Неживая, Немертвый (гет)

— Талантливое представление, Ваше Сиятельство. Сразу и не скажешь, что в вас, оказывается, великий актер погибает.

Нази Дарэм, как всегда, сидела в кресле, забравшись в него с ногами, и граф поймал себя на мысли, что вид этой освещенной пламенем комнаты, равно как и вид сидящего перед камином с очередной книгой некроманта, стал казаться привычным. Это место и эта женщина означали долгие разговоры, не всегда приятные, но всегда осмысленные, порождающие больше вопросов, нежели дающие ответов, и граф прекрасно отдавал себе отчет в том, что стремится к этим беседам даже больше, чем ему бы того хотелось.

— Скорее, дипломат, — поправил он, занимая свое место напротив Нази: она в правом кресле, он в левом, и никогда наоборот. — Театр не входил в сферу моих интересов еще в те времена, когда я был человеком — но, в конечном счете, что есть светская жизнь, как не один, годами тянущийся спектакль?

— И какому же амплуа вы отдавали предпочтение — злодеев или героев? — насмешливо поинтересовалась Нази.

— Зависело от обстоятельств, — спокойно отозвался фон Кролок. — Тем более, эти роли, как показывает практика, мало отличаются друг от друга. В подобных постановках главное, драгоценная моя фрау Дарэм, не угодить в статисты.

— Тонко подмечено, — оценила Нази и, не желая дальше развивать тему искусства, спросила: — Что вы намерены делать с профессором и его подмастерьем? Поразительно, насколько они не похожи на охотников за нежитью. Альфред еще куда ни шло, он молод, а вот профессора суровый климат, давление и сердце рискуют убить вернее, чем вампиры.

— Теоретики, — граф хмыкнул. — Справиться с бодрствующим вампиром у этих господ нет никаких шансов. Тем не менее, подобные специалисты могут быть весьма эффективны, если распорядиться ими с умом. Профессор, если принять во внимание его исследования, неплохо знаком с повадками упырей и, полагаю, вполне способен вычислить предполагаемое место их дневного сна. Дайте ему в помощники пару мужчин покрепче, способных выполнять физическую работу, сопряженную со вскрытием склепов и тасканием могильных плит, и он станет прекрасным лидером охотничьей группы. Довольно примечательно, что он, пускай и интуитивно, выбрал себе прекрасного компаньона. Хотя, насколько я могу судить, скорее, юный Альфред прекрасно выбрал себе увлечение. Молодой человек весьма крепок разумом и плохо поддается внушению. Обратила ли ты внимание, как неуютно, в отличие от наставника, он ощущал себя в нашем с Гербертом обществе?

— Вы оба явно не вызвали у него должной симпатии, — согласилась Дарэм. — Особенно ваш сын.

— Зато мой сын от него в полном восторге, — со вздохом заверил свою собеседницу Кролок. — Новая игрушка, к тому же весьма миловидная... Герберт всегда был падок на красоту, так что не удивлюсь, если Альфреду придется столкнуться с теми из его поползновений, которые не имеют отношения к гастрономии. Однако суть не в этом. Суть в том, что юноша на подсознательном уровне ощущает воздействие на собственный разум. Он не способен понять, в чем именно кроется подвох, однако чувствует его и оттого беспокоится лишь сильнее.

— Потенциальный менталист… — уважительно протянула Нази. — В нашем мире его бы уже обхаживало несколько наставников Ордена, строя друг другу козни, дабы заманить такого перспективного ученика. Люди, способные сопротивляться воздействию нежити, настолько же ценны в нашей профессии, насколько и редки. Жаль, что здесь у вас нет подходящих учителей, и он не раскроет свой дар. А, скорее всего, никогда не узнает, что этот дар у него вообще есть. Однако вы так и не ответили, Ваше Сиятельство — что дальше?

— Дальше? Это будет зависеть от поведения наших незваных гостей, — так, будто речь шла не о человеческих жизнях, а о чем-то малосущественном, пожал плечами граф. Впрочем, как раз для него это и правда был вопрос незначительный. — Кажется, мне удалось пошатнуть уверенность юного Альфреда в том, что он и профессор действительно имеют дело с вампирами, а не стали жертвами обмана герра Шагала, который таким образом попытался избавиться от них, заманив в лес и бросив на произвол судьбы. Уверен, с наступлением утра молодой человек побеседует с Сарой, которая подтвердит, что находится здесь по собственной воле, лишь подкрепив его сомнения. С Абронзиусом, разумеется, положение чуть сложнее — он не откажется от своих подозрений так легко и до последнего будет пытаться вывести нас на чистую воду, однако я позабочусь о том, чтобы успеха он не достиг. Склеп надежно заперт, а без визита туда профессор не получит ни единого веского доказательства. Ну что, скажи на милость, он может мне «предъявить»? Жизнь анахоретом? То, что в замке нет икон? Наше с Гербертом отсутствие дома в светлое время? Это все, право, несостоятельно. Я рассчитываю, что завтрашнего дня и вечера нашим гостям будет довольно, чтобы попытаться проверить свои подозрения. После этого я попрошу их покинуть замок, на прощание спутав воспоминания о самом месте его расположения — будет весьма некстати, если они явятся снова, когда поймут, что фройляйн Шагал не вернулась домой. Впрочем, существует вероятность, что добровольно они не уйдут. Видишь ли, молодой человек питает к Саре весьма нежную страсть, так что, пренебрегая всеми законами приличий, может отказаться покидать замок без нее даже по просьбе хозяина.

