Власть женщины сильней (гет)

Его Святейшество призвал к себе монсеньора Перетти. Через своих посыльных Климент уже узнал, что продвижение врага в феррарских землях остановлено, и решил, что угроза миновала. Этот момент он счел благоприятным для того, чтобы расправиться с мятежным кардиналом.

Разложив перед собой бумаги, Франческо Каррера задумался, как же тот, кого он искренне считал своим наставником, превратился в непримиримого противника. В памяти всплыл отрывок разговора с Юлией…

— …Когда-то он пощадил вас!

— Я сумел, смог подчиниться.

— Или он нашел способ примириться с вами?

— Я был молод и место в тени такого человека меня вполне устраивало! Сегодня кардинал хочет снова быть первым.

— Но, возможно, он хочет и чего-то другого? Деньги, титулы, должности… Он ведь тоже человек! Вы же лучше знаете, что он просил у вас.

— Если бы он у меня что-то просил! Он явился ко мне, чтобы напомнить, кто есть кто! А я решил прояснить этот вопрос и посмотреть так ли все, как говорит кардинал Перетти. И мне кажется, он оказался не прав!

— Но вы же его хорошо знаете. Он… Будьте мудрее. Если он станет вашим другом, для вас не будет ничего невозможного…

— Для меня итак нет ничего невозможного в пределах, отпущенных Господом человеку! Поймите, я только защищаюсь!

Франческо открыл глаза, с усилием провел по лицу руками. Двум папам не место в Ватикане! А потому Святой Отец позвал монсеньора, чтобы посоветоваться — на какой день лучше назначить суд над разбойником Сарто.

* * *

Перетти вернулся в город после очередного визита на виллу, где гостила Виктория. Графиня выглядела уже намного спокойнее, на щеки возвращался здоровый румянец. Но после памятного первого приезда, кардинал избегал оставаться с ней наедине. Феличе подозревал, что выздоровление Виктории напрямую связано с накалом чувств, вызванным его недвусмысленным предложением «одной ночи». Более того, кардиналу было приятно осознавать, что в деле излечения графини он немного превзошел Давида Лейзера. Перетти еще не знал, что временное улучшение, увы, обернется еще более глубоким кризисом.

Отдохнув несколько часов раннего утра, посетив молельню, монсеньор отправился на прием в Апостольский дворец. Ему было что сообщить Святому Отцу — еретики покинули Феррару. Обещание выполнено. Слово за Климентом, или он вновь поднимет коллегию против Папы-неудачника, Папы, лишенного Божьей милости.

Переступив порог, кардинал заметил, что Святой Отец неплохо пообедал, и только тогда вспомнил, что сам не ел со вчерашнего дня. Еще больше монсеньора насторожил добродушный тон хозяина кабинета.

— Добрый день, брат мой! Прошу, садись. Итак, какие новости из Феррары?

— Дело завершилось к славе Святого Престола, — осторожно ответил Перетти, теряясь в догадках.

— Отлично. Мои гонцы сообщили то же самое. Ты уверен, что еретики не возобновят свои притязания?

— Уверен, Святой Отец.

Теперь кардинал встревожился уже не на шутку, но лицо его осталось бесстрастным.

— Будем надеяться, что Господь услышал наши молитвы. Тогда мы можем поговорить о наших делах. Прочти это, — Климент протянул кардиналу бумагу с подписью Юлии.

Едва ознакомившись с первыми строками, Перетти потерял самообладание: краска сошла с его лица, но тут же вернулась пятнами на скулах. Не дочитав до конца, Феличе бросил документ на стол. И сразу пожалел об этом. Прибрав руки в рукава, он выпрямился на стуле.

— Я слышал о беспутствах этого человека. Но я не понимаю, почему вы называете это нашими делами…

— Только потому, что Феличе Перетти и Джакомо Сарто одно и то же лицо. Ты зря не дочитал до конца, там это указано и заверено подписью самого надежного свидетеля, — Каррера едва смог справиться с издевательской улыбкой, рвавшейся скривить его губы.

Перетти почувствовал, как взмокла спина:

— Кто же этот свидетель?

— Юлия де Ла Платьер графиня де Бельфор. Она не могла ошибиться.

— Позвольте еще раз взглянуть…

Вот тут Франческо уже не сдержался, усмешка вылезла наружу:

— Изволь, — но теперь он не выпускал бумагу из рук.

Перетти рассмотрел подпись графини и откинулся на спинку стула, множество мыслей теснилось в его голове. Внезапно он встал:

— Коллегия тебя не поддержит!

— Постой, куда же ты?! Это еще не все. Письмо Юлии ты уже видел, или желаешь еще раз взглянуть? К тому же, в курии нет ни одного безгрешного человека. В свое время ты объяснил мне это достаточно хорошо. А как будут разочарованы римляне — папа Сикст в свое время разделался с разбойниками на папских землях, чтобы после у него не было конкурентов!

— Что тебе от меня нужно?

Перетти подумал — еще получится поторговаться, ведь если бы Климент не нуждался в нем, он уже был бы даже не в Сант-Анджело, а в римской городской тюрьме.

