Льва узнают по когтям (джен)

Ее руки были перепачканы в свежей крови. Багряные капли стекали с пальцев и с тихим плеском исчезали в темный лужах. Вокруг летали перья и пух. Мертвые птичьи туши, некогда белые или желтые, а теперь перепачканные красным, устлали пол толстым ковром с небольшими бурыми проплешинами.

Незаметный свет, что мягко излучал тонкий серп луны, пробивался сквозь щели в старых досках, заставляя кровь на руках переливаться всеми оттенками серебра. Так страшно и вместе с тем красиво. Желтый цыплячий пух плавно опустился в кровавую лужу у ее ног и замер на поверхности как маленький волшебный кораблик из детских сказок.

Джинни дотронулась до него, и тот сразу же ушел ко дну.

Где-то глубоко внутри она ужасалась тому, что сделала. Своими собственными руками она душила перепуганных птиц, обезглавливала их с помощью небольшого топорика, что нашла в сарае лесника… И, кажется, наслаждалась процессом. А ведь она могла взмахнуть палочкой, сказать всего два слова и они бы умерли без мучений. Хотя, ее могли вычислить, ведь это очень подозрительно, когда первокурсница знает смертельные заклинания и часто их использует.

Одна из птиц сипло вздохнула и забила крыльями. Джинни вздрогнула от неожиданности. Ей казалось, что она перебила всех. Череп курицы хрустнул под каблуком старых туфель.

Девочка вытерла подошву о чистую солому в углу, стараясь не смотреть на размороженную голову. Ее начало подташнивать, на глаза навернулись слезы.

Пусть это всего лишь птицы, но они были живыми существами…

Бледный свет луны упал на ее лицо, прогоняя наваждение. Джинни вновь посмотрела на свои пальцы и топор, что они сжимали. Ее мысли резко прояснились, словно кто-то резко включил свет в темной комнате и позволил рассмотреть все с новой стороны. Затравленный взгляд заметался по птичьим трупам, блеску крови на руках и перьям, что кружили вокруг как снежинки.

Зачем она это сделала? Она не должна. Что скажет мама? Почему она вообще пришла сюда…

О, Мерлин, это все ее рук дело!

Джинни сделала шаг назад. Подошва, еще склизкая от крови и кусочков куриных мозгов, заскользила по полу. Девочка взмахнула руками, выронила топор и обязательно бы упала прямо на куриные туши как на большую пуховую перину, но знакомые руки крепко сжали ее плечи, предотвращая падение.

Из тьмы и лунного света соткался такой знакомый и любимый образ. Он крепко держал Джинни, помогая ей встать на ноги. Она хотела отстранится. Правда хотела.

Но не могла.

Чужая воля задушила раскаяние и ужас. Воспоминания о свершившейся бойне и роли мясника, что она сыграла в эту ночь, поблекли, потеряли свою важность. Подумаешь, какие-то курицы. Ради этого человека она готова убивать сколько угодно. Хоть птиц, хоть животных, хоть…

Мысли вновь стали тяжелыми и неповоротливыми, как большой ком теста. Морок заковал податливый разум в цепи, не давая закончить ни одну связную мысль.

— Ты большая молодец. Теперь нашему другу ничего не угрожает.

Она застенчиво улыбнулась в ответ на похвалу, мгновенно забывая о своих переживаниях, теснее прижалась к груди призрака и обвила его прозрачную спину своими тонкими бледными руками. Знакомый запах, сухой и пыльный, перекрыл терпкую вонь крови. Такой можно почувствовать, открыв старую книгу.

Все переживания и чувства мгновенно исчезли, словно их и не было. Хотя на мгновение Джинни показалось, что она почувствовала укол рядом с сердцем. Но это ведь не более чем от радости долгожданной встречи! Не так ли?

Она услышала похвалу от своего самого дорогого человека на земле. Ее первой и единственной любви. Больше ей ничего ни надо. Ни Героя, ни друзей, ни семьи. Они ее все равно не ценят, не любят. Так разве не стоит ли им ответить тем же? Не лучше ли отдать всю свою любовь и верность тому, кто это действительно способен оценить?

— Ты помнишь, что тебе надо будет сделать завтрашней ночью? — в темноте глаза призрака отливали алым.

— Конечно! — она упрямо вздернула подбородок.

