Отвергая смерть. История Тома Риддла (джен)

На окраине Лондона, в стороне от оживленных улиц, располагался старый приют. За время своего существования он сменил многих владельцев, пока наконец не перешел в руки некоего мистера Вула, человека набожного и скупого. Первое время тот всеми силами старался привить заблудшим овечкам, оставленным на его попечение, любовь к Господу и смирение, но когда радикулит и многочисленные артрозы заставили его реже бывать в приюте, он передал управление делами миссис Коул. Многие старшие воспитанники вздохнули с облегчением от таких перемен: закончились нудные ежеутренние молитвы, настал конец еженедельным походам в церковь. Младшим же было все равно.

В остальном жизнь сирот никак не изменилась. Миссис Коул была с ними столь же ласкова, сколь и мистер Вул, или, вернее будет сказать, сколь и могильная плита. В своей работе миссис Коул больше всего любила вечера, когда, отправив воспитанников спать под наблюдением ворчливых помощниц, могла остаться одна в своей комнате с каким-нибудь романом. С годами к романам добавился джин. Миссис Коул не было никакого дела до сотни сирот, и дети росли как сорная трава — без внимания и должного контроля, сообразно своим наклонностям и способностям. Среди них были очаровательные малютки и злобные фурии, забитые одиночки и развязные компанейские шакалы, тупицы, в которых учителя с трудом вколачивали основы арифметики, и умницы, душу готовые продать за лишнюю книгу. Обычные дети. И только один ребенок не был похож на остальных. Он был чужим в этом приюте, его боялись дети и избегали взрослые. Его звали Том Риддл.

В толпе сирот он ярко выделялся не только внешностью — это был очень красивый мальчик, — но и какой-то особой манерой держаться. В нем не было ни заискивающего подобострастия, ни озлобленности. Он словно бы находился в другом мире, далеком от холодного дортуара, скудной пищи и однообразных занятий. Когда его били старшие — а такое случалось часто, — он никогда не плакал, на удары отвечал с холоднокровной яростью волчонка. Когда его за что-нибудь хвалили — а такое бывало редко, — он принимал похвалу с надменностью. Всем своим видом, каждую минуту своей жизни с самого рождения Том демонстрировал всем обитателям приюта cвое превосходство над ними.

Сам Том отлично знал, что отличается от остальных. Он был особенным, не таким как все. Он обладал необычными способностями: мог передвигать взглядом предметы, мог силой мысли причинять боль. Он пользовался этими талантами с осторожностью, но все-таки слухи о том, что Том — опасный псих, постепенно распространились по приюту. К десяти годам он стал отверженным. Даже злостные драчуны старались избегать его. Свое положение парии Том воспринимал с достоинством наследного принца и на других детей смотрел, как на чернь. Он не только не тяготился своим одиночеством, но даже гордился им, и, пожалуй, вздумай кто-нибудь из детей предложить ему свою дружбу, Том отверг бы ее с негодованием. Его постоянными собеседниками были книги и… змеи.

В Лондоне змей не было, но на природе, куда миссис Коул вывозила сирот раз в году, их было предостаточно, и Том с извращенным удовольствием беседовал с ними, наслаждаясь их изворотливым, но ограниченным умом и умиротворяющей жестокостью. Проглатывая полевку, змея никогда не испытывала угрызений совести, она всего лишь насыщалась за счет низшего существа. Запугивая других сирот, Том просто удовлетворял свое эго, самому себе напоминая змею, или, вернее, короля всех змей.

Когда же змей поблизости не было, Том с удовольствием погружался в мир книг. Приютская библиотека была бедна, но пара десятков познавательных историй в ней все же имелись, и Том нередко утаскивал в дортуар «Приключения Гулливера» или «Робинзона Крузо».

Правда, если вдруг какой-нибудь взрослый — попечитель или представитель благотворительной организации, — очарованный красотой мальчика, спрашивал его, что он любит читать, Том неизменно отвечал: «Библию, сэр». Он знал, что взрослые любят благочестие в детях и, при необходимости, неизменно его демонстрировал, за что получал конфеты или фрукты.

Таким рос Том Риддл до своих одиннадцати лет.

Том лежал на узкой кровати возле окна и смотрел на серое, затянутое тучами небо. Он думал о том, как же осточертела ему приютская жизнь. Том верил, что создан для чего-то большего, для чего-то значительно более важного, чем слушанье монотонного бормотания старого мистера Зануды, преподававшего сиротам в приюте сразу все гуманитарные науки. «Ничего не смыслит в истории, а туда же, умник», — думал Том злобно. Он был наказан, и, хотя само по себе лишение обеда не слишком сильно его расстроило (под матрасом у него было припрятано два пряника), ему было обидно. В кои-то веки наказания он не заслужил, но в приюте все уже привыкли: если происходит что-то странное, значит, виноват Риддл. К падению доски он не имел никакого отношения. Или имел? Том часто пытался понять, что именно заставляет его способности работать. Не направленные действия, это точно. Страх? Но он совсем не боялся, когда заставлял кролика Билли лезть в петлю. Возможно, уверенность в своих силах? Тоже нет: нередко его сила вспыхивала в нем, когда он совершенно терял надежду.

По серому небу плыли серые облака. Мысли Тома постепенно путались — он проваливался в полудрему, из которой его выдернул резкий стук открывшейся двери. На пороге общей спальни появилась миссис Коул, явно пьяная. «А ведь только два часа», — хмыкнул про себя Том, но все посторонние мысли вылетели из его головы, когда он увидел человека, которого директриса приюта привела с собой.

— Это мистер Дампельбер, Думбельдор, — кряхтела миссис Коул, а Том рассматривал пришельца.

Тот был одет в возмутительно-фиолетовый бархатный костюм и выглядел так, словно сбежал из психушки. Впрочем, его каштановая борода была чистой и хорошо уложенной, а в глазах не было и намека на помешательство. Миссис Коул захлопнула дверь, и Том остался наедине со странным гостем. Который вызывал в нем безотчетную тревогу.

— Кто вы? — резко спросил Том.

— Я профессор Дамблдор, — ответил он, сделал несколько стремительных шагов, приблизился к Тому и сел на соседнюю кровать. — И я хочу предложить тебе место в своей школе.

Мысли в голове Тома забегали со страшной скоростью. Кто этот профессор? Тот доктор из сумасшедшего дома, которым пугала его миссис Коул? Вероятнее всего. От страха Том забыл свою обычную осторожность и заговорил резко, почти грубо, призывая на помощь все свои силы, чтобы только получить правдивый ответ от странного профессора.

И ответ был получен. Том едва сдержал крик отчаянья, когда на его глазах загорелся узенький шкафчик, в котором лежало все его скудное имущество. Но огонь погас так же внезапно, как появился. Дамблдор был таким же, как и он, Том.

— Да, — словно прочитав его мысли, сказал профессор, — я волшебник, так же, как и ты.

Потом он строго посмотрел на шкафчик и спросил:

— Там есть что-то, чего не должно быть у тебя?

И Том с трепетом вытащил из шкафа коробку с самым дорогим, что у него было. Со своими трофеями.

— В Хогвартсе не терпят воровства, — резко заявил Дамблдор, а Том едва сдержался, чтобы не ответить: «Это не ворованное! Это мое!»

Он гордился своими трофеями, и он их заслужил. Но спорить не стал, вместо этого сосредоточил свое внимание на объяснениях Дамблдора. В Лондоне он бывал нечасто, только если ему удавалось сбежать из приюта, но предпочитал сам битый час искать нужное место, нежели ходить в сопровождении взрослого. Том предпочитал самостоятельность.

Когда Дамблдор поднялся и направился к выходу и комнаты, Том, повинуясь какому-то нелепому желанию отличиться, спросил:

— Я умею разговаривать со змеями, это нормально для таких, как я?

Отличился. В глазах Дамблдора зажглось удивление, и Том понял ответ еще до того, как профессор его озвучил:

— Это не совсем обычно, но встречается.

Дверь за профессором закрылась, и Том остался один с письмом в руке, маленьким мешочком с монетами в кармане и спутанными мыслями в голове.

Он волшебник, он действительно особенный! И он будет учиться волшебству. То, как профессор в дурацком костюме управлялся с волшебством, восхитило Тома, он мечтал научиться этому. Наверняка волшебникам доступно значительно больше, чем простое поджигание шкафов. Том задумался: едва ли волшебник мог родиться у обычных людей, скорее всего, его родители тоже были особенными. Или, вернее, его отец. Том даже мысли не допускал, что его мать, жалкая нищенка, умершая от голода, о которой говорили ему работницы приюта, была волшебницей. Волшеник не умер бы так глупо, ни за что. Он сам уж точно так не сделает.

При этой мысли Том улыбнулся и вернулся к письму и еще раз внимательно перечитал его, особенно тщательно изучив список покупок, среди которых была школьная форма, десяток учебников, какие-то странные ингредиенты, котел и, главное, волшебная палочка. Судя по всему, с ее помощью маги управляют своей силой. Получить этот инструмент Тому хотелось очень сильно, но он невольно скривился, вспомнив слова Дамблдора о подержанных мантиях и учебниках. «Буду выглядеть, как нищий», — гневно подумал Том, но потом решил отложить решение этой проблемы на потом. В конце концов, для начала ему нужно было вырваться из приюта, едва ли миссис Коул охотно отпустит его за покупками. Конечно, можно было сбежать, но рисковать Том не хотел: после прошлой порки его спина еще не до конца зажила.

И вдруг Том вспомнил, в каком состоянии сегодня была миссис Коул. Она едва стояла на ногах, ее язык заплетался. Можно зайти к ней в кабинет, получить разрешение и идти на все четыре стороны, она даже не сообразит, в чем дело.

Решив больше ничего не ждать, Том поднялся с кровати и пошел к кабинету директрисы. Та сладко похрапывала, уронив голову на стол. Из ее рта свешивалась ниточка слюны, в кабинете отчетливо воняло алкоголем, и Тома едва не стошнило от омерзения.

— Миссис Коул! — рявкнул он. — Могу я отлучиться в Лондон по делам своей новой школы?

Миссис прошлепала губами что-то, что Том воспринял как разрешение и покинул кабинет.

Сторож на выходе смерил его подозрительным взглядом и спросил:

— Что, Риддл, опять нарушаешь правила?

— Вовсе нет, сэр, миссис Коул отпустила меня в город по делам, — ответил Том, сжимая руки в кулаки и молясь всем возможным богам, чтобы сторож ему поверил.

Неожиданно взгляд того остекленел; сторож кивнул и сказал как неживой:

— Да, Том, иди в город, миссис Коул отпустила тебя по делам.

Едва веря своей удаче, Том выскользнул из приюта и с наслаждением вдохнул грязный воздух свободы. Добраться до Чаринг-Кросс-роуд оказалось несложно, и спустя каких-нибудь полтора часа Том уже неуверенно открывал потрескавшуюся старую деревянную дверь под покосившейся вывеской «Дырявый котел». Внутри было темно, пахло чем-то жирным, за основательными деревянными столами сидели люди в странных нарядах и негромко беседовали о своем. За стойкой стоял пухлощекий мужчина лет тридцати, его мантия была прикрыта белоснежным фартуком. В руках он держал волшебную палочку, по мановению которой грязные стаканы очищались сами по себе. Том сглотнул, загоняя собственную неуверенность куда подальше, и подошел к стойке. Бармен, не прекращая своего занятия, посмотрел на него и спросил:

— А вам чего, юноша? Алкоголь я детям не продаю, но есть отличная молочная каша. Желаете?

— Благодарю, но нет. Мне, — Том заставил себя держать спину ровно и не опускать глаза, — мне бы пройти на Косую аллею.

— А, магглокровка. В школу? — добродушно улыбнулся бармен. Том кивнул, хотя слово «магглокровка», значения которого он не понял, ему интуитивно не понравилось. — Пошли, проведу.

Том проследовал за барменом через заднюю дверь в маленький дворик, со всех сторон окруженный высокой кирпичной стеной. Еще до того как Том успел испугаться, бармен стукнул палочкой по одному из кирпичей, и стена как будто расступилась, открывая широкий арочный проход.

— Удачи! — сказал бармен, возвращаясь к своим делам, а Том, сделав несколько шагов, замер, пораженный. Он попал в сказку.

Он находился в самом начале широкой оживленной улицы. По сторонам плотными рядами стояли всевозможные магазинчики с подвижными вывесками, возле которых толпились мужчины, женщины и дети в разноцветных мантиях. Они все без умолку о чем-то говорили, спорили. То тут, то там по воздуху проносились разноцветные совы, чье уханье вливалось в общий гвалт. Вдруг сзади кто-то толкнул Тома, и тот отскочил в сторону.

— Эй, разиня! С дороги! — велел высокий темноволосый юноша лет пятнадцати. Он поправил свою изумрудную мантию и, не глядя больше на Тома, прибавил себе под нос. — Развели грязнокровок!

Очарование улицы исчезло, Том потирал ушибленное плечо и со злостью думал, что, пожалуй, в мире магии он не будет таким уж особенным. Магглокровка, грязнокровка — это все про него. Судя по всему, так называли тех волшебников, чьи родители не были магами. «Но мой отец был волшебником!» — возмутился про себя Том, однако тут же велел себе успокоиться и думать о деле. Для начала ему нужно было разобраться с покупками, а потом уже искать возможных родственников.

Не обращая более внимания на чудеса, Том заглянул в список, и первым делом направился в книжный магазин. Он помнил, что на все про все у него двадцать пять галеонов и сколько-то там сиклей, но только изучив цены на книги, смог понять, как же этого было мало. Комплект учебников — новых, не подержанных — стоил девять галеонов и три сикля. На дополнительную литературу рассчитывать уже не приходилось, хотя Том и мечтал приобрести себе что-нибудь о новейшей истории магии. Вздохнув и затолкав подальше гордость, Том за три галеона, шесть сиклей и два кната получил комплект учебников, уже бывших в употреблении. Зато приобрел еще и две потрепанные книжки об истории и современности магического мира.

Том запихнул книги в приютскую холщовую сумку и вышел из книжного магазина. У него оставалось двадцать галеонов. И если все остальное в списке будет таким же дорогим, от чего-то придется отказываться. Подумав об этом, Том неуверенно направился в сторону небольшого здания, на вывеске которого явственно была видна волшебная палочка. Он даже в страшном сне не хотел оказаться в ситуации, когда на палочку ему не хватит денег.

Звякнул дверной колокольчик, и Том оказался в полутемном магазинчике с пыльными окнами, почти не пропускавшими свет. За стойкой стоял мужчина лет сорока с пышной шапкой каштановых кудрей и ясными светлыми глазами.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровался Том, а мужчина, не говоря ни слова, медленно вышел из-за прилавка и подошел к Тому почти вплотную, наклонился и посмотрел ему в глаза. Том выдержал этот взгляд, но вздохнул с облегчением, когда странный продавец отошел от него и спросил:

— Какой рукой вы держите палочку?

— Я… — Том неуверенно поднял правую руку. На самом деле, он был левшой, но старался это скрывать: в приюте его нередко наказывали за леворукость.

— Что ж, посмотрим, — волшебник удалился куда-то вглубь магазина, а потом возвратился с охапкой узких коробочек.

Он сгрудил свою ношу на прилавок, открыл первую коробочку и протянул Тому длинную палочку из светлого дерева.

— Попробуйте, взмахните палочкой, — велел волшебник.

Том взмахнул, но ничего не произошло. Волшебник совершенно не расстроился, забрал палочку и протянул Тому новую, а параллельно с этим спросил:

— Как вас зовут?

— Том Риддл, сэр.

— Риддл, — повторил он, — не знаю такой фамилии. Кто твои родители?

— Я сирота, — недовольно ответил Том, взмахивая очередной палочкой и опрокидывая тем самым пустую вазу с подоконника.

— Ах, юноша! Врать нехорошо! — неожиданно воскликнул продавец волшебных палочек, отобрал у Тома очередную и вытащил из-под прилавка ещё одну. — Ну-ка, попробуйте эту. Подходит для обеих рук.

Неожиданно серьезный волшебник подмигнул Тому и протянул длинную палочку из светлого матового дерева. Том взял ее, и его пальцы тут же потеплели, словно приветствовали палочку.

— Идеально! Тис и перо феникса, тринадцать с половиной дюймов, твердая, отлично подходит для сложной магии. Если она выбрала вас, вы, видимо, покажете немалые успехи.

— Выбрала? — зацепился Том за неожиданное слово.

— Да, палочка сама выбирает мага, мистер Риддл, и не всегда мы можем точно сказать почему. Итак, с вас семь галеонов и три сикля.

Том рассчитался, поблагодарил волшебника и покинул магазин, спрятав волшебную палочку за поясом. Его кошелек еще больше отощал, и теперь в нем оставалось только тринадцать галеонов. Еще шесть ушли на покупку необходимых предметов для зельеварения и астрономии, а также защитных перчаток и маски неизвестно для какого предмета. На мантии осталось семь. И восемь сиклей. И двенадцать кнатов. Теперь Том был вынужден считать и мелкие монетки, поэтому скрепя сердце он прошел мимо роскошного прилавка «Твилфитт и Таттинг», потом мимо симпатичного магазинчика «Мантии на каждый день», высматривая какую-нибудь лавку старьёвщика. И такая обнаружилась. Почти в самом конце Косой аллеи притаилась маленькая лавочка с грязно-серыми окнами и кривой надписью «Из рук в руки». Том зашел внутрь и закашлялся от пыли. Из-за прилавка вылез скрюченный радикулитом старик и прокряхтел:

— Вам тут чего?

«Ничего, придет время, и мне не придется больше бывать в таких местах, — сказал себе Том. — Найду своего отца-мага или сам найду себе деньги, хоть украду, но больше я не стану покупать поношенные вещи».

Эти мыли помогли ему быстро и спокойно выбрать себе подходящую форму из кучи тряпья: брюки сели как влитые, рубашка и жилет тоже подошли идеально, а мантию старик укоротил. Три комплекта обошлись Тому в четыре галеона, три сикля и два кната.

Наконец Том покинул Косую аллею и, нагруженный покупками, добрался до приюта. Сторож без вопросов пропустил его, и Том легко вернулся в свою спальню и сгрудил свои вещи на кровать. Близилось время отбоя, и дортуар был полон. Пользуясь редкой свободой, мальчики говорили в голос, швырялись друг в друга подушками, старшие поколачивали младших. На Тома демонстративно никто не обращал внимания, а Билли, чьи вытянутые в проход ноги Том ненароком пнул, идя к своей кровати, взвизгнул по-девчачьи и поджал их под себя.

Том вытащил из узкого шкафчика старую, но еще крепкую серую сумку, с которой обычно отправлялся в ежегодные поездки на природу, и заполнил ее волшебными предметами. Хоть с трудом, но они все-таки влезли в сумку, и Том расслабленно откинулся на кровать с книгой по новейшей истории магии.

Ему предстояло узнать о целом мире за каких-нибудь три недели.

Поезд постепенно набирал скорость, увозя Тома прочь из Лондона и из старой жизни. Сидя в пустом купе и бездумно листая книгу по истории, Том мысленно готовил себя к новой жизни. Здесь, среди магов, он уже не будет странным, сумасшедшим Томом, но не будет и особенным. Здесь ему не удастся никого напугать своими обычными трюками, значит, придется научиться вести себя иначе. Конечно, во многом его поведение будет зависеть от того, на каком факультете он окажется. В книге по истории Хогвартса было сказано немного, но Том понял, что факультетов четыре и распределение проходит в соответствии с определенными качествами. Едва ли ему подойдет Гриффиндор: чрезмерная храбрость и желание защищать слабых и угнетенных ему не свойственны. Пуффендуй тоже не его вариант, он ненавидел всяческую командную работу. Оставались Когтевран и Слизерин. Том с нежностью провел пальцем по изображению змеи на гербе факультета. Кажется, для себя он все решил.

Прошло около двадцати минут после начала пути, когда дверь в его купе распахнулась, и на пороге появился светловолосый мальчик одних с Томом лет. Оглядев Тома, он поджал губы и спросил недовольно:

— К тебе не заходил тощий такой темноволосы парень в зеленой мантии?

— Нет, — ответил Том, ожидая, что мальчик покинет его купе, но тот неожиданно вошел внутрь и спросил:

— Разрешишь на некоторое время остаться у тебя?

Том кивнул, не решив пока, как относиться к гостю. Тот вольготно расположился на свободном сидении и представился:

— Абраксас Малфой.

— Том Риддл, — ответил Том и замолчал, а его новый знакомый, быстро скользнув взглядом по книге в руках Тома, произнес:

— Не советую поступать на Слизерин, этот факультет не для тебя.

Том почувствовал, как смущение, смешанное с гневом, охватывает его, но сдержал яростное восклицание и холодно ответил:

— Если ты думаешь, что я из магглов, то ты ошибаешься. Мой отец был волшебником.

Абраксас приподнял одну бровь:

— Риддл? Никогда не слышал такой фамилии. В любом случае, Слизерин — факультет для чистокровных волшебников. Даже полукровке там будет непросто. Впрочем, я тебя не отговариваю, просто даю совет.

После этого Абраксас обронил еще пару замечаний о квиддиче — волшебном виде спорта, смысл которого Том не смог ясно уяснить из книг, — и сообщил, что ему нужно пойти и разыскать своего приятеля — отец просил присмотреть за ним.

Том снова остался один и, не сдержавшись, застонал от бессильной злобы. Теперь он точно знал, что поступит на Слизерин и заставит всех этих чистокровных уважать себя. «Интересно, сколько из них умеют говорить со змеями?» — подумал Том, решив для себя, что, судя по редким упоминаниям змееязычных волшебников и по удивлению Дамблдора, на его курсе будет не более пятерых таких, как он.

В остальном путь до Хогвартса прошел без приключений и проблем, Том ехал один, то читая уже знакомые книги, то ненадолго засыпая. Взять с собой поесть он не догадался, но годы приюта развили в нем привычку есть понемногу, поэтому от голода он не страдал. Когда за окном совсем стемнело, поезд остановился. Следуя указаниям старосты школы, который заглянул к нему в купе около часа назад, Том оставил сумку с вещами на багажной полке, прихватив с собой только палочку, оставшиеся три галеона и небольшое приютское богатство: перочинный ножик, фонарик на батарейках и новенькую книжицу с пустыми листами в черной обложке — блокнот для записей или дневник, — которую он купил в самом конце августа. Зачем? Он сам этого толком не знал, но почему-то эта вещица очень ему понравилась, и он потратил на нее свои скудные сбережения обычных, или, правильнее говоря, маггловских, денег.

На станции было шумно и людно, студенты всех возрастов толкались, разговаривали, что-то теряли или находили, и Том на мгновение растерялся, но быстро взял себя в руки, тем более что над толпой раздался громкий голос:

— Первокурсники, прошу подойти ко мне!

Том пошел на голос и оказался возле высокого плечистого старика с большим фонарем в руке. Возле него уже стоял Абраксас Малфой, который лениво махнул Тому рукой, и еще несколько человек. Старик еще несколько раз повторил свой клич, потом быстро пересчитал всех (оказалось двадцать восемь человек) и велел:

— Следуйте за мной. И не вздумайте отойти в сторону, иначе вместо пира я вам гарантирую порку.

Том, который не собирался куда-либо сворачивать, сжал зубы. Он-то наивно мечтал, что порка осталась в прошлом. Интересно, розги у магов тоже волшебные?

Видимо, знакомиться в первый же вечер с достижениями волшебной системы экзекуций никто не желал, потому что все без исключения дошли до места назначения — причала, возле которого стояло около десяти лодок.

— Садитесь по четыре человека, — велел старик, и Том вслед за другими занял свое место.

Он оказался в одной лодке с Абраксасом, его другом — тем самым, темноволосым — и улыбчивым пухлым мальчиком, который поспешил сообщить всем, что он Дэвид Лонгботтом. Вслед за ним представился Абраксас, потом его приятель — Эван Розье, и, наконец, свое имя назвал Том. На лице Эвана тут же отразилось презрение, а Дэвид пробормотал что-то вроде: «Я человек без предрассудков», — и пожал Тому руку. Рукопожатие было вялым, и разговор не задался. Когда пришло время выбираться на берег, Абраксас чуть отстал от Розье и сказал почти на ухо Тому:

— Видишь, о чем я тебе говорил?

Том ничего не ответил, но его настроение окончательно испортилось, и даже восхитительный вид замка не смог заставить его успокоиться. Однако его решение поступить на Слизерин стало тверже камня.

Старик, тоже выйдя из лодки, снова пересчитал первокурсников и подошел к дубовым дверям школы, снял с подставки массивный деревянный молоток и трижды постучал им. Двери распахнулись, и на пороге появился профессор Дамблдор.

— Профессор Дамблдор, я привел их, — сказал старик торжественно, а Дамблдор не менее торжественно ответил:

— Спасибо, мистер Пинч, я их забираю. Следуйте за мной, дорогие первокурсники!

Дамблдор провел их в небольшую комнату с высоким потолком, проследил, чтобы зашли все, и произнес:

— Дорогие первокурсники, добро пожаловать в Хогвартс. Через несколько минут вам предстоит пройти распределение на один из четырех факультетов школы.

Том слушал речь профессора отстраненно, не находя в ней ничего нового, и был рад, когда тот закончил говорить и предложил всем пройти за ним в зал.

И здесь впервые за весь день Том забыл о своих мрачных мыслях. Большой зал Хогвартса был прекраснее, чем все, что он когда-либо видел. Длинные столы напоминали о пиршествах средневековых рыцарей, движущиеся витражи на стенах так подробно изображали основателей факультетов, что на них хотелось смотреть вечно, а потолок… Потолок в точности повторял картину звездного неба, и, если бы не полное отсутствие ветра, Том решил бы, что над ним вообще нет крыши. В воздухе парили сотни свечей, и их трепещущий свет создавал в зале волшебную, сказочную атмосферу.

Между тем профессор Дамблдор остановился возле табурета, на котором лежала старая, потрепанная шляпа. Из книг Том знал, что она называется Распределяющей и обладает своей магией, но все-таки не был готов к тому, что Шляпа вдруг оживет, встрепенется и запоет. Песню Том случал внимательно, но многого из нее не узнал. Шляпа, по сути, просто рассказывала о своих обязанностях — распределить всех учеников сообразно их наклонностям и характерам. Шляпа допела, Дамблдор как будто из воздуха достал свиток пергамента, развернул его и зачитал первое имя:

— Эйвери, Маркус.

Крепкий краснолицый мальчик сел на табурет, и Дамблдор тут же надел ему на голову Шляпу. Та словно бы подобралась. Несколько мгновений она молчала, а потом сообщила:

— Слизерин!

Эйвери облегченно выдохнул и зашагал к столу, над которым развевался зеленый флаг. Следующая ученица — Эббот Элизабет — была отправлена на Когтевран. Блэк Альфард присоединился к Слизерину, так же, как и Гойл Вениамин.

Том следил за распределением с огромным любопытством, надеясь избавиться от волнения, но все-таки, когда прозвучало «Риддл, Том», он вздрогнул всем телом.

Ровным шагом, стараясь не выдать своего волнения, Том подошел к табурету и сел. Тут же Дамблдор надел на него шляпу, которая частично закрыла обзор, и в голове у него раздался голос: «Хм, непростое решение. Я вижу большие способности, талант, желание показать себя, тяга к власти, хитрость. Тяга к знаниям тоже очевидна, ты можешь стать отличным ученым. Что же мне с тобой сделать?» Том ничего не ответил. Для себя он все решил, и, видимо, шляпа прочла это решение в его голове, потому что через мгновение раздалось громовое:

— Слизерин!

Дамблдор снял с Тома шляпу, и тот зашагал к столу своего нового факультета. Ему не аплодировали.

— Ты все-таки решил рискнуть? — спросил Абраксас Малфой скучающим тоном.

Том сел на свободное место и уверенно ответил:

— Я имею все права учиться на этом факультете.

— Ты думаешь? — спросил его сосед по столу, кажется, Эйвери. — Я бы не был в этом так уверен, грязнокровка. С разных сторон раздался смех, слово «грязнокровка» повторилось еще несколько раз. А сидящий напротив Тома Малфой пожал плечами:

— Я же тебя предупреждал.

Но Том только улыбнулся. Он собирался доказать всем, что он действительно достоин лучшего факультета в школе.

А со следующего утра для Тома настал персональный ад.

Он считал, что многое узнал о мире магии из книг, но быстро понял, что заблуждался. Он не знал ничего. То, что для его однокурсников было очевидным, для него оставалось загадкой, и любой его промах вызывал со всех сторон смех и оскорбительные выкрики «грязнокровка» и «маггловский выродок».

Утром первого учебного дня Том проснулся в мокрой постели — кто-то из соседей по комнате облил его водой. Увидев его в мокрой пижаме, Эйвери хмыкнул: «Обмочился», — и целое утро вместе с Эваном Розье умирал со смеху, рассказывая об этом происшествии всем, кто желал слушать. Причем основная соль шутки заключалась в том, что «грязнокровка» и не подумал использовать заклинания для высушивания. Но это было только началом. В Хогвартсе Том встретился с тем, чего никогда не знал в приюте, — с полноценной травлей.

Он был отличным учеником, магические науки давались ему с легкостью, но стоило ему переступить порог гостиной своего факультета, как в него летело какое-нибудь обидное заклинание, от которого он не умел защититься. Несколько раз он находил в своей сумке навозные бомбы, после которых с трудом очищал вещи. Все свободное время Том проводил в библиотеке. Домашние задания он делал быстро и легко, его таланты давали о себе знать, поэтому большую часть времени он читал всевозможные сборники заклинаний, правовые кодексы, исторические и общеобразовательные книги, стремясь в несколько месяцев выучить все то, что остальные впитали с материнским молоком.

Увы, не получалось. Он просто не успевал усвоить всю информацию, а его противники с каждым днем становились все злее и изворотливее. Том мог бы пожаловаться декану факультета — профессору Слизнорту, — но для него это означало бы сдаться. Поэтому он молчал.

Своего пика противостояние между ним и всеми однокурсниками достигло в середине осени, незадолго до Хэллоуина. В один из дней он отличился на зельеварении, заработав сразу десять баллов и значительно обойдя признанного знатока этого предмета — Милли Принц, — и ее верный паж и будущий жених Эйвери взбесился. После ужина он вместе с туповатым парнем по фамилии Крэбб и с Эваном Розье подловил Тома в пустом коридоре.

— Кажется, ты окончательно зарвался, грязнокровка. Твое место здесь — последнее, так что сиди и помалкивай, пока не спросят, — рявкнул он, поигрывая палочкой. Том молниеносно выхватил свою.

— Не советую, Томми, — ласково сказал Розье. — Положи палочку, а то еще поранишься. Магглам палочки не полагаются.

— Не смей называть меня магглом, Розье! — прошипел Том, чувствуя себя в ловушке и надеясь чем угодно — болтовней, спорами, угрозами — протянуть время и найти выход.

— То есть «гразнокровка» нравится тебе больше? — с улыбкой уточнил Розье. — Мы можем это проверить. Секо!

Режущее заклятье Том отбил каким-то чудом, до этого щит у него не получался.

— Хм, неплохо, но я прошу тебя стоять смирно. В конце концов, мы же хотим узнать, какая у тебя кровь? — попросил Розье, а Эйвери возмутился:

— Хватит болтовни! Секо!

От этого заклинания Том увернулся, однако понял, что следующее его достанет. Но неожиданно сзади раздалось:

— А ну, убрали палочки!

Быстрой походкой к ним приближался завхоз мистер Пинч. Бежать было бессмысленно, и Том, в отличие от остальных, это видел, поэтому палочку убирал медленно.

— Так-так, Слизерин. Колдовство в коридорах запрещено. Кто это начал?

Все четверо молчали, тогда завхоз пригрозил:

— Зачинщик получит двадцать плетей, остальные по пять. Не сознается, всем всыплю по тридцать!

Мысли Тома забегали с большой скоростью. Никто из троицы инициаторов свою вину не признает, значит, придется выдержать тридцать ударов розгами. Взять вину на себя? Им достанется меньше, но и ему не тридцать. Плюс, это возможность сделать их своими должниками, пусть и по мелочи.

— Я виноват, сэр, — произнес Том.

— Что ж, пойдемте вниз, господа. Вашего декана я извещу.

Том пошел за Пинчем первым, не оборачиваясь на остальных. Первым снял мантию и лег на деревянную лавку.

— Считайте вслух, — приказал Пинч, и Том начал считать со сжатыми зубами.

«Один, два, три…»

На десятом у него из глаз брызнули слезы. На девятнадцатом он застонал от боли, на двадцатом прокусил губу.

Пинч отошел от него и занялся остальными, а Том остался лежать на животе, чувствуя, как по ребрам стекают струйки крови.

Через некоторое время наступила тишина — видимо, остальные ушли, а его Пинч оставил отлежаться. Потом раздались шаги, и знакомый голос произнес:

— Экскуро.

Холодная волна прошла по спине, оставляя ощущение чистоты и приглушая боль.

Том с трудом поднял голову и увидел возле себя Абраксаса.

— Зря подставился, они тебе признательны не будут, — сказал он.

Том кашлянул, прочищая горло, и хрипло ответил:

— Я знаю. Для себя старался.

— Пойдешь в Больничное крыло?

— Нет, само заживет.

— Как скажешь, — покачал головой Малфой и протянул ему руку. — Давай, помогу встать.

С его помощью Том поднялся на ноги и надел на себя мантию.

— Зачем ты пришел? — спросил он, когда комната наказаний осталась позади.

— Альтруизм чистой воды, — ответил Малфой. — Ну, или расчет. Есть в тебе что-то такое, что меня интригует. Почему-то мне кажется, что придет время, и ты еще нами всеми покомандуешь.

Том хмыкнул и спросил:

— Ничего, что я грязнокровка?

— А Мерлин его знает, — ответил Малфой. — Но мы, Малфои, своей интуиции привыкли верить. Кстати, а с чего все эти россказни про то, что твой отец был волшебником? Я специально проверил, фамилия Риддл совершенно маггловская.

Том мгновение помолчал, а потом ответил:

— А вот второе имя у меня явно магическое. Марволо. У магглов таких нет.

Малфой замер, явно переваривая информацию, и сказал:

— А ведь ты прав. Это имя мне знакомо, но хоть убей, не помню откуда. Точно не моя родня, но где-то я его не то слышал, не то читал. Что ж, считай, меня ты убедил, Том Марволо.

Том улыбнулся, стараясь не думать о горящей спине.

Они дошли до спальни, в которой уже было темно, и пожелали друг другу спокойной ночи. Том подошел к своей кровати, сел на нее, и вдруг почувствовал возле руки что-то шершавое и прохладное.

Резко зажегся свет, и Том увидел на своей постели черную блестящую змею. Она приподняла свое гибкое тело и раскрыла пасть.

Раздался смех Эйвери:

— Томми, поприветствуй символ нашего факультета!

Том посмотрел в глаза Эйвери и медленно сказал:

— Как пожелаешь.

Потом перевел взгляд на змею, уже изготовившуюся к броску, и ласково сказал:

— Здравствуй, подружка.

— Здравствуй, господин, — ответила змея.

Эйвери вскрикнул, Розье закашлялся, а Том протянул руку, предлагая змее забраться к нему на плечи. Приятная тяжесть напомнила ему дни летнего отдыха, когда он часами расхаживал с таким живым воротником, а потом засыпал где-нибудь в кустах, убаюканный монотонным бессмысленным шепотом разомлевшей рептилии. И только после того как змея шарфом обвила его шею, Том обернулся и поймал взгляд Абраксаса.

— Кажется, кто-то ждет наших извинений, — сказал Малфой тихо. Его лицо было, как всегда, непроницаемым, но Том чувствовал его восхищение так же, как чувствовал ужас Эйвери и растерянность Розье.

— Извини, Том, — первым сказал Абраксас, — я был не прав, считая тебя магглорожденным.

Вслед за ним эти слова повторили и остальные.

О своих способностях змееуста Том велел соседям по комнате никому не рассказывать. Именно велел, не попросил. Слизеринцы, в массе своей язвительные хитрые одиночки, заботящиеся только о своей шкуре, лучше всего понимали язык силы и власти, а Тому как никому другому шла роль жесткого лидера. В небольшом кружке своих однокурсников-слизеринцев с того памятного вечера он стал безусловным вожаком. Злобный, агрессивный Эйвери, еще недавно готовый сделать все, чтобы унизить Тома-грязнокровку, теперь смотрел маленькими глазами по сторонам, выискивая его возможных обидчиков, как сторожевой бульдог. Расчетливый Розье поставил своей целью стать Тому другом, набивался в соседи по парте, вился вокруг него в библиотеке, но получал в ответ лишь холодную снисходительность. Том не забыл травли первых месяцев и точно знал, что среди соседей по комнате друзей у него нет и быть не может. За одним исключением. Абраксас Малфой каким-то образом выделялся из всех, он один не заискивал перед Томом, хотя и признавал его безусловное превосходство. Том с Абраксасом не дружил — он вообще слову «дружба» не верил, — но он его ценил и уважал. Именно с ним он проводил часы в библиотеке, с ним сидел за одной партой и ему изредка поверял свои мысли. Абраксас — элегантный, как принц, светловолосый и белокожий, с чуть прикрытыми томными глазами — стал для Тома источником знаний о мире, в котором он твердо решил обосноваться. Том не позволял себе задавать прямые вопросы, но иногда, как будто бы невзначай, говорил что-то вроде: «Абраксас, а как ты думаешь, почему никто и никогда не сбегал из Азкабана?» И, понимая намек, Абраксас отвечал не столько на произнесенный, сколько на скрытый вопрос, рассказывая об истории волшебной тюрьмы и о знаменитых волшебниках, которые были в ней заключены.

Эти разговоры и книги, которые Том буквально глотал, все яснее формировали его картину мира, и к концу первого семестра он уже знал почти столько же, сколько любой мальчишка из не слишком благородной семьи. До того же Абраксаса, которого отец с детства готовил к политической карьере, ему пока было далеко, но, по крайней мере, ему не приходилось больше краснеть за собственное невежество.

Хотя о его особых талантах никто не знал, постепенно на факультете отношение к нему из брезгливого сменилось на спокойное. Старшим не было дела до первокурсников, а ровесники — девочки, которым никто ничего не рассказал, — просто копировали манеру поведения мальчиков. Видя их восхищение Томом, они постепенно сменили гнев на милость. Впрочем, Тому до них не было никакого дела: он считал ниже своего достоинства общаться с девчонками. Многие его однокурсники уже были с кем-то помолвлены, но, так как у Тома не было ни родителей, которые думали бы о его браке, ни состояния, ради которого необходимо было думать о наследнике, он позволял себе презрительно фыркать, если речь заходила о чем-то подобном.

Значительно больше его интересовал поиск своего отца, и на Рождественских каникулах он планировал посидеть в библиотеке и полистать старые подшивки школьной газеты. Возможно, там он нашел бы студента по фамилии Риддл. Или хотя бы фотографию юноши с темными волосами, темными глазами и четкими чертами лица. В приюте говорили, что его мать была страшненькой, значит, сам он похож на отца.

Правда, незадолго до начала каникул его планы чуть было не поменялись. Это был вечер, они с Абраксасом уже доделали домашние задания и теперь сидели возле одного из каминов в гостиной. Неожиданно Абраксас хлопнул себя ладонью по лбу:

— Том, я чуть не забыл. Мои родители приглашают тебя, если у тебя нет других планов, отметить Рождество в Малфой-мэноре. Со своей стороны скажу, что буду очень рад, если ты приедешь.

Том едва не согласился. Провести каникулы в огромном доме аристократов в компании хорошего товарища, посмотреть на то, как празднуют Рождество волшебники — это было бы чудесно! Если бы не одно «но». Тому было нечего надеть. Даже школьные мантии у него были из лавки старьёвщика. Среди Малфоев, облаченных (наверняка!) в какую-нибудь парадную одежду, он будет выглядеть оборванцем. И денег на достойные подарки он не найдет.

— Спасибо за приглашение, — равнодушно ответил Том, — но я уже распланировал все каникулы, поэтому не смогу приехать к вам.

Абраксас приподнял бровь:

— Распланировал? Вот как? И чем же ты займешься? Прости, но мне казалось, ты упоминал, что не собираешься уезжать из школы.

Том скрипнул зубами. Конечно, не собирается! Он и летом не слишком-то хочет в приют! Но Малфою об этом знать необязательно, тем более, что о приюте он никому не говорил, поэтому все думали, что он живет у каких-то родственников.

— Не собираюсь. Мои планы связаны со школой.

— И с библиотекой? — предположил Абраксас.

Том кивнул.

— Ладно, как знаешь. Надеюсь, ты не будешь здесь скучать.

Потом еще несколько человек попытались пригласить Тома в гости, но им он отвечал куда холоднее и надменнее. Отсылая прочь обиженного Эйвери, Том думал, что ему нужно найти еще какой-нибудь рычаг давления на однокурсников. Если он не хочет возобновления травли, ему стоит заинтересовать и напугать их, предложить им что-то, чего больше нет ни у кого.

Наконец те, кого ждали уютные родительские дома, разъехались, и школа опустела. Со всего Слизерина остался один Том, тщательно убеждавший себя, что он совершенно не завидует тем, кто уехал. Разумеется нет, что за чушь! Ему никто не нужен, тем более… На самом деле, это было ложью, а точнее, бессовестным враньем. В отличие от многих приютских, он никогда не верил в сказочки про добрую приемную семью или про счастливо обретенных родителей, но разыскать отца хотел. Конечно, тот вряд ли обнимает его с криками «Сынок!», но, возможно, он признает его, тогда для всего мира Том перестанет быть грязнокровкой.

В первый же день каникул Томм пошел в библиотеку и попросил у старушки миссис Дженкинс архив старых школьных газет за тысяча девятьсот двадцать шестой год. Он решил, что стоит начать с этой даты и дальше идти в обратном направлении, в прошлое, на случай, если его родители поженились не сразу после выпускного в Хогвартсе.

За двадцать шестой год никого по фамилии Риддл Том не обнаружил, на колдографии выпускного курса тоже не было видно никого, даже отдаленно похожего на него. В подшивке двадцать пятого года Том тоже ничего не нашел. И двадцать четвертого.

На следующий день, в канун Рождества, он осилил целых четыре толстых папки и дошел до двадцатого года. Ни одного Риддла он не встретил.

Тогда Том решил зайти с другой стороны и вместо подшивок школьной газеты решил почитать старые выпуски «Ежедневного Пророка», основной газеты магического мира. Возможно, там было дано объявление о браке его родителей? Конечно, можно было предположить, что его родители не были женаты, но этот вариант Том решил рассмотреть позднее.

Читать «Пророк», даже старый, было интересно. Том и не подозревал, сколько сведений можно почерпнуть из газет. Теперь он куда лучше понимал, кто такой Гриндевальд, о котором много говорили старшекурсники, какие запреты действуют в магическом мире, даже узнал, что недавно группа инициативных волшебников предложила полностью запретить детям колдовать на каникулах, но Визенгамот проголосовал против.

Рождество промелькнуло незаметно, так же, как и совпавший с ним день рождения Тома. Он получил несколько подарков от однокурсников, но они не заинтересовали его. Том слишком четко понимал, что, не умей он говорить со змеями, под елкой нашел бы свертки с навозными бомбами или каким-нибудь ядовитым гноем. Все каникулы он просидел в обнимку с пыльными старыми газетами, которые читал с огромным усердием. Но ни в одной статье ни разу не всплыла фамилия «Риддл». Том почти отчаялся, когда случайно на глаза ему попалась маленькая заметка о том, что некий Морфин Гонт, сын Марволо Гонта, заключен в Азкабан за нападение на маггла и сопротивление аврорам.

Том зацепился за одно-единственное имя — Марволо. Мог ли он быть его родственником? Том не знал, хотя и помнил, что ему сказали в приюте: мать попросила его назвать Томом в честь отца и Марволо в честь деда. Возможно, это тот самый Марволо? Тогда есть маленькая вероятность, что заключенный в Азкабан Морфин — его дядя? К сожалению, проверить это было невозможно: в заметке не было названо место происшествия.

Это открытие стало последним за время неожиданно закончившихся каникул. И когда гостиная Слизерина снова наполнилась гулом голосов, Том испытал разочарование, смешанное с радостью. Расставаться с вольготным одиночеством было жалко, но ему было на удивление приятно увидеть своих товарищей. Особенно Абраксаса, конечно.

Тот поздоровался с ним сдержанно, но было видно, что он тоже рад встрече. Праздники закончились, но Том не переставал размышлять, где же можно узнать больше о людях по фамилии Гонт.

Когда вражда с сокурсниками осталась в прошлом, Том смог внимательнее присмотреться к тем людям, от которых действительно зависело его будущее, — к педагогам.

Профессоров в Хогвартсе было немного, поэтому к середине первого года Том составил себе примерное представление о каждом из них. Самой важной фигурой в школе был директор — профессор Диппет, серьезный пожилой человек со строгим лицом и короткой седой бородой. Он появлялся в Большом зале только на ужине, ел мало, зато внимательно разглядывал всех обитателей школы, словно ища своим хищным взглядом какого-нибудь нарушителя общественного спокойствия и незыблемых порядков. Изредка его можно было встретить в коридорах, отчитывающим какого-нибудь старшекурсника за слишком развязные манеры или старшекурсницу за слишком завитые локоны. От студентов он требовал скромности, аккуратности и пристойности. Главным его антагонистом (но, вот загадка, в то же время и главным помощником) был профессор Дамблдор. Ему могло быть от пятидесяти до восьмидесяти лет, он носил длинную бороду и одевался в мантии самых невозможных расцветок. Никто и никогда не слышал от него приказов или окриков. Он говорил со всеми с ласковой улыбкой, при этом умудряясь поддерживать железную дисциплину на своем предмете — трансфигурации. Точно сказать было нельзя, но Тому казалось, что Дамблдор его не любит. И почти наверняка Том знал, что тот не забыл историю с его «трофеями», взятыми у других детей в приюте. Профессор улыбался ему так же, как и всем, хваля за успехи, но нередко Том ловил на себе слишком уж пристальный взгляд колючих голубых глаз, и от этого взгляда становилось не по себе. Казалось, будто он выжидает, когда же проявятся дурные наклонности Тома. В его искренность и старательность он, похоже, не верил.

Зато остальные преподаватели Тома обожали — талантливый, умный, вежливый и красивый мальчик очаровывал, редкие промахи ему прощали с улыбкой, а достижения превозносили. Профессор чар Марчбэнкс, миниатюрная ведьма с железной волей, которую побаивался даже директор, умильно улыбалась, когда Том первым на курсе осваивал очередное заклинание. Профессор Защиты от Темных сил Вилкост, женщина нудная и дотошная, оживлялась, когда Том задавал вопросы. Но больше всего его хвалил и превозносил декан факультета — профессор Слизнорт, преподававший зелья. С первого взгляда он Тому не понравился — рыхлый толстый мужчина с манерами дамочки из благотворительного комитета вызывал омерзение, — но позднее он узнал, что Слизнорт крайне влиятелен.

— Видишь ли, — рассказал ему как-то Абраксас, — наш декан — настоящий слизеринец. В наше время самое важное в человеке — связи, а у Слизнорта их множество. Самые талантливые ученики со старших курсов состоят в его «Клубе Слизней», где получают возможность познакомиться с самыми важными людьми в стране. С редактором «Пророка» или капитаном какой-нибудь квиддичной команды, с чиновниками, учеными… Даже мой отец иногда заходит на вечеринку к Слизнорту.

Абраксас не договорил, но Том знал, что отец его друга — правая рука Министра Магии.

Обдумав эту информацию, Том решил не просто понравиться декану, а стать его любимым, лучшим учеником. Задача была непростой: сироту без интересных связей тот не замечал, — но Том умел добиваться своего.

Для начала он обратился к профессору за советом: он не совсем разобрался в разнице между серебряным и металлическим ножом при подготовке ингредиентов и хотел бы знать, в какой книге об этом можно прочесть.

— Риддл, — удивился профессор, — с чего вас вдруг заинтересовала эта тема? Это программа конца второго курса!

Том чуть опустил глаза вниз, будто бы засмущавшись, и негромко сказал:

— Извините, сэр.

— Ну что вы! И не думал вас ругать, напротив, ваше любопытство похвально! — расплылся в улыбке тот. — Советую прочитать справочник «Способы подготовки ингредиентов для зелий». Он не входит в программу, но есть в библиотеке.

— Спасибо, профессор! — искренне поблагодарил его Том и ретировался.

Это был первый ход.

На втором Том вовремя предупредил Эйвери не класть сушеный корень валерианы в зелье от икоты, чем спас его и всех его соседей от взрыва.

Профессор это заметил и наградил Тома десятью баллами «за внимательность».

Третий ход был проще некуда и был сделан совершенно неожиданно. Где-то в начале марта Том увидел, как профессор оступился на скользкой дорожке, и вовремя помог ему не упасть, применив легкие чары левитации. Восстановив равновесие, Слизнорт воскликнул:

— Поразительно! У вас замечательные способности к магии, юноша! И сила вам дана немалая! Вас же зовут Том, верно?

Дальше — проще. Превратившись из «Риддла» в «Тома», он вскоре стал любимым первокурсником профессора. Тот даже как-то обмолвился, что Тому самое место в «Клубе Слизней».

— Вот будете постарше, Том, и место в моем клубе будет вам обеспечено. Вы далеко пойдете, говорю вам. Я в своих учениках еще никогда не ошибался!

Том слушал подобные речи с улыбкой, отвечая на них потоком детской восторженности по отношению к любимому декану.

Он был уверен, что в будущем Слизнорт будет ему полезен.

Помимо этого, Том потратил немало времени на то, чтобы наладить сносные отношения с завхозом Пинчем. Старик, однажды выпоровший его, был отвратителен до зубовного скрежета, но крайне полезен. Он заведовал всем замком и территорией, ловил нарушителей дисциплины, осуществлял наказания — быть его врагом было бы крайне опасно, и Том, подавив в себе все негативные чувства, стал изредка захаживать к Пинчу поболтать. Изначально тот отнесся к прилипчивому ребенку недоверчиво, но быстро оттаял и даже изредка угощал печеньем.

