с большим опозданием, и нынче это избавило её от встречи с той же мадам Трюк. При ней, да и при всех прочих кусок бы в горло не лез, а тягостные разговоры меж профессорами, которые вспоминали погибших, Росаура всё равно не могла бы поддержать. Она бы хотела хоть что-то сказать, хоть как-то утешить тех, кто нуждался в утешении больше, чем она сама, но… что тут сделаешь?.. Ни к кому из них она не могла бы подойти, положить руку на плечо, разделить вздох печали. Она знала, каждый из них по-своему крепится, исправно ведёт свой урок, держится, быть может, более сухо, чем стоило бы, но иначе никак: нельзя дать слабину перед учениками, в глазах которых и спустя несколько дней — страх, непонимание, даже слёзы. Если ученики увидят, что и учителя в панике, то на кого им ещё опереться?

Чинная скорбь была лицемерна; но это было лучше, чем всепоглощающий страх.

И Росаура старалась быть незаметной: в глухой тёмной мантии, со скромным узлом волос на затылке, она всё равно цвела, цвела благоуханно; как дико ей было запереть под замок всю ту весну, что распустилась в ней намедни вопреки всем дождям октября… Так странно: её томление, и радость, и буйная сила, что клокотала в груди, всё вмиг оказалось не то что неуместным, но так и вовсе оскорбительным, измени ей выдержка хоть на миг. Как же так вышло, что полноту жизни ей суждено было ощутить именно сейчас, когда все с содроганием задумались о смерти?

Она, конечно, тоже содрогалась. И плакала не от сентиментальности, но потому что подлинно чувствовала общую боль — сердце её, разбуженное, не оказалось эгоистичным в своём упоении, напротив, обрело способность услышать чужое страдание и вместить его, но на большее накладывали вето приличия, этика, соображения целесообразности. Ей оставалось делать своё дело, ни больше, ни меньше — быть может, из всех учителей в эти дни именно она и могла справиться с этим наиболее добросовестно.

А потому поднималась к себе после ужина изрядно уставшей и странно задумчивой, когда ни одной чёткой мысли не приходит в голову, но они сонно тыкаются друг в друга, и всё кажется, что ты о чём-то важном забыл. Вероятно, ей не хватало осмысленности — понять бы саму себя, разобраться, найти описание на человеческом языке всего, что роилось в ней, потому что оно всё было очень важным: она могла бы утверждать, что несколько дней назад была другим человеком, ну а неделю, две, месяц!.. Как быстро случилась в ней перемена… Наверно, об этом и писали поэты на заре прошлого века: все они тоже были молоды и выстрадывали свою зрелость.

Life is the rose's hope while yet unblown;

The reading of an ever-changing tale;

The light uplifting of a maiden's veil.⁽¹⁾

Почти вслепую Росаура шла за спутанной нитью своих мыслей, а высокие своды тёмных коридоров старого замка были ей лабиринтом. Неудивительно, что за поворотом судьба готовила ей ловушку — и Росаура вздрогнула, заслышав громкий чеканный шаг. Профессора так не ходили, ученики — и подавно, а значит, замок отворил свои двери перед чужаком, который, впрочем, судя по твёрдости шага, чувствовал себя в его стенах вполне по-хозяйски.

И внезапный страх одолело предчувствие, утвердившееся в самом сердце.

Она узнала его прежде, чем огненный всполох лёг ему на лицо.

— Это ты?..

Руфус Скримджер подозрительно сощурился.

— Вроде я.

Росаура невольно улыбнулась. Пенящаяся, бурлящая радость захлёстывала её, вздымала на своём гребне — вот так, нежданно-негаданно, она вдруг вознаграждена невесть за что, облагодетельствована, ведь он здесь, он снова рядом, не сводит с неё взгляда и, кажется, чуть улыбается краешком тонких губ.

— Впрочем, тебе следовало бы проверить… Вдруг всё-таки не я.

— Пришёл взять в заложники школьную учительницу.

— А потом под твоей личиной приду к детям.

— В клетку с волками, ты хотел сказать. Они тебя раскусят прежде, чем ты рот открыть успеешь.

— И всё же хорошо бы тебе приучиться задавать верные вопросы.

— Например, почему ты ничего не сказал?

Этот упрёк, он просто на слуху, так говорят при незапланированной, но такой желанной встрече, хоть вопрос-то пустой, как пусты все слова, которые только мешают дышать этой волнительной радостью.

Скримджер чуть нахмурился и, желая звучать сухо и сдержанно, произнёс:

— Я здесь на службе.

— А я — на работе.

Его, видно, вконец смутил её радостный взгляд, и он посмотрел на неё прямо, сказал тихо:

— Верный вопрос был бы о том, что знаем друг о друге только мы.

Наверное, так пишут в инструкциях и памятках о безопасности, но сейчас, между ними, это прозвучало как-то особенно — впрочем, для Росауры в те минуты всё было особенным…

Скримджер, очевидно, понял, что ничего толкового от неё не добьёшься, и сказал:

— Лонгботтом скоро подойдёт. Нам нужно к Дамблдору. Вопросы безопасности.

Конечно, он выглядел очень собранным, серьёзным и не намеренным растрачиваться на пустяки. Его ждали дела более важные, и она уже чувствовала его нетерпение, однако… вовсе не собиралась ему на то пенять. В ней проклюнулась новая мудрость, и она сделалась готова довольствоваться малым, чем требовать большего, рискуя растерять то, что уже было даровано ей так щедро: эта мимолётная встреча уже была чудом. А потому Росаура улыбнулась ему, вкладывая в улыбку всю радость о нём, и, преодолев расстояние и глупые сомнения, крепко его обняла.

Ненадолго — отстранилась, только заслышав, как дрогнуло его сердце. Теперь она будет убеждать себя, что этого вполне достаточно, чтобы быть счастливой ещё столько дней, сколько потребуется обождать до следующей их встречи.

Скримджер, кажется, несколько смутился. А Росауре всякий раз делалось так весело от мысли, что его можно легко ввести в замешательство одним лишь проявлением искренних чувств. Не совсем тех, к которым он, видимо, привык в обращении с женщинами, а почти невинных, но очень открытых и простых, однако он всё равно испытывал трудности с пониманием очевидного: она рада его видеть. Очень рада. И этим счастлива. И всё тут.

— Ну, передавай Фрэнку привет.

— Передам, — только и сказал Скримджер.

Росаура кивнула, убеждая себя, что ни к чему тут всякие пронзительные сцены, и чем проще они сейчас разойдутся каждый по своим делам, тем больше не надежды даже — уверенности унесут с собой, что они могут позволить себе такую вот роскошь, полагаться на завтрашний день. Хоть, признаться, в самых закромах её души жило ожидание, что он будет более отзывчив на её радушие. Превозмогая отголосок обиды, она пригляделась к нему и почувствовала: нет, он не был рассеян или смущён, он… будто был обморожен. И как ни старался он держаться в тени, теперь она видела: лицо его было не просто усталым — оно было больным. Глаза тусклые, покрасневшие, синева у рта и под крыльями носа, кожа, натянутая, жёлтая, блестела, как бывает в жару.

— Что с тобой?

Она подалась к нему и схватила его за руку, а он не сумел скрыть болезненной гримасы.

— Что такое? — она тут же отпрянула.

— Неважно.

— Что случилось? — и снова потянулась к нему.

— Да так, — он быстро одёрнул рукав, но Росаура успела заметить, что рука его одета в толстую рукавицу, — обжёгся.

Росаура ахнула, Скримджер тут же скривился, почти брезгливо.

— Вот только не надо тут…

— Сильно?

— Забудь.

— Но как?..

— Пожар тушили.

— Где?

Он будто сомневался миг, стоит ли говорить, и слова получились невнятные, скомканные:

— В деревеньке, где жили Боунсы. Их дом с Меткой оставили, а всё в округе, всех магглов, решили поджечь, чтоб… — он осёкся и нервно сжал кулаки.

— Ты был там!..

Скримджер остановил на ней тяжёлый взгляд.

— А где ещё мне было быть? Мы всегда выходим на вызов, — и добавил прежде, чем она спохватилась, странным, треснувшим голосом: — И всегда слишком поздно.

— Ну, зачем ты так… — пролепетала Росаура и сама же осеклась, потому что испугалась: лицо Скримджера всё потемнело.

— Да, зачем? Так… — вырвалось у него, будто против воли.

Эти простые слова камнем легли на сердце Росауры.

— Я… ничего не слышала о том, чтобы пострадали и магглы…

— А кто будет о них вспоминать, да? Какое до них дело, когда погибла разом семья волшебников со всеми детьми?

Он замолчал, и впервые за молчанием его не было раздражения, злости, досады — только мертвенная пустота. Росаура опустила взгляд на его руку в перчатке. Ступила ближе и, до сих пор не в силах заглянуть ему в глаза, потянулась к его запястью, робко, но поспешно, точно боялась, что в любую секунду он испарится.

— Покажи.

Он молча отнял руку. Но Росаура не отступилась.

— Ты был у целителя?

— Да чего-то поколдовали. У них и так дел невпроворот.

— Ну, конечно. Пойдём.

— Я же сказал, я здесь по службе.

— Хорошую же ты службу сослужишь с такой-то рукой.

Она не загадывала, но удалось кольнуть его так, что он, помрачнев, всё же перестал упираться. Видимо, его самого это волновало изрядно, вот только признаться в том он никому не желал.

Время было уже позднее и ужин прошёл, а потому Росаура направилась в родные подземелья, уверенная, что отыщет помощь там. Идти в Больничное крыло она и не думала. Оттого ли, что слишком хрупкой была тайна, которую несла она под сердцем, и Гораций Слизнорт, в дань былым временам, оказался единственным человеком, которому она рискнула бы довериться? Разумеется, не сомневаясь в том, что его помощь будет более чем компетентной.

Чем ниже они спускались, тем больше мрачнел Скримджер. Пару раз он начинал что-то говорить, но Росауре пришёл на помощь педагогический опыт: твёрдо и чётко она наказала ему не отставать и «не выдумывать всякого». В глубине души она удивлялась, как всё же покорно он за ней шёл, и то дурное предчувствие колючим клубком оплетало её душу. Исподволь она поглядывала на его утомлённое лицо, на ту руку в перчатке, что висела почти безвольно, на шаг, стремительный, но неровный. Но горше всего было от тех кратких слов, которые она с него выпытала, слов о муке, которая теснила его грудь.