— И что случится тогда? — Дарэм нисколько не сомневалась, что и этот вариант развития событий фон Кролок успел обдумать, придя для себя к некоему выводу.

— Тогда мне либо придется набросить на них зов, что в такой спешке может привести к печальным последствиям, либо грубо вышвырнуть за ворота, либо убить, — откликнулся граф. — Двоих иностранцев в этих местах искать решительно некому, так что последний вариант вполне приемлем. И, пожалуй, наиболее удобен, поскольку не предполагает лишней возни.

— Если вы намереваетесь их убить, тем самым нарушая свое же слово, я тоже нарушу свое и все им расскажу, — мрачно пообещала Нази. Именно такого ответа она и опасалась, хотя нельзя сказать, будто совершенно его не ждала.

— Если ты намереваешься все им рассказать, я запру тебя в этой комнате, — насмешливо откликнулся граф.

— Если вы запрете меня в комнате, и я в назначенный час не явлюсь в библиотеку, профессор и Альфред отправятся меня искать. Двери здесь не настолько толстые, чтобы они не услышали моего рассказа. — Нази, сама того не заметив, подалась вперед, вцепившись руками в подлокотники кресла и яростно уставившись на невозмутимо спокойного фон Кролока исподлобья. — И, поскольку они точно будут знать, что вы собой представляете и где вас искать, я не сомневаюсь, они сумеют вскрыть ваш не такой уж неприступный склеп и отрубят вам голову.

— Если они отрубят мне голову, — точно так же наклоняясь в сторону собеседницы, сказал граф, — в следующую ночь двадцать девять высших вампиров превратят поселение внизу в деревню-призрак, при этом более чем вдвое увеличив свое количество.

— Чтоб вы сдохли, Ваше Сиятельство, — искренне пожелала Нази.

— Уже, фрау Дарэм, — хладнокровно откликнулся фон Кролок, и в комнате на некоторое время повисло тягостное молчание.

— Почитаю за лучшее вернуться к разговору, который столь неудачно прервало появление герра Шагала, — наконец, как ни в чем не бывало сказал граф и, поймав на себе тяжелый взгляд Нази, примирительно добавил: — Если я найду разумный способ избавиться от наших гостей иначе, я им воспользуюсь, обещаю. Ты, помнится, спрашивала, как я контролирую собственный голод. Все действительно проще и вместе с тем сложнее, чем кажется. Еще при жизни, получив довольно скверное ранение, я, усилиями хлопотавших надо мной врачей, приобрел весьма пагубную зависимость от опия. Зависимость, в мои планы, как ты понимаешь, совершенно не входившую. Именно тогда, пожалуй, я понял, насколько недооценивают значимость силы воли. Поверьте, фрау Дарэм, любые потребности, кроме самых насущных, человек способен некоторое время оставлять неудовлетворенными. Даже потребность в дыхании, что уж говорить о потребности в опиатах. Или крови. Разумеется, вовсе без еды обойтись вампир не в состоянии, так же, как и обычный человек, но вот терпеть — вполне может. Что я по возможности и делал, переложив свой прижизненный опыт на опыт посмертный. Попытка эта может показаться довольно глупой, поскольку потребность немертвых в крови не вполне идентична наркотической зависимости, однако, как выяснилось позднее, мое невежество сыграло мне на руку — поначалу я не знал, что подобное считается невозможным, а когда узнал, уже успел твердо увериться в обратном. Видишь ли, глядя на остальных моих «собратьев», я пришел к выводу, что не желаю, подобно многим из них, утратить контроль над самим собой. Поначалу перерывы между приемами пищи были невелики, но с каждым разом предел моего терпения становился лишь прочнее, так что на сегодняшний день я вполне могу обходиться без еды около пяти месяцев, восполняя запасы сил относительно небольшим количеством крови. Не скрою, это весьма неприятно, но вполне переносимо. Довольно любопытно, что, согласно моим наблюдениям, чем чаще вампир потакает своей жажде, тем короче делаются промежутки между его трапезами, тем больше крови ему необходимо, чтобы насытиться, и, странным образом, тем слабее он становится, когда голоден.

— Хм… на этот счет у меня есть теория, — немного подумав, сказала Нази, которую ответ фон Кролока, пожалуй, впечатлил едва ли не сильнее, чем вся остальная часть его рассказа в целом. Впрочем, слова графа лишь подтверждали то, что она о нем уже знала, и то, о чем догадывалась. — Есть вероятность, что вампиры, обильно питающиеся кровью, таким образом полностью перекладывают на нее весь свой энергообмен и, следовательно, становятся слабее, теряя возможность черпать силы из других, побочных, источников.

— Весьма внушительная речь, Нази, — фон Кролок усмехнулся самыми уголками губ и добавил: — А теперь потрудись объяснить свою теорию так, чтобы суть ее стала ясна не только некромантам, но и неискушенному слушателю.

