Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

Неожиданно в этом году у Тома появился новый… нет, не друг, разумеется, скорее — домашний питомец, глуповатый и в чем-то неприятный, жалкий, простой, но чем-то привлекающий. Он не был похож на любимых Томом змей: в нем не было и следа их ленивой жестокости. Пожалуй, он напоминал пса, которых Том избегал. И все-таки он вызывал у него скорее приятные чувства.

Питомца звали Рубеус Хагрид.

Здоровый нелепый гриффиндорский первачок, явно наполовину великан, впервые повстречался Тому в подземельях. Он заблудился и мотал своей большой косматой башкой, пытаясь сообразить, куда же ему выйти.

— Эй, остолоп, — лениво произнес Том, который, вопреки обыкновению, был один, без своей привычной свиты, — зверинец в другом месте, здесь живут благородные волшебники.

Остолоп должен был бы обидеться, но вместо этого помахал Тому здоровой, величиной с лицо обычного человека ладонью и сказал:

— Зверинец? Здесь есть зверинец? Не знал, но зайду обязательно! А ты… ты не знаешь, как выйти отсюда?

Том прищурился, раздумывая, не послать ли мальчишку поблуждать по подземным переходам, но все-таки решил, что на территории Слизерина посторонние ему не нужны, и указал в сторону правильного выхода рукой.

— Тебе туда. И не попадайся мне здесь больше.

Тот улыбнулся так, словно Том подарил ему что-то волшебное, и радостно ответил:

— Спасибо! Кстати, я Хагрид. Рубеус Хагрид, но мне больше нравится моя фамилия.

Том поджал губы и снова указал в сторону выхода:

— Пошевеливайся, Хагрид. Выход там.

Этот эпизод быстро стерся бы из памяти Тома, если бы спустя несколько дней здоровяк не подкараулил его на выходе из кабинета древних рун и не спросил, как все-таки пройти в зверинец. Том разозлился. Он слишком дорожил своей репутацией и не мог допустить, чтобы к нему просто так подходили подобные существа.

— Что это за чучело? — скривился шедший рядом с ним Абраксас.

Том изогнул губы в недоброй улыбке и пояснил:

— Это — пример деградации факультета Гриффиндор. Зверинец на улице.

Абраксас хмыкнул, оценив шутку, а Хагрид довольно улыбнулся, подмигнул Тому и потопал на лестницу, ведущую вниз. Кажется, в зверинец.

В следующий раз Хагрид разыскал Тома, когда тот гулял в одиночестве по пустынным коридорам школы. В последнее время у него появилась привычка по часу или полтора до отбоя бродить вдали от людей и размышлять о прочитанном, систематизировать информацию и отдыхать от раздражающей его суеты. Хагрид буквально выскочил из-за угла, махнул Тому рукой и сообщил:

— Я выяснил, что тебя Томом звать. Я тебе еще раз спасибо хотел сказать. За зверинец. Ты не переживай, я понимаю: у вас, слизеринцев, наверное, не принято с гриффиндорцами общаться. Я при других с тобой больше заговаривать не буду.

Том собирался резко оборвать это малополезное словоизлияние, но Хагрид залез в свою здоровую школьную сумку и вытащил оттуда два зеленых яблока. Одно протянул Тому со словами:

— Будешь?

Том решительно отказался бы от конфеты или сэндвича, от киви или любого другого фрукта, но яблоко… Яблоки были его маленькой слабостью, он готов был есть их пакетами. Чтобы сохранить лицо, он скривился и демонстративно применил к яблокам «Экскуро», очищая от возможной грязи, но взял. Впился зубами в зеленый кислый бок.

— А ты на третьем курсе, да? — спросил Хагрид, умявший свое яблоко в два укуса. Том кивнул.

— А предметы у тебя сложные сейчас?

На это Том смерил Хагрида недовольным взглядом и заметил холодно:

— Я не справочная и не обязан отвечать на твои вопросы. Лучше вернись-ка в башню, а то дружки-грифы потеряют.

И снова парень не обиделся, а поблагодарил за что-то (за что?) и поспешил уйти, оставив Тома с недоеденным яблоком.

Неожиданно такие встречи стали входить в привычку. Раз в неделю-полторы великан находил Тома, когда тот был один, угощал его яблоком и болтал о всякой чепухе. К пятой или шестой встрече Том, уставший от глупых вопросов, рассказал, где в библиотеке стоят книги о волшебных существах. К восьмой смирился с редкими, но заметными грамматическими ошибками в речи Хагрида. К десятой начал понемногу рассказывать: о разном. О монстрах, о заклинаниях, о школе. Хагрид слушал его с поразительным вниманием, едва ли не смотрел в рот, и это примирило с ним Тома. Он ни за что не назвал бы великана не то что другом, но даже приятелем. Он не здоровался с ним в людных местах, но в некотором роде привязался к нему, привык, как привыкают к уютному, но слишком низкому или слишком мягкому креслу, в котором вечно затекает спина, но которое создает ощущение дома и покоя.

