Бастард (джен)

— Смущены и полны раскаяния? Гм… — недоверчиво проговорил король. — Я не верю их хитрым рожам. Особенно вон тому, с физиономией гасконца.

А. Дюма "Д'Артаньян и три мушкетера"

В последующие полтора дня, которые отделяют страшную находку Флитвика от, собственно, похорон, коллеги со мной стараются лишний раз не заговаривать, да и ученики в понедельник на моих уроках ведут себя поразительно тихо. Оно и понятно — у меня, должно быть, на лбу крупными буквами написано «не кантовать».

И вот сейчас я мерзну на осеннем ветру в числе всех остальных преподавателей, неловко и бессмысленно переминаясь с ноги на ногу рядом с гробом Аргуса Филча, которому с недавних пор плевать на все наши проблемы с Астрономической башни.

Полгода не прошло, а я опять угодил на похороны — дерьмовая тенденция какая-то складывается. И снова: министерский служащий, такой же серый и постный, как тот, что распоряжался на похоронах моего папаши, небольшая горстка народу и такая же унылая тишина, вызванная не горем, а тем, что всем присутствующим и сказать-то нечего. Как будто я смотрю ту же постановку, просто в исполнении другой труппы актеров.

Родни у Аргуса либо не было вовсе, либо ей давно и прочно было наплевать на пожилого сквиба, так что честь провожать его в последний путь выпала нам — коллегам покойного. Да еще и всю немудреную церемонию пришлось назначать на вечер, поскольку в остальное время посреди недели почти все преподаватели заняты на парах.

Не похороны, а фарс какой-то: сгущающиеся сумерки, хмурые физиономии стоящих рядом со мной магов, заунывный бубнеж чиновника, вот и все, что достается Филчу по итогам его, подозреваю, не самой счастливой жизни. Никакого горя тут нет и в помине — скорее уж неловкость, словно всем нам немного стыдно за то, что тело завхоза вынуждено переселяться под землю в компании людей, с которыми при жизни его не связывали особо дружеские отношения. А единственное искренне любящее Аргуса существо в оцепенении валяется в больничном крыле, дожидаясь чилийской мандрагоры.

Впрочем, по меньшей мере, один неравнодушный человек в этой компании все-таки есть — поплотнее запахнувшись в теплую мантию, я смотрю на покойника и отчаянно злюсь. Точнее даже не так: я пребываю в состоянии тихого, с трудом контролируемого бешенства. Мне даже чудится, что я чувствую на языке его горько-металлический привкус.

Может, поэтому даже Снейп в последнее время предпочитает проходить мимо, а более впечатлительные барышни, вроде Авроры, и вовсе обходят по широкой дуге — в таком состоянии я и правда способен сказать или даже сделать что-то такое, о чем впоследствии буду чертовски сожалеть.

Причина же моей злости проста, как флобберчервь, — я, конечно, не испытывал к Аргусу Филчу какие-то теплые чувства, видит Мерлин, я его и правда недолюбливал. И даже не потому, что завхоз был каким-то особенно паршивым человеком, тут детская память мне подгадила: крикливый и желчный хромой старик, которому, казалось, запугивание студентов доставляло особое удовольствие, в свое время попортил мне немало крови.

Вот только, как бы я к нему ни относился, смерти я ему уж точно не желал, тем более такой нелепой и странной даже по меркам магического мира. «Во время дежурства по школе наткнулся на василиска» — да я не знаю ни одного человека, которому мог бы от души пожелать такого конца.

А еще я не могу избавиться от мысли, что старик умер из-за меня. Черт! Я ведь точно знаю, что не вломись я в это время, Филч и через десяток-другой лет был бы не так уж и здоров, зато определенно жив. А теперь в стремительно сгущающейся темноте мы торопливо закапываем его в землю, словно стая собак украденную кость.

Да к тому же практически тайком: объявление о смерти завхоза было сделано, но о причинах, по которым Аргус покинул наш грешный мир, ни студентам, ни аврорату мое начальство сообщать нужным не посчитало. Почему? Со слов нашего уважаемого директора выходит, что стоит только заявить в министерство, и школу наводнят авроры пополам с бюрократами, попечительский совет встанет на дыбы, Люциус Малфой, радостно потирая холеные ладошки, кинется копать яму под своего политического и идеологического противника, учебный процесс полетит к чертям и вообще воцарится хаос. И все же…

Разве это не было бы самым правильным в сложившейся ситуации?! Пусть будет хаос, пусть закроют школу, пусть по древним коридорам вместо ничего не подозревающих подростков бродят авроры — ребята, в конце концов, сознательно выбирали работу, на которой всегда существует вероятность сдохнуть!

Так что, по большому счету, бешусь я вовсе не от праведного гнева, а от куда более приземленного страха. Можно сказать, что я паникую, и даже удивительно, как это я еще не ору и не бегаю кругами по окрестностям Хогвартса.

«Мир изменился… Я чувствую это в земле…» — мрачно констатирую я, провожая взглядом опускающийся в могилу гроб. [1]

У нас тут целая школа студентов, между прочим. Аргус-то хоть пожить успел, пусть и не так долго, как мог бы, да и существование его представлялось мне на редкость безрадостным. Но все-таки! Чем бы там ни руководствовался Дамблдор, меня перспектива навешивать на свою совесть детские жертвы нихрена не прельщает — она у меня совсем не такая грузоподъемная, как может показаться на первый взгляд.

