Delicate - Нежность (гет)

Иногда лучше сдержать тошноту, особенно после того, как кто-то сказал тебе, что хочет сохранить вашего ребенка… Особенно, если это все происходит на обратной дороге с похорон. Но когда я поступала так, как лучше?

Ну, думаю, это его уж точно отвлекло. Я ведь так и не дала никакого ответа. Могу сказать, что он действительно пытался не показать своего отвращения, вызванного моей внезапной рвотой, которое все равно отразилось у него на лице. В конце концов, меня стошнило прямо на его кожаные ботинки. Что же, могло быть и гораздо хуже. По крайней мере, лучше уж на ботинки, чем в лицо. Тогда было бы все ужасно.

Скорпиус возился с очищающими чарами, а я чувствовала себя просто ужасно на протяжении всей дороги, чтобы решиться вновь заговорить. Он ничего не сказал, видимо ожидая, что меня может еще раз на него стошнить. И когда мы прибыли в школу, я развернулась и ушла в спальню, чтобы просто прилечь. Где я теперь и нахожусь. Наступило уже послеобеденное время, но в спальне совершенно пусто. Я этому безумно рада, ведь мне нужно обдумать все, что сказал мне Скорпиус до моего фиаско с рвотой.

Он хочет оставить ребенка. Хочет, чтобы мы были родителями. Хочет, чтобы мы вместе меняли подгузники, кормили, купали, воспитывали его или ее, пока еще учимся? То есть, я хотела сказать, понимает ли Скорпиус, на что он обрекает себя? С детьми приятно общаться с расстояния десяти метров, а не когда вы должны о них заботиться каждую минуту, каждый день, это все не выглядит так уж и весело. Что если он или она заболеет? Я паникую в таких ситуациях. Когда Хьюго заразился ветрянкой, я позвонила маме и сказала, что Хью умирает, и она должна поторопиться домой, так что я почти не была рядом с ним в те дни. Я получила хорошую взбучку. Но что делать, если я не смогу почувствовать связи с ней или с ним? Что если меня поразит тяжелая форма после родовой депрессии, и я просто не захочу его или ее?

Что если я не такая, как моя мама?

Мне всего лишь шестнадцать. Ну, почти семнадцать, но это совсем не важно. Я считаю, что я еще слишком маленькая для этого. Я не говорю, что шестнадцатилетняя не может быть хорошей матерью. Я верю, что может. Я просто хочу сказать, что я еще не готова. Мое развитие еще где-то на уровне семи лет. Нет, это, конечно же, гораздо лучше, чем у Джеймса или Фреда, но все равно я еще слишком маленькая. И поэтому, когда моему ребенку будет семь, мое развитие станет где-то на уровне четырнадцати лет... И что тогда получается, у четырнадцатилетней матери есть семилетний ребенок?

Вот видите, это просто еще одно доказательство, что я не готова ко всему этому. Я не могу даже правильно расставить акценты в сложившейся ситуации, а все время скатываюсь в какие-то смешные крайности. Я скучаю по тем дням, когда я еще была нормальной. Хотя я никогда не была нормальной. Ну, когда это говорю, я имею в виду свою влюбленность в Тедди Люпина, раньше, хоть и знала, что у нас нет будущего, я пожирала книги (в прямом смысле этого слова и мама была очень огорчена этим фактом, но мне тогда было года три-четыре) и закрывалась в теплицах несколько раз... Но тем не менее я была нормальной. Ну, более нормальной, чем сейчас. Теперь же, я просто экс-книгоед, все также немного влюблена в Тедди, беременна, мои родители разошлись, у моего брата больше макияжа на лице, чем у меня, мои кузены становятся такими же замороченными, но их хотя бы не тошнит на друзей. Что со мной не так?

– Где ты была весь день?

Я даже не заметила Лауру Фелпс, зашедшую в спальню, кинувшую сумку на пол возле кровати и принявшуюся расчесывать волосы. Она была в своем обычном заносчивом настроении, тем более странным выглядел ее интерес к тому, где я была весь день.

– На похоронах, – отвечаю я.

– О, – говорит она. – Соболезную.

