Подменыш (джен)

Джинни честно соблюдает данное Томпсону обещание: старается избегать общей гостиной и не задерживается на квиддичном поле. Вместо этого проводит время в «Салоне», но чаще всего в библиотеке или своём тайном убежище, потому что, оказывается, никто не шутил, когда предупреждал, что СОВ — это серьёзно. Столько всего нужно выучить, столько домашних заданий помимо повторения уже изученного, что она буквально чувствует, как тонет во всём этом.

В одну из суббот, когда она зубрит материал в своей галерее, её находит Гарри. С того злополучного квиддичного матча прошло несколько недель, но она видит его впервые.

— Гарри, — говорит она. — Как ты?

Он неловко потирает голову:

— Ничего не пострадало, кроме моего уязвлённого самолюбия.

— Жаль, что так вышло с Кормаком, — морщится Джинни. — Не повезло.

Гарри хмурится:

— Тут не в невезении дело, он просто бездарь.

— Ну и придурок же он, да? — вспоминает она Гермиону на рождественской вечеринке.

— И это ещё мягко сказано, — мрачно отвечает Гарри.

Джинни кивает, снова опуская взгляд в учебник. Когда Гарри продолжает стоять на месте, она спрашивает:

— Ты... что-то хотел? — зная, что он вряд ли пришёл бы сюда просто так, но тут же чувствует себя глупо, заметив его растерянный взгляд. — То есть, если ты пришёл позаниматься или что-то вроде того...

— Нет, — говорит он. — Я пришёл к тебе.

— А. Ладно, — её смущение быстро сменяется непонятной тревогой.

Он садится рядом, ставит рюкзак и минуту возится с лямками, будто тянет время. Или собирается с духом. Ни то, ни другое не помогает Джинни унять беспокойство.

Наконец, он выпрямляется и смотрит на неё:

— Можно спросить кое о чем?

Она наклоняется вперёд, когда он замолкает:

— Да?

— Малфой, — выпаливает он.

Джинни на мгновение теряет дар речи, буквально отшатываясь назад. И это глупо, ведь всё всегда крутилось вокруг этого, правда? «Как дела в Слизерине?» — спрашивал он её однажды. И тогда она была достаточно наивна, чтобы подумать, будто его интересовала она, а не Драко Малфой.

Перед ней снова тот самый Гарри Поттер, предлагающий проводить её до купе в поезде.

Глупо. До боли глупо.

— А что с ним? — её голос становится жёстким.

Он явно замечает это, плотно сжимая губы.

— Ты когда-нибудь...

Джинни хмурится, искренне не понимая, к чему он клонит, но больше не чувствуя желания помогать ему сформулировать мысль.

— Что он замышляет? — вырывается у Гарри, будто резинка, наконец лопнувшая от натяжения.

Джинни моргает, её раздражает враждебность в его тоне.

— О чём ты?

Гарри вскакивает с недовольным вздохом и начинает метаться по тесному пространству.

— Вы на одном факультете. Ты с ним танцевала. У тебя должны быть хоть какие-то догадки.

— Какие ещё догадки? — резко спрашивает она, чувствуя, как закипает.

Он останавливается, поворачиваясь к ней:

— Он — Пожиратель Смерти.

Констатация факта. Без тени сомнения и с абсолютной уверенностью.

На долю секунды перед ней всплывает образ Драко в поезде — его рука, сжимающая предплечье, но волна ярости мгновенно смывает это воспоминание.

— Ах, потому что он в Слизерине?

Гарри нетерпеливо фыркает:

— Дело не в...

Она не даёт ему договорить, вскакивая на ноги. Охваченная редким для неё сейчас безрассудством, подходит вплотную и резким движением закатывает рукав, обнажая зелёную змейку на коже.

— Потому что у него есть татуировка, что ли?

Но ведь такие вещи не всегда зависят от выбора. У неё его не было. Возможно, и у Драко тоже. Он всего лишь ребёнок, в конце концов. Они все ещё дети. Неужели Гарри уже забыл об этом?

Он смотрит на её татуировку, будто это личное оскорбление. Она видит, как ему требуется мгновение, чтобы стряхнуть это ощущение, вспомнить, кто она такая на самом деле, а не что представляет.

Гарри опускает её руку, его лицо становится жёстче.

— Он что-то замышляет, я это знаю.

Джинни узнаёт этот взгляд, видела его на лице Драко все эти годы: иррациональная ненависть, давно утратившая связь с изначальными причинами. Больно видеть теперь такую же на лице Гарри. Хотя какое ей дело до его мнения?

Старая летняя ярость подкатывает к горлу. Она чувствует, что вот-вот сорвётся. Нужно заканчивать этот разговор, пока она не наговорила лишнего. Хватает сумку и поворачивается к выходу.

— Джинни... — Гарри тяжело вздыхает и хватает её за руку, когда она не останавливается. — Постой.

Она резко разворачивается к нему, едва не сталкиваясь вплотную. Сердце бешено колотится, по телу разливается жар.

— Что?

