Дамы семьи Поттер (гет)

Примечания:

Напоминаю, что вообще происходит :)

Итак, Сири наводит мосты с женой и (бывшим?) другом. Панси выведала у Гарри дату покорения Тайной комнаты, а Северус решил обратиться за помощью к специалисту-обливиатору. Уточню, что внутри сюжета время идет очень медленно — дети едва вернулись в школу после пасхальных каникул. Вся глава — это долгое весеннее воскресенье, показанное с разных точек зрения.

Помимо этого, мы коснемся прошлого Мародеров. Дамы — ООС, прошу не забывать об этом и не принимать мою трактовку близко к сердцу ❤️

В целом, Панси не надеялась, что вынужденная экспедиция в Тайную комнату пройдет без сучка и задоринки, но реальность все равно больно щелкнула ее по носу. Им с Лавандой пришлось встать очень рано, еще до рассвета, чтобы иметь в запасе все воскресенье до самого отбоя, и теперь Венди то и дело зевала, терла кулаком красные глаза и врезалась в углы, словно ошалевшая летучая мышь. У Панси дело с координацией обстояло лучше, но голова с недосыпа казалась чугунной, и мысли ворочались медленно и неохотно. Это было плохим признаком — она надеялась, что успеет окончательно проснуться, прежде чем потребуется включить мозги на полную.

— Мальчишки обязательно заметят наше отсутствие, — беззаботно сказала Лаванда, пока они шли по пустынным полутемным коридорам к туалету Плаксы Миртл. — Что скажем, когда вернемся?

— Правду, только правду и ничего, кроме правды, — вздохнула Панси и бдительно обернулась назад — в отдалении ей послышались чьи-то приглушенные шаги. — К тому моменту будет поздно заламывать руки: мы успеем побывать в схроне Слизерина и вернуться в целости и сохранности.

— Понимаю, понимаю: лучше просить прощения, чем разрешения, — согласно фыркнула Венди и оттянула двумя пальцами тугой воротник черной водолазки. — Чувствую себя героиней приключенческого романа. Сокровищница древнего мага и отважные авантюристы на пороге великого открытия… Персефона Паркинсон и Лаванда Браун, отчаянные расхитительницы гробниц.

Панси промолчала: ее начала бить мелкая неконтролируемая дрожь. В отличие от подруги, она не чувствовала ни азарта, ни интереса, ни жажды подвигов — ею двигали исключительно долг и страх. Спуститься вниз, чтобы это не пришлось делать Гарри и Драко, найти крестраж, если он вообще спрятан именно там, и как можно скорее вернуться обратно — вот и весь нехитрый план. В него не входили ни изучение старинных книг, ни примерка подозрительных ожерелий, ни прочая романтическая ерунда, на которую были горазды романы Лаванды. Спуститься, найти и вернуться — почти как veni, vidi, vici. Цезарь точно знал толк в таких вопросах, и к его мнению следовало прислушаться.

Впрочем, император явно планировал экспедиции намного лучше Панси: стоило им проскользнуть в туалет Плаксы Миртл, по счастью пустовавший, и открыть тайный ход, как обнаружилась новая проблема.

— Вау, — только и сказала Венди, бочком подходя к провалу в стене и осторожно заглядывая внутрь. Ее голос прозвучал непривычно гулко, с небольшим эхом. Она обернулась и подняла бровь малфоевским жестом. — Это что же, придется трансфигурировать веревку? Чур это на тебе, мне в таких вопросах доверять нельзя.

Панси обхватила себя руками и крепко задумалась. Спуститься по веревке им, пожалуй, удастся, но как прикажете лезть обратно? Может, Лаванда и сумела бы, но насчет себя Панси сомневалась. Должен был существовать другой путь, что-то простое и на виду. Если Гонты создали тайный ход для личного пользования… если они полагали, что пароль на парселтанге надежно охраняет фамильную тайну… Зачем дополнительно усложнять себе жизнь, если не страшен никакой чужак?

Панси подошла ближе, встав справа от подруги, и тоже заглянула в провал. Грубые каменные стены, темнота и сырость… Ни малейшей подсказки.

— Должен быть какой-то механизм, — наконец решила она. — Как с проходом: рычаг или пароль… и, скорее всего, на парселтанге. Поищи что-то необычное и змееподобное.

Лаванда лихо откозыряла и отошла к ближайшему умывальнику.

— Тайная комната? — на пробу прошипела Панси, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся из провала. Где-то внизу размеренно капала вода и порой слышался какой-то смутный шорох, словно мелкие камушки осыпались с крутого склона. — Коридор? Тайник Слизерина?

— В следующий раз предупреждай, — поежилась Венди, поднимая голову от крана, который она старательно ощупывала со всех сторон. — Теперь я понимаю Драко: страшно — жуть!

Панси отмахнулась и с нажимом потерла лоб. Спуск вниз…

— Лестница? — предположила она вслух.

В первую секунду ей показалось, что подвели глаза, но затем стало понятно, что впереди действительно возникла мерцавшая гниловатой зеленью ступенька, а за ней другая и третья… Бесчисленное множество уходивших во тьму фосфоресцирующих ступеней — Панси совсем некстати вспомнились легенды о болотных огоньках, уводивших путников на верную погибель в топях.

— Ого! — Лаванда подступила к провалу, на мгновение замерла, примериваясь, а затем решительно перешагнула порог и ступила на волшебную лестницу. С силой надавила на ступеньку и перенесла вторую ногу. Качнулась туда-обратно, с носка на пятку, и наконец повернулась к Панси, сияя широкой улыбкой и протягивая руку. — Надо же, держит! Действительно держит, совсем как настоящая! Давай ко мне.

Панси вздохнула и в последний раз оглянулась назад. За высокими стрельчатыми окнами медленно разгорался рассвет, рассеивая полумрак, и даже такой слабый, призрачный свет казался очень ярким на контрасте с темнотой, расстилавшейся впереди. Она резко выдохнула и шагнула в проем, крепко хватаясь за ладонь Лаванды. Ступенька чуть просела, но выдержала, и Панси почувствовала слабую надежду: возможно, ее сумасшедшая затея все-таки оправдает себя.

За спиной раздался натужный скрежет, и раковина встала на место, отрезав их от остального мира и оставив в полной темноте. Пальцы Лаванды сжались, и Панси поняла, что несмотря на браваду, подруга тоже боится. Неожиданным образом это придало ей сил. Она неловко протянула правую руку в сторону, ощупывая стену, царапавшую подушечки пальцев, и вздрогнула: проход озарился зачарованными факелами, вспыхнувшими один за другим. В их неверном, неестественно синеватом свете глаза замершей слева Лаванды казались совершенно дикими, и Панси сжала ладонь, пытаясь поддержать подругу в ответ.

— Я не то чтобы боюсь, — с неловким смешком заявила Венди, но руку забирать не стала. — Просто… знаешь, в романах все обычно начиналось с сокровищницы. Как думаешь, долго туда идти?

Панси всмотрелась вдаль — туда, где слабо мерцали последние ступеньки.

— Главное — чтобы не было развилок, — тихо сказала она, и Лаванда, подумав, кивнула. — Впрочем, не думаю, что Гонты строили лабиринт.

По крайней мере, Панси очень на это надеялась. Она вообще непозволительно сильно полагалась на надежду, но что еще ей оставалось делать?

Тем временем Лаванда смело шагнула вперед, и Панси последовала за ней. Со стороны они наверняка выглядели странно и жалко — две девочки, цеплявшиеся друг за друга, не разжимавшие рук, как закадычные подружки в песочнице, — но Панси было все равно. Уходивший вниз каменный желоб, через который пролегала светящаяся лестница, неприятно напоминал пищевод исполинского дракона, а шум воды в отдалении — уже не капель, а настоящего потока — мешался с шумом крови в ушах. В этот миг казалось, что мира не существует, что есть только они сами и толща камня вокруг, и рука Лаванды, ее сбивчивое дыхание над ухом и тепло плеча послужили таким необходимым якорем.

— Я все-таки выиграла конкурс зрительских симпатий на вечере у Маклаггенов и думаю согласиться войти в их семью, — вдруг сказала Венди, и от неожиданности Панси запнулась на полушаге. Подруга придержала ее за локоть и загадочно добавила: — На двух стульях не усидишь, но я все равно попробую, иначе не прощу себе.

— Поздравляю, — осторожно сказала Панси, и Лаванда кивнула, не отрывая взгляда от последних ступенек внизу. — Кормак кажется неплохим парнем.

— Он кажется неплохой партией, — криво усмехнулась Венди. — Только не говори мальчишкам. Я сама им скажу — только чуть позже, ладно?

— Ладно, — скрепя сердце пообещала Панси. — Жаль, что Кормак не впишется в нашу компанию — они с Драко слишком похожи, это будет вечное поле боя, битва на поражение.

— Знаю, — тихо сказала Лаванда, и ее пальцы вдруг показались Панси очень холодными и вялыми, почти неживыми. — Слушай, а как у тебя с французским?

Резкая смена темы застала Панси врасплох.

— Очень плохо, — честно призналась она. — Это что, обязательное требование к будущей миссис Маклагген?

— Да нет, — отмахнулась Лаванда. — Просто на каникулах бабушка посвятила меня в семейную тайну, ты представляешь? Мое первое взрослое задание. Пришлось заучить стихи, которые передавались из поколения в поколение, правда, никто уже не помнит зачем — просто надо и все. Предполагается, что я их запомню и в будущем передам своим детям… у меня ведь обязательно будут дети. Уже лет через десять я стану матерью, ты можешь в это поверить? Вот и я не могу. У меня будут темноволосые и высокие сыновья, совсем не похожие на… на меня саму.

— И что там за стихи? — спросила Панси, чтобы хоть немного отвлечься. Она никогда не замечала за собой страха замкнутых пространств, но ей то и дело чудилось, что с каждым шагом проход становится все уже и теснее, словно смыкается вокруг них. Панси ожидала, что почувствует какое-то родство со строителями коридора, когда будет ступать по их следам, — но это место оставалось чуждым и пугающим. — Они на французском?

— Переведены на английский, но бабуля сказала, что оригинал был французским, — пояснила Венди. — Вот я и думаю: может, если переведу обратно, станет понятно, о чем речь… Ну знаешь, хоть какая-то подсказка — сейчас там загадка на загадке.

— Обратись к Драко, — посоветовала Панси. — Он немного понимает язык.