Тем временем постепенно наступила весна, и даже обычно серьезные слизеринцы, во всем копировавшие поведение своих высокопоставленных родителей, не могли усидеть в замке и рвались на свежий воздух, где Крэбб и Эйвери устраивали шуточные потасовки, валяя друг друга в траве под заливистый смех Милли. Нередко к ним присоединялся крепыш Гойл, похожий на Крэбба как брат-близнец, и тогда их забавы напоминали драки молоденьких бычков, по меткому выражению Эвана.

Том шумных забав не одобрял, но и он не мог устоять перед искушением выйти из подземелий на солнечный свет. Он часто усаживался с учебниками или книгами для дополнительного чтения под молоденьким дубом на берегу озера. Абраксас по обыкновению занимал место рядом с ним и изредка делился мнением о том, что происходит вокруг, о погоде или о каком-нибудь отрывке из книги. Рядом всегда крутился Эван, с которым Том смирился как с неизбежным злом: тот хотел быть как можно ближе к змееусту.

Удивительно, но почти всегда недалеко от Тома оказывались двое-трое Блэков: старший Орион, средняя Вальбурга и младший Альфард. На Тома старшие посматривали с любопытством, а младший — с искренней симпатией, понять которую Том был не в состоянии. Учась на одном курсе, они почти не общались, но Том помнил, что Альфард не участвовал в его травле в начале года.

Загадок Том не любил, вернее, любил только те, которые имели разгадку, поэтому в один из весенних дней, воспользовавшись тем, что возле Альфарда не наблюдалось старших родственников, дружелюбно поздоровался с ним.

Тот сверкнул ясными голубыми глазами и радостно улыбнулся белозубой улыбкой:

— Привет, Том! Как дела?

Том ответил не очень подробно, но весьма миролюбиво, а Альфард заметил:

— Удивительно застать тебя одного, без твоей вечной свиты.

При этом слове Том засмеялся:

— Свита? Вот уж не думал, что я похож на короля.

— Скорее уж на принца нашего курса. Честно говоря, это потрясающе: то, как ты сумел укротить этих Малфоев с Розье.

Том пожал плечами, как бы говоря, что в этом не было ничего сложного. А Альфард заметил:

— Я знаю, что ты просто спец в трансфигурации и чарах. Зато я неплохо понимаю зелья. Как думаешь, мы могли бы заниматься вместе?

Том на мгновение задумался. Зачем он нужен Блэку? Интерес остальных, кроме совершенно непостижимого Абраксаса, был ему понятен, но Блэк ничего не знает о его способностях. И он из древней чистокровной семьи. Так зачем ему какой-то Риддл? Но отказываться от такого предложения просто глупо. Блэк в приятелях ему точно не повредит.

— Думаю, это было бы здорово. Мы с Абраксасом часто занимаемся в библиотеке после окончания уроков. Приходи к нам. Завтра в три, например.

При имени Малфоя Блэк скривился, но пообещал прийти.

С тех они часто готовились к урокам втроем. Хотя и Альфард, и Абраксас были крайне способными и сообразительными, они почти всегда отставали от Тома. У того был огромный талант к магии, который сочетался с усидчивостью и глубиной мысли. Заклинания давались ему легко, он колдовал как дышал, а его письменные работы вызывали восторг преподавателей: он мыслил нестандартно и живо, при этом отлично работал с учебниками и дополнительной литературой.

Единственное, что выходило у него плохо, это полеты на метле. Он не боялся высоты, но управиться с проклятым поленом просто не мог. Оно не слушалось его, брыкалось, как недовольная лошадь, и норовило скинуть. И ничего поделать с этим Том не мог, нередко завистливо скрипя зубами, глядя на пируэты Альфарда и Абраксаса. Те летали отлично и мечтали в следующем году попасть в команду.

В остальном же учеба Тома проходила прекрасно, и только одно портило ему настроение: мысль о предстоящем возвращении в приют.

После годовых экзаменов, которые он сдал на все «Превосходно» (по полетам, к счастью, ставили только «удовлетворительно/неудовлетворительно», а минимальные требования он сумел выполнить), Том набрался решимости и подошел к профессору Слизнорту для важного разговора.

— Том, мой мальчик, поздравляю, отличный результат, — разулыбался тот, увидев Тома. — Все «Превосходно» — это именно то, чего я ожидал от вас. Так держать, юноша, — и вы на СОВ повторите достижение Дамблдора!

Том вежливо улыбнулся и заверил, что постарается оправдать надежды декана.

— Впрочем, вы вряд ли пришли, чтобы послушать эту болтовню. Что у вас случилось, выкладывайте!

— Видите ли, профессор, — начал Том, — я не совсем уверен, имею ли я право вообще обращаться к вам с таким вопросом.

Слизнорт явно заинтересовался, потому что с добродушной улыбкой напомнил, что он вообще-то декан, поэтому к нему можно обратиться с любым вопросом.

— Сэр, возможно, вы знаете, что у меня нет родителей. На каникулах я вынужден буду вернуться в маггловский приют. Я не смогу там заниматься, готовить домашнее задание: вокруг будет очень много магглов, и мои учебники…

— Секретность, разумеется, — кивнул Слизнорт.

— Да. Я хотел узнать, мог бы я остаться в школе на каникулы? Я не доставил бы никому никаких хлопот.

Высказав свою просьбу, Том поднял на профессора грустный взгляд. Тот забарабанил пальцем по столу.

— Том, ваша просьба меня озадачила. Но мне бы не хотелось, чтобы ваша успеваемость упала из-за таких обстоятельств. На каникулах я буду в школе и, вероятно, мог бы присматривать за вами. Я поговорю с директором Диппетом, хорошо?

Том заверил, что искренне благодарен за заботу и не смел о большем и мечтать. Он был почти уверен, что директор согласится. С чего бы ему противится, если декан согласен взять на себя беспокойство о нем?

Беседа с директором состоялась буквально на следующий день. Том был вызван в его кабинет, располагавшийся за огромной каменной горгульей. Это место впечатлило его. Круглая комната была уставлена шкафами с книгами на разных языках, причем было видно, что это не просто антураж: книги часто брали, переставляли, читали. На стенах дремали портреты волшебников и волшебниц в дорогих мантиях. Сам директор сидел за массивным дубовым столом, на котором царил идеальный порядок. Перед ним лежало несколько свитков пергамента и толстая книга с несколькими закладками.

— Мистер Риддл? — произнес директор сухим, как листы его книги, голосом. Впрочем, недоброжелательности в нем не было — Том чувствовал такие вещи. — Профессор Слизнорт передал мне вашу просьбу. Вы хотите остаться в школе на каникулы. Я был бы рад пойти вам навстречу, тем более, что, судя по всему, вы делаете большие успехи в учебе и не имеете дисциплинарных нарушений. Однако сейчас я не могу этого сделать: слишком опасно оставлять ребенка практически одного в огромном пустом замке. Возможно, в следующем году, если ваша дисциплина и успеваемость не ухудшатся, мы сможем вернуться к этому разговору.

Том вышел из кабинета директора практически уничтоженный. Он уже почти поверил, что не увидит ненавистного приюта! Его надежды были разрушены.

В поезде он был мрачен и неразговорчив, и даже попытки Альфарда и Абраксаса отвлечь его ни к чему не приводили. Он отвечал немногословно, но все-таки пообещал отвечать на письма и пожелал им хороших каникул. Видя, как на платформе дети обнимаются с родителями, Том ощутил укол какого-то раздражения и с мыслью: «Сентиментальная чушь!» — преодолел барьер между своим миром и миром ненавистных ему магглов.

Приют встретил Тома звуками и запахами, знакомыми с детства: гомоном голосов, руганью и вонью дрянной, дешевой пищи. Миссис Коул, увидев его, скривилась так, словно только что целиком съела лимон.

— Риддл, вернулся? — пробурчала она. — Твоя кровать теперь вторая от входа. На твое старое место я поселила другого мальчика.

Том даже не стал с ней здороваться — много чести! — и молча прошел в дортуар. Его кровать и шкафчик возле окна действительно были заняты, и он был вынужден опуститься на указанное ему место. Чемодан с вещами он поставил под кровать, а палочку припрятал в рукаве: расставаться с ней он не собирался, хотя и планировал соблюдать осторожность, о которой напомнил на прощальном пиру профессор Диппет.

После уютной слизеринской спальни на пять человек длинная холодная общая комната в приюте выглядела убого. К счастью, пока она была пуста — судя по времени, ее обитатели сидели либо на обеде, либо на занятиях по катехизису. Пользуясь возможностью, Том наложил на свои вещи охранные жалящие заклятия, которые специально для этого вычитал в учебнике для четвертого курса накануне отъезда. Чемодан на мгновение вспыхнул красным светом — чары сработали, и теперь можно было не беспокоиться, что какой-нибудь придурок или воришка наткнется на учебники по магии. Пройдясь по простыням очищающим заклинанием, Том лег на кровать и уставился в потолок. «Добро пожаловать домой», — мрачно сказал он себе. В то время как Малфой с Блэком наслаждаются домашней едой в роскошных фамильных особняках, он — значительно более талантливый волшебник — вынужден торчать в жалком, убогом приюте среди магглов. Приходилось признать, что в мире нет ничего даже отдаленно похожего на справедливость.

Словно бы в подтверждении этой мысли дверь распахнулась, и в комнату вошел рослый, почти налысо бритый парень лет четырнадцати. Видимо, новенький, потому что Том его не знал. За ним ввалились Билли, Генри и еще трое придурков, интеллектуальный потенциал которых, по мнению Тома, был близок к нулю.

Увидев Тома, незнакомец скривился и спросил громко:

— А это еще что такое?

Дебиловатый Билли, выросший за год на голову, захихикал и ответил:

— А это наш псих Риддл из своей школы вернулся.

По лицу новенького парня Том понял, что сейчас его будут бить, и поднялся с кровати. Он, увы, не знал такого заклинания, которое заставило бы всех шестерых забыть о его существовании.

— Псих? — осклабился новенький, и его свита довольно загоготала. Том скрипнул зубами и спросил, надеясь протянуть время и придумать что-нибудь:

— А ты кто такой? Я тебя не знаю.

— А тебе говорить никто не разрешал, — рявкнул тот. Свита снова зашлась хохотом.

Да, очень смешно.

— Послушай, мистер король отбросов, — с угрозой проговорил Том, — Билли ведь не зря сказал тебе, что я псих. От меня нужно держаться подальше.

Новенький лениво провел рукой по бритой макушке и ответил:

— А я вот не люблю психов. Хочешь, чтобы я тебя не трогал, переселяйся на коврик под дверью.

Том сложил руки на груди в защитном жесте. Время шло, а плана все не было. Он объективно оценивал свои шансы: завяжется драка — он проиграет.

— Ну же, я жду. Вали на коврик.

Том почувствовал, как в его груди вспыхивает ярость. Как смеют эти жалкие ничтожества приближаться к нему, лучшему студенту курса, волшебнику? Они не достойны даже лизать его башмаки. Вместе с яростью пришел жар — Том почувствовал, как по его телу прошла волна магии, и спустя мгновение новенький здоровяк и Билли отлетели к стене. Свита прихлебателей завопила, здоровяк заматерился, Билли заскулил.

— Я, кажется, сказал, что от меня нужно держаться подальше, — прошипел Том, краем сознания отмечая, что в его речь проскользнуло несколько свистящих звуков змеиного языка — парселтанга.

Здоровяк подскочил на ноги и закрутил круглой башкой.

— Как ты это сделал?

— Я говорил тебе, что он чокнутый псих! — промямлил Билли.

— Я хочу знать, как он это сделал!

— Тебя это не касается, — ответил Том, все еще чувствуя играющую в крови силу. Шкафы возле стен затряслись, у подростков волосы на голове сами собой встали дыбом.

— Пошли отсюда, — велел здоровяк и первым попятился прочь из комнаты. Его свита потянулась за ним.

Оставшись один, Том снова опустился на кровать. Спонтанное волшебство без палочки вымотало его сильнее, чем все экзамены одновременно, и он провалился в тревожную дрему.

Побеспокоить его никто не решился, и он проснулся сам, от голода. К его счастью, близилось время ужина, и он отправился в столовую. Помощница директрисы миссис Смит при виде него поджала губы и процедила:

— Явился. Вечно от тебя какие-то проблемы, Том.

Том пожал плечами, мнение этой магглы его не интересовало. Как и раньше, он занял крайнее место за длинным столом. Никто к нему не подходил, никто с ним не говорил. Сначала Том радовался этому, но к середине ужина заскучал. Оказывается, он уже привык к вечной болтовне Эвана, к ехидным замечаниям Абраксаса, к неожиданным мыслям Альфарда. Социальный вакуум, в котором он жил с детства, вдруг показался ему тягостным. Том понял, что это лето окажется еще более длинным, чем можно было бы предполагать.

Так и вышло. Домашнее задание он сделал в первую же неделю. Еще неделя ушла у него на то, чтобы довести свои эссе до блеска, увеличив каждое минимум на фут. А после этого настала смертная скука: Тому просто было нечего делать.

Короткая трехдневная поездка на природу вызвала только раздражение. Вынужденный спать в одной палатке с воняющим потом Билли Стаббсом, Том чувствовал, что буквально сходит с ума. В первый же день он постарался уйти как можно дальше от группы детей. Найдя широкую сухую площадку над обрывом, он расположился на ней и принялся лениво смотреть за яростными попытками морских волн раздробить скалу. Он хорошо помнил, что чуть в стороне есть спуск в пещеру с подземным озером. Туда он однажды водил двух своих ровесников. Усиливая своей бессознательной магией все шорохи, он довел их почти до безумия — от страха они не могли пошевелиться и все просили прекратить. Том не прекращал. Хотя бы потому, что, когда эти же самые дети били его, и он просил прекратить, они смеялись и продолжали избиение. Око за око.

Лежа на камне, Том думал, что, пожалуй, было бы неплохо как-нибудь еще раз наведаться в ту пещеру. Все-таки это место его триумфа над обидчиками.

Сбоку раздалось шипение и недовольное ворчание: он занял любимое место гадюки.

— Извини, — сказал он спокойно, и не думая шевелиться, — сегодня здесь греюсь я.

Гадюка не возражала и вскоре устроилась возле него. Том погладил ее по узенькой голове, наслаждаясь ощущением шершавой кожи под пальцами. Змея переползла ближе, стремясь, пока есть возможность, насладиться теплом его тела.

— Эй, Томми, не боишься упасть в море? — раздался голос у него за спиной.

И Том, и гадюка, встрепенувшись, почти одинаковым движением подняли головы и повернулись на голос.

Конечно, это был Сэм.

«Как просто отдать сейчас приказ змее укусить его, — подумал Том, — она не ослушается. Один укус — и он больше не побеспокоит меня».

Но хотя ему было не жаль Сэма, мысль об убийстве претила ему. Гадюка зашипела, проклиная нарушителя спокойствия и угрожая расправой.

Сэм затрясся и пролепетал:

— У тебя там змея.

Том пальцем провел по спине рассерженной змеи и ответил:

— Это мой домашний питомец. Убирайся, или я натравлю ее на тебя.

Сэм, разумеется, убрался, оставив Тома в компании с единственным приятным ему существом на много миль в округе.

А когда сироты вернулись в приют, скука захватила Тома целиком. Все книги, которые у него были, он прочел бесчисленное количество раз, а любимая хогвартская библиотека осталась где-то в Шотландии. Магических денег у него было всего каких-нибудь три галеона — даже если он отправится на Косую аллею, этого хватит в лучшем случае на один-два тома. Список с новыми учебниками и мешочек с галеонами он получит не раньше середины августа.

От нечего делать Том перелез через высокий забор, ограждающий территорию приюта, и неспешно пошел по улице. Была середина дня, прохожих на улице не было. Неожиданно в одном из проулков Том увидел сидящего на земле человека. Заинтригованный, он приблизился к нему и наклонился. В нос ударил запах перегара.

Это был мужчина лет сорока с небольшим, в хорошем костюме, но лохматый и с черной щетиной на щеках. Он сладко спал, одурманенный алкоголем. На запястье у него поблескивали часы. Оглядевшись вокруг и убедившись, что рядом никого нет, Том снял с мужчины часы. Потом принялся осторожно осматривать его карманы. До сих пор Том не воровал в прямом смысле этого слова. Он мог прикарманить плохо лежащую вещь, как любой приютский ребенок. Он с удовольствием отбирал дорогие сердцу пустячки у тех, кто сильно его злил. Но он никогда и ничего не крал. Что ж, теперь у Дамблдора были все основания обвинять его в воровстве: Том ушел из проулка, унося с собой золотые часы, две десятифунтовые банкноты и пятнадцать шиллингов мелочью. Деньги приятно грели карман. Конечно, это не огромное богатство, но если ему удастся обменять их на галеоны, то он, возможно, сумеет в этом году купить новые мантии и учебники.

С этого дня у Тома появилось новое развлечение. Сбегая из приюта, он бродил по улицам большого города, обворовывая пьяниц и ротозеев. К середине августа, когда, наконец, прилетела сова с письмом и деньгами на покупки, у него уже скопилась приличная сумма в восемьдесят фунтов стерлингов. Он хранил свое сокровище в защищенном магией чемодане, поэтому не боялся его лишиться. Раз попытавшийся влезть в его вещи здоровяк, которого, как выяснилось, звали Сэмом, еще неделю ходил с замотанной рукой и поглядывал на Тома с нескрываемой злобой.

Но Тома его злоба не волновала — пробежавшись глазами по списку учебников, Том забрал свои сбережения, убрал в карман вместе с галеонами и, предупредив миссис Коул, что уйдет на весь день за покупками к школе, впервые за лето покинул приют официально, через главные ворота.

В Косой аллее в этом году он чувствовал себя превосходно. Ничто уже не пугало его, он уверенно, хотя и с некоторой робостью в душе, прошел в Гринготтс и у зеленокожего клыкастого гоблина обменял фунты на галеоны по курсу три к одному. Таким образом, у него было в два раза больше денег, чем в прошлом году, и он с большим удовольствием потратил их, приобретя у улыбчивого волшебника в лавке «Мантии на каждый день» три комплекта новой школьной формы и одну парадную мантию — темно-зеленую, шелковую. В ней он выглядел как чистокровный волшебник из обеспеченной семьи.

Как раз когда он расплачивался за покупки, в лавку зашли Абраксас и взрослый волшебник, очень на него похожий — с такими же платиновыми волосами и твердыми чертами лица.

— Том! — чуть громче, чем позволяли приличия, воскликнул Абраксас. Том улыбнулся и протянул ему руку, которую тот с радостью пожал. — Отец, разреши представить тебе моего друга Тома Марволо Риддла, лучшего студента на нашем курсе. Том, это мой отец лорд Малфой.

Том наклонил голову и первым произнес:

— Рад знакомству, сэр.

— Здравствуйте, юноша. Абраксас рассказывал мне о вас, — сказал лорд Малфой, пристально вглядываясь в лицо Тома. — Кажется, вы сирота?

— Это так, сэр.

— Хм, интересно. У вас интересное имя. Далеко не всякий отец назовет сына Марволо. — Лорд о чем-то задумался, неспешно постукивая по полу черной тростью. — Мистер Риддл, мне будет приятно, если вы в этом году приедете в Малфой-мэнор на Рождество. Абраксас передаст вам приглашение ближе к праздникам.

Том перевел взгляд на Абраксаса, который кивком подтвердил свое желание видеть его в гостях, и ответил согласием, после чего распрощался с обоими Малфоями и продолжил покупки.

В книжном магазине он оставил пятнадцать галеонов, приобретя не только учебники, но и несколько книг по заклинаниям. Уже подходя к кассе, он вдруг заметил на полке небольшую книжку с интересным названием: «Магия сознания». Она стоила всего двенадцать сиклей, поэтому он решил ее купить и почитать в свободное время.

В магазинах Косой аллеи Том оставил почти все деньги, которые у него были, сохранив, как и в прошлом году, три галеона на всякий случай, но о тратах ничуть не жалел. На подарки к Рождеству он планировал найти деньги в течение оставшихся до школы двух недель — так и вышло. Тридцатого августа он снова посетил Косую аллею, обменял ворованные тридцать фунтов на галеоны и сразу же приобрел дорогое перо с серебряным наконечником лорду Малфою, шелковый шарф слизеринских цветов — леди Малфой, и негаснущие свечи Абраксасу и Альфарду.

Но на протяжении всего времени, которое оставалось до школы — воруя, делая покупки или сидя на подоконнике в коридоре приюта, — Том размышлял о словах старшего Малфоя. «Далеко не всякий отец назовет сына Марволо». Могло ли это значить, что Марволо какое-то особенное, например, родовое имя? Тогда велика вероятность, что он действительно в родстве с тем Гонтом, попавшим в Азкабан.

Занимая купе в Хогвартс-экспрессе, он планировал поискать информацию о Гонтах и радовался тому, что наконец-то вновь возвращается домой, в школу.

Он еще не знал, что позади осталось последнее мирное лето.

Третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года маггловская Великобритания вступила в войну с Германией. Пятого сентября Министерство Магии объявило военное положение: Геллерт Грин-де-Вальд вышел из подполья и официально потребовал передать ему полномочия верховного правителя магической Европы и островов, угрожая террором.

За крепкими стенами Хогвартса ученики и учителя с тревогой начали ждать весточек из охваченного войной внешнего мира. Самой большой ценностью стали свежие газеты.

Если в прошлом году весь первый семестр Том провел в постоянной настороженности, ожидая нападений со стороны однокурсников, то в этом он чувствовал себя комфортно и вольготно с первых же минут в школе. Абраксас, Альфард, Эван и другие были рады его видеть, жали ему руку, наперебой рассказывали о летних приключениях и поездках. Том на откровенность не отвечал, но слушал внимательно, ему было интересно, как проводят свой досуг волшебники. Абраксас несколько раз ездил с отцом на охоту, побывал во Франции, а все остальное время занимался с частными учителями: старший Малфой был недоволен тем, что неизвестный Риддл обошел его наследника по всем предметам. Альфард вскользь упомянул бесконечную учебу и потом долго расписывал поездку с дядей Арктурусом в Италию, к другу семьи синьору Забини.

— Правда, будь там чуть меньше зельеварения и чуть больше моря, эта поездка была бы значительно веселей, — сообщил он. Оказывается, Забини были известным кланом итальянских зельеваров, состояли в родстве с семьей Борджиа и владели множеством секретных техник.

Милли Принц, слушавшая Альфарда вместе со всеми, расстроенно вздохнула:

— Я тоже хочу тайны Борджиа.

Все засмеялись: страсть малышки Милли к зельям была общеизвестна. Эйвери, недовольный тем, что его невеста смотрит на Альфарда, а не на него, пробурчал что-то про вредных итальяшек, но никто не обратил на это внимания.

Эван все каникулы не слезал с метлы, по его собственному выражению.

— Как будто родители разрешат тебе делать карьеру в квиддиче, — фыркнул на это Блэк.

Эван пожал плечами:

— А почему бы и нет.

Все снова засмеялись, даже Том улыбнулся вполне искренне: было очевидно, что Розье никогда не позволят наследнику ловить головой бладжеры.

— Оставь квиддич полукровкам и третьим сыновьям, — посоветовал Абраксас. — Ты нужен семье живой и здоровый.

Разговор продолжался, а Том, нахмурившись, задумался. Снова одно и то же. Если бы он выразил желание профессионально играть в квиддич, никто из друзей не стал бы его отговаривать. Даже будучи змееустом, Том оставался обыкновенным Риддлом, темной лошадкой с неясным статусом крови, без наследства, без титула. По сути, он оставался никем. И это возвращало его к поискам Гонтов.

В первый же учебный день он отправился в библиотеку и снова отыскал в газете ту статью о Морфине Гонте, сыне Марволо Гонта, которого посадили в Азкабан за нападение на магглов. Информации в ней было немного, но Том обнаружил еще две детали, на которые не обратил внимания в прошлый раз: дата происшествия — 27 июля 1925 года — и имя аврора, взявшего его под арест, — Боб Огден.

Когда он раздумывал над этими зацепками, в библиотеку зашел Абраксас. Одетый с иголочки, гладко причесанный и спокойный, как всегда, он все-таки выглядел нездоровым. В отличие от Тома, за стенами Хогвартса у него оставалась семья, за которую он переживал. Том не видел в себе особых талантов утешителя, но все-таки счел необходимым сказать:

— Уверен, твой мэнор защищен не хуже Хогвартса.

Абраксас слабо улыбнулся:

— Это точно. Мой дед, который его строил, был настоящим параноиком. Но отец вряд ли будет сидеть дома, и я переживаю за него.

Том вспомнил лорда Малфоя, выглядевшего как утонченный викинг, и хмыкнул:

— Он точно сумеет за себя постоять.

Абраксас кивнул и сел на соседний стул.

— Что у тебя за исследование? — спросил он, меняя тему.

— Читаю «Пророк», — ответил Том уклончиво. — Вот, про арест некоего Морфина Гонта в двадцать пятом году узнал.

Он захлопнул папку, не желая привлекать внимание Абраксаса к своим поискам, а тот с неожиданным удивлением спросил:

— Гонт в Азкабане? Похоже, дела их плохи.

— Ты их знаешь? — с деланым равнодушием спросил Том, хотя сердце его забилось сильнее.

— Не их — о них. Знаменитая семья, из «священных двадцати восьми», потомки Певереллов и Слизеринов, — ответил Малфой и пояснил, увидев мелькнувшее в глазах Тома непонимание. — Ты не читал? Несколько лет назад какой-то хитрец опубликовал список самых чистокровных фамилий. Отец рассказывал, шуму было много — кто-то возмущался, что его забыли включить, кто-то — что его включили.

— Ясно, — кивнул Том, решив, что найдет этот справочник позднее.

— А почему тебя вдруг заинтересовали Гонты? — вдруг спросил Абраксас.

Отвечать правду Том не хотел: он не мог объяснить почему, но поиск возможных родственников казался ему делом совершенно личным, поэтому сказал равнодушно:

— Меня интересуют не они, а «Пророк». Впрочем, я уже собирался уходить. Ты остаешься?

— Нет, я как раз искал тебя. Хотел предложить выйти на улицу, пока еще тепло.

Том вернул библиотекарю подшивки и последовал за Абраксасом наружу.

В этом году в начале сентября выдалась удивительно приятная для Шотландии погода — не было еще ни серых туч, ни ледяного ветра, в голубом небе светило уже высокое, но еще теплое солнце. Время было послеобеденное, и почти все, у кого не было занятий, наслаждались последними погожими деньками. Не сговариваясь, Том и Абраксас направились к любимому дубу на берегу, но, к огромному своему удивлению, обнаружили, что их место заняли гриффиндорцы, их сокурсники. Огненно-рыжий Прюэтт возлежал на обычном месте Тома и грыз травинку, рядом с ним расположился Уизли, на лице которого было написано полное довольство жизнью и собой. Живописную группу дополняли несколько не знакомых Тому мальчишек — видимо, первокурсников. Сам он едва ли стал бы спорить с алознаменными безбашенными гриффиндорцами из-за дурацкого места под деревом, но Абраксас был на этот счет иного мнения.

— Уизли, Прюэтт, уведите свой прайд с нашего места, — сказал он резким, злым голосом. Том только закатил глаза, он не знал, за что именно Малфой так не любил этих двоих.

— Гадюки приползли пошипеть? — огрызнулся в ответ Уизли. Прюэтт его поддержал, скривившись:

— Кажется, в военное время сумочка из змеиной шкуры будет цениться очень дорого.

— То же могу сказать про коврик из кошачьей шкуры, пусть даже такой потрепанной, как твоя.

Том пока не ввязывался в пререкания, молча скрестив руки на груди. Но, разумеется, гриффиндорцы не могли не уделить ему внимания, и спустя еще пару язвительных реплик Прюэтт спросил:

— Скажи-ка, Малфой, а разве общение с магглорожденным не вредит твоему статусу чистокровного засранца?

Любые намеки на свой низкий статус приводили Тома в бешенство, поэтому он резко достал палочку, направил ее на гриффиндорца и спросил:

— Кажется, ты только что назвал меня грязнокровкой, кошак?

Таланты Тома к магии на курсе были известны, поэтому Уизли, известный своей ненавистью к любым делениям на чистокровных и магглорожденных, примирительно поднял руку:

— Эй, Риддл, остынь! Игни не собирался говорить ничего такого!

— Еще как собирался! — огрызнулся его друг. — Интересно, Риддл, за что тебя терпят Малфой и Блэк? Может, ты им ботинки лижешь?

— Секо! — рявкнул Том, и на щеке Прюэтта раскрылась длинная узкая рана. Он вскрикнул и схватился за лицо.

— Ты что творишь! — подскочил Уизли, вытаскивая палочку. Его примеру последовали первокурсники.

— Бери своего дружка, и проваливайте, Уизли, — прошипел Том.

Посмотрев на скулящего Прюэтта, напуганных малышей и мрачных Абраксаса и Тома, Уизли решил продемонстрировать некоторое количество мозгов и тактически отступил. Поле боя, то есть место под деревом, осталось за слизеринцами.

— Надеюсь, не подхватим от них блох, — сказал Абраксас, усаживаясь на траву. Том просто прислонился к стволу дерева. Он не собирался ничего обсуждать, но от Абраксаса было деться некуда. А тот, разумеется, молчать не стал.

— Это было немного опасно, но очень впечатляюще.

Том пожал плечами. Он был сильнее Уизли и Прюэтта вместе взятых, поэтому бояться было нечего.

— Не боишься, что они сдадут тебя Пинчу?

— Ничуть. Они же гриффиндорцы, смелые и безрассудные. Они не пойдут жаловаться на плохого мальчика Тома.

Абраксас кивнул, а потом осторожно сказал:

— Ты ведь понимаешь, что так будет всегда? Ты можешь быть талантливее всех нас, можешь говорить на парселтанге, делать что угодно — все равно найдутся те, кто будет напоминать тебе, что твоя фамилия Риддл. И не только слизеринцы. Кстати, и Уизли, и Прюэтт — в списке тех самых двадцати восьми. Они чувствуют себя хозяевами этого мира.

— Как и ты, — невесело усмехнулся Том.

— Как и я. Как и все Блэки, — согласился Абраксас. — Идиот Крэбб — и тот не постесняется ткнуть тебя в твое происхождение. И, поверь мне как другу, они начнут это делать в скором времени. Как только их удивление твоими способностями змееуста пройдет, они вспомнят, как травили тебя в начале прошлого года.

— А ты, значит, не вспомнишь? — поинтересовался Том, тоже опускаясь на землю.

— Я умею считать и доверяю своей интуиции. Кроме того, мне с тобой интересно. Но, откровенно скажу, будь у меня сестра, я не позволил бы ей выйти за тебя замуж.

Том рассмеялся:

— Кому это вообще нужно? Брак? Чушь.

— И вовсе даже не чушь! — даже как будто обиделся Абраксас. — Брак необходим для продолжения рода.

Том скривился: об интимной стороне брака он слышал достаточно много, а кое-что даже видел, и все это вызывало в нем неподдельное отвращение.

— Хоть что-то хорошее в моей фамилии: меня никто заставит связывать свою жизнь с какой-нибудь…

Эпитет он опустил, но Малфою хватило и этой незавершенной фразы, чтобы рассмеяться:

— Ничего ты не понимаешь.

— Думаешь? — хмыкнул Том. — Ну-ка, скажи это еще раз, и я заколдую тебя.

— Испугал! Я, между прочим, занимался все лето, так что теперь тебе меня не достать.

— А если так? — и Том схватил не ожидавшего подвоха Абраксаса за нос. Тот совершенно неаристократично хрюкнул:

— Пусти!

Завязалась дурацкая потасовка, после которой оба со смехом повалились на траву, пытаясь отдышаться и привести в порядок одежду и волосы. К счастью, их никто не видел!

А вечером, незадолго до отбоя, Том снова пришел в библиотеку и снял с полки книгу, о которой говорил Абраксас, — «Справочник чистокровных волшебников». Это была тонкая брошюрка в твердом переплете слизеринских цветов. Стоя возле стеллажа, Том быстро пробежал глазами высокопарные рассуждения автора о важности сохранения чистоты крови, а потом открыл список «Священных двадцати восьми чистокровных семейств Великобритании». После фамилии «Булстроуд» шла фамилия «Гонт». Чуть дрожащими пальцами Том раскрыл книгу на нужной странице и жадно вчитался в короткие три абзаца текста. Единственные прямые потомки Салазара Слизерина и Кадма Певерелла по женской линии, одна из старейших семей в Британии. Последние представители — Марволо Гонт и его сын и дочь — Морфин и Меропа.

Том резко закрыл книгу и поставил ее обратно на полку. Он искал своего чистокровного отца, а вместо него нашел не менее чистокровную мать. Его руки тряслись, зубы стучали. Тысячи мыслей бились в голове. Все эти годы он думал, что она просто не могла остаться с ним, но она была волшебницей. Она не умерла бы, если бы не захотела. Она просто оставила его в ледяном приюте и умерла, не думая о том, что ее сыну может быть нужна ее поддержка. Она дала ему дурацкую фамилию и вышвырнула в мир магглов, будучи чистокровной волшебницей. В его душе начала подниматься слепая ненависть к матери за то, что она сделала с ним.

Почти бегом он покинул библиотеку, его душили злые слезы, которые он сумел подавить, только заходя в спальню. Горячий душ не помог — его все так же трясло.

Но когда он лег в постель и накрылся одеялом, ярость начала постепенно уходить, оставляя болезненное разочарование. Его разум прояснился, и он еле слышно рассмеялся. Прюэтты, Малфой, Блэки и прочие могли гордиться своей чистокровностью столько, сколько им хочется. Теперь их слова не смогут задеть его. Ведь он, очевидно, единственный наследник самой древней и самой чистокровной семьи. Он — наследник Слизерина.

Потрясающее открытие, которое сделал Том, пошатнуло его нервную систему и уложило на узкую койку в Больничном крыле почти на полторы недели. Добродушный целитель Дженнингс, к которому с утра прибежал Эйвери с новостью, что Том Риддл никак не просыпается и мечется по постели, бормоча то-то в бреду, не потерпел никаких возражений. И хотя уже на следующий день после припадка Том чувствовал себя вполне сносно, целитель категорически запретил ему возвращаться к занятиям.

Долгие часы в Больничном крыле Том коротал за книжкой по магии разума, которую купил еще летом и которую так и не успел открыть. Упражнения, описанные в ней, сильно помогали — когда перед сном его начинали одолевать мрачные мысли, он воображал себя ленивым теплым морем, качающим на своих волнах пушинку, и его разум очищался.

Попутно он заучивал простые, начальные методики чтения чужих мыслей и чувств — основы науки, которую волшебники называли легиллименцией. Он с рождения прекрасно чувствовал отношение других людей к себе, безошибочно различал ложь, а значит, был прирожденным легиллиментом. Благодаря постоянным занятиям он, если верить автору книги, сможет видеть людей буквально насквозь. Эта перспектива казалась Тому крайне заманчивой, и он планировал заниматься весь год, чтобы летом опробовать все свои знания на практике — на магглах.

К размышлениям о своем открытии он вернулся только к концу своего пребывания в Больничном крыле. С тяжелым сердцем он сопоставил все факты и пришел к выводу, что его отец был магглом. Все сходилось просто идеально: неизвестная фамилия, никогда не учился в Хогвартсе, ни разу не упоминался в «Ежедневном пророке». Он был обыкновенным магглом. И в свете этого возникал новый вопрос: что общего было у него и у наследницы Слизерина? Возможно ли, чтобы она полюбила его? Судя по всему, он был красив, но разве этого достаточно? Том попытался проанализировать ситуацию: девушка из древнего рода — та же Принц, к примеру, — вдруг влюбляется в маггла, пусть даже очень красивого. Невозможно! Милли сморщит свой хищный чувствительный нос, едва завидит маггла. Едва ли его мать, Меропа Гонт, сильно отличалась от тех чистокровных ведьм, которых он знал. Она близко не подошла бы к магглу. Значит, возможно, он ее изнасиловал?

С этой мыслью Том ходил почти два дня, прокручивая ее и так, и эдак, и то и дело морщась от непреодолимого отвращения, пока вдруг не поразился собственной глупости: этого не могло быть! Мать дала ему имя в честь отца, понадеялась, что Том будет похож на него внешне — значит, она была как минимум привязана к нему. К магглу?

Загадка собственного происхождения, приобретшая новые грани, сделала и без того не слишком общительного Тома замкнутым и нелюдимым. Только Абраксас и Альфард спокойно выносили его хмурый вид — остальные почитатели старались держаться подальше. Его влияние на курсе стало падать, тем более что Эван Розье на отборочных испытаниях прошел в факультетскую команду по квиддичу и стал всеобщим любимцем. Том к его триумфу относился спокойно, вполне довольствуясь ролью лучшего ученика и лидера тройки самых сильных студентов курса. Восторженные овации толпы не слишком сильно привлекали его. Так было до тех пор, пока однажды за завтраком к ним с Абраксасом и Альфардом не подошел Орион Блэк и не отозвал младшего брата.

Альфард ушел почти на полчаса, а вернулся злой и как в воду опущенный.

— В чем дело? — спросил Том, чувствуя раздражение оттого, что его товарищей задевает кто-то, кроме него.

— Орион — чистокровный фанатик без мозгов, — ответил Альфард.

Абраксас хмыкнул на это заявление и уточнил:

— В чем это проявилось?

Альфард замялся, явно не желая о чем-то говорить. Том нахмурился, отодвинул от себя тарелку и потребовал:

— Рассказывай!

— Кто-то распускает про тебя мерзкие слухи. В первую очередь о том, что ты нечистокровный, который каким-то образом затесался в приличное общество. Что ты чем-то шантажируешь нас с Малфоем и все в таком роде.

— Орион прислушивается к мнению гриффиндорцев? — поинтересовался Том с показным равнодушием, стараясь скрыть охватившую его ярость.

Альфард покачал головой:

— Точно нет, он недолюбливает Игнатуса Прюэтта и его компанию, а из гриффиндорцев только им ты не даешь покоя. Думаю, это кто-то из наших.

Том на мгновение встретился взглядом с Альфардом и буквально кожей почувствовал, что тот сказал не всю правду. Резче, чем обычно, почти приказным тоном он сказал:

— Ты что-то недоговариваешь. Говори правду!

Блэк вздрогнул:

— Что это было? — Но дожидаться ответа не стал и быстро проговорил: — Орион сказал, что больше всех болтают Розье и Эйвери. Остальные, в том числе и первый курс, просто повторяют за ним все, как попугаи.

Том перевел взгляд на веселящихся на другом конце стола Эвана и его поклонников. Ярость, и без того бурлящая в нем, выплеснулась широким потоком: по всему столу попадали бокалы, вода задымилась, почти превращаясь в горючее, но Том успел овладеть собой прежде, чем кто-то из преподавателей заметил неладное. Абраксас положил руку ему на плечо и сказал:

— Это то, о чем я тебя предупреждал. Ты уже придумал, как поступить?

Увы, заблаговременное предупреждение Абраксаса Том пропустил мимо ушей: все его мысли были заняты второстепенными семейными вопросами.

— Да, есть пара мыслей, — кивнул Том, принимая свой обычный спокойный вид. Альфард спросил:

— Надеюсь, мы с Абраксасом в этом участвуем?

Малфой скривился. Еще бы: он не желал оказаться втянутым в какую-то авантюру. Том хмыкнул и расстроил Блэка:

— Вам полагаются места в ложе.

Том встал из-за стола и первым отправился на занятия. Ему нужно было срочно придумать что-то действенное, болезненное, но законное, чтобы восстановить свой авторитет и навсегда указать Розье и прочим их место.

На занятии — Защите от Темных искусств, где они изучали простейшие щитовые чары, — Том внимательно наблюдал за Эваном. Тот, получив долгожданное место ловца и внимание публики, задрал нос и явно чувствовал себя королем курса. Крэбб и Гойл, слишком ограниченные, чтобы принимать взвешенные решения, следовали за ним, как два сторожевых твердолобых пса. Эйвери просто переметнулся поближе к тому, кто влиятельней. Заметив взгляд Тома, Эван подмигнул ему нагло и развязно, так, как ни за что не отважился бы подмигнуть еще в начале года.

Том хотел бы придушить его, как кутёнка. Но, к сожалению, не мог. Ему нужно было не просто напугать Розье, а растереть его в порошок, поставить на колени. В конце концов, он прямой потомок самого великого волшебника всех времен — Салазара Слизерина!

Сделать первый шаг ему удалось совсем скоро — буквально в тот же вечер в гостиной факультета Розье подошел к Тому, который сидел в кресле с «Историей Хогвартса», прекрасно подходящей для легкого чтения и отдыха от занятий.

— Том, не мог бы ты уступить мне это место? Здесь отличное освещение, а я как раз собирался нарисовать своим друзьям несколько схем.

Чувствуя, что ожидается скандал, большинство слизеринцев отвлеклись от своих дел — даже старшие подняли головы от конспектов, заинтересованные странным молчанием со стороны младшекурсников.

Том медленно, даже как-то лениво закрыл книгу, закинул ногу на ногу, вскинул голову и заглянул Розье в глаза. Злость заставила его забыть об осторожности, и он рискнул использовать те упражнения по легиллименции, которые планировал тренировать на магглах.

— Ты лжешь мне, Эван, это нехорошо, — сказал он чуть звенящим от напряжения голосом.

«Обвините своего собеседника во лжи, а потом резким усилием надавите на его сознание. Правда всегда лежит на поверхности, и лжец постоянно думает о ней», — говорилось в книге. Действительно, при ментальном усилии Тома Розье покраснел и выпалил, словно бы не осознавая, что он говорит:

— Да, на самом деле я просто хотел показать всем, что ты никто и не можешь соперничать с моим авторитетом.

Кто-то из первокурсников засмеялся тоненьким голосом, но тут же затих. А потом грянул хохот. Багровый Розье опрометью бросился вон из гостиной

Понимая, что партия еще не разыграна, Том демонстративно раскрыл свою книгу и вернулся к чтению, словно бы ничего не произошло, хотя и чувствовал, как под мантией по спине катятся капельки ледяного пота — заставить Розье вслух сказать правду оказалось совсем непросто.

Он читал почти до одиннадцати вечера и поднялся в спальню только тогда, когда понял, что в третий раз перечитывает рассказ о ссоре Гриффиндора и Слизерина и всерьез рассуждает сам с собой, где же могла бы находиться Тайная комната, словно это не глупая выдумка, а исторический факт.

Наверху его поджидали Абраксас и, как ни странно, Альфард, который жил в соседней спальне. Тот сидел на кровати Тома, как на своей собственной.

— У нас переезд, или ты заблудился? — спросил Том, поморщившись. Хотя к Блэку он относился хорошо, это вовсе не значило, что тот мог трогать его вещи или сидеть на его постели.

— У нас совещание! — радостно сообщил Альфард, откидываясь на подушку. — Крэбб, Розье и Эйвери любезно согласились посидеть в нашей комнате, пока мы тут немного поболтаем.

— Вот так? — удивился Том и, поколебавшись, сел на стул возле стены.

— Да, Том, нам с Альфардом кажется, что мы заслуживаем небольшого количества информации, — сказал Абраксас даже более серьезным тоном, чем обычно.

— Поясни, — предложил Том.

И Абраксас пояснил:

— Видишь ли, мы неплохо умеем считать, и нас настораживают выводы, к которым мы приходим. Смотри сам: ты змееуст — а это очень редкий дар, передававшийся только в нескольких семьях. Магглорожденный змееуст — явление столь же возможное, как, скажем, ласковая мантикора. То есть ты однозначно из семьи волшебников. Твое второе имя натолкнуло меня на интересную мысль. По совету отца я заглянул в список «священных двадцати восьми» и, представь себе, нашел там Марволо, притом только одного — Марволо Гонта, прямого потомка Салазара Слизерина. У него есть сын по имени Морфин, он сейчас заключен в Азкабан. Но никакого Тома в родне у него не наблюдается. Вывод: ты наследуешь Гонтам по женской линии.

— И что же? — спросил Том. Ему не понравилось, что Абраксас раскопал его секрет, но расстраиваться по этому поводу он не собирался. — Едва ли это страшное преступление — быть наследником одного из Основателей школы.

— Что ты, — фыркнул Альфард, — это он пока тобой восхищается. Вопросы дальше.

— Верно, — согласился Абраксас. — Это была просто проверка фактов. Информация меня интересует другая: что ты сегодня сотворил с Розье?

Том улыбнулся:

— Я просто убедил его в том, что врать плохо.

— Нет, ты его не убедил. Ты его буквально заставил это сделать, и теперь он трясется от ужаса перед Риддлом, великим и ужасным, — возразил Альфард. — Но это даже хорошо. Однако мы хотели бы знать, как именно ты это сделал.

Том задумался. Говорить о книжке по легиллименции и окклюменции он не собирался. Зато вполне мог обернуть любопытство друзей в свою пользу, заставив их думать, что это его особые способности.

— Вы играли когда-нибудь в игру «Правда или ложь»? — спросил он, перебираясь на кровать и чуть потеснив на ней Альфарда. — Правила просты: вы говорите мне что-то, а я решаю, правда это или нет.

— Мне жаль Розье, — начал Абраксас.

Том только рукой махнул:

— Врешь и не краснеешь.

— Профессор Слизнорт обожает засахаренный фрукты, — включился Альфард. Том чуть приподнял брови от удивления, но сказал:

— Правда.

Через час у Тома начала болеть голова — не от поверхностной легиллименции, а от обилия сведений о друзьях. В азарте игры, надеясь сбить его с толку, они выдавали все более сокровенные тайны. И даже умница-Абраксас не заметил, что говорит о себе куда больше, чем следовало бы. И он, и Блэк были словно бы околдованы — им хотелось играть с Томом.

И когда пришло время ложиться спать, оба чувствовали не стыд, а удивительную легкость, словно раскрывать Тому свои тайны — самое естественное для них занятие.

Тяжелые черные тучи, висевшие над Хогвартсом почти два месяца, наконец-то рассеялись, и занесенный снегом замок заискрился в лучах высокого холодного солнца. Пока в Европе маггловская Великобритания вела войну, которую журналисты уже прозвали «странной», а магическая сдерживала атаки армии инферналов на суда с продовольствием, за надежными стенами Хогвартса своим чередом шла обычная жизнь. Только раз в день — утром, когда приходила почта, — школьники вспоминали о том, что где-то далеко идут боевые действия. Тогда на короткие полчаса веселый смех, шутки и перебранки затихали — дети и взрослые вчитывались в скупые газетные строчки, опасаясь плохих новостей. Вчитывались в колонки с именами погибших и облегченно вздыхали, не находя знакомых фамилий. Раз или два откуда-нибудь со стороны Пуффендуя или Гриффиндора доносился пронзительный, истеричный крик какого-нибудь незнатного полукровки, чьему отцу не посчастливилось оказаться на передовой, но чистокровные не обращали на них внимания. За четыре месяца даже самые нервные уверились в том, что их родителей надежно защищают стены мэноров и родовые артефакты.

Так было до тех пор, пока одним декабрьским утром совы не принесли «Пророк», с первой полосы которого на всех смотрел портрет мужчины в траурной рамке. Подпись под ним гласила: «Глава Департамента магического правопорядка Реджинальд Розье убит Грин-де-Вальдом!»

Эван не закричал, но его обычно живое, подвижное, как у обезьянки, лицо окаменело, с него разом сошли все краски. Трясущимися пальцами он попытался развязать галстук, но запутался и почти порвал его. Другой рукой он судорожно комкал злосчастную передовицу, даже не замечая, что смял портрет своего отца.

Том смотрел на него с равнодушным любопытством, тщетно пытаясь найти в своей душе хотя бы отголосок сострадания. Рядом с ним судорожно втянул носом воздух Абраксас, слишком сильно сдавил стакан с соком Альфард — неясно, сочувствовали они Эвану или же задумались о безопасности собственных отцов, но на их лицах был отчетливо написан испуг. Так же, как на лицах всех остальных слизеринцев, уже прочитавших страшную новость.

С дальнего конца стола раздались надрывные, пищащие звуки: рыдала малышка Друэлла, младшая сестра Эвана. Тот встал со своего места и деревянной походкой подошел к ней, положил руку на плечо.

— Держись, Эван, — почти сквозь слезы прошептала обычно надменная и невозмутимая старшая Блэк.

А Том все пытался найти хоть каплю сочувствия в себе. Не находил. Его не трогала смерть Розье, как до сих пор не трогала смерть всех остальных. Кто они ему? Люди, которых он никогда не знал и не узнает, просто солдаты. Почему он должен сочувствовать кому-то из них?

Том всегда знал, что отличается от других, но в этот момент впервые задумался: а нормален ли он? Что, если с ним действительно что-то не так?

Из этих раздумий его вывел возглас Эвана:

— Я убью их!

Том вздрогнул и поднялся со своего места, чтобы лучше видеть происходящее. Эван, еще недавно спокойно и достойно встретивший печальную весть, весь покраснев, размахивал кулаками. Его держал за локти старший Блэк — высокий, грузный Орион. Эван всхлипывал, точно как его сестра, выкрикивал бессмысленные угрозы. Том едва сдержал гримасу отвращения, но все-таки решил подойти поближе. Он сам точно не знал, хотел ли насладиться унижением и отчаяньем недавнего соперника или же рассчитывал как-то унять его истерику. Во всяком случае, он приблизился к все еще хнычущему в объятьях Блэка юноше.

— И кого ты собрался убивать? — спросил он ядовито, но очень тихо, опасаясь, как бы его голос случайно не прозвучал чересчур высоко и по-детски.

— Всех, — всхлипнул Розье, пытаясь взять себя в руки.

— Ты едва ли мышь сможешь убить. Что до заклинаний, то даже первогодка тебя одолеет.

Розье еще раз всхлипнул, но вырываться перестал, поэтому Орион отпустил его и отступил в сторону. Эван мешком упал на лавку и поднял взгляд на Тома. Его глаза загорелись фанатичным огоньком.

