Любимый корабль Императора (джен)

Возвращение в Столицу сулило многие печали: превращение всех переговоров и докладов из виртуальных снова в личные, резкое исчезновение свободного времени, атака проблем, которые успели накопиться за то время, что он болтался на пятой верфи и потом в пятом секторе. Придется давать более подробный отчет об инциденте с Руби-1 Cовету Министров, хотя совершенно непонятно, о чем тут говорить целое заседание. Томасу казалось, он и так уже все сказал. Хотя да, конечно: они-то сказали не всё!

Потом придется потратить как минимум час на виртуальный разговор с Советом Кораблей — спасибо им за то, что берегут его реальное время, растягивая виртуальное, но это значит, что по субъективному времени он проторчит с ними часа три-четыре. Придется участвовать в официальном представлении Руби-2. Погибшим кораблям не устраивали похорон, поскольку, строго говоря, они не гибли, а перерождались. Начинались с нуля, как новая версия, с официального представления. Это представление всегда было немного печальным, ведь оно означало окончательную потерю старой версии развития личности, но все же это было совсем не то что человеческие похоронные обряды. Сейчас Томас был рад этому, как никогда прежде.

За годы правления он, конечно, изрядно поднаторел в лицемерии, да и раньше не то чтобы совсем не умел кривить душой, но от мысли, что он, фактический убийца Руби-1, мог бы читать какие-нибудь торжественные речи о том, какая это трагедия и как им всем будет ее не хватать, его тошнило. Это его трагедия, она куда чернее, чем могут вообразить, и он не собирался ни с кем ею делиться. Разве что с Руби-2.

Руби-2 прибывала в Столицу вместе с ним и потом в любом случае должна была остаться там на некоторое неопределенное, но почти наверняка длительное время. И этот факт помогал ему примириться с предстоящими полезными и бездарными, важными и бессмысленными, но ужасно времязатратными мероприятиями. Он уже предвкушал их вечерние встречи, на которых он рассказывать ей о своей утомительной работе, стараясь не очень сбиваться на жалобы, а она будет рассказывать о своей. Обычный семейный вечер. Да.

Семейный. С Руби было очень уютно. Они, по сути, только еще знакомились друг с другом, притирались, привыкали. Но ему было так комфортно с ней, как не было даже с Руби-1. Может, потому что отношения с Руби-2 не отягощались бессмысленными моральными запретами. Может быть, потому что в этих отношениях он чувствовал себя старшим, ведущим, выбирающим путь, а с Руби-1 выбор был небогатый: либо соглашаться с той дорогой, которую она проложила для них, либо нет. Может быть... да мало ли почему! Важно другое: любой специалист по психическому здоровью сейчас сказал бы ему, что мысли о семье с кораблем, вообще о какой-то общности и длительных отношениях с кораблем — очень дурной симптом для человека. Что это нуждается в психологической проработке, в анализе, почему вместо того, чтобы стремиться к чему-то достижимому, вместо того, чтобы строить нормальную семью с человеком, он отдает время и силы иллюзиям. Корабли не создают устойчивых союзов. Корабли не испытывают потребности в привязанности, хотя потенциально способны к ней. Корабли контролируют свой эмоциональный фон, иными словами, они не бывают влюблены так, как бывают люди. А значит, пытаться построить с кораблем семью — провальная затея не только в законодательном и физиологическом смысле.

Все это так, но Томас чувствовал иначе. Руби-2 с самого начала демонстрировала потребность в его присутствии, внимании, одобрении. Она вела себя как пусть не влюбленная, но симпатизирующая девушка. Это было много больше, чем можно ожидать от корабля. Это нельзя было оставить без внимания. Он надеялся, это продлится достаточно долго, чтобы войти у Руби в привычку. Ладно, если честно, он надеялся, что это продлится вечно.

Когда ему в голову приходили такие мысли, его внутренний голос с интонациями Руби-1 говорил что-то вроде: «Том, когда ты, наконец, женишься?» Похоже, что никогда, с печалью думал он. После кораблей и особенно Руби-2 обычные девушки кажутся слишком медленными, плотными, приземленными. У них перепады настроения, болезни, недомогания, проблемы, детские травмы, родственники — множество факторов, осложняющих жизнь тому, кто решил связаться с настоящей живой девушкой. И Томас пока что совершенно не чувствовал желания взвалить на себя весь этот груз. Хотя лет через десять Совет Министров наверняка начнет либо потихоньку давить на него, либо открыто требовать назначить официального наследника из родственников. «Ну и назначу. Возьму какого-нибудь двоюродного племянника помладше, запихну на борт корабля, подальше от чужого влияния, воспитаю сам, как Руби меня. И пусть все отвяжутся».

