The Poor of God (джен)

За двадцать минут до полуночи он встречает Дамблдора на площадке третьего этажа.

— Они еще не пришли, — говорит Дамблдор, и это вся информация, что нужна Снейпу. Молча набросив на себя дезиллюминационные чары, они устремляются по коридору к единственной жилой комнате, расположенной слева.

В камине весело пылает огонь, вокруг кровати задернуты алые бархатные портьеры, и лишь громкий раскатистый храп наполняет комнату. Снейп замечает, что эльфы еще не убрали посуду, оставшуюся после ужина — по-видимому, это было частью уловки, приведшей сюда Дурсля. Снейп молча следует за Дамблдором к дальнему углу комнаты, где они занимают свои места и ждут.

Не проходит и пяти минут, как дверь отпирается и распахивается. Снейп настороженно переводит свой взгляд — и замирает. Посреди комнаты, с нарочитым интересом оглядывая все вокруг, стоит Луна, одетая в длинную белую ночную рубашку и тонкую голубую шаль. Какое-то время она разглядывает кровать, а когда очередной храп нарушает тишину, с любопытством склоняет голову набок.

Единственная мысль, пробившаяся сквозь яростное недоумение Снейпа: Луна, только недавно вернувшаяся после пребывания в больнице Святого Мунго, стоит в пяти футах от маггловского чудовища, в четыре раза превосходящего ее в размерах, который не так давно уже пытался убить другого такого ребенка за наличие у того магических способностей. Снейп, не задумываясь и не советуясь с Дамблдором, в три больших шага пересекает комнату и обхватывает Луну со спины, обвивая одну руку вокруг ее талии, а другую прижимая ко рту. Она напрягается, однако даже не пытается что-либо возразить. Луна все еще не произнесла ни единого слова с того дня, как нашли тело ее отца.

Снейп оттаскивает ее назад в дальнюю часть комнаты, где они с Дамблдором устроились в ожидании подростков, и поднимает свою палочку.

— Муффлиато, — шипит он, а после касается своей макушки. Дезиллюминационные чары спадают, и он отпускает Луну, которая сразу же оборачивается, глядя на него без какого-либо удивления в глазах, что, как ему кажется, граничит с нахальством.

— Что вы здесь делаете? — тихо шипит он.

Она смотрит на него снизу вверх и молчит, а на ее губах появляется слабый намек на улыбку. Он больше месяца не видел ее улыбки. И примерно столько же он не видел ее саму, разве что издалека. Ему приходится сдерживаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

— Вы должны уйти… Вот черт, — он бросает взгляд на часы, стоящие на каминной полке. Без семи двенадцать, Гарри с друзьями будут здесь с минуты на минуту. — У нас нет времени, — он поворачивается к пустому креслу, где, как он знает, сидит директор. — Дамблдор...

— Я глубоко убежден, что мисс Лавгуд более чем способна следовать паре простых указаний, чтобы обеспечить свою безопасность, — произносит Дамблдор. Он не снимает свои иллюзорные чары, отчего Луна с любопытством поворачивает голову в сторону, откуда доносится его голос. Дамблдор встает, берет с каминной полки фарфоровую статуэтку, по форме напоминающую гоблина, и заставляет ее опустить голову, точно в поклоне. После чего Луна действительно улыбается, что, кажется, делает весь этот фарс чуть менее неприятным. Невидимый Дамблдор ставит гоблина на место.

— Если вы не возражаете, Луна, то подойдите сюда, — продолжает он, — профессор Снейп применит к вам дезиллюминационные чары. Мы будем лишь наблюдать и не станем вмешиваться без особых на то причин. Но если вмешательство все же будет необходимо, прошу, предоставьте это нам. Ваше здоровье еще не до конца восстановилось, чтобы совершать какие-либо физические нагрузки.

Снейп бросает на Дамблдора хмурый взгляд, в то время как Луна кивает в знак согласия.

— Вы же не хотите сказать... — начинает он.

— Неужели ты собираешься отправить мисс Лавгуд обратно в башню Рейвенкло без сопровождения, Северус? — мягко обрывает его Дамблдор.

— Конечно же, нет, однако оставить ее здесь едва ли будет лучшим решением! — его раздражение берет верх, и он поворачивается к Луне. — С какой стати вы здесь оказались? — шипит он.

