Подменыш (джен)

В конечном счете, возвращение в Хогвартс становится для Джинни почти облегчением. Она уже пресытилась и Селестиной Уорлок, и угрюмыми, непостижимыми мальчишками. Даже наблюдать за воссоединением Смиты и Тобиаса после двухнедельной разлуки кажется предпочтительнее.

— Спасибо за письма, — говорит Смита, наконец отрываясь от Тобиаса. — Хотя шесть — это, пожалуй, перебор.

— Что поделать, если у меня такая насыщенная жизнь, — Джинни пожимает плечами.

Смита улыбается:

— Но цепочку Рона с кулоном мне бы всё-таки хотелось увидеть.

Тобиас оживляется:

— Какую ещё цепочку?

Следующие десять минут они посвящают обсуждению Рона, пока дверь купе не открывается и в проёме не появляется Томпсон.

— Привет, Джинни, — здоровается тот.

Джинни чувствует, как по щекам разливается румянец.

— Томпсон, — нарочито подчёркивает она, чтобы посмотреть на его реакцию.

Он приподнимает бровь:

— Опять за своё?

Она пожимает плечами, но уголок её рта предательски дёргается:

— Я же забывчивая, помнишь?

Томпсон задерживает на ней взгляд, изучая её лицо с такой интенсивностью, что жар разливается по коже ещё сильнее. Наконец он улыбается, явно довольный тем, что увидел.

— С удовольствием напомню.

Джинни прикусывает губу. Что-то в его выражении лица вызывает у неё странное беспокойство.

Рядом кто-то нарочито кашляет.

Томпсон моргает, и это особенное выражение мгновенно исчезает. Он переводит взгляд на Тобиаса и Смиту:

— Привет.

— Привет, — отвечает Смита.

Джинни переводит взгляд на друзей и видит Тобиаса с буквально отвисшей челюстью. Смита, как всегда, сохраняет полное самообладание, руки сложены на коленях, поза безупречна. Лишь в глазах читается безудержное веселье, которое она непременно получит из этой ситуации позже.

Джинни морщится.

— Ну что ж, — Томпсон постукивает пальцами по дверному косяку, — увидимся позже?

Взяв себя в руки, Джинни возвращает внимание к нему и с некоторым облегчением замечает, что его взгляд снова стал привычным — таким, каким она его знает.

— Ага, — улыбается она.

Бросив ей последний многозначительный взгляд, Томпсон исчезает за дверью.

— Так-так, — Тобиас тут же оживляется, и в его голосе звучит чистейшее злорадство, — что, чёрт возьми, это было?

— Похоже, — задумчиво произносит Джинни, — это мог быть мой парень.

Тобиас замирает на секунду, затем падает на сиденье, безудержно хохоча.

* * *

Несмотря на подколки Тобиаса и более мягкие, но оттого не менее ехидные комментарии Смиты, Джинни быстро осознаёт, что ей нравится быть частью пары.

Дело не в том, что наличие парня что-то кардинально меняет. Просто теперь она иногда завтракает рядом с Томпсоном. Порой он ждёт её после последнего урока, чтобы вместе побродить по замку. Правда, снегопады чаще всего гонят их внутрь, и всё начинает напоминать сложную игру — поиск заброшенного коридора, где он может затянуть её в укромную нишу и поцеловать, оставаясь на шаг впереди жутко всезнающей миссис Норрис, которая, кажется, чует целующихся за три этажа и всегда каким-то чудесным образом оказывается неподалёку.

Именно в такие моменты Джинни ловит себя на том, что задерживает дыхание от какого-то удивительного чувства внутри, а потом, когда опасность минует, легко смеётся. И, вот тогда, возможно, она чуть-чуть лучше понимает своего брата.

Возможно. И совсем чуть-чуть.

Но в основном это просто возможность быть рядом с кем-то, с кем можно поговорить. И лишь когда Джинни, сидя с Томпсоном на диване в гостиной, оживлённо рассказывает о своём дне, то осознаёт, что, может быть, в этом году была куда более одинокой, чем думала.

Должность капитана ставит её над командой, создаёт невидимый барьер. С девушками из «Салона» она сближается всё больше, но это всё равно остаётся чем-то, что существует лишь в пределах тех стен. Смита и Тобиас... у них свои особые отношения. А это — что-то, принадлежащее только ей.

На поле она не делает ему поблажек, и он, кажется, даже не ждёт этого. Это было её единственным опасением. В воздухе они по-прежнему идеально понимают друг друга без слов.

И это... приятно.

* * *

Защита от тёмных искусств быстро становится одним из любимых предметов Джинни в этом году. Дело не только в важности изучаемых тем (хотя они действительно жизненно необходимы), но и в... как ни странно, самом Снейпе. Его манера преподавания завораживает, он говорит о магических техниках так, будто они живые, дышащие существа: сложные, иллюзорные и вечно бросающие вызов.