— Мисс Вэйл! — притворно ахнул Слизнорт, приоткрывая дверь на укромную щёлочку. Глаза его уже горели любопытством: он, конечно, увидел загодя их приближение, но разыгрывал роль, вовсю растягивая удовольствие. — Чем обязан, моя дорогая?

— Сэр, простите за позднее вторжение, но я подумала, что наутро вы обидитесь больше, если сейчас, на ночь глядя, я не проявлю настойчивость. Я знаю, вы бы оскорбились, если бы я хоть на минуту усомнилась в вашей щедрости и гостеприимстве, а потому пошла сразу к вам, — Слизнорт казался польщённым и заинтригованным, и довольная успехом, Росаура продолжила: — Вы ведь знакомы с мистером Скримджером?

— Батюшки! — ахнул Слизнорт, когда Скримджер шагнул ближе. — Какая встреча, как я рад! Мисс Вэйл, — пригрозил он ей пальцем, — поистине, если б вы утаили от меня такое, я бы отомстил вам, отомстил бы непременно! — он задорно расхохотался. — Ах, Руфус, ну неужели! Какая честь мне, скромному учителю, удостоиться встречи с таким серьёзным человеком! Вы премного изменились, скажу я вам, но не буду спрашивать, сколько воды утекло с ваших выпускных экзаменов, чтобы не дай Мерлин вспомнить, сколько ж мне стукнуло, хо-хо. Нет, шевелюра-то всё та же, но Мерлинова борода, как беспощадно время! Ко мне, ко мне, старику, ха-ха-ха, в вас-то, Руфус, я не сомневался, и помните, да, ту первую заметку про дело с Девонширскими вампирами, ведь я дал свой комментарий, «смелый лев», вот что я им сказал, я всегда говорил, что вы далеко пойдёте…

Казалось, ещё чуть-чуть, и Слизнорт назовёт Скримджера «мальчик мой», и Росауре едва ли хотелось бы присутствовать при дальнейшем, но что оставалось — тем более, Скримджер, попав на враждебную территорию, видимо, решил молчать как партизан.

— Мистер Скримджер в Хогвартсе по делам службы, — улыбнулась Росаура, как повелось, за двоих, — но он не мог не нанести вам визит, сэр. Сразу же спросился о вас.

Каменное лицо Скримджера превратило бы в ничто все её попытки польстить Слизнорту, если б сам Слизнорт не был мастером в сглаживании углов и имел аристократическую выучку как можно дольше не придавать значения тому, что приносит дискомфорт. Однако Росаура слишком дорожила расположением старика, чтобы рисковать им только из-за того, что Руфус Скримджер перманентно пребывал в сквернейшем расположении духа и знаться не желал со слизеринцами, а потому придавила каблуком его грубый сапог.

Едва ли Скримджер что-то почувствовал, но точно всё заметил, и вот соизволил сказать краткое:

— Сэр.

Слизнорт пришёл в восторг.

— Польщён, польщён, что даже на своём ответственном посту, Руфус, вы вспомнили старика… Ах, ну что же мы стоим, проходите, проходите!

Слизнорт улыбался, усмехался, но за его виляниями Росауре почудилась нервозность — как, впрочем, и за хмурым молчанием Скримджера. Учитель и бывший ученик вежливо кивали друг другу, но рук не подали, поглядывали друг на друга с подозрительностью и украдкой так, что взгляды их ещё ни разу не пересеклись.

— Помню-помню, — балагурил Слизнорт, будто бы ничуть не смущённый бесстрастием Скримджера, — как курсе на третьем вы, Руфус, котёл взорвали, у меня все банки со слизнями полопались, а как жаль было чёрного марокканского, я его собственноручно отлавливал и вымачивал, эх, редкий экземпляр!..

— Гилсон швырнул в мой котёл петарду, если мне память не изменяет, сэр.

— Если мне память не изменяет, Гилсон швырнул петарду в ваш котёл по вашему же сигналу, хо-хо-хо. Да-да, вы уже тогда демонстрировали лидерские качества и чудеса выдержки, а также зачатки стратегического мышления…

— Жизнь показала, что я больше тактик.

— Каждому своё! — снисходительно улыбнулся Слизнорт. — Из всех знакомых мне гриффиндорцев только Альбус заслуживает звания блестящего стратега. Я бы даже сказал, гениального. Впрочем, как-то он признался мне по секрету, что Шляпа подумывала отправить его на наш факультет, — и Слизнорт подмигнул Росауре.

Они уже прошли в небольшую комнатку, что была за мастерской, ещё не спальня, но вполне подходящая под звание уютной гостиной. Всё в ней, от мягких кресел до низкого столика с вазочками конфет, располагало к беззаботному отдыху, но Скримджер не изменял себе: застыв на пороге, с подозрительностью оглядывался, и морщина поперёк его высокого лба прорезалась всё глубже.

Слизнорт подождал пару мгновений, пропуская их вперёд себя, как и пристало радушному хозяину, но вскоре усмехнулся и протиснулся со своим брюшком мимо Скримджера, пошутил, подкручивая ус:

— Руфус, ручаюсь, в моём шкафу не прячется засада соглядатаев, и порой золотая рыбка — всего лишь золотая рыбка.

Скримджер нахмурился, и Росаура проследила за его настороженным взглядом: на тумбочке стоял небольшой круглый аквариум с золотой рыбкой, что на редкость внимательно наблюдала за нежданными гостями и будто возвращала Скримджеру его мнительный, тяжёлый взгляд.

— Позвольте представить, дорогие мои, Фрэнсис, — улыбнулся Слизнорт, положив свою мягкую белую руку на аквариум. — Непревзойдённое волшебство, не правда ли?

И он не без самодовольства кивнул на рыбку.

— Ещё чуть-чуть и заговорит! — воскликнула Росаура и приблизилась к аквариуму. Рыбка, щегольнув красной чешуёй, посмотрела на неё крайне осмысленно.

— Порой взгляд красноречивей всяких слов, — улыбнулся Слизнорт. — Поверите ли, колыбелью Френсис был лепесток лилии, который обернулся этой обворожительной особой с коралловыми плавниками через три месяца после того, как я получил этот восхитительный подарок! Признаюсь, ничего чудеснее я за всю жизнь не удостаивался, — с нежностью говорил старый учитель, — Лили Эванс преподнесла мне это в день своего выпускного...

— Лили Поттер? — сухо уточнил Скримджер, что ни сделал и шага ближе. — Жена Джеймса Поттера?

— Ох, ну конечно... — чуть подёрнул плечом Слизнорт, — Лили Поттер. Всё никак не привыкну…

Слизнорт вздохнул и в приступе сентиментальности провёл рукой по округлому боку аквариума. Фрэнсис ткнулась в стекло, будто желая подставиться под ласку хозяина. По её чешуе пробегали огненные искры. Росаура вспомнила, что волосы Лили Эванс под лучами летнего солнца вспыхивали точно так же.

— Ну так, какие же новости там, в большом и грозном мире, Руфус? — Слизнорт оторвался от безмолвного общения с рыбкой и подавил вздох, осознавая, что непринуждённой беседы с бывшим учеником ожидать не стоит, но всё прибегнул к проверенному способу: — Знаете, у меня ведь где-то недурственное полусладкое…

— Благодарю, я на службе, — последовал холодный ответ прежде, чем Слизнорт принялся суетиться. Росаура еле удержалась, чтобы не закатить глаза: с поразительным упорством Руфус Скримджер отсекал всякую попытку найти общий язык и вообще подойти к причине их до неприличия позднего и внезапного вторжения аккуратно, как бы между прочим, как это и принято в обществе, и если бы не любопытство Слизнорта, какая же нелёгкая принесла к нему в ночи на порог мракоборца, то их бы уже давно послали в строго определённом направлении. Росаура была уверена, что тонкое обоняние искусного зельевара не могло не уловить резкого запаха дешёвых маггловских сигарет, и Росауру даже рассмешило бы их пикантное положение, если б за настороженностью Скримджера стоял лишь его мнительный характер. Но Росаура чувствовала, что дело серьёзней, и если плотину прорвёт, то шутками тут не обойдёшься. Приходилось брать дело в свои руки и идти напролом.

— Профессор, — заговорила она чуть поспешнее, чем позволяли бы приличия, — дело в том… — лесть была примитивным оружием, но безотказным: — Видите ли, только вы можете помочь.

К чести Слизнорта, он вернул ей посерьёзневший взгляд.

— Что такое?

Росаура обернулась на Скримджера. Его молчание можно было счесть оскорбительным. Неужели все гриффиндорцы такие гордецы!

— Рука, — сказала тогда Росаура, — ожог, видимо… сильный.

— Ах, ожог, — кивнул Слизнорт. — То, что «рука», я, конечно, заметил. Очередная петарда, Руфус?

Казалось, Слизнорт искренне желал пробить каменную стену, не лбом, так улыбкой. Но вышло только хуже — по лицу Скримджера прошла пугающая тень. Слизнорт затаился. Росауре стало горько — за то, что они не могут и не желают друг друга понять, и страшно — что всё из-за снобизма одного и гордости другого пойдёт сейчас прахом, а ведь они действительно могут друг другу помочь и должны, в конце концов, доверять друг другу в эти лютые дни! Ведь должны же?..

— Пожалуйста! — воскликнула Росаура, схватилась мимолётно за бархатный рукав Слизнорта, подалась на шаг к Скримджеру… — Пожалуйста.

А что ещё она могла сказать? Как убедить одного стать серьёзней, а другого быть снисходительнее? Она могла только умолять.

И стариковье сердце дрогнуло первым.

— Прошу вас, Руфус, присядьте, — уже другим, более сдержанным, но вместе с тем мягким тоном, без игры, без насмешки, сказал Слизнорт Скримджеру. — Давайте посмотрим, что у нас там…

Росаура не отрывала глаз от Скримджера. Ещё секунда его надменного молчания — и она бросилась бы к нему с неприкрытой мольбой. Верно, всё её желание живо отразилось на лице, и Скримджер, дёрнув уголком рта, сел на краешек мягкого кресла. И по краткому вздоху, который он не сумел сдержать, стало ясно, как сильно он, быть может, мечтал хоть на секунду присесть.

