Ветром по воде (джен)

— Здравствуйте, святой отец.

— Присаживайтесь.

Девушка за резной решеткой присела на край деревянной скамьи. Овал лица, светлый ореол волос и отблеск мягкой улыбки на лице.

— Сегодня я хочу поговорить с вами о девочке. Вы же не против? — она на несколько минут замолчала, а потом начала говорить — негромко, чуть напевно: — Маленькая, смешливая, она не совсем умела дружить с девочками и боялась оставаться одна. Любила пазлы и назло маме читала книжки. Коварный план по приучению ее к книгам она разгадала чуть позже. А пока именно там она обрела первых друзей.

В школе она подружилась с мальчиками. Это оказалось просто — стукнуть по голове стулом одного, укусить второго, и ее авторитет признали. Да, долго же она еще слыла драчуньей, хотя жутко этого стеснялась, — судя по голосу, она усмехнулась. Чуть тряхнула головой и продолжила: — А в лагерях казалась сама себе чужой. Слишком взрослая для отряда помладше и слишком мелкая для своего. Не понимала девичьих переглядываний и внимания к мальчикам. Все больше интересовалась книжками и не понимала, о чем перешептываются девчонки между собой. Наивная, маленькая еще душой была.

Уже подростком, нескладная, но сформировавшаяся раньше всех, она стеснялась себя. В школе впервые нашла подруг. Мальчиков все так же обходила стороной, искренне не понимая, что с ними делать. Это уже позже, с книгами и алеющими щеками, пришла часть понимания.

А потом начались первые робкие шаги в этой непростой области. Только поздновато. Ближе к шестнадцати-восемнадцати, когда все остальные сверстники методом проб и ошибок боле-менее научились общаться с противоположным полом. И от этого ей было еще страшнее.

Тогда и началось это. Не умея выражать чувства и не сильно уверенная в том, что испытывает, она была… — девушка замялась и начертила пальцами в воздухе что-то такое. — Была слишком... Точнее, ее было слишком много. Компенсируя то, что не испытывала, она окружала парней заботой и старалась соответствовать ожиданиям. Впрочем, это тоже не помогало.

И ее оставляли. Иногда тихо, не задевая ее чувств, иногда доводя до слез. Из раза в раз не объясняя ничего. И ей оставалось лишь метаться, заниматься самокопанием и все больше убеждаться в своей неспособности любить. Потом верить снова и вновь слышать, что она слишком идеальная, слишком правильная, слишком серьезная.

Девушка умолкла, отпуская голову. Замерла, словно собираясь с силами. Вскинула взгляд и продолжила:

— Вот уже молодая девушка. Влюбилась. Укуталась в любовь с головой, вновь пыталась соответствовать, прощая и срывы, и выматывающие нервы разговоры, и не замечая вновь звучащие слова. Слишком серьезная. Слишком. Правильная. Не пила, не курила. Скучная. Слишком. Идеальная. Хотя ей так и хотелось кричать, что кого же вы ищете, парни? Если стараешься быть хорошей — пугаешь, пытаешься показать, что ты обычная — не верят. Девушка плакала, терпела и в конце концов переступила через принципы, чтоб оказаться оплёванной. Простите ее за это, отец. Мне действительно жаль.

Череда повторений, наконец, смогла донести до нее урок. Выплаканная, выстраданная правда больно резалась, но прочно укоренялась в сердце. Она научилась любить себя, ценить то, что имела и, к сожалению, дуть на воду, вновь боясь обжечься.

Солнечный свет падал на ее лицо, девушка резко вскинула голову, смаргивая подступившие слезы. Несколько минут прошло в тишине, нарушаемой лишь частыми вздохами. Наконец, она успокоилась и расправила платье на коленях.

— Жизнь раз за разом преподносила простые, но нужные уроки. Это стоило ценить, а не добывать кровью. Теперь… — голос потеплел, она крутанула обручальное кольцо на пальце. — Теперь на душе светло, отец. Как тебя может любить кто-то, если ты сама себя не любишь? Это пришлось понять. Я пришла сказать спасибо, отче. Что научилась, и что обрела надежду. Спасибо.

Она вскинула голову, внезапно оказавшись близко к решетке, и я увидел ее глаза. Светло-голубые, они светились изнутри каким-то своим светом. Она улыбнулась.

— Спасибо, за чудесную беседу, святой отец. Спасибо и простите мои грехи.

Она поднялась; тихо зашелестело платье, и легкие шаги оповестили об ее уходе.

— Я прощаю, дитя мое.