В начале семестра они изучают тёмные искусства, влияющие на человеческое сознание. Против многих из этих техник не существует прямой защиты, только осознанность и бдительность.

— Сегодня, — Снейп мерно прохаживается между рядами, — мы обратимся к самому опасному и инвазивному виду тёмных искусств: легилименции. Это узкоспециализированное умение, находящееся под строгим контролем Министерства, подобно использованию Веритасерума.

Он подробно излагает правовые ограничения на применение легилименции, подчёркивая, что редкость и незаконность этой практики не гарантируют, что с ней никогда не столкнёшься.

— Бдительность — ваша главная защита. Единственным щитом против легилименции служит окклюменция — дисциплина ещё более сложная, чем само умение проникать в разум.

Снейп завершает обход класса.

— Вопросы?

Джинни поднимает руку:

— Почему окклюменция считается сложнее? Если нужно просто возвести ментальный барьер против вторжения, это кажется куда более простым, чем копаться в чужом сознании.

Снейп качает головой:

— Скрыть правду от вторгающегося разума — это одно, мисс Уизли, а вот бесшовно подменить её правдоподобной ложью — совершенно другое.

Она задумывается, прикусывая внутреннюю сторону губы:

— Потому что само отсутствие доступа уже доказывает, что человек что-то скрывает.

Снейп приподнимает бровь, явно не ожидая такого ответа.

— Именно так. — Он возвращается к преподавательскому столу. — Как я сказал, вряд ли кто-то из вас достигнет такого уровня мастерства. Тем не менее, это важный защитный навык, основы которого должен знать каждый волшебник или ведьма, по крайней мере, на базовом уровне.

Он сообщает, что следующие несколько недель будет невербально применять легилименцию к разным ученикам, пока те выполняют тренировочные задания СОВ и повторяют пройденный материал.

— Это необходимо, — поясняет Снейп, — чтобы вы научились распознавать момент применения заклинания. Если вы даже не поймёте, что на вас воздействуют, как вы сможете защититься?

Они должны поднимать руку, когда почувствуют вторжение. Первые дни класс буквально подпрыгивает при каждом странном ощущении, но постепенно все успокаиваются и даже забывают, что Снейп пытается проникнуть в их мысли.

Прошло почти две недели с первой лекции по этой теме. Джинни заполняет сравнительную таблицу о тёмных существах, когда улавливает едва заметное ощущение, словно лёгкое дуновение ветерка на затылке.

Казалось бы, ничего особенного, если бы не мгновенный сигнал тревоги, наполнивший её сознание тихим гулом, а сопутствующий ему всплеск адреналина переносит её прямиком в Отдел Тайн, где она снова борется за жизнь.

Она вскакивает на ноги, даже не успев осознать свои действия: волшебная палочка уже в руке, заклинание — на языке.

Окружающие столы и стулья вздрагивают от силы защитного заклинания, которое она инстинктивно накладывает на себя. Она почти не слышит испуганных вскриков одноклассников, потому что в ушах стучит кровь, а на языке горчит привкус желчи.

— Мисс Уизли.

Проходит мгновение, прежде чем она осознаёт, что перед ней стоит профессор Снейп, а её собственная волшебная палочка оказывается поднята и направлена прямо на него.

Его же это, кажется, нисколько не беспокоит.

— Поздравляю, мисс Уизли, — произносит он, убедившись, что она сосредоточилась на нем. — Вы первая, кто распознал применение легилименции.

Она выдыхает неровно, замечая, как Смита и Тобиас осторожно приближаются сбоку.

— Правда?

Снейп кивает, и на его губах появляется нечто, отдалённо напоминающее улыбку.

— Полагаю, пять очков Слизерину будут уместны.

Опуская руку с палочкой, она чувствует, как рассеиваются щитовые чары. Резко накатывает слабость, а колени подкашиваются, когда адреналин покидает тело. Джинни опускается на свое место, а Смита тут же занимает соседний стул в знак молчаливой поддержки.

Остальные студенты нерешительно возвращаются к своим работам.

— Мисс Уизли? — окликает её Снейп, и тогда она понимает, что он всё ещё стоит у её стола.

— Да, сэр? — спрашивает она, с удовлетворением замечая, что ее голос снова звучит почти нормально.

— Полагаю, в следующий раз достаточно будет просто поднять руку.

У Джинни вырывается нервный смешок.

Когда страх наконец отпускает, остаётся лишь чувство жгучего стыда. Смита и Тобиас, конечно, понимают, а однокурсники скорее напуганы, чем смеются, но ей всё равно невыносимо стыдно за такую потерю самообладания.

— И как это было? — спрашивает Смита.

Джинни качает головой, не зная, как подобрать слова:

— Не знаю. Это не было похоже на что-то конкретное. Я просто вдруг поняла, что что-то не так.

— Хорошо хоть ограничилась защитным заклинанием, — замечает Тобиас, пока они устраиваются в Большом зале на обед. — Могла бы выдать свое фирменное взрывное и разнести полкласса.