— Точно! — обрадовалась Лаванда и вдруг запнулась и сказала совсем другим, напряженным тоном: — Ну что, кажется, мы пришли.

Панси встрепенулась: за разговором она не заметила, как ступеньки закончились. Уже через несколько шагов проход оказался перегорожен огромной двустворчатой дверью, богато украшенной малахитом и серебром: бесчисленные змеи с гранатовыми глазами сплетались в вечном танце без начала и конца. Панси узнала питонов и ужей, гадюк и гремучих змей — все они были выполнены с мастерством, удивительным для Средних веков. Они с Лавандой переглянулись, одновременно сошли с лестницы и подступили ближе, и Панси краем глаза заметила, что лестница мигнула и растворилась в воздухе, окончательно отрезая их от выхода.

— И тогда могучие волшебницы узрели Тайную комнату Салазара Слизерина, — рисуясь, продекламировала Лаванда и указала на дверь свободной рукой. Словно повинуясь ее словам, створки дрогнули раз и другой, а затем медленно распахнулись им навстречу.

* * *

— Да, это я. Вы угадали верно.

Северус выжидательно поднял бровь, и светловолосый мужчина, стоявший напротив, у массивного письменного стола, лучезарно улыбнулся и погрозил ему пальцем.

— Разве вы меня не узнаете? — уточнил мастер-обливиатор, заговорщически подмигивая и играя бровями. — Ну давайте я облегчу вам задачу и повернусь своим суровым профилем.

И тут же действительно повернулся, кося одним глазом на озадаченного клиента.

— Снова мимо? — постояв так с полминуты, спросил обливиатор и тяжело вздохнул. Затем сокрушенно покачал головой и сменил позу. — Удивительно, что в магической Британии еще остались люди, не подпавшие под мое очарование. Гилдерой Локхарт к вашим услугам.

Северусу потребовалось услышать имя, чтобы понять, откуда ему знакомо это лицо: колдографиями улыбчивого белокурого франта пестрели постеры и витрины в Косом. На них Золотой Гилдерой посылал во все стороны воздушные поцелуи, позировал с палочкой, держа ее на отлете, как никогда не сделал бы нормальный волшебник… и пальцем он тоже грозил, куда же без этого. Господин Локхарт, автор целой серии идиотских бестселлеров в вырвиглазных обложках — Северус не узнал его исключительно потому, что не ожидал увидеть в роли заслуженного мастера-обливиатора.

— Это такая шутка? — на всякий случай уточнил он, готовясь встать и покинуть кабинет. — Или Гораций что-то напутал?

К чести Слагхорна, тот не стал мариновать любимого ученика неудобными вопросами или изливать сочувствие, и Северус был за это благодарен: он не желал чужой жалости, тем более растянутой на несколько листов убористым почерком. Вместо этого Гораций проявил чудеса понимания и такта и сразу перешел к сути: в кратчайшие сроки организовал прием воскресным утром — так, чтобы запертому в Хоге Северусу не пришлось ждать еще неделю…

И что теперь? Чем именно ему поможет автор мемуаров «Я — волшебник» — даст целительный автограф?

— Дядюшка? Причем тут он? — Гилдерой растерянно захлопал глазами, а затем сразу же поскучнел и померк. — Точно, вы тот самый особый клиент на десять, любимый ученик Горация! Прошу прощения, запамятовал.

Он сел в хозяйское кресло и ослабил галстук, взглянул на Северуса пристально и изучающе. От этого моложавое лицо разительно изменилось и ожесточилось, и стало заметно, что они как минимум ровесники⁽¹⁾. Это выражение куда лучше подходило к неброскому костюму в коричневых тонах и темно-зеленому жилету с растительным узором, похожему на те, которые предпочитал его дядя.

— Эрнест, — приветливо сказал Гилдерой, постукивая пальцами по столу. — Так меня зовут на самом деле. Эрнест Слагхорн — видите ли, я пишу под псевдонимом. Дядюшке нравится эпатировать, вот он вас и не предупредил. Надо будет описать ему вашу реакцию в красках — пускай порадуется, в его возрасте не так уж много развлечений. Вы ведь не против?

— Нисколько, — усмехнулся Северус, внимательно всматриваясь в лицо напротив.

Теперь он легко узнавал в собеседнике фамильные черты: брови вразлет, у Горация кустистые и седые, а еще высокие скулы, которое не сумели стереть с лица учителя даже время и лишний вес… Гилдероя — вернее, Эрнеста — отличали яркие голубые глаза и густая шевелюра, хотя его дядюшка был сед как лунь, и тем не менее Северус вполне мог представить Горация полвека назад — и сходство было разительным.

— Обливиатор и успешный писатель — необычное сочетание, — вслух продолжил он. — Вашему дядюшке есть чем гордиться.

— Скажете тоже, — отмахнулся Эрнест, широко улыбаясь. Он умел расположить к себе, и напряжение, все утро державшее Северуса в стальном кулаке, постепенно исчезало, позволяя расслабить напряженные плечи и вдохнуть чуть глубже.

Мир, сжавшийся было до одной точки — лица напротив — снова начал обретать резкость и наполняться красками: Северус наконец заметил широкое окно с бархатными зелеными занавесями за спиной Слагхорна-младшего, богатый письменный прибор и малахитовую шкатулку на столе, а еще шелковую картину по свою правую руку — что-то в японском стиле, взлетающие журавли и крадущиеся тигры в зарослях условного бамбука… Слева высился стеллаж темного дерева, сплошь заполненный книгами, как маггловскими, так и явно волшебного происхождения. Уютное место — Северус не был склонен с порога распахивать душу, но готов был признать очевидное: атмосфера весьма располагала к откровенности. Не хватало только алкоголя, лучшего на свете средства для развязывания языка, и Северус подозревал, что за парой томиков прячется бутылка дорогого коньяка.

— Локхарт — это только одна из моих публичных персон, — тем временем воодушевленно продолжил племянник Горация. — Живу сразу несколько жизней, разрываюсь между одним миром и другим… Понимаете ли, одно дело — скучный обливиатор Эрнест Слагхорн, и совсем другое — бравый герой Золотой Гилди. Я хотел публиковаться под настоящим именем, но меня отговорили: во-первых, репутация семьи, а во-вторых, ассоциации с рогами да слизнями… Совсем не романтично, вы меня понимаете? Я предлагал дядюшке сменить фамилию на что-то более благозвучное, но он заупрямился, а я слишком уважаю старика, чтобы нарушать его волю. Быть мне и всем моим потомкам Слагхорнами — я ведь наследник, хоть и полукровка…

Он помолчал и снова оживился.

— Зато псевдонимы у меня как на подбор! Гилдерой Локхарт — это так, только вершина айсберга. Может, читали «Негу в терновнике»? Сайлас Шардстром, дамские романы?

— Дайте угадаю, — вкрадчиво сказал Северус, отпуская подлокотники кресла и начиная получать удовольствие от странной игры. — Это тоже вы?

— Виноват, — белозубо улыбнулся Эрнест. — Несу на своих мужественных плечах великое бремя — практически единолично обеспечиваю Британию шедеврами. Так что же, читали «Негу»?

Северус покачал головой, и Слагхорн-младший ужасно расстроился.

— Ах, какая жалость! — он всплеснул руками и воззрился на Северуса с неподражаемым сочувствием. — Право слово, вы многое потеряли… Ничего, сейчас я все перескажу. Дело было так: чистокровная девица строгого воспитания колеблется между брутальным трансфигуратором и скромным, но обаятельным кентавром. В итоге она выбирает кентавра, но отвергнутый маг похищает соперника и коварно разделяет его на лошадь и, собственно, человека. Девица не может вынести такой удар судьбы и удаляется в монастырь, где ее уже поджидает сладострастный кюре, отец Либертен⁽²⁾…

Он пожевал губами, глядя в пространство с таким пристальным интересом, словно воочию наблюдал пикантные сцены в келье.

— Так начинается второй том, пока доступный исключительно по главам, по предоплате, — похмыкав, подытожил Эрнест. — Всего за галлеон в месяц вы сможете насладиться борьбой целомудренной Анарьетты за счастье. Для моих клиентов грандиозная скидка. Прикажете вас записать?

Северус заглянул в эти хитрые голубые глаза и вдруг отчетливо понял: все услышанное им в этом кабинете — чистопробный фарс от первого слова и до последнего. Перед ним сидел прирожденный трикстер.

— Безусловно, — как можно серьезнее кивнул он и промурлыкал, подстраиваясь под тон собеседника: — Я жажду причаститься целомудренности вашей героини. Кентавр еще вернется в повествование?

— Вижу, сударь знает толк в удовольствиях, — Эрнест довольно потер руки и негромко рассмеялся, выходя из роли. Этот смех неожиданно пришелся Северусу по душе — в нем не было ни капли злобы, одна искрящаяся радость от удачной шутки.

— Если вы — Гилдерой Локхарт, — медленно начал Северус, — и вы же — Сайлас Шардстром… пора задуматься о настоящей личности Риты Скитер. Как у вас с трансфигурацией, мистер Слагхорн? Оборотное в больших дозах вредно для здоровья, печень не железная.

— Нет-нет, — поспешил разуверить Эрнест. — Рита у нас сама по себе, хотя признаюсь откровенно: я давно жажду объединить с ней творческие силы и даже, гм, сердца. Знаете, как началась моя творческая стезя? Нет? С «Писем обливиатора».

Слагхорн внимательно взглянул на Северуса и укоризненно покачал головой.

— Вы совсем не интересуетесь печатным словом, правда? — со светлой печалью в голосе спросил он. — Видите ли, когда я еще подвизался в Министерстве, в отделе обливиаторов, на одну из наших миссий явилось чудное создание: голубые глазки, золотые локоны и море амбиций. Я влюбился по уши — и под влиянием чувства дал волю языку. Поделился тем, что мисс Скитер знать не полагалось.

Эрнест замолчал, снова глядя куда-то сквозь Северуса, а затем мимолетно пожал плечами, словно снова спрашивал себя, как умудрился дать слабину, и не находил ответа на собственный вопрос.

— Та разгромная статья послужила трамплином для карьеры Риты, я отделался строгим выговором, но моей гордости был нанесен болезненный удар. Спустя пару месяцев я написал в редакцию — тянуло выразить негодование методами «Пророка». К моему удивлению письмо опубликовали вместе с ответом Риты, и так у нас завязался страстный роман по переписке, которым читатели могли насладиться в каждом воскресном выпуске. Я даже сделал предложение, но получил отказ, причем тоже письменный: Рита полагала, что скромному обливиатору ничего не светит со звездой журналистики. Между прочим, тот выпуск побил рекорд по продаваемости. У меня до сих пор где-то хранится вырезка…

— И тогда вы начали писать, — подытожил Северус, отвлекая его от поисков газеты в ящиках стола.

