История длиною в жизнь (гет)

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. (Л. Н. Толстой).

Летний солнечный свет падал на цветочные луга, широкую реку и огромный особняк, больше похожий на дворец в Древней Греции. Посмотрев на небо, можно было подумать, что старый художник пролил белую краску на голубой холст, хотя должно быть наоборот. Мягкая зелёная трава покрывала огромное пустынное поле и отчётливо слышался звук речного течения.

Нежные цветочные лепестки приятно щекотали оголённые щиколотки, когда она не спеша пересекала сад, читая книгу. Твёрдые листы бумаги чуть хрустели, когда тонкие пальцы переворачивали страницу за страницей, а светлая прядь волос постоянно падала на лицо, но девушка лишь сдувала её и продолжала читать, не глядя по сторонам.

Особняк принадлежал одному из самых древнейших чистокровных родов — семейству Забини. Эдвард Забини был высоким пожилым человеком, чьи тёмные волосы едва тронула седина. Он был властным, но придерживался своих принципов, правда, все они основывались на семейных традициях. Следуя примеру большинства чистокровных семейств, Эдвард Забини встал в ряды сторонников Тёмного Лорда, чтобы сохранить величие. Сначала он, как и другие, думал, что становится его другом и соратником, но постепенно иллюзия начала разрушаться, а на смену уверенности пришёл страх. Нет, Эдвард Забини не боялся за себя — он боялся за свою семью и делал всё, чтобы уберечь их. Сейчас он благодарил Мерлина, что жизнь не подарила ему сына, а лишь трёх дочерей. Женщин он ещё может уберечь, а будь у него сын, то он непременно получил бы Метку, а этого мистер Забини боялся больше всего на свете. Рукава его белой рубашки всегда были опущены, даже в летнюю жару, а изображение мерзкой змеи и черепа жгло кожу, причиняя адскую боль.

Отложив письмо, Эдвард Забини взглянул на свою жену и тяжело вздохнул.

Персефона Метида Забини, в девичестве Малфой, была стройной женщиной лет тридцати пяти, чьи волосы аккуратными локонами ниспадали на хрупкие плечи. Они были цвета белой ёлочной мишуры и сливались с фарфоровой кожей. Родители дали ей имена в честь древнегреческих богинь, про существование которых знали даже магглы, и всю свою жизнь Персефона несла в себе характерные черты, присущие этим именам. Когда её выдали замуж за человека, который был старше её на десять лет, она приняла это как должное, даже с достоинством, ведь это традиция. Сейчас, воспитывая трёх дочерей, миссис Забини пыталась привить им то же самое, чему научилась в своей семье сама: этикет, манеры, покорность, уважение, а главное — цель: благополучно выйти замуж. Любила ли Персефона мужа? Она никогда об этом не задумывалась, но искренне верила, что уважение, что она питает к Эдварду, и есть то самое важное в браке.

— Что-то случилось, дорогой?

Её голос звучал безмятежно и, оторвав взгляд от ткани, на которой она вышивала семейный герб семьи Забини, Персефона взглянула на мужа.

— Абрахас пишет, что выбрал в жёны Люциусу Нарциссу Блэк.

Устало потерев глаза, мистер Забини бросил мимолётный взгляд на широкое окно.

— Хороший выбор. Блэки — одна из самых знаменитых чистокровных семейств в Магической Британии, думаю, это выгодный брак.

Решения брата для Персефоны всегда были правильными, а слова считались мудростью. Абрахас Малфой был для неё самым близким человеком после мужа.

— Говорит, что помолвка состоится на Рождество, а свадьба — следующей осенью.

— Так поздно? — женщина удивлённо изогнула бровь, откладывая ткань, и выпрямила спину.

— Нарцисса переходит на шестой курс, ещё рано.

На это Рождество должна была состояться помолвка их старшей дочери — Афродиты Забини с Эваном Розье. Тот был одним из самых ярых сторонников Тёмного Лорда, и такой брак приносил большую удачу. В семье Малфой была традиция называть девушек именами богинь, и даже будучи Забини, Персефона продолжила эту традицию.

Дверь кабинета отворилась, в комнату впорхнула девушка и подбежала к отцовскому столу.

— Папа! Катрин написала мне, что завтра состоится бал у Блэков. Это правда?

В её глазах загорелся огонёк; от нетерпения она сжимала в руке принесённый с собой пергамент.

— Европия, ты ведёшь себя слишком несдержанно! — строго заметила мать, вставая с дивана.

Европия Эрида Забини — самая младшая из трёх сестер, переходившая на пятый курс школы волшебства и чародейства «Хогвартс». У неё были тёмные волосы, как у отца, а глаза, как у матери — серые. Европия вообще была вся живая, подвижная, весёлая и столь же высокомерная. В ней не было того очарования, что присутствует в девушках её возраста, и всё, что её интересовало — балы и наряды. Но, как каждый родитель, Эдвард и Персефона списывали это на возраст, хотя в душе обоих одолевала лёгкая тревога.

Обиженно надув губы, Европия опустила взгляд и тихо проговорила:

— Простите.

— Ничего, милая, — мягко ответил Эдвард, расслабляясь в кресле. — Сигнус и Друэлла действительно устраивают завтра бал в честь предстоящей помолвки Нарциссы и Люциуса.

— Кузен женится на Нарциссе?

— Да, дорогая, — произнесла Персефона, — через год мы и тебе жениха подберём. А пока найди Афродиту и начинайте выбирать наряд на бал.

— Хорошо, мама.

Удалившись с таким же шумом, как и вошла, Европия снова оставила родителей наедине, умчавшись на поиски старшей сестры.

— Я надеюсь, она скоро повзрослеет, — устало выдохнула миссис Забини, взглянув на мужа.

Казалось, он совсем не реагировал на её слова, а лишь устремил взгляд в окно и смотрел теперь куда-то вдаль на приближающийся силуэт.

* * *

Прядка волос снова и снова выбивалась из хвоста, а лёгкий ветерок заставлял её падать на глаза, цепляться за длинные ресницы и мешал девушке читать. Длинное светло-зелёное платье постоянно задевало цветы, но даже это не могло отвлечь её от книги. Почти дойдя до дома, девушка с грустью закрыла книгу и, кивнув старой эльфийке на крыльце, вошла в особняк.

Эта девушка была удивительным созданием. Когда она родилась, то вопреки желанию матери, первое имя ей дал отец, а второе бабушка. Флоренция Нереида Забини. Она с детства являлась той самой «золотой серединой» между двух сестёр с совершенно противоположными характерами, чьё противостояние угнетало каждого. Мать привила ей манеры, но не смогла повлиять на вкус дочери. В свои шестнадцать она была серьёзной, спокойной и уравновешенной. Все, кто только смотрел это на юное создание, сравнивали Флоренцию с цветком. Нежная, воздушная девочка, сотканная из лучей предзакатного солнца. Но внутри был твёрдый, несгибаемый стержень сильного характера, и все эти наигранные «женские слабости» вызывали у неё отвращение.

У Флоренс были необычные волосы. Если старшая сестра была блондинкой, как мать, а младшая брюнеткой, как отец, то она идеально сочетала в себе и то, и другое. Тёмные пряди переплетались со светлыми, подобно тонким нитям. Будто лучи солнца вплетены в песок, а вот её глаза совсем не похожи на чьи-либо из близких родственников. У матери — серые, у отца — карие. А у неё ярко-зелёные, заключённые в чёрный ободок. Такие глаза были у средневековых ведьм, сжигаемых на кострах инквизиции, и последнее, что видела и слышала при этом толпа: завораживающие глаза в огне и дикий крик, наполненный болью.

Флоренс искренне считала, что ничто в мире не толкнёт её под венец, да и в её планы не входило замужество. Древние традиции были для неё чем-то далёким, как отголоски былых призраков. В одиннадцать лет бабушка забрала её к себе в Италию, и Хогвартс остался в памяти, как нечто чужое. Но в этом году Эдвард Забини лично привёз дочь домой, отправил её документы в школу чародейства и волшебства, и ни одна из дочерей не могла понять причину происходящего.

Откуда им было знать, что Тёмный Лорд велел держаться своих семей и ясно дал понять Эдварду, что его три дочери станут прекрасными жёнами для «благородных» Пожирателей Смерти? Эта была цена за отсутствие Метки у всех членов его семьи. Флоренс была второй по старшинству, и после помолвки Афродиты, настанет её очередь.

Бесшумно отворив дверь отцовского кабинета, Флоренс спокойно вошла и, сделав лёгкий реверанс отцу, подошла к его столу.

— Мама, папа, извините, что опоздала к обеду, я зачиталась.

В её голосе всегда звучала естественная хрипотца, ограничивающее девушку в пении. Девушкам из чистокровных семей было положено петь, танцевать, играть на фортепиано и вышивать. Из всего перечисленного, она могла только танцевать, остальное же её не волновало. Годы жизни в Италии сделали её свободолюбивой, но не бунтаркой.

— Ничего страшного, солнышко. Я бы не стал без тебя есть.

Впервые за весь день на лице Эдварда появилась улыбка, он легонько столкнул стопку писем в открытый ящик стола.

Персефона всегда удивлялась такой привязанности мужа к средней дочери. Да, он уделял одинаковое количество времени каждой из них, но переживал всегда больше за Флоренс. Может, из-за того, что она жила далеко, а может, Персефона чего-то не видела. Эдвард никогда не давил на неё, не наказывал, а о будущей кандидатуре на роль мужа Флоренс всё ещё молчал.

— Твои сёстры готовятся к завтрашнему балу у семейства Блэков. Там ты познакомишься со своими будущими однокурсниками, преимущественно со слизеринцами.

Мать снова села на диван, беря в руки иголку и ткань.

— А Люциус там будет? — смахнув вновь упавший на лоб локон, Флоренс взглянула матери прямо в глаза, приподнимая уголки губ вверх.

Её кузен — единственный человек мужского пола, к которому она была по-настоящему привязана, не считая отца. Флоренс всегда восхищалась спокойствием, рассудительностью Люциуса и считала его образцом настоящего мужчины.

— Конечно, будет, — спокойно ответила мать, продолжая вышивать витиеватый узор на букве «Z».

— Флоренс, дорогая, я хочу поговорить с тобой вечером о Хогвартсе.

Отец мягко коснулся руки дочери, и она сжала её в ответ, улыбаясь ему и собственным мыслям.

Оставив книгу на столе, Флоренс снова присела в подобии реверанса и поспешила выйти.

— Нереида.

Голос матери резанул слух, потому что только она называла дочь «Нереида», игнорируя первое её имя. Персефона сочла это имя «вульгарно-маггловским», когда узнала, что это имя произошло из католической веры, но спорить с мужем не стала.

— Да, мама, — в её тоне не было тревоги, лишь учтивая вежливость, которую положено проявлять в разговоре с родителями.

Обернувшись, Флоренс застыла в дверях, ожидая продолжение разговора.

— Этот бал в честь предстоящей помолвки Люциуса с младшей дочерью Блэков — Нарциссой.

Персефона подняла ничего не выражавшие глаза на дочь, вглядываясь в бледное лицо.

Сглотнув, Флоренс сжала дверную ручку так, что побледнели костяшки пальцев и, взмахнув длинными ресницами, натянуто улыбнулась.

— Я поздравлю Люциуса.

Закрыв за собой дверь, она сначала шла неестественно медленно, словно ноги стали ватными, но с каждым новым шагом сердце всё больнее ударялось о рёбра, дробя их в пыль. И вот она уже бежала по длинному коридору, не глядя на домовых эльфов, забывая обо всём на свете. Бежать, чтобы не слышать биение собственного сердца, чтобы не чувствовать сыплющихся костей, чтобы заглушить в голове голос матери.

Оказавшись в огромном зале, она опустилась на пол под статуей древнегреческой богини Афины Паллады, олицетворявшей воинственность, мудрость и спокойствие. Прислоняясь к холодному мрамору спиной, Флоренция медленно обводила взглядом соседние белоснежные статуи, картины и, наткнувшись на огромное окно, стала разглядывать серые пылинки, кружившиеся в полосках солнечного света, пробивающихся сквозь прозрачное стекло. На высоких потолках была изображена целая история, расписанная яркими красками, и, казалось, что всё вот-вот упадёт на неё, заберётся под кожу, в лёгкие, и, наконец, она задохнётся под невыносимой тяжестью нарисованной истории.

Люциус был не просто братом — он был самым близким, самым родным, настоящим. Флоренс всегда улыбалась, наблюдая за его уроками фехтования, когда он, облачившись во всё белое, подобно Рыцарю, легко управлялся со шпагой. Странно, ведь она знала, что этот момент настанет, но не была готова к этому именно сейчас. Сейчас, когда она будет учиться с ним в одной школе, когда она мечтала, как он будет показывать ей Хогвартс.

Сжимая в руках края собственного платья, девушка прикрыла глаза, переживая крушение маленькой глупой детской мечты. Теперь впереди два длинных школьных года и скучная, размеренная жизнь. Откуда юной Флоренции было знать, что эти два года станут для неё самыми трудными, страшными, тяжёлыми, лишь с редкими проблесками счастья, и всё это перевернёт её жизнь?

* * *

Каждое утро дома начиналось для него одинаково: отвратительно. Мерзкий Кикимер будил его специально позже, морщившись при виде огромного красно-золотистого флага на стене его комнаты. Ему приходилось собирать чёрные кудри в хвост, спускаться на завтрак, чтобы услышать от матери очередную порцию презрения, оскорблений и лекцию о «чистоте крови, её предателях и вонючих грязнокровках». В свои шестнадцать Сириус Блэк ненавидел свою семью, свой дом и мысленно считал время до отправки в Хогвартс.

— Сириус Орион Блэк, вечером мы приглашены на бал к Сигнусу и Друэлле. Будь добр оденься подобающе, — голос его матери был пропитан змеиным ядом, глаза пылали гневом каждый раз, когда она смотрела на старшего сына.

Взглянув на Регулуса, он грустно усмехнулся и продолжил ковырять вилкой в омлете.

— Ты меня понял?

Повысив тон, Вальбурга Блэк прожгла сына жёстким взглядом и плотно сжала губы. Но Сириус продолжал упрямо молчать, напряжение в столовой возрастало, и даже тихий Регулус бросил взгляд на брата.

— Я не слышу! — проорав на всю комнату, женщина уронила вилку, и послышался характерный звон.

— Да, Вальбурга, понял, — процедил сквозь зубы Сириус и с силой сжал вилку, не поднимая гневного взгляда на мать.

«Ещё чуть-чуть и всё это закончится, — думал он, вспоминая друзей. — Сохатый. Лунатик. Хвост и Марлин...»

Мысленно дав себе клятву, что больше сюда не вернётся, он ослабил хватку, но не расслабился. Всё, что его держало здесь — брат, но родители окончательно промыли ему мозг, и теперь это кто-то чужой. Изнутри сжигало чувство беспомощности, отчаяния и невыносимости происходящего. Теперь всё, чего он хотел — это никогда не видеть этих людей, давно переставших быть его семьёй.

А тихий Регулус Блэк смотрел на глубокий порез, выделявшийся на загорелой коже брата и молил Мерлина, чтобы мать не вздумала снова наказывать Сириуса круциатусом.

Через неделю «Хогвартс-экспресс» унесёт их далеко от дома, навстречу новым приключениям, друзьям, разочарованиям и главное — навстречу неизбежной судьбе.

Из всякого трудного положения сейчас же выйдешь, если только вспомнишь, что живешь не телом, а душою, вспомнишь, что в тебе есть то, что сильнее всего на свете.

(Л. Н. Толстой).

Широкая мраморная лестница длиною в сорок две ступени, была украшена серебристо-зелёными лентами, обвивавшим перила подобно змеям. С хрустальных люстр падал яркий свет и скользил по матовым оттенкам различных нарядов, играя бликами в драгоценных камнях. Тихая музыка окутывала зал наравне с громкими голосами гостей, обсуждавших предстоящую помолвку. Среди них были высокопоставленные министерские работники и представители древнейших родов, и почти все мужчины старше двадцати пяти нервно касались рукой внутренней стороны левого предплечья.

По ступенькам грациозно спускалась Нарцисса Блэк в лиловом платье, подчёркивающем все изгибы юного тела. Драгоценности, украшающие её замысловатую причёску, отливали разной палитрой цветов, а на губах играла холодная улыбка. Её старшая сестра Белатрикс с гордостью наблюдала за сестрёнкой, держа под руку мужа, и наслаждалась эффектом, который произвела младшая Блэк. Сама Беллатрикс во времена своей учёбы в Хогвартсе считалось там самой красивой девушкой.

Только взглянув на Нарциссу, Флоренс признала, что та действительно одна из самых красивых девушек, которых ей только приходилось видеть. В ней была изящная грация, хладнокровность, уверенность и что-то ещё, что постоянно ускользало. То ли недостающая часть паззла, то ли блёклая тень неестественности.

Флоренс была в простом белом платье, покрывающее даже туфли на высоком каблуке, волосы собраны в кудрявый пучок на затылке. Вместо сапфиров, алмазов и прочих драгоценных камней, её кудри украшали миниатюрные живые цветы молочного оттенка. Мать была недовольна выбором дочери, но промолчала, тогда, как сёстры расспрашивали, почему она не надела одно их тех платьев, которые Персефона привезла из Парижа. Сами они оделись так же празднично, как остальные, так что Флоренс смотрелась немного блёкло на общем фоне, и её мало кто замечал, но это её только радовало.

Афродита стояла подле Розье, мило улыбаясь, а её светлые волосы доставали почти по поясницы. Европия часто жаловалась, что той достались шикарные волосы матери, а ей приходиться завивать идеально-ровные волосы в кудри при помощи специальных зелий. Сама Европия находилась в обществе школьных подруг, бросая лукавые взгляды на парней.

— Кажется, вам одной здесь скучно, — произнёс мужской голос за спиной.

Резко развернувшись, она столкнулась взглядом с карими глазами, выделяющимися на фоне бледного лица, и что-то внутри сжалось при виде этих глаз.

— Вам показалось, — вежливо ответила Флоренс, слабо улыбаясь.

Мужчина расправил плечи, оскаливаясь в подобие улыбки, и протянул ей левую руку.

— Позвольте пригласить вас на танец.

Прежде чем осмыслить приглашение, она рефлекторно подала руку и прикусила нижнюю губу. С прикосновением к мужской руке, она почувствовала лёгкую вибрацию, пробежавшую по телу и, оцепенев то ли от страха, то ли от растерянности, позволила его руке скользнуть по своей талии.

На смену закончившейся мелодии, пришла другая и они закружились в странном танце, мимолётно касаясь рук друг друга и поворачивая голову в очередном па. Что-то зловещее в нём стало медленно развеиваться, а на смену этому пришло чувство лёгкости, будто она парила в воздухе. Можно даже позволить себе закрыть глаза, ведь и так помнишь все движения наизусть. В полётах и танцах всегда чувствуешь свободу.

Тёмная прядь выбилась из причёски, ударилась об его щёку, но это было неважно. Раньше она никогда не чувствовала подобного в танце; и даже неважно то, что этот мужчина совсем незнакомый, и что он старше её лет на десять, и что где-то Люциус танцует со своей невестой.

Музыка кончилась, лёгкая эйфория растворилась в последних движениях и, открыв глаза, она увидела обеспокоенное лицо отца. Чья-то холодная рука легла ей на плечо, и если повернуть голову, можно увидеть надменно-непроницаемое лицо Люциуса.

— Здравствуй, Долохов, — сухо произнёс Эдвард Забини, становясь рядом с ними. — Вижу, ты уже познакомился с моей дочерью.

— О, это твоя дочь, Эдвард? Стало быть, твоя кузина, Люциус? — Долохов усмехнулся, смотря прямо в глаза Малфою. — Она очаровательна.

Люциус, как и Эдвард, понимал, что они не могут ничего сделать Долохову, он всего лишь танцевал с Флоренс, но из всех Пожирателей он был самым кровожадным и в преданности Лорду превосходил даже фанатичную Белатрикс. Он считался опасным врагом, впрочем, как и другом, но от одной мысли, что он прикасался к Фло, обоих одолевал гнев.

— Да, моя кузина. Спасибо, — надменно улыбнувшись, Люциус сильнее сжал плечо Флоренс, сверкнув опасным огоньком в глазах.

— Забыл представиться, — протянул он, — Антонин Долохов.

— Флоренс Забини, — вежливо ответила она, едва склоняя голову, как велит этикет.

Когда Долохов скрылся в толпе, мужчины облегчённо вздохнули, а Флоренс искала глазами Нарциссу, сама не понимая зачем.

— Всё в порядке, солнышко? — ласково поинтересовался отец.

— Да. То есть, конечно. Что-то случилось?

— Нет, просто ты ещё слишком юна, чтобы танцевать со взрослыми мужчинами, Флоренция, — бархатный голос Люциуса отдавался эхом в ушах, только он называл её «Флоренция», всегда только он. И ей нравилось, не важно, что она ненавидела, когда так называют её другие, просто потому что так говорил именно он.

— Ты тоже молод, но скоро женишься, — резче, чем хотелось бы, бросила она.

Внутри бушевал шторм, сердце учащённо билось, а место, где лежала его рука, пылало огнём, но Флоренс всё равно выглядела спокойно.

Люциус промолчал, а Эдвард внимательно следил за выражением лица дочери, понимая, что за её уравновешенностью скрывается нечто другое и это ему совсем не нравилось.

Удалившись из душного зала, Флоренс вышла в огромный сад, уставленный величественными статуями, а чуть поодаль располагалась беседка, покрытая цветами. Пока она шла по каменной дорожке её немного трясло, что она не сразу заметила чью-то спину в беседке и, только войдя вовнутрь просторного сооружения, обнаружила там курящего парня.

— Не помешаю? — поинтересовалась она, смотря на его чёрную шёлковую рубашку, но он даже не отреагировал. Всё продолжал курить, смотря куда-то в сторону леса.

Не обращая на него никакого внимания, Фло оперлась спиной о холодную колону и взглянула в лицо каменной статуе, грустно усмехаясь.

Всё-таки жизнь была порой несправедлива, причиняя людям боль, но это ведь жизнь — ей совершенно плевать на чьи-то страдания. Они слишком мелочны, ничтожны, тогда как сама жизнь охватывает всё необъятное, рисуя линии судьбы каждого.

Сейчас она прислушивалась только к чувствам, которые переживала в настоящем, никаких оглядок назад и бросков в будущее. Завтра будет завтра. Завтра будет Люциус и Нарцисса, завтра будет новый Хогвартс, завтра будет продолжаться жизнь. Но сейчас всё это всего лишь «завтра», когда как сегодня разбились все её детские мечты.

Парень медленно обернулся, будто только заметил незнакомку и, взглянув на её профиль, понял, что никогда раньше не видел её. А ведь он знал здесь всех, мать с детства таскала его по всем этим высокопарным приёмам, помпезным балам, от которых хотелось блевать.

Она обернулась, будто ощутила ползущий по ней взгляд, позволяя лунной полоске скользнунь по его лицу и осветить синие глаза.

На её лице отобразилась смесь смущение и удивления, поспешно опустив глаза в пол, она слегка склонила голову. Длинные пальцы запутались в белой ткани подола, перебирая его и, снова взглянув на парня, она закусила внутреннюю сторону нижней губы. Это её первый выход в свет в Англии, не то, чтобы она стеснялась или боялась, просто находиться в незнакомой компании всегда некомфортно.

Тонкая резинка незаметно упала, позволяя чёрным волосам рассыпаться, а длинной чёлке упасть на глаза. Запах табака смешивался со свежестью листвы, ударял в нос, садился на поверхность загорелой кожи, но это всё не важно, когда синие глаза рассматривали женскую фигуру в тени. Лунный свет не дотягивался до неё, а тени от цветов на крыше беседки падали вокруг. Казалось, она нематериальна, будто ночной призрак. А может, он выкурил слишком много сигарет?

Каждый из них скрывал за маской собственного лица чувства, медленно разъедающие нутро; каждый боролся с несправедливостью мира поодиночке, но столкновение синего и зелёного — неба и земли — их глаз, было чем-то нереальным, выдуманным, почти сюрреалистичным. Дуновение тёплого ветра сорвало белые лепестки, гоняя их в воздухе, и это, наверное, казалось странным: два незнакомых человека смотрели друг другу в глаза, не разговаривая под цветочным дождём, но для сплетения двух душ слов не нужно.

Сириус тряхнул волосами, отбрасывая чёлку назад, направился в сторону особняка и, пройдя мимо девушки, снова взглянул ей в лицо. Проворный серебристый луч заскользил по светлой коже, и единственное, что он запомнил: ярко-зелёные глаза, сверкнувшие в чёрном ободке.

Она провожала странного парня взглядом, ощущая такой же странный осадок внутри и, отвернувшись, уткнулась носом в плечо, не заметив, как в конце дорожки синеглазый незнакомец снова обернулся.

Не мы выбираем время для удивительных вещей, которые впоследствии изменят нашу жизнь, это случается помимо нашей воли. Никто не мог предвидеть, что случайности, одна из которых простой взгляд, повлечёт за собой целую Историю.

Никто не смотрит на спящих людей, но только у них бывают настоящие любимые лица; наяву же лицо у человека искажается памятью, чувством и нуждой.

(А. Платонов).

Последние минуты лета пролетели незаметно, уступая трон осени в сопровождении дождей, грозивших затопить Британию. На потолке Большого зала сверкали молнии, но ученики совершенно не обращали на это внимания, разве что первокурсники с восхищением разглядывали зачарованный потолок. Малыши по очереди садились на высокий табурет, затаив дыхание, ожидая вердикта Распределяющей Шляпы.

Афродита Забини перешептывалась с Нарциссой об их помолвках, кидая мимолётные взгляды в сторону учительского стола. Они были подругами уже много лет, а помолвки, разницей в один день, ещё больше сблизило девушек. Иногда их принимали за сестёр, ведь внешнее сходство было поразительным. Локоны Афродиты, аккуратно уложенные в пучок, делали её похожей на богиню, в честь которой ей дали имя, да и сама девушка была необычайна красива. Карие глаза всегда светились добротой и вежливостью, и пусть она никогда не умела показывать своих чувств, она была способна на самую чистую и светлую любовь. Лишь тоска по Эвану, окончившему школу в прошлом году, омрачала сегодняшний день.

Нарцисса расспрашивала её о Люциусе, ведь она, как кузина, знала больше, но Афродита мало что могла рассказать о нём. Они не были слишком близки, хоть и были оба старостами.

Все первокурсники уже устроились за столами своих факультетов, когда директор сообщил, что в этом году у них будет учиться новенькая шестикурсница. В зал вошла Флоренс и, держась спокойно, не спеша пересекла путь от дверей до табурета. Афродита ощутила тихую радость от того, что сестрёнка будет рядом и даже чуть отодвинулась от Нарциссы, заранее освобождая место для неё. Фло была для Афродиты удивительной загадкой — она не была похожа ни на кого из родителей; в ней отсутствовала легкомыслие Европии и покорность Афродиты. Да, она была спокойна, но это спокойствие было не аристократично-напускным, как у остальных и не надменно-высокомерным, как у Люциуса или даже Нарциссы, нет, оно просто было безмятежным. К тому же они долгое время жили порознь.

— Забини, Флоренция.

По залу пробежал гул удивления, даже некоторые слизеринцы не ожидали такого поворота событий. Многие и не знали, что в семействе Забини есть ещё одна дочь.

Европия улыбалась Регулусу, поправляя мантию с изображением змеи на груди, совсем не обращая внимания на события в зале, пока Шляпа не выкрикнула «Когтевран!». Удивлённо вскинув бровь, она обнаружила, что Распределяющая Шляпа отправила туда её сестру! Флоренс Забини — потомственную слизеринку! Растерявшись, она посмотрела сначала на Диту, удивлённую не меньше неё, а потом снова на Фло, успевшую опуститься на скамейку за столом своего нового факультета.

Флоренс сидела с идеально ровной осанкой, разглаживая подол обыкновенного чёрного платья. Вопреки школьным правилам она не спешила надевать школьную форму, Фло привыкла носить длинные платья, подчёркивающие стройность фигуры и покрывавшие ноги, не позволяя себе излишней вульгарности. Кричащие декольте или вырезы на спине вызывали у неё жалость к девушкам, которым требовались такие крайности, чтобы привлечь внимание. Она вообще ценила только красоту души, не уделяя должного внимания красоте телесной. Сама Флоренция была необычайно красивой, пускай это не выражалось белокурыми локонами или голубыми глазами. Просто было в ней то, что не давало забыть её образ. Всегда спокойное лицо, вежливая улыбка и безмятежный взгляд зелёных глаз. В свои шестнадцать у неё ещё ни разу не было романтических отношений с парнями, и она совсем не обращала внимания на поклонников, подсознательно ища равных себе не по статусу или чистоте крови, а по уму. Чаще всего все её знакомые парни сравнивались с Люциусом, представляющий собой идеал. Один недостаточно вежлив, второй чересчур самоуверен, третий считает женщин неотъемлемым подле себя атрибутом. Она вообще всех парней неосознанно сравнивала с Люциусом.

* * *

Сириус почти не слушал друзей, всё его внимание было приковано к спине новенькой, в которой он узнал незнакомку с приёма у тёти Друэллы и дяди Сигнуса. Она мило улыбалась, держась отстранённо, но на удивление в её взгляде не было и тени высокомерия.

Эванс, как староста возмутилась по поводу отсутствия школьной формы у новенькой, МакКинон поддержала подругу. Джеймс пытался снова заигрывать с Лили, но та лишь отворачивалась. Женская рука легла на ладонь Сириуса, отгоняя наваждение.

— Сириус, ты меня слышишь?

— Да, Марлин, — улыбнувшись, он запечатал на её щеке лёгкий поцелуй и подмигнул Джеймсу. — Я так скучал по школе!

Они встречались с Марлин уже полгода, что для Сириуса Блэка было удивительно большим сроком, но он даже стал привыкать к своим чувствам, к тому же, это был отличный способ вывести мать из себя. В школе, в окружение самых близких и дорогих людей, он был беззаботным хулиганом, а остальное не важно — остальное осталось за чертой платформы девять и три четверти.

* * *

После долгого лета, Хогвартс вновь наполнился жизнью, звонким смехом, новостями, сплетнями, но в душе каждый нёс лёгкую тревогу надвигающейся войны. Альбус Дамблдор часами сидел у себя в кабинете, наблюдая за Фоуксом сквозь очки-половинки, и пытался найти выход. Этим летом большинство слизеринцев вернулись с повязками на руках, и у него разрывалось сердце, потому что это всего лишь дети, а Воландеморт расставляет их пешками на шахматной доске.

* * *

Марлин МакКинон, узнав о помолвке Нарциссы Блэк и Люциуса Малфоя, впала в депрессию, и никто не мог понять настоящую причину. Она всё так же смеялась, училась, болтала с подругами, но её серые глаза были полны тревоги. Однажды Лили Эванс, чувствующая ответственность за всех и каждого, устроила подруге допрос. Не выдержав тревоги, сжигающую Марлин изнутри, она решилась поделиться с Лили.

Чистокровные семьи славились своей традицией женить детей без их особого согласия, да никто и не сопротивлялся. Она всегда с тревогой ждала того момента, когда Сириус сообщит ей новость о своей помолвке, ведь он — Блэк. Девушка влюбилась в синеглазого брюнета ещё на первом курсе и не могла поверить своему счастью, когда он предложил ей встречаться в конце пятого. А теперь, узнав о помолвке очередных чистокровных отпрысков, никогда друг с другом не общавшихся, она пришла в ужас. Ведь в один прекрасный день Сириусу тоже найдут невесту, а она — обычная девчонка Марлин МакКинон — останется с несбывшимися мечтами.

Лили долго успокаивала её, говоря, что Сириус никогда в жизни не пойдёт на поводу у семьи. Ведь он даже вопреки семейным традициям попал в Гриффиндор! Слова Лили немного успокоили Марлин, но теперь в её душе появился неразлучный спутник тревоги — страх.

Хогвартс завораживал Фло своей историей, тайнами и загадками. Идя по коридору, она ловила себя на необычных ощущениях, словно стены замка — живые. Сидя на уроках, она задыхалась в школьной форме — единственное, что она ненавидела. Форменный галстук душил, чёрная ткань мантии не пропускала желанный коже воздух, и ей казалось, что она сойдёт с ума, надевая на себя эту вульгарность. Флоренс привыкла к нежной ткани свободных платьев, открытой шеи и длинному подолу, путавшемуся в ногах. Не смотря на это, девушка полюбила Хогвартс. Когда она увидела башню, где располагались спальни её факультета, то пришла в полный восторг, а множество книг в гостиной и статуя Кандиды Когтевран навсегда пленили сердце. После занятий, Флоренс переодевалась в просторное платье, садилась в кресло и, не сгибая спину, погружалась в новый мир — очередную книгу.

Время тянулось необычайно быстро. Флоренс редко виделась с сёстрами — разные факультеты, разные курсы, разные характеры, разные жизни... Она давно отвыкла от них, но всё равно чувствовала сильную родственную связь. А вот Люциуса она видела ещё меньше, да и так было легче. Фло совершенно не представляла о чём с ним разговаривать, потому что единственное, о чём она думала, видя кузена — его помолвка. Всё чаще она стала наблюдать за Нарциссой Блэк — принцессой и красавицей, вскружившей голову многим парням. Странно, но Фло никогда не сравнивала её с собой и не завидовала, было в Нарциссе что-то такое, что нагоняло печаль. Она была слишком холодной, слишком идеальной, что Флоренс ловила себя на мысли, что Блэк похожа на Персефону.

* * *

Первый месяц осени пролетел незаметно, и погружённые в школьную жизнь ученики, успели абстрагироваться от жизни за стенами Хогвартса. До них не доходили страшные подробности смертей, пыток, издевательств над магглами и магглорождёнными волшебниками, лишь краткие заметки в «Ежедневном Пророке» мелькали на серых страницах. Пока юные сердца громко бились, над Магической Британией сгущалась тьма, грозившая поглотить в свой хаос каждого.

* * *

У Флоренс с детства сохранилась привычка читать на ходу из-за острой любви гулять на свежем воздухе, уткнувшись в книгу, и полностью погружаться сознанием в сюжет. Сейчас, гуляя по окрестностям Хогвартса, она захлопнула прочитанную книгу, приближаясь к главным дверям замка.

Перед глазами предстала необычная картина: парень в форменной мантии Гриффиндора и в круглых очках, левитировал в воздухе букет лилий вслед за рыжеволосой девушкой, выкрикивая при этом: «Эванс, ты пойдёшь со мной в Хогсмид?», а та самая Эванс, резко развернувшись, взмахнула палочкой и букет взорвался.

— Поттер, отстань от меня! — выкрикнула она, пылая гневом.

— Брось, Лил! Соглашайся, — в разговор вмешался темноволосый парень, в котором Флоренс узнала синеглазого незнакомца в той беседке.

Фло проучилась в Хогвартсе уже месяц, но его увидела здесь в первый раз. Не удивительно, школа очень большая, а она всё своё время посвящает книгам, гулянию по берегу озера и учёбе. Даже с однокурсниками общалась редко.

Держа книгу в руке, она с интересом наблюдала, как Поттер пытается пригласить Эванс на свидание, а Сириус вставляет свои реплики. Потом появились ещё два парня, видимо, их друзья. Флоренс была немного поражена поведением Поттера — его бестактности, наглости, браваде и самонадеянности. Люциус бы никогда себя так не повёл! Поттер постоянно взъерошивал волосы, ухмылялся, да и Эванс была не лучше. Злилась, гневно орала. Сама Фло по сравнению с остальными девушками здесь, напоминала нежный цветок, взращённый в теплицах, да и воспитание включало в себя тактичность и элементарные манеры.

Внезапно с головы соскользнула лента, державшая волосы, и они рассыпались по плечам, создавая необычный контраст сочетания тёмного и светлого. Волнистые пряди подхватил ветерок, и в попытке ухватить все волосы сразу, она с грохотом уронила толстую книгу, привлекая внимание компании гриффиндорцев. Смутившись под их взглядами, Фло наклонилась, подняла книгу и, придерживая одной рукой волосы, направилась к широким дверям замка.

Ремус Люпин с удивлением смотрел в след девушке, Джеймс Поттер оторвал взгляд от Лили и тоже наблюдал за тем, как когтевранка удалялась, волоча по земле своё длинное платье, к которому в школе ещё не привыкли. Эванс неожиданно почувствовала укор ревности, взглянула сначала на девушку с необычными волосами, а потом на Поттера и впервые в жизни так захотелось сказать «да» в ответ на его приглашения. А Сириус... Сириус рассматривал голубую ленту, упавшую с волос Забини и, недолго думая, поднял её, а затем побежал догонять девушку, оставив друзей недоумённо смотреть ему в след.

— Ты обронила, — произнёс он, подавая ей шёлковую ленту.

Остановившись, она взглянула на Сириуса, и вежливо улыбнувшись, протянула руку к ленте.

— Спасибо, — мягко поблагодарила она.

Он резко отвёл руку назад, так и не отдав ленту, и усмехнулся.

— Сириус Блэк.

Удивлённо приподняв бровь, Флоренс выпрямилась, но не выразила замешательства. Несмотря на огонёк в его глазах и растрёпанный вид, в каждом его движение и манере говорить сквозило воспитанием, присущим аристократичной среде. Она удивилась резкой перемене в нём, ведь когда они впервые встретились, он был каким-то потерянным, отстранённым и не произнёс ни слова, а сейчас ухмылялся, рассматривая её.

— Флоренс Забини.

В её глазах заиграли признаки любопытства, что бывало очень редко, а на лице появилась удивительная улыбка со смесью гордости и очаровательного кокетства.

— Мы с тобой виделись на помолвке моей кузины, — произнёс он, как ни в чём не бывало.

— Да, — кивнула она, чуть улыбнувшись. — Я помню.

Сириус внимательно вглядывался в её глаза, поражаясь необычности оттенков. Наверное, натура бесшабашного сердцееда взяла своё и, в присущей ему манере, он протянул:

— Приятно познакомиться, — протянув вторую руку, он усмехнулся, ожидая её реакции.

Просто Сириус Блэк любил загадки, а Забини как раз ассоциировалась у него именно с ней, что хотелось быстрее её разгадать, чтобы получить удовлетворение.

— Взаимно, — ответила она, выделяя последние слова, и подала руку в ответ.

Сириус наклонился, едва касаясь губами белоснежной кожи её руки, и снова выпрямился.

Резко выдернув руку, Флоренс с удивлением наблюдала, как он быстро засунул её ленту в карман своей мантии.

Сириус же сделал это рефлекторно, как только увидел приближающуюся к ним Марлин. Она, нацепив маску уверенности, встала возле Сириуса.

— Привет, — обратилась она скорее к Флоренс, чем к Сириусу, не сумев скрыть нотки ревности и даже неуверенности.

— Марлин, я думал, ты до вечера будешь писать своё сочинение, — ответил Сириус, улыбаясь. — Знание и всё такое...

Флоренс вежливо улыбнулась девушке, но ничего не произнесла.

— Просто я соскучилась, — Марлин обняла Сириуса, тем самым вставая между Блэком и Забини.

Почувствовав себя лишней, Флоренс приподняла подбородок, спокойно говоря:

— До встречи.

И развернулась, уходя прочь, так и не дав Сириусу возможности ответить. А он лишь сжимал в кармане голубую ленту, а другой рукой приобнял свою девушку, провожая взглядом когтевранку.

* * *

День тянулся за днём, Хогвартс всё больше погружался в привычную атмосферу соперничества между факультетами, учёбу, и эта обыденная жизнь давала ученикам чувство защищённости, будто нет никакой угрозы и смертей.

Джеймс Поттер воодушевлённо рассказывал друзьям о своём свидании с Лили Эванс, а те в ответ улыбались. Они были искренне рады за него, постоянно шутили, подкалывали и смеялись, но это лишь сильнее укрепляло их дружбу. Четыре парня, ставшие друг другу самыми близкими людьми на свете, поклялись всю жизнь быть рядом, защищать друг друга и никогда не предавать. Каждый чем-то дополнял друг друга, потому что ни один не был похож на другого.

Для Сириуса жизнь летела, как снитч в воздухе, и он постоянно откладывал мысли о доме, предпочитая безысходности безмятежность и лёгкость. Он всё так же встречался с Марлин МакКинон, был охотником Гриффиндорской сборной по квиддичу, совершал безбашенные поступки и просто радовался мгновениям, проведённым вне дома. Но иногда его взгляд находил девушку в длинном платье, с всегда аккуратно собранными волосами и книжкой в руке. Его даже забавляло, как она гуляла, не отрывая глаз от страниц, ведь в библиотеку она не ходила. Если бы ходила, то Лили давно сообщила об этом, она почему-то невзлюбила Забини, но Сириус не стал обращать на это внимания. А ещё его удивляло, что она всегда была одна — ни подруг, ни сестёр рядом не было. Это ведь странно для человека, познавшего самую крепкую дружбу?

* * *

Лили Эванс хмурила брови, наблюдая за подругой, когда та впадала в очередную депрессию. Марлин постоянно волновалась, неуверенно ходила по школе и цеплялась за Сириуса. Лили искренне её не понимала. Конечно, откуда Девочке-покорившей-самого-Поттера, как её называли подружки, знать, что такое отчаяние? Лили была храброй, доброй, гордой, она вообще была истинной гриффиндоркой, которая всячески пыталась подбодрить подругу, даже если приходилось недолюбливать незнакомого человека.

Марлин тоже была храброй, гордой, но не тогда, когда дело касалось Сириуса. Она так его любила, что порой ненавидела себя за это. Он ведь мечта почти всех девушек Хогвартса. Да, он встречается с ней, но она никогда не могла с уверенностью сказать, что он — её. Нет, Сириус Блэк — свободный, прекрасный, самый лучший, но не её, и она почти смирилась. Но, увидев его с «этой Забини», Марлин начало сжигать чувство ревности, пускай Сириус и не давал повода, но она ведь не дура, — видит, как он смотрит в сторону Забини, растягивая губы в слабой улыбке. Флоренс Забини — красивая, чистокровная, высокомерная, гордая. По крайней мере, так считала Марлин, и она боялась. Боялась, что эфемерное счастье, иллюзию которого она так старательно создавала, рухнет, подобно карточному домику.

* * *

Флоренс в очередной раз гуляла по окрестностям замка, нечаянно набредя на стадион, где сейчас тренировались слизеринцы. Среди них был и Люциус, как всегда безупречный, статный, спокойный. Он уверенно парил в воздухе на метле около колец, отбивая летающие квоффлы. Она прислонилась к каменной стене у прохода к раздевалкам, подняла голову вверх, наблюдая за Люциусом. Она уже несколько месяцев проучилась в Хогвартсе, а ещё так и ни разу не разговаривала с ним, обижалась, боялась, и от этого становилось противно. Нет, Флоренс Забини никогда не признает себя трусихой, она просто не может быть ею, ведь судьба приготовила ей путь, покрытый мраком, и Флоренс не должна бояться.

Наверное, лучше чаще выплескивать чувства наружу. И тебе, и мне. Если надо будет их на кого-нибудь обрушить, пусть уж лучше на меня. Так мы и узнаем друг друга.

Харуки Мураками.

Серое небо заволокли угрюмые тучи, готовясь вот-вот обрушиться на землю всемирным потопом, но, казалось, именно сегодня всем на это плевать. Через несколько минут должен был начаться первый квиддичный матч в сезоне, к тому же, самый зрелищный по меркам всех четырёх факультетов.

Гриффиндор против Слизерина.

Ученики всех факультетов заняли места на трибунах во главе с учителями и директором, ожидая начала матча. На поле стали появляться игроки, выстраиваясь в ряд, пока капитаны жали друг другу руки. Люциус Малфой растянул губы в презрительной улыбке, с силой сжимая руку Джеймса Поттера, мечтая её сломать, чтобы тот больше никогда не смог поймать снитч. Люциус заметил, как за спиной Поттера напрягся Блэк и, закатив глаза, отдёрнул руку, изображая отвращение.

— Что, Малфой, боишься, что руку сломаю? — заявил Поттер, ухмыляясь.

— Скорее боюсь запачкаться, ты ведь этими руками лапаешь свою грязнокровку, — спокойно протянул Люциус, в очередной раз убеждаясь, что тупого гриффиндорца так легко вывести из себя.

Джеймс не успел ничего ответить, так как мадам Хуч оповестила о начале матча оглушительным свистом, и Поттер мигом взлетел, провожая гневным взглядом Малфоя, занимающего позицию у колец.

На третьей минуте слизеринцы открыли счёт, и с их трибун послышались громкие аплодисменты.

Нарцисса и Афродита сидели рядом друг с другом, наблюдали за игрой, старательно скрывая скуку. В их понимании квиддич был исключительно мужской игрой, а когда девушка в красной мантии пролетела над стадионом с квоффлом в руке, они нахмурили брови. Нарцисса Блэк искренне не понимала, зачем девушкам играть в квиддич. Девушки должны играть на пианино, петь, танцевать, вышивать, ведь так всегда говорила мама. Афродита же смотрела на этот вопрос с другой стороны: девушки такие хрупкие, физически слабее мужчин, их же так легко сбить с метлы и покалечить! Когда охотник Слизерина забил квоффл в ворота гриффиндорцев, девушки лучезарно улыбнулись, подхватывая аплодисменты.

Сириус Блэк летел к вратам слизеринцев так, что было видно лишь красную точку, мелькавшую над полем. Лицо исказила дикая ярость, с каждой секундой поглощавшая его всё стремительнее. Вот показалась фигура Малфоя, и только тогда Сириус позволил себе выпустить её наружу — с силой запустив мяч в ворота противника. Он больше стремился попасть в Люциуса, чем в сами ворота. Мяч задел того лишь за плечо, но в ворота попал, гриффиндорцы разразились громкими счастливыми воплями. Блэк откинул кудрявую копну волос назад, смотря Малфою прямо в глаза.

Флоренс Забини сидела на трибуне со слизеринцами, в пол уха слушая болтовню младшей сестры. Европия с восторгом комментировала каждое движение Регулуса в воздухе, когда тот в погоне за снитчем соперничал с Поттером. Флоренс мало интересовала игра, вернее совсем не интересовала. Её глаза были прикованы к фигуре Люциуса, и она каждый раз вздрагивала, когда в него с оглушительной скоростью нёсся квоффл. На ладони упали первые капли дождя, а через минуту начался ливень. Сегодня она впервые надела обычные маггловские джинсы, чтобы они сочетались со свитером. Пожалуй, этот свитер был любимой вещью в её гардеробе — Люциус подарил ей его, когда стал капитаном. Он приехал на несколько недель в Италию провести там летние каникулы рядом с ней, и воспоминания о том замечательном лете, она до сих пор его бережно хранила. Флоренс ощутила жуткий холод и пыталась согреть себя руками, потому что палочку, как назло, она забыла на прикроватной тумбе около раскрытой книги. Европия, кажется, совсем не обращала на неё никакого внимания, а Афродита сидела двумя рядами ниже. Вдруг на её плечи опустилось что-то мягкое и тёплое, подняв голову, она уставилась на смутно знакомого парня и почувствовала какое-то облегчение. Пшеничные волосы парня прилипли от дождя к голове, а лицо излучало приятное спокойствие.

— Спасибо, — начала было Забини, припоминая имя парня.

— Не за что, ещё заболеешь, — ответил он, и только сейчас она заметила, что он накинул на её плечи широкий гриффиндорский флаг, заставляя слизеринцев странно на неё коситься.

— Флоренс Забини, — представилась девушка.

— Ремус Люпин, — приветливо ответил он и, подмигнув ей на прощанье, сел на соседнюю трибуну рядом с каким-то пухленьким парнишкой.

* * *

Джеймс Поттер искал глазами снитч и одновременно думал, как отвлечь Регулуса, который в мастерстве ему ничуть не уступал.

— Что, твоя грязнокровка так плохо на тебя влияет, что даже снитч увидеть не можешь? — хохотнул Мальсибер, пролетая совсем рядом.

Джеймс не выдержал накопившейся злобы и полетел вслед за Мальсибером. Первым заметил странное поведение друга Сириус и тут же метнулся в их сторону, в надежде выплеснуть всю злость на слизеринцах. Они летали настолько быстро, что их невозможно было уловить взглядом, особенно в проливной дождь. Волосы Блэка прилипли к щекам и шее, он мотал головой из стороны в сторону, надеясь разобрать, кто и где. Внезапно его взгляд наткнулся на красное пятно среди всего зелёного «болота», любопытство взяло верх, и он подлетел чуть ближе к трибуне. Его бровь взлетела вверх, когда он узнал девушку, чья голубая лента до сих пор лежала в кармане его мантии. Приятно улыбнувшись, он улетел обратно, замечая Джеймса и кого-то из слизеринцев, кто это, он разобрать не смог. Слух резануло слово «грязнокровка», всерьёз разозлившее Блэка, но тут Поттер взмыл вверх, и никто не мог ничего понять, пока не раздался свисток, повествовавший о конце игры.

— ДЖЕЙМС ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ!

Поддавшись первому порыву, Сириус подлетел к одному из загонщиков гриффиндора и, отобрав у того биту, с силой ударил ей по пролетавшему мимо бладжеру в сторону слизеринцев. За секунду восторженные крики стихли, а тишину пронзил отчаянный женский крик.

Бладжер на огромной скорости летел к зависшей в воздухе слизеринской команде, гул толпы постепенно начал стихать. Надо же, а они думали, что львята своего героя на руках сейчас нести будут. Люциус Малфой первым заметил приближающийся бладжер, который вот-вот должен удариться в спину Регулуса, и прежде чем подумать, толкнул младшего Блэка в сторону. Вместо спины Регулуса бладжер ударился о голову Люциуса. У него перед глазами начало темнеть, тело не слушалось, руки отпускали древко метлы и он словно кукла полетел вниз...

В глазах Нарциссы застыл ужас, парализующий каждую мышцу, и всё, что она могла — наблюдать за фигурой падающей вниз, словно безжизненный манекен. Тугой ком подкатил к горлу, сдерживая дикий крик, но внезапно барабанные перепонки разорвал чей-то голос, и Нарциссе показалось, что именно эти слова застряли у неё в горле.

— НЕТ! Люциус!

Флоренс до боли загнала ногти в собственные ладони, не веря в происходящее. Перед глазами всё происходило, словно в замедленной съёмке. Целый мир сузился до размеров этого мгновения, ей казалось, что это сон — этого не может быть! Сердце пропустило пару ударов, тело свели судороги, а голова раскалывалась от дикой боли, будто это её только что стукнул бладжер. Его белоснежные волосы разметались в воздухе, мантия развевалась, подобно крыльям и, не выдержав, Флоренс вскочила с места. Красный флаг упал на сиденье, а болельщики ещё не успели опомниться от шока. Флоренс как можно быстрее бежала вперёд, расталкивая учеников, и упала на колени рядом с неподвижным телом Люциуса. По щекам катились слёзы, и она совсем не замечала, что происходит вокруг, лишь сжимала его руку и тихо плакала.

Ученики окружили их толпой, пропуская перепуганную мадам Помфри. Нарцисса застыла на месте, глаза до сих пор были наполнены ужасом и вместо того, чтобы успокаивать её, Афродита подошла к Флоренс и аккуратно положила ей руки на плечи. Она смотрела, как Фло не реагирует на движения старшей сестры. Мерлин, она, кажется, вообще ни на что не реагирует! Конечно, она его кузина, но ведь Флоренс Забини всегда такая сдержанная, вежливая, спокойная, безмятежная, но именно её крик до сих пор звучал в ушах...

Только в этот момент некоторые заметили, что на зелёном свитере Флоренс Забини серебряными нитями вышито «Малфой — 1» — этот свитер Люциуса, в котором они выиграли свой первый матч у Гриффиндора с тех пор, как у тех в команде появился Поттер. После этого Малфоя сразу назначили капитаном. Странно, а ведь никто ни разу не видел, чтобы Люциус и Флоренс общались.

Мадам Помфри наколдовала носилки, на которые положили Малфоя, все растерянно переводили взгляд с него на девушку в свитере Люциуса.

Её глаза покраснели от слёз, сердце бешено колотилось, но постепенно самообладание возвращалось, ведь рядом такая заботливая Афродита, обнимающая за плечи.

* * *

Сириусу было тяжело дышать, тяжело двигаться, в ушах до сих пор стоял оглушительный женский крик. Его метла валялась рядом, и ему было плевать на наказание, снятые баллы, плевать на Малфоя, он чуть было не причинил боль своему родному брату!

Именно в этот момент пришло осознание, что он сам отгораживался от Регулуса, презирая его за то, что тот разделял взгляды родителей. Но Регулус же всего лишь ребёнок, у которого совсем нет поддержки. Сириус веселился с гриффиндорскими дружками, злился на брата, что тот попал в Слизерин, даже не думая, что Регулус совсем один — у него нет друзей, готовых отдать жизнь за него, у него есть лишь то, что внушили родители и старший брат, забывший о нём, и это он — Сириус — виноват!

Он резко развернулся, пользуясь суматохой на поле, и бросился в сторону Запретного леса. Достигнув опушки, Блэк перевоплотился в чёрного пса и, стремительно мчась вперёд, совсем не замечал огромного оленя позади.

* * *

Всё тело пронизывала дикая боль, особенно голову. Казалось что все кости сломлены, включая череп. Любая попытка пошевелиться отдавалась в теле новой порцией боли, и только тогда постепенно пришло осознание происходящего. Игра. Бладжер. Блэк. Темнота.

Среди всей этой боли Люциус ощутил что-то мягкое, греющее его ладонь, и это было так неожиданно, непонятно, невозможно, что он предпринял новую попытку открыть глаза. Как только тяжёлые веки разлепились, он увидел неясные очертания женской фигуры, чуть позже он сумел разглядеть лицо Флоренс. Оно было бледное, с выделяющимися красными дорожками от слёз и выражало крайнее беспокойство. Люциус попытался улыбнуться, но получилась лишь гримаса боли.

— Люциус, — тихо произнесла она, облегчённо выдыхая. — Я позову мадам Помфри.

— Нет. Стой, — быстро ответил он, по инерции сжав её руку, сам не понимая зачем. — Лучше расскажи, что произошло.

— В твою голову попал бладжер, и... ты упал... с метлы, — сглотнув, Флоренс опустила глаза, будто винила себя в случившемся.

Люциус снова прикрыл глаза, наслаждаясь теплом её ладони. Сейчас она была такая маленькая, беззащитная и удивительно-трогательная, что хотелось защитить её от всего мира. Он с детства привязался к своей маленькой кузине, (ну, как маленькой — на год младше его), но Люциус Малфой всегда ощущал себя лет на десять старше. Флоренс была таким очаровательным цветком, отличающаяся от всей его семьи. Тётя Персефона была всегда холодно-сдержанной, редко улыбалась, а если и улыбалась, то казалось, что вокруг всё леденеет. Так же улыбался и его отец. А Флоренс любила не просто улыбаться, а смеяться. Когда она смеялась, то всегда прикусывала кончик языка, показывая маленькую щербинку между зубов, а в её глазах плескались искры. Такое было редко, но ему хотелось верить, что она улыбалась так только для него.

— А кто выиграл матч?

Наверное, в этом был весь Люциус — победа всегда, и неважно какой ценой.

— Ничья. Ловец гриффиндорцев поймал снитч, но Слизерин забил достаточно голов, чтобы счёт был равным.

— Ясно.

Ничья его не устраивала. Он Малфой — победитель всегда и во всём. У Малфоев всегда должна быть власть, а чтобы иметь власть, нужно управлять людьми, а это Люциус умел делать превосходно.

— Люциус, ты сильно обижаешься, что мы не общались?

В её голосе было столько нежности, ласки, что он невольно улыбнулся, ощущая, как боль постепенно отпускает.

С её поступления в Хогвартс это первый их разговор, не считая сухих поздравлений. Она не подходила к нему, не разговаривала, лишь вежливое молчание, а Люциус Малфой был слишком горд, чтобы самому подходить, пускай это и его кузина.