— О, так уже лучше, — Климент улыбнулся. И дальше заговорил совсем другим тоном:

— Я хочу немного — вы подписываете документ, где признаете, что показания Юлии де Ла Платьер истинны. Я нахожу вам дело где-нибудь подальше от Рима. И вы добровольно туда уезжаете. Но при этом хорошо и долго помните, что при малейшем моем подозрении на вашу нелояльность эти документы будут преданы огласке.

Климент внимательно следил за выражением лица собеседника, а потому, чуть усмехнувшись, добавил:

— То же самое произойдет в случае моей внезапной случайной кончины. Я достаточно внятно изъясняю суть дела?

— Более чем, — Перетти исподлобья глянул на Святого Отца. — Я не буду подписывать себе смертный приговор.

— Прекрасно. Через несколько дней вернутся мои гонцы. Они привезут свидетелей ваших разбойничьих похождений!

Последние слова Папа почти прокричал, на что Перетти вскинул опущенную было голову и буквально впился взглядом в лицо Климента.

— А пока, кардинал, вы погостите в Сант-Анджело… на его нижнем этаже! Рядом с Юлией. Там, глядишь, можно будет и суд начать.

Закончив говорить, Его Святейшество махнул рукой, и за спиной Перетти встали два дюжих гвардейца и монах.

— Брат Антонио, займитесь его преосвященством. Кстати, что там с Менголли?

— Уже здесь.

— Прекрасно! Итак, кардинал Перетти, ваше слово. Да, чуть не забыл… Бенвенуто я, пожалуй, отпущу, если ваши друзья привезут Викторию.

— А ведь эта женщина убила вашего племянника!

— Я меняю жизнь вашего сына на свободу Виктории де Бюсси! Пожалейте мальчика, он так… красив и молод. Говорят, пытки не украшают юношей. Последний раз спрашиваю, вы подпишете признание? Решайте. Времени мало. Подумайте о Юлии. Какой удар для нее — собственноручно подписать вам смертный приговор… Как она защищала вас!

Феличе почувствовал, как алая пелена ярости заволакивает сознание, он подался вперед, готовый броситься на врага. Его отрезвили две крепкие руки швейцарцев, легшие на плечи. Едва расцепив зубы, он выговорил:

— Со мной можешь делать, что хочешь, но ты отпустишь Бенвенуто и Юлию. Оставишь их в покое!

Климент расхохотался:

— Браво! Что за чудесная семья! — но тут же стал серьезен: — Сейчас условия ставлю я! Решайте. Вы же знаете, что мучиться, не умирая, очень больно. Подумайте, что ждет тех, кого вы любите…

Климент замолчал, глядя на Перетти.

Даже зная, как поступил бы сам, кардинал не желал верить Каррере. Почему Папа просто не приведет готовый приговор в действие? Что заставляет Климента вести эти переговоры? Перетти мог предположить только одно: он не уверен в результате. Значит, необходимо выиграть время. Медленно переступая, кардинал вернулся к столу:

— Бумагу. Перо.

Каррера протянул ему и то, и другое:

— Вы умны, я рад за вас.

При этих словах Феличе передернуло от досады. Поставив подпись, Перетти отбросил перо:

— Всё.

Трудно сказать, к чему это относилось. Даже сам кардинал вряд ли смог бы объяснить.

— Итак, когда я увижу синьору Викторию, а значит вы — своего сына?

— Кардинала и графиню де Бельфор.

— Да-да, хорошо, вы сможете забрать их, как только…

— Я хочу забрать их сейчас.

— Не раньше, чем я увижу Викторию. И в ваших интересах сделать это как можно быстрее. Если через четверть часа я не отдам соответствующий приказ, синьору Менголли станет очень плохо.

Феличе очень живо представил, что может последовать за этими словами. Так ненавидимый кардиналом страх перехватил горло, поэтому ответ прозвучал глухо:

— Она не в городе. Вечером. Я привезу ее вечером.

— Через три часа! С вами поедет брат Антонио. И помните: ваши жизни у меня в руках.

— Я очень хорошо это запомню, — Перетти поднял голову, посмотрел на Климента странно отчужденным взглядом. — Наши жизни в самых надежных руках христианского мира. Пойдем, брат Антонио.

Когда кардинал и монах вышли, Папа взглянул на хронометр и откинулся в кресле.

По пути к Перетти и брату Антонио присоединились еще несколько человек.

* * *

Подходил час, когда на виллу должен был вернуться хозяин. И тут барону доложили, что монсеньор подъезжает по западной дороге. Предупредив отца Иосифа, Манфреди поспешил седлать лошадей. Через несколько минут люди кардинала покинули дом, оставив с Викторией де Бюсси только ее служанку.

Кавалькада всадников во главе с монсеньором Перетти и братом Антонио въехала в ворота.

— Брат Антонио, в дом лучше войти мне одному. Ты со своими людьми можешь напугать графиню.