Смита бросает на него убийственный взгляд, когда Джинни при этой мысли бледнеет ещё сильнее.

— Что? — оправдывается Тобиас. — Я просто пытаюсь найти позитив.

Томпсон опускается на свободное место рядом с Джинни:

— Так это правда, что ты чуть не отправила Снейпа в нокаут крутым защитным заклинанием?

Джинни стонет, закрывая лицо руками.

— Что я такого сказал? — недоумевает Томпсон.

Она лишь качает головой, предчувствуя, что эта история теперь будет преследовать её вечно.

* * *

С наступлением февраля Джинни начинает куда лучше понимать Смиту.

Совмещать всё: учёбу, квиддич, «Салон», друзей, «Клуб слизней» и отношения — оказалось непросто. Порой кажется, будто она даже вздохнуть не успевает, и её постоянно гложет страх, что какая-то часть жизни остаётся без внимания.

Но несмотря на все трудности, она счастлива.

Тренировки идут хорошо, а вечера она делит между учёбой с Томпсоном в гостиной и временем в «Салоне». Близнецы Кэрроу, кажется, уже близки к своей цели, и это заряжает воздух ощутимым волнением.

На уроках Джинни сидит со Смитой и Тобиасом, успевая общаться с ними между заклинаниями, тестами и лекциями.

Однажды на ЗОТИ она смеётся с Тобиасом над розыгрышем, который кто-то провернул с Кираном Харпером.

Джинни вытирает слезинку, выступившую у глаза.

— Вот бы я увидела, как... — Её речь обрывается на полуслове.

Смита хмурится:

— Джинни?

Та делает глубокий вдох и поднимает руку.

— Превосходно, мисс Уизли, — раздаётся голос Снейпа из передней части класса.

Неприятное ощущение рассеивается, и Джинни с облегчением откидывается на спинку стула.

Довольно много учеников уже научились распознавать легилименцию, но Джинни, кажется, по-прежнему остаётся любимой мишенью Снейпа.

Тобиас похлопывает её по руке:

— Молодец, что не взорвала всех нас.

Потирая затылок, она делает нервный вдох и объясняет Тобиасу, куда ему стоит засунуть свою палочку.

* * *

Когда в середине февраля приближается матч с Рейвенкло, напряжение нарастает. Всё, кроме квиддича, отходит для Джинни на второй план — сейчас важно лишь доказать, что её команда может победить.

Порывистая, напуганная часть её натуры требует удвоить тренировки, но разум подсказывает, что изматывать команду перед матчем — глупо. Она изучила стиль игры Рейвенкло, разобрала их сильные и слабые стороны, и весь последний месяц адаптировала под это стратегию. У них есть всё необходимое для победы. Теперь всё зависит только от исполнения.

Вместо того, чтобы загонять всех еще больше, Джинни излучает абсолютную уверенность, потому что команда смотрит на неё. Им нужно просто поверить.

Субботнее утро начинается с холода и низких серых туч. В день матча снег по-прежнему лежит плотным покровом, а в воздухе висит угроза нового снегопада. Далеко не идеальные условия, но иногда именно в такую погоду снитч лучше заметен.

Джинни коротко обсуждает с Рейко возможное влияние погоды, и та согласно кивает.

За завтраком она заставляет себя есть с показной непринуждённостью, смеясь над выходками Бассентвейта и Грэхэма, которые таким образом сбрасывают нервное напряжение.

Когда она выходит из зала, с хмурым видом её догоняет Рон.

— Чтобы ты знала, — говорит он, — я не уверен, что смогу тебе это когда-нибудь простить.

— Что именно? — удивляется она, гадая, чем могла его разозлить, ведь они почти не пересекались последний месяц.

— Ты заставляешь меня болеть за Слизерин, — с отвращением говорит он, и только сейчас она замечает крошечный зелёный флажок в его руке.

Джинни закатывает глаза:

— Не мучай себя так ради меня.

Рон машет рукой:

— Ты же моя сестра. Да и эти рейвенкловцы — изворотливые ребята.

Она смотрит на него, разрываясь между желанием дать в лоб и обнять.

— Придурок, — говорит она, и голос неожиданно дрожит.

Рон ухмыляется:

—  Надери им задницы, Джин.

Она отдаёт ему шутливый салют:

— С удовольствием.

* * *

Как и предсказывала Джинни, игра с Рейвенкло проходит в бешеном темпе. Всё слилось в калейдоскоп метел, тел и бладжеров. Счёт растёт с обеих сторон, но рейвенкловцы вырываются вперёд. Мартин явно теряет уверенность у колец, но прямо сейчас Джинни ничего не может с этим поделать, поэтому концентрируется на атаках. Между бросками к кольцам она следит за Рейко. Чжоу неотступно следует за ней, и обе описывают неторопливые круги над полем.

Примерно через двадцать минут после начала матча Рейко совершает головокружительное пике. Джинни замечает начало манёвра краем глаза, гадая, не устала ли она от преследующий её «тени». Даже Чжоу решает, что это финт, и не реагирует. Все же помнят, как Рейко переиграла Гарри в прошлом матче.