— Если для того, чтобы ты вновь оттаяла, нужно было упасть с метлы, — весело протянул он, — то я упал бы раньше.

Мягко улыбнувшись, он снова открыл глаза, встречаясь взглядом с ярко-зелёным океаном.

— А если бы твоя голова и рука не были перевязаны, я бы тебя стукнула, — обиженно ответила она.

Белая ширма распахнулась и появилась обеспокоенная Нарцисса, но через секунду уже полностью владела своим лицом.

Её взгляд опустился с лица Люциуса на переплетенные руки, и тут же скользнул по Флоренс. Лицо Забини светилось, и, пожалуй, Нарцисса впервые увидела в ней проявление таких ярких эмоций.

— Добрый день.

— Здравствуй, Нарцисса, — спокойно ответил Люциус, смотря на невесту.

— Мне уже пора, — отдёрнув руку, Флоренс встала со стула и, вежливо улыбнувшись Нарциссе, ушла.

Люциус медленно сжал ладонь, будто там всё ещё находилась тёплая женская ручка, и по его лицу скользнула тень разочарования, не укрывшаяся от ледяных глаз мисс Блэк.

— Как ты себя чувствуешь?

Нарцисса опустилась на стул, на котором прежде сидела Флоренс и взглянула в лицо Люциуса. Никто в мире не смог бы увидеть за этим холодным проницаемым лицом страх, боль и что-то ещё, ускальзывающее. И, наверное, никто в мире не смог бы поверить, что это «что-то» — любовь. Любовь к «худшему из мужчин», как выражались её подруги.

— Уже лучше.

* * *

Сириус Блэк уже месяц отбывал наказание у Филча за свою выходку на стадионе и, возвращаясь вечером в гостиную своего факультета, обессилено падал на диван, наслаждаясь заботливыми руками Марлин. Она такая чудесная, добрая, нежная, а её глаза всегда излучали любовь, на которую он, к сожалению, не мог ответить взаимностью. Иногда ему казалось, что он вообще не способен любить, просто ему всегда всё быстро надоедает, в первую очередь девушки.

Пересекая коридор на четвёртом этаже, Сириус заметил чью-то неясную фигуру у окна, а когда понял, кто это, резко выпрямился. Он давно этого ожидал, даже скорее ждал.

— Сильно устал, Блэк?

Привычный высокомерный тон вызвал у Сириуса раздражение и злость, он вообще всегда так реагировал на Малфоя.

— А ты так сильно волнуешь за меня, Малфой?

Усмехнувшись, Сириус сжал палочку в кармане мантии, чтобы быть готовым к тому, что и так неизбежно. Малфой не простил ему неделю со сломанной рукой и подбитым черепом, а Сириус просто терпеть его не мог всем своим существованием. Люциус Малфой был олицетворением всего того, что он так ненавидел в жизни и отчего задыхался в доме, давно переставшим быть родным.

— Ну, что ты Блэк. Я думаю нечестно, что я отдохнул в лазарете, а ты нет, — в его голосе скользил затаившийся гнев и наслаждение происходящим.

Месть — самая излюбленная вещь Люциуса.

Люциус Малфой крутил волшебную палочку в руке чуть прищурив глаза, и выжидал подходящий момент, чтобы напасть на противника. Резко направив палочку на Сириуса, он обнаружил, что Блэк сделал то же самое по отношению к нему.

Едва с губ слетели заклинания, как из-за угла показалась женская фигура.

— Expelliarmus.

Палочки Блэка и Малфоя выскользнули из рук, и их тут же сжала женская ладонь, выходящей из тени Афродиты Забини.

Её глаза равнодушно скользнули по двум парням, а лицо стало непроницаемой маской. Молча подойдя к Блэку, Дита протянула ему палочку.

— Пять минут назад был отбой. Иди, пока я не сняла с тебя баллы.

Сириус зло взглянул на Малфоя, но спорить не стал. Наказаний ему хватало, снятых баллов тоже, а с Люциусом он ещё разберётся. Сжимая палочку в руке, он не спеша двинулся в сторону лестниц, скрываясь из виду.

Люциус и Афродита были удивительно похожи, будто родные брат и сестра, даже лёд в их глазах блестел одинаково.

— С чего это ты защищаешь Блэка, взыграл долг старосты? — холодно поинтересовался он, делая шаг ближе.

— Мы оба знаем, что в тебе нет чувства меры, когда дело доходит до боя, — спокойно ответила Афродита, протягивая палочку Люциусу. — Это и в твоих интересах тоже.

— В следующий раз не смей вмешиваться, — по слогам отчеканил он, и в ночной тишине это прозвучало как угроза.

Афродита для Люциуса была единственным человеком, которого он не мог понять или прочесть. Вокруг неё была словно непроницаемая защита, которую невозможно сломать. Она была загадкой. Воспитанная, холодная, спокойная, но ей невозможно было управлять или манипулировать, в общение с ней приходилось подчиняться негласным правилам, принадлежавшим ей самой. Это раздражало.

— Люциус, — спокойно продолжила она, — когда?

Изогнув бровь, он проследил её взгляд, прикованный к его левому предплечью, и мысленно усмехнулся.

— После помолвки, на рождественских каникулах.

О, этого дня Люциус Малфой ждал с нетерпением. Не помолвки, а дня принятия Метки. Ведь это означало власть, силу и уважение — всё то, к чему так стремился Люциус в свои семнадцать лет. Жаль, что он не мог предвидеть, к чему это его приведёт, как загубит жизнь и отчего придётся отказаться. Нет, он был всего лишь самонадеянным, высокомерным мальчишкой с необычайной уверенностью, что когда-нибудь весь мир падёт к его ногам.

Афродита шумно выдохнула, легонька касаясь руки кузена и, развернувшись, пошла в сторону подземелий. Мысль о Метке была ей настолько противна, что сразу подкатывала тошнота, и лишь любовь к Эвану спасала её, когда она совсем отчаивалась. Да, её жених был Пожирателем Смерти, но она его так сильно любила, что закрывала на это глаза.

Жаль, что Судьба не дала право выбора ни Афродите, ни Люциусу.

Каждый проходящий час только нагнетал скорбь, потому что отдалял её от мужа и приносил привкус вечности, которую ей предстояло прожить без него. Вновь и вновь она забывала, ровно на одно биение сердца, что он ушёл навсегда и больше не подставит ей плечо.

(Дж. Роулинг).

Нарцисса Блэк стояла посреди празднично украшенного зала особняка Забини и с улыбкой наблюдала, как у серебристо-зелёной арки Афродита и Эван произносили клятвы, а вокруг них светилось золотистое сияние, окутывающее сплетение их рук.

Ритуал помолвки являлся одним из самых древних и почти нерушимых. Магическую помолвку нельзя было разрушить, только в случае гибели жениха и невесты, поэтому такие союзы сейчас заключали только чистокровные семьи, тогда как остальной магический мир отказался от столь строгого канона.

— Они такая красивая пара, — прошептала Нарцисса рядом стоящей девушке.

— Да, но я не уверена, что они будут счастливы.

Нарцисса перевела взгляд с жениха и невесты на Европию, спокойно наблюдавшей за всем этим.

— Что ты имеешь в виду?

Европия чуть выпрямила спину, скользнув рукой вдоль пышного платья, и слабо усмехнулась. Она выглядела взрослее своего возраста, и, пожалуй, слишком распущенно, огорчая своим поведением родителей.

— Потому что она любит его, а любовь всегда приносит несчастье, Цисси.

— Ты не права, любовь — самое прекрасное... — возмутившись, Нарцисса нахмурила брови, и инстинктивно стала искать взглядом Люциуса.

— Ты такая наивная, — грустно улыбнувшись, Европия взглянула туда, куда смотрела Нарцисса. — Ты знаешь хоть одну семью, чей брак построен на любви?

— Я...

— Вот именно, Цисси. Всех наших родителей женили их родители, никакой любви они друг к другу не питали, поэтому чувства никогда не приносили им несчастья. А любовь — она не для таких, как мы.

Обычно легкомысленная Европия произвела огромное впечатление на Нарциссу, оставляя в душе неприятный осадок и сея сомнения. Она же любит Люциуса, она его невеста, а это небывалая удача выйти замуж за человека, которого любишь. Пусть он не проявляет своих чувств, но она обязательно добьётся своего, ведь она — Нарцисса Блэк — слизеринская принцесса, первая красавица Хогвартса, да и вообще мечта всех парней начиная с четвёртого курса.

— Скажи, ты любишь Люциуса? — внезапно спросила Европия Забини, вглядываясь в серо-голубые глаза, в которых отобразилась растерянность.

— Он мой будущий муж, — ровным голосом ответила Блэк, отводя взгляд в центр зала.

— Знаешь, если ты его любишь, то это плохо — для тебя. Потому что он никогда не будет твоим по-настоящему. Да, вы будете официально женаты, но в душе ты будешь понимать, что он тебе не принадлежит, понимаешь?

— Что ты хочешь этим сказать? — холодно прошептала Нарцисса, пользуясь тем, что все гости стремились подойти как можно ближе к Афродите и Эвану.

— Только то, что тебе не стоит любить Люциуса Малфоя.

Улыбнувшись, Европа поспешила поздравить сестру, оставляя Нарциссу наедине со своими мыслями, отрывая её от реальности.

«Нет, она не права, — убеждала себя Цисси. — Она просто маленькая, глупая, ветреная девчонка».

Все удивлялись кардинальным отличиям старшей и младшей Забини: они были полными противоположностями друг другу. Одна умела любить, окрашивая мир вокруг в светлые тона, а другая, напротив, была приземлённой, трезво глядящей на вещи, и принимала это, как самое естественное явление на свете.

После окончания официальной части помолвки, Флоренс Забини направилась в кабинет отца, как только домовой эльф передал ей его просьбу.

Она, конечно, не понимала сестру, но не стала выражать свои недовольства по поводу ранней помолвки, да и то только потому, что Афродита клятвенно заверила её, что очень любит Розье. Сама бы Флоренс ни за что в мире не согласилась выйти замуж так рано, тем более если не учитывалось её собственное мнение. Выросшая далеко от дома с бабушкой, которая никогда не ограничивала внучку свободой, она привыкла принимать решения сама и смотреть на мир сквозь свои суждения, мысли и предубеждение, а не сквозь родительское мнение. Только вот таким, как она, совершенно не место в этом мире, где всё решают совсем другие люди.

Бесшумно отворив дверь, она вошла в кабинет, встретясь сразу с четырьмя парами глаз. За столом сидел отец, скрестив пальцы, и бесстрастно наблюдал за остальными. Мать придерживала меховое манто, а на диване сидел Абрахас Малфой. Но кого действительно она не ожидала увидеть, так это мужчину стоявшего у окна, с которым она уже была знакома.

— Здравствуйте, — сделав книксен, Флоренс выпрямила спину и подошла к отцовскому столу. — Вы меня звали, папа?

— Да, дорогая. У нас для тебя очень важная новость, — вместо Эдварда ответила Персефона.

— И приятная, — подхватил Абрахас, улыбаясь своей холодной улыбкой.

— Мисс Забини, думаю, вы помните меня, — мужчина, стоявший у окна, сделал шаг навстречу Флоренс, и слегка коснулся губами её руки.

— Мистер Долохов, — растерянно произнесла она, пытаясь понять смысл происходящего. — Что-то случилось?

— Нереида, — начала было Персефона, но Долохов вежливо дал понять, что сам предпочитает вести разговор.

— Миссис Забини, позвольте мне самому поведать причину нашего разговора, — спокойно произнёс он. — Видите ли, мисс Забини, — он снова повернулся к Флоренс, чуть улыбаясь, — после нашего знакомства на балу у семьи Блэк я не мог не думать о вас. И сейчас просил у ваших родителей и дядюшки разрешения на нашу свадьбу.

Каждое его слово закладывало ей уши и, отступив на шаг назад, она приоткрыла рот, не в силах произнести и слова, но вмешалась её мать.

— Мы как раз говорили, что этот брак очень выгодный. Мистер Долохов — чистокровный волшебник в одиннадцатом поколение, его род берёт начало ещё со времён царской России, и ты составишь ему прекрасную партию.

«Нет, нет, нет, — повторяла про себя Флоренс, словно мантру. — Нет, никогда».

Для Персефоны Забини всё сложилось как нельзя лучше. Старшая дочь помолвлена с Розье — одним из самых завидных женихов Британии, а Флоренс вскоре будет помолвлена с Антонином Долховым. И что не маловажно, а может и важнее всего: они оба числятся в первом кругу приближённых к Тёмному Лорду.

Сглотнув ком в горле, Флоренс взглянула на отца, ища поддержки, но натолкнулась лишь на ничего не выражавшее лицо. Внутри неё бушевало пламя, готовое взорваться, ведь она такого даже представить себе не могла. ЕЁ выдают замуж без ЕЁ согласия, и сообщают об этом вот так просто. Взяв себя в руки, она всё с тем же беспристрастным выражением лица выпрямилась и взглянула в глаза мужчине напротив.

— Я очень польщена вашим предложением, мистер Долохов, но не могу принять его в силу нашей несовместимости. И я убеждена, что мы не сможем дать друг другу счастье. Я уверена, вы найдёте невесту достойнее меня. Всего хорошего, я ещё не поздравила сестру, — отрезала она, гордо удалившись из кабинета, тем самым оставив людей, находящихся в комнате в напряжение.

И только на лице Эдварда Забини проскользнула тень улыбки.

* * *

— Нереида, посмотри на меня!

Всегда сдержанная Персефона Забини сейчас выглядела, как разъярённая валькирия, прожигая глазами дочь.

— Я не выйду за него, мама! И точка, — вскричала Флоренс, повернувшись к матери. — Вы не имеете права так со мной поступать! Кто вам давал права выдавать меня замуж без моего согласия?

— Мы твои родители, и это традиция! Тебе скоро семнадцать лет. Афродита уже помолвлена.

— Я сказала нет!

— Несносная девчонка, — шагнув к дереву, где стояла дочь, Персефона зло сощурила глаза. — Ты нас опозорила! Ты должна немедленно написать мистеру Долохову, что твоё решение было неправильным и...

— Папа, — не дослушав мать, Флоренс бросилась к отцу через всю поляну, усыпанную снегом. — Папа, прошу тебя! Я не хочу выходить замуж за этого человека, я вообще не хочу выходить замуж, — остановившись возле Эдварда, она с мольбой в глазах взглянула на него.

— Эдвард, скажи ей, что так нельзя. Испокон веков родители выбирали мужей своим дочерям, — процедила Персефона.

В голове у Флоренс крутилось множество фраз, но не одна так и не слетела с её языка под тяжёлым взглядом отца.

— Флоренс, твоя мать хочет, чтобы ты вышла замуж за Антонина Долохова, и она очень злиться на тебя, — сухо произнёс Эдвард, отчего у его дочери в глазах появились слёзы. — Но если ты согласишься, на тебя буду злиться я.

Облегчённо выдохнув, Флоренс бросилась обнимать отца, шепча слова благодарности. Внезапно стало легче дышать, душу снова охватила привычная лёгкость и свобода, зато её мать превратилась в ледяную статую.

— Нам надо поговорить с твоей матерью, иди домой.

Флоренс бросилась бежать к особняку, оставляя дорожку следов на снегу и стараясь как можно быстрее оказаться в своей комнате.

— Ты объяснишь мне, зачем ты это сделал? — холодно произнесла Персефона, глядя на мужа.

— Я сам выберу ей мужа и приказываю прекратить любые разговоры на эту тему, — в его голосе появилась характерная твёрдость, которую он раньше никогда не проявлял к жене.

— Хорошо.

Его жена удалилась с истинно малфоевским выражением лица, который действовал не хуже круциатуса для многих, а Эдвард, оставшись в одиночестве, решил навестить человека, от которого будет зависеть судьба его дочери.

Мы не можем знать, когда и в какой момент принимаем самые важные решения в нашей жизни, тем самым вмешиваясь в судьбу, но порой любовь и желание защитить родного человека ослепляют нас. Знал ли Эдвард Забини, какое судьбоносное решение принимает за дочь? Нет. А если бы и знал, то никогда бы так не поступил, но жизнь его оборвётся прежде, чем он успеет это понять.

* * *

Ей было неудобно. Неудобно в этом длинном зелёном платье с глубоким вырезом на спине, неудобно стоять посреди почти родного дома Малфоев и чувствовать щемящую тоску в груди, неудобно находиться среди многочисленных гостей и ощущать падение своего маленького мира.

Так странно иногда бывает, что одно события несёт для двух разных людей совсем разные последствия. Сейчас, в этом огромном зале, украшенном в самом изысканном вкусе, разбивалась мечта одной девушки и сбывалась другой.

Нарцисса Блэк излучала счастливую улыбку, за много лет такую по-настоящему искреннюю, стоя напротив Люциуса около арки. Приталенное золотое платье подчёркивало неземную красоту юной прелестницы, а волосы цветом рождественских снежинок были уложены в замысловатую причёску, обрамлённые ободком из белого золота. Её красота отбрасывала блёклые тени на окружающих, распространяясь по залу. На всех. Кроме её жениха.

На лице Люциуса Малфоя не было ни единой эмоции, выражавшей его чувства. Холоден, спокоен, учтив. Помолвка — всего лишь новая ступень на пути будущего величия. Когда отец сказал имя будущей невесты, Люциус лишь пожал плечами, продолжая читать книгу. В выборе родителей он не сомневался, а сам в процесс решил не вмешиваться. Зачем? Мать подберёт ему прекрасную представительницу чистокровной семьи, а отец позаботится о деталях. Имя «Нарцисса Блэк» не вызвало в нём бурю эмоций и шквал чувств, в нём подобное вызывали лишь мысли о будущем, которое непременно будет Великим.

Итак, стоя лицом к своей невесте, он терпеливо ждал окончания помолвки и лениво скользнув взглядом по залу, столкнулся с ярко-зелёными глазами, сверкнувшими в чёрном ободке. Флоренция — его маленькая девочка, наблюдавшая за всем происходящим, оперевшись плечом о стену. Изумрудное платье плавно скользило по её телу шёлковой тканью, а на глаза как обычно упала светлая прядь, завитая в мелкий локон. Почему она стоит так далеко от него? Почему не рядом и не улыбается своей смешной улыбкой?

— Если ты будешь улыбаться, то меня будет ждать удача, — светловолосый мальчишка лет одиннадцати хихикал, чуть щуря глаза от яркого солнца. — Так что улыбайся! — добавил он в форме приказа, не терпящего отказа.

Маленькая девочка в белом платье приподняла бровь и, сложив руки на груди, недовольно фыркнула.

— Не буду! — отрезала она, разворачиваясь в сторону особняка.

— Флоренция, — крикнул мальчишка, догоняя кузину. — Улыбнись!

— Почему я должна улыбаться? — изумилась девочка, останавливаясь на полпути.

— Потому что я так хочу, — спокойно ответил он, хватая её за маленькую ладошку.

А она стояла и улыбалась. Нет, не потому что он так сказал, а потому, что её ладонь грелась в его этим летним утром, и она ощущала себя самой счастливой на свете. Этим счастьем светилась её улыбка, и он знал, что ему повезёт.

— Тебе обязательно повезёт, Люциус. Ты попадёшь в свой Слизерин, как и мечтаешь.

«Если ты будешь улыбаться, то меня ждёт удача».

Слова одиннадцатилетнего мальчика звучали в его ушах всё громче, заглушая речь министерского работника. А Люциус всё смотрел на одинокую фигуру у стены и впервые в жизни молился, чтобы она улыбнулась. Почувствовав прикосновение холодного металла к руке, он тряхнул головой, сгоняя наваждение, и увидел фамильный перстень, который должен надеть на палец Нарциссе. Гости перешёптывались, родители улыбались, а он всё смотрел на девушку в изумрудном платье и не мог оторвать взгляда. Она — его свет, маленький лучик солнца, его кузина... а он чувствует что-то другое — то, что раньше ускользало от него. Наверное, Люциус Малфой никогда ещё не ощущал столько эмоций одновременно. Массивный перстень соскользнул из его руки, с грохотом ударяясь о мраморный пол, нарушая тишину — их тишину. Двух людей, смотрящих друг на друга сквозь толпу, сквозь чувства, сквозь обстоятельства.

Сердце бешено колотилось, будто вот-вот вырвется из груди под взглядом серых глаз. Каждую мышцу сковывал страх, но на смену пришла безысходность, когда Люциус наклонился, чтобы поднять кольцо, а потом надеть на палец своей невесте. Флоренс на секунду прикрыла глаза, позволяя хрустальной слезе скатиться по щеке и, резко развернувшись, бросилась бежать, чтобы не видеть ослепительное сияние, охватывающее сплетение двух рук. Она бежала через пустынный коридор, где любила играть в детстве, приезжая к дяде. Она бежала так быстро, как только могла, и в этот момент было плевать на остальных: просто её мир рухнул на глазах.

Образ светловолосого парня всегда жил в подсознании, всегда согревал, всегда напоминал и рисовал цветные картинки в её мечтах. И неважно было, что он её кузен, да и тысячи других причин тоже не существовало.

Она опустилась на каменную ступень левого крыла замка, выходившего прямо на зимний сад, Флоренс почувствовала прикосновение морозного воздуха к коже и, обхватив себя руками, опустила голову вниз. Она убежала так далеко, что сюда даже не доходил праздничный шум, лишь почти осязаемая тишина. Сероглазая мечта навсегда осталась у арки, забирая с собой её маленький мир. Так хотелось остановить время, скомкать весь мир до размера маленького шарика и засунуть его под хрустальный купол, лишь бы часы больше не шли вперёд. А пока... пока время утекало сквозь пальцы опущенных рук.

Маленькая война на просторах большого мира. Маленькая драма и маленькая смерть. Сколько их было? Сколько их еще будет?

Мелкие снежинки кружились в воздухе, оседая на всё вокруг: на поверхность статуй, на крышу огромного замка, на кончики кудрявых волос, на мокрые ресницы, на оголённую спину — и тут же таяли, доказывая, что время беспощадно быстро летит.

Тёплая ткань легла на её плечи, и рядом опустился человек, не нарушая тишины. Повернув голову, Флоренс столкнулась взглядом с глазами цвета неба, и стало чуть легче. Кто-то разделял с ней тишину, чувство отчуждённости, и возможно понимал, каково это — быть другим. Просто другим.

Сириус Блэк не просто мог разделить всё это, он мог понять.

Всё вокруг сквозило фальшью, ненавистной атмосферой, что ему хотелось выблевать каждую секунду этого воспоминания. Он ненавидел все эти высокопарные приёмы, пафосные балы — всё то, что его окружало с этой стороны жизни. Хотелось глотка свежего воздуха, глотка искренности среди этого помпезного болота, и он его нашёл — в девушке, сидящей рядом.

Возможно, из этой новой случайности что-нибудь получиться. Не сейчас, а потом. Когда время отшлифует шрамы от только-только затянувшихся на сердце ран, тогда, может быть, одно из таких семян-знакомств даст зеленый росток. А пока бесполезно ронять семена на выжженную почву, они так и погибнут.

Но всегда найдутся те, кто захочет раньше времени уронить это семя, заботясь о том, чтобы оно обязательно проросло. И если не получится естественно, то он попробует сделать это другим способом.

Эдвард Забини сжимал в руке тонкую ножку хрустально бокала и смотрел в окно, где вихрь из снежинок засыпал двух людей, разделяющих тишину.

Время у всех общее, как вода для рыб. Все в той же воде, а если кто и попытается оказаться вне её, с ним случится то же, что и с рыбой, — он погибнет... Большие рыбы поедают маленьких. Вот и всё. Большие рыбы жрут маленьких, а океану наплевать.

(Дж. Болдуин).

Он Великий.

Он Сила.

Он тот, кто двигает фигуры на шахматной доске.

Лорд Воландеморт сидел в кресле, обшитым белым бархатом, и лениво наблюдал за людьми, находящимися в комнате. Всего лишь пешки. Он прошёл длинный путь становления своего величия и теперь наблюдал, как богатые чистокровные волшебники преклоняются перед ним, боятся его. Это ласкало самолюбие, подпитывало власть, сосредоточенную только в его руках. Скоро вся Британия падёт перед ним на колени, стоит только подождать. А ждать Том Риддл мог: это же передалось Тёмному Лорду.

Он буквально чувствовал страх, сковывающий его поданных, и наслаждался, как великий художник своим творением.

Он знал, что его считают убийцей и тираном. Он привык. Он даже этим гордился. Он знал, что лучше быть сильным, чем добрым. Сильного уважают и боятся. А добрый — кому он нужен, спрашивается?

У Тёмного Лорда был чёткий план, включающий в себя множество деталей, но он был уверен, что всё пройдёт превосходно.

— У тебя прекрасные дочери, Эдвард.

Его голос расползался по комнате змеиным шипеньем, приглушая звук потрескиваний дров в камине.

— Благодарю, мой Лорд.

Эдвард держался уверенно, как и подобает чистокровному аристократу, но от холодной улыбки мужчины, сидящего в кресле, по его коже пробежали неприятные мурашки.

— Ты представишь их мне?

— Конечно, милорд, — ответила за мужа Персефона, расцветая на глазах. — Это Афродита, старшая, — она указала на белокурую красавицу, спокойно державшуюся у окна. — Это Европия, младшая.

— Это честь для нас, милорд, — Европия обворожительно улыбнулась, склоняя голову.

Сегодня он выполнит ещё одну деталь своего плана. Осталось только выбрать, какая из них подойдёт.

Младшая ему понравилась: красивая, легкоуправляемая, к тому же уже питает к нему трепетное уважение, но ещё слишком юна.

Старшая тоже красива, но есть в ней что-то странное. Да, спокойна, никакого презрения, но совсем нет страха. Ни капли.

— Прости, папа. Я задержалась в саду.

Лорд повернул голову в сторону двери, рассматривая появившуюся девушку. Длинное платье, необычные волосы, безмятежное лицо.

— Ничего страшного, Флоренс. У нас гости, — ответил Эдвард, готовый проклинать всех на свете. Он совсем не рассчитывал, что дочь появится раньше ухода Лорда.

— Позвольте представить Вам нашу среднюю дочь, — произнесла Персефона, подводя дочь за руку к Лорду. — Флоренция Нереида.

Флоренс присела в учтивом реверансе, цепляя на лицо вежливую улыбку.

Тёмный Лорд долго молчал, пристально глядя на девушку. Её глаза — именно то, что он ждал. Эти глаза смотрели на него со страниц книг, когда он тратил всё время на изучение жизни тысячи поколений великого рода Слизерин. Она — это то, что ему нужно.

— Рад знакомству, Флоренция, — его губы искривила усмешка.

Флоренция — какая ирония.

— Взаимно, мистер...

— Лорд Воландеморт.

— Мистер Лорд Воландеморт, — закончила девушка, не замечая напряжение, возникшее в комнате.

— Мой Лорд, она только недавно вернулась в Британию, — поспешно добавил Эдвард, подходя ближе.

Флоренс рассеяно улыбнулась, взглянула на мужчину и только сейчас заметила его зрачки. Зрачки змей. По спине пробежался холодок, но страха она не почувствовала, пришло лишь некоторое осознание. Она не была посвящена в политические дела страны, но иногда читала в газетах о зверских убийствах, совершённых некой группой, именующей себя «Пожиратели Смерти». А руководил всем, судя по тем же статьям Тот-Кого-Нельзя-Называть. И только раз, проходя мимо какого-то коридора в школе, она услышала имя «Воландеморт», а сейчас... всё стало на свои места.

Ей захотелось отшатнуться, броситься бежать назад, закричать «убийца», но горло сдавил тугой ком.

«Совсем нет покорности, — подумал Лорд, заглядывай ей в глаза. — Это всё только усложнит».

И он принял решение. Иногда нужно пожертвовать одной пешкой ради следующего хода. Такова и роль пешек. Его пешек.

* * *

Время — самая драгоценная вещь на свете. Потому что время — это жизнь. Единственное, что никогда больше не вернется к нам. Оно стремительно летело, приближая детей к неизбежности. Для Альбуса Дамблдора время было злейшим врагом: приближался момент, когда его ученики выйдут из-за стен этой школы, чтобы сделать выбор. Выбор был иллюзией — эта иллюзия, но она давала хоть какую-то веру в то, что ты сам вершишь свою судьбу. А там, за стенами огромного «Хогвартса» — начало войны, которая принесёт с собой ещё тысячи смертей, тысячи разрушений. Она сломает счастье людей, но ещё больше судеб. Альбус Дамблдор знал, что именно он должен положить этому конец, но впервые один из самых великих волшебников не знал, как это сделать...

Из-под таявшего снега стала пробиваться трава и забавные подснежники. Гремучая Ива стряхнула с себя остатки снега, позволяя весеннему солнцу взращивать листья. Жизнь продолжалась: всё так же звучал смех в коридорах школы, с каждым днём задавалось всё больше домашнего задания, каждый старался запомнить школу именно такой, наполненной жизнью.

Для Флоренс жизнь тоже продолжалась. Она всё так же старательно читала книги, хорошо училась, старалась не думать о мужчине со змеиными глазами. Мысли о нём постоянно вызывали отвращение, но не страх.

Она старалась избегать Люциуса. Да, он ей ничем не обязан. Да, она должна радоваться за него. Да, это для кого-то глупо. Но не для неё. Её мир состоял из коротких вспышек, заполненными мгновениями с ним, а сейчас — ничего. Впереди неизвестность, в душе пустота.

Да и что она ему скажет? Или как она будет с ним разговаривать?

Легче было замкнуться в себе, собирать свой маленький мир из осколков былой империи.

Всё чаще она стала ловить себя на мысли, что прислушивается к разговорам соседок по комнате. К разговорам исключительно о Сириусе Блэке. Он был кумиром, мечтой, неразделённой любовью. Девушки сходили по нему с ума, а она лишь снисходительно улыбалась, слушая очередные разговоры.

После Рождества они с Сириусом иногда общались. Может, общались бы больше, если бы не Марлин — призрак их редких встреч. Казалось, она ни на минуту не отступает от него, а Флоренс не понимала её. Просто она не знала, каково это: встречаться с парнем, обнимать его, целовать, но при этом ощущать, что он где-то далеко сейчас. А ещё у Флоренс было слишком много гордости.

Всё изменилось второго апреля.

Во время обеда в зал, как обычно влетели совы, усаживаясь около своих хозяев. Семейный филин Забини — Марс — опустился на плечо Флоренс и ласково дернул её за серёжку на ухе. Она отвязала небольшой свёрток от его лапки и, покормив, отпустила. На бумаге не было обычной печати с семейным гербом — просто пергамент, исписанный аккуратным почерком отца. В глаза бросилась только последняя строчка:

«Имя твоего будущего мужа — Сириус Блэк. Обо всём я позабочусь сам. Папа».

* * *

Марлин. Марлин. Марлин.

Казалось, она повсюду: в гостиной, в спальне, в кабинетах, в библиотеке. Сначала он списывал это на обычную ревность, но это всё становилось похоже на паранойю. Сириус пытался поговорить с ней, но заканчивалось всё постелью. И он даже не мог понять, как и когда разговор обрывался, и начинались страстные поцелуи. С каждым днём это становилось всё невыносимее, особенно её взгляд, наполненный отчаянием. Жаль только, что Сириус Блэк в семнадцать лет совсем не замечал её взгляда.

Когда в начале апреля от отца пришло письмо с просьбой появиться дома на несколько часов, он удивился. Он даже на рождественские каникулы домой уже пять лет не ездил, а уж «забежать на пару часиков» выглядело пугающе. Но хоть на несколько часов избавило его от пристального внимания Марлин.

МакГонагал разрешила ему воспользоваться её камином, что он, собственно, и сделал. Оказавшись в родовом поместье Блэков, он скривился от отвращения, смотря на картины, застилавшие все стены. Сколько он себя помнил, это поместье всегда было зловещим, мрачным, тёмным, даже квартира на площади Гриммо выглядела не так устрашающе по сравнению с этим местом.

— Хозяин ждёт юного Блэка у себя в кабинете, — Кикимер скривился, но всё же поклонился.

Сириус так хотелось пнуть мерзкого эльфа, которого так любила его мать, будто сама родила.

Открыв дверь отцовского кабинета, он не спеша вошёл внутрь, попадая под пристальный взгляд неизвестного мужчины.

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй Сириус, — произнёс отец, выпрямляясь в кресле. — Познакомься: это мистер Забини, — указав головой на мужчину в кожаном кресле, он сложил руки в замок перед собой.

— Здравствуйте, мистер Забини, — сухо ответил Сириус, не совсем понимая, зачем он здесь.

— Приятно познакомиться, мистер Блэк. Я много о вас наслышан.

Орион чуть изменился в лице, но не подал виду, что его что-то беспокоит.

— Не сомневаюсь, — ответил Сириус, вальяжно устроившись в кресле напротив.

— Но мне вдвойне приятно увидеть будущего мужа моей дочери воочию, — спокойно закончил Эдвард, как ни в чём не бывало.

Первым порывом Сириуса было вскочить с места, покрутить пальцем у виска, крикнув при этом что-нибудь о том, что два старых хрыща выжили из ума из-за частого кровосмешения в чистокровных семьях. Но глаза Эдварда Забини напрочь выкинули из его головы эту мысль.

— Я оставлю вас, — Орион Блэк встал со своего кресла, и бесшумно удалившись из кабинета, направился в покои своей жены.

Сегодня он был счастлив. Сириус всегда приносил семье одни хлопоты, особенно после поступления в Гриффиндор, а когда связался со своими дружками, можно было мысленно попрощаться с сыном. Сириус взрослел, и всё яснее Орион понимал, что его сын скоро вырвется из-под опеки семьи, причём самым вопиющим образом. Например, сбежит. Женить его на чистокровной волшебнице казалось лучшим решением. Правда, он боялся, что Сириус сделает при любой попытке насильно женить его что-нибудь ужасное, навсегда опозорив семью. Но после визита Эдварда и его предложения о помолвке Сириуса с его дочерью, Орион Блэк был счастлив, как никогда. Тем более Эдвард обещал лично убедить Сириуса. Конечно, империо он накладывать не будет, но в узких кругах все знали, что Эдвард Забини умел уговаривать.

— Сириус, — начала Эдвард, отсекая официальное обращение. — Я понимаю вашу реакцию на мои слова, но прежде чем вы что-нибудь скажите, позвольте сказать мне, — устало выдохнув, он взглянул прямо в глаза юноше. — Я пришёл сюда попросить вас о помощи.

— Жениться на одной из ваших дочерей? — не удержался от издёвки Блэк, хмуря брови. — Пожирателей уже на всех не хватает?

— В принципе, можно сказать и так. Я прошу вас жениться на Флоренс, думаю, вы знакомы.

Маска насмешливости тут же слетела с лица Сириуса, когда он осознал, кого ему предлагают в жёны. Флоренс. Необычная во всём. Своболюбивая, но не бунтарка. Сдержанная, но не высокомерная. Послушная, но не покорная. Именно так охарактеризовал её Римус, когда поймал очередной взгляд Сириуса, направленный на неё.

— Первый представитель семьи Блэк, попавший в Гриффиндор. Смелый, отважный, бесшабашный, ярый противник чистокровных традиций. Ненавистник Тёмного Лорда. Поверьте, такие вещи в наших кругах распространяются быстро, даже очень.

— Какое это имеет отношение к...— начал Сириус, но Эдвард его перебил:

— Прямое, Сириус, — вздохнув, он вновь устало прикрыл глаза. — В моей жизни много поступков, которыми я не горжусь, но я совершил одну непростительную ошибку много лет назад, и не хочу, чтобы за неё расплачивались мои дети.

Открыв глаза, Эдвард Забини аккуратно закатал рукав белоснежной рубашки, обнажая Метку. У Сириуса по спине пробежал холодок, он ещё ни разу в жизни не видел так близко человека, носящего Метку.

— Много лет назад я присоединился к Тёмному Лорду, ошибочно полагая, что стану ему другом, что помогу создать новый мир, где правящим классом станут чистокровные семьи. На тот момент я уже был женат, и у меня было двое маленьких дочерей. Постепенно методы Тёмного Лорда стали выходить за рамки его речей, убивать магглов стало обычным развлечением. Когда моя мать узнала о том, что я причастен к этому, она чуть не умерла. Видите ли, она совсем не разделяла мои взгляды по поводу магглов и чистоте крови. Флоренс было десять, и моя мать потребовала, чтобы я отдал её ей, и они уедут. Я согласился, потому что уже понимал, куда меня заводит дорога Пожирателя Смерти. Флоренс с моей матерью жили в Италии — там у нас есть родовое поместье. Но этим летом Тёмный Лорд ясно дал понять, что грядут новые времена, и мы должны держаться своих семей. Я привёз дочь сюда, но мысль о её будущем страшит меня. Она не из тех, кто подчиняется воли других.

Моя старшая дочь уже помолвлена, и я не боюсь за неё. Не смотря на то, что её жених состоит в тех же рядах, что и я, он любит её и сумеет о ней позаботиться. Европия — моя младшая дочь — она вообще уникальна. Она унаследовала мою внешность, но все взгляды и характер у неё от Малфоев. Поверьте, из всех моих дочерей именно она прекрасно подготовлена к будущей жизни, и сможет о себе позаботиться. Ещё одна черта Малфоев — всегда и везде находить выгоду, а она настоящая представительница семьи моей жены, копия Абрахаса. Но моя Флоренс — она другая. Она выросла в теплице под ласковой опекой моей матери, не подозревая, что в мире есть такие люди, как Тёмный Лорд. Она не сможет жить рядом с убийцами, тем более быть женой одной из них. Я не говорю, что она смотрит на мир сквозь призму розовых очков — нет, но она никогда не встанет на сторону Лорда. Я хочу уберечь её, но поверьте, теперь жизнь таких, как я, целиком зависит от воли Тёмного Лорда. Вы моя последняя надежда. Если Флоренс станет вашей женой, ей не придётся находиться среди Пожирателей Смерти, не придётся видеть всю эту жестокость.

Его голос звучал хрипло, еле слышно, но Сириус слышал. Он слушал внимательно, не перебивая, вникая в смысл каждого сказанного слова. Он впервые в жизни ощутил себя взрослым, будто не было весёлых выходок, бесшабашных ночных вылазок с друзьями, был он и этот усталый от жизни мужчина напротив, вверяющий ему собственную дочь.

Он не знал, что ответить. Мысль об отказе постепенно отходила на второй план, а перед глазами стоял образ девушки с необычными волосами.

Спасти её? Бред. Она взрослая девочка, да и как он сможет защитить её? Одному ведь легче.

— Почему именно я? — сдавленным голосом спросил Сириус, смотря в карие глаза Эдварда.

— Я уже говорил, что наслышан о вас и уверен, что вы никогда не вступите в ряды Тёмного Лорда. А отдавать свою дочь за грязнокровку я не собираюсь, причины, по которым я стал Пожирателем Смерти, до сих пор актуальны.

При слове «грязнокровка» Сириус поморщился, но сдержался. Перед ним стоял выбор, от которого будет зависеть не только его жизнь. Сириус Блэк впервые должен принять взрослое решение и взять на себя ответственность.

— Мне надо подумать, мистер Забини. Нужно время.

— Простите, но время сейчас — непозволительная роскошь. Вы должны принять решение сейчас.

«Нет. Конечно, нет. Я женюсь на той, которую выберу сам. Если вообще захочу жениться».

Но фраза так и не сорвалась с языка, будто её что-то сдерживало.

— Сириус, я видел вас и мою дочь на помолвке моего племянника. Она ведь вам не безразлична?

Эдвард Забини всегда знал, на что давить и какие слова подбирать. Он учёл гриффиндорскую храбрость и верность, самолюбие Блэков, он дал иллюзию выбора молодому парню, думающему, что он всё решает в своей жизни сам. В семнадцать лет юношеский максимализм ослепляет, не даёт увидеть очевидных вещей, а Эдвард просто подобрал нужные слова, и теперь ждал результат своих стараний.

Флоренс — его маленькая девочка, и он сделает всё, чтобы защитить её.

— Хорошо, — выпалил Блэк, возможно сам не осознавая своих слов.

Выбор сделан: ещё один ход на шахматной доске. И вскоре это повлечёт за собой ряд событий, совсем не вписывающих в план Эдварда Забини.

* * *

Флоренс Забини ещё никогда не было так зла. Каждая клеточка тела выражала злость, ярость, ненависть. Злость на отца. Ярость на мать. Ненависть к обоим.

Как они могли так с ней поступить? Как мог отец так поступить?

Просто письмо, на которое он ни разу не ответил. Она писала несколько раз в день, но отец не отвечал. Она просила написать сестёр, но им он тоже не отвечал о том, что касалось этой темы. Оставался вариант поговорить с Сириусом Блэком, но она сразу его отмела.

Что она ему скажет?

«Папа написал, что ты мой будущий муж. Я ненавижу их за это. Ах, да. Как дела, Сириус?».

Хотелось выть от безысходности, кричать, бить всё в припадки ярости, но этого не происходило. Она не маленькая девочка, которая не получила любимый косметический набор из «Магической моды». Она взрослый, адекватный, уравновешенный человек, который даже злость сорвать не может.

Сам Блэк молчал, и в её душу прокралась надежда, что это всё шутка, розыгрыш, миф, галлюцинация и вообще зря она себя накручивает. Целыми днями она только и делала, что думала, постоянно думала...

— М-е-е-е-рлин, там такая вечеринка классная, — произнесла её соседка по комнате, заполняя пространство пьяным смехом.

— Поздравляю, — сухо ответила она, собираясь переодеваться в ночной пеньюар.

— Ах! Наверное, для мисс Забини это вульгарно и неподобающе? — девушка вновь захихикала, комкая в руке подушку.

Флоренс решила промолчать: вступать в словесные баталии с пьяными истеричками в её планы не входило. А то, что Анжелина Браун была истеричкой, знали все.

— Между прочим, там твоя сестричка к Блэку липнет, — продолжала Анжелина.

— Что?

Но Анжелина Браун уже мирно похрапывала, предоставляя возможность Флоренс строить догадки самой.

Недолго думая, она схватила палочку с кровати и поспешила искать свою непутёвую сестру. В то, что Европия приставала к Блэку, можно поверить легко. Она давно неравнодушна к Регулусу. Мерлин, а если она пьяна?

Добравшись до нужного класса, о котором шептались девчонки в гостиной, она толкнула дверь, но ничего не произошло. Оправдывая свой факультет, она сообразила произнести нужное заклятье для отпирания двери, и вошла внутрь.

Громкая музыка. Танцы. Напитки. Пьяные подростки. Европия, пристающая к Блэку. Блэку, который Сириус.

«Где его Марлин? — пронеслось у неё в голове. — Я убью Европию».

— Европа, ты объяснишь, что здесь происходит?

Её сестра вздрогнула от неожиданности, но узнав Флоренс, расплылась в блаженной улыбке.

— Вечеринка!

Воспользовавшись моментом, Сириус буквально отцепил от себя слизеринку, проклиная всех и вся.

— Флоренс, решила присоединиться? — спросил он, хотя на языке вертелся совсем другой вопрос.

— Я пришла забрать свою сестру.

— Я никуда не пойду! Сириус, ты же меня отпустишь с ней?

На секунду зажмурив глаза, Флоренс окинула взглядом состояние сестры, подсчитывая в уме, сколько же она выпила.

— Она учиться на пятом курсе, она ребёнок. Кто её напоил? — спокойно произнесла Забини, замечая в толпе знакомые лица.

В том, что вечеринку устроили гриффиндорцы, сомнения не возникали.

— Забини, ты чего такая невесёлая? — возле них появился Джеймс Поттер, крепко сжимающий в руке стакан.

— Пошли, Европия. Я провожу тебя до подземелий, — проигнорировав Поттера, она протянула руку к сестре, но та отшатнулась.

Буйный нрав младшей Забини и огромное количество огневиски юному организму, создали убийственный тандем.

— Пусть она ещё повеселиться, — примирительно произнёс Джеймс, и вокруг них стали собираться ученики.

— Я останусь! — почти прокричала Европия, заглушая музыку, которая и так стала стихать.

Толпа всегда ждёт хлеба и зрелищ. Толпа любит шоу, и любит стоять в первых рядах.

— Не позорься. Ты пьяна, а это не подобает леди.

Европия взъерошила волосы, пьяно смеясь.

— О да, леди же должны быть приличными. Я не собираюсь выслушивать от тебя лекций, иди и читай свои книжки....

Теперь уже каждый был уверен, что здесь разразиться огромный скандал, и многие не скрывали улыбок, ведь «эти чистокровные снобы» всегда такие мерзкие...

— Европия, я сказала: ты отсюда уходишь вместе со мной, — спокойно повторила Флоренс, стараясь не обращать внимания на столпившихся вокруг учеников.

— Я с тобой не пойду! Я не хочу быть такой же, как ты! Читать книжки и остаться старой девой с гордостью поперёк горла.

Римус Люпин подошёл к пьяной слизеринке, пытаясь её утихомирить, но та лишь оттолкнула его.

— Святая и непорочная Флоренция, гордость отца. Чем же тебе так Долохов не угодил? Книги разные предпочитаете?

На лице Флоренс не дрогнул ни один мускул, зато всё тело было напряжено. От слов, которые швырнула ей лицо собственная сестра, от взглядов, ожидающих продолжения.

Сириус и Римус пытались успокоить Европию, Джеймс разгонял народ, но по воздуху всё равно проходил электрический заряд, готовый ударить током в любое время. Вопрос: кого?

Флоренс шагнула вперёд к сестре и, встав к ней вплотную, заглянула в серые глаза, пылавшие злостью.

— Ты сейчас же уйдёшь со мной, а завтра я напишу родителям о твоём поведении. Иначе я расскажу Люциусу, и он-то уж позаботиться о твоей нравственности. Понятно?

Имя кузена всегда действовало на Европию устрашающе. Она знала, что из себя представляет Люциус, и каким он становится, когда дело касается репутации семьи. Люциус — староста, и точно позаботиться, что её жизнь в школе будет состоять из Большого зала, уроков и спальни.

Послушно кивнув, она опустила глаза, направляясь к выходу.

— Я вас провожу, — Сириус протиснулся в толпе за девушками.

* * *

— Не обращай внимания, она была пьяна.

— Я знаю.

Сириус тяжело вздохнул, ступая на лестницу, чтобы проводить Флоренс до башни Когтеврана, но в голове вертелось так много вопросов, что он просто не знал, как начать.

— Я сама дойду. Спасибо.

Мягко улыбнувшись, она опустила глаза. Впервые в жизни она не находила в себе смелости задать вопрос, да и в нём она не находила признаков того, что он знает.

Вот так и стояли двое подростков в пустом коридоре напротив друг друга, не решаясь задать один единственный вопрос.

— Хорошо, — ответил он. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Неуверенно развернувшись в сторону входа в свою гостиную, она услышала удаляющиеся шаги Сириуса, но сделав пару шагов, остановилась. Неприятное чувство разъедало изнутри, не давая покоя, и она решилась. Набрав в лёгкие, как можно больше воздуха, Флоренс развернулась, и догнала Сириуса у портрета Полной Дамы.

— Я знаю.

— Что?

Наконец осознав, что она имела в виду, он тяжело вздохнул и попытался улыбнуться. Он не так себе представлял этот разговор. Признаться, он вообще не представлял этого разговора. С того дня, как он сказал «хорошо» Эдварду Забини, он десятки раз на дню проклинал свою привычку сказать, а потом думать. В глубине души даже надеялся, что это всё шутка. А, может, он наоборот тогда в первый раз всё обдумал? Нет, Сириус Блэк просто не мог так легко дать согласие жениться по прихоти своих родителей.

— Это ошибка, папа, наверное, ошибся, — начала она, смотря прямо в синие глаза. — Я не собираюсь замуж, так что на пасхальных каникулах я поговорю с ним.

Ему захотелось крикнуть, что он сам не собирается на ней жениться, и что она о себе возомнила, говоря «я не собираюсь замуж», будто он жаждет. Это он, Сириус Блэк, будет жить так, как захочет, а её родственники пусть ищут другого спасителя. Всё это вертелось у него на языке, но так и не сорвалось, потому что он понял, что имел в виду Эдвард Забини.

Под бесстрастной маской её лица ясно проглядывалась детская наивность, смешная решимость и непреодолимая гордость. Она действительно жила в своём собственном мире, не пуская туда очевидность. Или, может, она просто не знала, что происходит вокруг? Как она будет жить за пределами стен Хогвартса? Среди Пожирателей Смерти? Она же никогда не согласится выйти замуж за убийцу, а что делает Воландеморт с непокорными знали многие.

— Тебе лучше поговорить с отцом.

Но переубеждать и уговаривать он её не собирался, для этого у него тоже слишком много гордости.

* * *

Стрелки часов стремительно мчались вперёд, не желая подчиняться людям, не желая слышать немые просьбы о том, чтобы оно текло чуть медленнее. Чтобы война подождала, чтобы они могли ещё чуть-чуть насладиться тишиной, покоем, миром и друг другом. Но время — немой собеседник.

С наступлением пасхальных каникул, Флоренс очутилась дома и сразу же принялась искать отца. Ей хотелось поскорее высказаться или услышать, что всё это неправда.

— Папа, как ты мог... — прошептала она, поймав его в коридоре.

— Фло, давай поговорим позже. Хорошо? — устало ответил Эдвард.

Он всё ещё не мог найти в себе силы объяснить свой поступок дочери, при этом подбирая осторожные фразы, не разрушающие её иллюзию о родителях. Мысль о том, что она узнает, что её отец причастен ко всем этим зверским убийствам, вызывала у него ужас и настоящий страх.

— Нет, папа! Ты же знал, как я ненавижу, когда за меня что-то решают. Я не хочу выходить замуж вот так....

— Милая моя, так нужно, просто ты не понимаешь. Я хочу тебя защитить...

— От кого?

Эдвард Забини тяжело вздохнул и, не ответив, направился в сторону малой гостиной. Сейчас его ждало нечто более серьёзное, чем объяснения с дочерью.

Флоренс бросилась за ним, но как только вошла в гостиную, замерла на месте. На диване сидела Афродита и горько плакала. Белоснежные волосы сестры были растрёпаны, глаза красные, взгляд пустой, а слёзы всё не прекращались. Мать стояла у окна и молча смотрела на раскинувшийся пейзаж широкой реки.

Медленно подойдя к сестре, Флоренс нагнулась, чтобы подобрать упавшую газету, но с первой страницы на неё смотрел настоящий ужас. Мёртвый мужчина в чёрном плаще, а вокруг царил хаос, дым, много людей...

«При очередной операции министерских мракоборцев был убит Эван Розье — жестокий Пожиратель Смерти и пособник Того-Кого-Нельзя-Называть».

Зловещий заголовок резал глаза, а тихий плач сестры казался невыносимым. Афродита не кричала, не орала в истерике, не била всё подряд, она просто сидела, не двигаясь, и тихо плакала, сжимая ткань платья.

Флоренс осела на пол перед сестрой, смотрела на фотографию мёртвого жениха своей сестры и думала о жизни. О том, что он был Пожирателем Смерти, она не думала, как и том, что он убивал. Нет, она думала о мракоборцах, убивших человека, которого до безумия любила её сестра. Они убили его — отняли у Афродиты — они убили и её. А теперь гордились этим.

Говорят, разбитое сердце можно склеить, но как быть, когда сердце медленно умирает? Сердце не хотело биться без любви, без него. Афродита любила Розье, знала, что он Пожиратель Смерти, но всё равно любила. Не хотелось дышать, думать, жить. Ей хотелось просто запереться в тёмной комнате, закрыть глаза и больше никогда ничего не чувствовать. Сегодня для неё мир не просто разрушился — он перестал существовать.

* * *

Она поняла. Поняла от чего её хотел защитить отец, зачем отдавал замуж, да и вообще поняла, что происходит вокруг.

Приближалась неизбежная война, а они находились в самом центре событий. Никто не спрашивал их мнения, никто вообще не спрашивал мнение людей. Просто одному человеку захотелось быть Богом.

У неё не было выбора — ей его не дали.

Теперь люди с опаской и даже ненавистью смотрели на все чистокровные семьи, приписывая их к сторонникам Воландеморта. Её сестру вызывали на допросы, пытаясь найти признаки её причастия к Пожирателям Смерти. Они не могли ничего доказать, но на их семью легла тень перед всем обществом. Флоренс знала, что теперь её жизнь измениться. И она поняла, почему именно Сириус Блэк.

Он не присоединится к Тёмному Лорду, он не станет таким убийцей, как Долохов или Розье. О том, что Люциус стал Пожирателем Смерти, она вообще не думала. В то же время Сириус чистокровный, тем более наследник Блэков, а значит, ему не грозит стать жертвой Пожирателей.

Теперь она понимала и приняла. Согласилась стать женой Сириуса Блэка вопреки собственной гордости и предубеждениям, потому что совершенно не знает, как жить, когда наступит война.

Флоренс Забини никогда не сможет сделать выбор, на чьей стороне будет, и за чью правду сражаться — она просто не может сражаться, она не боец, всего лишь шестнадцатилетний ребёнок, принявший неизбежность. Нет, она не сломалась, просто она смогла подавить чувство, именуемое «глупость».

* * *

«Это честь для нас, милорд, — трепетно шептала её мать. — Вы не представляете, какую милость нам оказываете».

«Это невероятно, Дита! — восклицала Европия, лихорадочно метаясь по комнате. — Ты просто не представляешь, как тебе повезло».

«Ты не представляешь, как тебе повезло! Ты принесла своей семье счастье, — гордо заявлял её дядя. — Не забывай, что ты частично и Малфой!».

Афродита Забини теперь только это и слышала. Теперь все смотрели на неё с трепетом, гордостью, буквально светясь от счастья. Все, кроме отца и Флоренс.

В день гибели Эвана ей показалось, что мир вокруг перестал существовать, как и часть её самой.

Но в день, когда Тёмный Лорд заявил, что желает сделать её своей женой, она уже точно знала, что Афродита Забини умерла в день гибели любимого человека.

Никаких раскатов грома и молний, разрезающих небо пополам. Небо не упало, дождь не утопил всю землю. Нет, на улице по-прежнему светило весеннее солнышко, игриво играя лучами на поверхности толстого холста, на котором она всегда любила рисовать. Только звук течения реки слышался ей повсюду — она потеряла способность любить, да и желание тоже. Всего лишь фарфор, не души, не сердца.

Она уже не вернётся в школу, не вдохнёт свежий воздух, наполненный подлинной свободой, а со временем она и перестанет плакать.

Розье — всего лишь пешка, которой пожертвовал Тёмный Лорд для Великой цели, и он готов идти дальше.

Я так боюсь, я так боюсь

конца нежданного восхода,

конца открытий, слёз, восторга,

но с этим страхом не борюсь.

Свежий выпуск «Ежедневного пророка», сообщающий о скорой помолвке Сириуса Блэка и Флоренции Забини, разлетелся по Хогвартсу взмахами крыльев почтовых сов, заставляя учеников жадно вчитываться в каждую строчку.

Сегодня она проснулась на удивление поздно, но зато отдохнувшей. За много месяцев её в первый раз ничего не тревожило, наоборот, было необычайно легко. Собрав волосы в аккуратный хвост, она вошла в Большой зал, выискивая глазами друзей. Но что-то было не так. Она чувствовала пристальные взгляды, ползущие по ней, словно муравьи, и от утренней лёгкости не осталось и следа. Опустившись на скамью около Лили, она хмуро оглядела однокурсников, не сводивших с неё глаз.

— Что-то случилось?

В ответ лишь тишина.

Вырвав у Лили из рук газету, она скользнула взглядом по заголовку, и ей показалось, что мир разбивается на мелкие осколки. Она перечитывала сотни раз одну и ту же фразу, пока буквы не стали чёрными чернилами расплываться перед глазами.

