Свет в океане (гет)

13 февраля

Панси было десять, когда она впервые вообразила себя будущей хозяйкой Малфой-мэнора. Детская мечта. Мать Драко много внимания уделяла убранству дома и парку. Главным его достоянием по праву считались розы. Панси их обожала. Красным гигантам, что огненной стеной встречали гостей у ворот, не было равных. Они затмевали и нежно-розовые бутоны лилий, льнувших к птичьим домикам в глубине парка, и шапки царских георгинов, обрамлявших пруд, вокруг которого выхаживали павлины.

Сейчас парк одичал, диковинные птицы сгинули, а величавый дом был покрыт пеплом, словно застарелым пухом. Панси видела его издалека, когда наконец нашла в себе силы отправиться в Уилтшир и взглянуть на изменившийся Малфой-мэнор. Чары барьера, цепь и замок на воротах не позволили ей войти. Она стояла в нескольких шагах от места, которое когда-то считала самым красивым на свете, и вытирала злые слёзы.

Розы, прекрасные багровые розы… Без хозяйской любви и эльфийской заботы они одичали, вытянулись... Панси с грустью вспоминала, с какой гордостью миссис Малфой показывала своих «питомцев» гостям, как розы покачивались в такт шагам и тянули листья к полам её платья.

Панси так часто гостила в мэноре, что знала его потаённые уголки не хуже Драко. Иногда Нарцисса приглашала её в будуар и спрашивала совета. Пусть Панси и не могла похвастаться острым умом, но чутьё ей редко изменяло. У неё был хороший вкус в одежде. Пока Грегори и Драко размалёвывали друг другу рожи красками, она перебирала ткани, расставляла туфли, раскладывала выходные мантии, помогала миссис Малфой с выбором украшений, подсказывала, как лучше уложить волосы. Нарцисса раньше всех заметила, что Драко перестал быть для Панси просто мальчишкой, с которым иногда забавно поиграть в плюй-камни, а стал кем-то большим.

«Ах! — думала тогда она. — Как здорово было бы вырасти и стать его женой!»

Драко занимался бы домом, а она — розами. А ещё торжественными приёмами, благотворительными ярмарками, выставками сладостей… Мечты, мечты. То была девочка со смехотворными мечтами.

Драко… Панси покрутила перо в пальцах, гипнотизируя взглядом пергамент. Что же ей написать? С чего начать? Драко ненавидел, когда ему жаловались на жизнь, но, прокручивая в уме события, произошедшие с ней за полтора года, Панси не могла найти ничего положительного.

Брюква — эльфийка с большущими ушами — появилась на пороге кабинета и опустила взгляд в пол.

— Мистер Дугал, хозяйка. Просит принять.

Панси стиснула перо и случайно переломила. Кончик упал на пергамент, оставив чернильные кляксы. Всё испорчено. День испорчен.

Мистер Дугал ждал её в гостиной. Увидев Панси, он встрепенулся и вытянул длинную тощую шею с огромным кадыком. Сутулый, лысый, сгорбленный, он был похож на грифа, ожидающего, когда львы и гиены насытятся, и он сможет склевать остатки. Падальщик. Паркинсоны были добычей, но папу, казалось, это вовсе не волновало. Ради собственного спокойствия он отошёл от всех финансовых дел и решил посвятить себя благотворительности. Будь он магглом, то мог бы запросто удариться в религию. Он считал себя причастным к тем зверствам, что творили Пожиратели смерти на его деньги. Многие презрительно говорили, что его пожертвования в различные фонды и общества, открывшиеся после войны, — лишь попытки обелить имя, но Панси видела, как это важно для отца.

— Здравствуйте, Панси, — произнёс Дугал. — Я пришёл поговорить с вами…

— Мне нечего сказать, — перебила Панси, сев напротив него. — Ничего не изменилось. Никто из беглых Пожирателей смерти не пытался выйти с нами на контакт. Мы не впутывались ни в какие авантюры, не переводили деньги, не скупали тёмные артефакты в ближайшей подворотне и не пробовали воскресить «Сами-Знаете-Кого».

Дугал открыл блокнот, в котором при каждом визите делал дурацкие пометки.