— Хорошо, я рад что у меня такая хорошая и умная подруга, — голос призрака был таким же тягучим и сладким, как патока. Джинни зарделась от похвалы. — Но тебе надо уходить. Действие моей магии совсем скоро кончится, и тебя смогут обнаружить.

Девочка кивнула и выскользнула за дверь курятника. Она забыла, что руки у нее по локоть в крови, на старых туфлях медленно засыхают кусочки куриных мозгов, а выражению ее лица позавидовал любой безумец.

Однако Том Риддл не забыл. Мягкая доброжелательная улыбка на его лице превратилась в презрительную усмешку. Ему придется очень постараться, чтобы девчонка окончательно не сошла с ума и не сумела вернуть себе власть над своим разумом в самый неподходящий момент.

Впрочем, осталось недолго.

Призрак развеялся дымом и вновь вернулся в свою вынужденную клетку.

* * *

Кленовые листья кружились вокруг, словно алый снегопад.

Видеть нечто настолько яркое в сером промозглом осеннем Лондоне было непривычно. Красный цвет слишком резко выделялся на монохромном фоне улицы. Наверно, это последнее дерево, ещё не сбросившее листья. Упрямое растение держалось до самого конца, до самых морозов, но все-таки начало терять листья в последний день октября. Завтра оно уже будет стоять абсолютно голым, покачивая темными бесцветными ветками. Тонкс не отводила взгляда от багряных, желтых и ярко-красных листьев с едва заметной фиолетовой каймой. От этой непривычной яркости резало глаза.

Прошло уже четыре месяца с тех пор как ее приняли в Академию Аврората. Она стабильно получала высшие отметки по всем предметам, не забывая о самостоятельных тренировках, хотя слишком часто ей хотелось просто прийти в свою небольшую арендованную квартирку, упасть лицом в подушки раскладного дивана и не вставать до следующего утра. Но каждый раз Тонкс делала волевое усилие, поднималась и продолжала совершенствовать свое главное оружие — собственное тело.

Тонкс честно признавалась себе, что уровень ее магических сил откровенно говоря средний. У нее нет особых талантов ни в зельеварении, ни в трансфигурации, ни в боевой магии… Обычный среднестатистический маг, если бы не одно «но». Очень большое и жирное «но», полностью определившее всю ее дальнейшую жизнь начиная с самого рождения.

Метаморфизм.

Разве может преступник вообразить себе, что миловидная девушка, едва окончившая школу, может превратиться в хтоническое чудовище из самых безумных кошмаров и просто разорвать его на части пятидюймовыми когтями?

Впрочем, одно дело выглядеть как машина смерти, а совсем другое — быть ею. Управлять невероятно быстрым и сильным телом было сложно. Тонкс чувствовала себя водителем, что только на прошлой неделе получил права и уже сел за гоночный болид. Оно вроде и круто, но слишком высока вероятность не справиться с управлением.

Поначалу мозг просто не успевал обработать всю информацию, поступающую от нервной системы и верно среагировать. Хотела почесать нос — разодрала лицо, попыталась увернуться от удара голема, но на полной скорости влетела в стену, хотела помочь профессору Саммерс встать после тренировки и сломала ей запястье. Таких примеров было много. Приходилось долго и нудно выполнять обычные действия, чтобы научиться хоть как-то контролировать собственную мощь.

Но иногда даже это не помогало.

Например, перевоплощение в боевую трансформацию стало обычной реакцией на выброс адреналина, норадреналина и кортизола. Как только Тонкс чувствовала стресс или оказывалась в обстановке приближенной к боевой, тело начинало трансформироваться само, пусть иногда и не полностью, так чтобы не было заметно стороннему наблюдателю. Порой, она забывалась и неосознанно прилагала для простых бытовых действий куда как большую силу, чем следует. И это приносило ей едва ли не больше проблем, чем та же неуклюжесть. Не пересчитать, сколько было разодрано упаковок с овсянкой и отправлено на тот свет будильников. Зато, с консервированными банками теперь нет проблем — уже плюс. Впрочем, с неуклюжестью она справилась, значит справится и с этим.

А также с тем, кто ждет ее через два квартала — с Поллуксом Блэком.