— Сэр, можно с вами переговорить? — интересуюсь я у директора, сразу после того, как на кладбище Хогсмида становится одной могилой больше. В ответ я получаю спокойный кивок. Такое чувство, что Дамблдор только и ждал все это время, когда я, наконец, не выдержу и начну к нему приставать с разговорами. Хотя, черт его разберет, может, и вправду ждал: чтобы понять, в каком душевном раздрае я нахожусь, легилиментом быть не обязательно. А к кому ж мне еще пойти с претензиями, как не к начальнику?

До директорского кабинета мы идем молча — он, имея богатый жизненный опыт, давно уже никуда не торопится, а я слишком занят попытками облечь все свои вопросы и предложения в форму, не предполагающую активное пользование матерной бранью.

— Присаживайтесь, Гил. Хотите чаю? Вы, кажется, изрядно продрогли, — самый крутой, по версии современников, маг Британии смотрит на меня внимательно и серьезно. В сочетании с простой, темной мантией выглядит все это диковато: я как-то уже успел привыкнуть и к кислотным расцветкам мантий моего шефа, и к неизменной полуулыбке, которая у него с губ, кажется, не сходит никогда. Тем не менее, весь вид Дамблдора, также как и его голос, глубокий и ровный, лишенный даже намека на старческое дребезжание, странным образом гасит и мое раздражение, и мою панику. Так, пожалуй, способен успокаивать тихий полумрак, после пребывания на слишком ярком свету.

— Спасибо, сэр, — я с благодарностью киваю, как-то забыв о том, что не собирался тут «с комфортом располагаться».

Видимо, решив меня окончательно добить, директор, вместо того, чтобы вызвать домовика, достает откуда-то из шкафа маленькую спиртовку и заварочный чайник. Дальше на каминный свет появляются мешочки с травами.

Должно быть, вид у меня совсем обалдевший, поскольку Дамблдор, бросив на меня еще один внимательный взгляд, поясняет:

— В мое время всех волшебников учили делать повседневные вещи без помощи магии. Тогда она еще считалась даром, а не подручным инструментом. И потом, при всем искусстве наших домовиков, чай у них получается какой-то не такой.

— А сейчас время, стало быть, уже не ваше? — зацепившись за первую фразу директора, интересуюсь я, почти завороженно наблюдая за размеренным движением танцующих над чайником сухих пальцев. Профессионализм чувствуется за версту: недаром человек столько лет алхимии посвятил.

— Оно уже скорее ваше, Гил, — легко признается он. — Впрочем, мне кажется, что я все еще слишком полезен для общества, чтобы задумываться о тихой старости где-нибудь в глухой деревеньке наедине с книгами.

— Наверное, — я киваю. — По нашим меркам, сэр, вы вообще еще молоды.

— А вы не задумывались, почему маги старше сотни лет чаще всего ведут уединенный образ жизни, с головой уходят в науку или занимают какую-то не слишком обременительную должность, не требующую регулярного присутствия на службе? — директор критическим взглядом окидывает пыхтящий на спиртовке чайник. — Дело не в том, что нам не хватает жизненной силы, Гил. Скорее уж дело в скорости: время движется все быстрее, и нам становится сложно шагать с ним в ногу, впитывать в себя настроение эпохи. Не сочтите за стариковское ворчание, но у вашего поколения совсем иная мораль, система ценностей, взгляды на жизнь. Я могу их понять, но, увы, не разделить. Именно поэтому старшие маги либо занимаются делами своего рода, либо обращаются к поискам истины. Эта дама на редкость постоянна и во все времена одинаково недостижима. Но что-то я увлекся, прошу простить. Вот ваш чай, Гил. О чем вы хотели поговорить?

— А? — я машинально принимаю из рук Дамблдора чайную чашку, от которой исходит тонкий, вкусный запах чайных листьев, тимьяна, лимонника и еще чего-то непонятного. Как классический параноик, я принюхиваюсь уже прицельно, но тут же успокаиваюсь, поняв, что это всего лишь мать-и-мачеха. — А, да, спасибо, сэр. Я хотел поговорить о последних событиях. Есть кое-что, чего я не понимаю. Нет, я много чего не понимаю, гением меня назвать трудновато. Однако…

Черт, и как это я ухитрился забыть, зачем я тут, а я ведь почти забыл! Нет, тут дело обошлось без магии, в этом я уверен, и никаких чар на меня директор не накладывал, да и в чай ничего «эдакого» не подсыпал. Все проще и смешнее: Альбус Дамблдор чертовски сильный волшебник, и у меня создается впечатление, что он где-то оставил свой «экран». Дьявол побери, я только теперь, пожалуй, по-настоящему могу представить его толщину!

Я когда-то читал о том, что подобную защиту носят почти все реально могущественные маги. Ее, как правило, привязывают к каким-нибудь безделушкам вроде колец, брошей и подвесок, чтобы не тратиться лишний раз на поддержание блока — такая штучка подпитывается магией носителя, взамен даря защиту: и защищает она не только своего хозяина от других магов, но и других магов от хозяина. Во-первых, выдавать истинный уровень собственной магии вообще не принято, пусть уж лучше недооценивают, ну, а во-вторых, такое поле на находящихся рядом людей подействовать тоже может по-всякому.