Слизнорт не удержался от смешка:

— На бодрящих сидите?

— Преимущественно стою, — отозвался Скримджер.

Росаура не сдержалась и прыснула, Слизнорт хихикнул, Скримджер хмыкнул, и дышать стало чуть свободней.

Скримджер взялся за перчатку, но та крепко сидела — видимо, кисть распухла. Тогда он достал правой рукой палочку, несколько неумело, и заставил перчатку слететь, а рукав мантии задраться.

Росаура на миг зажмурилась, поддавшись страху, что назревал в ней уже полчаса, но следующим пришёл вздох облегчения: под перчаткой ничего такого не оказалось, рука как рука, разве что чуть отёкшая.

— Мерлин правый!

Росаура вздрогнула и оглянулась на Слизнорта. Тот казался всерьёз взволнованным, а у глаз держал перламутровое пенсне. Он наклонился, чтобы произвести осмотр, и Росауре совсем не понравилось, как вдоль его блестящего лба пролегла глубокая морщина. Дурное предчувствие вновь куснуло загривок.

— Да сейчас даже получше, вроде, — обронил Скримджер спустя минуту напряжённого молчания.

— Ну-ну! — воскликнул Слизнорт. — Такими темпами «получше» станет, когда она у вас совсем отвалится.

— Мне дали мазь.

— Мазь! — фыркнул Слизнорт.

Прежде чем Скримджер бы нагрубил, Росаура кинулась к Слизнорту:

— Но ведь у вас есть что-то, что поможет, правда, сэр?

— Ну разумеется, моя дорогая, — расплылся Слизнорт в улыбке, крякнув, поднялся и картинно задумался. — Так-так, ожоги… неужели придётся… Впрочем, когда, если не сейчас?.. Да, рискнуть стоит. Нет, вам премного повезло, — заметил он Скримджеру через плечо, — тот, кто наколдовал то адское пламя, явно встал не с той ноги, вышло хиленько, а не то…

— Адское пламя?.. — севшим голосом проговорила Росаура.

Никто ей не ответил.

Слизнорт принёс несколько баночек, пару скляночек (он никогда не пользовался манящими чарами, чтобы достать свои драгоценные зелья, любил повторять, что ни снадобья, ни ингредиенты не терпят подобной «бестактности»), что-то намешал и вот снова обернулся к Скримджеру.

— Чтобы приступить к лечению, придётся снять все анестезирующие чары, — извиняющимся тоном сказал Слизнорт. — Нужно, чтобы этот бальзам, — он приподнял скляночку со свежей смесью, — полностью впитался. Но это ненадолго, — Слизнорт самодовольно усмехнулся, — даю пятнадцать минут и гарантирую полное излечение.

Скримджер с недоверием поглядывал на Слизнорта и его снадобье.

— Благодарю, сэр, — сказал Скримджер сухо, — я воспользуюсь вашим советом, когда вернусь домой.

И он протянул здоровую руку, намереваясь забрать склянку с лекарством. Но Слизнорт почти картинно прижал её к груди.

— Вынужден отказать! Во-первых, нужно применить сейчас, скиснет уже через четверть часа. Во-вторых, увольте, но не думаете же вы, что я допущу, чтобы образцы моих разработок покинули мою мастерскую, пусть даже в таких… кхм… то есть, в такой надёжной руке!

Слизнорт хохотнул беспечно, но глаза зорко следили за Скримджером. Тот нахмурился, и Росауре сделалось досадно и почти даже стыдно: да, Слизнорту присуще самолюбование, но ведь он искренне готов помочь! Не время брезговать…

— И потом, — добавил Слизнорт чуть серьёзней, — это ведь в каком-то смысле экспериментальный проект. Я должен быть рядом, чтобы процесс прошёл безопасно, чтобы купировать возможные… только лишь возможные! издержки.

Росауре стало не по себе.

— А нельзя ли какое-нибудь обезболивающее?..

— Боюсь, никак нельзя, — с искренним сожалением отвечал Слизнорт. — Я не могу ручаться, что действие произведёт нужный эффект, если хоть как-то вмешаться в процесс. Обезболивающее действует на нервную систему, как и моя магия, — он поболтал скляночкой, — всякое может случиться… Могу разве что… — он указал на пузатую бутыль тёмного стекла на серванте, но Скримджер отчеканил:

— Я на службе.

— Ну-у, — Слизнорт развёл руками. — Хоть пробку в зубы.

— Да давайте уже, — обрубил Скримджер и поднял палочку. Но и тут Слизнорт вмешался:

— Позвольте мне. Не будем рисковать колдовством с непривычной руки. Да и чары вам наложили приличные, на совесть. Как бы вместе с ними вы не отсекли себе пальцы.

Скримджер поджал губы, а когда Слизнорт достал свою палочку, произвёл жест, почти машинальный, как если бы хотел увернуться от огня. Все заметили, и всем стало неловко, но Слизнорт не стал на этот раз шутить. Аккуратно, деликатно, он провёл палочкой вдоль увечной руки, пальцами будто подхватывая и разматывая невидимые бинты. Рука Скримджера начала дрожать, а сам он сильно побледнел и сцепил зубы. По комнате разнёсся резкий запах горелого. На висках Скримджера выступил пот. Рука прямо на глазах потемнела и закровоточила. С каждой секундой она приобретала всё более насыщенный лиловый оттенок и вот лежала совсем омертвелая, вспухшая, с багровыми подпалинами, а кончики пальцев — чёрные, точно обугленные.

— Не пугайтесь!

— Всё в порядке.

Росаура опомнилась, осознав, что прижимает ладонь ко рту, чтобы не закричать, а Слизнорт и Скримджер с одинаковым растерянным выражением смотрят на неё и уговаривают не волноваться.

— Обезболивающее нужно было принять вам, мисс Вэйл, — усмехнулся Слизнорт.

А у Росауры грудь изнутри будто корябали ржавым гвоздём. Но она не могла и глазом моргнуть, так и смотрела на увечье, и только губы беззвучно повторяли: «Боже мой… Боже мой!..»

Слизнорт же, не растрачиваясь более на сантименты, ловко с помощью палочки принялся распределять снадобье по раненой руке.

— Холодит? — полюбопытствовал Слизнорт с видом естествоиспытателя.

— Да чёрт его знает, — сквозь зубы проговорил Скримджер, едва сдерживая рваное дыхание.

— Мне было бы, конечно, любопытно, — болтал Слизнорт, не переставая тщательно обрабатывать рану, — услышать подробное описание эффекта, но я не настаиваю. Хотя самому совать руку в адское пламя, чтобы потом зафиксировать процесс лечения, мне бы совсем не хотелось…

Скримджер шумно втянул воздух и крепко зажмурился, рука конвульсивно сжалась, а Слизнорт неожиданно жёстко бросил:

— Не напрягайте! Чем больше вы расслабитесь, тем скорее пройдёт.

— Да ведь оно… — пролепетала Росаура, — Господи Боже, оно ведь… разъедает!..

Опухоль уменьшалась, лиловая краска будто бы линяла, но сама рука… истончалась и белела.

— Идёт обоюдный процесс, — чуть уязвлённо сказал Слизнорт. — Поражённая материя разрушается, на месте неё генерируется новая. Ах, да, мисс Вэйл! Принесите кругленькую коробочку с позолоченной крышечкой, в классе на столе моём стоит, будьте так добры.

Росаура вполне понимала, что Слизнорт отослал её из сердобольности. Конечно, после этой сцены не то что проницательный учитель — любой первокурсник понял бы то, что она надеялась сохранить в тайне: так живо всё отражалось на её лице. Ну а что же было ей делать? Заставлять себя равнодушно лицезреть, как проклятое пламя истерзало руку, которую она желала бы к сердцу прижать?

Вернувшись, Росаура не сдержала удивлённого возгласа: рука Скримджера стала совершенно белая, точно гипсом облепленная, очень тонкая, будто кожа едва-едва обтягивала кость, но сошёл отёк, улетучился мерзостный запах. Сам Скримджер выглядел неважно — чуть завалился на подлокотник и тяжело дышал, мутным взглядом косясь на свою руку. Безоружный, раненый, измученный подозрительностью, он походил на загнанного зверя и всё не сводил глаз со Слизнорта, ловя каждое его движение, так и выискивая подвох; Слизнорт же обернулся к Росауре и улыбкой предупредил её тревожные вопросы.

— Ах, благодарствуйте, — он взял у неё загадочную коробочку, открыл… и положил за щёку медовый леденец. Подмигнул Росауре и снова собранный, серьёзный, просмотрел руку через пенсне, пару раз взмахнул палочкой, обратился к Скримджеру, на лбу которого выступила испарина: — Так-так. Ну, будем наращивать? Крововостонавливающее!

На его голос из дальнего ящика вылетел фиал с тягучей красной жидкостью, пробка сама выпрыгнула, и Слизнорт со сноровкой бывалого целителя поднёс фиал Скримджеру, а Росаура ужаснулась, заметив, какие синие стали его губы. Но даже в большой слабости он не оставлял мнительности — не желал пить с рук человека, которому не вполне доверял.

И Росаура, сама себя не помня, перехватила фиал из мягких рук бывшего учителя и сделала пару глотков. Она даже не успела различить вкуса, не расслышала запаха. Но действие сказалось тут же: Росауру охватил жар, она ощутила небывалый прилив сил…

— Хватит, хватит! По потолку бегать будете!

За шумом в ушах Росаура почти не слышала возгласов Слизнорта. Дышала так, что грудь едва вмещала столько воздуха. Кто-то отнял у неё фиал, поднёс и заставил выпить стакан воды или какого-то раствора, отчего дыхание наконец чуть выровнялось, а в голове прояснилось. Слизнорт укоризненно качал головой, пусть тёмные глаза его горели весельем.

— Ваши самоотверженные замашки внушают мне всё больше опасений. Вам, дорогая, вредит частое общение с гриффиндорцами. Да и на что вы рассчитывали? Право, если бы я всерьёз задумал отравить мракоборца, я бы проявил больше изобретательности, и, ей-богу, досадно, что вы мне в ней отказываете!