Молчание, с которым Луна встречает этот вопрос, нарушается деликатным покашливанием со стороны Дамблдора, не скрывающего своей усмешки. «Как же удобно, — мрачно думает Снейп, — такое вынужденное молчание», — возмущенно вздыхая, он поднимает палочку и слегка касается светлых волос Луны. Она постепенно растворяется в воздухе, и на ее месте медленно проявляется цвет и фактура каменной кладки, находящейся у нее за спиной. Снейп смотрит на то место, где только что стояла Луна, а затем, максимально успокоившись, направляет палочку на себя и повторно набрасывает скрывающие чары.

Когда они оба становятся невидимыми, Снейп опускает руку ей на плечо. Если это хоть как-то от него зависит, он не позволит ей ускользнуть и ввязаться в это дело.

До полуночи никто не произносит ни слова, а после дверь комнаты со скрипом открывается. Рон Уизли и Гермиона Грейнджер входят медленно, стараясь ступать как можно тише. Через несколько секунд раздается шелест ткани, и когда капюшон мантии-невидимки откидывается назад, в воздухе появляется Гаррина голова.

— Он ведь спит, да? — тихо спрашивает Уизли. — Добби точно подмешал зелье в его еду, как ты и просил?

— Да, я уточнил у Добби за ужином, — отвечает Гарри.

— Кстати, не удивляйтесь, если он проснется, когда мы будем всем этим заниматься, — предупреждает всех Грейнджер. В ее руках толстая стопка бумаг, которую она во время разговора опускает на стол, попутно отсылая заклинанием посуду обратно на кухню, после чего начинает раскладывать свои записи в определенном порядке. Закончив, она поднимает голову и хмуро смотрит на Гарри. — Надень капюшон! — шипит она. — Тебе лучше оставаться невидимым!

— Какой в этом смысл, он все равно спит, — отвечает Гарри.

— Действительно, какой смысл, пусть даже он и проснется, — Уизли произносит это таким тоном, словно ему будет только в радость, если завяжется драка.

— Нам будет лучше, если все пройдет гладко, — раздраженно говорит Грейнджер. — Если он проснется, то наделает много шума, а если увидит Гарри, то станет еще хуже. Как только мы начнем произносить заклинание, мы уже не сможем применить к нему оглушающие чары или Силенцио.

Поморщившись, Уизли занимает место у стены, скрещивая руки на груди, и ждет. Гарри натягивает на голову капюшон мантии невидимки и исчезает.

Грейнджер склоняется над столом, с минуту перечитывая свои записи. Снейп напрягается в ожидании. И уже в следующую секунду Грейнджер поднимает голову и, направляя палочку на балдахин кровати, безмолвно делает взмах. Ткань разъезжается в стороны.

— Значит, так, — взволнованно, но в то же время решительно произносит она, — Гарри, ты стоишь здесь, — она указывает на место прямо напротив кровати. Снейп слышит шорох мантии Гарри, когда тот идет, чтобы встать на указанное место. — А я встану посередине, — говорит она, проходя вперед и останавливаясь в промежутке между Гарри и кроватью. — А теперь, просто… стойте там, где стоите.

Все в комнате — включая, как кажется Снейпу, просто неимоверное количество невидимых людей — пристально наблюдают за Грейнджер. Та в последний раз смотрит на бумаги, зажатые в левой руке, затем делает глубокий вдох и поднимает палочку.

— Фортафамилия, — проговаривает она громко и отчетливо.

В то же мгновение из кончика ее волшебной палочки вылетает луч золотистого света. Он изгибается дугой высоко в воздухе, где вскоре замирает и соединяется в шар клубящегося янтарного вещества, не жидкого и не газообразного, но очень похожего как на то, так и на другое. По мере того, как сфера обретает форму, скользя и переливаясь в свете камина, внутри нее начинают появляться фигуры — безликие силуэты людей, один из них крупный, полный мужчина, другой — чуть меньше, тощий и по форме напоминающий подростка. Фигуры внутри сферы поворачиваются друг к другу и какое-то время кружат между собой, словно звери при первой их встрече. И вдруг замирают.

Изнутри начинают доноситься звуки. Рассерженные возгласы, крики, высокий пронзительный вопль ребенка, оказавшегося в беде. Звуки льются неразборчивым потоком, но их характер очевиден; заклинание распознало отношения между Гарри и его дядей, и драма, разыгрываемая в сфере, является отражением последних пятнадцати лет жизни Гарри в доме своего дяди.