«Нет, нет, нет, — лихорадочно шептала она. — Этого не может быть».

В голове обрывками стали мелькать их с Сириусом счастливые моменты, но они тут же сменялись взглядами Сириуса на Флоренс, отложившиеся у неё в памяти.

Тело сдавила тяжесть, будто целое небо упало на плечи, и она не знала, как его удержать. В этот день Марлин МакКинон осознала, как жестока судьба, как несправедлива любовь. В глазах предательски защипали слёзы, ненавистная газета выпала из рук, на секунду в голову закралась мысль: «Может, это шутка?» Сириус бы никогда так не поступил. Она же любит его. Он бы никогда не пошёл на поводу у родителей.

Взгляд метнулся в сторону дверей, и сердце разорвало от новой волны боли: Флоренс держала за руку Сириуса. Сириуса, который так никогда и не был её.

Вскочив со скамьи, она бросилась прочь, не обращая внимания на слова Лили, и промчалась мимо него, даже не взглянув.

Её маленький корабль столкнулся с огромным айсбергом, и она осталась тонуть в ледяной воде, не желая спасаться. По телу разливалась боль: не зубная, не мышечная, не сердечная — это болела душа.

... И когда она бежала, осколки её разбитого сердца звенели практически вслух.

* * *

Он всю ночь прокручивал в голове свою речь, но к утру все слова разлетелись, будто их и не было. Он пытался мысленно оттянуть момент своего объяснения, но понимал, что Марлин этого не заслуживает. Только как ей всё объяснить? Сириус всегда предпочитал не думать о том, что она его любит, они вместе — и всё, остальное неважно. А сейчас пришлось осознавать то, что она его любит. Вот только расстаться с ней было бы легче, чем рассказать о своей помолвке.

Сириус до сих пор не мог понять, что же его толкнуло ответить «хорошо», но при этом он совсем не чувствовал разочарования или злости, просто пока не мог разобраться в себе.

Откинув чёлку со лба, он почти вошёл в Большой зал, но чья-то рука обхватила его за запястье. Повернувшись, он увидел Флоренс, нервно покусывающую нижнюю губу.

— Привет, — спокойно произнесла она, всё ещё сжимая его запястье.

— Привет, — машинально ответил он, впервые в жизни не зная, как обращаться с девушкой.

— Я хотела поговорить, — начала она, глубоко вдыхая. — Я... я не буду никому ничего говорить. Тебе ведь надо самому рассказать друзьям и Марлин, я понимаю. Можешь не торопиться...

— Да, конечно...

Прежде чем он успел закончить фразу, рядом пронёсся какой-то вихрь, оказавшийся Марлин. Она умчалась, даже не взглянув на него, а Флоренс поняла, что до сих пор держит Сириуса за запястье. Отдёрнув руку, она заметила, как Римус побежал вслед за МакКинон, а возле них появились Джеймс и Лили. Последняя буквально пылала от злости.

— Блэк, ты... — прошипела она. — Как ты мог?!..

— Что? — невозмутимо ответил Сириус.

— Что? Не притворяйся... я знала, что ты разобьёшь ей сердце, но не таким же способом! Ты последняя скотина, Блэк!

— Успокойся, Лили! — в разговор вмешался Джеймс, протягивая другу газету. — Это не наше с тобой дело.

— Не наше? Лин — моя подруга, а он...

Сириус и Флоренс одновременно впились глазами в пёстрый заголовок, под которым размещались их колдографии.

Зажмурив на секунду глаза, Блэк пытался придумать, что ему делать. Как всё объяснить? Он знал, что Лили права: он не имел права так долго тянуть. Он должен был сказать ей в тот же день, но предпочитал откладывать всё на потом, надеясь, что всё разрешиться само собой.

— Лили, — осторожно произнесла совершенно растерянная Флоренс.

— А ты! — почти выкрикнула Эванс, поворачиваясь к ней лицом. — Рада, да? Вы же чистокровные всегда получаете то, что хотите. Думаете, весь мир у ваших ног, да? Какое тебе может быть дело до девушки, чьё сердце разбито? Главное — удачный брак!

— Лили, перестань! — одновременно произнесли Джеймс и Сириус.

— Не перестану. Вы не представляете, что сейчас чувствует Марлин. А ты, Блэк, такой же, как они все, — ткнув пальцем в грудь Флоренс, она сверкнула глазами и поспешила в сторону, где скрылась МакКинон, бросив напоследок: — Можешь за мной не ходить, Поттер.

Медленно развернувшись, Флоренс рассеянно побрела по коридору, совершенно выпадая из реальности. Осознание того, что она разрушила счастье этой девушки, разъедало её изнутри, подгоняя вперёд. Как легко разбить чью-то жизнь: всего-то и надо ответить «да», не думая, что это причинит кому-то боль. Ведь она думала о себе, о своём будущем, о том, что не хочет находиться среди убийц, а не о том, что то, что спасало её, почти убивало другую девушку. Флоренс Забини ненавидела быть эгоисткой, а ещё больше она ненавидела безвыходных ситуаций.

Она совсем не заметила, как оказалась на улице и побрела в сторону озера. Слабые лучи солнца скользили по каменному сооружению, напоминавшему древние руины. Поднявшись по низеньким ступенькам, она прислонилась спиной к каменной стене, чуть прикрывая глаза.

Оказывается, ломать чьё-то счастье так же легко, как наступить на осенний сухой лист, улавливая звук тресканья.

— Мерлин, помоги мне, — прошептала она, сползая по каменной стене на пол. — Пожалуйста.

* * *

Для Люциуса Малфоя жизнь была прекрасна, как никогда. Его обходили стороной маленькие драмы, разрушенные судьбы, боль, отчаяние. Он старался вытеснить из памяти ощущения с помолвки, те, которые сеяли в его душе сомнения. Он получил желанную Метку, и теперь его левое предплечье украшает величественная змея — символ величия Тёмного Лорда. Он почти ничего не почувствовал, когда в первый раз в жизни убил человека. Это ведь, так легко — направить палочку, произнести два слова и чуть сощурить глаза из-за ослепляющего зелёного луча. Чувствовать при этом Силу, разливающуюся по венам наравне с кровью. Знать, что ты можешь быть Богом — выбирать: кому жить, а кому нет.

Выбор — непозволительная роскошь, но он искренне считал, что обладал ею. Порой самолюбие и тщеславие ослепляет так сильно, что мы сами уверенными шагами приближаемся к краю пропасти, готовые прыгнуть за призрачной мечтой...

Его боялись, его уважали, ему завидовали.

Боялись, потому что он Малфой.

Уважали, потому что знали, что теперь у него есть Метка.

Завидовали, потому что его невестой была Нарцисса Блэк.

Он дарил Нарциссе дорогие подарки, цветы, вёл себя так, как и положено чистокровному аристократу. Только вот всё это делалось с ледяной учтивостью и совершенным хладнокровием. Люциус признавал её красоту, воспитанность, манеры, но его это совсем не трогало, ведь это всего лишь брак.

Когда Люциус узнал о помолвки Флоренс и Сириуса, он выронил газету из рук, и первой мыслью было найти кузину и услышать, что это неправда. Нет, его девочка не может выйти за этого Блэка, он её не достоин... её никто не достоин.

Скомкав газету, он бросил её в камин и, встав с кресла, направился в раздевалку. Люциус со всей силой отбивал квоффлы, превращая обычную тренировку в яростный матч. В голове лихорадочно метались мысли, и все они вертелись вокруг одной единственной девушки.

Люциус Малфой вёл ожесточённую борьбу с собственной гордыней, пытаясь пересилить самого себя. Он не должен бежать к ней и искать доказательств помолки, не должен хотеть, чтобы всё это оказалось неправдой. Он не позволял себе надеяться, ведь надежда — регресс человечества, но где-то глубоко-глубоко в его душе мелькала слабая тень этой самой надежды.

Он смотрел на неё издалека, разглядывая каждую знакомую деталь и выученные наизусть мимолётные движения. Она смешно щурила глаза от солнца, сдувала со лба упавшую прядь волос, непременно светлую. Улыбнувшись уголками губ, он направился к ней навстречу и остановился возле картины Ангела, падающего с небес.

— Привет, Люциус.

Её всё тот же хриплый голос, всё та же завораживающая улыбка заставили его подумать, что нет никакой помолвки, нет никакого Блэка.

— Привет.

Он почти улыбнулся. Почти, потому что увидел Блэка за спиной Флоренс, веселящегося с неизменной компанией гриффиндорцев. Волна злости захлестнула его, заставляя лицо оскалиться в хищной улыбке, а глаза гореть неистовым пламенем.

— Поздравляю с будущей помолвкой, — сухо произнёс он, небрежно поправляя серебристо-зелёный галстук.

Флоренс вздрогнула от неожиданного тона, ведь он никогда-никогда так с ней не разговаривал. Никогда в его голосе не звенел металл, а глаза не испепеляли на месте. Она совсем не хотела думать об этом разговоре, надеясь избежать его. Глаза метнулись к полу, потом снова к Люциусу, и взгляд зацепился на торчащие нити бинта, выглядывающие из-под рукава мантии.

— Я вижу, ты тоже зря время не терял, — ответила Флоренс сдавленным голосом, грустно усмехаясь.

Она не гадала, что означает его повязка на руке — она точно знала, что теперь его рука изуродована мерзким изображением змеи, выползающей из черепа. И стало невыносимо противно, потому что это всегда ассоциировалось с мужчиной со змеиными зрачками.

— Почему именно Блэк?

Люциус всё же не выдержал и задал вопрос, терзавший его на протяжении последней недели. Сейчас он согласился бы даже на Долохова. Но Блэк? Правда, согласия Люциуса никто не спрашивал.

— Так захотел отец, — спокойно произнесла Флоренс, не показывая, что каждое слово ей даётся с трудом.

— И ты безоговорочно согласилась?

— Я думаю, тебя это не касается.

Она обошла его, направляясь вглубь коридора, а он продолжал стоять на месте, окидывая портрет незаинтересованным взглядом. А Ангел падал, его крылья развивались в воздухе, но тело так и не касалось земли. Он стоял, не в силах пошевелиться, потому что впервые чувствовал то, чего не должен был. Сердце бешено колотилось, и так хотелось списать это на злость, но ведь Люциус не привык обманывать самого себя.

* * *

— Лин, нам надо поговорить.

Он опустился рядом с ней на землю, прислоняясь спиной к стволу старого дуба. Сириус планировал этот разговор сотни раз, но до сих пор не мог найти нужных слов. Он знал, что поступил ужасно, что это несправедливо, но Сириус Блэк не привык чувствовать вину, и сейчас на него скорее давила необходимость расставить всё по местам.

Марлин молчала. Она вообще на него теперь не реагировала, всё больше замыкаясь в себе. Солнечный луч скользнул по её лицу, заставляя глаза сощуриться.

— Марлин, я знаю, что извиняться бесполезно, но пожалуйста, прости меня.

Она продолжала молчать и водить пушистой стороной пера по ветхой странице какой-то книги. Если бы Сириус только знал, что сейчас твориться в её душе, если бы только задумался над тем, каково ей. Но он лишь думал о том, как бы безболезненно для себя закончить разговор.

— Я уверен, ты встретишь парня достойного тебя, который будет любить тебя больше всего на свете.

Сириус искренне верил в свои слова, ведь им всего-то семнадцать лет, и впереди целая жизнь. Как же сильно он заблуждался. Там, за стенами школы, их ждала Война, и она не кончится, пока есть желающие умирать.

Марлин сосредоточенно смотрела в книгу, бессмысленно очерчивая пером буквы. Горло сдавил тугой ком, где застряли десятки фраз о том, что ей никто кроме него не нужен, о том, что она его любит и всегда будет любить... Она слишком долго молчала, позволяя солёным каплям разбиваться о слова, застывшие на страницах старой книги. А Сириус уже ушёл, пряча неприятный осадок глубоко в себе.

* * *

Учебный год, наполненный маленькими драмами, подходил к концу. Сдавшие последние экзамены ученики весело смеялись, прощались со школой и ждали будущего. Кто со страхом, кто с нетерпением, но время стремительно подгоняло вперёд.

Огромный олень мчался наперегонки с чёрным псом по опушке запретного леса, пока солнце только-только просыпалось. Олень остановился около поляны, покрытой всевозможными цветами, и превратился в человека, а за ним и пёс.

— Бродяга, объясни мне: почему бросаешь девушек ты, а обижаются на меня?

Джеймс Поттер обвёл взглядом каждый цветок, решая, какой же всё-таки подарить любимой.

— Ну, — протянул Сириус, лукаво улыбаясь, — я слишком неотразим, чтобы на меня обижаться.

Поттер закатил глаза и сорвал несколько лилий, складывая их в изящный букет.

— Мерлин, я до сих пор не могу поверить, что ты женишься... вот так, — произнёс он, смотря на Блэка.

— Если честно, я тоже, — вздохнув, Сириус скользнул взглядом по красным розам, но зацепился за что-то светло-голубое, вблизи тоже оказавшееся розой.

— Нет, правда. Я от тебя не ожидал такого поступка. Я вообще не думал, что ты когда-нибудь женишься, и если бы такое произошло, то точно по любви.

Сириус слабо улыбнулся, вспоминая безмятежное лицо Флоренс и то, как она длинными пальцами заводит за ухо выбившуюся разноцветную прядь волос. Или то, как она сосредоточенно читает и при этом её лоб чуть морщиться. Она до сих пор оставалась загадкой.

Джеймс удивлённо проследил взглядом за тем, как Блэк срывает ту самую необычную розу и попытался подавить смех.

— Бродяга, ты что, собрался ухаживать за собственной невестой? Нормальные люди ухаживают, когда хотят встречаться... а ты прямо перед свадьбой ей свидания назначать будешь?

— Отстань, Сохатый, — беззлобно ответил Сириус. — Это не на меня месяц злится собственная девушка, причём ни за что.

Поттер театрально изобразил печальное лицо и двинулся в сторону замка. Через несколько минут рассвет, а там поезд, увозящий их далеко от Хогвартса...

— Слушай, Джеймс, — Поттер сразу понял, что разговор намечался серьёзный, раз Сириус назвал его по имени. — Я только недавно осознал, что будет война, понимаешь? Настоящая... Она унесёт сотни жизней... Скажи, если бы тебе выпала возможность спасти одну, что бы ты сделал?

Джеймс нахмурил брови, тяжело вздыхая. Он предпочитал не думать о войне, а наслаждаться настоящим. Будущее... будущее — оно далеко, но с каждым днём он всё яснее понимал, что уже скоро надо будет принимать решение. И Джеймс Поттер знал, что никогда в жизни не будет стоять в стороне, наблюдая, как Пожиратели убивают невинных людей.

— Я бы спас, и ты об этом знаешь.

Сириус покручивал розу в руке, удивляясь отсутствию шипов, и, наконец, задал вопрос, терзавший его после встречи с Эдвардом Забини:

— Ты боишься?

Поттер приподнял голову, разглядывая безоблачное небо и, переведя взгляд на букет лилий в руке, неопределённо пожал плечами.

— Наверное, да. Но не за себя. За Лили.

— Ты же знаешь, что мы всегда будем рядом: я, Лунатик, Хвост. И защитим Лили.

— От вас отделаешься, — с усмешкой ответил Джеймс, взъерошивая непослушные волосы. — А почему цветок голубой?

— Под цвет моих глаз.

Рассмеявшись, они почти дошли до хижины Хагрида, когда Джеймс остановился, увидев одинокую лилию цвета золота, и наклонился, чтобы дополнить ею букет.

— Она точно не устоит, — весело произнёс он, поднимая взгляд на Сириуса.

Но тот будто его не слышал. Сириус остановился, как вкопанный, смотря куда-то перед собой. Джеймс испуганно подбежал ближе и только проследив за взглядом Блэка, тяжело вздохнул.

Флоренс не спала всю ночь: она всё думала о будущем. О родителях, о сестрах, о Люциусе. Она знала, что уже ничего не будет, как раньше, а бояться неизвестности глупо. Через час прибудет поезд и унесёт её в новую жизнь, остаётся только ждать.

Она накинула тонкую мантию и выбралась из башни Когтеврана, поспешив на улицу. Сейчас ей был необходим свежий воздух, тем более Хогвартс — само олицетворение спокойствия и безмятежности, и с этим не хочется прощаться. Ступая по мягкой траве и рассматривая кривую тропинку, она совсем не смотрела по сторонам. Жёлто-красные лучи постепенно освещали поляну и, подняв взгляд, она увидела мужскую фигуру, уверенно приближающуюся к ней со стороны замка. Она узнала его. Странно, но на душе была крайняя безмятежность, словно она давно ждала этого.

Слабый ветер колыхал его волосы и белоснежную рубашку, его походка была уверенной и неторопливой, но с каждым приближающимся шагом он становился для неё всё дальше. Люциус впервые в жизни поступал так, как требует сердце — он шёл к своей маленькой девочке, совсем не зная, что сказать, просто ему жизненно необходимо было увидеть её.

— Привет, Люциус.

Её лицо осветила слабая улыбка и тут же сползла под тяжёлым взглядом серых глаз. Он не был принцем, не был героем, он не был хорошим, но он был её мечтой — далёкой, желанной, несбыточной.

— Привет.

Остановившись напротив неё, он устало выдохнул, всматриваясь в родные черты. На секунду в его голову ворвались несвойственные ему мысли, заглушая собственный голос. А правильно ли он поступил? Правильный ли выбор сделал, позволив змее украсить его светлую кожу? Может, был другой путь? Неистово хотелось, чтобы он был — этот другой путь, неважно какой, главное, чтобы рядом была она.

— Не выходи за Блэка, — прошептал он, сам не ожидая таких слов.

По спине Флоренс пробежали мурашки, то ли от утренней прохлады, то ли от его слов. Взмахнув длинными ресницами, она грустно улыбнулась и потянулась руками к его левой руке. В наступившей тишине был слышен лишь звон тонкой золотой цепочки, служившей браслетом на руке Люциуса. Маленький кулон в форме буквы «F» раскачивался в разные стороны, ударяясь о кожу. Она узнала в нём свой кулон, тот, что подарила ему, когда он поступил в Хогвартс. Коснувшись губами тыльной стороны его ладони, Флоренс прижалась к ней щекой, прикрывая глаза.

— Я люблю тебя, Флоренс...

Люциус и сам не понял, как сказал это. Эта фраза впервые прозвучала из его уст, но сейчас казалась самым естественным явлением на свете. Он любит её, как сестру или не как сестру? Неважно, главное он чувствует, как тепло заполняет каждую клеточку тела, растапливая в сердце лёд. Он потом разберётся, какая эта любовь, сейчас ему просто хорошо. А ещё, он впервые назвал её «Флоренс».

Нарцисса Блэк тяжело вздохнула, наблюдая в окно эту сцену, и опустила голову.

Мама с детства внушала ей, что недостатки нужно превращать в достоинства, а достоинства — подчеркивать. И тогда уж точно будешь состоять из одних только достоинств. Она всю жизнь следовала этому правилу и в свои семнадцать была совершенной. Так почему её жених, которого она так сильно любит, сейчас не с ней?

Разве её прекрасные белоснежные кудри можно сравнить с непонятными прядями волос той девушки, на которую сейчас так смотрит Люциус? Разве её величественную осанку, идеальную фигуру и безукоризненное аристократическое воспитание можно сравнить с осанкой, фигурой и воспитанием девушки, которая даже украшения на балы не одевает?

Нарцисса снова подняла взгляд на Люциуса и Флоренс, стоявших в лучах восходящего солнца, и сглотнула ком в горле. Она прекрасно видела, как Сириус и Джеймс тоже смотрят на них.

Флоренс осторожно закатила рукав его рубашки, обнажая уродливую Метку, и слабо выдохнула, борясь со слезами, застывших в уголках зелёных глаз.

Сириус и Нарцисса были слишком заняты своими чувствами, задетой гордостью и даже не пытались осмыслить происходящее. Они не могли понять, что сейчас наблюдают за прощанием двух людей, двух сердец, двух душ, выбравших противоположные пути.

Флоренс знала, что она больше никогда не подойдёт так близко к сероглазой мечте, а разыгрывать учтивость на светских мероприятиях она не будет. Для этого Флоренс Забини слишком сильно ненавидела фальшь.

А Люциус хотел запомнить её именно такой: маленькой, хрупкой, свободной. Он никогда не воспримет её, как жену Блэка.

— Прощай, Люциус.

Она отпустила его руку и, не смотря в глаза, медленно развернулась в сторону школы. Она сказала «прощай», а не «до встречи» — возможно, почувствовала, что это действительно их последняя встреча и последний разговор на много-много лет.

Одинокая роза с голубыми лепестками упала на землю, а Сириус лишь наступил на неё ногой, гордо вскидывая голову.

— Пошли, Сохатый.

Джеймс кинул взгляд на Люциуса, до сих пор неподвижно стоявшего на той самой поляне, и молча последовал за другом.

Люциус Малфой стоял долго, смотря вслед уходящей девушке, и постепенно приходил в себя. Он больше никогда не даст воли чувствам, никогда не пойдёт на поводу у сердца. У него есть намеченная дорога, у него есть цель — он станет королём.

И он им станет. Но жаль восемнадцатилетнему Люциусу некому сказать, что Король — тоже обыкновенная фигура на шахматной доске, мало чем отличающаяся от пешки.

* * *

Железнодорожная станция «Хогсмид» постепенно заполнялась учениками, спешившими попасть домой. Длинный «Хогвартс-экспресс» напоминал игрушечный поезд, если бы не густой дым, валивший из труб.

Сириус Блэк затолкал чемодан под сиденье, угрюмо уставившись в окно. Он машинально улыбался, когда друзья смеялись, изредка вставлял «да» или «нет», но его мысли сейчас были далеко отсюда. Он раз за разом прокручивал в голове утреннюю сцену, злился на себя, на всех на свете. Какого дракла он вообще согласился жениться? К чему это всё? Видеть Флоренс он сейчас не хотел, поэтому даже не подошёл к ней на перроне и сразу закрылся в купе с друзьями.

Скользя взглядом по алому паровозу, Флоренс стояла в нерешительности перед дверью вагона. Заправив выбившуюся прядь волос за ухо, она почувствовала на себе несколько взглядов и повернула голову влево.

Марлин МакКинон с чемоданом в руке прожигала её взглядом, только вот в её глазах не было ни ненависти, ни обиды, ни презрения. Она просто смотрела на ту, что отобрала у неё любовь. Отведя глаза в сторону, Флоренс заметила неподалёку Нарциссу Блэк, окидывающую её высокомерным взглядом.

Они молча стояли на перроне, только вот ни Нарцисса, ни Марлин никогда в жизни не желали столько зла человеку. Они смотрели на Флоренс, будто она и есть источник их боли. Им бы ненавидеть так Люциуса и Сириуса, но они слишком сильно их любили, чтобы винить. А вот её ненавидеть было куда легче и приятней.

Нарцисса Блэк гордо удалилась со слизеринками и скрылась в поезде. К Марлин подошли подруги во главе с Лили Эванс и попытались всем своим видом показать своё отношение к происходящему. Будто Флоренс пыталась убить их драгоценную подругу.

Тяжело вздохнув, Флоренс Забини подхватила чемодан и вошла в вагон. Чёрное платье бесшумно касалось пола, пока она искала свободное купе, но все они были заняты. Заглянув в самое последнее купе, она увидела лишь одинокого парня, даже не повернувшего к ней голову. Аккуратно уложив чемодан на сиденье, она села ближе к окну и только сейчас смогла его разглядеть. Чёрные волосы по плечи, бледная кожа, крючковатый нос.

Северус Снейп настороженно взглянул на девушку напротив, собираясь сказать, чтобы она на него так не смотрела, но так и не смог. Её глаза — зелёные, как у Лили. Лили, которую он потерял навсегда. Он совершил ошибку, она выбрала ненавистного Поттера, и у него оставался только один выход...

Флоренс смотрела в чёрные глаза, наполненные грустью, тоской и даже какой-то обречённостью. Ей захотелось сжаться до невидимых размеров, раскрыть окно и улететь куда-нибудь высоко-высоко в небо, где нет боли, разочарований и этой пугающей обречённости.

Они оба отвернулись к окну, разглядывая живописный пейзаж, навевающий спокойствие.

У поезда плохая память, он все оставляет позади... А впереди неизбежность, которую все они просто приняли и теперь просто терпеливо ждали...

Почему же это случилось так, а не иначе?

Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», — говорит история.

(Л. Н. Толстой).

Лето постепенно подходило к концу, приближая всё скорее день помолвки Флоренс Забини и Сириуса Блэка. Солнце почти скрылось за горизонтом, когда все гости собрались в семейном поместье Забини, ожидая начала церемонии. Стиль Персефоны Забини был виден в каждой детали, украшающей огромный зал. Зелёный цвет ослеплял своей яркостью, а серебристый смягчал нежностью. И это несмотря на то, что ни Сириус, ни Флоренс не имели никакого отношения к Слизерину, а выбранные цвета символизировали именно этот факультет.

Флоренс стояла перед высоким зеркалом, отделанным золотой рамой, и долго смотрела на своё отражение. Сегодня день её помолвки. Она никогда не мечтала об этом дне, продумывая всё до мелочей, подобно её сверстницам. Она вообще никогда не думала о дне своей помолвки, даже когда согласилась на это, а сейчас, стоя перед зеркалом и смотря себе в глаза, она осознала, что это... её жизнь. Не сюжет из книги, не сон, а самая настоящая жизнь.

Дёрнув за ленточку в волосах, она позволила им рассыпаться по спине и плечам аккуратными волнами. Взгляд метнулся к кровати, где лежало пышное белое платье, украшенное настоящим жемчугом — подарок Вальбурги Блэк. Она должна надеть его именно сегодня, чтобы гости по достоинству оценили будущую невестку Блэков. По крайней мере, так говорила её мать. Глубоко вдохнув, Флоренс провела рукой по волосам и на секунду задержала дыхание. Так странно...

Здесь её уже ничего не держит, а туда — вперёд — совсем не тянет.

Флоренс скучала по Афродите, ведь теперь они почти не виделись. Сестра постоянно находилась в родовом замке Мраксов, а она даже не была на её свадьбе. Просто её пугал человек, за которого Афродита вышла замуж. Он был... каким-то странным: вроде привлекательным, но в то же время пугающим. Только глаза совсем не человеческие.

За спиной раздался хлопок аппарации и, вздрогнув, Флоренс резко обернулась.

— Мисс, вас уже ждут, — пискнул домовой эльф, низко поклонившись.

— Я скоро буду, — мягко ответила она, прогоняя прочь мрачные мысли.

Сегодня она официально станет невестой Сириуса Блэка, и, пожалуй, она к этому готова. Да и какая разница? Выбора всё равно нет.

Вальбурга Блэк, облачённая в чёрное бархатное платье, величественно улыбалась гостям. Зажав в руке тонкую ножку золотого кубка с вином, она встала поближе к серебристой арке, где через несколько минут, наконец, закончатся её тревоги. Её раздражало поведение и позиция Сириуса относительно древних традиций и чистокровности, ещё чуть-чуть, и он бы опозорил их семью, но сама судьба улыбнулась ей: сегодня состоится помолвка её непутёвого сына с чистокровной волшебницей! Вальбурга лично настояла на заклятье нерушимости, чтобы он не смог передумать, а то что брак изменит его, она не сомневалась. Ведь её будущая невестка из семьи Забини — одной из самых древних, богатых и уважаемых семей, как и Блэки. А быть членом семьи Блэк всё равно, что быть членом королевской семьи.

Шум гостей начал стихать, и все взоры обратились на лестницу, откуда спускалась невеста. Вальбурга Блэк подняла взгляд, и её улыбка начала медленно сползать, превращаясь в гневный оскал. Она ожидала увидеть кого-то похожего на Нарциссу или Белатрикс, но не такую... девушку.

Флоренс медленно спускалась по широким ступенькам, не выражая на лице ни единой эмоции. Простое белое платье в синюю вертикальную полоску облегало талию, чуть разлетаясь у колен, и касалось пола. В волосах не было ни единого украшения, как требовал политес аристократической моды, и лишь тонкую шею украшала тонкая золотая подвеска с кулоном в виде герба семьи Забини.

Вальбурга поджала губы, сильнее сжимая кубок с напитком. Эта девчонка должна была надеть платье, что она ей подарила! Это традиции, это помолвка, это элементарное уважение, а Флоренс Забини всё это благополучно проигнорировала. Под стать её сыночку.

Сириус Блэк терпеливо ждал возле Арки, мысленно возвращаясь к картине перед Хогвартсом. Он знал, что Малфой и Флоренс — близкие родственники, но то, как они смотрели друг на друга, навевает совсем на другие мысли. А он просто не может жениться на девушке, которая испытывает чувства к Люциусу Малфою. Мерлин, он уже миллион раз пожалел о том, что согласился на всё это. Только вот взять свои слова назад он не мог — он всё-таки Блэк, а Блэки никогда не нарушают обещания. Вздохнув, Сириус медленно обвёл взглядом гостей, поморщился от отвращения и остановился на лестнице, удивлённо вскидывая бровь. Так... просто. Метнув взгляд к своей матери, он едва сдержал смех, потому что в первый раз её взбесил кто-то больше, чем он, причем не произнеся и слова.

Флоренс встала прямо напротив него с непроницаемым лицом, так что нельзя было понять, о чём она думает. Сириусу так хотелось это знать, а на её лице даже не разобрать эмоций: страх, отвращение, любопытство, боль, смиренность?

Человек в белой мантии стал что-то говорить о традициях, семье, потом стал читать заклинание, и из его палочки вылетело золотое сияние, окутавшее жениха и невесту. Когда настало время надевать фамильный перстень на её палец, Сириус почувствовал лёгкую тревогу, от которой все мышцы в теле свело. Готов ли он на это? Ведь ещё можно бросить всё это и жить в своё удовольствие, не беря на себя такой груз ответственности. Он же, гиппогриф подери, свободный! Помолвка — не ночная вылазка по коридорам школы, не дуэль со слизеринцами, не побег в Хогсмид через потайной выход — это не очередная безумная затея. Сжав в руке перстень, Сириус поднял взгляд на Флоренс, такую безмятежно-спокойную, и ему показалось, что уголки её губ приподнялись в лёгкой улыбке. Он дал обещание, и он его выполнит. А там... будь, что будет.

Она думала о парне, стоящем напротив неё и не знала, что чувствовать. Они так мало общались, так мало друг друга знают, а через год станут мужем и женой. Флоренс не смотрела по сторонам, не искала среди гостей взгляд холодных серых глаз. Лутесса Малфой передала ей поздравление от Люциуса и его жены Нарциссы, пребывающих в Венеции в свой медовый месяц. Она смотрела на Сириуса, улавливая ярко-синий цвет его глаз и улыбнулась. У него были невероятно красивые глаза, такие... живые, блестящие, что казалось, что всё будет хорошо.

Его рука коснулась её пальцев, глаза встретились, и теперь казалось, что они одни в этом огромном зале, а золотистое сияние всё больше охватывало их, словно огонь. Массивный перстень с родовым гербом Блэков украсил её безымянный палец, и... всё кончилось. Золотые искры испарились, вернулся шум, сотни глаз по-прежнему смотрели на них, но отныне всё будет по-другому.

Теперь они слишком прочно связаны друг с другом.

Мы не властны над своими судьбами. Но сознавать это каждую минуту было бы слишком горько.

* * *

Учебный год наступил так же незаметно, как и раньше. Стены Хогвартса снова заполнялись учениками, вдыхающими жизнь в старый замок. Дети любили Хогвартс за то, что он дарил им покой, надёжность и защиту, которой не хватало. Некоторые уже потеряли родных и близких в этой неравной битве и с каждым новым днём теряли надежду...

Лили Эванс сидела за партой, выводя замысловатые узоры на пергаменте, почти не слушая профессора Бинса, а это совсем не было на неё похоже. Она боялась. Боялась будущего. На протяжении всех каникул она дрожащими пальцами брала в руки свежий выпуск «Ежедневного пророка» и читала об очередной серии убийств магглов или магглорождённых волшебников, а потом долго не могла уснуть. В школе она в безопасности, но её родители не смогут позаботиться о себе, если Пожиратели захотят «развлечься».

Джеймса и ребят снова не было на уроках — мотивировали это каким-то важным делом. Даже Римус решил прогулять занятия, что очень огорчило Лили. Марлин заболела и должна была вернуться в школу только через неделю. Она осталась совсем одна и сейчас, как никогда раньше ей не хватало друга. Сириус, Питер и Римус были ей друзьями, но всё же она всегда чувствовала, что они товарищи Джеймса. Тяжело вздохнув, Лили оторвала взгляд от пергамента, утыкаясь им в спину Северуса Снейпа. На секунду её лицо осветила нежная улыбка, но тут же сползла, потому что в ушах неприятно прозвучало «грязнокровка» из старых воспоминаний. Да, он потом долго извинялся, но она не простила... гордость, обида, а может, глупость? Просто Лили Эванс не давала людям второго шанса, несмотря на всю свою доброту, что заполняла её сердце. А сейчас она так скучала по Северусу: по бесконечным разговорам, мечтам вслух, по необычной дружбе слизеринца и гриффиндорки. Когда-то она думала, что они будут выше всех этих межфакультетных конфликтов и предрассудков. Может, не поздно всё исправить и вернуть дружбу? Он был и останется её единственным настоящим другом. Только надо показать ему, что она готова его простить и всё-таки дать второй шанс. Снова улыбнувшись, Лили со звонком собрала сумку и побрела в коридор вслед за Северусом. Почти нагнав его, она собиралась заговорить, но возле него оказалась Нарцисса Малфой.

Лили застыла на месте, не отрывая взгляд от разговаривающих Северуса и Нарциссы. Она не знала, что они общаются, вернее, раньше они никогда не общались, хоть и учились на одном факультете. Лили невольно скользнула взглядом по безупречной Нарциссе и, развернувшись, пошла в сторону башни Гриффиндора.

Лили Эванс была красивой, умной, гордой, никогда не давала себя в обиду, но самой главной её особенностью была доброта. Казалось, что она в ней безгранична. Только вот глядя на Нарциссу Малфой, она отчётливо видела разницу между ними и отчаянно ненавидела чувство, охватывающее её при этом. Нарцисса была словно недосягаемая звезда для простых смертных: красивая, яркая, далёкая и чистокровная. Даже среди слизеринцев она заметно выделялась, а от её взгляда можно было превратиться в ледяную статую. Тряхнув головой, прогоняя мысли, Лили остановилась около портрета Полной Дамы, называя пароль.

* * *

— Сириус, подъём! — заорал Поттер, кидая подушку в спящего Блэка.

Сириус поморщился, пробормотал что-то непонятное, перевернулся на другой бок, и снова заснул.

Римус закатил глаза, удобнее усаживаясь на прикроватную тумбу и, покрутив волшебную палочку в руке, тяжело вздохнул.

— Я думал, его помолвка облегчит ему жизнь среди психически неуравновешенных фанаток, — протянул он. — А в результате две амортенции за месяц.

— Если он ещё раз будет бегать по Хогвартсу распевая серенады какой-нибудь Мелисе или Джоанне, — процедил Поттер в ответ, — я лично скажу, что он поменял ориентацию.

Люпин лишь усмехнулся, прислоняясь спиной к стене.

О помолвке Сириуса Блэка знали все, а женская часть Хогвартса просто с ума посходила. Они придумали себе несчастный образ парня, подчинившегося воли родителей жениться на нелюбимой и пытались «утешить» его. А то, что его не видели в обществе своей невесты, дало надежду неразделённой любви. Даже внятные объяснения Сириуса, что он не нуждается в этом самом «утешении» не помогало.

— Как там Лили? — спросил Римус, смотря на Джеймса.

— Дуется, что я мало с ней времени провожу, а ещё хочет ходить с нами на внеклассные курсы для мракоборцев.

— И ты не против?

— А, что я могу сделать? — усмехнулся Поттер, закидывая в сумку учебник. — Ты же сам знаешь, какая она упрямая.

— Мерлин, вы даже спать нормально не дадите, — простонал Сириус со своей кровати, открывая глаза. — Нельзя поговорить в гостиной?

— Не злись, женишок, — Римус и Джеймс одновременно рассмеялись, глядя на недовольное лицо друга. — К тому же ты на завтрак опоздаешь, давай вставай.

Сириус недовольно поморщился, но всё же встал с кровати, направляясь в ванную комнату. В последнее время он всё время чувствовал раздражение и злость, которую не на ком сорвать. Все эти девушки его уже достали, да и сама ситуации с его «невестой» нагнетала ещё больше недовольства. Казалось, Флоренс вообще никак не реагирует на происходящее, особенно когда в Большом Зале его окружает толпа девушек. Он, конечно, не ожидал ревности, но явное безразличие сильно ударяло по самолюбию. А ещё он совершенно не представлял, как себя вести с ней. С любой другой девушкой можно пошутить, посмеяться, пофлиртовать, а с ней он постоянно чувствовал только... неловкость. Трудно представить Сириуса Блэка растерянным или потерянным, но спокойствие и безмятежность Флоренс просто убивало его. Всё же они скоро поженятся, не мешало бы хоть немного общаться. В конце концов, стать хотя бы друзьями.

Приведя себя в относительный порядок, Сириус спустился в гостиную, подходя к друзьям. Заметив в их компании ещё одну фигуру, он невольно остановился, не зная, как поступить. Перед ним стояла Марлин МакКинон. Такая же, как прежде: с длинными русыми волосами, румянцем на щеках и заботой во взгляде. Сириус не знал, что говорить, и стоит ли вообще подходить.

— Привет, Сириус, — мягко произнесла Марлин, растягивая губы в улыбке.

Он невольно улыбнулся в ответ. Её не было в школе весь сентябрь, и это была их первая встреча после прощания на перроне вокзала Кинг-Кросс. Чувство неловкости пропало, ведь она стоит и улыбается, значит, всё прошло! И любовь, и боль, а теперь они снова смогут быть друзьями.

— С выздоровлением, Марлин, — ответил он, улыбаясь.

Ощущение привычной лёгкости и беззаботности охватили его, открывая перспективу нового дня. Он ведь не видел на улыбающемся лице грустных глаз, и тени боли в провожающем его взгляде. Марлин была сильной, она пыталась справиться, но нет ничего хуже разбитого сердца, которое продолжает любить источник своей боли.

* * *

Слабые лучи осеннего солнца заскользили по ярко-жёлтому земному покрову, слабый ветер закружил в воздухе сухие листья, придавая собственное очарование поздней осени.

В первое воскресенье ноября ученики, наконец, выбрались в Хогсмид. А те немногие, кто остался, предпочитали провести время в замке в тёплой гостиной своих факультетов. Чтобы избежать очередных расспросов однокурсниц о Сириусе, Флоренс надела белоснежную мантию, спеша оказаться на улице. Медленно бредя по окрестностям замка, она накинула на голову капюшон, перебирая пальцами страницы очередной книги. На пустынном берегу озера вырисовывалась одинокая мужская фигура, заинтересовавшая её. Аккуратно закрыв книгу, Флоренс за несколько минут оказалась рядом с парнем, склонившимся над толстым фолиантом. Иссиня-чёрные волосы собраны в хвост на затылке, длинные пальцы придерживают страницы, защищая от ветра, а спина чуть сгорблена, что совсем не похоже на него.

— Привет, — мягко произнесла она, откидывая капюшон назад. — Не помешаю?

Она сразу узнала его. Они часто виделись раньше, но этим летом она будто впервые разглядела его на собственной помолвке. Он стоял поодаль ото всех, смотря на происходящее с полным равнодушием, но было в его взгляде что-то... знакомое. В чёрных глазах с серой поволокой скрывалась смиренная грусть, а на красивую улыбку ложилась тень обречённости, совсем не подходившая не по годам взрослому юноше. Она смотрела на него и понимала, что он так напоминает ей её саму, особенно свой взгляд в зеркале в день помолвки.

— Привет, — скрыв лёгкое удивление, он выпрямился, как подобает аристократу. — Нет, конечно.

Осторожно присев рядом с ним, Флоренс запустила руку в ворох осенних листьев, покрывающих землю, и глубоко вдохнула прохладный воздух.

— Я думал, ты проводишь «незабываемое» воскресенье в компании моего брата и его друзей, — небрежно произнёс он, возвращая взгляд в книгу. — Или доступ в их клуб закрыт?

Слабый порыв ветра заиграл в её волосах, спутывая разноцветные пряди. Заправив выбившиеся локоны за ухо, она слабо улыбнулась, понимая смысл его слов.

— Я плохо знакома с его друзьями, — раскрыв свою книгу, она расправила ткань мантии. — Да и его самого я плохо знаю.

Регулус, наконец, оторвался от книги, которую и так не мог читать последние пять минут, и взглянул на Флоренс. Он до сих пор не мог понять, как родители заставили Сириуса дать согласие на свадьбу. А девушка, сидящая напротив, удивляла не меньше его брата. Она была не похожа на других чистокровных волшебниц их круга, да и на своих сестёр тоже. Было в ней что-то необычное, только вот, что именно, Регулус не мог понять, будто мысль специально ускользала в самый неподходящий момент.

Ему отчаянно хотелось спросить, почему же она выходит за Сириуса, потому что на кроткую дочь, выполняющую волю родителей было мало похоже. Это он понял, как только увидел лицо своей матери, когда Флоренс пренебрегла её подарком, как и остальным традиционным лоском. Но воспитание не позволяло проявлять излишнюю любопытность в делах, не касающихся его.

— Что читаешь? — поинтересовался он, вглядываясь в страницы её книги.

Проследив его взгляд, она захлопнула книгу, позволяя прочесть название на обложке. На чёрной бархатной ткани, обвёртывающей плотный картон, золотистыми буквами было выведено:

«Война и мир. Том II».

«Л. Н. Толстой».

Улыбнувшись своим мыслям, он проделал то же самое со своей книгой. Его белом фоне виднелась аккуратная надпись серебряных чернил:

«Война и мир. Том I».

«Л. Н. Толстой».

— Не знала, что Регулус Блэк — любитель маггловской литературы, — удивлённо произнесла она, скрывая улыбку.

— Ключевое слово — «литература».

— Значит, предпочитаешь Войну?

— А ты Мир?

— Не думаю, чтобы кого-нибудь интересовало наше мнение, — грустно усмехнувшись, Флоренс провела пальцами по витиеватой надписи, погружаясь в свои мысли.

Регулус приоткрыл рот, чтобы возразить, но мысль, проскользнувшая в его голове, заставила его замолчать. Казалось, он начинал многое понимать. Только вот мысль, за которую он ухватился, вызывала смешанные чувства. С одной стороны понимание, а с другой печаль.

— Жениться надо всегда так же, как мы умираем, то есть только тогда, когда невозможно иначе (1), — смотря в обложку её книги, процитировал он. — Думаешь, это поможет?

Флоренс подняла задумчивый взгляд к небу, разглядывая замысловатые облака. Они такие свободные: плывут высоко в небе, туда, куда гонит ветер, не боясь земных проблем. Вот бы и ей так.

— Думаешь, есть выбор?

Пожав плечами, он снова раскрыл книгу на середине, пытаясь вчитаться в смысл эпизода очередного сражения, но уже в третий раз перечитывал одно и то же предложение.

— Ты чистокровная, и твой род — один из самых древних в Британии — тебе нечего бояться, — нахмурив брови, он коснулся пальцем виска, пытаясь разобраться в собственных мыслях.

— Дело не в этом, Регулус, — облизнув пересохшие губы, Флоренс пыталась подобрать нужные слова. — Я не разделяю ваши взгляды, и я не такая сильная, как мои сёстры, чтобы жить рядом с... убийцами.

— «Ваши взгляды»? — переспросил Регулус, — Значит, меня ты тоже относишь к будущим... Пожирателям?

— Нет, но разве не этого хотят твои родители?

— А думаешь, есть выбор? — нервно усмехнувшись, Регулус перевёл взгляд вдаль, где небо касалось земли.

— Есть, — уловив его недоумённый взгляд, Флоренс мягко улыбнулась. — Только нам решать, какими нам быть. Моя бабушка учила меня никогда не верить в абсолютное Зло или Добро. Важно, каким ты сам хочешь быть, — она осторожно протянула руку к его груди, где за обтянутой в кожу мышцу билось сердце. — Вот здесь.

Почувствовав прикосновение сквозь тонкую ткань школьной рубашки, он непроизвольно напрягся, не совсем понимая, что она имеет в виду. Лёгкая дрожь пробрала кожу то ли от ветра, то ли от прикосновения. Странное ощущение закралось под кожу, под рёбра, и даже под лёгкие, что-то близкое и родное, будто он знает её всю свою жизнь.

У Регулуса Блэка была самая сокровенная мечта — иметь друга, настоящего друга. Не такого, который будет дружить с ним, потому что он Блэк или потому что так положено по традициям. Здесь, в школе, все те, с кем он общается — дети его круга, родители которых общаются с его, и им просто положено дружить. Есть ещё кузина Цисси, но у них слишком мало общего. Регулус всегда думал, что таким другом станет ему родной брат, но оказалось не так. И ему отчаянно хотелось иметь таких же друзей, как у Сириуса, которые будут рядом с ним, несмотря ни на что. Родители говорили, что дружба — слабость, а Блэк просто не может быть слабым.

— Уже пора на ужин, — сдавленным голосом произнёс Регулус, поднимаясь с земли и оттряхивая мантию.

Флоренс растянула губы в слабой улыбке, опуская руку, что только что касалась его груди, и выдохнула.

— Ты идёшь? — после минутной паузы он протянул ей руку, улыбаясь.

Приподняв голову, она взглянула сначала на протянутую руку, затем на его лицо, разглядывая красивую улыбку, и даже сейчас в ней отображалась тень грусти.

— Да, — ответила она, протягивая руку в ответ.

Солнце почти коснулось линии горизонта, провожая два силуэта, бесшумно направляющихся к величественному замку.

У неё были родные сёстры, так и не ставшие подругами. У неё было одиночество, ставшее привычным, а книги превратились в единственных друзей. Был жених, которого она совсем не знала. Когда-то был светловолосый мальчик, заставляющий искренне улыбаться, но он превратился в сероглазую мечту, которая никогда уже не сбудется. Кто знает, может парень, в чьих глазах можно прочитать ту же обречённость, что и у неё, станет... другом?

____________________________________

1 — фраза, принадлежащая Льву Николаевичу Толстому

Незримой кисти

Волшебство —

И мановением

Всевластья -

Знаменьем

Призрачного счастья

Возникнет Жизнь -

Из Ничего...

Слезой

Расплавленной свечи

Стекает Время

В Бездны Чащу...

Но Свет

Любви Животворящей

Дарован

Факелом в ночи...

Капли дождя барабанили по окнам, будто отыгрывали какой-то неведомый людям ритм. Бескрайнее небо заволокли тучи, нагоняющие уныние и тоску, казалось, сама природа не в силах вынести жестокости, разразившейся за пределами надёжных стен древнего замка.

Неизвестная сова опустилась на её плечо во время обеда в Большом зале, вызвав недоумение. Аккуратно отвязав конверт от её лапки, она покормила промокшую сову кусочками хлеба и принялась распечатывать конверт, замечая рисунок герба в углу пергамента точно такой же, как и на кольце, украшающем её безымянный палец.

«Дорогая Флоренс...

Я так и не подарил Вам своего подарка в честь помолвки с Сириусом, поэтому делаю это сейчас. Я дарю Вам вещь, некогда принадлежавшую самой прекрасной девушке, с которой я был знаком ещё в молодости. Как только я увидел Вас, то вспомнил её — думаю, она была бы рада, узнав, что эта вещь теперь у Вас, Флоренс.

У этой вещи удивительная история, которую я Вам когда-нибудь расскажу. Скажу только, что девушке, носившей её, я подарил своё сердце навсегда. Думаю, Вы тоже пленили сердце моего племянника, так пусть эта вещь принесёт Вам счастье...

С наилучшими пожеланиями Альфред Блэк, любимый дядя Сириуса».

Перечитав несколько раз одни и те же строчки, Флоренс отложила пергамент, выуживая со дна конверта тонкую золотую подвеску, на который болтался кулон в виде удивительной розы, покрытой мелкими бриллиантами. Поднеся кулон ближе к глазам, она разглядела аккуратную надпись на одном из лепестков: «indefinita libertas — amor».

— Безграничная свобода — это любовь, — машинально переведя надпись с латыни, она сжала подарок в руке, затем положила в карман школьной мантии, а письмо аккуратно сложила в конверт и убрала в школьную сумку.

— Привет, — подняв голову на звук мужского голоса, она тут же улыбнулась.

— Привет, — ответила Флоренс, отодвигая сумку в сторону, чтобы он мог присесть. — Как дела?

Регулус опустился на скамью за столом Когтеврана, улыбаясь ей. Всего за несколько недель он так привык к ней, к их бесконечным разговорам, ведь можно не бояться сказать что-то «не то» или признаться в какой-нибудь слабости, недостойной члена семьи Блэк. Она слушала, поддерживала, а главное, наверное, понимала. Он даже стал удивляться, почему она всегда ходит одна: вот её сестра Европия постоянно в окружение подруг и парней.

— Всё нормально. Получил письмо от мамы, хочет, чтобы я приехал на Рождество домой, и познакомился с кем-то, — вздохнув, он откинул чёлку назад, напоминая этим жестом Сириуса. — А ты как?

— О, новые знакомства, что может быть прекрасней? — усмехнувшись, Флоренс провела рукой по волосам, заплетённым в «воздушную» косу. — Я тоже неплохо, собиралась прогуляться по замку.

— Потом прогуляешься, я хочу тебе кое-что показать, — поднявшись со скамьи, он привычным жестом протянул ей руку, загадочно улыбаясь.

— Вы знаете, как заинтриговать девушку, мистер Блэк.

Её лицо осветила очаровательная улыбка, а зелёные глаза заискрились весёлым блеском, что человек, увидевший её со стороны, не узнал бы всегда спокойную и уравновешенную Флоренс Забини.

Нарцисса привычно коснулась массивного перстня на безымянном пальце, провожая взглядом Регулуса и Флоренс. Ощущение полного одиночества окутало душу, прячась за холодной улыбкой и льдисто-голубыми глазами. Она просто хотела счастья, как в красивых историях, которые читала любимая няня-эльфийка маленькой «принцессе Цисси» перед сном. Она была идеальной, прилежно внимала советам мамы и гордилась похвалами отца, в свои семнадцать Нарцисса умела практически всё: от вышивания до игры на рояле. Так, почему же она разрушает её сказку? Да, Люциус — её муж, и его нельзя упрекнуть в недостойном поведении, но Нарцисса понимала, что то место, на которое она претендовала, уже давно занято девушкой, чьё имя начинается на ту же букву, что кулон на браслете её мужа. А теперь Флоренс забрала у неё брата: Регулус всё чаще сидит за столом Когтеврана, гуляет с Забини, а она думала, что он будет рядом с ней, кузиной, как раньше.

После вопиющего ухода Андромеды Белатрикс стала для Нарциссы лучшей подругой, любимой сестрой, самым близким человеком. После замужества Беллы она подружилась с Афродитой, но теперь и она далеко от неё. А ей сейчас так не хватало кого-нибудь близкого рядом, с которым можно было поговорить, довериться, он всегда выслушивал её проблемы и обиды.

Оказавшись в гостиной Слизерина, Нарцисса скользнула взглядом по комнате, останавливаясь на незаметном парне, склонившемся над пергаментом. Она только недавно обнаружила существование Северуса Снейпа — Люциус в последнее время просил её передавать загадочные письма, которые таинственным образом не могли присылаться прямо в руки адресату. Она стояла в нерешительности, наблюдая за Северусом, но всё же решила подойти.

— Привет, не помешаю? — приподняв уголки губ в улыбке, она присела на соседнее кресло.

Оторвав взгляд от пергамента, Северус Снейп удивлённо покосился на девушку, чья изящная чёрная мантия утопала во множестве складок на коленях.

— Нет, — сухо ответил он, возвращая своё внимание к записям лекции по зельеварению.

Насколько он помнил, сегодня письмо от Люциуса Малфоя по «общему делу» не ожидалась, так с чего Нарциссе общаться с ним?

— Как дела? — неожиданно для Северуса поинтересовалась она, и он снова взглянул на неё.

Голубые глаза были почти прозрачными и так напоминали море, олицетворяющее прекрасную жизнь и красоту. Она была похожа на фарфоровую куклу, созданную великим мастером эпохи ренессанса, и совсем не подходила для реальной жизни, бурлящей вокруг. Только вот сейчас она не была похожа на ледяную принцессу, наоборот, было в ней что-то знакомо-одинокое, а в глазах зеркальное отображение его самого — Северуса Снейпа — одиночки-полукровки, привыкшего прятаться за собственными иголками.

— Не жалуюсь, — несмотря на скупой ответ, его тон смягчился, а сам он неловко огляделся по сторонам, будто ища подтверждения, что это всё — шутка, и Нарцисса Малфой никогда не стала бы интересоваться его делами. Ведь, какое ей дело до него, да и всем остальным? Раньше была Лили, которой было действительно не всё равно, были её изумрудные глаза, излучающие тепло, а сейчас уже ни-че-го. — А у тебя как? — нерешительно добавил он, сгибая рукой край бумаги.

— Хорошо, — вежливо ответила Нарцисса. — Вернее, нет... совсем нет, — грустно усмехнувшись, она уставилась куда-то в пол, как провинившийся ребёнок.

Она и сама не знала, зачем это сказала. Просто столько всего накопилось, а рядом никого нет, да и Северус не похож на человека, который побежит рассказывать всему факультету об их разговоре. Она это видела: его замкнутость, одиночество, нерешительность. Кто бы мог подумать, что два столь разных человека окажутся так поразительно похожи?

Северус молчал, смотрел на лицо, открывающееся под маской ледяной учтивости и надменного спокойствия. Смотрел на мягкие черты лица, опущенные уголки губ, пустой взгляд, и что-то внутри сжалось, как когда-то при виде матери, терпевшей убогую жизнь и убогого мужа.

— Я могу помочь? — уже увереннее произнёс Северус, заглядывая ей в глаза.

«Помочь» — какое странный смысл несёт это слово. Ей помогали подобрать туалет к балу или брошь для платья. Помогали встать из-за стола, сделать домашнее задание, но никто никогда не предлагал помочь по-настоящему. С теми проблемами, которые разъедали хрупкий мир настоящей Нарциссы, прятавшей собственную ранимость и мягкость за идеальным образом родителей.

— Да, — просто ответила она, сама не понимая собственной доверчивости малознакомому человеку, существование которого раньше и не замечала. — Спасибо, Северус.

«Северус» приятно обласкало слух вместо привычно ядовито-насмешливого «Снейп» от однокурсников или омерзительно-противного «Нюниус» Мародёров.

А потом они много разговаривали, обнаруживая поразительное сходство в интересах, мнении, взглядах. Ей было легко и непривычно открывать душу, можно было говорить без всякой опаски, что это недостойно благородной леди или вообще не касается женщин. Можно было рассказать о Люциусе, родителях, сестрах...

Как бы мы не внушали себе великую силу одиночества, наступит время, когда отчаянно захочется разделить его с кем-нибудь. И нет ощущения лучше, чем понимание другого человека. Они были из разных миров, с разными представлениями о реальности жизни, но в конце концов, разве эта дружба не имеет больше шансов, чем детская вера о дружбе гриффиндорки и слизеринца?

Он всегда будет любить Лили, она всегда будет любить Люциуса, но теперь у них есть в жизни что-то важное, необходимое и давно потерянное — дружба.

* * *

Длинные пальцы касались клавиш пианино, заполняя музыкой пространство вокруг. Музыка витала в воздухе, оседая на всё подряд: на стенах, на окне, на полках, на кончиках волос, на коже. Она оставляла невидимый след, и Флоренс осторожно коснулось рукой оголённой шеи в надежде ощутить прикосновением упавшую ноту. Все его движения были невесомыми, плавными, завораживая с каждой секундой почти так же, как и сама музыка, создаваемая им.