Росаура покраснела — впрочем, то предполагало действие лекарства, да и Слизнорт уже обернулся к Скримджеру, который выглядел, правда сказать, совсем паршиво: сложился в три погибели над своей обглоданной рукой, весь серый, в ознобе.

— Ну, — попрекнул его Слизнорт, — какого ещё подвига потребует ваш «профессионализм»?

Скримджер молча принял лекарство и поднёс к губам. Перед тем, как отпить, он посмотрел на Росауру. И так и не отрывал от неё непроницаемого взгляда, пока не осушил фиал до дна.

Наконец-то он задышал полной грудью. Кровь прилила к щекам, и те зарумянились, в глаза вернулся блеск, но не холодный, стальной, а пламенный, почти лихорадочный. Здоровой рукой он ослабил ворот мантии и откинулся на спинку кресла, чуть прикрыв глаза.

— Вот так, — довольно кивнул Слизнорт, — теперь, Руфус, сидите спокойно, ничего не трогайте, рукой лишний раз не шевелите. Она должна восстановиться. А я пока приготовлю один эликсирчик, желательно будет пропить его в течение пяти дней.

Напевая себе под нос, Слизнорт направился в мастерскую, одарив их напоследок хитрым прищуром. Росаура подумала, не мнит ли он себя отцом Лоренцо, что удостоился доверия несчастных возлюбленных и тут же взял их под своё крыло?.. Судя по лукавым взглядам, которые Слизнорт бросал как бы исподтишка, но в общем-то беззастенчиво то на неё, то на Скримджера, по сытой отеческой улыбке под моржовыми усами, он уже вполне примерил на себя эту роль.

И пусть, подумалось Росауре. Пусть! Её то затапливало смущение, то щекотала радость, приходящая оттого, что твоя тайна наконец-то поверена другому человеку, который своим интересом, вниманием, вздохами, многозначительными улыбками и понимающим смешком придаёт ей ещё больше весу. Пусть, пусть! В Росауре бушевала свежая кровь, пережитый страх колол рёбра, радость, что всё обошлось, отогнала лишние, суетные мысли. Ей хотелось улыбаться, быть может, смеяться, но она одёрнула себя: тишина… показалась ей благозвучней самого искреннего смеха, самых ласковых слов.

Она тихонько присела к Скримджеру на подлокотник. Он не открыл глаз, но она не сомневалась, что он и с закрытыми приучился видеть. Главное, что он не возражал, а тревожить его лишними разговорами она и не думала. Пару минут заворожённо глядела на его руку — почти незаметно глазу, медленно, но верно, та будто… набухала, наливалась плотью, кровью и силой. Но вскоре Росаура отвела взгляд: в ней никогда не было этой беспардонной жилки учёного, беззастенчивое стремление препарировать тайну всегда было ей чуждо. Она вздохнула и оглянулась. Эта небольшая комнатка оказалась невероятно тихой, уютной, и даже мутно-зелёная толща воды за небольшим окошком, сделанным под витраж, не наводила тоски. Мягкие кресла, диван, книжные полки, узорчатый ковёр, лёгкий налёт творческого беспорядка, внимательный, но вежливый взгляд золотой рыбки (Росаура не могла теперь отделаться от ощущения, будто умница Лили Эванс следит за ними собственными очами и просит быть снисходительнее к старому учителю), — они будто сидели в каком-нибудь маленьком домике престарелого сибарита с очаровательным садиком под окнами и ждали любезного хозяина, который отлучился поставить чайник.

С грустной улыбкой Росаура вновь поглядела на Руфуса. Надо же, чтобы ощутить рядом с ним покой, нужно было довести его до полного изнеможения — только теперь он перестал подозрительно озираться (отблеск глаз мерцал из-под прикрытых век), хмурить лоб (впрочем, тот так изрезали морщины, что хмурься не хмурься, а суровость не покидала его утомлённого лица), сжимать в нитку губы (на них, приоткрытых, непривычно порозовевших, теплилось мерное дыхание). Его волосы растрепались и легли на спинку кресла, и Росаура, повинуясь порыву, бережно коснулась их.

Он на миг будто дышать перестал. Росаура быстро одёрнула руку, но убирать не стала. Она была готова, что он вскинется, пережмёт её руку машинальным захватом, но... он не двигался, ничего не говорил, не открыл глаз, только весь обратился во внимание. А Росаура закусила губу, до того её досада взяла на то, с каким же упорством он сам себе не даёт ни секунды, чтобы перевести дух, что и обыкновенное прикосновение так странно для него… Пока в ней взвилось неуёмное желание поцеловать его в самую макушку.

— Ну всё, всё… — прошептала Росаура.

И он послушался. Позволил себе вздохнуть, так глубоко, что, казалось, грудь вот-вот треснет. И чуть склонил голову набок, ближе к её руке.

Трепещущими пальцами перебирала она густые, тяжёлые пряди. Успокоение передалось и ей, и если бы рядом были часы, те бы смолкли, устыдившись своего натужного бега. Всё стихло, и стало очень тепло и спокойно. Но вот, наклонившись чуть ближе, Росаура различила промеж тёмного золота жёсткие белые нити. Эти нити точно перетянули ей сердце, и поспешно она перекинула часть волос с его лба на висок, но снова наткнулась на то же: у корней они были седые.

Он поднял на неё взгляд. Оказалось, она замерла, напоенная нежданной горечью, но он понял по-своему — иначе не лучились бы его уставшие глаза такой небывалой, будто чуждой ему благодарностью.

— У тебя волшебство на кончиках пальцев.⁽²⁾

А ведь она и не знала, что его голос бывает так мягок и тих.

Она не могла отвести глаз от его лица. Хотелось запомнить его вот таким, запечатлеть в памяти каждую черту, линию узких губ, изгиб бровей, расплавленный янтарь в радужке глаз… Как могло статься, что, видя его всего-то шестой раз в жизни, она уже так хорошо знала его, совсем как знают лица… родных?..

По крайней мере, тех, кто очень дорог.

В ту секунду Росаура почувствовала затылком чей-то долгий пристальный взгляд — и обернулась.

На пороге был Слизнорт, чуть склонив свою большую голову набок, и невозможно было сказать, замер он на миг, чуть замешкав по скромности, или же давно стоит так, изучающе и бесстыдно разглядывая открывшуюся ему картину. В уголках его губ притаилась улыбка, но в полумраке не разобрать было, что в ней — благодушное умиление или мрачная насмешка. Он не посягал, ничуть, но отчего-то Росаура ощутила себя на предметном стекле, подложенном под микроскоп.

И Росаура вспомнила, что отец Лоренцо изготовил Джульетте яд.

В суеверном страхе она обернулась на Скримджера, который не мог за ней видеть Слизнорта, и вновь — обратно, но… на пороге никого не было, и даже дверь оказалась притворена.

А когда через пару секунд из-за неё донесся мечтательный напевчик, Росаура уже стояла на ногах; Слизнорт, напевая под нос, толкнул дверь и бочком прошёл в комнаты, с ампулой тёмно-синей жидкости в мягкой руке и довольной улыбкой на масляном лице.

— Ну-ка, ну-ка… как наш раненый боец?.. Руфус, позвольте взглянуть…

Все они склонились над увечной рукой. Росаура могла лишь изумлённо качать головой. Рука была в прямом смысле как новенькая — всё ещё слишком белая, до странности гладкая, будто резиновая, но адекватной формы и величины.

Слизнорт был польщён их общим изумлением больше, чем какими бы то ни было словами восхищения или признательности. Но Росаура всё ж начала:

— Ох, сэр!..

— Ну, полно, моя дорогая. Выходили, отогрели, ну и слава Богу! — он был совершенно искренен.

По просьбе Слизнорта Скримджер шевельнул пальцами, сжал кулак.

— Порядок, — сказал он скупо. — Быстрый эффект, — не без подозрительности добавил он.

— Право слово, мгновенный! — в восторге воскликнул Слизнорт. — Много зависит от качества ингредиентов и одного секретика… хо-хо. Такого в Мунго не разрабатывают, а это и не поставишь на конвейер, надо каждый раз заново, срок хранения минимальный. Да и слишком дорого на всех-то варить, штучный товар! Так, а вот и обещанный эликсир, — он протянул Скримджеру ампулу, — принимайте в течение пяти дней утром и вечером…

Скримджер, казалось, не слушал. Исцелённая рука его легла на палочку как на эфес шпаги. Он достал её привычным молниеносным движением, отчего Росаура и Слизнорт невольно отступили назад. Слизнорт нервно хохотнул. Скримджер, и бровью не поведя, указал палочкой на кресло, и то с оглушительным треском обернулось… живым волком.

Росаура вскрикнула, Слизнорт оторопел, волк ощерился и глухо заурчал. Несмотря на испуг, Росаура заметила, что вместо глаз у волка замшевые пуговицы, которыми было украшено кресло. Вот только клыки были самые настоящие, и зверь чуял страх и слышал звенящую кровь, и весь подобрался, готовый к прыжку…

Скримджер рассёк палочкой воздух, и волк, взвизгнув, перекинулся обратно в кресло, правда, теперь не бархатное, а какое-то мохнатое.

— Трансфигурация не мой конёк, — сказал Скримджер в полной тишине, — но раз это вроде получилось, то и с остальным порядок.

— Батюшки, — Слизнорт выпустил из себя воздух и картинно приложил свою белую мягкую руку к зашедшейся груди, — Мерлинова тёща, Руфус, не щадите вы старика! Впрочем, жаль, вы поспешили и превратили его обратно. А ведь вышла бы отменная шкура! Редчайшая вещь, благодаря нестандартной окраске сошёл бы за русского!⁽³⁾ — Слизнорт провёл рукой по блестящей лысине: — Ну, думаю, теперь-то можно по бокальчику…

Он взмахнул палочкой, и перед ними возникли три бокала, наполненные густым вином благородного оттенка, и Слизнорт взял свой, тщательно смакуя минуту триумфа.

Росауре вспомнилось, как однажды он сказал ей: «Дайте же им то, чего они хотят. Дети должны быть счастливыми, моя дорогая. И не только дети, по правде сказать».

В этом состоял коронный приём Слизнорта. Он позволял людям чувствовать себя значимыми. И давал им то, в чём они нуждались.

И сейчас в его тёмном взгляде за глянцевым радушием крылся жёсткий, холодный вопрос: «Не дал ли я вам то, в чём нуждались вы? Поверьте, я это запомнил. А пока, почему бы не разойтись нам полюбовно?»

