The Poor of God (джен)

22 сентября 1996 года

Снейп направляется за следующей порцией зелья для восполнения крови, в то время как ассистенты Помфри уводят детей в его... в их... черт, в его комнаты и помогают Луне вернуться обратно на кровать. Он дожидается, пока они не уйдут, после чего молча относит пузырек с зельем Луне. Когда та тянется за ним, Снейп с удовлетворением отмечает, что ее руки больше не дрожат, как это было еще вчера. Более того, он вынужден признать: ее щеки, на которых еще утром проступала нездоровая бледность, теперь покрывает легкий румянец.

Выпив зелье и вернув пузырек, Луна ловит его взгляд и улыбается, будто чувствует направление его мыслей и не может не порадоваться на этот счет.

— В это время года такая чудесная погода, — говорит она. — Мне нравится начало осени, никогда не знаешь, будет оно прохладным или теплым.

— Даже не мечтайте, что подобные прогулки войдут у нас в привычку, — предупреждает Снейп, обхватывая ее запястье, чтобы проверить пульс.

Луна тихонько наблюдает за ним, пока он оценивает ее состояние.

— Сегодня утром я написала письмо отцу, — говорит она Снейпу, когда тот ставит пометку для мадам Помфри в ее карте. — Можете, пожалуйста, попросить кого-нибудь отнести его в совятню.

Снейп опускает на нее глаза, и Луна протягивает ему письмо: бледно-голубой листок из плотной почтовой бумаги. Он раздраженно хмурит брови; за последнюю неделю на него свалилось уже достаточное количество корреспонденции.

— Вам не следовало развивать здесь подобную деятельность. Сейчас вы должны отдыхать.

— Как раз теперь, написав отцу, я вполне могу этим заняться, — невозмутимо отвечает Луна.

Ноздри Снейпа раздуваются. Он зажимает листок между большим и указательным пальцами и прячет его в рукаве своей мантии, при этом стараясь не смотреть на Луну. Она — неподходящая цель для вымещения его недовольства по поводу ее отца, Вернона Дурсля или всего мира в целом.

— Я знаю, о чем вы думаете, — говорит она, когда он убирает письмо. — Но он мой отец, и я люблю его. Он не станет нарочно причинять мне вред. Иногда ему просто нужно напоминать.

— И о чем именно? — спрашивает Снейп, скривив губы.

Луна на секунду задумывается, словно вопрос требует тщательной и точной формулировки.

— Иногда ему нужно напоминать, что за пределами его сознания также существует целый мир, — наконец произносит она.

Снейп сразу же подмечает, что ее характеристика Ксенофилуса Лавгуда точна, равно как и справедлива, что делает поступок того менее низким, чем Снейп считал ранее. Однако это только усиливает его раздражение, поскольку он не хочет тратить свои силы, анализируя еще и моральные аспекты поведения Лавгуда, куда проще испытывать эмоции касаемо переживаний Луны.

— Ему повезло, что у него есть такая дочь, — это единственное, что Снейп произносит вслух.

Он выходит из комнаты с письмом и пустым флаконом из-под зелья, бросая взгляд на Гарри. Поттер пристально вглядывается в страницы толстой книги заклинаний.

«Явно не учебник, — определяет Снейп, более внимательно взглянув на название, — кажется, это один из популярных справочников по защитным заклинаниям, — Снейп никогда прежде не видел, чтобы Гарри хоть раз был настолько увлечен чтением. — Бедолага… он окончательно сошел с ума от скуки», — думает Снейп, закрывая за собой дверь.

Стоя один в прихожей, он оглядывается, пытаясь найти, чем бы себя занять, и осознает, что впервые за несколько дней в той комнате больше не нуждаются в его пристальном внимании. Луне надлежит принять очередную порцию зелья не раньше, чем через несколько часов, он заготовил его в достаточном количестве как раз, чтобы хватило на несколько дней вперед. Да и Гарри сейчас в безопасности, всем доволен и занят делом. У самого же Снейпа достаточно защитных чар, установленных на его покоях, чтобы сдержать — ну, может, не Волдеморта или Дамблдора, но уж точно кого-то вроде Вернона Дурсля. Впервые за долгое время Снейп чувствует, что совершенно спокойно может покинуть эти комнаты и направиться в свой кабинет, где стопка непроверенных работ, без сомнения, растет и множится в темноте день ото дня. Тщательно заперев за собой дверь, он спускается вниз по лестнице и устремляется по коридору в сторону своего кабинета, в котором сразу же усаживается за письменный стол, причем с таким удовольствием, точно путешественник, вернувшийся домой после долгой и утомительной поездки.

Однако десять минут такого покоя — это все, что ему предстоит испытать. Он только собирается заточить перо, как пламя в камине вспыхивает с характерным звуком, и на пол падает небольшой клочок бумаги, сопровождаемый россыпью золы. Снейп моментально встает и обходит свой стол, чтобы поднять тот самый листок бумаги. Только взглянув на него, он сразу же узнает почерк Дамблдора.

Записка весьма короткая и не терпящая возражений. «Прошу прийти немедленно», — вот и все, что там написано, а дальше следуют инициалы директора.

Снейп задерживается ровно на столько, чтобы снять свою мантию с крючка за столом и накинуть ее на себя, оставив жилет висеть на спинке стула, куда он повесил его незадолго до этого. Он обходит стол, хватает пригоршню Летучего пороха и одним плавным движением бросает его в камин. А спустя уже несколько секунд он ступает на пол кабинета директора, ища глазами Дамблдора.