Вот только при ближайшем рассмотрении Джинни замечает нечто особенное в движениях Рейко, та вытягивает руку вперёд с совершенно иной целеустремлённостью.

Она действительно видит снитч.

Чжоу наконец осознаёт это и бросается в погоню.

Джинни замирает на месте, зависнув на метле с колотящимся от волнения сердцем, пока Рейко несётся в нескольких ярдах над снежным покровом, почти распластавшись на метле. Затем резким движением она взмывает вверх, стремительно набирая высоту.

На мгновение Джинни думает, что снитч ускользнул, но затем Рейко выравнивает метлу, сияя от восторга. В её вытянутой руке трепещет маленький золотистый шарик.

Толпа на трибунах взрывается оглушительными криками.

Слизерин побеждает.

Джинни в порыве радости едва не сталкивается метлой с Рейко. Та смеётся, и её сияющая улыбка, кажется, даже прекраснее самой победы.

«Может быть, — думает Джинни, — роль капитана все-таки для меня».

* * *

Как минимум неделю Джинни чувствует себя так, будто парит в облаках. Тобиас объявляет её совершенно невыносимой, но вместо того чтобы проклясть его, она лишь улыбается и делает шаг вперёд с намерением обнять.

— Фу, — бурчит он, отмахиваясь.

Джинни и Смита переглядываются и прыскают со смеху, пока Тобиас в ужасе ретируется.

К счастью для его рассудка, груз невыполненных домашних заданий и приближающихся СОВ быстро возвращает Джинни в нормальное состояние, то есть такое, при котором она скорее запустит в кого-то проклятием, чем обнимет.

А тут ещё по замку начинают распространяться мерзкие слухи о ней. Поскольку это происходит сразу после их победы над Рейвенкло, Джинни подозревает Крэбба и Гойла, учитывая, что они и раньше не стеснялись в выражениях.

Это наводит её на две мысли. Первая: она настолько хороша в роли капитана, что всерьёз их бесит. Вторая: Крэбб всё ещё слишком её боится, чтобы сделать что-то большее, чем сплетничать за спиной.

Одна из этих истин даётся ей куда легче другой.

Однажды поздно вечером, поднявшись из «Салона», Джинни застаёт Томпсона всё ещё сидящим в общей гостиной. Мысль, что он мог ждать её, согревает.

Она опускается рядом на диван:

— Оказывается, я переспала со всей командой, — сообщает она.

— Неужели? — Томпсон поднимает бровь. — И с запасными тоже?

— Наверное, — вздыхает Джинни.

Иначе, согласно слухам, ей никогда бы не дали капитанский значок.

Вторая его бровь тоже ползёт вверх:

— Даже с малышкой Рейко?

Джинни закатывает глаза.

— Звучит утомительно, — замечает он и возвращается к книге.

Она бросает на него лукавый взгляд:

— Разве ты не должен быть, ну не знаю... оскорблённым за меня?

Томпсон пожимает плечами:

— В основном мне больше обидно, что ты от меня что-то скрываешь.

Джинни застывает, а её лицо краснеет.

Он откладывает книгу, заметив её реакцию:

— Я шутил, Джинни.

— Я знаю, — врёт она, смущаясь от своей такой странной реакции. Просто ей внезапно до ужаса не хочется обсуждать это с ним.

Он качает головой:

— Иногда я забываю.

— Что забываешь? — спрашивает она, хотя не уверена, что хочет знать ответ.

— Какая ты юная.

В его голосе больше констатации факта, чем снисходительности, но всё равно задевает. Будто его собственные семнадцать лет делают его таким уж умудренным опытом.

Джинни заставляет себя улыбнуться и отмахнуться:

— Ну, тут я ничего поделать не могу, — говорит она нарочито легкомысленно.

— Джин... — говорит он, и в его тоне ей, возможно, лишь мерещится намёк на «Хватит вести себя как маленькая девочка».

— Всё в порядке. — Она быстро целует его в губы. — Увидимся завтра.

Она поднимается с дивана. Он её не останавливает.

* * *

Между Джинни и Томпсоном сохраняется лёгкое напряжение. Они не ссорятся и не избегают друг друга — ничего столь драматичного, но что-то изменилось. Впрочем, она и не ожидала иного вроде бурных выяснений. Томпсон всегда был, есть и остаётся самой надёжной опорой в её жизни. Это он научил её сохранять хладнокровие — как на поле, так и за его пределами.

И всё же, сидя рядом за завтраком, Джинни болтает меньше обычного, а Томпсон время от времени бросает на неё непонятные взгляды. Они должны были вместе пойти в Хогсмид сегодня, и, если честно, она даже немного рада, что вылазку отменили.

Кэти Белл до сих пор не вернулась в замок, так что никто не забыл, что в прошлый раз в Хогсмиде она чуть не погибла.