Говорят, в обществе того же Волдеморта, даже его преданным слугам было весьма и весьма фигово, ибо этот господин, разумеется, экранироваться и не думал. Запугать своих так, чтоб чужие боялись, а чужих настолько, чтобы даже их правнуки в постель по ночам от ужаса писались, — вот это вполне соответствовало его представлениям о власти. Дамблдор же, как порядочный, похоже, носит постоянную защиту. По крайней мере я еще ни разу в его присутствии не ощущал его магию: как он колдует видел, а вот почувствовать почти осязаемую волну силы как-то не доводилось.

Директор, тем временем, придвигает к себе небольшое блюдце, на котором лежит несколько перстней. С запозданием я вспоминаю, что перед возней с чайником Дамблдор их действительно снял. Через несколько секунд волна магии, которую я ощущаю почти так же, как тепло горящего камина, исчезает, оставляя после себя лишь легкий холодок и какой-то особый сорт пустоты. Чувство настолько острое и неприятное, что я даже морщусь невольно.

— А было лучше, — немного рассеянно замечаю я куда-то в пространство.

— Вы не первый человек, Гил, от которого я это слышу, — Дамблдор чуть заметно кивает. — Так что я повторю то же самое, что и всем остальным: это не самое разумное решение. Я вижу, вы понимаете, о чем речь. Я почувствовал вашу…злость? Страх? Сомнения? Я, знаете ли, неважный эмпат. И я мог бы предложить вам успокоительного зелья, разумеется, но мне показалось, что так получится быстрее и проще. Я хотел всего лишь помочь вам собраться для беседы, но никак не усыпить ваши истинные чувства и эмоции.

— Еще минут десять, и я напрочь забыл бы причины, по которым решил с вами разговаривать, — уныло соглашаюсь я. — И, пожалуй, выпив с вами чаю, отправился к себе в прекрасном расположении духа.

— Вот именно, — Дамблдор кивает, отпивая небольшой глоток из собственной чашки. — Мне кажется, молодой человек, что вы пришли ко мне не за утешениями, верно?

— Почему вы не пошли в целители, сэр? — вместо ответа интересуюсь я.

— Потому что в молодости мы редко ценим то, чем уже обладаем, Гил. Я стремился скорее к знаниям, чем к людям, — директор смотрит на меня поверх очков вполне серьезно. — Я пробовал достичь своей цели через науку, через политику и через наше будущее, которое, как известно, в детях. Ну, а когда понял, что лечить людей, возможно, занятие более достойное, чем попытка лечить человечество, было уже поздно. И не могу сказать, что я сожалею. Но давайте, все же, от моих несбывшихся перспектив вернемся к вашим вопросам. Я чувствую, что у вас они есть. Возможно, их даже много, но вы, как я успел заметить, весьма талантливый молодой человек, я в вас не сомневаюсь, а потому отвечу только на один, зато любой. Обдумайте его, пока пьете ваш чай.

Несколько минут я так и эдак обмозговываю столь щедрое предложение, но ничего принципиально нового для себя найти не могу. Шанс мне, конечно, выпал редкий — возможности услышать от Дамблдора настоящий ответ на любой мой вопрос у меня вообще больше может никогда не быть. Я уже насмотрелся на директора достаточно, чтобы понимать, что подобные события чем-то сродни параду планет.

И ведь, если кто и обладает нужными мне самому знаниями про работу со временем, то это, наверное, директор. По крайней мере, из тех людей, кого я мог бы спросить, он самый осведомленный.

— Почему вы не хотите эвакуировать студентов, сэр? — да ну нафиг. Сам разберусь, меня-то, в конце концов, никто под зад не подгоняет.

В ответ я получаю долгий, задумчивый взгляд. В отличие от первого — и до этого вечера единственного! — раза, когда мы болтаем с Дамблдором с глазу на глаз, легилиментить меня он не пытается: просто смотрит. Так что я без зазрения совести таращусь на него в ответ, всем своим видом показывая, что других вопросов шеф от меня не дождется.

— Что ж, я понимаю, — наконец, говорит маг, очевидно, придя к некоему умозаключению на мой счет. — Смерть Аргуса — очень веский повод, чтобы всерьез забеспокоиться об остальных. Могу даже сказать вам, Гил, что мне приятно видеть, насколько ответственно вы относитесь к вопросу безопасности учеников.

— А вы, разве, нет? — я хмыкаю. — Директор, у нас на шее висит ответственность за несколько сотен несовершеннолетних. Один из которых уже превратился черт знает во что. Про Филча я вообще молчу! И я не понимаю, какого Мерлина школу еще не прочесывают авроры?

— Хотя бы по той причине, что авроры едва ли нам помогут, Гил, — Дамблдор со вздохом переплетает унизанные перстнями пальцы, все так же твердо глядя мне в глаза. — Если бы от этого была хоть какая-то польза, не сомневайтесь, они бы уже были здесь. Однако… они все знают о природе истинного Хогвартса не больше, чем наши собственные студенты. Знакомы с этой, если угодно, «подводной частью айсберга» только те, кто заключил с ним контракт. Никому другому он не покажет своих секретов, а искать корень проблемы нужно именно там, Гил. Думаю, вы и сами это понимаете. Вы, возможно, еще не успели понять, в конце концов, слишком недавно вы вписались в наш коллектив, но здесь главный не вы и даже не я, у Хогвартса нет хозяев, есть друзья и помощники. Друзьями были Основатели, которые пробудили его к жизни, а мы все тут, скорее… — он на секунду задумывается, а я слушаю, боясь его перебить. — Посредники. Между магией и людьми. Почетная роль, не правда ли? Если отбросить все официальные формулировки наших контрактов, то мы обязуемся поддерживать циркуляцию магии внутри замка, а он, взамен, позволяет нам прикоснуться хотя бы к части его силы. Будучи директором, я имею больше прав, однако и больше обязанностей. Например, я не могу надолго покинуть Хогвартс, поэтому я и живу здесь вот уже несколько десятилетий: два-три месяца он еще потерпит, но потом мне придется столкнуться с неприятными последствиями. Разумеется, если я добровольно не сложу с себя полномочия или не умру.