Флоренс сидела на подоконнике в огромном музыкальном зале, где лет пятьдесят назад проводился обязательный курс бальных танцев для девушек. Большинство мебели было занавешено белой тканью, лишь пианино ожило под изящными пальцами Регулуса Блэка. За окном продолжался ливень, но разве можно заметить его, когда душу окутывает неведомая сила вдохновения и дарит иллюзию свободы? Сейчас она жалела, что так и не научилась играть, огорчаясь из-за неподходящего для пения голоса.

Пару золотистых локонов выбилось из косы, изящно падая на лоб и плечи, пальцы скользили по поверхности подоконника, на котором сидеть леди считалось вопиющим безобразием. Но Флоренс Забини слишком часто позволяла себе эти «безобразия», чтобы думать об этом.

Регулус в последний раз коснулся клавиши, резко разворачиваясь на низком стуле к ней лицом, и мягко улыбнулся, излучая тихое спокойствие взглядом чёрных глаз.

— Это потрясающе, — она запрокинула голову назад, зажмуривая глаза от удовольствия. — Я... даже не знаю, как описать это словами...

— И не надо, — усмехнулся он. — Я всё вижу по твоей реакции.

— А где ты научился? — поинтересовалась Флоренс, не стирая улыбки с лица.

— Воспитание, мисс Забини, — театрально поклонившись, он провёл рукой по волосам, собранным в хвост.

— О, мистер Блэк, Вас воспитали в духе благороднейших девиц?

Они оба рассмеялись, заполняя комнату звонким смехом и теплом, так давно забытым в этом зале. Регулус впервые так беззаботно смеялся, выкинув из головы тысячу правил поведения и манер, и удивлялся, как она так... свободно смеётся, морща нос и прикусывая кончик языка. Всегда такая сдержанная, спокойная, вежливая... а сейчас, он смотрел на совсем другого человека, и это перемена ему нравилась. А может, это и не перемена вовсе, а именно настоящая Флоренс без груза необходимого замужества, страха перед войной и убийствами, мыслями о будущем?

Сириус Блэк направлялся в гостиную своего факультета, кипя от злости. Казалось, что все только и хотят его довести: начиная от преподавателей, заканчивая тренировками. Взъерошив мокрые из-за дождя волосы, он мечтал собственноручно придушить Джеймса Поттера за беспощадную тренировку, наплевав, что он его лучший друг. Мантия прилипла к телу, кости ломило от боли, а мелкая дрожь всё ещё пробирало кожу, не смотря на тепло замка. Решив сократить путь, он свернул налево по заброшенному коридору, и, когда сквозь привычную тишину стал пробиваться звук смеха, он автоматически замедлил ход, приближаясь к источнику звука.

Пол заскрипел под его шагами, белый свет резанул глаза после плохо освещённого коридора, но это неважно. Его взгляд сначала скользнул по брату, а потом по Флоренс. Смех постепенно стих, и они в ответ смотрели на Сириуса, чувствуя зародившуюся неловкость.

— Привет, Сириус, — спокойно произнёс Регулус, вставая со стула.

Сириус не знал, чему удивляться больше: что они так близко общаются или то, что умеют смеяться? Почему-то новая волна раздражения снова окатила его, заставляя поморщиться.

— Привет, — сухо ответил он, глядя ему прямо в глаза.

Регулус рационально оценил обстановку, чувствуя, что сегодня стоит избежать разговора со старшим братом. Увести Флоренс он не мог, ведь Сириус — её жених, придётся уйти самому.

— Рад был повидаться, но мне пора, — повернувшись к Флоренс, он подмигнул на прощанье и удалился, оставляя их наедине.

Сириус смотрел на неё, ощущая одновременно гамму эмоций и чувств. Начиная от злости и раздражения и заканчивая необъяснимым притяжением. Почему-то он злился на неё. Наверное, из-за повисшей паузы, неловкости и несвойственному ему молчанию. Мерлин, как же с другими девушками просто! Улыбнулся, пошутил, подмигнул, и они уже сами проявляют инициативу. Хотя, зачем ему инициатива? Он же не собирается за ней ухаживать, и вообще она ему не нравится, не в его вкусе: молчаливая, спокойная, сдержанная, что не знаешь, о чём она думает.

— Здороваться уже считается необязательным элементом общения, — съязвил он, сам не понимая, зачем.

— Привет, — невозмутимо ответила Флоренс, рассматривая его.

Признаться, он сам не знал, чего хотел от неё. Просто его жутко бесило её поведение: неужели нельзя попытаться найти общий язык, ведь им вскоре жить вместе?

Она аккуратно слезла с подоконника, забирая школьную сумку, и направилась мимо него к выходу из зала. Сириус мысленно ударил себя по голове и, на секунду зажмурившись, резко развернулся, догоняя её.

— Прости, — выдохнул он, хватая её за руку. — Прости за грубость.

Флоренс медленно обернулась, поднимая взгляд к его лицу. И снова до невозможности красивые глаза цвета неба поразили, лёгкая волна мурашек мгновением пробежалась по коже, заставляя губы чуть приоткрыться, чтобы вытолкнуть тяжёлый воздух из скомканных лёгких. Его синие глаза были похоже на безоблачное небо, которому она отчаянно завидовала. Завидовала его свободе, лёгкости, безмятежности, вечности, и всё это уместилось в тонкой диафрагме радужной оболочке глаз напротив.

— Ничего страшного, — странно, но она боялась пошевелиться, будто что-то важное испариться, а ей так хочется ухватиться за невидимую нить, окутавшую сознание.

Они оба молчали, не разрывая зрительного контакта, и, казалось, неведомая сила течёт по венам, ударяясь о кожу в том месте, где их руки соприкасались. Мокрая прядь волос упала ему на лоб, цепляясь за ресницы, и было в этом что-то притягательное и правильное. Осторожно протянув руку, она коснулась подушками пальцев его лица, аккуратным движением откидывая непослушную чёлку Сириуса. Свежий запах осеннего дождя заполнял пространство вокруг, забираясь под кожу сквозь поры, сквозь приоткрытые губы в лёгкие. Её ресницы чуть подрагивали под пронизывающим взглядом синих глаз, и прикоснуться к нему ещё раз показалась жизненно-важной необходимостью. Его рука скользнула чуть ниже по запястью, коснулась миниатюрной ладони и, наконец, зацепилась за согнутые пальцы.

Было в этом моменте что-то волшебное, не то волшебство, вылетающее заклятьем из палочки, а настоящее волшебство. Они будто снова оказались перед высокой аркой, украшенной цветами, не хватало лишь золотистого сияния, вихрем окутывающего тела. Флоренс перевела взгляд с его лица на свою руку, скользнувшую на его скулу, и словно впервые разглядела перстень, сдавливающий своей тяжестью безымянный палец. Почувствовав на кончиках пальцев неожиданное покалывание, словно лёгкий удар тока, оба отступили друг от друга на шаг назад, развевая в воздухе особенность момента.

Её рука застыла в воздухе, касаясь пустоты вместо его лица, и она быстро убрала её в карман мантии, ощутив прикосновение металла.

— Я... хотела тебе кое-что отдать, — прохрипела Флоренс, прогоняя наваждение.

— Что? — Сириус не сразу понял смысл её слов, чуть тряхнув головой.

Она выудила из кармана тонкую цепочку с кулоном — подарок его дяди, и протянула ему. Несмотря на то, что это был подарок именно ей, она не могла его принять. В каждой строчке письма ощущалась вся ценность подвески и её значение для Альфреда Блэка. Он бы хотел, чтобы его племянник отдал его той, кому подарит своё сердце, кого будет любить, а перстень на её пальце ещё не давал ей права носить её.

— Рафаэла (1), — машинально произнёс Сириус, рассматривая знакомую с детства вещь. — Откуда она у тебя?

— Это подарок твоего дяди Альфреда, но я не могу его принять... она слишком важна, — прошептала Флоренс, чуть поворачивая руку, чтобы красивая роза покачивалась в воздухе. — А причём здесь Рафаэла?

— Рафаэла — имя девушки, которой принадлежала эта вещь, и дядя Альфред называет теперь подвеску её именем, — Сириус знал наизусть эту историю с детства и теперь не мог поверить, что его дядя подарил его ей — его невесте.

Флоренс уловила смысл слова «принадлежала», по спине пробежался холодок, и она сделала шаг вперёд, отдавая подвеску ему. По инерции сжав в ладони цепочку, он только потом понял, что она отдаёт её ему, и прежде, чем Сириус успел ответить, она мягко проговорила:

— Думаю, тебе есть, кому её отдать, учитывая ценность такого подарка.

Улыбнувшись уголками лба, она развернулась и пошла вперёд, не замечая пристального взгляда за спиной.

* * *

Она с детства ненавидела дождь, сырость и мрак. А теперь только это её окружает, не смотря на богатство убранства её нового дома. Дом — она обязана считать это место таковым, но прекрасно знает, что никогда это не станет реальностью. Теперь дома просто нет. Был, только в прошлой жизни... давным-давно, когда в груди билось что-то тёплое, а мысли кружились вокруг одного человека, чья любовь дарила безграничное счастье.

Афродита Забини в девичестве, а сейчас Леди Волан-де-Морт бесшумно пересекала холл фамильного замка Мраксов, не обращая внимания на настенные рисунки змей, кусающих себя за хвост.

«Круг не имеет начала — символ бесконечно цикла», — говорил её муж, пристально заглядывая в её карие глаза.

Он всегда так на неё смотрел, словно хотел прочесть мысли. Она не отводила взгляда, не тряслась, как остальные, а спокойно смотрела в ответ. Ведь, откуда ей было знать, что он действительно пытается прочесть её мысли и заглянуть в воспоминания? Только вот по необъяснимым причинам Тёмный Лорд не мог этого сделать, будто что-то защищало Афродиту, разрывая его голову дикой болью. Это была не окклюменция... что-то сильнее, и она явно не догадывалась. Такое было впервые, он долго пытался разгадать удивительную загадку, но до сих пор не смог... Если бы он только знал, что ответ кроется в том, что он так яростно отрицает.

Кружевной подол касался холодного мрамора, рукава серебристого платья были закатаны по локоть, а длинные локоны собраны в высокий хвост, придавая девушке вид богини, сошедшей с Олимпа. Массивные двери распахнулись, и она машинально провела правой рукой по внутреннему предплечью левой и позволила грустной улыбке коснуться красивого лица. У неё не было проклятой Метки, ведь Метка — для слуг, как говорил сам Тёмный Лорд, а она жена. Только вот цена за отсутствие Метки была печальной — обряд соединения магии. Для всех символ вечности брака, но она прекрасно понимала, что это продуманных ход умелого шахматиста. Обряд соединения магии не позволял участникам ритуала принести вред друг другу, и если бы она хотела всей душой убить его, то собственная магия убила бы её саму.

Оказавшись в новом зале размера с Большой зал Хогвартса в окружении высочайших книжных полок, Афродита бессвязно бродила по узким закоулкам, пытаясь найти интересную книгу. В основном литература была по тёмной магии и родословной Слизерина. Нечаянно наткнувшись на новый узкий проход, она уверенно направилась вперёд, но чем ближе подходила, тем отчётливее ощущала порывы необычного ветра. В конце прохода показался новый зал, в центре которого на деревянном возвышении лежала огромная книга. Пальцы сжали кружева платья, ноги сами потянулись к книге; взглянув на обложку, она зажмурила глаза от ослепительного зелёного сияния, излучавшегося изображением змеи. Тряхнув головой, Афродита осторожно приоткрыла глаза, раскрывая таинственный фолиант. Страницы сами переворачивались, стоило едва поднести пальцы, будто книга была живой и хотела что-то ей показать. Слабо выдохнув, она провела рукой по бумаге, и страницы подхватил порыв ветра, открыв книгу на середине. Афродита смотрела на изображение красивой девушки, чьи глаза казались знакомыми: ярко-зелёные, заключённые в блестящий чёрный ободок горели пламенем, словно живые... Руки сжали дерево подставки, пока глаза лихорадочно бегали по строчкам.

«Графиня Изабелл Маргарет Веттори — италоанглийская ведьма и оракул, жившая около пяти ста лет назад. Её считают одной из самых могущественных ведьм за всю историю магии, а так же первой ведьмой, занимающейся тёмной магией.

По преданиям, во время её путешествия на родину своей матери — Англию, графиня встретила и полюбила Великого волшебника Салазара Слизерина (2), чья сила не уступала её. Вернувшись в Италию, графиня Изабелл Веттори изрекла пророчество, гласившее, что, когда соединяться две могущественные силы, она родит наследника роду Слизерин, сила которого будет намного превосходить родителей, сама стихия будет оберегать его.

Тайная организация, назвавшая себя «Veritas» считали неродившегося ребёнка угрозой как для волшебного мира, так и для мира магглов. Маггловская католическая церковь обвинила её в поклонении и преданности дьяволу и приговорила к сожжению на Великой Римской Инквизиции. На протяжении нескольких месяцев графиня скрывалась, но некто, назвавший себя «Охотник», сумел поймать её. По многочисленным догадкам «Охотник» был могущественным магом.

Графиню Изабелл Маргарет Веттори сожгли на глазах народа в центре города Флоренция, как предательницу католической веры и слугу Дьявола. В древних летописях сохранились записи, описавшие огонь, в котором горела Изабелл, что послужило гипотезам, что она сгорела в адском пламени, вызванным неизвестным волшебником.

Многие тёмные волшебники верят в последнее пророчество графини, произнесённое на смертном одре:

«Пусть сегодня я умру на ваших глазах, но сила моя возродиться в потомках моих через много лет, и ребёнку всё равно суждено будет родиться».

Некоторым источники утверждают, что после смерти возлюбленной Салазар Слизерин возненавидел всех магглов, потому что винил их в её смерти и, рассорившись с тремя Основателями школы магии и чародейства «Хогвартс», отправился на поиски «Охотника».

К сожалению, родословную семьи Веттори сложно отследить. Известно, что у неё был брат, вынужденный скрываться после смерти сестры».

Афродита не понимала смысл написанной истории, как и всего происходящего. Чуть ниже была расположена родословная графини Веттори, которая сохранилась после её смерти:

От имени её брата шли две линии к его дочерям: Виттория и Ангелина. От Ангелины и её мужа полоска вела к их сыну Александру Виланни, а далее следовал длинный список рода Виланни, потому что в роду рождались лишь мальчики, только в конце вновь показалось женское имя — Селия Виланни и золотая нить соединяла её с именем Эдварда Уэйнрайта... родословная резко обрывалась.

Ей уже и не нужна была историческая родословная, собранная сотнями магов в поисках Силы графини Изабелл, потому что она и так знала, кто бы шёл дальше — Анжелина Уэйнрайт — жена Чарльза Забини — её бабушка, живущая в Италии.

Ей стало дурно, жарко и плохо одновременно. Отшатнувшись от книги, она быстрым шагом покинула зал, следом библиотеку, добежала до своих покоев и рухнула на стул перед зеркалом. Так вот зачем нужно это замужество? Лорд верит в пророчество? Он наследник Слизерина, она потомок графини Изабелл, неужели он... хочет ребёнка? К горлу подкатил ком, вызывая рвоту от отвращения. Зачем ему ребёнок — Сила? Конечно, Тёмный Лорд только этого и жаждет, а ещё он боится смерти, и Афродита давно это поняла. Почему он не выбрал Флоренс, ведь её глаза точь-в-точь, как у Изабелл? Пристально вглядываясь в своё отражение, она пыталась отыскать схожие черты с графиней, но это глупо — та жила пятьсот лет назад, и тем более родственная нить, связывающая их, практически неуловима, спутанная и слабая! Лорд ошибся — в ней нет никакой могущественной силы, и вообще она никогда не родит ему наследника. Это её маленький секрет. Тогда, почти перед самой свадьбой, она нашла в семейной библиотеке древнее заклятье, отбирающую у девушек возможность рожать — раньше им пользовались французские куртизанки, а ей просто помогало не бояться.

Облегчённо выдохнув, она сорвала резинку с волос, позволяя плечам и спине утопать в белоснежных локонах, а в уголках карих глаз блестели слёзы. Она совсем одна, с разбитой душой, почти мёртвым сердцем, и только счастливые воспоминания из прошлой жизни помогали... существовать, ведь это не жизнь.

___________________

1 — Рафаэла — название сорта роз (отсылка к кулону)

2 — Автор изменила возраст Хогвартса/Основателей, чтобы выстроить сюжетную линию.

Кому интересно, можете прочитать значение имени Флоренс.

http://www.kakzovut.ru/names/florenciya.html

Они совершенно разные, но при этом до невозможности близкие.

С наступлением зимы Хогвартс охватила предпраздничная суматоха, громкие разговоры, и, казалось, все проблемы померкли перед подготовкой к ежегодному балу. Кто бы знал, что учась на седьмом курсе, Сириус Блэк возненавидит Рождество. Буквально все девушки с четвёртого по седьмой курс, включая некоторых слизеринок, мечтали пойти на бал именно с ним. Они роняли перед ним книжки, томно вздыхали, хлопали ресницами, писали записки, даже пытались подсунуть приворотное зелье. Ни отказы, ни грубость не помогали, оставалось только бездумно созерцать потолок спальни, лежа на кровати. Удивительно, что наличие невесты их не останавливало.

За день до бала Сириус по привычке лежал в постели, крутя в руках золотой снитч Джеймса.

— Бродяга, тебе надоело бездельничать? — в сотый раз спрашивал Поттер. — В конце концов, иди с Забини на бал — она же твоя невеста.

— Я никуда не пойду, — ответил он, нахмурив брови. — С ней тем более. Напьюсь в одиночестве и буду летать над Запретным лесом.

Джеймс лишь закатил глаза, продолжая ломать голову над подарком для Лили.

Сириус же уже не знал на кого злиться: на себя, на Флоренс или на безмозглых дур, преследующих его. И вообще, почему он на неё так реагирует? Он до сих пор помнил невероятное чувство, охватившее его, когда он коснулся её руки. Помнил взгляд зелёных глаз из-под тёмных ресниц, чуть подрагивающие губы, к которым хотелось прикоснуться. Всё это напоминало наваждение, игру воображения. Но как это объяснить? Он уже признался себе, что она ему нравится и, наверное, давно. Только комедийный парадокс: она его невеста, она ему нравится, а сама Флоренс... загадка, которая ему не подвластна.

— Сириус, ты что здесь делаешь? — удивлённо протянул Римус, войдя в спальню.

— Ну, не знаю, Луни. Может, я здесь живу? — съехидничал Сириус, что говорило о его раздражении.

— Просто Флоренс в лазарете, я думал ты с ней.

Сириус вскочил с кровати и, не говоря ни слова, бросился в сторону лазарета, пересекая общую гостиную. В голову лезли сотни мыслей, но он ни за какую не успевал ухватиться, потому что одна была страшней другой. Наконец, добравшись до школьного лазарета, он отдышался и не спеша пошёл к единственной задёрнутой ширме. Услышав доносившиеся голоса, он слегка притормозил, и ширма сама отодвинулась.

— О, Сириус, — растерянно произнёс Регулус. — Привет.

— Привет, — он скользнул взглядом за плечо брата, замечая Флоренс. — Что произошло?

Флоренс попыталась улыбнуться, садясь на кровати. Волосы её были непривычно растрёпаны, а на чересчур бледной коже расползались синие крапинки, тянувшиеся с лица по шее и плечам, скрытых под рукавами синего платья.

— Операция фан-клуба Сириуса Блэка по устранению главной конкурентки, — насмешливо протянул Регулус и взглянул на часы. — Мне уже пора. До встречи.

Казалось, Сириус даже не заметил, как исчез брат, он готов был убить всех этих сумасшедших поклонниц, потому что всё это перешло границы.

— В следующий раз буду думать, прежде чем пить тыквенный сок, — пошутила Флоренс, машинально проводя рукой по лицу. — Час назад я была похожа на пикси.

— Мне жаль, что так получилось, — наконец, вымолвил он, подходя ближе. — Ты ведь поправишься?

— Мадам Помфри говорит, что к вечеру я буду похожа на человека, но всё равно придётся провести здесь ночь, — окинув взглядом помещение, она чуть поёжилась. — Мне не по себе в больничной обстановке.

Сириус слушал и смотрел. Казалось, что в первый раз. Сейчас она выглядела смешно и нелепо в этих синих пятнах, но не пищала, не пряталась под одеялом, не рыдала, как обычно поступают девушки в подобных ситуациях. Нет, может, он уже пропустил всё это, но она выглядела такой... спокойной, даже чуть-чуть весёлой. Наверное, это самый длинный их разговор из всех предыдущих.

— Не любишь больницы? — поинтересовался он, стараясь выглядеть непринуждённо. — Я здесь частый гость.

— У меня с больницей связаны не самые приятные воспоминания, — тихо ответила она.

— Мистер Блэк, — раздался угрожающий голос за спиной. — Мисс Забини нужен покой, — мадам Помфри прищурила глаза, сжимая в руке несколько склянок с разноцветными зельями.

— Ещё... — начал было Сириус, но под грозным взглядом школьного колдомедика замолчал.

— Всё завтра, мистер Блэк, — раскладывая зелья на прикроватную тумбу, ответила мадам Помфри.

Он взглянул на Флоренс, и, казалось, её лицо побледнело ещё больше, а руки судорожно сжали край кровати. Поймав её взгляд, он ободряюще улыбнулся и поспешил удалиться.

* * *

Флоренс неподвижно лежала на кровати, вглядываясь в очертания потолка. Полоски лунного света блёкло играли на белой поверхности, почти осязаемая тишина медленно убивала, в голове вспыхивали обрывки детских воспоминаний, и становилось ещё хуже.

Бабушка горько плачет, закрыв лицо руками. Отец сидит на скамье, опустив руки. Коридор заполняют колдомедики, а она старается приоткрыть дверь в палату, потому что там должен быть дедушка.

— Фло, милая, иди ко мне, — тихо произносит отец за спиной, и она послушно идёт. Он усаживает её к себе на колени, проводит рукой по волосам, грустно улыбается и тяжело вздыхает.

— Почему бабушка плачет? — маленькими ручками она цепляется за мантию отца, так доверчиво заглядывая в карие глаза. — И где дедушка? С ним всё будет хорошо?

Отец молчит, и она спрыгивает с его колен, бежит к палате, распахивает дверь, а там... пусто. Зелья, склянки, а дедушки нет. В глазах щиплет, она беспомощно оглядывается назад и тоже плачет...

В ночной тишине послышался шум открывающейся ширмы, Флоренс резко повернула голову, но ничего не увидела. Внезапно стало трудно дышать, попытавшись раскрыть рот, она что-то сдавленно промычала, будто кто-то зажал ладонью рот.

— Тише, — из пустоты донёсся знакомый голос, а затем будто из воздуха материализовался Блэк. — Я сейчас уберу руку, но ты не кричи, хорошо?

Широко распахнув глаза, она сильнее вжалась в подушку и кивнула в знак согласия. Он аккуратно убрал руку, и Флоренс стала жадно глотать ртом воздух. Его лицо было настолько близко, что чёрная вьющаяся прядь касалась её лица, щекоча щёку.

— Сириус, — прошептала она, чувствуя его дыхание совсем рядом. — Что... что ты тут делаешь?

— Спасательная операция, — ухмыльнувшись, Сириус только сейчас заметил, как близко он к ней склонился и, помедлив, выпрямился. — Ты же говорила, что не любишь больничную атмосферу, так что я пришёл провести тебя до башни Когтеврана.

Почему-то на её лице заиграла улыбка от осознания его безумного поступка. Он был таким свободным, ярким, безрассудным, и это не могло не привлекать. А она, как мотылёк тянулась к этому свету свободы. В первый раз захотелось совершить что-то отчаянно сумасшедшее и довериться парню напротив.

— В духе сказок, где прекрасный принц спасает принцессу? — встав с кровати, она засунула руку под подушку в поисках волшебной палочки. — Я готова.

Сириус удивлённо вскинул бровь: в последнее время он не переставал удивляться. Раньше он видел спокойствие, безмятежность, а сейчас сквозь ложную пелену первого впечатления стали пробиваться незамеченные черты. Например, её улыбка — столько беззаботности в ней, а в глазах плескаются смешинки, или её открытость — казалось, она единственная такая среди чистокровного «болота», где тонули их семьи.

— Тогда идём, пока злая дракониха не проснулась, — прошептал Сириус, указывая на дверь в комнату Помфри.

Сжав в одной руке мантию-невидимку Джеймса, он протянул вторую Флоренс, с мягкой улыбкой на губах.

* * *

Они шли молча, не нарушая создавшуюся тишину, передвигаясь под свет Люмоса. Совсем недавно они даже не знали друг друга, а потом всё закрутилось в круговороте безумных событий: помолвка Люциуса, её поступление в Хогвартс, её собственная помолвка... Иногда она жалела, что не осталась в солнечной и родной Италии, но понимала, что выхода, как и выбора, не было. Сириус бы хорошим, даже очень, и она была благодарная ему за всё, что он делает для неё. Ведь он не обязан был соглашаться на эту помолвку, а ещё была Марлин, чьё счастье она сломала одним «да».

— Мы пришли, — остановившись у двери, Флоренс медленно повернулась в сторону Блэка. — Спасибо тебе.

— Всегда пожалуйста, — ответил он. — До встречи.

Развернувшись, он медленно побрёл в сторону гриффиндорской башни, ощущая странный осадок после сегодняшней ночи. Будто что-то странное творилось внутри, когда она рядом, и он не мог понять почему. У него будет время подумать над этим, завтра рождественский бал, и...

Резко остановившись, он в нерешительности снова повернулся, на секунду зажмурив глаза.

— Флоренс, подожди, — крикнул он и услышал недовольные возгласы портретов.

Она медленно повернула голову, смотря на приближающегося Блэка. За целую минуту в голове пронеслись десятки мыслей, а по телу пробежала незнакомая волна мурашек, потому что прямо перед ней мелькнул блеск синих глаз.

— Что-то случилось?

— Нет... то есть да, — быстро ответил Сириус, и улыбнулся уголками губ. — Пойдёшь со мной завтра на бал?

Несколько взмахов длинных ресниц, абсурд, крутящийся в голове, полуоткрытые губы, и она неуверенно ответила:

— Да...

* * *

Горящие свечки парили под потолком, огромная ёлка, украшенная тысячами шариков и гирляндой, величественно возвышалась у одной из стен. Круглые столики с напитками и едой были раскиданы по всему залу, где уже собрались ученики. Музыка постепенно заполняла помещение, создавая праздничное настроение, и все тревожные мысли на время уходили прочь.

Сириус скинул с себя парадную мантию, оставаясь в одной шёлковой рубашке и брюках. Рядом с ним оживлённо болтали Джеймс и Лили, пока Римус танцевал с какой-то когтевранкой, а сам Сириус допивал уже вторую кружку сливочного пива. Посмотрев на наручные часы, он чуть нахмурился и по привычке взглянул на двери Большого зала, куда парами входили ученики. Он ждал её уже около двадцати минут, и почему-то стало казаться, что она не придёт. Но ведь она пообещала! Отвернувшись, он глубоко вздохнул, замечая Марлин, танцующую с пуффендуйцем, и улыбнулся уголками губ.

— Сириус, — окликнул его Джеймс.

— Что? — лениво протянул он.

— Посмотри на дверь, — ответила вместо Джима Лили.

Он хотел уже спросить зачем, но вопрос так и не слетел с языка, потому что взгляд устремился к двери, где в нерешительности замерла Флоренс. Тонкую талию облегало платье цвета спелой вишни, разлетаясь пышной юбкой до самого пола, а по бедру сползал замысловатый бант из ткани. Оголённую шею украшали нити жемчуга, обвитые в несколько кругов. Тонкие рукава сползали по рукам, оголяя плечи. Тёмные пряди переплетались со светлыми в замысловатых кудряшках, неровно спадающих с плеч и по спине. Она медленно скользила взглядом по залу, наконец, сталкиваясь с синими глазами, и чуть улыбнулась.

Откинув упавшую чёлку со лба, он направился к ней, приветливо улыбаясь, и было в этой улыбке столько обаяния, сколько очарования в Флоренс.

— Прекрасно выглядишь, — произнёс он, шутливо кланяясь.

— Спасибо, — ответила она, пряча улыбку в уголках губ. — И ты тоже, — присев в полуреверансе, она протянула ему руку.

Он постоянно шутил, рассказывал забавные истории, а в ответ она искренне смеялась. Он познакомил её со своими друзьями, и она была дружелюбной. Их дружба произвела на Флоренс огромное впечатление, потому что в её мире одиночества и спокойствия это естественное явление казалось фантастическим. Они понимали друг друга без слов, особенно Джеймс и Сириус. Флоренс наблюдала и улыбалась. А ещё ей понравилась Лили Эванс, рыжая красавица, дополняющая Джеймса Поттера. Она была как солнышко — яркая, весёлая, смеющаяся, охватывающая всех своим теплом.

Мелодия сменилась, и медленная музыка заполнила зал. Они стояли посреди Большого зала; его руки опустились на её талию, а её — на его плечи. Синие глаза блестели, непослушная чёлка снова упала на лоб, наверное, этот жест стал его фирменным. Они закружились в блистательном танце, навеянном воспитанием и манерами. И снова на Флоренс накатило знакомое чувство, пробирающее тело мурашками, как в день помолвки или в том пустом коридоре. На очередном па Сириус чуть притянул её к себе, а её тело ответило лёгким вздрагиванием. С каждой нотой расстояние сокращалось, что ему в грудь упёрлись мелкие бусинки жемчуга, легко ощущаемые сквозь чёрный шёлк ткани, взгляд блуждал по её лицу, останавливаясь на полуоткрытых губах.

Витиеватые снежинки закружились в воздушном вальсе, обрушиваясь на танцующих волшебным снегом прямо с зачарованного потолка, снежинки оседали на кончиках её ресниц и волос. Сириус и Флоренс одновременно подняли взгляд вверх, наблюдая за стараниями профессора Флитвика.

— Красиво, — заворожено произнесла Флоренс, совсем не чувствуя холода снега.

* * *

Они снова оказались у двери гостиной Когтеврана, на которой не было ни ручки, ни замочной скважины: сплошное полотно из старинного дерева и бронзовый молоток в форме орла.

— Спасибо за вечер, — она заправила за ухо кудри, поднимая не наго взгляд. — Мне очень понравилось.

— Мне тоже, — сделав паузу, он улыбнулся. — Ну, спокойной ночи.

Флоренс пыталась спрятать взгляд в складках подола своего платья, но неизменно возвращалась к его глазам, которые завораживали её, и она сама не знала почему.

— Спокойной ночи.

Он отступил на шаг назад, и в воздухе над их головами медленно начала расцветать ветка белой омелы. Сердце Флоренс ударилось о рёбра, заставляя кровь прилить к щекам, и нервно заломив пальцы, она взглянула в глаза Сириусу.

Ему отчаянно хотелось рассмеяться, но он сдерживался, задаваясь вопросом: это подарок или насмешка судьбы? Он смотрел, как она застыла в нерешительности, столь очаровательная в своей робости и смущении. Сделав два шага ей навстречу, он чуть наклонился к её лицу, и в создавшейся тишине слышалось лишь её дыхание. Сириус ловил её взгляд из-под длинных ресниц, думая, что может спугнуть её. Он и сам не понимал, как к ней относится или даже чувствует. Ему нравилась реакция своего тела на её близость или прикосновение, и, казалось, что между ними постепенно устанавливается связь — хрупкая, невесомая, но, всё же, связь. Один неосторожный шаг, и Флоренс может спрятаться в свою раковину, а ему отчаянно хотелось стать ещё на ступень ближе к ней.

Она замерла в ожидании неизвестности, почти не дыша, и было в этом что-то новое и странное, неизведанное. Он наклонился ещё ближе, что можно было ощутить его дыхание на щеке, и почти невесомо коснулся губами кончика её носа и тут же отстранился.

— Приятных снов, — весело улыбнувшись на прощанье, он развернулся, делая несколько шагов вперёд, а через несколько секунд растворился в тёмном коридоре.

Оставшись наедине с собой, она судорожно сглотнула, позволяя телу расслабиться. Казалось, её мир перевернулся, впустив в себя новые ощущения, разделился на несколько реальностей, а она осталась в той, где есть глаза цвета неба и такое нежное прикосновение, что сердце бешено заколотилось. Дотронувшись пальцем до носа, она слабо выдохнула, почему-то улыбаясь.

Говорят, счастье невозможно найти в себе, не попробовав его в объятиях хотя бы одного человека.

* * *

Наутро, после бала, когда большинство учеников собирались домой на каникулы, Сириус проснулся с улыбкой на лице, не обращая внимания на шутки друзей. Он до сих пор прокручивал в голове вчерашний вечер и думал, чем заняться во время каникул, потому что домой он ехать не собирался.

Он не видел её на обеде в Большом зале и решил, что Флоренс уже дома, чувствуя при этом какую-то тоску. Бредя по коридору, в надежде взять метлу и полетать, он услышал стук каблуков за спиной и резко развернулся.

— Блэк, — произнесла Европия Забини, сжимая в руке чёрный конверт. — Ты не видел Флоренс?

— Нет, — внутри что-то встрепенулось: то ли непонятный страх, то ли волнение. — Что-то случилось?

Европия молча смотрела на него, и было в ней что-то необычное: всегда гордая, высокомерная младшая Забини сейчас была какой-то подавленной, отстранённой, чуть взволнованной. Только сейчас он заметил покрасневшие от слёз глаза и удивился.

— Письмо... только что, — бессвязно начала она, пересиливая себя. — Из дома... папа... умер, — зажмурив глаза, она сглотнула, пытаясь вернуть твёрдый голос. — Фло, наверное, тоже получила... его, она отреагирует на это болезненно, и её нигде нет. Я всех спрашивала, даже Флитвик её ищет. В школе её нет... и я... — не выдержав, она всё же заплакала, — боюсь за неё.

— Я поищу её, — он взглянул на чёрный скомканный конверт в её руках, не зная, как реагировать. — Прямо сейчас начну.

Она кивнула и побрела прочь, а он смотрел ей вслед и пытался понять, куда же могла отправиться Флоренс после этого известия. Если в школе её нет, и учителя не могут её отыскать, то остаётся только одно место. Место, куда он сам порой убегал, чтобы побыть в одиночестве. Только вот для неё это место опаснее. И бросившись к лестницам, Сириус поспешил на улицу, чтобы добраться до опушки Запретного леса, где в анимагической форме найти её будет легче.

* * *

Она шла медленно, словно в тумане, не замечая, как давно свернула с тропинки, оказываясь всё глубже в Запретном лесу. Просто это было неважно. Чувство, заполняющее всё тело и душу гнало куда-то вперёд — в неизвестность. Хотелось забиться в тёмный угол и перестать что-либо ощущать. Хотелось уснуть на тысячу лет или просто не существовать, или чтобы всё в мире перестало вращаться.

Слёзы не переставали катиться по щекам и, казалось, никогда не перестанут. Лёгкие сдавило, а воздух внутри казался металлическим, потому что чем дальше, тем труднее. Подол платья цеплялся за выступающие ветки и сучки, морозный воздух пробирал до костей, но неведомый голос внушал, что надо идти дальше, чтобы не было так больно. Ни одна боль для ребёнка не сравниться с потерей родителя. Она вспоминала детство, когда казалось, что вся жизнь будет такой беззаботной и лёгкой. Потом была Италия и редкие встречи с отцом, затем Хогвартс. Она так мало сказала ему, и много чего осталось несказанным. Например, как сильно она его любит. Эдвард был для неё самым лучшим отцом на свете и самым близким человеком. Слёзы превратились в рыдания, и, почувствовав, что идти больше не осталось сил, Флоренс осела на холодную, покрытую снегом землю. Лунный свет почти не пробирался в густую чащу леса, Хогвартс остался где-то позади, а боль растекалась по венам наравне с кровью. Пришло осознание полного одиночества и болезненного отчаяния; она и раньше была одна, но всегда знала, что у неё есть семья, есть отец, который всегда защитит и поможет.

Оторвав руки от лица, она пыталась глубоко дышать сквозь горькие рыдания, почти не ощущая холода. Взгляд нечеловеческих глаз устремился прямо в лицо. Странно, но даже страх не смог затмить боль от потери. Она просто смотрела на огромного чёрного пса, напоминавшего грима, и безумная мысли пронеслась в голове. Грим — вестник смерти. Собака медленно подобралась ближе и, помедлив, начала превращаться в человека. Флоренс вздрогнула от неожиданности, пораженно моргая, потому что перед ней оказался человек, которого она совсем не ожидала увидеть. Слова застряли в горле, кожа стала ощущать невыносимый мороз, а слёзы всё не прекращались. Спрятав лицо в руках, она продолжала плакать, когда на её плечи опустились мужские руки.

— Сириус, — сквозь слёзы прошептала Флоренс.

— Тише, тише...

Его руки скользнули ниже по спине, и, поддавшись инстинктивному порыву, она прижалась к нему всем телом. Как котёнок, ищущий тепла. Он притянул её ещё ближе к себе, согревая тёплым дыханием кожу, гладил по спине, по волосам, шепча что-то бессвязное и успокаивающее в ответ на её всхлипы и неразборчивые слова.

Если бы боль не затмила все остальные чувства и разум, то она обязательно задала бы себе вопрос: почему он всегда оказывается рядом в такие моменты? Когда не хочется жить, когда не хочется существовать или дышать. Будто протягивал руки и звал назад — в жизнь, только сам этого не осознавал. Наверное, так и должно быть?

Изменить судьбу есть только одно средство — самого себя изменить. Себя изменишь — и судьба изменится, в этом она за человеком идёт. А пока человек всё тот же, сам он идёт за судьбой.

Длинный стол в поместье Блэков был уставлен десятками блюд, драгоценными приборами и золотыми кубками с вином. Сами хозяева — Лорд и Леди Блэк восседали за столом по обе стороны от почётного гостя сегодняшнего званого ужина — Лорда Волан-де-Морта. Так же за столом расположились Лорд Абрахас с женой, Нарцисса и Люциус Малфой, Белатрикс и Рудольфус Лестрейнж. Все они что-то обсуждали, внимая каждому слову Лорда.

Регулус задумчиво ковырял серебряной вилкой в салате, не поднимая взгляда. Мысленно он соглашался с каждым словом Тёмного Лорда о чистоте крови, грязнокровках, ведь родители с детства говорили ему то же самое. Он, буквально вырос на рассказах о Благородном, Древнем и Чистокровном роде Блэков, берущих начало более тысячи лет назад. Мать всегда внушала ему, что нет преступления хуже, чем стать предателем крови. Но, где-то глубоко внутри зародилось новое чувство, пытающееся бороться со всем этим навязанным мировоззрением. Всё чаще Регулус ловил себя на мысли, что завидует Сириусу — завидует его бесшабашности, свободе, жизни. Жаль, что он не может так жить — наплевав на всё, ведь он бы разочаровал родителей.

В свои шестнадцать Регулус был аристократом до мозга костей, с привитыми манерами, безупречным воспитанием и с присущей Блэкам гордостью. Сама мысль о служении кому-то вызывала у него отвращение, и, глядя на фанатичный блеск в глазах кузины Белатрикс, Регулус испытал настоящее чувство стыда. Его родители никогда бы не стали чьими-либо «приспешниками», они могли выгодно держать нейтралитет... в пользу стороны, чьё мнение разделяли. Вот и сейчас они явно разделяли мнение Лорда, а Белатрикс уже умело «обрабатывала» их о том, что Регулус должен вступить в их ряды.

— Мисс Забини, как вы поживаете? — Регулусу показалось, что этот голос больше похож на шипенье змеи. — Мы все очень скорбим по вашему отцу.

Регулус Блэк поднял заинтересованный взгляд на девушку, сидевшую напротив. Её тёмные волосы были аккуратно собраны в хвост, чёрное платье скрывало почти всё тело, а лицо было неестественно бледно. Ему не верилось, что это именно та Европия Забини, с которой он проучился пять с половиной лет. Не было в ней блеска, как раньше, или надменной улыбки. И, что удивляло: фанатичность и восхищение тоже отсутствовали.

— Весьма неплохо, — тихо ответила она, поднимая взгляд на Лорда. — Благодарю... Мой Лорд.

Регулус удивлённо вскинул бровь, пытаясь понять: неужели она тоже... стала Пожирательницей? Ведь только Белла, Рудольфус и Люциус называет его «мой Лорд», когда как остальные за столом ограничиваются «милорд».

— А как ваша сестра? Я думал, она тоже будет присутствовать здесь, учитывая, что вскоре станет Блэк, — в его тоне можно было уловить нотки насмешливости, смешивающиеся с властностью.

Регулус перевёл взгляд на другой конец стола, где сидела жена Лорда. В школе он никогда не общался с Афродитой, а сейчас безумно захотелось узнать о ней больше, услышать её историю. Удивительно, как порой люди, которых мы едва помним, оказывают на нас самое сильное впечатление. Он заметил, как при упоминании о Флоренс она вздрогнула, поднимая удивлённый взгляд на мужа. Рукава её чёрного платья были высоко закатаны, и ему показалось, что это очень важно для неё. К своему удивлению Регулус не обнаружил на её руке Метку, и все его мысли завертелись вокруг этой девушки. Было в ней что-то... странно успокаивающее, что никак не вязалось с её мужем.

— Она очень подавлена, ей нужно время, — осторожно подбирая слова, Европа чуть улыбнулась при мыслях о сестре.

Регулус отправил в рот очередной кусочек огурца, сжимая длинными пальцами мягкую салфетку на колене. Осознание реальности пугало, потому что он уже давно понял, к чему его готовят родители. Все эти письма и заявление о «важном вечере, где надо завести весьма полезные знакомства» буквально кричали, что он должен принять Метку.

— А где же ваш старший сын? — обратился Тёмный Лорд непосредственно к хозяевам поместья. — Я надеялся застать всё семейство Блэк.

Леди Вальбурга Блэк улыбнулась так, как умела только она, и, отпив вина из кубка, оглянула присутствующих равнодушно-учтивым взглядом. В силу своего происхождения и воспитания она пренебрегала общим ропотом перед потомком Великого Салазара Слизерина, напротив, оставалась истинной чистокровной волшебницей из благородного рода, да и мысль о том, что Тёмный Лорд всего лишь полукровка никогда не покидала её голову. Просто в нынешнее время было выгодно поддерживать его сторону, как и вся чистокровная аристократия. И, если она с мужем в глазах общественности держали нейтралитет, то стоит выразить своё... участие каким-то образом. Вальбурга прекрасно понимала, что грядёт Война и на стороне чистокровных волшебников огромное преимущество — магия крови и рода, а сам Волан-де-Морт становится нетерпелив, ведь нейтралитет Блэков его мало устраивает. Идеальным решением было позволить или даже подтолкнуть сына к принятию Метки. Как бы ей хотелось, чтобы им оказался именно Сириус, но тот слишком упрям, прямолинеен и строптив. Оставался Регулус — её младший, любимый сын.

— Он остался на каникулы в Хогвартсе, — спокойно ответила Вальбурга с полуулыбкой на лице. — Думаю, юной мисс Забини, которая сейчас там же, нужно поддержка... Вы же понимаете, что молодым людям нужно сблизиться?

Её родители часто говорили, что если бы Вальбурга родилась мальчиком, то непременно стала бы Министром Магии с врождённой дипломатией. Но устав чистокровный семей ограничивал женщин в правах, к тому же, сама Вальбурга частенько была нетерпелива, раздражительна, и это всегда распространялось на воспитание её старшего сына.

— Понимаю. Брак — святая вещь, ведь за этим грядёт продолжение рода, иначе нас вытеснят все эти магглорождённые выродки, — Волан-де-Морт оскалился в подобие улыбки, устремляя холодный взгляд к жене.

Афродита лишь коротко улыбнулась, проводя рукой по серебряному медальону на шее. Удивительно, но она ходила по тонкой грани, не поддерживая мужа во взглядах, но и никогда их не оспаривала. Всегда вежливая улыбка или кивок, и снова отстранённый взгляд. Самого Лорда это мало устраивало, но пока что он поделать ничего не мог. Она была нужна ему, как символ, как знак, как образец и укрепление позиций среди волшебников. А проблему с рождением наследника он уже давно решил, оставалось лишь ждать.

Регулус поймал взгляд Европы, замечая тень в серых глазах. Казалось, сейчас она где-то далеко, и метаморфоза, произошедшая с его ветреной, высокомерной однокурсницей выглядела странно. И он впервые задумался: а существуют ли право Выбора? Сможет ли он отказаться от желаний родителей? Или как сложиться его жизнь?

Иногда мы оказываемся на перекрестке, и, какой бы путь ты ни выбрал, твоя жизнь навсегда изменится.

* * *

Флоренс удобно устроилась на кровати, свернувшись калачиком под пушистым голубым одеялом. После похорон отца она сразу же вернулась в школу, вежливо отклонив приглашения дяди Абрахаса в Грецию и уговоры мамы остаться. Сами похороны прошли, словно в тумане. Лишь боль, разливающаяся по телу, и слёзы, застилающие глаза. Все вокруг говорили о том, как им жаль, как они скорбят и приносят свои соболезнования. Инфаркт — банальный маггловский инфаркт, и её отца больше нет. Она не могла смотреть на гроб, жмурила глаза, почти не дыша. Всё вокруг внезапно стало чужим, ненастоящим, будто в этом доме... среди этих людей её удерживал лишь отец, а сейчас его не стало, и она чувствовала себя брошенной, одинокой и никому не нужной.

Мысли блуждали далеко-далеко, лицо было отстранённым и бледным, казалось, она уже выплакала весь запас слёз. Послышался невнятный стук где-то рядом, но не за дверью. Флоренс приподняла голову, пробегая взглядом по комнате, и обнаружила источник шума — окно. Медленно встав, она побрела к окну, отодвинула голубо-бронзовые занавески и увидела за окном... Сириуса. Он парил в воздухе на метле и, как только увидел её, тепло улыбнулся, махая рукой. Отперев широкое окно, впустив морозный воздух и Сириуса, Флоренс отступила на шаг, давая ему возможность устроиться на подоконнике.

— Привет, — Сириус устроил метлу у стены, спрыгнув с подоконника. — Как дела?

Флоренс смотрела на него, чувствуя непонятное облегчение. Будто солнечный лучик осветил её темноту, сметая всех монстров на пути. Его появление всё чаще вызывало улыбку на её лице, и даже сейчас, после недели затворничества в одной комнате, она удивилась, что всё ещё может... улыбаться.

— Привет. Вроде неплохо, — заправив локон за ухо, она неопределённо пожала плечами. — А ты как?

— Тоже ничего.

В комнате повисло неловкое молчание, и оба не знали, куда себя деть. Сириус медленно обвёл взглядом уютную комнату, останавливаясь на прикроватной тумбе, принадлежащую Флоренс, судя по смятому одеялу на кровати рядом. На поверхности тумбы стояло несколько рамок с колдографиями, и ему отчаянно захотелось посмотреть на них. Может, это помогло бы узнать её ближе? После того случая в лесу они ещё не разговаривали, да и он не хотел на неё давить.

— Сириус, я давно хотела сказать тебе... — она на секунду запнулась, поднимая взгляд невероятно зелёных глаз прямо на него, — ...спасибо... за всё.

В это «всё» было вложено столько тепла, отчаяния, беспомощности, что он лишь сглотнул ком в горле и просто кивнул головой. Флоренс вымученно улыбнулась после бессонных ночей рыданий, рассматривая его. Витиеватые снежинки, покрывающие его волосы и плечи, почти растаяли, каплями стекая по телу, длинные волосы были собраны в низкий хвост — он не любил этого, но летать в такую погоду с развевающимися кудрями было сложно. Заметив, что её взгляд устремлён на её тумбу, она прикусила губу в нерешительности.

— Хочешь посмотреть колдографии?

— Пожалуй, да.

Двинувшись к кровати, она собрала все рамки и вытащила из ящика тумбы зелёный альбом с расшитой мелкими бусинами буквой «F» на обложке. Сириус ещё раз оглядел комнату, замечая маленький диван у противоположной стены, совсем не вписывающий в интерьер спальни Когтеврана. Диван был ярко-фиолетовым, «воздушный», усыпанный жёлтыми подушками, будто будоража спокойные тона комнаты.

— А почему ты выбрал такой неординарный способ оказаться здесь? — поинтересовалась она, опускаясь не нелепый диван.

— Из-за Кандиды Когтевран, — усмехнувшись, он присел рядом с ней и, заметив недоумение на лице Флоренс, добавил: — Ну, идея с загадками вместо пароля принадлежит ей. А я минут десять пытался отгадать загадку.

Подавив смешок, она опустила голову, аккуратно ложа альбом на колени, и протянула Сириусу три колдографии в рамке.

Сириус взял две из них себе и начал рассматривать первую. На ней были изображены три человека тёплым летним днём в огромном цветочном поле. Статный мужчина лет шестидесяти, подходивший под описание «настоящий англичанин» быстро сменил серьёзное выражение лица на лукавую улыбку, на руках он держал девочку лет пяти с цветочным венком на голове, а светло-тёмные локоны спадали по её детским плечам, она весело махала в объектив, а потом заливисто смеялась. Сириус не слышал её смеха, но ему почему-то казалось, что он непременно должен быть звонким и солнечным, как и всё мгновение, которое успела поймать камера. Рядом с ними стояла невероятно красивая женщина, с чёрными вьющимися волосами, карими глазами, а над пухлыми губами виднелась маленькая родинка, придававшая ей особенность. Она улыбалась, щуря глаза от яркого солнца, а маленький белый цветок, украшающий её голову, медленно сползал с волос, теряясь на земле. Сириус мог бы поклясться, что Европия, младшая сестра Флоренс, когда вырастет, станет точной копией этой женщины.

— Это я с бабушкой и дедушкой, — Флоренс коснулась указательным пальцем лица дедушки, подмигивающего внучке, и тепло улыбнулась.

— А где они сейчас? В Италии?

Её палец, пытающийся поймать цветок с волос бабушки замер, на секунду в комнате воцарилась тягучая тишина, и Сириус перевёл взгляд с изображения на неё.

— Бабушка да, а дедушка... его нет, — тихо ответила она.

Он почувствовал себя неловко, ведь разбудил в ней болезненные воспитания, а он-то собирался отвлечь её после похорон. Отложив рамку в сторону, он взял вторую, внимательно всматриваясь в изображение. С колдографии ему улыбались три девушки, все настолько разные, насколько похожие. Европия, с серебряной диадемой на голове, растягивала губы в загадочной улыбке, но при этом во взгляде серых глаз плескался лёд. Рядом с ней стояла Флоренс с безмятежной улыбкой на лице и поправляла упавшую на лоб светлую прядь. Сириус поймал себя на мысли, что смотрит на неё с какой-то... нежностью. Но кто действительно привлекал к себе внимание на этой колдографии, так это третья девушка, переводящая взгляд с сестёр в объектив. Длинные локоны цвета ёлочной мишуры чуть подрагивали, ниспадая с плеч. Она мимолётно касалась серебряного медальона на шее, а во взгляде её было столько нежности, спокойствия и любви, что казалось, свет надежды проникал глубоко внутрь, когда она смотрит на тебя. Сириус отчаянно пытался вспомнить всё то, что знал об Афродите Забини. Староста Слизерина, сестра Флоренс... и всё. Но эта девушка на колдографии никак не вязалась с той, которую сейчас называли «Леди Волан-де-Морт».

— Это колдография сделана в то лето, когда я вернулась в Англию, — произнесла Флоренс, глядя на себя и сестёр. — Дядя Абрахас настоял.

Флоренс вспомнила о том лете, когда Дита была счастлива, что скоро будет помолвлена с Ивеном, а сама она ещё ничего не знала ни о Тёмном Лорде, ни о Пожирателях Смерти, а тем более о своем замужестве.

Наконец, Сириус взял третью рамку с колдографией. На ней Флоренс было лет тринадцать, она в очаровательном белом платье стояла на корабле под огромными белыми парусами и улыбалась кому-то. Через секунду в кадре появлялся мальчишка лет четырнадцати, подхватывал Флоренс на руки и кружил в воздухе, отчего она заливисто смеялась. Парень был в обычной белой футболке, брюках, а чёрная бандана на голове придавала ему вид настоящего морского пирата, что так вписывалось в атмосферу колдографии. Белоснежные волосы парня едва касались плеч, постоянно развеваясь, когда он её кружил: казалось, они оба забыли, что их снимают. К своему удивлению и даже злости, Сириус узнал в этом парне... Люциуса Малфоя. Того самого, которого ненавидел с третьего курса, и которого постоянно ему ставили в пример дома.

— Вы с Малфоем очень хорошо общались? — пытаясь скрыть раздражение и любопытство, поинтересовался он, всё ещё разглядывая колдографию.

— Да, мы вместе выросли. Моя мама относится к нему, как к собственному сыну, и мне всегда казалось, что и любит она его больше, чем меня, Диту или Европу, — слабо усмехнувшись, она мимолётно взглянула на изображение, тут же отводя взгляд. — Он очень хороший... правда не со всеми, но всё же хороший по-своему.

Флоренс говорила безмятежно, растягивая слова, а внутри что-то сжималось от ноющей тоски. Она старалась не думать о Люциусе, вытолкнуть его образ из головы, заполнив сознаниями мыслями о чём-либо кроме него. Сейчас он казался таким далёким, почти чужим, они не виделись с того прощального разговора в его последний учебный день, а картина на колдографии была словно отголосок прежней жизни, где всё было легко, просто и солнечно. Где был папа, позволяющий читать допоздна в библиотеке, была любящая Афродита, расчёсывающая ей волосы перед сном, была маленькая и милая Европа, подбирающая платья для всех них, был Люциус — олицетворение идеального принца. В день, когда сделали эту колдографию, они играли на корабле дяди Абрахаса, взявшего их с собой на прогулку по океану Греции. Они играли в пиратов, Люциус, конечно же, был капитаном, а она вопреки его уговорам о «прекрасной похищенной принцессе» была морской колдуньей, защищающей морских жителей и невинных людей от жестокости пиратов. Он постоянно смешил её и жаловался, что паруса должны быть чёрными, а не белыми, но дядя Абрахас отказался колдовать над ними, заявляя, что белый — цвет Малфоев. Как давно это было... Флоренс так хотелось понять, где настоящий Люциус: тот, который кружил её в воздухе, смеясь, или тот, что надменно взирал на всех с высоты своего статуса «слизеринского принца».

Согнав наваждение воспоминаний, она улыбнулась краешком губ и осторожно коснулась рукой руки Сириуса, ощущая приятное тепло. То, что на колдографии — далёкое и призрачное прошлое, а рядом с ней такое странное и непонятное настоящее, и если бы ей пришлось выбирать между прошлым и настоящим, то, наверное, она никогда бы не смогла принять решение.

Почувствовав лёгкое удивление, Сириус взглянул на её руку, накрывавшую его, и аккуратно вывернув запястье, сжал её ладошку, улыбнувшись. Он улыбнулся ей ласково, — нет, гораздо больше, чем ласково. Такую улыбку, полную неиссякаемой ободряющей силы, удается встретить очень редко. Какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю полноту внешнего мира, потом, словно повинуясь неотвратимому выбору, сосредоточивается на вас. И вы чувствуете, что вас понимают ровно настолько, насколько вам угодно быть понятым, верят в вас в той мере, в какой вы в себя верите сами, и, безусловно, видят вас именно таким, каким вы больше всего хотели бы казаться.

А потом... потом они смотрели альбом, где были собраны самые разнообразные колдографии. На одной из них из палочки Флоренс вылетает серебристая вспышка, превращающая в лебедя, и грациозно плывёт в воздухе. На другой она читает книжку, не замечая камеры, и смешно морщит лоб, внимательно вчитываясь в страницы. А на последней, сделанной Европией, были они. Сириус и Флоренс стояли у арки перед человеком в белой мантии, он надевал ей на палец фамильный перстень Блэков, а потом по всему изображению пронёсся золотистый вихрь, охвативший их.