Снейп находит его за рабочим столом, мрачного и изможденного, со странным выражением на лице. Он выглядит как человек, погруженный в себя, причем так сильно, что Снейп практически уверен: Дамблдор даже не заметил его появления.

— Директор, — говорит Снейп, делая шаг вперед. Сразу после он замечает присутствие еще одного человека в комнате и останавливается.

Аврор Долиш встречается с ним взглядом и кивает. Снейп, чья рука при виде его автоматически хватается за палочку, лишь немного расслабляется от этой прелюдии. Его образ жизни не располагает к пребыванию в непринужденной обстановке в присутствии полиции, будь то магическая или маггловская. Настороженный, сардонический взгляд Долиша, кажется, говорит, что тот все это прекрасно понимает и не принимает на свой счет.

— Благодарю, что так быстро пришел, Северус, — внезапно произносит Дамблдор. — Я не стану тебя томить. Долиш, вы не могли бы рассказать профессору Снейпу, что только что поведали мне?

Долиш прочищает горло и натянуто произносит:

— Два дня назад Отдел Магического Правопорядка в Суссексе обнаружил тело волшебника неподалеку от Оттери-Сент-Кэчпоул. Сильно изуродованное, практически до неузнаваемости. Криминалисты только сегодня утром вернули результаты диагностических заклинаний, — Долиш колеблется. — Его ближайший родственник учится в Хогвартсе, поэтому мы решили, что будет правильным сообщить об этом сначала директору.

— Кто он? — спрашивает Снейп, хотя уже знает ответ.

— Ксенофилиус Лавгуд, — произносит Долиш.

Снейп чувствует странный колющий жар, ползущий от воротника к его лицу. Прошло целых полминуты, прежде чем он может заставить себя заговорить.

— Полагаю, это уже точно? — произносит он.

— Боюсь, что да, — отвечает Долиш. Его рука тянется к нагрудному карману плаща, чуть колеблется, потом опускается внутрь. — Как и всем остальным, я должен задать вам вопрос. Этот символ о чем-нибудь вам говорит?

Причудливой формы украшение, повисшее на золотой цепочке, напоминает глаз внутри треугольника, который разделен пополам прямой линией.

— Полагаю, вы не были знакомы с Лавгудом, — продолжает Долиш, — впрочем, профессор Дамблдор говорит, что вы знаете его дочь, так что я подумал, возможно, она что-то упоминала об этом.

Снейп всеми силами старается не вздрогнуть, когда свет отражается от золотого кулона, и огромный глаз в центре символа Гриндевальда как будто заговорщически подмигивает ему. Снейп с большим трудом отрывает свой взгляд от эмблемы и переводит его на Дамблдора. Директор все так же сидит за своим столом, точно горгулья, бесстрастная, молчаливая и спокойная.

— Боюсь, что нет, — отвечает Снейп, и Долиш, к его облегчению, просто пожимает плечами и прячет эту вещицу обратно в карман.

— Дамблдор сообщил, что девочка сейчас слишком больна, чтобы отвечать на вопросы, — говорит Долиш. — Я вернусь через пару дней, узнать, не стало ли ей лучше.

— Конечно, — машинально отвечает Снейп. — Известно ли, кто?..

— Расследование пока еще продолжается, — выражение лица Долиша гаснет, словно потушенная свеча. — Что ж, мне уже пора. Спасибо, что уделили мне время. Профессор Дамблдор, — он кивает в сторону директора, после чего ступает в камин и исчезает в клубах зеленого дыма.

С его уходом в кабинете воцаряется тишина. Снейп продолжает стоять перед директорским столом, словно нашкодивший ученик, призванный отчитываться за свои проступки. Что является точным определением того, что он сейчас чувствует.

— Я не знал об этом, — наконец произносит он, удивленный, как грубо звучит его голос. — На этой неделе я был... рассеян. Беспечен, — вынужден добавить он.

Дамблдор, наконец, пошевелился, словно то последнее уничижительное замечание было так называемым волшебным словом из маггловской сказки.

— Нет, — произносит он, и Снейп с облегчением замечает, что голос директора звучит так же, как и всегда, несмотря на его удрученный вид, — не думаю, что в этот раз были какие-то предпосылки. Думаю сейчас, все случилось по моей вине. Из-за моей неосмотрительности, — в этом последнем слове слышится нотка горечи, которую Снейп находит довольно тревожной, от чего он пристально всматривается в лицо директора.

— Почему вы не сказали Долишу, что означает этот его кулон? — спрашивает он. — Он был оставлен на теле?

— Его нашли... — Дамблдор замолкает. — Ксенофилиус сжимал его в руке, когда умирал. Он часто носил его на шее. Он был… не до конца знаком с его историей.

— Если был рейд... меня могли и не проинформировать по обычным каналам, но если Темная метка была замечена в Суссексе...

— Не думаю, что это был рейд.

Снейп пристально смотрит на него.

— Хотите сказать, что не верите в причастность Пожирателей Смерти?

— Я нисколько не сомневаюсь, что Ксенофилиус был убит по приказу Волдеморта, но, думаю, в этот раз они охотились за чем-то большим, чем… обычно.

Снейп ждет, и уже через секунду Дамблдор смотрит на него с улыбкой и слегка качает головой, вдруг снова походя на самого себя; при других обстоятельствах это бы не возмутило Снейпа, однако следующие слова директора оказываются куда менее информативными, чем ему бы того хотелось.