— Начал, а то, — подтвердил Эрнест, довольно приосанившись. — Больно хотелось утереть Рите ее очаровательный носик. Теперь вот прививаю магической публике литературный вкус. Кстати, «Каникулы с каргой» я посвятил своей возлюбленной — вы бы знали, как мило она злится! Ушки краснеют, губки поджимаются, глазки мечут молнии… Песня, а не женщина! Песни я тоже пишу, кстати. Может, слышали новый шлягер «Ведуний»? «Я за тобой, как за стеной, твоя любовь тревожит кровь, но раз за разом мой ответ: мечтать не вредно, так что нет»?

— Тоже посвящено мисс Скитер? — предположил Северус, сдерживая улыбку.

— Ну разумеется! — нарочито оскорбился Эрнест. — Она же моя муза! Не переживайте, это взаимно: я тоже вдохновляю ее на свершения. Как раз сейчас Рита собирает материал для книги-разоблачения. Главный герой — потомок хорошей семьи, трудяга-обливиатор, а ныне — маститый писатель. То есть, ваш покорный слуга Гилдерой Локхарт. Рабочее название — «Не все то золото, что блестит».

Они помолчали, и Эрнест снова поскучнел и забарабанил по столу, нарушая этим уютную, обволакивающую тишину.

— К делу, да? Итак, что привело вас ко мне? Дядюшка снова навел тень на плетень, но он всегда так делает — блюдет конфиденциальность, он человек старой закалки.

— Несколько лет назад на меня наложили Обливиэйт, и я узнал об этом благодаря стечению обстоятельств, — помолчав, признался Северус. Произносить это вслух по-прежнему было неприятно и почти стыдно, но с каждым последующим словом он чувствовал странное пьянящее облегчение — возможно, так ощущалась надежда, от которой он отвык еще ребенком. — Я хочу снять заклинание — или, по крайней мере, лучше понять его природу. Ну и узнать личность автора, если это вообще возможно.

— Ах Обливиэйт, — протянул Эрнест с неуместной мечтательностью, почти приязнью. — Моя любовь и моя слабость, обоюдоострый меч ментальных наук — может искалечить, а может и спасти. Как лекарство становится ядом, так и здесь критичны доза и вектор применения… Так что же, вы подозреваете самоналожение? Не стесняйтесь, здесь как в Мунго, секреты неуместны.

— Подозреваю, — криво усмехнулся Северус, борясь с желанием снова сжать подлокотники кресла: это нехитрое действие помогало расслабиться и разговориться, но его раздражал сам факт неспособности взять страх под контроль без подобных уловок. — Правда, меня удивляет, что вы начали именно с этого. Часто видите такую клиническую картину? Не думал, что многие решаются на что-то столь радикальное.

— Ну как же, — Эрнест хитро улыбнулся и заговорщически наклонился вперед. — Это смотря что забывать. У большинства людей есть неприятные воспоминания, жизнь прожить — не поле перейти. Кто-то не может отпустить первую любовь, другого третировали родичи или однокурсники… Кстати, о школе — летом прошлого года мне предлагали место в Хогвартсе. Мы могли бы быть коллегами, представляете?

— Почему отказались? — спросил Северус, пытаясь сосредоточиться на разговоре и отстраниться от неприятных мыслей, но привычка не давала закрыть на них глаза.

Что он мог желать забыть? Что такого страшного могло засесть в памяти ядовитым шипом, увязнуть настолько глубоко и крепко, отравляя каждую минуту каждого дня, что тогдашнему Северусу не осталось ничего другого, кроме как прибегнуть к крайним мерам? На ум сама собой приходила злосчастная дуэль, но что-то не складывалось — Северус плохо понимал себя прежнего, парня, шагавшего по чужим головам как по красной ковровой дорожке, но точно не назвал бы его хрупким и уязвимым. Мог ли он ошибаться? Колосс на глиняных ногах — штука нередкая… Кто знает, может, тогдашнему Снейпу действительно хватило одного случайного удара судьбы, чтобы тут же расколоться и осыпаться черепками…

— Ну какой из меня профессор? В Хоге слишком скучно, не мой калибр, — Эрнест вытянул губы трубочкой — точно так же, как делал его дядюшка, расхваливая клюкву в сахаре. — Я, знаете ли, вольная птица и жажду приключений, новых горизонтов и поклонения туземных красавиц. Променять все это великолепие на золотую клетку?

— Мисс Скитер знает о туземных красавицах? — поддел Северус, и Эрнест погрустнел. Это выходило у него очень выразительно, и Северус вполне мог представить Слагхорна-младшего на театральных подмостках — после книг и песен это казалось естественным развитием карьеры.

— Мисс Скитер следит за моим моральным обликом аки ястреб, — пожаловался Эрнест, сведя брови домиком. — Ну вот что за женщина? И сам не ам, и другим не дам… Гм… Возвращаясь к нашим баранам — раз вы подозреваете личное вмешательство, значит, владеете легиллименцией. И кто вы у нас будете? Традиционалист или классик?

— Простите? — переспросил Северус. Эти термины ему почти ничего не сказали — впрочем, звучали они как синонимы.

— К какой школе легиллименции принадлежите? — уточнил Эрнест, откидываясь в кресле и складывая руки на животе до боли знакомым жестом. Правда, у Горация он смотрелся более естественно, но было очевидно: Слагхорн-младший любит дядю и во всем ему подражает. — Не знаете? Самоучка, правда?

Северус нехотя кивнул, и Эрнест удрученно покачал головой.

— Ваш случай достоин отдельного разговора. Мне всегда было интересно, что заставляет людей играть с огнем и пытаться сжечь себе мозги. Как-то раз я даже начинал диссертацию на эту тему, но быстро сдулся… Ну что же, тогда ставлю на то, что вы классик: традиционалистов нынче днем с огнем не сыщешь, в учебниках о восточной школе легиллименции не пишут со времен Гриндевальда, хотя еще в начале века китайские и арабские практики были на пике популярности. Их вытеснил подход, ныне именуемый классическим, хотя тогда его звали новаторским — всего за каких-то пару десятков лет он стал основным методом легиллименции в западном мире.

Эрнест пожевал губами, собираясь с мыслями, и продолжил как по писаному:

— Я обучен обеим схемам, но в моей работе восточная пригождается куда больше. Она, знаете ли, менее инвазивная, хоть и занимает куда больше времени и требует соответствующего антуража: всякие снотворные травки и песенки… зачарованные шкатулочки, опять же, у меня тоже такая имеется. Традиционалисты сперва вводят в транс, а потом неспешно работают с сознанием по принципу свитка — раскручивают, изучают и при желании вносят коррективы… Очень тонкая и долгая работа, но результаты говорят сами за себя.

Северус поразился тому, что тема сумела его увлечь — история магии никогда не была его сильной стороной, однако Эрнеста хотелось слушать, словно в нем самом было что-то от зачарованной шкатулки.

— У классиков совсем другой подход, — продолжил Слагхорн, крутя большими пальцами рук. — Он заточен на практичность и эффективность: легиллимент входит в сознание как нож в масло, не теряя времени на подготовку объекта. Чем-то напоминает работу трансфигуратора — когда у вас под рукой нет нужного предмета и нет времени его добыть… Неудивительно, что он стал пользоваться такой широкой популярностью — наш век не терпит промедления. Еще классики любят ментальные сейфы — по их мнению очень удобная штука. Я считаю это изобретение извращенным кощунством, но у меня в этом вопросе профессиональная деформация: ничто не утомляет так, как попытка подобрать ключ к закрытому сейфу.

— Я классик, — подумав, определился Северус, и Эрнест довольно потер руки.

— Вот и отлично! Работать с классиками восточными методами — одно удовольствие, вы перед ними почти безоружны, и нам это очень на руку. Теперь минутка бюрократии: я принесу Обет, обсудим пару важных деталей — и перейдем наконец к делу. Мне уже не терпится заглянуть в ваше сознание — это должно быть крайне занятно…

Транс был необычным состоянием, похожим на бред во время тяжелой лихорадки — необычным и смутно знакомым, а еще отвратительно липким, словно мурлыкавшая на повторе мелодия обволакивала, залепляла уши, рот и нос, связывала по рукам и ногам.

В одно мгновение ему казалось, что он парит на облаке легче пуха, но стоило сосредоточиться на этом облаке, как мозг клинило, и Северус на мгновение проваливался куда-то вглубь себя, в довременную хтоническую бездну без намека на свет и звук, — а затем снова выныривал, жадно глотая несуществующий воздух, и оказывался на вершине высочайшего из пиков, на острие солнечного луча.

Северус пытался зацепиться хоть за что-то: за текстуру, цвет или мысль, — но всякий раз фокус соскальзывал, словно неумело накинутое лассо с обмазанного маслом столба. Обычно он не спешил отчаиваться, но эта унизительная беспомощность подвела его опасно близко к краю. Северус привык к тому, что рано или поздно у него все получалось. Очевидное бессилие раздражало, будило внутри не рассуждающую слепую ярость, и он рвался из невидимых пут, но этим только затягивал узлы все сильнее…

Хуже этого было то, что он никак не мог уловить, где именно находился Эрнест. Они заранее договорились, что Северус не будет сопротивляться, но это было до транса, а сейчас рефлекторно тянуло защититься — вот только не выходило, потому что никак не удавалось вычислить чужое присутствие. Все указывало на то, что Слагхорна-младшего в его сознании не было… как прикажете защищаться от того, чего нет?

Это походило на сон, когда пытаешься запомнить стих или сложить простые числа — и это дается колоссальным усилием воли, но результат развеивается уже через пару мгновений, уходит, как песок сквозь пальцы. Северус возводил окклюментивные стены и зеркальные коридоры, но они обращались в прах, и он стискивал зубы и продолжал упрямо бороться с невидимым противником…

Когда эта пытка наконец закончилась, и по внутреннему счету Северус потратил столетия на то, чтобы сфокусировать взгляд и снова начать узнавать предметы, Эрнест не стал спешить с диагнозом. Вместо этого обливиатор смотрел на него с таким зачарованным интересом, словно приобщился ко всем тайнам мироздания разом.

— Что там? — звуки отказывались складываться в слова, но у Северуса все равно получилось, и это достижение вызвало волну унизительной радости.