Он явно ошеломлён её тоном, этой животной яростью, которую она больше не в силах сдерживать, но не отступает. Его взгляд скользит по её лицу, а рука крепко сжимает предплечье. Он просто стоит и смотрит на неё, и у Джинни возникает странное ощущение, будто она стоит на краю отвесной скалы.

— Гарри?

Он вздрагивает, отпускает её руку и делает осознанный шаг назад, почему-то это ранит больнее всего. Джинни скрещивает руки на груди.

— Просто... — он в отчаянии проводит рукой по волосам. — Мне нужно знать, что он замышляет. Это важно.

В его голосе больше нет злости, только отчаяние и, возможно, грусть. Но это ничего не меняет. Абсолютно ничего.

Они долго смотрят друг на друга, разделённые пропастью непонимания. Джинни задаётся вопросом, поверил бы он, если бы она сказала, что ничего не знает о планах Драко?

— Помнишь то время, когда мы были ещё маленькими, Гарри? — спрашивает она, хотя внутренний голос и чувство самосохранения буквально кричат ей заткнуться, но она продолжает: — Когда я не могла вымолвить и слова в твоём присутствии, потому что преклонялась перед тобой?

Он напрягается, хотя выглядит искренне огорченным.

— Помню.

Джинни размышляет: если бы она была гриффиндоркой, то неужели продолжала бы видеть его таким, как раньше, каким-то удивительно безупречным героем, который не может ошибаться? И не чувствует той грусти, которая, вероятно, была бы уместна в этой ситуации.

С отвращением (к нему и к себе) она качает головой.

— Просто... убирайся обратно в свой проклятый Гриффиндор, Гарри.

Она разворачивается и уходит.

* * *

Джинни пребывает в мрачном настроении.

Иначе и не назовёшь это состояние. Она сидит в спальне Антонии, хмурясь так, что уже спугнула её менее стойких соседок, и потягивает очередное чудодейственное снадобье из самодельного аппарата Тилли.

По сути, всё сводится к тому, что Джинни злится на саму себя за эту вспышку ярости. В последнее время она так редко позволяет эмоциям выходить из-под контроля. Но ещё она злится и на Гарри — за то, как он давил на неё, за то, что собственная ненависть ослепляет его. А больше всего... больше всего её бесит тот взгляд, которым он смотрел на её татуировку... будто...

Джинни залпом осушает бокал, наслаждаясь ощущением того, как обжигающий напиток проходит по горлу. Для неё выпивка — редкость, тем более в общежитии, но Антония никак не комментирует, она всегда готова позволить людям набивать собственные шишки.

Она мрачно разглядывает остатки жидкости на дне. С тяжёлым вздохом признаёт себе, что больше всего её бесит осознание, что она-то думала, будто Гарри наконец увидел в ней личность, а не просто инструмент для подтверждения своих предрассудков.

Ещё один вздох. Разочарование оказывается едва ли не горше ярости.

Мерлин, как же она устала от себя самой.

Джинни заставляет себя вникнуть в рассказ Антонии о письме от родителей. Оказывается, какие-то волшебники явились в их книжную лавку, требуя «плату за защиту» в эти неспокойные времена. Вроде бы обычное дело для Косого и Лютного переулков в последнее время.

Антония презрительно фыркает:

— Они явно не учли тётю Викторию.

— Наверное, — хмыкает Джинни, — просто надеялись, что ваша семья будут слишком напугана, чтобы что-то предпринять, — язвительно говорит она.

— Страх — оружие слабаков, — заявляет Антония, театральным жестом перекидывая пояс через грудь, чтобы завязать его на талии.

— Скорее уж власть — амбиция слабаков, — парирует она.

Антония удивлённо поднимает тонко подведённую бровь, скрытую чёлкой.

— Что? — огрызается Джинни, ёрзая под её взглядом.

Тут Антония расцветает улыбкой, красные губы обнажают безупречно белые зубы:

— Наконец-то ты учишься.

Джинни хмурится, ей не нравится, когда с ней разговаривают таким тоном, будто она непослушный ребёнок, хоть и понимает, что Антония права.

Когда они только познакомились, Джинни не понимала её: принимала амбиции за злой умысел, а нестандартное мышление — за банальное зло. Но мир не делится на простые аналогии: обычное (нормальное?) не равно хорошему. Между этими понятиями — целая вселенная нюансов, тонкостей и неординарности.

Она это видит. Жаль, что другие — нет, ей бы этого хотелось.

— Не дуйся, — укоризненно говорит Антония, прижимая большой палец к подбородку Джинни, а затем стремительно наклоняется и касается её губ своими.

Джинни застывает от неожиданности, уловив лишь мимолётное ощущение сухого тепла, но Антония уже отстраняется со смехом, вновь любуясь своим отражением в зеркале.

Это далеко не первый поцелуй Джинни, но почему-то он кажется самым значимым.

Она представляет, как ваниль и дым впечатываются в кожу, словно клеймо одобрения.

— Пойдём, — произносит Антония, мгновенно забыв о случившемся. — Не следует заставлять моих обожающих поклонников ждать.

Джинни оставляет бокал и следует за Антонией вниз по лестнице в «Салон».