Так важно больше не отдавать всю себя людям. Надо просто отделить кусочек от того, чем можешь поделиться, протянуть его тому, кто достоин и по-настоящему нуждается.

Она, будто со стороны наблюдала, как расширяется её маленький мир, впуская в себя так много... его. Молча довериться, позволить кому-то сильнее тебя забрать все твои проблемы себе и согреть своим безграничным теплом, именно с этим и ассоциировался у неё Сириус. Как бы она не пугалась новых ощущений, постепенно сдавалась, позволяя себе расслабиться в его присутствии. Мы так часто боимся признаться себе, как порою нам хочется обнять кого-то и уткнуться носом в щеку. Жизнь ведь прекрасна, когда чьей-то щеке нужен твой нос.

Показать эти колдографии было всё равно, что пригласить в свою жизнь, вывернуть наизнанку прошлое, и снежная буря, царившая за окном, уже не казалась такой устрашающей. Зима сменилась долгожданной весной, принёсшей с собой подснежники, пробивающиеся из-под таявшего снега, ласковое солнце и веру в то, что когда-то весна наступит навсегда, смоет своим дождём раны и боль предстоявшей войны, и жертв, сделавших свой правильный выбор. А на самом деле никакого правильного выбора не существовало. Лишь Выбор и его последствия.

* * *

Одним апрельских деньком случилось одно из самых странных явлений, но в тоже время таких обыденных. Флоренс и Европа, расположившись на подоконниках «солнечной комнаты» в Хогвартсе, мирно беседовали, как и положено сёстрам.

Европия, кокетливо закинув ногу на ногу, откинула копну иссиня-чёрных волос назад, подставляя их солнечным лучам. Её школьная мантия аккуратно лежала на одной из парт, а белая блузка облегала стройную фигуру, игриво сочетаясь с загорелой кожей. Теребя пальцами форменный галстук на шее, она широко улыбнулась, наблюдая за сестрой.

— Поттер такой симпатичный, — лукаво протянула она, оборачиваясь через плечо.

Флоренс, оторвав взгляд от тренировки гриффиндорской команды по квиддичу, взглянула на Европу, удивлённо изогнув бровь.

— Ну, очки всё портят, но всё равно он милый, — беззаботно пожав плечами, Европа наблюдала за ловцом гриффиндорцев. — Жаль, что помешан на своей рыжей грязнокровке.

— Европа, я прошу тебе, не произноси это слово, — скривившись от отвращения, Флоренс начала разглаживаться складки на мантии. — Тебе стоит меньше внимать речам дядя Абрахаса и его гостям.

— Прости, Фло, но это моё мнение. Грязная кровь есть грязная кровь, они всегда будет слабее нас, чистокровных. И ты об этом знаешь.

— Я не сужу людей по чистоте крови и уж тем более по наличие силы. И если ты так категорично настроена, то в истории есть много магглорождённых волшебников, прославившиеся своим умом, изобретением зелий и заклинаний.

— О, моя милая, ты сама подтверждаешь мои слова. Вот именно умом, а не силой. Их магия ограничена, вот им и остаётся зубрить учебники, познавая волшебство в теории, — непринуждённо ответила Европа, рассматривая свои туфли. — У чистокровных магия течёт в крови, есть защита и поддержка рода, им подвластна большая часть волшебства.

— Тебе не кажется, что ты становишься какой-то фанатичной? — хмуро поинтересовалась Флоренс, потому что речь сестры её пугала.

— Нет, Фло. Я говорю лишь правду. И не переживай, я не из тех, кто собирается истребить всех грязнокровок, — пошутила она, сияя.

— Плохая шутка, я не хочу больше обсуждать эту тему, — смахнув прядь волос со лба, она попыталась перевести разговор на нейтральную тему. — Как твоя поездка в Грецию с дядей Абрахасом?

— Чудесно, жаль, что ты не поехала. Дядя надарил мне кучу подарков, везде брал с собой, — на её лице появилась тёплая улыбка при воспоминаниях о рождественских каникулах, но тут же сменилась грустью. — Думаю, он боялся оставлять меня после смерти... папы.

При упоминании о смерти отца обе потупили взгляды, сидя в тишине несколько минут. Эта мысль всё ещё приносилась обоим невыносимую боль, только если Флоренс впадала в депрессию, то Европа предпочитала прятать это глубоко в себя, потому что боль — это слабость, а Малфои не должны быть слабыми, ведь она наполовину Малфой.

— Знаешь, ты ведь у нас без жениха. Наверное, сама выберешь себе? — с мягкой улыбкой спросила Флоренс. — Как тебе Регулус?

— Он, конечно, милый, — рассеянно протянула Европа, — но он мне не нравится. К тому же дядя Абрахас говорит, что мне ещё рано замуж.

— Рано? — удивлённо переспросила она, не веря услышанному. Ярый поклонник чистокровных традиций Абрахас Малфой сказал, что ей ещё рано замуж, когда как сам лично «одобрил» помолвку каждой племянницы и собственного сына.

— Он говорит, что женщина, умеющая думать — худшее проклятье для мужчин, — снова рассмеявшись, Европа постаралась пригладить растрепавшиеся волосы. — И уже заранее жалеет Блэка, а что касается меня, то он говорит, что пока нет достойного.

Флоренс не знала: улыбаться или возмущаться. Ни для кого не секрет, что Лорд Малфой считает Европию почти родной дочерью, и после смерти Эдварда он полноценно взял на себя роль её отца, тем более Персефона Забини будет только рада.

Отвернувшись к окну, она снова принялась наблюдать за тренировкой, не замечая, как начала улыбаться. Европа, проследив за её взглядом, минуты две рассматривала Сириуса Блэка, и постепенно улыбка на её лице сменилась грустью и даже... болью.

— Фло, ты, что влюбилась в Блэка? — осторожно спросила она, что ей совсем не свойственно.

— Что? — растерянно произнесла Флоренс, вникая в суть вопроса. — Я...

Она и сама себе не могла ответить на этот вопрос, и дело не в трусости или отрицании, просто каждое новое ощущение, что она испытывала за всё время, проведённое с ним, она не могла описать или просто характеризовать.

— Родная, он твой будущий муж... вы помолвлены, но... — запнувшись, Европа глубоко вздохнула, не зная, как объяснить сестре своё предчувствие. Она и сама боялась этого — страшных ощущений, временами терзающих её, или сумбурных снов, где она ничего не могла толком разобрать, только чувствовала всепоглощающий страх, хорошо скрывая это под беспечностью и ветреностью. Вот и сейчас, она не могла внятно объяснить то, что ощущало, но это казалось таким важным, будто произойдёт что-то плохое.

— Но что? — нарушив затянувшуюся паузу, Флоренс наклонилась к сестре, касаясь её руки, отчего та вздрогнула, удивлённо глядя на неё.

— Что случилось? — оглядываясь по сторонам, Европа коснулась рукой головы и тут же почувствовала ужасную боль в висках.

— Не знаю, ты... с тобой всё хорошо?

— Да, конечно, — соврала она, пытаясь улыбнуться. — Мне уже пора, надо написать эссе по зельям.

Поцеловав сестру на прощанье, Европа спрыгнула с подоконника, подхватывая сумку и мантию, и скрылась за дверью.

Оставшись в одиночестве, Флоренс снова взглянула в окно, непроизвольно находя глазами Сириуса, и улыбнулась. Непонятное чувство отозвалось в груди, граничащее с признательностью. Хотелось сказать «спасибо». За поводы для улыбок, за волю к жизни, и синие глаза, похожие на поверхность океана, где вечная весна. Она не знала, что это — благодарность, симпатия или влюблённость, главное, что он просто есть.

* * *

Школьный двор постепенно заполнялся учениками, сдавшими экзамены. Первокурсники радостно носились вокруг, а семикурсники грустно улыбались, чувствуя прощание с Хогвартсом, ставшим им домом на целых семь лет их жизни. Семь счастливых, незабываемых, наполненных массой событий лет. Хогвартс — больше, чем просто школа. Это крепость, защищающая всех, кто в ней нуждается... здесь настоящее волшебство.

Флоренс стояла на берегу озера, разглядывая зеркальную гладь, и боялась. Боялась будущего, когда вернётся домой, где никогда не услышит голос отца. Будущего, где скоро состоится её свадьба в огромном поместье Блэков в окружении незнакомых людей.

Сириус прислонился плечом к старому дубу, рассматривая девушку, а на душе скребли кошки. Месяц назад он вернулся с похорон Альфреда Блэка, и почти всё это время провёл в мрачной решимости всё ей рассказать. Мерлин, он же должен рассказать. Но не может. Хрупкая надежда, заполнявшее его сердце ещё жила, и он молчал, надеясь на удачу или судьбу. Сглотнув, он двинулся к Флоренс, цепляя на лицо улыбку.

— Привет, Фло, — произнёс он, заставляя её развернуться к нему лицом. — Поздравляю с окончание школы.

— Сириус, — растерянно ответила она. — Спасибо... и тебя тоже.

Подойдя к ней ближе, он тепло ей улыбнулся, очерчивая пальцем её скулу. Она всё ещё не привыкла к таким жестом, напрягаясь всем телом, но сразу же расслаблялась, позволяя себе дотрагиваться до его груди или плеч.

— Ты домой на поезде или через камин? — поинтересовался он, заправив выбившуюся прядь ей за ухо.

— Через камин, а ты?

— Ещё не решил, — нервно усмехнувшись, он вытащил из кармана серебряное колечко с буквой «П», протягивая ей его. — Родители Джеймса пригласили нас сегодня на ужин. Кольцо — портал, который перенесёт тебя прямо к ним на крыльцо.

— О, неожиданно, — растерянно произнесла она, разглядывая кольцо-портал.

— Просто они относятся ко мне, как к сыну, так что, ничего удивительного. Придёшь?

— Да, наверное... да, — кивнув головой в знак согласия, Флоренс коснулась его чёлки, упавшей на лоб, и надела кольцо на палец.

— Просто нажмёшь на букву, и портал перенесёт тебя.

Сириус злился на себя, что не может открыть ей правду, как бы не кричала совесть. Просто он боялся потерять маленькую девочку, так доверчиво улыбающуюся ему из-под длинных завитых ресниц, странно, ведь когда-то он и не задумывался, что будет чувствовать подобное.

* * *

Выйдя из камина, Флоренс отряхнула с платья остатки летучего пороха и оглядела западную гостиную. Здесь совсем ничего не поменялось, даже каждая подушка лежала на своём месте, но теперь это место казалось совсем чужим. Возвращение домой — забавная штука: знакомые картины, звуки, запахи... единственное, что изменилось — ты сама.

Медленно двигаясь по комнате, она внимательно рассматривала каждую деталь, вдыхая аромат нарциссов в вазе. Остановившись перед старым роялем, она аккуратно провела рукой по крышке, вспоминая Регулуса. Ему, наверное, понравилось бы. Её взгляд, скользивший по комнате, остановился на столике у кресел, где лежала знакомая книга. Подойдя ближе, Флоренс узнала в ней свою книжку, которую читала, когда приезжала на похороны. Вернее, она её не читала, просто сидела в этом кресле, бездумно глядя на исписанные страницы, сжимая в руке цветную закладку. Странно, что домовики её не убрали. Глубоко вздохнув, она отвернулась в другую сторону, гадая, как же начнётся её новая жизнь.

— Мисс, Хозяйка ждёт вас в кабинете, — пискнула эльфийка, низко поклонившись.

Улыбнувшись уголками губ, Флоренс заметила, что мама заказала новую форму для домовиков с фамильным гербом на груди кофты.

— Спасибо, Элис, — поблагодарила она. Наверное, только Европа могла сама лично дать имя домовику, хотя Элис считалась её няней.

После очередного хлопка аппарации эльфийка исчезла, а Флоренс не спеша направилась к кабинету отца. Она шла, будто ничего не изменилось: вот она, тихо отворит деревянную дверь, а там за столом будет сидеть отец, читая многочисленные письма, или тихо дремлет в тишине. Дверь оказалось открытой, кресло пустым, а у окна стояла Персефона Забини с холодным лицом и идеальной осанкой. Флоренс всегда поражалась матери: как ей удаётся всегда быть такой?

— Здравствуй мама, — спокойно произнесла она, входя в кабинет. — Ты хотела меня видеть?

— Нереида, дорогая, — обернувшись, Персефона внимательно оглядела дочь. — Поздравляю с окончанием Хогвартса, пускай твоим домом и был Когтевран, — она была истинной хранительницей семейных традиций.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Флоренс, присаживаясь на диван.

— Я хочу поговорить о твоей свадьбе, — после длительного молчания начала Леди Забини, смотря на неё сверху вниз. — В силу последних событий она будет отменена, и я рада, что у нас хватило ума заключать заклятье нерушимости с родом Блэк, а не с самим Сириусом.

За секунду на лице Флоренс отобразилась целая гамма эмоций, внутри похолодело, и, убедившись, что не ослышалась, она резко встала с дивана.

— Каких обстоятельств?

— Как? — удивлённо вздёрнув бровь, она секунду помолчала. — Разве ты не знаешь? Уже все об этом говорят — Сириус Блэк ушёл из дома, а его мать Леди Вальбурга изгнала его из рода, вот поэтому-то теперь ты не обязана выходить за него замуж.

Флоренс стояла и слушала, не веря своим ушам. Ушёл? Нет, она же видела его всего два часа назад, и...

— Не беспокойся, Нереида. Я и Абрахас позаботимся о твоём будущем...

— Почему он ушёл?

— Я не знаю, Нереида, — холодно ответила мать, скрывая раздражение. — Нас это не касается.

— Мама, отец хотел, чтобы я вышла за него, и ты не можешь...

— Твой отец ошибся. Сириус Блэк — предатель рода и традиций, — в её тоне сквозило сплошное отвращение вперемешку с презрением. — Он собирается стать мракоборцем! Ты, представляешь, какой это позор для чистокровной семьи? Он собирается защищать всех этих грязнокровок, готовых идти за Дамблдором! Ты ещё слишком юна, чтобы разбираться в политике, но поверь, Дамблдор внушает людям, что мы — чистокровные волшебники — должны жить наравне с этим отребьем.

Отшатнувшись назад, словно от удара, Флоренс взглянула на мать, будто видела её в первый раз. Никогда — никогда её мать не говорила такие вещи столь грубо. Почему единственный человек, с которым ей хорошо, теперь всего лишь прошлое.

— Почему? — в ужасе прошептала она. — Почему, мама? Зачем ты так говоришь? Мы все люди, а не животные, какая разница: волшебник или маггл?

— Анжелина не дала тебе никакого воспитания, если бы твой отец не настоял, я бы не отдала тебя ей, чтобы сейчас слышать то, что позорит нашу семью.

Никогда в жизни в ней не было столько злости. Флоренс вообще считала, что злость — негативная энергия, отравляющая сознание и толкающая людей на ужасные поступки. Права была Шляпа, когда предложила ей Выбор: Когтевран или вопреки ожиданиям Гриффиндор. Только вот для Гриффиндора ей недоставало импульсивности, когда как для Когтеврана в ней было полно безрассудности. Она выбрала Когтевран — факультет одиночек, рассудительных, независимых. Вот и сейчас всё в ней кипело от злости, что за неё решают, что ей пытаются внушить чужие мысли.

— Бабушка никогда не навязывала мне своё мнение и не пыталась управлять моей жизнью, — жёстко отрезала она, сжимая в руках ткань платья. — Я не считаю, что своими словами позорю нашу семью...

— Семья Забини — одна из самых древних и чистокровных семей, уважаемых всеми магами, — вскинув подбородок, Персефона прищурила глаза, готовая отстаивать честь и величие.

— Я знаю, поэтому мне жаль, что моя семья упала на колени перед полукровкой, забывая о достоинстве, — горько усмехнувшись, Флоренс взглянула прямо в серые глаза матери, напоминавшие два кусочки льда. — Ты права, что я не разбираюсь в политике, но у меня достаточно мозгов, чтобы понять, что Лорд Волан-де-Морт — жестокий убийца, и действительно печально, потому что люди, которых я когда-то уважала, пали перед маньяком, который даже неровня им. И, я выйду замуж за Сириуса Блэка.

— Как ты смеешь, — задыхаясь от возмущения, Леди Забини сделала несколько шагов к дочери. — Значит, ты выбрала сторону? Ты готова предать свою семью, свой род ради этого щенка? — встав вплотную к Флоренс, она зло прищурила глаза. — Если ты выйдешь за него замуж, то никогда больше не переступишь порог этого дома.

Казалось, все внутренности прижались к стенкам, образую ноющую пустоты, охватывающую каждый миллиметр сознания. Флоренс не верила, что её мать — её родная мать говорит это. Что она готова вот так отказаться от дочери, защищая свои суждения.

— Я не выбираю никакую сторону. Мне не нужна ни война, ни политика, а им не нужна я. Я не предаю свой род, папа хотел, чтобы я вышла замуж за Сириуса Блэка — это была его последняя просьба, — тихо прошептала она, глядя на мать. — И... я тоже этого хочу.

Персефона долго смотрела на дочь, снова пряча эмоции глубоко внутрь, и думала, что же она упустила. Афродита никогда не перечила, никогда не шла против воли родителей, но в то же время не была кроткой, наоборот, она принимала все повороты судьбы с достоинством, и это, несомненно, её, Персефоны, заслуга. Европии даже говорить ничего не надо было, она сама поступала правильно. Она выбирала нужный путь, и это тоже её заслуга. А Флоренс — слишком своенравная, безрассудная, своевольная девчонка, не знающая, как правильно поступать. Она никогда не шла у неё на поводу, а Эдвард вечно её защищал. Персефона изначально была против Блэка, зная его репутацию — тем более он гриффиндорец, но чистокровный. И теперь её родная дочь готова отказаться от своей семьи ради какого-то щенка — предателя рода, и это наказание Персефоне за то, что она не смогла противостоять мужу, когда тот отправил Нереиду к своей матери.

— Ты уже сделала выбор, — холодно ответила она, обходя дочь. — Отец оставил тебе огромное наследство, твой дед завещал тебе поместье в Италии, но здесь ты больше не появишься. С этого дня у тебя больше нет права называть меня матерью.

Оставшись наедине с собой, Флоренс отрешённо взглянула в окно, где над огромным цветочным полем летала сотня бабочек. Таких красивых, разноцветных бабочек, свободных и прекрасных. Она стояла и смотрела туда, как застывшая статуя, лишь прозрачные слёзы стекали по щекам, теряясь в вороте платья. Теперь по-настоящему одна. Может, это её судьба — одиночество? Вся жизнь разбилась на мелкие осколки, когда родная мать оттолкнула... от её голоса всё внутри заледенело, снова боль. Наверное, ей стоит вернуться в Италию. Сириус не обязан жениться на ней, он свободный человек, а она лишь камнем висела на его груди, как лишний груз.

Позвав домового эльфа, она попросила принести ей все не распакованные чемоданы. Здесь даже комната её ни чем не отличается от гостиной, красивая мебель и всё — никакого жилого духа присутствия. Уменьшив заклинанием чемоданы, она положила их в карман платья, и медленно двинулась в сторону выхода из особняка — к семейному кладбищу.

На могиле отца цвели белые нарциссы — их с отцом любимые цветы. Присев на колени на мелкую зелёную траву, покрывавшую землю, Флоренс дотронулась пальцем до белого надгробного камня, обводя выгравированные буквы имени отца.

— Я пришла попрощаться, папочка, — тихо проговорила она. — Знаешь, сначала я так сильно злилась на тебя. За то, что решил отдать меня замуж без моего согласия. Я ведь всегда считала, что моя жизнь будет такой, какой я захочу, а все эти традиции и правила для других. Я думала, что в стороне — сама для себя, никого не трогаю, и пусть меня никто не трогает. А потом ты сказал, что я возвращаюсь в Англию, и я даже обрадовалась. Честно, я тогда очень скучала по Люциусу... и не задумывалась, зачем мне возвращаться. Наивная. А потом... — горькая усмешка залегла на губах, — потом всё и началось. Я эгоистка — всегда думала о себе, чтобы мне было хорошо, что мне плохо, и мир ко мне несправедлив, и когда я узнала о помолвке Люциуса, то поняла, что я всего лишь беспомощный ребёнок. Я всё ждала. Знаешь ли, думала, что сделаю что-нибудь, чтобы изменить обстоятельства. Хоть бы что-нибудь... Это трата времени, его не вернуть, — продолжая выводить на камне визуальны узоры, она чуть улыбнулась. — А Сириус, он замечательный, хотя сначала казался мне просто избалованным ловеласом, но это всего лишь маска — за ней настоящий он. Знаешь, он такой... хороший, смешной... Спасибо тебе папа за всё, я очень-очень по тебе скучаю. Пожалуйста, приходи ко мне во сне... — задыхаясь от нехватки воздуха из нахлынувших слёз, она резко замолчала. — Я люблю тебя, — приглушённо добавила она.

На её плечи опустились чьи-то руки и, вздрогнув от неожиданности, Флоренс резко обернулась. Перед ней стояла Европа с заплаканным лицом и пыталась улыбнуться. Опустившись на землю рядом с ней, она взяла сестру за руки, переводя взгляд с надгробия на Флоренс.

— Мама мне всё рассказала, и я пришла уговорить тебя не совершать ошибку, но я слышала всё то, что ты говорила, — грустно улыбаясь, она сильнее сжала руки Флоренс. — Неужели, ты и в правду готова уйти из дома?

— Европа... я уже приняла решение, я не хочу уходить вот так, но ты знаешь позицию нашей мамы.

— Знаешь, сначала я не поверила, а потом... потом удивилась, что ты готова сделать это ради Блэка. А сейчас поняла, что ты делаешь это ради себя. Просто ты другая — совсем другая, я бы так не смогла.

— Я чувствую себя чужой здесь — в этом доме, в этом обществе, — Флоренс с грустью взглянула в сторону особняка, похожего на царский замок. — Я ничего не могу с собой поделать. Очень страшно решать всё самой. Но я никогда не смогу жить так, как Дита — просто принять...

— Не говори так, — резко ответила Европа. — Ты не одна, у тебя всё равно есть семья. Почему вы все так легко от неё отказываетесь? Почему считаешь себя одинокой? А Дита... она слишком сильно любила Розье, а после его смерти ей просто стало всё безразлично, ты её не видела, она похожа на призрака...

Всё внутри сжалось в тугой комок, горло сдавило, а казалось, что больнее уже не будет. Она так давно не видела Афродиту, так сильно по ней скучала, так сильно её любила, что жестокая реальность ранила в самое сердце.

— Глупые у меня старшие сёстры, — грустно проговорила Европия. На кончиках тёмных ресниц застыли капельки слёз, почти сливающиеся с цветом глаз. — Ты выйдешь замуж за Блэка?

— Я не знаю, Европа. Я вообще ничего не знаю сейчас...

— Прошу тебя, останься. Мама простит тебе эту выходку, — взмолилась она, заглядывая в омут изумрудных глаз.

Отрицательно покачав головой, Флоренс взглянула на кольцо на своём пальце, принимая, возможно, самое ответственное решение в своей жизни.

— Прощай, звёздочка, — мягко произнесла она, целуя сестру в лоб и, встав с земли, коснулась кольца. — Я тебя очень люблю.

— Нет, пожалуйста, — в пустоту крикнула она, смотря туда, где секунду назад была её сестра.

Иногда мы на пути к беде и просто не знаем этого.

Из-за несчастного случая ли, из-за своей ли сути, но мы ничего не можем с этим сделать.

Европия ещё долго сидела вот так, глядя в пустоту, не мешая слезам катиться по пылающим щекам. Она даже себе не могла объяснить необъятного страха, забравшегося в каждую клеточку в душе. Сны, словно изрезанные обрывки, мелькали перед глазами. Она увидела в глазах Флоренс искры, которые постепенно превратятся в огонь, пытаясь её сжечь. Она третья такая, которую видит Европа, и ничего не может поделать.

Первая — Афродита, чья любовь к Ивену искрилась в глазах, а потом... потом Афродита просто сгорела, оставив блёклую тень своего существования. А, ведь, Европа ей говорила, что любовь — зло.

Вторая — Нарцисса, в чьих холодных глазах таял лёд при взгляде на Люциуса. Глупая любовь погубит и её, а ведь она сказала Нарциссе, что не стоит любить Люциуса Малфоя.

И третья — Флоренс, превращающаяся совсем в другого человека просто при упоминании о Сириусе. И Европия знала, что её это погубит, она умоляла её... остаться.

Если бы она жила лет пятьсот назад, то люди бы называли это даром, предвиденьем, причём необычайно сильным.

Европа злилась на весь мир, впервые признавая несправедливость мира. Ей было тяжело — теперь она одна, если раньше она создавала себе иллюзию семьи, когда как все они были зациклены на своих проблемах, то сейчас пора признать реальность. Столько боли, разочарований и страха скрывается за слоями ветрености, надменности, тщеславия, максимализма. Афродита всегда была идеалом — ей восхищались, завидовали, она была прекрасной белой розой без шипов, Флоренс была папиной любимицей, нежным цветком, требующим, чтобы его оберегали от невзгод. А она — Европия — просто была и всё, но никогда не завидовала сёстрам, любила по-своему.

— Папа, почему мир так жесток к людям, которые этого совсем не заслуживает? — почти шёпотом произнесла она, уставившись в пол.

... а по дороге домой, в переполненных вагонах метро, украдкой заглядывала в глаза мужчин, на подсознательном уровне желая разглядеть того самого. Своего.

Эльчин Сафарли

Небо, разукрашенное розово-синей краской, медленно провожало солнце за горизонт, будто не желая прощаться. Главный замок в поместье Поттеров, выстроенный из белого камня, величественно возвышался на холме недалеко от деревушки под названием «Годрикова Лощина». Огромный сад пестрил яркими клумбами цветов, вдоль левого крыла замка был выстроен лабиринт из аккуратно подстриженных кустов, где в детстве маленький Джеймс любил играть в прятки с домовиками.

Сириус безмолвно сидел на широкой лестнице, всматриваясь в широкую равнину за воротами. Все его мысли крутились вокруг собственного будущего: теперь, когда он, наконец, обрёл свободу от своей сумасшедшей семьи, он может делать всё, что захочет. Кто знает, может, если бы дядя Альфард не оставил ему всё своё состояние, он не решился бы на этот безумный поступок? Поттеры, несомненно, ему почти родные, но сидеть на их шее Сириус не собирался. Через неделю у них с Джимом и Римусом начнутся ускоренные курсы подготовки мракоборцев, но ведь есть ещё что-то, вернее кто-то, кто ему необходим. Сириус проклинал себя за нерешительность, страх и слабость, несвойственные ему — он ей не рассказал, а она, наверное, уже знает... и не придёт. А зная её мать, можно быть уверенным, что игра под названием «жених и невеста» закончена. Это всё произошло настолько быстро, настолько неожиданно, что было похоже на игру, на чью-то нелепую выдумку или сценарий, где они просто играли свои роли. А что же теперь? Как отличить настоящее от необходимого? Может, ему просто показалось, что лёд между ними таял, а тонкая нить, связывающая их, стала прочной? С каждой секундой томительного ожидания Сириусу казалось, что кто-то просто взял большие острые ножницы, чтобы разрезать её...

— Бродяга, пошли в дом, — произнёс Джеймс, выходя на крыльцо. — Мама и Лили волнуются за тебя.

— Угу, — не оборачиваясь, Сириус глубоко вздохнул. — Скоро.

Джеймс собирался что-то ответить, но передумав, вернулся в дом.

Солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя его сидеть в одиночестве и продолжать просто надеяться. Он никогда в жизни не задумывался, что привяжется к кому-нибудь настолько сильно, почти как к друзьям. В его жизни было много девушек, все они любили его, но Сириус был слишком молод и беспечен, чтобы даже понять их. Он прожигал жизнь, не задумывался над их чувствами, а они, наверное, вот так же сидели и надеялись, что станут у него одной-единственной, или хотя бы он просто ответит им взаимностью. Странная штука, эта жизнь.

Сириус медленно встал с каменной ступеньки, оттряхивая обычные маггловские джинсы от пыли и, развернувшись, стал подниматься. Можно долго злиться на то, как все сложилось, можно ругаться и проклинать судьбу, но в конце пути нужно смириться. Грустно усмехнувшись своим мыслям, он почти дошёл до двери, как перед лицом подул неестественный ветер. Сощурив глаза, он стал различать очертания знакомой фигуры.

Мир вокруг кружился, или она сама кружилась, как ей казалось. Не почувствовав под ногами твёрдой поверхности, она ощутила падение, а через секунду и мягкое приземление в чьи-то объятья. В нос ударил знакомый аромат, его волосы защекотали кожу щёк, и захотелось смеяться. Надо же, даже сейчас он спасает её.

— Флоренс, — в его голосе послышалось удивление, сменившееся нотками радости. — Рад, что ты... оказалась здесь.

— Я же обещала, — в полголоса прошептала она, крепко вцепившись руками в его плечо.

Сомкнув руки на её талии, он с мягкой улыбкой на губах наклонился ближе к её лицу, встречая взгляд изумрудных глаз. Можно было увидеть в них отражение всех её чувств и эмоций, и Сириуса это забавляло. Неловкое смущение и кокетливое любопытство. По его телу пробежали приятные мурашки, когда её пальчики мягко надавили на плечи. Она пришла, пришла, пришла... На миг радость сменилась неприятным чувством, что она ещё ничего не знает, а он обманул её...

— Сириус, хватит уже... — Лили замерла на пороге, и в её глазах пробежала тень удивления, радости и огорчения.

Удивления картиной, представшей перед ней.

Радости за Сириуса, потому что его лицо светилось от счастья.

Огорчения из-за Марлин — её лучшей подруги. Ведь она знала, что та до сих пор любит Сириуса, несмотря на внешнее безразличие и беззаботность.

Лили Эванс хотелось злиться на Флоренс, винить её в несчастьях своей подруги, но она не могла. Она обладала исключительной чертой видеть в людях доброту, видеть искренность. А Флоренс была удивительной, совсем непохожей на Нарциссу или свою сестру Европию. В глубине души Лили понимала, что Сириус счастлив рядом с ней, но как разорваться между близкими людьми?

— Привет, — засияв солнечной улыбкой, Лили решительно отогнала ненужные мысли прочь. — Миссис Поттер уже заждалась...

— Мы уже идём, Лилс, — быстро ответил Сириус. — Нам...

— Думаю, некрасиво заставлять родителей Джеймса ждать, — Флоренс мягко улыбнулась, отстраняясь от Сириуса и, поправив платье, последовала за Лили.

Сириус глубоко вздохнул, обещая себе как можно быстрее рассказать ей всё.

* * *

Как поразительно эти люди отличались от кого-либо, кого она видела прежде. Казалось, вокруг них особая аура, сотканная из счастья и сотни улыбок. Джеймсу действительно повезло с семьёй. Он был центром Вселенной для своих родителей, но при этом в их мире оставалось ещё много места и тепла для остальных. Лорд и Леди Поттер относились к тому роду людей, в чьих мягких улыбках сквозила мудрость и спокойствие, располагающая к себе. Лили отлично вписывается сюда, подумалось Флоренс, когда она смотрела на них.

Интерьер столовой и гостиной были в цветах Гриффиндора, да и сама атмосфера была полной противоположностью её прежней жизни. Даже спустя многие годы люди считали себя двумя разными лагерями — Гриффиндор и Слизерин, никаких компромиссов, уступков, лишь соперничество и ненависть.

Её тепло приняли, будто они уже давно были знакомы. Флоренс удивлялась, как их семье удаётся быть особенной в своей обыденности. Непринуждённые разговоры, много улыбок и смеха, несмотря на то, что род Поттеров считался одним из самых известных и чистокровных во всей Англии. Видимо, настоящее счастье для них важнее традиций и старых убеждений. А может, и здесь дело в факультетах? Гриффиндорцы на всю жизнь. Слизеринцы с рождения. Только вот сама Флоренс совсем не вписывалась ни туда, ни сюда, и даже не посередине. Но, если у неё когда-нибудь будет семья, то она будет такой же счастливой, как и эта.

Когда Джеймс и Сириус ушли с Лордом Поттером, женщины остались одни, расположившись в креслах. Леди Поттер взяла со столика квадратный кусок красной ткани и принялась вышивать.

— Флоренс, вы умеете вышивать? — с улыбкой спросила она.

— К сожалению, нет, Леди Поттер, — поёжившись в кресле, Флоренс скользнула взглядом по сторонам, не зная, чем занять руки.

— Дитя моё, я же просила вас называть меня просто Дореей, — с мягким укором ответила она. — Наша Лили предпочитает вязать.

Лили по-домашнему расположилась в соседнем кресле со спицами в руках. Распущенные волосы напоминали солнечные лучи, зелёные глаза излучали тепло, и Флоренс даже позавидовала этой свободе — Лили ведь свободна от всех этих предрассудков, глупых традиций и может сама выбирать свой жизненный путь. И никто не упрекнёт её, что она придаёт род или отрекается от семьи. Флоренс сразу подумала об Афродите, чьё счастье отобрала Смерть. Интересно, как она там, за толстыми стенами мрачного замка, рядом с чудовищем? Ей хотелось убежать от этого, не думать, но это было бы предательством.

— Сириус очень хороший, он мне как сын, — внезапно произнесла Дорея Поттер, не отрывая взгляда от вышивки. — Они с Джеймсом гриффиндорцы до мозга костей, впрочем, и мой муж тоже. Молодость не помеха храбрости, но я так боюсь за них... сейчас такое время.

— Миссис Поттер, — несмотря на все просьбы, Лили до сих пор называла маму Джима именно так. — Всё будет хорошо, я в этом уверена... Вы же знаете что Профессор Дамблдор единственный волшебник, которого боится Волан-де-Морт, — Лили и сама была храброй гриффиндоркой, не боясь произносила имя человека, которого даже министр называл «Тот-Кого-Нельзя-Называть».

Флоренс разглядывала узор на своём платье, прежде чем взглянула на них. Мысль о Войне была от неё так же далека, как бабушка в Италии. Может, это эгоизм или безрассудство, но она не боялась, полагая, что её это не коснётся. Поистине чистая наивность, но ей ведь только предстоит столкнуться с настоящей жизнью, где никто не будет оберегать тебя, как редкий цветок в теплице.

— Вы тоже учились на Гриффиндоре? — Флоренс внезапно показалось, что это важно, но вот почему, она не знала.

— О, нет. Когтевран стал мои вторым домом, несмотря на надежды родителей, что я окажусь на Слизерине.

— Слизерине?

— До того, как я стала Поттер, я была Блэк.

Флоренс сильно удивилась, даже не пыталась скрыть это. Как же странно порой оборачивается жизнь, подумалось ей.

— Джим и Сириус очень похожи в своём безрассудстве, но слишком разные в жизни, — продолжила Дорея, удовлетворённо смотря на рисунок льва, что у неё получился. — Но есть у них нечто общее, что не относится ни к тому, ни к другому.

— Мечта стать мракоборцем? — предположила Лили, будто ей задали самый простой вопрос на уроке по зельеварению.

Флоренс взяла маленькую статуэтку хрустального лебедя со столика рядом, внимательно всматриваясь в каждый изгиб фигурки.

— Нет, — мягко ответила Дорея, отрываясь от вышивки, и лукаво улыбнулась. — Любовь к зеленоглазым девушкам.

От неожиданности смысла прозвучавших слов, статуэтка выскользнула из её рук, разбиваясь на сотни мелких осколков. Свет причудливо заиграл в хрустальных частицах, отображая блеск, наверное, это было бы красиво, если бы не было так печально.

— Флоренс, ты не порезалась? — обеспокоенно спросила Лили, откладывая спицы.

Слабо улыбнувшись, Флоренс перевела растерянный взгляд с Лили на миссис Поттер и встретила в её глазах какую-то странность, только вот какую, понять она так и не смогла.

— Мы вернулись! — в комнату буквально влетели Сириус и Джеймс, сияя улыбками.

— Почему бы вам не провести время во дворе? — предложила миссис Поттер, вставая с кресла. — Ночью там очень красиво.

* * *

Десятки фонариков, излучающих мягкий свет, парили в воздухе над поляной у лабиринта из кустарников, освещая тёплую ночь. Сириус Блэк поднял голову к небу, рассматривая звёзды, и старался подобрать правильные слова. Флоренс терпеливо ждала, оборачиваясь в сторону Лили и Джеймса, которые сидели на мягкой траве, о чём-то беседуя.

— Флоренс, прости, что не рассказал тебе раньше, — тихо произнёс он, возвращаясь к ней взглядом. — Я ушёл из дома... так сказать, предал род, — грустно усмехнувшись, он засунул руки в карманы. — Я знаю, что наша помолвка заключена между родами...

— Я знаю.

— И я... — кажется, он только осознал смысл её слов. — Что?

— Я знаю, что ты ушёл из дома — моя мать сказала мне об этом, — спокойно ответила она.

— И она всё равно разрешила тебе сегодня быть здесь? — удивлённо спросил он, потому что картина в его голове всё не хотела укладываться.

— Не совсем, — задумчиво обведя его взглядом, Флоренс выудила из кармана платья маленькие чемоданчики, раскрывая перед ним ладонь.

Глаза Сириуса расширились от удивления и мыслей в голове. Она... она ушла из дома? Как? Когда? Зачем? Неужели, она сделала это из-за... Нет, не может быть.

— Ты... — голос получился сдавленным, будто слова давались ему с трудом.

— Сириус, Флоренс, у нас есть отличная идея! — весело сообщил Джеймс. — Идите сюда.

Флоренс улыбнулась Сириусу и, ухватив за руку, потянула в сторону Джима и Лили.

— Флоренс, а какой у тебя патронус? — лицо Лили осветила загадочная улыбка.

— Лебедь.

— Бродяга, а давай пробежимся? — с усмешкой протянул Поттер, глядя на друга.

И превратился с огромного рогатого оленя, отчего Флоренс инстинктивно отступила на шаг, а после изумлённо улыбнулась, глядя на красивое животное. Следом за оленем перед ними появился чёрный пёс, похожий на Гримма, и они с оленем начали весело носиться по поляне.

— Удивительно, — прошептала Флоренс, не отрывая от них взгляда.

— Экспекто патронум, — воскликнула Лили, из её палочки вырвалась серебристая лань и принялась скакать рядом с оленем. — Теперь твоя очередь, пусть Сириус погоняется за лебедем.

Флоренс глубоко вздохнула, вытаскивая палочку из кармана. Все её мысли смешались, а новый поток информации всё никак не мог уложиться. Настолько прекрасное зрелище было перед ней, что хотелось вот так всегда смотреть на весёлых животных и серебристую лань, сотканную из света и счастья.

Сжав палочку в руке, она попыталась собрать в голове все счастливые воспоминания, чтобы призвать своего патронуса. Она вспомнила бабушку с дедушкой, вспомнила прогулки с отцом, сестёр, прочитанные книги, но всё равно чувствовала, что это не то.

В памяти возник сероглазый юноша, ставший призрачной мечтой. Из прошлого до неё донёсся его смех, вспомнился тёплый взгляд, внутри что-то шевельнулась, вызывая... грусть.

А потом Флоренс взглянула на чёрного пса, и память сама повела её по своим переулкам. Флоренс помнила яркий блеск синих глаз, мягкую улыбку, его прикосновения, отдававшиеся в её теле мелкой дрожью. Его успокаивающие объятья, когда ей было плохо. Его невесомый поцелуй под омелой. Его лицо в снежинках, когда он стучался в её окно. По телу пробежала волна расслабления, и она прикрыла глаза, воссоздав в темноте образ Сириуса.

— Экспекто патронум, — время на мгновение замерло, а Земля перестала вращаться. Тысяча воспоминаний, сотканных из радости и счастья, заполнили её всю без остатка, а глазам понадобилась целая минута, чтобы привыкнуть к ослепляющему свету.

Из её палочки вырвалось яркое сияние, мерцавшее, словно миллиарды бриллиантов. Сияние приняло очертания огромного пса; если бы патронусы могли улыбаться, то она непременно бы сказала, что он улыбается. Пёс помчался по поляне, останавливаясь у абсолютно идентичной собаки, только чёрной.

Сириус потерял мысленный контроль над своей анимагической формой, вновь превращаясь в человека. Серебристый пёс потёрся мордой о его щёку и помчался назад к своей создательнице, излучая всё такой же яркий свет.

А Сириус... Сириус смотрел ему вслед и, приподняв голову выше, встретился взглядом с растерянной девушкой, всё ещё сжимающей палочку в руке.

Счастливые воспоминания всегда сохраняются, и, если очень постараться, в них можно вернуться и даже вновь пережить некое подобие тех приятных чувств, которые испытывал когда-то. Вот и сейчас, Флоренс смотрела на серебристого пса и улыбалась, потому что все счастье, которое когда-либо было в её жизни, разом охватило, окутывая тело и душу приятным мерцанием.

Когда-то чёрный пёс ворвался в её темноту, принимая очертания человека, чьи прикосновения навсегда останутся в памяти. Он первый, кто вызвал эти странно-приятные вещи. Сириус Блэк во всём станет первым в её жизни и единственным...

* * *

Маленький паучок медленно полз по стене к углу потолка; пожелтевшие обои пропитались сыростью, обветшалые занавески придавали и без того убогой комнатке угрюмый вид. Северус Снейп окинул усталым взглядом пространство вокруг, сидя на жёстком матрасе. Самая маленькая комната в «Дырявом Котле» — вот, что он мог себе позволить на скромную зарплату помощника аптекаря. Мать умерла полгода назад, а у пьяницы-отца денег просить смысла не было, да и смысла продолжать с ним общаться тоже. Северус закатил левый рукав мантии, вглядываясь в очертания черепа и змеи. Он всё-таки решился, да и был ли у него другой путь? Лили осталась в прошлом: сейчас она вполне счастлива с ненавистным Поттером, и Снейп не сомневался, что через пару лет они поженятся. А что было делать ему? Бедному полукровке без родни и связей? Идея превосходности чистокровных медленно въедалась ему в голову с убедительными речами Мальсибера и Эйвери, пока в один прекрасный день не разбилась о горькие слова и презрительный взгляд Лили Эванс. Нет, он стал Пожирателем Смерти не из-за революционных идей, просто больше было не куда идти. За короткое время Люциус стал ему хорошим другом, к тому же Нарцисса всегда была рядом, и Северус просто сделал шаг навстречу. Теперь внутреннюю сторону левого предплечья украшает (или уродует?) Чёрная Метка.

Сам Тёмный Лорд произвёл на него странное впечатление. Приятная внешность, вкрадчивый голос, прыткий ум, только вот глаза — нечеловеческие, словно зрачки змеи. Его речи были пропитаны сладостными обещаниями, тонкой иронией и устрашающим хладнокровием — такого человека стоило бояться.

Тишину комнаты нарушил громкий стук в дверь, выведший Снейпа из раздумий. Опустив рукава, Северус медленно двинулся к деревянной двери с облезлой краской, инстинктивно сжимая палочку в кармане мантии. Друзей у него не было, которые бы пришли сюда, значит враги. Резко отворив дверь, он впился чёрными глазами в человека напротив. Статный мужчина шестидесяти лет с длинными седыми волосами, заколотыми на затылке серебряной заколкой, надменно взирал на него, сжимая в руке длинную трость.

— Кто вы? — холодно поинтересовался Северус, пытаясь вспомнить, где видел этого мужчину раньше.

— Должно быть, вы Северус Снейп? — не дождавшись ответа или просто кивка, мужчина чуть взмахнул тростью, и дверь полностью распахнулась. — Могу я войти? Этот разговор не для посторонних.

Северус начал колебаться: с одной стороны пускать незнакомого богатого мужчину — неразумно, а с другой — любопытно. Слабо кивнув, он отступил назад, пропуская незнакомца в комнату, и закрыл дверь.

Мужчины небрежно оглядел комнату, затем его взгляд скользнул по Северусу, будто он что-то проверял.

— Мы с вами не знакомы. Меня зовут Чарльз Принц — я отец вашей матери.

Снейп вскинул подбородок, его зрачки расширились от удивления. Он вспомнил, что видел этого человека на единственной колдографии, что была у его матери. Только вот он не мог понять, что понабилось этому человеку спустя столько лет.

Они оба молчали, изучая друг друга. Северус не спешил что-либо говорить, да и не знал, что ответить.

— Что же вы хотите? — сухо поинтересовался он: в свои восемнадцать он так и остался замкнутым, не горя желанием меняться. — Моя мать умерла полгода назад.

Казалось, человек напротив на секунду растерялся, Северус вздёрнул бровь, отмечая про себя, что Чарльз Принц не знал о смерти дочери.

— Мне... очень жаль, — на тон ниже ответил он, но быстро вернул себе былую сдержанность.

— Мне тоже.

— Северус, я пришёл с вами серьёзно поговорить, — Чарльз снова оглядел комнату и, найдя единственный стул, присел. — Эйлин — моя единственная дочь. Когда она сбежала к магглу, я был в ярости, но всё же надеялся, что она одумается и вернётся, — он задумчиво покрутил в руках тростью, вглядываясь в золотой наконечник с изображением диадемы. — Позже умерла моя жена, больше я не женился.

Снейп продолжал молчать и пытался понять, к чему всё это. Зачем пришёл этот мужчина? Что он от него хочет?

— А сейчас я уже слишком стар для детей, — продолжал мужчина. — Вы мой единственный наследник, Северус. И я бы хотел, чтобы после моей смерти ты стал главой нашего рода и принял титул Лорда.

Северус несколько раз моргнул глазами, ожидая, что это всё бред, но всё оставалось по-прежнему: Чарльз Принц продолжал сидеть на стуле в его комнате, внимательно за ним наблюдая. Он уже хотел покрутить пальцем у виска, но вовремя остановился.

— Простите, Лорд Принц, но мне это неинтересно, — холодно ответил он, чувствуя, как начинает злиться. — Я вижу вас в первый раз, и вы кидаете мне своё предложение, словно подачку. Не думаю, что если бы у вас был бы даже самый дальний родственник, вы бы удостоили меня своим вниманием.

Чарльз чуть заметно удивился гордости внука: значит, в мальчишке всё-таки течёт кровь принцев, чей род берёт начало у скандинавских королей.

— Я понимаю вас, но всё же прошу подумать над моим предложением. Вы получите то, что принадлежит вам по праву, — Лорд Принц встал со стула, разглаживая строгую мантию. — Вы мой внук, и в вас течёт кровь нашего рода. Не будьте глупцом и упрямцем, это даст вам большие возможности в мире магии. Не берите в пример гордость и глупость вашей матери, что предпочла жить с пьяницей. Если бы она пришла ко мне с вами на руках, я бы принял её без колебаний и воспитал вас.

Чарльз ещё раз взглянул на Северуса, двигаясь к двери. Тяжело вздохнув, он извлёк из кармана серебряную карточку и положил её на столик у двери.

— Вот моя визитка, вы можете написать мне в любое время, — самостоятельно открыв дверь, он бесшумно шагнул за порог. — До свиданья, Северус.

Мужчина удалился, оставив Снейпа стоять на месте и безмолвно смотреть в одну точку. Мозг лихорадочно разбирал на части сказанные слова, цепляясь за одно единственное предложение: «Если бы она пришла ко мне с вами на руках, я бы принял её без колебаний и воспитал вас». Он-то всегда считал, что мать терпит его отца из-за того, что ей некуда больше идти. Оказывается, она в любое время могла уйти к отцу, и ему — Северусу — не пришлось бы терпеть многочисленные побои и выслушивать пьяные крики! Может, Чарльз Принц прав, и его мать была просто гордой и глупой?

Не замечая, как добрёл до кровати, он устало опустился на матрац, продолжая размышлять.

Какое его ждёт будущее, если он примет предложение деда? Или что с ним будет, останься он здесь? Продолжать работать в аптеке на жалкие гроши, а на выходных бороться за идеи чистокровности? Он снова вспомнил про Метку и, закатив рукав, внимательно рассмотрел очертания рисунка. Интересно, поддерживает ли Чарльз сторону тёмного Лорда? В голове всё смешалось, Северус ощутил себя внезапно постаревшим, обессиленным человека, на чьи плечи свалился огромный груз. Взгляд непроизвольно скользнул по столу, на котором лежала визитка, и ему вдруг отчаянно захотелось принять предложение. Он бы жил в достатке, занимался исследованиями, мог, наконец, без стеснений или неудобств общаться с тем же Люциусом, Мальсибером, Эйвери и остальной чистокровной элитой! Только подумать: Лорд Снейп!

Положив голову на подушку, он никак не мог уснуть, всё думая о произошедшем событии. Он не знал, сколько так пролежал, но когда лучи солнца скользнули сквозь дырявые занавески, Северус встал с кровати, уверенно идя к столику с визиткой в его будущее. Он ещё успеет быть гордым, к тому же, сам Чарльз признал, что это всё его по праву наследования. Кто знает, может... и дальше всё измениться в лучшую сторону? Перед глазами появился образ смеющейся Лили, и Северус печально улыбнулся, осознавая, что никакие деньги и титул не исправят сказанные им слова и не вернут её.

Тряхнув головой, Северус Снейп принялся писать письмо своему деду, обмакнув перо в чернильницу.

* * *

Флоренс шла вдоль широкой поляны и улыбалась, грея ручку в руке Сириуса. Яркие фонарики, парящие в воздухе, плыли за ними, освещая дорогу к озеру неподалёку от особняка Поттеров. Она шла и молчала, наслаждаясь теплом, наполнявшим её всю без остатка. От Сириуса веяло такой силой и уверенностью, что все проблемы и страхи меркли, как когда-то с отцом. Она снова позволяла оберегать и заботиться о ней, просто доверяя ему.

Сириус крепче сжал её ладонь, всё ещё думаю о серебряной собаке, сотканной из сотни ярких лучей магии. Он ведь собственными глазами видел лебедя-патронуса на одной из её колдографий, а сегодня это был пёс... точь-в-точь, как его анимагическая форма. Он читал об этом заклинании и парные патронусы — означали, что... Тряхнув головой, он попытался продолжить свою мысль, но они уже пришли.

— Я люблю это озеро, — произнёс он, вглядываясь в водную гладь.

Флоренс лишь кивнула в ответ и, отпустив его руку, шагнула вперёд. Она с детства любила воду и рядом с ней всегда забывала о правилах и приличиях: вот так просто скинуть с себя обувь и почувствовать нежное прикосновение холодной воды. Аккуратно разувшись, Флоренс шагнула вперёд, подставляя лицо слабому бризу. Прилив волны окатил голые ступни и щиколотки, принося непонятное удовлетворение.

Сириус спрятал улыбку, наблюдая за ней. Прохладный ветер приятно обдувал кожу, забираясь под футболку. Взъерошив непослушные волосы, он сделал шаг, выуживая из кармана джинсов тонкую цепочку. Сейчас, глядя на неё — такую маленькую, беззащитную, трогательную и бесконечно-свободную под серебряным светом полной луны, он осознал, что хочет, чтобы именно она была рядом с ним всю жизнь. Хочет просыпаться рядом с ней и засыпать, хочет видеть смешливую улыбку на её лице и слышать звук её голоса. Мерлин, такого с ним никогда не было! Неужели, это любовь? Неужели, сам Сириус Блэк умеет так любить? Почему-то бросило в дрожь, что даже кончики пальцем задрожали, и тонкая подвеска начала раскачиваться в воздухе.

Облизнув пересохшие губы, он аккуратно перекинул её волосы на одну сторону, ощутив, как она вздрогнула от неожиданности, но не повернулась.

Флоренс смотрела перед собой, чувствуя, как холодный металл коснулся кожи. Сириус застегнул цепочку, и она скользнула рукой по шее, касаясь кулона. Он показался ей смутно знакомым на ощупь, невольно опустив взгляд, она приоткрыла рот от удивления. Это... это же...

— Теперь мне действительно есть, кому её отдать, — мягко произнёс он, вспоминая её слова. — Я хочу, чтобы она у тебя...

Флоренс медленно обернулась, встречаясь взглядом с Сириусом, и неуверенно прикоснулась пальцами к его лицу.

— Ты хочешь сказать, что... — она всё никак не могла выразить переполнявшие её эмоции и чувства. — Ты уверен...

— Да, уверен, — твёрдо ответил он, перехватывая её руку. — Я хочу, чтобы стала моей женой, несмотря ни на что. Я могу встать на колени, только вот я не покупал кольцо...

Тихо рассмеявшись, Флоренс глубоко дышала, впитывая влажный воздух. Тело охватила слабость, а за спиной будто выросли крылья, готовые унести её в небеса — только вот небо у неё уже есть: его глаза. Никакое кольцо не сравниться с ценностью этой подвески, да и никакие слова тоже. Значит, она давно приняла его и просто ждала, не позволяя себе мечтать? Неужели история, начавшаяся, как противостояние, обида и злость на то, что её никто не спросил, может смениться счастьем и ещё... чем-то новым и непонятным в сердце?

Прильнув к его телу, Флоренс блаженно прикрыла глаза, забывая обо всём на свете. Вода продолжала омывать её ноги и подол платья, но это было не важно, особенно, когда его губы коснулись её губ. Невесомо, а затем увереннее, внутри неё что-то зашевелилось, словно бабочки, и была страшно даже дышать. Он целовал её, а ей хотелось раствориться в этом мгновении, быть его навсегда и всецело. И именно в этот миг она отдаёт ему своё сердце, как и первый свой поцелуй...

Пусть наши сегодня провожают нас в завтра.

Она не спеша шла вдоль коридора восточного крыла поместья Поттеров, перебирая пальцами подол платья. День, который они с Сириусом ждали, наконец, наступил. Через несколько часов она станет его женой, оставив позади уютное детство, а впереди будет ждать взрослая жизнь. Леди Поттер настояла на том, чтобы их свадьба состоялась именно в этом поместье, а Карлус Поттер поведёт её к алтарю. Она должна была радоваться, но мрачная тень окутывала её радость. Ей так хотелось разделить этот день с самыми близкими людьми, и, несмотря на доброту Поттеров, она чувствовала себя чужой.

Флоренс подумала об отце, о том, что он был бы счастлив застать этот день и, смахнув появившиеся слёзы, вошла в комнату, где должна была готовиться к церемонии. Внезапно остановившись, она неверующе взглянула на двух неожиданных «гостей», пытаясь осознать действительность.

— Не ожидала нас увидеть? — лукаво протянула Европия, подходя к сестре, крепко её обнимая. — Мы не могли пропустить этот день.

Флоренс стояла, словно кукла, приходя себя после потрясения. Как? Неужели, её молитвы Мерлину услышаны, или это просто чудо? Небольшой участок пустоты в сердце стал заполняться теплом и радостью, губы дрожали, но на лице можно было увидеть улыбку.

— Вы... я, — она не могла подобрать нужных слов, чтобы выразить все те чувства, что переполняли её. — Я так рада...

Европа отступила назад, ободряюще улыбаясь.

— Мы никогда бы не оставили тебя одну в такой день, — ласково произнесла Афродита, сидя на кровати. Платиновые локоны ниспадали на плечи, делая её похожей на богиню, в которую мужчины влюблялись с первого взгляда.

Она улыбалась совсем как раньше. Все сомнения, вся тьма, что были в душе, тут же отступали, словно боясь этой нежной улыбки, взгляда карих глаз и ласкового голоса. Как же ей этого не хватало! Как спокойно рядом с Афродитой, так тепло и уютно, не страшно... она дарила счастье и покой. Бросившись к сестре, она опустилась на пол, ложа голову ей на колени. Нежные руки Диты коснулись её головы, перебирая мягкие волосы. На секунду пальцы сестры замерли, и она почувствовала сильное напряжение, грусть снова окутывала сердце, но Афродита продолжила перебирать её волосы.

Что сделало с ней это чудовище? Он... он забирает её жизнь, отравляет её душу. Как бы ей хотелось, чтобы этот монстр с глазами змеи больше не приближался к её сестре.