К Блэку Тонкс испытывала смешанные чувства. Да, он был ее предком — родным прадедом по материнской линии. Вот только она впервые в жизни встретилась с ним только после окончания школы, причем сразу после оглашения результатов входных испытаний. Трудно сказать, была их встреча случайной, или же старик давно хотел познакомиться с ней и лишь воспользовался удачной возможностью. Тонкс не знала и не хотела гадать. Что, однако, не помешало ей попытаться найти любую информацию о новоявленном родственнике.

Самым простым и, вместе с тем, опасным способом был обычный разговор с мамой — Андромедой Тонкс, в девичестве Блэк. Она наверняка была знакома со всеми Блэками и свои дедом в частности, но говорить о них не хотела. При воспоминании о Беллатрисе, своих родителях и даже Вальбурге она мгновенно ощетинивалась или наоборот, становилась печальной и грустной, когда разговор заходил о Нарциссе и Сириусе.

Тонкс не знала, что именно произошло после ухода матери из семьи, и какими последствиями для нее обернулось это решение. Она не хотела ковырять старые раны, поэтому ничего не сказала о встрече со старым Блэком. Она решила, что разберется с ним сама, чего бы ей это ни стоило.

Но для более решительных действий следовало понять, с кем ей придется иметь дело. Уроки профессора Саммерс еще не выветрились у нее из головы, и она отлично помнила о важности разведки и том, как опасно порой недооценить противника.

Пользоваться архивом Аврората ей, разумеется, никто не разрешал, поэтому всю информацию пришлось искать самостоятельно.

Тонкс пришлось засесть за газетные вырезки и некрологи. К счастью в библиотеке при Министерстве удалось найти множество старых газет, начиная с «Ежедневного пророка» и заканчивая «Ведьминым досугом». Информации было много и, как это обычно бывает со всеми СМИ, чем больше журналисты мусолят одну тему, тем меньше в ней оказывается правды.

Тем не менее, если оставить только голые факты, то картина начала вырисовываться интересная.

Впервые имя Поллукса Блэка было упомянуто в ходе «Истребления британских эрклингов» 1919 года устроенного Сигнусом Блэком II. Еще, будучи восьмилетним мальчишкой, он убил магическую тварь, что свела с ума его сестру. В следующий раз его имя возникло спустя десять лет в списках выпускников Хогвартса 1929 года и Академии Аврората 1932 года. Оба раза среди особо отличившихся учеников. Год спустя появилась заметка о его свадьбе с Ирмой Кребб.

После этого никакой новой информации не было вплоть до 1948, когда в возрасте тридцати шести лет он получил орден Мерлина за ликвидацию Боба «Кукольника» — опасного маньяка орудующего как в мире магов, так и простых людей. А затем с помощью нестабильного портала оказался в джунглях Южной Америки вместе со своим напарником Джеком Саммерсом — маглорожденным гриффиндорцем двадцати пяти лет.

Тонкс долго смотрела на фотографию на которой двое людей: один высокий и черноволосый со свежим шрамом на щеке и суровым взглядом, а второй невысокий и вихрастый, приветливо улыбающийся на камеру, получают поздравления от министра. Вот чего она не ожидала, так это узнать, что отец профессора Саммерс также работал в Аврорате, тем более бок о бок с прадедом Тонкс.

Затем в том же году Поллукс Блэк занял должность заместителя начальника Аврората, а через три года стал его главой, делая Саммерса своим заместителем. Следующие тринадцать лет его имя стабильно мелькало на страницах многих газет, пока в 1963 в возрасте пятидесяти одного года от туберкулеза не умерла его жена Ирма. После этого имя Поллукса Блэка полностью исчезло со страниц светской хроники и осталось только среди криминальной.

Его карьера оборвалась стремительно и отнюдь не по его собственному желанию. В начале 1972 года его разбил паралич (Тонкс подсчитала года и поняла, что ее друг ошибся — Блэк был главой Аврората не двадцать четыре, а двадцать один год, плюс три на должности замглавы). Ходили слухи что его отравили. Некоторые злые языки даже указывали на его собственную внучку Беллатрису. Она тогда всерьез увлеклась идеями Пожирателей Смерти, но встретила ярое сопротивление родственника, что не желал преклонять колени перед безродным полукровкой, пусть и носящем в себе кровь Слизерина.