— Прошу меня простить, Северус, — усталым голосом произносит он, — пока я не могу говорить откровенно. Для начала мне нужно все обдумать, — он внезапно встает, и его голос меняется. — В любом случае, сейчас не время для плетения наших с тобой интриг. Мы должны отправиться к мисс Лавгуд.

— Мне позвать Флитвика? — спрашивает Снейп.

Дамблдор, кажется, задумывается, а после качает головой.

— Пока что нет. Я должен сообщить ей сам. У нее будут вопросы, на которые смогу ответить только я, — он снова делает паузу, затем добавляет более спокойным голосом: — Я перед ней в долгу.

Испытывая огромное облегчение — он уже был готов сам вызваться сообщить Луне эту ужасную новость, — Снейп молча следует за Дамблдором к камину. Они вместе переправляются в комнаты Снейпа, а когда оказываются на месте, тот поворачивается к директору и вполголоса произносит: — Возможно, Поттера следует увести на время?

— Если считаешь, что он достаточно здоров, возможно, так будет даже лучше, — отвечает Дамблдор.

Снейп направляется вперед, дважды стучит в дверь и заходит. Подростки поднимают глаза: Луна приветствует его с улыбкой, а Гарри выглядывает из-под той самой книги, которую читал еще утром.

Снейп стоит, глядя на них двоих и понимает, что не может выдавить ни слова. Молчание длится так долго, что взгляд Луны постепенно становится серьезным, а Гарри между тем произносит:

— Что-то случилось профессор?

Вопрос Гарри выводит его из ступора.

— Мне нужно, чтобы ты прошел со мной в гостиную, Поттер, — говорит ему Снейп. — Полагаю, ты уже достаточно восстановил свои силы, чтобы сделать несколько шагов, впрочем, если ты все еще плохо себя чувствуешь, мадам Помфри оставила носилки…

— Я пойду сам, — тут же выпаливает Гарри. Снейп внимательно наблюдает за тем, как он откидывает одеяло и свешивает ноги с кровати, и с удовлетворением отмечает, что, несмотря на то, как осторожно двигается Гарри, в его действиях все же нет излишней скованности.

Пока Поттер минует его в дверях, Снейп оглядывается на Луну.

— Мы будем неподалеку, — говорит он ей. Затем выходит в гостиную и кивает Дамблдору, который уже направляется в сторону спальни. Снейп молча наблюдает, как за директором закрывается дверь, а потом поворачивается к Гарри, который стоит возле камина и как-то странно вглядывается в его лицо.

— Что случилось? — резко произносит тот со столь известной Снейпу интонацией. У Поттера аллергия на пребывание в неведение, которую Снейп целиком и полностью разделяет.

— Директор желает поговорить с Луной наедине, — отвечает ему Снейп. В его собственном голосе слышится та же усталость, как и в голосе Дамблдора. — К тебе это не имеет никакого отношения.

— С ней все в порядке? — спрашивает Гарри, и его тон мгновенно меняется с воинственного на обеспокоенный. Снейп смотрит на него и сразу же понимает, о чем он, скорее всего, сейчас думает.

— Это не касается ее здоровья, — говорит он Гарри, и лицо подростка мгновенно расслабляется. — А теперь сядь, пока не упал.

Пока Гарри послушно садится и сворачивается в кресле, Снейп идет на кухню, опускается на один из деревянных стульев с прямой спинкой, стоящих возле стола, и на несколько секунд опускает голову на ладони. В этот момент он слышит шорох в рукаве своей мантии, а секундой позже вспоминает о письме, которое Луна отдала ему для отправки.

Конверта нет, есть только слабое запечатывающее заклинание, которое не сопротивляется, когда он поддевает письмо пальцами и вскрывает его. Тихий голос на задворках сознания говорит, что это нарушение частной жизни, однако это его не останавливает. В конце концов, Луна знала, кому вверяет свое письмо.

«Привет, папа, — начинается оно.

Как продвигается твоя работа? У меня выдалось изумительно приятное утро, поэтому я решила сделать его еще приятнее и написать тебе, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь, а еще сообщить, что я очень быстро выздоравливаю и чувствую себя уже намного лучше. Я также подумала, тебе будет интересно узнать о том, что профессор Снейп присматривает за Гарри и мной, я довольно часто его вижу, так что с уверенностью могу сообщить, что он не вампир. Прости. Однако у меня не было возможности понаблюдать за ним во время солнцестояния, поэтому шанс, что он может оказаться Сварливым Баварским Териантропом, как мне кажется, все еще есть. Я постараюсь это разузнать в день равноденствия.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Если у тебя есть такая возможность, я бы очень хотела с тобой повидаться. (Со мной действительно все в порядке, но лежать целый день в постели и вправду бывает очень скучно. Передавай привет Джасперу и скажи ему, чтобы напомнил тебе написать ответ.

С любовью, Луна».

Снейп роняет бумагу на стол и отводит свой взгляд, тяжело прикрывая глаза.

— Профессор, — Снейп поднимает голову; Гарри стоит возле стола, глядя на него сверху вниз, — что произошло?

Снейп чувствует, как на него волнами накатывает усталость — скорее душевная, чем физическая, если, конечно, он готов признать, что обладает такой вещью, как душа. Он порывисто указывает на второй стул, и Гарри, отодвинув перед этим тот от стола, осторожно садится.