И рука Росауры чуть дрогнула, когда она потянулась к бокалу.

— Ну что же вы, Руфус? — любезно окликнул того Слизнорт.

— Благодарю, я на службе.

— Ах, ну конечно, — заулыбался Слизнорт. — Ваша выдержка заслуживает всяческих похвал. Кстати! Руфус, а ведь какая удача! Вы должны, нет, вы просто обязаны прибыть к нам в ближайшую субботу на открытие Клуба. Будете приглашённым гостем. Расскажете молодым людям о нелёгкой службе мракоборца. К тому же, как мне известно, — Слизнорт заговорщицки понизил голос, — ходят слухи о вашем повышении…

Росаура поразилась, как омрачилось лицо Скримджера. Ему могла быть неприятна заигрывающая манера Слизнорта, но он выглядел так, будто его оскорбили самым грязным образом!

— Ничего подобного не слышал, — процедил Скримджер.

— Ну как же, — ничуть не смутился Слизнорт, — место зама главы мракоборческого отдела не должно пустовать!

— Шерли Найтингейл числится пропавшей без вести.

Росауру дрожь пробрала от холодной ярости этих слов. Но Слизнорт будто бы не замечал.

— Уже недели две, не так ли? — отозвался он. — Эта зияющая пустота на ответственном посту действует угнетающе, будем честны. А ваше назначение, Руфус, могло бы поднять, кхм, боевой дух… Люди должны знать, кто стоит на страже их порядка. Пост зама главы мракоборческого отдела — это серьёзно…

— А так-то мы в бирюльки играем.

Слизнорт ничуть не смутился, расценил как дерзость, удовлетворённо покивал головой:

— Ваша прямолинейность не лишена своеобразного очарования, сейчас это нужно, — и вновь лукавая усмешка, и вновь непрозвучавшее «мальчик мой». — Прекрасный пример рядового солдата, прошедшего путь до офицерского звания, познавшего все тяготы, который заслужил достойную награду! Я ведь верно помню, что Родерик Скримджер покинул нас, когда вы были на седьмом курсе? Да, без должного покровительства вам везде пришлось пробиваться самому, и тем более похвально ваше упорство! О, про вас я говорил, вот, талантливый молодой человек! Несомненно, ваша история очень, очень была бы интересна выпускникам. Если бы вы пришли на открытие Клуба…

— Только чтобы всех арестовать.

Слизнорт оторопел, но всё ж прикрылся смешком. Однако взгляды двух колдунов, что пересеклись в ту секунду, были подобны клинкам.

— Прошу прощения?.. — улыбка обмёрзла на губах Слизнорта.

— Не у меня вам просить, — отрезал Скримджер. Мгновение он молчал, молчали они все, заранее зная, что пути назад уже нет. — Впрочем, сын Эдгара Боунса ответить вам не сумеет. А ведь вы, профессор, получше всех знаете, какой он, верно, был талантливый молодой человек.

Скримджера передёрнуло. Слизнорт вдохнул через рот.

— Видимо, в голову всё же ударило, — обронил Слизнорт, брезгливо поджав губы, заговорил холодно: — Слушайте, Скримджер, для всех нас тяжёлый удар…

— Для «всех вас»? Едва ли. Вы верно угадали, — Скримджер вскинул свою выбеленную руку, — очередная петарда. Был праздничный салют. Вас не пригласили?

Слизнорт посерел.

— Ваши инсинуации, Скримджер…

— Бросьте, — Скримджер посмотрел на Слизнорта исподлобья тяжёлым тёмным взглядом и сказал глухо, точно прорычал: — Все, кого вы пригрели у себя под крылом, кого вы тут пестуете, вы же прекрасно знаете, чьи они дети!

С лица Слизнорта пропало оскорблённое выражение, притворное недоумение. Он показался необычайно старым, даже больным.

— Знаю, — негромко сказал он после молчания.

Его большая голова с блестящей лысиной, толстая шея, матовые тёмные глаза вдруг обнаружили в нём поразительное сходство с ленивым, медлительным, но внушающим мертвенный трепет питоном. И в миг молчания по коже скользнула злая угроза, исходившая от него.

— А ещё знаю, — сказал Слизнорт, чуть склонив голову набок, не отводя от Скримджера немигающих глаз, — что они… дети.

Это обезоружило Росауру. То, как старик произнёс это слово… то, что он вкладывал в него, этого было не отнять, и оно было подлинное. На секунду Росаура понадеялась, что сейчас у всех них хватит ума, а может, глубинной боли, чтобы понять друг друга и в конце концов простить.

Но Скримджер сказал:

— Северус Снейп, Регулус Блэк, Джулия Майлз… мне продолжать? Все они были дети… пару лет назад.

Росаура обмерла. Как удалось ему жестоко перенять для горькой издёвки тот особый учительский тон, с которым все они в Хогвартсе говорили это заветное слово!..

Ей хотелось вскрикнуть, оттянуть одного за рукав, другого толкнуть в грудь, разнять их, вразумить, ведь так нельзя, зачем, ну зачем им стоять друг против друга, обозлённым, скорбящим, и ненавидеть друг друга до кровомщения!

Но Скримджер первый отвёл взгляд, мотнул головой, взметнулась чёрная мантия, и решительный шаг грубых сапог не заглушил даже мягкий ковёр. А Росаура лишь секунду помедлила — и бросилась следом, так и не найдя в себе мужества заглянуть старому учителю в глаза.

Скримджер шёл быстро, что она едва поспевала за ним, не срываясь на бег, и не оборачивался. Когда они стали подниматься по потайной лестнице, и Скримджер зашагал через две ступеньки, дурная мысль подстегнула Росауру — что если она не окликнет его, не заговорит, то он просто уйдёт, оставив её далеко позади…

— Ну зачем ты с ним так!

— Как полагается, — не сбавляя шага, отчеканил Скримджер.

— Он ведь помог тебе!

Росаура сама изумилась, сколько обиды и негодования отозвалось в её возгласе. Скримджер, наконец, чуть скосил на неё взгляд.

— Помог, — он сжал пальцы на исцелённой руке и добавил с угрюмым смешком: — Если, конечно, наутро она не отсохнет к чертям собачьим.

— А так бы её тебе к чёрту отрезали. Может, ты просто слишком гордый, чтобы принять помощь? — воскликнула Росаура, и в запале ей было не страшно, какой гнев она могла бы вызвать в нём.

Скримджер приостановился, развернулся к ней, но вместо негодования на его лице была лишь мрачная тень.

— Дело в том, что он с таким же рвением помог бы и не мне. Даже в первую очередь — не мне. Ты… заметила, что у него все ингредиенты для этого снадобья были уже наготове? И даже основа замешана.

— Думаешь… — Росаура обескураженно заправила прядь за ухо, — он как-то знал, что мы…

— Думаю, он знал, что такое действенное средство может со дня на день понадобиться. Или уже кому-то понадобилось.

Росаура в волнении скомкала рукав мантии.

— Ты… ну не можешь же ты просто обвинять его, потому что он сумел так быстро тебе помочь!

— Я не обвиняю. Просто есть слишком очевидные вещи, которые в наши дни невозможно доказать, — Скримджер горько усмехнулся. — А ещё, заметила, у него в мастерской огромный чан с оборотным зельем, а на четверть пуст?

Росаура нахмурилась.

— Давай, арестуй его за то, что он профессор Зельеваренья! Тогда и меня не забудь, за ту историю с боггартами в поезде — они же входят в программу по моему предмету!

Её негодование, кажется, даже развеселило его.

— Я понимаю, тебе совсем не хочется в нём разочаровываться. Да тебя он не тронет, пока ему льстит твоё обожание.

— Я не…

— Нет, ну ты видела его лицо, — вдруг хохотнул Скримджер, — старик чуть дубу не дал, когда волка увидел!

И он рассмеялся сухим, резким смехом. А Росаура подумала, что ведь впервые слышит, как Скримджер смеётся, — но смех этот, пусть и был искренен, оказался жесток. Оборвал он также внезапно.

— Но ты должна понимать, — заговорил он жёстче, — что этот человек очень опасен.

— Да не желал он тебе зла!

— Возможно, — пожал плечами Скримджер. — Только вот мне желают зла (впрочем, взаимно) те, кто, вероятно, уже сегодня ночью будет осведомлен о том, что я… — он сжал свою исцелённую руку в кулак, — испытывал определённые трудности. Но ещё хуже, что… — он запнулся, как-то странно поглядел на неё и сказал тихо: — Это было очень опрометчиво. Идти к нему… тебе вместе со мной.

Да, он был бесконечно прав. Но вопреки здравому смыслу сердце Росауры неистово билось, и кровь бросалась в лицо теперь, когда он говорил: опасно посвящать постороннего в тайну. А это значит, что тайна есть, между ними, одна, драгоценная, и ей не привиделось, она не придумщица, он сам всё признал!

— Прошу, не злись на него, — вымолвила Росаура. — Он не желал тебе зла. Руфус, не злись на него.

Скримджер молча смотрел на неё совершенно странным, растерянным будто взглядом. Могла ли так тронуть его эта мольба?

Он тяжело вздохнул и достал из кармана потрепанную пачку сигарет. Привычный жест, которым он подпалил с кончика палочки сигарету, показался замедленным, осторожным: слишком свежа была в нём память о боли, которую последние дни причиняло малейшее колдовство с покалеченной руки.

Росауре было так жаль его, что она даже не возмутилась, как это можно, курить дрянные маггловские сигареты посреди школьного коридора.

— Да что ему моя злость, — негромко проговорил Руфус после глубокой затяжки. — Слизнорт из тех, кто хочет дружить со всеми. И он много трудится, чтобы с ним дружили те, за чьими спинами ему удобно спрятаться. Прежде всего, за Дамблдором.

— При чём тут Дамблдор?

— Дамблдор всегда при чём, — со вздохом отвечал Руфус. — Это, может, и хорошо, но плохо то, что он сам решает, каких людей держать ближе к себе. У Дамблдора свои игры, и почему-то все верят, что его баснословная сила вкупе с ласковым взглядом дают ему право делать то, что он считает нужным, и ни перед кем не отчитываться. Свято верят, будто он знает, что делает, и делает это исключительно во благо — ведь у кого язык повернётся назвать его, не дай Мерлин, тёмным магом! А тем временем у него своя личная гвардия, так что не стоит считать его безобидным филантропом.