А еще именно он и организовал ее свадьбу с Лестрейнджем. Так что, у Беллатрисы было много причин, чтобы решить проблему радикально. Это было бы вполне в духе этой психопатки.

Холодный порыв ветра заставил Тонкс взрогнуть. Она дошла до площади Гриммо и огляделась. Вокруг старые дома, сухие скрюченные деревья и полная тишина. Даже ветра не слышно.

Идеальное место, чтобы провести Хеллоуин.

Тонкс нервно усмехнулась и подошла к тому месту где должен был находится дом под номером двенадцать. Ожидаемо его не оказалось на месте. Девушка подошла ближе и постучала костяшками по каменной кладке, чувствуя себя при этом полной дурой.

За спиной раздался хлопок аппарации. На том месте, где секунду назад была пустота, стоял старый домовик со сморщенным лицом. Причем было непонятно, такое выражение у него всегда или только при виде «мерзких предателей крови».

— Прошу, входите, гостья достопочтенного Поллукса Блэка, — домовик щелкнул пальцами и исчез.

Тонкс повернулась и с удивлением обнаружила, что на месте пустой стены теперь находится приоткрытая дверь. Она прошла в темную, мрачную прихожую и встретилась с Поллуксом Блэком лицом к лицо.

— Здравствуйте, мистер Блэк — Тонкс поприветствовала старика, стараясь, чтобы тон ее голоса не был враждебным или взволнованным. Не хватало еще нарываться на конфликт на его территории.

— Добрый вечер, Нимфадора.

Девушке понадобилось все ее самообладание, чтобы не перебить его и не воскликнуть как обычно: «Меня зовут Тонкс! И никак иначе!».

— Пожалуйста, зовите меня просто Дорой.

— Хорошо… Дора, — Блэк произнес краткую форму ее имени с какой-то странной интонацией. — Сейчас как раз пять часов и Кричер приготовил чай. Надеюсь, ты не имеешь ничего против Пуэра?

— Н-нет.

Тонкс начала судорожно перебирать все известные ей сорта чая, но как назло в голове был только «Эрл Грей» в пакетиках.

Блэк направился налево по коридору. Перед тем как последовать за ним, Тонкс увидела, как в пустующую раму в другом конце холла возвращается женщина средних лет. Даже в таком возрасте она притягивала взгляд и была эталоном той особенной мрачной красоты, что свойственна только Блэкам. Лицо у нее было прекрасным и печальным одновременно, прямо как у скорбящих статуй в католических храмах.

Она подняла взгляд на гостью, и все ее лицо перекосилось от гнева и презрения. Секунду спустя она опять исчезла из рамы.

Тонкс предпочла поспешить за Блэком, надеясь, что женщина не была одной из ее близких родственниц.

Они прошли в небольшую гостиную. У старого мраморного камина стояли кресла, у окна находился резной шахматный столик, а у стены немалое пространство занимал старый лакированный рояль. Судя по закрытой крышке, отсутствию стула и нот, на нем давно уже никто не играл.

Блэк сел в одно из кресел и жестом предложил Тонкс занять соседнее. Как только они устроились на своих местах, на кофейном столике между кресел появился чайник и две фарфоровые чашки с блюдцами.

«Ладно, будем надеяться, что меня не отравят», — подумала Тонкс и сделала глоток. Вкус у чая оказался специфическим, очень непривычным, чем-то похожим на обычный черный чай, но гораздо насыщеннее.

— Как вкус?

— Необычный. Никогда такой не пробовала.

Блэк кивнул, удовлетворившись ответом, и вернулся к своей чашке.

Тонкс задумчиво смотрела на языки пламени, что весело плясали в камине, и думала с чего можно начать разговор. Она не слизеринка чтобы легко плести словесные кружева и парой слов добиваться, чтобы собеседник все ей рассказал. А ведь у нее столько вопросов!

И она обязана получить ответы.

Чай кончился и Тонкс решила пойти ва-банк. Спрашивать в лоб — не самая лучшая стратегия, но если она будет лебезить и думать по полчаса, что сказать, все выйдет еще хуже.

— Зачем вы меня пригласили?

— Я уже отвечал на этот вопрос при нашей первой встрече, — суровое лицо Блэка никак не изменилось. Видимо, он был не против говорить откровенно.

— Я была вам неинтересна целых восемнадцать лет. Почему все изменилось?