— Сегодня днем директор получил кое-какие известия, — сообщает ему Снейп.

* * *

Дамблдор с порога пытается улыбнуться Луне, но чувствует, как его губы отказываются принимать нужную форму. Волшебники не стареют, как магглы, но он и так по всем меркам уже старик, а в последнее время ощущает это как никогда. Кажется, будто холод каменного пола крадется вверх, проникая через ботинки, до самого его основания. Каждый шаг, что он делает, приближаясь к кровати Луны, сотрясает все его тело, пока кости не начинают ломаться так же легко, как щепки в камине. И все же, глядя на бледную девушку, лежащую в своей постели, он напоминает себе, что из них двоих он как-никак намного прочнее. Это позволяет ему взглянуть на все чуточку иначе.

— Добрый день, — произносит он.

— Добрый день, профессор, — отвечает Луна, пристально глядя на него серьезным взглядом, который, кажется, улавливает каждое движение его глаз, каждое подергивание губ.

— Мне бы следовало спросить, как вы себя чувствуете, — говорит Дамблдор, — однако я узнал от мадам Помфри, что вы провели какое-то время в оранжерее, из чего могу сделать вывод, что вам стало гораздо лучше, чем пару дней назад.

— Да, это так, — отвечает Луна, — я действительно чувствую себя намного лучше, — в ее голосе слышится некая дрожь, от которой ему становится не по себе, будто она чувствует, что он пришел сообщить ей ужасную новость. Он уже не в первый раз задается вопросом, не обладает ли она большей способностью к прорицанию, чем та женщина, которой он платит за обучение этому предмету, и поняла ли она раньше их всех, что отсутствие ее отца — не то, чем кажется.

— Я присяду, если вы не возражаете, — Дамблдор опускается в кресло рядом с кроватью Луны. Какое-то время он пристально смотрит на нее, и в момент, когда он делает вдох, чтобы приступить к разговору, она заговаривает, похищая воздух из его легких.

— Дело в моем отце, да? — она приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть его лицо. — С ним что-то случилось.

Чудовищная уверенность в ее голосе невольно вызывает у Дамблдора желание ей возразить. Луна вся дрожит, с трудом удерживаясь на руках. Ему хочется убедить ее лечь обратно, видя, как подобное положение причиняет ей боль. Но кому, как ни ему знать, что неизвестность — хуже всякой боли.

— Да, — наконец произносит он. — Мне очень жаль, Луна. Он умер.

Луна падает обратно на подушки, словно он бросил в нее размягчающее проклятие.

— Как? — спрашивает она после долгого молчания.

Он снова колеблется. Но эти промедления нужны в первую очередь ради его спокойствия, не нее. Он полагает, что Луна относится к тому редчайшему типу людей, которые не могут утешиться ничем, кроме правды. Поэтому Дамблдор рассказывает ей все медленно, но верно, начиная с прибытия Долиша этим утром в Хогвартс. Пока он говорит, Луна лежит молча, не глядя на него, а когда замолкает, она все так же не произносит ни слова.

После практически минутного молчания директор делает глубокий вдох и заставляет себя продолжить:

— Я должен признаться вам, — говорит он, задаваясь вопросом, является ли раскаяние в его голосе столь же очевидным для нее, как и для него самого, — мне кажется, Волдеморт не нацелился бы на вашего отца, если бы я... Если бы не тот ложный след, оставленный мной в надежде задержать попытки Волдеморта получить определенную информацию, — в ее ясных голубых глазах, направленных на него, на мгновение появляется сталь. Дамблдор поджимает губы и продолжает: — Я не хотел, чтобы эта тропинка привела к порогу вашего дома, кроме того, думаю, я мог предвидеть подобный исход событий, если бы... Если бы не позволил себе отвлечься. Я умоляю простить меня, Луна. Я был недальновиден, — он вспоминает слова Северуса, сказанные не так давно, — и беспечен, а вы и ваш отец заплатили за это.

На последних словах Луна отрывает от него свой взгляд и смотрит в потолок. Ее губы дрожат, и она прикрывает их рукой. Дамблдор вглядывается в ее лицо так долго, как только может вынести.

— Это принесло какую-то пользу? — наконец произносит она голосом таким же тонким и скрипучим, как лощеная бумага.

— Что простите?

— Это обмануло Волдеморта? Это поможет его остановить?

И ответ снова готов сорваться с его губ. Он может сказать «Да» и подарить Луне слабую утешительную надежду, что смерть ее отца не была напрасной. Вот только это совсем не так, к тому же он снова чувствует, что Луне нужна только правда.

— Я не знаю, — отвечает он ей, и, как ни странно, часть напряжения спадает с ее лица, будто она выпустила воздух, который до этого задерживала. И вдруг ему в голову закрадывается мысль, а не был ли этот вопрос своего рода тестом, и если да, то прошел ли он его.

С момента своего прихода в эту комнату он уже сказал ей все, что планировал, и теперь совершенно не знает, как с ней попрощаться. Молли Уизли все еще в замке; первоначально он намеревался передать заботу о Луне ей, после своего ухода. Однако теперь, глядя на девушку, он понимает, что общество Молли, каким бы понимающим оно ни было, не подходит для того, чтобы утешить ее безмолвное, сдерживаемое отчаяние.