— Рад это слышать, — сказал он, однако его глаза на выкате в этот раз как-то особенно противно сияли, словно ему было известно о каком-то грязном секретике. Грязный секретик отзывался на имя «Блейз». Панси затеребила пальцами юбку.

— Обычно вы принимаете меня в кабинете, но сегодня — в гостиной. Неужели я могу считать себя гостем в вашем доме?

Панси пожала плечами. Естественно, она не горела желанием видеть негодяя в кабинете, где ещё витал образ Драко, а по столу были разбросаны почтовые марки, которые магглы лепят на конверты.

— Позвольте, я всё же задам вам несколько вопросов.

Панси тягостно вздохнула.

— Вы в курсе, что ваш однокурсник Блейз Забини вернулся в Британию?

Панси жадно втянула носом воздух. Запахло жареным.

— Впервые слышу.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Вы ладили в школе с этим молодым человеком?

— Мы учились на Слизерине, где все семьи хорошо знакомы, но это не делало нас друзьями, — заявила Панси, и Дугал, что-то невнятно прогудев, вновь уткнулся в блокнот.

— Возможно, с кем-то ваш однокурсник был особенно дружен? Какие-то идеи, куда он мог бы пойти, кого навестить здесь, к кому обратиться за помощью?

— Блейз всегда считал себя лучше всех остальных! — усмехнулась Панси. — Ему не нужна помощь.

— Если бы он обратился к вам, вы бы сообщили в Аврорат?

Она искренне считала, что казаться глупее, чем ты есть, ужасно трудно.

— Естественно! Мне не нужны неприятности из-за беглого преступника, ведь он Пожиратель смерти.

— Мудрое решение, — одобрил Дугал.

Полчаса в его присутствии представлялись вечностью. Он выпивал из неё все жизненные соки, а Блейз когда-то шутил, будто это её прерогатива — питаться чужими эмоциями.

После короткой беседы в гостиной они поднялись наверх. Мама всегда принимала Дугала у себя, ссылаясь на плохое самочувствие. Комнатная болонка сорвалась на лай, когда Брюква открыла дверь в комнату хозяйки. Панси вошла первая, Дугал — за ней. В нос ударил аромат благовоний, от концентрации которого даже у здорового человека закружится голова. В царстве светло-зелёного шёлка миссис Паркинсон смахивала на больную, в неясном свете цвет её кожи был чрезвычайно бледен. Уловки, сплошные уловки. Спектакль одного актёра. Мама была вполне способна выклевать мозг любому. Она полулежала в мягком кресле с подголовником, пока Араминта Катриона наматывала круги вокруг вошедших.

— Вы снова пришли мучить меня расспросами. Как не вовремя, — капризно сказала мама, едва взглянув через лорнет на министерского работника, стоявшего за спиной Панси. Брюква пододвинула для него стул — всё как обычно. Панси было позволено сесть на диванчик в углу и, если мама, не дай Мерлин, разнервничается, наколдовать ей воды.

Мистер Дугал говорил тихо, монотонно идя по списку вопросов. Мама отвечала неторопливо, сопровождая речь вздохами, не упуская случая пожаловаться на расшатанные нервы и посетовать на неприязненные взгляды, брошенные ей в спину в Косом переулке. В отличие от отца, она не ощущала себя виноватой ни на йоту, словно это не она веселилась на званых ужинах, устраиваемых Яксли, не она распекала Мунго за лечение магглорождённых, не она смеялась над жестокими шутками Ранкорна.

— …распустить всех эльфов, — жалобно пролепетала мама, удостоверившись, что мистер Дугал успевает строчить в своём дурацком блокноте. — Только представьте, какой удар это нанесёт по моему здоровью! Какие невыразимые муки мне придётся претерпеть!

Араминта Катриона гавкнула, выражая полное согласие со сварливой хозяйкой.

— О чём ты говоришь, мама? — нахмурилась Панси.

— О, милая, сделай одолжение — образумь своего отца. Вчера к нам приходили из отдела… отдела… Мерлин! Как же он называется? У меня так болит голова, что мысли кажутся осами. Стоит мне сосредоточиться на одной, как она жалит меня изнутри. Я забыла, о чём хотела сказать. Мне душно!

— Об эльфах, — великодушно напомнил Дугал, открыв окно.