— А ведь верно, — сказал он, и на его лице появилась странная улыбка, — верно, Том! Ты же лучший на курсе. Помоги мне овладеть заклинаниями! Я буду очень хорошо заниматься!

Том опешил. Розье просит его о помощи? Первым инстинктивным желанием было категорически отказаться, но он его задушил в зародыше и вместо этого сказал почти ласково:

— Хорошо, Эван. Я помогу тебе. Но не просто так.

Эван, заулыбавшись сквозь слезы, крепко схватил Тома за руку и сказал с детской искренностью, которая выдавала в нем избалованного ребенка богатых родителей, никогда не знавшего предательства и обмана:

— Конечно, Том! Что угодно!

Инцидент был исчерпан, постепенно школьники разошлись по занятиям, и Том, проследовав на историю магии, смог полностью погрузиться в свои раздумья. Теперь его уже не волновали собственные странности, он думал о занятии с Розье. Но его прельщала возможность не просто помочь товарищу по факультету, а взять его под контроль. Они договорились встретиться после уроков в пустом классе возле кабинета зельеварения, и к этому моменту Том хотел бы иметь четкий план действий. Профессор Бинс, сидя в кресле, что-то бормотал себе под нос о Вильгельме Завоевателе, вгоняя класс в уныние, и Том, вместо того чтобы, как обычно, пытаться записывать хотя бы некоторые факты из нудной лекции, выписывал на пергамент список тех заклинаний, которые он мог бы показать Розье. Того нужно было с первой же минуты заворожить, очаровать и напугать. Пусть лучше он считает, что Том знает значительно больше, чем недооценивает.

В этот день уроки тянулись дольше обычного, и когда они закончились, Том испытал облегчение. Он не признался бы в этом даже самому себе, но он с нетерпением и волнением ждал занятия с Эваном. Сразу же после последнего урока он распрощался с товарищами и поспешил в пустой класс и с удивлением обнаружил, что Эван пришел не один.

На перевернутых партах сидели пятеро. Эван, его младшая сестра, Эйвери, Гойл и Крэбб. Возле грязной стены стоял черноволосый мальчишка-первокурсник, кажется, Лестрейндж. Не успел Том спросить, что здесь делает столько народу, как дверь распахнулась, и вошли Абраксас с Альфардом.

— Ты обещал учить заклинаниям. Неужели ты думал, что мы это пропустим? — с усмешкой спросил Альфард.

Том почувствовал, как от волнения в его горле встает ком, но сумел взять себя в руки.

— Зачем мне чему-то учить такую толпу? — спросил он с вызовом. — Я обещал помочь Розье. Не вам.

— Прости, Том, — грустно сказал Эван, — я знал, что ты рассердишься, но они тоже боятся за своих родных.

— Боятся? — Том фыркнул. — Уж не думаете ли вы, что это будет кружок по защите от темных искусств?

— Почему нет? — спросил первокурсник.

Том резко развернулся к нему и спросил:

— А что, разноцветные искры из палочки не удовлетворяют твоим представлениям о защите, а, Лестрейндж?

Мальчик стушевался и замолчал, а Том вдруг ощутил мощный прилив сил. Возможно, все эти люди и не любили его, но здесь и сейчас они его слушали с большим вниманием.

— Профессор Вилкост отлично учит нас защищаться, — сказал он, — но мне интересней нападение. Вы все отлично знаете по два десятка полезных заклятий, но против Грин-де-Вальда они вам не помогут. Почему, Розье?

Эван закусил губу, его лицо снова покраснело, но, к счастью, он решил не устраивать дурацких трагических сцен и ответил:

— Потому что мы просто второкурсники.

Том рассмеялся. Он ждал этого ответа, он был уверен в том, что именно так и ответит Эван.

— Абраксас, может, у тебя есть идея? — обратился он к облокотившемуся на стену приятелю. Тот чуть скривился:

— Потому что наши шансы добраться до него ничтожны.

— Это тоже чушь. Вы бессильны, потому что боитесь. Эван, достань палочку.

Тот подчинился и подошел к Тому, который уже расстегнул пуговицу на манжете рубашки и закатал рукав до локтя.

— Эван, ты же знаешь заклинание «Секо»? Кажется, даже посылал в меня его пару раз?

Эван кивнул.

— Прокляни меня. Моя рука в твоем распоряжении.

— Что? — отскочил от него Розье.

— Прокляни меня! Разрежь мне руку. Не бойся, вены с другой стороны, ты меня не убьешь.

Прошло долгих сорок секунд — Том считал по своему пульсу, — прежде чем Розье решился и произнес:

— Секо!

Боль обожгла руку, но она была и в половину не так сильна, как боль от ударов ногами, и в разы слабее боли от розг. Поэтому Том улыбнулся и сказал:

— Неплохо, но слишком медленно. Еще раз, но быстрее.

В этот раз Эвану потребовалось всего десять секунд. К десятому порезу он смог сотворить заклинание строго по команде Тома, ни о чем не задумываясь.

— Хватит, — сказал он и, чуть рисуясь перед зрителями, небрежно провел палочкой по руке, произнося заклинание «Санентур», быстро восстановившее кожу.

— Как видите, боль — это ерунда. Вас она не должна пугать. Ваша задача не защищать себя, а наносить опережающие удары. Например, так. Обвей его шею, но не убивай, — последнюю фразу он произнес на парселтанге, и притаившаяся возле стены кобра, которую он чуть раньше вызвал заклинанием, бросилась на шею Эйвери. Раздались крики ужаса, Эйвери задергался, пытаясь сбросить с себя рептилию.

— Маркус, — обратился к нему Том, — ты ведь признаешь, что был неправ, когда решил поддержать Эвана и пойти против меня?

Белый как мел Маркус прохрипел:

— Да, Том, прости меня!

— Отпусти его и ползи ко мне, — велел Том. Змея подчинилась, подползла к нему и обвила его ноги. — Да, Друэлла, я змееуст, — сказал он, заметив выражение шока и восторга на лице девочки.

— Потрясающе, — прошептала она, и ей вторил Лестрейндж.

— А теперь к делу. Как насчет того, чтобы попытаться попасть в эту милую змейку заклинанием «Секо»? Эван, давай ты первый, ты ведь уже потренировался. Они будут нападать на тебя. Я приказываю защищаться. Можешь делать все, что угодно, но не жаль их. Все должны выжить.

Не дожидаясь команды, змея совершила первый бросок, резко ударив Эвана по локтю. Его палочка дрогнула, и заклинание улетело в потолок. Он отпрыгнул в сторону и снова попытался ее проклясть, но гибкая рептилия вовремя увернулась и заползла ему за спину. Следующий ее бросок заставил Эвана потерять палочку и упасть на пол. К его шее склонилась маленькая голова с большой темной пастью.

— Довольно, возвращайся ко мне, — сказал Том. — Печально, Эван. Но поправимо. Вставай.

До отбоя все попробовали поохотиться на змею, но она неизменно оказывалась сильнее и хитрее. Поблагодарив ее, Том развеял заклинание, возвращая ее туда, откуда вызвал, после чего объявил, что на сегодня занятие окончено.

Расходились слизеринцы молча, впечатленные. Никто не рискнул бы в этом признаться, но Том поразил их. Он как будто сам был другим, больше похожим не на одного из них, а на змею — безжалостную, сильную и прекрасную. Напоследок он сказал:

— Кстати, вы ведь понимаете, что об этом не стоит болтать?

Он не произнес ни одной угрозы, но вздрогнул даже Малфой, который считал Тома своим другом.

Сам Том выходил последним. И он был очень доволен собой.

К Рождеству маленькая учебная группа Тома увеличилась до десяти человек, среди которых была только одна девочка — Друэлла. Ее Том согласился принять, зная, что она идет своеобразным дополнением к своему брату, но остальным в его кружок хода не было.

— Девчонки, — фыркнул он как-то в ответ на уговоры Эйвери позвать к ним Милли Принц, — ничего не понимают. У них головы забиты чепухой, в серьезных делах они только помешают.

Это его высказывание слышали и остальные, поэтому больше никто не просил его принять кого-то из сестер или невест. Авторитет Тома среди первого и второго курса вырос до небывалых высот. На него смотрели не то как на повелителя, не то как на Мессию. После маленькой демонстрации на первом занятии Том больше не подставлялся под заклинания, зато каждый раз приносил своим ученикам какое-нибудь несложное, но опасное заклинание.

— Где ты только их выкапываешь? — спросил его однажды Альфард. — Моя семья — из темных, но я ничего подобного не знаю.

Том только пожимал плечами и улыбался. Его секрет был прост: он очень хорошо умел работать с информацией, библиотека Хогвартса представлялась ему не просто собранием книг, а живым, мудрым существом, жаждущим поделиться знаниями. Когда первый раз он заметил, что книги, которые он хочет найти, буквально лезут ему в руки, он удивился. Но позднее привык к этой маленькой странности, решив, что это дань его крови — Хогвартс, должно быть, чувствует, что Том — наследник одного из Основателей. Он никому не говорил об этой своей особенности, но гордился ею — это было еще одно доказательство того, что он отличается от остальных, что он выше них.

Незадолго до начала каникул Абраксас напомнил Тому о приглашении его отца и передал желтоватый конверт. В нем лежала короткая, но учтивая записка, в которой мистер Малфой подтверждал свое желание увидеть Тома Риддла в гостях у себя в мэноре.

И хотя решение было принято давно, Том едва не отказался, ощутив несвойственную ему робость. Видимо, почувствовав его волнение, Абраксас заметил:

— Мои родители — весьма приятная компания.

И Том согласился, в очередной раз отдавая должное дипломатичности Абраксаса: тот подбодрил его, но в таких выражениях, которые никоим образом не ущемляли его гордость.

На платформе 9 ¾ в Лондоне их с Абраксасом встретил высокий, прямой как палка, желтый, как пергамент, мужчина в строгом маггловском костюме.

— Это Эндрю, наш дворецкий. Мама считает, что среди прислуги должен быть хоть один человек: домовые эльфы, по ее мнению, слишком непривлекательны и подходят только для черных работ. К гостям она их не выпускает, — пояснил Абраксас, вместе с Томом подходя к мужчине.

— С возвращением домой, мастер Абраксас, — поприветствовал их дворецкий. — Добрый день, сэр, — это он сказал Тому.

Тот в ответ только кивнул, сглатывая. Готовя себя к поездке в Малфой-мэнор, он воображал богатую обстановку, роскошный парк перед домом, лестницы и камины. Но вот о прислуге не подумал, а зря.

— Прошу вас, господа, — произнес тем временем Эндрю, протягивая им тонкую черную палочку, чуть светящуюся голубоватым светом — портал.

Том почувствовал резкий, болезненный рывок в области живота, а потом кулем рухнул на снег. Абраксас удержался на ногах.

Эндрю подал Тому руку и заклинанием очистил его мантию.

— Добро пожаловать в Малфой-мэнор, господа, — торжественно произнес он.

Том огляделся вокруг и замер, пораженный. Дом Абраксаса не был домом в прямом смысле этого слова. Это был трехэтажный особняк, фасад которого украшали крупные готические фигуры. Парка перед домом не было — они стояли на ровной площадке, окруженной живой вечнозеленой изгородью.

Том никогда не думал, что можно жить так. С большим трудом он восстановил душевное равновесие и прошел к крыльцу вслед за Абраксасом.

Сами собой распахнулись высокие деревянные двери, и Том оказался в просторном светлом холле. Со стен на него смотрели платинововолосые надменные предки его однокурсника: в доспехах, в смешных нарядах с короткими штанами, в роскошных мантиях. Они дремали или высокомерно оглядывали прибывших.

В центре холла стояло новое поколение Малфоев — отец и мать Абраксаса.

Абраксас первым подошел к ним и поздоровался — вежливо, как с чужими. Они ответили так же, а Том почувствовал странное отвращение. Казалось бы, отсутствие дурацких сантиментов должно было его порадовать, но на деле настолько холодное приветствие вызвало боль в душе. На мгновение он представил, что мог бы расти так же: в огромном доме, с живыми родителями, но все равно без капли тепла. К счастью, пришел его черед здороваться с хозяевами дома, и он выкинул глупые мысли из головы.

— Мама, — произнес Абракса, делая смешное ударение на последнем «а», — разреши представить тебе моего друга и однокурсника Тома Марволо Риддла.

Миссис Малфой перевела на него взгляд, и Том почувствовал, что по его спине бегут мурашки. Ее глаза были очень светлыми и очень холодными. В детстве Том читал сказку о Снежной королеве. Теперь ему стало ясно, как она выглядела: такая же красивая, с сияющими волосами, белоснежной кожей и с мертвым, ледяным взглядом.

— Добро пожаловать, мистер Риддл, — ответила она голосом таким же холодным, как и взгляд.

— Абраксас, Том, — обратился к ним мистер Малфой, — у вас есть полчаса, чтобы привести себя в порядок. Сын, мы отвели мистеру Риддлу зеленую спальню, покажи ему дорогу. В пять жду вас обоих в малой гостиной.

По сравнению с женой старший Малфой казался олицетворением сердечности и теплоты.

Абраксас увел Тома за собой, они поднялись на второй этаж и вскоре прошли в светлую просторную комнату с изумрудными обоями на стенах, темным ковром и мебелью из странного светло-зеленого дерева.

— Это твоя комната, — сказал Абраксас, — располагайся. Думаю, твои вещи домовики уже разобрали.

— Здесь красиво, — равнодушно ответил Том, стараясь не показывать эмоций, которые его обуревали.

— Да, мама помешана на интерьерах. Видишь, здесь вся мебель из зеленого дерева. Это специальный заказ — мебельная мастерская в течение двух месяцев пропитывала тис специальными зельями, чтобы придать ему такой цвет.

В голосе Абраксаса восхищения не слышалось. Спрашивать Том не стал, но предположил, что тот не в восторге от увлечения матери. Словно прочитав его мысли, Абраксас заметил:

— Да, обстановка дома интересует ее больше, чем люди. Ладно, располагайся, зайду за тобой без пяти пять.

И Том остался один в слишком просторной и слишком красивой для него комнате. Он никогда и нигде не ночевал один, разве что в карцере, но там не было возможности насладиться одиночеством: крохотная ледяная комнатушка была не приспособлена для жизни. Здесь же он в течение двух недель будет жить один, в роскошной комнате. Здесь у него будут слуги — домовые эльфы. Том постарался убедить себя, что это — именно то, чего он достоин, а значит, каждый миг такой жизни будет приносить ему удовольствие, но в душе понимал: ему будет сложно здесь освоиться.

Времени у него было не много, поэтому он быстро ополоснул лицо и руки — личная ванная комната обнаружилась за неприметной дверью — и переоделся в свою единственную парадную мантию. Он едва успел закончить переодеваться и пригладить волосы гребнем, как в комнату заглянул Абраксас и позвал его пить чай.

Пока спускались, он пояснил:

— Отец требует точно придерживаться расписания. Завтрак в девять часов в большой гостиной — потом покажу, где это, — ланч в час в малой, там же в пять — чай. Обедаем мы в восемь, снова в большой гостиной. На ланч и чай мне разрешено выходить в обычной одежде, на завтрак и на обед отец требует надевать парадную.

Том вздрогнул: ни в приюте, ни в Хогвартсе таких правил не было. Почувствовав его замешательство, Абраксас добавил:

— На самом деле, к этому быстро привыкаешь и принимаешь как неизбежное зло. Малфои еще достаточно демократичны, в отличие от многих других семей.

Том хмыкнул. Его фантазии не хватало на то, чтобы придумать еще больше церемоний внутри семьи.

— На самом деле, это логично, — продолжал тем временем Абраксас, — у магов никогда не было монархии, поэтому аристократия занимает очень высокое положение. Министр Магии — всего лишь первый среди равных и никогда не примет важного решения без одобрения палаты лордов Визенгамота.

На это Том снова не ответил, только кивнул. Конечно, он знал о политической системе волшебной Британии, но раньше не думал о том, что семьи верховных лордов — это действительно самая настоящая аристократия. На мгновение в его душе снова вскипела злость: как могла мать лишить его всего? За что она вышвырнула его в мир магглов? Ведь по крови он даже выше, чем Малфои! Он мог расти так же, как Абраксас: в родовом поместье Гонтов, окруженный слугами. У него мог быть дед — настоящий вельможа, чем-то похожий на лорда Малфоя, дядя — скорее всего, немного сумасшедший, раз уж он попал в Азкабан, но наверняка сильный волшебник.

— Мы пришли, — голос Абраксаса вырвал его из грез.

Малая гостиная Малфой-мэнора… не была «малой». Комната размером с гостиную Слизерина, отделанная в пастельных тонах, с изящной, резной мебелью, судя по всему, удостоилась особого внимания хозяйки. Том не был знатоком, но даже ему показалось, что ни одна безделушка на каминной полке, ни одна драпировка на стульях не были случайными.

Чаепитие не было ни теплым, ни семейным, во всяком случае, так показалось Тому.

— Вы по-прежнему лучший на курсе, мистер Риддл? — спросил старший Малфой с учтивой улыбкой.

Том замялся, не зная, как ответить, и Абраксас произнес вместо него:

— Увы, отец, он все еще обгоняет меня по всем предметам.

— Впечатляет. Юноша учится лучше всех на Слизерине без фамильной библиотеки, без наставников, без советов родных. Я ошибусь, если предположу, что о магии вы впервые узнали, когда получили письмо?

— Нет, сэр, не ошибетесь, — сказал Том, приказывая себе отбросить смущение и говорить спокойно.

— Вы жили среди магглов? — недовольно поджала губы миссис Малфой. — Муж говорил, вы из Гонтов.

— Меня воспитывали другие люди, — ответил Том, решив, что это звучит лучше, чем «Я рос в приюте».

К счастью, Абраксас нашел способ сменить тему:

— Мама, хотел поблагодарить вас за новую обстановку в моей комнате. Мне она очень понравилась.

На лице миссис Малфой вспыхнули два красных пятна румянца. Разговор свернул в другое русло.

Дни в Малфой-мэноре были похожи один на другой. Церемонные трапезы и полная свобода в остальное время. Несколько раз Абраксас и Том ездили на гиппогрифах, которых Малфои содержали вместо лошадей, но большую часть времени проводили в помещении, скрываясь от холода и ледяного ветра. Тому полюбилась библиотека мэнора и — удивительно! — редкие беседы с отцом Абраксаса. Как человек, он Тому не слишком нравился: властный, холодный, несгибаемый, он производил впечатление опасной рептилии, которую нельзя было заговорить на парселтанге, — но его суждения — суждения взрослого мага, вращавшегося в высших политических кругах, — завораживали.

— Зря мы ввязались в историю с Грин-де-Вальдом, — как-то заметил он, откладывая газету.

— Почему? Разве он не представляет опасности для нас? — спросил Том.

Дело было за завтраком, миссис Малфой с утра почувствовала себя плохо и осталась в постели, а Абраксас клевал носом, поэтому Том оказался единственным собеседником главы семейства.

— Нам? — мистер Малфой иронично приподнял бровь. — Ничуть. Пока в Британии у власти чистокровные, Грин-де-Вальд сюда не сунется. Конечно, его безумные идеи про покорение мира магглов опасны, но его остановят и без нас. А сам он на острова не сунется.

— Европа пока не оказывает большого сопротивления, — заметил Том, который внимательно следил за новостями, чтобы поддерживать свою репутацию человека, знающего больше других.

— Европа — это колыбель Грин-де-Вальда, его там никто и не подумает остановить. Он ведь выпускник Дурмстранга, а значит, в Восточной Европе у него целая армия явных и тайных сторонников. Нет, его остановит восток — Советы, Китай. Их маги никогда не пойдут на нарушение Статута: им выгодно оставаться в тени.

— Если это так очевидно, почему Грин-де-Вальд не предпримет что-нибудь?

Том чуть подался вперед. Увидев его заинтересованность, мистер Малфой усмехнулся:

— Потому что он, видите ли, Темный Лорд. Он спятил.

— Его поступки не выглядят безумными.

— Только безумец начинает магическую войну. Магглы могут резать друг друга столько, сколько захотят, но волшебная кровь бесценна. Каждая ее капля дороже бриллиантов.

Том вспомнил лозунги Грин-де-Вальда, на которые натыкался, когда изучал старый «Пророк», и уточнил:

— А как же маггловское оружие? Пуля убивает равно и магов, и магглов. А бомбы опаснее пуль…

Малфой рассмеялся — негромко, отрывисто, потом резко оборвал смех и спросил:

— Что будет, если бомбу огромной силы, уничтожающую все живое, опасную, сбросить на этот дом? Не знаете? Сказывается ваше воспитание. Ничего. Бомба сгорит в защитных щитах, как любой инородный объект. Осыплется мельчайшими частицами, пылью. Но даже если — вдруг! — и пыль будет ядовитой, все равно ничего не произойдет, потому что этот дом, как и Хогвартс, и сотни других домов, существует в другом времени. Мы живем на одну сотую долю секунды позже, чем весь мир. Этого места в реальном времени не существует.

Таких разговоров было немного, но и немало. И с каждым из них перед Томом раскрывалась какая-то неизведанная доселе грань волшебного мира, который все больше привлекал и манил его. Том хотел не просто быть его органичной частью — он хотел владеть этим миром.

Наступило Рождество. В мэноре прошел торжественный бал по этому случаю, но Том и Абраксас на празднества в силу возраста допущены не были — им разрешили только в течение часа пообщаться с гостями, после чего отправили спать.

Рождество и Новый год Том не любил и ничуть не расстроился, что ему не позволили принять участие в увеселениях. Тем более что идея пить и танцевать всю ночь его не привлекала. А вот Абраксас был расстроен.

— Знаешь, — сказал он, — я дождаться не могу четырнадцатилетия. Раздражает это отношение. Как слушать нудную болтовню гоблинов, так я уже взрослый, и к тому же наследник. А как отметить Рождество, так «вы еще слишком малы для взрослого праздника»!

Том, никогда еще не видевший приятеля таким раздосадованным и по-детски надувшимся, рассмеялся.

— Конечно, завтра будет детский праздник, — добавил Абраксас, — но это не то.

— Не расстраивайся. Зато день рождения полностью принадлежит тебе, — заметил Том, вспомнив рассказ друга про утомительное получение бесконечных поздравлений по каминной сети.

— Кстати, все забываю спросить. А ты когда родился?

Том родился тридцать первого декабря, в канун Нового года, когда в приюте не было, поговаривали, даже акушерки. Он родился и сразу же был брошен, оставлен своей эгоистичной матерью, которая даже ради сына не пожелала жить. Он ненавидел свой день рождения и принимать поздравления, особенно находясь в Малфой-мэноре, не желал.

— Тридцать первого, — начал он отвечать, а потом добавил: — Июля.

У Абраксаса не было никаких причин подозревать обман, потому он просто сообщил, что в этом году принимать поздравления придется Тому.

В остальном каникулы протекали очень спокойно. Детское Рождество и обмен подарками на Тома никакого впечатления не произвели, и он был рад, когда праздничная суета осталась в прошлом. Он с удовольствием читал, играл с Абраксасом в шахматы, беседовал с его отцом и даже сумел понравиться его матери, вовремя заметив, что лимонно-желтый отлично подойдет к светло-сиреневому. Он успел привыкнуть к просторной комнате, к семейным совместным приемам пищи, к большому красивому дому. И если сначала холодность Малфоев его напугала, то к концу второй недели своего пребывания в гостях он решил, что не отказался бы иметь такую семью, и даже позволил себе на несколько минут представить, что на самом деле лорд Малфой — его родственник, например, дядя, а не чужой человек.

Получалось плохо. У Тома не было опыта в таких фантазиях, но картинка получалась приятная. Сами Малфои, казалось, угадывали его мысли и даже не отвергали их. Во всяком случае, мистер Малфой уверенно сообщил, что, если планы Тома позволят, он просто обязан месяц летних каникул провести в их доме. И миссис Малфой поддержала мужа, добавив даже с нехарактерной теплотой, что летом парк и луга мэнора просто превосходны и вдвоем молодым людям будет очень весело. Том, скрывая нахлынувшую на него признательность, заверил, что с удовольствием принимает приглашение.

Каникулы закончились не слишком быстро, но и соскучиться по школе Том не успел. И хотя Хогвартс он воспринимал как родной дом, покидать Малфой-мэнор было немного грустно. Он понадеялся, что когда-нибудь еще вернется в этот строгий, холодный, но приятный дом, где ему рады.

А через неделю после возвращения в школу Абраксаса вызвали в кабинет директора прямо во время урока. На занятия он больше не вернулся, и только вечером Том нашел его в спальне. Он лежал на кровати и бессмысленным взглядом смотрел вверх. Том тронул его за плечо, и Абраксас передал ему письмо. На дорогом пергаменте с вензелем «М» было написано, что этим утром у мистера Малфоя случился сердечный приступ. "Лекари из св. Мунго были вызваны немедленно, но высокопоставленный чиновник, член палаты лордов Визенгамота, щедрый меценат и проч., и проч. скончался до прибытия помощи".

С того дня смерть стала для Тома наваждением. Он всегда думал, что волшебники выше других, что они не умирают просто так, но нет — великий лорд Малфой, больше чем просто человек, лидер аристократии, сильнейший волшебник, просто-напросто умер, не успев и пискнуть. Он лежал в своем роскошном дорогом гробу, ему говорили какие-то речи, над ним плакали, но он этого не видел — его просто больше не было. В таком случае, какая разница, дорогой ли у тебя гроб или дешевый, рыдает над тобой вся страна или двое пьянчуг? Тебе-то все равно. Ты мертв. Днем Том подбадривал едва державшегося Абраксаса, учил новые заклинания, занимался со своими учениками, но ночью мысли о смерти преследовали его. Даже техники окклюменции не помогали — он не мог полностью очистить разум, выбросить из своей головы единственную страшную картинку. Он все время видел себя — такого умного, такого красивого, талантливого, — лежащим в дощатом гробу с мертвым, безразличным лицом и пустыми глазами. Он впервые увидел труп, когда ему было три года: девочка по имени Марта болела чахоткой, ее все чем-то лечили, куда-то увозили, но всегда привозили обратно. А однажды привезли ее тело. И любопытный Том сумел заглянуть в маленький гробик. Марта была совсем не похожа на себя, она больше не смеялась, не плакала и не кашляла. Ее вообще не было.

С тех пор Том повидал немало смертей: редко, но в приюте дети умирали, а на улицах Лондона прошлым летом он как минимум три раза находил тела, однако потрясла его именно смерть Грекхама Малфоя.

Том отчаянно, до зубовного скрежета, до ледяного пота боялся смерти.

«Нет! — воскликнул он про себя однажды. — Невозможно, чтобы волшебники не придумали способа жить вечно!» Том погрузился в изучение вопроса. Ему повезло: всего на третий день поисков он нашел упоминание о философском камне, который уже даже был создан алхимиком Николасом Фламелем. Как ему удалось создать легендарное вещество, никто не знал, но Том был уверен: если способ есть, то он найдет его.

Мысли о философском камне и о вечной жизни несколько успокоили его тревогу, и он снова стал спать по ночам.

Между тем холодный февраль сменила робкая весна. В коридорах Хогвартса снова можно было стоять без дела, не боясь отморозить себе пальцы, а гостиные факультетов стали казаться менее привлекательным местом для отдыха, нежели широкий школьный двор. С наступлением весны усилились военные действия. Магглорожденные студенты все чаще с ужасом говорили о бомбежках Лондона. То тут, то там слышались судорожные рыдания студенток и ругань студентов. Том старался не думать об этом и всем своим видом показывал, что его эти маггловские дела не касаются, хотя с паническим ужасом думал о возвращении в приют. Что, если туда упадет бомба? Приют не защищен заклинаниями, как Хогвартс или мэноры, он просто рухнет, станет большой могилой для всех обитателей. В том числе и для него. Том четко вознамерился убедить директора разрешить ему остаться в школе, но пока возможности поговорить с суровым Диппетом не выдавалось. Так было до первого солнечного и по-настоящему теплого воскресенья. Старшекурсников отпустили в близлежащую деревеньку Хогсмид, а первые два курса были полностью предоставлены себе в большой пустой школе.

Том выразил желание побыть в одиночестве и направился на берег озера. Его ученики, составлявшие также его свиту и группу преданных почитателей, не решились отвлекать его от размышлений: стать мишенью для злого, ядовитого языка Тома или для его безопасных, но болезненных жалящих заклинаний никто не хотел. По одному — по двое они разбрелись недалеко от Тома. Наиболее шумные Эйвери, Крэбб и Гойл затеяли какую-то глупую игру. Мрачный Абраксас, которого летом ожидала встреча с троюродным дядей — новым главой рода Малфоев, — улегся на землю. Альфард пытался было его развеселить, но тщетно.

Появление на горизонте врага никто не заметил — до тех пор, пока малышка Дру не завизжала и не запрыгала по лужайке.

— Осы! — орала она.

Абраксасу хватило ума применить «Финиту», и девочка упала на траву. Он заозирался по сторонам, и вскоре заметил не слишком-то прячущихся Уизли, Прюэтта и их гриффиндорску компанию. Все раздражение последних дней накатило на него, и он с яростным воплем бросился на обидчиков. Уизли не был виноват в смерти его отца, но он напал на его друга, а значит, мог стать отличной мишенью для отработки заклинаний. Увы, нападая на Уизли, Абраксас забыл о его компании. Завязалась потасовка. После легких заклинаний типа щекотки или дрыгающихся ног в ход пошли более опасные — жалящие, режущие, ядовитые.

Том разыгравшуюся драку заметил не сразу: он как раз зачитался трактатом Роджера Бэкона о природе философского камня, который, по его мнению, суть есть кровь Христова. За религиозными метафорами смысл разобрать было сложно, но интересную мысль Том уловил: не камень не столько камень, сколько вещество, главное свойство которого — полная однородность, слитность всех молекул. Химию Том понимал весьма смутно, но осознавал, что, если он хочет создать Камень, ему следует заняться этой наукой вплотную.

Едва он отвел взгляд от текста, как увидел потасовку, уже превратившуюся в мешанину. Сунув Бэкона в сумку, он побежал к дерущимся. За несколько ярдов он смог различить зачинщиков — между собой сцепились его команда и гриффиндорцы во главе с Уизли. Судя по цвету заклинаний, и гриффиндорцы, и его ребята разошлись не на шутку, а к ним между тем уже спешил директор Диппет. У Тома было мгновение на принятие решения — дождаться директора или вмешаться? Он не хотел бы оказаться причастным, но ему нужен был повод поговорить с директором.

— Иммобилус! — выкрикнул он, и всю группу дерущихся парализовало. С магическими силами у Тома проблем не было.

Еще через две минуты подбежал Диппет.

— Неслыханно! — прогрохотал он. — Драка! Потасовка! И кто? Наследники лучших родов Британии!

Драчуны, все еще обездвиженные, молчали. Диппет осмотрел их колючим взглядом темных глаз, достал палочку и отменил заклинанием Тома. И в тишине раздались тоненькие всхлипывания. Под деревом сидела Друэлла и, сжавшись в комочек, судорожно рыдала.

Чувствуя на себе взгляд директора, Том метнулся к ней и с несвойственной ему заботой в голосе спросил:

— Ты в порядке?

Друэлла всхлипнула:

— Я испугалась! И… когда меня заколдовали, это было так страшно!

Преодолевая естественное отвращение, которое он испытывал к любым физическим контактам, Том прижал девочку к себе и погладил по голове.

— И как это понимать?

Никто не ответил, тогда Диппет обратился к все еще всхлипывающей Друэлле.

— Мисс Розье, расскажите, с чего все началось.

Вытерев слезы платком, Друэлла рассказала, как читала книжку, как вдруг увидела вокруг себя множество ос — они жалили ее, жужжали, и было очень-очень страшно — и как потом Абраксас защитил ее. На протяжении всего рассказа Том стоял рядом с ней, приобнимая за плечи.

— Осы, значит? — брови директора сошлись к переносице. — Смешная шутка.

— Она врет! — вякнул Прюэтт, и тут же пожалел об этом. На лице директора появилось очень мрачное выражение. — Врет, значит? Единственная девочка, да еще и первокурсница, врет директору школы, что ее прокляли? Мистер Прюэтт, зайдите к Пинчу и попросите дать вам двадцать ударов розгами. Что до остальных. Мистер Малфой, вы, конечно, верно поступили, что заступились за однокурсницу, но подобные возмутительные побоища не решение проблемы. Вы и ваши товарищи по факультету получите по пять ударов розгами. И минус двадцать очков Слизерину. Что до господ гриффиндорцев…

Те сжались.

— Это теперь так вы трактуете заветы основателя вашего дома? Отвага и честь — нападать на первокурсницу? Вам достанется по десять ударов розгами, и минус сорок очков Гриффиндору. На этом инцидент исчерпан, немедленно вернитесь в свои спальни, а вечером проследуйте на наказание.

Том тоже сделал было пару шагов в сторону замка, так и не отпуская Розье, но Диппет его остановил:

— Мистер Риддл?

— Да, сэр, — осторожно повернулся к нему Том.

— Отведите мисс Розье в Больничное крыло, а после зайдите в мой кабинет. Пароль — «Дьявольские силки».

— Хорошо, сэр, — кивнул Том и поспешил выполнить поручение. По дороге он с радостью выпустил девочку из объятий.

— Спасибо, Том! — сказала она, когда они почти дошли до Больничного крыла. — Это было очень здорово — так их всех остановить.

Том только пожал плечами. В сущности, Друэлла его совершенно не интересовала, но, поддерживая репутацию, он передал ее буквально с рук на руки дежурившей медсестре, вызвав у нее улыбку умиления и восклицание: «Какой ответственный юноша!»

Он подошел к горгулье, охранявшей кабинет директора, и заметил, что она чуть повернута в сторону. Из-за нее доносились приглушенные голоса.

— Это абсурд! — выкрикнул более хриплый, принадлежащий директору. — В чем ты его обвиняешь?

— Мальчик лжив насквозь! И вор к тому же! Я ведь рассказывал тебе, Армандо, что я нашел в его комнате в приюте, — ответил ему собеседник. Этот ласковый, приторный голос Том не мог не узнать. Дамблдор.

— Альбус, я тебя не узнаю. Ты, стоя на этом самом месте, выгораживал Скамандера, монстр которого убил человека! И обвиняешь идеального студента, который искренне, прошу заметить, забоится о тех, кто в этом нуждается!

— Я верю своей интуиции.

— В этот раз она тебя подвела. Все, разговор окончен.

Том подождал еще мгновение и громко сказал:

— Дьявольские силки.

Горгулья развернулась, открывая винтовую лесенку. Том твердым шагом поднялся по ней и постучал в дверь.

— Да-да, мистер Риддл, входите.

Том вошел в кабинет. Директор уже был один — видимо, Дамблдор ушел через камин. Диппет сидел на своем месте. Он пристально посмотрел на Тома и покачал головой.

— Вы вызывали меня, сэр, — рискнул напомнить Том.

— Разумеется. Стоило обсудить то, о чем я не хотел говорить сразу. Ваш поступок, то, как вы остановили драку… Это было весьма зрело. Вы поступили ответственно.

— Сэр, я просто боялся, что они причинят друг другу вред раньше, чем подоспеет кто-то из преподавателей, — пояснил Том. Обрывок подслушанного разговора дал ему подсказку, помог выбрать, как вести себя. И хотя злость и обида на Дамблдора переполняли его, он решил подумать об этом позже. Пока важен был Диппет.

— Я хотел бы наградить вас баллами, но учитывая, что ваши однокурсники только что потеряли их, это будет неразумно. Возможно, я могу вам предложить какое-то другое поощрение?

Том позволил легкому румянцу окрасить щеки:

— Сэр, я ничего такого не сделал.

Диппет краем губ улыбнулся:

— И все же?

Получив такое одобрение, Том поднял голову и тоже позволил себе легкую улыбку:

— Сэр, я очень хорошо веду себя, прилежно учусь. В прошлом году вы говорили…

— Что позволю остаться вам в школе на лето? Да, я постараюсь выполнить это свое обещание. Но это не поощрение, а наша с вами договоренность.

— Директор, тогда могу я попросить у вас пропуск в Запретную секцию библиотеки? Я не собираюсь изучать ничего плохого, но вся углубленная литература находится там, в открытом доступе — только очень простые книги.

— Профессора говорят, что вы опережаете программу, и значительно. Что ж, тяга к знаниям похвальна.

Диппед достал из ящика стола лист и написал на нем размашистым почерком несколько слов.

— Вот, прошу. Но учтите, если ваша дисциплина испортится, я немедленно заберу этот пропуск.

— Я не подведу вас, сэр! — радостно улыбнулся Том, пряча в сумку заветный листок.

— Бэкон? — спросил Диппет, заметив у Тома в сумке корешок книги.

— Видите ли, меня интересует идея абсолютной трансфигурации. Бэкон очень интересно пишет о веществе, хотя, — Том снова чуть покраснел, — хотя и я не всегда понимаю все, о чем он пишет.

Диппет задал ему еще пару вопросов, но не проверочных, а доброжелательных, посоветовал почитать труды арабских магов на эту тему и отпустил.

Том вернулся в спальню, лег на кровать, задернул полог и задумался. С одной стороны, его переполняла эйфория: пропуск в Запретную секцию, фактически обещание разрешить ему пожить летом в школе, совет от опытного алхимика по поводу книг… Это было отлично, к тому же не следовало недооценивать того факта, что он, кажется, произвел хорошее впечатление на директора.

Но были и другие чувства, и их вызывал Дамблдор. Лицемер! Как можно быть с виду таким улыбчивым добряком, а по факту говорить гадости за спиной того, кто значительно ниже тебя по положению? «Лжив насквозь!», как же! Дамблдор никогда его на лжи не ловил. И не поймает. Но Том точно знал: у него появился личный враг. И когда-нибудь он обязательно найдет способ выплюнуть в лицо Дамблдору все его обвинения.

А вечером Том созвал свою команду, всю поголовно постанывающую от боли в исполосованных спинах. Он внимательно оглядел их всех, а потом резко произнес:

— Идиоты.

— Они начали первыми! — выкрикнул Эйвери, но тут же осекся под взглядом Тома.

— А вы, как стадо тупоголовых гриффов, решили влезть в драку. На равных. Забыв о том, что вас могут увидеть.

— Но они напали на Дру! — заметил Эван.

Том улыбнулся ему и подошел поближе.

— Какая солидарность и забота! — воскликнул он театрально. — Ты очень помог своей сестре, Эван, подставив свою спину под удары розги! А ты, Абраксас, прекрасно защитил фамильную гордость, дав расквасить себе нос кулаком. Альфард…

Блэк смущенно уставился в пол.

— Идиот. Друэлла — единственная, кто повел себя правильно. Она молчала и не высовывалась, пока мелькали заклинания, а когда пришла подмога, она что сделала?

— Разревелась, — фыркнул Гойл.

Том дважды хлопнул в ладоши:

— Браво. Она разревелась, спасая ваши головы. Она превратила вас из идиотов в защитников! Молодец, Дру! Итак, повторюсь: не нападайте на равного по силам противника. Разделяйте. Парализуйте. В равном бою Грин-де-Вальда вам не одолеть. Сегодня я покажу вам то заклинание, которым сегодня вас остановил.

Студенты восторженно принялись за учебу, простив Тому его обидное «Идиоты». Ведь он был, как всегда, прав!

Выпускные экзамены Том сдал, разумеется, блестяще. Уже в середине курса он обгонял школьную программу как минимум на год, а возможность читать книги из Запретной секции открыла перед ним новые горизонты. Он не только выучил множество новых заклинаний, но и продвинулся в исследовании философского камня. Директор Диппет был прав: арабские маги писали об алхимии совсем не так, как европейские. В их трактатах, по слогу напоминающих сказания или легенды, не было места богословской чепухе, а их познания в химии и математике поражали воображение. К концу года Том составил более или менее точное представление о философском камне. По всем его расчетам выходило, что «философский камень» — это не просто предмет, это что-то среднее между живым и неживым. Вещество, обладающее душой и магией, меняющее все, искажающее суть предметов. Квинтэссенция абсолютной трансфигурации.

С нетерпением Том ждал наступления каникул. Конечно, директор пока не выписал ему разрешение остаться в школе, но, судя по всему, отменять своего решения был не намерен. Перед сном Том мечтал о времени, когда школа опустеет, и он сможет почти поселиться в библиотеке, изредка выбираясь на воздух и наслаждаясь одиночеством и спокойствием.

На утро перед Прощальным пиром Том проснулся в прекрасном расположении духа. Вряд ли такой обстоятельный человек, как Диппет, отменит свое решение в последний момент, а значит, он мог уже вечером распаковать чемодан, который сложил, чтобы не привлекать лишнего внимания. С определенным удовольствием Том представлял себе выражение лиц его товарищей, когда они узнают, что Тому разрешили остаться на каникулы в школе. Абраксас будет поражен, Альфард скажет что-то вроде: «И как только тебе это удается?», а остальные просто лишний раз убедятся в исключительности своего лидера.

Разумеется, кубок школы в этом году выиграл Слизерин. Когтеврану, как всегда, не хватило амбициозности, а Гриффиндор и Пуффендуй по большому счету и соперниками считаться не могли: барсуки делали все слишком основательно и медленно, чтобы выбиваться в победители, а гриффиндорцы из-за постоянных дисциплинарных нарушений теряли больше баллов, чем зарабатывали.

Получившему из рук Диппета кубок Слизнорту Том аплодировал вместе со всеми — он однозначно чувствовал гордость за свой факультет и за себя лично. В конце концов, на его курсе никто не набирал больше баллов, чем он.

— Мои поздравления факультету Слизерин и их декану, профессору Слизнорту! — торжественно объявил Диппет, переждал гром оваций, а потом поднял руку, призывая к тишине. — Студенты Хогвартса! — произнес он весомо и как-то мрачно. — Сейчас мы с вами находимся в безопасности, в стенах древнего замка. За его пределами идет война. Кого-то из вас она коснулась, кого-то нет, но всем вам я приказываю: не вмешивайтесь! Это не ваша война. Вы дети, и даже сто войн не изменят этого. Многие из вас захотят погеройствовть, — Диппет перевел колючий взгляд на притихший стол Гриффиндра, — другие же, — он посмотрел в сторону Слизерина, — могут захотеть отомстить. И то и другое недопустимо. Хогвартс никогда не вмешивался в войны, и так будет всегда. Поэтому в этом году Министерство Магии будет отслеживать ваше колдовство. Не пытайтесь провести его: любая ваша магия будет замечена. Тот, кто отважится нарушить этот запрет, будет исключен. А теперь можете приступать к трапезе.

Школьники окаменели, даже не заметив появления еды. Настолько суровым ограничение на колдовство вне школы не было никогда.

— Отец будет в ярости, когда узнает, что я не смогу тренироваться на каникулах, — прошептал Альфард.

Абраксас промолчал, но Том догадывался, что он с ужасом думал о лете без отца, под контролем опекуна и без магии. Но все-таки, хотя он и сочувствовал им, в глубине его души горел огонек радости. Его это не касается. Он будет в Хогвартсе!

Ему не терпелось спровадить всех учеников и остаться одному. Сначала он пройдет по замку, всегда предлагающему короткий путь или удобную лестницу. Посмотрит на окрестности с Астрономической башни. Посидит у озера. А потом направится в библиотеку, возьмет недочитанную «Магию превращений» и будет медленно изучать ее, наслаждаясь каждым словом.

Он вышел из зала в числе последних: Абраксас и Альфард поспешили сложить в чемоданы оставшиеся вещи, а остальную свою свиту он разогнал. Но возвращаться в подземелья не хотелось, Тому претила суета, поэтому он нырнул за гобелен недалеко от Большого зала и устроился в удобной нише. Хотя в сумке у него было несколько книг, он не стал их доставать, стараясь продлить минуты предвкушения удовольствия. Отстраненно он слушал голоса выходящих из зала профессоров.

— …сады победы. Мне кажется, Министерство могло бы и помочь магглам! — это профессор Вилкост.

— Вы все такая же идеалистка! — это Марчбэнкс. — Статут на то и Статут…

— …позвал меня к себе. Очень любезно с его стороны подумать о бедном зельеваре, — это, конечно, Слизнорт.

Постепенно все профессора разошлись по своим делам, и Том подумал, что ему пора возвращаться в спальню, но услышал новые голоса. По коридору шли Диппет и Дамблдор.

— Я не знал, что ты настолько не считаешься с моим мнением, — холодно сказал Дамблдор.

— Считаюсь. Но, Альбус, я фактически дал слово! — ответил Диппет очень потерянным голосом.

— Еще не поздно ему сообщить…

Они прошли дальше, а у Тома по спине пробежали мурашки. «Ерунда, — сказал он себе, — едва ли я единственное, что занимает Дамблдора». Он успокаивал себя тем, что профессора говорили о чем-то другом до тех пор, пока староста не передал ему приказ явиться в кабинет директора. Утром Том пошел бы туда с легкостью, уверенный в том, что Диппет подтвердит свое разрешение провести лето в школе, но после услышанного обрывка разговора ему было страшно подниматься по лестнице за горгульей.

Его сердце гулко стучало где-то в ушах, руки подрагивали. Из последних сил он пытался успокоить себя, но вид нахмуренного директора был слишком красноречив.

— Мистер Риддл, — произнес директор, — поздравляю с успешной сдачей экзаменов. Вы оправдываете мои ожидания.

— Спасибо, сэр, — сказал Том, давя в себе все эмоции.

— Мистер Риддл, я хорошо помню, что обещал подумать над тем, чтобы оставить вас в школе на лето.

«Пожалуйста!» — отчаянно подумал Том, чувствуя, как разбиваются вдребезги те мечты, которые он так старательно лелеял последний месяц.

— И я был бы рад пойти вам навстречу, если бы не сложное время. Сейчас нам всем важно находиться рядом с близкими людьми, дома.

Наступая на свою гордость, Том тихо сказал:

— Сэр, простите, но у меня нет дома.

— Тем не менее, — поджал губы директор, — у вас есть место, где вы выросли, и есть люди, которые вас воспитали. Да, они магглы, но сейчас они нуждаются в вашей поддержке.

«Врешь! — хотелось воскликнуть Тому. — Дело не в мифической поддержке, а в том, что наплел этот чертов Дамблдор!» Но он был слизеринцем и не позволил себе подобной выходки.

— Я надеюсь, вы правильно поймете это мое решение, — сказал директор, и Том почти на автомате ответил:

— Да, сэр.

— Можете идти.

Том покинул кабинет на негнущихся ногах. Вот и все, не будет ни спокойных дней в библиотеке, ни прогулок по коридорам замка, ни отдыха у озера. Будет маггловский приют, в котором ему запрещено колдовать, будут наполненные скукой недели, изредка его будут бить, а по ночам он будет бояться засыпать, опасаясь бомбежек.

Он радовался только одному: что никому ни слова не сказал о возможности остаться в школе на лето. Сочувствия или насмешек он бы сейчас не перенес. Не чувствуя в себе сил вернуться в гостиную Слизерина, Том направился в библиотеку. Миссис Дженкинс только головой покачала: к нему она уже привыкла и без вопросов пропустила в Запретную секцию. Трясущимися пальцами Том достал с полки книгу, на которую наткнулся пару недель назад. Она называлась «Несущие смерть». Тогда книга с подборкой смертельных проклятий не заинтересовала его: убивать он никого не собирался, а его ученики до такой магии еще не доросли. Зато теперь он с наслаждением вдохнул запах пыли и бумаги и открыл книгу. Читая о каждом из проклятий, он представлял себе, как использует его на Дамблдоре. От «Адского огня», например, тот обратился бы в чурку пепла, а правильно сотворенная «Карнификара» отделила бы его голову от тела быстрее, чем гильотина. Но лучше всех была «Авада Кедавра» — мгновенная смерть. Да, она не несла мучений, но ее нельзя было отразить. Дамблдор очень удивился бы, увидев, как Том Риддл посылает в него зеленый луч. И это было бы последним зрелищем в его жизни. Он так и останется лежать на полу с большим удивлением на лице и больше ничего никому не сможет сказать.

Следующее утро наступило слишком быстро, а Хогвартс-экспресс, похоже, развил невероятную скорость: никогда еще время в пути не пролетало так стремительно. Том был по обыкновению мрачен и молчалив, хотя Альфард пытался его развеселить.

— Ты будешь мне писать? — спросил он наконец.

— Посмотрим, — неопределенно ответил Том, хотя точно знал, что не будет. У него ведь нет совы.

— Ну, от наших писем тебе не отделаться, — улыбнулся Абраксас, — особенно в конце июля. Учти, я случайно проговорился ребятам, когда у тебя день рождения.

Том сначала удивился, но потом вспомнил свою маленькую ложь.

— И как я без этого переживу, — фыркнул он, но в глубине души был признателен за то, что Абраксас не забыл о его дне рождения, пусть и выдуманном.

Они распрощались на платформе, и Том, оставляя своих друзей в волшебном мире, прошел через барьер в убогий маггловский.

Конечно, его никто не встречал, поэтому он сел на автобус и направился в сторону приюта. По дороге он подобрал газету, из которой узнал последние новости. Бомбежки Лондона прекратились, хотя (и он видел это своими глазами) город еще не оправился от удара. Множество зданий было разрушено, автобус то и дело сбрасывал скорость, объезжая завалы. Но зато на острова пришел другой враг, намного более опасный. Голод. Немцы не пропускали продовольственные корабли через Атлантику, и Британия жила на износ. В январе правительство стало ограничивать продажу продуктов: мяса, яиц, муки и многого другого. Появилась система «карточек», по которым каждый человек получал определенное количество унций еды. Том сглотнул: его затошнило от того, как разителен контраст. Он только сегодня завтракал за столом, заполненным вкусными блюдами. А теперь вынужден экономить пищу.

Автобус остановился на нужной Тому остановке, и он вышел на улицу, заранее готовясь к оскорблениям и упрекам миссис Коул. Конечно, она назовет его «противным мальчишкой» и будет попрекать тем, что от него одни неприятности. Волоча за собой чемодан, он свернул с Уайтчепел-Хай-стрит в проулок и замер.

