Власть женщины сильней (гет)

Синьора де Бельфор в темнице не скучала. Как догадывалась Юлия, а ей было с чем сравнивать, поместили ее в «привилегированную» камеру. Просторное, сухое помещение. Два высоких, хотя и очень узких, окна обращены во двор замка-крепости, и оттуда слышны шаги и команды караула. В самой камере — стол, табурет и деревянный лежак. В углу ширма прикрывает отхожее место. Когда дверь закрылась за охранником, Юлия повела головой, принюхиваясь, внимательно осмотрела пол: слава Всевышнему, крыс, похоже, здесь не было.

Печально улыбнувшись, синьора Бельфор подошла к окнам. В узкие щели можно было увидеть лишь глухую противоположную стену, а просунуть разве что руку, да и то Юлия подумала, что мускулистая рука Феличе застряла бы между камнями. Поразмыслив, графиня решила, что даже в таком месте необходимо обзавестись союзником. Охранником к ней был приставлен старый подслеповатый монах. Юлия понимала, что ее красоту и обаяние тот оценить не в силах, поэтому решила действовать иначе. Молитвы она помнила.

Монах видел, как много времени женщина проводит в беседах с Богом. Губы Юлии шептали слова, обращенные к Всевышнему, но думала она о другом. Графиня думала о Перетти. Почему ее схватили в его доме? Как и почему он оказался на свободе? Неужели… Она не хотела в это верить. Ей нужно было увидеть кого-то. Кого угодно, но не старика монаха. И Юлия рискнула. Из всего, что ей приносили на скудный обед, она пила только воду…

Силы оставляли ее. Поначалу женщина имитировала лихорадку, но вскоре болезнь и вправду овладела ею. Да, Юлия де Ла Платьер не скучала.

Когда дверь отворилась, графиня стояла на коленях. Длительное воздержание и слабость, полумрак и сырость помещения сделали свое дело: на бледном лице горели лихорадочные пятна и влажно блестели глаза. Восковые руки покоились на животе, поверх потрепанного платья, висевшего теперь на ее похудевшей за последние недели фигуре.

— Вы плохо выглядите, сударыня, — в голосе Климента сквозила ирония.

— Неужели?! Право, вы огорчаете меня. Я думала воздух подземелий мне на пользу… — ее голос прервался, она судорожно прижала руку к горлу, но овладела собой. — Что заставило вас вспомнить обо мне?

— Вы отказываетесь от еды, заболели вот…

Папа отослал всех, кто был за дверью и плотно закрыл ее.

Юлия настороженно молчала, прижавшись спиной к стене.

— Вы знаете, что в город вернулся ваш сын?

— Ну и что? — Юлия смотрела Каррере в глаза. — Мой сын… Он не принадлежит мне. Вы ему ближе, чем я.

— Тогда что же вас так встревожило?

— Это вам показалось. Если вы пришли только за этим, то лучше оставьте меня. Пришло время молитвы.

Своды подвала сотряс хохот Святого отца. Утирая слезы, выступившие от смеха, Климент приблизился к графине:

— Вам?! Молиться?!

— Да! И не вам этому удивляться!

В глазах мужчины зажегся недобрый огонек:

— Вы, верно, скучаете по Перетти…

— Это вас не касается.

— Ошибаетесь. Вам не следовало бы сердить меня, Юлия.

Он уже совсем близко подошел к женщине. Она напряглась, пальцы, сжатые в кулаки, побелели, но графиня не сделала ни одного движения.

— Ваше Святейшество, прошу вас, уйдите! Простите меня, я не хотела вас сердить… Уходите…

— Я не уйду! Однажды я уже выполнил подобную вашу просьбу. Теперь ваша очередь уступить.

Каррера всем телом подался вперед, к Юлии.

— Нет… Вы же видите, я больна… Оставьте меня, прошу вас.

— А если я скажу — «да!». Если я потребую…

В глазах женщины блеснула ярость:

— Я опозорю вас перед всей Европой! Я смогу это сделать!

— О, об этом уже позаботился Перетти! Так что Европой вы меня не напугаете, — Каррера усмехнулся — невесело, зло.

— Я возненавижу вас, сударь! Я отомщу! Мне терять нечего!