— Вот именно! У меня нет сил на препирательства с мистером Паркинсоном. Пожалуйста, с этим нужно что-то сделать! Его убедили, что эльфы многие годы страдают под гнётом волшебников. Какая глупость! Это заложено природой. Жизнь домового эльфа — ничто, если она не приносит пользу его владельцу.

— Папа собрался дать свободу Брюкве и Вафле? — уточнила Панси, воспользовавшись тем, что мама сделала глубокий вдох.

— Я не вдавалась в подробности, детка. Тебе стоит поговорить с ним. Обязательно. Тебе же не трудно? Нет? Вот и славно.

Дугал так устал сам, что не стал беспокоить отца Панси.

Она не успела обрадоваться его скорому уходу. После услышанных новостей обрести душевное спокойствие было нелегко. Эльфы испокон веков подчинялись семьям волшебников. Расставание с ними — огромный удар по чистокровкам. Невосполнимая потеря. Как, скажите на милость, они смогут выкарабкаться из выгребной ямы, куда их свергла новая власть, если их руки будут заняты грязным трудом? Отец спятил? Неужели хотел обречь её, свою единственную дочь, на готовку еды, мытьё посуды, чистку обуви, стирку и уборку? Даже с помощью магии на эти отвлечения уйдёт масса времени! Она должна была что-то сделать, убедить отца остановиться, прекратить их разорение, но он твердил, что по его вине погибли невинные, что его деньги пропахли кровью. После поражения «Того-Кого-Можно-Называть» он расплакался, увидев в старой газете колдоснимок монолита в Атриуме — извивающихся магглов под ногами чародейки и волшебника.

— О чём я только думал, девочка? — лепетал он, пока Панси и эльфы искали его сердечные капли. — Вот куда пошли мои галлеоны — на убийство несчастных людей.

Его запоздавшее раскаяние вызывало у Панси раздражение. Ничего не исправишь. Хроноворотов больше нет. Надо печься о будущем, о том, как выстоять под градом обвинений в суде. Частично им удалось. Ни у кого в их семье не было Чёрной метки, а старые связи ещё имели вес — спасибо Гринграссам и Маклаггенам.

Всё завтра!

Панси почувствовала, что у неё нет сил идти к отцу, и вернулась в кабинет.

* * *

14 февраля

За окнами стемнело. В лунном свете пергамент с чернильной кляксой по центру притягивал взгляд. Сколько же она тут просидела за письменном столом? Новые сутки начались.

Строчки письма на сей раз ложились гладко, одна за другой. Панси делилась всем, что считала нужным, слова лились на пергамент. Она передала привет от Милли и ввернула несколько шуточек о Локхарте, которого недавно выписали из Мунго. Не забыла упомянуть и о чванливой корове — Элоизе Миджен.

Поставив финальную точку, она сняла с полки шкафа книгу и любовно погладила обложку. «Как рассеять туман над будущим» Кассандры Ваблатски.

— Хотела бы я знать, — прошептала Панси, прочитав название. Она всегда любила прорицания, но смирилась с тем, что пророческого дара не имеет. Зато Панси следила за всеми статьями Брунгильды Ваблатски на страницах «Ведьминого досуга» и даже, стыдно признать, выписала журнал полоумного Лавгуда, так как провидица печаталась и там. Невероятная женщина, чуткая, деликатная, с удивительно точными и откровенными посланиями для читательниц!

Панси осторожно открыла талмуд и вынула лежащий между страницами сложенный вдвое лист папиросной бумаги. Внутри него хранился засушенный цветок анютиных глазок.

Он имел для неё особое значение. Его подарил Драко — вставил ей в волосы по пути на Святочный бал в честь Турнира Трёх Волшебников. Панси погладила пальцем сморщенные лепестки, затем взяла конверт и аккуратно вложила цветок внутрь. Расставаться с ним было жаль, но таким образом Малфой сразу поймёт, от кого письмо, и не усомнится в адресанте.

«С Днём святого Валентина, Драко!»

