Терраса с видом на море (джен)

— Ммм... — Бель потёрлась носом о моё плечо и перекинула руку поперёк груди, не давая подняться. — Может, ну его? Не поедешь? Ну Мауро, воскресенье же...

Я осторожно вывернулся из-под её цепкой ладошки и сполз с кровати.

— Спи. Я быстро обернусь, на дорогах сейчас пусто.

Разумеется, не поехать было нельзя — я и так извёлся ожиданием воскресенья. Прокручивая в голове варианты предстоящей встречи, я не смог окончательно выбрать какую-то определённую схему поведения, и даже тему беседы представлял весьма смутно. Я точно знал, что хотел бы сказать сам, но не имел ни малейшего понятия, позволят ли мне это сделать — и ещё сложнее было угадать то, о чём собирается говорить со мной синьора Варезе.

Дорога действительно была пустой, и я выбрал самый короткий маршрут — через два часа я уже ставил машину на набережной Тибра неподалёку от Фламиниевых ворот. До назначенного мне времени оставалось минут десять.

Ну посмотрим, кто кого удивит сильнее.

Мизансцена у квартиры повторилась точь-в-точь — горничная открыла передо мною дверь ровно в десять утра. Хозяйка дожидалась меня в том же кабинете и даже в том же самом кресле — разве что платье было другое, но клюка была при ней, и неподвижная маска лица тоже ничуть не переменилась.

— Доброе утро, синьор Коста.

— Доброе, синьора Летиция.

— Как вы догадались?

— О чём?

Находясь рядом, я то и дело начинал говорить как она — отрывочными ошмётками нормальных фраз.

— О том, что имеете дело с ворами и мошенниками.

— При всём уважении — это вы имеете с ними дело. Я просто оказался достаточно близко, чтобы это разглядеть.

Она съела этот наезд, даже не поморщившись.

— Меня вы тоже причисляете к ним?

— У меня мелькнула такая мысль, не скрою. Особенно после того моего звонка, когда вы не стали меня слушать. Но потом вы позвонили сами, и сами же вернулись к неудобной и скользкой теме. Зачем бы вам вновь привлекать к ней внимание, если вы в чём-то замешаны?

— Сбить со следа? — предположила она, задумчиво склонив голову набок. Ей-богу, это был самый человеческий жест, что я у неё до сих пор видел.

— Слишком сложно, — возразил я. — Да и кто я такой, чтобы меня так усиленно путать. Любопытствующий реставратор, которому надоело сидеть на террасе и смотреть на море.

— Вы деятельны, а не просто любопытны. Впрочем, неважно. Вы верно поняли подоплёку моего звонка. Ваш застал меня врасплох, Моро в этот момент сидел в шаге от меня. Я потратила несколько дней, подумала и проверила кое-что. И потом позвонила сама. Так как вы догадались? Мозаика?

— Да, но не только. Она стала последней каплей. Поначалу мне не понравился Филиппо, — вернее, то, как он ведёт работу. Да и сам он, признаться, тоже, особенно после знакомства с вами — потому что он настолько же не подходил вам, как вы не подходите ко всему вот этому, — я махнул рукой, указывая вокруг. — Параллельно я увидел у вас мозаику, как две капли воды похожую на мою, и меня это весьма удивило — ведь было ясно, что коллекция не публичная. Но главным на тот момент было именно несоответствие, о котором я только что упомянул. И я задумался — где же мотор у всей этой затеи с ремонтом? Было очевидно, что это не вы — ваша была только идея — и уж конечно, не Филиппо. И тогда я предположил существование буфера, который и двигает всё дело — причём буфера толкового и способного генерировать собственные идеи. И который как-то помогает вам сосуществовать со всем тем, что вас окружает.

— И которому я доверяю.

— Разумеется. Однако тогда я ещё не понимал масштабов происходящего — до тех пор, пока не выяснил, что моя мозаика — подлинный антик. У меня есть официальное заключение экспертизы, которое автоматически делает вашу вещь фальшивкой.