— Головоломка, — мечтательно отозвался Слагхорн, мерцая глазами. — Лабиринт Минотавра. Мона Лиза Обливиэйта. А хотите, я напишу диссертацию по вам? Будете моей второй музой, Рите придется подвинуться на пьедестале.

Северус промолчал. Вместо этого он сгорбился, упер локти в колени и и устало потер лоб и глаза обеими руками, едва ощущая их как собственные. Сказать по правде, он предпочел бы обливиатора без настолько ярко выраженного литературного таланта.

— Вы не романтик, мистер Снейп, а жаль: нам было бы куда проще сработаться, — Эрнест вздохнул и пожал плечами. — Так и быть, убавлю пафос — исключительно из уважения к вам. Видите ли, коллега, ваш мозг — это причудливый сплав различных ментальных практик. Химера. В свое время на этом минном поле порезвились сразу несколько легиллиментов — и не побоюсь этого слова, мастеров экстра-класса, с выдумкой и огоньком. Ставлю следующий гонорар на то, что ваш обливиэйт наложен приверженцем традиционной, восточной школы — слишком тонкая и кропотливая работа по подмене воспоминаний, сшито просто на загляденье, ни единого лишнего стежка. И настоящую память я тоже нашел, стирать ее не стали — видимо, побоялись вас искалечить. Запечатано на совесть и открыть с наскока не выходит — впрочем, некоторые воспоминания и так нашли лазейку. Без метафор все-таки не обойтись: представьте наглухо закрытую комнату. Так вот, спрятанная память проникает наружу через замочную скважину, струится сперва по капле, затем тоненьким ручейком…

Он помолчал и задумчиво покрутил большими пальцами рук, сомкнутых на животе.

— Вы совершенно напрасно умолчали о главном — вам ведь не просто стерли воспоминания, их заменили. Посчитали неважным? Очень зря, потому что разница кардинальная. Вы боитесь, что это был самообливиэйт, — так вот, спешу вас разуверить.

— Вы уверены, что это не моих рук дело? — нахмурился Северус, не спеша радоваться новостям: надежда коварна и вероломна, нельзя доверяться ей без оглядки. — Я точно знаю, что самообливиэйт возможен.

— Возможен, возможен, — отмахнулся Эрнест. — Но только не в вашем случае. Я тоже читал книжечку Риддла, она у меня, знаете ли, вместо настольного справочника.

Он усмехнулся и сконфуженно потер кончик носа.

— Мда, вот так живешь-живешь, а потом случайно узнаешь, что учился по учебнику Лорда Волдеморта… Эти крестражи, к которым вы так яростно старались меня не подпустить, — это что-то, связанное с ним? Не беспокойтесь, Обет не даст мне обсудить новости с Ритой — придется завести очередной секрет от любимой женщины…

То, что Слагхорн сумел добраться до его тайн, Северуса отнюдь не порадовало — он даже не заметил, когда Эрнест проскользнул в тот пласт сознания. Невольно подумалось, что его снова подвела гордыня талантливого самоучки — Северусу было немного равных в классической легиллименции, но малознакомый восточный подход, о котором он раньше и не слышал, умудрился уложить его на лопатки.

— Не лезьте в это, — с нажимом предупредил Северус, выпрямляясь в кресле, и Эрнест кивнул — впервые за их разговор совершенно серьезно.

— В дела воскрешения Темного Лорда? — округлил глаза он. — Мерлин с вами, я и не собирался! Малфой и Паркинсон желают исправить ошибки юности — ну вот и славно, эта задача им как раз по плечу, в отличие от меня, скромного, но удивительно талантливого слуги Каллиопы⁽³⁾… Если что я и сделаю, так это разорюсь на домик в Испании, подальше от эпицентра событий — я давно собирался обзавестись имуществом за Барьером. Хотя скажу честно: надеюсь, что у вас выйдет дать Волдеморту окорот — я, знаете ли, предпочитаю любить, а не воевать.

— Так что там с самообливиэйтом? — напомнил Северус, пытаясь не выдать, насколько сильно его волнует этот вопрос. Судя по сочувственному взгляду Эрнеста, получалось так себе — после времени, проведенного в чужом сознании, Слагхорн был настроен на клиента как брат-близнец.

— Человек действительно может наложить на себя простой обливиэйт, — пояснил он. — В лоб, без особых затей. Берете — и стираете, лучше всего что-то мелкое, до часа. Вот только у вас исчезли не часы, а годы, Северус! Вы не против, если я стану звать вас по имени? Отныне я с вами близко знаком: все-таки легиллименция — очень интимное взаимодействие…

Помедлив, Северус кивнул, и Эрнест заглянул ему в глаза снизу вверх, словно действительно изо всех сил пытался убедить в своей правоте.

— Послушайте, никто не способен заменить себе годы жизни, тем более так, чтобы не помнить сам факт замены. Чтобы это сделать, нужно находиться в сознании и понимать, что вы делаете, — а значит, вы непременно будете помнить о том, что и как заменили. Это как заметать собственные следы на песке — вы идете спиной вперед и заметаете их за собой, но каждый последующий шаг создает новый след… Я готов допустить, что вам помог кто-то со стороны — допустим, как я, под Обет. Вот только какой в этом смысл? Cui bono⁽⁴⁾, как говорится? После обливиэйта вы стали душой компании и жизнь резко пошла в гору?

Северус сжал зубы и медленно покачал головой, а внимательно наблюдавший за ним Эрнест развел руками:

— Ну вот видите… Более того, я ведь видел: вам нынешнему не по душе прежняя, наведенная личность. Нужно было совсем ненавидеть себя изначального, чтобы так над собой поиздеваться. Как у вас с ненавистью к себе?

Северус пока не определился с тем, чем считать давнишний запой после дуэли, но он подозревал, что чем-то очень близким. Нарушить самый важный зарок, данный в далеком детстве, и пойти по стопам папаши Тобиаса — для него это была крайняя степень деградации… мог ли он сделать еще один шаг по направлению к пропасти?

— Впрочем, есть и другое «но», — обстоятельно продолжил Эрнест, до боли напоминая своего дядю — тот читал лекции схожим тоном. — То, что с вами сотворили, — очень нетипичная работа. Не похоже на обычные заказы. Будь это просто обливиэйт, я бы еще засомневался, но вы ведь сами думали об этом, я видел: замена воспоминаний дается далеко не каждому. Даже я, пожалуй, не взялся бы… Так что речь идет об очень сильном легиллименте — и именно легиллименте, как мы с вами, а не рядовом обливиаторе.

— И в чем разница? — прокаркал Северус. Он был готов поверить в то, что Эрнест прав и обливиэйт не был делом его собственных рук, но это оказалось неожиданно сложной задачей. Так дикий зверь замирает на пороге открытой клетки, не решаясь его переступить и рвануть на волю.

— Любой школьник с палочкой может стереть память, — ответил Слагхорн. К его чести, он не позволил себе ни капли снисхождения к чужому незнанию. — Профессиональный обливиатор может сделать это так, что человек ничего не заметит, и он же может снять наложенный обливиэйт — если тот вышел не слишком заковыристым. Беда в том, что обливиаторы — виртуозы одного заклинания. А вот вылепить личность почти с нуля, встроить подложные воспоминания в настоящие так, чтобы мозг не заметил нестыковок… этот человек обладал гибкостью мышления и широким кругозором. Поверьте специалисту: вы ищете именно легиллимента, и крайне толкового.

— Я мог бы кого-то нанять, — упрямо предположил Северус, заранее догадываясь, каким будет ответ.

— Мастера такого класса не работают за деньги, — усмехнулся Эрнест самым краешком губ. — Чтобы их соблазнить, сумма должна быть поистине впечатляющей — а мы оба знаем, что в двадцать лет золотые горы вам только снились.

Это было крайне необычным опытом — понимать, что человек напротив, буквально пару часов назад бывший полным незнакомцем, успел изучить его настолько хорошо. Экстренное знакомство — оно немного объясняло странности Эрнеста, колеблющегося между экстраверсией и интроверсией подобно стрелке метронома.

Слагхорн тем временем сверился со своими записями. Нахмурился и вздохнул, снова забарабанил пальцами по столу.

— Впрочем, обливиэйт — это полбеды. Видите ли, я отыскал следы и другого вмешательства. Кто-то из классиков установил вам ментальные сейфы — ну или блоки. Их называют и так, и так, но лично я предпочитаю первое название, оно нагляднее. Так вот, часть ваших сейфов осталась в неприкосновенности: взломать их не сумели, и это хорошие новости для хранящихся там секретов… Однако ключи к ним утеряны — вероятно, затерты последовавшим обливиэйтом. Так бывает, когда автор заклинания не знает, что и где искать, и бьет по площадям. Жестоко, но действенно.

Ментальные сейфы, ну надо же… для полного счастья не хватало только этого. Северус помнил главу из учебника Риддла, посвященную этой практике, так ярко, словно читал ее накануне. Спрячь что-то важное, оставив себе ключ-подсказку, — и позже, когда опасность минует, верни свое в целости и неприкосновенности. Можно спрятать воспоминание целиком — а можно отделить эмоции от фактов и спрятать одну часть в сейф, оставив другую на виду, полностью меняя этим суть произошедшего… Очень в духе Лорда — если человеческая натура мешает мыслить трезво, спрячь ее подальше, чтобы не мешала жить и захватывать мир. Оставь себе скупое перечисление событий, вычтя из уравнения тоску и боль, страх и отчаяние. Результат — память, подобная скупым хроникам: был здесь и там, делал то и это… Внутренний мир робота, а не живого и нормального человека.

Мог ли Северус пойти на такое на фоне дуэли, искалечившей Каролину? Он мог полагать это временной мерой, средством снова встать на ноги…

— Это означает, что автор обливиэйта достиг цели только частично, — обстоятельно продолжил Эрнест. — С помощью подложных воспоминаний он создал вам новую личность, но эта личность не выдерживала никакой критики, она была плоской, как картонка. Если задумка состояла в том, чтобы понимать ваш новый образ мыслей и облегчить последующий контроль над вами, то автора ждал неприятный сюрприз.

Северус потер переносицу, пытаясь собрать разрозненные кусочки мозаики воедино, но понимание все равно от него ускользало. Словно кто-то исполинский встряхнул калейдоскоп, и начала складываться новая картинка — начала, но еще не сложилась.