— Личная гвардия?.. — усмехнулась Росаура. — Зачем такому волшебнику как Дамблдор гвардия? Или ты вон про те ржавые латы?..

И Скримджер с присущей ему подозрительностью оглянулся на те ржавые латы.

— В том числе, — сказал он. — Что-то в похожем стиле. «Орден Феникса». Рыцари Святого Грааля, чтоб их. Мнят себя спасителями мира. Не то что мы, рядовые, мы-то так, улицу метём, а уж они-то серьёзным делом заняты, у них-то настоящая борьба, по принципам, по идеалам, понимаешь, а не по долгу службы, ну-ну.

Росаура нетерпеливо мотнула головой:

— И кто в этом… «Ордене»?

— Кто-кто, любимчики, — фыркнул Руфус.

— Ты будто обижен, что тебя не позвали, — ляпнула Росаура и тут же пожалела.

В раздражительности она часто била собеседника по больному почти наугад, повинуясь какому-то чутью, и мать принимала крайне оскорблённый вид, когда в их перепалках доходило до такого. Скримджер, впрочем, лишь снова фыркнул.

— Знаешь, ничуть, — всё ж ей послышался в его голосе вызов. — Мне вполне хватает присяги и уголовного кодекса. А то, что за Дамблдором идут, говорит только о том, что он со своей стороны обещает им что-то, как Сама-Знаешь-Кто наобещал своим. Да, не спорю, тех, кто с Дамблдором, выгодно отличает наличие совести, да и в благих намерениях старика сомневаться не приходится, но всё это дурно пахнет, скажу я тебе. Он, конечно, обещает им свою защиту, а для них это словно манна небесная. Да они на него чуть не молятся. По правде сказать, это похоже на секту.

Он снова безрадостно посмеялся. Смех этот болезненно царапнул по сердцу.

— Все сейчас ищут защиты, — сказала Росаура суховато. — И, не в обиду скажу, Дамблдору больше доверия, чем Министерству.

— Доверие, ну куда ж без него, — усмехнулся Скримджер. — Когда сидишь в замке, который защищён древней магией, и позволяешь детишкам резвиться, пока за окном хоть потоп, конечно, реклама выходит хорошая. Ещё периодически с важным видом капаешь на мягкий детский мозг высокими словами о добре, справедливости и любви. Честно, страшно представить, как теперь это выглядит, когда он стал Директором, небось, сродни проповеди. Уволь, я этой шарманки наслушался ещё на его уроках.

Росауру сильно коробил этот презрительный тон, и она съязвила:

— И после этого-то Трансфигурация — не твой конёк?

— Когда я был на первом курсе, он как раз передал Трансфигурацию молодой Макгонагалл, а сам взял Защиту и, кажется, вёл её до тех пор, пока не стал Директором после Диппета.

Росаура глядела на Скримджера круглыми глазами.

— Ты учился у Дамблдора Защите?..

— Я давно заметил, что одно его имя способно довести людей до припадка, — кисло отозвался Скримджер. — Массовая истерия…

— Нет, ты пойми… И он мне ничего не сказал об этом! А ведь у него такой опыт!.. Он, конечно, посоветовал мне чьи-то мемуары, но… — Росаура не вполне понимала, досада, обида или воодушевление от открывшейся тайны будоражили её, и наконец с жадностью подступила к Скримджеру: — И как это было? Как он вёл урок? Какая у вас была программа? Как он… Ведь он был ещё и твоим деканом! Скажи, скажи, как он вас опекал? Наверное, проводил какие-то встречи, беседы? Вы ходили вместе куда-нибудь? Слизнорт вот нас регулярно куда-нибудь вытаскивал, знаешь, для культурного развития, чтоб мы тут в замке не одичали, ну а что же Дамблдор, держу пари, он крепко за вас брался!

— Ну, клуб Шмелей он не держал,⁽⁴⁾ — хмыкнул Скримджер.

— А, — Росаура махнула рукой, — да чего бы он с вами ни делал…

— Никакой Америки своими разговорами о высоком он не открыл — для тех, кто умеет различать чёрное и белое. Да только загвоздка в том, что его проповеди не очень-то повлияли на тех, у кого с этим проблемы, как выяснилось спустя пятнадцать лет.

Росаура лишь вздохнула:

— Неудивительно, что ты пошёл в мракоборцы!

Он, разумеется, упрямо мотнул головой.

— Поверь, заслуги Дамблдора здесь нет.

— Не может быть, чтобы не было, — прервала Росаура. — Столько лет такой человек — живой пример перед глазами, он не мог не вдохновлять! А ведь знаешь, — в запале говорила она, — а ведь если бы я пошла после Хогвартса в мракоборцы, мы бы уже давно знали друг друга!

Руфус на секунду опешил. И обронил лишь:

— Не говори глупостей.

— Но я серьёзно! — возмутилась Росаура. — У меня были блестящие результаты, я бы прошла! Меня даже зазывали туда к вам, ко всем отличникам лезли… Да даже… даже сейчас, разве не важнее быть там, где вы? Что я могу сделать в Хогвартсе, просто ждать, пока всё кончится, тетрадки проверять?

— Забудь.

Он посмотрел на неё на редкость сурово. А в ней в ответ поднялась обида.

— Думаешь, я бы не справилась?

— Думаю, об этом не стоит даже и говорить.

Но она лишь больше обозлилась:

— Думаю, я знаю, почему люди идут к Дамблдору в этот его Орден! Потому что он умеет оценить искреннее желание…

— «Искреннее желание»!.. — воскликнул Руфус. — Вчерашние выпускники, как вы на пару со Слизнортом заладили, дети, восторженные юнцы, какое может быть у них желание, кроме как показать себя? И Дамблдор знает, как этим воспользоваться — как и Сама-Знаешь-Кто, только один Тёмные метки раздаёт, а другой — лимонные дольки. Им обоим нужны такие вот недоросли, которым красивыми словами можно голову вскружить, а потом хоть на смерть посылай — они сами рваться будут. До чего всё дошло! Слышала о Поттерах?

— Джеймс и Лили? Они учились на год меня старше. А что с ними?.. — похолодев, спохватилась Росаура.

— Да так, ничего, курорт. Сама-Знаешь-Кто лично ведёт на них охоту уже полгода. Почему? Потому что они при Дамблдоре, сразу после выпуска пошли по его указке в бутылку лезть, сам Поттер-то хоть на службу к нам поступил, но жену-то зачем в это втягивать? Теперь они сидят где-то в укрытии, положившись не на кого-нибудь, а на Дамблдора, ни разу не подумав, что именно он их во всё это втянул. Знаешь, в мракоборцы люди хоть идут с пониманием, ради дела, проходят отбор, им дается время, чтобы понять, для них это, или нет, готовы ли они к такой службе, или нет. Всегда можно подать в отставку, и, между прочим, немало кто это сделал, когда пошла жара, так ничего, пенсию получают. А Дамблдор… заручается личным доверием. И человек, втянувшись в его круг, будет чувствовать вину, если захочет оттуда уйти. Там, где говорят, что всё «добровольно», значит, всё держится на манипуляциях. Когда ты служишь стране, порядку, закону — это одно, всё прозрачно. А когда ты обязан лично какому-то человеку, боишься его подвести, обидеть, гонишься за его одобрением, похвалой, выслуживаешься перед ним, там и до глупостей рукой подать, какое-нибудь нелепое самопожертвование, абсолютно самоубийственный героизм и прочее, только потому что кто-то видит в этом высшее проявление личности и тебя по головке погладит. Да, Дамблдор вроде красиво взывает к «самому лучшему, что есть в человеке» и всё такое, высокие слова о свете и тьме… Сразу чувствуешь себя необыкновенным, чертовски неравнодушным…

— Ну, а если так? — воскликнула Росаура. — Если они действительно неравнодушные? Если у них есть вера…

— «Вера»! Ну, скажи мне, что такое, эта «вера»! — Руфус в горячности взмахнул рукой. — Вера в хорошее, вера в искупление, вера в какого-нибудь мессию, который придёт в последний момент и воздаст всем горячим сердцам?.. Я попрошу тебя не рассуждать о добродетели. Есть то, что должно делать, и всё тут. Продолжать делать то, что должно, помогает привычка и сноровка, а не красивые идеалы.

— Разве ты сам сражаешься не потому, что веришь, что это правильно?

Руфус подёрнул плечом.

— Мне не нужно ни во что верить. Я знаю, — твёрдо произнёс он, — где какой берег. Мне не нужно наставление старца, чтобы знать, против чего я стою.

— А я считаю, нет ничего постыдного в том, чтобы прислушаться к наставлению! Если людей вдохновляет Дамблдор, почему им не идти за ним? Они тоже, как могут, борются с Сам-Знаешь-Кем, потому что отсиживаться по углам им совесть не позволяет!

— «Борются», — усмехнулся Руфус странной, будто мёртвой усмешкой. — Мы, знаешь ли, все хотели бы бороться. А не подыхать, как собаки. Рыпаешься, а всё без толку, — он резко провёл рукой по вздыбленным волосам.

— Не без толку! — Росауре тут же стало горько за него, за ту вину и обречённость, что травили ему душу. — Вы же пытаетесь помочь, не жалея себя, это уже немало, ведь у кого сейчас найдётся мужество делать хоть что-то, а не прятать голову в песок…

Росаура будто улыбалась даже, отчаянно, чуть не плача, подбородок дрожал, но ей так хотелось убедить его, что он ни в чём не виноват, и какое это, в конце концов, счастье, что он перед нею живой. Но он лишь мотнул головой, рассерженно, зло:

— Знаешь, тут недостаточно «делать хоть что-то». Разве можно кого-то не спасти в большей или в меньшей степени? Ничего, ты ведь «имел мужество», голову в песок не прятал, так будь покоен… — он втянул воздух сквозь зубы, как если бы из последних сил сдерживал жестокую боль… и не сдержал: — Просто… живёшь же как-то. А полугодовалый ребёнок нет.

Руфус вновь осёкся, сожалея, что вовсе позволил себе произнести это вслух. А потом он увидел её слёзы и запер в себе невыносимый вздох.