— Вам есть что терять! У вас — сын, любимый муж..чина. Итак, да? — Франческо подошел вплотную, оперся одной рукой на стену возле головы графини, второй, не касаясь, обрисовал контур груди женщины.

— У меня нет ни сына, ни мужа! Нет, нет, нет…

— Уверен, Перетти будет очень огорчен, когда я обнародую ваше письмо. Той же Европе будет любопытно узнать, кто такой Феличе Перетти… на самом деле!

— Нет! Я верила вам тогда! Вы не посмеете сделать это. Вам никто не поверит!

— Возможно, но я зароню зерно сомнения. И для, нет, не Европы — для Рима этого будет достаточно, чтобы стереть саму память о… самозванце! Да?

Юлия почувствовала, что слабеет:

— Нет. Ваш сан… Виктория… Отпустите меня, умоляю…

— Перетти вы не напоминали про сан…

— Оставьте меня. Я не люблю вас…

— А Париж вы любили?

— Да, я люблю его! — камера, мужчина перед ней — все поплыло в глазах Юлии.

— А его жителей? А своих мужей?

Она собрала последние силы. Юлия чувствовала дыхание Папы, видела его глаза, горящие сейчас только желанием уничтожить. Ей стало страшно:

— Я ненавижу вас!

— Всего лишь «да». За сына, за Перетти, за себя.

Франческо склонился еще ниже, прислушиваясь к ее горячечному шепоту.

— Нет, нет, нет… Не надо, оставьте меня.

Папа резко отстранился, прошелся по камере, открыл дверь и позвал монаха. Тот, предупрежденный заранее, появился сразу.

— Приказ об аресте кардинала Менголли за злоупотребления в аббатстве Сан-Мари.

Он помахал бумагой перед лицом Юлии:

— Или «да»?

Она смотрела ему в глаза с испепеляющей ненавистью:

— Если я скажу то, что вы хотите услышать, вы дадите мне слово никогда не трогать Бенвенуто?

— И вы поверите моему слову?

— У меня нет выбора…

— Иди, — бросил монаху Климент, не отводя взгляда от Юлии.

Когда дверь вновь закрылась:

— Итак?

Каррера напрягся в ожидании.

Юлия сжала зубы… Потом улыбнулась грустной и странной улыбкой. Ее губы дрожали:

— …Да… Да!

Франческо откинулся назад. Его глаза сияли. Это был вид победителя. Он рассмеялся:

— А теперь оставайтесь с этим «да» и ожидайте моего следующего визита!

Папа повернулся к выходу.

— О, нет! — казалось, что Юлия чудесным образом выздоровела, таким плавным и одновременно стремительным было ее движение. Она оказалась перед мужчиной. Ее руки скользнули по лицу, по волосам Франческо, он почувствовал ее дыхание на губах. Весь опыт обольщения, все свои навыки женщина вложила в эти прикосновения. Каррера ощутил ее губы на своих губах. Он коротко ответил, прикусив губы Юлии, и тут же оттолкнул графиню от себя:

— Прочь, потаскуха! Ты получишь меня только тогда, когда я этого захочу!

Юлии удалось удержаться на ногах. Она повела плечами, словно его руки, оттолкнувшие ее, все еще прикасались к ней, и ладонью утерла губы:

— За что ты мстишь мне? Ты ведь не только из-за Перетти держишь меня здесь. Уж не потому ли, что я предпочла слуге господина? — она рассмеялась, глядя ему прямо в лицо.

Франческо побелел от гнева.

— Не пытайся убедить себя в этом, — прошипел он, в два широких шага подойдя и нависнув над ней. — Если и были у меня какие-то фантазии о тебе, то только до того момента, как я встретил Викторию. А это, чтобы ты окончательно убедилась, что не права!

И рука Карреры опустилась в хлесткой пощечине на лицо женщины. После Папа стремительно покинул камеру пленницы. Уже в своих апартаментах, выпив бокал разбавленного вина, справившись с гневом, Климент понял, что за звук сопровождал его уход — Юлия упала без сознания. Сделав усилие над собой, эта женщина все же была ему нужна, Его Святейшество отправил к графине своего личного врача — Давида Лейзера.