Между тем, жизнь в школе шла своим чередом. Третьекурсники вовсю постигали новые предметы, причем Том оставался безусловным лидером на своем курсе, а по сумме зарабатываемых баллов превосходил даже многих старшекурсников. Он выбрал для дополнительного изучения древние руны, арифмантику и основы алхимии. Очень хотел взять прорицания — идея заглядывать в будущее его крайне привлекала, — но Абраксас отговорил, напомнив, что пророческим даром чаще всего обладают женщины, а человек без дара на этих занятиях впустую потратит время. Да и не влезли бы прорицания в его расписание: график занятий у Тома был насыщенным. Изучение вопроса бессмертия тоже отнимало немало времени, так же как и занятия со своей группой будущих убийц Гриндевальда. Единственным предметом, на котором получать «превосходно» Тому было достаточно сложно, стала трансфигурация. В присутствии Дамблдора, который своими подозрениями едва не обрек его на смерть от голода в трущобах Лондона, Том едва мог сосредоточиться и с трудом сдерживал бешеную ярость. Он ненавидел профессора, но (и сам стыдился этого) опасался его. Он чувствовал его ледяной взгляд и ощущал огромную мощь. Мощь, с которой он пока не мог справиться.

К счастью, Дамблдор большую часть времени делал вид, что студента по имени Том Риддл в классе нет, поэтому поводов для конфронтации не находилось. Том садился на заднюю парту и пытался отбросить заманчивые мысли об убийстве старика.

Надо сказать, благодаря Дамблдору вопрос убийства заинтересовал его чрезвычайно. Раньше он думал только о смерти как о пугающей будущности, но теперь стал думать и о природе убийства. Что происходит с человеком, отнимающим жизнь у другого? Наслаждается ли он невиданной властью или в ужасе хочет бежать от остывающего трупа? В книгах не было ответа на этот вопрос, но Том продолжал искать, попутно раздумывая, способен ли он убить. В минуты злобы ему казалось, что да, но потом он вспоминал лицо мерзкого мальчишки Сэма из приюта, на которого он не натравил змею, хотя мог, и начинал сомневаться в себе. Животные не вызывали у него таких чувств: без колебаний он прерывал жизнь крыс и жаб, пробуя себя. Человек — другое дело. Том не был уверен, что сумеет убить кого-то, кто, как он, чувствует и мыслит.

Во время одного из таких размышлений Тома грубо прервали: в другом конце гостиной раздавались громкие выкрики. Том повернулся и обнаружил, что недалеко от лестницы в спальни мальчиков собрались всей толпой Блэки. Он хотел было вернуться к своим мыслям и к книге, лежащей у него на коленях, но заметил среди спорящих Альфарда и лениво поднялся со своего места. Что бы там Блэки себе ни воображали, Альфард принадлежал ему, Тому, и более никто не имел права повышать на него голос.

— Может, стоит сообщить матушке о твоих фокусах? — услышал Том рык Ориона Блэка.

— Я не занимаюсь ничем, за что мне придется краснеть, брат, — резко и нервно ответил Альфард.

— Блэки никому не подчиняются! Мы выше этого! — визгливо заявила Вальбурга.

— Не учи меня быть Блэком, сестренка! Я лучше тебя знаю, что значит честь рода!

— Тогда как ты допустил, чтобы тобой помыкал жалкий грязнокровка? — громогласно выкрикнул Орион, и Том почувствовал, как к щекам приливает кровь. Неужели опять? Неужели ему снова придется доказывать кому-то, что его кровь чище крови всех слизеринцев вместе взятых?

Альфард не успел ответить, прежде чем Том подошел достаточно близко и холодно спросил:

— Что не поделили высокородные Блэки?

Орион обернулся, смерил его ледяным взглядом и отрезал:

— Тебя это не касается, Риддл.

— Боюсь, что касается. Ваши крики отвлекли меня от занятий.

Вальбурга хмыкнула и протянула:

— Бедная деточка! Нам очень жаль, что мы помешали тебе играть в свои игрушки, но видишь ли, — она улыбнулась, демонстрируя крепкие белые зубы, — мы Блэки. Нам плевать на остальных, так что, — она сделала короткий вдох и рявкнула: — Жалкий грязнокровка!