Больше всех, по её мнению, расстроится Рон. Джинни вытягивает шею, пытаясь разглядеть брата за гриффиндорским столом.

— Кого-то ищешь? — спрашивает Томпсон.

Джинни возвращается к завтраку.

— Брата. У него сегодня день рождения.

— Наверное, сложно уследить, когда их шестеро.

Она кивает.

— Да. Порой кажется, что мы всё время что-то празднуем.

Они ещё некоторое время едят молча, Джинни хмурится, уставившись на свой тост.

— А что насчёт тебя? — наконец спрашивает она.

— Меня?

— У тебя есть братья? — Странно, что она этого до сих пор не знает.

Он качает головой:

— Только две старшие сестры.

Остаток завтрака проходит за более непринуждённой беседой о братьях и сёстрах. Но Джинни не может отделаться от мысли, как мало она на самом деле знает о Томпсоне. Она знает, что он терпеть не может яйца (вот чудак). Знает, что ему нравится квиддич. И... она сама, судя по всему. Но на этом, кажется, всё.

Джинни не понимает, как так получилось. Они либо молчат, либо говорит она (обычно о квиддиче), либо они целуются. Поначалу это даже тревожило её: после хаоса шумной семьи было непривычно получать чьё-то безраздельное внимание. Но через некоторое время она ловит себя на том, что наблюдает за ним, пытаясь угадать, о чём он на самом деле думает. Затем он поворачивается, ловит её взгляд, улыбается, берёт за руку, и она решает, что это не так уж важно.

Но всё это не меняет главного, что она никогда не видела его злым. Или грустным. Или взволнованным. Он твёрд и спокоен, как земля под ногами. Джинни всматривается в его лицо, пытаясь разгадать, что скрывается за этой невозмутимостью, что он чувствует внутри. Сама она знает, что тоже не похожа на открытую книгу, но всё же... Между ними по-прежнему ощущаются скорее товарищеские отношения, такие же, как на квиддичном поле. Только теперь с редкими поцелуями.

Она пожимает плечами. Может, так и должно быть.

Они как раз заканчивают завтрак, когда в зал входит Гарри. Он лишь на мгновение задерживается у входа, а затем решительно направляется к столу Слизерина, да ещё с таким видом, будто идёт навстречу соплохвосту.

Он останавливается рядом с Джинни, его лицо слегка покраснело, а во взгляде столько тревоги, что у нее внутри все сжимается.

— Что случилось? — спрашивает она, уже наполовину поднявшись с места. Несчастья, в конце концов, преследуют Гарри Поттера, как верные питомцы.

— Это Рон, — говорит он.

Мерлин, только не это. Только не ее глупый, замечательный Рон. Объяснение Гарри о том, что его отравили, едва доносится сквозь нарастающий звон в ушах.

— Но... — она слышит собственный голос, — у него же день рождения.

И Гарри, который имеет полное право посмеяться над её нелепой реакцией или встряхнуть за плечи за такую глупость, просто серьезно кивает:

— Да.

Джинни делает вдох.

— Я могу его увидеть?

Он качает головой.

— Помфри пока никого не пускает, но мы с Гермионой все равно будем ждать.

Взгляд Гарри скользит мимо неё, и Джинни с опозданием вспоминает о Томпсоне. Она беспомощно оборачивается к нему, но тот уже машет ей:

— Иди. Надеюсь, он в порядке.

По пути в больничное крыло Гарри рассказывает ей детали: любовное зелье (потом она над этим посмеётся, обязательно), противоядие Слизнорта, праздничный тост с отравленной медовухой.

— Ну почему всегда Рон? — вырывается у неё невольно.

Гарри отводит взгляд, но она прекрасно знает, что он наверняка винит себя. Такая уж участь у лучшего друга Избранного.

Гермиона уже сидит у дверей больничного крыла, нервно притопывая ногой. Увидев их, она мгновенно вскакивает:

— Джинни!

Та обнимает её, отчасти чтобы утешить, но в основном чтобы самой было за что держаться.

Устроившись в коридоре, Джинни сжимает руку Гермионы, пока Гарри мечется: то шагает взад-вперёд, то садится, мрачно хмурясь. По его виду ясно, что он лихорадочно вычисляет, для кого на самом деле предназначался яд и как он попал к Слизнорту, едва не погубив Рона.

Проходит около часа, когда появляется Смита.

— Я только что узнала, — говорит она. — С ним всё будет в порядке?

Джинни чувствует, как подступают жгучие слёзы, горячим комком подкатывая к горлу.

— Помфри никого не пускает.

— Ясно, — Смита на секунду задерживает взгляд на закрытой двери, затем решительно кивает. — Попробую что-нибудь выяснить.

Гарри и Гермиона переглядываются, когда Смита исчезает в больничном крыле.

— Она весь год помогает Помфри, — поясняет Джинни, и в груди разливается странное, жаркое чувство гордости.

Проходит ещё полчаса, когда Смита, наконец, возвращается.