— Ничего и никогда не менялось. Просто я уважаю выбор своих потомков. Когда Андромеда покинула семью, она более чем ясно сказала, чтобы никто из нас не смел подходить к ее семье, — стекла очков Блэка поймали отсветы пламени. — Я в том числе.

— Тогда почему сейчас?

Блэк вздохнул, отставил чашку и повернул свое скуластое морщинистое лицо.

— Ты стала совершеннолетней, окончила Хогвартс, сделала выбор своего будущего занятия. Ты уже сформированная личность, что способна оценивать других людей самостоятельно, не оглядываясь ни на кого. В том числе на свою мать.

— Понятно, — Тонкс почувствовала, как фиолетовые локоны на голове приобретают индиговый цвет задумчивости. — И все же, зачем я вам?

— Просто хочу узнать, как живет одна из моих правнучек, тем более решившая выбрать ту же стезю, что и я когда-то, — на губах старика промелькнула усмешка и его шрам криво изогнулся. — В Британии много магов, что носят нашу кровь, но среди них слишком мало тех, кто может в полной мере называться Блэками. Но что ещё хуже, почти половина из них либо сидит в Азкабане, либо является замужними женщинами, вошедшими в чужие семьи, либо древними стариками вроде меня. Твой метаморфизм был редок даже среди чистокровных Блэков, так что, пусть твой отец и является маглорожденным, а сама ты носишь фамилию Тонкс, во всем остальном ты ничем не хуже всех прочих живых представителей рода Блэк.

Тонкс пораженно молчала, пытаясь собраться с мыслями.

— Хорошо. Тогда вы можете ответить, почему моя мама сбежала и оборвала все связи. Тем более в такой резкой форме… Нет, мне понятно, что Блэки презирают маглов и всех не чистокровных волшебников, а она взяла и вышла за человека низшего сорта! Но у вас в напарниках и заместителях был маглорожденный! Причем, вы были его другом и крестным его дочери.

— А ты подготовилась, — острое лицо Блэка смягчилось, на его губах появилась едва заметная улыбка, взгляд потеплел и в нем промелькнуло что-то вроде… гордости? — Приятно, что моя кровь дает о себе знать.

Тонкс насупилась. Ее отец, между прочим, тоже аврор, пусть и простой аналитик, а не бывший глава всего отдела.

— И все же?

— У нас много времени — целый вечер впереди, так что можно начать издалека, чтобы ты лучше понимала всю подоплеку происходящего.

— Хорошо, — Тонкс кивнула. Завтра воскресенье, так что она может сидеть в доме на Гриммо еще очень долго.

— Итак начну с самых древних времен, когда род Блэков только зародился. Это произошло в двенадцатом веке при Ричарде Львином сердце. Он даровал нашему предку Таурусу Блэку, сыну католического священника, землю в Корнуолле. С тех пор Блэки начали множить свою власть и силу, причем делали это не только с помощью насилия, но и династических браков. По сути многие годы наш род занимался самой обычной селекцией… Или правильней будет сказать, евгеникой? Я плохо разбираюсь в терминах магловской медицины, — он покачал головой и продолжил. — И это привело к непредсказуемым последствиям. Мы и сами до сих пор не определились, получили ли мы дар за свои старания или проклятье из-за гордыни.

Блэк сделал глоток чая и дал Тонкс осознать услышанное.

— Никто не знает, каким именно образом это произошло, но к концу семнадцатого века всех Блэков и многих из тех, в чьих жилах течет наша кровь, оказалось легко разделить на две линии. Первые — хладнокровные, спокойные и расчетливые люди, которых трудно вывести из себя. Вот только многие из них под конец жизни становятся настоящими параноиками или бесчувственными машинами. Среди них всегда было больше мужчин, чем женщин: мой зять Орион, твой дед и мой сын Сигнус, твоя тетя Нарцисса, мой внук Регулус и я сам. Разумеется, были и многие другие, но их имена тебе вряд ли что-нибудь скажут.

Некоторое время он молчал, что-то напряженно обдумывая.

— А вот на вторых проклятие и благословение Блэков отыгралось значительно сильнее. Когда говорят о безумии Блэков, всегда вспоминают именно представителей этой линии. Все они очень сильные, яркие, строптивые личности, доходящие до безумия в своей страсти к чему-либо: к человеку, бездушному предмету, науке или любому другому увлечению. И от этого становящиеся невероятно сильными. Но стоит им только потерять смысл их жизни, как они тут же затухают или перегорают за несколько лет.