Вряд ли она говорила это искренне, но, тем не менее, мне было приятно услышать нечто подобное. Если бы она была обычным человеком, то подобное лицемерие мне было бы неприятно услышать, но зная Лауру, даже такое ее участие было просто поразительным.

– Все в порядке, – отвечаю я. – Я не знала этой женщины.

– Тогда почему ты была на ее похоронах? – спросила Лаура, вздернув свои прекрасно выщипанные брови. Почему мои брови не могут быть такой же прекрасной формы? И губы, почему они не могут быть более пухлыми? А скулы более четкими? И волосы прямыми и темными?

– Друг моего друга, – говорю я.

– О, – снова бормочет она.

Как-то неудобно даже. Мы так вежливы друг с другом, что это даже кажется неправильным. Наверное, мы просто жалеем друг друга. Ведь мы обе были унижены на глазах у всей школы, и хотя она получила по заслугам, а я ни в чем ни была виновата, мне кажется, что у нас с ней все же есть нечто общее.

– Тебя искал Малфой, – словно случайно роняет она, пока подкрашивает блеском губы.

– М-м-м, – бормочу я. Мне и правда не хочется с ним говорить... ну, я хочу с ним поговорить, но не о детях.

– Я дала ему пароль, – добавляет она.

– Ты что? – восклицаю я. – Ты дала ему пароль от гостиной Гриффиндора?

– Ну, да, – пожимает она плечами, закатывая глаза, – я подумала, что это будет в норме вещей, учитывая, что он и так у нас в гостиной тусуется чуть ли не каждый день.

Это, конечно, так, но я надеялась скрыть от него изменение пароля. Лаура встает из-за туалетного столика и начинает рыться в гардеробе. Я впадаю в легкую панику, но ведь все будет хорошо, если я просто останусь в девичьей спальне. Парням сюда вход воспрещен.

Держи карман шире.

Тогда как Скорпиус попал в мою спальню в октябре? Я тогда была слишком пьяна, чтобы думать о подобном. Лаура сменила форму на черную юбку и красный топ и обула кожаные сапожки – это ее наряд на сегодняшнее свидание. Интересно, какая сердобольная душа ее пригласила. Но, если это не мои родственники, то меня это не интересует.

Лаура покидает спальню, оставляя после себя приторно-сладкий аромат. Я задергиваю балдахин вокруг кровати и начинаю поглаживать живот.

– Тебе так повезло, – вздыхаю я. – Ты там в безопасности и тепле, и тебе нет нужды ни о чем беспокоиться, верно? Ну, за исключением того, чтобы вновь пнуть меня, – я ощущаю легкий толчок... Может быть, он меня слышит? – Неужели ты и правда, хочешь родиться в семье Уизли, возможно самой странной из всех? Я имею в виду бабушку Молли. Она будет твоей прабабушкой... И еще у нее есть странное желание кормить людей до тех пор, пока они не лопнут. Альбус Поттер и прадед Артур полностью одержимы магглами. Дед даже оставил свои коллекционные вилки в завещании Алу. А у Джеймса мозг отшибло лет в пять. Твои дедушки и бабушки обмениваются смешными поцелуйчиками. И это учитывая, что я не упомянула дядю Перси.

– А ведь ты еще и Малфой, не стоит этого забывать. Твой дед не хочет, чтобы ты появлялся на свет, но я не думаю, что стану его слушать, – слезы катятся по моим щекам. – Ведь твой отец хочет, чтобы ты родился. И часть меня тоже этого очень хочет. Я знаю, ты внутри меня всего лишь несколько месяцев, но я так к тебе привыкла. Я даже не знаю, какого ты будешь пола, но у меня такое ощущение, что мы уже связаны, – я вновь на минуту замолкаю и чувствую еще один толчок. – Я имела в виду, что кажется начала угадывать с едой, которую ты любишь. На этой неделе это был лук-порей. Ты странный малый. Почему тебе не может нравиться карри? Я готова убить за карри, но каждый раз, когда я хоть один глазком смотрю в его сторону меня жутко начинает тошнить... А иногда и тошнит.

Я судорожно вытираю слезы.

