Не в этой реальности (джен)

Он не помнил, как отыскал Гермиону и сообщил ей… о Гарри. Не помнил, что делал дальше. Его нашёл Кикимер. Появился перед ним и сообщил, что он теперь служит ему, что «хозяин Гарри» завещал дом Блэков в его собственность. Так дурно на душе у Северуса не было ещё никогда. Кажется, он попросил домовика убить его. Кажется, тот отказался.

Приходил Кингсли. Благодарил за успешно выполненную миссию, сожалел о Поттере. Рассказывал об освобождённых пленниках подвала, о том, скольких пожирателей удалось поймать, и о переменах в министерстве. Северус слушал его вполуха. О чём он думал тогда? Кажется, о какой-то ерунде. О том, что домашние эльфы совсем распоясались, и что нет никакого смысла заключать с ними контракт, раз они не выполняют приказов своих вновь обретённых хозяев — что-то, про Кикимера, и про Хруста, и про Добби. Где был, кстати, свободный домовик всё это время? Почему Северус ничего о нём уже так давно не слышал? Кажется, он спросил об этом у Кингсли. И кажется, тот сказал, что тот уехал в другую страну. Уехал? Что ж, бывает. Пусть, уехал.

Приходила Минерва, пожурила за беспорядок, в котором он оставил свой рабочий кабинет, просила поскорее возвращаться к своим обязанностям, потому что новый год уже настал и занятия в Хогвартсе начнутся уже завтра, и она не может разорваться между преподаванием и административными обязанностями, и что-то ещё говорила про учеников, пропустивших полгода, и про тех, кто взял вдруг и ушёл из Хогвартса. Кажется, последние были все сплошь из Слизерина. Северус, кажется, тогда смеялся. Минерва, помнится, испугалась.

На третий день Северусу полегчало.

Вернее, ему сказали, что это был третий день — сам бы он ни за что не вспомнил.

Он присутствовал на похоронах. С самыми большими почестями хоронили Гарри.

Потом были тихие частные похороны: Люпина, Чарли Уизли, Дирка Крессвелла, каких-то знакомых Дингла. Северус побывал на всех. Что-то гнало его туда — присутствовать чёрной тенью среди плачущей родни, отдавая дань последнего уважения тем, кто выполнил свой долг и помог стране вернуться к нормальному существованию.

Среди орденцев и их помощников погибших оказалось не так уж и много: неожиданная помощь эльфов, организованная, как оказалось, Добби, спасла многие жизни, да и роль охотников, а не добычи позволяла иной раз отступать и не попадаться под смертельное проклятие опасных преступников, коими теперь считались преследуемые слуги Лорда.

Отловленных пожирателей ждал суд и заключение в Азкабане. Северус слышал толки, что новое правительство, временно возглавляемое Кингсли Бруствером, собиралось отказаться от «услуг» дементоров в тюрьме, и про себя усмехался. Как они тогда собирались держать их в узде? Решили, быть может, избавиться от всех и сразу? Северус знал, что это было невозможно. Эйлин, его мать, рассказывала ему много темных историй про дементоров. Он знал секрет появления на свет этих тварей, «высасывающих жизненные силы и счастливые воспоминания человека»: если будет на свете хотя бы один волшебник, страдающий от тяжёлых воспоминаний, значит, будут и дементоры.

Они являлись порождениями магии самих волшебников.

Никто в здравом уме, конечно же, не стал бы создавать подобных тварей специально, но ведь существовали и стихийные проявления магии. В минуты, когда не обладающий достаточной концентрацией и властью над магической энергией волшебник видел кошмар, появлялся на свет ещё один дементор. Поначалу он был слаб и полностью зависел от воли породившего его хозяина. Как пиявка, он присасывался к нему и, еле видимый, везде бродил с ним. И если у того хватало сил жить нормальной жизнью, радоваться и надеяться на лучшее, то дементор отрывался от него. Ведь это только так говорилось, что дементоры высасывают счастливые воспоминания. На самом же деле, им были нужны только негативные эмоции. А радость и счастье они ненавидели, и сильные, окрепшие дементоры могли прогонять подобные чувства из тех, чьим несчастьем они решили подпитаться. Человек сам забывал всё радостное, что с ним когда-то случилось, а всё темное и плохое прочно селилось в его голове, уже на радость дементорам. Они способны были питаться также и депрессией магглов, но те не могли сами их породить. Дементоры были магическими созданиями.