* * *

Джинни не пытается намеренно избегать Гарри. Хотя ей и не пришлось бы стараться, их пути редко пересекаются. И если она теперь не задерживается после тренировок по квиддичу и не проводит время в своём убежище, то лишь потому, что слишком занята другими делами. К тому же, у Гарри есть та самая проклятая карта, так что уж он-то куда успешнее может бегать от неё.

В конце концов, она уже даже не злится по-настоящему. Просто... устала. Устала от всего этого.

И, естественно, она никак не ожидала, что он явится на очередной ужин «Клуба слизней».

Джинни вполне ловко избегает его в толпе гостей — до того момента, когда он решительно направляется к ней, берёт за локоть и отводит в сторону. Она подумывает о том, чтобы посопротивляться, но не хочет устраивать сцен.

Не исключено, что крошечная часть её всё же любопытствует, что он скажет. Очень крошечная.

— Джинни, — начинает он с таким упрямым видом, что она сразу понимает: он снова попытается выведать что-то о Драко.

Она ощущает, как внутри все сковывает льдом.

— Да? — отрывисто спрашивает.

Его уверенность даёт трещину.

— Послушай, Джинни... — говорит он, но в этот момент раздаётся изящный звон колокольчика, приглашающий к столу.

Джинни выдерживает паузу, давая ему шанс, но когда тот так и не находит слов, разворачивается и уходит. Занимает место между Лукасом и Флорой. Избегать разговоров с Гарри, да и просто взглядов в его сторону, легко, ведь вокруг столько интересных людей, которые не являются Гарри Поттером.

Между первым и вторым блюдом Лукас наклоняется к её уху и шепчет убийственно точную характеристику Блейза Забини. Джинни откидывает голову назад и смеётся.

Гарри больше не пытается к ней подойти.

Она убеждает себя, что испытывает от этого облегчение.

* * *

Джинни точно не следит за Драко.

Ей совершенно неинтересны подозрения Гарри. Да, Драко выглядит ещё более ужасно, чем на вечеринке Слизнорта, но какое ей до этого дело?

И всё же, когда однажды днём она замечает, как он крадётся по пустынному коридору, то, не раздумывая, идёт следом. Заглянув за угол, успевает увидеть, как тот заходит в туалет.

В туалет для девочек.

Что, чёрт возьми, он задумал?

Не то чтобы её это волновало.

Но почему-то она задерживается в коридоре. Проходит пятнадцать минут, а Драко так и не выходит. Джинни понимает, что есть только один способ всё выяснить.

Она же просто девушка, которой нужно в туалет.

Внутри её ждёт, пожалуй, последнее, что она ожидала увидеть.

Драко сидит на узком выступе у раковин. Он плачет — душераздирающе, отчаянно, всем телом содрогаясь от рыданий. Миртл, парящая рядом, бросает на Джинни недовольный взгляд, после чего скрывается в своей кабинке.

Джинни громко захлопывает дверь. Драко вздрагивает и поднимает на неё панический взгляд.

— Ты что, чёрт возьми, здесь забыла, Уизли? — восклицает он, вскакивая на ноги и торопливо вытирая лицо.

Он всегда называет её «Уизли», а не «Уизел», как её братьев. Джинни задумывается о том, что, может, даже у Драко есть крупица уважения к сокурсникам по Слизерину, или же все свои гадости он приберегает для Рона. И Гарри.

Весь год она наблюдала, как Драко и Гарри буквально закапывают себя в землю, подпитывая взаимную ненависть. Но сейчас, глядя на него, она вспоминает о том, как тем давним летом разговаривала с Роном в саду и шутила, что уж если кто и есть такой, каким кажется, так это точно Драко. Он, конечно, всё тот же заносчивый тип. Но теперь она понимает, что тогда они все ошибались. Даже Драко — не совсем тот, кем кажется.

Она делает шаг вперёд, и он поднимает палочку. Джинни замирает.

— Ты что, собираешься проклясть меня, Драко?

Его спина выпрямляется, рука с палочкой напрягается, рукав сползает, обнажая запястье. Её взгляд сразу цепляется за едва различимый силуэт татуировки на предплечье.

— Или, может, нечто похуже?

Драко дёргается, торопливо поправляя мантию и опуская палочку.

— Убей или будь убит, — произносит он мёртвым, лишённым иронии тоном.

В горле у неё пересыхает.

— Ты действительно так думаешь?

— Я так знаю.

«Всегда есть выбор», — хочет сказать она.

Он презрительно кривит губы, будто читает её мысли по выражению лица.

— Дай угадаю, Уизли. Сейчас прочитаешь мне лекцию про добро и зло?

Раньше ей казалось, что так жить проще: когда мир чётко разделён на чёрное и белое, как у Гарри. Но теперь она начинает понимать неизбежность такой позиции, когда просто не признаешь полутонов. Это ловушка.

— Убирайся отсюда, Уизли, — бросает он, но вся злость уже выветрилась из его голоса.

— Это женский туалет, — напоминает она.

Драко оседает на каменный выступ, словно смирившись с её присутствием, и сердито вытирает лицо.

— Если ты кому-то расскажешь... — начинает он угрожающе.

— Ой, заткнись, — говорит Джинни, опускаясь рядом.

