История длиною в жизнь (гет)

Темнота медленно ползла по земле, накрывая мраком всё вокруг. Свет, приятно ослепивший в первую секунду, постепенно тускнел. По коже поползли мерзкие мурашки, всё внутри сжалось в тугой ком от осознания происходящего. Это конец? Не разбирая дороги, Флоренс осторожно шла вперёд. Она уже была здесь когда-то. Она сразу узнала это место, только тогда оно было колыбелью солнца, а сейчас — обителью мрака. Теперь здесь не чувствовалось ничего, кроме разрушающих страха и волнения, закравшихся в каждый уголок души.

Где же он?

Он же должен быть здесь. Её синеглазый малыш с серебристыми волосами. Машинально положив руку на живот, Флоренс ощутила... ничего. Ни тихого биения сердца, ни знакомого толчка. Отметая страшные мысли, она тяжело дышала, но всё равно шла вперёд на отблеск света.

— Малыш! — крикнула она. — Эдвард!..

Тишина обволакивала тело, сжимая лёгкие так, что становилось трудно дышать. Казалось, она идёт уже целую вечность. И только когда не осталось ничего, кроме отчаянья и страха, Флоренс, наконец, увидела его. Бросившись со всех ног, она упала прямо перед ним на колени и, улыбаясь, сжала в своих ладонях его маленькие ручки.

— Я здесь, — прошептала она, не веря в происходящее. — Я рядом...

Он медленно поднял голову, не произнося ни слова, и она почувствовала невыносимый холод. Его ручки... они ледяные, как у... Нет, нет, нет. Мысль, которую она так старательно избегала, теперь разрывала голову.

— Мамочка, — его голос доносился, словно далёкое эхо. — Это ты? Правда?

Светлая прядка волос упала ему на лицо, прикрыв один глаз.

По её щекам побежали слёзы, обжигая кожу. Ей хотелось кричать, но крик застрял в глотке вместе со словами. Её малыш...

— Да, родной. Я здесь, — сдавленно ответила Фло, сильнее сжав его руки, но чем дольше она держала их, тем холоднее они становились.

— Мне пора, — он был таким маленьким, а говорил так, словно был самым мудрым и взрослым человеком на свете. — Мне так страшно...

По сердцу словно ножом провели, а потом разорвали голыми руками вырвав из-под рёбер. И не было хуже чувства на свете, чем то, что сейчас убивало её заживо.

Нет, нет, нет... Этого не может быть! Ведь это просто сон? Кошмар?

Не было ничего: ни прошлого, ни будущего, лишь это мгновение. Мгновение, останавливающее жизнь.

— Нет, не уходи, — слёзы потоками катились по лицу, падая в темноту. — Пожалуйста, пожалуйста...

Её малыш — Эдвард — слабо улыбнулся, будто пытался приободрить, и от этого стало ещё хуже. Это последняя его улыбка. Невыносимая боль заполнила каждую клеточку тела. Почему жизнь такая жестокая?

— Я не отпущу тебя. Я пойду с тобой.

— Нет, ты должна вернуться назад, — ласково прошептал ей малыш, словно это она была маленьким ребёнком.

Вернуться? Куда? Зачем? К кому?

Флоренс заглянула ему в личико, видя отражение своего лица в таких родных глазах — ярко-синих, обрамлённых густыми ресницами, как у... Сириуса.

Сириус.

Казалось, что жизни в воспоминаниях, пролетающих перед глазами, никогда не существовало. Всё это было чьей-то большой выдумкой, чьим-то сном или бредом, и вообще весь этот мир — сплошной обман и иллюзия.

Флоренс смотрела в эти синие глаза, а внутренности пожирала пустота.

— Прощай, мамочка, — его ладони в ответ слабо сжали её руки.

Его маленькие ручки становились прозрачными, а за ними и ножки...

— Нет, нет, нет!..— словно в бреду, повторяла она, пытаясь его удержать, но ничего не получалось.

Постепенно растворялось и лицо: губы, нос, глаза...

Он просто исчез. А вместе с ним и свет, освещающий пространство. Оставшись одна, она безжизненно опустила руки, проваливаясь в пожирающую темноту. Ей казалась, что из груди вырвали огромный кусок чего-то важного, и забыли закрыть чем-то дыру. Флоренс летела вниз, не чувствуя собственного тела, всё больше поглощаемая мраком.

Он не назовёт её никогда «мамой», не коснётся руки, не поцелует, не обнимет, не улыбнётся, не увидит...

Горькие слёзы скатывались по щекам и скулам, оседая на губах. Казалось, грудная клетка болью вырывалась из тела, а за ней все внутренности, пока она не превратилась в выпотрошенную тряпочную куклу, застрявшей в небытие: в месте, которое никогда не существовало.