— Но вы не кинулись открывать мне глаза, — с некоторой иронией заметила она.

— Нет, потому что в этом деле замешан один мой близкий знакомый — тот, что мне эту мозаику подарил. Я должен был понять его роль.

— Поняли?

— Пока нет — вернее, не до конца. Пока что я не могу ни оправдать, ни обвинить его — он знаком с мошенниками, но не факт, что участвует в их махинациях. Что не отменяет того, что вас, простите, дурят, причём довольно давно — с прошлой осени точно.

Она поджала губы и задумалась. Я молчал, понимая, что сделал всё, что мог. Только она могла теперь решить, верить мне или нет. И если решит поверить, то это будет очень крутой разворот внутри себя, на который надо осмелиться.

— Клаудио Моро я знаю больше десяти лет. Он лечил моего мужа и сильно облегчил его последние годы. Вас я вижу второй раз в жизни. Почему я должна верить вам, а не ему?

— Вопрос риторический, я полагаю. Вы ничего мне не должны.

Она чуть нахмурилась и пристукнула палкой.

— Я уже говорила вам про зеркало. Не трудитесь.

— И не думал. Я готов помочь, но уговаривать вас не стану.

На этот раз она замолчала минут на пять. Я терпеливо ждал.

— Хорошо. Спрашивайте.

Неужто получилось? Мне казалось, что передо мной покачиваются чаши чутких аптечных весов, и я боялся даже пальцем пошевелить, чтобы не нарушить столь призрачное равновесие.

— Когда Моро начал проявлять интерес к коллекции?

— Почти сразу, как узнал о её существовании.

— Когда это было?

— Муж умер два года назад. Сюда Моро впервые попал в позапрошлом году.

— Минутку, — нахмурился я, — но как же так? Разве он не навещал своего пациента?

— Мы жили не здесь. Наша квартира — напротив, через площадку. Прадед оставил нам весь этаж. Эта стояла закрытой после смерти отца. Он хранил всё это и понимал истинную ценность. Я настолько же далека от искусства, как вы — от медицины. Кроме того, здесь было слишком много семейной истории, которую я ненавижу. Я хотела избавиться от всего этого, просто сдав в музей. Моро удержал меня от поспешных решений. Постепенно я поняла, что он был прав.

Она умолкла, явно устав от такой длинной тирады, и я выдержал небольшую паузу.

— Моро помогал вам с продажей каких-то вещей из коллекции?

— Нет. Я ничего продавать не стала. Моро убедил, что коллекция ценна как коллекция, пусть даже и такая нелепая.

— Это действительно так, хотя в большинстве случаев от продажи разрозненных вещей можно выручить больше. Он предложил вам помощь, чтобы разобраться с содержимым?

— Потом да. Сперва он помог мне с продажей второй квартиры. Этот бедлам — последствия. Впрочем, я привыкла.

Так вот в чём дело... если здесь сложены вещи из двух квартир, одинаковых по площади, то неудивительно, что тут ногу некуда поставить. И теперь понятно, откуда взялись все её средства — апартаменты в таких домах стоят баснословных денег.

— Зачем вы её продали? Чтобы отремонтировать виллу?

— Зачем — не ваше дело. Нет, идея с ремонтом возникла позже. Её подсказал Моро.

— Когда?

— Прошлой осенью.

Вот оно! Видимо, в том каталоге нашлось много интересных сведений, и не только о коллекции в римской квартире...

— То есть о существовании дома он знал и раньше, но идея возникла лишь осенью?

— Да. Затея с ремонтом — тоже афера?

— Я в этом убеждён.

— В чём она состоит?

— Если говорить о вещах в квартире, то это очевидно. Получив в руки каталог, он понял, что представляет собой коллекция. Пользуясь тем, что вы не знаете её содержимого, он постепенно подменяет подлинники копиями — так, как случилось с мозаикой. Насколько я понимаю, у него свободный доступ в дом?