Приюта Вула не было. За покореженной оградой стоял полуразрушенный фасад, засыпанный обломками деревянной крыши. Двор был усеян мелкими камнями. Тому больше некуда было идти.

Он сел на чемодан, на который предусмотрительно еще в школе наложил защитные заклинания. Чемодан — это все, что у него осталось. Каким бы мерзким ни был приют, он все-таки гарантировал Тому крышу над головой и еду трижды в день. На улице, да еще и без магии, ему делать было нечего.

— Эй, малыш, ты кого-то ждешь? — к нему подошла миловидная женщина в темном легком пальто.

Том поднял на нее глаза.

— Ты не из приюта? — спросила она.

— Нет, — быстро соврал Том.

Она нахмурилась:

— Уверен? Ты выглядишь так, словно кого-то ждешь, а здесь ждать некого: все уехали куда-то на восток, подальше от столицы.

Женщина казалась приятной и неопасной, и Том хотел бы рассказать ей о своей проблеме, но что-то его остановило, и он уверенно заявил:

— Я просто жду друга.

Только когда она ушла, Том понял, в чем дело: он слишком недавно напрасно поверил обещаниям директора и повторять эту ошибку не стремится.

Когда начало темнеть и полил дождь, Том решительно открыл ворота и прошел на территорию приюта. К его радости, привратницкая уцелела, и он вошел в небольшое, пропахшее перегаром и чужим потом помещением. Здесь было отвратительно, но все-таки лучше, чем на улице. По крайней мере, он может переночевать под крышей, а завтра разберется, что ему делать.

Уже засыпая, Том вспомнил, что ничего не ел с утра, но понадеялся, что новый день поможет ему решить эту проблему.

На следующий день он узнал очень неприятную истину: за ночь сами по себе проблемы не решаются.

Лондон, который Том знал, был городом шумным, грязным и опасным, но понятным. В нем были хорошо знакомые ему правила. Если ты в дорогой одежде — держись подальше от темных улочек и грязных районов, иначе не удивляйся, если кто-то воткнет тебе нож в живот. Если ты маленький грязный оборванец — не приближайся к центру города, если не хочешь, чтобы швейцар обломал о твою спину древко метлы или и вовсе сдал в полицию. Том хорошо узнал довоенный Лондон. Но теперь город изменился: он был похож на ежа, прячущегося от лисицы. Весь ощетинившийся заграждениями и аэростатами, темный, частично разрушенный бомбами, он ожидал новых атак. Люди — голодные, злые — тоже были как будто чужими и совершенно незнакомыми.

Том в течение дня слонялся по городу, стараясь держаться в тени домов и не показываться никому на глаза лишний раз. За все время ему не удалось стащить ничего, кроме четвертинки серого хлеба, которую он съел сразу же, мучимый чувством голода, от которого уже давно успел отвыкнуть. Беспечных пьяниц с дорогими часами и полными кошельками встретить не удалось, и Том запоздало начал жалеть, что летом потратил почти все свои сбережения на книги и дурацкие подарки. Впрочем, даже будь у него деньги, ему не стало бы сильно легче: еда была дорогой, и ее было мало. Получить суточную норму можно было по продуктовой карточке, но у Тома ее не было: его документы уехали вместе со всем приютом Вула куда-то на восток.

Вечером он вернулся обратно в сторожку, где оставил свой чемодан. В этот раз дурнопахнущая комнатка показалась ему весьма уютной — вероятнее всего, потому что он замерз и промок насквозь.

Упав на кровать, он задумался: неужели действительно в Министерстве Магии смогут отследить его колдовство? Как работает этот запрет? Возможно, ограничение наложено на волшебную палочку? В таком случае, он может просто обойтись без нее. Разумеется, серьезные заклинания сотворить не удастся, но немного согреть воздух ему было вполне по силам. Том сжал зубы. Было страшно. Что, если его поймают и исключат из Хогвартса? Этого он допустить не мог. Но и выжить без магии в большом и недружелюбном городе он не сумеет. На короткое мгновение мелькнула мысль о том, чтобы написать любому из однокурсников — хоть Абраксасу, хоть Блэку, хоть даже Розье. Наверняка они не откажутся пригласить его в гости. Но Том отбросил эту мысль сразу же. Во-первых, у него все равно не было совы, чтобы послать письмо, а во-вторых… Даже будь у него три совы, он никогда бы не признался кому-то, что ему негде жить.

Том заснул нервным, неспокойным сном, а проснувшись, понял, что заболел: горло жгло огнем, зубы стучали, глаза слезились. Зря он вчера не переоделся в сухую одежду — холод и влага сделали свое дело. Том попытался встать с кровати, но тут же упал обратно и застонал: все тело болело, словно его избивали.

Ему потребовалось почти полтора часа, чтобы заставить себя подняться и попытаться согреть воды на старом примусе, который, к счастью, обнаружился в сторожке. После нескольких глотков горячей жидкости ему стало легче, по крайней мере сознание прояснилось, а пальцы перестали дрожать. Но для выздоровления ему нужны были лекарства. Лучше всего, бодроперцовое зелье, но в крайнем случае подошли бы и маггловские. Том переоделся, нацепив на себя сразу два свитера и теплые штаны, и снова вышел из сторожки. Теперь ему нужно было украсть не только еду, но и хоть что-то для лечения.

Он неспешно брел по улице, когда его окликнули:

— Мальчик! Мальчик!

Он обернулся и увидел высокого, хорошо одетого мужчину — в дорогом пальто, с выглядывающей из кармашка золотой часовой цепочкой.

— Вы мне? — спросил Том чуть хрипловато, горло болело нещадно.

— Да. Мальчик, подойди ко мне.

Чуть поколебавшись, Том приблизился — мужчина едва ли выглядел как кто-то, способный просто так напасть на него.

— В чем дело, сэр? — спросил он.

Хотелось верить, что этому человеку нужна была какая-то помощь, возможно, что-то отнести или найти. Том мог бы выполнить поручение, а взамен получить немного еды или денег. Конечно, наследнику Слизерина не пристало быть мальчиком на побегушках, но Том решил, что его гордость это переживет. Чтобы прославиться на весь волшебный мир, ему нужно было как минимум быть живым.

— Ты выглядишь одиноким и потерянным, — произнес мужчина, — возможно, мы могли бы помочь друг другу. У меня есть работа, за которую ты сможешь получить жилье, еду и даже деньги.

Том нахмурился — ему не понравился этот тон. Кто станет нанимать постороннего мальчишку для постоянной работы?

— Что за работа, сэр? — решил уточнить он.

Мужчина улыбнулся:

— Ничего сложного или опасного, просто некоторая помощь.

Хотелось согласиться. Очень хотелось. Особенно когда мужчина вытащил из кармана бумажку в пять фунтов и сообщил, что это будет платой за первый день. Но Том еще не достаточно оголодал на улице, чтобы потерять бдительность, поэтому он поднял на мужчину взгляд и резким ментальным ударом вошел в его сознание, чтобы сразу же покинуть его и со всех ног броситься прочь и скрыться в ближайшем проулке.

Кажется, он не зря решил не доверять людям.

Он стоял, прижавшись к стене и тяжело дыша, когда ему на плечо опустилась сова и протянула лапу. Дрожащими пальцами Том отвязал конверт, и птица сразу же улетела. Том открыл письмо и нервно сглотнул.

«Дорогой мистер Риддл, — говорилось в письме, — в Министерство Магии поступили сведения о том, что сегодня в двенадцать часов пятьдесят минут вы использовали заклинание „Легиллименс“ в присутствии маггла. Напоминаем, что это грубое нарушение Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних. В случае повторного его нарушения вы будете исключены из Школы Чародейства и Волшебства „Хогвартс“. С наилучшими пожеланиями…»

Том машинально сунул бумагу в карман и побрел обратно к приюту, благо, он отошел не так уж и далеко. Могут. Они могут отследить беспалочковые заклинания и засечь легиллименцию. Для Тома это означало конец.

Он пролежал в сторожке до наступления темноты, заглушая голод горячей водой и сбивая температуру компрессами с холодной, дождевой.

Ночь он снова провел в беспокойном сне — температура то поднималась, то падала, вызывая то странные видения, то кошмары. Наутро Том принял решение: ему нужно вернуться в волшебный мир. Без магии в мире магглов он прожить не сумеет.

Это решение как будто придало ему сил — он даже почувствовал себя лучше и, подхватив чемодан, уверенно покинул сторожку. Последние деньги он потратил на автобус и уже в полдень входил в потрепанный бар «Дырявый котел». Бармен Том на мгновение посмотрел на него, а потом вернулся к колдовству над стаканами, а Том прошел дальше.

Косая аллея была непривычно тихой и безлюдной: в отсутствии школьников никакой толчеи не было. Том шел со своим чемоданом по улице, стараясь делать вид, что точно знает, куда идет, но на него то и дело поглядывали торговцы или редкие покупатели, и он чувствовал себя неуютно. Он понимал, что ему нужно найти здесь какую-то работу (не важно, какую именно), но у него не хватало смелости зайти в один из этих магазинов, где он бывал как покупатель, и предложить свои услуги. Ему казалось, что стыд сожжет его на месте, едва он откроет рот. Пробродив около часа по улице, он свернул в один из проулков и будто бы оказался в другом мире. Здесь было темно: кривые балконы и скаты крыш почти полностью закрывали небо, не пропуская солнечные лучи. Чистая брусчатка под ногами сменилась слякотью. Том бросил взгляд назад, на будто бы светящуюся Косую аллею, и решительно зашагал вперед. Кривая табличка на одной из стен сообщала, что он попал в Лютный переулок.

Здесь тоже было пустынно, но не из-за отсутствия школьников, а из-за того, что, вероятно, покупатели приходили сюда вечером, под покровом тьмы. Большинство лавочек были закрыты, а покачивающиеся вывески отнюдь не придавали оптимизма: здесь торговали такими вещами, от которых даже Тома, с удовольствием читавшего все доступные книги по темной магии, начинало мутить.

Неожиданно Том увидел работающий магазинчик — дверь была приоткрыта, а в витрине были выставлены не засушенные головы и не чьи-то внутренности, а дорогие и явно старинные украшения. «Давай, Том, — сказал он себе, — сделай это, если не хочешь стать экспонатом одной из местных выставок».

Он пошире открыл дверь и вошел внутрь. Тут же задребезжал колокольчик.

Том огляделся — видимо, он попал в лавку редких артефактов. Здесь было темно, но не грязно — вероятно, хозяин заботился о своем магазине. Скрипнула дверь, и из глубины магазина показался средних лет мужчина в темной мантии. Увидев Тома, он осклабился и сказал:

— Едва ли вы можете здесь что-нибудь купить, сэр. Думаю, вам будет не по карману даже сломанная дверная ручка от шкафа в этом магазине.

Мужчина был прав, но Том не позволил себе стушеваться:

— Я и не пришел покупать.

— Тогда, может, продавать? — мужчина засмеялся каркающим смехом. — Я не покупаю игрушки или детские книжки.

— Не продавать, — Том качнул головой. — Я пришел искать работу.

На этот раз мужчина захохотал — он хохотал долго, смахивая слезы и хлопая себя по ляжкам худыми руками.

— Работу? Ты верно спятил. Мальчик, ты меня так повеселил, что я тебе согласен помочь: я выведу тебя обратно на Косую аллею, чтобы тебя здесь кто-нибудь не обидел. Пойдем, малыш.

Том сжал зубы:

— Я многое могу делать. Могу убираться, носить, уговаривать, обманывать, даже красть.

Мужчина нахмурился и уже злобно сказал:

— Я повторять не стану. Проваливай отсюда. Я еще добрый, так что готов вывести тебя отсюда. Разозлюсь — и завтра твою голову выставят в соседней витрине, а из ногтей сделают премилое ожерелье. Детям не место в Лютном, ты меня понял?

Том поднял на него взгляд и кивнул, а потом заметил на одной из стен магазина шкатулку, обвитую змеями. Почувствовав его взгляд, змеи открыли глаза-изумруды, и одна из них ему подмигнула.

— Хорошо, сэр, — сказал Том, — вы правы. Спасибо за вашу доброту. Могу я задать еще один вопрос, прежде чем уйду и перестану вас тревожить?

— Валяй, — ответил мужчина.

— Что это за шкатулка — там, на полке?

Мужчина обернулся, увидел шкатулку и мрачно сказал:

— Хочешь ее украсть?

— Нет, мне просто стало любопытно.

— Это закрытая шкатулка Мерлина. И только Мерлин знает, что в ней, потому что этот старый козел запечатал ее паролем на парселтанге. Можешь взглянуть поближе, но не расстраивайся, если эти змейки оторвут тебе палец или выбьют глаз.

— Я, пожалуй, взгляну на нее, — сказал Том. Он понимал, что это — его единственный шанс.

Под внимательным взглядом хозяина лавки он подошел к шкатулке. Змеи встрепенулись и поднялись ему на встрече. Они оказались сделаны из темного серебра, притом невероятно искусно — даже вблизи были похожи на живых.

— Откройте мне ваш секрет, — твердо сказал Том тем же повелительным тоном, которым общался с живыми змеями.

Мгновение ничего не происходило, а потом змеи кивнули головами, зашевелились и переползли вниз шкатулки, освобождая крышку и замочек. Том торжествующе взглянул на мужчин . Тот поскреб подбородок и сказал:

— Знаешь, малыш, возможно, я и найду для тебя работу.

Том нахмурился и твердо сказал:

— Давайте заключим контракт. Простая клятва, думаю, подойдет.

Мужчина хохотнул, бросил алчный взгляд на шкатулку и сказал:

— Идет. Меня, кстати, зовут Карактак Бэрк.

Он протянул Тому руку, и мальчик пожал ее:

— Том Риддл.

Том не получал в магазине у Боргина и Бэрка больших денег, но у него была крыша над головой, еда (как минимум дважды в день), небольшой заработок и, главное, возможность полностью окунуться в жизнь волшебного мира. В разные дни он был и посыльным, и полотером, и помощником продавца. Изредка, если попадались защищенные парселтангом вещицы, Том говорил с ними, но чаще выполнял подсобную работу. К середине июля выяснилось, что в волшебном магазинчике министерство не может отследить его колдовство, и он принялся учить бытовые чары, а также заклятия против мелких вредителей (пригодилось, когда он с мистером Бэрком обследовал чердак старого дома, полученного магазином в качестве уплаты за долг — они наткнулись на гнездо докси) и новые способы самозащиты. Мистер Боргин, второй владелец лавки, был человеком пожилым, сварливым, и Тому не раз приходилось уворачиваться от его жалящих заклятий. А вот мистер Бэрк относился к нему скорее с симпатией и иногда, после закрытия магазина, показывал ему какой-нибудь особо опасный артефакт или вдруг принимался учить его, как отличить подлинную вещь гоблинской работы от подделки.

Том, немного отъевшись и выздоровев, снова стал тем надменным и острым на язык ребенком, каким и был в Хогвартсе, но мистера Бэрка он невольно уважал и в разговорах с ним не позволял себе излишней дерзости. Нельзя сказать, что он действительно к нему привязался, но, пожалуй, к концу лета стал воспринимать как дальнего, но все-таки родственника. Ему нравилось проводить время с этим человеком, и он ни секунды не колебался, когда тот спросил:

— Не хочешь следующим летом вернуться сюда?

— С удовольствием, сэр, — ответил он и улыбнулся. На самом деле, он ждал этого приглашения и был счастлив получить его. Это значило, что больше ему не придется возвращаться в приют. У него было теперь свое, пусть пока маленькое и жалкое, но все-таки место в волшебном мире.

В середине августа, как всегда, прилетела сова с письмом и мешочком с галеонами. Том сунул их в карман, решив оставить про запас: деньги на покупки у него теперь были, причем свои, а не брошенные ему из милости, как подачка, и не украденные.

Живя совсем недалеко от Косой аллеи, он закупился в один из дней, когда никого из учеников еще не было. Он точно не мог объяснить почему, но он не хотел пока ни с кем встречаться, не готов был снова вернуться в солнечный мир обеспеченных людей. За два месяца он привык к темноте Лютного переулка, к его грязным обитателям и к их жизненным законам.

Первого сентября он проснулся рано утром, чувствуя себя как будто другим человеком. Он переоделся в маггловскую одежду, проверил, все ли сложено в чемодан, и спустился с чердака, где жил все это время, вниз. Магазин был еще закрыт, но мистер Бэрк уже сидел за прилавком и пил кофе.

— Собрался, малыш? — спросил он его. Том кивнул.

— Пойдем, провожу тебя до выхода из Лютного.

Увидев удивление в глазах Тома, он пояснил:

— Ты одет как маггловское чучело.

Том улыбнулся и ответил:

— Спасибо.

Бэрк хохотнул и покачал головой. Наверное, хотел что-то сказать, но передумал. До Косой аллеи они шли в молчании и простились достаточно сухо — в Лютном сантименты не приветствовались, — но главное, Бэрк повторил свое приглашение продолжить работу следующим летом, и Том заверил его в своем согласии.

Платформа 9¾ встретила Тома обычной своей суетой. Родители обнимали детей, желали им хорошо учиться, те в ответ смеялись или хныкали, совы кричали, коты орали. Том быстро зашел в пустое купе и сразу же переоделся в мантию — он отвык от маггловской одежды и чувствовал себя в ней некомфортно, — после чего уткнулся в книгу о снах и кошмарах. Отвлек его Абраксас. Он вошел в его купе за полчаса до отправления поезда и почти упал на сидение напротив. За лето он сильно вырос, как и сам Том, но побледнел и даже как будто посерел.

Некоторое время он молчал, потом сказал:

— Привет.

Том кивнул в ответ.

— Прости, что не прислал сову. С прошедшим днем рождения.

Том вспомнил, что Абраксас обещал ему подарок, но только пожал плечами. По правде говоря, он совсем забыл о своем якобы дне рождения 31 июля.

— Как прошло лето? — спросил он, меняя тему, но сразу же понял, что это был плохой вопрос. Абраксас сжал зубы, на его бледном лице выступили два красных пятна.

— Я жду семнадцатилетия больше всего на свете, — сказал он. — После этого я смогу засунуть этой жирной свинье в глотку самого длинного и ядовитого флоббер-червя, которого найду.

Жирной свиньей оказался его родственник, взявший над ним опеку и временно распоряжавшийся состоянием Малфоев: по семейной традиции вести дела мог только мужчина.

— Он нажирается каждый день дорогими винами, пачкает ковры своей блевотиной, орет на домовых эльфов, бьет слуг и пытается воспитывать меня, — сказал Абраксас и замолчал, жалея о своей несдержанности.

Будь на его месте кто-то другой, Том, пожалуй, не постеснялся бы воспользоваться его откровенностью и уколоть побольней. Но Абраксас всегда был особенным, не таким, как остальные, поэтому Том неожиданно даже для себя положил ему руку на плечо и сказал:

— Когда тебе исполнится семнадцать, ты с большим удовольствием запустишь в него самое мерзкое проклятье, которое придумаешь.

Абраксас слабо улыбнулся и спросил:

— А как твое лето?

— Я был в безопасности и не там, где собирался быть, — ответил Том и снова вернулся к книге.

Постепенно купе заполнялось. Держащиеся за руки Эйвери и Принц притулились у окна, оба Розье — злые и уставшие — разместились с краю, подвинув Абраксаса. Гойл, Крэбб и Лестрейндж были вынуждены сесть на пол, но ничуть из-за этого не расстроились. Последним пришел Альфард — вытянувшийся на голову, но все такой же улыбчивый и жизнерадостный. Он занял пустовавшее место рядом с Томом, и с его приходом в купе словно бы рассеялся мрак. Как-то странно, будто сговорившись, никто не упоминал о проблемах, зато принялись вспоминать забавные моменты этого лета. Том по своему обыкновению молчал, только изредка улыбаясь самым смешным шуткам, но он чувствовал, что по-прежнему остается лидером этой компании. Стоило ему поднять взгляд, как все замолкали, дожидаясь его одобрения, стоило нахмуриться — тоже тушевались. А когда он, в ответ на вопрос малышки Дру, будут ли в этом году их занятия, ответил утвердительно, все разразились приветственными криками.

Хогвартс ничуть не изменился — те же лестницы, те же свечи, те же жемчужно-белые призраки, те же пленительные запахи. Том сел за стол Слизерина и блаженно вытянул ноги — он вернулся домой, снова.

Как всегда, Абраксас и Альфард сели с двух сторон от него, прочим же пришлось занять места подальше, но они все равно старались не упустить ни одного его слова. А Том, наслаждаясь волшебной атмосферой любимой школы, пришел в прекрасное расположение духа и принялся в полголоса комментировать распределение. Его определения были точны, а комментарии — язвительны, так что окружавшие его слизеринцы с трудом сдерживали хохот, тем более что в этом году первокурсники были как на подбор — один смешнее другого. Больше всего радости вызвала толстая прыщавая девочка в огромных круглых очках и с удивительно нелепыми хвостиками на голове, которая сначала чуть не упала, идя к табурету, а потом забыла снять с себя Распределяющую Шляпу и едва не ушла в ней. Еще до того как шляпа вынесла свой вердикт, Том сказал:

— Типичный Пуффендуй.

Другим персонажем, которого за столом Слизерина приветствовали громом аплодисментов, был мальчик, на две головы возвышавшийся над остальными. Мантия явно была ему тесновата, а на голове было настоящее воронье гнездо.

— Он хлебнул в детстве «Костероста» или его мама согрешила с великаном, — серьезно сказал Том, заставив Альфарда закашляться, а Эйвери — тихонько всхлипнуть. А когда парня распределили на Гриффиндор, Том грустно сообщил:

— Похоже, теперь факультет отбросов носит красное знамя.

Это еще больше развеселило его компанию, но под строгим взглядом Тома никто не рискнул засмеяться слишком громко и привлечь к себе внимание педагогов.

После сытного и непривычно вкусного ужина Том расхотел шутить и замолчал. Чувствуя перемену в его настроении, ребята не рискнули его тревожить и не сказали ему ни слова, когда в гостиной он сообщил, что предпочтет остаться и почитать у камина. Том занял свое любимое кресло и снова вернулся к книге о кошмарах, хотя на самом деле его мысли были о том, над чем он размышлял перед отъездом из школы, — о бессмертии и философском камне. Летом не было возможности продолжить исследование, но он не забыл о нем и теперь был готов к работе.

Неожиданно в этом году у Тома появился новый… нет, не друг, разумеется, скорее — домашний питомец, глуповатый и в чем-то неприятный, жалкий, простой, но чем-то привлекающий. Он не был похож на любимых Томом змей: в нем не было и следа их ленивой жестокости. Пожалуй, он напоминал пса, которых Том избегал. И все-таки он вызывал у него скорее приятные чувства.

Питомца звали Рубеус Хагрид.

Здоровый нелепый гриффиндорский первачок, явно наполовину великан, впервые повстречался Тому в подземельях. Он заблудился и мотал своей большой косматой башкой, пытаясь сообразить, куда же ему выйти.

— Эй, остолоп, — лениво произнес Том, который, вопреки обыкновению, был один, без своей привычной свиты, — зверинец в другом месте, здесь живут благородные волшебники.

Остолоп должен был бы обидеться, но вместо этого помахал Тому здоровой, величиной с лицо обычного человека ладонью и сказал:

— Зверинец? Здесь есть зверинец? Не знал, но зайду обязательно! А ты… ты не знаешь, как выйти отсюда?

Том прищурился, раздумывая, не послать ли мальчишку поблуждать по подземным переходам, но все-таки решил, что на территории Слизерина посторонние ему не нужны, и указал в сторону правильного выхода рукой.

— Тебе туда. И не попадайся мне здесь больше.

Тот улыбнулся так, словно Том подарил ему что-то волшебное, и радостно ответил:

— Спасибо! Кстати, я Хагрид. Рубеус Хагрид, но мне больше нравится моя фамилия.

Том поджал губы и снова указал в сторону выхода:

— Пошевеливайся, Хагрид. Выход там.

Этот эпизод быстро стерся бы из памяти Тома, если бы спустя несколько дней здоровяк не подкараулил его на выходе из кабинета древних рун и не спросил, как все-таки пройти в зверинец. Том разозлился. Он слишком дорожил своей репутацией и не мог допустить, чтобы к нему просто так подходили подобные существа.

— Что это за чучело? — скривился шедший рядом с ним Абраксас.

Том изогнул губы в недоброй улыбке и пояснил:

— Это — пример деградации факультета Гриффиндор. Зверинец на улице.

Абраксас хмыкнул, оценив шутку, а Хагрид довольно улыбнулся, подмигнул Тому и потопал на лестницу, ведущую вниз. Кажется, в зверинец.

В следующий раз Хагрид разыскал Тома, когда тот гулял в одиночестве по пустынным коридорам школы. В последнее время у него появилась привычка по часу или полтора до отбоя бродить вдали от людей и размышлять о прочитанном, систематизировать информацию и отдыхать от раздражающей его суеты. Хагрид буквально выскочил из-за угла, махнул Тому рукой и сообщил:

— Я выяснил, что тебя Томом звать. Я тебе еще раз спасибо хотел сказать. За зверинец. Ты не переживай, я понимаю: у вас, слизеринцев, наверное, не принято с гриффиндорцами общаться. Я при других с тобой больше заговаривать не буду.

Том собирался резко оборвать это малополезное словоизлияние, но Хагрид залез в свою здоровую школьную сумку и вытащил оттуда два зеленых яблока. Одно протянул Тому со словами:

— Будешь?

Том решительно отказался бы от конфеты или сэндвича, от киви или любого другого фрукта, но яблоко… Яблоки были его маленькой слабостью, он готов был есть их пакетами. Чтобы сохранить лицо, он скривился и демонстративно применил к яблокам «Экскуро», очищая от возможной грязи, но взял. Впился зубами в зеленый кислый бок.

— А ты на третьем курсе, да? — спросил Хагрид, умявший свое яблоко в два укуса. Том кивнул.

— А предметы у тебя сложные сейчас?

На это Том смерил Хагрида недовольным взглядом и заметил холодно:

— Я не справочная и не обязан отвечать на твои вопросы. Лучше вернись-ка в башню, а то дружки-грифы потеряют.

И снова парень не обиделся, а поблагодарил за что-то (за что?) и поспешил уйти, оставив Тома с недоеденным яблоком.

Неожиданно такие встречи стали входить в привычку. Раз в неделю-полторы великан находил Тома, когда тот был один, угощал его яблоком и болтал о всякой чепухе. К пятой или шестой встрече Том, уставший от глупых вопросов, рассказал, где в библиотеке стоят книги о волшебных существах. К восьмой смирился с редкими, но заметными грамматическими ошибками в речи Хагрида. К десятой начал понемногу рассказывать: о разном. О монстрах, о заклинаниях, о школе. Хагрид слушал его с поразительным вниманием, едва ли не смотрел в рот, и это примирило с ним Тома. Он ни за что не назвал бы великана не то что другом, но даже приятелем. Он не здоровался с ним в людных местах, но в некотором роде привязался к нему, привык, как привыкают к уютному, но слишком низкому или слишком мягкому креслу, в котором вечно затекает спина, но которое создает ощущение дома и покоя.

Между тем, жизнь в школе шла своим чередом. Третьекурсники вовсю постигали новые предметы, причем Том оставался безусловным лидером на своем курсе, а по сумме зарабатываемых баллов превосходил даже многих старшекурсников. Он выбрал для дополнительного изучения древние руны, арифмантику и основы алхимии. Очень хотел взять прорицания — идея заглядывать в будущее его крайне привлекала, — но Абраксас отговорил, напомнив, что пророческим даром чаще всего обладают женщины, а человек без дара на этих занятиях впустую потратит время. Да и не влезли бы прорицания в его расписание: график занятий у Тома был насыщенным. Изучение вопроса бессмертия тоже отнимало немало времени, так же как и занятия со своей группой будущих убийц Гриндевальда. Единственным предметом, на котором получать «превосходно» Тому было достаточно сложно, стала трансфигурация. В присутствии Дамблдора, который своими подозрениями едва не обрек его на смерть от голода в трущобах Лондона, Том едва мог сосредоточиться и с трудом сдерживал бешеную ярость. Он ненавидел профессора, но (и сам стыдился этого) опасался его. Он чувствовал его ледяной взгляд и ощущал огромную мощь. Мощь, с которой он пока не мог справиться.

К счастью, Дамблдор большую часть времени делал вид, что студента по имени Том Риддл в классе нет, поэтому поводов для конфронтации не находилось. Том садился на заднюю парту и пытался отбросить заманчивые мысли об убийстве старика.

Надо сказать, благодаря Дамблдору вопрос убийства заинтересовал его чрезвычайно. Раньше он думал только о смерти как о пугающей будущности, но теперь стал думать и о природе убийства. Что происходит с человеком, отнимающим жизнь у другого? Наслаждается ли он невиданной властью или в ужасе хочет бежать от остывающего трупа? В книгах не было ответа на этот вопрос, но Том продолжал искать, попутно раздумывая, способен ли он убить. В минуты злобы ему казалось, что да, но потом он вспоминал лицо мерзкого мальчишки Сэма из приюта, на которого он не натравил змею, хотя мог, и начинал сомневаться в себе. Животные не вызывали у него таких чувств: без колебаний он прерывал жизнь крыс и жаб, пробуя себя. Человек — другое дело. Том не был уверен, что сумеет убить кого-то, кто, как он, чувствует и мыслит.

Во время одного из таких размышлений Тома грубо прервали: в другом конце гостиной раздавались громкие выкрики. Том повернулся и обнаружил, что недалеко от лестницы в спальни мальчиков собрались всей толпой Блэки. Он хотел было вернуться к своим мыслям и к книге, лежащей у него на коленях, но заметил среди спорящих Альфарда и лениво поднялся со своего места. Что бы там Блэки себе ни воображали, Альфард принадлежал ему, Тому, и более никто не имел права повышать на него голос.

— Может, стоит сообщить матушке о твоих фокусах? — услышал Том рык Ориона Блэка.

— Я не занимаюсь ничем, за что мне придется краснеть, брат, — резко и нервно ответил Альфард.

— Блэки никому не подчиняются! Мы выше этого! — визгливо заявила Вальбурга.

— Не учи меня быть Блэком, сестренка! Я лучше тебя знаю, что значит честь рода!

— Тогда как ты допустил, чтобы тобой помыкал жалкий грязнокровка? — громогласно выкрикнул Орион, и Том почувствовал, как к щекам приливает кровь. Неужели опять? Неужели ему снова придется доказывать кому-то, что его кровь чище крови всех слизеринцев вместе взятых?

Альфард не успел ответить, прежде чем Том подошел достаточно близко и холодно спросил:

— Что не поделили высокородные Блэки?

Орион обернулся, смерил его ледяным взглядом и отрезал:

— Тебя это не касается, Риддл.

— Боюсь, что касается. Ваши крики отвлекли меня от занятий.

Вальбурга хмыкнула и протянула:

— Бедная деточка! Нам очень жаль, что мы помешали тебе играть в свои игрушки, но видишь ли, — она улыбнулась, демонстрируя крепкие белые зубы, — мы Блэки. Нам плевать на остальных, так что, — она сделала короткий вдох и рявкнула: — Жалкий грязнокровка!

В гостиной воцарилась полная тишина. Даже тем, кому не было дела до Риддла, стало интересно, что же он сделает. На Слизерине публичное обвинение в нечистоте крови было очень тяжелым оскорблением. Если Том не сумеет ответить, он снова превратится в парию. Но на этот раз не для своих ровесников, а для всего факультета.

Том сложил руки на груди и вскинул голову, а потом негромко произнес:

— Моя кровь куда чище твоей, Вальбурга. По сравнению со мной даже Блэки — всего лишь грязнокровые выскочки.

Вальбурга ахнула, словно Том влепил ей пощечину, ее лицо начало краснеть, а вот Орион, напротив, смертельно побледнел и сказал еще тише Тома:

— Я тебе эти слова затолкаю в глотку, парень.

— Моя фамилия Риддл, но по крови я Гонт. Последний оставшийся в живых наследник Салазара Слизерина, — сказал Том твердо. Пусть он не планировал так рано открывать правду о своем происхождении, держать ее в тайне он тоже не собирался. И раз уж представилась такая возможность, было бы глупо ею не воспользоваться.

После его заявления тишина в гостиной сделалась звенящей, напряженной, как натянутая струна. Ее разорвал Альфард, сказавший:

— Это правда. И я видел доказательства этого. Том — наследник Слизерина, одна капля крови которого стоит дороже галлонов нашей чистой крови.

Орион быстро перевел взгляд на брата и нервно спросил:

— Это может быть ошибкой?

Ответил до сих пор молчавший Абраксас:

— Нет, Блэк, не может. И даже если Том не сочтет нужным предоставлять тебе доказательства, ты можешь положиться если не на слово своего брата, то на слово Малфоя.

— И на слово Розье, — тихо добавил Эван.

И следом каждый из окружения Тома добавлял свое слово. Гойл, Крэбб, Эйвери, Лестрейндж…

Том, дослушав, царственно кивнул и сказал:

— Пожалуй, я могу вернуться к своим делам.

Орион полушепотом ответил:

— Конечно, — а потом добавил, обращаясь к брату: — Ты волен делать то, что считаешь нужным.

На этом конфликт был исчерпан. С этого момента Том получил уважение не только сверстников и младшекурсников, а всего факультета. И даже старшие, чьих фамилий он не знал, не стыдились уступать ему дорогу в коридоре или уютное кресло в гостиной. Однако Том не был удовлетворен. На следующее собрание своего учебного кружка он пришел, пылая яростью.

— Мои верные товарищи, — прошипел он, заставив группу вздрогнуть и попятиться назад, — так стремятся поддержать меня. Или же, напротив, в случае опасности выжидают, чтобы как крысы при необходимости бежать с тонущего корабля. Эйвери!

— Т-том, — несмело ответил тот, — мы поддержали тебя, сразу!

— Сразу? Сразу, друг мой? Позволь напомнить тебе, что сразу меня поддержал только один человек из присутствующих здесь. Ты же ждал, размышлял своей медленной тупой головой, а не будет ли тебе выгодней помочь Блэкам забить меня ногами. Прекрасная благодарность за те знания, которые я даю тебе. Всем вам.

— Том, ты имеешь право сердиться, — уверенно произнес маленький Лестрейндж, — ты столько делаешь для нас. Мы подвели тебя. Прости.

Том скривил губы и ответил:

— Ты просишь прощения, Рэдж? Хорошо, я прощаю. На этот раз — прощаю. Но вы все, каждый, должны сделать кое-что, чтобы заслужить мое уважение снова. Сегодня каждый из вас убьет в себе крысу.

Театральным жестом Том сорвал со стоящей за его спиной клетки кусок темной ткани, и все его ученики смогли увидеть десяток толстых жирных крыс, грызущих железные прутья.

— Сегодня мы выучим заклинание, без которого все наши занятия бессмысленны, без которого каждый из вас — просто ребенок, который грезит о мести Гриндевальду.

Том приоткрыл дверцу клетки и ловко вытащил одного грызуна. Крыса, чувствуя опасность, завизжала — пронзительно, отвратительно громко, и Том лениво заткнул ее коротким «Силенцио».

— Перед вами крыса, друзья мои. Мерзкая толстая крыса, точно как та, что сидит в каждом из вас. И я хочу, чтобы вы избавились от нее. Захотели сделать это. Захотели ее уничтожить. Захотели, чтобы ее не было. Захотели этого больше всего на свете. А потом, чтобы вы произнесли заклинание.

Он направил на крысу палочку и нарочито медленно, почти с ленцой сказал:

— Авада Кедавра.

Полыхнула вспышка, кислотная, почему-то похожая по вкусу на зеленые яблоки, и крыса безжизненно повисла в его руке. Безвозвратно мертвая.

После памятного занятия в отношении Том и его подопечных что-то изменилось. Это было почти незаметно, едва ощутимо, но казалось, словно те убитые крысы связали их всех нитями более прочными, чем можно было предположить. Каждый из его группы чувствовал себя особенным, причастным.

Том, изредка слыша их шепотки о новом заклятии и о пережитом опыте, кривил губы. Никто из них не сделал бы этого с живым человеком, никому, даже бесстрашному Блэку или надменному Абраксасу, не хватило бы духу сказать: «Авада Кедавра», — глядя в глаза человеку, даже самому грязному и поганому магглу. Самому себе он дал слово, что обязательно проверит свои силы, как только найдет возможность. Он должен быть выше них всех.

Как ни странно, именно размышления об этом привели его к тому, чтобы вернуться к изучению своей родословной, а точнее, родословной Слизерина. Пока он не может достичь бессмертия и ему не на ком проверить, способен ли он на убийство — зато он может найти то, что навсегда поставит его выше прочих, как если бы он носил имя, принадлежащее ему по праву: Гонт или Слизерин.

Гонты наследили в истории изрядно — они участвовали в маггловских войнах до принятия Статута и легко изменяли политику волшебного мира после него. Но постепенно род стал слабеть, угасать и исчезать в веках. Еще в восемнадцатом веке имя Гонтов гремело по всей магической Британии, а спустя сто лет о них начали забывать.

О Слизерине же было известно и того меньше. Увы, он не оставил после себя волшебного кольца, мгновенно признавшего бы наследника, у него не было древнего замка, открывшего бы перед потомком двери. Все, что у него было, это Хогвартс.

А в Хогвартсе — Тайная комната. Несколько строк в «Истории Хогвартса» и немного — в «Легендах волшебного мира» — вот и все источники. Но Том не просто верил, он знал, осознавал чем-то внутри себя, что комната существует. Это была та же уверенность, которая помогала ему из библиотечных книг выбирать именно те, где были нужные ему знания, стойкая, неколебимая.

Он как раз закрыл «Легенды», когда на стул возле него опустился Абраксас. Чем ближе были рождественские каникулы, тем мрачнее он становился, а сейчас и вовсе почти растерял свое арктическое спокойствие: на щеках выступил лихорадочный румянец, губы побелели.

 — Могу отвлечь тебя ненадолго? — спросил он.

 — В чем дело? — ответил Том. Абраксасу об этом знать не стоило, но, на самом деле, он был единственным человеком, который мог отвлечь его от любого занятия и не разозлить этим.

 — Пройдемся?

Сунув «Легенды» в сумку, Том поднялся, и вскоре они уже неторопливо шагали по пустому коридору замка. Абраксас дышал тяжело, но пытался взять себя в руки, хотя и без особого успеха.

 — Так в чем дело? — повторил Том. Малфой сглотнул и сказал тихо, почти по слогам:

 — Я собираюсь убить его.

Брови Тома мгновенно взлетели вверх.

 — Дядю? — уточнил он.

 — Я знаю, что не могу использовать «Аваду», но должны быть и другие способы. Я читал: яды, отсроченные проклятия…

Все-таки справившись с дыханием и подавив волнение, он пояснил, что его дядя решил упрочить свое положение управляющего финансами рода Малфоев, женившись на матери Абраксаса. Том хотел было заметить, что это уже практически сюжет «Гамлета», но промолчал — упоминание маггловской литературы не пошло бы на пользу наследнику Слизерина.

 — Матушка считает, что это хороший ход, — продолжил Абраксас, — а я считаю, что это недопустимо. Жирный боров в спальне отца — это не то, что я готов допустить.

 — Ты убьешь его, — пожал плечами Том. Абраксас даже сбился с шага — он ждал чего угодно, только не этого спокойного, уверенного ответа. Том почти наслаждался выражением растерянности на его лице.

 — Убью?

 — Конечно. Но не раньше, чем тебе исполнится семнадцать. Иначе делами твоей семьи будет заведовать кто-то еще, и нельзя гарантировать, что тебе это понравится.

 — Ты прав, — резко сказал Малфой. — Ты как всегда прав, Том. Но я не могу не думать о том, как убью его, о выражении его лица в тот момент, когда заклятие ударит по нему, как по той крысе.

 — Иногда смерти недостаточно, — прошептал Том.

Абраксас взглянул на него глазами, полными не то восхищения, не то ужаса.

 — Смерть — это финал, прекращение всего. Но пока она не наступила, человек может испытывать страдания. Бездну страданий. Мучительные кошмары, видения, сводящие с ума, боль, от которой кажется, что ломаются сразу все кости, а кровь закипает в венах.

Малфой чуть приоткрыл рот, его зрачки расширились, заполнив чернотой всю льдисто-голубую радужку.

 — Я научу тебя, — бросил Том коротко, совсем другим тоном. — Уверен, тебе понравится.

И оставил Абраксаса размышлять об услышанном в пустом коридоре.

Он направлялся в гостиную Слизерина, как вдруг увидел направляющегося ему на встречу Слизнорта. Профессор расплылся в улыбке, а на лице Тома возникло нехарактерное для него выражение обожания и восторга.

 — А, Том, — профессор поднял пухлую руку в знак приветствия. — Читал ваше эссе о дурманящих зельях — клянусь бородой Мерлина, это великолепно.

 — Профессор, что вы, — смущенно пробормотал Том, чуть опуская голову. — После ваших объяснений нужно быть полным глупцом, чтобы не написать эссе.

Лесть была грубовата, но подействовала безупречно. Профессор засмеялся:

 — И все-таки в вашем классе никто больше не справился с работой на таком уровне. Вы далеко пойдете, мой мальчик, я уже говорил вам.

 — Сэр, мне едва ли удастся выразить, как я счастлив слышать эти слова, особенно от вас.

 — Что ж, хорошего дня, Том, — Слизнорт снова помахал ему рукой и прошел мимо своей мелкой семенящей походкой, но вдруг остановился, обернулся и сказал:

 — В воскресенье у меня будет небольшой прием, дружеская встреча для нескольких отличившихся учеников, немного сладостей и отличный кофе, не тот, что можно достать здесь. Мистер Скамандер, мой бывший ученик, был так добр, что привез мне немного. Я буду рад вас видеть, приходите к пяти.

 — Я обязательно приду, профессор! — воскликнул Том чуть громче, чем было бы вежливо, и этим заставил Слизнорта добродушно рассмеяться.

Когда профессор ушел, выражение восторга тут же слетело с лица Тома, но внутреннее довольство осталось — еще ни разу он не получал приглашения на вечеринку к Слизнорту, а именно там бывали те, кого считали элитой школы.

До воскресенья школьная жизнь текла в обычном ритме. Абраксас, кажется, немного успокоился, во всяком случае, больше не мрачнел при словах «рождественские каникулы», только изредка бросал на Тома вопрошающие взгляды, желая знать, когда сможет научиться пыткам. Том не спешил — однозначно он не собирался давать Малфою такое оружие перед каникулами. Если дядя его разозлит, он может выйти из себя, и тогда подставит и себя, и Тома.

На дружескую встречу, как назвал это Слизнорт, Том собирался заранее, почти за час, под восхищенно-завистливые взгляды Розье. Тот мечтал попасть в «Клуб Слизней», но пока не удостаивался даже лишнего взгляда Слизнорта, не то, что приглашения.

 — Не переживай, Эван, — заметил Том, поправляя мантию и убирая в карман заранее раздобытую коробочку засахаренных фруктов, — пройдет немного времени, и я сам буду решать, кто попадет к «Клуб», а кто нет.

 — Я не сомневаюсь, Том, — быстро ответил Розье. — Не сомневаюсь в тебе.

 — Тогда перестань сверлить меня взглядом — раздражаешь.

Розье быстро схватил с тумбочки книгу и уткнулся в нее, заслужив одобрительное: «Куда лучше», — а Том еще раз оглядел себя в зеркале, провел гребнем по шелковым, безупречно-послушным волосам и вышел из спальни.

Кабинет Слизнорта встретил его негромким гулом голосом, мягким желтым светом и ароматами еды.

Письменный стол был сдвинут к дальней стене, а по середине расположился другой, обеденный, с пятнадцатью стульями вокруг. На столе высились горы сладостей и серебряные кофейники, видимо, с тем самым кофе.

Девять или десять студентов, все со старших курсов, причем с разных факультетов, прохаживались по кабинету и переговаривались друг с другом, то и дело раздавался смех, но громче всего он доносился с той стороны, где стоял Слизнорт в компании двух подростков. Одного из них Том знал — это был пятикурсник-слизеринец Солидус Нотт, рослый и вечно мрачный. Еще одним знакомым был староста школы, Каллид Селвин.

Вдруг Слизнорт отвлекся от разговора, его взгляд упал на вошедшего и невольно стушевавшегося Тома, и он замахал руками, как веслами:

 — Идите-ка сюда Том, не стойте в дверях!

Том вошел, чувствуя, что чужие взгляды прожигают дырку у него в спине, и мысленно напомнил себе, что наследник Слизерина может в любое общество входить, гордо подняв голову. И все-таки ему было неуютно и страшно.

 — Вот, познакомьтесь, господа, Том Риддл. Держу пари, через несколько лет он заберет себе ваш значок старосты школы, Селвин, — Селвин, стоявший чуть в стороне от Слизнорта, вскинул голову и сообщил:

 — К тому моменту он будет мне не слишком нужен.

Остальные засмеялись немудреной шутке, а Слизнорт обратился к Тому:

 — Чувствуй себя свободно, Том, мы здесь все общаемся по-дружески, не глядя на цвет галстуков и чистоту крови.

Том с улыбкой преподнес Слизнорту фрукты и заверил в том, что счастлив оказаться на таком замечательном вечере и в такой замечательной компании, а о про себя отметил, что в будущем никаких грязнокровок на таких собраниях не будет.

 — Чем ты так привлек профессора, что он пригласил себя, мелюзга? — без злобы, но резко произнес голос у Тома за спиной. Он обернулся. К нему подошел невысокий, тонкий, даже, пожалуй, слишком хрупкий паренек в сине-желтом галстуке. Его лицо закрывали очки с толстыми стеклами, но глаза и сквозь них светились вниманием и умом.

 — Я подаю надежды, — ответил Том. — А ты чем выделился?

 — Я переверну этот мир, — скромно сообщил его собеседник. — Каспар Крауч.

 — Том Риддл, — рука у Крауча была тоже тонкой, костлявой и состоящей как будто из одних костей, затянутых тонкой кожей. — Переворачивать мир буду я.

Подвижное почти как у обезьяны лицо Крауча исказила насмешливая гримаса:

 — Ты мне нравишься, Риддл. Может, я позволю тебе заходить ко мне в кабинет, когда стану Министром Магии.

 — Ты не станешь Министром Магии, и даже не хочешь им становиться, — заметил Том.

Гримаса поменялась, но осталась насмешливой.

 — Я уверен, что ты хочешь попасть в Отдел тайн, а потом захватить власть в стране и управлять ей тайно.

Крауч вскинул голову и коротко хохотнул.

 — Ты мне чертовски нравишься, Риддл. У профессора меткий взгляд.

Отвернувшись, будущий глава Отдела тайн ужом протиснулся сквозь спины остальных и остановился рядом с Селвином. Том про себя подумал: «Возможно, я доверю тебе Отдел тайн когда-нибудь».

А потом, собравшись с духом, ринулся в пучину знакомств. Пока здесь он был никем, третьекурсником с неизвестной фамилией, и, в отличие от гостиной факультета, здесь он не мог запугивать и поражать парселтангом. Поэтому оставалось то оружие, которое он использовал против профессоров — улыбки и живой ум.

Почти не обращая внимания на сладости, хотя желудок подводило от голода, Том говорил и слушал, слушал и говорил. Сначала с Ноттом — он смотрел внимательно и с уважением, видимо, помня о том, как Том поставил на место Блэков. Потом с полным, чем-то похожим на самого Слизнорта Гарри МакМилланом. Через полчаса заявился Орион Блэк и, увидев Тома, сначала скривился, но внезапно подошел к нему и завел бессмысленный разговор о перспективах сборной Британии по квиддичу выйти в Высшую Лигу, который плавно перетек в обсуждение прав вампирского сообщества.

 — Я рад, что ты считаешь так же, — завершил пространный монолог на эту тему Орион и прибавил: — Может, ты и наследник Слизерина, Риддл, может, мой брат прав, а я ошибаюсь. Только я дорого дал бы, чтобы Альфард не приближался к тебе на милю.

 — Альфард сам решит, на чьей он стороне, — жестко ответил Том. — И я действительно наследник Слизерина. Рано или поздно тебе придется это принять.

Немного помолчав, Орион добавил:

 — Вальбурга считает так же.

Том ничего не сказал.

Когда вечеринка подошла к концу, Слизнорт заметил как бы невзначай:

 — Том, заходите-ка к нам на рождественский ужин. Народу будет больше, но думаю, для вас место найдется.

Том принялся благодарить за приглашение, а уже на выходе случайно встретился взглядом с Краучем.

Тот ему подмигнул.

Газеты стали скучными. После взволнованных репортажей о победоносных действиях британских магов, оказавших неоценимую помощь союзникам в ноябрьских битвах, наступило затишье, как будто Гриндевальд резко перестал интересовать редакторов «Ежедневного пророка», и они переключились на обсуждение экстравагантных нарядов супруги экс-Министра Магии Гектора Фоули, рождественские украшения в Атриуме Министерства и прочую чепуху.

— Скучно, — заметил Альфард, тоже пролистав газету.

Тому скучно, в общем-то, не было: он занимался изучением легенд о Салазаре Слизерине и расчетами рунных кругов, которые могли бы помочь в создании философского камня, но он предпочитал контролировать все инициативы своих, как он выражался, товарищей, и особенно — Блэка, обладавшего слишком уж кипучей энергией.

Малфой ответил:

— Швырни чем-нибудь в Уизли, он тебя развеселит.

— Как думаете, — подал голос Розье, — может, русские остановят Гриндевальда?

Том отложил книгу по рунам и взглянул на него.

— Ты хочешь, чтобы они остановили его, Эван? А как же твой отец? Разве тебе уже не хочется отомстить за него самому?

Эван понуро опустил голову, и Том демонстративно отвернулся от него к Блэку, который и правда примеривался каким-то заклинанием к Уизли, но быстро передумал и спросил, улыбаясь своей обычной белозубой улыбкой:

— Остаешься в школе?