— Знаешь, почему напали на Боунсов? — заговорил он глухо, отведя в сторону померкший взгляд. — Потому что они были близки к Дамблдору. Эдгар был его давний друг и ближайший сподвижник. В этом их Ордене он был генералом. Это зверское убийство — продуманный ход. Выпад против Дамблдора, ультиматум. Что, скажешь, Боунсам он не обещал защиты, а они не уповали на его покровительство? Просто он не всесилен. Но когда всё катится к чертям, люди прибегают к вере, им нужно божество, к чьим стопам можно припасть. А то, что он их своими стопами попирает, уже никому неважно. Вера — удел слепцов, Росаура.

Несмотря на сухость и непримиримость его речей, Росаура не могла бы отстраниться, как бы он ни пытался её оттолкнуть. Неведомая сила, родившаяся в её сердце, открыла ей боль и горечь, что звучали в этих сокрушённых словах. Ей было невыносимо жаль его. Она сказала:

— Ты сам говорил, ты до сих пор жив, потому что тебе везло. От веры отказываются те, кто убеждён в своих силах, но сама жизнь тебя научила, что невозможно полагаться на себя. Как же ты… как же ты поднимаешься каждый день, если ни на что нельзя опереться?

Слова её замерли тенями на холодных каменных стенах, что в темноте обступили их кольцом.

— Я не поднимаюсь, Росаура. Я падаю. В долгом, глубоком пике.

Руфус Скримджер откинул свою гордую голову и улыбнулся. Просто, мирно, без капли насмешки, только очень устало.

— Как и все мы, — негромко сказал он. — Пора признать это и сделать, что ещё успеется. В том числе и тетрадки проверить.

Росауре хотелось схватить его за руку, но она сказала:

— А вокруг озера погулять мы успеем? Тетради я как-нибудь утром проверю.

По лицу его промелькнуло удивление, как если бы на ум пришло давно увядшее воспоминание, и он глядел на неё, изумлённый, что нашлась в ней то ли смелость, то ли наивность говорить о том всерьёз. А она шагнула к нему прежде, чем он бы отказал, и тихо призналась:

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

Она вновь убедилась, что в темноте глаза его дивно светятся.

И свет тот разгорался. Руфус посмотрел ей за плечо, и Росаура оглянулась: коридор озарился неземным сиянием. Душу овеяло умиротворением, и даже сырой сквозняк куда-то исчез. К ним степенно подплыл в серебристой дымке мохнатый зверь размером с собаку и знакомым голосом произнёс:

— Мы на месте. Поднимайся к Дамблдору.

И растаял. Руфус вздохнул, и как знать, что было в этом вздохе, усталость, досада или облегчение, но вздох тот коснулся волос Росауры, и ей стало очень тепло. Пусть она и прикрыла глаза, не спеша оборачиваться. Ей казалось, что на кончиках пальцев она удерживает последние секунды, драгоценные, словно алмазные капли.

— Что у него за патронус? — зачем-то спросила Росаура.

— Капибара.

Росаура перевела взгляд на Руфуса, и совершенная невозмутимость его лица вызвала в ней искренний смех. Руфус покачал головой:

— Всё ты смеёшься…

— Смеюсь! Глупо, да?

— Глупо. Но мне нравится твой смех.

Он, кажется, сам не вполне осознал, что сказал, а Росаура не поверила бы своим ушам, если б не прочитала по губам… на которых выступила едва заметная улыбка. И, не отрывая взгляда от этих губ, Росаура услышала голос, будто не свой:

— А что ещё тебе… нравится?..

Руфус смотрел на неё и уже мог бы ничего не говорить; он и не стал.

Онемевшей рукой она привлекла его к себе. Ближе.

Росауре казалось, она падает в бесконечную пропасть, и единственное, что держит её — поцелуй, что замкнул им уста. А ещё руки, плечи, сбитый вздох, шаг, шаг — и холод стены… Его сила пугала, но всё в ней отзывалось, стремилось навстречу, как бывает, когда разгонишься и летишь под гору, грудь сводит от страха, но дыхание заходится бешено в неуёмном восторге.

Ей хотелось, чтобы его рука, что держала её голову, сжала ей самое сердце.

И сама же доискивалась, сквозь одежду слышала, как и в его груди что-то рвётся, и желала бы высвободить. Он схватил её под коленом и рывком приблизил к себе. Судорога прошибла по позвонкам, точно молния. Она ловила ртом воздух, и тот показался огнём.

Он чуть отстранился, горящий взгляд из-под приспущенных век кратко окинул пространство.

— Не здесь.

Что было в глухом отзвуке этих слов?..

Неизведанное.

И под толщей желания, упоения, гнетущего томления, в самых глубинах её существа шевельнулся древний ужас. Ужас необратимости.

Он положил руку ей на спину. А она осознала, что если он сейчас перехватит её поперёк, перебросит через плечо и утащит в своё логовище, она не будет препятствовать.

Как не препятствовала Европа Зевсу.

И он уже повёл её прочь, когда гудение крови заглушил гул шагов, чужих, а потому нестерпимых, и шум голосов обернул время вспять.

Они снова стояли посреди коридора, секунду (казалось, вечность) назад разомкнув руки и души, а навстречу им бодро шагали двое и махали пламенный привет.

— О, привет, Скримджер!

— Привет, Лонгботтом.

— Как рука?

— Пока не отсохла.

— Ну-ну. Отсюда сразу отправляйся домой, в штаб ни ногой, а то Грюм уже приготовил кандалы, чтоб тебя к больничной койке приковать.

Оба угрюмо усмехнулись, но сомневаться, что за этими скупыми фразами скрывается искрення забота, не приходилось.

— Вообще мы тебя обыскались. Ты чего к Макгонагалл не заглянул? Она о тебе спрашивала, — если б над головой Фрэнка не висела пара зачарованных свеч, всё равно было бы светло — от одной его искренней улыбки. — О, — он обернулся к Росауре и протянул руку, даже не попытавшись скрыть огонёк в глазах, — ну кто бы сомневался! Рад!

Росаура, всё ещё как во сне, пожала мягкую прохладную руку Фрэнка Лонгботтома, но сама покосилась на ведьму, что стояла подле него. Скримджер тоже не спускал с неё странного взгляда.

— В моде форменные мантии мракоборцев, Лонгботтом? — обронил он.

Ведьма машинально провела рукой по вороту мантии, больше похожей на шинель, такой же тёмной и тяжёлой, как у Скримджера и Фрэнка, и ухмыльнулась:

— А ты у нас главный модник, конечно. Ну, привет, Скримджер. Давненько не виделись.

— Давненько. Года два, если я верно помню.

— Верно помнишь.

— Ещё помню, что ты ушла в декрет.

— Ушла, а теперь пришла, — беззаботно отозвалась ведьма. — Тоже рада тебя видеть, между прочим. Алиса, — не прощаясь с широкой улыбкой, она обернулась к Росауре и, протянув руку, шутливо округлила глаза и сказала, чуть понизив голос: — Ну ты самоотверженная. Он же дикий зануда!

Росаура механически ответила на рукопожатие, изрядно обескураженная столь беспардонным обращением. Она уже догадалась, что эта Алиса — жена Фрэнка, и вот, эти весёлые, бесстрашные люди… уже имели о ней какое-то мнение, судили о том, что, как ей казалось, принадлежало только ей…

Фрэнк попытался преодолеть неловкость:

— Да, это моя супруга, Алиса. Росаура, наш… внештатный библиотекарь.

— Почётное звание! — посмеялась Росаура. Не могла не посмеяться — так блестели глаза Фрэнка.

— А нужна почётная награда! — подхватил Фрэнк. — Слушайте, Росаура, я только и ждал случая, чтоб обсудить… В «Собаке Баскервилей», вот скажите, кто оказался убийцей?

— Степлтон.

— А вот и нет, — с азартом воскликнул Фрэнк. — Холмс ошибся! Их обвёл вокруг пальца… доктор Мортимер!

— Да ну!

— Ну тот, который со спаниелем!

— Да я-то помню, что со спаниелем!

— Он всё подстроил. Прикинулся хорошим, опорочил Степлтона, добился покровительства Холмса и официальных властей, всё повесили на несчастного энтомолога, сэра Генри сплавили в плаванье, а когда всё уляжется, он и приберёт себе и Баскервиль-холл, и всё, что причитается…

— Звучит очень оригинально! — улыбнулась Росаура.

— Вот! — в ликовании вскричал Фрэнк и покивал Скримджеру и своей супруге. — Наконец-то нашёлся человек, способный оценить мои изыскания по достоинству! Я всё исследовал, в книге подчёркивал нужные места. Ах, Росаура, если б у нас было свободных полчасика…

— Полчасика и одни сутки, — усмехнулась Алиса, — а ещё без ста грамм не разберёшься, если он, конечно, не уболтает тебя до смерти в первые же десять минут. Мне уже кажется, что третьим словом Невилла после «мама» и «папа» будет «Холмс».

Фрэнк засмеялся, а Росаура окинула Лонгботтомов более пристальным взглядом.

Они были очень похожи меж собой, но не как брат и сестра, а как люди, накрепко друг к другу притёршиеся, близкие настолько, что схожесть их стала зеркалом одного для другого: в одинаковых жестах, словечках, взглядах и манерах, тоне голоса и привычках. Внешне их сходство было не столько в невысоком росте, мягких лицах (у Фрэнка — с задорно вздёрнутым носом, у Алисы — тонкое, сердечком) и ямочках на подбородках, коротких тёмных волосах (у Фрэнка — пышные, волнистые, у Алисы — прямые и гладкие, пусть чуть растрёпанные), сколько в сиянии глаз, в широких улыбках, в силе спокойной и светлой, по одной которой можно было предположить не возраст даже, а внутреннюю зрелость.

По озорству в больших карих глазах Алисы было видно, что она боле мужа остра на язык, и в целом в её жестах сквозило больше нетерпения; Фрэнк же, пусть и заправский балагур, казался сдержанней — а, может быть, просто был очень усталым, хоть и скрывал это за доброжелательной улыбкой.

И Росауре очень хотелось отвечать на эту улыбку и поговорить с ним хотя бы десять минут о Шерлоке Холмсе, потому что ей стало до отчаяния тоскливо от мысли, что сейчас они соберутся и уйдут куда-то втроём, а она останется одна и пойдёт проверять тетрадки.