— Однако самое интересное даже не это, — задумчиво сказал Эрнест, глядя куда-то вверх, где на потолке красовалась люстра с витражным плафоном: замысловатое переплетение тюльпанов и павлинов. — Кто бы ни создавал сейфы, я различаю две разных руки, хотя почерк очень похож. Возможно, близкие друзья, обучавшиеся легиллименции вместе, или учитель и ученик… Видите ли, почерк похож — но не одинаков. Сейфы «учителя» вскрыты и выпотрошены до донышка, а вот сейфы «ученика»… Такое чувство, что они прохудились: что бы там ни скрывалось, оно просачивается в сознание, и чем дальше, тем больше. Ну а вы, Северус, находитесь в самом эпицентре синтеза, сращивания спрятанного и оставленного на виду. Словно в воронке, в глазу бури. Что вы делаете с собой на досуге? Во время транса вы каким-то чудом сумели утаить свои эксперименты, но это никуда не годится. Признавайтесь немедленно, ну же.

— Ничего такого я не делаю. Просто просматриваю чужие воспоминания, законом это не воспрещается, — сквозь зубы признал Северус.

— Ага, вот оно что, — глубокомысленно заметил Эрнест и потер подбородок большим пальцем. — Значит, сами того не понимая, взламываете сейфы снаружи, прокладывая к ним новые нейронные связи. Или нет, не так… раз за разом окатываете их кислотой, пока стенки не истончатся. Ну что же, не знаю, сколько времени на это уйдет — месяцы или годы, — но рано или поздно у вас получится. Уже получается. Правда, у этого метода есть цена — с каждым чужим воспоминанием вы создаете себе новую память. Когда разблокируете спрятанное, результат может оказаться непредсказуемым. Не боитесь сойти с ума?

— Каков прогноз? — спросил Северус, когда понял, что Слагхорн снова ушел в свои мысли. — Что мне сделать, чтобы этот кошмар закончился?

— Сперва нужно снять обливиэйт — если удастся, это само по себе победа, — ответил Эрнест, быстро чиркая что-то карандашом. — Более того, есть шанс, что когда мы избавимся от заклинания, то найдем затертые ключи к сейфам и наконец откроем их нормальным путем, а не ломая вам мозг еще больше.

Он поднял голову и сказал как-то очень проникновенно:

— Я буду с вами честен, Северус. Я хотел бы взмахнуть палочкой, как фея в сказках, превратить вас обратно из лягушки в принца и отпустить с миром… но мы ведь взрослые люди. Нужно будет заходить с разных сторон — что-то да сработает. Кто бы ни накладывал обливиэйт, это очень талантливый и опытный человек, но на любой хитрый замок найдется отмычка.

— И сколько лет это займет? — горько уточнил Северус.

— Всяко меньше, чем если вы продолжите ставить опыты на себе, — покачал головой Эрнест, откладывая карандаш и садясь прямее. — В этом деле спешка неуместна.

Очень жаль — потому что Северус и правда спешил. Он жаждал жить и действовать, а не таскать на себе вериги, опасаясь сделать неверный шаг и подвести близких людей. Пообещать им что-то — а затем не сдержать слово, став совсем другим человеком. Сколько времени уйдет на лечение? Годы или десятилетия? Сколько лет ему будет, когда Северус наконец вернет изначальные память и личность?

Такими темпами Поликсена успеет стать не только матерью семейства, но и бабушкой. Почтенной матроной с узлом седых волос и властным взглядом… он осекся, вдруг осознав с удивительной ясностью, что ему совершенно все равно — Северус будет любить ее любой. Вспомнилось, как подруга говорила тогда, целую вечность назад: если тебе нравятся яблони, какая разница, что их запорошил снег?

— Чужие воспоминания отныне будете просматривать при мне, хватит с нас самодеятельности, — тем временем постановил Эрнест. — Судя по нынешней картине, они одновременно истончают стенки ваших сейфов и будят спрятанные обливиэйтом воспоминания — отличное двойное действие, нам это очень на руку. Уверен, в конце лабиринта мы отыщем сокровище — мне уже не терпится узнать, что такое экстраординарное там хранится. Или вместо клада у нас тюрьма, а? То есть, клетка для вашей прежней личности? Очень, очень любопытно… Знаете что? Я написал бы об этом случае не диссертацию, а сразу книгу, но вы ведь откажетесь, я и так знаю…

— Я хотел бы просматривать воспоминания без компании, как делал прежде, — отрезал Северус.

Эрнест пожевал губу и взглянул на него с плохо скрываемой досадой. Подумал пару минут.

— Вы изобрели чудесные костыли, — кисло сказал он. — И лихо наловчились ими пользоваться. Я понимаю ход мысли: беспомощность для вас невыносима, — однако тот момент давно прошел. Теперь вы чемпион по бегу на костылях — и нужно постепенно от них отвыкать.

Эрнест хмыкнул и продолжил с заметным сочувствием:

— Вы очень ревностно относитесь к этим воспоминаниям — признайтесь хотя бы себе, что дело не только в желании снять обливиэйт, но и в личности донора. Это способ почувствовать, что вы рядом хотя бы так, — но это ведь тоже суррогат. Не беспокойтесь, я не уловил ее имени и не увидел лица, но все остальное мне ясно как божий день. Северус, что из вас за джентльмен в самом деле? Ваша дама сердца — живая женщина из плоти и крови, а вы заменяете настоящее общение воспоминаниями.

— Она живая замужняя женщина, — нехотя поправил Северус, отводя глаза в сторону — туда, где шелковый журавль раз за разом взмахивал крыльями, на долю секунды разминаясь с когтями подкравшегося тигра. Притворяться было бесполезно. Ему следовало догадаться, что Эрнест заметит его чувства — их невозможно было пропустить, они горели ярче любого маяка.

— И что? Разве для вас ее брак имеет значение? — удивился Слагхорн, снова привлекая его внимание. Затем подумал, словно сверялся с внутренним компасом, и покачал головой. — Знаете, Северус, из вас вышел очень непредсказуемый человек. Казалось бы, я видел вашу личность как на ладони, прошел все известное прошлое нога в ногу с вами, однако сюрпризы продолжаются… Пожалуй, вас проще убить, чем понять. Интересно, почему ваш таинственный легиллимент поступил иначе: обливиэйт был слишком рисковой ставкой. К тому же… знаете, несколько раз вы почти скинули транс. Это большая редкость — обычно человека сложно ввести в это состояние, но удержать в нем легче легкого, но с вами дело обстоит иначе. Вы рветесь на волю до последнего, бессознательно и отчаянно. Уверен: для моего предшественника ваше свободолюбие тоже стало неприятным сюрпризом.

— И тем не менее он добился своего, — наконец признал Северус, смиряясь с этой неприятной истиной. Кто бы то ни был, он нашел у упрямого и самоуверенного мальчишки слабое место, подкрался к нему, как тот самый тигр под прикрытием бамбуковых зарослей, и одним ударом лапы положил конец всему, что могло бы случиться, останься Северус Снейп прежним. Зачем это понадобилось? Почему его и в самом деле не убили? То, что с ним сотворили, и так было своего рода смертью, так зачем нужно было изощряться и тратить время и силы, да еще и без полной уверенности в результате?

— Он частично добился своего, — настойчиво поправил Эрнест. — Ну же, Северус, выше нос! Откуда эти упаднические настроения, в самом деле?

Слагхорн помолчал и добавил странным тоном, словно ступая на тонкий лед:

— Знаете, порой я ревновал к вам дядюшку — старику нравилось хвастаться любимым учеником, он так гордился вашими успехами… Теперь, познакомившись с вами лично, я наконец понимаю Горация. У вас есть харизма, Северус, и, видимо, мое семейство к ней особенно восприимчиво… Я помогу вам, чем только сумею. Проявите терпение, доверьтесь специалисту и увидите: результаты не заставят себя ждать.

* * *

Услышав заказ Люпина, Сириус только хмыкнул и покачал головой: приятно знать, что хоть что-то в этом мире осталось неизменным.

— Не фыркай, — строго предупредил Ремус, встряхивая салфетку и укладывая ее себе на колени. — Ну люблю я сладкое, что тут такого смешного?

— Да ничего, — вскинул руки Сириус, сдерживая неприлично счастливую ухмылку.

Ему было по-настоящему, беззаветно хорошо, причем как физически, так и морально: пасхальные каникулы прошли на ура, Поликсена начала оттаивать, да к тому же близилась поездка в Париж, на которую у Сири были не просто виды, а самые настоящие планы. Лед тронулся и на дружеском фронте: после напряженной переписки Люпин наконец перестал воротить морду и созрел для новой личной встречи.

В любимом пабе их молодости было непривычно тихо, темно и безлюдно — основная публика «Пророка» подтягивалась ближе к вечеру. На кирпичных стенах полуподвала по-прежнему висели снимки с автографами рок-звезд, невысокая сцена пустовала, и татуированный бармен скучал за стойкой, от нечего делать смешивая себе коктейль. Из колонок доносилась приглушенная музыка, что-то старое и смутно знакомое — подпеть как положено Сири не смог бы, но все равно старательно мурлыкал похожий мотив.

Все это вместе взятое туманило мозги со страшной силой и заставляло сердце нестись вскачь: Сириусу казалось, что что за окном не весна девяносто третьего, а лето семьдесят девятого, канун свадьбы Джейми, и что дорогие ему люди живы и сам он тоже прежний…

— Просто удивляюсь, что ты влезаешь в двери, — продолжил балагурить Сириус. — Толстый оборотень, вот так фокус! Добыча подохнет со смеху, даже гоняться не надо!

Он ожидал, что приятель поддержит шутку, как делал это раньше, но Ремус лишь тяжело вздохнул и наклонился к нему через стол — серьезный, как комиссия на ЖАБА.

— Я не говорил этого тогда, но скажу сейчас: друг из тебя вышел паршивый, — буднично сказал он, и эти слова ударили под ложечку, выбили дыхание из груди. Люпин отклонился назад и принялся разглаживать салфетку на коленях с таким тщанием, словно его пригласили на прием к королеве, а не на посиделки в маггловском пабе, подальше от любопытных глаз общественности. — По крайней мере, для всех, кроме Джейми, хотя даже для него сомнительно: хороший друг не должен потакать любому капризу… Я ведь знаю, чего ты от меня ждешь — того же, что и в школе: что я охотно посмеюсь над собой, паршивым недооборотнем, которому милее яблочный пирог, чем стейк с кровью. Так вот, знай: эти времена давно прошли, я не собираюсь вилять перед тобой хвостом.