— Да. У него ключ. Мне бывает нужна помощь.

— Он возит что-то на экспертизу?

— Иногда. Судя по заключениям, большинство из проверенных вещей — копии.

— Теперь уж конечно, — не удержался я. — И проверяет он наверняка то, что представляет наибольший интерес. Заключения у вас есть? Я могу взглянуть?

— Позже. Что ему нужно на вилле?

— То же, что и здесь. Там есть вещь, которая принесёт очень солидные деньги, даже если продажа будет серой. А она несомненно будет серой — высунуться на нормальный рынок он с таким не посмеет. Разумеется, если это подлинник... но судя по их активности, это именно подлинник.

— Скульптура?

— Да, тавроктония. Когда я последний раз заходил, они собирались её демонтировать — я сказал, что это не нужно, никакой серьёзной реставрацией там и не пахнет — правда, тогда я считал её копией, пусть и качественной. Тем не менее, они очень занервничали, и Филиппо прикрылся вами — сказал, что вы разрешили отправить её в реставрацию. Это верно?

— Да.

— Остановите его. Остановите как угодно, иначе вы её лишитесь. Её вывезут, и...

О господи. Вот я баран... как же можно было не додуматься раньше? И ведь ходил-гадал два дня, что за история такая... ну точно, идиот как есть. Яхта, лодка, Бруно... да они даже до Рима её не довезут, сгрузят на чью-то яхту и всё, концов не найти! А потом слепят на коленке более-менее приличную копию и вернут на место... если уже не слепили.

— Синьор Коста!

Говорил Бруно или нет, когда нужна лодка? Вроде не говорил...

— Синьор Коста!

Вчера Джанлука упомянул, что скульптуру сняли, но пока не вывезли... наверное, в выходные никто из местных не согласился корячиться...

— Синьор Коста!!! Да что с вами?

И резкий стук палки — он и привёл меня в чувство.

— Простите, синьора. Кажется, я знаю, как именно они собираются это провернуть. Если вы сможете дозвониться Филиппо сегодня — звоните, и останавливайте к чертям эту перевозку. В противном случае нам с вашим внуком ничего другого не останется, как лечь поперёк двери и вызвать полицию.

Несколько секунд она с заметным интересом изучала мою взволнованную физиономию, после чего саркастически осведомилась:

— Вы действительно ляжете?

— А куда деваться. Не отдавать же её этим мародёрам.

Удивительно, в её взгляде действительно проснулся живой интерес — казалось бы, нормальная человеческая эмоция, но она так контрастировала с её обычным поведением, что я даже слегка растерялся.

— В чём дело, синьора?

— Вы меня удивили.

"Вы тоже", хотел сказать я, но удержался. Она поизучала меня ещё некоторое время, а потом потянулась за лежащим на столике телефоном.

— Филиппо? Ты на вилле? Приезжай. Да, сегодня. К шести вечера. Да, обязательно. Ничего, работы подождут. Ты хочешь поспорить? Ну и не спорь. До встречи.

Она сбросила звонок и набрала другой номер.

— Клаудио? Да, доброе утро. Нет, всё хорошо. Зайди вечером, будь добр. Филиппо приедет, хочу обсудить кое-что. В шесть. Да, ты успеешь. Хорошо, до вечера.

— Могу я узнать, что вы им скажете? — осторожно осведомился я.

— Нет. Вы поставили задачу, я буду её решать. Как именно — не ваше дело.

Определённо, это её любимая фраза.

— Я тоже позвоню, вы позволите?

Кивок. Я вытащил свой телефон.

— Джанлука, доброе утро! Да, я в Риме. Вот что — проследите за тавроктонией, только аккуратно. Да, просто проследите, чтобы в течение дня они никуда её не умыкнули. Филиппо, скорее всего, будет сегодня не в духе... ах вообще нет? За материалами? Понятно. Нет, всё в порядке, просто не расслабляйтесь там. Не за что. Давайте, до встречи.