— Ваше преосвященство, смею возразить вам. У графини больше причин бояться вас, а не меня. Я войду с вами, — монах спрыгнул с седла.

Перетти оставалось надеяться, что его соратники выполнили уговор и успели убежать.

— Хорошо. Идем. Но… нет, ничего. Прошу.

«Интересно, каковы полномочия этого человека?» — пронеслось в голове кардинала.

* * *

Манфреди, проводивший к Виктории врача из Рима, задержался на пороге комнаты. Отец Иосиф вопросительно посмотрел на Жерара. А тот, не сводя глаз с постели графини, задумчиво покачал головой:

— Как я мог возжелать… да чего уж там, влюбиться в эту бледную особу?!

— Барон, будьте справедливы к графине. Она не всегда была такой. У этой женщины не простая жизнь. Такой взлет… И падение… И неразделенная любовь, — в голосе монаха сквозило почти искреннее сочувствие.

— Неразделенная любовь?! Уж не к нашему ли монсеньору?

Отец Иосиф промолчал, но тень усмешки ответила за него сполна.

— Но он предпочел Юлию. Я его понимаю.

Иосиф внимательно посмотрел на молодого барона, на его лице мелькнуло странное выражение. Но Жерар не заметил этого, поглощенный своими мыслями.

— Синьор Манфреди, пока жив Перетти с синьорой Ла Платьер не будет рядом никого, кроме него, и синьора Ла Платьер не будет ни с кем.

Барон, удивленный внезапной резкостью тона, вскинул голову и насмешливо посмотрел на иезуита:

— Пока жив… Судя по ходу его игры с папой Климентом, это именно пока. Но если это «пока» вдруг закончится, рядом с синьорой Ла Платьер буду я. Вот увидите!

Холодный злой блеск серых глаз был скрыт склоненной головой, приглушенный голос не выдал гнева, когда монах ответил:

— Уж не стали ли вы сомневаться в успехе кардинала, синьор Манфреди?

— Не оскорбляй меня подозрением, монах. Я — наемник, но честный наемник. Пойду, проверю как там на дорогах.

Очнувшись от забытья, Виктория открыла глаза и заметила два силуэта у окна. Солнечный свет тронул ее волосы, разметавшиеся по подушке, и еще больше высветлил лицо.

— Я еще здесь?

— Да, стараниями нашего врача ты еще здесь.

К постели подошел отец Иосиф. Лекарь остался у окна, скрытый льющим из него в комнату светом так, что разглядеть можно было только силуэт. Виктория приподнялась навстречу монаху:

— В следующий раз спросите разрешения — возвращать меня или нет, — несмотря на отвратительное самочувствие, Виктория улыбнулась дерзко и мило одновременно.

— Возблагодари Господа, дочь моя! И не утомляй себя бессмысленными разговорами.

— Ну уж нет! Я распоряжаюсь своими силами как хочу! Подайте вина.

Монах вопросительно посмотрел на лекаря. Тот пожал плечами и мотнул головой.

— Нет, графиня. Только воды или молока.

Виктория резко села на постели и проговорила сильным громким голосом:

— Я не хочу молока! Дайте вина.

Отец Иосиф шагнул к ней и уложил на подушки, обернувшись к двери:

— Принесите воды!

Виктория стиснула зубы:

— Я тебя ненавижу! Лучше уж умереть, чем…

С водой Виктории дали присланное Перетти снотворное. Почувствовав его легкий привкус, графиня обрадовалась — ее слова теперь не будут принимать всерьез.

— Добились?! Сильные здоровые мужчины на одну больную слабую женщину!

— Все это делается только для вашего скорейшего выздоровления, — раздался голос от окна. Это был акцент Давида Лейзера.

— Я должен уезжать. Отец Иосиф, вы помните все рекомендации?

— Да, мэтр. Поспешите, в Риме не должны заметить вашего отсутствия.

Еврей откланялся.

— Сколько мне еще тут валяться? -резко спросила Виктория.

— Врач сказал, несколько дней тебе нельзя вставать. Твое сердце слишком плохо… бьется.

Она рассмеялась:

— Несколько дней!

— Если ты намерена смеяться, я удалюсь. У меня есть дела.

— Не лги! Здесь у тебя только одно дело — быть при мне сторожевым псом. Я хочу видеть дочь!

Лицо монаха застыло, но он тут же улыбнулся, хотя глаза остались острыми и холодными как льдинки:

— Ты хочешь, чтобы и ее привезли сюда?! Пожалуй, надо уведомить об этом Его Святейшество.

— Что ему до меня?! Я ему не нужна… Я никому не нужна! Он даже не ищет меня!

Тело Виктории содрогнулось от рыданий.

Отец Иосиф тяжело вздохнул и вышел, надеясь, что без зрителя, побежденная снотворным от Перетти, женщина успокоится и уснет. На пороге его перехватил барон Манфреди. По одному его виду Иосиф понял, что дело неладно. Последнее, что услышала Виктория, это приказ женщине ухаживать за синьорой.

* * *

Через четверть часа в дом вошли другие люди.