– Как мне поступить? Как я могу родить тебя в семье, где отцы и матери ну просто закадычные «друзья»? Это не справедливо. Это ни для кого не справедливо.

* * *

Проснулась я в два часа ночи, уснув при этом около пяти вечера. Я по-прежнему в той же одежде, что и по приезде, поэтому встаю и переодеваюсь в свою пижаму с Пушками Педдл. Дом, Чес и Лора крепко спят, но теперь, когда я поднимаюсь, я уже не ощущаю усталости. Проворочавшись некоторое время в постели, я решила, что не стоит тратить время на бесполезные попытки уснуть, и я встаю, надеваю пару толстых носков, джемпер и отправляюсь на прогулку. Мантия-невидимка Джеймса сейчас была бы как нельзя кстати.

Я прокрадываюсь в спальню мальчиков седьмого курса, стараясь не забыть задать Малфою вопрос о том, как ему удалось пройти по лестнице в девичью спальню тогда, в день рождения Джеймса, без того, чтобы не оказаться на полу под воздействием старинного заклинания, которое действовало еще во времена бабушки Молли. Храп шести семикурсников разносится далеко за пределы комнаты. Гарри Латимер спит, уткнувшись лицом в подушку, и я даже не знаю, удается ли ему в таком положение свободно дышать. Язык Фреда свешивается, как у собаки, оставляя огромное мокрое пятно на подушке. Полог Марка задернут вокруг его кровати, а Гарри Джейкобс издает негромкое хрюканье, когда втягивает новую порцию воздуха в легкие. Да, существуют два Гарри-семикурсника. На самом деле в Хогвартсе парней с именем Гарри целых пятнадцать, а еще пять с именем Рон и три Гермионы. Их имена стали очень популярны, после того как завершилась ВМВ. (Ну, Вторая Магическая Война, а не Вторая Мировая Война). Шон Финниган глупо улыбается во сне, а одет он в пятнистую пижаму. Как мило.

Нога Джеймса выглядывает из под покрывала, одновременно демонстрируя желтые боксеры, что одеты на нем, всей спальне. М-да, не очень красиво, но как мне кажется, многие девушки захотели бы увидеть его в таком виде. Я в этом совершенно уверена. Обитатели спальни все спят мертвецким сном, и я осторожно пробираюсь к чемодану Дджеймса, стоящему в изножье его кровати. Я знаю, что моя жизнь будет находиться в моих руках, когда я все же вытащу то, зачем пришла. Тут очень темно и я практически не вижу, что делаю, а палочку я оставила в своей спальне. Здесь свалены какие-то мокрые вещи, острые предметы, что-то порошкообразное, и я даже не могу представить что это, но зная Джеймса, этим порошком может оказаться что угодно. Наконец, я нащупываю в сундуке мантию-невидимку, вытаскиваю и накидываю на себя. Бросив в последний раз взгляд на фиолетово-пятнистую пижаму Шона, я выхожу из спальни.

Ночной Хогвартс – очень мирное место, ровно до тех пор, пока тебя не поймали за пределами факультетской гостиной. Тут спят призраки, просто зависнув в самых неожиданных местах, раздается храп спящих портретов и даже лестницы не меняют свое расположение: они тоже устали. И хотя я надела ботинки, бетонные полы все равно кажутся слишком холодными. Я брожу до трех часов, размышляя. За это время я не думала о важных вещах: ребенок, Скорпиус или же мои родители. Я думала о Пушках Педдл и о том, станут ли они лучшей командой в следующем году, когда к ним присоединится Йоханссон. Я вспоминала то время, когда папа взял нас с Хью на игру Пушек против Торнадо, и как мы выиграли тогда, опередив соперников на 70 очков. Тогда мне было девять. Мамы с нами не было. Она никогда не любила квиддич. Хью тоже не сильно любит квиддич, но такую игру он бы ни за что не пропустил. Потом мы вернулись домой, и папа отправился укладывать Хью, а мама решила прочитать мне сказку (хотя я и сама была в состоянии ее прочесть), и как из спальни Хью раздался страшный визг, и как они с папой выскочили в коридор.