Некоторое время Дарэм задумчиво хмурилась, соображая, как именно стоит переформулировать только что возникшую гипотезу. Довольно смелую, но, тем не менее, подозрительно правдоподобную. Если бы только у Нази была возможность обсудить ее с кем-то из аналитиков Ордена... Однако в распоряжении Дарэм был лишь терпеливо дожидающийся ее ответа вампир.

— Хорошо, — найдя, наконец, подходящее объяснение, начала она. — Воспользуемся аналогиями: человек со слабым зрением обращается к лекарю, и тот предписывает ему носить очки, линзы которых определенным образом фокусируют поток света, тем самым помогая человеку лучше видеть. Однако, чем дольше он носит очки, тем хуже видит без них, поскольку его глаза, привыкнув к помощи извне, постепенно перестраиваются и отказываются работать самостоятельно. Точно так же, вполне вероятно, вампиры, начиная питаться по первому своему желанию, утрачивают способность черпать жизненную силу из чего-то иного. Точнее, не так… — она нетерпеливо пощелкала пальцами в попытках поймать за хвост ускользающую мысль. — Они перестают эту силу самостоятельно вырабатывать. Как я уже говорила, мощь вашей души является определяющей и для состояния вашего тела. Соответственно, в то время, когда вы не пьете кровь, вы должны откуда-то брать энергию, чтобы существовать и при этом бодрствовать. Получается, вы черпаете силу из своего духа и используете ее в тех же целях, что и кровь. Однако резерв должен восполняться, иначе за три сотни лет он бы истощился полностью, поэтому совершенно без пищи вы все равно погибнете. По-моему, вполне состоятельная версия... как думаете?

— Звучит логично, — согласился фон Кролок, иронично добавив: — Однако я, с твоего позволения, воздержусь от предложения проверить эту теорию опытным путем.

— А как, кстати, добился подобного результата Герберт? — поинтересовалась Дарэм. — Он не похож на существо, способное долго терпеть, превозмогая себя, в то время, как можно просто получить желаемое.

— Довольно скверно он терпел, однако это было одним из условий нашей с ним сделки. И пускай он, из-за некоторых своих особенностей, никогда не будет хорош в этом так же, как я сам, он, поверь, за минувшие годы добился многого. Честно признаться, даже большего, чем я рассчитывал. Впрочем, надеюсь, о последнем ты моего сына извещать не станешь. Ну а в первое время мне приходилось пристально следить, чтобы он не "позабыл" о нашем уговоре. — Граф поморщился от воспоминаний и, заметив вопросительный взгляд женщины, сухо пояснил: — Я вынужден был время от времени запирать его в подземелье. Там есть казематы с дверями такой толщины, что даже вампир не сможет справиться с подобной преградой. Я не рассказывал ему, как шагать в тень, намереваясь начать этот, последний, этап обучения лишь тогда, когда буду уверен — насильно ограничивать его свободу больше нет необходимости. И не стоит так смотреть на меня, Нази, уверяю, я тоже не получал от этого ни малейшего удовольствия, однако это нужно было сделать. В первую очередь, ради него самого. И, если ты не против, давай сменим тему. Например, я так и не услышал ответов на свои вопросы, коих, напомню, было четыре. Я свою часть соглашения выполнил и вправе ожидать, что ты выполнишь свою.

— Разумеется, — Нази тяжело вздохнула. — Я начну с возможностей вашей души путешествовать по тропам, поскольку все остальные вопросы слишком тесно связаны между собой, и ответ на них будет длинным. Итак, по своей сути вы являетесь узником изнаночной части мира и не можете ни вернуться к жизни в полной мере, ни в полной мере погибнуть, навсегда застряв где-то посередине. Место дневного вашего пребывания лежит между тропами, по которым проходят души умерших. Или некроманты. Это ваша персональная бесконечность, в которую никто не способен проникнуть, так что, даже если две души окажутся в шаге друг от друга, каждая из них будет в полном одиночестве.

— И ты — исключение из этого правила, — не столько спросил, сколько констатировал очевидное фон Кролок.

— Пока жива — да, — Дарэм согласно кивнула. — Я могу идти, куда вздумается, и видеть любую застрявшую на Изнанке душу или обитающее там существо. Идти столько, насколько во мне хватит жизни. Условие только одно — не сходить с тропы.

— И что же случится, если ты нарушишь это условие? — полюбопытствовал фон Кролок.

— Я умру. Точнее сказать, я не просто умру, умрет мое тело, а вот душа так и останется на Изнанке, потеряв шанс на человеческое посмертие, — пояснила Нази. — Проще говоря, я попаду ровно в такое же положение, в какое попали и вы после обращения. Знаете, Изнанка и ее обитатели умеют путать и заманивать людей не хуже, чем болотные огни в ночном лесу, так что за гранью подобным образом неприкаянно бродят многие мои коллеги. Предчувствуя следующий ваш вопрос, скажу, что существует два известных способа разорвать этот замкнутый круг: подробности первого мне неизвестны. Иногда души просто выкарабкиваются сами. Церковь говорит, что дело в покаянии, смирении и прощении Божьем, но сказать с определенностью, правда ли это, некому. Подобное может случиться быстро, может случиться спустя десятки или даже сотни лет, а может не случиться никогда. Второй способ… — Дарэм ненадолго замолчала, поджав тонкие губы, а затем, собравшись с духом, решительно продолжала: — Второй способ заключается в том, что некромант может сам «втащить» душу на тропу, если у него достаточно сил. Барьера для нас не существует — его действие распространяется только на тех, кто находится по ту сторону.