Пока Снейп смотрит и слушает все это, его рука непроизвольно сжимается на плече Луны.

Несмотря на бледное лицо Гермионы, ее плечи остаются расправлены; она поднимает палочку и касается золотой сферы. А потом на секунду замирает и отводит палочку в сторону. Тонкая золотая нить следует за ней, за Грейнджер, когда та поворачивается к Поттеру и с очередным взмахом руки отсылает нить, все еще соединенную одним концом с поверхностью шара, к месту, где стоит невидимый Гарри.

— Протяни руку с волшебной палочкой, Гарри, — говорит ему Грейнджер.

Снейп слышит шелест мантии-невидимки. Золотая нить от палочки Грейнджер закручивается по спирали, точно обвиваясь вокруг чьей-то руки. Нить становится все плотнее и толще, пока не становится похожа на золотую лозу с шипами.

После того, как лоза надежно обвивается вокруг Гарриного предплечья, Грейнджер снова касается палочкой сферы и притягивает еще одну нить к кровати, где все еще храпит закутанный в одеяло Вернон Дурсль. Какое-то время она стоит возле его постели, с отвращением глядя на него. После чего протягивает свободную руку и двумя пальцами брезгливо сжимает его мясистое запястье, чтобы после потянуть на себя. Его рука высвобождается из-под одеяла и свешивается с края кровати, качнувшись пару раз в воздухе. Грейнджер устремляет к нему нить заклинания, и та, словно паутина, обвивает его запястье, взбираясь вверх по руке, как это было с Гарри.

В тот момент, когда нити заклинания соединяют Гарри и его дядю с золотой сферой, Луна вцепляется в руку Снейпа.

Она задыхается, а ее колени подкашиваются. Снейпу приходится быстро убрать палочку в карман и обхватить ее за талию, чтобы снова поднять ее на ноги.

— В чем дело? — тихо спрашивает Снейп, чувствуя облегчение от того, что заклинание Муффлиато все еще действует. — Вам плохо? Да в чем дело?

Вслух Луна ничего не произносит, но если она и дает какой-то ответ, он ускользает от Снейпа.

— Работает? — слышит он голос Уизли из другого конца комнаты.

— Пока все идет как надо, — мрачно отвечает Грейнджер, — но это еще не конец. Для следующей части, Гарри, тебе придется стоять неподвижно.

Грейнджер снова поднимает палочку. Она мешкает, словно не желает этого делать. Но потом на ее лице появляется решительность.

— Траксит, — произносит она.

Раздается сдавленный вздох — не от Луны, как сначала думает Снейп, а от Гарри. Золотые нити, связывающие его и Дурсля со сферой, на секунду вспыхивают, после чего алая пелена окутывает золото и ослепляющая вспышка красного света заполняет комнату, обжигая глаза Снейпа. Он зажмуривается, а когда вновь открывает глаза, видит, как нити накалились до предела. Они стягиваются вокруг руки Гарри и его дяди все сильнее, от чего кожа вокруг набухает, и во вспышке паники Снейпа охватывают вспоминания о Непреложном обете, данном Нарциссе, и о том, как тончайшие нити из палочки Беллатрикс опалили их плоть, добавляя новые шрамы поверх предыдущих, как палимпсест⁽¹⁾ прошлых и нынешних грехов.

— Гермиона…

— Знаю, Гарри, но ты должен стоять неподвижно.

— Хотя бы скажи, что происходит?

— Я уже объясняла тебе это несколько дней назад! — голос Грейнджер кажется встревоженным, будто она боится собственных действий. — Первая часть заклинания определяет связь между вами. Вторая описывает, от чего оно должно будет его останавливать.

— А последняя? — спрашивает Гарри сквозь, как кажется, стиснутые зубы.

— Она определит последствия, а именно то, что с ним случится, попытайся он совершить то, от чего его удерживают чары.

Луна, все еще крепко удерживаемая в руках Снейпа, издает тихий, не слышимый почти ни для кого всхлип.

Прежде чем Снейп снова успевает спросить ее, в чем дело, воздух сотрясает другой звук — низкий, страдальческий стон, преисполненный ужаса, исходящий от кровати в центре комнаты. Снейп прищуривается.