Маленькие дети, несущие в себе магию, часто порождали дементоров — своими страхами и печалями. Но, как правило, будучи жизнерадостными созданиями, они сами же этих дементоров и заставляли исчезнуть: присосавшаяся пиявка, не получая свою порцию негативных эмоций, растворялась в небытие. Но если ребенок страдал от душевных болезней или находился по-настоящему в тяжёлых условиях, в которых радость бывала редким гостем, дементор креп, уплотнялся и мог даже погубить дитя, если не вмешивались взрослые волшебники.

Обо всём этом знали немногие, насколько было известно Северусу, и миф о высасывании дементорами души крепко засел в общественном сознании. Но, конечно же, никакую душу дементоры не высасывали. Просто при неконтролируемом воздействии они могли разрушить память человека настолько, что от нее не оставалось ничего, что делало бы его хоть сколько-нибудь уникальным. Оставался лишь двигающийся организм, способный к жизнедеятельности, и даже к размножению, но не способный узнавать старое, запоминать новое, и вообще хоть как-то мыслить. Такой организм не способен был заботиться о себе.

Сам Северус в не самые приятные свои детские годы наплодил с десяток дементоров. Но ни один из них не окреп настолько, чтобы зажить самостоятельно. Северус всегда отличался пытливым умом, и как бы тяжело ему ни приходилось из-за обид, наносимых ему его ближайшим окружением, он находил то, чему он мог радоваться, даже если в глубине души и держал на обидчиков зло. Он радовался новым выученным заклинаниям, а их осваивать он начал под присмотром матери с малых лет; радовался, когда ему удавалось удрать из дома, где бушевал отец, а мать ничем не уступала ему в этом деле; радовался солнцу. Да, он умел тогда просто радоваться солнцу.

Теперь с этим было сложнее. И если бы Северус не был опытным волшебником, способным даже во сне контролировать свою магию, новый отряд дементоров (или, может быть, косяк, а может быть, и стадо — кто знает, как это правильно называется), непременно появился бы на свет, и наверное сгубил бы его с концами. Северус потерял способность вызывать своего патронуса.

И дело было не в том, что он больше не мог вспомнить никаких счастливых мгновений из своей, надо сказать, в целом, не слишком счастливой жизни. Дело было в том, что он утратил надежду на лучшее. Всё, что было важно для Северуса, всё, на что он надеялся, было теперь позади и покинуло его. Впереди уже ничего не ждало. Ни надежд, ни чаяний у Северуса больше не осталось.

Может быть, когда-нибудь в будущем он и найдёт что-то настолько важное для себя, что позволит ему снова надеяться на что-то светлое. Теперь же он мог только смотреть на то, что происходило вокруг, не испытывая особой радости — разве что удовлетворение — и ни на что особо не рассчитывая.

Короче говоря, он стал практически беспомощным перед дементорами. Дементора прогоняла радость. А патронуса, который был сосредоточением этой радости, помогала вызвать надежда.

Северус завершил свою карьеру директора Хогвартса, официально передав эти обязанности Минерве. Замок принял её как новую директрису без всяких проблем. Северус поселился в доме на площади Гримо, завещанном ему Поттером, Кикимер готовил ему еду. Северус нанял Хруста себе в помощники и варил с ним зелья. Он брался за самые сложные рецепты и часто дорабатывал их.

Жизнь должна быть наполнена хоть каким-то смыслом, и Северус находил отдушину в том, что бросал себе вызов и упрямо двигался к цели, какой бы сложной она ни казалась. Даже если создаваемое или улучшаемое им зелье было никому не нужно, Северусу важно было только это — преодоление трудностей. Как только цель бывала достигнута и зелье сварено, он очень быстро терял к нему интерес — разве что ещё пару раз создавал его с самого начала, чтобы ещё раз проверить правильность рецептуры и подробно её записать. Если зелье было полезным, созданный или улучшенный рецепт у него выкупали за большие деньги, если нет — что ж, рецепт пылился где-нибудь в подвале дома, куда его утаскивал Кикимер. Выкинуть свои наработки Северус всё-таки не решался.

По-началу, в первое время после победы его долго таскали по судам. Самое первое слушание было посвящено его собственной персоне. Иск ему выставила никто иная, как незабвенная Долорес Амбридж. Чего уж она хотела тогда добиться — Мерлин её знает. Возможно рассчитывала, разоблачив такого негодяя, как Снейп, самой выйти сухой из воды? Однако его тогда быстренько оправдали, а Амбридж предъявили обвинение в превышении служебных полномочий с применением насилия в бытность её инспектором и директором Хогвартса, а за время, когда она уже служила министерству Волдеморта, — в противоправных действиях против людей и прямом пособничестве гибели невинных, которых она сама лично отправила в тюрьму. Дамочка загремела в Азкабан, куда хотела упечь Северуса.