— И среди них большинство женщины? Такие как Беллатриса?

— И она в том числе. Моя дочь Вальбурга, Сириус, мой правнук и твой кузен Драко, пусть он и носит фамилию Малфой, в нем ровно половина нашей крови. И она еще долго не разбавится. А еще Андромеда.

— Мама?! — воскликнула Тонкс. — Нет, она очень спокойный и разумный человек…

— Вот только ради объекта своего обожания — твоего отца, она разругалась со всеми родственниками, женихом и покинула семью, пригрозив, что если кто-нибудь тронет её семью, то от него не останется и пепла.

— И вы приняли ее угрозу всерьез?

— Когда у Блэка, сколько бы ему ни было, пытаются отобрать объект его… интереса, стоит учитывать, что последствия могут быть непредсказуемыми. Особенно у представителей второй линии. Тем более, тогда она уже носила под сердцем тебя, так что на предложение порвать все связи с Эдвардом Тонксом ответила очевидным отказом.

Тонкс вздрогнула. Она знала, что родители поженились сразу после школы, но вот то что она была зачата еще до свадьбы стало для нее сюрпризом. И не сказать что приятным.

— И что теперь?

— Ничего. Она живет своей жизнью, я своей. И нас обоих все устраивает. К чему устраивать драму и выносить наши внутрисемейные конфликты на обозрение общественности? Мы аристократы, а не шуты.

— Понятно… Мама говорила, что сразу после свадьбы ее выжгли с какого-то гобелена. Что это значит?

— Ничего, — Блэк пожал плечами. — Это просто кусок старой зачарованной ткани, что ни на что не влияет. Можешь посмотреть сама.

Блэк поднялся. Тонкс последовала за ним в соседнюю комнату. Ею оказалась другая гостиная, значительно бо́льшая, чем та, в которой они пили чай.

Фамильное дерево Блэков представляло из себя огромный выцветший гобелен с портретами всех членов семьи, их супругов и некоторых потомков. Невероятное по размеру полотно, местами проеденное докси, занимало целую стену. На самом верху большими и достаточно яркими буквами было выведено:

«БЛАГОРОДНЕЙШЕЕ И ДРЕВНЕЙШЕЕ СЕМЕЙСТВО БЛЭК»

На фоне зелёных листьев было изображено огромное дерево, с вышитыми портретами членов семьи с именами и датами жизни на белых лентах на длинных скрюченных ветвях. Все лица были стилизованны под изображения из средневековых баллад.

Помимо дырок, прогрызенных докси и молью, древо усеивали черные пятна, словно выжженные огромным паяльником. Под одним из таких нашлись имена Андромеды и Теда Тонкса, а также маленький отросток с ненавистным именем самой Тонкс. Тоже черный.

Девушка нахмурилась. Что-то было не так. Определенно точно она упустила какой-то важный момент. Ее взгляд быстро осмотрел все имена, лица и даты.

«Ага, нашла!»

— Моя мама родилась в 1957 и была средней из трех сестер. Почему тогда дата рождения Нарциссы 1955? И под вашим именем датой смерти стоит 1990.

— Заметила все-таки, — голос старого Блэка был довольным, словно его внучка подтвердила какие-то его выводы. — Прежде чем я отвечу, задам тебе небольшую задачку на внимательность. Посмотри на все эти выжженные дыры. Не замечаешь ничего общего?

— Все люди, которых выжгли, были «предателями крови»? — предположила Тонкс.

Блэк только криво усмехнулся, словно говоря, что все далеко не так просто. Только сейчас девушка заметила, что левая половина его лица всегда оказывается менее подвижна, чем правая. При обычном разговоре это незаметно, но вот когда он улыбается…

Впрочем, сейчас это не важно. Тонкс опять посмотрела на гобелен. Раз уж она хочет стать аврором, то ей надо решить эту задачку.

Она подошла ближе и провела пальцами по обожженной ткани.

«Так, кроме Сириуса и мамы я никого не знаю, значит, личности всех этих Мариусов и Финиасов не имеют значения. Иначе давать задание со слишком большим количеством неизвестных было бы просто глупо. Пол и возраст у всех тоже разный… А может связь не в их личностях, а самом гобелене?»