Вернон Дурсль, судя по всему, еще крепко спит. Но его лицо искажено гримасой боли. Пылающие нити заклинания сжимаются на его руке, как вдруг из шипов выстреливают тонкие щупальца и начинают прокладывать себе путь под кожу. Испытывая слабое чувство тошноты, Снейп продолжает наблюдать, как кожа на руках Дурсля набухает и растягивается от наличия в ней щупалец, которые похожи скорее на кишащих паразитов. После чего Снейп обеспокоенно смотрит на Гарри, но, насколько он может судить, пылающая лоза, обернутая вокруг его невидимой руки, просто туже затягивается, не вторгаясь под кожу.

— Мерлин всемогущий, — с отвращением произносит Уизли. — Так и должно быть?

Грейнджер, с бледным лицом и плотно сжатыми губами, только кивает. Ее глаза слезятся, замечает Снейп, но рука все так же твердо удерживает палочку.

Выступающие от заклинания щупальца уже пробираются вверх по руке маггла, заползая под рукав его пижамы. Его лицо все еще искажено от боли, но открытый рот, кажется, больше не способен издавать каких-либо звуков. Снейп вдруг понимает, что сейчас ему очень хочется увидеть лицо Гарри. Он сомневается, что Поттер — впрочем, как и его друзья — полностью осознавал возможности этого заклинания, прежде чем пытаться его применить. Кроме того, ему так же интересно, о чем сейчас думает Дамблдор, наблюдая за ними из своего невидимого укрытия. Снейп вспоминает, как еще недавно они вместе отправлялись в Суррей: «Не верю, что дело дойдет до прямого противостояния между ними, — сказал он тогда, рассуждая о Гарри и Волдеморте, — и я не хочу, чтобы Гарри поддерживал эту идею». И что сейчас используется как раз то самое мощное, подчиняющее заклинание, на которое, по словам Дамблдора, Гарри не стоило бы полагаться. А ведь директор — тот, кому больше других известно, что происходит здесь в эту ночь — намеренно не вмешивается и не останавливает все это. «Почему?» — недоумевает Снейп. Вряд ли он думает, что заклинание еще не перешло границы всего того, что заслуживает Дурсль за свою жестокость по отношению к Гарри. Снейп больше чем уверен, что в душе Дамблдор чувствует себя совершено иначе.

Как бы то ни было, прежде чем он успевает развить эту мысль, Дурсль начинает кричать.

Рука Снейпа непроизвольно сжимается на плече Луны. Она больше не всхлипывает, лишь содрогается почти так же лихорадочно, как собачонка, стряхивающая с себя воду. Даже палочка в руке у Грейнджер впервые лежит не слишком уверенно. Снейп не может сказать наверняка, являются ли эти ужасающие крики, вырывающиеся из горла Дурсля, причиной его болезненных ощущений или все-таки страха. Впрочем, сейчас глаза Вернона открыты, и он, словно завороженный ужасными образами в своей голове, глядит вверх на балдахин своей кровати. Он кричит подобно человеку, которого распинают на кресте, чье горло при этом наполняется кровью. Грейнджер выглядит так, будто вот-вот заплачет, в то время как лицо Уизли белое, точно смерть.

— Хватит! — раздается голос, и Снейп чувствует, как Луна в последний раз вздрагивает, а затем замирает. — Гермиона…

Слышится шорох ткани, и мантия-невидимка спадает с Гарриных плеч.

— Гарри, — выдыхает она, — если ты сейчас разрушишь связь...

— Мне наплевать! — яростно произносит он. — Ты все еще можешь прервать это заклинание, правда же? Еще ведь не слишком поздно?

Грейнджер неопределенно смотрит на него. А после, с видом явного облегчения на лице, просто опускает палочку. Нити, связывающие Гарри и Дурсля, разрываются. Пунцово-золотая сфера содрогается в воздухе, а затем и вовсе исчезает.

В комнате воцаряется полнейшее молчание. И лишь хриплые всхлипывания Дурсля нарушают эту тишину. Как вдруг, прежде чем Снейп успевает в очередной раз испытать беспокойство, Гарри бросается к кровати своего дяди.

Снейп сквозь зубы втягивает воздух и машинально вскидывает палочку, устремляя ее на тучного мужчину.

— Северус, — впервые за все время тихо произносит Дамблдор, звуча практически у самого его уха, — постой.

Под пристальными взглядами своих друзей — Снейп замечает, что Уизли также держит Дурсля под прицелом своей палочки — Гарри шагает к кровати и низко склоняется над распростертым телом дяди. Маггл, как отмечает Снейп, все еще продолжает скулить, прижимая руку к груди. Его дыхание прерывистое и рваное, а каждый вдох равняется всхлипу.