Другими слушаниями были дела пожирателей. Некоторых из них суд — не без помощи Северуса — не стал приговаривать к Азкабану, а назначил им административные штрафы, сместил с занимаемых должностей и запретил покидать страну, наложив в придачу на них самих и на их собственность различные ограничивающие заклинания. Подобная судьба постигла, например, Малфоев, которые, несмотря на, казалось бы, рьяную службу Люциуса Волдеморту, не совершили и не способствовали лично ни одному убийству, которые имели место быть в их собственном доме или совершались где-либо ещё, в их присутствии или нет.

Люциус на суде смотрел на Северуса холодно и отстраненно, но как бывший его товарищ, почти друг, Северус знал, что тот, конечно, был рад, что избежал тюрьмы, пусть и таким способом — лишившись свободы в другом.

Драко был оправдан по всем статьям, как несовершеннолетний, втянутый в опасную группировку собственными родителями, которого, к тому же, принуждали к совершению преступления шантажом, и который вышеупомянутого преступления не совершил. Невозможность выйти из числа пожирателей смерти Северус подтверждал неоднократно, убеждая и присяжных, и судью, и публику, что однажды вступив в ряды сторонников Тёмного Лорда, волшебник имел небогатый выбор: либо служить ему, либо — если ему была дорога собственная жизнь — хотя бы делать вид, что служит, причём делать это достаточно убедительно.

Питера Петтигрю, судили с особым пристрастием. Северус, закончив с дачей необходимых показаний, поспешил тогда покинуть зал суда как можно скорее. Ни к чему ему были лишние напоминания о роли того в смерти Лили и возрождении Волдеморта с участием покойного ныне героя всея магической Британии Гарри Поттера. Северус ушёл в тот день домой, и даже начатое им ранее зелье доварить не смог. Принял эликсир сна без сновидений и отключился.

Белла учудила, когда попала за решетку. Вызвала своей тоской по ушедшему из жизни Тёмному Лорду целую толпу дементоров (почему никто не понял, что она сама их создала? Северус просто не мог осознать непроходимой тупости некоторых волшебников), а потом истаяла под их неусыпным вниманием. Когда тюремщик обнаружил её в камере в окружении этой толпы и разогнал чудищ, было уже поздно что-то исправить — от человека в её теле мало что осталось. Нарцисса, наверное, плакала. Она любила свою сестру, видимо, помнила ещё, какой та была до встречи с Томом Риддлом.

Все эти суды, встречи и неприятные известия не добавляли Северусу личной радости. Так он и жил, стараясь по возможности спрятаться от этой самой жизни, погружаясь в свою головоломную работу.

Иногда его навещали: когда приходила Минерва, а когда и Грейнджер с Уизли. По-началу и Кингсли тоже, но после того, как он стал полноценным министром, времени на Северуса ему стало катастрофически не хватать — ну и скатертью дорожка, не больно-то хотелось видеть его рожу и распивать с ним притащенную им дорогущую выпивку.

Гости эти рассказывали Северусу всякое. Например, что Тонкс назвала своего сына Гарри. Видимо ничего более глупого она придумать не смогла: не только погибшего мужа не уважила, так ещё и судьбу ребёнку, можно сказать, испортила — назвала в честь всенародного героя, к смерти которого сама же приложила руку (точнее, не в меру болтливый язычок). Северус не судил её, он знал, как ей было тяжело. Он помнил, каково это — нести груз ответственности за чью-либо смерть.

Жизнь двигалась своим чередом. У семейства Уизли неслыханными темпами плодились потомки, в Хогвартс требовались преподаватели, желательно с опытом, пресса придумывала себе новых мальчиков для битья (Северус так им и не стал: после того памятного суда с Долорес, о нём все издания предпочитали либо молчать, либо писать только хорошее, боясь обрушить на себя гнев той или иной влиятельной персоны, у которой Северус по какой-то непонятной причине числился в друзьях).

Добби действительно подался в другую страну. После того, как он надел на голову Поттеру Распределяющую шляпу — а сделал это именно он, ведь он был на собрании и знал, как она работает; он вообще очень много чего узнал с тех пор, как связался с Северусом. Так вот, после того, как он надел шляпу на Поттера, — заодно при этом сняв с него обездвиживающее заклинание, благодаря чему тот и прикончил Волдеморта, — он, вроде как, и сам сделался чуть ли не национальным героем. Причём живым. Скромный эльф не потерпел к себе повышенного внимания, не дал славе вскружить себе голову и пару дней оставался в среде своих сородичей. Но не по душе ему были настроения британских эльфов, привыкших к отсутствию свободы и хронически её не желавших. Вот он и сбежал от них в другую страну. А зря, думал Северус. Своим примером здесь он мог бы потихоньку настроить подрастающее поколение эльфят на волну стремления к большему и таким образом постепенно вывести народ эльфов из многовековой апатии.