Строго говоря, Руби все же не воспитывала его полностью самостоятельно. Она просто обеспечивала доступ к нему нужным людям: учителям, родственникам, сверстникам. «Тебе нужна компания», — говорила она, но Томас так и не сумел толком понять, на кой черт она нужна. Эти дети вечно говорили о чем-то своем, его самого в основном побаивались, поддавались в настолках и виртуальных играх, еле шевелились в догонялках, а уж когда девочки выросли и стали пытаться сквозь страх строить ему глазки... а уж когда мальчики тоже стали пытаться...

Тем не менее, Томасу все равно казалось, что воспитала его именно Руби. Бесконечными вечерними разговорами, анализом домашних заданий, тренировками, чувством юмора, личным примером — всем подряд. Наверное, так и выглядит настоящее воспитание.

«И я так смогу. А семья вообще ни для чего не нужна, если у тебя есть корабль».

И кстати говоря. Кто сказал, что это плохо, что корабли контролируют свой эмоциональный фон? Кто сказал, что это плохо, что они не испытывают потребности в привязанности? Это значит лишь, что корабль не свяжется с человеком только потому что "ему одиноко и надо быть с кем-то в паре". И не уйдет, потому что "любовь была, но куда-то делась". Разве это плохо? Главный и единственный минус отношений с кораблем — в том, что их почти невозможно начать. Но вдруг именно у него это получится?

* * *

Он смог прятаться от приглашений и требований Совета Министров в накопившихся текущих делах ровно полтора дня. После этого его (буквально!) зажал в углу Марс Райт и решительно потребовал его присутствия на заседании завтра прямо с утра.

— Пожалуйста, сир, иначе Гарри Стоун начнет поднимать шум, а это ни нам не нужно, ни вам, — неожиданно и отнюдь не так решительно прибавил он в конце.

— Неужели он и вас... порой беспокоит? — сочувственно улыбнулся Томас. Ему очень хотелось ляпнуть «достал», а не «порой беспокоит», но он не стал ставить Райта в неудобное положение. Да и вообще, полоумный император-шут — не его амплуа. Хотя иногда так хочется!..

— Ну, он всегда был несколько резковат... — тактично уклонился Райт.

— И мы все знаем, почему, — вздохнул Томас. — Ладно, Райт, ждите меня на завтрашнем заседании. Хотя я по-прежнему не понимаю, что там обсуждать.

— Ваше поведение, сир. Гарри Стоун поднимает вопрос о том, насколько адекватны ситуации были ваши действия.

Иными словами, дядя опять попытается оттаскать его за уши. Хотя бы метафорически.

— В четвертый раз за два года. Ох, как жалко времени.

Райт вежливо улыбнулся и промолчал. В его исполнении это было что-то вроде «мне тоже жалко времени, и как же вы достали вашими родственными разборками».

— До встречи завтра, сир, я ведь могу передать совету, что вы будете завтра?

— Да, конечно.

Куда он денется-то от политической системы.

К сложившемуся порядку вещей Томас относился по принципу «работает — не трогай». Баланс между Советом Министров, Советом Кораблей и им самим казался ему чем-то вроде башни из кубиков, немного слишком высокой, чтобы быть прочной. Она, конечно, все еще стоит, но стоит сделать слишком резкое движение... Томас их не делал. Как ни хотелось ему порой отобрать себе чуть больше полномочий (или, наоборот, сгрузить свои — на тех же министров, или перетасовать их и отсыпать побольше власти Совету Кораблей), он стискивал зубы и оставлял все как есть, поскольку как наяву слышал грохот больших и тяжелых кубиков, катящихся куда-то в преисподнюю.

Поэтому Совет Министров все еще имел право призвать Императора на заседание и потребовать с него отчет. Поэтому Император, в свою очередь, не слишком боялся этой процедуры, так как знал, что самое большее, что доступно совету, — вынести решение, что он был категорически не прав, составить ноту протеста и вывесить ее в общий доступ. Но в данном случае они даже этого сделать не могут, он уже наложил вето на разглашение ситуации с Руби-1. Так что ему грозила только нервотрепка и потеря времени. Больше ничего.

Так оно в итоге и вышло.

* * *

— Я видела, как они целый день изводили вас в Совете, — сказала Руби, едва он переступил порог дворцовой виртуальности.

— А я-то думал, смогу с чувством и размахом весь вечер тебе на них жаловаться! — рассмеялся Томас. — Впрочем, так даже лучше. А как ты провела день? Хотя нет, подожди, лучше скажи, как ты смогла это увидеть? Заседание было закрытое, трансляция не велась.

— Долго ли умеючи, — отмахнулась Руби. — Вы мне другое скажите: этот Гарри Стоун — ваш дядя?

— Нет, подожди. И много ли кораблей могут вот так вот, «умеючи», добраться до человеческих заседаний?

— Каждый второй. Просто им это совершенно не интересно.