— Филиппо на вилле нет, уехал за материалами, так что, скорее всего, сегодня они ничего не предпримут, — объявил я, закончив разговор.

— Я поняла. Внук в курсе ваших изысканий?

— Конечно. Собственно, он единственный, кто знает все детали.

— Почему вы не пошли в полицию?

— А что я им расскажу? И главное — сделать так, чтобы не светить вашу коллекцию и вас, у меня не получится. А вы мне своего согласия на такое не давали.

— Возможно, вы его получите. Скоро.

— Ну вот когда получу, тогда и...

— Совсем скоро, — перебила она, быстро глянув в глаза и тут же отвернувшись. — Теперь уходите. У меня мало времени.

Времени для чего? Сейчас и одиннадцати ещё нет. Впрочем, кто знает, чем она собиралась сегодня заняться...

— Вам вечером не понадобится моя помощь? — на всякий случай спросил я.

Она еле заметно усмехнулась.

— В чём именно? Молоть языком? Нет, благодарю. Когда будет нужно, вам сообщат. Спасибо, что согласились приехать. Всего хорошего.

Меня выставили в той же безапелляционной манере, в какой и требовали моего приезда, но спорить с нею было бессмысленно. Я попрощался и вышел; настроение было тревожным и напряжённым. Было совершенно ясно, что она задумала какой-то решительный шаг, не оставив никакой возможности в это вмешаться.

Я не спеша добрёл до машины, но садиться не стал — вышел на набережную и облокотился о парапет. Река изрядно обмелела — последний месяц дождями не баловал, и сквозь зелень воды просвечивало песчаное мелководье. У берега копошилось семейство уток — подросшие птенцы забавно копировали мамашу, по очереди ныряя, а потом отряхиваясь и вертя шеями. Лёгкий ветерок летнего бога Пана шуршал в ветках прибрежных кустов, будто это он сам гладил их своей шершавой ладонью.

Благолепие и тишина, ленивое воскресное утро.

И что же мне теперь делать? Просто вернуться и ждать новостей? Беспомощность и недоумение, от которых я вроде избавился после первого разговора с отцом, вновь подняли головы. Ну нет, так не пойдёт. Это мы уже проходили.

Я полез в карман и достал телефон, попутно прикидывая, с чего начать. Набранный номер долго не отвечал, и я уж решил отключиться, когда на том конце взяли трубку.

— Сальгари.

Голос был басовитым и сиплым, будто бы его обладателя только что разбудили.

— Доброе утро, синьор Сальгари. Простите, что беспокою в воскресенье. Меня зовут Мауро Коста, я реставратор. Синьор Гварди должен был предупредить обо мне.

— Да, помню. Чем обязан?

— Мне нужен ваш совет. Ну или чтобы вы просто согласились меня выслушать. Я попал в ситуацию, которой не вполне могу управлять, потому как она всё отчётливей приобретает криминальный оттенок, а я в этом профан, и могу наломать дров.

На том конце хмыкнули и шумно откашлялись — кажется, я и в самом деле его разбудил.

— История, как я понимаю, не коротенькая.

— Я могу в общих чертах описать её хоть сейчас, по телефону.

— Не надо. Где вы находитесь?

— Возле Фламиниевых ворот.

— Поезжайте в одиннадцатый район, виа Теодора семнадцать, улица вдоль реки. Только посмотрите по карте, так не найдёте.

— Уже еду. Спасибо.

Самонадеянно решив, что карта мне, коренному римлянину, уж точно ни к чему, я перебрался на тот берег и просто поехал в нужном направлении, срезая все причудливые изгибы Тибра. Доберусь до указанного района, а там будет видно.

Однако в навигатор всё же пришлось заглянуть — неподалёку от реки улицы с нужным названием не было и в помине. И когда она всё же нашлась, я понял, о каком месте говорил комиссар.