Пусть Луна и не похожа на Ариану, но Дамблдор всегда видел в ее рассудительных глазах проблеск потерянной младшей сестры, которую он когда-то подвел. И хотя он не может этого объяснить, но он в неоплатном долгу перед ней, за то спокойствие, которое она придает ему, когда он оглядывается назад на самые мрачные моменты своей далекой юности.

— С моей стороны будет наглостью сообщить вам о том, что мне понятны ваши чувства, — тихо произносит он, когда молчание между ними затягивается настолько, что ему начинает казаться, будто бы Луна совсем забыла о его присутствии, — но я потерял обоих своих родителей и сестру, будучи в вашем возрасте, — то, что он убил сестру и оттолкнул от себя родного брата, он не счел подходящим упомянуть; его собственному грязному прошлому здесь не место. — По этой причине я могу сказать, что понимаю то немногое, что вам предстоит пережить. И лишь хочу заверить, у вас есть друзья, которые не оставят вас в эти минуты. И что я... — он не решается продолжить, но после отбрасывает все эти сомнения, как какую-то глупость. — Что я тоже вхожу в их число.

Луна произносит что-то настолько тихо, что Дамблдор едва может ее услышать. — Прошу прощения, — говорит он, наклоняясь ближе к кровати.

— Я, — начинает Луна, потом останавливается и сглатывает. Дамблдор замечает на прикроватном столике стакан с водой и подносит его к ее губам. Она делает несколько глотков и снова откидывается на подушку.

— Я не знаю, что мне теперь делать, — говорит она.

— Что ж, на это легко ответить, — с облегчением произносит Дамблдор, чувствуя твердую почву под ногами. В одночасье он снова превращается в директора Хогвартса. — В настоящее время вы должны отдыхать, пить зелья, которые дает вам профессор Снейп, и прислушиваться к указаниям мадам Помфри. А после… Когда вы поправитесь и наберетесь сил, мы вернемся к этому вопросу.

Луна моргает, затем переводит свой взгляд на него.

— А профессор Снейп знает? — спрашивает она.

На секунду вопрос застает Дамблдора врасплох, но потом он кивает. Это, кажется, удовлетворяет ее сиюминутный прилив любопытства, после чего она поворачивает голову набок и устремляет свой взгляд на стену. Дамблдор считает, что у нее просто нет сил смотреть на что-то еще.

— Я попрошу профессора Снейпа проведать вас через пару минут, — говорит Дамблдор и поднимается. Несмотря на то, что она молчит и даже не смотрит в его сторону, он все равно ненадолго останавливается у ее кровати и, наклонившись вперед, берет ее маленькую бледную ладошку в свою руку; это равноценно тому, как если бы он подошел и обнял ее, как обнимают маленького ребенка. И, возможно, ему это только кажется, однако он чувствует, как на какое-то мгновение ее пальцы сжимаются в ответ, словно стараясь заверить что, даже несмотря на его огромную ошибку, он все же не разрушил ее навсегда. Ему хорошо известно, что такое было бы очень на нее похоже.

Осторожно закрыв за собой дверь спальни, он выходит в просторную комнату. Снейп встает из-за стола, выжидающе глядя на него; Гарри, как замечает Дамблдор, кажется, тоже готов вскочить со своего места, но, по-видимому, ему было сказано не делать лишних телодвижений.

— Как она? — спрашивает Снейп, и в его голосе проступают требовательные нотки, которые Дамблдор явно не привык слышать в свой адрес. Не будь он сейчас поглощен тяжелыми мыслями, он бы нашел интерес Снейпа к благополучию Луны весьма любопытным. Он откладывает это в сторону до более спокойных времен, когда ему понадобится чем-то себя занять.

— Сейчас ей нужно время побыть одной, — говорит ему Дамблдор. — Но после ты, разумеется, можешь ее проведать.

На Гаррином лице он видит одновременно горечь и что странно — отсутствие любопытства. Впрочем, это понятно, ведь кому, как ни ему, знать, что чувствует в эту минуту Луна, насколько недосягаема она сейчас для их попыток оказать ей помощь или сочувствие.

Дамблдор на секунду задумывается, а не является ли Гарри тем, кто сейчас больше всех нуждается в пристальном внимании. Суровый блеск, присутствующий в глазах подростка, заставляет Дамблдора насторожиться: не могла ли смерть Луниного отца всколыхнуть его неприятные воспоминания. Гибель Сириуса все еще свежа в его собственной памяти, и вряд ли он может представить, каково сейчас Гарри. Впрочем, внимательно взглянув в его черты лица, Дамблдор приходит к выводу, что видимый им взгляд не выдает никаких признаков того, что Гарри переполнен болезненными воспоминаниями. Огонек в его глазах непоколебим. Директор даже задается вопросом, может ли это быть чем-то вроде решимости.

Несмотря на все произошедшее, у Дамблдора становится легко на сердце. Он закрывает глаза, чтобы через секунду снова их открыть и взглянуть на двух людей, в которых он вложил все свои надежды на будущее. Снейп и Гарри молча смотрят на него, точно ожидая, когда Дамблдор скажет им, что делать. Как если бы он еще не вложил в их руки целый мир, а вместе с тем и свое сердце.

23-30 сентября

Остаток недели проходит для Гарри как-то скомканно. Поначалу медленно, потом все быстрее его силы восстанавливаются. Он уже не испытывает боли всякий раз, когда пытается сесть, встать или наклониться, и больше не проваливается в глубокий сон, прикрывая глаза больше, чем на пару секунд. Он уже весь извелся от желания поскорее встать с постели. Но Снейп и мадам Помфри объединились, настаивая, чтобы он оставался в кровати вплоть до следующего понедельника, только в этом случае, и при условии, что он успешно пройдет обследование мадам Помфри, ему позволят вернуться к «нормальной деятельности и легким физическим нагрузкам», что означает, пока никакого квиддича, плюс применение ко всем своим учебникам чар легкого веса, чтобы не приходилось напрягаться, таская их с собой.