— Безоар нейтрализовал основную часть яда, — говорит Смита. — Остались лишь незначительные следы, которые устраняют специальными зельями. Сейчас главное — наблюдать и ждать, не проявятся ли неожиданные побочные реакции. — Она бросает взгляд на Гарри и Гермиону. — Первые шесть-восемь часов самые критичные.

— Скорость метаболизма наиболее распространённых токсичных соединений, — тут же выдаёт Гермиона, и её голос дрожит от волнения.

Смита улыбается, опускаясь рядом:

— Именно так.

Они погружаются в разговор, склонив головы друг к другу, обсуждая основы теории ядов и методы их лечения. Гермионе отчаянно нужно отвлечься, и теперь у Джинни появилась ещё одна причина быть благодарной Смите. Джинни перестаёт вслушиваться в слова, позволяя успокаивающему бормотанию их голосов окутать себя.

Во второй половине дня появляется Томпсон с огромным подносом с бутербродами и флягой тыквенного сока.

— Подумал, вы, наверное, проголодались.

Это желанное отвлечение, хотя Джинни замечает, что большинство лишь поклевывает еду. Гермиона просто разрывает свой бутерброд на мелкие кусочки.

Томпсон садится рядом с Джинни и обнимает её за плечи. Она прислоняется к нему:

— Спасибо.

— Не за что, — он целует её в макушку.

Вскоре и Смита, и Томпсон уходят. Лишь ближе к восьми Помфри наконец разрешает им навестить Рона.

— Боже, — шепчет Гермиона, увидев его. — Он ужасно выглядит.

Помфри цокает языком:

—  Могло быть гораздо хуже, если бы не своевременный безоар, который ему дал мистер Поттер.

Двери снова распахиваются, и в больничное крыло вваливаются Фред и Джордж. Джинни едва сдерживается, готовая расплакаться от братского участия, но Фред просто крепко обнимает её без обычных насмешек, а его лицо необычайно серьёзно и озабочено.

— Мы были в Хогсмиде по случаю дня рождения, — объясняет Фред. — Что случилось?

Гарри кратко излагает суть, не отрывая взгляда от всё ещё лежащего без сознания Рона.

— Не самый удачный день рождения, мягко говоря, — замечает Джордж.

Вскоре появляются мама с папой, уже поговорившие с Дамблдором. Джинни с благодарностью отвечает на их объятия.

Однако в больничном крыле становится слишком тесно, и мадам Помфри бросает на всех строгие взгляды. Гарри и Гермиона поднимаются, чтобы уйти. Джинни провожает их к двери.

Она быстро обнимает Гермиону:

— Постарайся поспать, ладно?

Гермиона отвечает дрожащей улыбкой. Затем Джинни поворачивается к Гарри, обнимая и его, крепко прижимая к себе.

— Спасибо, — говорит она, и голос её слегка дрожит. — Спасибо, что спас моего глупого брата-идиота. Слава Мерлину, что ты был рядом.

После мгновения колебания она чувствует, как его руки обнимают её в ответ.

— Не за что.

Отстранившись, Джинни улыбается ему:

— Так ты уже спас троих Уизли. Похоже, это становится твоей профессией.

Гарри фыркает, он явно измотан и начинает терять бдительность от усталости:

— Я бы предпочёл, чтобы вы, Уизли, научились просто избегать неприятностей.

Джинни усмехается:

— Это вряд ли. Придётся оставить тебя при нас.

На его лице сменяются эмоции: от тёплой благодарности за то, что его считают почти членом семьи, до мучительной вины, будто это он виноват в том, что они снова оказались в опасности. От наблюдения за этой сменой чувств у Джинни почти начинает кружиться голова.

— Договорились, — говорит он.

— А теперь иди спать, — она слегка подталкивает его. — Ты выглядишь как смерть.

Гарри закатывает глаза:

— Спокойной ночи, Джин.

Она смотрит, как он уходит.

* * *

Томпсон всё ещё ждёт её, когда она наконец возвращается в гостиную. Джинни подходит к нему и позволяет обнять себя.

— Всё в порядке? — он шепчет ей в волосы.

Нет. Совсем не в порядке.

Она хочет признаться, как сильно боялась, хочет прижаться к его плечу и разрыдаться, хочет наконец перестать держать себя в руках и просто быть.

Она хочет всего этого, но единственное, о чём может думать, — это как Томпсон всегда тщательно контролирует каждую эмоцию, как она никогда не может понять, что он чувствует, как он смотрит на неё, когда она говорит что-то не то.

«Хватит вести себя как маленькая девочка».

Джинни делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и кивает, не отрываясь от его плеча:

— Всё в порядке.

* * *

В последующие дни Джинни часто навещает Рона в больничном крыле, хотя b приходится изощряться, чтобы избегать встреч с Лавандой.

Однажды она застаёт его спящим, но едва поворачивается, чтобы уйти, как он открывает один глаз:

— А, это ты, — и мгновенно просыпается.