— Да, есть дела, — ответил Том и добавил: — Не могу дождаться, когда останусь здесь один.

Альфард засмеялся:

— Я знаю, что ты нас любишь, Том.

Эван за спиной что-то пробурчал, но невнятно, и разговор перескочил на учебу. Блэк принялся расписывать все прелести артефакторики, Абраксас тут же начал утверждать, что никакого толку от амулетов, сделанных недоучками, нет и быть не может, а получать степень Мастера в артефакторике — значит, попросту тратить время.

Блэк горячился и даже начал расчерчивать какие-то грандиозные схемы, доказывающие, что с помощью артефактов легче легкого завоевать мир.

— Ерунда, — встряла Милли Принц, сидевшая напротив, — одна капля зелья сделает больше, чем три артефакта.

— Напомни, как с помощью зелья установить стационарную защиту? — огрызнулся Блэк.

— Напомни, как с помощью артефакта изменить внешность?

Эйвери помотал туповатой головой, прищурился и веско объявил:

— Милли права, — но никому, конечно, ничего не доказал.

Спор набирал обороты, к нему присоединялось все больше участников. Пара минут — и весь третий курс и кое-кто с четвертого уже потрясал кулаками, выкрикивал какие-то веские аргументы. Том молчал, хотя слушал внимательно. Удивительным образом толкавшиеся слизеринцы не задели его ни разу, хотя он находился практически в эпицентре конфликта. А потом Блэк вдруг выкрикнул:

— Крестраж, — и на стол опустилась мертвенная тишина.

— С помощью зелья можно вылечить, что захочешь, — невпопад звонко сказал Лестрейндж, и на него тут же зашикали, отчего он смутился и покраснел, как девчонка.

— Неважно, — тут же добавил Блэк. — Ерунда это все.

— Тебе было бы лучше, если бы я этого не слышал, Блэк. — Над Альфардом навис Селвин, его широкое лицо покраснело, шея раздулась, а глаза сделались колючими и злыми. — Ты не знаешь, о чем болтаешь.

— Как будто ты знаешь, — с вызовом ответил Альфард, но Том видел, насколько он смущен.

— И я не знаю. Но это не тема для застольной беседы, — кровь слегка отлила от его лица, — ну, что уставились? На занятия!

Блэк выскочил из-за стола первым, Том и Абраксас пошли за ним.

— Есть магия настолько темная, что ее не стоит даже упоминать, — невзначай заметил Малфой, и Том едва заметно кивнул в знак благодарности. Он ни разу не слышал этого слова, но догадывался, что факультет не пришел бы в такой ужас от заклинания чесотки. Чем бы ни был этот «крестраж», он действительно, по-настоящему темный.

— Наверняка о такой магии достаточно написано, — предположил Том, глядя в сторону.

Абраксас вдруг остановился, чуть отставая от остальных, положил руку Тому на плечо и сказал:

— Том, я не хочу снова упоминать твое происхождение, но ты вырос с магглами, поэтому не понимаешь. Если кто-то с фамилией Малфой, Блэк или Селвин говорит, что это темная магия, значит, об этом не стоит даже читать.

— Ты же в курсе. И остальные. Думаешь, мне не хватит сил или, — он скривился, — ума понять то, что напугало идиота вроде Эйвери?

Остальные уже сильно ушли вперед, поэтому Малфой, оглядевшись, произнес:

— Я не в курсе, как и остальные. Ты можешь заглянуть в «Волхование всех презлейшее», но даже там толком ничего не описано: это запретная магия.

— Спасибо, что просветил, — холодно сказал Том и направился в класс. Малфой последовал за ним, и больше о крестражах не заговаривали.

«Волхования» в открытом доступе Том не нашел, так что отложил этот вопрос до лета. Возможно, ему удастся найти книгу в Лютном, или Бэрк расскажет.

Рождественская вечеринка у Слизнорта была похожа на обычный вечер в Клубе, только пышнее, торжественнее и с большим числом гостей.

Слизнорт порхал от одного к другому мимо фуршетных столов, как бабочка: очень толстая и основательная бабочка. Том хмыкнул и услышал сверху:

— Представь его с крыльями.

Он обернулся и увидел Крауча. Тот подмигнул и спросил:

— Неужели не думал о том же?

— Шмель, — сказал Том. — Даже костюм в полоску.

Крауч щелкнул тонкими пальцами и сказал:

— Творчески мыслишь, молодец. Ну, гляди — летит с тебя пыльцу собирать.

И он испарился, а рядом действительно оказался Слизнорт.

— А, Том, — довольно сказал он, — хорошо, что пришли, мой мальчик. Как поживаете?

— Прекрасно, профессор! — воскликнул Том. — Спасибо, что пригласили. Признаться, я никогда не бывал на таких вечеринках.

— Пустяки, пустяки, — засмеялся Слизнорт, и его большой живот заходил ходуном, — пойдемте, представлю вас кое-кому.

Этим кое-коем оказался рослый мужчина с иссиня-черными волосами и короткой, совершенно седой бородой клинышком. Он был облачен в темно-синюю мантию и стоял рядом с профессором Марчбэнкс. Она доставала ему головой не выше, чем до локтя, но, кажется, это ничуть не умаляло ее авторитета. Волшебник слушал ее внимательно и изредка кивал, соглашаясь.

— Коллеги, только не дайте мне заподозрить, что вы обсуждаете теорию магии, — ласково сказал Слизнорт, беря Марчбэнкс за локоть. — Нет-нет-нет, никакой науки в Рождество, только веселье, музыка и радость.

— Проклятый сибарит, — густым басом сказал мужчина, — я бы заколдовал тебя, если бы мне только что не налили лучшего пунша, который я пил с двадцать девятого.

— Никакого насилия — только мир, отличные закуски и напитки. Добро пожаловать в Британию. А теперь с высоты своего огромного роста, который меня, признаться, пугает больше, чем твои магические таланты, взгляни на юношу, которого я хочу тебе представить.

В этот момент все заметили Тома, он чуть покраснел от внимания, а профессор Марчбэнкс схватила его за плечо и решительно сказала:

— Ну уж нет, Гораций, этого я вам не отдам. Знакомься, Адальберт, это Том Риддл, лучший студент с первого по пятый курсы, а в технике исполнения заклинаний может переплюнуть и семикурсников. Том, это Адальберт Уоффлинг…

Глаза Тома невольно расширились от смеси восторга и страха, и он прошептал:

— Автор основных законов магии, учебника «Теория магии» и статей про законы превращений. Сэр, я не думал, что когда-нибудь смогу встретиться с вами.

Адальберт Уоффлинг засмеялся низким смехом:

— Чувствую себя звездой Голливуда. Что, мальчик, скажешь? Действуют мои законы магии?

— Несомненно, сэр, — сказал Том самым мягким голосом и с самым вежливым выражением из всех, которые только имелись в его арсенале, — и они тем прекрасней, что описывают не отдельные магические науки, а общие свойства волшебства, являются неким базисом, на котором в дальнейшем выстраиваются дисциплины и учения.

— А знаешь, что любопытнее всего? В общем итоге магия сводится к физике, как бы мы ни пытались оказать обратное.

— Законы сохранения энергии, массы и импульса? — предположил Том.

— В точку, мальчик. А еще — закон сохранения бытия. Помнишь первый из моих законов?

— Кто вмешивается в глубочайшие тайны мироздания, — истоки жизни, сущность бытия, — должен быть готов к последствиям самого опасного свойства, — произнес Том.

Он хорошо знал теорию магии, и ему было совсем не трудно процитировать книгу, чтобы вызвать восторг профессоров и заслужить похвалу от Уоффлинга. Другое дело, что он считал этот закон ошибочным, точнее неверно сформулированным.

Правильнее было бы говорить так: «Кто вмешивается в глубочайшие тайны мироздания, должен быть готов к последствиям», — без этого субъективного добавления про опасные свойства.

Но он этого, конечно, не сказал.

— Видишь, Адальберт, каких студентов мы растим, — гордо сказал Слизнорт, как будто он лично сидел и учил с Томом «Теорию магии».

Уоффлинг хохотнул и сказал:

— Если ты мне пообещаешь по двадцать таких вот Риддлов в каждом классе, тут же напишу Диппету и попрошусь в школу. Что, нет? То-то же. А ты, мальчик, молодец. Учись, может, в будущем и свои законы откроешь или еще чего-нибудь достигнешь.

— Непременно, сэр! — сказал Том, а Уоффлинг вместе со Слизнортом отошли в сторону.

— Один из моих первых учеников, — с ностальгией сказала Марчбэнкс, — очень талантливый юноша, хотя и был несколько небрежен в чарах.

— А кто был лучшим вашим учеником, мэм? — спросил Том, чтобы продолжить разговор.

— О, конечно, Альбус, — улыбнулась она, и Том отчаянно пожалел о заданном вопросе. Правда, я не удивлюсь, если ты тоже получишь двенадцать ЖАБА. Правда, я всегда говорила, что Альбусу не место в школе. Преподавать трансфигурацию? Пф-ф, это не его уровень.

— Думаете, профессор Дамблдор мог бы заниматься наукой? — поборов отвращение, спросил Том. Он не мог показать профессору, как неприятно ему говорить о Дамблдоре, так что видел только один способ извлечь выгоду из этой ситуации: узнать о нем больше. О врагах ведь нужно знать как можно больше.

— Мог бы? — она покачала головой с тугим пучком на макушке. — Он и занимался ей, работал с Фламелем, да и с Адальбертом у них выходило несколько статей, но потом он решил посвятить себя преподаванию. Он отличный учитель, но это не его уровень. Ох, — она обернулась к Тому, — хватит слушать сплетни про своих учителей, юноша. Принесите-ка мне бокал того замечательного пунша.

Том поспешно выполнил ее просьбу, и остаток вечера прошел спокойно — в основном, за болтовней с Каспаром Краучем.

На следующий день начались каникулы, и школа опустела, хотя в этот раз Малфой прощался, явно мучаясь от зависти. Том даже сказал:

— Напишу тебе пару писем, чтобы ты не вздумал убить дядю.

— Лучше напиши рецепты самых мерзких ядов, — ответил Абраксас и пожал Тому руку, благодаря за поддержку.

— Я пришлю тебе на Рождество Злокозненную табакерку, приятель, — встрял в их разговор Блэк, — подашь дяде, он тут же покроется вонючими гнойными волдырями по всему телу, их никакими средствами не свести — будут держаться, пока не лопнут все. По словам отца, когда начнут лопаться на том месте, — он взглядом показал, что имеет в виду, — можно и с ума сойти.

— Даже безумный он будет приятней, чем сейчас, — серьезно сказал Абраксас и мечтательно прикрыл глаза, — жаль, защита эту дрянь не пропустит. Я бы подарил.

На этом и расстались, и Том остался один в подземельях Слизерина.

Сначала он почти не вылезал из библиотеки, причем настроение у него было отвратительным. Почитав про Фламеля и его исследования с Дамблдором, Том понял, что они занимались тем же, чем и он, — философским камнем и его модификациями. От этого стало так обидно, что он зашвырнул свои рукописи подальше и решил не возвращаться к ним, пока не остынет.

После этого читать оставалось только про Слизерина, но о нем было известно мало. Он оставил один артефакт: медальон Слизерина, потерявшийся в веках. И одно легендарное убежище: Тайную комнату в Хогвартсе, которую считали мифом.

«Вот и все наследство», — мрачно подумал Том и закрыл очередной толстенный фолиант, сдал книги и вышел из библиотеки. Несмотря на канун Рождества, веселиться совсем не хотелось, и постепенно он уходил все дальше от оживленной части замка, петлял по коридорам и переходам и вдруг услышал странный звук: не то рычание, не то шипение, не то свист.

Его выдернуло из невеселых мыслей, он достал волшебную палочку и пошел на звук, ступая осторожно. В школе было безопасно, но из-за холода внутрь могла пролезть какая-то тварь из Запретного леса, или чей-нибудь эксперимент мог сбежать из класса. Звук становился все ближе, Том двигался, почти прижавшись к стене. Медленно заглянул за угол — и опустил палочку.

Это была не тварь и не эксперимент (ну, или же и то и другое сразу) — это был сжавшийся в углу, растрепанный зареванный Хагрид.

без редакции беты

Поборов совершенно естественное отвращение, Том закрыл за собой дверь кабинета и спросил холодно:

 — Что с тобой, остолоп?

Хагрид, продолжая подвывать, поднял на него маленькие красные глазки и попытался улыбнуться, но вышло у него скверно:

 — Том… — прохрипел он, — какой же ты хороший парень! Самый лучший из всех!

 — Эй! — Том резко взмахнул палочкой, пресекая попытки пахнущего потом здоровяка обнять его, — Сиди, как сидел! И рассказывай, в чем дело. Тебя выгнали из зверинца? Или ты наступил на паука в сортире и теперь жалеешь?

Хагрид попытался вытереть кулаками лицо, но только размазал грязь по щекам, а потом прохныкал:

 — У… Упыренка изловили! Уж я директору Диппету говорил, мол, не виноват он, он еще ма-маленький совсем! А он все равно изловил. А п-профессор Дамблдор сказал, что я подверг оп-опасности всех!

Услышав имя Дамблдора, Том опустил палочку, сделал полшага вперед и мягко произнес:

 — Я уверен, ты не хотел подвергать никого опасности, Хагрид. Все знают, что мозгов у тебя немного, но ты ведь и мухи не обидишь.

 — Да, умом я, может, не шибко… — согласился Хагрид послушно. — Но я же ему помочь только хотел! А теперь его лик… — он икнул, — ликвидируют!

 — Ну же, расскажи мне. Почему профессор Дамблдор решил, что ты всех подверг опасности?

Сбиваясь, икая, кашляя и всхлипывая, Хагрид все-таки поведал свою скорбную повесть. Оказывается, он решил, что Запретный лес «жуть как интересный», а «единорожки такие красивые», поэтому стал бегать туда ночами. Во время одной из вылазок наткнулся на «маленького упыренка». Том не понял точно, был это детеныш вампира или действительно упырь, но Хагрид вознамерился позаботиться о малыше и забрал с собой, причем не нашел ему лучшего убежища, чем ящик под своей кроватью. Несколько дней все шло нормально — «упыренок» пил куриную кровь, поправлялся и креп, но потом логично рассудил, что теплая человеческая кровь куда вкуснее, и решил закусить двумя оставшимися на каникулы соседями Хагрида по спальне.

 — Я ж ему втолковывал, что надобно сидеть тихо!

Соседи разбежались, только чудом уцелев, кинулись к Дамблдору и директору, а те быстро поймали тварь и удалили подальше от учеников. Хагрида лишили пятидесяти баллов и до конца семестра наказали.

 — Да что мне баллы, — грустно сказал он, — упыренка ж-ж-жалко!

Том презрительно поджал губы. На его взгляд, ценность Хагрида была не выше, чем того упыренка, и они оба были равно недостойны находиться в Хогвартсе, среди волшебников. Однако, вместо того, чтобы сказать об этом, он произнес:

 — Мне жаль тебя, Хагрид. И думаю, Дамблдор ошибся — ты бы не позволил твари причинить другим вред, — о, как же приятно это было произносить! — Но ты сам виноват, что попался. Подумай ты немного тем горшком, который у тебя вместо головы, то догадался бы, что спальня — плохое место для упыря или любой другой твари из Запретного леса. Как будто не хватает в школе чуланов, тайных проходов и закутков.

Лицо Хагрида, только что красное и зареванное, засветилось счастьем.

 — Спасибо! Спасибо, Том!

Том развернулся к двери и бросил через плечо:

 — Мне лучше бы узнать первым, когда ты притащишь в школу очередную тварь. Не хочу, чтобы пострадали дети.

 — Ты поможешь мне? — кажется, дуболом едва мог вздохнуть от радости.

 — Посмотрим. И вот еще… — он снова достал палочку, направил на Хагрида и произнес: — Экскуро.

Его лицо и руки очистились от грязи, слез и прочих жидкостей.

Том вышел, накладывая очищающее заклинание и на себя — находиться с Хагридом в одном помещении было неприятно, но полной глупостью было бы отрицать, что рано или поздно ему может пригодиться кто-то выносливый, сильный, не слишком одаренный, но верный.

Немного отойдя от разочарования в идее философского камня, отравленной присутствием Дамблдора, и от бесплодных поисков наследия Слизерина, он занялся учебой. В пустой и тихой библиотеке постепенно отступала злость, и он с прежним жаром углубился в магическую науку.

Как, в какой момент ему пришла в голову безумная идея? Он не знал точно, но с уверенностью в том, что у него все получится, отправлял письмо Адальберту Уоффлингу. Глубоко вежливое и почтительное, оно было, однако, наполнено не пустой лестью, а размышлениями о природе магии, а завершалось просьбой оценить с теоретической точки зрения выкладки, касающиеся абсолютной трансфигурации всего во все.

Наработок, на которые ушло почти три года, было не жалко — философский камень он все равно не нашел, так пусть они послужат другой цели.

Знаменитый ученый ответил через пару дней, куда быстрее, чем Том мог ожидать. Он в пух и прах разгромил всю теорию Тома, обозвал персидских мудрецов «кучкой замшелых сумасшедших», а в конце объявил: «Будете продолжать работать в том же духе — и сместите меня с пьедестала. Потом я пожалею, что вырастил конкурента, а пока не просто призываю, а настоятельно требую, чтобы вы изредка писали мне и делились идеями. Если не растеряете мозгов за пару лет, после СОВ помогу вам продвинуть статью в «Трансфигурацию сегодня». А пока — почитайте хорошие книги».

К письму действительно было приложено два уменьшенных до размера спичечных коробков тома, один с названием «О преобразовании материи», второй — «Доказательства ошибочности законов Гэмпа касательно невозможности универсальных преобразований».

Повинуясь собственному чутью, сразу после окончания каникул Том показал это письмо профессору Марчбэнкс, и та, широко улыбнувшись, подмигнула ему:

 — Я говорила, что вы далеко пойдете, юноша.

Слизнорту о своем небольшом успехе он рассказал совсем иначе — для начала, при первой же встрече, осыпав его благодарностями.

 — Полно, полно, Том, — замахал тот руками, крайне польщенный, — я понятия не имею, о чем вы!

 — О, сэр! — Том потупил взгляд. — Простите, от радости у меня путаются мысли. Мистер Уоффлинг, Адальберт Уоффлинг согласился отвечать на мои вопросы и, по возможности, составить протекцию для дальнейшего развития в академической среде. Сэр, я не знаю, как вас благодарить!

С этого момента он был негласно, но однозначно записан в клуб любимчиков — и Слизнорт поспешил выдать ему приглашение на следующую встречу.

С каникул вернулись все остальные, и Том возобновил собрания собственного клуба, благо, ему было чем удивить прилежных учеников (и впечатлить недостаточно усердных).

Второе из трех Непростительных, «Круциатус», было мечтой любого палача или маньяка-садиста. Том себя не относил ни к одной из этих категорий, но не сомневался в том, что на войне без пыток не обойтись.

 — Возможно, — проговорил он, впервые демонстрируя это заклинание, — вы думаете, что пытать врагов — это бесчеловечно. И ты, Эван… — он взял долгую паузу и подошел к Розье совсем близко, заставляя напрячься, — ты скорее убьешь Гриндевальда на дуэли, но, конечно, не станешь мараться пытками. Побоишься причинить боль?

В тишине раздался взволнованный голос маленького Лестрейнджа:

 — Я не побоюсь!

Том дал время всем услышать эти слова и прочувствовать их, и только затем повторил:

 — Ты не побоишься. Ты ведь хочешь быть сильным магом, а не сидеть за толстыми стенами и трястись при мысли об армии Гриндевальда?

Лестрейндж выпрямил спину, развернут тощие плечики и сказал звонко:

 — Да!

Том достал из клетки крысу, удерживая ее под чарами оцепенения, положил на стол и произнес:

 — «Круциатус» не рвет ногти, не вытягивает жилы. Никто в мире еще не умер от этого заклинания, потому что… — он улыбнулся, и на мгновение ему показалось, что вместо крысы он видит лицо Дамблдора, — оно не позволяет умереть. Даже от боли. Правда, — он незаметно тряхнул головой, сгоняя наваждение, и закончил бодро: — Иногда люди сходят с ума. А это самое неприятное, что может случиться с пленником, имеющим ценные сведения. Постарайтесь не сводить с ума этих крыс — они еще пригодятся.

Да, ему нравилось тренировать своих учеников на крысах — это были не мухи, не способные издать ни звука, но и не люди. К тому же, было приятно думать, что это те самые крысы, которые своим писком и шебуршанием пугали маленького Тома.

Зима шла к концу, Малфой ходил мрачный с самого возращения, но делиться проблемами не спешил, а Том не собирался лезть к нему в душу. Блэк, напротив, был шумнее обычного, вызвал на дуэль по очереди Прюэтта и Уизли, разумеется, одержав две блестящие победы.

Русские отступали под натиском войск Гриндевальда, но в газетах об этом писали мало, короткими заметками, в основном рассказывая об успешной борьбе с темными созданиями доблестного британского аврората.

А потом сообщили об этом.

О том, что еще месяц обсуждали в каждом коридоре, в каждой гостиной, да и после еще долго повторяли.

О том, в чем Министерство признавалось со стыдом, а педагоги шептались с ужасом.

Дементоры покинули Азкабан и присоединились к Гриндевальду. Они могут быть где угодно — невидимые для магглов, едва уловимые для волшебников, несущие угрозу не жизни, а чему-то даже большему — сути.

Том читал о дементорах, разумеется, но только узнав об их измене впервые задумался: что ты чувствуешь, когда из тебя высасывают душу?

Наверное, сначала ужас. Но после… наверное, приходит пустота. Том попытался представить себя, лишившегося самого смысла, себя-оболочку, тело, в котором уже не зародится никакая мысль, и ему стало страшно. Даже страшнее, чем в тот день, когда он впервые осознал сущность смерти. Он будет похож на себя, будет двигаться, отправлять все физиологические потребности, но его не будет — и это уже не вернуть. Он станет вообще ничем.

И от этого не защититься. Даже философским камнем (будь проклят Дамблдор, отравивший саму мысль о нем!)

Куда Гриндевальд пошлет дементоров? В газетах об этом не было ни слова, но как знать, вдруг в Лондон? Да, в Лютном переулке будет более или менее безопасно, но что такое защита у Боргина и Бэрка в сравнении с защитой Хогвартса? К тому же, колдовать он сможет только внутри лавки или в других волшебных домах. А дементоры обычно подстерегают жертв на улицах, там, где он совершенно беззащитен.

Год назад Том дал себе слово, что больше не пойдет к Диппету со своей просьбой, довольно с него унижений. Но мысль о дементорах не просто пугала, она выжигала его изнутри, оставляя в районе желудка зияющую дыру, из-за которой он был вынужден по ночам скрючиваться, обхватывая себя руками за колени. Ради того, чтобы не встретиться с ними, он готов был пойти к Диппету еще раз.

В этот раз все было на его стороне — его переписка с Уоффлингом, покровительство Слизнорта, поощрение всех других педагогов, высшие отметки. Он был уже не просто безвестным сиротой, он был лучшим учеником с первого по пятый курсы!

Диппет, постаревший за год, кажется, на добрых десять лет, покачал головой:

 — Сейчас мы не можем так рисковать, мистер Риддл.

 — Простите, сэр, — Том использовал самый свой кроткий тон и самый вежливо-просительный взгляд, — но чем рисковать? Оставшись в школе, я не доставлю никому хлопот. У меня нет ни одного дисциплинарного взыскания за последние два курса, и профессор Слизнорт с радостью даст мне дополнительное задание на лето.

 — Мистер Риддл, — старик позволил себе полуулыбку, — я знаю, что задолжал вам это разрешение, но сейчас ситуация слишком нестабильна, — его лицо снова стало серьезным. — Я буду с вами откровенен, более, чем полагается с юношами ваших лет. Мистер Гриндевальд серьезно настроен подмять под себя Европу и Британию, и его силы растут. Может статься, что летом он нанесет удар по этой твердыне. Мы не можем ручаться за то, что в следующем году откроем двери студентам.

Том пошатнулся, но удержался на ногах и не позволил выражению лица измениться. Он подумает об этом позже.

 — Вам лучше быть с близкими вам людьми в этот час.

 — Профессор, — в этот раз Тому даже не нужно было актерствовать, чтобы его голос дрогнул, — у меня нет никого из близких в мире. Ничто не связывает меня с миром магглов!

 — Мне жаль, мистер Риддл. Но пока вы не совершеннолетний, вы принадлежите их миру, там — те, кто несет за вас ответственность, пока вы ребенок. Хогвартс не может быть опекуном для сироты.

Тому хотелось рыдать, биться в истерике, падать на колени и просить, обещать что угодно, лишь бы его не выбрасывали туда, где так страшно. Но он сказал:

 — Спасибо за разговор, директор. И за оказанное доверие. Могу я идти?

 — Конечно, мистер Риддл.

Когда Том вышел из директорского кабинета, к нему подошел Блэк и спросил:

 — Хочешь поехать ко мне? У нас в доме собирается достаточно детей, и это…

Альфарду никогда не хватало тонкости Абраксаса, его умения предложить так, чтобы было не стыдно принять, его изящества и деликатности. Когда предлагал Абраксас, Том соглашался. Но Малфой и сам ехал в логово врага, а принять предложение Блэка…

Можно было унизиться перед директором, но не перед Блэком. Будь он один, Том принял бы приглашение тотчас же, но с ним будут другие — Орион, Вальбурга, а может, кузины и кузены. И для них всех он будет просто Риддлом, а стало быть, никем. Парселтанг его не защитит от их самодурства и чванства.

Том надменно приподнял одну бровь:

 — Ты думаешь, мне некуда поехать летом? Благодарю за приглашение, но у меня есть дела.

Альфард отступил на шаг, на его лице поступил легкий румянец.

 — Слушай, — сказал он, — мой дед был директором школы, его портрет висит в кабинете, так что… Я знаю, что ты хотел бы остаться в Хогвартсе. Постой!

Том выхватил палочку так быстро, что Альфард вздрогнул и отшатнулся еще сильнее.

 — Ты думаешь, — прошипел Том очень тихо, — что шпионить за мной — такая хорошая идея, а, Блэк?

 — Я думаю, — Альфард широко раздул ноздри, — что друзья могут иногда прийти друг другу на помощь. И не чувствовать себя обязанными.

Том не успел резко оборвать его, напомнив, что у него нет друзей, потому что услышал негромкий оклик:

 — Том, Альфард? В чем дело?

К ним шел Абраксас.

Малфой всегда обладал особым талантом — он чувствовал грань, которую нельзя переступать, со змеиной ловкостью увиливал от проблем и выворачивался даже из самых скользких ситуаций. И именно поэтому сейчас Том не был рад ему. Его трясло, хотелось стереть Альфарда в пыль, уничтожить самую его суть.

Малфой остановился рядом и заметил ровно:

 — Кажется, никто не радуется отъезду в этом году. Так в чем дело?

Том перевел взгляд с него на Альфарда и сказал:

 — Блэк немного перешел черту. И он об этом сожалеет.

Глаза Альфарда потемнели, губы сжались в тонкую плотную линию. Мгновение-два Том думал, что он возразит, рискнет что-то сказать, но он только кивнул и произнес:

 — Да, я забылся. Пойду, соберу вещи, — и, круто развернувшись, зашагал прочь.

Абраксас заметил:

 — Блэк-хаус — интересное место, многие дорого дали бы, чтобы там побывать.

Том пожал плечами:

 — Даже моя любовь к старинным артефактам и древним заклятиям не выдержит обилия Блэков. У меня от их мельтешения болит голова.

 — Собираешься скрываться в том же безопасном месте, что и в прошлом году?

 — А ты — травить дядю?

На этом разговор о планах на лето завершился, но и Том, и Абраксас знали, что, будь у них такая возможность, они провели бы каникулы совсем не так, как им предстояло их провести.

Тем не менее, когда настало время уезжать, Том чувствовал себя почти спокойно. Паника отступила, и он даже нашел в себе силы дружелюбно попрощаться с Альфардом. Тот, как обычно, быстро успокоился, улыбнулся белозубой широкой улыбкой, тряхнул кудрями и сообщил:

 — Я даже подзабыл, какую жуть ты умеешь нагонять, дружище. Там, в коридоре, в какой-то момент я думал, ты меня проклянешь.

 — Я тоже так думал… в какой-то момент, — ответил Том. — Так что скажи спасибо Малфою.

 — Не устаю его благодарить, — Блэк захохотал и стукнул Абраксаса по плечу.

Вообще, в поезде он не унимался ни на секунду, тряс карточной колодой, пробовал, громко комментируя, драже «Берти-Боттс», и только на подъезде к Лондону Том понял, в чем дело. У Альфарда дома тоже было не все в порядке, и он отчаянно не хотел оставаться со своими родственниками в большом закрытом доме. И, как знать, то приглашение могло быть вовсе не актом милости по отношению к сиротке, а чем-то совсем иным: просьбой о помощи. Жаль, что Блэк не сумел облечь эту просьбу в более подходящие слова.

 — Я буду писать вам обоим, — объявил Альфард на платформе. — И я заколдую письмо так, что ты непременно получишь подарок на день рождения в этом году.

Абраксас, почти все время молчавший, тоже оживился и добавил:

 — Мое письмо тоже непременно дойдет, где бы ты ни прятался.

Том, которому на свой фальшивый день рождения было плевать, пожал плечами:

 — Это будет хорошим упражнением вам на лето.

Остальные — а к ним подошел весь кружок Тома — принялись выспрашивать, что это за заклинания, а Лестрейндж серьезно уточнил:

 — Я тоже могу тебе написать, Том?

 — Нет, не можешь, — сообщил он. — Как и вы все. Я буду занят, мне будет некогда читать ваши дурацкие письма.

Блэк засмеялся, и его смех подхватили остальные, приняв слова Тома за отличную шутку. Еще пару минут они стояли, болтали о каких-то пустяках, а потом начали расходиться. Когда последний — Абраксас — исчез за барьером, Том пошел следом и быстро затерялся в вокзальной сутолоке. Несмотря на тяжелый чемодан, он легко лавировал в толпе, почти не прислушиваясь к тревожным, наполненным войной и ее жертвами разговорам. Он не хотел знать, что задумали американский президент и толстый премьер Черчилль, сколько магглов полегло в очередных бомбардировках — он желал одного: как можно скорее оказаться в Лютном, в лавке Бэрка, под защитой его заклинаний, которые не одолеют ни дементоры, ни войны Гриндевальда, и маггловские бомбы.

Хотя колдовать на этих каникулах было по-прежнему запрещено, Том крепко сжимал в кармане куртки волшебную палочку. Он боялся исключения, но погибнуть он боялся еще сильнее, поэтому держал в руках свое главное и самое мощное оружие и был начеку.

Но дорога до «Дырявого котла» прошла легко, и, войдя на территорию Косой аллеи, Том испытал облегчение, как будто прошел по минному полю.

Улица была пуста — только сонные, ленивый торговцы позевывали за толстыми стеклами, да какая-то полная дама в розовой мантии с рюшем кривила нос возле прилавка с перчатками.

Зайдя за угол, Том быстро переоделся в старую потрепанную мантию, накинул на голову капюшон и, держась в тени домов, прошмыгнул до входа в Лютный.

Там было, как обычно, темно из-за плотно стоявших домов, грязно, пахло немытыми телами и спиртовыми выжимками, но Том невольно улыбнулся. Добрался. Он добрался до Лютного, несмотря на бомбы, Гриндевальда и дементоров.

 — Эй малыш, не потерялся? — раздался рядом скрипучий голос.

Том резко обернулся и прошипел зло:

 — Поди прочь, я служу Боргину и Бэрку.

Жилистая грязная старуха с подносом, полным ногтей, расхохоталась, но ничего не успела ответить — Том поспешил к лавке не оглядываясь, хотя его сердце гулко колотилось в груди.

Дверь «Боргина и Бэрка» была открыта, но Том остановился у порога и дернул за веревку колокольчика. Раздался резкий дребезжащий звон, и вниз по скрипучим ступеням спустился сам мистер Боргин.

Он оглядел Тома из-под густых седых бровей, дернул щекой и, повернувшись, пошел обратно, а изнутри раздалось:

 — Заходи, малыш, тебя тут ждет работенка!

И Том поспешил внутрь.

Мистер Бэрк стоял возле открытой витрины и держал что-то в руках. Том, оставив чемодан в углу, приблизился и сказал:

 — Здравствуйте, сэр.

 — Смотри-ка сюда.

В его руках был серебряный медальон, шестиугольный, размером с ладонь. Сверху на крышке маленькими изумрудами была выложена змея, изгибавшаяся в форме буквы «S». Мистер Бэрк держал медальон спокойно, не опасаясь ничего, поэтому Том тоже протянул руку. Медальон лег ему на ладонь, приятно охладив ее. Змея вспыхнула едва уловимым темным свечением.

 — Мы бьемся над ним давно, — сказал Бэрк, пока Том, как завороженный, рассматривал медальон, — но ничего не нашли. Реликвия старая, даже древняя, но никаких свойств у него, похоже нет.

Голос Бэрка звучал чуть в стороне, все внимание Тома было приковано к медальону — он сложно жаждал поделиться с ними своими тайнами, поговорить о чем-то.

Моргнув, чтобы избавиться от странного наваждения, Том уточнил:

 — Кто-то решил его купить?

 — Точно, — кивнул Бэрк и оскалился. — Некая мисс Смит, может, видел ее здесь прошлым летом. Коллекционерка древностей. Старая кокетка и редкой мерзостности баба, но платит щедро. За медальон дает семьсот галлеонов.

 — Если вы обнаружите у него особые свойства, то затребуете тысячу? — улыбнулся Том, который уже в прошлом году хорошо изучил эту схему.

Бэрк одобрительно потрепал его по голове, а Том вызывающе сказал:

 — Хочу двадцать галеонов с этой сделки, если найду что-нибудь.

 — Фью! — присвистнул Бэрк. — Десяткой обойдешься.

 — Двадцать, — упрямо мотнул головой Том.

 — Десять, и ни кнатом больше.

 — Двенадцать и «Волхование всех презлейших», — объявил Том. Бэрк приподнял удивленно брови и сказал:

 — По рукам.

Том довольно кивнул и снова взглянул на медальон. Змея извивалась, как живая, и тихо шипела.

 — Откройся, — велел ей Том.

Тихо щелкнуло.

Крышка медальона приподнялась, открывая глубокий узкий тоннель. Том коснулся его пальцами — и края медальона раздвинулись. Медальон был хранилищем — безупречным, надежным и открывающимся только тому, кто знает, как обратиться к нему.

Эта мысль оказалась внезапной и очень острой. Том поднял взгляд на Бэрка и спросил:

 — Что это за медальон?

Бэрк погладил пальцами крышку, сунул нос в хранилище и ответил с наслаждением:

 — Ты, малыш, держишь в руках медальон Салазара Слизерина.

Нет, это невозможно. Том удержал на лице спокойное, заинтересованное выражение, но внутри него все бурлило, как зелье, готовое сбежать. Никто и никогда не упоминал о фамильных артефактах Слизерина, Том думал, что утрачено все — и вот, он держит в руках медальон, принадлежащий ему по праву.

 — Откуда он у вас?

Бэрк раскурил трубку выпустил к потолку несколько колец зеленого едкого дыма.

 — Нам принесла его лет… не помню, тринадцать, пятнадцать назад какая-то нищенка. Полуграмотная, оборванная, зато в положении… — он глянул на Тома и пояснил: — Ребенка ждала, беременная. Бормотала, что это наследие Слизерина, и просила за него хоть сколько-нибудь, хоть несколько медяков. Я… — Бэрк скривился, — я ее пожалел, дал десять галеонов.

 — Немного, — улыбнулся Том, чтобы удержать рвущуюся ярость. Позже, он позже подумает о том, кто была та нищенка и кого она носила в животе, почему решила продать медальон и на что ей хватило десяти галеонов. Только не сейчас.

 — Для нее это было лучше, чем гора золота. Ее ограбили бы тут же, а так она вышла из Лютного совершенно спокойно. Я проследил. Да, малыш, я тогда был еще молод и сентиментален.

 — Скажите лучше, вы были слишком рады сделке, — хмыкнул Том.

 — В точку, — Бэрк хохотнул и взялся за цепочку. Том на мгновение сжал медальон пальцами — не хотелось с ним расставаться ни за что на свете. Но Бэрк не должен был заметить этого. И медальон выскользнул из его ладони, захлопнулся и пропал в одной из зачарованных шкатулок.

 — «Волхование» возьми в шкафу, книга твоя, малыш, — сказал мистер Бэрк, — а двенадцать галеонов получишь после сделки.

В тот же день в лавку пришла мисс Смит — Том узнал в ней толстуху, выбиравшую перчатки. Она выглядела причудливо и мерзко: как сорокалетняя женщина, прикидывающаяся шестилетней девочкой. И голос у нее был детский, писклявый. Когда она взяла медальон Слизерина своими толстыми мягкими пальцами, Том едва удержался от «Авады». Было невыносимо смотреть на то, как она лапает его наследство, как сладко облизывается, поглаживая изумрудную змейку.

Она заслуживала смерти за одну мысль о том, что имеет право на обладание этой вещью.

Она заслуживала смерти.

Том сжимал зубы и смотрел в пол. Еще никогда он так не жаждал, чтобы сделка сорвалась — и пусть ему тогда не видать двенадцати галеонов! Он хотел, чтобы медальон остался в лавке, лежал в шкатулке, скрытый от посторонних глаз, до тех пор, пока он сам не смог бы забрать его.

 — Полторы тысячи? — скривилась мисс Смит. — Старый проказник, я не дам тебе и пяти сотен.

 — Покупатели найдутся, мадам, — осклабился Бэрк. — Только на днях я показывал медальон мистеру Блэку, он весьма им заинтересовался. Да и старик Селвин поглядывал на него не без интереса.

 — Врешь, — захихикала мисс Смит, — ты даже не выставлял его.

 — Такую ценность нет нужды выставлять, мисс, — сообщил Бэрк.

Мисс Смит объявила:

 — Семьсот. И точка.

Мистер Бэрк, пожав плечами, забрал у нее медальон, и Том едва не задохнулся от восторга. Так, так! Пусть старая жаба подавится!

Но она вернулась на следующий день, ругала Бэрка и спустившегося вниз мистер Боргина мошенниками, обиралами и хамами и снова гладила медальон, пропускала между пальцами цепочку, игралась с замочком. Каждое ее движение словно ударами плетей полосовало сердце Тома.

А через неделю она объявила:

 — Тысяча, ясно? Я дам вам тысячу, скупердяи, и пусть вам будет стыдно за ваше бездушное скопидомство!

И они ударили по рукам. Мешок галеонов упал на прилавок, а медальон — его, Тома, медальон! — скрылся за пазухой мисс Смит, оказался прижат к ее необъятной дряблой груди.

Ни полученное вознаграждение, ни книга не радовали его — Том чувствовал себя так, словно его обокрали.

Ночью Тому приснилась нищенка с медальоном. Она действительно была сущей оборванкой, а на лицо — почти уродиной. В ней не было ничего гармоничного, привлекательного или даже заслуживающего сочувствия. Паршивая собака вызывала бы меньше отвращения.

Одной рукой она обнимала несоразмерно огромный живот, а другой пыталась хвататься за воздух, едва удерживая равновесие на скользких дорогах.

Все вокруг было украшено к новому году, искрили гирлянды, но ей было не до праздника. У нее кружилась голова от голода. пальцы свободной руки метнулись к груди и нашарили среди лохмотьев драгоценный серебряный медальон.

«Змейка, змейка, что делать», — прохрипела она, и Том понял, что она говорит на парселтанге.

Украшенные улицы остались позади, она шла по Лютному — вокруг не было ни души, а закрытые окна лавок пугали, как глаза мертвецов. Во всяком случае, женщина была напугана.

Вдруг ноги у нее подкосились, и она рухнула почти к порогу одного из закрытых магазинов. Взвыли охранные чары, дверь распахнулась — и Том увидел совсем молодого еще мистера Бэрка. У него был длинный, в красных капиллярах нос, смешные волоски над губой и нелепый сюртук.

«Мерлиновы кальсоны! — выругался он и тихонько, без злобы, пнул нищенку в бок. — подохла, что ли?»

Как бы в ответ женщина застонала и сумела подняться. На лице Бэрка возникло что-то вроде облегчения.

 — Хоть жива, на том спасибо, — пробормотал он. — А теперь катись-ка отсюда. Нет здесь для тебя ничего.

 — Нет, — покачала она головой. — У меня есть для вас. Вы покупаете, да? Я видела в витрине… У медальон.

 — Мы не торгуем нищенскими безделицами, — огрызнулся Бэрк. — Здесь серьезные артефакты. Ну, вали же, пока не вышел хозяин и не пригрел «Авадой» и тебя, и твоего щенка.

Женщина схватилась за живот, а потом достала из-за пазухи медальон и показала, не снимая цепочки.

 — Это медальон Слизерина. Узнаете? Его. Семейный. Отец будет в ярости. Не важно, — она заговаривалась, речь стала неразборчивой, и в конце только губы беззвучно двигались.

Бэрк брезгливо наклонился, хотел было скривиться, но разглядел медальон. Его глаза вспыхнули алчностью.

 — Я, — сказал он, — вижу. Это подделка.

Женщина вскинула голову, и ее лицо на миг-другой перестало быть таким уродливо-безвольным.

 — Это медальон Слизерина. И ты это знаешь. Я продам его — за сколько хочешь.

 — Зачем мне фальшивка? — не поддался Бэрк. — Нищенки вроде тебя не носят с собой артефактов основателей. Впрочем… — он притворно задумался, — могу его проверить. Сними-ка.

Женщина колебалась, но недолго. Медальон перешел в руки Бэрку. Тот помахал над ним палочкой, даже не пытаясь изобразить колдовство, и объявил:

 — Очевидная фальшивка, — нахмурился, — но недурная. Кое-кто может это и купить. Есть такие фаты, которым жалко денег на настоящие артефакты, а пыль в глаза пустить хочется. Дам тебе пять галеонов.

Женщина не видела, а вот Том заметил, что возле лавки уже не было пусто — в углах притались обитатели Лютного, готовые накинуться на беззащитную добычу. Женщина кивнула, а Бэрк вдруг добавил:

 — Десять. переплачиваю, но щенка твоего жалко. На-ка, — сунул ей в руку монеты и скрылся за дверью.

Нищенка осталась стоять, сжимая в кулаке доставшиеся ей за фамильную реликвию жалкие гроши, а дверь вдруг открылась снова, показался Бэрк, уже без медальона, зато в теплой манти.

 — Пошли, — и первым зашагал к выходу из Лютного.

Жаждущие наживы оборванцы почти хором заскрежетали зубами и разошлись. Бэрк вывел женщину на Косую аллею и там оставил.

Том открыл глаза. После сна гулко бухало где-то у горла сердце.

Он все выдумал или это было реальное воспоминание?

Лицо нищенки стояло у него перед глазами. Умей он рисовать, зарисовал бы по памяти — каждая морщинка, каждый излом. Крупный хищный нос, мужиковатый подбородок, кривые гнилые зубы, маленькие водянистые глаза и бесцветные губы. Его мать, Меропа Гонт, наследница Салазара Слизерина.

Том не мог точно сказать, какие чувства она вызвала у него — было и отвращение, и брезгливость, но вместе с тем и странное восхищение. Она ведь могла убить плод. Зачем родила? Зачем так бережно обнимала живот, который высасывал из нее последние силы? Прикрыл глаза, Том как наяву почувствовал это странное объятие, пародию на него — большая рука накрыла его почти целиком, и стало тепло.

Раньше, думая о ней, Том ее презирал. Она умерла, сдалась. А теперь презирать не мог. Вся ненависть досталась отцу. Его он не видел и не мог вспомнить, но не сомневался, что узнает — как только встретит свою точную копию. В его лице не было ни одной маминой черты, а значит, он похож на отца. Потянувшись, Том взял палочку и погладил пальцами рукоять. Когда они с отцом встретятся, Том спросит у него, почему он бросил мать. И отец ответит. Может, сразу, но лучше бы нет. Тогда он попробует на себе отличное заклятие «Круциатус». Оно вытянет ему жилы, раздробит кости, сплющит каждый орган, не причинив никакого вреда. После того, как от ответит, Том использует еще одно заклятие. И ему наверняка понравится смотреть на труп, в глазах которого застынет животный первобытный ужас.

Впрочем, пока эти мечты были только мечтами — и Том, как ни тяжело ему было вспоминать об утраченном медальоне, приступил к своим обязанностям в лавке, а вместе с тем плотно засел за «Волхование всех презлейших».

Бегая с поручениями, много колдуя и не имея почти ни минуты отдыха, он все-таки успевал читать фолиант и постепенно добрался до самых темных и жутких ритуалов, среди которых был и тот самый — крестраж, «наипорочнейшее из всех волховских измышлений». Увы, авторы сообщали: «Мы о нём ни говорить не станем, ни указаний никаких не дадим».

Дочитав до этого места, Том едва не вышвырнул книгу в окно — и в этот момент его заметил мистер Боргин.

Старик старался делать вид, что никакого мальчика в лавке вовсе нет, но тут поднял голову от своей книги и сказал:

 — Поаккуратней там.

 — Простите, сэр, — тут же извинился Том и закрыл книгу.

 — Молодежь теперь ничего не понимает в темных искусствах, а туда же, Годелота читать.

Не глядя на старика, Том сказал:

 — Годелот, кажется, был трусом, — и пояснил в ответ на презрительное шипение: — Уже дважды я читаю у него, что он столкнулся с материей слишком темной, а потом говорить о ней не станет.

 — Значит, он пишет о том, что слишком сложно для всяких сопляков.

 — Это не школьный учебник, — возразил Том и с деланным безразличием он зачитал абзац про крестраж. Боргин затрясся, задергался, а потом разразился старческим смехом, перешедшим в кашель.

 — Помой рот с мылом и больше не болтай о вещах, которые даже не вместятся в твою тупую головенку. У нас на острове только Блэки достаточно психи, чтобы о таком болтать за чаем, — а потом поднялся и рявкнул: — Чтоб я об это мерзости больше не слышал, ясно!

У Тома в голове осталась одна болезненно-сладкая мысль: Блэки. Самое время было пожалеть о том, что он отказался от приглашения Альфарда! На следующий год он его примет. И, конечно, однокурсник не удивится желанию Тома немного посидеть в библиотеке.

Приняв это решение, Том временно отложил поиски крестражей и даже перестал слишком часто думать о медальоне и своем наследии — его достаточно увлекала работа в лавке, возня с артефактами, изучение новых заклинаний и даже попытки с помощью нумерологических расчетов сочинить собственные.

Тридцать первого июня Бэрк бросил ему в руки стопку писем и проворчал:

 — Чертовы совы осадили лавку.

Быстро проверив конверты, Том с удивлением начал читать первые в жизни поздравления с днем рождения, пусть и фальшивым.

Абраксас писал коротко, но его письмо показалось Тому важнее прочих — у друга, кажется, дела обстояли даже хуже, чем он ожидал, но он все-таки нашел несколько бодрых слов.

Альфард писал исключительно о хорошем и лучился жизнелюбием, хотя и сообщил, что от Блэков его начинает тошнить.

Помимо них двоих еще шестеро человек из учебной группы Тома сумели заколдовать письма так, чтобы они нашла адресата — пожалуй, это был хороший результат. Том убрал письма в чемодан, но не из сентиментальных соображений, а чтобы отметить тех, кто справился с этим своеобразным спонтанным заданием.

Пожалуй, это лето чем-то напоминало предыдущее — и прошло так же приятно. Разве что заклинания, над которыми Том работал, стали в разы сложнее, а его положение в лавке — прочнее.

Помимо предметов, зачарованных на паселтанге, Том отлично управлялся и с опасными артефактами. К тому же, Бэрк начал время от времени выпускать его в лавку, к покупателям. Кто-то из них ухмылялся и спрашивал: «Растишь себе смену, Бэрк?» — кто-то кривился: «Не стану и говорить с мальчишкой». Том только вежливо улыбался, и постепенно покупатели оттаивали — и умилялись тому, какой он талантливый молодой человек. Когда Хэпзиба Смит, зашедшая в лавку за очередным артефактом, потрепала его по щеке, Том едва не проклял ее на месте — но сдержался и уговорил заплатить на сотню галеонов больше. С этой сделки Бэрк отсыпал ему шесть.

А потом произошло неожиданное.

Один из покупателей — плюгавый старичок в потертом сером цилиндре — принес предмет, который назвал ключом от Тайной комнаты Салазара Слизерина.

Предмет выглядел как небольшой серебряный цилиндр с рунами и не отвечал на проверочные заклятия. Руны по виду тоже были полной околесицей. Тогда Бэрк позвал Тома и протянул ему цилиндр. Том не нашел ни одного изображения змеи, и все же прошипел:

 — Открой свои тайны!

У него дрожали руки. Второй раз за лето он прикасался к вещи, принадлежащей ему по праву и ускользающей из его рук! Что сделает цилиндр? Что покажет?

Он не сделал ничего, и Том с уверенностью, которую редко в себе чувствовал, объявил:

 — Это фальшивка.

Бэрк вытолкал старикашку взашей, а Том задумался.

О Тайной комнате он читал, даже думал о ее поисках, но почти ничего для этого не сделал — а ведь где-то в замке было подлинное наследие его предка, никем не прибранное к рукам, никем не украденное. Оно ждало его, наследника великого Основателя, и тихо спало.

Для Тайной комнаты не нужно было ни ключей, ни артефактов — Салазар не стал бы выдумывать такой глупости. Только кровь его наследника должна была стать ключом. И Том должен был отыскать комнату и вступить в права.

Он понимал, что на поиски уйдет немало времени, но был готов искать и год, и два. В конце концов, он только переходил на четвертый курс, так что не требовалось спешки. Он начнет с подземелий Слизерина, если потребуется — поднимается до каждой башни. Проверит стены. Потревожит всех змей в округе.