В гостиной воцарилась полная тишина. Даже тем, кому не было дела до Риддла, стало интересно, что же он сделает. На Слизерине публичное обвинение в нечистоте крови было очень тяжелым оскорблением. Если Том не сумеет ответить, он снова превратится в парию. Но на этот раз не для своих ровесников, а для всего факультета.

Том сложил руки на груди и вскинул голову, а потом негромко произнес:

— Моя кровь куда чище твоей, Вальбурга. По сравнению со мной даже Блэки — всего лишь грязнокровые выскочки.

Вальбурга ахнула, словно Том влепил ей пощечину, ее лицо начало краснеть, а вот Орион, напротив, смертельно побледнел и сказал еще тише Тома:

— Я тебе эти слова затолкаю в глотку, парень.

— Моя фамилия Риддл, но по крови я Гонт. Последний оставшийся в живых наследник Салазара Слизерина, — сказал Том твердо. Пусть он не планировал так рано открывать правду о своем происхождении, держать ее в тайне он тоже не собирался. И раз уж представилась такая возможность, было бы глупо ею не воспользоваться.

После его заявления тишина в гостиной сделалась звенящей, напряженной, как натянутая струна. Ее разорвал Альфард, сказавший:

— Это правда. И я видел доказательства этого. Том — наследник Слизерина, одна капля крови которого стоит дороже галлонов нашей чистой крови.

Орион быстро перевел взгляд на брата и нервно спросил:

— Это может быть ошибкой?

Ответил до сих пор молчавший Абраксас:

— Нет, Блэк, не может. И даже если Том не сочтет нужным предоставлять тебе доказательства, ты можешь положиться если не на слово своего брата, то на слово Малфоя.

— И на слово Розье, — тихо добавил Эван.

И следом каждый из окружения Тома добавлял свое слово. Гойл, Крэбб, Эйвери, Лестрейндж…

Том, дослушав, царственно кивнул и сказал:

— Пожалуй, я могу вернуться к своим делам.

Орион полушепотом ответил:

— Конечно, — а потом добавил, обращаясь к брату: — Ты волен делать то, что считаешь нужным.

На этом конфликт был исчерпан. С этого момента Том получил уважение не только сверстников и младшекурсников, а всего факультета. И даже старшие, чьих фамилий он не знал, не стыдились уступать ему дорогу в коридоре или уютное кресло в гостиной. Однако Том не был удовлетворен. На следующее собрание своего учебного кружка он пришел, пылая яростью.

— Мои верные товарищи, — прошипел он, заставив группу вздрогнуть и попятиться назад, — так стремятся поддержать меня. Или же, напротив, в случае опасности выжидают, чтобы как крысы при необходимости бежать с тонущего корабля. Эйвери!

— Т-том, — несмело ответил тот, — мы поддержали тебя, сразу!

— Сразу? Сразу, друг мой? Позволь напомнить тебе, что сразу меня поддержал только один человек из присутствующих здесь. Ты же ждал, размышлял своей медленной тупой головой, а не будет ли тебе выгодней помочь Блэкам забить меня ногами. Прекрасная благодарность за те знания, которые я даю тебе. Всем вам.

— Том, ты имеешь право сердиться, — уверенно произнес маленький Лестрейндж, — ты столько делаешь для нас. Мы подвели тебя. Прости.

Том скривил губы и ответил:

— Ты просишь прощения, Рэдж? Хорошо, я прощаю. На этот раз — прощаю. Но вы все, каждый, должны сделать кое-что, чтобы заслужить мое уважение снова. Сегодня каждый из вас убьет в себе крысу.

Театральным жестом Том сорвал со стоящей за его спиной клетки кусок темной ткани, и все его ученики смогли увидеть десяток толстых жирных крыс, грызущих железные прутья.

— Сегодня мы выучим заклинание, без которого все наши занятия бессмысленны, без которого каждый из вас — просто ребенок, который грезит о мести Гриндевальду.

Том приоткрыл дверцу клетки и ловко вытащил одного грызуна. Крыса, чувствуя опасность, завизжала — пронзительно, отвратительно громко, и Том лениво заткнул ее коротким «Силенцио».

— Перед вами крыса, друзья мои. Мерзкая толстая крыса, точно как та, что сидит в каждом из вас. И я хочу, чтобы вы избавились от нее. Захотели сделать это. Захотели ее уничтожить. Захотели, чтобы ее не было. Захотели этого больше всего на свете. А потом, чтобы вы произнесли заклинание.

Он направил на крысу палочку и нарочито медленно, почти с ленцой сказал:

— Авада Кедавра.

Полыхнула вспышка, кислотная, почему-то похожая по вкусу на зеленые яблоки, и крыса безжизненно повисла в его руке. Безвозвратно мертвая.