Некоторое время Тонкс рассматривала дыры, затем изменила обонятельные рецепторы и принюхалась. Огромное количество запахов мгновенно ударило по восприятию, заставив чихнуть. Она мотнула головой и сосредоточилась на одном единственном запахе гари. Очень старом и вместе с тем одинаковым для всех выжженных портретов.

— Я поняла. Всех этих людей выжгли одновременно. Если бы Айолу, — она указала на дыру у одного из корней «древа», — выжгли в середине восемнадцатого века, то сажа давно бы стерлась или была бы не такой яркой как на остальных дырах.

— Верно, — теперь кривая улыбка Блэка стала излучать гордость. — Всех этих людей выжгла моя дочь Вальбурга в 1976, сразу после побега Сириуса из дома. Это ни на что не повлияло, кроме того что она испортила очень древнюю и красивую вещь с плохим зачарованием.

Тонкс удивленно на него посмотрела.

— Посмотри на дату моего рождения и дату рождения Вальбурги.

— Так, 1912 и… 1925?!

— Да, не мог же я… кхм… заделать ребенка в тринадцать лет? Тем более от женщины, на которой я женюсь только спустя семь лет?

— Но как? — Тонкс перестала понимать, что за чертовщина происходит с домом Блэков.

— Кажется, мне придется сделать еще один экскурс в историю своей фамилии и этого гобелена в частности. Эту некогда замечательную вещицу создали по личному заказу Финеаса Найджелуса Блэка.

— Это тот, который был директором Хогвартса?

— Да он самый. Итак, он захотел, чтобы все его потомки наглядно представляли, кто кому и кем приходится, поэтому повесил этот гобелен на самое видное место в доме. Он умер, а наше древо продолжило разрастаться, пока магия, пропитавшая ткань не начала терять свою силу. Из-за этого начала происходить путаница с датами и именами. Например моя сестра оказалась записана как Кассиапея, а не Кассиопея, потом год рождения моей дочери перенесся на десять лет раньше… Ну, а даты рождения твоей матери и ее сестер оказались перепутаны. Год рождения Беллатрисы отошел Нарциссе, а 1957 — год рождения твоей матери — сменился на 1951 и отошел Беллатрисе. Про даты смерти я вообще молчу. Стоит кому-то из нашей семьи испытать клиническую смерть, как древо сразу же записывает его в мертвецы. Например, два года назад у меня произошел инсульт и под моим портретом на гобелене теперь подписана дата моей смерти. Ну разве не очаровательно? — голос старого Блэка так и сочился сарказмом.

— А почему вы не снимете его?

— Приклеен намертво. Теперь разве что новый заказывать или сносить стену. Но толку, если в этом доме никто не живет, а настоящих Блэков осталось так мало, что все знаю друг друга в лицо?

— Понятно. А зачем тогда ваша дочь…?

Тонкс не договорила. Блэку и так все было понятно.

— Зачем она начала выжигать всех подряд с древней, ни на что не влияющей тряпки? Думаю, причиной была простая ненависть к своему сыну, брату, дяде и племяннице. К тем, кто жил как хотел и с кем хотел, не оглядываясь на условности. Ей хотелось унизить их и хотя бы таким образом заполнить зияющую пустоту в душе, что медленно сводила ее с ума.

Тонкс вспомнила портрет красивой женщины средних лет, что висел в прихожей. Могла ли ею быть Вальбурга?

— Вы говорили, что она была представительницей второй линии. Это значит, что у нее был кто-то или что-то любимое, что она не смогла удержать?

— Да, однажды я позволил ей познакомиться и сблизиться с одним молодым и очень успешным магом. Тогда она уже была замужем и имела двух детей. Что впрочем, не помешало ей влюбиться как девчонке и мгновенно потерять голову.

— И как его звали?

— Том Марволо Реддл.

* * *

Небо над головой наливалось густой синевой как свежий синяк. Гарри сидел на одном из подоконников на Астрономической башни, свесив ноги над пропастью. На его коленях лежал альбом, со страниц которого ему улыбались призраки прошлого.

С такой высоты можно было легко разглядеть яркие огни большого зала. Монструозные окна издалека напоминали не более чем тлеющие огарки.