Конца лета Том ждал с нетерпением, но все же был рад, когда Бэрк повторил свое приглашение возвращаться в следующем году.

 — Непременно, мистер Бэрк, — пообещал Том.

Он уже переоделся в новую мантию, собрал чемодан, пристроил поудобнее палочку в рукаве. Бэрк так же довел его до Косой аллеи и махнул рукой на прощанье.

И вскоре Том уже сидел в Хогвартс-экспрессе. Вся его группа толпилась рядом, создавая приятный шум, а Абраксас и Альфард сидели рядом. Том обратился к Блэку и мягко сказал:

 — Ты выглядишь плохо. Возможно, мне стоило принять твое приглашение и проследить, чтобы нашу принцессу не донимали эти Блэки.

Альфард засмеялся и ответил:

 — Скажи уж, что тебе было летом скучно без моего общества. Бедняга-Том!

 — Как мы все пережили разлуку с тобой, не понимаю? — отозвался Абраксас едко, и все засмеялись. Даже Том улыбнулся, прежде чем прислониться к окну и начать разглядывать знакомые пейзажи.

На первую в этом году встречу своего маленького кружка по интересам Том принёс нечто особенное. Он помнил животный ужас, который испытал, узнав о перешедших на сторону Гриндевальда дементорах, и не собирался поддаваться ему снова. Если дементоры решат атаковать — он будет готов, так же как и его группа.

Пройдясь вдоль выстроившихся в линию учеников, Том проговорил:

— Сегодня время для светлой магии. Не кривись, Крэбб, не то я решу, что ты научился думать.

Шутка была встречена гоготом, который тут же оборвался, стоило Тому взглянуть на весельчаков.

— Ваши родители побоятся учить вас этому, не желая утруждать маленьких деток, — продолжил Том, — а профессора не будут показывать магию, недоступную большинству бездарностей, которые наполняют классы. Надеюсь, среди вас бездарностей нет, друзья мои. Экспекто Патронум, — серебристая змея, вдохновлённая воспоминанием о сладком, безудержном счастье, охватившем Тома в тот день, когда он впервые сумел использовать магию осознанно, вырвалась из палочки и принялась свивать и развивать призрачные кольца. Её сияние освещало полутёмный класс и лица, светящиеся восторгом. По рядам учеников пронёсся вздох.

— Это выше уровня ЖАБА, — пробормотал Блэк со своего места.

Скажи это кто-то другой, он получил бы резкую хлёсткую отповедь, но Блэк был Тому нужен. До тех пор, пока Том не побывает в блэковской фамильной библиотеке, он не может позволить себе ссоры с ним.

— Всё, что требуется, это сосредоточиться на счастливом воспоминании. Письмо из Хогвартса, — он остановился возле нахмурившегося Блэка, — похвала отца, — перевёл взгляд на Абраксаса, — может, мучения несчастного, отравленного вашим зельем, — Милли слабо улыбнулась, явно опасаясь серебристой змеи. — То, от чего хочется широко улыбаться.

— От чего улыбаешься ты? — вопрос Эвана Розье прозвучал громко и резко. На него обернулись все.

«О, Мерлин», — прошептала Милли. Эйвери напрягся, кажется, готовясь защищать её от любых опасностей. Том ощутил вспышку собственной ярости как огонь, разлившийся по венам. Эван отчётливо побледнел.

— Я улыбаюсь, — проговорил Том мягко, подходя к Эвану совсем близко, — когда вспоминаю о воплях троих маленьких грязных маггловских детишек. Они решили, что могут касаться волшебника. Причинять ему боль. Они ошиблись.

— Том… — Розье сглотнул, — прости, я…

— Ты не хотел спрашивать, — Том отвернулся. — Ты не подумал. А может, ты просто глупец. Не имеет значения. Я не хочу тебя видеть среди своих учеников.

— Нет! — он кинулся вперед и схватил Тома за край мантии, но тут же отдёрнул руку. — Том, я должен стать сильным магом и одолеть Гриндевальда. Я должен! Пожалуйста, не выгоняй! Что хочешь сделай, только не… — Том замер.

Розье стоял совсем рядом, так, что Том слышал его хриплое, сбивающееся дыхание. Это было правильно. Страх — то самое чувство, которое Розье и должен испытывать, потому что разозлил его, Тома.

Посмотрев на него внимательно, Том спросил:

— Как ты считаешь, какого наказания ты заслуживаешь?

Это дурацкое «какое угодно» застряло у Розье в горле. Том хотел от него услышать приговор самому себе. Насколько сильно Розье хочет остаться в кружке?

Остальные молчали, не двигались и даже не дышали. Том смотрел на Розье, а его патронус висел рядом и лениво шевелил раздвоенным языком.

— Я даже на «Круциатус» согласен, — пробормотал Розье тихо, но всё-таки достаточно внятно, чтобы его услышали.

Том рассмеялся, а глаза Розье распахнулись шире.

Все ждали: какого-то решения, слов о том, что Розье прощён, возможно, вердикта о более мягком наказании — Том видел это ожидание и едва ли не слышал мысли учеников. Наверное, именно поэтому он направил на Розье палочку и произнес:

— Круцио.

Тот взвыл, рухнул на пол и скорчился, подтянув ноги к животу, принялся царапать на себе кожу, но тут же всё прекратилось.

Отойдя к учительскому месту, Том бросил:

— Тебе не стоило предлагать наказание, которое ты не можешь выдержать. Ну, что встали? Дементоры не станут ждать, пока вы залечите душевные раны.

До конца занятия только двое — Абраксас и маленький Лестрейндж — сумели сотворить нематериального, но все-таки патронуса.

— Тебе не кажется, — сказал потом, уже по дороге в спальню, Блэк, — что ты перегнул палку, Том?

Он не успел ответить, потому что это сделал за него Абраксас — неожиданно резко.

— Ничуть. Розье давно пора было проучить. И он сам выбрал «Круциатус».

Том коротко ему улыбнулся — поддержка оказалась приятной. Он был уверен, что, измени он наказание, не решись применить заклятие, его сочли бы слабаком.

После этого инцидента остальные занятия группы шли с удивительным успехом — продолжая тренировать Патронус, его ученики попутно осваивали боевые заклинания и проклятия, которые им вряд ли показали бы на уроке.

В то же время Том стал одним из самых любимых учеников профессора Слизнорта. Он не только получал приглашения на все встречи «Клуба Слизней», но и время от времени удостаивался приватного разговора. Профессор, попивая чай и устроив ноги на удобной подушечке, расспрашивал его о школьных успехах и внеклассных интересах. Особенно любопытно ему было знать, написал ли он Уоффлингу и что из этого вышло.

Том рассказывал, даже не пытаясь утаить широкой счастливой улыбки. Уоффлинг высоко отозвался о той работе, которую Том ему выслал, и предложил небольшое задание. «Если мне понравится результат, — писал он, — я поделюсь с вами секретом создания эффективных заклинаний. В школе вы до этого не дойдёте вовсе».

— Это большая удача, — обрадовался Слизнорт, — редкая, скажу я вам, удача. Адальберт — очень талантливый мальчик и важный учёный.

Несомненно, профессор гордился, что это он познакомил Тома с Уоффлингом.

Учёба шла легко — даже до скучного. Не было заклинания или зелья, которое не давалось бы Тому с первого раза, и не было педагога, который не восторгался бы его способностями.

Кроме Дамблдора, конечно.

В один из дней (это был вторник, и трансфигурация стояла последним уроком), Дамблдор объявил, что занятие окончено, и вдруг сказал:

— Риддл! Задержись.

Том почувствовал внутреннее напряжение и густую, растекающуюся по венам, подобно яду, злость, однако не позволил ни единому мускулу на лице дрогнуть, сложил учебники и пергаменты в сумку и повернулся к профессору.

— Да, сэр, — сказал он ровно.

Дамблдор смотрел на него поверх очков-половинок так внимательно, как будто читал мысли. На самом деле, конечно, это было не так — Том бы почувствовал, — но всё равно по спине побежали мурашки.

— Ты делаешь большие успехи, Том, — сказал Дамблдор нарочито ласковым тоном. — Мне приятно видеть, как ты становишься замечательным волшебником.

Том едва сдержался, чтобы не заскрипеть зубами. Дамблдор ненавидел его, в этом не было никакого сомнения, но нарочно разыгрывал этот дурацкий спектакль. И всё, что Том сейчас скажет, профессор запомнит и в будущем использует как доказательство его испорченности. «Ты ничего не узнаешь, старик», — подумал Том яростно.

— Спасибо, сэр, — а теперь обязательно улыбнуться с искренней благодарностью на лице, даже если сводит скулы.

— Я слышал, мистер Уоффлинг высоко оценил твои достижения в области трансфигурации, — Том понял, чего хочет Дамблдор. Подавись, не видать тебе благодарности! Том скорее уж станет рассказывать всем и каждому, что трансфигурации его ночами учит Слизнорт, чем признает заслуги Дамблдора в своём образовании. — Я раньше не замечал, что тебе настолько интересна трансфигурация, и тем не менее, эта новость меня очень порадовала.

— Мистер Уоффлинг — великий учёный, для меня честь общаться с ним, — проговорил Том наивно. — Могу я идти? До завтра нужно выполнить много домашней работы.

Дамблдор произнёс как будто невпопад:

— Нет большего удовольствия, чем делиться знаниями с другими, ты не находишь? — и Том понял, что Дамблдор как-то прознал о его учебной группе.

— Я размышляю о карьере преподавателя, сэр, — отозвался Том. Дамблдор не нашёл, что ещё сказать, и отпустил его, а Том вышел, чувствуя, что его трясёт.

Он не допускал даже мысли о том, чтобы в таком состоянии вернуться в слизеринскую гостиную, поэтому зашагал в противоположную сторону — наверх. Достаточно быстро ноги привели его на пустующий восьмой этаж — здесь никогда не проходило никаких занятий, а из обитателей встречались только призраки. Пропустив мимо безголового всадника на лошади с развороченным боком и призрачными сломанными рёбрами, он тяжело вздохнул и попытался успокоиться. Дамблдор не сделал ничего нового. Он раздражал одним своим существованием, манерой совать нос в чужие дела и недобрым любопытством. Его глаза прожигали насквозь.

На пустой стене какой-то рисованный придурок на картине обучал троллей балету. Тролли напоминали некоторых из учеников Тома — такие же неповоротливые и бездарные, а их учитель отчаянно походил на Прюэтта. Том вообразил, как накладывает на рыжего «Империо» и отправляет к настоящим горным троллям: по всему выходило смешно. А ещё можно заставить его обучать балету Хагрида — тот и по виду, и по запаху от тролля недалеко ушёл.

Дурацкие мысли помогли расслабиться и успокоиться. Том выдохнул, улыбнулся и резко повернулся к стене напротив картины. Она была пустой и гладкой — это в Хогвартсе, где всё увешано картинами и уставлено рыцарскими доспехами! Осторожно Том коснулся камней кончиками пальцев. Камни были самыми обыкновенными — прохладными, шершавыми. И всё-таки невозможно было отделаться от мысли, что за ними что-то есть.

Достав палочку, Том прошептал:

— Открой свои секреты.

Стена осталась неподвижной, ничего не изменилось.

— Откройся! — велел он на парселтанге.

Ничего.

Кто-то другой рискнул бы запустить в стену «Бомбардой», но Том не сомневался, что замок этого не спустит. В Хогвартсе секреты нужно было бережно разгадывать, распутывать узлы, а не разрубать их.

— Будь добра, откройся, — попросил он вежливо (это работало с двумя дверями на первом этаже и с одним гобеленом на четвёртом).

Эта стена оказалась не так проста. Том зажмурился и подумал: «Я хочу, чтобы эта дверь открылась», — тщетно.

Простояв возле стены почти час и перепробовав все способы, которые работали с другими секретными проходами, он так и не получил результата и ушёл раздосадованный, точно зная, что придёт ещё.

Комната это Слизерина или что-то иное — Том намеревался узнать.

Тем временем новости в «Ежедневном пророке» стали тревожными. Едва союзники задержали войска Гриндевальда и его маггловских сторонников под Москвой, как в войну вступила Япония. Мало кто знал точно о японских магах, никто не мог похвастаться, чтоб хоть раз был в их школе, но, очевидно, они хорошо владели тёмными искусствами — и британцы, и американцы оказались перед ними бессильны. Заговорили об инфери, «Пророк» даже напечатал несколько смазанных фотографий.

Рейвенкло погрузился в траур — говорили, что родители сразу троих учеников и родной брат декана, профессора Бири, погибли в Тихом океане, но подробностей в газетах не писали.

— Кто-то уже должен его остановить, — заметил в гостиной Абраксас. — Мы зря сидим тут…

— Предлагаешь сбежать из школы и отбиваться от инфери в океане? — хмыкнул Альфард. — Том, как тебе идейка?

Том только хмыкнул из-за книги о поиске скрытого — в отличие от Блэка, он понял, что Абраксас вовсе не предлагал им никуда бежать, а размышлял о трусости военного командования и Министерства Магии.

— Мы школьники, Альфард, — как бы следуя за мыслями Тома произнёс Малфой. — А в Министерстве сидят взрослые маги, и они предпочитают смотреть, как Гриндевальд разносит мир по кусочкам. Теперь к нему присоединились японцы, что дальше?

— Спенсер-Мун скорее закроет остров куполом, чем будет рисковать, — подал голос Розье. Том едва не напомнил ему, что его никто не приглашал присоединяться к беседе, но потом решил, что книга интереснее.

— Он спелся с магглами, — постепенно к разговору присоединялось всё больше народу.

— Чего и ждать от нищего полукровки.

— А ты бы возобновил закон Эвермонда и запретил бы волшебникам контактировать с магглами во время военных действий? Тогда Гриндевальд нас точно раскатает.

— Какое счастье, что Эйвери у нас не политик. Правда, Эйвери? — Блэк, как обычно, громче всех.

У Тома заболела голова. Он захлопнул книгу и резко встал — все замолчали. Он обвёл товарищей по факультету тяжёлым взглядом и вышел из гостиной. Ему отчаянно нужно было остаться одному и спокойно подумать, а это невозможно, когда вокруг одни и те же разговоры. Как будто кто-то из этих остолопов, включая Абраксаса, может на что-то повлиять.

Сам того не понимая, он почти бегом направлялся на восьмой этаж.

Стена была пустой, холодной и безмолвной, Том резко остановился возле неё и отчаянно подумал: «Пусти меня, мне нужно побыть одному!», — и как бы эхом в голове пронеслось: «Побыть одному, побыть одному».

Он пошатнулся и готов был опуститься на пол, но так и замер, чуть приоткрыв рот. Стена больше не была пустой — в ней появилась потёртая, старая, но прочная с виду дверь с крепкой металлической ручкой.

Том осторожно нажал на ручку, потянул дверь на себя — она поддалась легко, с мягким скрипом. Том заглянул внутрь и понял, что оказался в знакомом месте. Это была спальня в доме Малфоев, та самая, в которой он оставался, когда гостил у Абраксаса.

Он закрыл за собой дверь и огляделся. Всё было так же — и кровать, и тумбочка, и высокий платяной шкаф, и маленький уютный уголок с креслом и торшером. Даже оно располагалось там же, и из него можно было разглядеть заснеженный Уилтершир. Только подойдя совсем близко, Том понял, что окно — иллюзия, и за ним ничего нет.

На всякий случай он снова открыл дверь — за ней по-прежнему был коридор восьмого этажа Хогвартса, а не Малфой-мэнор. В растерянности Том закрыл дверь и сел на кровать. Потом лёг, бездумно глядя в потолок.

Откуда в Хогвартсе это место? И что оно по сути своей? Едва ли — спальня Малфоев. Нет, этот образ был позаимствован из его, Тома, памяти, никак иначе. И возникла дверь, когда Том настойчиво потребовал пустить его и дать побыть одному.

Поднявшись с кровати, Том поспешно вышел в коридор, закрыл дверь и замер, задержав пальцы на ручке. Было страшно потерять это место, ошибиться, но он пересилил себя. Едва он отпустил ручку, как дверь исчезла, превратившись в каменную стену. Том щёлкнул языком и подумал сосредоточенно: «Дай мне побыть одному». Ничего не произошло. Он повторил мысленный приказ, растерянно пытаясь понять, что делает не так, потом повторил ещё — и дверь появилась. Она снова вела в знакомую спальню. На этот раз он закрыл дверь без колебаний и подумал, разглядывая каменную кладку: «Дай мне место, где можно почитать». На третий раз в стене возникла другая дверь — большая, с бронзовой ручкой в виде головы льва. С трудом повернув её, Том оказался в библиотеке Хогвартса. Он тихо охнул, закрыл дверь за собой и торопливо, возможно, даже слишком прошёлся вдоль стеллажей.

Школьную библиотеку он знал очень хорошо — может, даже лучше библиотекаря. Не считая запретной секции, откуда книги выдавались только по запросу, он изучил всё. И именно поэтому он не сомневался, что находится именно в библиотеке Хогвартса, а не в другой, похожей. На пробу он снял с полки сочинение Агриппы, пролистал и убедился, что книга сохранила свое содержание.

Вернув Агриппу обратно, он медленно, чувствуя нарастающий в груди азарт, подошёл к Запретной секции и без труда сдвинул решётку. Книги (копии, оригиналы — какая разница!) здесь пахли пылью и магией. Том осторожно достал «Наитемнейшие превращения» Абрмелина. Книга задрожала в руке, от чего противно заныли суставы и сочленения, но Том не обратил на это внимания, осторожно уложил книгу на стол в углу и раскрыл. От страниц потянуло холодом и жутью, и Том почти нежно провёл по ним пальцем.

Книга была не такой старой, как казалась, — во всяком случае, её создали уже в печатную эпоху. Но её возраст был отнюдь не главным её достоинством — Том пробежал взглядом введение и довольно улыбнулся. Плевать на Дамблдора и прочий вздор. Он разгадал загадку комнаты и получил неограниченный доступ к знаниям. Это дорогого стоило.

Какое-то время он просто читал Абрмелина — заклятия у него описывались не столько тёмные, сколько противные, да и смысла в них не было. Но знания есть знания, поэтому Том не без удовольствия вникал в способы удаления костей из тела человека, а также в принципы наложения заклинаний иссушивания, жажды и голода.

Очнулся он, когда сам почувствовал голод: в животе заболело резко и остро.

Выругавшись, Том наколдовал «Темпус» и понял, что провёл в комнате-библиотеке почти восемь часов. Пропустил обед. Пропал почти на весь день. И почти опоздал на занятие своей группы. Впрочем, даже это всё не могло испортить ему настроение — он был доволен собой.

До самых рождественских каникул он увлечённо изучал возможности комнаты, никому не говоря о ней ни слова. Почему-то ему хотелось, чтобы это была только его тайна. Он перечитал много интересного из запретной секции, но не преуспел в воссоздании других, менее знакомых библиотек. Несколько раз поспал в спальне Малфой-мэнора, но потом решил никогда больше её не вызывать. Выяснил, что комната способна дать что угодно, кроме еды и зелий — но нужно точно знать, чего хочешь. И нашёл книгу, пусть и всего одну, которая пролила свет на тайну крестража.

Создателем этого колдовства называли Герпия Гнусного — во всяком случае, по версии книги, он был первым, кому удалось сделать крестраж, и именно на его ритуал давались ссылки, хоть и без подробностей. Это действительно было чем-то невероятным — не зло и не добро, но величайшая сила, которая ставила человека выше всего на свете, даже выше смерти. Крестраж сохранял душу, привязывал её к земле и к выбранному предмету. И, если вдруг тело гибло, крестраж удерживал душу, не пускал за грань. Душа могла возродиться.

Вечная жизнь.

Прочтя именно эту книгу, Том решительно прервал свои ежевечерние, а то и еженощные бдения в Комнате. Он не испугался, нет. Но ему требовалось время, чтобы осмыслить всё, что он узнал, понять, насколько правдив был автор книги. А ещё — чтобы не броситься тут же воссоздавать ритуал. Бессмертие было так близко, что Том робел перед ним. Он гнался за ним так отчаянно, а оказавшись в шаге от него, вдруг засомневался.

Воздух и холодный шотландский ветер проветривали голову превосходно. Когда Том в воскресенье не заперся в Комнате, а вышел с однокурсниками к озеру, его встречали овациями.

— Тебе давно стоило развеяться, — тихо сказал Абраксас. — Становишься похож на умертвие.

Том отлично понял скрытый смысл: Абраксас переживал за него и сообщал, что, если будет нужно, он готов стать его конфидентом.

— Я, кажется, пропустил пару матчей. Кто ведёт? — равнодушно отозвался Том. Он не желал делиться своей тайной ни с кем, даже с Абраксасом.

— Вороны, — встрял в разговор Блэк. — Сделали кошек вчистую, а те обошли пуффендуйцев в первом матче с минимальным перевесом, так что…

— Так что нам надо выигрывать с огромным счётом, если хотим кубок, — закончил Эйвери.

Общий разговор повернулся в сторону квиддича, а Том, пропуская слова приятелей мимо ушей, дышал полной грудью и наслаждался удивительно красивым заснеженным Хогвартсом. Он был как с рождественской открытки. Когда-то ребёнком Том видел такие и мечтал иметь хоть одну. А теперь он имеет больше. Он сам идет мимо лучшего замка на свете, и на его мантию падают мягкие пушистые снежинки. Он чуть прищурил глаза и отчётливо увидел самого себя, но старше, шире в плечах и ещё уверенней. Он увидел, как легко огибает озеро и взбегает по лестнице к главным воротам. Как ворота распахиваются перед ним и впускают его. И завхоз — почему-то в ливрее — объявляет:

— Том Марволо Риддл.

Том сбился с шага, когда это нелепое объявление прозвучало в его голове. Недовольно фыркнул. Папаша и здесь сумел всё испортить.

— Что это такое сидит под моим деревом? — преувеличенно раздражённо спросил он. Не то чтобы ему было до этого дерева сейчас какое-то дело, но он не желал привлекать внимание Абраксаса.

— Девчонка, — протянул Крэбб.

— Вели ей убраться.

Спустя пару мгновений территорию Хогвартса огласил надсадный плаксивый вой, а Абраксас спросил:

— И стоило ее трогать?

— Пусть знает порядки, — дёрнул плечом Том.

— Точно, — хохотнул Эйвери. За ним засмеялась Милли и зафыркал Лестрейндж. Блэк зевнул, а Абраксас покачал головой.

— Недоволен? — спросил Том зло.

Абраксас посмотрел на него, пожал плечами и сказал:

— Ты всегда прав, Том.

— Не Том, — объявил он громко. — Марволо. Это имя мне больше подходит.

Его группа восторженно заклекотала, а Альфард с силой хлопнул его по плечу:

— Шикарно придумал… Марволо! Это надо отметить!

И они отметили — до головной боли на утро.

Том не удивился, получив приглашение от Блэка провести Рождество в его фамильном особняке в Лондоне. А вот Абраксас аналогичного предложения не ждал.

— Да брось, — Альфард зашёлся в лающем довольном смехе, — как будто я не знаю, что тебя лучше держать подальше от Малфой-мэнора.

— Ты преувеличиваешь, — недовольно проговорил Абраксас, но, конечно, с обычной своей церемонностью поблагодарил за приглашение и принял его.

Альфард был счастлив и не скрывал этого, громко заявляя, что их ждёт лучшее Рождество в истории. Все остальные из их компании, на кого приглашение не распространялось, негромко, но завистливо вздыхали. Многим хотелось бы взглянуть на обиталище самой тёмной семьи в магической Британии.

Другие Блэки были не так счастливы, но и Орион, и Вальбурга, и Сингус подошли поочерёдно к Тому и к Абраксасу и подтвердили, что они и их родители будут рады видеть друзей Альфарда в своем доме.

— Спорим, Вальбурга по тебе тайно сохнет, — фыркнул излишне довольный, а поэтому излишне болтливый Альфард. Том закатил глаза. Абраксас кашлянул, пытаясь намекнуть на неуместность подобных замечаний.

— О, Ма-арволо, — протянул Альфард, копируя сестру.

— Ты порешь чушь и сам это знаешь, — отозвался Том, улыбаясь кончиками губ. На Вальбургу ему было плевать, но ему нравилось, как легко и быстро факультет принял его новое имя. По-старому, Томом, его теперь звали только педагоги, даже ещё остолоп Хагрид. Но им ничего объяснять Том не собирался.

К началу рождественских каникул Хогвартс полностью засыпало снегом, и Альфард даже начал жалеть, что они уезжают: в Лондоне их ждала бесснежная и сырая погода.

— Да и не выйдешь у нас особо на улицу: маман быстро объяснит, что да как и почему не стоит шататься среди магглов.

Том только пожал плечами: его интересовала библиотека, а не игра в снежки. Малфой тоже не выглядел опечаленным: ему просто нравилось думать, что у него будут целые каникулы, не омрачённые желанием применить «Аваду» к опекуну.

На вокзале их встретил важный сурового вида домой эльф в наволочке с гербом Блэков. Поклонившись «молодым сэрам и молодой леди» и собрав всех многочисленных Блэков вокруг, он, не теряя важности, переместился — вместе с остальными Том оказался в небольшом лондонском дворе, очень опрятном и старомодном. Домам вокруг было лет по триста, не меньше. Домовик протянул Тому и Абраксасу, единственным гостям, по свитку пергамента. Внутри было написано: «Площадь Гриммо, 12», — едва Том прочёл эти слова, как свиток растаял у него в руках, а дома под номерами одиннадцать и тринадцать пришли в движение, задрожали и разъехались, давая место дому номер 12.

— Дом, милый дом, — прошептал Альфард.

— Добро пожаловать, Абраксас, Марволо, — любезно сказала Вальбурга и первой поднялась на крыльцо.

Дом Блэков не был похож ни на один дом, который видел Том до этого. Если особняк Малфоев поражал сдержанной достойной роскошью, то дом Блэков как бы говорил: здесь рады только своим. Прихожая была тёмная и узкая. Сразу после неё, в длинном сумеречном холле, тянулся ряд сморщенных высушенных голов домовых эльфов. Со стен на гостей смотрели Блэки — с тяжёлыми челюстями, синими глазами и смоляными волосами. Они молчали и заранее не были рады чужакам.

— Идём, идём, — Альфард провёл их мимо эльфийских голов и недовольных портретов, и внезапно стало светло. Они оказались в широкой просторной комнате, освещённой множеством свечей. Здесь уже стояли живые Блэки — тоже черноволосые и синеглазые, но улыбчивые и явно довольные.

Том помнил церемонные приветствия у Малфоев. Здесь этого не было. Дети и родители, кузены, братья, дедушки, бабушки и другие родственники приветствовали друг друга хоть и без воплей и объятий, но шумно, вразнобой. И поэтому особенно заметной и ощутимой стала оглушительная тишина, наступившая, когда в комнату вошёл высокий крепкий старик.

— Рад вас видеть, дети, — сказал он густым рокочущим басом и улыбнулся.

Все как будто разом вспомнили о приличиях, и Вальбурга, хотя у нее не было на это никаких прав, объявила:

— Дедушка, маман, отец, дядя, тётя, позвольте представить вам наших гостей, однокурсников Альфарда и подающих надежды волшебников. Абраксас Малфой, единственный наследник семьи Малфой. И Том Марволо Риддл, — Вальбурга на мгновение замялась, бросила в сторону быстрый взгляд, но ничего больше не прибавила.

Том почувствовал, как взгляды старших Блэков жгут ему кожу. Но ему уже было давно не одиннадцать — его нельзя было этим испугать. Законы гостеприимства не позволят им выставить его из дома. К тому же, раз Альфарду разрешили его пригласить, значит знали, что он — нечто большее, чем неизвестный полукровка.

— Добро пожаловать, — за всех сказал старик, и ледяные взгляды потеплели.

Первый вечер в доме Блэков утомил Тома ужасно. Их было слишком много. И если детей Том знал, то запомнить взрослых было действительно трудно.

Во-первых, старик, Сингус Блэк Второй. Во-вторых, Поллукс и Ирма Блэки, родители Альфарда, Вальбурги и Сингуса (очевидно, третьего). Их отличала общая живость разговоров, а миссис Ирму Блэк — ещё и скорость метания в детей жалящих заклинаний. В-третьих, Арктурус Блэк Третий и его жена Мелания, родители Ориона и Лукреции. Их легко было запомнить, потому что Арктурус много и занудно говорил о политике, не обращая внимания на то, слушает ли его кто-нибудь.

А вот с остальными возникала проблема, потому что даже памяти Тома не хватало, чтобы запомнить, кто кому каким кузеном приходится.

— Я был несправедлив к Альфарду, — тихо шепнул Тому на ухо Абраксас с едва уловимой иронией. И то верно: было бы жестоко считать его слегка сумасшедшим. Учитывая условия, в которых он вырос, его можно было смело назвать образцом адекватности.

Миссис Ирма Блэк исполняла обязанности хозяйки дома — именно ей Том и Абраксас были обязаны ключами от спален и возможностью перевести дух. Она же пригласила их на обед.

Том переоделся в лучшую свою мантию, зачесал волосы, слегка смочив ладонь водой, и смело приготовился провести самый странный вечер в компании самых тёмных магов страны.

— Отец любил шутить, — опять шёпотом заметил Абраксас, — что у Блэков наверняка есть армия слуг-скелетов. Потому что…

— Никто живой этих чокнутых не выдержит? — встрял в разговор Альфард и подмигнул смутившемуся Абраксасу. — Расслабься. Я тоже думаю, что они все — просто психи. Но с вами это будет самое нормальное Рождество в моей жизни. Пойдёмте, дед не любит опозданий.

И, послав к Мордреду присланного миссис Блэк домовика, Альфард сам повёл их в столовую.

Она была… пожалуй, обычной. Во всяком случае, без высушенных голов, скелетов и всего прочего. Разве что люстра парила в воздухе, поддерживаемая крыльями множества летучих мышей — наверняка волшебных, потому что живые мыши не смогли бы летать так плавно и так синхронно махать крыльями.

Место Тома оказалось слева от Вальбурги. По левую руку от него расположилась миссис Ирма. Абраксаса отправили почти на другой конец стола и усадили между Лукрецией и миссис Меланией. Альфард был ближе — всего через два стула от Вальбурги.

Как и в Хогвартсе, стол был сервирован, но пуст — блюда эльфы должны были подать прямо с кухни. Сингус старший поднялся, едва дотронулся кончиком ножа до бокала и пророкотал:

— Добро пожаловать в Блэк-хаус. Добро пожаловать домой.

И тут же стол заполнился множеством разнообразных блюд — впрочем, к большому облегчению Тома, почти все они были ему знакомы. Здесь не было каких-то пугающих изысков, с правилами этикета он был хорошо знаком, так что без напоминаний принялся ухаживать за Вальбургой, поддерживая между тем нейтральный разговор о погоде с миссис Ирмой.

Достаточно быстро с темы погоды перешли на то, о чём Том не хотел бы говорить, но к чему был готов.

— Альфард писал о вас, мистер Риддл, — сказала миссис Ирма. — О ваших успехах в учёбе. И о ваших… — она поджала крупные полные губы, — талантах.

— Альфард, наверное, преувеличивает, — с улыбкой отозвался Том. — Я не более чем обычный студент.

— Не все ваши знания можно объяснить книгами, — отрезала Ирма. — Правда, что вы говорите на парселтанге?

Удивительно, как вышло, что этот её вопрос совпал с перерывом во всех других разговорах и оказался услышан всеми, кто сидел за столом. Все взгляды тут же устремились в сторону Тома. Абраксас напротив чуть побледнел. Альфарда видно не было, но Том собирался ещё сказать ему, что он думает о его болтливости. Пока же нужно было что-то решать. Отступить, отговориться — можно, но тогда не видать библиотеки Блэков. Признаться — страшно. С другой стороны, что он теряет? И почему боится показать то, что поднимает его надо всеми прочими, даже над Блэками?

— Я говорю на парселтанге, — ответил Том, отлично зная, что все остальные слышат только шипение. — И да, мэм, — продолжил он по-английски, — так выходит, что я потомок Салазара Слизерина.

В школе это его заявление встречали потрясённым молчанием, перешёптыванием, ужасом или восторгом. Блэки показали себя с лучшей стороны. Сингус Блэк Второй заявил:

— Тем лучше. Эти стены не выдержали бы присутствия грязнокровки. Эй, вина!

И снова все заговорили каждый о своём, но Том был уверен, что теперь ему точно дадут доступ в библиотеку. А летучие мыши под люстрой показались вполне симпатичными.

У Блэков не было принято уединение. Собственно, они почти всё время были вместе, так или иначе: вместе читали, вместе занимались магией, вместе слушали ворчливые отповеди старого Сингуса. Тома это раздражало, а Абраксаса, похоже, забавляло — во всяком случае, он с большим удовольствием проводил время со старшими Блэками, обсуждал упадок аристократии и террор Гриндевальда.

Альфард, наоборот, отчаянно сторонился родственников. И на третий день, в канун Рождества, Том, кажется, понял почему.

Они все собрались в большой синей гостиной, наблюдая за тем, как трое домовиков споро наряжают ёлку. Сингус Второй стоял чуть поодаль от остальных и кривился.

— Маггловские традиции, — пробурчал он, когда эльфы водрузили звезду на вершину ели.

— Отец! — оборвала его Ирма Блэк, и Тому показалось, что это — продолжение давнего разговора или спора. — Не при детях!

— А я считаю, — подала голос Вальбурга, — что это пошло от грязнокровок и всё портит!

— Украшения, — шепнул Тому на ухо Альфард. — Каждый год спорят. Бабушка запретила, пока ещё была жива, украшать ёлку по кельтским традициям: внутренностями животных. А дедушка недоволен. Спорим, Вальбурга, как вырастет, непременно вернёт этот милый обычай?

Том пожал плечами. Он к Рождеству вообще относился спокойно, его ни ель, ни подарки, ни глупости вроде Санты не занимали. Но, пожалуй, внутренности на ветках — не в его вкусе.

Пока Альфард давал пояснения, спор набирал обороты — миссис Ирма повышала голос, Вальбурга уже топала ногами, Орион пытался всех успокоить, а старший Сингус грохотал про маггловскую заразу.

От криков у Тома заломило в висках, а между тем по гостиной уже начали пролетать волны стихийной магии. Ёлка шаталась, фигурки бились в стеклянную пыль, один из эльфов запричитал и начал выкручивать себе уши, и тут Сингус рявкнул:

— Заткнись, ушастая тварь! Секо!

Пролетело заклинание, и голова эльфа ровным срезом отделилась от туловища. Упала, покатилась, разбрызгивая тёмную кровь. Обезглавленное тело спустя пару мгновений осело.

Все замолчали. Оставшиеся два эльфа вжались в ёлку, приминая пушистые лапы.

Сингус снова взмахнул палочкой, и отрубленная голова, воспарив, насадилась на вершину ёлки вместо разбившейся звезды. Кровь потекла по стволу и веткам. Тело осталось лежать на полу.

— Мерлин, — пробормотал Альфард, — меня сейчас стошнит.

Старик услышал его, обернулся и прошипел:

— Малолетний хлюпик. В моё время тебе было бы место в Хаффлпафе.

Альфард развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Это было слишком, отец, — заметила миссис Ирма.

Мелания, самая бесцветная и скучная из всех, неожиданно радостно спросила:

— Не выпить ли нам всем вина?

И спустя минуту все взрослые уже пили, поднимая бокалы и провозглашая тосты. Вальбурга крутилась рядом, настаивая, чтобы ей и Ориону тоже налили, потому что они почти совершеннолетние. Кажется, кто-то ей всё-таки плеснул на донышке. Абраксас подошёл к Тому и приподнял бровь, как бы спрашивая, что он думает обо всём этом.

А Том вдруг понял, что не думает… ничего. Ему не было жалко эльфа — с чего бы? Он не получал удовольствия от лопоухой головы на вершине ёлки. Ему не было противно или интересно. Всё, чего он хотел, — это попасть наконец в библиотеку и заняться делом.

— Найдём Альфарда? — спросил Малфой обычным своим скучающим тоном.

— Пожалуй, стоит, — кивнул Том.

— Он на чердаке, — сказала неожиданно оказавшаяся рядом с ними Вальбурга, — ревёт, наверное.

Том смерил её внимательным взглядом и сказал:

— Я не очень люблю, когда подслушивают мои разговоры. Но за информацию — спасибо, — а потом добавил, посмотрев внимательно в её синие, как у прочих Блэков, глаза: — Теперь ты можешь идти.

И Вальбурга действительно отошла от них, не сказав на прощание ни единого едкого слова. Абраксас покачал головой, а Том скомандовал:

— Пошли.

Альфард действительно был на чердаке — если можно назвать чердаком дорого обставленную комнату со скошенным потолком. Он сидел на полу возле каминной трубы и читал что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся учебником по зельям.

— Сбежали? — спросил он, не поднимая головы. — Присоединяйтесь, эльфы могут принести ужин.

— Блэков всегда считали эксцентричными, — мягко сказал Малфой. Альфард хмыкнул:

— Ты так вежливо сообщаешь, что не удивлён?

— Я вежливо сообщаю, что у каждой старой семьи свои традиции. Даже рад, что Блэки… верны своим.

Альфард фыркнул. По щелчку его пальцев действительно появился эльф, и вскоре на низеньком столике начали по очереди возникать праздничные блюда: половинка индейки, куриные рулеты, печёные овощи, дымящийся варёный картофель, паштеты, пудинги и ещё множество всего. Отдельно, возле стола, появились запотевшие графины с морсом и тыквенным соком. Альфард широким жестом предложил присоединяться, и, пожалуй, у них вышло недурное Рождество: они пили сок, наслаждались отличной стряпнёй эльфов, болтали о чём-то совершенно не важном, а потом, растянувшись на коврах, представляли, как совсем скоро окончат школу и станут теми, кто завершит войну с Гриндевальдом.

— Перед началом битвы, — мечтательно сказал Абраксас, — я приглашаю вас в Малфой-мэнор. На тренировку.

И все засмеялись, представив, как сильно достанется ненавистному родственнику, пока безнаказанно хозяйничающему во владениях Малфоев.

— Том… — вдруг задумчиво сказал Абраксас, оборвав собственную речь с перечислением заклинаний, которыми угостил бы родственника, — тебе не кажется, что мы… можем больше?

— Больше, чем свергнуть Гриндевальда? — переспросил Альфард. Том закинул руки за голову:

— Гриндевальд — не главная наша цель, если ты об этом.

— У тебя она вообще есть? — с улыбкой в голосе уточнил Абраксас.

Была. У него была цель. Бессмертие. Наследие Слизерина. Но Абраксас спрашивал не об этом.

— Мы можем изменить мир, Том. Ты можешь, — проговорил Малфой.

— Гриндевальд меняет мир. Ты что-то не в восторге, — заметил Альфард.

— Он фанатик. А я говорю о политике. Он прав в том, что мы не можем вечно прятаться от магглов. Их… слишком много. Они размножаются, заселяют землю, вытесняют нас.

— Ты предлагаешь убивать магглов? — уточнил Том. Абраксас зевнул:

— Малфои такого не предлагают. Мы дипломаты, а не воины.

— Мне не мешают магглы, — возразил Блэк. — Пусть себе живут.

— Что думаешь, Том? — спустя какое-то время переспросил Абраксас.

— Думаю, что нам не помешает название, — отозвался Том. — А цель у нас пока одна — стать лучшими магами в мире. Самыми сильными. Поверь, если мы победим Гриндевальда, нам позволят проводить любую политику, которую мы захотим. Хоть магглов истреблять, хоть портал на Луну строить.

Альфард рассмеялся громким лающим смехом. Абраксас согласно кивнул и добавил:

— Главное, чтобы его не победил кто-нибудь без нас.

— Пока желающих что-то не видно, — равнодушно заметил Том. На самом деле, он и правда не рвался к этой победе. Его учебная группа появилась только потому, что он мог либо возглавить однокурсников, либо стать среди них изгоем. Но если задуматься, в чём-то Малфой был прав. Им нужна была цель, реальная — иначе группа долго не продержится. И кто знает, что тогда сделают с Томом бывшие последователи.

— Ладно, — закончил Абраксас, — пока это всё — пустые разговоры.

Вскоре они все втроём заснули, так и не встав с пушистого тёплого ковра.

На следующий день Том получил доступ к библиотеке и провёл там всё время до конца каникул.

— Том! — услышав свое имя, Том вздрогнул и поднял голову от записей. Уже три дня, как он вернулся в Хогвартс, и только теперь ему удалось до конца систематизировать все те сведения, которые он почерпнул из библиотеки Блэков. То, что он нашёл, было невероятным, волнующим и страшным. Настолько страшным, что он не решался делать пометок на пергаменте и начал записывать свои мысли, только как следует зачаровав тетрадь от посторонних глаз.

— Том! — над его столом нависал Хагрид — как обычно, лохматый, грязный и счастливо улыбающийся.

— Чего тебе, увалень? — лениво спросил Том, закрывая тетрадь.

— Показать тебе хочу кой-чего, — он улыбнулся ещё шире, так, что глаза превратились в узкие щёлочки. Первым побуждением Тома было прогнать великана прочь. Но, немного подумав, он сказал:

— Выйди из библиотеки, тебе тут делать нечего. Жди у статуи Мерлина, я подойду.

Хагрид радостно потопал прочь, на ходу задевая стул и громко извиняясь за свою неуклюжесть, а Том ещё раз открыл тетрадь, прочёл последнюю записанную строку:

«…расколоть душу, создавая якорь, не позволяющий ей отправиться за грань». От этой мысли было и сладко, и жутко. «Не позволяющий ей отправиться за грань». Умереть. Даже если его убьют, его душа, его сущность, ум, магия — останутся здесь, чтобы возродиться снова. Жить.

Он захлопнул тетрадь и убрал её в сумку, собрал разложенные для отвода глаз книги по продвинутым зельям, расставил их на места и тихо покинул библиотеку.

Хагрид ждал, где ему было велено, переминался с ноги на ногу и грыз яблоко — хотя, на взгляд Тома, он мог просто отправить его в рот целиком. Увидев Тома, он вытащил из сумки ещё одно яблоко, зелёное, как Том и любил, протянул ему и спросил заискивающе:

— Будешь?

— Грязное опять… — проворчал Том, но яблоко взял, очистил его магией и впился зубами в гладкий бок. — Ну, чего у тебя? Мне и без тебя дел хватает.

Хагрид опять заулыбался:

— Я знаю! Но тут — такое, что тебе точно надо увидеть! Только… — Хагрид уже направился вперёд по коридору своими огромными шагами, но тут остановился и оглянулся на Тома: — Не выдавай меня, Том! — его лицо сделалось жалостливо-плаксивым.

— Я подумаю. Веди, — отозвался Том, заканчивая с яблоком и уничтожая огрызок «Эванеско».

Они шли молча минут пятнадцать, спустились в подземелья и, наконец, Хагрид остановился возле непримечательной стены, постучал по ней трижды и с трудом протиснулся в открывшийся проход.

Том последовал за ним — только для того, чтобы оказаться в крохотном (и казавшемся ещё меньше из-за громадного Хагрида) чулане. Великан завозился в углу, воркуя с кем-то:

— Тише, тише, малыш. Мамочка здесь, — а Том на всякий случай покрепче перехватил волшебную палочку. От тварей Хагрида всего можно было ожидать. — Ну-ка, познакомьтесь с вашим новым другом, Томом…

Хагрид повернулся, держа в руках небольшой чёрный ящик. Том напрягся — а потом на него уставились три пары чёрных блестящих глаз с узкими вертикальными зрачками. Три раздвоенных языка зашевелились. Три головы поднялись. Левая голова прошипела:

— Мы хотим есть. Мы ждём еду.

Правая ее оборвала:

— Договоришься, и нас съедят самих. Помалкивал бы лучше.

— Ути, мои хорошие, — умилился Хагрид, и только сейчас Том понял, что трёхглавый змей говорил на парселтанге, которого великан, конечно, не знал. — Мамочка сейчас вас покормит, — Хагрид поднял глаза на Тома. — Ну, что скажешь? Ты же слизеринец, вы змей должны… того… хорошо к ним относиться, так?

— Вас не съедят, — мягко проговорил Том, пропуская мимо ушей болтовню Хагрида. — По крайней мере, пока вы прячетесь в этом ящике.

Все три головы уставились на него удивлённо, а Том медленно протянул руку и почти нежно погладил кончиками правую голову. Настоящий рунеспур. Совсем юный, возможно, вылупившийся здесь, в грязном подвале, под присмотром Хагрида. Длиной едва ли в фут. Почти весь чёрный, с только наметившимися рыжими полосками на чешуе.

— Ты… — Хагрид охнул, — того, говоришь с ними? — Том поднял на великана глаза, но вместо естественного для гриффиндорца отвращения увидел восхищение. — Что они говорят?

— Что голодны.

— Конечно-конечно, — Хагрид поставил ящик на пол и завозился — в другом углу, похоже, он держал для своего питомца пропитание.

Том снова заговорил со змеем. Головы отвечали, спорили, млели от прикосновений, а Том думал, как бы так забрать у олуха это сокровище. И можно ли. Рунеспур — не то животное, которому будут рады в гостиной.

— Том, ты только, того… — Хагрид поднялся и опустил перед левой головой живого мышонка. — Остерегайся правой. Она жуть какая ядовитая.

Том улыбнулся, глядя, как левая голова под недовольное шипение остальных первой заглатывает мышь:

— Змея никогда не нападёт на змееуста. Опасаться надо тебе.

Хагрид предложил мышь средней голове, самой спокойной и молчаливой, и фыркнул:

— Да мне чего, пущай себе кусает. Мне это — что комар, — и погрозил пальцем ядовитой голове, попытавшейся перехватить у соседки добычу.

Накормленный рунеспур расслабился, свернул кольца и затих. Том продолжал поглаживать головы, а Хагрид снова улыбнулся и сказал искренне:

— Зря они все про слизеринцев болтают всё-таки. Вот ты хоть и слизеринец, а как животину гладишь! Я думаю, — он закряхтел и присел на корточки, чтобы смотреть Тому прямо в глаза, — если человек к животине добр, то плохим он быть не может, а?

— Это змея, Хагрид, — сказал Том, пропустив сомнительную характеристику мимо ушей. — Не кошка. Притом змея магическая. За содержание рунеспура тебе могут выписать большой штраф, если повезёт, а то и на учёт поставят.

— Так они же плохого ничего не делают! — искренне пожал плечами Хагрид. — Не кусаются, да и отсюда я их не выпускаю. Что плохого?

— Это законы, — подумав, Том достал задремавшего змея и положил себе на плечи, как воротник. Прохладная рептилия завозилась, устраиваясь удобнее, все три головы пристроились у него на плече. В детстве он так носил гадюк, но рунеспур был, конечно, куда лучше. — То, что тебе — не страшнее комариного укуса, для обычного человека — смертельно. Если твой рунеспур кого-то укусит… — он не стал договаривать, а Хагрид шмыгнул носом:

— Но он ведь один совсем! Его выбросили, яйцом, потому что он не вылуплялся! Куда я его? Он же малыш ещё совсем! — казалось, великан вот-вот разревётся. Том поморщился и сказал:

— Не реви, гадость какая! — машинально опять погладил головы. — Корми пока его, никуда не выпускай. Я… подумаю, что можно сделать.

Хагрид вытер выступившие на глазах слёзы, шумно высморкался в носовой платок размером с полотенце и сказал:

— Спасибо тебе, Том!

За десять минут до отбоя Том с огромным сожалением вернул рунеспура в ящик и покинул чулан. Настроение у него было неожиданно приподнятым: ему было хорошо, легко на душе. Он зашёл в гостиную, сел в любимое кресло, вытянул ноги к огню и прикрыл глаза.

Вопреки ожиданиям, он задумался не о том, чем занимался в библиотеке, и даже не о рунеспуре, а о словах Абраксаса, сказанных им на Рождество. О том, что они могут достичь чего-то большего. Если он сам станет бессмертным, он сможет сколько угодно изучать таинства магии, сделается самым сильным волшебником в мире и тогда — да, тогда он сможет повести за собой других. Куда? В мир, где нет нужды прятаться от маггловских бомб, где волшебникам не приходится прятать свои силы от маггловских грязных детей в маггловских грязных приютах. Безусловно, в этом мире ценилась бы чистая кровь, но ещё больше — глубокие знания в области магии. Магглорождённые — настоящие грязнокровки — никогда не жили бы с маггловскими родителями.

— О чём задумался, Марволо? — Том открыл глаза и увидел, что к нему на соседнее кресло подсела Вальбурга Блэк.

— О будущем волшебного мира, — отозвался Том. — Ты что-то хотела спросить?

Обычно самоуверенная и гордая, сейчас Вальбурга выглядела несколько растерянной.

— Да, пожалуй… — она тряхнула иссиня-чёрными кудрями и ещё больше распрямила спину, хотя и так сидела ровно, будто проглотила палку. — Том, я знаю, что у тебя есть… — она заговорила тише, — есть группа, общество. Я хочу вступить. Постой… — она подняла руку, — знаю, ты не берёшь девочек. Но я — не просто девочка. Я — Блэк. Спорим, я уделаю на дуэли любого, — она улыбнулась, — кроме, конечно, тебя.

Том наклонил голову, разглядывая слегка безумные глаза своей собеседницы. Альфард не обрадуется. Абраксас будет шутить. Остальных не спрашивают.

— Победишь на дуэли того, кого я скажу — возьму тебя в группу. Впрочем, — он хмыкнул, — возьму, даже если сведёшь бой к ничьей.

Вальбурга победно улыбнулась.

не бечено

Том практически не сомневался в результате. Вальбурга разделала вчистую Эйвери — лучшего бойца клуба. Посмотрев на поверженного противника, откинула за спину иссиня-черные кудри и уточнила у Тома:

 — Я принята?

 — Безусловно, — Том отсалютовал ей. — А ты… — он перевел взгляд на лежавшего на полу и приходящего в себя Эйвери, — разочаровал меня сегодня.

Эйвери покаянно кивнул.