— Я никогда не считал тебя недооборотнем, — проворчал Сириус, но Люпин только отмахнулся, и это неподдельное, будничное недоверие задело пуще злых слов. — Да что с тобой в самом деле? Это такого ты обо мне мнения? Вспоминай давай, умник: мы же дружили! Я — Бродяга, ты — Лунатик, и вместе нас звали грозой Хога… мы были не разлей вода, я считал тебя названным братом!

— Ну допустим, братом ты считал не меня, а Джейми, — отрезал Ремус и отвернулся — принялся расточать вежливые улыбки официантке. Когда девушка ушла, оставив на столе их заказ, он продолжил с такой усталостью, словно Сириус пытал его круцио, а не напоминал о веселых школьных годах: — Признайся честно хотя бы раз: тебе нужен был только он один, твой свет в окошке, а мы с Петтигрю просто шли в довесок. Не втемяшь себе Поттер, что ему нужна свита, вы бы дружили вдвоем и горя не знали.

— Неправда! — вскипел Сириус, сжимая кулаки. Он почти вскочил с места, настолько вопиющим было это заявление. Оно будило внутри того парня, которого Сири, казалось, навсегда похоронил в азкабанских застенках — верного, упрямого и вспыльчивого, а еще до слез недальновидного, — и ему нынешнему стоило немалых усилий не давать волю своим порывам. — Я уважал тебя, слышишь? Ты всегда был самым умным из нас, самым правильным, самым высокоморальным. На тебя единственного действовали проповеди декана, я же помню. Просто…

— Просто что? — провокационно спросил Рем и улыбнулся этой своей улыбочкой, которую Сириус всегда недолюбливал, потому что знал: приятель прячет за ней чувство собственного превосходства. Он полагает, что просчитал все ходы собеседника и мысленно поставил мат, пока тот пялился на доску перед первым ходом.

— Просто ты напоминал мне Реджи, — сквозь зубы процедил Сири, усилием воли расслабляя напряженные плечи и разжимая кулаки. Стейк, на который он так облизывался еще буквально пять минут назад, теперь вонял тухлятиной, и Сириус резким жестом отодвинул тарелку в сторону. — Я чувствовал себя дураком на фоне брата — и на твоем тоже, ясно?

И на фоне Снейпа, мелькнула тоскливая мысль. Особенно на фоне Снейпа. Откуда же вы беретесь, такие умные, дальновидные и проницательные? Кто и как растит вас, способных обернуть ситуацию любой степени паршивости в свою пользу: сделать правильный выбор и не набить шишек себе и окружающим? Как вы это делаете, по какому тайному учебнику вас этому учат?

— Ясно, — Ремус кивнул так просто, словно даже не понял, насколько сильно Сири пришлось переломить себя, чтобы произнести это вслух. — Мне ясно, что ты по-прежнему живешь в параллельной реальности. Прими это наконец: мы помним прошлое совершенно по-разному. Ты помнишь четверку закадычных друзей, готовых вместе хоть в огонь, хоть в воду.

Эти слова вдребезги расколотили хрупкие иллюзии Сири и лавиной обрушили на него все то, что удалось ненадолго забыть. Лихое веселье схлынуло, и внезапно он почувствовал себя старым и уставшим, побитым жизнью псом. Одна радость, что в его случае пословица дала сбой⁽⁵⁾: Сири наконец припомнил новые трюки, которым успел выучиться после выхода на волю.

— А что помнишь ты? — помолчав, спросил он и напрягся в ожидании ответа.

— А я… — вздохнул Ремус и зачем-то взглянул на свои ладони, словно там был написан ответ. — А я помню, как Джейми подошел ко мне после Трансфигурации в начале второго курса и поставил перед фактом: отныне мы, дескать, дружим. И ушел, чуть ли не насвистывая, абсолютно уверенный в моем согласии, а я еще пару дней пытался понять, что это было — потому что прежде мы не обменялись и парой слов, хоть и жили в одной комнате. Я до сих пор не знаю, чем приглянулся Поттеру. Вот все понимаю: зачем ему нужен был ты и зачем — Питер, а о себе так ничего и не понял. И ты тоже не знаешь, правда?

Он даже не стал дожидаться кивка и продолжил:

— Потому что соль в том, что Джейми Поттер не делился настоящими мотивами ни с кем, даже с тобой. Впрочем, ты и спрашивать не стал бы, тебе хватало, чтобы Джеймс просто сказал: «это свой». Тогда ты принял меня в стаю беспрекословно, без тени сомнения, потому что так велел хозяин…

— Еще одно слово — и я за себя не ручаюсь, — процедил Сириус. Ну сколько можно это терпеть, в самом деле? Ремус нес совершеннейшую чушь, отборный бред, которого постыдились бы самые отбитые на голову пациенты Мунго, и Мародеры в кривом зеркале его воображения представали извращенной тенью самих себя. Слушать это было почти физически больно.

Люпин снова тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, взглянул на приятеля с отстраненным интересом.

— Знаешь, чего я никогда не мог понять? — спокойно спросил он. — За что ты так любил Джеймса? Почему соглашался с любым его решением, с любой идеей, даже самой идиотской? Не помню ни единого раза, чтобы ты ему отказал — и вовсе не потому, что не мог. Ты просто не хотел. Тебе было все равно, что делать и на кого охотиться — лишь бы Поттер был рядом.

— Он был моим лучшим другом, — помолчав, произнес Сириус и сам удивился тому, как жалко это прозвучало, но Ремус не стал смеяться — только покивал как-то особенно понимающе. — Моей семьей, единственным человеком, который ничего от меня не хотел и не ждал, принимал любым — именно меня, Сири, а не наследника Блэка. Чем я мог отплатить? Разве что своей верностью. Я же знаю, что думали в Хоге: «зачем Блэк позволяет собой командовать?» Так вот, знай: мне было в радость дать другу то, чего ему не хватало. Джейми мечтал выбиться в лидеры, а мне было не жаль уступить первенство. Нет ничего зазорного в том, чтобы подчиниться тому, кому доверяешь как самому себе.

— Примерно так я и думал, — согласился Ремус, задумчиво ковыряя пирог вилкой и по своей старой привычке смешивая яблочную начинку с подтаявшим мороженым. — Он сыграл на тебе, как по нотам, и с тех пор мог не бояться ни критики, ни конкуренции. Джейми Поттер правил бал, а ты во всем его поддерживал… ты считаешь меня самым умным из Мародеров, но недооцениваешь своего лучшего друга. В умении читать людей и находить им применение Поттеру не было равных. Кто-кто, а Джеймс правильно выбрал профессию — ему было самое место в допросной, а то и среди невыразимцев.

— И тем не менее он просчитался в самом важном, — горько вымолвил Сири, пропуская яд Люпина мимо ушей. Правда, глухое удивление никуда не делось: откуда в его друге столько желчи, когда она успела накопиться? К удивлению примешивалось тоскливое смирение, от которого хотелось выть: видимо, Ремус прав — из Сириуса вышел никудышный друг. Он проморгал предательство одного приятеля, позволил второму погибнуть во цвете лет и неведомо когда подвел третьего, дал ему отравиться собственным ядом. Упустил момент, когда в добром и принципиальном, застенчивом и миролюбивом старосте Люпине пустила корни жгучая обида…

— Питер, — тем временем кивнул Ремус. — Питер Петтигрю, самая большая ошибка Джейми и наш друг, о котором мы ничего не знаем.

— И это тоже неправда, — вздохнул Сириус, и Ремус нехорошо улыбнулся.

— Да ну? Назови имена его родителей. Не знаешь? Ну ладно, из какого он города?.. Кем хотел стать после школы? Где проводил лето? Какого цвета у мышонка Пита были глаза, а, Сири?

Он почти кричал, его тихий и спокойный друг, и Сириус с болью понимал, что Люпин прав — по-настоящему Бродяга не знал Хвоста. Он и Лунатика толком не знал, как показала жизнь…

Что вообще он помнил о Питере? То, как редко тот открывал рот — но уж когда открывал, его слова неизменно попадали в цель, проникали Джейми прямо в мозг и зажигали в нем опасный огонек. То, каким Петтигрю был медленным и неуклюжим на фоне оборотня Люпина и несравненных Поттера и Блэка — как всегда плелся позади, как выбивался из дыхания после ночных эскапад и как мастерски увиливал от драк. То, что Пит учился на твердые четверки — в то время как Джейми и Ремус хвастались заслуженными пятерками с плюсом, а сам Сири бравировал двойками, зная, что мог бы сдавать все на «отлично», если бы приложил хоть малейшее усилие.

Еще он помнил, что Питер всегда был невысоким, а курса до шестого — еще и толстым, похожим на уютную пуховую подушку. Что у него были смешные складки на подбородке, за которые друзья его порой щипали — в шутку, разумеется. Что Пит всегда чем-то запихивался, двигал челюстями, как жвачное животное, и этим вызывал у Сири неподдельное раздражение — ну кому понравится постоянное чавканье над ухом? Он помнил, что у Петтигрю были большие и очень печальные глаза, словно у святого на иконе — вот только какого цвета? И смех Хвоста Сири помнил, дробный и мелкий, бусинками катившийся по полу смех, которым Питер неизменно поддерживал шутки Джейми, даже самые неудачные — Сириус порой слышал его в лихорадочных грезах в Азкабане, путаясь в приграничной полосе между явью и сном.

Волосы у Питера вроде бы были светлые, но тусклые, словно припорошенные пеплом — или ранней сединой… и какого цвета, в конце концов, у его друга были глаза? У человека, которого Сириус считал названным братом (младшим, неуклюжим и слегка придурочным, но безусловно братом), с которым был не разлей вода долгие годы, с которым сидел на уроках и спал в одной спальне, сражался бок о бок против врагов их безбашенной юности — какого цвета, дракллы подери, они были?!

— А что о нем знаешь ты? — спросил Сири, наконец признавая свое сокрушительное поражение, и Рем запнулся, как конь на полном скаку, и нахмурился.

— Почти ничего, — сухо сказал он, отводя взгляд. — Только то, что Питер хотел работать в Мунго — причем почему-то именно медбратом, а не колдомедиком. Может, боялся ответственности…

И добавил без малейшего сомнения, даже не пытаясь себя обелить:

— Видишь ли, я тоже его презирал, точь-в-точь как вы с Джеймсом. Мы немного сблизились только после того, как Поттеры отказали мне от дома, — и я тебе скажу, он был далеко не дурак. Видишь ли, Пит безошибочно нашел у Джейми слабое место — впрочем, не он один…

— Какое? — спросил Сириус почти против воли, потому что не был уверен, что на самом деле хочет знать ответ. Не был уверен, что готов принять мир, в котором их крепкая дружба была просто фантомом, выдуманным одиноким синеглазым мальчиком, чтобы жизнь не казалась такой унылой.

