Ничего не меняется (джен)

Мне бы поплакать — впрочем, толку от этого нет.

Эти пустые очи не источают свет...

— Мисс Грейнджер.

«Нет».

— Мисс Грейнджер, посмотрите на меня, пожалуйста.

«Ну уж нет».

— Мисс Грейнджер! Немедленно посмотрите на меня. Это в ваших интересах.

«Ни за что».

— Вы тратите мое время.

«Да наплевать».

— Вы хотите, чтобы я применил к вам заклинание?

«На-пле-вать. Как будто мое нежелание что-то изменит. Все равно сделаете что захотите. Сэр. Мы это уже проходили».

— Гермиона.

«Даже так?!»

Возможно, она должна чувствовать себя польщенной? Да ничего подобного. Только не после того, как он не просто вломился ей в голову, но и вздумал откомментировать это так... так... будто она какая-нибудь пустоголовая фанатка, пускающая слюни от знаменитости!

«А если бы я была фанаткой, вот вроде Лаванды Браун, тогда можно было бы лезть ко мне в голову и принижать найденное там, да? Тогда это было бы нормально? Какой ужасный снобизм, откуда он только вылез такой!»

— Гермиона Грейнджер, почему вы так боитесь посмотреть на меня?

Потому что. Потому что она плакала. А когда она плакала, она из просто не слишком красивой девочки становилась уродом. И очень давно, еще в раннем детстве хорошо усвоила, что никому нельзя позволять это видеть. Потому что иначе... «Ах, Гермиона, не надо плакать, ты от этого такая страшненькая!» «Эй, народ, кто-нибудь из вас видел опухшего бобра? Можете увидеть прямо сейчас, тут Грейнджер ревет! Идите все сюда! Грейнджер, руки убери, а то нам плохо видно». Когда она плакала, она была слишком некрасивая, слишком жалкая... слишком уязвимая. А декан и так видел слишком много ее уязвимых мест. Поэтому она просто не могла позволить ему увидеть ее лицо сейчас. Это было бы чересчур. Она даже перед родителями старалась не плакать, а он-то ей кто?

Декан преувеличенно громко вздохнул, встал, загремел какими-то склянками.

— Сейчас я выйду из кабинета. Меня не будет примерно пятнадцать минут. За это время будьте добры выпить содержимое этого флакона и привести себя в порядок. После мы поговорим о вашем поведении.

«А может, не надо? О чем тут говорить?»

Стук двери оповестил Гермиону об уходе декана. Она наконец решилась убрать руки от лица, изучила оставленный ей пузырек — ну да, успокоительное, и в Больничное Крыло можно не ходить, — выпила его, устроилась поудобнее (на всякий случай спиной к двери). Она отстраненно наблюдала за тем, как ее дыхание постепенно выравнивается, как исчезает стоявший в горле ком, как перестают трястись руки. Только вот от последствий плача это не спасает. Глаза болели, а нос наверняка все еще был распухший. Она сидела, хлюпала носом и гадала, что она вообще может сказать декану, когда он вернется. Что он хочет от нее услышать? Извинения или объяснения? Гермиона даже не знала, какой из вариантов хуже.

Наконец профессор Снейп вернулся, сел напротив нее и посмотрел ей в глаза. Она поспешно опустила их: сейчас ей точно было не до легилиментских игр. К тому же, они наверняка все еще были красные.

— Мисс Грейнджер, — очень проникновенно начал декан. — Я не могу сказать, что хорошо понимаю, в каком положении вы сейчас находитесь. Я, хвала Мерлину, никогда не был на вашем месте и вряд ли мог бы там оказаться. Я не стану призывать вас взять себя в руки, ведь вы легко можете счесть, что я не имею на то морального права, поскольку не понимаю вас. Я не могу приказать вам не впадать в истерику, не срываться на людей и не демонстрировать слабость настолько откровенно. Однако я могу приказать вам ежедневно принимать успокоительное, а в случае, если вы не последуете моей рекомендации, я назначу вам столько отработок, что у вас не будет времени ни на прогулки по Хогвартсу, ни на сидение в библиотеке, ни на истерики. Вы меня поняли?

— Я вас поняла, — сказала Гермиона. Думала она при этом о том, что на истерики время есть всегда. А если еще хорошенько вымотаться на отработках... что ж, в таком случае, бедная слизеринская гостиная. — Я и сама собиралась после завтрака пойти в Больничное Крыло и попросить зелье. Просто не успела.

— Мисс Грейнджер, «я собиралась» — это самая бездарная из всех ученических отговорок, — скривился декан. — Берите зелье, и чтобы больше я не видел скандалов, подобных вчерашнему, за слизеринским столом.

«Конечно, сэр. Буду закатывать скандалы, когда вы отсутствуете», — подумала Гермиона, но вслух, конечно, поблагодарила. А что еще оставалось делать?

— Грейнджер, — тихо сказал декан, когда она уже почти вышла за дверь. — Локхарт совершенно не стоит ваших страданий, поверьте.

— Я знаю, сэр, — вздохнула она и вышла в полном недоумении. Что это было? Попытка сделать так, чтобы она больше не истерила? Проявление человечности? Преподавательская ревность?

— Ну наконец-то, Грейнджер! — обрадовался торчаший напротив двери Флинт. — Я уже почти прирос к этой стенке. Все, зелье получила? Давай, идем тогда. Декан не пытался тебя сожрать? — тихим зловещим шепотом спросил он.