В начале недели Гарри коротает время за уроками, которые он пропустил. Закончив их, он возвращается к книге, которую периодически читал во время всего своего выздоровления, тот самый трактат по защите от темных искусств, подаренный ему Ремусом и Сириусом в прошлое Рождество. Большую часть дня он проводит за чтением — и не только потому, что так намного проще незаметно приглядывать за Луной.

«Луна». Гарри смотрит поверх книги и видит ее точно такой же, как и пять минут назад, неподвижно лежащей в кровати, со взглядом, направленным в никуда. Она похожа на принцессу из маггловской сказки, и тут Гарри впервые осознает, насколько ужасны эти истории — все эти мертвые и бесчувственные девушки в красивых платьях. Не то чтобы Луна все время спала, однако она не проронила ни слова с того дня, как Дамблдор пришел рассказать ей о том, что ее отца убили. У нее было множество посетителей: миссис Уизли, Дамблдор, профессора Флитвик, Макгонагалл, Вектор и Трелони, Джинни, Рон, Гермиона, остальные пятикурсницы Равенкло, даже Снейп стал проводить больше времени в комнате, адресуя свои реплики непосредственно всей комнате, словно надеясь вызвать хоть какую-то ее реакцию. До сих пор Луна только улыбалась, кивала и качала головой. В большинстве своем она будто бы не замечает других людей; за всю неделю она так ни разу и не открыла рот, кроме тех случаев, чтобы вздохнуть или выпить зелье.

Каждый раз, глядя на Луну, Гарри чувствует острый и жгучий укол гнева, от того, что все, чего он может сделать — это сидеть здесь.

— Они так будут продолжать убивать людей, пока кто-нибудь их не остановит, — сердито сказал он Джинни в один из дней, когда Луна находилась на обследовании в больнице Святого Мунго. — Им плевать на все. Они не станут думать: «ох, я убил чью-то мать или отца, или чьего-то ребенка, что же теперь будет с теми, кто их любит?» Их не волнует, что подобными действиями они причиняют кому-то боль.

Джинни слушала это, пока у нее не закончилось терпение.

— Да, это сводит с ума, — в конечном счете, она повысила голос, обращаясь к нему, — но что толку злиться? Нам придется сразиться с ними, и ты это прекрасно понимаешь, так что, пока ты безвылазно лежишь тут все это время, тебе бы следовало научиться хоть чему-то полезному, — и она швырнула одну из книг по защите ему прямо — ну почти — в голову.

С тех пор Гарри читает практически каждую свободную минуту. Первые два тома идут довольно легко — большое количество диаграмм и иллюстраций, короткие, четкие описания заклинаний и движений палочкой для различных защитных чар и контрзаклинаний. Но тот, на котором он остановился сейчас, включает в себя многословные описания непонятных, сложных ритуалов. Если бы Гарри не был так решительно настроен прочитать их целиком и полностью, он бы испытал огромное искушение пролистнуть парочку страниц.

В конце книги имеется алфавитный указатель различных заклинаний. Время от времени, чтобы просто развеять скуку, он просматривает его и забегает на несколько страниц вперед, желая почитать о каком-нибудь встречном проклятии или защитном заклинании, которое звучит для него особенно интересно или ужасно — Благословение младенца, например, препятствует похищению, заколдовывая детскую кроватку так, чтобы она выглядела, будто бы ребенка съели дикие звери. Однако его интерес носит сугубо ознакомительный характер, пока его взгляд не падает на короткую запись в середине списка.

«Удержание Родоубийцы: III уровень, основан на крови, сдерживающие чары (устаревшее). Одно из немногих подтвержденных и сохранившихся заклинаний времен эпохи Мерлина; существует мнение, что Удержание Родоубийцы уходит своими корнями в глубокую древность. Используется, чтобы контролировать поведение близких родственников по отношению к детям или другим членам семьи. Считается, что подобное заклинание применялось в военное время, являясь крайней мерой для родителей, чьих детей приходилось отправлять в безопасное место вместе с малознакомыми или не пользующимися доверием родственниками. Используя Вандербирийский принцип арифмантического взаимодействия, триангуляция возникает в соотношении 2:1 при третьестепенном или более близком кровном родстве, в том числе при брачных союзах. Примечание: в этом столетии было зафиксировано менее 20 успешных случаев применения данного заклинания».

Позднее Гарри не сможет вспомнить, в какой момент чтения на него снизошло озарение и сформировалась решимость. Он вспомнит лишь то, как впервые увидел описание этого заклинания и как все вокруг стало казаться ему таким незначительным по сравнению с тем, о чем он прочел в то утро. Он вспомнит, как всего одна фраза из того отрывка прочно осела в его голове; как на протяжении всего оставшегося дня он воскрешал в памяти напечатанные на странице слова «контролировать поведение близких родственников» снова и снова, пока они не начали терять всякий смысл, не подозревая о том, куда приведут его позже и как изменят при этом весь его мир.

1 октября

— Все-таки уходишь? — раздается с порога.