 — Я даже засомневался в том, что ты достоин здесь находиться, Маркус, — продолжил Том холодно.

 — Том… — пробормотал Эйвери, — она же из Блэков…

 — А ты — из моего круга, — прервал его Том. — Или ты думаешь, я бы ей проиграл?

После этого вопроса в классе стало тихо. Эйвери не решался ответить, остальные боялись вызвать его, Тома, гнев — но, разумеется, каждый из них думал сейчас о том, каким на самом деле будет исход этой схватки.

 — Вальбурга, — Том кивнул ей, — сейчас ты устала. Завтра в это же время будешь драться со мной. А пока, господа… — он оглядел своих совсем притихших учеников, — нас с вами ждет кое-что интересное.

С занятия Том вышел довольным — чары, которые он показывал сегодня, превосходили программу седьмого курса, однако почти у всех четверокурсников получились. Абраксас нагнал его в коридоре и окликнул.

Том сбавил шаг и пошел рядом с другом. Абраксас оглянулся, убеждаясь, что никого постороннего рядом нет, и сказал тихо:

 — Тебе нельзя ей проиграть, Марволо.

Том раздраженно раздул ноздри и вскинул голову:

 — Думаешь, я проиграю?

 — Она на два года старше. И она — Блэк.

 — А я — Слизерин. И сильнее.

Абраксас покачал головой:

 — Если она тебя хотя бы немного достанет — твоему авторитету конец.

 — Если, — повторил Том и жестом показал, что хочет остаться один. Абраксас понятливо кивнул и отстал.

Сам того не ожидая, Том направился в каморку, где Хагрид держал рунеспура. Змей рос быстро — прибавлял по полдюйма в день. Хагрид кормил его живыми мышами и тертыми костями с огневиски — для крепкой шкуры. Он назвал его Серпиус и возился с ним, как с младенцем. А Том время от времени заходил, чтобы погладил рептилию и поболтать с ней на парселтанге. Кажется, рунеспур привязался к ним обоим.

Увидев Тома, Серпиус выбрался из ящика и быстро обвился вокруг протянутой руки. Центральная голова задумчиво прошипела, что мыши сегодня были излишне увертливыми, а это — не к добру. Крайние головы переругивались. Том недавно прочитал про рунеспуров у Скамандера и думал о том, что питомцу нужно сделать специальный ошейник — чтобы головы не могли погрызть друг друга. Если верить Скамандеру (а причин не верить ему, кроме того, что он учился на Хаффлпаффе, не было никаких), к возрасту трех месяцев головы начинают серьезное соперничество, что часто заканчивается гибелью центральной или левой. Правая, ядовитая, обычно нападениям не подвергается.

Присев на пол каморки, Том погладил змея и закрыл глаза. Вопреки опасениям Абраксаса, за поединок с Вальбургой он не переживал — у него было достаточно силы и знаний, чтобы победить ее, не нанеся серьезного вреда.

Нет, Том думал о другом — в сущности, не считая учебы, все его мысли в последнее время занимали три задачи: Тайная комната Слизерина, крестраж и будущее, которое он мог бы построить с помощью своих сторонников. Так или иначе эти три вопроса постоянно крутились в его голове. То и дело один из них становился более важным, отодвигая остальные на задний план, но на периферии сознания Том всегда ощущал их все.

Тайная комната станет для него долгожданным наследием, видимым доказательством того, что он — на самом деле Слизерин. Она заменит ему родовое поместье, фамильные артефакты, горы золота в банке.

Крестраж сохранит его душу, подарит ему вечную жизнь.

А его сторонники станут силой, которая превратит безвестного полукровку Тома Риддла в великого волшебника.

 — Я займусь комнатой, — сказал Том змею. — Чтобы создать крестраж, нужно… — он не договорил, потому что цена за создание крестража его пугала. Он знал, что однажды заплатит эту цену. Однажды — но еще не сейчас. Поиск комнаты же был безопасным. Вот только Том не знал, с чего начать. Нельзя просто перевернуть замок вверх дном. Нужен план, система, а для этого — идея, что-то, от чего можно отталкиваться.

 — Я не думаю, что все это время предки не знали, где вход в нее, — сказал он Серпиусу. — Наверняка это было что-то вроде семейного секрета.

Змей понятия не имел, о чем Том говорит, но ему нравилось поглаживание по головам и шеям, поэтому он согласно кивал.

 — Слизерин строил комнату очень давно. Десятый век, понимаешь? И если до сих пор комнату не нашли, значит, он хорошо ее спрятал. Она должна быть глубже наших подземелий. И наверняка глубже канализации… Хотя Слизерин едва ли предполагал, что когда-нибудь в замке будут туалеты, да?

Том замолчал. Ему показалось, что в этой мысли что-то есть. Что-то, о чем он знает или догадывается. Что-то важное.

Его сбил скрип двери — в каморку протиснулся Хагрид. Том раздраженно поднялся на ноги, сгрузил змея его волосатой няньке и, не говоря ни слова, вылетел прочь. Вслед ему донеслось доброжелательное ворчание:

 — Чой-то он нервный какой, а? Малыш?

Продолжить размышления о комнате в гостиной Тому не дали — Малфой и Блэк уговорили его вместе разобраться с домашней работой по трансфигурации, а потом — в партию в волшебные шахматы. Том лениво командовал фигурками, ведя их против Альфарда, а Абраксас негромко рассуждал о заклинаниях, которые Тому могут завтра пригодиться.

 — Думаешь, я такой слабак? — наконец осадил его Том.

 — Нет, — покачал головой Альфард, — он просто знает нас, Блэков. Но… если бы принимали ставки, — Блэк подмигнул ему, — я все равно поставил бы на тебя.

 — И плакал бы твои деньги, — как бы сам себе сообщил Абраксас.

 — Не-а, — Альфард фыркнул, — Марволо — та еще темная лошадка. А сестрица — просто Блэк.

Том понял, что эти разговоры ему надоели, и объявил партию прекращенной. Не дожидаясь остальных, он первым ушел в спальню, принял душ и упал на кровать. Полог сам собой задернулся, погружая Тома в приятный полумрак.

Предстоящй поединок между Вальбургой и Томом обсуждался весь день — разумеется, говорили о нем только посвященные, но и все остальные чувствовали, что намечается что-то особенное. Абраксас к вечеру уже был совершенно на нервах, Розье, Эйвери и прочие едва скрывали предвкушение, а Вальбурга, встречаясь с Томом в Большом зале, гордо ему улыбалась: кажется, ей нравилась сама мысль о том, что ее пригласили на этот дружеский поединок.

 — Может, все-таки тотализатор? — довольно уточнил Альфард после занятий. — Только на одних Блэках сколотишь состояние, Том.

 — Представитель благороднейшего и древнейшего семейства устраивает тотализатор? — иронически приподнял бровь Малфой. — Мне стыдно за наш век.

Том отмахнулся об обоих — ему это все порядком поднадоело.

В учебный класс он шел быстро и распространял вокруг себя почти физически ощутимое раздражение. Болтавшие студенты при его появлении затихли.

 — Приветствую, друзья мои, — сказал Том холодно. — Сегодня нам многое нужно сделать, но в начале — Эйвери! — парень дернулся, услышав свое имя, — специально для тебя — разбор ошибок. Вальбурга, — она подошла к нему, ничуть не стесняясь жадных любопытных взглядов, — я разрешаю тебе использовать любые заклятия, кроме трех непростительных. В свою очередь, я буду осторожен и не допущу ничего унизительного по отношению к тебе.

Ученики загудели, но тут же снова умолкли. Том сделал Вальбурге знак отойти и сам отмерил двадцать шагов. Вежливо поклонился своей противнице. Она ответила изящным реверансом — и тут же бросила вперед невербальное проклятие.

Том отбросил его в сторону, даже не напрягаясь, и ответил простым «Экспеллиармусом». Вальбурга его пропустила и снова атаковала. Она стояла неподвижно, как будто ее ноги приросли к полу, но рука с палочкой буквально летала — заклятия сыпались одно за другим.

Том обходился пока легкими щитами собственного изобретения — и практически не нападал. Ему было интересно посмотреть на арсенал Блэков поближе. Их не зря, совсем не зря называли самым темным семейством Британии. Половина проклятий, которые использовала Вальбурга, тянули на десять лет в Азкабане каждое. Том не мог опознать все, но чувствовал исходящую от них опасность.

Фиолетовый луч прошил щит, даже не заметив его, и вонзился в стену за спиной Тома, оставляя длинную выжженную полосу. Вальбурга вскрикнула, не то довольно, не то раздраженно, и прыгнула вперед, сокращая дистанцию. И в этот момент Том произнес:

 — Адеско Файер.

Громадная огненная змея вырвалась из палочки. Студенты закричали. Вальбурга замера — но змея не атаковала. У Тома подрагивали пальцы и выступал пот на висках, но он чувствовал свое заклинание и контролировал его. Змея была полностью ему послушна.

Повинуясь его воле, она вырастила еще две головы, обратившись в громадную пылающую копию Серпиуса.

 — Я сдаюсь! — звонко крикнула Вальбурга, выпустила палочку и отшатнулась к дальней стене.

Том улыбнулся ей, сделал движение палочкой — и змея растаяла искрами.

И угла раздалось сдавленное:

 — Надо было открывать тотализатор…

Абраксас в другом углу тихо, но очень непристойно выругался — совсем неподабающими для представителя благороднейшего и древнейшего рода словами.

 — Вальбурга, — Том кивнул ей, — мне понравился твой выбор заклятий. Подними палочку. Пожалуй, — он повел плечом, — у бедного Эйвери и правда не было шанса.

Приняв в ряды сторонников и учеников Вальбургу Блэк, Том не подозревал, к каким результатам это приведёт.

Энергичная и властная Вальбурга быстро отвоевала себе третье место среди последователей Тома (первые два по умолчанию занимали Абраксас и Альфард). Прочие относились к ней с бесспорным уважением и явной опаской. Исключением был Альфард — он злился.

— Она психованная фанатичка от мира тёмных искусств, — как-то сказал он Тому. — А ты даёшь ей лишние идеи, как пытать и убивать. Мне плевать на крыс и грязнокровок, но если ей дать волю, она и на тебе парочку приёмов опробует.

— Ей до меня не добраться, — пожал плечами Том. — И не тягаться со мной. А если попробует…

— То ты умрёшь во сне. Даже ты не можешь быть настороже вечно.

Абраксас вскочил и ушёл — разговор шёл в библиотеке, а беседовать здесь на повышенных тонах не разрешалось даже лучшим ученикам.

— Ты тоже так думаешь? — недовольно обернулся Том к Абраксасу. Тот просидел всю их перепалку с каменным выражением лица, как будто не слышал ни единого слова. Но, разумеется, он услышал всё и уже сделал какие-то выводы.

— Да, — кивнул Малфой. И прежде чем Том вспылил, добавил: — И нет. Я считаю, что во сне ты уязвим и твои же ученики могут легко тебя достать, если захотят. Или сдать директору. Или Дамблдору. Но я думаю, что Вальбурга в этом вопросе не возглавит их, а станет самым преданным твоим защитником.

Об этом Том не думал, более того, слова Абраксаса показались ему пустыми. С чего он это взял?

— Думаешь, я ей так нравлюсь? — хмыкнул он, чтобы не дать понять, что не понял, о чём речь. Абраксас улыбнулся, отчего его губы из стали почти невидимы:

— Ей нравится то, что ты ей даёшь. С детства её готовили к роли хозяйки дома и матери детей, двоих, а лучше — троих, и верной жены. У тебя в группе она сильнее Ориона, её никто не одёргивает, напротив, её уважают, причём не за фамилию и кровь, а за то, что она делает. И она знает, что никто другой такой возможности ей не даст, так что за тебя она порвёт любого… До тех пор, пока ты ей нужен.

По обыкновению, Абраксас говорил с таким видом, словно не сомневался, что Том уже всё это знает. И, надо сказать, Том ценил то, как друг щадит его гордость.

— И да, ты ей нравишься, — закончил Абраксас. — Настолько, что…

Он пожал плечами и опустил голову, полностью погружаясь в нумерологическую задачу. Том недовольно фыркнул: во-первых, задачу он уже решил, а во-вторых, любовные глупости считал не только неинтересными, но и раздражающими. Максимум, который он мог понять, это физическое влечение. Но даже оно не занимало его так сильно, чтобы всерьёз задуматься о… чём-то из этой ерунды.

Закончилась зима.

В первый же день весны посреди урока зельеварения в класс влетел маленький Лестрейндж и, выдохнув, протараторил:

— Профессор Слизнорт, простите, мистера Риддла хочет видеть профессор Марчбэнкс. Простите, но вы не могли бы отпустить его на несколько минут?

— Риддл? О, конечно. Идите, Том, мой мальчик. Тем более, я вижу, что с зельем вы уже закончили, — Слизнорт подмигнул Тому. — Можете обратно не возвращаться, идите сразу на обед.

Тот налил в колбу зелье, поставил профессору на стол, очистил котёл и рабочее место, собрал книги и вышел вслед за Лестрейнджем.

В отличие от Слизнорта, Том отлично чувствовал ложь, так что, едва они отошли от двери кабинета, спросил:

— Так в чем дело, Редж? Я не Слизнорт, мне про вызов от профессора врать не надо.

— Я и не собирался, — Лестрейндж глубоко вдохнул, хватая ртом воздух, — Вальбурга, Крэбб, Розье и Эйвери… Не знаю, что они сделали, но так первокурсница вся в крови. Они сначала смеялись, потом Вальбурга рыдала, а потом… Решили, что нужно бежать за тобой.

Том сжал кулаки и, поняв, что более связного объяснения не дождётся, велел:

— Веди.

По потайным, хотя и отлично известным всей школе коридорам они быстро поднялись на четвёртый этаж. Лестрейндж толкнул дверь одного из пустующих классов, и Том сам сумел оценить обстановку.

Вальбурга Блэк, Крэбб, Розье и Эйвери стояли кругом. На полу лежала маленькая девочка в форме Хаффлпаффа. Её лицо было в крови.

Отодвинув учеников, Том опустился рядом с девочкой и проверил пульс — он прощупывался. Осмотрел повреждения: её явно пытали, хотя до Непростительных дело не дошло. Всё лицо было в глубоких порезах.

— Санентур, — проговорил Том, но порезы и не думали закрываться — из них по-прежнему текла кровь.

— Не работает, — звенящим голосом сказал Эйвери. — Заклятия смешались, мы не смогли остановить кровь.

Том чувствовал, что вот-вот взорвётся от ярости. Ему хотелось раскидать по комнате этих идиотов. Так подставиться! Плевать на девочку, но если кто-то узнает, что Том собрал вокруг себя группу любителей чёрной магии, они все вылетят из школы.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Том собрался с мыслями. Первым делом девочку нужно было вылечить. Потом — стереть ей память и отправить прочь отсюда. После этого придумать алиби для них всех и очистить палочки от остаточной магии. И только сделав всё это, можно будет дать волю гневу.

— Редж, — окликнул Том, — бегом в гостиную, посмотри, нет ли там Милли Принц. Если нет — возвращайся сразу сюда, если есть — пусть даст тебе экстракт бадьяна и настойку растопырника, у неё зелий полная сумка. Эйвери, с тем же поручением — в Большой зал.

Поскольку оба топтались на месте, Том рявкнул:

— Бегом!

Когда за ними закрылась дверь, Том скомандовал:

— Крэбб, снимай рубашку и рви на лоскуты. Давай!

В этот раз кричать не пришлось, тупица поспешил выполнить указание.

— Эван, бери лоскуты и вытирай кровь. Да, она грязная, я уже понял, но мне плевать. Делай!

Когда Розье занялся девчонкой, Том повернулся к Вальбурге. Он отлично догадывался, что произошло. Грязнокровка-хаффлпаффка перешла мисс Блэк дорогу, и её решили проучить. Вальбурга взяла в помощь верных, но тупых рыцарей, и как следует поиграла с жертвой. Вот только заигралась.

Глаза Тома сузились, и Вальбурга дрогнула. До этого она стояла с гордо выпрямленной спиной, но теперь отступила назад и как будто сжалась.

— Что мне делать, Том? — спросила она непривычно кротким голосом.

— Сесть в том углу, — велел Том. — И постараться не напоминать мне о своём существовании до тех пор, пока она, — он кивнул на девочку, — не уберётся отсюда на своих ногах.

Вальбурга не посмела ослушаться.

Какое-то время в классе было тихо, Розье вытирал кровь, Крэбб бестолково топтался у пыльного окна, Вальбурга сидела, где ей было сказано, а Том думал. Из-за того, что заклятия смешались, обычные чары исцеления не действовали, им не хватало силы. Методику усиления заклинаний им рассказывали не так давно на нумерологии, хотя и предупреждали об осторожности.

Не долго думая, Том велел Крэббу подойти поближе и вытянуть руку.

— Сэко! — под визг здоровяка Том осмотрел полученную рану, навёл на неё палочку и проговорил: — Санаре.

Края пореза начали понемногу соединяться.

— Санентур, — кожа восстановилась полностью.

Крэбб захныкал, но остался стоять, когда Том снова рассёк ему руку.

— Вулнус Санаре, — проговорил Том, и порез не затянулся, а просто исчез. Что ж, теория вроде как работала. Он засёк время. Если в течение пяти минут не появится кто-нибудь с бадьяном и растопырником или если зелья не подействуют, он опробует экспериментальные чары на девочке. Хуже ей вряд ли будет, а вот лучше — возможно. О том, что с ней делать, если лечение не поможет, Том думать не слишком хотел — но думал.

Например, он мог бы внушить кому-то из грифов, что они напали на девочку, а дальше пусть её лечат в Больничном крыле. Или же он сделает её невидимой и отнесёт в Запретный лес, на окраину, подправив память и убедив её, что она сама туда полезла.

Да, будет топорно, но вряд ли ради какой-то грязнокровки начнут полноценное расследование.

Прошло четыре минуты, когда вбежал Эйвери, а следом за ним — сама Милли Принц. Не задавая дурацких вопросов, она быстро отдала Тому бадьян, растопырник и универсальное ранозаживляющее.

Том отогнал Розье и капнул бадьяном на один из порезов.

— Слабовато, — проговорила Милли, наклоняясь. — Магические раны лечить тяжело.

— Капай, а я попробую поддержать заклинанием.

Вдвоём с помощью экспериментальной формулы Тома они смогли залечить видимые повреждения за полчаса.

До обеда оставалось ещё минут пять.

Подумав немного, Том велел всем, кроме Вальбурги, уходить — нечего привлекать внимание к их отсутствию, и напомнил очистить палочки. Это было проще всего: нужно было просто выпустить пару десятков бытовых заклинаний.

— Я могу тебе ещё чем-то помочь? — спросила Милли полушёпотом.

— Ты уже помогла, — Том кивнул ей. — Хорошая работа.

Он не любил благодарить: так казалось, что он кому-то чем-то обязан.

Том проник в разум девочки и осторожно удалил воспоминания и о стычке с мисс Блэк, которой девочка наступила на ногу, и о том, что за этим последовало. Наконец, он внушил ей, что она увидела своё отражение и посчитала себя жирной и страшной, а потому сбежала с урока и проревела в классе почти час.

— Выходи, — сказал Том Вальбурге. Они обе оставили девочку одну, как раз когда она пришла в себя.

Крепко стиснув запястье Вальбурги, Том поволок её за собой и затащил в один из тайных проходов.

— Том! — воскликнула она, на его взгляд, слишком громко и патетически.

— Я прощу тебе эту ошибку, — холодно сказал Том, — но только эту.

— Ты зол, — Вальбурга опустила глаза. Лишённая обычной своей спеси и надменности, она казалась заурядной — просто девчонка, синеглазая и черноволосая, каких много. — Я разозлилась и не смогла удержаться. У меня и свой арсенал заклинаний богатый, но то, чему ты нас учишь…

— Ты можешь нашинковать на куски грязнокровку, если тебе хочется, — Том заставил её смотреть ему в глаза, — но это не должны связать с моим именем, ясно?

Вальбурга кивнула.

— Умница.

Подумав немного, Том притянул её к себе и поцеловал. Было… предсказуемо мерзко, но это его мало заботило. Вальбурга охнула, попыталась вырваться, а потом крепко прижалась к нему всем телом, что оказалось ещё противнее.

После минуты Том оттолкнул её и выдернул из её прически пару шпилек. Подумав, расстегнул свою рубашку до середины и застегнул заново, пропустив одну пуговицу.

— Иди следом за мной, но с отставанием на двадцать-тридцать шагов.

Том поспешил в Большой зал и ещё успел на обед. К его огромной удаче, по пусти к слизеринскому столу он увидел беседующих профессоров Слизнорта и Марчбэнкс. Он отступил назад, позволил румянцу окрасить щёки, охнул — и конечно, был замечен.

— А, Том! — улыбнулся Слизнорт. — Гризельда, кстати, зачем вы его вызывали?

Профессор Марчбэнкс удивлённо посмотрела на Тома. На Слизнорта. Оба профессора уставились на него, и Том забормотал, приглаживая волосы и поправляя рубашку:

— Простите, профессор, я…

Впрочем, такому опытному человеку, как Слизнорт, оправдания были не нужны. Он увидел все ответы по внешнему виду Тома и добродушно рассмеялся.

— Чтобы больше такого не было, юноша, а то придётся лишить вас баллов, — он погрозил Тому пальцем. — Ну, кажется, вы даже успеете пообедать.

Ещё гуще покраснев и поблагодарив профессоров, Том прошёл за стол Слизерина, где действительно набросился на еду.

Он ужасно устал. А ведь вечером ещё предстояло навести в учебной группе порядок… снова. В который уже раз?

Слова Тома были резкими и хлёсткими.

Его группа, насчитывающая уже почти двадцать человек, стояла, понурившись. И вдруг кто-то сзади пробормотал:

— Подумаешь, грязнокровку проучили.

Сказано это было шёпотом, но Том услышал и велел:

— Выйди вперёд… Булстроуд.

Это был один из новичков, пятикурсник, которого привёл Розье. Том сощурился, глядя на очередного верзилу, под стать Крэббу — только с глазами поумнее.

— Значит, Вуди, — Том улыбнулся, — ты считаешь, что я отчитываю вас как тупых первокурсников, потому что мисс Блэк вздумалось отхлестать до крови грязнокровку? Может, думаешь, у меня есть повод их защищать?

Том специально озвучил то, о чём могли думать другие. Обвёл взглядом группу, уделяя внимание каждому. Кажется, кто-то действительно позволил себе такую мысль.

— Мне плевать на грязнокровок, — почти прошипел Том, взмахнул палочкой и с наслаждением посмотрел, как отшатнулись его не слишком разумные последователи. Вырвавшаяся из палочки огненная змея Адского пламени свила кольца и показала клыки.

Будто бы и не обращая внимания на змею, хотя удерживать контроль над Адским пламенем было нелегко, Том пожал плечами:

— Маглы — грязные мерзкие животные, и грязнокровки немногим лучше. Но… — он сделал паузу, — я не желаю вылететь из Хогвартса, потому что кто-то из вас решил, будто те знания, которые я даю, это игрушка.

Абраксас едва заметно наклонил голову в знак одобрения. Альфард всё ещё выглядел надутым, но, кажется, провал Вальбурги его слегка примирил с её присутствием в группе.

— И я не потерплю сомнений или неповиновения. Каждый, кто решит, что он слишком самостоятельный… — Том позволил змее обползти группу и вернуться к нему, — будет свободен. Но только после того, как получит лично от меня «Обливиэйт».

Развернувшись, Том разорвал связь с заклинанием Адского пламени и вышел. Возможно, он немного перегнул палку в этот раз, но… Они нуждались в контроле и в силе.

Не желая никого видеть, Том завернул в библиотеку и устроился в углу возле окна со справочником по продвинутому волшебству. Ничего запретного в нём не было, но встречались полезные заклинания и интересные идеи. Например, подробно описывался процесс аппарации. Или защитные чары для местности. Или…

— Неплохая книжка, — раздался совсем рядом знакомый голос.

— Сам знаю, — отозвался Том.

Каспар Крауч сел напротив Тома и потянулся.

— Ты правда вздумал отбить Вальбургу Блэк у Ориона?

Том фыркнул:

— Делать мне больше нечего.

— О вас болтает вся школа, поздравляю.

— Не завидуй.

Каспар ответил не сразу. Он цокнул языком, повозился в кресле, устраиваясь, посмотрел на часы и только после этого спросил:

— Знаешь, что ещё болтают?

— Что Уизли и Прюэтт вчера получили по двадцать ударов розгами за то, что заколдовали бладжеры?

— Что на Слизерине кое-кто организовал маленький кружок по изучению очень тёмных искусств. Не слышал?

Том ощутил, как по позвоночнику прошёл холодок, но не подал виду. Выглянул из-за книжки, приподнял бровь:

— Правда? Я бы позанимался в таком.

— Расскажи, если узнаешь, где записаться.

Крауч немного помолчал. Том видел, что он стянул с полки таблицы совместимости животных ингредиентов в зельях повышенной сложности и с увлечением листает его. Нельзя сказать, что слова Крауча потрясли Тома. В его группе было уже слишком много человек, чтобы надеяться сохранить полную секретность. Но то, что информация дошла до другого факультета, было плохим знаком. Сегодня знает Рейвенкло, завтра — Гриффиндор, а послезавтра — преподаватели, в том числе и Дамблдор. И он уж точно не поверит в то, что в кружке Тома изучают заклинания от прыщей.

Нужно было немедленно обеспечить секретность. Но как? Крутились мысли о Непреложном Обете, вот только не у каждого школьника достанет духа его дать.

— Если бы я был организатором кружка по очень тёмным искусствам, — лениво сказал Крауч, — я бы позаботился о том, чтобы запись шла исключительно под клятву о неразглашении. Или подо что-то более серьёзное.

Взгляд Тома упал на страницу книги, лежащей перед ним. Раздел назывался «Протеевы чары. Уровень ЖАБА». Тому показалось, что мелькнула какая-то мысль. Что-то очень очевидное и удобное…

Крауч встал.

— Маякни, если узнаешь, как туда вступить. Даже под клятвой, — он подмигнул, отчего всё его подвижное лицо искривилось, встал и пошёл прочь из библиотеки. Том погладил страницу с протеевыми чарами и посмотрел на рисунок заклинания.

Обычно они использовались для связи. Но что если, например, связать с их помощью не два предмета, а группу людей? Или человека с предметом, например, с пергаментом, где написано его имя?

Нет, ерунда выходит.

Том захлопнул книгу и уставился в потолок.

Неделя вышла напряжённой, едва ли сегодня он придумает что-то стоящее. Но Крауч прав: им нужна гарантия секретности.

Пасхальные каникулы пролетели незаметно: все готовились к экзаменам. И хотя в сравнении с пятым и седьмым курсами у всех остальных нагрузка была невелика, замок охватила предэкзаменационная лихорадка.

Чтобы ещё повысить свой авторитет в группе, Том помимо действительно интересных тёмных заклинаний отработал с каждым участником программу экзаменов, а Милли Принц по его просьбе на протяжении двух недель каждый вечер помогала отстающим с зельями.

Альфард окончательно оттаял, только на Вальбургу смотрел как на пустое место. Абраксас не переживал из-за экзаменов, зато мрачнел с каждым днём, приближающим его к возвращению домой.

Хотя Том не подавал никаких поводов, по всей школе продолжали ходить слухи о его романе с Вальбургой. Из-за этого Том даже был вынужден драться с Орионом — к счастью, после дуэли старший Блэк успокоился и уверился в том, что невеста ему верна. Остальных убедить было сложнее.

— Не думай об этом, — посоветовал ему как-то Абраксас. — За лето забудут.

— Раздражает, — отозвался Том.

Малфой тяжко вздохнул и спросил:

— Хочешь, отвлеку их?

Том посмеялся и забыл, а вот Абраксас и правда отвлёк, да так, что о Томе и его любовных интересах быстро все забыли.

Удивительным образом Абраксас убедил всю школу, что Вальбурга настолько популярна и неприступна, что за ней ходит целая толпа воздыхателей — Вальбургиевых рыцарей.

Причём узнал об этом Том не сам, а через Альфарда, который в один из весенних дней без стука зашёл в спальню Тома, шикнул на прочих её обитателей, развалился на кровати у Малфоя и расхохотался.

— Ну, поздравляю! — объявил он.

Том, занятый очередным письмом Адальберту Уоффлингу, буркнул в ответ нечто невнятное.

— Твоя группа легализована.

На письмо упала клякса.

— Причём исключительно в качестве группы поклонников моей долбанутой кузины.

От второй кляксы Том пергамент спас.

— Что интересно, ты там явно не в лидерах. Народ ставит на Розье и Малфоя. И, представь себе, они шатаются всей толпой и никого — совершенно никого — это не удивляет.

Том расхохотался. Не то чтобы он желал отдавать Вальбурге славу, но как прикрытие от Дамблдора и прочих — это идеальное решение.

— А что, позволь узнать, мы обсуждаем на собраниях, по версии общественности?

Альфарад ответил с серьёзным лицом:

— Способы завоевания красавицы, конечно. Вчера, говорят, Крэбб предложил подарить ей светящийся череп, а Лестрейндж ратовал за руку славы в честь Вальпургиевой ночи*.

Отсмеявшись, Том убрал кляксу с письма и сказал:

— Другого за такую инициативу я бы… Но, как ни смешно, это может нам помочь.

В спальню заглянул зачинщик всего этого непотребства. Убедившись, что внутри только свои, Абраксас зашёл и мрачно сказал:

— Эйвери и Розье подрались с применением темномагических проклятий. Почти под носом у профессоров. Я оттащил их и сдал на руки Милли, она их подлечит. Но… Том, это заходит слишком далеко. Ты не можешь их контролировать.

Том направил палочку на дверь и закрыл замок, вытащил книгу с подробным описанием протеевых чар и сложенный пополам лист бумаги со своими наработками.

— Я могу ошибаться, но, кажется… Кажется, могу.

Альфард и Абраксас подсели поближе и склонились над листком.

Примечание:

* Вальпургиева ночь празднуется с 30 апреля на первое мая, это, по преданиям, ночь волшебников и ведьм. Вас может смутить изменение согласной в этом слове «б» — «п», однако, скорее всего, дело в трудностях перевода со старонемецкого в одном случае и с английского — в другом. Почти нет сомнений, что Вальбурга Блэк могла бы с тем же успехом быть Вальпургой Блэк — это одно и то же имя.

Абраксас читал записи Тома минут двадцать, Альфард — добрых полчаса.

— Я понятия не имею, — наконец сказал Малфой, — будет ли это вообще работать в реальности. Но в теории — это почти то, что нужно.

— Почти? — переспросил Том.

— Почти, — повторил Абраксас. — Тут не хватает возможности снять чары. А поверь мне, простой «Финитой» такую штуку не уберёшь. И… я вообще не уверен, что привязки к листу бумаги хватит. Нужно что-то более весомое.

— Весомое? — Альфард мотнул головой. — Это не игрушка, Марволо. Это пахнет действительно тёмной магией.

Том фыркнул:

— Не темнее Адского пламени, а им я пользуюсь.

И уж точно не темнее крестража — но об этом он говорить друзьям не стал. Что там, он даже в мыслях старался не касаться этой темы.

— Пока ты просто пугаешь им первогодок, — заметил Альфарад, — это просто страшная иллюзия, которая жрёт много сил. А это, — он постучал по бумаге, — будет применяться к толпе учеников.

— Меня интересует, будет ли оно, по твоему мнению, работать, — холодно сказал Том. Нравоучения он не любил. Тем более — от Альфарда.

Какое-то время Блэк морщил лоб, потом выдохнул и ответил:

— Будет. Но недолго. Абраксас прав, бумага просто не выдержит такую комбинацию чар. Это тебе не чары против ябед.

Именно эти чары, между прочим, подсказали Тому мысль о привязке клятвы о неразглашении к листу бумаги с подписью. Чары против ябед заставляли того, кто разболтает записанный на листе секрет, покрываться уродливыми и весьма характерными прыщами. Разумеется, Том собирался не подпортить лица возможным предателям — по его плану, комбинация заклинаний вообще не позволяла бы тем, кто оставил свою подпись на листе, нарушать записанные на нём правила.

— Но знаешь, — задумчиво проговорил Абраксас, — сама идея мне нравится. Это позволит держать их в руках.

К сожалению, план требовал серьёзной доработки, а времени на неё у Тома не было: начались экзамены. Том и без того учился с большим опережением школьной программы, а после тщательной подготовки и помощи своей группе и вовсе не сомневался в результатах. И правда, он стал лучшим учеником школы, набрав максимальные баллы по всем сдаваемым предметам. Что его особенно порадовало, он оставил позади Каспара Крауча, занявшего только второе место в рейтинге.

На последней в году вечеринке у Слизнорта Крауч серьёзно пожал Тому руку, а потом подмигнул и сказал:

— Пожалуй, я разрешу тебе стать Министром.

— А вот я не думаю, что дам тебе должность главы Отдела тайн, — серьёзно отозвался Том, а потом тоже улыбнулся: — Разве что ты побьёшь меня в следующем году.

Каспар скривился:

— У меня ЖАБА в следующем году, семикурсники в общем рейтинге не участвуют.

— Мордред! У меня в следующем году СОВ, так что я тоже в рейтинг не попаду. Зато… — он подмигнул Краучу в ответ, — ты можешь поразить меня, получив не менее десяти ЖАБА.

— Я получу все одиннадцать, — самодовольно сообщил Каспар, на чём их беседа завершилась.

Профессор Слизнорт в конце вечера поздравил всех с окончанием учебного года, причём речь его была куда искренней и веселей традиционного выступления Диппета, которое им предстояло слушать завтра.

— Ну, всё, мальчики, — Слизнорт встал и махнул руками, — расходимся. Будет нехорошо, если вас застанут в коридорах после отбоя, а он уже… О, через пятнадцать минут. Мы засиделись!

Все уже вышли, а Том задержался.

— Том? — окликнул его профессор. — У вас всё в порядке?

— Конечно, сэр. Я попросил бы вас о позволении остаться в Хогвартсе на каникулы, но…

— Кажется, что-то не ладится с этим вопросом, мой мальчик, — Слизнорт сокрушённо покачал головой.

— Не страшно, — Том улыбнулся. — Я освоился. Сэр, я хотел спросить… Видите ли, сэр, я стараюсь опережать школьную программу, но не всегда понимаю детали того, о чём читаю.

— Это естественно, Том, — Слизнорт сложил руки на животе, — поэтому вы и не учитесь только по учебникам. Магию не всегда удаётся просто расписать на страницах. Важна суть.

Сделав пару шагов вперёд, Том остановился и перевёл взгляд в огонь.

— Именно поэтому я решился обратиться к вам, сэр. Вы это понимаете, а больше, кажется, никто…

Профессор явно был польщён.

— Глупости, мой мальчик. Все учителя в Хогвартсе — профессионалы своего дела. Так что же вы хотите спросить? Не стесняйтесь, ну же!

— Я только хотел узнать, могу ли я иногда обращаться к вам с вопросами по… дополнительному материалу?

Слизнорт рассмеялся высоким добродушным смехом:

— И только-то? Разумеется! В любое время. Но сейчас, — Слизнорт с наигранной строгостью нахмурил брови, — спать. А то завтра будете клевать носом на прощальном пиру.

Поблагодарив профессора, Том вышел из кабинета и действительно поспешил в спальню. Он планировал многое освоить в следующем году, а как показал случай с пергаментом против ябед, сложные чары не всегда можно выучить просто по книгам. Помощь Слизнорта не будет лишней — главное, окончательно его приручить.

Утром были сборы в дорогу, поспешные и немного суматошные. Абраксас демонстрировал дурное настроение и огрызался без повода, Альфард тоже не лучился довольством, но пообещал писать летом обоим друзьям, а Тому пригрозил ещё и подарком ко дню рождения.

После пира Том заглянул проведать рунеспура и с некоторым огорчением вздохнул — забрать змея с собой он не сможет. Горбин точно не обрадуется такому гостю — или, наоборот, так обрадуется, что сразу пустит на ингредиенты.

— А, ты к малышу зашел? — услышал Том позади голос Хагрида. — Я тут подумал… заберу я его с собой. Папка у меня добрый, не выгонит.

— Мы встретимся с тобой, когда тебя вернут в замок, — прошипел Том Серпиусу на парселтанге. Тот пообещал ждать. — Следи за ним как следует, — это уже было сказано по-английски и адресовано Хагриду.

— Прослежу, — здоровяк радостно улыбнулся, а потом вдруг погрустнел. — Только… как бы мне его, того…

Том закатил глаза, направил на коробку, в которой обитал Серпиус, волшебную палочку и произнес:

— Селла анимус.

По коробу прошла голубоватая волна, и он преобразился в небольшую клетку, в которой отлично помещался немаленький уже рунеспур.

— Селла кориус, — ещё один взмах, вспышка, и теперь никто не заметил бы в клетке змея — со стороны клетка снова выглядела как коробка, только с удобной ручкой для переноски сверху.

— Твой отец волшебник? — уточнил Том. — Пусть применит заклинание «Финита» один раз — клетка снова станет клеткой, и Серпиусу будет в ней достаточно комфортно. Если, конечно, твой отец чуть толковее, чем ты, и справится с чарами.

Как обычно, пропустив оскорбление мимо ушей, Хагрид схватил клетку с рунеспуром и прижал её к груди.

— Малыш будет по тебе скучать.

Ничего не ответив, Том вышел из каморки и пошёл обратно в башню. Как ни глупо это звучало, он грустил из-за расставания со змеем. Он успел к нему привязаться.

Возможно (Том улыбнулся при этой мысли), когда Салазар Слизерин уходил из школы, он так же жалел, что приходится оставлять своё чудовище потомкам. Вдруг они будут плохо его кормить?

Рассмеявшись вслух, Том выбросил дурацкую мысль из головы — и вдруг замер, не донеся ногу до ступеньки. Как это раньше не пришло ему в голову? Да, узнать, как и где построил Тайную комнату Слизерин, невозможно. Но множество его потомков учились в этой школе — неужели никто не принёс с собой семейного секрета? И неужели никто не попытался спрятать его понадёжнее?

Всё, что требовалось Тому, это посмотреть, как менялся Хогвартс на протяжении веков. Замок перестраивался неоднократно, в нём прокладывали канализацию, добавляли башни и подземелья — как знать, может, при этих перестройках кто-то позаботился, чтобы Тайную комнату точно не нашли случайные люди?

У Тома были отличные планы на это лето.

Этим летом работа в лавке у мистера Бэрка не так увлекала Тома, как обычно. И дело было не в том, что ему попадались менее интересные артефакты. Просто мысли его витали далеко от Лютного переулка. Он почти что грезил наяву: ему виделось, как он спускается по узкой тёмной лестнице в самые глубины Хогвартса, прикладывает ладонь к массивной тяжёлой двери, и та, ощущая в нём кровь Слизерина, распахивается. Он оказывается в обители легендарного основателя Хогвартса, своего великого предка, и это место поражает его воображение. Он находит там книги, которым более тысячи лет, читает свитки с забытыми заклятиями. В отдельном сундуке хранятся груды золотых монет — но ему нет до них дела. Что такое богатство в сравнении со знаниями и силой? И наконец, к нему выползает гигантский змей — чудовище Слизерина, готовое повиноваться его наследнику.

— Эй, не спи, малыш! — окликнул его Бэрк. — О девчонке задумался?

Том дёрнул плечом.

— Делать мне нечего. Я о Хогвартсе думаю.

Бэрк рассмеялся:

— Вот уж точно, делать нечего. Не надоел тебе Хогвартс? Девять месяцев перед глазами маячит.

Наверное, те, в ком не было крови основателей, не могли понять его. Мистер Бэрк не чувствовал мощи замка, его величия. Что он мог понимать?

— Иди-ка сюда, малыш. Покажу кое-чего.

Том заинтересованно приблизился. В руках Бэрк крутил крупный чёрный камень, обточенный в форме равносторонней пирамиды. На неё сверху был нанесён какой-то знак.

— Что скажешь?

Том наклонился и, не касаясь камня, внимательно осмотрел его. Старый. Кажется, раньше был вставлен в какой-то перстень или вроде того — по краям виднелись потёртости. Знак представлял из себя треугольник, в который был вписан круг, перечёркнутый сверху вниз прямой линией.

— Камень как камень, — сказал Том, немного подумав. — Что это за знак?

— О, — довольно протянул Бэрк, — это отличный знак.

Неожиданно он сжал руку в кулак и бросил камень на улицу в открытое окно.

— Ты прав, это просто камень. А знак так называемых даров смерти. Не слышал ещё? Когда я учился, у нас были на курсе сумасшедшие искатели.

— Судя по вашей реакции, — Том улыбнулся, — даров этих не существует?

— И не существовало. Хотя время от времени появляются фанатики, которые считают, что просто нужно хорошенько поискать. Есть легенда, что сама Смерть подарила трём братьям три артефакта: мантию-невидимку, самую мощную волшебную палочку и камень, который может вызывать к жизни умерших.

— Смерть… подарила? — Том не подал виду, но от мысли о том, что Смерть может быть… персонифицирована, ему стало не по себе.

— Не забивай себе этим голову, — Бэрк подмигнул. — Я показал тебе, чтобы ты знал, с чем можешь столкнуться. Такие вот дары регулярно приносят. Мантии-невидимки хотя бы заколдовывают неплохо, так что я беру их по три галеона за штуку — нужная вещь бывает. Палочки встречаются редко, чаще всего из бузины и в очень плохом состоянии. А вот камни — просто промысел, хотя бы пару штук в год кто-нибудь находит. По форме они все разные, но знаки на всех нарисованы.

Том задумался. Но не о дарах смерти — в том, что касалось артефактов, он верил Бэрку, и раз уж тот был так уверен, что их не существует, значит, не стоило и тратить на них времени, — а об этой оговорке: «Я показал тебе, чтобы ты знал, с чем можешь столкнуться». Как будто мистер Бэрк имел в виду, что Том в будущем станет работать в лавке. И если хорошо себя проявит, как в своё время проявил себя мистер Бэрк, то после смерти Боргина станет партнёром. И лавка сменит название на «Бэрк и Риддл».

Том содрогнулся.

Он был благодарен мистеру Бэрку за кров и помощь, за обучение, за заботу. Но остаться навсегда в этой тёмной душной лавке? Обзавестись со временем манерами и привычками торгаша? Всю жизнь прожить в Лютном переулке? Ни за что.

Его ждала другая жизнь.

Но Бэрку пока об этом знать не стоило. Пусть лучше он держит это место для Тома.

Тридцать первого июля, как и в прошлом году, Том получил поздравления. В этот раз их набралась целая пачка: помимо «Вальбургиевых рыцарей», как Том и сам стал называть в мыслях свою учебную группу, поздравили его Блэки, пара когтевранцев, с которыми он общался на занятиях по рунам, и, что особенно удивительно, Каспар Крауч.

Его конверт был толще остальных, и Том не поленился проверить его всеми возможными чарами, прежде чем вскрыть.

Внутри лежали достаточно стандартная поздравительная открытка: «Счастья, здоровья и всех благ», — и сложенный вчетверо лист плотной бумаги — пустой.

Том нахмурился. Крауч был не из любителей розыгрышей. Даже взбалмошный фантазёр-Альфард не позволил бы себе такую выходку, а значит, на бумаге что-то есть.

— Апарекиум, — произнёс он. Лист остался пустым. Том чувствовал, что это загадка. Только как её разгадать?

— Открой свои секреты, — приказал он, наводя палочку на лист. — Я, Том Марволо Риддл, приказываю открыться мне.

Далее последовали заклинания из арсенала мистера Бэрка — те, которыми он проверял свитки и книги. Лист остался глух. Том наморщил лоб. Что хотел сказать этим Крауч? О чём они там говорили в последний раз?

Том снова указал палочкой на лист и произнёс:

— Организатор кружка по очень тёмным искусствам требует открыть свои секреты, — и тут же на бумаги начали проявляться буквы, написанные быстрым изящным почерком.

«Здравствуй, Том! Это не подарок на день рождения, поскольку я знаю, что он у тебя в декабре. Считай это вступительным взносом того, кто очень желает присоединиться к кружку по очень тёмным искусствам.

Ниже — клятва, которую используют сотрудники Отдела Тайн в Министерстве. Чары накладываются на кольцо, которое работник окропляет своей кровью. Надеюсь, она тебе пригодится».

С жадностью Том вчитался в строки и схемы. Заклинание было очень сложным, едва ли не сложнее всего, что он когда-либо осваивал. Но если его сил хватало, чтобы сотрудники самого секретного отдела Министерства Магии хранили свои тайны, то и для школьников его точно хватит!

К сожалению, это были явно не те чары, с которыми можно было бы справиться играючи. Неделя-две отработки — это минимум.

Прочитав ещё раз формулу, Том отложил палочку в сторону и сделал кистью нарисованное движение. Запястье неприятно хрустнуло, и Том повторил попытку. Добавил вербальную формулу. И довольно улыбнулся. Он с этим справится. И тогда никто из его учеников не предаст его — даже если захочет.

Увлёкшись заклинанием, Том, однако, не забросил ни работу в лавке, ни, главное, поиски Тайной комнаты. Он купил себе три книги по истории Хогвартса, чтобы сравнить их с официальным школьным изданием, приобрёл справочник «Великие архитекторы» и на всякий случай — обновляющийся каталог «Все директора Школы чародейства и волшебства «Хогвартс» с 1257 года».

Он штудировал их вечерами, после того как мистер Бэрк закрывал лавку и выпивал в маленькой гостиной свой вечерний чай. Почему-то Тому не хотелось афишировать свой интерес к истории замка, хотя ничего предосудительного или запрещённого в нём не было. Но на каком-то глубоком интуитивном уровне он был уверен: если Тайная комната будет открыта, об этом узнают, рано или поздно, но узнают. И совсем не обязательно, чтобы её открытие кто-то смог связать с интересом некоего Тома Риддла к древней архитектуре.

Надо сказать, что прямых указаний на Тайную комнату в книгах Том пока не находил, но отметил для себя три любопытных момента. Первый: в 1374 году были затоплены все подвалы Хогвартса из-за бунта русалок в Чёрном озере. Реконструкция длилась почти год, и это был единственный год, когда студенты Слизерина не жили в своих комнатах (например, когтевранцы в общей сложности вне стен своей гостиной и спален провели почти пятнадцать лет — у них несколько раз что-то взрывалось, один раз башню поломал дракон и ещё трижды ломался магический орёл на входе). Том пока не мог найти, кто именно занимался реконструкцией подвалов, но подозревал, что этот кто-то мог бы заодно и скрыть вход в Тайную комнату более современными чарами.

Второй выглядел ещё более многообещающим: в 1568 году некий Гонт-Тиккенс выдвинул предложение о капитальной перестройке Хогвартса. По сохранившимся сведениям, особое внимание он уделил перепланировке подземелий, поскольку сам прожил в них семь лет и считал, что они не слишком подходят для юных студентов. Работы начались, но закончены не были: Гонт-Тиккенс умер от драконьей оспы. Но Том планировал найти эти чертежи и проверить, нет ли на них каких-нибудь странностей.

И наконец, третий: в 1700-х годах в Хогвартсе была установлена канализация. Работы были проведены в кратчайшие сроки и охватили весь замок: были проложены трубы, переоборудованы туалетные комнаты, организованы душевые. Руководил этим процессом Корвин Гонт. Что интересно, после окончания ремонта Корвин забрал все чертежи в семейный архив и нигде не публиковал.

Что ж, Том собирался проверить все эти случаи — один из них приведёт его к наследству Слизерина.

Август пролетел быстро. Том довёл до безупречного уровня владение заклинанием невыразимцев, изучил всё, что только было можно, об истории Хогвартса и особенно — об истории Гонтов в Хогвартсе. И, наконец, помог мистеру Бэрку с несколькими очень выгодными контрактами, заработав двадцать галеонов. Вместе с сиротским пособием это составляло недурную сумму, так что Том не стал скромничать и приобрёл себе качественные новые мантии, обновил запасы нижнего белья, купил в кои-то веки неподержанные учебники.

Собственно, для этого была ещё одна причина: в конверте с печатью Хогвартса, помимо приглашения на пятый курс и списка учебников, лежал новенький блестящий значок старосты факультета и записка от профессора Слизнорта:

«Дорогой мистер Риддл! Поздравляю вас с назначением старостой. Надеюсь, вы оправдаете возложенное на вас доверие. Напоминаю, что 1 сентября в 11:30 вам надлежит явиться в вагон для старост на общее собрание. Желаю вам приятных каникул». И изящный росчерк.

Это назначение было не неожиданным, но необычным. Том не сомневался, что из всех студентов именно он достоин значка больше всего. И не сомневался также, что Слизнорт из всех пятикурсников выберет именно его. Однако Том был уверен, что директор Диппет будет советоваться по поводу назначения старост со своим заместителем — и уж Дамблдор точно не позволит своему самому нелюбимому ученику занять такой почётный пост. И тем не менее, Том получил значок.

И сразу же горделиво приколол к повседневной мантии.

Мистер Бэрк, узнав о назначении Тома, крякнул:

— Это ты такими темпами в министерские попадёшь, а про старого Бэрка забудешь.

Том, который и планировал карьеру в Министерстве магии, уклончиво ответил:

— Я никогда не забуду всего, что вы для меня сделали, мистер Бэрк.

Бэрк погрозил Тому пальцем, а на следующий день сунул в руки старую книгу «Забытые ритуалы». Он, конечно, не говорил никаких поздравлений, но Том и сам догадался, что эта книга — как бы награда за назначение старостой. Было немного странно, что Бэрк делал для Тома то, что для обычных детей делали родители. Но не сказать, чтобы неприятно. Книгу Том зачаровал от кражи и чужих глаз и спрятал в школьный чемодан, чтобы внимательнее изучить в свободное время. Бэрк никогда не рекомендовал ему ерунды.

Уже в поезде «Лондон — Хогвартс» выяснилось, что второй старостой в Слизерине стала Милли Принц, и Том решил, что это отнюдь не худший выбор: Милли была неплохой напарницей, а ещё отличалась неболтливостью и состояла в учебной группе.