Учебник Ваблатски, оставленный на краю стола, внезапно перевесил и свалился на пол. Панси нагнулась за ним, а когда выпрямилась, то вся покрылась гусиной кожей. Показалось, что кто-то стоит у неё за спиной, но это была всего лишь тень за окном — ночная птица раскачивала ветку в саду. Причудливая тень дёргалась на ткани штор. Панси отдёрнула гардины. В тот же миг камин оглушительно чихнул. Зола посыпалась из очага. Вспыхнуло пламя, из которого появилась фигура.

— Какого лысого Мерлина! — взвизгнула Панси. — Ты совсем спятил, Забини?

— Впустишь?

Панси с трудом подавила поток нецензурных слов, которыми хотела наградить бывшего однокурсника. Отплевавшись, Блейз ударил волшебной палочкой по ладони, на которой тут же появился носовой платок.

— Какой горячий приём, — оценил Блейз, в безуспешной попытке очистить лицо.

— К твоему сведению, сегодня у нас в доме был человек из Министерства магии и прямо интересовался, не оказываю ли я поддержку беглым преступникам.

В ответ лишь широченная улыбка.

— Ты игрок, Забини, но порой ставки чересчур высоки.

— Я пришёл не с пустыми руками, — он протянул ей круглую жестяную банку.

«Bisquini», — прочитала Панси, приняв подарок с таким неприступным видом, словно тот был подношением к алтарю оскорблённой богини.

— Печенье? Только не говори, что оно маггловское!

— Не скажу.

Панси хохотнула.

— Итак, ты решил меня проведать.

— Скука меня убивает, ты же знаешь. Что это? — спросил он, заметив пёстрые марки на столешнице. — Ты до сих пор не отправила привет нашему бледнолицему другу?

Она отложила коробку и поспешила вслед за Блейзом к столу.

— Эй! Не смотри!

— Поздно, я уже посмотрел и потрогал.

— И всё испачкал, трубочист!

Она не удержалась и показала ему язык. Как в детстве. Судя по искре веселья, вспыхнувшей в его глазах, он остался доволен.

— Я не шучу. Тебе нужно умыться, Блейз. Рядом с тобой любой покажется бледнолицым, — проворчала Панси. — Дай сюда платок!

Он сел на край стола, чтобы быть с ней одного роста, и позволил Панси заняться его лицом. Она пододвинула единственную свечу поближе, намочила платок и принялась оттирать сажу с лица Забини.

— Что насчёт Драко? — спросил он, покосившись на пергамент. — Твои романтические излияния ещё не дошли до его глаз. Почему? Неужели в тебе проснулась скромность? Или в маггловских почтамтах кончились марки? Ты могла бы передать письмо мне, а я верным голубем отнёс бы твоё послание в клювике.

— В столь важном деле я не стану полагаться на твои птичьи мозги.

— Ауч!

— На самом деле я не знала, что написать, — созналась Панси. — Не хочу расстраивать Драко, напоминать ему о Грегори, но и молчать гадко. Всё так перепуталось! Я не собиралась плакаться через бумагу.

— Слушай, Панси, Драко не хрустальный, — серьёзно сказал Блейз. — Он тоже многое перенёс.

— Я знаю! Он потерял магию! В том-то и дело, что мои проблемы — ничто по сравнению с его!

— Не говори так. Нельзя сравнивать беды по значимости и размеру, как куски тортильи на тарелке.

Панси фыркнула. Как же ему объяснить? Она хотела, чтобы Драко помнил её беззаботной и жизнерадостной, а не какой-то плаксивой занудой, чтобы ему было легко на душе, когда он устроится в саду и откроет её письмо. Панси отвернулась к окну. Мечтательная улыбка тронула её губы, и даже в зыбком свете Блейзу ничего не стоило это заметить.

— Полнолуние, — произнёс он, проследив за её взглядом. — Щекастая луна так завидовала солнцу, что за ночь проглотила все остальные звёзды.

— Она великолепна! — вырвалось у Панси.

— Великолепна, да? Ты никогда не смотрела на неё через линзы телескопа? Вблизи это пыльный рябой диск, покрытый кратерами, как лицо больного — рытвинами оспы. Обычно так и бывает. Издалека всё кажется радужнее, а ты по-прежнему придаёшь внешности слишком большое значение.