— Верно ли я понял?... — постукивая пальцем по щеке, протянул фон Кролок. — Ты имеешь в виду, что в тот свой визит вполне могла взять меня за руку и помочь оказаться на тропе, тем самым освободив мою душу?

— Теоретически, могла, — согласилась Дарэм, чувствуя себя под внимательным взглядом графа до ужаса неловко.

— И именно эта возможность побудила тебя задать вопрос, какой именно выбор я сделал бы, если бы мне представился подобный шанс? — все тем же размеренным, смущающим Нази тоном продолжал граф.

— Да, — еще более уныло подтвердила Дарэм, а затем, тряхнув головой, проговорила: — Но я не могу, Ваше Сиятельство, уж не взыщите. Разумеется, никто из нас не знает, сколько осталось сил, возможностей, времени, которое еще можно будет потратить, но все мы чувствуем, когда предел становится близок. И мой наступит скоро. Может быть, еще полтора десятка прогулок по тропам, пара сотен печатей упокоения, пять ритуалов… или один человек, которому я смогу оплатить свободу. Если я вытащу вашу душу, я просто не смогу сделать то, зачем пришла. И я не вправе послать к черту то дело, в которое вложила все, что у меня есть, и готова расплачиваться даже тем, чего у меня, вполне возможно, уже нет.

По мере того, как Дарэм говорила, в голосе ее все отчетливей проступало некое страстное ожесточение, словно она спорила с кем-то невидимым, пытаясь доказать ему оправданность собственных решений. Граф склонил голову к плечу, внимательно вглядываясь в бледное, изнуренное лицо своей собеседницы и терпеливо дожидаясь момента, когда Нази, наконец, выговорится.

— Милейшая фрау Дарэм, — неторопливо начал он, когда стало ясно, что продолжения не последует. — А кто, позвольте спросить, вам сказал, будто мне требуется ваше спасение или ваше вмешательство? Доподлинно неизвестно, как выглядит посмертие, однако большинство верований сходятся на том, что существует разделение на грешников и праведников. Разница лишь в том, что именно каждое учение именует праведностью. Однако, каким бы смыслом ни наделялось это понятие, ко мне оно не имеет ни малейшего отношения. Если Бог существует — а я, как крещеный католик и не имеющий возможности ступить на освященную землю вампир, уверен, что это и впрямь так — после смерти я неизбежно попаду в Ад. И, поверьте, мне совершенно не хочется узнавать, какая из конфессий ближе всего подобралась к его описанию. Не спорю, некоторые могли бы назвать крайне мучительным и нынешнее мое существование: холод, темнота, жажда, постоянная необходимость контролировать себя, угроза сумасшествия, лишь обостряющаяся с каждым десятилетием, ежедневная смерть, которую мы приучаем себя называть «сном», и в которой, как вы понимаете, также не находим успокоения. Однако этот ад мне прекрасно знаком, и я давно научился в нем существовать, так что желания менять одну преисподнюю на другую совершенно не испытываю. — Граф покачал головой и добавил: — Так для чего и перед кем же ты оправдываешься, Нази? Передо мной? Мне совершенно не нужно твоего милосердия. Перед собой? Право, ты ведь даже не до конца уверена, что я тебя не убью, и еще неделю назад прикидывала, не сможешь ли ты меня уничтожить до того, как я это сделаю. Просто не вмешивайся и предоставь всему идти своим чередом.

Мысль о том, что сидящая напротив него с хмурым видом Нази Дарэм всерьез рассматривала возможность спасения его души и, кажется, была искренне опечалена тем, что не способна ему помочь, фон Кролока, пожалуй, изумила, но к этому изумлению примешивалась нотка признательности и какого-то смутного, не до конца понятного ему самому сожаления, причинами возникновения которого граф предпочел не задаваться. Разумеется, пользоваться столь сомнительной в его положении щедростью Кролок не собирался, однако с позиции смертного этот жест действительно стоил очень дорого.

Женщина продолжала молчать, глядя на приплясывающее в камине пламя — ее всегда гордо расправленные плечи странно горбились, а руки безотчетно перебирали складки на подоле платья, то стискивая плотную ткань, то вновь принимаясь ее разглаживать. Граф не мешал, чувствуя, что Нази пытается заставить себя на что-то решиться, и, судя по всему, решение это было для нее отнюдь не легким.