Эльфы Хогвартса, вправду сказать, после того, что они совершили, уже немного иначе смотрели на своё подчинённое положение. Им тоже досталось немало почестей в благодарность за помощь в поиске государственных преступников. Некоторые после этого начали отпрашиваться в отпуск — на один день в году. Это было, конечно не много, но всё-таки, первый шаг к изменениям в этом направлении был сделан. Остальное могло показать только время. И вряд ли что-то существенное могло произойти при его жизни, думалось Северусу.

* * *

Однажды Северус нашёл флакон с воспоминаниями Гарри Поттера, который ему передала мисс Грейнджер в тот день, тридцатого декабря тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Теперь она была, конечно уже миссис Уизли, и у них с Роном недавно родился их третий ребенок, которого они назвали Альбусом (из всех имен… — хотя какая ему была, собственно, разница).

Тогда, давно, придя в себя после умопомешательства, вызванного пытками и… последовавшими за этим событиями, Северус обнаружил этот флакон у себя в кармане, но так и не решился посмотреть оставленные только ему одному воспоминания, со временем и вовсе велев Кикимеру запрятать флакон куда подальше.

Теперь же Северус освобождал одну комнату от разного хлама — готовил её к визиту гостей, некоторые из которых в последнее время стали изъявлять желание остаться переночевать.

Гарри Люпин подрастал и в прошлом году пошел в Хогвартс. Как заявила Тонкс, нагрянувшая однажды к нему домой без всякого приглашения или предварительного письма, как требовала того элементарная вежливость, мальчишка в школе просто влюбился в зелья и требовал от матери и бабки с дедом дополнительных, летних занятий этим видом «искусства» как, с её слов, он называл зельеварение. Поскольку она работала — по-прежнему, в Аврорате, — а родители её в зельях были не слишком сильны, она, конечно же решила, что сиделкой её ребёнку должен стать именно Северус, раз у него больше не было помощника в виде спятившего эльфа, который последние пару лет, перед тем как приказать долго жить, не то что не помогал, а откровенно мешал Северусу заниматься своим делом. Кикимер, слава Мерлину, тогда ещё держался, иначе кто бы убирал за Хрустом разведенную «нечистоплотность» — слова Кикимера, между прочим. «На себя бы поглядел, пенёк трухлявый!» — ох и ругались же эти два эльфа друг с другом.

Однако помощника Северусу действительно не хватало, Кикимер, который с хозяйством ещё худо-бедно справлялся, в лаборатории был тем самым пресловутым слоном в посудной лавке, и Северус быстренько отказался от идеи заменить отдавшего эльфийским богам душу Хруста на его сородича, коллегу и непримиримого противника.

Кикимер тоже заскучал один в доме с Северусом. Стал снова наведываться к своей старой хозяйке, портрет которой, к слову, Северус сумел-таки снять со стены — сварив чрезвычайно сложное в изготовлении зелье, разрушающее заклинание вечного приклеивания — и отправил в изгнание в подвал, подальше от своих ушей: больно уж громко верещала. Так вот, Северусу был нужен помощник, Кикимеру — новый объект заботы и наточки совсем равязавшегося под старость лет языка. Решение было принято — к ним стал наведываться двенадцатилетний мальчик, который со временем так обнаглел, что и вовсе уходить домой ночевать не хотел.

Ну ничего, думал Северус, разбирая наваленный в кучу древний хлам, оставшийся от предыдущих хозяев — когда Северус переезжал в этот дом, он и не подумал разбирать комнаты, кроме той, в которой ночевал сам, и двух других, где устроил склад и лабораторию, — скоро каникулы закончатся, и пацану (так он его и называл — «пацан») придется уехать в школу, и будет эта комната снова просто пустым, никому не нужным, лишним помещением.

И тут он наткнулся на него.

Пузырёк светился мягким серебристым светом, ничуть не потускнев с годами, будто и вовсе не было этих самых лет. По сути, для хранившихся в нём скопированных из головы воспоминаний, время не играло никакого значения. Их существование поддерживала магия. Только с её окончательным выветриванием эти туманно-жемчужные нити — казавшиеся иногда жидкостью, иногда газом, а чаще всего тем и другим одновременно — исчезнут навсегда.