Панси сердито засопела. Блейз ошибался. Да, она дразнила Грейнджер, когда та была похожа на грызуна, и Анжелину Джонсон из-за идиотской причёски, ну, и чудика Лонгботтома, резко начавшего расти на четвёртом курсе, но никогда не трогала Миллисенту, хотя у той всегда был лишний вес, не задевала Нотта, а ведь он спускался к завтраку с синяками под глазами, как у панды.

Она посмотрела на Блейза, чтобы высказать ему всё, но осеклась. Ни у одного человека на свете она не видела таких синих глаз. Почему она прежде не замечала? Она потеряла нить разговора и просто стояла и пялилась на Забини, пока за спиной раздалось радостное тявканье. К ногам Блейза метнулась мамина болонка. Панси воспользовалась моментом и отступила назад, не понимая, почему её разум был так взбудоражен.

— Хоть кто-то рад меня видеть! — выдохнул Блейз, подхватив псину на руки, но не позволил обслюнявить ему лицо.

Панси рассмеялась.

— Вероятно, она справится лучше, чем я, и вылижет тебя до блеска.

— Благодарю за заботу, — Блейз опустил собаку на пол и взял зеркальную крышечку чернильницы, чтобы с бесстыдным интересом изучить своё отражение и стереть последние следы сажи. Нарцисс. — Хм… а я эффектно смотрюсь со стороны. Выходит, моё возвращение в Британию уже не тайна. Понимаю. Такого красавца сложно не заметить.

— Да уж. Тебе следует быть осторожнее. Сунуться сюда — безумие. Тем более в такой час. Мои родители не стали бы с тобой миндальничать.

— Странно. Мне казалось, что я им нравлюсь.

— Мама едва ли тебя помнит, а папа… скажем так, его нервы немного расшатаны. В последнее время от него можно ждать чего угодно. Он собрался распустить эльфов! К нам приходили из Министерства и агитировали за свободу и равенство волшебных народов. Представляю, что он наплёл этим чинушам.

— Неужели пожаловала сама героиня войны — Гермиона Грейнджер?

— Тьфу! Нет!

— Я слышал, она продвигает что-то такое. Помнишь, как все потешались над её ГАВНЭ?

— Понятия не имею, что там продвигает лохматая заучка с неприкосновенным очкариком под боком. Подожди, — она открыла ящик стола и рывком вытащила несколько выпусков «Пророка». — Вот, я всё складываю сюда. Эльфы отбирают страницы со светской хроникой для мамы. Папе доставляют только спортивную колонку. Я стараюсь оградить его от дурных новостей, как и от встреч со стервятниками из Министерства магии, иначе он бы давно оговорил себя, обеспечив срок в Азкабане. Послушать его, так он злодей не хуже Долохова, а на деле и мухи не обидел. Посмотри-ка на Фоули. Они выслуживались перед Яксли и открыто приветствовали чистки во всех отделах, но о них почти не говорят, ни строчки. А что скажешь об этом? — Панси ткнула пальцем в колдографию, на которой ушлый репортёр «Пророка» запечатлел Регулуса Блэка, вернувшегося в страну после нескольких месяцев отсутствия. — У него есть метка, он был на собраниях Пожирателей смерти и прилюдно восхвалял «Сам-Знаешь-Кого». Почему он на свободе? Потому что его побоялись тронуть!

— Или как раз потому, что водит дружбу с лохматой заучкой и неприкосновенным очкариком.

— Грейнджер?! Борода Мерлина! Этот Блэк горяч, как ад, что его связывает с гриффиндорской занудой?

— Горяч, как ад? — приподняв брови, переспросил Блейз.

Панси малость смутилась.

— Забудь! Просто удачный снимок. Брюнеты меня не интересуют. Мои интересы лежат в другой плоскости.

— Спорим, будь он заинтересован, ты бы сейчас пела по-другому. Пара свиданий в парке, посиделки в кафе, цветы, конфеты...

— Говорят, он явился с того света, Забини! Я не настолько отчаялась, чтобы интересоваться ходячими мертвецами. Тьфу! Оставь это приторное дерьмо!

— Тогда чего злишься? Неужели известия о домовых эльфах тебя подкосили? Брось. Не вижу ничего трагичного. Я несколько месяцев провёл в Японии. Так там нет домовиков как таковых, всю работу выполняют цукумогами.

Панси надулась, убрав прядь волос за ухо.