В прошлом году Гарри забыл, что именно в Хеллоуин погибли его родители. Но теперь он решил, что праздновать вместе со всеми в этот день будет неправильно. К счастью Макгонагалл поняла его желание и не стала настаивать на его присутствии на праздничном ужине. Рон и Лотти (даже удивительно как быстро она стала для Гарри другом) даже предложили составить ему компанию. Гарри оказался, не желая портить им праздник.

Да и каким-то подспудным ощущением он понимал, что сейчас ему надо побыть одному.

Фиолетовое небо стало синим, почти над самой головой висела убывающая луна, настолько большая, что казалось, до нее можно дотянуться руками. Гарри поднял ладонь, закрыв ее белый лик. В этот самый момент холодный порыв ветра едва не выбил альбом из его рук. Лишь в самый последний момент он успел схватить его за алый переплет.

— Ух, успел. Ладно, думаю, пора уходить.

Гарри спрыгнул с подоконника и направился в сторону Большого зала. Праздник как раз должен был закончиться.

Он завернул в небольшую нишу и нажал на третий кирпич снизу, открывая потайной ход с лестницей. Месяц назад его удалось найти во время исследования замка вместе с Лео. Брат Лотти, тихий и спокойный мальчик, совсем не соответствующий своему имени, зачем-то решил составить карту школы и всего за пару недель с помощью старшекурсников, старосты и самого Гарри нарисовал большую карту, что теперь красовалась в гостиной Гриффиндора. Разумеется, несколько тайных проходов, найденных в процессе изучения школы, не были на нее нанесены, оставшись привилегией двух везучих исследователей.

Гарри быстро спускался по лестнице, освещая себе путь Люмосом. Он часто пользовался этим ходом, чтобы не ждать, когда живые лестницы остановятся на нужном этаже.

Внезапно рядом послышался странный звук. Где-то совсем близко, всего в паре футов мелко дребезжал металл, потом к нему прибавился звук трения и протяжный отвратительный скрип, скловно кто-то проводит ногтями по грифельной доске.

А потом Гарри услышал голос, от которого его прошиб холодный пот, а по спине пробежали мурашки.

— Иди… иди ко мне… дай мне схватить тебя… разорвать… убить…

Голос был холодным, шипящим и каким-то потусторонним.

— …рвать… терзать… убить…

Совсем рядом, здесь за стеной потайного прохода было нечто. Нечто огромное, жаждущее крови и убийств.

Но что хуже всего — оно было разумным.

— …так голоден… так долго…

Металл начал дребезжать еще сильнее. Гарри погасил палочку и вжался в стену, пытаясь разобрать что именно говорит монстр за стеной.

— …убивать… время убивать…

Внезапно тон его голоса преобразился. В нем промелькнул азарт, желание и предвкушение.

— Я ЧУЮ КРОВЬ. Я чую кровь.

Оно начало стремительно удаляться.

Гарри едва унял дрожащие колени, опять зажег палочку и побежал вниз. Он не знал что это такое и почему оно находится в школе… Но он обязан что-нибудь сделать.

Ему нужно сначала предупредить учителей. Если оно уже почувствовало запах крови, то в школе может произойти убийство. Может быть это нунда или огромный плотоядный призрак?

Мысли судорожно метались в голове. Кровь набатом стучала в висках. Он должен успеть. Обязан.

Лестница все не кончалась. Древние ступени бесконечной вереницей уходили в темноту. Гарри ускорился. Легким перестало хватать воздуха.

На небольшую площадку у основания лестницы он вылетел внезапно, поскользнулся на не понятно откуда взявшейся луже и больно ударился локтем о пол. Он потер ушибленную руку и принялся шарить по каменной кладке в поисках нужного камня.

Внезапно за стеной опять послышались голоса. Теперь их было много и большая часть из них были детскими и очень взволнованными. Гарри погасил Люмос и увидел среди камней небольшую щель, сквозь которую можно было отлично разглядеть творящееся в коридоре.

Весь пол был залит водой, а на стене между двух окон огромными буквами были начертаны слова, блестящие в свете факелов темным багрянцем:

«ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА. ТРЕПЕЩИТЕ, ВРАГИ НАСЛЕДНИКА!»

Послание было начертано кровью, а над ним висела обездвиженная миссис Норрис. Гарри понял, что не успел.