Старый Лейзер пользовал уже не первого Святого Отца. Среди его пациентов было немало сильных мира. И всё благодаря неординарным познаниям и способностям в области сокровенного знания — медицины. Однако сам Давид выше всего ценил свое умение оставаться для всех только врачом. Именно это качество и позволило ему дожить до возраста почтенного еврея в Риме, в Ватикане.

Спустившись в подвал по личному распоряжению Папы, Давид беспрепятственно прошел к пленнице. В камере он нашел Юлию, лежащую все еще без сознания на полу. Первым делом он позвал охранника и с его помощью перенес пациентку на лежанку, а после стал приводить ее в чувство.

— Помогите мне… Если вы человек, во имя Бога помогите мне. Прошу вас, найдите кардинала Перетти, — голос женщины оборвался, когда она осознала, что перед ней личный лекарь Папы. Юлия похолодела от страха.

— Вы слишком плохо думаете о монсеньоре. Это вам от него. Он предвидел, что рано или поздно я увижу вас, — Лейзер протянул графине клочок бумаги, где рукой Перетти было написано: «Юлия, доверяй этому человеку».

— Передайте ему, что Папа не забыл о письме, которое я написала несколько лет назад. Там вся его жизнь… Вся… И еще — кардинала Менголли могут арестовать, — она говорила тихо и быстро. — Уходите. Торопитесь.

И графиня вновь потеряла сознание.

Исполнив долг врача, Давид вышел. Возле теперь уже спящей женщины он оставил небольшой сверток, в котором был сборный стилет — тоже подарок от Перетти.

Вернулся Лейзер на следующий день.

— Я по приказу Святого Отца.

И его снова пропустили к графине. Юлия была все так же слаба, но врача узнала.

— Я рада видеть вас, — она постаралась улыбнуться. — С чем вы пришли?

— Монсеньор Перетти выполнил одну м-м… просьбу папы Климента. Можно надеяться, что вы и ваш сын будете пока в безопасности. Я передам, чтобы вас лучше кормили. Бежать пока не удастся.

За время разговора Лейзер подготовил лекарство.

— Выпейте это, ваша светлость. Вы что-нибудь передадите?

— Нет… Впрочем, скажите кардиналу, что я люблю его.

Юлия не могла до конца поверить этому человеку. Кто мог поручиться, что он не ведет двойную игру? Записка Перетти — всего несколько слов, ее можно подделать. А кинжал — лишнее обвинение против нее и кардинала. Графиня выпила лекарство и после спросила:

— Что это?

— Это… особый настой трав, — Давид прищурился, усмехнувшись, — Сейчас вы уснете, а проснетесь почти здоровой. Только кушайте лучше! Иначе можете не дождаться освобождения, и монсеньор накажет старого больного еврея. Простите, я должен идти. Прощайте.

Врач быстро вышел.

Поначалу Юлия пыталась бороться с действием лекарства, но потом решила — будь что будет, и сдалась Морфею.

* * *

Изо дня в день Франческо Каррера слышал от Виктории горестные вздохи о том, что она и Диана мешают ему, что они ничего не значат для него. Лейзер докладывал, что здоровье графини Морно ухудшилось и воздух Рима ей вреден. В конце концов, Его Святейшество не выдержал и просто накричал на женщину, но этим только усугубил ситуацию. Пришлось идти мириться, потому что без нее было тоскливо и неуютно.

Виктория находилась в своих покоях вдвоем с дочерью. Девочка спала в колыбели, стоявшей в дальнем углу комнаты. Сама хозяйка молилась у маленького алтаря. Ей было плохо, но она была зла. Климент вошел тихо и некоторое время наблюдал за графиней. Потом он окликнул ее. Виктория не спеша обернулась, поднялась с колен, но тут же опустилась в глубоком реверансе.

— Ну, что это ты… — Каррера подошел к ней, поднял за руку и привлек к себе. — Прости меня… Я… был не в себе…Коллегия вновь противится мне. А тут еще Давид сказал, что ты больна…

Как только Виктория выпрямилась из поклона, сразу же отстранилась от него. Ее голос был холоден, но учтив:

— Что вы, Ваше Святейшество, это я прошу прощения, что привлекаю к себе столько вашего внимания.