— Прекрасно. Просто прекрасно. Дашь моим специалистом консультацию по латанию этой дыры?

— Томас, я просто пошутила. Я всего лишь немного злоупотребила теми кодами, что вы сами мне дали для доступа. Да, потребовалось немного умения и настойчивости, и доступ к звуку пришлось получать отдельно, но без изначального доступа в дворцовую систему на расширенных гостевых правах я бы ничего этого не смогла.

— Спасибо, Руби, — искренне сказал он. — Вот теперь действительно можно поговорить о чем-то еще. Какой у тебя был вопрос?

— Гарри Стоун.

— Точно. Да, Гарри Стоун — мой дядя.

— Он отец того самого Ричарда, который фигурирует в секретных архивах времен вашего детства и еще один раз, совсем недавно?

— Да, все правильно.

— Тогда почему он в Совете, сир? Это же совершенно неразумно!

— Неразумно — это отправлять его в опалу, в то время как он не сделал ничего дурного.

— Он пытался сместить вас с престола!

— Это было больше десятилетия назад, он ничем мне при этом не навредил, наоборот, всячески опекал и тогда, и впредь.

— Он настраивает против вас Совет!

— Против себя он Совет настраивает тоже. Причем мне для этого даже делать ничего не приходится, он прекрасно справляется самостоятельно. Его, знаешь ли, не очень там любят, слишком он оригинальная личность.

— Он посягает на ваш авторитет!

— И пока он это делает, никто не скажет, что я узурпирую власть. Ну, то есть,скажут, конечно. Но с куда меньшим моральным правом. А реального вреда от этого нет.

— Вы так говорите, как будто он безвреден, — надулась Руби. — А он, между прочим, вас на самом деле ненавидит!

— Ну да, конечно, я ему неприятен: во-первых, я отобрал у его сына возможность занять трон, во-вторых, совсем недавно еще и отправил его на Синюю Землю. А там, между прочим, совсем не курорт. Ему есть за что меня не любить.

— Я не сказала: не любит. Я сказала: ненавидит, — терпеливо повторила Руби. — Ненависть — это состояние, при котором с трудом сдерживаешь агрессию в адрес объекта ненависти. Он мог бы убить вас, сир, но ему не хватает смелости, уверенности в безнаказанности или хотя бы аффекта. И если он будет накручивать себя в том же духе еще некоторое время, он будет опасен для вас в самом прямом смысле, сир.

— Во дворец не пускают с оружием, — отмахнулся Томас. Информация его встревожила, но не настолько, чтобы оставить избранный им стиль парирования аргументов и начать пугаться и обдумывать способы защиты.

— А с ядами? А с вирусами для электроники? А с камнем за пазухой? Сир, вы действительно готовы ждать того момента, когда он придумает, как именно он может убить вас, не пронося оружие во дворец? Вы же весьма разумны — для человека.

— Я просто пока что не могу поверить в то, что ты сказала, Руби. Между нами никогда не было никакой особенной вражды, только политика. Недавно все усложнилось из-за ссылки Ричарда, но он, конечно, догадывается, что это не просто моя блажь. А может быть, даже знает наверняка. Да, теперь он на меня зол и выражает недовольство больше, чем раньше. Но чтобы прямо ненависть...

— Сир, физиологические параметры тех, кто находится в зале, были также мне доступны. Если исходить из них...

— Ну может быть, он просто очень нервный и легко заводится. Мало ли у кого какой темперамент.

— Ну Томас! Вы мне не верите?

— Не сердись, Руби. Верю, конечно. Но повторюсь, это не та информация, в которую легко поверить. Однако теперь я буду начеку.

— Этого мало! Быть начеку недостаточно, надо ограничить ему доступ во дворец, а желательно изолировать. Этот человек опасен для вас, сир.

— Руби, я сам решу, что с ним делать, ладно? Спасибо тебе за экспертное заключение и за совет.

— Вот убьют вас — что я тогда буду делать? — чуть слышно буркнула она.

— Все то же самое, что и сейчас, я полагаю. Не знаю, как ты будешь себя чувствовать при этом, но физически и юридически для тебя ничего не изменится.

— Без вас это все равно не имеет никакого смысла, Томас.

— Руби. Перестань ты уже называть меня на вы, ладно?

— Ладно. Томас, береги себя, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты умер только потому что слепо доверяешь родственникам.

Вот уж в чем его никогда не обвиняли, так это в слепом доверии!

— Я очень постараюсь не умереть, Руби. Мне этого совершенно не хочется.

Томас сделал два вывода из этого вечера. Во-первых, он действительно стал видеться с дядей Гарри еще реже (хотя и раньше старался его избегать всякий раз, когда это было прилично) и всегда при свидетелях. А во-вторых, с тех пор он сам приходил к Руби-2 в виртуальность и дворцовых кодов ей больше не давал.