На Гриффиндоре, к большому неудовольствию Тома, старостой мальчиков назначили Прюэтта, а вот фамилия старосты девочек Тому ни о чём не сказала. И только позднее Милли шепнула, что это племянница заместителя министра Вильгельмины Тафт. Рейвенкло и Хаффлпафф в этом году представляли середнячки. Зато старостой школы стал…

Том довольно улыбнулся, едва увидев в увеличенном магией купе во главе стола Каспара Крауча. Тот едва заметно ему подмигнул, а Том подумал, что, имея на своей стороне двух старост факультетов и старосту школы, они без труда смогут проводить занятия группы там, где захотят, и тогда, когда это будет удобно.

— Добро пожаловать, уважаемые старосты, — осклабился Крауч. — Как приятно видеть вас всех здесь. Надеюсь, вы готовы наводить ужас на малышню… — и рассмеялся. Остальные отреагировали на шутку слабо, так что Крауч прочистил горло и канцелярским тоном принялся проговаривать наизусть список прав и обязанностей старост.

Том не записывал — сомневался, что забудет или перепутает что-то. Милли рядом делала пометки в блокноте. Прюэтт слушал с таким видом, словно ему всё надоело и вообще, старостой он быть не желал. Зато он поглядывал на Тома с совершенно отчётливо читающимся во взгляде раздражением.

— И наконец, — Каспар откинулся на сиденье и непринуждённо закинул руки за голову, — напоминаю, что старосты имеют право посещать отдельную ванную, расположенную на пятом этаже. Четвёртая дверь слева от статуи Бориса Бестолкового. Пароль в этом семестре… Хм… скажем, «Адское пламя». Приводить с собой в ванную друзей… — Каспар особенно внимательно взглянул на Прюэтта, — категорически запрещено.

— Под угрозой чего? — лениво протянул Прюэтт. — Снимешь баллы?

— Прокляну, — небрежно ответил Крауч. В схватке «драный гриффиндорский кошак против Каспара Крауча» Том не поставил бы на Прюэтта и фальшивого кната. — Болезненно, унизительно и неснимаемо. Всех касается.

Озвучь такую угрозу сам Том, Прюэтт наверняка не промолчал бы. Но отец Крауча, как и отец Прюэтта, работал в Министерстве. Они даже, кажется, находились в одной партии, так что гриффиндорский староста только фыркнул.

В купе к своим Том и Милли вернулись только к середине пути, когда тележка с едой уже проехала. Милли тут же шмыгнула под мышку к Эйвери, за лето ещё раздавшемуся в плечах и превратившемуся в настоящего громилу. А Том сел у окна, на место, которое ему тут же освободили, обменялся рукопожатиями с Абраксасом, ещё выросшим и побледневшим, и с Альфардом, кажется, совершенно не изменившимся, и прикрыл глаза.

— Сэндвич? — спросил Альфард через несколько минут. — Не ядовитый, я проверял.

Том кивнул и принялся за еду — для этого даже пришлось открыть глаза.

— Как лето? — спросил он Абраксаса. Малфой побледнел ещё сильнее, его губы сжались так плотно, что превратились в одну тонкую бескровную линию.

— Ещё полтора года у меня не будет позитивного ответа на этот вопрос, — ответил тот очень тихо.

— Вот что… — Том окинул взглядом всех, кто собрался в купе. — Милли нужно пройтись по вагонам и проследить за порядком. Эйвери собирается ей в этом помочь. А у остальных, пожалуй, есть дела в соседних купе. Погуляйте часок.

— Мне тоже? — хмыкнул Альфард. Том не без удовольствия выдержал паузу, прежде чем отрицательно покачать головой.

Учебная группа не выказала недовольства. Не прошло и минуты, как в купе остались только трое: Том, Абраксас и Альфард.

Блэк мотнул головой, отбрасывая с лица чёлку, и сказал, растягиваясь на сиденье во всю длину:

— Хотел бы я так же гонять кузенов. Р-раз — и комната пуста.

Том вытащил из кармана мантии свиток пергамента, на который переписал заклинание Крауча и свои дополнения к нему, развернул и положил на стол.

Абраксас, мгновенно отбросивший свою мрачную меланхолию, склонился над пергаментом. Альфард цокнул языком.

— Это волшебство очень высокого уровня, — проговорил Малфой, дочитав до конца. — Министерские чары?

— Откуда ты знаешь?

— Подход знакомый, видел кое-что у отца. А дополнения?

— Мои. Мне нужна не просто клятва о неразглашении, — произнёс Том, — мне нужен символ. Нечто, что свяжет нас всех не на оставшиеся два года в школе…

— А на всю жизнь, — прошептал Альфард. — Тогда бумага не пойдёт. И даже кольцо… У меня, увы, не завалялось двух десятков колец гоблинской работы, а ничто другое такую нагрузку не выдержит.

Том потёр висок.

— Я уже думал об этом, даже рассчитал точные параметры. Либо закалённое гоблинское золото, либо…

— Нет, — сказал Абраксас. — Плохая идея, Марволо.

— Послушай… Прежде, чем спорить, — Том поднял ладонь, — просто послушай. Я лично буду накладывать заклинание и смогу его снять сам.

— О чём речь?

— Я свяжу себя таким же, мы будем равны.

— Не совсем, — возразил Абраксас, — управлять заклинанием будешь ты. И у тебя будет власть.

— Какая власть? — Блэк сунул нос в пергамент, сощурился, и тут до него дошло, о чём говорил Абраксас. Он тоже выдохнул:

— Да ты спятил! Марволо, серьёзно… Ты не можешь просто…

Том выдохнул. Он знал, что друзья будут возражать, но подготовил аргументы.

— Абраксас, ты сам говорил, что эту толпу нужно держать в узде. Послушай… Послушайте оба, я не собираюсь принуждать вас к этому. Вам… пожалуй, вам я верю. Но Эйвери? Розье? Крауч?

— Крауч? — переспросил Абраксас. — Каспар Крауч, Рейвенкло, седьмой курс?

— Именно он, — дверь купе отъехала в сторону, и на пороге появился сам Крауч. Как будто подслушивал под дверью и ждал подходящей возможности, чтобы эффектно появиться.

— Эй! — обиженно воскликнул Альфард, — Я наложил заклинание!

— А я снял, — Крауч обаятельно улыбнулся. — Простите, ребятки, что задержался. Ну, что, Риддл…

— Марволо, — подал голос Абраксас. — Те, кто находится в этом купе, называют его Марволо.

— Значит, Марволо, — протянул Крауч, закрыл за собой дверь, изящно взмахнул палочкой, создавая свою защиту от подслушивания, и уточнил: — Марволо Риддл? А точнее, Марволо Гонт? А если совсем точно…

— А если совсем точно, — Том кивнул на диван, который занял Альфард, — то ты можешь подвинуть Блэка и посмотреть, что Марволо Слизерин сделал с твоим заклинанием.

У Крауча было то, чего не хватало Абраксасу и Альфарду. Он любил интересные задачи и их изящные решения. Щепетильные вопросы морали, сомнения, колебания — всё это отходило в сторону, когда речь шла о чём-то настолько интересном, как создание заклинания, служащего одновременно для гарантии неразглашения тайн, связи, взаимопомощи и безусловного контроля внутри их новой организации.

Да, Том решил, что чары он наложит не на бумагу и не на кольцо, а на живое тело. В конце концов, тело волшебника, кровь волшебника служили самым совершенным вместилищем магической силы.

Уважаемые читатели! Эта и следующие главы пока выкладываются без проверки Бетой. Позднее, когда Бета сможет поправить текст, я их перезалью. А пока — прошу прощения за возможные опечатки и ошибки. И да, у работы поменялось название. Да, уже во второй раз. Бывает)

Том провел в Хогвартсе уже четыре полных года. Но всё равно, увидев замок после двухмесячной разлуки, почувствовал, как сжимается сердце. Это был его дом, воистину. Запрыгнув в повозку, он повернулся к Хогвартсу и не отрываясь следил, как по одной из темноты появляются башни. Абраксас, Альфард и Крауч молчали, и Том почти забыл об их существовании.

Когда повозка остановилась, Том спрыгнул на землю и и прошел в распахнутые двери, гордо подняв голову. Значок старосты поблескивал на груди. Для Тома он был… символом, пожалуй. Крошечным символом власти.

— Кто дал Прюэтту значок? — прошипел на ухо Тому Альфард, и Том скривился. Чертов Блэк. Так некстати влез и испортил настроение!

— Готов спорить, дело рук Дамблдора, — ответил Абраксас вместо Тома. — Прюэтт и Уизли у него в любимчиках.

Прюэтт заметил Тома и сощурился, будто бы примериваясь. В холле было людно, все спешили в Большой зал на пир. Конечно, учителя все уже в зале. За холлом никто не следит, даже старого завхоза не видно.

Том улыбнулся в ответ. Прюэтт оскалился. Уизли тут же вырос за его плечом, гарантируя поддержку.

— Удивительно, Томми, на тебе новая мантия. Что бы продал, чтобы заполучить её? — прошипел Уизли.

Ну уж нет. Том не собирался драться с этими двумя недоумками. Уж точно не сегодня и не здесь.

— Может, Малфой тебе её купил за особые старания? — хохотнул Прюэтт. Оба заржали, их смех подхватили и остальные гриффиндорцы, и парочка хаффлпаффцев.

— Говорят, самый неудачливый староста лишился значка третьего сентября, Прюэтт, — вежливо сказал Том. — Хочешь побить его рекорд? — и, не дав ему ответить, бросил друзьям: — Займем места.

Они вошли в зал, оставив позади разъяренных гриффиндорцев. До ушей Тома доносились увещевания кого-то более разумного: «Он прав! Поднимешь сейчас палочку — и прощай значок!»

— Раздражают, — резко сказал Абраксас, сев за стол.

— Эй, приятель, полегче! — Альфард коснулся его плеча. — Мы понимаем, что ты не на Уизли с Прюэттом злишься.

— Ни слова, Блэк! — Абраксас так крепко сжал ножку пустого бокала, что она треснула.

— Репаро, — бросил Том. — Остыньте, оба. У нас полно дел в этом году, времени на драных кошек не будет. Что до тебя… — Том наклонился к Абраксасу, положив руку ему на плечо, и шепнул на ухо: — Полтора года — и ты убьешь его. Я расскажу тебе, как. Он будем умирать очень долго. Хочешь — по часу мучений за каждый раз, когда ты вспоминал о нем?

Абраксас слабо улыбнулся. Кажется, его слегка отпустило.

— Откуда такие познания?

— От одного хорошего друга.

Бэрк, между прочим, совершенно не прятал от Тома книги, где описывались пыточные заклятия в разы страшнее «Круциатуса». А Боргин, если его хорошенько попросить, пожалуй, мог бы и опытом поделиться.

Раздался резкий звон — и ученики тут же смолкли. Директор Диппет отложил в сторону столовый нож, которым стучал по бокалу, поднялся на ноги, опираясь на длинный посох, прокашлялся и сказал:

— Добро пожаловать в Хогвартс, студенты. Рад видеть вас всех, и особенно — новых учеников. Впереди у вас — долгий путь к тому, чтобы стать настоящими волшебниками, — он нахмурил густые кустистые брови. Пожевал губами. — Наши правила остаются неизменными.

Речь Диппета была долгой и невнятной. Том, заскучав, принялся рассматривать первокурсников, потом преподавателей. Профессор Вилкост, поймав его взгляд, доброжелательно кивнула ему.

— … запрещено также использовать в коридорах травмирующую магию: жалящие, режущие, колющие, взрывающие заклятия, заклятия роста, мышечные заклятия. Категорически запрещается варение зелий вне подземных лабораторий...

— Диппет сдал, да? — сказал Альфард. — Смотрите, едва стоит.

Пожалуй, Блэк был прав. Директор с трудом держался на ногах, но взгляд у него был всё еще живой.

— Надеюсь, он продержится еще два года, — сказал Том прохладно. — Не могу представить себе Дамблдора директором.

Альфард содрогнулся:

— Тебя пугает его режим «Обнимемся с магглами, друзья!» или «Я знаю ваш секрет, но никому об этом не скажу, мистер Риддл?»

Абраксас, да и еще несколько человек вокруг рассмеялись, а Том серьезно ответил:

— Оба.

Наконец, напоминанием о том, что Запретный лес называется так именно потому что в него запрещено заходить, Диппет закончил речь — и началась церемония распределения.

Блэк без особого удовольствия приветствовал за столом Слизерина очередную дальнюю кузину, а Том засмотрелся на новичка-полного антипода Хагрида. Этот первокурсник был не просто мал ростом. Он был крошечным. Чтобы забраться на табуретку, ему пришлось ухватиться за её край и подтянуться на руках. Шляпа накрыла его почти что целиком — и замолчала. Прошла минута, две, три…

— Спорим, он нечеловек? — довольно громко сказал Эйвери.

— Очередной полукровка, — брезгливо фыркнул Абраксас.

Наконец, почти через шесть минут Шляпа выкрикнула:

— Рейвенкло!

И стол в синих галстуках неуверенно захлопал. Первокурсник снял шляпу. с трудом спустился с табуретки и тут же пропал из виду — его макушка не доставала даже до края стола.

Пожалуй, больше ничего особенного на пиру не произошло. Отдав, после незамысловатой стряпни Бэрка, дань великолепным блюдам, Том отложил в сторону приборы и несколько лениво слушал, как Розье пререкается с Блэком по поводу оправданности очередного решения Министерства в войне с Гриндевальдом. А после десерта поднялся и властно велел:

— Первокурсники! Встаньте, постройтесь парами и следуйте за мной. Милли, ты замыкающая.

Дети были очень малы. Том, ведя их по коридорам, с некоторым удивлением осознавал, что сам был когда-то таким же.

— Обратите внимание на рыцаря с плюмажем, — Том показал на доспехи в нише, — он указывает нужный поворот.

По дороге в подземелья, к счастью, не было сбивающих с толку лестниц, зато было два потайных прохода — перед ними он тоже останавливался, чтобы дети запомнили место. Хотя… разумеется, они не запомнили. Том осознавал, что придется завтра и послезавтра как минимум сопроводить их на завтрак.

Не то, чтобы его беспокоили эти маленькие и пока еще ни на что негодные чистокровки. Но он намеревался быть не просто старостой, а блестящим старостой. Пускай Прюэтт рискует значком, сколько захочет — Том планировал в дальнейшем стать старостой школы, а это не так-то просто.

И только отведя малышню по спальням, Том расслабленно упал в кресло у камина.

Забавно. Без раздражающей Вальбурги Блэк было пустовато. Том достал из кармана мантии свои запили по заклятию неразглашения и постучал пальцем по пергаменту. А что, если пойти по пути «Фиделиуса», заклинания доверия? Том осознавал, что это будет если не проще, то, во всяком случае, безобиднее, чем его наработка. «Фиделиус» базировался на доброй воле хранителя тайны, на его верности и преданности. Все остальные просто не могли раскрыть тайну. Она не хранилась в их сердцах и не принадлежала им.

А вот заклятие, которое получалось у Тома… оно казалось темным даже в таком, недоработанном виде. Оно вплеталось в кровь, впивалось в мозг, гарантируя лояльность. А еще оно могло бы стать чем-то вроде маяка. Только представляя себе его, Том улавливал его пульсацию. Он почувствовал бы собственную магию такого уровня издалека. Если ещё усилить это свойство, он смог бы отыскать любого из своих последователей даже на другом конце земного шара. И… да, кажется, в этом был смысл. И он мог бы объявлять им о месте и времени сбора. Никаких больше шепотков, никаких: «Сообщите остальным...». Одно касание палочки — и все узнают, где им нужно быть.

Оставалась всего пара проблем. Во-первых, накладывать заклятье придется сразу — тренироваться не на ком. А во-вторых… нужно было замаскировать некоторые детали от любопытных глаз Малфоя, Блэка и Крауча.

Когда Том сумел оторваться от работы, за окном уже светало. Шея болела, пальцы ныли от долгого письма, зато заклинание было почти завершено. Не чувствуя в себе сил даже перечитать написанное, Том убрал бумаги в карман мантии, поднялся в спальню, упал на кровать, задернул полог и уснул, кажется, даже до того, как его голова коснулась подушки.

За следующую неделю он довел заклинание до идеала, высчитал движение палочкой и начал размышлять над вербальной составляющей. До сих пор он только дорабатывал чужие заклинания, уже имевшие давно определенные слова. Здесь же требовалось подобрать что-то совершенно новое, опираясь на смысл и нумерологические таблицы (1).

У Тома было в наличии три четверки, три идентичных девятки, две шестерки — и требовалось объединить их в нечто осмысленное. Занятие так увлекло Тома, что в свободное время он постоянно повторял про себя этот набор, перебирая буквы.

Абраксас даже начал переживать — Том почти ни с кем не разговаривал (разве что отвечал на уроках и не забывал об обязанностях старосты), мало ел, поздно ложился и рано вставал.

— Может, я могу помочь? — в какой-то момент спросил он. Но Том не собирался подпускать его к сути своего заклинания и отказался.

Решить задачу Том смог неожиданно — на занятии по арифмантике. Речь зашла о преобразовании вербальных формул, и профессор показала им удивительно простой по своей сути, но невероятно действенный метод простого перебора цифр по кругу.

Том, слегка удивленный, начал быстро царапать на пергаменте.

M(V)

M(D)

R(I)

R(I)

R(I)

S(T)

O(X)

F(O)

?

?

А дальше новая система позволила ему буквально в три действия сократить всё лишнее.

MORSMOR?R?

— Кусать… кулак? — шепотом спросил Абраксас. — Или удила?

Том нахмурился.

— «Mordre», — пояснил Малфой. — С французского это «кусать» или «укус». А «mors»…

Том пробежался глазами по своим расчетам и исправил одну букву. «S» появилась из двух вариантов — выбора между единицей и двойкой. Зачеркнув в слове «S», Том подписал сверху: «T».

— Кусать смерть, — прочитал Абраксас, а Том дописал недостающие «D» и «E». Заклинание было готово.

— Так, что у вас, Риддл, Малфой? — профессор наклонился над их партой, но Том успел прикрыть свои расчеты таблицей нумерологических соответствий, широко улыбнулся и сказал:

— Почти закончили, профессор!

Школьная задача была ерундой в сравнении с тем, что он только что сделал. Он набросал решение за пару минут, а потом снова взглянул в свои записи и повторил:

— Мортмордре.

Кусать смерть.

Что-то в этом было. Откусить от смерти. Забрать у нее власть. Поглотить смерть ради жизни.

Том задумчиво обвел заклинание в ровный овал и принялся медленно штриховать его, краем уха слушая, как профессор превозносит их с Малфоем «изящное решение» глупой задачки.

Примечание:

(1) — разумеется, здесь и далее — антинауная чушь. Между тем, нумерология (или арифмантика) — реальная пранаука о смысле и значении цифр. Согласно ей, каждая буква имеет свою цифру, а слова, соответственно, представляются в виде чисел. Кроме того, у каждого числе есть свое значение. Таким образом, слово — это не просто код, это набор смыслов. Исходя из этих смыслов, ученые средневековья (и современные гадалки, куда же без них) рассчитывали некие особые «значения имен». Для этой главы я воспользовалась нумерологической таблицей соответствия цифр и латинских букв.

Почему Том не использовал «Морсмордре» сразу же? Даже он сам не смог бы ответить на этот вопрос, если бы кому-то вздумалось его спросить. Но никто не спрашивал. Абраксас уверенно делал вид, что никакого заклятия не видел, Альфард молча надеялся, что идея с клятвой благополучно забылась, А Крауч… Что ж, Крауч был сам собой — то есть не задавал неловких вопросов, зато неизменно подкидывал темы для размышлений. Встречаясь, они всякий раз останавливались на несколько минут — поболтать, после чего расходились, довольные друг другом. Крауч действительно собрался получить одиннадцать ЖАБА. Том планировал сдавать столько же СОВ — даже при том, что он не посещал маггловедение и прорицание, он считал, что способен набрать по ним достаточно высокие баллы. Учитывая это, они часто говорили об экзаменах, но еще чаще — о планах на будущее.

Крауч знал точно, что пройдет в Министерство Магии. Да это было и не удивительно, учитывая поколения чиновников среди предков и его непомерное самомнение. Том же в этом вопросе пока колебался. С одной стороны, престиж министерствой службы его привлекал, как и возможности для карьерного роста. А с другой…

С глубочайшим отвращением он осознавал, что некто с фамилией Крауч получит продвижение куда быстрее, чем некто с фамилией Риддл.

Во время одной из таких коротких встреч Том, прервав Крауча на середине рассуждений об особо скользком моменте в расшифровке древних рун, сказал:

— Сегодня в шесть тридцать, на первом уровне подземелий, в старом кабинете зельеварения.

Глаза Крауча заблестели. Отлично зная ответ на свой вопрос, он всё-таки спросил:

— И что же там будет?

— Маленькая группа подготовки домашних заданий, — улыбнулся Том. — Как раз для тех, кто не тянет древние руны на уровне ЖАБА. Увидимся, Каспар!

Том поспешил в библиотеку, где сел между Альфардом и Абраксасом, раздвинул их книги, положил на стол свитки пергамента с недоделанными домашними заданиями и сказал:

— Я позвал Крауча на встречу.

— Это твое решение, — прохладно сказал Абраксас. — Только Краучи — не те, с кем я стал бы иметь дело.

— Фанатики, — поддержал его Альфард. — Все они. Впрочем, — он пожал плечами, — если уж ты ему нравишься, он тебя не предаст. Так что — пусть себе приходит.

В последнее время Том чувствовал какую-то странную напряженность среди друзей. Возможно, именно поэтому он с таким удовольствием общался с Краучем. От него не исходило этой тяжелой гнетущей сосредоточенности, смешанной с подозрительностью. Сделав вид, что занят эссе по зельям, Том повернул голову в сторону Абраксаса и прощупал его эмоции. Коснулся края сознания. Но ощутил только уже знакомую и навязшую на зубах злость на опекуна, раздражение от собственного бессилия и некоторые не особо внятные переживания, как-то связанные с… браком? Том не совсем понял, но проверять еще раз не стал. Абраксас мог и заметить вторжение.

Написав несколько строк в эссе, Том повернулся в сторону Альфарда и проверил его. Точнее, попробовал проверить — но наткнулся на жесткий непроницаемый барьер. В груди разбуженной змеёй поднялась ярость. Нет, Тома злило не то, что Альфард использовал окклюменцию. Его приводило в бешенство, что он не удосужился рассказать об этом. Не упомянул и словом, кто именно его учил. Он просто отгородился этим щитом, как будто…

Да, как будто ему есть, что скрывать.

Резко захлопнув книги, Том сунул свитки пергамента в сумку, вскочил и вышел из библиотеки, проигнорировав тихие окрики.

Блэку больше доверия не будет. Это он решил твердо. Но это решение давалось непросто. Было больно, по-детски обидно. Альфард предал его.

«Если бы мы были связаны моим заклинанием, — подумал Том, шагая по коридорам, — этого бы не произошло». Теперь он мог сказать точно, что не использовал «Мортмордре» сразу как раз из-за Блэка и Малфоя. Не хотел спорить с ними. Не хотел их осуждения.

Том покачал головой, словно вступая в беседу с самим собой, посмеиваясь над собственной наивностью. Разве есть ему дело до чужих чувств? Они будут делать то, чего он хочет. А если нет…

Резко остановившись, Том едва не споткнулся и не упал на лестнице. Медленно огляделся вокруг. Здесь не было никого, даже портретов. Шикнув на рыцарские доспехи, Том забрался в нишу и выглянул в узкое зарешеченное окно. Виден был только край Запретного леса. И еще, если наклонить голову, можно было разглядеть полоску серого сентябрьского неба.

Том чувствовал себя выжатым и опустошенным. Он даже не мог наказать Блэка. И ничего не мог противопоставить остальным. Много раз Абраксас повторял ему одно и то же: что рано или поздно вся эта толпа чистокровных снобов выйдет из-под контроля и уничтожит его. В этом году он еще продержится. СОВ сплотит их. Но потом…

Гриндевальд со своими войсками где-то далеко, ему нет дела до Британии, и уже почти все забыли о том, как был создан их маленький кружок изучения продвинутой магии. Если Гриндевальд потерпит поражение, не останется даже этой общей угрозы. По позвоночнику Тома прошел холодок. Помогут ли ему многочисленные знания и таланты в области магии, если весь факультет ополчится против него? Что будет с ним, если все, кого он приручал годами, отвернутся?

Он прижался лбом к влажному ледяному стеклу, пытаясь сдержать дрожь, но она становилась все сильнее. Паника захлестывала его, и вдруг…

— Привет, Том!

Он резко отпрянул от стекла, развернулся — и уткнулся взглядом в гриффиндорский галстук. Чуть отстранился и холодно сказал:

— Здравствуй, Хагрид.

За лето тот вымахал еще больше, теперь он был выше взрослого крупного мужчины. При этом у него было совершенно детское лицо и круглые щеки. От этой противоестественной картины Тома слегка замутило. Он прикрыл глаза.

— Ты чего-то, Том? Бледный какой? На-ка, вот!

Буквально в лицо Тому Хагрид сунул крупное зеленое яблоко. Проиграв в короткой борьбе с самим собой, Том взял яблоко, очистил его от грязи и мусора беспалочковым заклинанием и впился зубами в гладкий бок.

— Ты грустный. Случилось чего?

— Не твое дело. Где рунеспур?

На лице Хагрида, которому, чтобы разговаривать с сидящим в нише Томом, пришлось согнуться пополам, отразилось изумление.

— Так в чулане нашем! Ты не был у него еще, что ли? Он скучал.

— Я староста, у меня хватает других забот. И с чего ты взял, что он скучал? Ты где-то выучил парселтанг? — в свои слова Том постарался вложить как можно больше презрения, но, как обычно, зря тратил силы — до Хагрида просто не доходил смысл язвительных или едких интонаций.

— Да нет, — улыбнулся великан. — Но я ж вижу, не то ему всё. Ты его хозяин. Пошли к нему сейчас, а, Том?

— Как я уже сказал… — Том осекся. Он хотел увидеть Серпиуса. И, учитывая обстоятельства, он предпочел бы компанию Хагрида, слишком тупого, чтобы предать или скрыть что-то, а не Малфоя с Блэком. — Иди. Я присоединюсь позже.

Он не желал, чтобы его видели в компании Хагрида.

И всё-таки поспешил к чулану почти следом за ним.

Серпиус еще подрос. Теперь он достигал полутора метров в длину, его тело было толщиной в руку Тома. Головы непрестанно шипели, причем на ядовитую кто-то надел широкий жесткий воротник.

— Они, того, грызться стали, — пояснил Хагрид. — Я почитал вот и смастерил, чтобы не поранили друг друга.

Том протянул руку и погладил змея. Все три головы тут же прекратили споры и принялись тереться о его пальцы, тихонько жалуясь на соседок.

— Судя по всему, мои заклинания сработали как надо? — лениво спросил Том, позволяя Серпиусу забраться себе на плечи.

— Да, — подтвердил Хагрид. — Только… эта, обратно я его под курткой вез.

— Твой отец не мог наложить простейшие чары изменения размера? — Том скривился. — Прискорбно, хотя и предсказуемо.

Последовала тишина, а потом Хагрид совсем тихо сказал:

— Умер… папка мой.

Том медленно погладил змея. От этих слов Хагрида ему стало пусто и неуютно. Ещё хуже, чем было до этого.

— Как это случилось? — спросил он совершенно холодным тоном, в котором не было ни единой эмоции.

— Сердце слабое… — Хагрид сел на пол, тоже прогладил Серпиуса и продолжил, хотя Том и не желал его слушать: — Он темными созданиями занимался. Изучал их… эту… культуру и всё такое.

— Близко изучал, как видно, раз у него получился ты, — выплюнул Том. Хагрид слегка покраснел, но не обиделся:

— Так да, он с мамой моей там и познакомился, в общине. Никого он не боялся, — великан отвел глаза, — ни оборотней, ни вампиров, ни ещё кого. Храбрый такой был. А сердце, вишь, слабое.

Хагрид опустил голову, потом встряхнулся, как собака, взглянул на Тома и спросил:

— А твои родители…

— Оба мертвы.

На глазах Хагрида выступили слезы. Рассказывая о своем отце, он и не думал плакать, а тут — кажется, готов был зареветь.

— Ты что ж, выходит, тоже сирота?

— Тоже? — Том резко встал, сгоняя змея. — У нас с тобой нет ничего общего, ясно тебе! Не смей даже думать о том, чтобы сравнивать себя со мной.

Том пнул ногой какой-то пустой ящик, вышел в коридор и громыхнул дверью. Выдохнул.

Решительно, сегодня был совершенно не его день.

Открыв дверь снова, он взглянул на рыдающего взахлеб Хагрида и сказал совсем тихо:

— Я соболезную тебе. Жаль твоего отца.

Хагрид повернул к нему зареванную физиономию. Сквозь слезы показалась слабая улыбка.

— И сделай ошейник повыше, но с мягкими краями. Левая и правая могут пораниться.

Всё ещё без вычитки

Удивительно, но после разговора с Хагридом Тома слегка отпустило. Предательство Блэка всё ещё причиняло боль, но уже не такую сильную. Часы показывали шесть, пора было идти на занятие со своей группой. Сможет ли он удержать равнодушие на лице и не высказать Блэку всё то, что крутится на языке? Том не знал. К счастью, его резкий и временами переменчивый характер был общеизвестен. Никто не заметит подвоха, если Том пару раз сорвет на Альфарде своё плохое настроение, верно?

Его, разумеется, уже ждали. «Вальпургиевы рыцари», вспомнил он прошлогоднее прозвание этой команды. Вальбурги уже и в Хогвартсе нет, так что этой легенде о сущности их встреч — конец.

— Кружок по подготовке и правда небольшой, — раздался за спиной довольный голос. Теперь, после выпуска Ориона и Вальбурги, Крауч был самым старшим среди них.

— Добро пожаловать, Каспар, — улыбнулся Том. — Позвольте представить вам нашего нового друга. Каспар Крауч, Рейвенкло, седьмой курс. Чистокровный волшебник и староста школы.

Раздался смутный ропот. Возможно, кто-то и не горел желанием видеть Крауча в их рядах — но Тома это не волновало.

— Сегодня… — Том махнул палочкой, накладывая на дверь защитные и заглушающие заклинания, — я подготовил для вас нечто особенное.

Ропот стих. Том лениво поводил палочкой перед собой, сосредоточился и провернул трюк, который раньше ему удавался только с магглами, а теперь легко выходил и на волшебниках.

Маленький Лестрейндж вдруг взвился вверх, вскрикнул и отпрыгнул. В его глазах читался ужас. Он выхватил палочку и ударил «Ступефаем». Остальные шарахнулись в стороны, в немом изумлении глядя, как Лестрейндж воюет с пустотой. Мальчишка неплохо натренировался. Том был доволен его арсеналом — но, пожалуй, требовалось еще поработать над выдержкой и упорством, потому что спустя каких-нибудь пару минут Лестрейдж захныкал:

— Хватит! Я не могу с ними справится, Марволо!

И Том отпустил его сознание. Лестрейндж выдохнул, недоуменно озираясь.

— Где они?

— Кто? — вовремя спросил Розье.

— Крысы эти, здоровые!

Кто-то засмеялся, но смех тут же оборвался. Том спрыгнул с парты, подошел к Лестрейнджу, положил руку ему на плечо и сказал мягко:

— Ты очень помог мне, Редж, — от того, что его назвали по имени, Лестрейндж засветился. Недавняя схватка, кажется, была полностью забыта. — Дело в том, что крыс видел только ты. Они существовали только в твоем воображении.

Сначала Лестрейндж выглядел обиженным. Но потом его глаза загорелись привычным восторгом. Он выдохнул:

— Круто! Ты… ты наслал мне их как видение, да?

— Именно, — равнодушно ответил Том.

— И нас научишь?

— Не научит… — подал голос Крауч. — Это врожденный дар к ментальным искусствам, так ведь… Марволо?

Том отметил это обращение — в обычных беседах Крауч предпочитал называть его по первому имени.

— Так. Зато я научу вас противостоять чужому внушению. Говорят… в будущем это поможет бороться с чарами «Империус».

Несмотря на то, что занятие шло успешно, Том то и дело отвлекался. Он смотрел на своих учеников — и в каждом ему чудилось предательство. Абраксас, такой привычно-холодный, что, если, одолев своего опекуна, он решит вычеркнуть Тома из своей жизни? Розье… Эван вцепится Тому в горло, едва у него появится подходящая возможность. Эйвери, Крэбб, Гойл — они тупы и, казалось бы, верны. Но толку от них? Лестрейндж… маленький Реджинальд, такой искренний в своем обожании, пока еще мал. Как знать, что с ним будет, когда он станет старше? Остальные вызывали еще меньше доверия.

Глядя на то, как легко отражает его атаки Альфард, Том снова испытал горькое чувство обиды.

Поздно вечером Том устроился у себя в кровати, задернул шторы полога, наложил несколько мощных заклятий, чтобы никто не вздумал его побеспокоить, зажег огонек «Люмоса» и задумался.

Применив одну из простейших техник окклюменции, Том очистил сознание, стряхнул огонек с палочки и вывел в воздухе огненные буквы: «Что мне делать?»

Мерцая и отбрасывая блики на полог, буквы пыли перед ним, слегка покачиваясь. Покачал головой, Том стянул их обратно в палочку и вместо этого написал: «Кто я?»

Он — наследник Салазара Слизерина. Он — сильный волшебник. Однажды он станет самым сильным волшебником в мире. И поставит этот мир на колени. Все чистокровные волшебники во главе с Блэками будут склоняться перед ним.

— Я должен найти Тайную комнату, — прошептал, охваченный странной лихорадкой, Том. Если он откроет комнату и сумеет доказать это, малейшие сомнения в его происхождении окончательно пропадут. И тогда он предложит своим ученикам стать его последователями. Связать себя новым заклятием «Морсмордре». И тогда не нужно будет никакой министерской карьеры. Его друзья и последователи преподнесут ему волшебный мир на блюдечке. А он… Он освоит такую магию, которая им всем даже не снилась. И научит их.

Он закрыл глаза, представляя себе прекрасную, идиллическую картину. Он сделает Абраксаса Министром Магии. Под его руководством волшебный мир будет процветать. Крауч… так и быть, получит твой пост главы Отдела тайн. Будет изучать магию, развивать её. В их мире не будет никаких магглорожденных. Никто не окажется в том положении, в каком был Том в первый год. Нет, маги должны расти в волшебном мире, только так. Конечно, грязнокровки едва ли смогут соперничать с чистокровными волшебниками в силе или мастерстве. Пусть. Кто-то же должен… Том хмыкнул, не завершив этой фразы. Давным-давно в приюте он услышал разговор попечителей. с директрисой. Миссис Коул жаловалась на низкую успеваемость некоторых старших ребят, а один из попечителей, тучный мужчина в жилете, который не сходился у него на животе, сказал: «Не переживайте, дорогая миссис Коул. Не всем суждено быть академиками. Кто-то должен мести улицы».

Он сам не понял, как мысли постепенно сделались менее связными. Вот он спускался куда-то глубоко вниз, в дрожащем свете «Люмоса» были видны каменные раскрошившиеся ступени винтовой лестницы. И он точно знал, что идти еще долго. То и дело приходилось опираться на грубую стену, покрытую влагой, солью и плесенью. Во рту стоял горький привкус. Кожа покрылась мурашками от холода. Изо рта при каждом выдохе вырывались облачка пара.

Том шёл всё дальше и дальше, в глубокую черноту.

А потом пропал в ней.

Проснулся он за несколько минут до колокола, с больной головой и смутными воспоминаниями о своих вчерашних размышлениях. Зато горечь обиды и непонятные сомнения улетучились вместе со сном, который он почти не помнил.

Том точно знал, чем займется дальше. Его ждала Тайная комната.

Впрочем, сначала пришлось расплачиваться за неделю полнейшего невнимания к насущным делам. Слизнорт, попеняв за пропущенный вечер, наказал обязательно зайти к нему на чай сегодня же.

— Только свои, Том, — улыбался профессор.

— Буду счастлив прийти, сэр!

Кроме того, Тома дожидалось нераспечатанное письмо от Адальберта Уоффринга — а ведь ему он обычно предпочитал отвечать сразу. Мастер теории магии хвалил Тома за последние выводы об усилении заклинаний.

«Ваше использование нумерологической семерки — если не совершенное новаторство, — писал он, — то, как минимум, очень свежая и оригинальная подача. Предлагаю вам подготовить статью для «Заклинаний сегодня», у них есть ежегодный конкурс новичков, еще не достигших уровня подмастерья, с недурным призовым фондом и гарантированной публикацией. Если успеете до середины декабря — готов выступить научным руководителем».

Том спрятал письмо на груди и отправил ответ, где извинялся за долгое молчание, выражал горячее желание писать статью и даже обозначил, что будет опираться на выводы Бриджит Венлок об исключительном значении числа семь.

О предложении Уоффринга Тома рассказал Слизнорту на ближайшей встрече «своих» — и тут же был прощен за все возможные прегрешения сразу.

— О, Том, я всегда говорил, что вы далеко пойдете! — профессор довольно погрозил ему пальцем. Том смущенно опустил глаза, а потом, когда «свои» начали расходиться, подошел к профессору и спросил:

— Сэр, как вы считаете, теория Венлок соответствует действительности?

Вместо того, чтобы отправить его за разъяснениями к профессору Марчбэнкс, Слизнорт, разумеется, ответил:

— Том, мой мальчик, это сложный вопрос. Мы все замечаем влияние числа семь на магические преобразования и на работу зелий. Например, если разлить перечное зелье по семи фиалам, оно в два раза дольше будет сохранять свои свойства. Однако научных доказательств теории Венлок мало, исследователи предпочитают изучать комбинации цифр, а не отдельные их свойства. Возможно, — он подмигнул ему, — вы будете тем, кто два века спустя полностью докажет или полностью опровергнет эту теорию.

— Я буду рад сделать это, сэр. Надеюсь, мои профессора будут мной гордиться.

Том точно знал, как порадовать Слизнорта. Тот пустился в рассказы о том, как его радуют успехи всех его учеников. Учитывая, что Том об этих учениках уже слышал не раз, интереса рассказы не вызывали. Но Том подгадал нужный момент и спросил как бы невзначай:

— Скажите, сэр… Я размышляю над одной проблемой, но никак не могу найти ответа. Мне неловко вас беспокоить…

— Что за вздор, Том! Оставьте этот тон, — заохал Слизнорт, — вы всегда можете рассчитывать на мой совет и на посильную помощь. Что случилось?

— Я задумался о том, чтобы однажды… может, после школы поискать своих родных. Я сирота, но может, у меня осталась бабушка, или тётя, кто угодно! — конечно, Том не позволил слезам выступить на глазах, но в голосе они слышались отчетливо. — Но я ничего о них не знаю. Возможно… я подумал, возможно, есть возможность найти родной дом или родного человека.

На лице Слизнорта отразилось сомнение.

— Я понимаю, Том, желание, которое вами движет, — сказал он мягко и заботливо. — Но магия не всесильна. Найти родственника с помощью чар или зелья за много миль… увы, это невозможно. Есть старый ритуал, но вам он едва ли пригодится. Его использовали, чтобы найти семейные сокровища и… — он тихо рассмеялся, — опознать перепутанных младенцев. Кажется, «Родная кровь» или как-то так… Но вряд ли вы окажетесь с вашим родственником на расстоянии пары миль, верно?

— Верно, — кивнул Том, изобразив печаль.

— К тому же, — Слизнорт наморщил брови, — такие ритуалы всегда надо проверять… Там, где замешана кровь, много запретов.

— Конечно, я понимаю, сэр. Я и думал, что ничего такого не существует. Но решил спросить у того, кто знает точно. Спасибо, что уделили мне время, сэр.

У себя в спальне Том, не веря своей удаче, достал из сумки подаренные Бэрком «Забытые ритуалы» и почти сразу нашел то, о чем упоминал Слизнорт. Правда, ритуал назывался «Своя кровь», но Том точно знал — это то, что нужно.

В книге деталей не было, только общее описание. Зато была ссылка на другую книгу — и спустя какие-нибудь сутки после разговора со Слизнортом у Тома было всё, что нужно, чтобы найти Тайную комнату.

Ритуал был простым.

Требовалось всего-то взять карту, нацедить три унции крови того, чье сокровище нужно будет отыскать, и раздобыть кровь рунеспура.

Всё ещё без корректуры

Том перечитал текст ритуала ещё раз. И ещё.

Рунеспуры — редкие создания, особенно для Британии. Холодный дождливый климат им не подходит. В аптеках, конечно, можно раздобыть кровь рунеспура — вот только она продается унциями, понемногу, для редких зелий. А в книге было написано ясно, хоть и витиевато, языком, характерным для старых книг по магии: кровь живого рунеспура до капли.

«Ритуал вообще может не сработать!» — подумал Том с раздражением, но книгу не закрыл. Слизнорт, книга Бэрка и, наконец, один из самых авторитетных трактатов семнадцатого века по ритуалам утверждали, смешение крови человека и рунеспура и нехитрая магическая формула позволят найти сокровище, принадлежащее заклинателю или его предкам.

У Тома было отличное чутье на магию. Он колдовал так же естественно, как дышал, он сам создавал заклинания и он точно понимал, что этот ритуал — настоящий. Он сработает. Приведет его к Тайной комнате. И цена смехотворна — жизнь рунеспура, которого подпольно вырастил образина Хагрид. Которому Том сам дал имя. Которого гладил по прохладной шкуре.

До сих пор Том убивал только крыс, но они, особенно после покореженного бомбежками Лондона, не вызывали в нем ни капли сострадания. Убить Серпиуса, да еще и не «Авадой», а руками, ножом…

Любого из своих учеников за проявление подобной слабости Том бы раздавил. Назвал бы трусом и слабаком. А сам — не мог сдержать дрожи в пальцах. И в горле стоял противный горький ком.

Том встал, взмахом палочки навел на столе порядок, вернул книгу на место и покинул библиотеку.

Время было обеденное, и коридоры радовали пустотой. Том сбежал по лестницам и открыл дверь в коморку Хагрида. Серпиус, подняв головы, приветственно зашипел.

— Здравствуй, друг мой, — ответил ему Том, но как-то слабо. Змей, впрочем, не различал оттенков интонаций. Он просто был рад встрече. Том протянул ему руку и уже хотел было приказать заползти под мантию, но передумал.

Хагрид.

Он не должен начать искать рунеспура, говорить о нем, даже думать. Кого-то другого Том приложил бы «Обливиэйтом», но связываться с полувеликаном — себе дороже. Том был уверен, что у Хагрида отличный иммунитет к магии.

— Отползи в сторону, — велел он змею, навел палочку на его ящик и шепнул: — Депримо.

Щелкнуло, затрещало, и часть стенки ящика обвалилась.

Том вышел в коридор, коснулся палочкой замочной скважины:

— Портоберто, — и над ручкой появилась глубокая дыра с обугленными краями. Можно было бы, разумеется, использовать «Алохомору», но она не оставляет следов.

Вернувшись в каморку, Том добавил несколько финальных штрихов — след крови на полу, пару подпалин от заклинаний, разворошенную солому и… да, пожалуй. Том трансфигурировал одну из щепок в точную копию воротника средней головы рунеспура, бросил на пол и раздавил каблуком.

— Иди сюда, малыш, — сказал Том змею, протянул руку, позволяя Серпиусу забраться ему на плечи. — Надо тебя спрятать. Редуцио.

Тяжесть резко ослабла. Змейка размером в ладонь скользнула Тому во внутренний карман, и они вместе покинули разгромленную каморку. И пусть Хагрид гадает, сбежал змей сам или же его ликвидировали профессора.

Ради туповатого гиганта Том не собирался сильно трудиться над достоверностью. Единственное, что ему нужно было — чтобы Хагрид не мешался под ногами.

Откровенно говоря, было бы здорово найти повод для промедления. Любую причину отложить ритуал на пару дней. Но это было просто глупо. Пятница. Завтра Хогсмид, все взбудоражены предстоящими развлечениями. Отсутствие Тома в гостиной вечером не только никого не удивит — наоборот, для многих было бы удивительно его там застать. Том не любил шумное веселье — и на Слизерине все об этом знали.

Взглянув на часы, Том с болезненной ясностью понял, что до ритуала осталось ровно два занятия. Два часа совершенно безобидной Истории Магии в компании скучного старика Бинса. Слишком мало.

В класс Том вошел, тщательно скрывая болезненное возбуждение, владевшее им. Серпиус ворочался в кармане, и Том пытался не думать о нём — но не выходило. «Я убью его», — повторял про себя Том, и ладони у него становились противно липкими от пота.

Заняв место между Абраксасом и Альфардом, Том откинулся на спинку стула и прикрыл веки.

— Ты уже слышал? — проговорил Малфой тихо, хотя Бинс уже принялся бубнить о событиях, приведших к принятию Статута о Секретности в 1689 году.

— Что именно? — отозвался Том, едва шевеля губами.

— Спенсер-Мун встретился с президентом магической Америки и верховным волхвом. Гриндевальду конец.

— Чушь, — подал голос Блэк с другой стороны. — То, что он потерял влияние на магглов — ничего не значит. Я половину своего состояния готов ставить на то, что он еще себя покажет.

Абраксас, чуть нагнувшись вперед, чтобы лучше видеть оппонента, горячо возразил:

— Как только его фанатики поймут, что он сдает позиции — они сами же его и сдадут.

— П-ф-ф! — фыркнул Альфард. — Они, чтобы ты понимал, фа-на-ти-ки. Сам сказал. Они его никогда не предадут.

— Он лишился Италии, — вздохнул Абраксас. — Потерял почти весь Советский Союз. Балканы быстро отвернутся от него, как только поймут, что он проигрывает. Дурмстранг, еще увидишь, быстро из героя превратит его в злодея.

Их спор услышали за соседними партами. Розье, который до сих пор ненавидел Гриндевальда и винил его в смерти отца, резко выдохнул:

— Я надеюсь, его казнят… Потом. В конце. Я хочу видеть, как к нему применят Поцелуй.

— Не надейся, — тут же встрял когтевранец Бут. — Его будут судить в Европе, а там предпочитают «Аваду».

— Слишком легко, — скривился Эйвери, и его поддержали даже девчонки. Бинса уже никто не слушал — было занятие поинтересней.

— А ты что думаешь, Том? — вдруг спросила Милли Принц, и все замолчали, выжидательно уставившись на него.

— Я думаю… — Том вздохнул. Сейчас Гиндевальд мало его интересовал, — что он слишком сильный лидер, чтобы от него отвернулись его верные последователи. А пока три сотни его лучших боевиков верны ему — он продолжит своё дело.

— Значит, думаешь, его не остановить? — вскинулся Розье.

— Что ты, Эван, — улыбнулся Том, — остановить можно любого. Но Гриндевальда… я думаю, нужно победить его лично. Убить на глазах у всех его последователей. И тогда они забудут его идеи и начнут утверждать, что он заставлял их творить… всё то, что они сейчас творят. Без него они — ничто.

— Какая интересная точка зрения, мистер Риддл, — раздался позади голос. Все обернулись, и у Тома похолодело в груди. В дверях кабинета стоял Дамблдор. — Извините, профессор Бинс, что прерываю ваш урок, — Дамблдор словно бы забыл о Томе, — могу я попросить вас отпустить мисс Эббот?

— Да-да, конечно, — удивленно согласился профессор, и Эббот, вся побледнев и сделавшись даже белее своих волос, встала с места.

— Профессор?

— Элизабет, — обратился к ней профессор, — возьмите вещи и пойдемте со мной.

Больше на занятие в этот день Эббот не вернулась, а позднее Тому рассказали, что её старший брат-аврор погиб при исполнении своих обязанностей.

После ухода Эббот спор о Гриндевальде прекратился, и класс впал в привычное для уроков Бинса оцепенение.

Том опустил руку в карман и пальцем погладил миниатюрного рунеспура. Головы и не думали кусать его, а прикосновение к змеиной шкуре успокаивало. Может, раздобыть другого рунеспура? Подождать до лета, пошариться по Лютному… Ни за что. Ни за что Том не отложил бы поиск Тайной комнаты еще на год. Неужели он всерьёз об этом подумал? Наследие Салазара Слизерина против жизни тупой зверюги?

Едва прозвонил колокол, Том встал, забросил сумку на плечо и сказал Абраксасу (Блэка он по-прежнему игнорировал):

— Не жди меня, хочу подумать в одиночестве.

— У тебя просто свидание с Краучем, — фыркнул Альфард, — так бы и сказал, мы бы поняли, да, Малфой? — он ткнул друга в бок. — Мы ведь не ревнивые?

— Очень ревнивые, — серьезно ответил Малфой, — особенно когда речь идео о Каспаре Крауче. Но это твоё дело, Том.

— Это действительно моё дело, — холодно согласился Том. — Но, — он поднял вверх указательный палец, — я не встречаюсь с Краучем сегодня. А тебя в следующий раз сведу с ним на дуэли. Выпустишь пар.

Абраксас недовольно скривил губы, его ноздри дрогнули — но больше никак он не выразил своего недовольства.

— До встречи, Том.

— Удачи, приятель, — Блэк хлопнул его по плечу и вместе с Малфоем направился в сторону гостиной. Том же, немного пройдя в толпе учеников, свернул в один из потайных проходов, заколдовал гобелен, чтобы никто не нарушил его уединения, сел на пол и потер переносицу. Карта Хогвартса у него была. Собственная кровь — вот она, в венах. Нож, ампула — всё в сумке, осталось там после утренних зелий. Рунеспур доверчиво свернулся в кармане. Нечего было ждать.

Том вытащил пергамент с картой, скопированной из «Истории Хогвартса», достал нож, убедился, что ампула нужного размера, выманил из кармана Серпиуса и вернул ему первоначальный размер.

Пара минут, и он найдет Тайную комнату. И потеряет при этом нечто, названия чему подобрать так и не смог.