— Джейми был падок на лесть, — печально сказал Ремус, наконец отправляя в рот кусочек истерзанного пирога. — Он вечно искал подтверждение своей компетентности, ты разве не замечал? От тебя получить валидацию было невозможно, ты был совершенно уверен в себе и просто не понимал намеки, а Питер пел ему осанну круглые сутки и притом без единого повторения. Талант, видишь ли… Петтигрю умел пользоваться словами, просто никто не трудился к нему прислушиваться — кроме Джеймса.

— Неправда, — уже в который раз горько вымолвил Сириус. — Мы взяли Пита под свое крыло не потому, что он нас восхвалял, а потому что просто по-человечески его пожалели. Потому что Сохатый был добрым малым и настоящим лидером, а Хвост был ведомым, ему требовались защита и твердая рука.

Ремус покачал головой.

— Ты действительно в это веришь, ну надо же, — задумчиво произнес он и, поколебавшись, отчеканил: — Сири, твой лучший друг искал себе человека, который будет подпирать его самооценку. Кого-то, на чьем фоне он будет особо выгодно смотреться. Так девчонки выбирают некрасивых подружек — на твоем фоне блистать никак не выходило. Неужели ты правда этого не понимал? В конце концов, точно по такому же принципу Джеймс выбрал себе невесту — к твоему сведению, Лили быстро его раскусила и нашла к жениху правильный подход.

— Ну хоть Эванс не трогай, а? — взмолился Сириус. — Можешь вывалять в грязи меня и даже Сохатого, но имей совесть и оставь в покое хотя бы ее. Послушай, Лили любила Джейми. По-настоящему любила, понимаешь? Замуж за него вышла, родила ему сына…

— И умерла с ним в один день, — печально покивал Ремус — и хорошо, что в его голосе не прозвучало ни капли насмешки, иначе Сириус точно бы ему врезал, и плевать на последствия. — Прямо как в сказке, все правильно… Можешь не верить, но я хорошо относился к Лили. Однако из песни слов не выкинешь: она любила прекрасного принца — удачливого ловца, умного и образованного собеседника, галантного кавалера и наследника состоятельной семьи. А живого человека за этим красивым фасадом она совсем не любила, Сири. Настоящего Джеймса Лили просто терпела, изо всех сил пытаясь перевоспитать и переиначить, вылепить из него приличного человека — в своем, маггловском понимании. Маленький крестовый поход хорошей девочки… мы были в чем-то похожи и я сочувствовал этой затее, но не одобрял ее подоплеку: зачем выбирать в мужья того, кого хочется перелицевать с головы до ног? Или, и того хуже, незнакомца, о котором знаешь только то, что хочешь знать?

— И зачем? — поинтересовался Сириус сквозь зубы, потому что новое откровение Ремуса подозрительно походило на правду — на ту самую правду, от которой он старательно отмахивался, потому что не меньше Лили верил в сказки со счастливым концом.

— Можно подумать, я в курсе, — вздохнул Люпин и ткнул вилкой в шарик мороженого с таким раздражением, словно представлял на его месте чей-то глаз. — Это ты мне скажи: судя по твоим письмам, ты бодро шагаешь в похожем направлении. А я, видимо, дурак и не понимаю, зачем гоняться за собственным хвостом. Иногда нужно признать, что людям не по пути, и отпустить друг друга с миром — и чем раньше, тем лучше.

Они снова замолчали. В этом дурацком разговоре вообще было слишком много пауз, но Сири был им даже рад — потому что слова раз за разом заставали его врасплох.

— Я уже ничего не понимаю, — снова припомнив все сказанное, простонал он, борясь с желанием схватиться за голову. — Зачем вы с нами дружили, если мы настолько вам не нравились?

Ремус вскинул брови и взглянул на него так, словно у Сири выросла вторая голова.

— Кто не с нами, тот против нас? — процитировал он, словно намекая, и перекривил: — Ну же, вспоминай давай: Джейми очень любил шутить, а ты во всем ему потакал. Мало кто мог противостоять вам двоим: мозги и характер Поттера плюс твоя пробивная сила… Меня вы трогали редко, словно чуяли что-то, а вот Питу доставалось по полной — пока он не нашел способ подлизаться.

— И все? — спросил Сириус просто чтобы поставить в этом вопросе точку и потом… что он станет делать потом? — Ты дружил с нами исключительно ради этого? Чтобы мы тебя не доставали?

— Да нет, — криво усмехнулся бывший приятель и отложил крепко зажатую в кулаке вилку. — Со временем я привык и вошел во вкус. Дружба с Джеймсом, некоронованным королем Гриффиндора, давала власть и чувство превосходства. В глубине души мне это нравилось. Нравилось, что ко мне прислушиваются, что передо мной заискивают, просят замолвить словечко перед великолепными Поттером и Блэком. К тому же, я верил, что смогу сдерживать порывы Джейми, — и часто получалось. Ну а когда он вычислил мой пушистый секрет…

Ремус помолчал и продолжил жестко и безапелляционно:

— Сперва я испугался до трясущихся поджилок. Потом, когда вы решили стать анимагами, ужасно растрогался — я ведь действительно к вам привязался. К тому же, Поттер определился с основным противником и выбрал Северуса… я не одобрял его развлечения со слабыми, но к Снейпу это не относилось, и я отступился: схватки вчетвером на одного — не повод для гордости, но по крайней мере, этот один был способен дать сдачи… Сейчас я думаю, что нам очень повезло: Северус держал нас в тонусе и не давал окончательно оскотиниться. Знаешь, Сири, у нас ведь подрастает смена — два брата-акробата с приятелем, — вот только у них нет достойного противника, а потому близнецы Уизли не видят берегов даже в подзорную трубу. Печальное зрелище. Во взрослой жизни им придется несладко.

И тут он, да что ж это такое, с горькой иронией подумал Сириус. Никуда от носатого не деться, Снейп словно тень, следует шаг в шаг — и ладно бы просто следовал, но он частенько опережает… И даже некогда близкий друг говорит с нескрываемым уважением именно о нем, а не о Сири.

— Возвращаясь к нашей дружбе, ее основа была стара как мир: мы оказались накрепко повязаны тайной и обрели общего врага, — буднично продолжил Люпин, отхлебывая из чашки — что он там заказал, какао с тремя ложками сахара, совсем как раньше? — Ну и… тогда я ведь правда верил, что ничем не отличаюсь от вас. Гордился тем, что со мной дружат, что меня выбрали, что я кому-то нужен… Я закрывал глаза на все и до последнего не задавал неудобных вопросов — пока не понял, что вы со мной наигрались. Что дружба кончилась — если вообще когда-то была.

Он снова принялся рассматривать свои ладони, и Сириусу захотелось перевалиться через стол и заглянуть тоже, увидеть там ответ и наконец понять хоть что-нибудь во всей этой неразберихе.

— Тогда, во время войны, ты ведь назначил меня в предатели, — тихо сказал Ремус, и Сири отвел глаза. — Когда родился Гарри и Поттеры перестали приглашать меня в гости, ты не только не заступился — ты сделал все, чтобы так оставалось впредь. Почему, Сири? Почему ты заподозрил именно меня? Ты говоришь, что уважал мой ум и мои принципы — так почему ты решил, что я способен на предательство?

Сириус готов был заплатить полновесным золотом, лишь бы Люпин не прекращал говорить, лишь бы не наступала пауза для ответа — но она все же наступила, и над столом повисло тяжелое молчание. Ремус самым очевидным образом не собирался облегчать ему задачу — он просто молчал и ждал, и в глазах друга Сириус читал ответ. Люпин его все-таки обыграл, поставил мат и имел полное право улыбаться своей снисходительной улыбочкой — но он не улыбался. Он терпеливо ждал, и наконец Сири сказал правду:

— Ты был умным и принципиальным оборотнем. Темной тварью. Я хотел бы сказать, что твоя ликантропия не важна, но это будет неправдой.

Ремус кивнул, словно действительно заранее знал, что услышит, и Сириус продолжил:

— Ты думаешь, что все про меня понял, но поставь себя на мое место. Что еще мне оставалось думать? Я точно знал, что не предавал сам, ну а Петтигрю… он был слабым звеном, самым неуклюжим и бесталанным из нас. Как бы мышонок Пит, который только и делал, что жевал печенье и заглядывал Джейми в рот, снюхался со страшными Пожирателями? Он писался от одного их упоминания.

Люпин молчал, но теперь хмурился, и Сири продолжил, в глубине души даже радуясь тому, что можно поговорить начистоту:

— И был ты. Умный, последовательный и методичный, молчаливый и замкнутый. Тихий омут, полный чертей. Я действительно тебя уважал, хочешь верь, хочешь нет — и именно поэтому подозревал. У тебя хватило бы и мозгов, и характера, к тому же, имелся мотив — как раз тогда тебя заслали к оборотням в попытке их перевербовать, но что если вышло наоборот? Волки — звери стайные, и ты мог поддаться соблазну и обрести новую стаю среди своих. Я ошибся и страшно за это поплатился.

Ремус дернул уголком рта и тяжело проронил:

— Я до сих пор жалею, что не предал вас. По крайней мере, было бы не так обидно.

А затем почти без паузы добавил:

— Знаешь, почему Питер постоянно ел? Голод тут ни при чем и жадность тоже. Он заедал стресс, Сири. Я начал подозревать это, когда мы с ним сблизились, но окончательно понял уже сейчас, когда узнал, кто привел Волдеморта в дом Поттеров на самом деле. Петтигрю боялся и ненавидел вас настолько сильно, что уничтожал собственное тело, до поры до времени пытаясь удержать эти чувства в узде. Правда, на шестом курсе прекратил — думаю, именно тогда он начал искать выходы на Пожирателей. Придумал, как именно сможет отомстить.

— За что? — почти простонал Сири. — Ну что такого ужасного Джейми сделал, чтобы заслужить смерть?