— Все это, конечно, жутко мистично и интересно, сэр, — вклиниваюсь я в неторопливую директорскую речь, — Но при чем тут нынешние наши проблемы?

— Я просто начинаю издалека, — едва заметно усмехается Дамблдор. — Вы ведь не торопитесь? Я обещал честно ответить на любой ваш вопрос, Гил, но если я озвучу вам сухой остаток, не объяснив ситуации, боюсь, вы так меня и не поймете. Вот и сейчас вы, полагаю, думаете, что я боюсь публичного скандала и опасаюсь слететь с поста директора, а потому предпочитаю…как это вы говорите обычно? «Замять тему». Я прав?

— Если честно, сэр, — я решаю пойти до конца, риск того, пожалуй, стоит. — Именно так со стороны все и выглядит. А я ошибаюсь?

— Не сказать, чтобы совсем, — директор неспешно отпивает из своей чашки. Я уже давно заметил, что он вообще на диво неторопливый человек, и это иногда бесит. — Я и правда не хочу лишиться своего кресла. Когда-то давно я думал, что не умею привязываться ни к людям, ни к местам и нигде не осяду надолго, но я ошибся. Поверьте, Гил, я видел много волшебных мест, но Хогвартс считаю самым удивительным и интересным из всех. Я искренне люблю этот замок, можно сказать, что только здесь я чувствую себя дома. Но с возрастом приходит смирение, молодой человек: с тем, что нельзя все знать, с тем, что мир меняется, с тем, что нигде не получится остаться навсегда. Говоря проще — с тем, что раньше или позже придется уходить. Умирать или просто искать новое место, это уже не так важно. Мне кажется, что я смирился и с тем, что покину Хогвартс, ну, или я думаю о себе гораздо лучше, чем я есть на самом деле. Однако, если бы я верил в то, что это поможет, я бы, пожалуй, согласился обнародовать всю информацию и предоставить дело Министерству. Беда в том, что я уверен в обратном.

— Почему же? — я скептически приподнимаю брови. Может директор и не заливает, а мне почему-то кажется, что он чертовски серьезен, но пока ни одного внятного аргумента я не слышу. Одна сплошная софистика, ну да, вырос Дамблдор в том веке, когда это было модно. Тут главное дотерпеть до фактов.

— Давайте представим обратную ситуацию, — директор вопросительно смотрит на мою пустую чашку, и я пододвигаю ее поближе, чтобы получить новую порцию чая. Не знаю я, какой из Дамблдора человек, но чай он заваривает классно, что есть, то есть. — Я рассказываю министру о том, что происходит в Хогвартсе. Даю ему, так сказать, полный отчет. Зная Корнелиуса, могу сказать, что уже на следующий день эта информация попадет в прессу. Родители учеников испуганы и встревожены, так что к делу подключается попечительский совет. В результате, я, вполне вероятно, оставляю директорское кресло и вынужден покинуть Хогвартс, что само по себе не так страшно, однако… попробуйте продолжить мою мысль, Гил.

— Хм… — я задумчиво потираю подбородок, поневоле принимая правила игры, которую мы с директором тут затеяли. — Вы оставляете Хогвартс, или не оставляете, в конце концов, вы считаетесь самым сильным магом в Британии, и если уж не вам, то кому еще разрулить ситуацию? Сюда приезжают авроры и прочие высокие чины, возможно, назначат какую-нибудь чрезвычайную комиссию, это министерство у нас обожает. Учеников отправляют по домам, чтобы избежать новых жертв, и начинаются поиски комнаты, шансы найти которую… так, стоп!

— Найти которую без Наследника практически равны нулю, верно? — спокойно продолжает за меня директор. — Особенно у людей, которые не могут даже увидеть закрытые от посторонних глаз части Хогвартса, не говоря уже о том, чтобы попасть туда.

— Но их могут провести учителя, — возражаю я, потихоньку втягиваясь в гипотетический сюжет. — От посторонних наглухо закрыта только библиотека и нижние рунные залы, а я сомневаюсь, что Тайная Комната где-то там.

— Происходит обыск замка, — кивает Дамблдор, — В результате которого мы ничего не находим. Гил, неужели вы полагаете, что пятьдесят лет назад, когда произошла эта скверная история, мы не обшарили все места, которые знали? Да и сейчас мы проводим повторный обыск, пока с теми же плачевными результатами, так что будут с нами ходить авроры или нет, не так уж и важно. Здесь нужно, кажется, заходить с другого бока, молодой человек…

— И какого бока? — я непонимающе пялюсь на старого мага, не в силах сообразить, к чему он клонит.

— Мы не знаем, где комната, Гил, — мягко говорит он. — И мало шансов, что мы просто ее случайно найдем. Если уж за тысячу лет ее так и не обнаружили, хотя, судя по хроникам, искали очень активно. Где она находится, знает только Наследник Слизерина.