— Вы спрашивали меня о… Винсенте, — наконец негромко произнесла она, все так же упорно не глядя своему собеседнику в лицо. — Винсент Дарэм. Так зовут моего мужа. Звали. Он погиб пять месяцев и восемь дней тому назад. В ту ночь какой-то некромант-самоучка призвал с Изнанки химеру, посчитав, что его знаний и сил достаточно, чтобы удержать над ней контроль. Прямо посреди Ранквайля… Прежде, чем Орден успел вмешаться, погибло около трех десятков жителей — площадь перед храмом Мучеников была буквально залита кровью и усыпана кусками тел. Мы оказались там первыми и, так получилось, единственными почти на три четверти часа. Пришлось столкнуться с обезумевшей нежитью третьего класса опасности вдвоем, — тусклый, разом лишившийся эмоций голос пребывающей в плену собственных воспоминаний Нази звучал глухо и отрывисто. — Винсенту удалось развоплотить ее прежде, чем подоспело подкрепление. Это можно считать настоящим чудом — впрочем, ему всегда удавалось то, что не удавалось другим. Я выжила. Он — нет. Знаете, мне почти каждую ночь снится, как он умирает прямо у меня на глазах, а я ничего не могу сделать. И мне кажется, я бы лучше согласилась скитаться в пустоте за гранью, чем снова и снова смотреть, как когти химеры пробивают его сердце.

— Он очень много для тебя значил, — граф не спрашивал, поскольку одного только вида съежившейся в просторном кресле Дарэм было более чем достаточно, чтобы понять, насколько тяжелой для нее оказалась эта потеря.

Только теперь фон Кролок осознал, что, с легкостью обращаясь к Нази "фрау", никогда по-настоящему не задумывался о том, что где-то у нее действительно есть супруг, неизвестно как отреагировавший на исчезновение "второй половины". Саму Дарэм, казалось, это нисколько не беспокоило, и разговорах она ни разу не выразила волнения об оставленной в другом мире семье, даже не упоминая о ее существовании. И только что Кролок понял, почему — Нази была не просто замужней женщиной, она была вдовой, получившей свой статус, по меркам графа, едва ли не вчера.

— У вас когда-нибудь был человек, без которого вы не могли бы жить? — спросила Нази и, не дожидаясь ответа, продолжала: — А у меня, как выяснилось, был. Только узнала я об этом слишком поздно. Оказалось, я ни на что без него не способна: не могу спать, есть, вставать по утрам, делать самые обычные вещи, которые делают все люди каждый день. Не говоря уж о том, чтобы вернуться к работе. Знаю, обычно так говорят, чтобы сгустить краски, но в первые два месяца это не было преувеличением. Его хоронили без меня — я знала, что должна собраться и прийти, попрощаться, знала, что это неприлично, но мне было плевать, я просто не смогла себя заставить, — женщина мрачно усмехнулась и совершенно неожиданно сменила тему. — Мы поженились в восемьдесят втором, когда мне было почти семнадцать. Браки между некромантами — частый случай, обычные люди редко хотят связывать жизнь с теми, кто угаснет к тридцати, не оставив после себя наследников. Первое, что мы теряем — способность иметь детей, мы дарим жизнь другим и по-другому. Такие случаи, как наш с Винсентом, тоже не редкость — уже практикующий некромант выбирает себе в супруги еще не обученного спутника и сам становится для него первым наставником, готовя ко вступлению в Орден. Разумеется, это был брак по сговору, и я знала, на что иду, но мне было всего шестнадцать… Вам ли, с вашей практикой, не знать, о чем мечтают шестнадцатилетние девушки, пускай даже они и будущие некроманты — любовь, признания, поцелуи... Впрочем, стоило мне познакомиться с будущим мужем, как все эти мечты полетели к чертям. Тогда ему было двадцать два, и он уже имел четвертую ступень допуска, в то время, как многие из нас даже к концу жизни не успевают подняться выше третьей… Он был дьявольски талантлив и так же умен. Уверена, силы его души хватило бы куда дольше, чем на сорок и даже на пятьдесят лет. Знаете, вы с ним очень похожи. Не внешне, а... не знаю, как объяснить... Что-то, идущее изнутри. Это сходство поразило меня в первую нашу встречу и мучает до сих пор. То же хладнокровие, та же воля, та же уверенность, что для человека нет ничего невозможного, главное — точно знать, чего желаешь добиться, и идти к цели, не оглядываясь. Одно то, что он выбрал меня, само по себе могло считаться признанием, но тогда это не вселяло радости — на помолвке я видела перед собой только равнодушного, чужого мужчину, который смотрел так, будто оценивал качество приобретаемого в лавке товара, и меня от этого взгляда мороз пробирал по коже. В те времена я боялась его ужасно.

— А потом? — коротко спросил фон Кролок, когда Нази замолчала слишком уж надолго. Перебивать свою собеседницу ему категорически не хотелось — слишком хорошо он знал, как легко от звука чужого голоса разрушается истинная откровенность. Теперь, по крайней мере, граф куда лучше понимал смысл тех болезненно-пристальных взглядов, которые временами бросала на него женщина, когда ей казалось, будто он не смотрит в ее сторону. Равно как и необычную реакцию на зов, который, из-за заявленного внутреннего сходства с покойным герром Дарэмом, наверняка "звучал" для нее слишком знакомо. Задавшись вопросом, было ли именно это сходство причиной столь нехарактерного для смертных отношения Нази к нему самому, граф пришел к выводу, что, по меньшей мере, оно оказывало на женщину очень серьезное влияние. И эта мысль Кролоку странным образом не нравилась.