В своём отчаянии он даже немного прекрасен. И хотя она не может это исправить, да и не до конца понимает, что вообще происходит, решает, что хотя бы посидит с ним немного.

Драко продолжает тихо плакать, а Джинни просто смотрит перед собой, слушая, как капает вода из сломанного унитаза Миртл. Она знает, что он возненавидит её за это. Будет вечно бояться, что она приберегает этот момент, чтобы однажды использовать против него.

Но она не станет.

Потому что есть разница между отсутствием власти и выбором не использовать её.

* * *

В середине апреля Антония неожиданно начинает проводить много времени в гостиной. Джинни замечает её там после тренировки: она сидит в кресле у камина с книгой, и это уже само по себе странно. Только теперь Джинни осознаёт, насколько редко вообще видит Антонию в общей гостиной. Обычно та исчезает в библиотеке, проводит вечера в «Салоне» или появляется на встречах «Клуба слизней», но уж точно не просто сидит вот так — спокойно с книгой в руках.

Джинни наблюдает за ней несколько вечеров, вспоминая, как часто Антония раньше «случайно» оказывалась рядом, когда это было нужно. Потребовалось время, чтобы сложить пазл.

На следующий вечер Джинни молча садится рядом с Антонией и открывает книгу. Делает вид, что читает. Впрочем, как и сама Антония, которая явно тоже только притворяется увлечённой чтением. Глаза её куда чаще следят за окружающими студентами, чем за страницами. Джинни пытается понять, что именно она ищет, потому что теперь уже совершенно ясно, что Антония здесь не случайно.

Да она никогда и не бывала здесь просто так. Как и Теодора.

Джинни оглядывает гостиную уже по-новому. Что могло заинтересовать Антонию? Или, скорее, кто? Она быстро отметает всех мальчиков. У Антонии никогда не было недостатка в кавалерах, если уж она действительно хотела чьего-то внимания. И в отличие от многих девушек в Хогвартсе, она никогда не флиртовала, не жеманничала и не заливалась хихиканьем, как это делала Лаванда в присутствии её брата по всему замку. (Фу.)

Остаётся сосредоточиться на девушках. Смиту нигде не видно, наверное, в теплицах или больничном крыле, хотя учитывая столь же явное отсутствие Тобиаса… Джинни поспешно прогоняет эту мысль.

В одном углу сбилась в кучку стайка первокурсниц, вероятно, делятся сладостями или шепчутся о чём-то своём. Джинни старается не думать о том, насколько одиноким был её первый год. Несколько других девочек учатся небольшими группами. А старшекурсницы вьются вокруг Забини и других мальчишек, смеются нарочито звонко, откидывают волосы с таким видом, будто в них завёлся наргл. Джинни хмыкает, не скрывая презрения.

Честно говоря, ничего особо примечательного или хоть сколько-то подозрительного.

Джинни решает действовать напрямую.

— Мне всегда было интересно, — начинает она, — что именно ты ищешь.

Антония бросает на неё взгляд, изображая крайнюю степень скуки:

— О чём ты?

— О людях, которых ты выбираешь.

Антония сохраняет бесстрастное выражение лица, но в голове у Джинни наконец складывается полная картина. Теперь-то она понимает, что Антония, а возможно, и Теодора до неё, наблюдала за Джинни ещё задолго до того, как та вообще узнала о «Салоне».

Джинни откидывается в кресле, скрестив руки:

— Что делает одного человека достойным приглашения, а другого — нет?

Антония, вместо того чтобы снова увиливать, наконец кивает в сторону Пэнси Паркинсон — старосты, центра всеобщего внимания, казалось бы, лидера своего факультета, но определённо не девушки из «Салона».

— Как ты думаешь, какие у неё амбиции?

— Амбиции? — переспрашивает Джинни.

— Да. Устремления? Цели? Чего она пытается достичь? Чего хочет больше всего?

Джинни не имеет ни малейшего понятия, потому что никогда особо не думала о Пэнси. Окидывая девушку взглядом, она видит, как та касается руки Блейза, кокетливо глядя на него сквозь опущенные ресницы. Когда его внимание переключается на кого-то другого, Пэнси бросает на соперницу убийственный взгляд.

— Она хочет нравиться, — говорит Джинни. — Хочет быть важной и находиться в центре событий.

Пэнси теперь демонстративно игнорирует Блейза.

— И, судя по всему, отчаянно хочет, чтобы Блейз считал её привлекательной.

Антония кивает.

— Практически всё то, во что большинство девушек верят с самого детства, благодаря воспитанию. Что считают по-настоящему важным: популярность, привлекательность, внимание.

Джинни хмурится, желая возразить, но не находя контраргументов.

— Не те... амбиции, которые ты ищешь.

Потому что если амбиции — это всё, что ищет Антония, то здесь их более чем достаточно. Слизерин — это факультет честолюбивых амбиций, где есть мечты как большие, так и маленькие, а люди обладают упорством, необходимыми навыками и, как некоторые могли бы сказать, определённым высокомерием для их достижения.

— А Никола? — неожиданно спрашивает Антония.

Джинни оглядывается, не сразу понимая, о ком идёт речь.

Антония указывает подбородком на белокурую второкурсницу, занимающуюся в группе девочек.