— Он решил дать мне немножко подрасти, — почти машинально отшутилась Гермиона. — Маркус, можешь проводить меня до библиотеки, а?

— Какая библиотека, Грейнджер? — поморщился Флинт. — Уезжать уже скоро! Каникулы, считай, начались!

— А домашние задания? Чем скорее начнешь, тем больше времени будет на их выполнение, — строго сказала Гермиона. Но долго морочить Флинту голову не стала. — На самом деле, я хочу посмотреть, нет ли там Поттера. Не знаю, где еще его искать.

— Решила лично попросить «зловещего змееуста» пощадить тебя?

— Вроде того.

Поттера в библиотеке не оказалось, так что Гермиона решила действительно заняться домашними заданиями. Но примерно через полдюйма эссе снаружи раздались вопли старших Уизли:

— Дорогу наследнику Слизерина! Расступитесь! Наследник спешит!

В библиотеку буквально влетел красный и злой Поттер и поспешно закрыл за собой дверь, впопыхах хлопнув ей громче, чем следовало бы.

— Мистер Поттер! — мадам Пинс недовольно поджала губы, всем своим видом показывая, как сильно она его осуждает. Поттер тихо пробурчал извинения. Гермиона дождалась, пока он усядется за стол, и переместилась поближе.

— Привет, наследник, — не удержалась она.

— Грейнджер, и ты туда же! — зашипел Поттер. Прям не хуже змеи. Что и неудивительно, с его-то умениями. — Что у вас там вчера случилось за ужином?

— Да ничего, обиделась на ерунду. У меня совсем сдают нервы из-за всех этих событий. Самой потом неловко было.

— А что же ты тогда ко мне подсела? Не боишься?

— Да ладно тебе, Поттер, будь ты наследником, ты бы не стал демонстрировать знание парселтанга перед всей школой. Кстати, а как это ощущается? Откуда ты знаешь, какие звуки нужно издавать?

— Да никак. Я вообще не замечаю, что на другом языке говорю, — недовольно отмахнулся Поттер. — Ты только за этим пришла? Тебя парселтанг интересует?

— Да, парселтанг, но повод серьезный. Просто... я тут подумала... — Гермиона внезапно смутилась. Версия, которая во время обдумывания казалась ей совершенно логичной, вдруг перестала таковой выглядеть.

— Ну? Что?

— Я подумала, Салазар Слизерин ведь тоже владел парселтангом, этот факт в истории зафиксирован. А поскольку этот дар передается по наследству, то наследник Слизерина тоже может быть змееустом...

— Да вы достали! — чуть повысил голос Поттер. — Я! Не! Наследник!

— Да я не о том!.. А если наследник — змееуст, то чудовище из Тайной Комнаты может быть змеей или еще какой-нибудь тварью, которая понимает парселтанг. Это объяснило бы, почему только наследник Слизерина может выпустить чудовище. И как он им управляет.

— Почему я сам не подумал об этом? — недоуменно и даже слегка обиженно спросил Поттер.

— Тебе было некогда, ты от подозрений отбивался.

— А почему, кстати, ты вообще мне об этом рассказываешь?

— Хотела спросить у тебя, вдруг ты слышал, как кто-нибудь говорит на парселтанге, например. Но если ты парселтанг от английского не отличаешь, значит, и знать этого не можешь.

— Могу! — радостно воскликнул Поттер, заработав еще один недовольный взгляд мадам Пинс. — Могу, — уже тише продолжил он. — Я ведь перед каждым таким случаем слышал голос, который грозился кого-то убить или разорвать. Я слышал, а больше никто, ни Рон, ни Невилл, ни Локхарт. Рон говорил, что это ненормально даже для волшебников — слышать голоса, которые никто не слышит, и я больше никому не рассказывал. Но получается, каждый раз я просто слышал голос змеи?

— Вполне может быть. По крайней мере, это объясняет, почему больше никто этого не слышал. Получается, я права, — протянула Гермиона. — Это какая же должна быть змея, если она живет в Тайной Комнате со времен Слизерина? Да и какая змея бы дожила?

— Так это же не просто змея, это чудовище. Вряд ли простую змею, даже очень ядовитую, назвали бы «ужасом». И от змей не цепенеют люди, — логично заметил Поттер.

— Знаешь, мне что-то все сильнее хочется отсюда уехать, — вздохнула Гермиона.

* * *

Через несколько дней ее желание наконец-то сбылось. Хогвартс-экспресс был таким же людным, как в начале года. Кажется, на этот раз на каникулы уезжали все, кроме Поттера, Уизли и почему-то Малфоя (к которому, разумеется, прилагались Крэбб и Гойл). Глядя в окно поезда, Гермиона надеялась, что Поттер подойдет с их выкладками про монстра-змею к профессору МакГонагалл или к директору. Она попросила его об этом, но он, конечно же, уперся. Кажется, он все еще обижался на профессора за прошлый год, хотя, по мнению Гермионы, та была совершенно права, гоняя их от Философского Камня. А еще она надеялась, что сама она, сойдя с поезда, перестанет думать об этом сумасшествии и просто поживет дома. Без нервов и встрясок. Как нормальный человек. Но что-то подсказывало ей, что вряд ли это у нее получится.