— Понял-понял, — я машу рукой, призывая директора остановиться. — Вы хотите сказать, что надо искать Наследника Слизерина, который знает, где эта Мордредом драная комната. А наследник скрывается, похоже, среди…

— Учеников, которых приказом министерства распустили по домам до выяснения обстоятельств, — заканчивает фразу за меня Дамблдор.

— Дьявольщина! — я отставляю чайную чашку. Больше всего мне сейчас хочется начать метаться по директорскому кабинету, но я терпеть не могу дешевой драмы. Хотя на ходу мне всегда думается лучше. — Делать-то в таком случае что, сэр? Я что-то не хочу ставки делать, кто из учеников следующим за Филчем обзаведется билетом в один конец.

— Как раз ученикам, Гил, опасность угрожает в меньшей степени, чем учителям, — директор наблюдает за моими моральными терзаниями с интересом. И правильно, я такие гастроли даю нечасто. — На них распространяется защита Хогвартса. Это, разумеется, не значит, что они не могут умереть, случались в истории прецеденты. Однако подобное — большая редкость. Скажу честно, без этой защиты мы бы каждый год теряли с десяток детей, если не больше. Подростковая магия, взрывы зелий, побеги в запретный лес… один центральный лестничный колодец способен принести массу неприятностей.

— Как это вообще может работать? — я как-то никогда не задумывался об этом! А ведь Альбус, Мерлин его побери, Дамблдор, пожалуй, прав: несчастных случаев в таком месте должно случаться дохрена и больше.

— Замок поглощает часть магии, когда это требуется, — а вот для директора, похоже, все просто. — Иногда лестницы и коридоры проводят учеников совсем не теми путями, что прежде, позволяя обогнуть опасное место. У Хогвартса много способов и не все из них мне известны. Одно я могу сказать точно — замок будет защищать студентов столько, сколько это будет в его силах, а возможности у него, как я успел убедиться, велики. Хотя, увы, не безграничны.

Ну да, как говаривал наш преподаватель по «теории высшей магии», когда кто-нибудь из отличников задавал ему особенно заковыристый вопросец: «Ну что сказать? Это магия, парень!»

— Получается, что нам придется разбираться со всем этим… — в последний момент я проглатываю рвущееся с губ определение ситуации, — Своими силами и надеяться, что потолок грядущей задницы: еще несколько садовых скульптур?

— Получается, что так, Гил, — директор выглядит настолько невозмутимым, что так и тянет взять его за отвороты мантии и тряхнуть как следует. — И чем быстрее, тем лучше. Я хотел бы просить вас заняться этим лично. Все же вы, среди нас, самый известный борец с темными силами.

И откуда у меня, интересно, такая уверенность, что он издевается? Все прекрасно знает и теперь, приперев меня к стенке, с интересом смотрит, сдуюсь я или нет.

— Куда уж мне до вас, сэр, — сухо говорю я, выбираясь из уютного кресла. — Но, учтите, во-первых, за гарантиями вам точно не ко мне, а во-вторых, если профессор Снейп найдет себе другое развлечение и перестанет за ходить за мной по пятам, мне будет куда как удобнее. Либо примите на веру, что это не я, либо ищите себе другого волонтера. Потому что я нанимался сюда учить студентов и все остальное не моего ума дело.

— Я вам верю, — ох уж этот сочувственный, слегка насмешливый взгляд! Да-да, сказку про то, что все это не мои проблемы, я даже себе скормить не способен. Может быть потому, что проблемы-то как раз мои. И когда это я стал таким ответственным? Работа с детьми хреново на меня влияет похоже. — А с Северусом я бы вам посоветовал поговорить самостоятельно.

Еще не хватало мне со Снейпом душещипательные беседы вести. Да и не поверит он мне, ежу понятно.

— Сомневаюсь, что из этого выйдет толк, сэр, — честно признаюсь я. — Спасибо за чай и всего хорошего. Вот только… директор, а зачем вы вообще взялись со мной откровенничать? Могли бы сказать что-нибудь, типа «Босс всегда прав» [2].

— Хотя бы потому, Гил, — на этот раз по глазам моего работодателя понятно, что ему смешно, — что я очень не хотел, чтобы вы отправили анонимное письмо в Аврорат.

Вот черт!

— У меня что, все на лице написано? — уныло интересуюсь я, уже стоя на пороге.

— Не стоит так переживать, Гил, — Дамблдор едва заметно пожимает плечами. — Просто опыт общения с людьми в данном случае дает мне некоторые преимущества. Доброй ночи.

— И вас пусть кошмары не мучают, сэр, — я хмыкаю и, наконец, отправляюсь восвояси.

Пожалуй, этот разговор все еще больше запутал: я все еще злюсь, и мне все еще страшно, но на душе стало не так паршиво, что ли.

Где-то там, сильно в глубине, как будто осталось воспоминание о том чувстве, которое меня накрыло в директорском кабинете. Силен он, конечно, это и раньше было очевидно, но куда больше меня поразил «вкус» директорской магии, которую я ощущал, когда он снял перстень-экран. Теперь я, хотя бы, понимаю, почему люди к нему так тянутся, и это пугает, ей Мерлин: ровный, мощный поток абсолютного, умиротворяющего спокойствия, — вот на что это похоже. Несколько минут в своей жизни я был твердо уверен, что здесь, рядом с этим человеком — самое безопасное место во вселенной. И что лично мне больше не о чем беспокоиться или чего-то там бояться.