— Дядя Вернон, — зовет Гарри, и мягкость его голоса как бальзам для жалобных звуков, исходящих от крупного мужчины, — теперь все в порядке. Вы в безопасности.

Медленно, с неимоверным усилием Вернон Дурсль поворачивает голову на подушке и смотрит на своего племянника.

— Ты, — выдыхает он. И рука Снейпа сильнее обхватывает волшебную палочку.

— Я, — отвечает Гарри. В его голосе нет ни вины, ни упрека, ни страха. — Как вы себя чувствуете?

— Чертовски паршиво, — выдыхает Вернон. — Мне снился сон... кошмар... я видел жуткие вещи… — он потирает руку.

— Да, — произносит Гарри, — мне жаль. Этого больше не повторится. Теперь вы снова можете лечь спать.

— Кстати, что ты здесь делаешь? — задыхаясь, требует Дурсль. — Почему ты не в этой своей проклятой школе, сейчас же середина семестра.

— Я уже ухожу, дядя Вернон, — Снейп видит Гарри только в профиль, выражение его лица застывает, а рот искривляется в какой-то кривой усмешке, — отдыхайте.

— Стой, — Вернон протягивает руку, когда Гарри начинает уходить. Но его мясистая ладонь обхватывает не тонкое Гаррино запястье, а лишь его рукав, отчего Снейп немного расслабляется. — Ты ведь… что-то сделал. Остановил это.

Гарри слегка улыбается.

— Не стоит благодарности.

Вернон хмыкает; после чего его глаза закатываются, и он практически мгновенно засыпает.

Гарри долго стоит и смотрит на своего дядю, а потом поворачивается к Грейнджер и Уизли, несколько ошеломленно уставившихся на него.

— Мда, — дрожащим голосом произносит Уизли, — это было немного разочаровывающе.

— И все же, — раздается рядом со Снейпом еще один голос, — не без приятного основополагающего отклика.

Снейп поворачивается; Дамблдор снял свои дезиллюминационные чары и теперь стоит на виду у всей комнаты и всех ее обитателей. Грейнджер изумленно ахает, а Уизли становится еще белее, чем раньше, если это вообще возможно. Один только Гарри выглядит так, словно внезапное появление директора его не слишком удивляет или тревожит.

— Директор, — говорит он, приветствуя его.

Снейп, беря пример с Дамблдора, также прекращает действие чар, скрывающих его и Луну от посторонних глаз. Взгляд Гарри падает на Снейпа, и он чуть заметно улыбается. Но тут он замечает Луну, и его глаза моментально расширяются.

— Профессор? — удивляется он. — Луна?

Услышав свое имя, Луна делает шаг вперед, высвобождаясь от рук Снейпа, сжимающих ее светло-голубую шаль. Она стоит, освещенная со спины пламенем камина, подол ее белого платья волочится по ногам, а растрепанные волосы и странное выражение лица заставляют ее выглядеть зловещей в этом полумраке.

— Луна? — снова произносит Гарри, вопросительно глядя на нее.

Когда Луна начинает говорить, Снейп не узнает ее голос. Прошло довольно много времени с тех пор, как он слышал его в последний раз, и сейчас он звучит намного ниже и жестче, чем он помнит. От этого у Снейпа волосы встают дыбом, и откуда-то из подсознания всплывают воспоминания.

— На исходе дней, — произносит Луна своим странным, грубым голосом, и глаза Дамблдора моментально останавливаются на ней с выражением резкой настороженности, — ты узришь предателей, доказавших свою верность, и трусов, проявивших смелость; смиренные поднимутся, а сильные падут. Слугу света охватят сомнения, однако, будучи ведомым, он не потерпит неудач. Это случится на исходе дней; однако те, кто любят, не должны поддаваться отчаянию, ибо сильна любовь так же, как смерть, и все свершится по-новому.

А после, к удивлению Снейпа, она разражается громким восторженным смехом. Сияющий, жизнерадостный и ясный, он сверкает в воздухе, сродни бриллианту, а затем угасает. Луна по очереди смотрит на каждого из них, и ее тонкие черты лица выражают радость и восторг.

После чего ее глаза закрываются, и она падает на пол. Снейп устремляется вперед, чтобы ее поймать. Он укладывает Луну в рядом стоящее кресло, а после выпрямляется и встречается взглядом с директором. Дамблдор смотрит на него, и Снейп замечает в его ясных голубых глазах довольный блеск, которого он не видел уже несколько месяцев.