— И потом тоже, — Дарэм тихонько рассмеялась, но в этом смехе не было ничего даже отдаленно похожего на веселье. Только горечь. — Первые пару лет. Дальше перестала, привыкла. Быть его женой оказалось трудно, и порой я была почти уверена, что он получает изощренное удовольствие от моих страданий. Каждый новый навык, каждый прием, каждую ритуальную схему он заставлял меня повторять до тех пор, пока она не отчеканивалась в подсознании. Он был неумолим, никогда не жалел меня, заставляя справляться со всем самостоятельно… и был рядом. Даже во сне я всегда чувствовала его присутствие, и с ним мне не снились кошмары. Я знала — что бы ни происходило, он вытащит меня из любой, даже самой безнадежной ситуации, и, когда он ушел, стало ясно, что именно Винсент сделал для меня намного больше, чем все остальные люди в моей жизни, вместе взятые. Никто, на самом деле, не заботился обо мне так, как заботился он — с самого первого и до самого последнего дня нашего брака. Но эта забота была слишком глубокой, чтобы я могла вовремя ее распознать и понять. Обычно под такими вещами подразумевают сочувствие, мягкость... сердечность, наконец. Однако Винсент всегда видел дальше, чем остальные. Уж точно дальше, чем я. Все, что я знаю и умею — исключительно его заслуга, как и то, что меня миновала участь многих молодых некромантов, погибающих в первые же годы в Ордене. Любили ли мы друг друга? Я не знаю. Мы никогда не заговаривали о любви, у нас не было того, что люди обычно называют «духовной близостью», и я бы многое отдала, чтобы спросить, кем я была для него на самом деле. Порой мне казалось, будто проскальзывало в его взгляде что-то, что позволило бы предположить… — женщина потерянно, беспомощно пожала плечами. — А может быть, мне просто хочется в это верить. Что же до меня… если любовью можно назвать состояние, когда человек для тебя едва ли не основное условие полноценной жизни, то да, любила. Смешно… Разве можно прожить с кем-то бок о бок десять лет и только после его гибели понять, что это были самые настоящие чувства из всех, которые ты переживала?

Наконец повернувшись к графу, Дарэм посмотрела на него тоскливым, рассеянным взглядом, словно он действительно мог дать ответ на мучающий ее вопрос. Словно он и правда имел право на него отвечать.

— Не знаю, Нази, — фон Кролок покачал головой. — Меня сложно назвать знатоком в подобного рода вещах, однако, должно быть, случается и такое. Прости за банальность, но человеческие отношения в целом весьма сложны, запутанны и способны принимать весьма причудливые формы.

— Осознание, что я так никогда и не смогу сказать ему, насколько он важен для меня, насколько сильно я нуждаюсь в нем, насколько уничтоженной себя почувствовала после его смерти, не дает мне покоя, — призналась Дарэм, вновь отворачиваясь к камину.

Когда она не смотрела на графа, слова выговаривались куда проще — так она могла представить, что разговаривает сама с собой, а не выплескивает болезненными толчками перед высшим вампиром чувства и мысли, которые в своем мире так никому и не доверила. Впрочем, там не осталось никого, с кем она могла об этом поговорить, и теперь впервые выпущенные на свободу воспоминания поднимались на поверхность потоком, остановить который Нази была уже не в силах. Этот поток в щепки разнес сдерживающую его до поры плотину, и все, что ей оставалось — тонуть.

— Поэтому я и оказалась здесь. Я хочу вернуть мужа и ради этого действительно готова отдать что угодно. В своем мире я предприняла попытку провести ритуал, на поиски которого потратила еще два месяца и большую часть сбережений, но что-то пошло не так... — женщина озадаченно нахмурилась, кажется, совершенно позабыв о присутствии Кролока. — Вместо того, чтобы призвать Винсента из-за грани, я сама провалилась на тропы, которые выбросили меня даже не в родной мир, а в лес неподалеку от трактира Шагала… Предполагаю, один из якорей погас, или же энергетическая емкость ритуала…

— Нази, — осторожно окликнул ее граф, которому стремительно переставало нравиться состояние собеседницы. Внешне Дарэм, как и прежде, выглядела полностью отрешенной, однако фон Кролок через ментальную связь ощущал, как судорожно мечутся ее эмоции, постепенно заполняя собой все пространство комнаты. Они накатывали на графа, точно волны океанского прибоя, и каждый новый вал был выше предыдущего.

— …ошибки в схеме быть не могло, в этом я абсолютно уверена, — если бы не острота вампирского слуха, Кролок, пожалуй, едва ли смог бы разобрать опустившийся до быстрого шепота голос Нази. — Значит, вероятнее всего, это действительно был перепад энергии, компенсировать который можно…

— Дарэм! — от резкого окрика женщина вздрогнула и, бросив на графа слегка недоуменный взгляд, наконец, замолчала. — Я искренне соболезную твоей утрате. Однако, посмотрим, правильно ли я понял — ты попала сюда, пытаясь воскресить мертвого? Не заблудившегося между тропами, а именно мертвого человека? И собираешься попытаться снова? Мне кажется, ты совершаешь ошибку.