Наверное, нет никого несчастнее матери, потерявшей своего ребёнка. Ждать кого-то, а потом потерять — больнее, чем просто ждать. Мы теряем родных не сразу, а постепенно, накапливая в сознании исчезающие частички этого человека.

Всё тело превратилось в одно щемящее чувство: никогда, никогда больше его не будет в её жизни.

Сколько она летела? Здесь время не измерялось земными мерками. Душевная, не исцеляющаяся боль, стала часть неё или просто ею.

Сквозь пелену бессознательности стали проступать забытые голоса. Они все звали Флоренс, повторяя её имя. Мысленно защищаясь ото всех них, она пыталась спрятаться в этой тьме, ставшей настолько привычной, насколько приятной. Но голоса становились всё громче, вырывая из забытья.

«Ты должна вернуться».

«Нет, нет, нет. Я ничего не хочу».

* * *

На улице было отвратительно сыро и промозгло, ветер разносил грязные листовки и прочий мусор с земли в ночь. Казалось, вся жизнь на Косой Аллее бесследно исчезла, оставив за собой только следы разрушений и одинаковые метки на каждом здании.

Девушка в чёрной мантии плотнее завернулась в неё и, забежав в «Дырявый котёл», взмахом палочки высушила одежду после дождя. Паб был полупуст: несколько неприметных мужчин сидели по одному в разных концах зала и один сидел за барной стойкой. В такое опасное время мало кто решался выходить из дома, а ей по долгу службы приходилось. Пока она что-то может сделать, чтобы защитить любимых людей — она не будет прятаться или бояться. Чёрт возьми, она же гриффиндорка!

— Ещё, — совершенно пьяным голосом прокричал незнакомец за барной стойкой, сметая локтём пустой стакан и бутылку. — Том, наливай!

Голос, на удивление, показался ей невозможно знакомым. Поколебавшись несколько секунд, девушка подошла ближе, пытаясь разглядеть его лицо.

Под лохматыми волосами, отросшей бородой и висящей, как на скелете одежде Марлин МакКинон узнала Сириуса Блэка.

Что-то внутри защемило, будто нахлынули давно забытые чувства. Как же он изменился... Сколько они не виделись?

После того страшного набега Пожирателей на «Флориш и Блоттс», Дамблдор решил создать «Орден Феникса», чтобы бороться с ними. Конечно же, она не могла в него не вступить, там же были все её друзья: Лили, Джеймс, Римус, Питер и другие. Но не было Сириуса. Все старались избегать разговоров о нём, а она боялась спрашивать, потому что знала, что с ним случилось. Неконтролируемая ярость, агрессия и злость. Он бросался из крайности в крайность: то, не задумываясь, метал смертельные заклятья в Пожирателей, то напивался до беспамятства, но никто не мог даже представить, какого ему. Он потерял не родившегося сына и почти потерял жену...

Марлин тяжело вдохнула, не зная, что делать. Подойти или нет? Зачем бередить старые раны? Сириус — её первая большая любовь. Первая и несчастная.

Проведя рукой по волосам, она приблизилась к барной стойке, наблюдая, как он, почти падая со стула, продолжает напиваться огневиски. Как она его бросит в такой момент? А что если он совершит какую-нибудь глупость? Ощущая неуверенность, МакКинон на ватных ногах подошла ближе и, когда Сириус, не удержавшись на месте, начал падать, она подхватила его, помогая ему сесть обратно.

— Осторожнее, Сириус.

Блэк взглянул на неё с полным равнодушием, словно не узнал. Может, действительно не узнал после такого количества алкоголя.

— Сириус, думаю, тебе не стоит больше пить, — произнесла Марлин после его очередного качка на стуле. — Тебе надо вернуться домой...

— У меня нет дома, — отмахнувшись, он влил в себя ещё один стакан огневиски.

— Он иногда ночует наверху, в комнате «4В», — бросил Том, местный бармен, убирая посуду в шкафы.

Блэк упал лицом на столешницу, бормоча что-то себе под нос. Вздохнув, Марлин перекинула его руку себе на шею, помогая ему встать. У него заплетались ноги, но ей все-таки удалось дотащить Сириуса до нужной комнаты, под его невнятное бормотание. Тяжело дыша, она провела руками по лицу, невыносимая усталость и тоска сбивали с ног.

Когда-то он был её. Нет, когда-то он позволял ей так думать, а она предпочитала в это верить. Сириус Блэк принадлежал только себе, пока в Хогвартсе не появилась Флоренс Забини. Марлин иногда продолжала терзать себя мыслями: что он в ней нашёл? Забини была красива, но не так, как её сестра Афродита или Нарцисса Блэк. Она не была солнечной и доброй, как Лили. Что в ней было такого, что не было в остальных? Сириус был всегда таким свободолюбивым разгильдяем, боялся ответственности, а женился самым первым из их компании, на девушке, которую едва знал.