Понаблюдав за ней, Джинни понимает, что эта слизеринка куда более загадочна, чем Пэнси.

— Не уверена.

Антония одобрительно хлопает её по плечу.

— Что ж, дай знать, когда разберёшься.

Она уходит без лишних слов, но Джинни прекрасно понимает, что только что получила задание.

* * *

В первую неделю мая они играют последний матч против Хаффлпаффа.

Во многих отношениях эта игра ощущается как наконец-то сложившийся пазл — тихое торжество всего, над чем они работали. Хаффлпафф отнюдь не лёгкий соперник, но с первых минут матча создаётся впечатление, что они просто не могут противостоять Слизерину.

Все проходит почти без усилий с их стороны.

Со снитчем ситуация сложнее, Рейко замечает его не первой. Саммерби начинает погоню, но неудачно хватает, давая более лёгкой, быстрой (и куда более упорной) Рейко шанс догнать его. Они кружат вокруг стадиона, влетая и вылетая из трибун, повторяя резкие манёвры юркого снитча. На этот раз Джинни достаточно дисциплинированна, чтобы не отвлекаться, полностью доверяя Рейко.

Джинни прижимает квоффл к груди и в последний момент совершает рискованный манёвр — резкое падение прямо под одного из охотников Хаффлпаффа. Тот, возможно, готовился к лобовому столкновению, но вместо этого получает бладжером, летевшим по следу Джинни.

Раздается глухой стон и взрыв возгласов трибун, когда бладжер попадает в цель, но Джинни уже мчится к кольцам. Она перебрасывает квоффл Томпсону, тот — Вейзи, который скидывает мяч обратно стремительно набравшей высоту Джинни. Не задумываясь, она швыряет мяч в незащищённое левое нижнее кольцо.

Трибуны снова взрываются овациями. Едва команда успевает перестроиться в защиту, как толпа вскакивает с мест. Джинни оборачивается и видит Рейко, триумфально сжимающую снитч.

Рядом с ней Вейзи ликует и тут же бросается вниз, чтобы присоединиться ко всеобщему празднованию.

Джинни на мгновение замирает в воздухе, её взгляд скользит по полю и трибунам, а в ушах эхом отдается стук собственного сердца. Это сделала её команда — та, которую она создала, натренировала и превратила в нечто цельное.

Внизу уже начинается бурное празднование, игроки обнимаются и кричат от восторга. Джинни снижается, чтобы присоединиться к ним.

Команда прыгает, хлопает друг друга по спинам и стукается кулаками. Кругом полный хаос. Джинни крепко обнимает Мартина, затем кружит в победном танце Рейко. И вдруг поворачивается и видит перед собой Томпсона.

Она замирает в нерешительности, но он делает шаг вперёд и обнимает её.

— Ты сделала это, — говорит он, и она понимает, что он имеет в виду не только победу, но и команду, и то, как она справилась с ролью капитана.

Джинни прижимается к нему, потому что, как бы ни была уверена в правильности своего решения, всё равно скучает — и по нему, и по их дружбе.

— Без тебя у меня ничего бы не вышло, Шон.

— Уверен, вышло бы, — улыбается он. — Но спасибо, что дала мне шанс быть частью этого.

Как всегда, он облегчает ей ситуацию. Джинни ловит себя на мысли, что, вероятно, не ценила этого должным образом.

Позади раздаётся нарочито громкое покашливание. Она отстраняется от Томпсона и видит Джорджа, Фреда и Рона, которые наблюдают за ними подозрительно прищуренным взглядом.

Джинни тихо ругается про себя.

Фред бросает Томпсону ледяной взгляд:

— Ну привет, сестрёнка…

Томпсон, что неудивительно, остаётся совершенно невозмутим. Он даже не убирает руку с талии, спокойно поворачиваясь к её братьям:

— Это тот самый парень? — спрашивает Джордж у Рона, вертя в пальцах палочку.

— Бывший парень, — легко поправляет Томпсон, в последний раз слегка сжимая Джинни, после чего оставляет её на растерзание родственникам. — Увидимся, Джин.

Близнецы мгновенно переключаются с попыток запугать Томпсона на обсуждение, не нужно ли им «защищать её честь» или что-то в этом роде. Джинни подумывает сообщить, что это она разорвала отношения, но, честно говоря, это их не касается.

Рон открывает рот, чтобы что-то сказать, но Джинни резко обрывает его:

— Даже не начинай. Особенно после того, как ты полгода словно пиявка не отлипал от Лаванды.

Рон хмурится, а близнецы тут же отвлекаются, дразня его воздушными поцелуями.

Она даже не замечает Гарри, стоящего рядом с братьями, пока он не подходит сзади и не говорит:

— Ты была великолепна, Джинни.

Когда она оборачивается, он уже растворяется в толпе.

* * *

С окончанием квиддичного сезона Джинни начинает в свободное время следить за Николой. Делать это, не вызывая подозрений и не выглядеть при этой жутковатой сталкершей, оказывается сложно. Антония всегда казалась странно всеведущей. Но постепенно образ Николы проясняется: Джинни отмечает её выбор факультативов, книги, которые та берёт в библиотеке, даже рисунки на полях конспектов. (А что? Ей нужна информация, а шестеро старших братьев научили кое-каким хитростям.)