— Виктория! Я же извинился.

— О, да. Это многое меняет.

Климент замолчал. Он почувствовал, как к горлу подкатывает раздражение, перед глазами всплыла картинка новой встречи Виктории с Менголли в саду. Вывод последовал неожиданный:

— Я думал, ты меня любишь. Я надеялся на это. Я ошибался?

— Люблю и поэтому не хочу быть помехой вам.

— Когда же ты поймешь, что не можешь мешать мне! Кто тебе внушает этот бред? Менголли?

— Мальчик ни при чем, Святой Отец, — Виктория постаралась, чтобы голос не дрогнул от беспокойства за воспитанника. — Просто… я скучаю без вас.

Последние слова, точнее их совершенно беззащитный тон, разоружили мужчину. Климент подошел к Виктории, привлек ее к себе:

— Я люблю тебя, понимаешь? Тебя и нашу малышку. Верь мне.

Виктория посмотрела ему в глаза — недоверие и любовь боролись в ее душе, а тело было охвачено жаром. Франческо покрыл ее лицо поцелуями, но тут же внимательнее посмотрел на нее:

— Ты вся горишь. Я пришлю к тебе Давида.

— Не надо. Я не верю этому еврею. Лучше побудьте вы со мной… С нами.

Обед Папа приказал подать в комнаты графини. Играя с малышкой и разговаривая обо всем, они провели вместе остаток дня.

— Я должен идти, у меня назначена встреча с Генералом.

Виктория ничего не сказала, только улыбнулась и кивнула головой.

Поцеловав своих девочек на прощание, Папа вышел. После он все же отправил к Виктории своего врача. Однако после окончания встречи с Генералом общества Иисуса Лейзер доложил, что не смог осмотреть синьору графиню, так как ее не было в апартаментах. От служанки Климент узнал, что Виктория ходила гулять в сад. «Снова. В такой час?! Ждала встречи?»

Когда Папа вышел из своей молельни, было уже за полночь, дворец спал. К Виктории идти… не имело смысла. Лейзер недвусмысленно сказал, что ее светлости необходимо беречь силы. И тогда перед мысленным взором Франческо встала Юлия де Ла Платьер. Каррера отбросил эти мысли, тряхнул головой, избавляясь от наваждения…

Но через некоторое время обнаружил себя идущим в сопровождении двух швейцарцев по пассетто* в направлении Сант-Анджело. Словно очнувшись от забытья, он остановился. А потом, едва не до крови закусив губу, продолжил путь к замку, а там к камере синьоры де Бельфор.

Юлия спала. Лекарства Лейзера возымели свое действие, но более этого — надежда, принесенная им со словами Перетти: «Я найду способ тебе помочь». Получив это послание, Юлия вновь стала принимать пищу и вино, внимательнее отнеслась к рекомендациям еврея. И теперь с ее лица сошла бледность, губы налились краской. А накануне по распоряжению всё того же Давида ей даже принесли пару ведер воды, и Юлия смогла ополоснуть волосы.

Не заботясь о тишине, Климент вошел в камеру. Но сон от давидовых трав был сильнее. Каррера спрыснул лицо пленницы водой из графина:

— Проснись.

Едва Юлия пришла в себя и разглядела посетителя, в ее глазах загорелась ненависть, а рука незаметно сжала рукоять кинжала, спрятанного в соломе тюфяка, служившего ей постелью.

— Вы опять здесь?! Что же привело вас на этот раз?

— Уже и не думал, что услышу от тебя столько глупых слов после всего…

— Заключение помутило мой разум.

— Как ты себя чувствуешь, дочь моя? — фальшиво-заботливо поинтересовался Каррера.

— Достаточно хорошо, чтобы найти силы сказать, как я вас презираю!

— Ну вот, снова за свое. А ведь это по моему приказу мой личный лекарь заботился о тебе. И, как я вижу, весьма успешно.

Климент прошелся по камере, сел на табурет. Юлия молчала, не сводя глаз с мужчины.

— А известно ли тебе, что кардинал Менголли влюблен в Викторию де Бюсси?