Мы с мамой выбежали в коридор, чтобы посмотреть на причину переполоха. Я никогда до этого не видела, чтобы папа с Хью были настолько бледными. Хью рыдал, а папа и сам был на грани истерики.

— П-п-п... — заикался папа, стараясь сглотнуть.

— Что, Рон? – в панике спрашивала мама, сжимая руку отца, пока я пыталась успокоить Хью.

— Ге... Гермиона... там п-п-пау...

— Паук! – крикнул Хью, заливаясь слезами с новой силой.

Мама посмотрела на меня, я на нее, и мы обе покатились со смеху. Оказывается в нашей семье, только мы с мамой были по-настоящему храбрыми. И это было самой настоящей правдой. Хью и папа были во власти арахнофобии*, так что нам с мамой отводилась роль рыцарей в сияющих доспехах. Я скучаю по тем временам. Интересно, что папа делает сейчас, когда видит паука. Вероятно, он зовет Гарри или еще кого-то… слабак.

В конце концов, я добралась до холла, миновав остальные этажи. Я не была уверена в том, куда мне следует идти дальше, поэтому я направилась к лестнице, которая ведет к подземельям Слизерина. Их я тоже знаю прекрасно, все-таки скитания по замку приносят ощутимую выгоду. Когда я завершаю спуск, я долго иду по длинному и очень темному коридору, который едва освещается двумя или тремя факелами. В подземелье и правда жутко. Я прохожу мимо класса Зельеварения и устремляюсь в самый конец коридора, где точно знаю, висит портрет, скрывающий за собой вход в гостиную факультета Слизерин. Я знаю их пароль, ведь именно на него мы и выменяли пароль от нашей гостиной у Ала и Скорпиуса. Я скидываю мантию-невидимку и портрет мгновенно просыпается.

– Парселтанг, – произношу я.

Портрету совершенно все равно, что я не принадлежу к факультету Слизерин, и он равнодушно распахивается, пропуская меня внутрь. Я бывала в гостиной зеленого факультета и раньше. Она располагается под озером из-за чего, как мне кажется, здесь ужасно скучно и холодно. Мне всегда было уютнее в Гриффиндорской башне, но опять же, это сугубо субъективное мнение. Мои ноги, кажется, сами знают, куда им идти, поэтому я даже не останавливаюсь, чтобы осмотреть гостиную. Я направляюсь вверх по лестнице очень похожей на ту, что находится в нашей башне, пока не добираюсь до комнаты с надписью «Шестой курс». Я тихо надавливаю на дверь и осторожно ее приоткрываю.

Кровать Паркинсона стоит справа от меня самой первой, а его самого почти не видно под одеялом. Бриггс спит на стоящей рядом кровати, но он настолько мал, что я с трудом могу сказать есть он там или же нет. Ал спит с другой стороны комнаты. Спящим он становится очень похожим на Джеймса, ведь они очень похожи ровно до тех пор, пока Ал не надевает очки... и, о Мерлин, он носит точно такие же боксеры. Тетя Джинни, должно быть, купила их целую упаковку. Честно говоря, очень сложно различить спящих Поттеров. Это различие становится видным, стоит Алу открыть глаза: они у него потрясающего зеленого оттенка.

Полог на кровати Скорпиуса задвинут. И я чуть оттягиваю ткань, чтобы заглянуть внутрь. Ох, блин, я все больше и больше превращаюсь в сталкера, но сомневаюсь, что он сильно станет возражать. В конце концов, никто не проводил четкой границы между тем, что разрешено и запрещено делать друзьям? Спящий Скорпиус выглядит очень серьезным. Он хмурится, а его светлые волосы скрывают один глаз. Я протягиваю руку и нежно убираю мешающие ему волосы, но Скорпиус спит очень чутко и сразу же начинает шевелиться. Я даже не стала отскакивать назад или же натягивать мантию-невидимку. Я просто осталась стоять там, где и была. Его глаза сонно приоткрываются, но затем снова закрываются. Он явно пребывает в полудреме.

– Что ты здесь делаешь? – сонно бормочет он. И я не могу удержаться от улыбки.

– Мне было скучно, – шепотом признаюсь я.