Однажды Джинни замечает, как Никола прячет сложную схему, похожую то ли на часы, то ли на какой-то механизм с четко прорисованными деталями.

Пару раз Джинни даже заговаривает с ней под разными предлогами: то попросит пергамент, то «случайно» уронит её сумку с учебниками. Никола вежлива, хоть и с лёгкой холодностью. Джинни не уверена, не вызвано ли это просто дискомфортом, ведь она и сама прекрасно помнит свои первые годы в Хогвартсе.

Большую часть времени Джинни просто сидит в гостиной, делая вид, будто это её обычное занятие. Притворяется, что читает, а на самом деле подслушивает разговоры Николы с подругами. Она замечает, как Никола лишь изображает интерес к их беседам, в то время как её мысли явно витают где-то далеко. Как она никогда не упоминает о том, что действительно её увлекает, за исключением одного раза.

Однажды Никола заводит речь о механике исчезательного шкафа, и её лицо вдруг озаряется страстью, совсем как у Смиты, когда та наконец нашла своё истинное призвание.

Но её подруги лишь скучающе морщат носы.

— Да мне плевать, как он работает! — язвит одна из них. — Неудивительно, что с тобой никто не хочет встречаться!

Пока девчонки хихикают, Джинни приходится напоминать себе, что нужно просто наблюдать. Но теперь она наконец понимает, что разглядела в Николe Антония и почему та вообще обратила на неё внимание.

На следующий день Джинни находит Антонию в библиотеке.

— Прогуляемся?

Антония удивлённо приподнимает бровь, но ничего не спрашивает, накидывает плащ и выходит с ней. На дворе наконец установилась весна, хотя холодный ветер ещё тянет за собой последние призраки снега с горных вершин.

— Ты наконец разобралась с Николой, — заключает Антония, уткнувшись подбородком в шарф.

Джинни смотрит на нежные ростки цветов, пробивающиеся из-под земли. Ещё неделя — и холмы взорвутся буйством красок.

— Да.

— И?

Джинни останавливается, но не из-за нежелания говорить, а потому что всё ещё пытается осознать что-то ускользающее.

— Думаю, тебе стоит пригласить её.

Антония замирает на пару шагов впереди, оборачиваясь:

— Почему?

Это самое сложное — выразить словами то, что она собирала по крупицам все эти недели и что до сих пор было лишь ощущением.

— Потому что... — Джинни поднимает подбородок. — Она заслуживает знать, что не одна.

— Не одна? — Антония приподнимает бровь.

— В своих стремлениях к чему-то большему, — уточняет Джинни, сглатывая комок в горле.

Лицо Антонии остаётся невозмутимым, и на мгновение кажется, что Джинни совершила ошибку. Но затем Антония улыбается, берет её под руку и тянет за собой по тропинке.

— Теодора любила говорить: «Мир не добр к девушкам со странными амбициями», — наклоняется Антония к её уху.

Джинни переваривает эти слова, пока они делают полукруг вокруг озера. В голове мелькают образы всех значимых девушек в её жизни. Она размышляет о том, что можно считать «странным», а что — нет. Особенно вспоминает Пэнси с её вечной погоней за вниманием, Гермиону и её неприязнь к Флёр.

— Он не особенно добр и к девушкам с ожидаемыми амбициями, — замечает Джинни.

— Верно, — соглашается Антония, — но для некоторых «Салон» не значил бы ничего, кроме статуса. Для других...

Джинни кивает:

— Он мог бы значить всё.

Дать им шанс расцвести во что-то совершенно неожиданное.

Антония сжимает её руку:

— Да.

Джинни смотрит на Антонию, размышляя, спас ли «Салон» когда-то и её. Антония встречает её взгляд, и Джинни не может представить её неуверенной в себе. Но она также не забывает, что все они когда-то были растерянными одиннадцатилетними девочками, которые просто пытались разобраться в этом мире.

— В следующую среду, — говорит Антония, завершая круг вокруг озера, — Тилли представит своё новое творение.

— И как ты это устроишь? — спрашивает Джинни.

Антония смеётся, отпуская её руку и направляясь к замку:

— Я — никак. Это устроишь ты.

Ну, конечно же. Всё это время чувствовалось, что её проверяют. Джинни всё ещё не уверена, что именно проверяют.

Но она отчаянно хочет выдержать это испытание.

* * *

На следующий день Джинни сталкивается с Николой в коридоре и намеренно замедляет шаг, кивая ей:

— Никола.

Глаза девушки расширяются: получить явное внимание от старшекурсницы, да ещё связанной с «Салоном», неожиданно. Никола всё же отвечает кивком, слегка приподняв подбородок, пока её подруги откровенно таращатся.

Джинни улыбается про себя, продолжая путь.

За следующим поворотом она едва не сталкивается с Гермионой и с иронией качает головой: кажется, вселенная всегда поджидает удобный момент, чтобы поставить на место, стоит только возомнить себя важной персоной.

— Джинни! — Гермиона хватает её за руку с такой удивительной силой, что это явно не предвещает ничего хорошего.