— И что же?! Если мой сын любит… мою сестру, это не значит, что я должна любить вас!

Юлия быстро устала от напряжения, дыхание участилось, начала кружиться голова, но глаза все также пристально наблюдали за Каррерой. Заметив ее состояние, Папа подошел ближе, взял за руку, пощупал пульс. Юлия едва вытерпела его прикосновение. Каррера порылся в складках своего одеяния и извлек небольшой пузырек. Вылил его содержимое в кружку с водой и вернулся к Юлии:

— Возьми, выпей. Не бойся, травить я тебя не собираюсь, — он улыбнулся.

— Действительно, этого мне не стоит бояться, — она горько усмехнулась и выпила предложенное. — Зачем, к тому же, делать это своими руками?!

Все ее чувства были напряжены до предела, в глазах застыл вопрос: «Когда же он уйдет?».

И словно в ответ:

— Я дождусь, пока тебе станет лучше. Через несколько минут ты почувствуешь себя полной сил…

Климент вновь улыбнулся, думая о том, что после окончания действия этого состава Юлия станет бессильной, как младенец. Женщина отвернулась к стене. В тишине шли минуты. Юлия закрыла глаза и ждала… Но чего? Об этом ей не хотелось даже думать.

— Как тебе мой врач? Совершенный специалист. Жаль, что еврей.

Графиня открыла глаза:

— Уйди, я прошу тебя… Почему тебе так нравится мучить меня? Ты, твои слуги — бесчувственнее камней, — в ее голосе звучало отчаяние.

Юлия пыталась понять: все ли о враче знает Климент.

— Мне не хотелось бы начинать снова тот же разговор. Ну, ты же была послушной пленницей. Ты уже сказала «да».

Каррера вновь хотел приблизиться к лежаку, к Юлии. Она резко села, прижавшись спиной к стене. По ее лицу потекли слезы. Тут графиня тяжело поднялась на ноги. Клинок кинжала тускло блеснул в сумраке камеры.

— Не подходи ко мне…

Каррера отпрянул:

— О, как это становится интересно…

Протянув руку к Юлии, Франческо двинулся вперед, внимательно следя за движениями женщины.

— Отдай это мне. Зачем тебе убивать меня? Тогда ты навечно останешься в этих стенах. Или тебя повесят. Просто отдай мне эту железку. Ну!

— Ели ты сделаешь еще хоть одно движение, тебе придется помолиться за мою душу!

Ее глаза горели диким огнем. Рука, сжимавшая оружие, не дрожала.

Папа рассмеялся:

— Хочешь зарезать себя?!

Говоря это, Климент продолжал мягкими шагами приближаться к Юлии:

— Отдай мне кинжал, женщина!

Она пристально следила за его передвижениями. В тот момент, когда он был уже на расстоянии вытянутой руки, лезвие блеснуло в воздухе. Женщина была слишком слаба, ее рука дрогнула, и клинок скользнул по ребрам. Однако кровь мгновенно залила одежду. Каррера выругался, выдернул из рук графини оружие.

— И чего ты добилась? — закричал он. — Через пару дней тебя поставят на ноги, и я снова приду. Глупо! Боже, как глупо.

Папа был в бешенстве. Но Юлия ничего не слышала. Она думала только о том, что не смогла даже убить себя. С ее губ слетели слова: «Господи, дай мне умереть»; и она погрузилась в темноту.

Прихватив с собой стилет, Климент покинул камеру. В чувство графиню приводил снова Лейзер:

— Ай-яй, как нехорошо… Зачем же так…

— Я его ненавижу… Давид, помогите мне умереть… Помогите…

Речь Юлии стала бессвязной, переходя в бред. Но даже в бреду ее не оставляла мысль о смерти.

— Что вы! Вас так любят. Я отвечаю за вашу жизнь не только перед Святым Отцом, но и перед его высокопреосвященством.

Продолжая причитать, врач напоил женщину успокаивающим и закончил перевязку.

— Постарайтесь скорее выздороветь. Вас пытаются освободить. А теперь спать, спать…

Юлия уснула.

*Пассетто (Passetto) — укрепленный коридор, соединяющий Ватикан с замком Сант-Анджело.