Магическому сообществу сильно повезло, что Дамблдор, похоже, сам прекрасно понимает, какое оружие массового поражения он в себе носит, и предпочитает без нужды им не пользоваться.

Дьявол, да он мог бы убедить меня в чем угодно и вообще не запариваться ни с объяснениями, ни с просьбами! Я зябко передергиваю плечами… какой там нафиг Волдеморт?!

Какой это был бы целитель душ! Ему бы даже делать ничего особо не пришлось — в его поле все ментальные раны затягивались бы сами.

А он в политику подался.

Этим абстрактным мыслям я и посвящаю остаток вечера, все равно ничего путного я сегодня уже не надумаю. Последней в моей голове, перед тем, как я — по всегдашней своей привычке — скорее вырубаюсь, чем засыпаю, становится мысль: директор, конечно, мужик исключительно мутный и опасный, но окраска его магии мне скорее нравится, чем нет.

* * *

А в самой школе, пока мы хоронили Филча, успела набрать обороты массовая истерия. Не знаю уж, как студенты ухитряются так оперативно разживаться информацией, но уже ко вторнику даже одиннадцатилетки были в курсе незавидной судьбы Патрика Колуэлла, надолго оккупировавшего больничную койку.

Загадочная «болезнь», в результате которой скончался наш завхоз, только подлила масла в огонь, так что уже на следующий день мне пришлось воочию любоваться на масштабы катастрофы: все эти боязливые взгляды, тихие перешептывания, торговля из-под полы амулетами сомнительной ценности. На второй паре я лично конфисковал у Невила Лонгботтома здоровенную, подгнивающую с одного бока луковицу, авторитетно заверив его, что существует только один вид нечисти, которая боится этого овоща — я.

Полные нежной благодарности взгляды остальных студентов стали достойной наградой за мой подвиг: воняла луковица и правда зверски.

К обеду в моей мини-коллекции оказались также: две головки чеснока от третьекурсников Хаффлпаффа; цветок скального Безвременника, само прикосновение к которому голыми руками потенциально опасно, учитывая привычку детей то и дело тянуть пальцы в рот; высушенная беличья голова, которой Мишель Пэнтц, четверокурсник Слизерина пугал слабую половину класса, утверждая, что таким образом пытается отогнать монстра.

Баллов снимать тоже пришлось немерено — мысли учеников были заняты чем угодно, только не уроками, так что я вообще отменил практические занятия, задолбавшись устранять последствия криво наложенных студенческих заклинаний. Пришлось заниматься куда менее любимой, но куда более безопасной теорией.

Ну и, конечно, легенда о Тайной Комнате! После второго нападения все, кому «История Хогвартса» не досталась, сочли своим долгом пристать к учителям с просьбами «рассказать страшную сказку». Бинсу повезло один раз, Макгонагал пришлось пересказывать легенду четырежды, Флитвику — раз шесть, остальным, вроде меня, напрягаться пришлось по разу или по два. Желающих спросить у Снейпа благоразумно не нашлось.

Вот и последнюю дообеденную пару мне приходится посвящать словоплетству: первокурсники Слизерина и Гриффиндора пялятся на меня, как маггловские дети на Санта Клауса — кто я такой, чтобы им отказывать?

— Хорошо, слушайте, — я опираюсь задницей о край своего письменного стола, готовясь вещать. — Лет эдак с тысячу назад в нашей с вами школе распоряжались Основатели. Кто это такие, пояснять не буду, вы и сами все знаете. Так вот, каждый из них был выдающимся магом своего поколения, многое умел и знал, и каждый хотел увековечить свои таланты в стенах замка, так что каждый создал здесь по одному суперсекретному месту.

— А что это за места, сэр? Где они? — с любопытством интересуется Робин Атчесон, весьма способный, но жутко докопистый гриффиндорец.

— Ну и какие бы это были суперсекретные места, мистер Атчестон, если бы все знали, где они? — я насмешливо приподнимаю брови. — Все, что нам известно, Слизерин создал где-то в Хогвартсе Тайную комнату. Никто не знает, каким целям это помещение служило, пока Слизерин жил в замке, зато в легенде сказано, подо что он ее приспособил, прежде чем этот замок покинуть.

Студенты обоих факультетов, надо сказать, выглядят слегка разочарованными. Видимо, настроились уже послушать и про остальные три «подарка Основателей». Так я им и рассказал! Не хватало мне еще их поисковые экспедиции по ночам в коридорах отлавливать. Впрочем, я и сам знаю расположение только одного такого «чуда»: библиотеки Райвенкло, в которой я уже успел надежно окопаться. Есть еще Комната по Требованию Гриффиндора, который был мастером укладки пространства, но где она точно находится, я не в курсе, где-то на восьмом этаже вроде бы, ну да мне как-то ни разу не приспичило пойти ее поискать. А вот Незримую Оранжерею и Тайную Комнату до сих пор ищут. Само собой безрезультатно.

— Это после того, как он с остальными основателями поссорился? — это уже Криви.

— Что-то вроде того, — я киваю. — Хотя неясно, поссорился он с ними или просто погиб в каком-нибудь из сражений. Статутом в те далекие времена и не пахло, так что Годрик с Салазаром, как и многие другие маги, участвовали в маггловских войнах. С историей, это вам к профессору Бинсу обратиться лучше. Но, согласно легенде, Слизерин действительно поссорился со своими коллегами и ушел, запечатав в своей Тайной комнате некий «ужас», завещав своим наследникам как-нибудь вернуться в школу и выпустить его, чтобы избавить школу от «недостойных» учеников.