— Что случилось? — спрашивает Джинни, которой совершенно не нравится лихорадочный блеск в её глазах.

— Ты видела Гарри?

— Нет.

Гермиона сжимает пальцы и с нарастающей паникой в голосе говорит:

— Я нигде не могу его найти!

Джинни хмурится, не столько из-за исчезновения Гарри, сколько из-за паники Гермионы.

— Что происходит?

— Я не знаю. Что-то связанное с Малфоем и Снейпом.

По спине Джинни пробегает холодок. Она вспоминает Драко — измождённого, на грани срыва, и Гарри — напряжённого до предела. Добавить сюда Снейпа, — и получится худший из возможных сценариев.

Гермиона, оказывается, ещё не закончила:

— Малфой в больничном крыле.

Мерлин.

— Но Гарри ты найти не можешь?

— Мы обыскали везде.

«Не везде», — мелькает у Джинни в голове.

— Прости, — пожимает она плечами.

Гермиона буквально сразу выглядит поникшей, будто Джинни была её последней надеждой. Она ждёт, пока Гермиона уйдёт, затем разворачивается и направляется прямиком в своё тайное убежище — в галерею.

Всю дорогу она твердит себе, что ей всё равно. Ведь она до сих пор злится на него.

Но продолжает идти.

Гарри именно там, где она и предполагала.

Джинни не была уверена, чего ожидать: возможно, яростной ходьбы взад-вперёд, разбросанных вещей, лица Гарри, пылающего от негодования, но только не этого. Гарри сидит на мраморной глыбе, безучастно уставившись на свои руки. У его ног лежит раскрытый учебник по зельеварению — странно новый, без единой пометки на страницах.

— Гарри?

Он не реагирует, лишь тяжело вздымает плечи, словно каждому вдоху приходится пробиваться сквозь невидимую преграду.

— Тебя все ищут, — говорит она.

Когда он снова не отвечает, Джинни подходит ближе и только тогда замечает тёмные пятна на руках, подозрительно похожие на кровь. Она присаживается перед ним на корточки, бегло осматривая на предмет ран. Он выглядит невредимым, но в глазах плещутся ужас и паника. Не раздумывая, она шепчет заклинание, очищая его руки.

Гарри продолжает смотреть на ладони, будто на них всё ещё видны следы крови.

Джинни чувствует, как тревога словно камень сдавливает её грудь.

— Что случилось?

Гарри лишь качает головой.

Она меняет позу и осторожно берёт его дрожащие руки в свои. Его пальцы внезапно сжимают её с почти болезненной силой.

— Джинни... — вырывается у него прерывистый шёпот.

Она наклоняется ближе, радуясь, что он заговорил:

— Да?

Он поднимает голову, его взгляд цепляется за её, такой же неумолимый, как и хватка.

— Скажи мне ещё раз... что не думаешь, что я способен убить.

Всё внутри Джинни леденеет от этих слов и молящей интонации в голосе.

— Скажи, — настаивает он.

В этот момент она понимает, что не может дать ему пустых утешений, вместо этого просто наклоняется и обнимает.

Гарри замирает всего на мгновение, затем резко притягивает её к себе, сжимая так крепко, что становится почти больно. Она чувствует, как он утыкается лицом ей в шею и как судорожно пытается глубоко вздохнуть.

— Прости, — шепчет он, и Джинни не понимает, за что именно он извиняется. За кровь на руках? За их ссору? За всё вместе? — Прости...

Она всё ещё должна злиться на него, но с Гарри она никогда не могла вести себя так, как «должна». Поэтому она просто закрывает глаза и держится изо всех сил.

* * *

По замку быстро разлетаются слухи о том, что Гарри чуть не убил Драко на запрещённой дуэли. Эти разговоры только усиливаются, когда Драко выходит из больничного крыла бледнее и измождённее обычного.

Когда Джинни сталкивается с ним в гостиной, он смотрит на неё с такой ненавистью, будто это всё её вина.

И она ловит себя на мысли, а вдруг так и есть?

Ощущая себя осаждённой со всех сторон, Джинни находит утешение в том, что у неё есть «Салон». Место, где её не осуждают и не шепчутся за спиной, а просто позволяют быть собой. Она задается вопросом, насколько эгоистичной особой её делает то, что раньше она даже не задумывалась, как многим девушкам нужно такое же убежище.

В среду вечером Антония ждёт у входа в «Салон», пока Джинни подходит к Николе в гостиной. Она легко касается её плеча.

Никола поднимает взгляд, на мгновение задерживая его на Антонии позади Джинни.

— Ты готова? — спрашивает Джинни.

Никола опускает глаза на свои руки и делает глубокий вдох. Когда она снова смотрит на Джинни, её глаза горят решимостью.

— Да, — голос удивительно твёрд, хотя пальцы нервно впиваются в колени.

Джинни улыбается:

— Тогда пойдём со мной.

Они идут к двери «Салона», и Джинни охватывает странное чувство дежавю: всё закольцовывается, возвращаясь к тому дню, когда Антония впервые впустила её сюда. Конечно, тогда она и понятия не имела, во что ввязывается. А Никола, судя по выражению лица, чувствует, что сейчас произойдёт нечто невероятное. И Джинни почти завидует этому ощущению.