И Северус не выдержал.

Приказав Кикимеру никого не пускать в библиотеку, — хотя кого тот мог туда не пустить, Северус и сам понимал не очень чётко, — он достал из тайника в стене тяжёлую каменную чашу Омута памяти, о которой знал давно, ещё с тех пор, как посещал этот дом при жизни Сириуса Блэка, но пользоваться которой никогда не собирался.

Слив содержимое флакона в Омут, Северус с трепетным волнением, которое трудно было подавить, погрузил лицо в заклубившийся туман.

...

Упав на дно, он встретился взглядом с Гарри Поттером. С тем самым Гарри, семнадцатилетним подростком, которого Северус когда-то знал, чью жизнь он много лет защищал и к которому так безответственно привязался за каких-то пару дней, ярким росчерком поделивших его жизнь на «до» и «после». Он знал, что то чувство было взаимным. Не будь это так, возможно взрослый мужчина по имени Гарри Поттер водил бы к нему сейчас на частные уроки своих несносных отпрысков. Но этого не происходило, да и не могло произойти. Гарри остался там, в прошлом.

А ещё здесь — в оставленных им самим воспоминаниях.

Всё, что знал Северус о том, как работает Омут памяти, сейчас ему не могло пригодиться. Объяснить то, что он видел перед собой, он не мог.

Перед ним стоял Гарри, собственной персоной, смотрел ему, Северусу — незримому пришельцу, попавшему в мир прошлого, — прямо в глаза и говорил с ним.

Понимание пришло позже. Когда Северус уже вынырнул из воспоминаний, да и то не сразу — сразу о таком он подумать бы не смог, воспоминание разбередило все его старые раны. Причину происходящего там, на дне чаши, он понял уже спустя несколько дней: создавая эти воспоминания, Поттер говорил с зеркалом. Возможно он представлял на месте своего отражения Северуса, поэтому при погружении ему всё и казалось таким реальным. Когда Северус это понял, всё встало на свои места и пазл сложился.

Но до этого оставалось несколько дней. Сейчас же, на дне каменной чаши, перед Северусом совершалось таинство. Необъяснимое и прекрасное.

Как тогда, на последнем их сеансе легилименции, здесь были только они — Северус и Гарри. Вокруг них не было ничего, кроме тьмы, даже пола под ногами не было. Северус вообще не понимал, стоит он, сидит, лежит или падает — он не испытывал никаких ощущений, связанных с гравитацией. Зато хорошо видел — Гарри, с забинтованной шеей и руками. Слышал — голос Гарри, тихий и хрипловатый. И кажется даже чувствовал запахи — лекарств и чего-то другого, знакомого, тёплого.

«Северус, — говорил Гарри, — я не знаю получится ли у меня так…»

«Прости меня».

«Прости, что не послушался тебя».

«Я теперь уже понял, что тебе всё-таки удалось отправить Нагайну».

«Теперь я знаю, что она уже умирала тогда».

«Она умирала бы так же медленно и неотвратимо, как сейчас это делаю я».

«Но я совсем не жалею, что пришёл за тобой туда».

«И не жалею… что так вышло».

«Если бы я не пришёл, ты бы наверное, погиб…»

«Прощай, Северус».

«Как жаль, что мы так и не смогли увидеться».

«Но я, наверное, не смогу ждать дольше».

«Я чувствую, что моё время подходит к концу».

«Мне словно больше нет места в этом мире, понимаешь?»

«В этой реальности».

«Возможно, в другой, если они существуют…»

«Я слышал однажды, что, может, они всё-таки есть».

«Возможно, в какой-то из них у нас с тобой все получилось!»

«Мы победили, и никто не умер».

«Так здорово об этом думать, правда?»

Гарри надолго замолчал, стоял — или сидел? — кусая губу.

«Я так рад, что узнал тебя», — наконец продолжил он.

«Узнал, каким ты можешь быть весёлым… и клёвым…»

Он вдруг кинулся вперёд и заговорил Северусу на ухо жарким шёпотом.

«Ты живи, Северус, хорошо?»

«Живи!»

«И, пожалуйста, будь счастлив!»

…

Резко осознав себя сидящим за столом библиотеки бывшего родового гнезда Блэков, Северус долго не мог прийти в себя.

Щёки щипало. Пошатываясь он отошёл к окну.

Вновь вспомнив и будто заново пережив тот ужасный день, он снова и снова осознавал, что Гарри Поттера больше нет в этом мире.

Его нет…

И никогда больше не будет.