Джинни прищуривается:

— А кого ты ждал?

— Что? — Рон делает вид, что не понимает, прикидываясь дурачком, хотя даётся ему это не слишком трудно.

— Ты и вправду идиот, — качает головой Джинни.

— Ладно, ладно, — отмахивается он. — Что принесла?

— Домашние задания, — врёт она, наслаждаясь, как его лицо вытягивается в обиженную гримасу, и только потом бросает ему на колени шоколадную лягушку. — Волшебные шахматы?

— О да, — оживляется он.

Он так ни разу и не доходит до конца партии — явное доказательство, что неспроста всё ещё остаётся в больничном крыле. Хотя нельзя исключать, что он просто притворяется сонным, чтобы избежать поражения.

— Ещё чего, — фыркает он, когда она его разоблачает. — Ты же в шахматах — как слон на льду.

(Хотя это неправда, ведь что такое шахматы, если не квиддич, перенесённый на доску?)

Когда Рон «засыпает» в самый удобный момент, Джинни всегда взъерошивает ему волосы и целует в макушку перед уходом, отчасти чтобы увидеть, как он недовольно кривится и выдает свой обман.

* * *

Ближе к концу недели они идут с рейвенкловцами в теплицы на травологию. Растения становятся всё опаснее, требуя особой защиты и полной концентрации.

— Как твой брат? — спрашивает Тобиас.

Джинни отрывается от своего растения:

— Нормально. Ещё есть некоторые последствия, но ему уже лучше.

Тобиас качает головой:

— Всё ещё не верится, что кто-то мог его отравить.

— Ты просто не жил с ним под одной крышей, — язвит Джинни.

Тобиас смеётся:

— Ну, тебя я тоже порой хотел отравить.

Джинни показывает ему язык.

— Помните, — раздаётся голос профессора Стебль, — растение нужно уговаривать, а не заставлять!

Джинни вздыхает и снова склоняется над своим растением.

Смита уже успешно собрала два ростка, она оказалась явно куда более убедительной, чем Джинни и Тобиас.

— Ну и как дела с Шоном? — спрашивает она.

Джинни начинает уже просто ненавидеть этот вопрос. Стоит начать встречаться с кем-то — и все сразу считают себя вправе лезть в твою жизнь, даже малознакомые люди. А уж если спрашивает Смита — совсем беда. Потому что с ней не выйдет отделаться загадочной улыбкой и дежурным «Всё хорошо».

Поэтому Джинни выбирает что-то близкое к правде:

— Всё... нормально.

Смита отрывается от растений, морща лоб:

— Ты сейчас сказала «нормально»?

Джинни поднимает подбородок:

— А что в этом такого?

Смита переглядывается с Тобиасом, и в этом молчаливом взгляде столько невысказанного, что Джинни сразу понимает, что они никогда не назовут свои отношения «нормальными». Скорее уж «безумными», «захватывающими» и уж точно не «скучными».

— Он мне нравится, правда, — вдруг говорит Джинни, и сама не понимает, почему это звучит как оправдание.

— Но? — подталкивает её Смита.

Джинни пожимает плечами:

— Просто... всё как-то слишком легко.

Чем заслуживает синхронно приподнятые брови обоих.

С вздохом она отодвигает от себя китайскую капусту, которая только что чуть не цапнула её за пальцы, брызнув едким соком.

— Полный бред — считать, что всё «слишком легко», да?

Тобиас изучающе смотрит на неё:

— Не знаю. Ты никогда не производила впечатления девушки, которой нравится «легкость».

Джинни с стоном бьётся лбом о стол.

— Может, в этом и проблема.

Смита сочувственно похлопывает её по спине.

* * *

В выходные Гриффиндор терпит сокрушительное поражение от Хаффлпаффа. И под поражением Джинни имеет в виду не только разгромный счет. Поскольку Рон по-прежнему в больничном крыле, Кормак Маклагген становится вратарем и доказывает, что командный игрок из него ещё худший, чем кавалер на рождественской вечеринке. Его звёздный момент наступает, когда он умудряется сбить с метлы собственного игрока. Точнее, вырубить Гарри, отравив тому бладжер прямо в голову.

Это ужасное зрелище, когда раздается глухой удар биты, и Гарри, словно подкошенный, падает с метлы. Это жутко напоминает тот кошмарный день с дементорами, когда он рухнул с неба. На этот раз гриффиндорские загонщики успевают поймать его до того, как он врежется в землю, но всего лишь за мгновение до столкновения.

Джинни даже не сразу понимает, что вскочила на ноги, пока Томпсон не берёт её за руку, а в это время Гарри как раз уносят с поля в больничное крыло.

— С ним всё будет в порядке, — говорит он.

Она кивает и опускается на место, заставляя себя улыбнуться и обернуться к Мартину:

— Если ты хоть взглянешь на биту загонщинков, я устрою тебе такое сотрясение, что ты о нём мечтать будешь.