— Как там ваш малыш? — спросила Росаура.

— С моей матерью, — ответил Фрэнк.

— «Малыш»! — засмеялась Алиса. — Уже такой здоровяк, у меня до сих пор поясница не разгибается…

— В твоего папашу, — усмехнулся Фрэнк.

— Главное, чтоб обошлось без тяги к мётлам, а то это будет конец света. Мне Лили присылала колдографию, Сириус подарил Гарри на год метлу, так это теперь маленький торнадо…

— Зато Джеймс в восторге.

— Зато Невилл тоже унаследовал главный талант своего отца — много кушать и много спать.

— Думаю, если б он мало кушал и мало спал, ты бы жаловалась больше, Лис.

— Если б так, в декрете сидел бы ты, дорогой.

Они и смеялись одинаково, чуть морща носы и почти беззвучно, и, глядя на них, невозможно было не вдыхать чистой, светлой радости, а ещё чувствовать, что спустя пару минут знакомства уже вполне можно перейти на «ты» и не сомневаться в том, что ты обрёл надёжных товарищей.

Но тут Скримджер заговорил, и голос его прозвучал очень странно:

— Алиса, что ты здесь делаешь?

Алиса улыбнулась шире, но Росаура заметила, что на миг она прикусила губу в раздражении:

— То же, что и ты, Руфус. Служу отечеству, только морда у меня не кирпичом.

Фрэнк хмыкнул, но Росауре показалось, что он обеспокоенно перевёл взгляд с жены на Скримджера. А тот, и бровью не поведя, сказал:

— Вернись домой.

Повисло молчание. Неприятное, колкое. Алиса всё ещё улыбалась, но больше походило на ухмылку.

— Миссис Скримджер справа от тебя, — и она подмигнула Росауре с озорством: — Извини…

Росаура вспыхнула, от подобного нахальства потеряв дар речи, но тут же поняла, что готова стерпеть, готова сама подставиться под град бесцеремонных поддёвок, лишь бы этот резкий, тревожный, подлый в своей неожиданности разговор свёлся к глупой, грубой, а всё-таки шутке.

Но Скримджер обрубил:

— Это приказ, Лонгботтом. Покиньте пост.

— Скримджер, ну ты чего… — нехотя заговорил Фрэнк, но Алиса вскинулась, всё не прощаясь со своей ухмылкой:

— Нет-нет, милый. Пусть продолжает. Давно не общались. Я даже соскучилась.

А голос её звенел.

Как в голосе Скримджера — металл:

— Я отдаю распоряжение как старший по званию.

— Какой грозный лев!

— Если не исполните сейчас же, я доложу начальству.

— Давай, докладывайся, — усмехнулась Алиса, а глаза её полыхали негодованием. — Грозный Глаз лично декрет мне закрыл!

Лицо Скримджера потемнело. Алиса закатила глаза и дёрнула Фрэнка за рукав:

— Эй, он выражается при даме! Как можно!

Фрэнк поджал губы и сделал жест, будто хотел взять жену за руку, и тут Скримджер тоже обернулся к нему:

— Уведи свою жену.

Фрэнк нахмурился.

— Вот давай не будем…

— Да нет, давайте будем! — воскликнула Алиса, одаривая Скримджера яростным взглядом. — И обращайся ко мне прямо, если обо мне говоришь! Я со вчерашнего дня при исполнении! Сам пропадаешь невесть где, но оно понятно, живём последним днём, никто не в претензии, но мы здесь на задании, и ладно, что ты себя по-свински ведёшь, с тебя-то станется, но это вообще на тебя настучать надо за халатность, самоуправство и превышение полномочий! Что ты о себе возомнил!

Скримджер сорвался неожиданно громко, в горячности:

— Пока я в строю, не будет такой войны, где матери становятся солдатами!

Все запнулись на миг, и молчание встало поперёк горла. Лицо Алисы болезненно скривилось, а в глазах заблестели слёзы, когда она выпалила:

— Да пошёл ты, Руфус. Скажи это Дороти Боунс. Прикажешь мне сидеть под замком и ждать, пока за мною и моим ребёнком придут? А мужу моему сидеть сторожевым псом, как Поттер? Собак на цепи пристреливают первыми, — голос изменил ей, и будто изнутри захлестнула её свирепая волна, и выплеснулась наружу жестокой яростью: — А может, тебе славы жалко? Ты-то всё надеешься погибнуть героем, грудью на амбразуру, а другие пусть сидят по погребам, как крысы!

Она сама зажала себе рот рукой, но гневные слова уже разбились вдребезги.

Никто и вздохнуть не успел, а Скримджер резко отошёл и скрылся за поворотом. Росаура не успела увидеть его лица.

— Ну и иди, давай! — крикнула ему вслед Алиса, и в ту же секунду сорвалась с места, чтобы догнать — но её перехватил за локоть муж.

— Да всё уже, оставь.

Алиса вырвалась, затрясла головой, чуть не плача, и выругалась.

— Сукин сын. Вот завтра его грохнут, а я на него наорала! Ну… ну так и он наорал!

Росаура, всё ещё ошеломлённая, не в силах вымолвить и слова, верно, дико побледнела, что Алиса всё-таки заплакала и схватила Росауру за локти:

— Боже мой, да ничего с ним не будет, это я так, не бери в голову… Он же зверь! — она издала нервный смешок. — Он им всем глотки перегрызёт! Скажи, Фрэнк?

— Ой, мало не покажется, — мрачно отозвался Фрэнк.

Алиса энергично затрясла головой:

— Фрэнки с ним с самого начала, напарники, кто ж такое придумал, шесть лет вместе…

— Восемь, — поправил Фрэнк.

— Ну как же, я уже заказала букет вам на годовщину! — рассмеялась, всё ещё нервно, Алиса и снова обернулась к Росауре: — А потом появилась я! Сама понимаешь, нам стало тесновато. А знала бы ты, сколько он палок мне в колёса вставлял, когда я поступала в мракоборцы! На каждом экзамене меня валил. А потом, все эти его командирские замашки…

— Не злись на него, — коротко сказал Фрэнк.

— Да какое там, что ты, — надтреснуто рассмеялась Алиса, — мы ж вообще не разлей вода, ну!

— Не злись, — повторил Фрэнк. Когда он не смотрел на жену, Росаура видела, в какой усталой тревоге сминается его лицо. — Он сам не свой после… Боунсов. Это ведь было его дежурство, он первым прибыл, и то, что он там увидел…

Алиса резко оборвала:

— Не надо мне говорить, что он там увидел. Если каждый из нас не поднимет голову сейчас, мы все это увидим в собственных домах.

Фрэнк помолчал и сказал совсем тихо:

— Но это не ты младенца по кусочкам собирала, Лис.

Алиса отвернулась и провела рукой по своим растрёпанным волосам. Голос её дрожал в нарочитой бодрости:

— И куда черти его понесли? Нам же к Дамблдору.

— Да с Грюмом пошёл ругаться, — Фрэнк тяжело вздохнул. — Нет смысла ждать, а нам… — он взглянул на Росауру с горечью, извиняясь без слов и в то же время прося поддержки, — нам пора.

— Да, конечно, — отозвалась Алиса, утёрла лицо, обернулась к Росауре и попыталась улыбнуться — и у неё почти получилось. — Я, правда, рада познакомиться. Прости за всё это. Мой муж тебе скажет, что я в четырёх стенах совсем уже с ума сошла…

— О таком, конечно, заранее надо предупреждать, — блекло усмехнулся Фрэнк и взял жену за руку. — Давай табличку тебе сделаем, Лис? «Два года декрета, бешеная белка вышла на волю».

Алиса то ли всхлипнула, то ли рассмеялась, и, не отнимая руки от мужа, другой схватила Росауру за плечо:

— Пожалуйста, заходи к нам на чай! Мы вас обоих, непременно обоих ждём, чёрт, ну как же глупо вышло, пожалуйста, не принимай близко к сердцу, мы ж так привычно цапаемся, а выглядело, наверно, хуже некуда, но…

— Пойдём, пойдём… — поторопил её Фрэнк и снова одним взглядом попросил у Росауры прощения.

— Удачи, — вымолвила Росаура.

Они повернулись и поспешили в противоположную сторону, к лестнице, и до Росауры донеслось: «Она просто чудо, а я такая дура!»…

Сколько она ещё стояла, омертвевшая, в закутке лабиринта, и всё, что видела перед собой — это крепкое сплетение рук мужа и жены, когда он взялся её утешать, а она… утешилась. Ведь утешилась!

А что осталось ей, Росауре?

Кипа тетрадей, которую пришлось проверять всю ночь до утра.

Примечания:

Коллаж к главному событию главы https://vk.com/photo-134939541_457245081

Миссис Скримджер справа от тебя. https://vk.com/wall-134939541_11039

Иллюстрация романтическая https://vk.com/photo-134939541_457245035

Скримджер и Лонгботтом ака лучшие напарники https://vk.com/photo-134939541_457245172 (здесь С в первоначальном варианте в очках)

Автором этой теории о "Собаке Баскервилей" мог бы быть Фрэнк Лонгботтом https://www.221b.ru/archive/arch-110.htm

К вопросу о преподавательском стаже Альбуса Дамблдора https://cathereine.livejournal.com/283615.html

1) Джон Китс, «Сон и Поэзия». Взят оригинал, поскольку в переводе А. Петровой, на наш скромный взгляд, не передана последняя строчка, которая мало того, что созвучна с именем нашей героини, но и отражает её текущие переживания. Наша попытка подстрочного перевода: Жизнь — это надежда розы, что ещё не увяла, Это чтение сказки, которая постоянно меняется, Это мимолётно приподнятая вуаль на лице девицы

Вернуться к тексту

2) Перефраз строки из пьесы «Генрих V» Уильяма Шекспира: «You have witchcraft in your lips»

Вернуться к тексту

3) реакция Слизнорта во многом обусловлена ещё и тем фактом, что в Англии волки были истреблены ещё в XIV веке

Вернуться к тексту

4) Фамилия Дамблдора происходит от староанглийского слова «шмель». Скримджер намекает на неофициальное название клуба Слизнорта «Клуб Слизней»

Вернуться к тексту