— Это значит, от магглорожденных, — зловеще поясняет классу Слизеринец Томас Блумфилд.

— Это значит «от недостойных», мистер Блумфилд, — твердо поправляю я, видя, как вытягиваются лица детей, родившихся в маггловском мире. — Откуда вам знать, по каким принципам Слизерин делил студентов? Возможно, ему не нравились магглорожденные. Но вполне вероятно, что ему могли не нравиться, скажем, глупые, слабые или вообще лопоухие. Обладание магией, мистер Блумфилд, великий дар во все времена и неважно, потомственный вы маг или нет. Важно, что она у вас вообще есть, и я думаю, что отказывать магглорожденным волшебникам в обучении мало того, что глупо, так еще и опасно: сила-то никуда не денется, а неуправляемая магия — страшная штука, — я пожимаю плечами. — Если бы я был Слизерином, я бы скорее остановился либо на глупости, либо на лени. Короче говоря, явится наследник, выпустит «ужас» и всем нам станет весело, потому что сейчас у нас не средневековье, и если этот ужас начнет решительно действовать, то всех вас соберут и эвакуируют по домам, так что учиться тут никто не будет — ни магглорожденные, ни чистокровные.

— Сэр, а что это за «ужас»? — негромко спрашивает в повисшей тишине все тот же Криви. Сидящая рядом с ним младшая из Уизли как-то судорожно вздыхает, и я, вглядевшись в ее веснушчатое личико, невольно хмурюсь. Что с ребенком творится вообще? Некоторые инферналы и то здоровее выглядят.

— Это то, мистер Криви, что вам при встрече вряд ли понравится, — говорю я, — Что-то страшное и опасное, так что я бы на вашем месте после отбоя не шатался нигде. Мы, разумеется, это чудо ищем, однако комендантский час и запрет бродить по коридорам группами меньше пяти человек мы ввели не ради желания усложнить вам жизнь. Мне, если хотите, все это нравится не больше вашего.

— Вы найдете его, сэр? — робко спрашивает застенчивая Роза Харпер, объектом детской влюбленности которой мне, похоже, посчастливилось стать. Впрочем, остальные дети тоже смотрят на меня с чем-то, смутно похожим на надежду. Ну да, я же, мать его, общепризнанный борец со злом! Под этими взглядами мне становится откровенно неуютно, шли бы лучше на Дамблдора так пялились.

— Мы очень постараемся, мисс Харпер, — терпеть не могу давать обещания. Особенно когда сам ни черта не уверен, получится ли. — И я в том числе. Ну, сказку я вам рассказал, так что перейдем к суровым будням. Наша с вами сегодняшняя тема «Базовые понятия об амулетах, как о средстве защиты». Записали? Тогда едем дальше, но сначала попытайтесь сами мне сформулировать: что такое амулет?

* * *

— Мадам, можно спросить? — пользуясь тем, что обед только начался и не все преподаватели добрались до Большого зала, я нагло приземляюсь рядом с Макгонагал. Вообще-то, это место Помоны Спраут, но мое кресло вообще находится по другую сторону от директора, а орать через стол мне не хочется.

— Разумеется, — заместительница директора выглядит немного удивленной и сильно настороженной. Обычно ей мои вопросы и просьбы почему-то не нравятся.

— Не стоит так паниковать, — советую я. — Просто хотел поинтересоваться, что с вашей Джиневрой Уизли творится в последнее время?

— А что с ней творится? — в ответ я получаю такой недоумевающий взгляд, что сразу становится понятно, деканше ничего неизвестно.

— Знал бы, не спрашивал, — отзываюсь я раздраженно. — Мадам, у вас ребенок черт знает на что похож, так что даже я заметил. А я, поверьте, не очень-то чуткий парень. Вялая она какая-то, апатичная, под глазами синяки, сосредоточиться ни на чем не в состоянии. Еще немного и я ее в класс пускать не буду!

— Почему? — кажется, моя выкладка всерьез ее огорошила. Все-таки нельзя одному человеку в школе выдавать две должности за раз.

— Потому что на практических занятиях еще и магически выкладываться надо, — констатирую очевидное я. — А мисс Уизли, даже на стуле сидя, выглядит неважно. Вы, конечно, мадам, как хотите, а мне проблемы ни к чему, и родителям ее рассказывать, почему у меня дети на парах в обмороки валятся — не самое мое любимое развлечение. В общем, сводите ее к мадам Помфри или поговорите по душам, я не знаю, может быть, у нее проблемы какие-то, у моей… с детьми это случается.

Появление профессора Спраут очень вовремя позволяет мне смыться без дальнейших объяснений. Я и так уже чуть про Фели не ляпнул сдуру. Сестренка моя тоже в Хогвартсе приживалась не так, чтобы легко: чужая обстановка, атмосфера общежития, да и с софакультетницами у нее не сложилось. Все-таки Фелиция первые годы жизни в основном со мной общалась, а когда я в школу пошел, то еще и с моими дружками, так что мужское общество ей было куда ближе, чем компания девчонок. Ну, а парни с гриффиндора принять эту бойкую заразу в свои ряды тоже не торопились. Так что на рождественские каникулы моя сводная сестра вернулась домой совсем на себя непохожей — бледной, тихой и вялой. Заявила родителям, что в школу больше не вернется и будет получать домашнее образование. И что? И ничего — несколько долгих разговоров с матушкой, пара-другая нотаций папаши Джона, вечер-другой за трепом со мной, только-только закончившим Хогвартс и почти все время пропадающим в учебке, и дело пошло в гору. Женщины, как я уже успел понять, вообще существа ранимые и в их богатый внутренний мир на хромом тролле не въедешь.