Он приподнимает бровь и на его губах появляется улыбка:

– Посередине ночи?

– Не без твоей помощи, – насмешливо шепчу я.

Он откатывается в сторону, и берет меня за руку, показывая, чтобы я легла рядом с ним. Я укладываюсь рядом: отчасти потому, что мне холодно, отчасти потому, что я устала. Он натягивает на меня покрывало, а я задергиваю полог вокруг кровати. Когда я поворачиваюсь к нему лицом, его глаза закрыты, но мне совсем не кажется, что он уснул.

– Скорпиус? – шепчу я.

– М-м-м? – тихо тянет он.

Я замечаю, что он так и не отпустил мою руку... и это так прекрасно.

– Я тоже думаю, что мы должны оставить ребенка.

Он очень нежно обнимает меня свободной рукой за талию в каком-то неловком объятии, да так и оставляет ее там. Я прижимаюсь к нему крепче, наверное, потому что очень замерзла, и закрываю глаза.

– Спокойной ночи, Роза.

– Спокойной ночи.

* * *

Я просыпаюсь рано утром до того, как просыпаются остальные. На самом деле прошло не более двух часов с того момента, как я заснула. Скорпиус спит в той же позе, в которой я его помню. Он по-прежнему слегка нахмурен и все так же держит меня за руку. Он выглядит таким невинным когда спит. Как маленький мальчик-хорист. Я мягко вытягиваю руку из его пальцев и медленно вылезаю из постели. Сейчас было бы просто ужасно, если Алу вдруг надумалось бы проснуться... Это было бы чертовски не вовремя. Кстати, сейчас он крепко спит, так что я накидываю мантию-невидимку и проскальзываю в дверь. Последний взгляд, брошенный на Скорпиуса, говорит мне, что он еще не заметил моего ухода.

Я наконец-то достигаю башни Гриффиндора, и пытаюсь разбудить Полную Даму, чтобы войти внутрь. Поверьте мне, распространенное убеждение, что все толстые люди добрые и веселые априори – это не всегда верно, особенно, если их рано разбудить.

– Ты хоть знаешь, который сейчас час? – сердито ворчит она. – Разбудила меня посреди такого прекрасного сна!

– В мире не хватит снов, чтобы сделать вас красивой, – возражаю я, не в силах с собой справиться.

– Как ты только смеешь! У современных детей нет никакой морали, если они позволяют себе оскорблять старших...

– Ты портрет!

– ...и состоять во внебрачных отношениях со слизеринским мальчишкой! Позор!

– Подросток, – бормочу я.

– Подростков много! – кричит она, но все же открывает проход, когда осознает, что я ей назвала пароль.

Я бросаюсь в мальчишескую спальню, чтобы вернуть мантию Джеймсу. Он, слава Мерлину, все еще спит, и я небрежно бросаю плащ обратно в сундук Джеймса. Сомневаюсь, что он что-либо вообще в состоянии заметить. И прежде, чем я начинаю красться к двери, я замечаю, что кто-то поступает точно так же.

– Дом? – отчаянно шепчу я. Она подскакивает и оборачивается прежде, чем успевает открыть дверь.

– Роза, ты чертовски меня напугала, – шепчет она. – Что ты здесь делаешь?

– Я...

О черт, как все плохо. Что же мне ей сказать?

– Я вот на прогулку собралась, – глупо отвечаю я.

– В комнате семикурсников? – удивленно спрашивает Дом.

– А ты что здесь делаешь? – сердито шепчу я.

– Я была...

Она точно также смущена и, как мне кажется, ей ужасно не хочется отвечать на этот вопрос. Я знаю, что она провела ночь с Марком и, думаю, что где-то в глубине души, она знает, что я была со Скорпиусом.

– Давай убираться отсюда, – шепчу я. Шон Финниган уже начинает шевелиться. Мы на цыпочках покидаем комнату и бежим в нашу спальню.

– Ты провела с ним ночь? – шиплю я, стоит нам оказаться в гостиной. – Разве мой пример тебя ничему не научил?!

– Мы не занимались с ним сексом! – прошипела она в ответ. – И даже, если бы занимались, то мой мозг еще не отключился, чтобы забыть о контрацепции!