Антония касается двери кончиком палочки, и та открывается, обнажая узкую винтовую лестницу, уходящую вниз в полумрак. Джинни жестом предлагает Николе спуститься первой.

Внизу девушки оборачиваются, рассматривая новенькую. Никола замирает, будто охваченная внезапной робостью, но Джинни мягко кладёт руку ей на спину и направляет к замысловатому аппарату в дальнем углу комнаты.

Тилли, стоя перед своим творением, увлечённо объясняет теорию алхимии, лежащую в основе нового зелья. Она раздаёт всем небольшие бокалы.

Девочки с восхищёнными возгласами пробуют напиток, он больше похож на пар, чем на жидкость. На языке Джинни вспыхивают искорки, прежде чем зелье стекает в горло, словно шёлковая лента.

— Ты как всегда превзошла саму себя, Тилли, — говорит Джинни, ощущая лёгкое головокружение от напитка.

Тилли отвлекается на её слова, машинально покусывая ноготь:

— Всё ещё не идеально.

— Да?

— Проблема с паровым клапаном, — хмурится она, разглядывая аппарат. — Конструирование оборудования — не мой конёк.

Рядом Никола выглядит удивлённой, словно она не привыкла, чтобы кто-то открыто признавал свои слабости. Она бросает на Джинни вопросительный взгляд, и та в ответ лишь поднимает бровь, будто говорит: «Ну, и что ты собираешься с этим делать?»

Джинни прекрасно помнит, что Антония никогда не упрощала для неё задачу, и сейчас понимает, что это было самым добрым, что та для неё сделала.

Никола прикусывает губу.

— Я почти ничего не знаю об алхимии... но хорошо разбираюсь в механизмах.

Тилли поднимает на неё взгляд:

— Правда?

Девушка кивает, и на её щеках проступает румянец:

— Можно я посмотрю поближе?

Джинни наблюдает, как они подходят к аппарату, Никола указывает на детали, а Тилли оживлённо объясняет.

Ясно одно: в Николe есть что-то яркое и гениальное, рвущееся наружу, и Джинни отчётливо видит, как легко всё это может угаснуть, если его слишком долго игнорировать и подавлять.

— Приятное чувство, не правда ли? — Антония подходит к Джинни, прерывая её наблюдения.

Джинни кивает:

— Кажется, она идеально вписалась.

Антония бросает на неё проницательный взгляд, но не расспрашивает. Они отходят и устраиваются на диванчике.

— Я думала о Смите, — неожиданно признаётся Джинни.

— О твоей тихой подруге, которая хочет стать целительницей, — уточняет Антония.

Джинни даже не удивляется, что та знает об этом. Порой кажется, в замке не происходит ничего, что ускользнуло бы от внимания Антонии.

— Я думала... может, ей тоже стоит быть частью «Салона», — выпаливает Джинни, одновременно чувствуя и наглость этой идеи, и вину за то, что не предложила раньше.

Антония не выглядит оскорблённой. Она долго изучает Джинни взглядом:

— Ты считаешь, ей это нужно?

Джинни моргает, мысленно спотыкаясь о кажущуюся очевидной мысль. Она вспоминает страсть Смиты и тех, кто помогает ей осуществить мечту: Помфри, Хагрида, Снейпа, Слизнорта, Стебль. Быть целителем — благородно и сложно, но в этом желании нет ничего необычного. Амбиции — да, но не экстраординарные.

— Нет, — признаёт Джинни, разочарованно откидываясь на спинку дивана. Единственная причина позвать Смиту сюда — это сделать свою жизнь проще, а не её.

Она тяжело вздыхает. Антония касается её руки:

— Иногда приходится отпускать людей, как бы ни хотелось их удержать.

Джинни кивает:

— Кажется, я наконец это понимаю. Хотя куда проще продолжать дуться.

Антония смеётся:

— Мне это знакомо.

Джинни пристально смотрит на неё, чувствуя, как в груди что-то учащённо замирает. Пришло время задать вопрос, который она всегда придерживала:

— А тебе это было нужно?

Антония широко раскрывает глаза:

— «Салон»?

Джинни утвердительно кивает. Антония какое-то время молча смотрит на других девушек.

— Отчаянно, — признаётся она, и Джинни впервые замечает в её глазах ту самую тень сомнения, с которой Антония жила и пыталась победить. И всё ещё пытается.

Джинни сжимает её руку в своей.

— Знаешь, что странно? — говорит Джинни. — Я только сейчас понимаю, что ты ни за что не пригласила бы меня в «Салон», если бы квиддич был моей единственной амбицией.

— Нет, — отвечает Антония, и на её губах снова играет та загадочная улыбка. — Не пригласила бы.

Джинни окидывает взглядом комнату.

— Кэролайн, — произносит она, останавливая взгляд на ней. Та, как всегда, сидит в тени Астории и ожиданий своих родителей, её бледные руки беспомощно лежат на коленях.

Антония кивает, и между её бровей залегает тревожная складка.

— Иногда этого просто… недостаточно.