Подобных кварталов в Риме осталось немного, но они всё-таки были — чуть подальше от старого центра, но гораздо ближе к нему по духу. Когда-то почти все берега были такими — за совсем небольшим исключением, только подтверждающим правило. Река здесь текла свободно, ни о какой набережной не было и речи, и в этой зелёной прибрежной зоне шириной не больше полутора сотен метров стояли старые частные домики. Почти у каждого был свой выход на берег, кто-то даже держал лодку, а сама виа Теодора была обычным просёлком, не видавшим асфальта — разве что кое-где попадались куски, отсыпанные гравием. Чужих здесь не водилось — пока я соображал, куда попал, меня с любопытством разглядывало несколько человек из-за ближайших заборов. Кроме того, по ней не было сквозного проезда — один из участков выпирал так, что оставалась лишь узкая тропка для пешеходов, и нужный мне дом, конечно же, находился с той стороны. Пришлось сделать крюк: вернуться наверх, на нормальную городскую улицу, проехать весь квартал и снова спуститься на этот просёлок, но уже с противоположного края. На доме, недавно выкрашенном сочной красной терракотой, обнаружилась табличка с номером семнадцать, — я кое-как приткнул машину возле видавшего виды трёхдверного Паджеро и позвонил в дверь.

— Сюда, синьор Коста, — хозяин вывернул из-за угла дома с кружкой в руках и указал на калитку. — Заходите.

Комиссар Сальгари производил впечатление высокого и узловатого крепкого дерева — примерно моего роста и возраста, с пегими — будто пыльными — бешено курчавыми волосами и яркими голубыми глазками на загорелом лице. Во всём его виде неуловимо читалось что-то крестьянское — такое же незамысловатое и основательное.

— Я деревенский, — тут же подтвердив моё предположение, усмехнулся он, глядя, как я озираюсь по сторонам. — Поэтому при первой же возможности организовал себе жильё, максимально приближенное к детским привычкам. Кофе хотите?

— Не откажусь.

Он исчез в доме, принёс мне кофе и махнул рукой в сторону реки:

— Пойдёмте на берег. Выходные бывают редко, а от сидения в четырёх стенах я просто зверею.

Мы миновали небольшой, но довольно ухоженный сад, и вышли к реке. В тени больших раскидистых деревьев стояла простая садовая мебель, и ветки свисали к воде, будто нарочно укрывая нас от любопытствующих.

— Райские кущи тут у вас.

— Вроде того.

Сальгари сделал жест — садитесь, мол, — сам плюхнулся в соседнее кресло, сунул в рот сорванную соломинку и безмятежно уставился на воду.

— Я вас слушаю.

Я вдохнул поглубже и заговорил. В отличие от всех прежних бесед на эту тему — и с отцом, и с Сильвио — я не прятался за отвлечёнными фразами и говорил как есть, максимально точно перечисляя факты и события, попутно снабжая каждое своими соображениями. Он кивал, иногда уточнял детали, но почти не перебивал, позволяя вывалить без помех всё, что я сочту нужным. Наконец я добрался до сегодняшней встречи, описал сам разговор, поделился своими сомнениями насчёт предстоящего вечернего визита и после этого умолк.

— Перекурите, — посоветовал Сальгари, дожёвывая свою травинку. — Значит, так...

Он отвлёкся от созерцания пейзажа, переменил позу, отбросил остатки соломинки и повернулся ко мне.

