Необычный сосед (гет)

Стефан вошел в свою комнату и, устало облокотившись о стену, отхлебнул прямо из горлышка бутылки немного виски. Алкоголь приятным теплом разлился по телу, и в мозгу будто что-то щелкнуло: голову заполонили сумбурно перемешавшиеся и злобно корчившиеся дурацкие мысли о вчерашнем.

Он недовольно поморщился, вспоминая события накануне.

«Как же я сглупил... Показал кому-то свою уязвимость, значит, поддался и стал слабым. Представить невозможно, я даже не нарушил своих обещаний. Дал брату слово, что больше не трону эту девицу и, действительно, не причинил ей никакого вреда. В кого же ты превращаешься, Стефан? В доброго самаритянина?»

После очередной пары торопливых глотков хмель окончательно взял своё: Стефан, с трудом сохраняя равновесие и пытаясь устоять на ногах, почувствовал, как нечто темное и злобное окутывает его сознание, как мутнеют образы и краски, превращаются в какофонию привычные звуки, а вместо обыденных приятных запахов в нос ударяют гнилостные миазмы. Перед глазами замелькали белые мухи. Стефан ощутил липкий страх, что всегда одолевает людей в минуты крайней уязвимости и беспомощности. Он с трудом цеплялся за остатки возможности контролировать разумом собственное тело, но, увы, тьма, наступавшая со всех сторон, была неумолима. Тело его перестало подчиняться рассудку, и подсознание, будто дикий зверь, вырвалось наружу: демонический смех — страшный, угрожающий, подпитанный самодовольным превосходством, огласил помещение, и Стефан, слыша его, никак не мог понять, откуда он раздаётся. Кто осмелился в его присутствии смеяться так свирепо и... дико? Не сам же он так хохотал... Нет, это, конечно, какая-то потусторонняя сила одолела его и теперь, скалясь, приказывает ему крушить, ломать, стирать с лица земли... Чтобы вокруг не осталось ничего, что обманывало его, дурачило, превращало в тряпку.

Он принялся раскидывать по дому вещи... Разрушение доставляло ему колоссальное неописуемое наслаждение, и приближающийся хаос только усиливал эти потрясающие ощущения!.. Ах, поскорее бы разделаться с этим нелепым мирком, где правят бал, глупость и снисхождение! И тогда можно начать создавать новую Вселенную! В ней только его желания будут иметь значение, и никто не осмелится навязать ему свою волю!

Рыча от упоения, Стефан разбрасывал острые, хрустальные, деревянные, пластмассовые предметы по кухне и спальне, пока, наконец, не добрался до обширной гостиной. А жуткий смех всё так же стоял в ушах, не давал прийти в себя, оглянуться, оценить масштаб содеянного, полюбоваться на сотворенный им бедлам. Чем бы его заглушить? Его взгляд упал на виниловый проигрыватель, что стоял в углу комнаты. Почему бы и нет?.. Стефан запустил его, быстро прошелся по списку пластинок и, не задумываясь, выбрал знакомую динамичную мелодию.

Звуки мелодии начали болезненную схватку со смехом, сделавшимся нестерпимым. Каждая нота, точно клинок, разила дьявольские отголоски, глушила чертовы всхлипы и завывания, прочищала мозги, разгоняя тьму.

Вот, наконец, и свет.

А вместе с ним — возвращение того, что называется здравым смыслом.

«Черт, как же меня вставило! Хорошо еще, что не поджёг тут ничего...»

Стефан машинально продолжал двигаться в такт музыке, пока не наступил на какой-то предмет, под которым нога проскользнула, будто по льду. Неловко опершись о длинный стол, он опустил глаза. С трудом сфокусированный взгляд выхватил посреди едва не начавшегося в гостиной погрома старую потрепанную книжицу. Стефан осторожно поднял ее, чтобы не повредить переплет, и узнал свой мелкий каллиграфический почерк.

«Ничего себе... Откуда она взялась? Как же давно я в ней писал! Слишком давно. В другой жизни».

Как бы ни хотел Стефан мысленно не возвращаться на два столетия назад, слепая ностальгия вперемешку с любопытством одержала верх: он не спеша раскрыл самую первую страницу дневника и начал читать.

* * *

12 апреля 1863 года, штат Вирджиния.

Издали доносился глухой людской ропот. Я сидел на берегу в глубокой задумчивости. Ветер усилился: вся поверхность озера пошла мелкой частой рябью. Кругом никого. Все словно испарились — боялись завтрашнего дня, как казни. Глупцы спрятали своих детей в пещерах, надеясь, что в укромном месте ничего не будет угрожать их жизни. Но разве так возможно было их защитить? Наоборот, они усугубляли свое и без того тяжкое положение. Ведь через некоторое время детей все равно найдут и заставят явиться на поле битвы, а их родителей отправят на каторжные работы.