— Что, простите? — недоверчиво глядя на Кролока, едва слышно переспросила Нази.

— Твое желание вернуть мужа вполне понятно, однако ты совершаешь ошибку, заходя дальше желаний и сожалений, — уверенно повторил граф и, поднявшись из кресла, отошел к окну, за которым царила все та же ясная и морозная зимняя ночь. Летом в это время он давно уже скрывался от дневного света в темной глубине склепа, тогда как сейчас в его распоряжении было еще несколько часов. — Ты гонишься за упущенными возможностями, вкладываешь в это непомерные усилия, не желая посмотреть правде в глаза. Это прозвучит весьма жестоко с моей стороны, но твой муж умер. И ушел по тропам туда, куда тебе нет дороги. Я не знаю, действительно ли ритуал, который ты пыталась провести, эффективен, но ответь мне на один вопрос: что сказал бы Винсент Дарэм, если бы узнал о твоих намерениях? И если он, настолько похож на меня, насколько ты утверждаешь, кажется, я знаю, каким именно был бы его ответ.

«Каждый умирает в свой срок, и не нам решать, когда он наступит, — словно наяву услышала Нази низкий голос Винсента. — В наших руках находится власть большая, чем у прочих, но если однажды ты допустишь мысль о том, что твои способности дают право выбирать, кто должен жить, а кому следует умереть, вспомни — именно с нее начинали все, на кого охотится и кого истребляет Орден».

Отступники. Некроманты, возомнившие, что они могут взять на себя полномочия Бога, воскрешая друзей и убивая врагов, призывая в мир тварей, которых не способны удержать под контролем, и заключая сделки с обитающими на Изнанке сущностями. Все начиналось с малого: умершая возлюбленная, погибший ребенок, желание восстановить справедливость, отомстив оставшемуся на свободе убийце…

— Какая вам разница, что именно он сказал бы? — сухо и зло осведомилась Нази. — Если уж на то пошло, какое вам дело до того, совершаю ли я ошибку? Я, помнится, не просила ваших советов и всего лишь ответила на вопросы, которые вы мне задали. Так искренне, как только смогла.

— Не просила, — продолжая рассматривать висящую в небе убывающую луну, согласился фон Кролок. — Однако наблюдение за тем, как ты пытаешься выдать собственную навязчивую идею за обдуманное и, тем более, благое намерение, мне не доставляет ни малейшего удовольствия. Между нами все еще существует ментальная связь, а это означает, что сейчас я способен понять гораздо больше, чем ты говоришь вслух. И гораздо больше того, в чем признаешься себе сама. Если бы ты взглянула на себя со стороны, ты увидела бы женщину, одержимую стремлением, воплощение которого не принесет ни ей, ни тому, кого она так отчаянно рвется «спасти», ничего, кроме опустошения. Это бессмысленно, Нази. И, что самое любопытное, какая-то часть тебя прекрасно это понимает, однако ты упрямо предпочитаешь цепляться за иллюзии.

— Потому что больше мне цепляться не за что!

Все, чего Дарэм хотелось — чтобы граф замолчал. Испарился, как это свойственно вампирам, шагнув в тень и вынырнув из нее где-нибудь подальше отсюда. Что угодно, лишь бы не слышать его ровного, спокойного, неумолимого голоса, стремящегося разнести вдребезги единственную опору, которую она сумела найти и за которую смогла зацепиться, чтобы не захлебнуться в том, во что превратилась ее жизнь. Лишь существование определенной, четко поставленной цели позволило Дарэм снова стать похожей на живого человека, и только она гнала Нази вперед все эти месяцы.

— И ты полагаешь, что хвататься за того, кто давно уже отошел в мир иной, как физически, так и духовно — лучший из возможных вариантов? — закрепляя и усиливая достигнутый эффект, холодно уточнил граф. Слишком много отчаяния, слишком много бессильной ярости, и невероятно много граничащего с паникой страха — он чувствовал, как женщина пытается силой сдерживать их, не давая прорваться вовне. В этом они оказались удивительно похожи: фон Кролок точно так же склонен был оставлять любые эмоции при себе, а потому доподлинно знал, насколько губителен бывает подобный подход.

Переплетенный в толстую кожу, окованный по углам медью том, до этого мирно лежащий у Нази на коленях, со свистом рассек воздух, однако цели своей так и не достиг — фон Кролок неуловимо быстрым движением развернулся и поймал его прежде, чем импровизированный снаряд врезался ему в спину.

— Да кто дал вам право меня судить?! — во весь голос завопила Нази. — И вы еще станете говорить мне, что правильно, а что нет?! Триста лет торчите здесь, философ чертов, цепляетесь за свое существование, как… как…

— Вампир? — невозмутимо подсказал граф.

— Как трус! — рявкнула Дарэм. — Вы, кроме как о себе, вообще ни о ком не заботитесь и никого не любите! Но с диким апломбом считаете, будто можете понять, что это такое — лишиться всего, что делало вас собой! Будто на самом деле знаете, каково мне!