— Прежде всего, скажу сразу — дела подобного рода не моя епархия. Я занимаюсь убийствами, нападениями и прочим членовредительством, опасным для жизни. Но в данном случае это не имеет значения — вы пришли за свежим взглядом, и потому извольте. Во-первых, само по себе изготовление копий никакое не преступление, оно становится мошенничеством только тогда, когда эту копию умышленно пытаются выдать за оригинал при продаже. А у вас нет никакой информации о подобных сделках, и за руку этого Моро поймать не на чем. Во-вторых, замена экспонатов коллекции с подлинников на копии тоже недоказуема, поскольку официальной экспертизы коллекции не проводилось, и этот старый каталог тоже не доказательство — мало ли кто чего насочинял сто лет назад. Даже если там и правда, то за сто лет всё могло быть десять раз заменено до Моро. Фальшивые, как вы считаете, экспертизы, что он делал — это вроде бы кое-что, но на самом деле, тоже ерунда — он легко открестится, заявив, что эксперт мухлевал за его спиной, а он был не в курсе. Эксперт, кстати, тоже открестится — мало ли кто что утверждает о якобы имевшихся подлинниках. В-третьих — спереть ту вашу статую они теперь вряд ли сопрут, раз вы погнали такую волну, и сама хозяйка намерена остановить перевозку. Не говоря уж о том — и это самое существенное — что до тех пор, пока сама хозяйка коллекции не захочет затеваться с разбирательством и не заявит в полицию, никакого дела никто не откроет. Вы тут никто, и звать вас никак. Это я сказал очевидное, и вы, полагаю, вполне в состоянии и сами прийти к тем же выводам.

— Да, но есть ещё моя мозаика, — возразил я. — Которая совершенно точно подлинная.

— Минутку, — вскинул ладонь Сальгари. — Одну минутку. Ваша мозаика, вроде бы, действительно выпадает из картины, но на самом деле выпадает даже не она — выпадает тот человек, который вам её принёс. Вы рассказали о нём меньше всего, хотя должны были бы сделать на него упор — потому что он то единственное, что может стать доказательством сговора. Причём вам для этого никто не нужен, никакая полиция — вы знаете его лучше всех. Да он практически ходячее доказательство, неужели вы не видите? Его надо брать и трясти как яблоню, пока из него не посыплется информация, а вы его бережёте как не знаю что... можете мне объяснить, почему?

Я вздохнул. Он, чёрт возьми, был прав, но не объяснять же ему, что мне просто жалко парня.

— Сейчас вы мне скажете, что вам его жаль, — ухмыльнулся Сальгари. — Ну извините — или вам его жаль, и пусть всё идёт своим чередом, или уже давайте доиграем в сыщика-реставратора по полной программе.

— Я понимаю, о чём вы, но его невозможно просто трясти, — качнул головой я. — Он истерик. Любой чрезмерный нажим сорвёт его с катушек окончательно — и проку не будет, и с ним самим потом возиться придётся. Тем более что он только в себя пришёл после аварии, я же говорил.

— А кто сказал, что надо трясти "просто"? — пожал плечами Сальгари. — Вы же изобретательны, вон чего навертели... вы лучше других понимаете, как он устроен, вам и карты в руки. Спровоцируйте его. Придумайте ход, который заставит его всё вам рассказать. Есть же что-то, чего он ни за что не допустит — костьми ляжет, но помешает... сами сказали — он истовый и истеричный. Судя по типу характера, что-то такое должно быть.

Я задумался. Интересная мысль... чего же Симоне ни за что не позволит? Чем его напугать?

— Мне кажется, я знаю, что можно попробовать. Если он в курсе махинаций, но сам в них не участвует — а я уверен, что не участвует — то он ни за что не позволит увезти тавроктонию с виллы. Он помешан на древностях, просто языческий ужас испытывает, что с ними может что-то случиться.

— Вполне, — кивнул Сальгари. — Может сработать, попробуйте. И если он расколется, вот тогда звоните мне, везите его в Рим, я дёрну ребят из соответствующего отдела, и все подробности под запись. Тогда из всего этого и впрямь может что-то выдуриться... но муторное дело будет, ох муторное...

— Послушайте, — перебил его я. — Меня только сейчас стукнуло — после того, что вы сказали по поводу Симоне. Кажется, я понимаю, что собирается делать синьора Летиция. То же самое — провоцировать. Она умная женщина, хоть и со странностями... она тоже должна сообразить, что сейчас уличить всю эту шайку не на чем. Она будет провоцировать Моро и его подельника на какие-то резкие, рискованные и откровенно незаконные действия, чтобы их можно было поймать, и доказательства были бы железные. Недаром она мне сказала — я дам вам разрешение связаться с полицией, и очень скоро.