Бассентвейт и Грэхэм хихикают, а Мартин поднимает руки в защитном жесте:

— Даже в мыслях не было.

— Полный провал, — говорит Рейко, частично в ужасе, частично в восторге.

Джинни бросает на неё взгляд, но та лишь пожимает плечами. Рейко может и симпатизирует Гарри, но этот неизбежный проигрыш открывает новые возможности для их команды. Главное — шанс на Кубок по квиддичу.

Оставшаяся часть матча проходит как в тумане: игра с подавляющим преимуществом одной команды не слишком зрелищна, несмотря на комментарии Луны. Джинни почти испытывает облегчение, когда Смит наконец ловит снитч.

* * *

Позже этим же вечером Джинни сидит в «Салоне» и наблюдает, как Флора и Гестия с тихим хлопком успешно превращаются в ворону и бобра.

Все взрываются аплодисментами. Четыре долгих года стараний и упорного труда наконец приносят плоды. Это восхитительное зрелище.

Многие могли бы предположить, что идентичные близнецы превратятся в одинаковых животных, но те, кто действительно знает Гестию и Флору, понимают, что всё иначе. Гестия чуть более независима, она обычно инициирует их авантюры. Флора — более спокойная и мягкосердечная.

— Чему стоит больше доверять — разуму или сердцу? — спрашивает Джинни позже.

Антония отрывается от книги:

— По моему опыту — ни тому, ни другому.

Джинни поджимает губы:

— Ну, это совершенно бесполезный совет.

Антония смеётся:

— Не правда ли?

Джинни решает, что приятно знать: даже у Антонии нет ответов на все вопросы.

— Пожалуй, я больше доверяю инстинкту, — на лице Антонии читается, что она не раз об этом размышляла.

— Инстинкт... — задумчиво повторяет Джинни.

Антония пожимает плечами:

— Разве инстинкт — не то, что подсказывает, когда твое сердце или разум ведут себя глупо?

Джинни смеётся:

— Чтобы знать, кого игнорировать?

— Ну да, — соглашается Антония. — Или кого слушать.

Джинни обдумывает это, наблюдая, как Астория и Кэролайн беседуют с близнецами.

— В последнее время мы тебя редко видим, — замечает Антония без упрёка.

Джинни кивает, признавая правоту, но не пытаясь оправдаться:

— Ты же знаешь, что сказал бы Лукас. Иногда эксперименты занимают всё время.

Антония долго и оценивающе смотрит на неё:

— Полагаю, так и есть.

Он бы ещё добавил, что все эксперименты рано или поздно подходят к концу.

* * *

В воскресенье Джинни просит Томпсона прогуляться с ней, несмотря на остатки снега. Когда они приближаются к дереву, он стаскивает её с тропинки, прижимая к стволу.

— Шон... — успевает сказать она до того, как он успеет поцеловать её.

Её тон, видимо, говорит сам за себя, потому что он замирает и отстраняется, а его лицо мгновенно становится невозмутимым. Если ей и нужно было окончательное подтверждение правильности решения, то вот оно.

Он всегда говорил, что она иногда слишком зацикливается на своих мыслях. Но сейчас она точно знает, что подсказывает ей сердце.

Та, кем она является на квиддичном поле — лишь одна из её ипостасей. Далеко не единственная. И Джинни всё чаще задумывается, не эта ли версия единственная, которая по-настоящему интересует его. А не та запутанная и сомневающаяся девушка, которой она бывает большую часть времени. И дело не только в его ожиданиях, она сама постоянно ждёт от него других реакций, иного поведения... И это несправедливо. По отношению к ним обоим.

— Тебе правда кажется, что между нами... всё как надо? — она неопределённо машет рукой между ними.

Он несколько секунд молча смотрит на неё, и она ни за что не смогла бы определить, что он сейчас чувствует, даже если бы от этого зависела её жизнь. Вспомнив урок по легилименции, она задумывается, каково было бы заглянуть в его голову и прочитать всё, что там есть. Это искушение оказывается гораздо сильнее, чем должно быть.

— Нет, — наконец говорит он совершенно ровным голосом, отпуская её. — Пожалуй, нет.

Джинни расслабляется и выдыхает.

— Я просто... Ты замечательный. Ты всегда был таким хорошим другом. И я не хочу это разрушать. Но быть чем-то большим... кажется, у нас не получается.

Она старается не морщиться, прекрасно понимая, что звучит как полная дурочка, точь-в-точь как та потерянная девочка, которой он её считал.

Томпсон застывает на мгновение.

— Значит, — наконец произносит он, — остаёмся друзьями.

Её настолько ослепляет облегчение от его кажущегося согласия, что она по глупости тянется к его руке, шутливо касаясь её.

Он резко отшатывается.

— Просто... дай мне время, ладно?

Один его глаз начинает нервно дёргаться, а у неё самой внутри всё сжимается, пусть она и понимает, что обязана ему хотя бы этим.

— Да, — отступает она. — Конечно.

Он уходит.