— Что ж, — произносит директор, — полагаю, это все объясняет.

Снейп поворачивает голову, встречаясь глазами с Гарри. Тот вопросительно вскидывает бровь, точно надеясь, что Снейп разъяснит слова директора. И Снейп, с покорностью, выработанной годами, дает единственный честный ответ, который имеется в его распоряжении. Он пожимает плечами.

* * *

— Это, — говорит Снейп, провожая Гарри обратно в гриффиндорскую башню полчаса спустя, — была безрассудная, просто идиотская выходка, и вам еще повезло, что все ее участники остались целы.

— Знаю, — говорит Гарри. — Я правда не совсем понимал... Гермиона пыталась мне объяснить, но я действительно не мог этого понять, пока своими глазами не увидел, что делает с ним это заклинание. На самом деле меня даже не волновало то, как оно подействует. Я хочу сказать, что я ведь все равно больше не буду с ним жить. Я просто хотел… — он смущенно замолкает. — Я просто хотел доказать вам, что могу это сделать. Что могу противостоять ему в одиночку. Я не хотел, чтобы вы или профессор Дамблдор продолжали думать, будто я ни на что не годен. Не тогда, когда я должен… кое-что сделать.

Шаги Снейпа замедляются, когда он пристально смотрит на Гарри.

— Это,— говорит он, — было... — он пытается подобрать слова, чтобы охватить все эмоции, разрывающие его сердце. — В этом не было необходимости, — наконец произносит он.

Они были одни на башенной лестнице. По настоянию директора Грейнджер и Уизли ушли гораздо раньше. А Дамблдор, казалось, почувствовавший, что Снейп хочет поговорить с Гарри наедине, решил сам сопроводить Луну обратно в башню Рейвенкло — как только та пришла в сознание, что случилось довольно быстро. Снейп пристально наблюдал за Луной, ища малейшие признаки того, что она поняла странный смысл сказанных ею слов, однако та снова погрузилась в молчание, а от ее восторга не осталось ничего, кроме странного сияющего блеска в глазах. Он надеется, что Дамблдор выяснит что-нибудь по этому поводу. Так что сейчас Снейпу ничего не остается, кроме как наставлять идущего рядом с ним непослушного ребенка.

Нет, так нельзя; кажется, пора уже оставить эти старые предрассудки. Тот Гарри, с которого он в начале сентября снял плохо скрывающие чары, был еще ребенком, серьезно раненым и уязвимым. Однако этот Гарри, который проявил милосердие к своему дяде, защищая его от огня правосудия, был кем-то другим. Еще не мужчина, но уже и не мальчик; сейчас его ноги твердо стоят на пути, который уведет его далеко за пределы протекции Снейпа. Он наблюдал за Гарри в течение долгих лет из чувства долга перед Дамблдором и из-за любви к Лили. Теперь же, соединив приятное с полезным, он осознает, что защищал Гарри по своей собственной прихоти, как охраняют то, что дорого сердцу. Потребность оберегать Гарри становилась все острее, хотя должна была бы угаснуть с его выздоровлением. «Какая ирония, — думает Снейп. — Обычное дело, — как ему кажется, произнес бы Дамблдор, — для тех, кто любит».

— Что теперь будет с дядей Верноном? — спрашивает Гарри примерно через минуту.

Снейп шумно вздыхает.

— Ему изменят память, и он вернется обратно в Суррей.

Гарри кивает и какое-то время молча идет рядом, прежде чем снова заговорить.

— В конце, — произносит он, — мне даже показалось, что мы вроде как… пришли к взаимопониманию. Эм… консенсусу.

Снейп с недоумением смотрит на Гарри. — Консенсусу? — уточняет он.

Гарри ухмыляется.

— Я же вам говорил, — отвечает он. — Я провел с тем словарем целых три или даже четыре часа.

Снейп еще с минуту смотрит на него, а после фыркает и отводит свой взгляд.

— Сэр, — обращается Гарри, — а почему там была Луна? И что… за вещи она говорила? Это звучало… ну... Это звучало почти как...

Он замолкает, явно не желая произносить этого слова вслух.