— Опасно, — нахмурился он. — Да они пристукнут её просто, и всё — два здоровых мужика и старуха. Если она умная, как вы говорите, должна же понимать.

— Вы её не видели, — возразил я. — Это генерал в юбке... и этот генерал внезапно понял, что крупно ошибся в своих адъютантах. Она ни за что не отдаст ход полиции, первый шаг непременно сделает сама, а уж потом подключит помощь. Она даже меня выставила... хотя будь я полицейским, то, возможно и не выставила бы.

— Будь вы полицейским, она бы вас вообще не впустила, — хмыкнул Сальгари. — У вас не было бы шанса даже знакомство свести, как я понял. Чужие у неё не ходят.

— Тоже верно... и что делать? Чёрт, я правда волнуюсь.

— Ничего вы больше не сделаете. Запретить человеку принимать у себя гостей никто не может. Ну не дежурить же у неё под окнами... Где, кстати, она живёт?

— У Фламиниевых ворот, я от неё сразу к вам приехал.

— Моя зона... — задумчиво протянул Сальгари. — Сбросьте-ка мне её адрес на всякий случай. И дайте знать, что там у вас выйдет с парнем вашим. Вообще — держите в курсе, раз уж я в это ввязался. Как мне кажется, рвануть может где не ждём, и в любой момент.

— Хорошо. Спасибо вам.

— Не на чем. Пойдёмте, провожу вас.

Он довёл меня до калитки, крепко пожал руку, и мы распрощались. Я вырулил на верхнюю улицу, повернул в сторону выезда на Кастель Романо, и довольно быстро выбрался за пределы Рима — воскресный трафик был не в пример будничному.

Отец был прав — я был практиком. Невозможность выстроить чёткий план конкретных действий раздражал меня больше всего; когда же появлялась хоть какая-то внятная схема, я чувствовал несказанное облегчение. Вот и сейчас — казалось бы, почти ничего не переменилось, но разговор с Сальгари позволил выпутаться из унылой тины всевозможных "если" и "может быть", чему я не мог не радоваться. Единственное, что продолжало тревожить, так это синьора Летиция и её вечерняя встреча, но с этим, как справедливо заметил комиссар, я ничего поделать не мог.

Ну что же, займёмся тем, что доступно, — то есть Симоне.

По возвращении я неожиданно обнаружил, что обитателей в доме прибавилось. Помимо Бель, приехали Розина и Сильвио, и я мысленно ругнулся на себя — ну конечно, мы же договаривались, а я упустил, что уже воскресенье, и оттого не предупредил Нинетту о комнате. В общем-то, они были не то чтобы гости, и потому никаких накладок не случилось, но Нинетта, разумеется, не преминула высказать всё, что думала по поводу моей безответственности. Остаток дня полетел кувырком, все бегали купаться, галдели, Джанлука водил импровизированную экскурсию в свой дом — короче говоря, время до ужина пролетело совершенно незаметно. Я выжидал — надо было угадать момент, чтобы правильно подать информацию о вывозе тавроктонии, и Симоне это точно услышал, а потом, попозже, забиться в какой-нибудь тихий угол и рассказать Джанлуке все перипетии сегодняшнего дня.

С первой задачей мне невольно помогла Розина, — с наслаждением поглощая сочный стейк, она между делом спросила:

— Джанлука, а что будет с той вашей скульптурой? Она интересная. Вы решили её оставить здесь?

— Да, бабушке ещё только скульптуры в её квартире не хватало, — усмехнулся он. — Вы бы видели, сколько там всего... синьор Мауро видел, знает.

— А зачем тогда её сняли?

— Скульптуру сняли? — поспешно вклинился Симоне. — Сняли с постамента?