Мое лирическое настроение — а я, захваченный мыслями о сестрице и мелком брате, к этому моменту успеваю всерьез разнюниться над своей тарелкой, — как обычно сбивает профессор зельеварения. Стоит посмотреть на разгневанное выражение его лица, и все твои проблемы начинают казаться сущими пустяками.

— Что-то случилось, Северус? — Дамблдор реагирует на подаваемые лицом зельевара сигналы с чуткостью сейсмографа последнего поколения.

— Ровным счетом ничего, если не принимать во внимание тот факт, что наши с вами ученики, Альбус, катятся по наклонной, — сквозь зубы цедит тот. И как только директор его в общем гвалте слышит? — Раньше они устраивали взрывы из-за собственной бестолковости, а теперь они делают это ради развлечения. Бросить петарду в полный котел раздувающей настойки — по-моему, это нисколько не забавно. Одиннадцать пострадавших, троих пришлось направить в лазарет.

— У меня за сегодня пять несчастных случаев, — профессор Флитвик сокрушенно качает головой. — Дети на взводе, и если мы не найдем способа их успокоить… боюсь, дальше будет только хуже.

Другие учителя тоже присоединяются к полемике, в то время как я продолжаю молча ковырять вилкой свою порцию рагу и пытаюсь поймать за хвост в панике разбегающиеся от меня мысли.

«Я хотел бы просить вас заняться этим лично»… Ха!

Чем чаще я прокручиваю в голове наш недавний разговор, тем больше убеждаюсь в том, что просьба Дамблдора адресована не Гилдерою Локхарту, а Гилу Алиену.

И ни при чем тут ни батюшкина слава, ни его же репутация. Попытки утешить себя тем, что обмануть мага такого уровня способен разве что равный ему по силам противник, или тем, что я все еще бесконвойно — Снейп не в счет — брожу по Хогвартсу, а не хлебаю Веритасерум в застенках аврората, помогают мало.

Чувствую себя сопливым мальчишкой, которому взрослый дядька снисходительно позволяет верить в неприкосновенность его детских секретов.

Самое противное во всей это ситуации — я не могу отказаться. И вовсе не потому, что я настолько добрый и честный парень, а потому что директор своей просьбой, что называется, стукнул гвоздь по шляпке [3]. Вся эта дрянь касается меня напрямую, и бородатый «неважный эмпат» об этом если и не знает, то уж точно догадывается.

Но, — Мерлина ради! — как я буду во всем разбираться? Могучим аналитическим умом я похвастать не могу, как не могу похвастаться стажем работы в аврорате или опытом в распутывании загадок. Дьявол, да я даже детективы не люблю, а посему и не читаю!

У меня на руках тонны информации, которую я не могу даже воедино собрать, не говоря уже о том, чтобы решить, что с ней делать. Да еще и зельевар после Филчевой смерти словно с цепи сорвался.

Нет, я могу его понять: в ночь Хэлоуина он натыкается на меня в нижних подземельях, где я мог делать все что угодно, вплоть до вызова какого-нибудь паршивого Ктулху [4], а потом, стоило ему на несколько часов выпустить меня из поля зрения — впервые за эти дни — как умирает наш завхоз!

И попробуй теперь докажи ему, что я ничего такого не делал.

А параллельно еще и найди способ выйти на слизеринского наследничка. Нет, понятно, что плясать, похоже, все равно придется от Поттера. Пацан — странный. Странный даже по меркам магического мира… но я, кажется, опять уплываю куда-то не туда.

Черт, мне жизненно необходима свобода действий и карьерный совет.

— Вы абсолютно правы, — выдергивает меня из этого унылого транса голос Дамблдора. Рагу в моей тарелке уже больше напоминает пюре, поскольку вместо того, чтобы есть, я все это время, оказывается, пытался размазать его по фарфору. — Обстановка в школе сейчас, кажется, слишком накалилась. Нашим ученикам не хватает уверенности в собственной безопасности, и мы должны исправить это, если хотим избежать жертв уже не Наследника, а паники. И, мне кажется, я знаю подходящий способ.

[1] Конечно, эту цитату сложно не узнать, но для очистки совести замечу, что Гил вспоминает слова Галадриэль из самого начала фильма "Властелин колец. Братство кольца"

[2] "Босс всегда прав" — да-да, эта идиома и в английском языке в ходу вместе с продолжением: если босс не прав — смотри пункт первый.

[3] "Стукнуть гвоздь по шляпке" (То hit the nail on the head) — английская пословица, аналогичная русскому "попасть в точку" или "попал не в бровь, а в глаз".

[4] Ктулху — крайне загадочное божество, похожее одновременно на осьминога, дракона и человека — детище великого Говарда Филлипса Лавкрафта. Этот парень, согласно теории, спит глубоко на дне океана и способен ментально гадить человечеству, насылая на людей кошмары. Грустно, конечно, но это в любом случае лучше, чем если бы Ктулху кто-нибудь разбудил.