Сейчас шесть утра; сидя на краю постели, Гарри натягивает носки и обувается. Он впервые за неделю надевает обувь, и то, что она приходится ему впору, поначалу его даже шокирует, пока он не вспоминает, как Снейп уменьшал ее специально под него. Вчера вечером мадам Помфри дала Гарри «добро», и теперь по прошествии почти двух недель он готовится снова вернуться в класс. Все его вещи упакуют уже после его ухода эльфы, они же переправят их обратно в гриффиндорскую башню. Как только он выйдет отсюда, комнаты Снейпа вновь станут для него под запретом, как и для любого другого студента. Ну, за исключением Луны, все еще молчаливо лежащей в кровати в другом конце комнаты.

— Да, сэр, я думаю, так будет лучше, — выпрямляясь, говорит Гарри, при этом стараясь не выдать своего напряжения. — Не могу позволить себе отстать еще больше.

— Весьма похвально, — довольно сложно понять настроение Снейпа; в его голосе присутствуют нарочито нейтральные нотки, которые Гарри никак не может определить.

Гарри завязывает галстук и оглядывается, убеждаясь, что ничего не забыл. Он замечает, как на другом конце комнаты, едва видимая сквозь полуприкрытый полог кровати, ворочается Луна, но она почти сразу же затихает, снова погружаясь в звенящую тишину.

— Сэр, — говорит Гарри, все еще пытаясь справиться с галстуком, — скажите, все ведь будет в порядке... То есть, пока Луна здесь, можно мне приходить ее навещать?

— Честное слово, Поттер, неужели Петуния тебя ничему не научила? Смотри и запоминай, — Снейп тянется к его вороту, а Гарри только хлопает глазами. Снейп начинает развязывать и снова завязывать его галстук, а его пальцы двигаются настолько быстро, что Гарри едва может уловить их движение. — Да, ты можешь ее навещать.

— Здорово, — произносит Гарри, приходя в необъяснимый восторг от услышанного, — спасибо, сэр.

— Твой портфель? — с явным отвращением на лице спрашивает Снейп, тыча в старый мешковатый рюкзак, лежащий на кровати.

— Да, сэр.

Снейп поднимает его за лямку и держит перед собой, словно проверяя на вес. Затем достает палочку, направляет на сумку, и бормочет заклинание, причем так тихо, что Гарри не может расслышать ни единого слова. После чего Снейп возвращает ее обратно Гарри, тот забирает свой рюкзак и чуть оступается, не ожидая, что его ноша вдруг окажется такой легкой.

— Спасибо, сэр, — с улыбкой произносит Гарри, закидывая сумку на плечо. — Я не очень силен в чарах легкого веса.

— Ты меня поражаешь, — сухо произносит Снейп. — Ну что ж, пожалуй, тебе уже пора идти, разве нет?

Гарри голос Снейпа кажется каким-то неуверенным, словно профессор ждет, когда один из них не выдержит и все-таки скажет то, чего они оба не решается произнести. Гарри подтягивает свою сумку повыше и после неловкой паузы протягивает руку.

— Спасибо, сэр, — произносит он, — за... За все.

Это куда меньше того, что он чувствует, однако гораздо больше того, что он мог бы сказать еще несколько недель тому назад. Вдобавок Гарри подозревает, что Снейп действительно его убьет, попытайся он описать то, что сейчас чувствует.

К его удивлению, Снейп принимает протянутую руку и сдержанно, но решительно пожимает ее, а после сразу же отпускает.

— Не пренебрегай эссе о морознике, которое профессор Слизнорт задал в мое отсутствие, — сухо произносит Снейп. — На следующей неделе оно будет фигурировать в задании.

И с этими словами Снейп поворачивается и уносится прочь из комнаты. Гарри смотрит ему вслед, дожидаясь, пока за ним захлопнется наружная дверь, и подходит к кровати Луны.

— Я скоро приду навестить тебя, — говорит он ей, чувствуя жжение в уголках глаз. — А пока позволь Снейпу позаботится о тебе. У него это неплохо получается.

Ответа нет, не считая ее размеренного дыхания.

* * *

Гарри медленно поднимается по лестнице и следует по коридорам, пока не достигает Большого зала. Все вокруг выглядит странно и по-новому, будто с тех пор, когда он видел все это в последний раз, прошли годы.

— Гарри! — Гермиона выскакивает из-за стола и заключает его в короткие, но крепкие объятия. — Я так рада, что ты вернулся. Как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь намного лучше. Правда, он выглядит лучше, Рон?

— Ну, по сравнению с тем печальным зрелищем, которое было раньше, то да, — удрученно произносит Рон. — Садись, дружище, мы как раз оставили тебе немного бекона.

— Как дела у Луны? — спрашивает Джинни, когда Гарри садится и начинает наполнять тарелку.

— Все так же, — отвечает Гарри. — Она по-прежнему ни с кем не разговаривает. Я собираюсь навестить ее после ужина.

— Я с тобой, — говорит Джинни. — Я как раз хотела отнести ей задания, чтобы она смогла наверстать упущенное перед тем, как вернется на учебу.

— А разве ее не... — начинает Гермиона и в нерешительности замолкает.

— Что? — Рон нахмурившись смотрит на нее.

— Я слышала, как профессор Флитвик разговаривал с профессором Макгонагалл. Они подумывают перевести Луну на какое-то время в Мунго, особенно теперь… Ну, ты знаешь, теперь, когда Гарри стало лучше, она же все время находится наедине со Снейпом.