Если честно, Марлин в глубине души надеялась, что после его отречения от семьи, он передумает жениться, но всё вышло наоборот.

Развернувшись, МакКинон собиралась выйти, когда послышался громкий звук падения тела.

— Мерлин, — обернувшись, прошептала она, смотря на Блэка, пытавшегося избавиться от кожаной маггловской куртки.

Помогая ему подняться, Марлин не удержалась и заглянула в эти синие глаза, когда-то сводящие с ума сотню девчонок. Сириус сбросил куртку, тихо бормоча что-то под нос и, коснувшись руками её плеч, потянул на себя.

Хватило лишь одного мгновения, чтобы чувства, спрятанные глубоко внутри, хлынули наружу.

Сириус. Сириус. Сириус.

Как же она его любит! Даже несмотря на то, что прошло несколько лет. Он причинил Марлин столько боли, но всё это неважно, когда он так близко, а у неё мурашки бегают по телу. Проклиная себя, она медленно поднесла руку к лицу Блэка, проводя пальцами по его скулам. Все похороненные чувства, желания охватили сплошной невыносимостью и нежеланием думать, и она просто сделала шаг вперёд.

— Сириус, — судорожно прошептала МакКинон.

Его борода щекотала лицо, тело бросало в жар, а внутри всё переворачивалось. Она просто его обнимет. И всё.

Неожиданно руки Сириуса сомкнулись на её талии, притягивая к себе. По коже растеклось приятное тепло, коленки подкосились, а глаза непроизвольно закрылись, и она первая его поцеловала. Ощутив вкус давно забытых шероховатых губ, Марлин почувствовала слабость в теле, и даже остатки алкоголя на кончике языка казались приятными.

Это неправильно, неправильно, Моргана! Тогда почему он отвечает на её поцелуй?

— Моя девочка, я так скучал, — Сириус жадно целовал её лицо и шею, отчего её тело перестало слушаться. Ей не верилось в реальность происходящего, но она продолжала всё больше расслабляться в его объятьях. Как можно устоять, когда всё, чего ты когда-либо желала и желаешь — он. — Я так скучал, Флоренс... Фло...

Марлин резко открыла глаза, слыша дребезг собственного сердца. Ровно минуту она не чувствовала ничего: ни боли, ни обиды, ни отчаяния, а потом всё это взорвалось одной большой вспышкой, скатывая солёными каплями по щекам. Марлин тихо плакала, продолжая стоять на месте и позволять Сириусу целовать себя.

Глупо было надеяться, но надежда всегда появляется в самый неподходящий момент. Сириус Блэк никогда её не любил. Как же МакКинон сейчас ненавидела себя за слабость. Хотелось выбежать отсюда, стерев из памяти этот ненавистный вечер, но она продолжала находиться рядом с ним, ощущая, как сердце ударяется о рёбра.

Любовь — самое страшное чувство на свете, рождающее все остальные.

Руки Сириуса скользили по телу, согревая и одновременно причиняя такую приятную боль. У неё был шанс уйти, но она сама поддалась своим чувствам, убивающим её с каждой секундой, проведенной с Сириусом.

Это была последняя ночь, проведённая с ним. Это вообще была их последняя встреча, которую он никогда не вспомнит, а Марлин МакКинон умрёт ровно через одиннадцать месяцев, получив Орден Мерлина второй степени.

С первым отблеском тусклого рассвета, она тихо оделась и, бросив на Сириуса последний взгляд, взмахнула палочкой.

— Obliviate.

* * *

Флоренс никогда не была сильной: кто-то всегда заботился о ней. Сначала дедушка с бабушкой, потом папа, а затем Сириус...

Мысли о Сириусе отозвались болью в сердце. Она постаралась вспомнить его лицо, но видела перед собой лишь широкую, озорную и самую любимую улыбку. Где он?

В памяти стали всплывать обрывки воспоминаний, и во всех был черноволосый юноша с весёлым смехом. Внезапно в темноте появился яркий свет, но тут же исчез и через секунду появился снова. Серебристое сияние пронеслось мимо со скоростью света, приобретая очертания пса.

Флоренс щурила глаза, не желая смотреть на него. Нет, она хочет быть одна в этой пустоте! Но серебристая собака продолжала появляться во тьме, будто зовя куда-то.

Почему она не понимает, что Флоренс хочет остаться здесь? Ей некуда идти или возвращаться.

Продолжая падать в бездонный мрак, она широко раскрыла глаза, когда серебряный свет вонзился в тело, проникая сквозь губы и нос, сквозь всю её кожу. В голове всё взорвалось белым светом, а потом... Потом Флоренс увидела больничный потолок.