— Ты придумываешь эти непроизносимые слова! Ты их придумываешь!

Блейз вдруг тепло улыбнулся.

— Так называются вещи, приобретшие подобие души. Это может быть старая сандалия, зонт, одеяло или чайник, практически любая домашняя утварь…

Панси не поверила ни единому слову. Дух метёлки, дырявой сандалии… Что за ерунда?

— Ты издеваешься?

Забини пожал плечами и расхохотался. Иногда Панси отчаянно хотелось его проучить.

— Тише! — прошипела она, шлёпнув его по руке. — В это время папа читает в библиотеке. У него бессонница.

Блейз кивнул, но гоготать не перестал.

Панси размышляла, стоит ли рассказать ему о пережитом ею в Косом переулке. Она тогда так перепугалась, что неслась к дому Милли, будто за ней гнался дементор.

— Я написала Теодору, — сказала Панси и, не дождавшись реакции, продолжила: — Тебе интересно, что он ответил?

— Не особо.

— Он собрался в Англию.

— Мда?

— Вы всё ещё в ссоре?

Блейз почесал затылок. Панси не была уверена в том, что за кошка пробежала между этими двумя. С первого курса Нотт и Забини были не разлей вода, но, похоже, война разрушила их дружбу.

— Это странно, правда? — пробормотала Панси. — Я имею в виду, его дед до сих пор держит оборону. Авроры так и не нашли способ пробраться внутрь особняка Ноттов.

— Крепкий старикашка, — только и сказал Блейз, чем окончательно вывел Панси из себя. Они трое: она, Блейз и Драко — отлично знали, что дедуля Тео — не подарок. Это был желчный старик, державший всю семью в ежовых рукавицах. Из-за него Теодор предпочитал оставаться в замке на каникулы, пока однокурсники отправлялись отмечать Рождество по домам. Панси собиралась отчитать Блейза за показное равнодушие, как вдруг за стеной раздался страшный грохот, словно в библиотеке упал книжный шкаф, а то и два.

— Что… — начала было Панси, но за грохотом падающей мебели отчётливо раздался вопль её отца.

Панси метнулась к двери и выскочила из кабинета. Десятки мыслей пронеслись в уме за считанные секунды. Она приготовилась крикнуть эльфов, у которых с некоторых пор при себе всегда были сердечные капли хозяина, но разом проглотила все слова, замерев на пороге библиотеки, — наверное, потому, что такое только в бреду и привидится: огромное мохнатое чудовище стояло в центре комнаты среди осколков и разбросанных книг. Отец лежал на полу, прикрыв голову руками и пытался отползти к стене. Сквозь шум крови в ушах голос Блейза показался эхом в горах:

— В сторону! — заорал Забини.

Тело не слушалось. Панси не удержала равновесие, шлёпнулась на пол и зажмурилась, когда зверь взревел. «Сгинь, сгинь, сгинь». Блейз перескочил через обломки книжного шкафа и выстрелил. Луч заклинания задел шкуру животного, среагировавшего на крик. Груда мускулов и меха зашевелилась и вдруг с немыслимой для своего размера скоростью бросилась к окну. Блейз выпалил новое проклятье, но снова промазал. С грудным рёвом чудище обернулось, медвежья пасть грозно щёлкнула. Панси набрала воздуха в грудь, чтобы завопить, но зверя уж след простыл: он перевалился через подоконник и припустил в сад. Блейз, ни секунду не раздумывая, бросился вперёд и ловко нырнул в оконный проём следом.

Панси кинулась к отцу, сжавшемуся на полу в позе эмбриона. Он плакал и прижался к дочери, словно дитя. Дрожащей рукой она погладила его по голове.

«Он в шоке», — сказала себе Панси. Да она сама не могла произнести ни слова вслух, когда осознала, что слёзы ручьём катились и по её лицу.

Сад озарила вспышка света — там что-то происходило.

— Я сейчас, папа, — кое-как проговорила Панси. — Всё хорошо. Я рядом.

Она высвободилась из отцовских объятий и, сжав в руке волшебную палочку, с опаской придвинулась к окну. Луна щедро освещала голый кустарник и пустые клумбы за альпийскими горками, но ни Блейза, ни гигантского чёртового гризли в саду Паркинсонов больше не было.