— Дита, не уходи, пожалуйста, — прошептала она. — Останься, я... и Сириус... мы защитим тебя, не бойся. Ты не должна жить с этим чудовищем...

Афродита мягко приподняла её лицо за подбородок, заглядывая в глаза цвета изумруда.

— Милая, мне хорошо, правда, — спокойно ответила она. — Он не обижает меня. Сегодня твой день, и мы здесь, чтобы помочь тебе и быть с тобой. К тому же мы с Европой тебе кое-что принесли.

«Нет, ты не понимаешь!» Флоренс захотелось кричать, но крик застрял в горле. Неужели она не понимает, что жизнь уходит из её глаз, и они начинаю выцветать?

— Фло, родная, — на её плечи опустились заботливые руки, поднимая с пола, — не плачь сегодня. Ты должна быть счастлива рядом с Блэком, правда? Мы принесли тебе кое-что, что тебе понравиться...

Европа отступила, указывая на белый чехол, что лежал на кровати, а она от волнения его даже не заметила. Афродита взмахнула палочкой, и чехол исчез, а вместо него лежало... свадебное платье.

Зрачки расширились от удивления, из груди вырвался судорожный вздох, она медленно подошла к платью, ощупывая кружевную ткань. Она была намного мягче и тоньше шёлка, будто пелена снега на вершине гор блестела на солнце. Флоренс узнала это платье: в нём Афродита должна была выйти замуж за Ивена — должна была быть счастлива.

— Это платье должно исполнить свой долг, — с грустной улыбкой проговорила её старшая сестра, разглядывая его. — Оно должно кому-то принести счастье, и я хочу, чтобы это была ты...

Флоренс сглотнула, на секунду зажмуривая глаза. Невидимая тень грусти осела внутри, комкая чувства в тугой ком, сдавливая грудь. Она не хотела плакать сегодня, поэтому сразу представила лицо Сириуса: его озорную улыбку, смешинки в синих глазах и непослушную чёлку, падающую на лоб. Сама того не замечая, она улыбнулась той чистой, нежной улыбкой, наполненной безграничным счастьем, что может дарить только любовь.

— Спасибо, — еле слышно прошептала Флоренс, смотря по очереди на сестёр. — А как... вы здесь оказались?

— Леди Поттер написала мне, — начала Европа, садясь на пуфик перед туалетным столиком, — что тебе нас не хватает, и что сегодня день твоей свадьбы. Мама не разрешает мне с тобой переписываться, — виновато опустив глаза, она сложила руки на коленях, начиная комкать платье. — Она отправила меня на всё лето к Малфоям, даже не разрешила взять Элис, и вся моя почта проверяется домовиками, поэтому я не смогла тебе написать. Но Леди Поттер отправила ко мне своего домовика, когда я была в своей комнате, и дала пароль от камина в эту комнату, — тихо закончила она, не поднимая головы.

Флоренс не показала, как ей больно и обидно, что собственная мать поступает так. Наверное, она так и не стала для неё родной, или правило «Малфои управляют чувствами и эмоциями, а не наоборот» слишком сильно въелось в разум её матери. Не смотря на то, что Персефона носила фамилию Забини, она была, есть и будет Малфой — потомком древнегреческих богов, чьи имена испокон веков носили представители этого рода. Вспомнился Люциус — не тот человек с ледяной улыбкой и холодом в голосе, а её сероглазая мечта — мальчик с мягкой улыбкой, привычкой приказывать и играть в пиратов.

— А потом Европа написала мне, и я не могла пропустить этот день, — мягко произнесла Дита, подходя к той. — А теперь давай ты наденешь платье, а я уложу твои волосы.

Ей ужасно хотелось спросить у Европии о Люциусе. Как он? Счастлив ли? Но почему-то стало страшно — оглядываться, сожалеть и грустить. Дорога в прошлое давно закрыта, а там, внизу ждёт Сириус — её небо, олицетворяющее свободу, её настоящее и будущее.

Мечта навсегда останется мечтой.

* * *

Слишком мало — сказать «Прости»,

Слишком много — ответить «Прощаю»,

Очень страшно сказать «Отпусти...»,

Невозможно сказать «Отпускаю...»...

Платье, сотканное из кружевных цветов, плотно облегало фигуру, чуть разлетаясь у колен, и лежа неровными складками на полу. Подол платья украшала россыпь из бесчисленного количества мелких бриллиантов, отражающих свет. Флоренс провела рукой по оголённой шее, разглядывая себя в зеркале. Странное, новое ощущение охватило её, пробирая тело волной мурашек. Страх, предвкушение, волнение. Ноги чуть подкашивались, руки тряслись от осознания, что это новый шаг, порождающий уже другую историю.

Европа аккуратно надела на её голову фату, в два раза длиннее свадебного платья, крепящуюся на тонкий серебряный ободок, покрытый рядами бриллиантов.

— Ты такая красивая, — заворожено прошептала она, и в уголках её глаз мелькнули хрустальные капельки, которые она тут же смахнула. — Блэку повезло, правда мозгов у него... — закатив глаза под суровым взглядом Диты, она замолчала и улыбнулась.

Флоренция чуть улыбнулась, смотря на сестрёнку. Европа никогда не показывала своих слёз, никогда не грустила, не жила в мечтах, она была сильной... или старалась такой быть? Она не была похожа ни на неё, ни на Афродиту, но Флоренс всегда казалось, что именно их «воздушность», чувствительность, заставляет быть её сильной, потому что больше некому.

— Жаль, что мы не можем быть на церемонии, — вздохнула Афродита. — Там пол отдела мракоборцев, которые порадуются находке в лице жены Тёмного Лорда...

Флоренс снова погрустнела, теребя длинные кружевные рукава. Как же хотелось кричать и плакать из-за несправедливости мира, чувство беспомощности раздражало, и приходилось сотый раз злиться на судьбу.

— Но мы всегда будет с тобой, — добавила она, подходя ближе. — Вот здесь, — она указала на сердце, мягко улыбаясь.

— Для остальных Война и разные стороны, — Европа встала рядом с ними, опуская переднюю часть фаты на лицо Флоренс. — Пусть мы и оказались по разные стороны этой идиотской войны — это не наш Выбор, и мы с вами никогда не разделимся, обещаю.

Три сестры. Три разные личности. Три разные судьбы. Три разные силы. Три разных пути.

Одна любила так, как никому в этом мире не дано, казалось, что ничто не помешает её счастью. Но что-то смогло — Смерть. Единственное, что не подвластно человеку — он может дарить её, лишать, но никогда управлять. Её сердце и душа умерли в тот же день, когда умер тот, кому они принадлежали.

Вторая нашла любовь, совсем не ожидая. Любовь проникла в каждую клеточку души, заставляя сердце биться чаще, а глаза блестеть. Любовь — это любовь, не важно, каков его градус или степень. Она отдала своё сердце тому, кто наполняет её жизнь и душу счастьем.

Третьей ещё предстоит найти любовь. А, может, нет? Она всегда была сильной, переняв груз ответственности с сестёр на себя, потому что желала им счастья. Её сердце — останется её, а чужая душа потянет на зов любви, оборвавшейся в веках.

Флоренс сжала в руках ладони сестёр, сглатывая слёзы и прогоняя болезненное предчувствие. Наверное, мы всегда ощущаем боль последней встречи, даже если ещё не знаем, что судьба не даст нам больше случая увидеться, почувствовать тепло присутствия самых родных людей, и просто не даст возможности попрощаться.

В дверь раздался тихий стук, зовущий её туда, — в новую жизнь, где только предстоит начать путь, отведённый для неё Судьбой.

Очень страшно услышать «Пора...»,

Слишком сложно ответить «Мне тоже...»,

И наивно — «Мы встретимся вновь?...»,

И жестоко ответить «Быть может...»,

* * *

Он теребил белый цветок на шёлковой рубашке, что нацепила Лили. Вроде, у магглов такая традиция. Лили с улыбкой на лице сказала, что в средневековье мужчины носили цветы в петлице в знак верности своим избранницам и даже когда снимали свои доспехи, цветы все равно прикалывали к одежде. Он улыбнулся этой мысли, но никак не мог избавиться от волнения.

Витиеватые облака медленно плыли по небу, подгоняемые солнечными лучами, спешившими согреть всю землю. Магическая Арка, украшенная белыми нарциссами, стояла посреди просторного сада, и он был уверен, что это лучше, чем огромный зал в замке. Флоренс ассоциировалась у него именно с этим: природой, цветущей красотой, безмятежными облаками и прохладной рекой, что течёт ниже по склону. Он ждал её у этой Арки, похожей на алтарь, и начинал ненавидеть ожидания. Почему-то было страшно, но ведь отважный гриффиндорец не должен бояться, тем более Сириус Блэк.

Мог бы он представить, что когда-нибудь наступит этот день? Нет. Если бы два года назад ему кто-нибудь сказал, что он жениться на той, что выбрали родители, да ещё и полюбит её, то Сириус бы покрутил пальцем у виска. А то, что он первым из четверых друзей жениться, вообще казалось нереальным. Но сейчас, нервно заламывая пальцы в ожидании своей невесты, он думал о том, какая же жизнь непредсказуемая. Джеймс подмигнул другу, будто говоря, что будет хорошо. Лили мягко улыбнулась, а потом попыталась пригладить волосы Джеймса, на что Сириус сам усмехнулся, уверенный в том, что лохматые волосы и Сохатый — вещи неотделимые. Питер застенчиво оглядывался по сторонам, и Блэк снова стал теребить цветок. Гостей было немного — самые близкие: Поттеры, Питер, Римус, Джеймс и Лили, Грюм, и ещё несколько ребят с курсов мракоборцев. Но он понимал, что это скорее его гости, чем Флоренс, и ему больше всего на свете хотелось бы, чтобы рядом с ней был кто-то такой же близкий, как для него были Сохатый, Лунатик, Лили и Хвост.

Привычным движением Сириус откинул чёлку назад, поймав взгляд Римуса, который кивнул головой в сторону. Он перевёл взгляд туда, куда показывал друг, и... приоткрыл рот. Она шла медленно под руку с Карлусом Поттером, а за ней по земле волочилась фата, скрывающая лицо. Сердце бешено колотилось с каждым её приближающимся шагом, осознание того, что скоро она станет навсегда его, вскружило голову. Он считал про себя количество шагов, что она преодолевала, взволнованно улыбался, пытаясь выглядеть спокойным, но казалось, каждый жест, каждый взгляд и движение выдают его.

Она стояла перед ним, а он пытался разглядеть её лицо, скрытое под кружевными розами. У неё в руках не было традиционного букета, наверное, потому что она сама в цветах. Никаких украшений, кроме ободка, поддерживающего фату на голове, фамильного перстня Блэков, подаренного в честь помолвки и тонкой цепочке на шее.

Невероятно, до безумия, до дрожи в пальцах и бешеного стука в груди, он любил эту девушку больше, чем кого-либо в своей жизни. Любил так, что хотелось кричать об этом на весь мир и одновременно спрятаться от него вместе с ней.

* * *

Белая шёлковая лента окутала их запястья, и по венам пробежало яркое сияние, стремящееся к сердцам, что так громко стучали. Человек в ярко-бирюзовой мантии чертил в воздухе какие-то руны, и такие же стали появляться на ленте. У магов не было обычая надевать кольца во время церемонии, ведь девушка надевала его во время помолвки, но Сириусу безумно понравилась эта идея — символ того, что они принадлежат друг другу, наверное, чувство собственника сыграло своё. Он достал из кармана два обычных золотых кольца, и один из них надел на её безымянный палец левой руки, а второе вложил в открытую ладонь.

Флоренс ощущала, как тёплый металл непривычно отяжеляет палец, и лучик солнца скользнул по кольцу, на миг ослепив. Она аккуратно проделала тоже самое, на мгновенье сжав его руку, после чего лента растворилась в воздухе, искры рун осыпались на землю, медленно исчезая. Послышались хлопки, радостные голоса, а Сириус медленно приподнял фату, заглядывая в изумрудные глаза, сверкающие в чёрном ободке.

Плевать было на традиции, на самом деле, ему вообще сейчас было плевать на всех и вся, кроме неё. На магической свадьбе не принято целовать невесту (жену?), как у магглов, но именно это он и хотел сделать. Прижав её к себе, Сириус закрыл глаза, захватывая её губы своими, и ощущая её улыбку сквозь поцелуй.

Миг, и прочь улетело прошлое, где была Флоренс Забини. Миг, и две линии пересеклись на полотне судьбы и жизни. Миг, и кольцо заблестело на руке теперь уже Флоренции Блэк.

— Я люблю тебя, — никому и никогда Сириус Блэк не говорил этих слов. — Как же я люблю тебя, — прошептал он ей в губы, прислоняясь лбом к её лбу, всё ещё не открывая глаз.

Флоренс долго молчала, тихо дышала, цепляя руки в замок за его спиной.

— И я... — тихо произнесла она, позволяя говорить своему сердцу. — Я люблю тебя, Сириус Блэк, и всегда буду любить.

* * *

Он сидел в полумраке кабинета, перебирая почту, что принесли утром совы. Меж светлых бровей залегла складка, губы недовольно искривились и, отбросив очередной пергамент, он прикрыл глаза, соединяя перед собой пальцы.

Послышался звук открывающейся двери, и он мысленно выругался, что надо запирать двери заклинанием.

— Люциус, — протянул женский голос, который он, несомненно, узнал. — Что делаешь?

Он медленно распахнул глаза, откидываясь на спинку кресла.

— Занимаюсь личными делами, — холодно ответил он. — А ты что здесь забыла? Кажется, Нарцисса собрала подруг в саду, почему ты не с ними?

— Мерлин, они же глупые, — фыркнула Европа, обходя стол и полуприсела на него. — Да и им неудобно обсуждать тебя при мне.

Люциус раздражённо дёрнул плечами, морщась. У него была куча дел, а Европия любила его доводить или раздражать. Его отец души не чаял в ней, и он стал подозревать, что дочку он хотел больше, чем сына. Правда, логики в этом не было, ведь родись вместо него девочка, то не было бы у Малфоев наследника.

— Люц, сходи со мной на Косую Аллею, я хочу купить всё к школе, — протянула она, откидывая тёмные волосы назад.

Его снова передёрнуло при слове «Люц», но он старался держать себя в руках.

— С каких пор ты сама занимаешься подобными покупками? — насмешливо ответил он.

— Мне скучно.

— Возьми с собой Нарциссу.

Европа тяжело вздохнула, устремляя взгляд в окно. Если бы он только знал, сколько тревог и страхов на душе у этой девушки, скрывающей всё под ветреностью и беспечностью.

— Она вышла замуж, — вдруг произнесла она, совсем тихо-тихо.

На секунду он забыл, как двигаться, как дышать. С силой сжав деревянные ручки кресла, он резко выпрямился, возвращая себе самообладание.

Он должен был ожидать, что это случиться. Должен был знать. Когда Персефона сообщила об уходе Флоренс, он надеялся, что она вернётся, или хотя бы придёт к нему. Теперь она... стала женой Блэка. Нет больше его Флоренции, есть лишь жена Сириуса Блэка. Тряхнув головой, Люциус снова надел маску жестокости и надменности, давно ставшей частью его. Или это и не маска? Что-то внутри надломилось, но он не позволит глупой внутренней ране кровоточить, в его сердце не должно быть место чувствам — он Малфой. Только вот Люциус не знал, что глупо считать, что ты управляешь своим сердцем, а тем более контролируешь чувства.

— Ясно, — льда в его голосе было больше, чем в айсберге. — Мне надо ответить на письма, иди, займись чем-нибудь, — протянув руку к столу, он взял первое попавшееся письмо.

— Люциус, — Европа мягко отобрала письмо, возвращая его на стол. — Афродита превратилась в бледную тень, только на свадьбе Флоренс она выглядела прежней, но теперь и вовсе отдалилась. А Флоренс — теперь жена Блэка — по другую сторону от нас, и тоже отдалится. Мой отец умер, а мать закрылась в поместье и не выходит. Я теряю семью, прошу тебя, Люциус, ты мой брат, не отталкивай меня, как остальных, — в её глазах мелькала и обида, и растерянность, и грусть, а ещё что-то, что он не мог разобрать. Страх? Мольба?

Семья. Как часто он слышал это слово, не придавая должного значения. Зачем? Семья нужна для статуса, для положения, чтобы добиться поставленных целей. Но, так ли это? Если бы он сам медленно терял семью, зная, что ничего не может сделать, то, как бы поступил? Боль потери Флоренс щемила сердце, вызывала злость и ненависть к Блэку, но девушка напротив просила невозможного.

Люциус собирался ответить, но что-то его остановило. Её серые глаза — такие же, как у него, светились надеждой? Может, он не прав? Он смотрел на неё, словно на себя. Сильная, гордая, надменная и холодная. И такая же одинокая, несмотря на близкое окружение.

— Мне надо в Гринготтс, думаю, я могу взять тебя с собой, — ответил он, и это означало, что он сделал первый шаг навстречу. — Собирайся.

Европа улыбнулась, встала и направилась к выходу.

— Люциус, а почему бы вам с Нарциссой не завести ребёнка? — остановившись на пороге, она обернулась.

— А, что? — вопросом на вопрос ответил он.

— Ну, я хочу стать заботливой тётей и играть с племянником, — весело улыбнувшись, она пожала плечами.

— С чего ты взяла, что у нас будет мальчик?

— Я знаю, — просто ответила Европия, забавляясь реакцией кузена.

— Окончишь школу, выйдешь замуж, родишь себе сына и станешь заботливой мамой, — фыркнул он, возвращаясь к документам.

— У меня будет дочь, — чуть тише произнесла она. — Блёз, я назову её так.

Люциус поднял голову, недоумённо глядя в дверь, где несколько секунд назад скрылась Европия.

* * *

В сотый раз, смотря на часы, она сжимала в руках книгу, пытаясь успокоить себя. Он опаздывал уже на два часа и даже не прислал патронуса. А она боялась. Боялась за него, но знала, что ничего не может сделать, разве что просить, чтобы он был осторожен.

Закрыв книгу, которую даже не начинала читать, Флоренс поднялась с кресла, поправляя подол платья. Лунный свет освещал огромную библиотеку, которую она успела полюбить за три дня. Три дня их семейной жизни в их доме. Сириусу он достался в наследство от дяди, с которым она так и не успела познакомиться, но успела немного узнать, пускай и по строчкам письма. Флоренс медленно побрела вдоль коридора, погрузившись в свои мысли, пока не наткнулась на очередную дверь. Приоткрыв её, она обнаружила старый кабинет и, аккуратно войдя вовнутрь, не стала запирать, чтобы услышать, когда Сириус вернётся. Через несколько секунд в комнате вспыхнул тусклый свет, но этого было достаточно, чтобы разглядеть обстановку: рабочий стол, кресла, шкафы с книгами и диван. Тяжёлые занавески плотно были задёрнуты, не пропуская свет ночного неба, деревянный стол покрылся тонким слоем пыли, видимо, даже домовики сюда не заглядывают. Присев в кресло, Флоренс тяжело вздохнула, разглядывая стол перед собой: из открытой шкатулки виднелась стопка писем, и свисало несколько ленточек для свитков. Потянув на себя ручку первого ящика в столе, она обнаружила рамку и, вытащив её, стала рассматривать старую колдографию в ней. Оттуда на неё смотрела молодая девушка в летнем синем платье, казалось, её солнечная улыбка освещала изображение. У незнакомки были бледно-рыжие волосы и, чуть щурясь от солнца, она звала кого-то за собой, вглубь сада. Наверное, того, кто делал эту колдографию, подумалось Флоренс. Она разглядела на шее солнечной девушки знакомую подвеску, и тут же скользнула рукой по шее, нащупывая цепочку. Точь-в-точь, как на шее незнакомки.

— Рафаэла, — прошептала она, вспоминая слова Сириуса.

Значит, это и есть та самая девушка, которую любил Альфрад Блэк. Девушка, чья жизнь оборвалась по неизвестной причине, а цепочка с кулоном в виде розы — единственная память этой любви.

Где-то послышался грохот, и она резко вскочила с кресла, оставляя рамку на столе. Сердце бешено колотилось, она спешила в гостиную, чтобы увидеть его. Убедиться, что всё хорошо, а у неё просто бурная фантазия. Замерев на месте, она прикрыла рот рукой, чтобы не закричать и, отойдя от шока, бросилась к Сириусу.

Одежда на нём была измята, кое-где порвана, а на груди виднелись тёмно-красные пятна. На щеке кровоточила длинная царапина, разбитая нижняя губа слегка кровоточила.

— Сириус, — почти прохрипела она, не зная, как к нему прикоснуться. — Что случилось?

— Пожиратели устроили ночную вылазку, и наш отряд оказался там первый, — он попытался усмехнуться, чтобы разрядить обстановку, но тут же поморщился от боли. — Эй, не переживай, я же здесь, — чуть тише добавил он, услышал её болезненный вздох.

Сириус не стал рассказывать подробности, ведь его внешнего вида и так было достаточно, а стоило взглянуть на её лицо, так сердце сжималось. Но он не мог по-другому. Он давно решил, что станет мракоборцем, и что сделает всё от него зависящее, чтобы не дать Волан-де-Морту захватить власть, а людям умирать. Только вот тогда он не думал, что это будет так тяжело. Нет, не бороться, а возвращаться домой, где тебя ждёт жена, на которой от волнения нет лица, а грустный взгляд заставляет выть от бессилия. Сириус знал, что Флоренс не хочет, чтобы он был мракоборцем, чтобы рисковал каждый день своей жизнью, но молчала, потому что знала, что он не будет отсиживаться дома, пока убийцы безнаказанно убивают невинных людей, среди которых твои родственники, друзья или даже просто знакомые.

Коснувшись её волос, он чуть улыбнулся, стараясь её ободрить.

— Мерлин, — прошептала она, и начала оглядываться по сторонам, будто что-то искала. — Дай свою палочку, — он послушно выполнил её просьбу. — Акцио, аптечка!

Через несколько минут в комнату прилетел небольшой жёлтый чемодан, аккуратно ложась ей в руки.

— Пошли в спальню, я обработаю тебе раны, и ты сразу переоденешься.

* * *

Сириус стоял спиной к кровати, позволяя ей снимать с себя жилет из драконьей кожи и футболку. Попытавшись спрятать улыбку, он поднял лицо к потолку, делая вид, что разглядывает узоры. Ему всегда становилось смешно, когда он наблюдал за её смущением. Несмотря на то, что они женаты, пускай и всего три дня, Сириус не настаивал и не давил на неё, понимая, что ей надо дать время привыкнуть к совместной жизни, ведь он помнил, как много времени ей понадобилось, чтобы просто поцеловать его. Он до сих пор боялся напугать её: зачем торопиться, когда у них вся жизнь впереди? В голове вспышкой пронеслась картина их будущей жизни, как вдруг стало тепло: от приятных мыслей, от её близости и прикосновений нежных рук.

Он болезненно поморщился, когда она обрабатывала царапины на его груди и лице заживляющей мазью.

— Вот и готово, — мягко произнесла Флоренс, держа в руке магический пластырь. — Попросить домовиков приготовить тебе ужин?

Сириус снова улыбнулся, различая её «попросить» и «приказать» своей матери в отношении домовых эльфов. Какая же она удивительная.

— Не стоит, — ответил он, притягивая её к себе и касаясь губами макушки.

Она медленно вдохнула запах его тела, отдающий освежающим заклинанием, прикрыла глаза, наконец, успокоившись. Он здесь, рядом, и с ним всё хорошо. По спине пробежала волна мурашек, сердце начало бешено стучать о рёбра, когда она поняла, как же он близко, и как её всю тянет к нему. Естественный страх столкнулся с настойчивым желанием, внезапно захотелось раствориться в этом опьяняющем чувстве, и, поднимая к его лицу взгляд зелёных глаз, она скользнула руками вдоль его рук, добираясь до сильных плеч. В её глазах читался страх, сменившийся решимостью, в груди защемило от нахлынувшей нежности и, поддавшись желанию, она коснулась губами его губ, прижимаясь к нему всем телом.

Сириус боролся с желанием, чтобы не поддаться естественному инстинкту, но её поцелуй — робкий, нежный, а потом решительный прервал мысленную борьбу, заставляя забыть обо всём. Нащупав молнию на её спине, он медленно расстегнул её, скользя руками по гладкой коже под платьем.

Флоренс оторвалась от его губ, отступила на полшага, придерживая соскальзывающее платье на груди. Перед ней стоял самый любимый и близкий человек на свете, жизнь без которого она теперь даже не могла себе представить. Он был рядом с ней в самые тяжёлые моменты, пускай случайно, но всё же был. Она вспомнила вихрь цветочных лепестков в их первую встречу и синеву его глаз. Вспомнила голубую ленточку для волос в его руках и смешинки в глазах. Тогда она даже представить себе не могла, что он — её судьба. Она вспомнила письмо отца и её протесты. Ночь в лазарете, рождественский бал и расцветающую омелу. Чёрного пса в лесу, круговорот событий, вылившийся в первый поцелуй и первое признание в любви.

— Я люблю тебя, — шагнув вперёд, она опустила руки, позволив платью упасть на пол.

Когда девушка решает отдаться мужчине, то она непременно хочет познать его истоки. Отдаться — это не единичное физическое действие, это процесс, прорастание в то, что становится самым родным. Её оно необходимо: знать, каким был его день до теперь уже их дня.

Трогательная нежность переплеталась с нарастающей страстью и желанием обладать и познать друг друга.

Её губы целовали каждую царапину на его груди, руки скользили по сильному телу, рядом с которым она всегда чувствовала себя защищённой, и страх отступал. Она знала, что он не причинит ей боль, и доверилась.

Когда два любящих человека становятся одним целым — это тоже магия. Наверное, самая сильная и удивительная магия на земле. Рядом с ней меркнут все чудеса.

Яркий солнечный свет, струящийся сквозь широкие двери и открытые окна, освещал огромный мраморный зал, играя тёплыми лучами на древних фресках, украшавших стены. Дальняя стена казалась прозрачной из-за многочисленных окон длиной в пол, открывая взору крыльцо замка, на котором возвышалось несколько толстых колон. Он заворожено взглянул на просторную равнину, расстеленную зелёным покрывалом вместо обычного сада. Солнце беспощадно палило, но ему это не мешало, наоборот, согревало душу. Новые ощущения закрались глубоко внутрь, позволяя тьме в сердце рассеяться. Он не привык, всё чужое — он чужой. Не смотря на новую шёлковую чёрную мантию с золотыми пуговицами и перстень с изображением короны, украшавший мизинец, они не могли заполнить образовавшуюся пропасть между ним и людьми рядом. Теперь он часть замкнутого общества, где, глядя на тебя, видят лишь титул, статус и чистоту твоей крови.

Чистокровный. Будущий Лорд.

Северус горько усмехнулся, переводя взгляд на деда, беседующего с Лордом Мальсибером — отцом Алекса, который считался его другом. Он совершенно не понимал, что они делают у них в гостях. Вроде не званый ужин или шикарный бал, но Чарльз настоял на том, что они должны нанести дружеский визит семье Мальсибер. Он вообще перестал многое понимать с тех пор, как отправил ответ на предложение Чарльза Принца. Новая жизнь, но об этом ли он мечтал? Деньги, статус, положение, равноправие? Да. Каждой клеточкой своей души, каждым натянутым нервом, он мечтал, что у него всё это будет, и тогда... жизнь станет другой, в ней будет счастье.

— Я всегда любил этот замок.

Снейп обернулся через плечо, наблюдая, как на лице Люциуса играла слабая улыбка, он смотрел на ту же равнину, на которую ещё недавно смотрел сам Северус. Он знал этого человека достаточно долго, что понимать его. Кто бы мог подумать, что Люциус Малфой станет ему другом, он помогал, учил, и Северус был благодарен, даже если никогда этого не говорил.

— Кто бы мог подумать, что Алекс — солнечный мальчик, — хмыкнул Снейп. — Кстати, где он?

— Не знаю, — пожал плечами Люц. — Между прочим, я тоже тут в гостях.

Только познакомившись с Лордом Мальсибером, Северус удивился разительному различию отца и сына. Кристиан Мальсибер был спокойным, невозмутимым, а в глазах его читалась не по годам приобретённая мудрость, будто он знал какую-то тайну мира. Алекс же был напротив взбалмошным, нахальным, упрямым, но добрым и великодушным для близких ему людей. Мальсиберы не придерживались политики Тёмного Лорда, предпочитали держать нейтралитет, тогда, как Алекс умудрился ввязаться во всё это? Ладно, он — Северус — считал, что это единственная дорога в будущее, пока судьба не преподнесла сюрприз в виде семьи. Хотя, это всё хитроумная политика Лорда, делающего ставки на молодое поколение из обеспеченных семей, ведь восемнадцатилетним юнцам легче внушить идеи их превосходства. Но Мальсиберы — слишком скрытный род, хранивший множество загадок, как сказал его дед.

— Господа, чем же вас так привлекла моя равнина?

Оба парня обернулись, лицезрея широкую улыбку Алекса, и Снейп заметил, как бровь Люциуса скептически изогнулась.

— Тебе никто не говорил, что у тебя великое чувство собственичества? — спросил Малфой, ухмыляясь, на что Мальсибер лишь отмахнулся, двинувшись к отцу.

Люциус и Северус последовали за ним, садясь на мягкий диван. К ним тут же прошествовал домой эльф с неприсущей его расе гордости и протянул чашки с напитком на подносе. Малфой поморщился, брезгливо оглядывая существо и, не удостоив своим ответом, отвернулся. Север взял дымящуюся фарфоровую чашку и, сделав глоток, ощутил вкус сладкого глинтвейна во рту.

— Северус, чем вы планируете заниматься осенью? — вежливо осведомился Кристиан, сверкнув огоньком в глазах. Снейпу показалось, что в этот момент перед ним сидел Альбус Дамблдор, что-то было у них общее, только во что, понять невозможно.

— Заняться семейным бизнесом и параллельно проводить опыты в зельеварении, — не стоило говорить, что в этом списке есть ещё и «политика», обведённая жирным шрифтом.

— Похвально, — улыбнулся старик. — А вот Алекс, по-моему, всю жизнь хочет играть в свой квиддич, — несмотря на насмешку, в его голосе сквозила нежность к сыну.

— Ну, нельзя же пропадать такому таланту, как я, — отшутился парень, залпом допивая содержимое чашки.

Всё-таки странная это семья. В школе Александр казался обычным слизеринцем, таким же, как Малфой или Эйвери. Брезговал грязнокровками, пропагандировал идею чистоты крови, мог быть жестоким, а сейчас, в этом удивительном замке, рядом с отцом, он был частью чего-то непонятного, но светлого.

В зале послышался топот копыт и лошадиный ржач, привлекающий внимание мужчин, и все обернулись к противоположной стене, где можно было увидеть улицу. По равнине мчался белоснежный конь, развевающий на ветру длинную гриву. Верхом на нём сидел человек в длинной мантии такого же цвета, как сам конь. Конь остановился у ступенек широкого крыльца, всадник аккуратно опустился на землю, откидывая капюшон. Сердце бешено ударилось о грудную клетку, сдерживая удивлённый возглас, потому что не было видения прекраснее, чем лицо девушки перед ними. Она вошла через распахнутые двери, оглядывая всех из-под полуопущенных длинных ресниц. Уголки пухлых губ были слегка приподняты, огромные глаза цвета лазури выражали спокойствие, тёмные волосы волной спадали по плечам и затылку, выделяя молочную кожу. Он видел, как Люциус пытался скрыть своё изумление, а лицо Алекса осветила искренняя мягкая улыбка.

— Здравствуйте, — девушка слегка кивнула отцу, а потом и всем остальным.

Лорд Мальсибер встал, подошёл к дочери и сжал её плечи с любящей отцовской улыбкой, затем обернулся к гостям.

— Моя дочь Беатрис. Она недавно вернулась в Англию.

Девушка опустилась в кресло напротив Северуса и взглянула на него из-под ресниц, безмятежно улыбаясь.

Сохраняя невозмутимое лицо, Снейп отвёл глаза, борясь с желанием снова взглянуть на неё. Надо же, семь лет он общался с Алексом и не знал, что у него есть сестра. Судя по реакции Люциуса — он не знал тоже. Странно, к чему бы Лорду Мальсиберу скрывать свою дочь? Он заметил полуулыбку на лице своего деда, мирно беседующего с Беатрис и, хмыкнув про себя, сделал очередной глоток сладкой жидкости. Ощущение ползущего по телу взгляда не покидало его и, решительно взглянув в глаза девушке, он слегка насупился, замечая всё ту же улыбку, обращённую ему, будто непоседливому ребёнку. Это его, определённо, раздражало. Не пристало какой-то девице так смотреть на него.

* * *

Они вдвоём шли вдоль галереи Мальсиберов, сохраняя безмолвную тишину. Северуса уже начинала раздражать и улыбка, блуждающая по лицу его деда. Лучше бы он снова надел маску высокомерного аристократа, чем старался вывести его из себя своей невозмутимостью.

— Что-то случилось? — первым не выдержал Снейп.

— Ты о чём? — Чарльз слегка усмехнулся, смотря себе под ноги.

— Мы совершаем непреднамеренный визит Мальсиберам, твоя загадочная улыбка и переговоры с отцом Алекса, — ответил он, машинально проводя рукой по волосам. — Только не говори, что это только ради того, чтобы я повидался со школьными друзьями.

— Я и не собираюсь, Северус, — неожиданно серьёзно произнёс его дед, глубоко вздыхая. — Мы здесь не просто так. Мне нужно было поговорить с Кристианом в непринуждённой обстановке и познакомить тебя с его дочерью.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы Беатрис стала твоей женой, Северус, — после короткой паузы ответил Чарльз, поймав взгляд внука.

Снейп внезапно остановился, медленно переводя взгляд на деда. Он не знал, как реагировать: ругаться или смеяться. Мысль о женитьбе была настолько абсурдной, нереальной, да он никогда и не задумывался над этим. Только мечтал когда-то, что его женой станет Лили, но иллюзии рассыпались, словно песок. Что ж, глупо было думать, что он избежит участи всех чистокровных отпрысков, но оценка своей внешности, репутации в школе давно вытеснила мысли о том, что у него завяжутся серьёзные отношение, переходящие в брак.

— Увы, Кристиан слишком любит своих детей и не ограничивает их выбор, в отличие от других семей. Я, конечно, предложил ему, но решение будет принимать она.

— А моё мнение тебя интересует? — раздражённо бросил Северус.

— Давай смотреть правде в глаза. В твои планы не входит женитьба, ты не стремишься заводить отношений, если бы я увидел твой интерес к какой-нибудь девушке, то давно бы устроил ваш брак. Но единственная девушка, с которой ты общаешься, уже замужем за твоим лучшим другом.

Внутри закипала злость наравне с раздражением. Хотелось высказать всё, что он думает об этом, но он сдержался. Ведь Северус столько лет учился контролировать эмоции. Может, это и неплохая идея?

— И как ты это себе представляешь?

— Пообщайся с ней, если она тебе не понравится, я не буду настаивать, и мы отложим этот разговор.

* * *

— Значит, твой дед хочет, чтобы ты женился на сестре Алекса? — произнёс Люциус, скорее саму себе, чем остальным. — Но решение за ней, — не выдержав, он громко рассмеялся.

Северус бросил на него недовольный взгляд, жалея, что под рукой нет ничего, чем можно было стукнуть друга.

— Я, конечно, знал, что отец захочет выдать её замуж, но то, что первым кандидатом будешь ты, — сдерживая смех, Алекс уткнулся лицом в подушку и, отсмеявшись, попытался вернуть своему лицу серьёзность. — Прости, Сев, но это действительно смешно. Ты всегда вёл себя так, будто ни одна девушка тебя не достойна, а сейчас твоя женитьба зависит от ответа дамы...

— Вы меня достали, — произнёс Снейп, отворачиваясь от друзей. — Это идея моего деда, мне просто нужно с ней пообщаться. Никто не говорил, что свадьба будет и, тем более, что всё зависит от неё.

— Конечно, Северус, — издевательски бросил Малфой, но тут же улыбнулся. — Ладно, Алекс, расскажи нам о своей сестре. Почему мы о ней ничего не знали?

Северус вновь выпрямился в кресле, переводя взгляд на друзей. Он уже несколько раз пожалел о том, что рассказал друзьям об этом и теперь приходится терпеть их насмешки. И, вообще, ему ещё рано жениться, заводить детей.

— Она дочь моего отца от первого брака. Её мать умерла при родах, а мой дед хотел непременно внука, и отец женился ещё раз на моей матери. Беатрис отослали жить к нашей тёте во Францию, и учиться она поступила в Шармбатон. После окончания школы год проучилась в художественной школе, и вот отец решил вернуть её в Англию.

— Судя по твоей улыбке, вы неплохо ладите.

— Да, я часто ездил к ней в гости на каникулах, и на её день рождения, — с улыбкой произнёс Мальсибер, опуская взгляд. — Только она не любит его, — грустно добавил он. — Ночь Хэллоуина.

Северус прикрыл глаза, переваривая всю информацию. Любой бы не любил день своего рождения, если бы в этот день умерла его мать. Остаётся только поговорить с ней, как просил дед, и забыть всю эту чушь.

Медленно распахнув глаза, он взглянул сначала на Алекса, разглядывающего перстень на мизинце. Глава рода дарит своему старшему наследнику такой на семнадцатилетние.

Люциус о чём-то задумался, отвернувшись к окну. Он вообще стал таким после ухода своей кузины из дома, а потом и её свадьбы с этим идиотом Блэком. Это пятно на репутации не только Забини, но и Малфоев. Абрахас Малфой теперь ни на шаг не отходит от своей младшей племянницы, а девчонка и так не подарок, а после этого стала вести себя совсем несносно. Дядя позволял ей присутствовать на всех переговорах, игнорировать общество дам на балах, будто растил из неё второго сына.

— Где найти твою сестру? — сухо поинтересовался он, поднимаясь с кресла.

— Она, наверное, в конюшне. Любит лошадей.

Устало выдохнув, Снейп развернулся, не торопясь идя к выходу из дома.

* * *

Рука аккуратно прошлась по густой гриве, успокаивая лошадь. Низ рукавов платья почти достигал земли, касаясь бархатного подола. Конь почувствовал постороннее присутствие и слегка заржал, отпрянув от её руки.

— Тише, Лето, — мягко произнесла она. — Тише, мой хороший.

Не оборачиваясь, Беатрис успокоила коня, гладя его по морде и что-то шепча. Человек за спиной не двигался и не произнёс ни слова. Загнав белоснежного коня в стойло, девушка, наконец, обернулась.

Он стоял, прислонившись плечом к высоким дверям конюшни, скрестив руки на груди. За его спиной били яркие лучи предзакатного солнца, окрашивая небо в несколько цветов. Беатрис не помнила Англию, но и не скучала по Франции. Почему-то оказавшись в этом старинном поместье, она сразу почувствовала себя дома, а отец и брат лишь усилили это чувство.

— Хотите покататься? — вежливо поинтересовалась она, подходя к человеку ближе.

Она сразу узнала его. Алекс привозил ей много колдографий с изображением своих друзей, и в глаза сразу бросился этот угрюмый парнишка с длинными волосами и крючковатым носом. Правда, сейчас он был мало похож на него с этим аккуратным хвостом, шёлковой мантии, идеально-ровной осанкой, но его взгляд совсем не изменился. Смотря в его чёрные глаза, неизменно возникало чувство подарить ему улыбку, радость, будто его всегда обделяли любовью и лаской. Хотелось запустить пальцы в иссиня-чёрные волосы, провести ладонью по щеке. Она могла часами водить по стеклу рамки пальцем, обводя его силуэт. Глупо, влюбиться в образ по одному лишь изображению? Видимо, её и настигла эта глупость.

— Нет. Я хотел поговорить с Вами, — невозмутимо ответил он.

Её бровь удивлённо изогнулась и, пожав плечами, Беатрис лишь улыбнулась, обходя его.

— И о чём же? — бредя по тропинке, ведущей из конюшни к холму неподалёку, она обернулась, чтобы удостовериться, что он идёт за ней.

— Буду говорить прямо: мой дед хочет, чтобы я женился на Вас, и просил пообщаться с Вами, чтобы лучше узнать друг друга. Мне же сама идея кажется бредовой.

— Жениться на мне, кажется Вам бредом? — невинно поинтересовалась Беатрис, заправляя прядь волос за ухо.

Кажется, она застала его врасплох. Улыбнувшись своим мыслям, девушка остановилась под старым дубом, оборачиваясь к Северусу. Тень от ветки скользнула по его лицу, пересекая переносицу.

— Нет, сама женитьба.

Сделав шаг к нему, Беатрис приподняла голову, чтобы заглянуть в чёрные, как ночь, глаза, пытаясь не поддаться желанию коснуться его щеки. Может, это судьба? Алекс привёз свои школьные колдографии в день её пятнадцатилетия, рассказывая о каждом из своих друзей. Она помнила всех: Малфоя, Эйвери, Розье, и его — Северуса Снейпа. Брат ещё пошутил тогда, чтобы она не влюблялась в Люциуса Малфоя. Но она влюбилась совсем не в красивого и статного блондина, а в худощавого мальчишку, которого хотелось прижать к себе и не отпускать. Девичьи грёзы переросли в странную привязанность, а сейчас он стоит перед ней, и говорит, что его дед хочет, чтобы она стала его женой.

— Не хотел Вас обидеть, — чуть тише добавил он.

Ещё один шаг ближе, рука медленно поднялась, касаясь подушечками пальцев его щеки. Слишком долго она мечтала вживую прикоснуться к нему, а не к колдографии. Северус напрягся всем телом, совсем как конь под прикосновением незнакомца. Надо лишь ласково успокоить, показать, что она не обидит, позволить ему расслабиться. Следя глазами за своей рукой, Беатрис продолжала гладить его по щеке, оставаясь в непозволительной близости.

Сначала ему хотелось отшатнуться, отпрянуть от этого странно-приятного ощущения, отчего мурашки пробежали по коже. Её грудь вздымалась в такт размеренному дыханию, тёплые пальцы скользили по холодной щеке. Северус не понимал, что и зачем она делает, и почему ему так приятно.

Лили любила гладить его по волосам, дружески хлопать по плечу и задорно улыбаться, и в такие моменты ему всегда казалось, что луч солнышка касается и его. А сейчас внутри возникло новое чувство, не безмерная преданность или тихое обожание, а что-то неосознанно-приятное, а главное взаимное.

— Я не обиделась, — почти прошептала Беатрис, потянувшись губами к его лицу ещё ближе.

Резко отстранившись от неё, шелестя под ногами осенними листьями, Северус на секунду зажмурил глаза, уверенный, что сгонит наваждение.

— Беатрис, — шумно произнёс он, смотря на неё. — Разве ты хочешь, чтобы...

Её рука застыла в воздухе, пропуская ветер сквозь пальцы.

— Рано или поздно отец отдаст меня замуж, так пусть это будет человек, чей женой я сама хочу стать... — на её лице снова появилась безмятежная улыбка, перед которой расступилась бы вся тьма.

Она медленно стала опускать руку, но он успел поймать её за запястье, чуть сжимая его.

* * *

— Ты и сам понимаешь, что это будет выгодный брак для обеих сторон, — спокойно произнёс Чарльз Принц, сидя в кресле с бокалом огневиски.

Лорд Мальсибер молчал, скрестив руки за спиной, и смотрел в окно, откуда открывался пейзаж холма и одна интересная картина у дуба.

— Северус — мой единственный наследник, моё здоровье держится на зельях. После моей смерти он унаследует титул и все капиталы семьи. В качестве приданного Беатрис можешь отдать то милое поместье в Шотландии. К тому же твой сын не собирается пока жениться, а кому из нас не хочется увидеть внуков?

Кристиан глубоко вздохнул, поворачиваясь лицом к другу. Как бы он не откладывал этот момент, время всё равно настало. Так пусть это будет внук человека, которому он беззаветно доверяет. К тому же по его дочери было видно, что она неравнодушна к Северусу.

— Знаешь, я часто подшучивал над Эдвардом, что он слишком привязан к своим дочерям, чтобы выпустить их из родного гнезда, — на его лице появилась тень улыбки. — Помню, он разрешил помолвку своей старшей дочери с молодым Розье, только после того, как убедился, что она его любит.

— Я помню, Крис, — отложив бокал, Чарльз грустно улыбнулся. — А когда его средняя дочь отвергла предложение Долохова, я спросил у него, что он будет с этим делать. А он ответил, что ничего, потому что всё и так прекрасно.

— Её зовут Флоренс. Она тоже росла от него далеко, наверное, поэтому он был к ней привязан больше всего, как и я к Беате.

— И, по-моему, её помолвка со старшим из сыновей Ориона — самое правильно решение Эдварда. Да и девочка молодец. Жаль, что для этой свадьбы ей пришлось разорвать связь с домом.

— Когда он только привёз её из Италии, я хотел договориться о помолвке. Она была отличной кандидатурой Алексу, но Эдвард отказался. И сейчас я понимаю, что правильно сделал. Ты же видел Метки у своего Северуса, моего Александра и младшего Малфоя.

Чарльз глубоко вздохнул, опуская взгляд.

— Мы оба видели их, но предпочитаем молчать. Не так ли? Я появился в жизни своего внука слишком поздно, чтобы столкнуть его с этого пути, но сейчас пытаюсь сделать хоть что-то. Обзавести семьёй и детьми, чтобы он не превратился в одинокого монстра.

— Я всю жизнь пытался внушить сыну правильные ценности, но недооценил влияние извне. Боюсь, и женитьба здесь не поможет. Идея превосходства чистокровности слишком прочна в его голове, — грустно усмехнувшись, Лорд Мальсибер опустился в кресло за своим рабочим столом. — Но что мне делать с дочерью? Отдать её за молодого Пожирателя?

— Боюсь, второго Сириуса Блэка ты для неё найдёшь. Все друзья Северуса уже приняли Метки. А достойного жениха нашего положения ты не найдёшь. Младший Блэк слишком юн, Нотт для неё слишком взрослый. Остальные уже помолвлены или женаты.

Кристиан провёл рукой по седине волос, глубоко вздыхая. Слишком безвыходное положение сложилось, а ведь самое главное — счастье дочери. Ему надо ещё подумать о сыне, что поломал себе жизнь и не осознаёт это. Встав с кресла, он вновь подошёл к окну, наблюдая за дочерью. Казалось, даже отсюда видно, как она улыбается.

— Я согласен.

— Я сделаю всё, чтобы уберечь их, — после долгой паузы заговорил Лорд Принц. — Я обещаю тебе, Кристи.

— О большем и просить не могу, — устало ответив, он отвернулся от окна, — Чарли.

Новоиспечённая Леди Принц-Снейп стояла посреди огромной гостиной, наблюдая за уборкой домовиков. В чёрном платье она выглядела ещё худее, чем обычно, а белизна лица сильнее бросалась в глаза. Многие сказали бы, что траур ей к лицу, но на самом деле Беатрис не любила чёрный цвет, а чья-то смерть надолго выбивала её из привычной колеи. Казалось, Чарльз Принц только вчера встречал её в своём поместье, просил называть «дедушкой», а сегодня его уже нет, будто нить его жизни внезапно оборвалась, безо всякой на то причины. Только потом она узнала, что у него было слабое здоровье, но он это умело скрывал зельями и заклинаниями. Он умер тихо и спокойно — в своей постели, оставив всё своему единственному внуку, в том числе и множество вопросов, как же выжить в этом мире.

Северус замкнулся в себе ещё больше, чем прежде. Целыми днями сидел в кабинете или работал в лаборатории, а ей хотелось помочь или хоть как-то утешить. Они женаты всего месяц, но ей хватило этого, чтобы узнать. Узнать всего без остатка по манере говорить, держать вилку, давить на перо, закрывать глаза и откидывать волосы назад после многочасовой работы над новым зельем.

Вечер прощания с Лордом Чарльзом Принцем давно закончился, замок вновь опустел, а Беатрис всё стояла в гостиной, не зная, что ей делать. Идти спать или зайти к мужу?

Глубоко вздохнув, она вышла из гостиной, останавливаясь в коридоре.

— Тин, где молодой Хозяин?

— Тин видел молодого Хозяина у входа в лабораторию, он велел Тину не беспокоить его, — пискнул эльф в ответ, поднимая огромные глаза на неё.

— Спасибо, Тин, — чуть улыбнувшись, Беатрис теперь чётко знала, куда ей надо.

Оказавшись у дверей в личную лабораторию мужа, она приоткрыла её, заглядывая внутрь. Северус увлечённо работал, нарезая корень какого-то растения, а затем кидая его в кипящий котёл. Казалось, он даже не заметил её присутствия. Скользнув в комнату, она притворила дверь за собой, подходя ближе. Бусинки пота блестели на его лбу, губы сжались в плотную линию, а он всё продолжал усердно резать ингредиенты для зелья, пока острое лезвие ножа не полоснуло кожу на указательном пальце. Красные капельки крови растеклись по разделочной доске, Снейп тихо выругался, прижимая салфетку к пальцу.

— Надо залепить пластырем, — наконец, подав голос, она подошла ближе, аккуратно беря его руку в свою. — У тебя здесь он есть?

— Где-то должен быть, — сухо ответил он, но руку не отнял. — Надо посмотреть в той коробке.

Он почти сделал шаг в сторону той самой коробочке, но Беатрис удержала его на месте, пытаясь улыбнуться.

— Я сама.

Как же ей хотелось сломать эту стену, что он выстроил перед собой для окружающих. Хотелось показать, что она всегда будет рядом с ним, что разделит все его проблемы, попросить не замыкаться в себе. Ведь, он ей нужен, и она ему нужна, только он пока не понимает этого. Только вот Северус выстраивал эту ледяную стену годами, возможно, с самого детства, и вряд ли когда-нибудь пустит кого-нибудь за неё.

Вытащив магический пластырь, обещавший затянуть любую царапину за десять минут, она снова приблизилась к Северусу, аккуратно клея его на место пореза.

И снова эта тишина между ними, и одному Мерлину известно, о чём он думает. Беата опустила глаза в пол, не решаясь произнести и слова.

— Я хотел сказать, — начал он почти севшим от долгого молчания голосом, — спасибо тебе. Ты всё устроила с похоронами, гостями, даже с документами...

Она видела, что слова даются ему с трудом. Он был не из тех, кто говорит, скорее, молчит, а она понимает его молчание.

— Не за что, — мягко улыбнувшись, она шагнула к нему, прижимая к груди. — Тебе надо отдохнуть, пошли спать.

Сначала он никак не отреагировал, а она продолжала прижиматься к нему, словно ища тепла, как маленький котёнок. Его руки неуверенно обняли её за талию, а тело стало расслабляться. Ей вдруг стало так тепло-тепло, и не только от его неуверенных объятий, но и надежды, пригревшейся в сердце.

Беатрис верила, что ей удастся растопить лёд её Чёрного Принца, сказки о котором ей в детстве читала няня-эльфийка. Нет, она не была наивным ребёнком, наоборот, осознавала реальность, как никто другой. Просто она нужна Северусу, иначе он окончательно закроется в себе, превращаясь в холодного монстра. Эта проклятая Метка и так вытягивает из него всю человечность, а он не замечает. Но в той же старой сказке говорилось: «Любое тёмное проклятье снимет свет», и в это она тоже верила.

Беатрис ощущала его глубокую привязанность к ней, пусть Северус и пытался это отрицать, но в редкие моменты их близости она чувствовала, как он цепляется за неё, как за спасательный свет. Как снимает с себя защитный слой льда, когда она целует его или обнимает, или просто прижимается во сне. Не смотря на то, что этикет подразумевал две спальни для супругов, она любила засыпать с ним в одной кровати, а он и не возражал.

Возможно, им предстоит долгий пусть к семейному счастью, но она сделает всё, чтобы обрести его. За себя и за него.

Дни тянулись медленно, казалось, сегодняшний день ничем не отличался от предыдущего. Глубокая осень сменилась зимой; земля постепенно покрылась тонким слоем снега, а кроны деревьев блестящим инеем. Поместье Принцев стало похоже на сказочное королевство, украшенное редкими магическими цветами. Беатрис коротала время в «светлой комнате» с карандашом и бумагой, рисуя различные цветы и птиц, но больше всего бабочек — она их ужасно любила. Северус даже подарил ей огромный террариум с бабочками всех оттенков.

Услужливый эльф положил на столик рядом с её креслом тарелку с тыквенным пирогом, беспокоясь о том, что Хозяйка забывает обедать, проводя свободное время за рисованием.

— Беатрис, у нас гости, — громко произнёс Северус, входя в комнату через высокие двери. — Не беспокойся, всего трое.

— Зато каких, — весело ухмыльнулся Люциус Малфой. — Добрый день, леди Принц-Снейп.

— Мне кажется, надо было оставить ещё и «Мальсибер», — Алекс широко улыбнулся сестре, подходя к ней.

— Увы, я не смог от них отделаться. Будь моя воля, я пригласил бы только одну Нарциссу.

— Северус, — возмутилась миссис Малфой, но всё же улыбнулась. — Рада тебя видеть, Беатрис.

Когда Беата только познакомилась с Нарциссой, то нашла её идеальной. Холодная красота, безупречные манеры, выдающиеся таланты от музыки до игры в шахматы, но иллюзия стала постепенно развеиваться, и Беатрис нашла единственный минус её жизни — брак Нарциссы. А может, только девушка способна увидеть несчастье другой, когда все остальные ослеплены блеском её совершенства? Тем не менее, Нарцисса Малфой очень нравилась Беатрис, ведь они могли часами болтать обо всём, а сама Беата не редко скрашивала одиночество миссис Малфой, потому что Люциуса почти никогда не было дома, даже больше, чем Северуса.

— Я счастлива, что вы заглянули, — отложив карандаш и наброски на бумаге в сторону, Беатрис начала приподниматься, но почувствовала резкое головокружение, и снова упала в мягкое кресло.

— Что случилось? — обеспокоенно спросили Алекс и Северус одновременно, а Нарцисса поспешила к подруге.

— Я... всё хорошо, — попытавшись их успокоить, она схватилась за подлокотники, ощущая сладкий приторный запах, вызывающий отвращение и тошноту. — Я не знаю...

— Талли, — позвав домовика, Снейп приблизился к жене, садясь перед ней на корточки. — Какие у тебя симптомы? Может, лихорадка, отравление или драконья оспа?

Через несколько минут в комнате появилась пожилая эльфийка и, расценив обстановку, приблизилась к хозяйке.

— Талли здесь, сэр.

— Беатрис плохо, нужно вызвать целителя...

— Северус, всё хорошо, — выдавив улыбку, Беата снова встала с кресла, ощущая рвотный позыв. — Уберите кто-нибудь этот пирог... — попросила она, прикрывая рот ладонью.

Внезапно послышался звонкий смех Нарциссы, отчего все мужчины сразу же повернулись к ней, недоумённо разглядывая. Подойдя ближе к Беатрис, Цисси взяла её под руку, улыбаясь.

— Мне кажется, у нашего Северуса через несколько месяцев появится наследник... или наследница, — объявила девушка, уводя подругу из комнаты. — Но целителя вызвать нужно.

Эльфийка исчезла вслед за девушками, оставив Люциуса, Алекса и Северуса в гробовом молчании.

Снейп всё ещё смотрел на дверь, где несколько минут скрылась его жена с Нарциссой, переваривая информацию.

Как? То есть, нет, не как, а....

— Ну, давайте выпьем за будущее отцовство Лорда Принц-Снейпа, — наконец, произнёс Алекс, переглядываясь с Малфоем.

* * *

Лили Эванс сидела в старом потрёпанном кресле, обхватив колени руками, и беззвучно рыдая. Горячие слёзы обжигали щёки, но она ничего не могла поделать. Её маленький мир, населённый любимыми людьми, неожиданно поломался, а обломки причиняли боль.