— Если все, что делало тебя тобой, заключалось в другом человеке, Нази, это означает лишь одно — в стремлении защитить тебя твой муж совершил непростительную ошибку, — граф покачал головой. Как раз он прекрасно знал, как чувствуют себя люди, разом лишившиеся всего — близких, дома, прежнего образа жизни и самой жизни в целом. Однако у него было гораздо больше времени, чтобы смириться со своими потерями и принять их. — Он научил тебя многому, однако не научил справляться с жизнью без него, проигнорировав тот факт, что сам он отнюдь не вечен.

— Не смейте, — рука Дарэм потянулась за стоящим на столе канделябром, и фон Кролок понял, что его провокация сделала свое дело, прорвав блокаду и позволив Нази избавиться от части душащих ее эмоций, однако дальнейшие крики должной пользы не принесут. Бушующие на ментальном уровне волны стали ощутимо ниже, так что теперь граф, пожалуй, мог попробовать взять их под контроль, коль скоро Дарэм была явно не в состоянии сделать это сама.

— Остановись. Не нужно. Этим ты ничего не добьешься, — мягко велел он, одновременно усиливая давление на бьющийся в агонии разум стоящей напротив него Нази. Двигаясь плавно и неторопливо, фон Кролок приблизился, всматриваясь в ее искаженное от гнева лицо. — Я знаю, это больно. Уверен, ты не хотела бы слышать столь страшных слов ни от меня, ни от кого-либо другого, однако, фрау Дарэм, кто-то должен был раньше или позже взять на себя эту малоприятную обязанность и напомнить вам о весьма простой истине. И истина эта заключается в том, что люди смертны. Все. Даже сильные и талантливые. Даже те, кого ты любишь и в ком нуждаешься. Ты не раз говорила, будто некромантов учат спокойно относиться к смерти — своей и чужой — поскольку никто из вас не знает, переживет ли он следующий день. Так отпусти его, наконец. Это лучшее, что ты можешь сделать для вас обоих.

— Я не могу, — едва слышно шепнула женщина.

— Позволь усомниться в этом. Я уже знаю, на что ты способна ради достижения цели, и ясно вижу — эта задача тебе по силам. Осталось лишь решиться, поскольку все, что тебе мешает — твой собственный страх. Ответь, чего ты боишься, Нази? — вкрадчиво спросил граф, отметив про себя, что на протяжении всей их весьма неприятной беседы Дарэм так ни разу и не заплакала, хотя для женщин подобное являлось более чем естественным и, возможно, даже необходимым проявлением горя.

«Я не женщина, Ваше Сиятельство, — отчетливо вспомнились ему сказанные несколькими часами ранее слова. — Я некромант».

Внимательно глядя в абсолютно сухие, лихорадочно блестящие глаза Нази Дарэм, граф невольно задумался, был ли в его жизни и посмертии хоть один человек, согласный, не раздумывая, пожертвовать ради него всем, как согласна была сделать это Нази ради Винсента Дарэма? И вновь то самое сожаление поднялось откуда-то из глубины, на этот раз куда более отчетливое и яркое. Настолько, что Кролок смог, наконец, рассмотреть его поближе, с изумлением осознав — его и впрямь задевало осознание того, что чувства, испытываемые Нази в эту секунду, предназначались другому, в то время, как он сам был не более чем копией, в которой Дарэм видела отражение столь желанного оригинала.

— Прекратите, пожалуйста, — попросила женщина, пояснив: — Я же чувствую, вы вмешиваетесь.

— Порой ты даже более наблюдательна, чем требуется, — заметил граф, осторожно отступая обратно за пределы ее сознания, и Нази с грустью ощутила, как пропадает та мягкая, успокаивающая пелена чужой воли, что на несколько минут накрыла ее разум, подобно непроницаемому защитному куполу. Однако именно теперь все было действительно честно, и только так Дарэм полностью могла быть уверена, что все ее мысли и ощущения принадлежат только ей.

Фон Кролок пристально рассматривал Нази, точно хотел увидеть нечто, о существовании чего она не имела ни малейшего представления. Впрочем, едва ли на свете существовал хоть один человек, способный понять течение мыслей трехсотлетнего вампира — единственного, кто, кажется, оказался в полной мере способным понять ее саму.

Когда тонкие пальцы Дарэм робко коснулись затейливой вышивки на его камзоле, граф коротко вздохнул, приходя, наконец, к решению, принятию которого немало способствовал тот факт, что его ментальное воздействие больше не имело к поступкам Нази никакого отношения. Как и на замковом балконе, все что она делала, она делала исключительно по своей воле.

— Если я его отпущу, что тогда у меня останется? — серьезно спросила Дарэм, и граф понял — это и есть ответ на вопрос, чего на самом деле боится видавший виды некромант.

— Не имею ни малейшего понятия, Нази. Но в одном уверен — ты никогда не выяснишь этого, если не попробуешь, — ледяные пальцы вампира мягко коснулись ее щеки, серебристо-серые глаза, в которых отражались отблески потрескивающего в камине пламени, оказались слишком близко, и, когда губы графа легко коснулись ее собственных, Нази отчетливо поняла, что этот бой, а, возможно, и саму эту войну она все-таки проиграла.