— Пророчество, — заканчивает Снейп. — Я… уже был свидетелем подобного раньше. Не может быть никаких сомнений в его подлинности, — тяжелые мысли пробуждаются в его голове. Он отбрасывает их на какое-то время, чтобы ответить на вопрос. — Мне не известно, что привело ее туда. Но вполне возможно, она уже несколько часов находилась под властью пророческого видения, что и привело ее на место основного действия.

«А ведь в этом что-то есть, — думает сейчас Снейп, — ее заметное недомогание перед тем, как Гарри остановил заклинание, кажется, указывало на то, что, выбери он другой путь, и его пророчество могло бы принять совершенно иной оборот». Это довольно тревожная мысль, которую он не собирается высказывать вслух. На плечах Гарри и без того лежит тяжесть целого мира, а прибавлять к ней еще и это Снейп совершенно не желает.

И все-таки, понимает Снейп, приближаясь к лестничной площадке, это именно то, что он должен сделать. Он не может продолжать играть роль наставника перед Гарри, не признавшись ему в своих величайших грехах — не предоставив ему даже возможности отказаться от него. В жизни Снейпа были времена, когда ему приходилось довольствоваться лишь малыми крохами благосклонности, — ставить на кон свою душу ради того, чтобы получить желаемое. Это привело его на скользкий путь; что совершенно не приемлемо для Гарри.

Он делает глубокий вдох и останавливается. Гарри тоже замирает на три ступеньки выше и оборачивается, глядя на него сверху вниз.

— Первое пророчество, которое я услышал, — не откладывая, произносит Снейп, — было пророчеством Сивиллы Трелони о рождении ребенка, который сможет победить Темного Лорда — «рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов». Мне было девятнадцать, когда я присягнул на верность Темному Лорду. Я был полукровкой, и мое положение там было весьма сомнительным. Но я принес ему пророчество… и тогда он вознаградил меня. Этим, — Снейп хватается за рукав, где на коже выжжена Темная метка. — Именно по этой причине он охотился за твоими родителями и, в конце концов, убил. Именно поэтому, — вздыхает Снейп, — он пытался убить тебя.

Пока он говорил, лицо Гарри становилось с каждым разом все белее и белее. Закончив, Снейп сразу же смотрит на него, ожидая получить хоть какую-то реакцию. Но Гарри так и продолжает стоять, неотрывно глядя на него.

— Скажи что-нибудь, — жестко требует Снейп.

Гарри послушно открывает рот, но не издает ни единого звука. Он закрывает его и опускает глаза в пол. Снейп видит, как напрягаются его плечи и сжимаются кулаки. Снейп ждет, и давний страх охватывает его сердце; он чувствует себя точно так же, как в детстве, когда он сидел в своей комнате, ожидая тяжелую поступь отца на узкой деревянной лестнице.

Наконец, по происшествии, кажется, вечности, Гарри делает долгий, судорожный вдох, а затем качает головой.

— Все это уже не имеет значения, — говорит он.

Снейп недоверчиво смотрит на него. Он что угодно ожидал услышать от Гарри, но только не это.

— Не имеет значения, — ровно повторяет он.

— Это было очень давно, — говорит Гарри. — К тому же вы сожалеете, что так поступили. Вы ведь с тех пор все время пытаетесь загладить свою вину. И... И больше здесь уже ничего нельзя сделать. Никто не сможет сделать больше.

Он смотрит на Снейпа, и в его глазах читается выражение, которое уже второй раз в жизни говорит профессору, что милосердие порой столь же ужасно, как ненависть, и его пламя жжёт отнюдь не меньше.

Снейп сглатывает, чтобы смочить пересохшее горло.

— Что ж, — произносит он, стараясь не выдать своего облегчения, — в таком случае тебе лучше отправиться в кровать.

Гарри кивает и разворачивается к портрету Полной дамы. Он бормочет пароль, и Снейп наблюдает, как Поттер пролезает сквозь открывшуюся дверь.

Но прежде чем портрет успевает закрыться, Гарри оборачивается.

— Думаю, моя мама гордилась бы вами, — произносит он, — если бы могла видеть вас сейчас.

После этих слов он исчезает в гриффиндорской башне, уже не увидев того, как Снейп дает волю своим чувствам, сняв, наконец, с себя тяжкое бремя, которое он нес дольше, чем вся Гаррина жизнь.

1) Палимпсест — в древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Позже это понятие было распространено и на наскальные росписи первобытного искусства, когда на стенах с полустершимися от времени росписями наносили новые изображения.

Вернуться к тексту