Почему?

Почему именно её родители?

Когда рядом гибли друзья, товарищи, бывшие однокурсники от зелёных лучей авады, её родители так нелепо погибли. Автокатастрофа. А ведь она уже и забыла, что люди могут умереть вне зависимости от того, в каком мире ты живёшь. Просто, когда вокруг Война, забываешь о простых случайностях. Она так мало времени провела с родителями после окончания Хогвартса. Всё старалась спасти кого-то, без отдыха работала в Мунго, рвалась в мракоборцы, но Джим не позволил...

Джим — её самый любимый, самый лучший — её любовь. Ведь он тоже потерял родителей, но старался держаться, а она не может. Карлус Поттер погиб, защищая семью полукровок в деревне неподалёку от их поместья, а Дорея не выдержала потерю мужа и тоже слегла. Лили тогда шептала Джеймсу, что всё будет хорошо, что его отец погиб не напрасно и его родители не хотели бы, чтобы их сын потерял голову от жестокой мести или самобичевания. И он смог. Он же сильный. Взял себя в руки и остался всё тем же добрым и милым Джейми, которого она так беззаветно любила. Джейми, которого она разглядела на седьмом курсе за оболочкой хвастуна и взбалмошного парня, считающего, что весь мир принадлежит ему и его друзьям.

А как быть ей? Что делать дальше?

Мама. Папа.

Как бы ей хотелось ещё раз сказать, как сильно она их любит, и как благодарна за всё. Хотелось прижаться к папе и слушать, как он читает спортивные новости вслух. Или надеть фартук и помочь маме печь имбирное печенье в форме человечков. Боже, как же ей этого хотелось!

А ещё она вспомнила, что давно забыла о Боге. До Хогвартса она каждое воскресенье ходила с семьёй в церковь, а потом стала считать этой глупостью. А теперь она обязательно будет молиться, пусть Джеймс и будет смеяться. Она всё равно будет.

Казалось, Петунья совсем перестала общаться с ней. Только смотрела с ненавистью и обидой, будто это Лили виновата. Но ведь она не понимает, она же не могла... Или ей действительно надо было быть дома, рядом с мамой и папой, а не лезть во всю эту Войну? Нет! Она бы себе этого никогда не простила.

Кто-то аккуратно поднял её с кресла, а позже опустил себе на колени. Лили открыла глаза, чувствуя тепло Джеймса, и уткнулась носом в изгиб его шеи. И потоки слёз хлынули с новой силой.

— Тише, тише, Лилс, — прошептал он. — Ты же сильная девочка, я знаю.

Пытаясь взять себя в руки, она взглянула в его карие глаза и провела пальчиками по круглой оправе его очков.

— Джим, — сдавленно произнесла она, — я... я не знаю, что будет дальше...

— Как что? — он сильнее прижал её к себе, целуя в висок. — Всё так, как мы и хотели. Уверен, что мистер и миссис Эванс тоже хотели этого, — его рука сжала её ладонь, где безымянный палец украшало массивный перстень и тонкое обручальное кольцо. — Я люблю тебя, Лили. Больше, чем кого-либо на свете, — ей вдруг стал не так одиноко, как несколько минут назад. Действительно, у них же были планы. Джеймс ужасно мечтал о свадьбе и говорил, что плевать ему на войну. — Даже больше, чем Бродягу, — ласково добавил он, — но тут он сам виноват. Первый променял меня на Фло...

Вот так всегда. С ним она забывала обо всём: о проблемах, несчастьях, Войне и потерях. Он мог одной шуткой вызвать улыбку на её лице в самый грустный момент. И как она могла думать, что он тупоголовый идиот первые шесть курсов?

— Так мы поженимся? — тихо спросила она, обнимая его за шею, пока Джеймс стирал слёзы с её лица.

— Да, и у нас будет маленький уютный домик, как у твоих родителей и много-много детей.

После смерти родителей Джеймс Поттер не хотел жить в родовом поместье, где каждый уголок напоминал о прежней жизни, и Лили это знала. Ей просто хотелось всегда быть рядом с ним.

— Но мы не будем называть их этими дурацкими именами, которые вы с Сириусом придумали, насмотревшись маггловских фильмов про байкеров...

Джим лишь усмехнулся, целуя её в уголок глаз, которые ещё недавно были наполнены слезами.

Джеймс Поттер любил Лили Эванс так сильно, что не мог представить свою жизнь без неё. Он мечтал об их семейной жизни, наполненной радостью и смехом, особенно детским. Мечтал о сыне, которому подарит метлу и лично научит кататься, чтобы вырастить лучшего ловца за всю историю квиддича. Мечтал, как они с Лили поведут его покупать ему первую волшебную палочку, школьную мантию, покажут Хогвартс-экспресс и будут радоваться, когда он поступит в Гриффиндор. А если у Бродяги будет дочь, то они обязательно их сведут. А ещё у них с Лили будет своя дочь, такая же рыжеволосая, с зелёными глазами, как у мамы. И не будет никакой Войны, ведь он сделает всё, чтобы его дети росли в мире...

Джеймс Поттер ещё много мечтал и верил, что всё это станет реальностью. Он не думал о смерти, ведь они сильные, они победят, и у него есть верные друзья. Жаль, что судьба так часто несправедлива к лучшим из нас, ведь одному маленькому мальчику предстоит увидеть Хогвартс-экспресс впервые без своих родителей, как и всё остальное... ведь они отдадут свою жизнь, чтобы спасти не только его, но и всю Британию...

* * *

Он не спеша шёл по коридору в кабинет профессора МакГонагал, до сих пор не зная зачем. Она не его декан, а на трансфигурации он один из лучших. Он шёл и думал о своём будущем, не о предстоящей сдаче ЖАБА, а о том, что будет после. Родители настаивали на принятии Метки, Белла писала ему каждый день, чем начала раздражать. Друзья уже готовились пополнить ряды Пожирателей, а он сам?

Он сомневался.

С одной стороны, все идеалы, что пропагандирует Тёмный Лорд и Пожиратели, внушены ему с детства, и он свято в них верил. В отличие от старшего брата, Регулус всегда следовал наставлениям родителей и Кодексу Древнейшего и Благороднейшего Рода Блэк. А с другой стороны, Тёмный Лорд вызывал у него смешанные чувства, и никакого доверия. Правда, всё уже решено. Через неделю после окончания Хогвартса, Регулус примет Метку, ведь Лорд так стремится заполучить себе молодого наследника Блэков.

Постучав в дверь, он услышал «войдите», и голос показался ему до ужаса знакомым. Толкнув её, он оказался в кабинете профессора трансфигурации, которая отсутствовала, зато у камина стоял... его старший брат.

— Привет, Регулус, — казалось, Сириус не знает, как себя вести. — Как дела?

Засунув руки в карманы брюк, Сириус попытался улыбнуться брату, но совсем не вышло. Слишком широкая пропасть была между ними, а ведь в детстве они были очень дружными. Регулус до сих пор помнил, как они весело играли, доводили Кричера, только вот всё закончилось, когда Сириус уехал в Хогвартс...

— Здравствуй, Сириус, — холодно ответил Регулус, смотря на брата в упор. — У меня всё хорошо. Кстати, поздравляю со свадьбой.

— Спасибо.

Вот и всё. Несколько фраз, почти, как чужие. А они давно уже чужие. Регулус не спеша оглядел кабинет, усмехаясь обилию красно-золотого. Отважные гриффиндорцы, грёбанные герои, готовые спасти всех нуждающихся, а на самом деле никого они не спасают, их геройства хватает только кинуться под летящий луч заклятья.

— Регулус, — выдохнув, Сириус сделал шаг вперёд, — я пришёл поговорить с тобой.

— Говори, — спокойно ответил он.

Наверное, в нём говорила обида и злость, но он ничего не мог с этим поделать. Где-то в глубине души было чувство полного одиночества, и возникло оно много лет назад, когда старший брат впервые уехал в школу, обещая писать каждый день. И сначала он писал, пока не встретил новых друзей, ставших ему семьёй, о которой он всегда мечтал, потому что своя собственная его не устраивала. А потом Регулус попал в Слизерин, а Сириус повёл себя так, будто это он — Ругулус, его предал.

— Я знаю, что мы с тобой давно перестали быть настоящими братьями, и я знаю, что виноват в этом я.

Бровь Регулуса взлетела вверх от удивления. Кто же сумел укротить великое чувство собственной правоты и превосходства его братца, и тем более заставить признать свои ошибки. Флоренс? Хотя, даже ей это не под силу.

— Я знаю, что хотят от тебя родители, и прошу тебя не делать этого, — в его глазах читалась искренняя мольба. — Двери в моём доме всегда для тебя открыты, и мы с Фло будем безумно счастливы...

— Ты хочешь, чтобы я ушёл из дома? — насмешливо переспросил Регулус.

— Я хочу, чтобы проклятая Метка никогда не появилась на твоей руке, Рег, — жёстко ответил Сириус, сверкая синими глазами. — Я хочу, чтобы мы снова стали братьями...

Регулус знал, каких усилий это стоило его брату. Гордость у Блэков была в крови, вот и он сейчас не мог побороть её, чтобы сделать шаг навстречу. Нет, обида всё ещё давала о себе знать.

— Что ж, ты опоздал со своим желанием, — пытаясь казаться непринуждённым, Регулус приподнял левую руку, скрытую под тканью мантии. — С обоими желаниями.

«Ну, давай, братец, покажи, как тебе противно».

Но Сириус лишь безмолвно смотрел на его руку, и сейчас было сложно понять, о чём он думает. В такие моменты он умело превращался из шута в настоящего Блэка.

— Ещё не поздно...

— Ты не понял меня, Сириус, — почти по слогам ответил он, — уже всё. Мне пора.

Круто развернувшись на сто восемьдесят градусов, он быстро вышел из кабинета, оставляя брата в одиночестве.

Плевать, что он солгал. Всё уже давно решено, и Сириус слишком поздно спохватился о благополучии младшего брата.

Оказавшись в гостиной Слизерина, он сел в кресло, не замечая ничего вокруг, мысли до сих пор были заняты собственным будущим. А появление Сириуса всё только усложнило. Может, ещё не поздно отступить? Отказать? Осталось сделать Выбор, от которого будет зависеть всё...

Поймав на себе внимательный женский взгляд, Регулус уставился на девушку в упор, и ему показалось, что она прошептала ему одними губами «не надо».

— Европа, ты идёшь? — прокричал женский голос со стороны выхода из гостиной.

Европия не ответила, продолжая смотреть на Регулуса, но встав со стула, побрела к выходу, отрицательно покачав ему головой.

* * *

Приёмы у Малфоев отличались особой изысканностью, тщательной подборкой украшений, идеальной едой, элитными гостями, а главное обитателями этого дома. Очередной светский раут, продуманный Нарциссой до мелочей по случаю окончания Европией Хогвартса, вызывал восхищение. Сама Европа, что на неё совсем не похоже, в этом никакого участия не принимала. Надела платье, что ей подарила мать, и, притаившись за колонной, наблюдала за гостями. По её лицу блуждала грустная улыбка, тёмная прядь упала на лоб, а серые глаза безжизненно смотрели перед собой. Ей казалось, что она теряет себя, что внутри неё есть что-то подавляющее собственную волю, и что она становится кем-то другим. Ужасные сны не переставали преследовать её, и теперь она боялась спать. Боялась, что сходит с ума, потому что в последнее время уже не различала, где реальность, а где сон. Каждый день приходилось маскировать мешки под глазами волшебными кремами, от прежней ветреной и циничной Европии Эриды не осталось ничего.

Как же ей хотелось поговорить хоть с кем-нибудь о том, что с ней происходит, только вот не с кем. Мать замкнулась в себе и почти не выезжала из поместья. Дядя Абрахас не поймёт, Люциус тоже. Афродита... от неё остался лишь призрак, блуждающий по тёмному замку. Европа знала, что Дита уже никогда не станет прежней. Была ещё Флоренс, с которой они не общались уже год.

Прикрыв глаза, она опёрлась плечом о колонну, ощущая жар во всём теле. Ей казалось, что она вся говорит, что языки пламени ласкают тело, захотелось громко закричать, но крик застрял где-то в горле.

Она не виновата. Это кто-то другой движет её разумом, манит её сделать этот шаг в пропасть. А сейчас ей и вовсе казалось, что это будет правильно, что всё это давно уже решено, а она играет свою роль.

Может, знай Европа об одном старом пророчестве, произнесённое на смертном одре её далёкой родственницей, то поняла бы, что с ней происходит?

Жарко. Слишком жарко. Они все хотят её смерти, наслаждаются, как адское пламя сдирает заживо с неё одежду, потом кожу, плавит...

— Ты прекрасно выглядишь, Европия, — тело покрывается холодом, заставляя огонь отступить.

Ей так хорошо, так и должно быть... Медленно распахнув глаза, она обернулась, чуть вздрагивая от неожиданной встречи.

— Не бойся меня, — и снова успокаивающий голос, и хочется поверить, довериться. Перестать бороться с силой, заполняющей каждую клеточку её разума и тела. — Я не причиню тебе вреда.

Она согласно кивнула, встречаясь взглядом с красными зрачками глаз человека, которого ненавидели или фанатично восхищались, но абсолютно все боялись. Кроме неё. Она знает, что он не сделает ей больно.

* * *

Через неделю после этого вечера, Европия Эрида Забини исчезла, забрав с собой старую эльфийку Элис, и оставив родным записку с одной лишь строчкой: «Я там, где должна быть». Персефона Забини не вынесла потери дочери и умерла спустя несколько дней в своей постели, приказав домовикам похоронить её на семейном кладбище Малфоев. Побег Европы и смерть сестры сильно подкосило Лорда Малфоя, он удалился в дальнее поместье в Уэльсе, оставив все дела своему сыну, и лишь изредка писал, интересуясь здоровьем своей невестки и малыша, что она носила под сердцем.

Тот, кого ты любишь — это сон. Тот, единственный, который снится, когда ты не закрываешь глаза. Который нежно обволакивает тебя дремой тепла и уюта, мягко качая на руках бытия. Который нежно выдыхает в твои волосы смех звезд, разлетающийся яркими осколками счастья на ветру, оседая на твоих губах. Тот, который меняя мир, однажды становится им, только твоим...

Аль Квотион. Запчасть Импровизации.

Огромное количество белого света на миг ослепило яркой вспышкой, и ей захотелось спрятаться в тени, но постепенно глаза стали привыкать к яркому освещению. Прищурившись, она с удивлением заметила, что местность вокруг постоянно меняла очертания и форму, что невозможно было разобрать, где она сейчас находится. Тёплый воздух приятно обласкал кожу, прогоняя недоверие и страх. Флоренс сделала шаг вперёд, вглядываясь вдаль, и ей показалось, что там свет ещё ярче. Где-то дальше был источник яркого света, охватывающего всё пространство. Где она? В комнате или на улице? Сейчас было не разобрать. Чем ближе она подходила к источнику света, тем отчётливее слышался детский смех, наполненный звонкой радостью. Сердце в груди бешено застучало; мягко ступая по земле, она пыталась отыскать ребёнка. Беспомощно оглядываясь по сторонам, Флоренс увидела маленького мальчика, за спиной которого разливался тот самый свет. Мальчик — и есть свет, поняла она, приближаясь к нему.

Он поманил её к себе рукой и улыбнулся. И вокруг стало ещё светлее от этой детской улыбки с озорным блеском в глазах.

По её лицу скользнула тень неуверенности и в то же время любопытства, но что-то внутри само вело её к ребёнку.

«Это Сириус в детстве, — подумала она, но подойдя ближе, увидела, что у этого мальчика серебристо платиновые волосы, совсем как у её матери. — Люциус? Нет...».

Приглядевшись внимательнее, она разглядела цвет его глаз: ярко-синий, как у Сириуса. Сердце совершило головокружительный кульбит, а на лице стала расцветать самая настоящая улыбка. Медленно протягивая руку вперёд, будто боясь, что всё сейчас померкнет, Флоренс коснулась бархатной щеки.

— Как тебя зовут? — тихо спросила она, садясь на колени перед ним.

Малыш провёл рукой по её волосам и звонко рассмеялся, убегая. В зелёных глазах мелькнуло удивление и, встав, она побежала за ним.

— Стой, — он остановился, поднимая взгляд к её лицу. На вид ему было около четырёх-пяти лет. — Я тебя знаю?

Он был таким маленьким и очаровательным, невинно-беззаботным, что захотелось его обнять и забрать с собой.

Снова оказавшись перед ним, Флоренс заметила в копне серебряных волос одну чёрную прядь чёлки, падающую ему на глаза, и завороженно смотрела, как он откинул её назад маленькими длинными пальчиками. Совсем как Сириус.

— Пойдём со мной, — взяв его за руку, Фло тепло улыбнулась, сжимая хрупкую ладонь.

— Не сейчас, — по-детски открыто ответил он, не отрывая от неё глаз. — Но я приду, ты ведь будешь меня ждать? Правда, мамочка?

В груди что-то кольнуло, коленки подогнулись от слабости, а кончики пальцев стали покалывать, и всё это от одного простого слово. Мама. Внутри стало так тепло-тепло, а вокруг ещё светлее от улыбки ребёнка. Её ребёнка.

Сглотнув, Флоренс не знала, как справится с накатившими эмоциями. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Вот так просто. Миг и можно почувствовать себя самой счастливой на свете. Ничего больше в жизни не важно, только маленькая ручка в женской ладони, греющая самой настоящей и искренней любовью.

— Конечно, малыш, — прошептала она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы радости.

Он был совершенством. Такой красивый, такой родной, и, казалось, такой реальный. В нём смешалось всё самое лучшее.

— Я очень-очень буду тебя ждать, — улыбнувшись сквозь слёзы, Флоренс глубоко вдохнула воздух в лёгкие, и села на землю.

Глаза давно привыкли к свету, и окружающее стало проявлять очертания. Местность вокруг напоминала её старый дом — фамильный особняк Забини. Широкая река, поля и цветы, — всё было залито белым светом.

Он провёл пальцами по её лицу, словно стирая слёзы, и озорно подмигнув, убежал, звонко смеясь.

Флоренс прикрыла глаза, прижала руку к груди, и скользнула ею вниз к животу, ощутив странно-приятное чувство, похожее на дуновение жизни.

Медленно раскрывая глаза, первое, что она сделала — улыбнулась так радостно, так ласково и мягко одновременно, будто новый день — лучшее в этой жизни. Может, он и в правду самый лучший? Казалось, её жизнь обрела новый смысл, и ведь это действительно так. Держа руку на животе, Флоренс уже знала, что внутри неё растёт новая жизнь. Маленькая частичка её и Сириуса. Малыш с серебристыми волосами и одной чёрной прядкой. А ещё она знала, что уже любит его больше всего на свете. А ведь раньше это казалось невозможным, потому что она никого не любила больше, чем Сириуса.

Встав с кровати, Флоренс оглядела спальню. Тяжёлые занавески были плотно прикрыты, чтобы утреннее солнце её не разбудило, а домовые эльфы уже приготовили одежду. Палочка Сириуса лежала на прикроватной тумбе — значит, он дома. Накинув на себя длинный халат, она буквально выпорхнула из спальни, пересекла коридор и легонько толкнула дверь кабинета мужа. Он сидел за столом, погрузившись в чтение письма. Пергамент был ярко— красный, что могла означать только одно — Лили. Только она любит писать письма на разноцветной бумаге.

Прислонившись щекой к дверному косяку, она взглянула на него, радуясь, что он дома. Сегодня дома, а в последнее время это бывает всё реже.

— Доброе утро, — её голос звучал так по-детски застенчиво, а глаза горели ярким пламенем.

Подняв взгляд, он по-доброму усмехнулся и, отложив письмо, откинулся на спинку стула.

— Доброе утро, — он поманил её к себе пальцем, — иди сюда, родная.

Отрицательно покачав головой, Флоренс озорно улыбнулась и прикусила нижнюю губу. Она чувствовала себя маленькой девочкой, ведь только им присуща такая игривость. Казалось, за спиной выросли белоснежные крылья, опьяняющие безграничной лёгкостью, словно она высоко в небе.

— Я хочу кое-что сказать тебе, — тихо сказала она и отступила на шаг, прячась за стеной и дверным косяком.

Они с Сириусом любили вести себя так, будто ничего не происходит: будто нет никакой войны, будто в газетах нет постоянных сообщений о смерти кого-то из знакомых или близких. Всего лишь иллюзия нормальной жизни. Но она помогала.

Уже через минуту Сириус стоял перед ней, отмечая, что ярко-зелёный шёлковый халат, как нельзя кстати сочетается с изумрудом её глаз. Она была такой воздушной и мягкой, словно вся соткана из сотни лучей предзакатного солнца.

— Тогда зачем прячешься? — упёршись одной рукой в стену возле её лица, он приблизился к ней, скользя свободной рукой вдоль её позвоночника, ощущая мягкий шёлк халата.

Выгнув спину, она перехватила его руку и аккуратно положила на свой живот, внимательно следя за его реакцией. Прищурив глаза, Сириус стал соображать, не совсем понимая, что она хочет сказать, а когда стал понимать, то растерялся...

— Я беременна.

Его рот раскрылся, а глаза расширились, и это было бы смешно, если бы не такая ситуация. Он смотрел на неё, а она смотрела в ответ, как им показалось, очень долго, хотя на самом деле не больше двух минут. Она сжала его руку сильнее, и это вырвало его из его секундного транса.

— Хорошо, — сказал он.

— Хорошо? — спросила она в отчаянии, неуверенная в значении его слов, ведь ещё минуту назад она была счастливее всех на свете.

— Хорошо, — повторил он и сжал её в крепких объятьях. Впервые за долгое время она спокойно выдохнула.

«Ух ты, — повторял он, а она по его голосу слышала, что он улыбается. — Ух ты, хорошо».

— Да, хорошо, — мягко сказала она, а он поцеловал её, и это казалось идеальным.

А потом он весело засмеялся, сияя, словно тысячи фейверков из Зонко. Подхватив её на руки, он всё ещё смеялся, донёс до соседней комнаты и, упав в кресло, усадил её себе на колени.

— Ты счастлив?

— Счастлив ли я? — переспросил он, прижимая её к себе. — Я женат на самой красивой, доброй, умной, ласковой, нежной, на самой лучшей и самой любимой девушке на свете, — он поцеловал её в щёку, — и у нас с ней будет ребёнок, — его губы коснулись уголка её губ, и от этой близости у неё мурашки поползли по телу. — Я самый счастливый человек на этой грёбанной планете.

Не дав ей ответить, Сириус впился в её губы нежным поцелуем, крепче прижимая к себе. Его рука всё ещё лежала на её животе, скользя под запах халата. Да, он был счастлив. Она не только видела это, но и чувствовала. В последний раз он так светился от радости в день свадьбы Лили и Джеймса. Флоренс многое бы отдала, чтобы раствориться в этом мгновении.

— Это мальчик, — прошептала он сквозь поцелуй.

После этого она не видела человека счастливее, чем Сириус Блэк. Он буквально сиял, постоянно шутил, словно снова стал школьником. Джеймс, Лили, Римус, Питер радовались вместе с ними, а он так сильно хотел стать отцом. За последний год они слишком много пережили, а их будущий ребёнок стал светом в их жизни. Сначала смерть родителей Джима, которые стали ей очень дороги, потом смерть Эвансов, выбивших Лили из колеи, за этим последовал побег Европы и смерть её матери. Она старалась думать, что Европии будет легче подальше от этой Войны и влияния окружения Малфоев, а смерть матери стала ещё одной раной на сердце. Пусть они не общались, но она была её матерью. Неужели наши родные и близкие умирают для того, чтобы мы поняли, как они нам дороги?

«У меня будет сын, — повторял он, — сын!».

Флоренс лишь закатывала глаза, когда он покупал игрушки их ещё не родившемуся сыну. Она говорила, что ещё рано и у неё даже живота не заметно, но он даже и слушать этого не хотел. Сириус лично обустроил детскую комнату, усыпав её всевозможными волшебными игрушками: летающими драконами, ползающими василисками, скачущими кентаврами, и собрал маленькую команду по квиддичу. Иногда ей становилось страшно от мыслей о том, что если что-нибудь случится с их малышом? Но она старательно отгоняла их. Нет. Всё будет хорошо. С ним ничего не случится. Она же сама видела его. Его озорную улыбку, синие глаза, серебряные волосы и чувствовала прикосновения его крохотных рук к своему лицу. Пусть это было во сне, Флоренс знала, что это было по-настоящему. Только вот неведомый страх всё чаще стал забираться в её голову, пронизывая кожу и сжимая все внутренности в тугой ком. Все вокруг успокаивали её, что страх — это нормально.

Надевая свои старые платья, она с толикой страха и восторга замечала, как они становятся малы. Кладя руку на живот, она любила говорить с ним, сидя в огромном саду.

— Ты быстро растёшь, мой маленький, — говорила она и читала вслух свои любимые книги, зная, что он всё чувствует и понимает.

Сириус в последнее время стал всё больше времени пропадать на работе, особенно ночью. Теперь она стала бояться и за него, что он может не вернуться, и впервые попросила его остаться дома, но он не мог. Не мог сидеть дома, когда день за днём гибли лучшие из лучших, жертвуя своими жизнями во имя мира. Ему казалось, что чем больше он засадит Пожирателей в Азкабан, тем быстрее закончится эта Война, и их ребёнок будет расти в мире. Все они, храбрые воины, в это верили. А Флоренс знала, что на места погибших Пожирателей придут новые, пока жив их Лорд. Её до сих пор била дрожь при воспоминании о том человеке со змеиными глазами, что превратил её сестру в блёклую тень.

* * *

Он увидел её в кресле перед камином. Она листала альбом с колдографиями, и он подкрался незаметно, целуя её в макушку, ощутив, как она вздрогнула. Мерлин, она в последнее время стала нервной.

— Я сегодня пораньше, — весело произнёс Сириус, обходя кресло. Сев на пол у её ног, он с нежностью взглянул на округлившийся живот и откинул чёлку со лба. — Сохатый сказал, что ты была у них сегодня.

— Я помогала Лили варить зелья для больницы, — ответила она, закрывая альбом. — Я уже не могу сидеть целыми днями дома, давай сходим куда-нибудь.

Он устало выдохнул, смотря на неё. Она такая... любимая. Как же трудно ей отказать, но как иначе уберечь её от этих ублюдков в масках? В школе он казался себе таким крутым и бесстрашным, но как же сильно мы порой ошибаемся. Просто бояться было не за кого, а сейчас у него есть — она и маленькая частичка их самих в её животе.

— Хорошо. Надо будет побывать в Хогсмиде, — согласился он.

Взяв из её рук альбом, он открыл его на первой странице и улыбнулся. Это было колдография с их помолвки. Казалось, что это было лет сто назад, ведь тогда их жизнь была совсем другой. Тогда Сириус и представить не мог, что всё сложится именно так, но всё равно ни о чём не жалел.

— Лили сказала, что мне уже нельзя аппарировать, — рассмеялась Флоренс, аккуратно пересаживаясь на пол, ближе к нему. Она, как маленький котёнок, льнущий к теплу. — Теперь только каминная сеть.

— Скоро ты и в камин не влезешь, — пошутил он, — но я всё равно буду тебя любить. Вас.

Она снова улыбнулась, заправляя выбившуюся прядь за ухо, но непослушные волосы всё равно лезли на лицо. У неё самая красивая улыбка на свете: смешная и искренняя. Для него она вообще была самой красивой. И куда делся прежний Сириус Блэк? Нет, он никуда не делся, он просто отдал своё сердце девушке с зелёными глазами. Они всегда выдавали её чувства и эмоции. Становились ярко-зелёными, то блёкли, а чёрный ободок сиял.

— Знаешь, думаю, нам пора выбрать имя для малыша, — сказал он, откладывая альбом. — Я даже придумал парочку.

Притянув её к себе, Сириус положил руку на её живот, ощутив едва заметный толчок. Почему-то захотелось воскликнуть «ух ты», но он сдержался. Надо же... это была крохотная ножка их будущего сына. Можно ли испытать больший восторг? Сириус заметил, как тень страха промелькнула на лице жены, и неровная складка залегла у него меж бровей.

— Нет, — упрямо заявила Фло, отстраняясь. — Это плохая примета, Сириус. Ещё рано...

Иногда его умиляла её наивность. Глупенькая. Что страшного в том, что они дадут ему имя? Блэки не верят в приметы.

— Глупости, Фло, — заявил он. — Как насчёт... — её ладонь зажала ему рот, не давая договорить.

— Ещё рано, — повторила она, убирая его руку, и невесомо поцеловала в губы. — Уже поздно, пора спать.

Вздохнув, он решил промолчать, чтобы не огорчать её. В последнее время она стала слишком пуглива, но Сириус её не винил, хоть и твёрдо знал, что пока он рядом, с ней всё будет хорошо.

Скоро они станут родителями, и эта мысль согревала его. У него будет сын! Вся его жизнь крутилась вокруг этой мысли, и он был счастлив. Он назовёт его Эдвардом — в честь отца Флоренс. Он будет любить своего сына так сильно, как никто и вообразить не может. У него будет всё то, чего он был лишён дома: родительская любовь и тепло, домашний уют и много-много смеха.

Разве можно быть ещё счастливее?

* * *

Ещё никогда в жизни лето не было таким жарким для неё. Даже охлаждающие чары выветривались под палящим солнцем, а она и так еле передвигалась с таким огромным животом. Она чувствовала себя слоном, причём вечно голодным слоном. Ещё она безумно скучала по фирменному луковому супу, любимому кабамберу и фондю. Английская кухня не была столь изыскана, как французская.

Беатрис сидела в мягком кресле, обложенная чуть ли не со всех сторон подушками в летнем кафе Хогсмида. Живот был настолько огромен, что всем вокруг казалось, будто она вот-вот родит тройню. Тёмные волосы были собраны в аккуратный высокий хвост, лёгкое летнее платье приятно холодило кожу, а дорогие украшения неизменно привлекали внимания прохожих. В последнее время в Хогсмиде почти не было людей, а она здесь сейчас, как диковинный цветок. Местные дети ей улыбались, женщины умилялись — казалось, что Война не тронула только этот закоулок с маленьким летним кафе. Доедая вторую порцию мороженого, Беатрис заметила Люциуса Малфоя, приближающегося к её столику.

— Здравствуй, Беатрис, — вежливо произнёс он, садясь напротив неё. — Северус и Нарцисса задержатся, они пошли в аптеку, чтобы купить какой-то ингредиент для зелья.

— Её до сих пор тошнит по утрам? — поинтересовалась она, облизывая ложку.

Официант тут же подал ему меню, но Люциус заказал лишь чашку чая. Неужели англичане пьют чай даже в такую жару? Себя она к англичанам отнести не могла, несмотря на то, что и была ею. Годы жизни в Париже сильно отпечатались на её вкусе.

— Да, целители говорят, что беременность протекает с осложнениями.

Вздохнув, леди Снейп отложила блюдце с мороженым и пригубила стакан лимонного сока. Нарцисса только на первом месяце беременности, а уже почти не поднимается с постели. Ей стало грустно, и она невольно скользнула взглядом по Люциусу. Как обычно безупречно одет, с непроницаемой маской на лице, собранными волосами и серебряной тростью.

«Люциус, — подумала она, — падший Ангел».

Отогнав мрачные мысли, Беатрис повернула голову в сторону «Сладкого Королевства» напротив и улыбнулась, увидев ещё одну беременную девушку. Она как раз вышла из магазина, подставляя лицо ярким солнечным лучам.

— Сезон беременных, — пошутила она, указав Люциусу на девушку. — К тому же счастливых, смотри, как улыбается.

Люциус молчал, устремив взгляд на беременную девушку, и Беатрис заметила, как его губы сжались в плотную линию.

У неё были необычные волосы: светлые пряди чередовались с тёмными, создавая яркий контраст, словно солнечные лучи отражаются на мокрой земле. На шее у неё блестела золотая роза, отображая солнечные лучи, и Беате она показалась столь же необычной, как и её волосы. Через несколько минут из магазина вышел парень с кучей пакетов, и что-то сказал ей, а потом оба рассмеялись. Но сейчас Беатрис Снейп смотрела не на них, а на Малфоя, сверливших взглядом пару. Его рука сжала голову змеи на наконечнике трости, и она стала гадать, что же могло вызвать такую реакцию? От холодного взгляда Люциуса Малфоя неизменно возникало ощущение, будто кожа покрывается корочкой льда.

— Ты их знаешь?

— Это моя... кузина, — после долгой паузы ответил он, отворачиваясь от них.

На секунду она уловила в его взгляде нечто, что никак не вязалось с образом холодного Короля, каким ей всегда казался Люциус. Лишь на секунду, но это нечто — коктейль грусти, злости, раздражения и... нежности? Так не смотрят на сестру. Так смотрит мужчина на женщину, которую потерял для себя когда-то.

— Вы... были близки? — осторожно спросила она, вглядываясь в его непроницаемое лицо.

Люциус никогда не был её другом. Для неё он был мужем Нарциссы, другом Северуса и Алекса, а их взаимоотношения ограничивались светской беседой и вежливой учтивостью. Это первый раз, когда они общались наедине. Многие боятся его, даже считают злодеем, но никто по-настоящему его не знает: кто же на самом деле скрывается под этой маской? Возможно, это не маска, а он сам и есть, но нам всегда хочется видеть в людях лучшее.

— Наши семьи были близки, — осторожно ответил он, — и мы достаточно хорошо общались.

— Как её зовут?

— Флоренция, — на его губах залегла тень улыбки.

Интересно, о чём он сейчас подумал? Этот намёк на улыбку совсем преобразил его лицо, сглаживая черты жестокости. Люциус Малфой бесспорно был красив, но слишком холоден.

— Красивое имя.

Беатрис вернула взгляд к паре у «Сладкого Королевства», разглядывая их. Она видела, как этот темноволосый парень смотрит на девушку, и видела в этом взгляде безграничную любовь и счастье. А во взгляде Люциуса читались нежность и грусть, но даже так он никогда не смотрел на Нарциссу. Сколько же углов у этой фигуры?

— Как и она, — тихо добавил он, но она услышала, хоть и не подала виду.

Вскоре пара ушла, а через несколько минут пришли Северус с Цисси. Они не раз ходили куда-нибудь семьями, иногда к ним присоединялся Алекс. Беатрис знала, какие дела связывают её мужа, её брата и Люциуса, но делала вид, что не замечает. Она давно приняла и смирилась, главное — они живы.

Возможно, Люциус Малфой не такой, каким хочет казаться. Или всё-таки такой?

В тот вечер она долго не могла уснуть и спустилась в лабораторию Северуса. Он мог пропадать там ночами, а ей нравилось наблюдать за его действиями, за паром, валящим из котелков и вдыхать запах пряных трав. Ей нравилось смотреть, как свет ламп освещает его сосредоточенное лицо, как иссиня-чёрные пряди липнут к лицу, потому что он опять забыл собрать волосы, а стричь отказывался. Нравилось завороженно смотреть, как блестит остриё ножа, когда он ловко режет все ингредиенты или часами сидит, изучая старые книги.

Беатрис тихо подкралась сзади и обняла его со спины, стараясь подглядеть из-за плеча Северуса, что он варит, для этого пришлось подняться на носочки.

— Не можешь уснуть? — спокойно произнёс Северус, не отрываясь от помешивания зелья. — Дать тебе усыпляющие?

— Я подожду тебя, — улыбнувшись, Беатрис чмокнула его в шею и отстранилась. Северус Снейп был скуп на нежности и ласку, но она не обижалась. Просто он такой, какой есть, а её нежности хватит на них обоих. — Мы сегодня с Люциусом видели его кузину, — невзначай обронила она.

Здесь всегда было немного темно и сыро, будто в подземельях. Он говорил, что это напоминает ему о школе. Плотнее запахнув махровый халат, она уже начала скучать по жаркому утреннему солнцу.

— Какую из них? — без особо интереса поинтересовался он, кидая в котёл чьи-то лапки.

— Флоренцию...

— Жену Блэка? — «Блэк» в его устах звучало, словно оскорбление.

— Блэка?

— Сириуса Блэка. Мы учились вместе, — его лицо свело судорогой, а в глазах вспыхнула ненависть. Она всегда чувствовала его эмоции.

По его виду было видно, что ему эта тема не особо приятна. С одной стороны ей не хотелось давить на него, а с другой очень хотелось узнать, чем вызвана его неприязнь. Северус никогда не рассказывал ей о школьных годах. Всё, что у неё было — старые колдографии Алекса школьных лет и редкие рассказы квиддичных матчей.

— Вижу, вы с ним не особо ладили, — осторожно произнесла Беата, следя за его действиями.

— Мы терпеть друг друга не могли. Он был тупоголовым идиотом, считающим, что весь мир у его ног, и, уверен, что он ничуть не изменился. И дружки его такие же, но он хуже всех.

— Они с ней выглядели очень счастливо, она беременна.

Он лишь хмыкнул в ответ, кидая в котёл оранжевую пыль. Она никогда не любила зельеварение в школе.

— Я плохо помню Флоренс по школе. Она проучилась с нами два последних курса, и Люциус был очень привязан к ней, — нехотя ответил он, взвешивая каждое слово. — Она училась на Когтевране и, вообще, была одиночкой... несмотря на то, что в Хогвартсе учились её родные сёстры.

— Никогда бы не подумала, что Люциус может быть к кому-то привязан...

Северус молчал, заканчивая варку зелья. Она терпеливо ждала, пока он разольёт его по колбам, и знала, что он тщательно обдумывает следующую фразу. Как только он всё закончил, то присел рядом с ней, внимательно заглядывая в глаза.

— Мы в школе с Люциусом мало общались, но Нарцисса — мой лучший друг. Она никогда не питала симпатию к Флоренс, потому что... — он замолчал, подбирая слова, — это трудно описать. Я не знаю, что было между Люциусом и Флоренс и, если честно, не хочу знать.

— А с Блэком они в школе встречались?

— Нет, их помолвку устроили родители, но они там все странные. Сначала он сбежал из дома, потом она, и в итоге они вместе.

Продолжать разговор она не стала. Чужие судьбы — чужие жизни, как бы грустны они не были, её не касаются. У них с Севом скоро будет малыш, и если верить тем же зельям — будет мальчик. Интересно, на кого он будет похож? Алекс любил говорить, что лишь бы нос ему достался от Мальсиберов. Решив сменить тему, она ближе придвинулась к нему, запуская длинные пальцы в его волосы. От испарений они быстро становились сальными.

— Знаешь, мне кажется, что нашему мальчику не терпится появиться на свет, — с мягкой улыбкой на лице Беатрис провела рукой по округлому животу.

Северус Снейп был главой семьи, лучшим зельеваром, мужем, Пожирателем Смерти, но иногда в нём просыпался тот застенчивый парень с колдографии, и её это веселило. После новости о её беременности он совсем растерялся, позже стал смущаться и долго привыкал к этому, а потом в нём постепенно проявились ласка и забота, правда в роли отца она его до сих пор не представляла. Ничего, они справятся. У него есть она, а он сильный. Пусть он никогда не говорил ей «спасибо», она могла прочесть это в его взгляде.

* * *

Этой ночью на небе не было ни единой звезды, лишь чёрная тень покрывала весь мир. Он невесело подумал, что это дурной знак, но Блэки в приметы не верят.

Грустно усмехнувшись, Регулус взглянул на только что написанное им письмо и, обмакнув перо в чернильницу, дописал в самом низу «Р. А. Б». Сложив письмо в конверт, он встал из-за стола и оглядел свою комнату, будто в последний раз. Хотя... и в правду в последний раз. Идеально чистая, без единой пылинки, все вещи лежат на своих местах. Даже колдография сборной Слизерина по квиддичу. Он в самом центре. Когда-то он думал, что после школы займётся квиддичем профессионально, но Вальбурга Блэк ясно дала понять, что это должно быть всего лишь хобби. А он всегда слушал мать, в отличие от Сириуса.

Устало выдохнув, Блэк привязал письмо к лапе белоснежной совы и выпустил её в окно. Дело сделано. Страшно ли ему? Он и сам не знал. Он сам сделал свой Выбор, и был готов принять все последствия. Он же Блэк, а это много значит. Даже Сириус это знает, как бы не отказывался от родной семьи.

Завтра всё будет по-другому.

Руки немного тряслись, но он мысленно успокаивал себя.

«Это не слабость, — повторял он, — это выход».

Почему-то вспомнилась Белла, которая в последнее время совсем остервенела, на неё даже муж повлиять не может. Если бы ей сказали убить Андромеду, она бы это сделала, не задумываясь. Регулусу хотелось, чтобы она была меньшей дурой, потому что проливать родную кровь — величайший грех не только у волшебников, но даже у магглов. А ведь у Меды маленькая дочка... такая забавная. Он видел их со стороны в Косом переулке, но так и не решился подойти. Уже некогда жалеть об этом.

Взглянув на часы, Регулус провёл рукой по волосам, собранным в хвост, и на секунду закрыл глаза, чтобы оставить в памяти каждую деталь родного дома. Он навсегда останется его домом. Младший Блэк закатил рукава синей рубашки и позвал домовика.

— Молодой хозяин звал Кричера, — тут же выпалил эльф, расплываясь в улыбке. Он всегда был к нему привязан.

— Да.

Письмо солдата, который не вернулся:

«Любимая, ты такая сильная, и у тебя все будет хорошо, я очень люблю тебя и моих детей. Сегодня — завтра будь открыта каждому следующему дню. Улыбайся и не сдавайся, даже если тебе покажется что все кругом против тебя. И, в заключении, любовь моя... Когда сегодня, ты будешь укладывать наших детей спать, укрой их потеплее, скажи им что я люблю их, обними их от меня и поцелуй на ночь за папу...»

из к/ф Падение Чёрного Ястреба.

«Дорогая, Флоренс...

Я не знаю, почему из всех людей пишу это письмо именно тебе, но я не мог с тобой не попрощаться. Ты мне очень дорога. Надеюсь, ты знаешь об этом.

Моя семья сделала Выбор за меня, а я думал, что смогу достойно принять последствия. Ведь мне с детства говорили: «Свою судьбу мы не выбираем, но долг свой исполнять обязаны», а бунтарём в семье всегда был Сириус. Возможно, я нашёл не самый лучший выход, но уже поздно жалеть.

Вальбурга, наверное, выжжет меня с семейного древа, как Сириуса. Отец будет думать, что я решил повторить подвиг брата, опозорив семью, но я не хочу становиться пешкой в чьей-то игре. Я же всё-таки Блэк, а мы свободу не продаём.

Прошу тебя, не говори Сириусу об этом письме, иначе он совершит очередной необдуманный поступок. На самом деле я не ненавижу его, даже люблю и знаю, что он будет делать, если узнает. Надеюсь, порадуется.

Когда родится мой племянник, поцелуй его за меня.

В принципе вот и всё. Возможно, я принял не лучшее решение, но это лучше того, что для меня приготовила семья.

С любовью

Р. А. Б».

Флоренс читала эти строки уже в сотый раз, с силой сжимая бумагу. С каждым словом внутри что-то безвозвратно обрывалось, создавая ноющую пустоту. Регулус —

Сложив письмо пополам, она скользнула взглядом по комнате, останавливаясь на старинном фортепиано. Регулус чудесно играл, больше никто так не мог. Улыбнувшись воспоминаниям, она присела на стул перед ним и провела рукой по пыльным клавишам. В голове зазвучала мелодия, когда-то сыгранная им в том пустом классе и, прикрыв глаза, она увидела, как его длинные пальцы касаются чёрно-белых клавиш. Ей хотелось, чтобы он играл для своего племянника, а не просил поцеловать его за него. Нет. Он обязательно сыграет, когда всё это закончится... Ведь закончится?

— Фло, дорогая, угадай, что рассказал мне Джим, — Сириус появился в комнате, словно ураган, сияя улыбкой. С ней он всегда старался быть весёлым.

— Что-то ты ужасно шумный, — мягко ответила она, пряча письмо в карман.

Она скажет ему, только не сейчас.

— Не в этот раз, — опустив крышку фортепиано, он присел на неё, беря руки Флоренс в свои. — Лили беременна, — вид у него был самодовольный и счастливый. Каких трудов это ему стоило каждый раз.

Она не смогла сдержать радостной улыбки.

— Неужели ты его всё-таки достал, и он тоже решил обзавестись ребёнком?

— Как ты могла такое подумать, — в притворном ужасе произнёс он, а в синих глазах плескались смешинки. Как же она любила его глаза. — Я всего лишь напоминал ему каждый день, что скоро у меня будет сын...

Флоренс безумно ценила такие моменты, когда Сириус становился прежним: безбашенным, ярким, весёлым и обаятельным. Когда он оставлял работу за порогом дома, пускай только для неё. На самом деле она видела, что он часто был расстроен, устал и грустен, и, казалось, только мысли о сыне делают его счастливым.

— Надо поздравить их и купить что-нибудь Лили, — встав со стула, она прильнула к нему, вдыхая родной запах. — Я очень рада за них...

— Если у них родиться мальчик, то они с Эдвардом станут лучшими друзьями, а если девочка, то мы точно породнимся...

Как бы ей не хотелось, он уже давно назвал их сына. Эдвард. Папе было бы приятно.

— Только надеюсь, что она будет похожа на Лили, а не на Джима, — продолжил он и наклонился к её животу. — Слышишь малыш? При хорошем раскладе у тебя будет лучший друг, а при отличном — невеста.

Когда Лили сказала, что малыш всё слышит и понимает, Сириус стал разговаривать с её животом, и иногда ей снова становилось страшно, а потом она злилась на себя. Зря она боится. Нельзя притягивать беду своим страхом. Но этот страх, подобно яду, отравлял разум, как бы она не старалась от него избавиться.

— В нашей семье есть традиция, — проговорила она, улыбаясь, — когда девушка ждёт ребёнка, её мать дарит ей какое-нибудь украшение, как знак того, что вся семья принимает ребёнка. Наверное, я подарю Лили браслет...

Сириус лишь кивнул в ответ. Он знал, что это для неё очень важно, особенно, учитывая то, что они оба порвали со своими семьями. Её родители умерли, и некому продолжить эту традицию, а Лили... они стали с ней хорошими подругами, к тому же родителей Лили тоже нет в живых, и она считала важным показать, что они счастливы за них. Сириус решил купить какое-нибудь украшение для жены, пусть это будет совсем не то, но ей будет приятно.

— Хорошо, родная, — он невесомо коснулся губами её лба. — Мне пора. Я сегодня дежурю в Хогсмиде.

* * *

— Нет, Джим, никаких мотоциклов, — категорично заявила Лили, разбивая яйца о сковородку. — Даже не мечтай.

— Но, — возразил Джеймс, — у Сириуса же есть. И Флоренс не возражает...

Лили обернулась к мужу, удивлённо вскидывая бровь. Иногда аргументы Джеймса Поттера ставили её в тупик.

— Мерлин, тебе что, пять лет?

Допив чай, он встал из-за стола и, поняв, что проиграл этот мини спор, метнул жене обиженный взгляд. Ей стало смешно, но она постеснялась смеяться при нём, думая, что это обидит его ещё больше. Он был таким ребёнком. Точнее они с Сириусом. Всё время смеялись, шутили, дурачились, будто ничто в мире не может огорчить их. И она любила Джима за это ещё больше. За то, что оставлял войну за порогом их дома. Через восемь с половиной месяцев у них с Джимом будет свой ребёнок. Может, тогда Джим немного повзрослеет? Самую чуточку.

— Ну давай купим велосипед, — подавляя смешок, предложила Лили.

— Почему ты против мотоцикла?

Вздохнув, Лили взмахом палочки перенесла готовую яичницу из сковороды в тарелку, расписанную яркими цветами. Она любила цветы. Как объяснить ему, если он не желает её слушать? Слышит, но не слушает. Ему всегда кажется, будто с ним ничего не случится. А вдруг он разобьётся на этом летающем мотоцикле? Да, они с Сириусом друзья, но они совершенно разные. Сириус даже в браке остаётся свободным душой, а Джим всегда стремился к домашнему теплу и уюту. Да и Флоренс совершенно другая.

— Просто я боюсь за тебя, — звучало немного беспомощно, но что она могла поделать?

Без лишних слов Джеймс обнял её, крепко прижав к себе. Он не мог её винить за этот страх. Как бы он не пытался отвлечь или рассмешить её, он знал, что от всего её не огородить. Но теперь всё по-другому. Она ждёт ребёнка. Их ребёнка. И он защитит их, даже если придётся запереть её дома. Но она такая упрямая.

— Я люблю тебя, солнышко моё. Всё будет хорошо, ты же знаешь.

Мягко улыбнувшись, Лили отстранилась от мужа, чувствуя прилив нежности и радости.

Она знала это. Как и то, что Джеймс уже купил детскую метлу для их малыша или малышки. Квиддич — это святое.

* * *

Она гуляла по Косому Переулку уже второй час, ища что-то необычное для Лили.

«Надо было отправиться в Хогсмид, — подумала она. — Увиделась бы там с Сириусом».

При мыслях о муже Флоренс сразу же заулыбалась, машинально касаясь рукой живота. Через несколько месяцев на свет появится её малыш с глазами Сириуса. Как бы ей хотелось снова увидеть его во сне, но он не приходил. Зато она чувствует его с каждым днём всё сильнее, чувствует его настроение или желания, чётко различая свои мысли и его. Целитель в Мунго сказал, что такое случается крайне редко, и, значит, у ребёнка уже огромный магический потенциал. Он будет могущественным магом — Флоренс знала.

Завернув за угол, Флоренс наткнулась на неприметный с виду ювелирный бутик. Слишком маленький, чтобы заметить его среди всех этих огромных зданий. Когда она открыла дверь, послышался необычный звон колокольчиков, и из-за прилавка показался невысокий старик, и сразу заулыбался.

— Здравствуйте, — учтиво произнёс он, приглаживая галстук-бабочку.

Поздоровавшись, она не спеша вошла вовнутрь. Здесь всё было заставлено небольшими стеклянными витринами с ювелирными украшениями необычайной красоты, притягивая внимания своим блеском. Сквозь тёмное стекло окон, свет сюда почти не проникал, и лишь мягкий свет свечей, парящих в воздухе, освещал помещение. Высокие стеллажи, примостившиеся к стенам, были уставлены многочисленными диковинными предметами: вредноскопами различных размеров, танцующими статуэтками, миниатюрными шляпками, стеклянными цветами и ещё сотней необычных вещей; каждая деталь интерьера несла с собой отпечаток старой эпохи. Ей показалось, будто, переступив порог, она попала в прошлое. Слишком далёкое, чтобы помнить, слишком близкое, чтобы знать.

— Вы что-то ищите? — улыбнулся старик. — Что-то особенное?

Не сразу расслышав его, Флоренс резко повернулась к нему, встречаясь со светло-голубыми глазами, скрытыми за стеклом пенсне в золотой оправе.

— Да... подарок.

Он снова загадочно улыбнулся, словно радуясь чему-то только ему известному. Приблизившись к одной из витрин, старик вытащил оттуда раскрытую коробочку с серебряной брошкой и, задумчиво рассмотрев, снова убрал. Он проделал это несколько раз с цепочкой, серьгами и ещё одной брошью, так и не сказав ни слова Флоренс. Он что-то бубнил себе под нос, а она неотрывно следила за его странностями.

«Может, я зря зашла сюда? — подумалось ей. — Всё-таки надо было идти в Хогсмид».

— Вот он! — неожиданно воскликнул старик, держа в руках что-то блестящее. Кажется, браслет. — Это то, что вам нужно.

Подойдя ближе, Флоренс с сомнением взглянула на тонкую зелёную цепочку браслета, излучающего яркий свет.

— Это зелёное золото... или его ещё называют эльфийским золотом.

Он подойдёт к глазам Лили. Улыбнувшись, она взяла его в руки и... не ощутила ничего. Будто она и вовсе ничего не держала. На нём болтался маленький цветок в виде...

— Как вы догадались? — собственный удивлённый голос показался ей неестественно громким в тишине, но продавец снова одарил её своей загадочной улыбкой. — Я... куплю его.

Снова вернув взгляд к маленькой лилии на браслете, Фло улыбнулась. Она не смогла бы найти ничего подходящее для Лили Поттер.

— Когда-то давно я продал эту вещь одному молодому человеку, — задумчиво произнёс старик, глядя на её шею. — Как давно это было...

Проследив его взгляд, она обнаружила, что он смотрит на её подвеску — подарок Альфрада Блэка. Рафаэла.

— Вы позволите? Мягко спросил он, протягивая руку к кулону. Она машинально кивнула, позволяя ему ощупать золотую розу.

— Да, это она...

Казалось, старик сейчас где-то далеко в своих воспоминаниях. Какая же странная жизнь. Мы все неосознанно связаны какими-то незначительными деталями, переплетающие судьбы разных людей.

* * *

Пройдя несколько маленьких улочек, Флоренс обернулась, чтобы снова взглянуть на тот странный бутик, но так и не нашла его взглядом. Половина магазинов были закрыты или просто заколочены досками со следами разрушения — следы хаоса Волан-де-Морта. К сожалению, таких магазинов становилось всё больше. Поёжившись от неприятного страха, облипающего со всех сторон, она ускорила походку, насколько это позволяла беременность, чтобы дойти до ближайшего камина и вернуться домой. Аппарация беременным запрещена.

Она шла вдоль широкой улицы, а фантазия рисовала красочные картины. Она будет гулять здесь с маленьким Эдвардом в коляске и читать сказки около фонтана в виде дракона. Он будет улыбаться ей так же, как Сириус — не только губами, но и своими ярко-синими глазами. Разве можно мечтать о большем счастье? Он вырастет в любящей семье, где они никогда не будут лишать его возможности выбора и навязывать своё мнение. А ещё она обязательно расскажет ему о своём отце — его дедушке: каким замечательным человеком он был.

Всё внутри трепетало, словно тысячи разноцветных бабочек вот-вот вырвутся из груди, оживляя серые улицы. Флоренс убеждала себя, что скоро весь этот ужас закончится и они, наконец, смогут жить спокойно. Удивительно, что даже вырвавшись из семейного гнезда и опеки отца, она до сих пор жила, словно хрупкий цветок в теплице, не замечая реальные несовершенства мира. Свободолюбивая, она никогда не лезла в чужие дела. Не пыталась влезть человеку в душу, даже если он в этом нуждался, в отличие от Лили Поттер. Лили всегда была в центре событий, искала нуждающихся в помощи, помогала — она была сильной и целеустремлённой. А Флоренс... Флоренс чаще плыла по течению, не вмешиваясь в происходящее, будто это её не касалось. Она так и не сделала свой выбор. А ведь раньше она была совсем другой: упрямой, своенравной. Мысль о раннем замужестве претила, а любовь была совсем другой. Что же её так изменило? Беременность? Нет, это произошло намного раньше. Сириус? Или всё-таки свадьба...

Вспомнив свою свадьбу, она подумала о своих сёстрах. Как же давно она их не видела. В последнее время ей часто снились отрывки из детства: какое же это было беззаботное время. Дети всегда больше предрасположены к счастью. А сейчас это всё казалось чем-то нереальным, далёким миром. Ничто не становится так чуждо человеку, как мир его детства, оставленный им навсегда.

«Флориш и Блоттс» был заполнен людьми, словно книги — самое необходимое во время войны. Решив воспользоваться местным камином, Флоренс вошла в книжный магазин. Большое количество юных девушек столпились у одного из прилавков с вывеской «Презентация новой книги Элен Гарбо «Любовный переплёт». В подарок волшебные амулеты, показывающие, насколько Вас любит Ваш избранник». Эти юные ведьмы ещё не понимают, что любовь не найдёшь в книгах, её не разгадаешь с помощью волшебных амулетов. Её надо искать в своём сердце — оно мудрое, и стучит от первой нашей секунды до последней. Любовь отучит искать ответы в книгах, примеряя на себе истории чужих героинь.