— А ты не помнишь? — удивился Люпин и снова свел вместе русые брови. — Впрочем, что это я… конечно, не помнишь. Для тебя все забавы Поттера были веселой игрой: чем бы дитя не тешилось… Ватноножное на переменах, конфундус на контрольной, петрификус на всю ночь⁽⁶⁾? Ничего из ряда вон выходящего — но это продолжалось изо дня в день, подтачивало Питера, как капли точат камень. Я думаю, он слегка тронулся — еще в начале, до того, как сумел втереться к Джеймсу в доверие.

Он подытожил совсем мягко, глядя куда-то сквозь Сириуса и деликатно постукивая ложечкой по ободку чашки:

— Знаешь, у магглов есть дети, которые терпят, терпят и снова терпят — а потом в один прекрасный день приносят в школу ружье? Так вот, Сири, это и есть наш «друг» Питер Петтигрю. Он ничего не забыл и ничего не простил.

— Раз он так ненавидел Джейми, почему не заявил это прямо, в лицо? — спросил Сириус, из последних сил цепляясь за соломинки. Было бы так просто верить в то, что тогда, давным-давно, Хвоста вынудили: шантажировали, надавили на живое, запугали… возможно, взяли в заложники кого-то из родных, чьих имен Сири не мог отыскать в своей памяти, как бы ни старался. Понимание того, что Питер сам пошел к Пожирателям и предложил им помощь добровольно, не укладывалось в голове. — Почему он не постоял за себя, а предпочел ударить в спину?

— Постоял за себя — против двух лучших боевых магов Гриффиндора? — скривился Ремус, откладывая ложечку и зачем-то заглядывая в опустевшую чашку.

— Ну примкнул бы к кому-нибудь, — повысил голос распаленный Сириус. — К тому же Снейпу!

— Так Северус его и принял, — насмешливо покивал Люпин. — Снейп всегда был одиночкой. Нет, если с кем он и стал бы сражаться плечо к плечу, так это со своей подругой… как она, кстати, поживает, твоя жена?

Сири стиснул зубы и отвел взгляд. Когда это звучало вот так, в одном предложении…

— Прекрасно, — проворчал он. — Мы ищем общий язык и скоро его найдем.

Ремус помолчал, а потом вдруг посоветовал:

— Выбрал бы ты другую, Сири, тебе же лучше будет. Сам ведь понимаешь, — и без перехода, не дав ни возразить, ни объясниться, вернулся к прежней теме: — Впрочем, Снейп никогда не подвел бы подружек под удар. Особенно Каро — вот уж кто точно был не боец.

Каролина Стивенсон… Сири помнил ее из рук вон плохо, американка всегда держалась в тени и предпочитала помалкивать — впрочем, он и так следил взглядом за совсем другой девушкой и, если и замечал Стивенсон, то краем глаза, как привычную компаньонку невесты… Когда он вышел на свободу и немного пришел в себя, осмотрелся по сторонам, заново узнавая людей из прошлого, то даже не удивился отсутствию Каролины в жизни жены: минуло десять лет, и далеко не каждая дружба проходит проверку временем. Стивенсон могла уехать из страны, выйти замуж, завести детей и с головой окунуться в семейный быт. Они c Поликсеной могли потерять связь или совместные интересы… в общем, стать совсем другими людьми, незнакомцами — как стал для него тот же Ремус Люпин.

Чего Сири точно не ожидал, так это узнать, что Каролина Стивенсон умерла — сколько ей было, двадцать шесть? Двадцать семь? Он принял то, что во время войны многие знакомые погибли или пропали без вести, как та же Марлин, но смерть в мирное время почему-то стояла особняком. В мирное время надо жить и радоваться жизни, а не оставлять маленькую девочку сиротой…

Наверное, Сириуса не должно было удивить, что племянница Поликсены и подруга Гарри приходилась тихоне Стивенсон родной дочерью, но он все равно удивился. Логически в этом не было ничего странного, но Сири все равно похмыкал про себя: его высокомерный шурин, идеальный наследник, а затем и глава семьи Паркинсон, оказался человеком из плоти и крови, раз женился на бесприданнице.

Панси училась на одном курсе с Гарри, а значит, была ровесницей крестника, но свадьба ее родителей прошла мимо Сириуса: тогда ему было не до того, чтобы изучать страницы светской хроники. В далеком семьдесят девятом он был занят тем, что отчаянно пытался убежать от себя и от собственных соблазнов, а потому специально не следил за жизнью Поликсены и ее семейства — с глаз долой, из сердца вон, так ведь говорится?

Тогда Сириус справлялся как умел: самозабвенно кутил, сражался и ухлестывал за юбками, наутро не помня ни имен, ни лиц, просыпался в незнакомых местах и топил сомнения в виски — в общем, изо всех сил пытался убедить себя в том, что сделал правильный выбор и что такая суматошная жизнь ему по нраву. Потом, на свадьбе Джейми и Лили, случился скандал с маменькой, и Сири окончательно перестал быть наследником — отныне не только по духу, но и по букве закона. Перестал быть женихом Поликсены, пускай и блудным, чисто номинальным, и следить за жизнью бывшей невесты (между прочим, без пяти минут жены Регулуса!) стало не то чтобы нежелательно — совершенно бесполезно и даже вредно.

Впрочем, вскоре выяснилось, что семьдесят девятый припас для Блэков целый мешок сюрпризов. Осенью того проклятого года исчез Реджи, к которому еще накануне Сири безумно ревновал, зимой не стало отца, а мать заперлась на Гриммо 12 — ну а сам он окончательно перестал понимать, что к чему. Так что Паркинсон мог жениться хоть на нунду — в мире Сири Блэка, сузившегося до поисков пропавшего брата, попыток выцарапать маменьку из ее убежища, стычек с Пожирателями и всепоглощающей вины, не оставалось места для чужого счастья.

Тем не менее сейчас, спустя добрый десяток лет, ему было чисто по-человечески жаль, что это счастье долго не продлилось. Прежний Сири обязательно ляпнул бы Паркинсонам что-то сочувственное, причем из самых лучших побуждений, но он нынешний начинал понимать, что есть темы, которые не следует поднимать без подготовки. Не зная броду не лезь в воду: Поликсена ни словом не упоминала подругу, и Сири подозревал, что ей могло быть просто-напросто больно вспоминать о Каролине — Сириус прекрасно понимал жену, потому что и сам скрипел зубами при одной только мысли о Джейми…

— Помоги мне, Рем, — собравшись с силами и заткнув подвякивавшую гордость, попросил он, и Люпин недоуменно нахмурился. — Помоги мне отыскать Питера и отомстить.

Ремус не спешил соглашаться, и Сири вдруг отчетливо понял, что это конец: если сейчас друг откажется от мести, если пожмет плечами и умоет руки, то порвется последняя ниточка, которая их еще связывает.

— Каким бы ни был Джейми в школе… — хрипло и с нажимом продолжил Сириус, наклоняясь через стол и ловя взгляд Ремуса. — Каким бы ты его ни помнил и что бы Сохатый ни делал, он не заслуживал умереть так рано. Послушай, ему ведь было чуть за двадцать, он только начинал жить! С возрастом люди меняются, они умнеют и раскаиваются в ошибках. Джейми тоже мог измениться, мог стать совсем другим — как стали мы с тобой. Ну же, Рем…

— Горбатого могила исправит. Мы никогда не узнаем этого наверняка, — тихо сказал Люпин, глядя куда-то в сторону, на снимки рок-звезд на стенах, и Сири подхватил его мысль:

— Не узнаем, конечно, — потому что Петтигрю отнял у Джейми этот шанс. Он вынес приговор заносчивому и недальновидному мальчишке, но мальчишки теряют дурь и вырастают в хороших друзей и любящих отцов — ну а Джейми уже никогда не вырастет. Он никогда не поймет, что был не прав. Никогда не станет настоящим собой.

Люпин молчал, и Сири отстранился, стиснул зубы и упрямо зашел с другой стороны:

— Если тебе наплевать на Сохатого, подумай хотя бы о Лили. Ты говоришь, что хорошо к ней относился — так разве она заслужила раннюю смерть? А Гарри? Из-за самосуда Питера он вырос сиротой. Чем насолил Хвосту годовалый ребенок?

— О себе ничего не скажешь? — помолчав, спросил Ремус, и Сири помотал головой. Люпин вздохнул и наконец встретил его взгляд. — И как только у тебя это выходит? Никогда не понимал. Я пришел сюда, настроенный рубить правду-матку и под конец сжечь все мосты, а по итогу слушаю тебя развесив уши и не могу отказать. Мерлин с тобой, я помогу найти Питера — не ради Джейми и его загубленного потенциала, но ради Лили и Гарри. Петтигрю перешел черту и стал вровень со своим обидчиком, когда вовлек в месть невиновных. Если он жив, мы его разыщем — и сдадим в аврорат.

— Никакого аврората, — просто сказал Сириус, и Ремус поколебался, а потом медленно кивнул.

Примечания:

PayPal, чтобы скрасить мои суровые будни: ossaya.art@gmail.com

Карта для тех же целей: 2200700436248404

Эрнест: https://ibb.co/MV083H8

У меня ООС, но в целом он основан на канонных цитатах о поведении Джеймса в школе, например (все взято из англоязычной Поттер-вики). Дальше цитаты и мое краткое резюме.

— At some time at school, he and Sirius used an illegal hex (perhaps Engorgio Skullus) on Bertram Aubrey which caused his head to grow twice its original size. It is unknown what motivated the duo to hex him, though it rewarded them a double detention — Джеймс и Сириус раздули голову другому студенту.

— For the vast majority of his time at school, James was somewhat an obnoxious youth with a love of showing off and exceptional self-confidence that bordered on arrogance. He also enjoyed hexing Slytherin students, especially Severus Snape, merely for the fact that he could — Джеймс выделывался и заколдовывал слизеринцев "просто потому, что мог".

— Lily was finally willing to go out with James, after he smoothed out and stopped hexing people for the fun of it (though she was unaware he still hexed Snape) — Лили согласилась встречаться с Джеймсом, когда он перестал заколдовывать других по приколу (хотя втайне от нее он продолжал заколдовывать Снейпа).

1) Мой Гилдерой старше канонного

Вернуться к тексту

2) фр. libertin — развратник

Вернуться к тексту

3) Муза эпической поэзии

Вернуться к тексту

4) лат. Кому это выгодно?

Вернуться к тексту

5) англ. You can't teach an old dog new tricks — старого пса новым трюкам не научишь

Вернуться к тексту

6) Развитие канонных идей: "He occasionally bullied and jinxed other students just for fun", "walking down corridors and hexing anyone who annoys you just because you can"

Вернуться к тексту