– О, ну конечно, ты же у нас вся такая разумная и ответственная! – с сарказмом ответила я.

– Ну, это лучше, чем оказаться беременной в шестнадцать лет, – огрызается Дом. – Для чего тебе понадобилась мантия-невидимка Джеймса?

Вот где сказывается отсутствие таланта ко лжи. Я прямо ощущаю, как мои уши краснеют, а они краснеют всегда, когда я хочу что-нибудь скрыть или же нервничаю, или злюсь, или смущаюсь... и так почти всегда.

– Ты была со Скорпиусом, – говорит Дом, – я знаю. Ничего себе, а вы время зря не теряете, учитывая, что мы с ним расстались только вчера.

– Ну да, после того, как ты изменяла ему в течение месяца! – сердито шиплю я. Как она только посмела читать мне нотации!

– И ты еще смеешь обвинять меня? – кричит она в отчаянии. – Он ведь был влюблен в тебя!

Я пытаюсь не рассмеяться. Но, в конечном счете, я все же умудрилась подавиться слюной и примерно с минуту пыталась откашляться. Дерьмо.

– Ты с ума сошла, – качаю головой. – Ты же понимаешь, Дом, что это все бред. Это же очевидно...

– Я не злюсь на тебя за это, Роза, – продолжает она, – мне надо было это предвидеть. Наверное, я была просто не в состоянии воспринять отказ. Я думала, что он был для меня единственным. Но нет, единственным стал Марк.

– Дом, серьезно, Скорпиус в меня не влюблен, – пытаюсь я ее убедить, – мы с ним просто друзья, клянусь...

– Роззи, неужели ты думаешь, что он стал бы спать с тобой, если бы не любил?

– Да, – резво закивала я головой. – Он же парень!

– Он не похож на обычных парней, – говорит Дом сердито. – Поверь мне, я знаю. Я была с ним три месяца, и он ни разу не попытался заняться со мной сексом.

– Ну, может все дело в приближающемся отцовстве, ведь последний раз у него был с такими последствиями, что послужил неким выключателем, – замечаю я.

Дом удивленно приподнимает бровь.

– Без разницы, что ты сейчас говоришь. Послушай, мне все равно, была ты со Скорпиусом или нет. Ты должна быть рядом с ним по-любому.

– Я не с ним! – утверждаю я. – Мы друзья! Вот и все!

– Вы собираетесь стать родителями, – возражает она. – Вы не просто друзья.

– Вы с Марком друг друга стоите, – бормочу я с негодованием.

– Ты слишком упряма, – вздыхает Дом и направляется к лестнице, ведущей в девичьи спальни. – Я собираюсь вздремнуть перед занятиями.

Я не понимаю ее, действительно не понимаю ее теории о Скорпиусе и его неземной любви ко мне. Это так смешно… Также как и попытка парня и девушки, зачавших ребенка остаться друзьями? Ладно, может, она и права.

Я прилегла на диван в гостиной, но засыпать даже и не собиралась. Ведь стоит мне уснуть, и я могу проспать аж до обеда завтрашнего дня. Я бы могла оправдать это тем, что меня сильно тошнило утром, в любом случае, эта отговорка лучше той, которую как-то выдал Джеймс: «У меня был тяжелый случай приступа лихорадки», но я все же не хочу пропустить Трансфигурацию. Я замечаю письмо, лежащее прямо на столике возле дивана и от скуки принимаюсь его рассматривать. На конверте нет надписей, поэтому я открываю его, пытаясь понять что это.

Лаура,

Мама

Больно. Это письмо причинило мне больше боли, чем все, что я когда-либо читала. В самом деле, это просто не может быть правдой. И нет там того факта, что мать Лауры Фелпс советует своей дочери совершить подобную дрянь… Просто нет. Какой человек скажет подобное? Она считает, что Лаура жирная? Тогда у меня, наверное, крайняя степень ожирения, потому что Лаура невероятно худая. И откуда в ней столько ненависти ко мне. Ей сказали унизить меня при всех. И кто? Ее собственная мать. У таких людей просто не должно быть детей.