— Под реставрацию, — успокоил его я. — Синьора Варезе распорядилась отвезти её в Рим, в мастерскую, чтоб в порядок привели. Я сперва возражал, но потом пригляделся — в принципе, резон есть. Насколько я знаю, завтра должны упаковать и отправить. Так, Джанлука?

— Да, кажется, так, — не очень уверенно отозвался сосед. — Вроде Филиппо про понедельник говорил. Он, правда, уехал, но завтра должен вернуться. Без него всяко никто не станет затеваться — он за неё отвечать будет, если что случится.

Общий разговор свернул на какую-то другую тему, а я исподтишка наблюдал за Симоне. Памятуя его нездоровье, к нему никто не цеплялся, — вид у него был весьма бледный и взволнованный, а уж после моей реплики он совсем спал с лица, еле-еле досидев до конца застолья.

— Парень, ты что-то совсем плохой, — зорко глянув на него, заметила Нинетта. — Иди-ка спать, дружок... то, что купался сегодня, может, и на пользу, но сейчас ты явно устал.

— Да... пожалуй, пойду, — согласился он, безуспешно пытаясь поймать мой взгляд. — Спасибо всем за компанию... доброй ночи!

— Доброй ночи, Симоне!

— Выздоравливай давай!

— Давай, спокойной ночи!

Он потоптался ещё возле стола, понял, что выцепить меня никак не удастся, и ушёл. Я выдохнул — пусть помучается и созреет, затевать разговор сейчас слишком рано.

— Джанлука, — позвал я, когда народ, прикончив десерт и кофе, потихоньку начал расползаться по комнатам, — не уходите. Мне есть что рассказать о сегодняшнем дне.

— Я так и понял, — кивнул он. — Никак дождаться не мог, извёлся прямо.

— Пойдёмте поглубже в сад — не хочу, чтобы кто-то случайно услышал.

Мы обосновались на каменной скамье на самом краю обрыва — внизу шумело море, в воздухе висела последняя слабая нота почти отцветшего жасмина. Июнь постепенно менял краски и запахи, уступая дорогу верхушке лета.

— Ну что сказала вам бабушка?

И я ещё раз подробно пересказал всю беседу, присовокупив к этому отчёт о беседе с Сальгари.

— Теперь я понял, почему вы так подробно всё объясняли про вывоз тавроктонии, — кивнул Джанлука. — Вы хотите вынудить Симоне к действию?

— Да хоть к чему-нибудь, — в сердцах кинул я. — К действию, к разговору, к признанию — хоть к чему-то конкретному. Комиссар прав — стоит только в кадре появиться Симоне, как наползает туман и возникают недомолвки.

— А вы их не любите, — из-за темноты было не разобрать, но судя по голосу, он улыбнулся. — Вы знаете, Мауро — только не обижайтесь! — вы вдруг напомнили мне бабушку. Я не знаю, в чём... но в чём-то вы определённо похожи. Может, поэтому она вас и приняла.

— Бес его знает, — пожал плечами я. — Но то, что она мне поверила, было для меня удивительно.

Телефонный звонок показался таким пронзительным, что впору было испугаться — я глянул на экран и поспешно нажал кнопку, предчувствуя нехорошее.

— Синьор Коста? — голос Сальгари звучал мрачно.

— Слушаю, комиссар.

— Считайте, накликали мы с вами... теперь у меня есть работа.

— В каком смысле? — голос непроизвольно сел, и я поспешно прокашлялся. — Простите... так что случилось?

— Труп случился — в аккурат по указанному вами адресу.

— Что?!

— Не пугайтесь, синьора Варезе цела, — поспешно добавил он. — Тут несколько неожиданный замес вышел... вы не могли бы приехать? Но только тихо, чтобы новость никому у вас там не просочилась — особенно тому вашему парню. Да, и внука прихватите с собой — он в любом случае нужен.

— Хорошо, едем.

Я отключился.

— Я слышал, — потрясённо пробормотал Джанлука. — Ужас какой... кто же?

— Не знаю. Поехали.