— Да неужели, — у Рона такой вид, будто его удивляет, что никто не додумался об этом раньше.

На какое-то время они все погружаются в молчание, и единственный звук, выходящий за рамки обычного грохотания и звона Большого зала, — это их четверка, мирно жующая свой завтрак.

Гарри смотрит на тарелку с беконом и тостами, размышляя над тем, как же это вкусно, вкуснее, чем все, что он ел с тех пор... ну, с тех пор, как умер Сириус. И вслед за этой мыслью приходит осознание того, что он уже не зацикливается на смерти Сириуса так, как это было в начале лета. С того дня, как дядя Вернон сбил его на машине, его отвлекали — сначала боль, затем попытка сохранить эту боль в тайне, а после унижение от того, что Снейп узнал обо всем, что он больше всего хотел от него скрыть. Гарри оглядывает своих друзей, других учеников, учителей, сидящих за высоким столом, и понимает, что сейчас он чувствует себя совершенно другим человеком, нежели две недели тому назад. С самого начала семестра Гарри ощущал себя так, словно внутри него была болезненная, зияющая рана, выставляющая все его самые хрупкие частички души на всеобщее обозрение, — а теперь он чувствует, как она затянулась, и пускай рана не совсем еще зажила, зато она закрыта и удерживает все важные кусочки внутри там, где им самое место.

«Вот если бы я чувствовал себя так неделю назад, Луна бы не пострадала. Я смог бы ее защитить, — при этой мысли лицо Гарри вспыхивает от гнева. — Если бы я чувствовал себя так год назад, я бы снова поговорил со Снейпом вместо того, чтобы мчаться в Министерство, и тогда Сириус был бы жив».

Он не замечает, когда решение само предстает перед ним. Однако уже через секунду его спина выпрямлена, плечи расправлены, а подбородок смотрит вверх.

— Гермиона, — произносит Гарри, когда завтрак заканчивается и все постепенно начинают расходится кто куда, — мне нужна твоя помощь.

— Насчет эссе о морознике? Ты же обещал, что прочтешь дополнительную литературу, так будет намного проще понять работу палочки…

— Нет, домашнее задание тут не при чем, — Гарри делает шаг вперед и оглядывается, убеждаясь, что никто не подслушивает, а после роется в сумке в поисках книги по защите. Он открывает ее на отрывке, описывающем заклинание Удержание Родоубийцы — к настоящему моменту он прочел уже изрядное количество страниц этой книги, но почему-то отметил именно это место — и протягивает Гермионе.

Ему не нужно говорить ей, что с этим делать; ведь это книга, а она Гермиона. Она забирает ее и, нахмурившись, быстро пробегается глазами по тексту. Закончив читать, она молча поднимает на него вопросительный взгляд.

— У нас получится это сделать? — спрашивает он.

Гермиона изумленно открывает рот. Но уже через секунду берет себя в руки и снова опускает взгляд в книгу.

«Не хочет смотреть мне в глаза», — моментально проносится в его голове, хотя причины для этого он не видит.

— Ты хочешь применить это заклинание, Гарри? — говорит она странно неуверенным голосом. — К... своему дяде?

— Говоришь так, будто не одобряешь этого, — произносит Гарри. — Это же не темное заклинание, разве нет? Ведь Сириус и Ремус сами подарили мне эту книгу.

— Едва ли магия бывает изначально темной, Гарри, — говорит Гермиона слегка раздраженным тоном, который она обычно использует, указывая на что-то, что она считает очевидным. — Только намерения ведьмы или волшебника, использующего заклинание, делают его хорошим или плохим.

— Да, я знаю, — отвечает ей Гарри, — но ты говоришь так, будто вовсе не одобряешь эту идею… Ты думаешь, я хочу применить что-то темное или что-то в этом роде?

— Что за глупости, — произносит Гермиона и, прежде чем стать снова обеспокоенной, бросает на него хмурый взгляд. — Просто я всегда считала, что в таких чарах есть что-то… тревожное. Это опасно… пытаться контролировать поведение людей.

Толпы студентов вокруг них редеют. И если они так и будут стоять на месте, то оба опоздают на свои первые занятия. Но Гарри просто не может оставить это на потом. Ему нужно, чтобы Гермиона это поняла.

— Я обещаю, что никому не причиню вреда, — говорит Гарри, — даже дяде Вернону. Но... Гермиона... последние две недели... — Гарри чувствует, как его лицо начинает пылать. — Все, что произошло… заставило Дамблдора и Снейпа думать, что я слишком, как бы сказать, сломлен и слаб, а еще не способен о себе позаботиться. Они начнут задумываться о том, как я смогу выполнить пророчество и противостоять Волдеморту, если даже не способен разобраться со своим маггловским дядей. Я должен им доказать, что смогу это сделать.

Звучит звонок к началу урока, но Гермиона, кажется, даже не слышит его. Она с тревогой смотрит на Гарри, сжимая губы в тонкую белую линию.

— Это очень сложное заклинание, Гарри, — наконец произносит она. — Мне потребуется несколько дней, чтобы разобраться в деталях. А тебе нужно четко обдумать, как ты хочешь, чтобы оно работало. Наложенное однажды на кого-то заклятие будет почти невозможно снять.

Переполненный радостной надеждой Гарри улыбается ей.

— Ты лучшая, Гермиона.

— Еще рано меня благодарить, — произносит она и быстрым шагом устремляется в класс Арифмантики.