Я сижу в гостиной, перечитываю письмо и думаю о Лауре до половины шестого. Даже сейчас, когда я поднимаюсь в спальню, чтобы подготовиться к учебному дню, я не могу перестать думать о ней: что если она совсем не тот человек, каким кажется нам всем? Что если на нее так влияет собственная мать? Что если в ней все же есть зачатки человечности, чего ее матери, кажется, совершенно не хватает? Что делать, если я ошибалась на ее счет?

Я принимаю душ и переодеваюсь в школьную форму в то время, когда Дом и Лаура, только начинают просыпаться. Дом выглядит разбитой, но упрямо тащится в ванную, пока Чес ее не заняла. Чес проснувшись, приподнимается на кровати, чтобы в следующее мгновение снова на нее упасть и заснуть. Лаура бросает взгляд на часы, встревоженно перепроверяет время, и спрыгивает на пол. Она делает приседания. Обычно, я всегда критикую ее за это, но теперь мне просто ее жаль. Я не могу представить себе, что моя мама могла бы иметь настолько сильное влияние на меня. Может, мои родители не такие уж и плохие.

Мы с Дом идем на Трансфигурацию вместе, забыв о том, что наговорили друг другу сегодня утром. Ал и Скорпиус идут впереди нас, что достаточно странно, учитывая, что они всегда опаздывают. Ал выглядит очень уставшим, а Скорпиус же наоборот здорово чем-то встревожен. Он бросает на меня странные взгляды... И у меня появляется чувство, что я что-то сделала неправильно.

– Хм, Роза, можно тебя на минутку? – спрашивает он.

О, нет. Он сожалеет обо всем. Он не хочет нашего ребенка. Он хочет сказать, что не имел в виду ничего подобного, что это была просто глупая, злая шутка…

– Ладно, это будет звучать немного странно, – начинает он.

Немного странно? Скорее неприятно и резко!

– Но ты... – он замолкает и оглядывается вокруг, проверяя, не подслушивают ли Ал с Дом, а потом вдруг спрашивает шепотом, – ...была в моей спальне этой ночью?

О Мерлин, он не помнит. Как он мог забыть? Неужели так много девушек заявляются в три утра в их спальню, чтобы забраться к нему в постель? Как же неловко.

– Ты не помнишь, – вздыхаю я, обращаясь больше к себе, чем к нему.

– Конечно, помню, – возражает он, – я... я просто не был уверен, что мне все это не приснилось или еще что-нибудь в этом же роде. Это показалось немного странным, вот и все.

– Ну, да, я странный человек, – соглашаюсь я. – Я просто решила, что мне надо было прогуляться в полночь.

– Это было далеко за полночь.

– Ну, некоторые вещи просто не могут дожидаться до утра, – пожимаю я плечами. Он кивает и мне становится ясно, что он все помнит.

– Так... мы оставим его? – осторожно спрашивает он.

– Если ты хочешь, – пожимаю я плечами. И это выглядит так, словно мы обсуждаем не сыграть ли нам в квиддич, а не принимаем решение о нашем ребенке. – Но... ты должен понимать, что будет сложно...

– Я знаю...

– И на нас будут давить...

– Я справлюсь с этим.

– И дети плачут, а еще дерьмо постоянно…

– Бриггс такой же, а я к нему привык, – пожимает Скорпиус плечами.

– И они влекут за собой дополнительные расходы...

– У меня есть работа, – проницательно смотрит он на меня.

– И... у тебя есть работа? – слегка опешив, спрашиваю я. У него что, правда есть работа?

– Ага, я устроился на работу еще в январе, когда... Ну, ты же знаешь, когда стало обо всем известно. Я работаю в «Дервиш и Беннгс» в Хогсмиде по субботам и, иногда, по вечерам. И я знаю, что на самом деле платят там не так уж и много, – краснеет он, – но этого должно хватить.

– Ты устроился на работу в январе? – удивленно вскрикиваю я, заставляя Ала с Дом обернуться. – Т-так ты еще тогда решил оставить ребенка?

– Конечно, – пожимает он плечами. – Я просто дал тебе время, чтобы и ты решила также.

_____________________________________

Арахнофобия – боязнь пауков.