Ах да, для начала я должен рассказать, почему среди жителей маленького городка под названием Мистик Фоллс царил ужас. Методом жребия выбирали пятерых людей, после чего «счастливчиков» силой загоняли на арену импровизированного амфитеатра, где они были вынуждены биться до тех пор, пока в живых не оставался один. Это зрелище разворачивалось под бурные возгласы одобрения королевских прихвостней и проводилось для острастки раз в неделю.

Никто не осмеливался в открытую перечить деспотичному королю и идти против его приказа, иначе смерть на арене показалась бы безумцу легкой прогулкой по Эдему. При мысли о наказании за непослушание у любого кровь стыла в жилах, и, волей-неволей, люди каждый раз молча шли с поникшими головами и потерянными взглядами в сторону центральной улицы, где и происходили главные события.

Завтра сотни королевских слуг ринутся обыскивать город, чтобы наказать беженцев. И поэтому действовать нужно незамедлительно и, в то же время, аккуратно. Я решил отправиться в путь на восходе солнца и заранее собрал все необходимые вещи. Когда я, как всегда, перед сном принялся за чтение газет, моя Катерина, облачившись в легкую ночную рубашку, принялась нервно прохаживаться по комнате из угла в угол и начала отчитывать меня, как ребенка, за мою небрежность и безалаберность. Я пытался вставить хоть словечко в ее нескончаемую тираду, но безуспешно: разве такую, как она, можно заставить замолчать, просто приказав. Вообще-то, я люблю эту девушку такой, какая она есть, вместе со всеми её достоинствами и недостатками. И даже её вечные придирки и немотивированные перепады настроения не изменят моего отношения к ней. Когда, наконец, Катерина устала бранить меня, она, как ни в чём не бывало, устроилась рядышком и почти сразу же тихо засопела. Я зачарованно смотрел на идеальные черты ее лица и думал, что мне повезло больше, чем многим: в моей постели лежит ангел!

Вспоминая те уже такие далекие события тысяча восемьсот тринадцатого, Стефан невольно улыбнулся и задумчиво погладил край помятой страницы.

«Кэтрин Пирс, как сейчас помню... Эта девушка казалась мне такой волшебной и притягательной, что даже когда она в чем-то меня упрекала, я не мог не сравнивать её с ангелом. Наверное, лишь Катерина за всю мою жизнь умудрилась вызвать во мне настолько сумбурные и такие невообразимо прекрасные чувства... Да я готов был повеситься на ее фартуке, если бы только она меня об этом попросила! Но ей бы и в голову такое не пришло...»

* * *

13 апреля.

«Наш план увенчался грандиозным провалом — нас перехватили на границе...»

Дальше ничего не было видно. Стефан пытался разобрать свой почерк, но буквы чем-то размыло. Перевернув следующую страницу, он разочарованно вздохнул, обнаружив, что на ней пропущено несколько записей, но все же продолжил читать.

27 апреля.

Жребий пал на Катерину. И её постигла страшная участь всех остальных: она погибла в неравном бою. Я же вынес для себя одну простую истину о том, что в этом мире всегда выживает сильнейший. Только в чем же теперь смысл моего бытия, если рядом нет любимого человека? Её смерть фактически раздавила меня. И будто этого было мало... Находясь в полной прострации и потрясении, я узнал еще одну шокирующую новость: оказывается, я потерял не одного, а двух дорогих мне людей. Ее мать, захлебываясь слезами, рассказала, что Катерина уже как месяц была беременна. Она ждала моего ребенка...

После прочтения этой записи на Стефана, как цунами, по новой обрушилась та самая боль, что много лет назад едва не убила его вместе с возлюбленной, и окатила почти нестерпимым отчаянием. Он уже собирался выкинуть этот блокнот, а еще лучше — разорвать, утопить, сжечь дотла, сотворить с ним что угодно, главное, чтобы никогда больше не возникало соблазна открывать его и терзать себя тяжкими воспоминаниями, но его намерения были прерваны настойчивым стуком в дверь.

Стефан поспешно спустился на первый этаж. Вставить ключ в замочную скважину с первого раза не получилось: руки у него тряслись то ли от алкоголя, то ли от потрясения, вызванного страшным воспоминанием.

Наконец, Стефан разобрался с ключом и отворил дверь.

— Кэролайн?— удивленно произнес он, нахмурив брови.

«Вот уж не ожидал, что она заявится ко мне домой».

— Я все знаю, Стефан, — серьезным тоном сказала она и недовольно уставилась на него, словно выжидая каких-то объяснений.