Мысленно усмехнувшись, она подошла к камину, ища глазами летучий порох. Пламя в камине ярко вспыхнуло, и оттуда послышался женский голос:

— Он не работает. Пожалуйста, воспользуйтесь камином на втором этаже.

Надо было заказать портключ. Каминная сеть, по словам Сириуса, в последнее время постоянно ломается.

Поднявшись на второй этаж, Флоренс направилась в сторону одинокого камина через книжные стеллажи. Сердце почему-то бешено застучало, и она снова разозлилась на себя за свой бессмысленный страх. Внезапно замедлив шаг, она ничего не услышала. Вообще ничего. Минуту назад снизу доносились голоса, смех, ругань, а сейчас — ничего. А потом перед глазами всё закружилось.

Неестественный ветер ударил в лицо, книги полетели с прилавок, раздались ужасающие крики и хлопки аппараций. В воздухе закружились чёрные тени, вихрями сносящие всё у себя на пути. Прижавшись спиной к стене книжного шкафа, она прижала дрожащую руку к животу. Чёрные тени превратились в людей в масках, и не надо было гадать, кто это. Пожиратели Смерти. На периферии сознания стали мелькать мысли о том, как же глупо было идти сюда, а не в Хогсмид, где сейчас Сириус. Необъятный страх сковал тело, не давая пошевелиться. Страх не за себя, а за ребёнка. Люди в ужасе старались скорее аппарировать, уворачиваясь от смертельных заклятей.

«Камин. Я должна добраться до камина, — внушала она себе, невидящим взглядом смотря перед собой. — Должна».

Страх паутиной облепил ноги и, перебарывая себя, она вынырнула из-за угла, бросаясь к камину. Перед ней упал огромный стеллаж с сыплющимися книгами, отрезая путь к единственному для себя выходу. Развернувшись, Флоренс бросилась назад, сама не зная куда. Паника, шум, крики — всё смешалось в голове невыносимой смесью, разрывающей барабанные перепонки. Почти добежав до лестницы, она услышала чей-то смех позади и в ужасе обернулась.

Уродливая серебряная маска с кровавыми узорами на лбу скрывала незнакомца, сжимающего длинную чёрную палочку. Кровь застыла в жилах, еле проталкиваемая в сердце венами. Почти не дыша, Флоренс вжалась поясницей в грубые перила, не отрывая глаз от Пожирателя Смерти.

— Забини, — голос забрался под кожу, сжимая внутренности в тугой ком. — Мерзкая, маленькая девчонка...

Она хотела спросить «кто ты», но слова застряли в горле. Она молилась. Молилась, чтобы здесь сейчас появился Сириус.

— Ты, наверное, меня не узнала, но ты, несомненно, меня помнишь...

Он коснулся кончиком палочки своей маски, и она исчезла. Флоренс помнила его. В действительности, она никогда не забывала его. Эти карие глаза на остром лице, внушающие страх и ужас. Эти длинным костлявые руки, когда-то сжимающие её талию в танце... Перед ней стоял человек, которого выбрала ей мать в женихи. Антонин Долохов.

— Боишься меня? — его смех эхом отозвался в её голове. — Ты выставила меня посмешищем в обществе. Как давно я этого ждал, смерть твоего папаши меня не сильно удовлетворила...

Прижимая руку к животу, она вздрогнула. Смерть отца. Неужели его убил Долохов? Но ведь мама сказала, инфаркт...

Страх смешался с ненавистью и старой болью, на секунду ей показалось, что всё это дурной сон, и она сейчас проснётся в объятьях Сириуса. Но это ужасное лицо всё ещё было перед ней, забирая последнюю надежду. Окружающее стало меркнуть. Лестница под ногами скрипнула, половина перил отлетело, а она всё стояла, сжимая в одной руке коробочку с подарком для Лили.

— Надо было тебе согласиться, — угрожающе произнёс он, делая шаг вперёд.

«Нет, нет, не...»

Эдвард. Малыш...

Лестница под ногами начала рушиться, и последнее, что она увидела — ярко-зелёный луч, пронзающий тело остриём ножа, а потом падение в чёрную бездну...

У каждого нашего поступка и решения есть последствия.

Занавески на окнах были плотно задёрнуты, чтобы солнечный свет не рассеивал полумрак комнаты. Стоял дикий холод, но казалось, Люциус вообще не чувствовал его. Он сидел в старом отцовском кабинете уже около часа и всё смотрел в одну точку, нервно заламывая пальцы. В памяти в сотый раз всплывало одно и то же воспоминание, не дающее покоя ни днём, ни ночью.

Он произносит смертельное заклятье, и мужчина, пытавшийся аппарировать в этом хаосе, замертво падает на пол. Люциус пытается найти взглядом Снейпа и Мальсибера, ища среди толпы их маски. У Северуса серебристо-матовая, без единого рисунка, а у Алекса — с ползущей змеёй на виске. В воздухе со скоростью ветра метаются чёрные тени, повсюду громкие крики, летящие заклинания; Тёмный Лорд был бы доволен. Сам он в происходящем участия не принимал, возлагая всю ответственность на них — его верных последователей.

Лорд назвал это «началом новой эры».

Показать магическому миру свою силу. Заставить бояться. Подчинить.

Звук скрипящего пола заглушает крики, он опускает голову вниз, ничего не замечая. Через несколько секунд Люциус понимает, что это рушится лестница, ведущая на второй этаж, — и она сейчас упадёт. Выругавшись, он перемещается подальше, краем глаза замечая, что что-то падает сверху. Нет, кто-то. На осознание кто это — уходит доля секунды. Флоренс. Она похожа на безжизненную куклу с растрёпанными волосами; наверное, он закричал, если бы мог. А может, он кричит? Только про себя, но громко, срывая горло. Почему-то в голове мелькают события того злосчастного матча Слизерин против Гриффиндора, где Блэк запустил в его голову бладжер.

Грёбанный Блэк. Почему он отпустил её одну? Он же аврор и знает, что сейчас небезопасно. Люциус ненавидит его всей душой, и сейчас, если бы Блэк стоял перед ним, Люциус бы не задумываясь убил его. Это он виноват во всём! Если бы Флоренс не вышла за него замуж, её бы никто не тронул...

Взмахом палочки Малфой аккуратно опускает тело Флоренс на пол, посреди разбросанных книг, и подбегает ближе. Присев, он касается рукой её лица, пытаясь обуздать всю ту бурю эмоций бушующих внутри.

Злость, ненависть, страх, отчаяние, безысходность.

— Люциус, авроры, — голос Северуса доносится до сознания откуда-то издалека, несмотря на то, что тот стоит очень близко. — Нужно уходить...

Сжав в кулаке какую-то коробочку с пола и поднимая голову вверх, Малфой резко встаёт и встречается взглядом с мерзким лицом Долохова, чьи губы кривит усмешка. Значит, это месть.

— Уходим! — Снейп толкает его в плечо, пытаясь растормошить.

Между ними пролетает красный луч, возвращая Люциуса в реальность. Обернувшись, он видит перед собой лицо Поттера, перекошенное от ярости. Снейп исчез в клубке чёрного дыма, а глаза Поттера замечают тело на полу. Всё ещё сжимая в руках коробочку, Малфой ругается про себя и, бросив последний взгляд на тело кузины, аппарирует.

Обхватив рукой холодный стакан с огневиски, Малфой плотно закрывает глаза, пытаясь избавиться от разъедающих чувств внутри. Всегда спокойный и невозмутимый, сейчас он чувствовал несвойственное ему беспокойство и даже страх. Во всём виноват Блэк. Этот выскочка думает только о себе, позоря семью. Потерял брата, а ему важен только его драгоценный Поттер.

Флоренция. Тяжело выдохнув, Люциус откинулся на спинку кресла, делая глоток янтарной жидкости. Он ведь хотел быть Королём, так почему вся жизнь полетела к мордредовой матери? Сначала уход Флоренс, потом побег Европии, смерть тёти Персефоны, болезнь отца и тяжёлая беременность Нарциссы. А ещё смерть Алекса. И снова чёртов Блэк.

В дверь раздался характерный громкий стук, и, резко выпрямившись, Люциус взмахнул тростью, открывая дверь.

— Привет, Северус.

Снейп кивнул, подошёл к рабочему столу и, не говоря ни слова, осушил недопитый стакан с огневиски. В последнее время он всё больше становился похож на летучую мышь. Высокий, худощавый, с длинными растрёпанными волосами и во всём чёрном. После смерти Александра на него многое свалилось. Рождение сына омрачилось смертью друга. В особняке Мальсиберов постоянные министерские проверки, Кристиан разбит убийством Алекса, а Беатрис вообще слегла с истощением.

— Как Беата? — глухо спросил Малфой, разливая новую порцию алкоголя по стаканам.

— Постепенно приходит в себя. У неё магическое и нервное истощение после родов и... — он замолчал. Северусу всё ещё трудно было осознавать смерть одного из самых близких людей. Среди Пожирателей есть столько отъявленных ублюдков, а Блэк убил именно Алекса, который был самым весёлым и бесшабашным из всех тех, кого они знали. — Я собираюсь в Мунго к ней и Алеку. Какая грустная ирония. Беатрис назвала сына в честь брата, а через три недели Александра Мальсибера не стало.

Чувствуя неловкое молчание, оба погрузились в свои мысли.

Почему всё складывается именно так? Ведь мы всего лишь стремимся к счастью, высматривая в окружающем хаосе прозрачные намёки на собственные идеалы. Пускай и довольно своеобразные идеалы.

* * *

Уставившись в одну точку, Лили сжимала в руке край лимонного халата. С каждой секундой ей всё труднее становилось дышать в душной больничной палате, но она не могла позволить себе уйти. Только не сейчас, ведь Флоренс может проснуться в любую минуту. Лили повторяла себе эту фразу на протяжении месяца.

Подняв глаза на Флоренс, окружённую золотистым сиянием магического сна, Лили Поттер смахнула подступающие слёзы, неосознанно кладя руку на живот. Всегда смелая, храбрая и отважная гриффиндорка, сейчас она боялась так, как никогда в своей жизни. Боялась будущего, настоящего. Боялась за своего ещё не родившегося ребёнка, за Джеймса, Сириуса, Римуса, Питера и за Флоренс. Она должна очнуться! Просто обязана! Ради всех них...

Случившееся для всех стало настоящим ударом, а когда Джеймс появился на пороге Мунго с телом Флоренс — всё окончательно расклеилось. Теперь они все с уверенностью могли сказать, что Война пришла в каждый дом и семью. Целители погрузили Фло в магическую кому, неловко разводя руками и пытаясь успокоить Сириуса после известия о том, что убивающее не навредило его жене, но убило ещё не родившегося сына...

После этого Сириус слетел с катушек, кидаясь из крайности в крайность. Искал стычек с Пожирателями, разбрасывая смертельные заклятье во все стороны, что Грюму едва удавалось защитить его перед Министерством. А потом он просто впадал в беспробудное пьянство, отдалившись ото всех. Джим, Римус и Питер установили дежурство, чтобы приглядывать за ним, но с каждым днём становилось всё труднее его контролировать. Сириус не переносил жалость, скапливая боль в себе. Одному Мерлину известно, что он мог натворить...

Дверь тихо приоткрылась, впуская уставшего Джеймса. Уголки его губ приподнялись при взгляде на жену, но улыбка тут же погасла, когда он вспомнил, где они находятся.

— Как ты? — шёпотом спросил он, будто Флоренс могла их услышать. — Никаких изменений?

Лили отрицательно покачала головой, вставая со стула.

— Я немного устала, но всё в порядке, если это можно так назвать.

Джеймс обнял Лили, позволив себе расслабиться хоть на минуту. Её рыжие волосы пахли жасмином, убаюкивая. Весь месяц они провели в больнице, возвращались домой поздней ночью, а он ещё и дежурил. После «временного отпуска» Бродяги, Джим стал командиром специального отряда авроров.

— Давай, я посижу здесь, а ты отправишься домой и поспишь?

Лили хотела, было, возразить, но усталость новой волной накатила на тело. К тому же надо было думать не только о себе, но и о ребёнке.

— Постарайся сегодня прийти домой пораньше, — мягко попросила она, зная, что её просьба мало что изменит. — Я люблю тебя.

— И я тебя, Лилс, — Джеймс ободряюще улыбнулся, невесомо касаясь её губ поцелуем.

Даже не верилось, что несколько лет назад они устраивали простые шалости в школе. Веселились, беззаботно влюблялись, ругались и просто жили. Как же не хотелось взрослеть, только вот уже поздно. Жизнь не дала им выбора, как и счастливого будущего.

* * *

Лили шла по длинном коридору Св. Мунго к ближайшему камину, когда её окликнула Мари — целитель из отделения для новорожденных детей.

— Лили, стой, — Мари подошла к ней, держа в руках крохотный свёрток с ребёнком. — Я знаю, что ты сейчас уже не работаешь, но отнеси, пожалуйста, этого ребёнка в двести шестую палату. У меня там шестимесячный ребёнок, укушенный оборотнем...

— Конечно, — немного растерянно ответила она, аккуратно беря на руки крохотного ребёнка, закутанного в чёрно-голубое одеяльце с вышитой короной.

Она могла смело сказать, что любила детей, но сейчас немного боялась. А что если она не будет справляться со своим? У неё ведь не было младшего брата или сестры, чтобы нянчиться. А подработка у миссис Гарленд няней на летних каникулах не в счёт.

Не спеша направляясь в сторону нужной палаты, Лили покачивала ребёнка на руках, почему-то улыбаясь. Скоро у них с Джимом тоже появится ребёнок, и они сделают всё, чтобы защитить его...

Стараясь не разбудить малыша, она осторожно приоткрыла дверь нужной палаты и встретилась глазами с человеком, которого никак не ожидала увидеть. Растерявшись, Лили смотрела в столь знакомые чёрные глаза, что не сразу сообразила, что в палате находятся и другие люди.

— Здравствуйте, — спокойно произнесла она, стараясь не скривиться при виде Малфоя.

— Дайте мне Алека, — севшим голосом произнесла незнакомая ей девушка, лежащая на больничной койке.

Лили невзначай скользнула по ней глазами: по хрупким плечам, светлой коже, тёмным волосам, ниспадающим на плечи мягкими волнами. Она была красивой, даже не смотря на залёгшие круги под глазами, бледность и общий осунувшийся вид.

Северус быстро справился с растерянностью и неловко забрал из рук Лили Поттер ребёнка. Люциус равнодушно окинул её холодным взглядом, отворачиваясь к окну. Казалось, более неловкой ситуации нельзя и придумать.

Снейп бережно передал сына Беатрис, избегая вновь встречаться с зелёными глазами. Увидеть её — последнее, что он ожидал. Сколько же они не виделись? Кажется, с самого выпускного... Потом он слышал, что она вышла замуж за Поттера.

— Беата, тебе что-нибудь принести? — заботливо спросил он, убирая упавшую прядь волос с её лица.

Лили неловко поёжилась, собираясь уходить. Неужели это жена Северуса? И у него есть сын?

— Просто посиди со мной, — тихо ответила миссис Снейп и подняла взгляд на Лили. — Ему уже сделали все процедуры?

Машинально кивнув, Лили невольно заметила, что Северус изменился. Стал взрослее, спокойнее, увереннее... Они очень гармонично смотрелись вместе.

Беатрис слабо улыбнулась, прижимая сына к груди. Она всегда считала себя сильной, но смерть брата была слишком тяжким испытанием. Как он тогда радовался, когда узнал, что у него родился племянник. Глубоко вздохнув, чтобы снова не заплакать, она посмотрела на Люциуса. Он задумчиво смотрел в окно, и казалось, что он вообще сейчас далеко. Наверное, он действительно был далеко, учитывая последние события, о которых Беатрис только догадывалась.

Снова посмотрев на рыжую посетительницу в лимонном халате, Беата выпрямилась, осторожно спрашивая:

— А как сейчас та беременная девушка, которую доставили без сознания месяц назад? В день, когда я родила...

Люциус незаметно напрягся, что не ускользнуло от внимания Северуса и Беатрис, но, не подавая вида, они все ждали ответа.

Лили не совсем поняла, почему она интересуются состоянием Флоренс. Да и что ответить? Они все — абсолютно чужие люди...

— Она ещё в состоянии магической комы, — сухо проговорила Лили. — К сожалению, ребёнка спасти не удалось.

Резко развернувшись, она буквально вылетела из кабинета, захлопнув за собой дверь. На душе снова стало тяжело от разом навалившихся несчастий. Мерлин, какая же жизнь несправедливая... В ночь, когда одна принесла в этот мир новую жизнь, другая её потеряла.

Люциус, стиснув зубы, незаметно сжал рукоять трости. Он подумает обо всём этом потом, когда будет готов. А сейчас нужно следовать плану, нельзя позволить всему рассыпаться, словно карточный домик.

Северус накрыл ладонью руку жены, позволив лёгкой улыбке скользнуть по лицу при виде крохотного малыша в её руках. Их сын. Надо же, он никогда и не думал, что подобное произойдёт с ним. И, наверное, неосознанное удовлетворение восторжествовало внутри, когда Снейп увидел свою первую и бывшую любовь.

______________________________

Дорогие читатели, если Вы ещё не потеряли интерес к моей Истории, то примите мои извинения за столь долгое отсутствие. Обещаю исправиться, тем более первая часть уже подходит к концу.

Мои представления о героях: http://adriana1s.tumblr.com/post/58629269378

Темнота медленно ползла по земле, накрывая мраком всё вокруг. Свет, приятно ослепивший в первую секунду, постепенно тускнел. По коже поползли мерзкие мурашки, всё внутри сжалось в тугой ком от осознания происходящего. Это конец? Не разбирая дороги, Флоренс осторожно шла вперёд. Она уже была здесь когда-то. Она сразу узнала это место, только тогда оно было колыбелью солнца, а сейчас — обителью мрака. Теперь здесь не чувствовалось ничего, кроме разрушающих страха и волнения, закравшихся в каждый уголок души.

Где же он?

Он же должен быть здесь. Её синеглазый малыш с серебристыми волосами. Машинально положив руку на живот, Флоренс ощутила... ничего. Ни тихого биения сердца, ни знакомого толчка. Отметая страшные мысли, она тяжело дышала, но всё равно шла вперёд на отблеск света.

— Малыш! — крикнула она. — Эдвард!..

Тишина обволакивала тело, сжимая лёгкие так, что становилось трудно дышать. Казалось, она идёт уже целую вечность. И только когда не осталось ничего, кроме отчаянья и страха, Флоренс, наконец, увидела его. Бросившись со всех ног, она упала прямо перед ним на колени и, улыбаясь, сжала в своих ладонях его маленькие ручки.

— Я здесь, — прошептала она, не веря в происходящее. — Я рядом...

Он медленно поднял голову, не произнося ни слова, и она почувствовала невыносимый холод. Его ручки... они ледяные, как у... Нет, нет, нет. Мысль, которую она так старательно избегала, теперь разрывала голову.

— Мамочка, — его голос доносился, словно далёкое эхо. — Это ты? Правда?

Светлая прядка волос упала ему на лицо, прикрыв один глаз.

По её щекам побежали слёзы, обжигая кожу. Ей хотелось кричать, но крик застрял в глотке вместе со словами. Её малыш...

— Да, родной. Я здесь, — сдавленно ответила Фло, сильнее сжав его руки, но чем дольше она держала их, тем холоднее они становились.

— Мне пора, — он был таким маленьким, а говорил так, словно был самым мудрым и взрослым человеком на свете. — Мне так страшно...

По сердцу словно ножом провели, а потом разорвали голыми руками вырвав из-под рёбер. И не было хуже чувства на свете, чем то, что сейчас убивало её заживо.

Нет, нет, нет... Этого не может быть! Ведь это просто сон? Кошмар?

Не было ничего: ни прошлого, ни будущего, лишь это мгновение. Мгновение, останавливающее жизнь.

— Нет, не уходи, — слёзы потоками катились по лицу, падая в темноту. — Пожалуйста, пожалуйста...

Её малыш — Эдвард — слабо улыбнулся, будто пытался приободрить, и от этого стало ещё хуже. Это последняя его улыбка. Невыносимая боль заполнила каждую клеточку тела. Почему жизнь такая жестокая?

— Я не отпущу тебя. Я пойду с тобой.

— Нет, ты должна вернуться назад, — ласково прошептал ей малыш, словно это она была маленьким ребёнком.

Вернуться? Куда? Зачем? К кому?

Флоренс заглянула ему в личико, видя отражение своего лица в таких родных глазах — ярко-синих, обрамлённых густыми ресницами, как у... Сириуса.

Сириус.

Казалось, что жизни в воспоминаниях, пролетающих перед глазами, никогда не существовало. Всё это было чьей-то большой выдумкой, чьим-то сном или бредом, и вообще весь этот мир — сплошной обман и иллюзия.

Флоренс смотрела в эти синие глаза, а внутренности пожирала пустота.

— Прощай, мамочка, — его ладони в ответ слабо сжали её руки.

Его маленькие ручки становились прозрачными, а за ними и ножки...

— Нет, нет, нет!..— словно в бреду, повторяла она, пытаясь его удержать, но ничего не получалось.

Постепенно растворялось и лицо: губы, нос, глаза...

Он просто исчез. А вместе с ним и свет, освещающий пространство. Оставшись одна, она безжизненно опустила руки, проваливаясь в пожирающую темноту. Ей казалась, что из груди вырвали огромный кусок чего-то важного, и забыли закрыть чем-то дыру. Флоренс летела вниз, не чувствуя собственного тела, всё больше поглощаемая мраком.

Он не назовёт её никогда «мамой», не коснётся руки, не поцелует, не обнимет, не улыбнётся, не увидит...

Горькие слёзы скатывались по щекам и скулам, оседая на губах. Казалось, грудная клетка болью вырывалась из тела, а за ней все внутренности, пока она не превратилась в выпотрошенную тряпочную куклу, застрявшей в небытие: в месте, которое никогда не существовало.

Наверное, нет никого несчастнее матери, потерявшей своего ребёнка. Ждать кого-то, а потом потерять — больнее, чем просто ждать. Мы теряем родных не сразу, а постепенно, накапливая в сознании исчезающие частички этого человека.

Всё тело превратилось в одно щемящее чувство: никогда, никогда больше его не будет в её жизни.

Сколько она летела? Здесь время не измерялось земными мерками. Душевная, не исцеляющаяся боль, стала часть неё или просто ею.

Сквозь пелену бессознательности стали проступать забытые голоса. Они все звали Флоренс, повторяя её имя. Мысленно защищаясь ото всех них, она пыталась спрятаться в этой тьме, ставшей настолько привычной, насколько приятной. Но голоса становились всё громче, вырывая из забытья.

«Ты должна вернуться».

«Нет, нет, нет. Я ничего не хочу».

* * *

На улице было отвратительно сыро и промозгло, ветер разносил грязные листовки и прочий мусор с земли в ночь. Казалось, вся жизнь на Косой Аллее бесследно исчезла, оставив за собой только следы разрушений и одинаковые метки на каждом здании.

Девушка в чёрной мантии плотнее завернулась в неё и, забежав в «Дырявый котёл», взмахом палочки высушила одежду после дождя. Паб был полупуст: несколько неприметных мужчин сидели по одному в разных концах зала и один сидел за барной стойкой. В такое опасное время мало кто решался выходить из дома, а ей по долгу службы приходилось. Пока она что-то может сделать, чтобы защитить любимых людей — она не будет прятаться или бояться. Чёрт возьми, она же гриффиндорка!

— Ещё, — совершенно пьяным голосом прокричал незнакомец за барной стойкой, сметая локтём пустой стакан и бутылку. — Том, наливай!

Голос, на удивление, показался ей невозможно знакомым. Поколебавшись несколько секунд, девушка подошла ближе, пытаясь разглядеть его лицо.

Под лохматыми волосами, отросшей бородой и висящей, как на скелете одежде Марлин МакКинон узнала Сириуса Блэка.

Что-то внутри защемило, будто нахлынули давно забытые чувства. Как же он изменился... Сколько они не виделись?

После того страшного набега Пожирателей на «Флориш и Блоттс», Дамблдор решил создать «Орден Феникса», чтобы бороться с ними. Конечно же, она не могла в него не вступить, там же были все её друзья: Лили, Джеймс, Римус, Питер и другие. Но не было Сириуса. Все старались избегать разговоров о нём, а она боялась спрашивать, потому что знала, что с ним случилось. Неконтролируемая ярость, агрессия и злость. Он бросался из крайности в крайность: то, не задумываясь, метал смертельные заклятья в Пожирателей, то напивался до беспамятства, но никто не мог даже представить, какого ему. Он потерял не родившегося сына и почти потерял жену...

Марлин тяжело вдохнула, не зная, что делать. Подойти или нет? Зачем бередить старые раны? Сириус — её первая большая любовь. Первая и несчастная.

Проведя рукой по волосам, она приблизилась к барной стойке, наблюдая, как он, почти падая со стула, продолжает напиваться огневиски. Как она его бросит в такой момент? А что если он совершит какую-нибудь глупость? Ощущая неуверенность, МакКинон на ватных ногах подошла ближе и, когда Сириус, не удержавшись на месте, начал падать, она подхватила его, помогая ему сесть обратно.

— Осторожнее, Сириус.

Блэк взглянул на неё с полным равнодушием, словно не узнал. Может, действительно не узнал после такого количества алкоголя.

— Сириус, думаю, тебе не стоит больше пить, — произнесла Марлин после его очередного качка на стуле. — Тебе надо вернуться домой...

— У меня нет дома, — отмахнувшись, он влил в себя ещё один стакан огневиски.

— Он иногда ночует наверху, в комнате «4В», — бросил Том, местный бармен, убирая посуду в шкафы.

Блэк упал лицом на столешницу, бормоча что-то себе под нос. Вздохнув, Марлин перекинула его руку себе на шею, помогая ему встать. У него заплетались ноги, но ей все-таки удалось дотащить Сириуса до нужной комнаты, под его невнятное бормотание. Тяжело дыша, она провела руками по лицу, невыносимая усталость и тоска сбивали с ног.

Когда-то он был её. Нет, когда-то он позволял ей так думать, а она предпочитала в это верить. Сириус Блэк принадлежал только себе, пока в Хогвартсе не появилась Флоренс Забини. Марлин иногда продолжала терзать себя мыслями: что он в ней нашёл? Забини была красива, но не так, как её сестра Афродита или Нарцисса Блэк. Она не была солнечной и доброй, как Лили. Что в ней было такого, что не было в остальных? Сириус был всегда таким свободолюбивым разгильдяем, боялся ответственности, а женился самым первым из их компании, на девушке, которую едва знал.

Если честно, Марлин в глубине души надеялась, что после его отречения от семьи, он передумает жениться, но всё вышло наоборот.

Развернувшись, МакКинон собиралась выйти, когда послышался громкий звук падения тела.

— Мерлин, — обернувшись, прошептала она, смотря на Блэка, пытавшегося избавиться от кожаной маггловской куртки.

Помогая ему подняться, Марлин не удержалась и заглянула в эти синие глаза, когда-то сводящие с ума сотню девчонок. Сириус сбросил куртку, тихо бормоча что-то под нос и, коснувшись руками её плеч, потянул на себя.

Хватило лишь одного мгновения, чтобы чувства, спрятанные глубоко внутри, хлынули наружу.

Сириус. Сириус. Сириус.

Как же она его любит! Даже несмотря на то, что прошло несколько лет. Он причинил Марлин столько боли, но всё это неважно, когда он так близко, а у неё мурашки бегают по телу. Проклиная себя, она медленно поднесла руку к лицу Блэка, проводя пальцами по его скулам. Все похороненные чувства, желания охватили сплошной невыносимостью и нежеланием думать, и она просто сделала шаг вперёд.

— Сириус, — судорожно прошептала МакКинон.

Его борода щекотала лицо, тело бросало в жар, а внутри всё переворачивалось. Она просто его обнимет. И всё.

Неожиданно руки Сириуса сомкнулись на её талии, притягивая к себе. По коже растеклось приятное тепло, коленки подкосились, а глаза непроизвольно закрылись, и она первая его поцеловала. Ощутив вкус давно забытых шероховатых губ, Марлин почувствовала слабость в теле, и даже остатки алкоголя на кончике языка казались приятными.

Это неправильно, неправильно, Моргана! Тогда почему он отвечает на её поцелуй?

— Моя девочка, я так скучал, — Сириус жадно целовал её лицо и шею, отчего её тело перестало слушаться. Ей не верилось в реальность происходящего, но она продолжала всё больше расслабляться в его объятьях. Как можно устоять, когда всё, чего ты когда-либо желала и желаешь — он. — Я так скучал, Флоренс... Фло...

Марлин резко открыла глаза, слыша дребезг собственного сердца. Ровно минуту она не чувствовала ничего: ни боли, ни обиды, ни отчаяния, а потом всё это взорвалось одной большой вспышкой, скатывая солёными каплями по щекам. Марлин тихо плакала, продолжая стоять на месте и позволять Сириусу целовать себя.

Глупо было надеяться, но надежда всегда появляется в самый неподходящий момент. Сириус Блэк никогда её не любил. Как же МакКинон сейчас ненавидела себя за слабость. Хотелось выбежать отсюда, стерев из памяти этот ненавистный вечер, но она продолжала находиться рядом с ним, ощущая, как сердце ударяется о рёбра.

Любовь — самое страшное чувство на свете, рождающее все остальные.

Руки Сириуса скользили по телу, согревая и одновременно причиняя такую приятную боль. У неё был шанс уйти, но она сама поддалась своим чувствам, убивающим её с каждой секундой, проведенной с Сириусом.

Это была последняя ночь, проведённая с ним. Это вообще была их последняя встреча, которую он никогда не вспомнит, а Марлин МакКинон умрёт ровно через одиннадцать месяцев, получив Орден Мерлина второй степени.

С первым отблеском тусклого рассвета, она тихо оделась и, бросив на Сириуса последний взгляд, взмахнула палочкой.

— Obliviate.

* * *

Флоренс никогда не была сильной: кто-то всегда заботился о ней. Сначала дедушка с бабушкой, потом папа, а затем Сириус...

Мысли о Сириусе отозвались болью в сердце. Она постаралась вспомнить его лицо, но видела перед собой лишь широкую, озорную и самую любимую улыбку. Где он?

В памяти стали всплывать обрывки воспоминаний, и во всех был черноволосый юноша с весёлым смехом. Внезапно в темноте появился яркий свет, но тут же исчез и через секунду появился снова. Серебристое сияние пронеслось мимо со скоростью света, приобретая очертания пса.

Флоренс щурила глаза, не желая смотреть на него. Нет, она хочет быть одна в этой пустоте! Но серебристая собака продолжала появляться во тьме, будто зовя куда-то.

Почему она не понимает, что Флоренс хочет остаться здесь? Ей некуда идти или возвращаться.

Продолжая падать в бездонный мрак, она широко раскрыла глаза, когда серебряный свет вонзился в тело, проникая сквозь губы и нос, сквозь всю её кожу. В голове всё взорвалось белым светом, а потом... Потом Флоренс увидела больничный потолок.

«Они идут в обратную сторону! Я сделал их такими, чтобы мальчишки, которых мы потеряли на войне, могли встать и вновь вернуться домой. В свои родные края, к своей работе, завести детей, прожить долгую полноценную жизнь. Быть может, и мой собственный сын когда-нибудь снова вернётся домой. Простите, если я задел кого-нибудь. Надеюсь, вам понравятся мои часы».

«Загадочная история Бенджамина Баттона».

Время тянулось медленно, каждой секундой растягиваясь в ноющую пустоту. События, проносящиеся перед глазами, казались ненастоящими, поддельными картинками на страницах выцветших книг. Белый потолок, на который она смотрела с момента пробуждения, расплывался перед глазами, заставляя моргать и моргать, пока из глаз не потекли слёзы. Целители говорили, это своего рода улучшение — она уже что-то чувствует.

Как объяснить им, что ей легче не чувствовать? Что лучше жить в пожирающей её изнутри пустоте, чем верить в реальность произошедшего?

Флоренс почти ни с кем не разговаривала, лишь спросила у Лили о Сириусе и получила в ответ только отведённый в сторону взгляд. Сколько она себя помнила после пробуждения, Лили всегда находилась рядом с ней. В тишине, молчании и безмолвном горе. В глубине души Флоренс была ей благодарна, но так хотелось остаться одной, наедине со своей болью.

Внутренний мир — самое надежное убежище. Назовите его как угодно — духом, мыслью, душой; название не имеет значения. Здесь власть куда больше, чем в мире внешнем.

Сутками напролёт сидя в четырёх больничных стенах, ей стало казаться, что она сходит с ума. Что белые стены сужаются, грозя раздавить её, выбить последний вздох. Флоренс хотелось сбежать отсюда, только куда? Домой? Туда, где всё будет напоминать о прошлом? Где так же пусто, как и внутри? Идти было некуда.

Начиная задыхаться в этом замкнутом круге безысходности, Флоренс решилась выйти из палаты. На ватных ногах переступив порог, она боялась возвращения в реальность, раскрашенную в тёмные цвета, и где её ничего не ждёт. Она медленно брела вдоль коридора, заглядывая отчуждённым взглядом в палаты, погружённые в сон. Больные и искалеченные, люди бредили в полузабытье, а их шёпот расползался по узким стенам, залезая в уши, подобно ядовитым паукам. Её трясло, ей было тяжело дышать; запахнув больничный халат, Флоренс резко остановилась у одного из каминов и, недолго думая, взяла щепоток летучего пороха и сделала шаг вперёд.

Выйдя из камина в темноту, Флоренс откашлялась и ощутила лёгкое головокружение. Вглядываясь в темноту, она не шевелилась, раздираемая противоречивыми чувствами. Может, зря она вернулась сюда? Но что-то, подобно магниту, тянуло именно сюда, что не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Как только Фло сделала первый неуверенный шаг, комната вспыхнула ярким светом, словно ждала её возращения. Вся мебель была покрыта толстым слоем пыли, картины занавешены старинными портьерами, но дом казался живым. Поёжившись, Флоренс прошла дальше, вдоль закрытых чёрных дверей, пока не дошла до самой последней, и закрыла глаза, вдыхая тяжёлый воздух и пыль. Она не должна здесь находиться, тем более возле этой комнаты, но ничего не может с собой поделать. Наверное, иногда толика боли и драмы просто необходима, и мы бережно лелеем их, ревностно оберегая от посторонних, предпочитая переживать всё в одиночестве.

Сжав ручку, Флоренс толкнула дверь, сделала шаг и, споткнувшись обо что-то, посмотрела под ноги. Это был игрушечный маггловский мотоцикл, к которым Сириус испытывал настоящую страсть. Сглотнув, она наклонилась, чтобы поднять игрушку, а потом медленно выпрямилась, впиваясь взглядом в каждый сантиметр комнаты, с любовью обставленный Сириусом, в каждую игрушку, выбранную после долгих споров и смеха, в детскую кроватку с синим одеялом, под цвет глаз их будущего... нет, уже несуществующего ребёнка. Светлые стены, яркие занавески, детская метла и многочисленные магические игрушки, смотрящие на неё такими живыми глазами.

Сначала Флоренс ничего не чувствовала, опёрлась спиной о стену и просто смотрела перед собой. А потом... Потом воображаемая стена, сдерживающая боль, сломалась под натиском урагана чувств и бури эмоций. Уже не сдерживая слёзы, она медленно сползала вниз по стене, собирая пыль белым халатом.

Слёзы перерастали в горькие рыдания, болью разъедающие её всю изнутри. Зачем всё это? Жизнь, эмоции, чувства, радости, потери, смерть? Замкнутый круг, состоящий из одной большой и глупой ошибки. Флоренс теперь не произносила его имя даже в голове, потому что даже мысли о с каждым неясным образом убивали душу.

Внутренний голос коварно шептал: «Его нет, не было и не будет...»

Может, она всё это себе придумала?

Паранойя сводила с ума, казалось, стены сужались, а все предметы разом увеличивались. Флоренс уткнулась лбом в узорчатый паркет, ощущая горячие слёзы на щеках, губах и подбородке, они с шумом ударялись о пол, эхом отдаваясь в ушах.

Флоренс не помнила, сколько здесь провела, её не волновало, что в больнице, наверное, начался переполох после её исчезновения. Слёзы, опустошив всё внутри, давно кончились, но ноющая боль не прекращалась.

Собрав всю ярость, злость, гнев, обиду, боль, безысходность, она почувствовала тепло в ладонях, переходящее в жар. Кожа рук стала пылать изнутри, пока дорожки огня не поползли по паркету, добираясь до каждой вещи в комнате. Огонь пожирал мебель, игрушки, шторы, книги, колдографии, постель, полз по стенам и потолку, обхватывая своими языками хрустальную люстру.

От жара по лбу скатывались струйки пота, дым забирался в нос и рот, раздирая горло и щипля глаза. Флоренс медленно встала, глядя на горящую детскую комнату. В зелёных глазах пылал огонь, сжигающий воспоминания прошедших дней, выгоняющий внутреннюю боль.

Всё вокруг горело, как в аду, но этот огонь очищал.

Схватившись за дверную ручку, она до крови закусила губу и вышла из комнаты, оставляя всё плохое в той комнате с ореховыми дверями.

Не разбирая дороги, Флоренс бежала по длинному коридору, как в каком-то кошмаре, пока не упала на колени от усталости, закрыв глаза. Тело начало расслабляться и, отрываясь от реальности, она стала проваливаться в сон...

* * *

Казалось, что вокруг него пустота — пустая комната, пустой дом, пустая ночь.

Дни измерялись в количестве алкоголя и смертельных заклятий. Оттенки, из которых состояла его нынешняя жизнь: чёрный, как смерть и зелёный, как её глаза.

Он плохо помнил, что происходило в последнее время, но он помнил другое. Помнил, как медленно сползала улыбка с его лица, когда Джеймс, запинаясь, тихо рассказывал о нападении на «Флориш и Блоттс». Помнил, как сжалось сердце при звучании её имени. Помнил, как чуть не разнёс всё Мунго от отчаяния. Помнил, как не мог сидеть сложа руки у её кровати, пока эти ублюдки были живы.

А потом всё закружилось в череде сражений, огня и криков, а по ночам — алкоголя. Крепкий, взбудораживающий огневиски, в котором можно было топить всю горечь боли, комом скопившейся внутри.

Сириус Блэк никогда в жизни не плакал. Даже когда Вальбурга наказывала его Круцио или кричала, но в ту ночь, сидя у кровати Флоренс, погружённой в магический сон, он впервые плакал, ощущая горький вкус слёз, но всё это было несравнимо с тем, что Сириус чувствовал внутри.

Сириус уже не мог смотреть на сочувствующие лица друзей, слышать неловкое молчание, разрываться от невыносимого бессилия.

Когда Блэк в первый раз убил Пожирателя, он боялся. Нет, не суда или своей смерти, а того, что за маской может оказаться Регулус. Он не знал, стал ли его брат Пожирателем, просто боялся узнать. Узнав, что он убил Александра Мальсибера, Сириус ничего не почувствовал. Он смотрел на его труп, вспоминая, как они учились в Хогвартсе, и участвовали в затяжной войне Гриффиндора и Слизерина. Оказывается, эта война не остаётся в стенах старинного замка, а извилистой дорогой тянется за тобой, становясь частью тебя.

Сириус не обращал внимания на постоянные появления Джима, Римуса и Питера. Иногда всех вместе, иногда поодиночке. Все они пытались подобрать нужные слова, но ни у кого так и не получалось. Они пытались утешить, поддержать, заставить его прийти в себя. Зачем? Не всё ли равно?

Ему действительно было сейчас всё равно: внутри словно что-то сломалось, сдулось; то напряжение, которое питало его силами, и благодаря которому он ещё был жив — ушло. Из всех желаний остались только два — спать и пить. Причём спать, почему-то, хотелось сильнее.

Сириус лежал на скрипучей кровати поверх покрывала в обшарпанной комнате «Дырявого котла», бездумно глядя в потолок. Потолок был старый, потресканный, изъеденный муравьями. Блэк мог часами смотреть на него.

В дверь раздался громкий стук, который Сириус проигнорировал. Но стук не прекращался, осыпая ударами оголённые нервы.

— Сириус, я знаю, что ты здесь!

О, он узнал бы этот голос из тысячи: звонкий, решительный, полный энергии.

Лили.

Дверь резко распахнулась, впуская шум реального мира. На пороге стояла Лили, с растрёпанными волосами и горящими зелёными глазами.

— Сириус Орион Блэк, вставай немедленно!

Сириус апатично взглянул наЭванс, которая давно уже стала Поттер, но которая навсегда останется для него Эванс. Голова раскалывалась на части после большого количества выпитого алкоголя вчера ночью. Моргнув несколько раз, он медленно поднялся, садясь на кровати.

— Сириус, — вздохнула Лили, войдя в комнату и закрыв за собой дверь. — Мерлин, что ты с собой делаешь?

Она села рядом с ним на кровать, поправляя ярко-жёлтый плащ. Проведя рукой по коленкам, Лили взглянула ему в глаза, грустно улыбаясь.

— Ничего, — просто ответил Блэк, подёргивая отросшую бороду. — Зачем ты здесь?

— Чтобы помочь тебе, дорогой, — ласково ответила Лилс, взъерошивая его волосы, словно ребёнку. — Мы все переживаем за тебя.

От прикосновения женских рук Сириус ощутил себя неловко, а от взгляда этих зелёных глаз хотелось лезть на стенку.

Он просто молчал, не зная, что отвечать. Да, и зачем? Всё равно ничего не изменится. Боль, сменяемая яростью и гневом, утихла, погружая в бездонную пустоту равнодушия. Прошлое, настоящее, будущее — всё казалось сплошной чёрно-белой линией с выцветшими красками.

— Пора возвращаться к жизни, взять себя в руки. Где тот Сириус, которого мы все знали? Который никогда не сдавался и презирал самобичевание? — на её лице снова появилась грустная улыбка. — Ты нужен нам. Ты нужен Флоренс...

При звучании её имени всё внутри сжалось, а сердце больно ударилось о рёбра. Опустив голову, он буравил пустым взглядом кровать, продолжая молчать.

— Она очнулась, Сириус.

Резко подняв глаза на Лили, он не верил в сказанные слова, боясь, что ослышался. Очнулась?

— Когда?

— Неделю назад. Джеймс, Римус и Питер хотели тебе рассказать, но ты их прогонял, даже не выслушав.

Вскочив с кровати, Сириус стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поиске волшебной палочки и куртки.

Лили встала вслед за ним, наблюдая за его действиями. Её лицо выражало боль, сочувствие и грусть.

— Постой, давай сначала поговорим.

Сириус не обращал внимания на её слова, переворачивая всё вверх дном, но так и не нашёл своей палочки.

— Сириус! — прикрикнула она. — Ты не можешь идти в таком виде. У тебя борода скоро будет, как у Дамблдора. От тебя разит хуже, чем от загона гиппогрифов!

Остановившись на месте, Блэк пытался вникнуть в смысл сказанных слов, а потом медленно повернул голову туда, куда указала Лили. Он увидел лохматого, старого и измученного мужчину, который оказался самим Сириусом. Подойдя ближе к зеркалу, Сириус широко распахнул глаза, не веря в своё отражение. Неужели это действительно он?

— Лили...

— Всё будет хорошо, Сириус. Ты нужен ей, а она тебе. Флоренс не выходит из палаты, всё время молчит, а единственное, о чём она спрашивает, то о тебе. Я не знала, что ей сказать...

Лили достала палочку из кармана плаща и, усадив его на старый стул, стала приводить в порядок. Подстригла волосы, сбрила бороду, наложила освежающие чары и даже напоила антипохмельным зельем. Эванс всегда была умницей.

— Ну вот, — произнесла она, улыбаясь. — Теперь ты похож на человека. Аппарируй сначала домой, переоденься, а потом в Мунго.

Выпрямившись, она тяжело вздохнула, расстёгивая свой плащ, выделяющийся на фоне окружающей бесцветности. Она не сразу сообразила, что сделала не так, а когда поняла, мысленно отругала себя.

Лили стояла перед ним в цветочном платье, обтягивающем округлившийся живот. Мерлин, как она могла забыть? Сыпать соль на рану... Неловко поёжившись, она пожала плечами, не зная куда девать руки.

Сириус долго молчал, не сводя с ней глаз, а потом вдруг улыбнулся.

— Знаешь, Лилс, ты будешь отличной мамой.

* * *

Сириус вышел из камина и, откашлявшись, оглядел гостиную. В комнате царил полумрак, занавески были плотно задернуты, а мебель была покрыта прозрачными плёнками. Как давно он здесь не был...

В детстве, Сириус очень любил этот дом, предпочитая ему родное поместье Блэков, как и жилища остальных родственников. Дом дяди Альфрада не был похож на остальные, здесь можно было шуметь, играть, веселиться, не думаю о пресловутом этикете. Только потом, будучи подростком, он понял, что так бывает в любой нормальной семье. Нормальной — отличающаяся от его.

Чем ближе он подходил к коридору, тем отчётливее ощущал запах гари. Ускорив шаг, Сириус начал замечать выжженные обои на стенах и, увидев размытый силуэт на полу, бросился к нему.

Страх невидимыми нитями сковывал нутро. Старые факелы, висящие на стенах, бросали причудливые тени на пол, слабо освещая дорогу. Он резко остановился, оседая на пол и, повернув к себе лицом девушку, узнал Флоренс.

На него нахлынул поток эмоций, которых он сторонился, пытался вытравить алкоголем . Что-то внутри встрепенулось, даже не страх, а нечто другое — приятное.

Вытащив палочку, Сириус начертил в воздухе непонятный символ и, произнеся привычное заклинание, стал ждать. Через несколько секунд вокруг её тела появилось белое мерцание, означающее, что она всего лишь спит. Успокоившись, Блэк аккуратно поднял её на руки и понёс в их спальню.

Комната встретила их холодным молчанием, будто не узнавая. Он уложил Флоренс на огромную кровать и, накрыв золотистым одеялом, огляделся по сторонам. Здесь всё было по-прежнему: старые колдографии в рамках, тяжёлые занавески, массивная мебель из красного дерева и много цветов, даже больше положенного. Странно, домовики каждый день меняли цветы в вазах, а протирать пыль — забывали.

Слабо усмехнувшись, Сириус решил вымыться и переодеться, прежде чем Фло проснётся. А потом... Потом им о многом предстоит поговорить.

* * *

Яркие лучи солнца скользнули по лицу, заставляя сильнее зажмурить глаза. Несколько прядей волос упали на глаза, щекоча лицо и, поморщившись, Флоренс, наконец, открыла их.

Она увидела перед собой самое родное и любимое лицо, смотрящее на неё своими ярко-синими глазами. Всё ещё находясь между сном и реальностью, Флоренс машинально коснулась рукой его щёки, пробежалась пальчиками по скулам и запустила их в мокрые тёмные волосы.

— Сириус, — промурлыкала она, считая всё это сном.

Он внимательно смотрел на неё, ища в привычных чертах лица прежнюю Флоренс. Её лицо сильно исхудало, как и всё тело, под глазами залегли тяжёлые мешки, губы были искусаны и обветрены.

Чувство вины снова захлестнуло его, терзая изнутри. Как он мог оставить её одну? Он должен был целыми днями сидеть рядом с ней, а не искать во снах и огневиски!

На секунду прикрыв глаза, Блэк накрыл её руку своей ладонью.

— Фло, — тихо ответил он, пытаясь улыбнуться.

— Это сон? — сдавленно проговорила она, разглядывая копоть на кончиках пальцев. Значит, всё это было правдой?

— Нет.

Сириус придвинулся ближе и, поддавшись порыву, крепко обнял её, прижимая к себе. Хотелось так много рассказать, просить прощения, говорить, что он плохой, что никто не виноват, — но все слова застряли в горле, сдавливая язык.

Там, где заканчиваются слова, молчание прерывается языком прикосновений.

Флоренс вся напряглась, слушая биение собственного сердца и, широко распахнув зелёные глаза, смотрела куда-то вдаль. Как сложно было привыкнуть к реальности после стольких дней пребывания в собственном мире, сотканном из чувств, эмоций и невыносимой боли. Нет, нет, нет. Она не должна больше вспоминать об этом — о прошлом. Всё забрал огонь.

Вдохнув родной запах, ощутив желанные объятья, Флоренс расслабилась. Спрятав лицо в изгибе его шеи, она сжала руки на его плечах.

— Сириус, я... — поток бессознательных слов не прерывался, пока Блэк не решился поцеловать её.

Глупо, конечно искать в себе смелость поцеловать собственную жену, но они оба всё ещё ощущали невидимую стену перед ними, но постепенно ломали её той любовью, что когда-то переполняли их.

Это не было любовью с первого взгляда или запретными чувствами, как обычно бывает. Это не было похоже на сказку или те истории о любви, что им читали в детстве. Чувства подкрались медленно и незаметно, постепенно заполняя собой каждую клеточку тела, связывая судьбой — теперь нельзя с уверенностью сказать, где начинается она или заканчивается он.

— Пожалуйста, скажи, что всё будет хорошо, — прошептала Флоренс, боясь его отпустить.

— Всё будет хорошо, — тихо ответил Сириус и уже уверенно добавил: — Обещаю.

Нарцисса сидела в мягком кресле, держа на коленях маленького Алека, закутанного в тёмно-зелёное покрывало. Его голубые глазки смотрели на неё с интересом, если так можно сказать, потому что ему всего-то несколько месяцев.

— Цисси, тебе не тяжело? — в гостиной появилась Беатрис, держа в руках несколько волшебных погремушек. — Всё-таки шестой месяц...

— Нет, — отмахнулась миссис Малфой, улыбаясь малышу. — Он такой хорошенький.

— Ага, особенно, когда решит не спать ночью, — Беатрис положила игрушки на столик возле кресла, где сидела Нарцисса, а сама опустилась на соседний диван. — Сев не хочет, чтобы домовики нянчились с ним, поэтому сам развлекает его по ночам.

Нарцисса представила угрюмого Снейпа в чёрной пижаме, пытающегося успокоить младенца, строя смешные рожицы. Воображение слишком ярко нарисовало картины, что она прыснула от смеха. Беата весело подхватила её смех, сжимая в руках подушку.

— Представляешь, он мне недавно читал лекцию о том, как правильно кормить младенцев! — сквозь смех пожаловалась Снейп. — Мне кажется, ему страшнее, чем мне...

Цисса не переставала удивляться разительной перемене в друге. В школе она и подумать не могла, что он вообще женится, не то, что станет отцом! Оказалось, что стал невероятно любящим и заботливым мужем, как отцом. Жаль, что Люциус от этого далёк. Смахнув грустные мысли, Нарцисса снова улыбнулась.

— Думаю, это скоро пройдёт.

Юный Снейп ухватился своей крохотной ладошкой за её палец, и ей показалось, что он даже улыбнулся.

— Кстати, Север скоро будет дома и обрадуется, что ты заглянула к нам.

Беатрис начала что-то рассказывать, вспоминая учёбу в Шармбатоне, свадьбу, иногда говорила о детстве, проведённом во Франции.

Нарцисса, не отвлекаясь от Алека, слушала. Это самое меньшее, что она могла сделать после того, что произошло. После смерти Алекса. Мальсибер был всегда таким жизнерадостным, весёлым, смешным, способный рассмешить всех и каждого, так легкомысленно относился к жизни. Почему смерть всегда забирает самых лучших?

Она не могла поверить, что Александра убил Сириус. Её кузен! Конечно, они никогда не были с ним близки, если только в далёком детстве, но всё равно верилось с трудом. Перед глазами промелькнули детские воспоминания, где Сириус носился по саду, дразня её и Рега. Как же давно это было, словно в прошлой жизни...

Смотря на счастливый брак Снейпов, Нарцисса всё чаще задумывалась о своём собственном. Люциус обеспечивал её, она ни в чём себе не отказывала, но у неё было лишь то, что можно купить. Она отчётливо помнила, что влюбилась в этого надменного мальчишку ещё на четвёртом курсе, ей всегда казалось, что он выберет идеальную девушку, вот и старалась соответствовать этому слову. Элегантные наряды, отточенные танцевальные движения, безупречные манеры — всё то, что ей вбивали в голову с самого детства. Она просто старалась быть похожей на тех женщин, которые по её мнению были совершенны: Лутесса Малфой, тётя Вальбурга, мама, Персефона Забини. Но что же такого она пропустила, что Люциус относится к ней не более чем как к должному? Нет, он не хамил, не был груб, наоборот, только вот держался отстранённо и вежливо.

Ей так хотелось верить, что с рождением ребёнка всё изменится, что Люциус снимет с себя ледяную маску, и они, наконец, станут близкими друг другу. Только вот сама Нарцисса не могла сделать первый шаг, ведь это непозволительно для леди, поэтому вся их идеальная семейная жизнь были не более чем красивый спектакль.

Может, сделай она другой выбор, всё сложилось бы по-другому. Например, она могла бы стать женой Алекса, который за ней когда-то ухаживал. Или выбора не было? Нарцисса была уверена, что попроси она отца, то он бы не соглашался на эту свадьбу, только вот Люциуса она любила уже тогда. Вся эта суета совпала с маниакальной одержимостью Тёмным Лордом Беллы, скандальным уходом Меды, что Цисса не могла позволить себе огорчить родителей ещё больше. Её брак с Малфоем стал для них утешением, что хоть одна из трёх дочерей будет счастлива. Только вот понятие «счастье» у всех было разным.

Последние дни Нарцисса сидела дома, предпочитая не открывать газет, чтобы не читать тревожных известий о чьей-то гибели. Все идеалы Тёмного Лорда не трогали её, Нарциссе лишь хотелось, чтобы её близкие были в порядке. Это Меда могла яростно противиться стереотипам и чистокровным традициям, а Белла яростно их защищать.

Она до сих пор помнила тот день, когда Люциус появился дома в порванной чёрной мантии, раненный, растрёпанный и встревоженный. Не надо было задавать вопросов, чтобы понять, что произошло. В тот же день она прочла в газетах о жестоком нападении Пожирателей Смерти на Косой переулок. Десятки убитых и раненых, среди которых были и дети. Уже позже Нарцисса узнала, что там была и кузина Люца и жена Сириуса — Флоренс Забини, давно ставшая Блэк. Она узнала, что та потеряла ребёнка и впервые в жизни испытала к ней не только злость и ненависть, но и жалость с сочувствием. Сама Малфой не представляла, что бы было, случись у неё выкидыш. Первые месяцы дались ей особенно тяжело, целители вздыхали, говоря, что её организм может не перенести беременности. Если бы не Северус со своими зельями, то Мерлин знает, что могло бы произойти.

Маленький Алек уже мирно спал у неё на коленях, не отпуская её пальца. Цисса сильно к нему привязалась, ведь первый месяц его жизни, практически она с ним находилась, потому что состояние Беатрис было критическим. Накануне родов она узнала о смерти брата...

Но Беатрис была удивительно сильной и, наверное, была единственной, кого Нарцисса могла назвать подругой. Связь с Дитой они давно потеряли, а самой ей казалось, что она и вовсе потеряла Афродиту с тех самых пор, как там стала женой Лорда. На всех тех приёмах, где они были или устраивали, Афродита была не более чем блёклая тень. А Беатрис поддерживала её, помогало, но самое удивительное, что она стала кем-то близким и Люциусу. Нарцисса не ревновала, нет, было между этими двоими что-то другое, неуловимое, будто они понимали друг друга.

* * *

Дома, за ужином, сидя напротив мужа в огромной столовой, Нарцисса безмолвно смотрела в тарелку, не зная, с чего начать разговор. Мерлин, ей тяжело было говорить с собственным мужем! Все эти банальности о погоде, раутах, новостях — так надоели!

— Как прошёл день? — наконец, спросил он. — Ты была у Беатрис?

— Превосходно, — отчасти, правда. — Александр подрос.

Люциус как-то странно улыбнулся. Искренне? Она уже давно заметила, что он относится к малышку с какой-то теплотой, что ли. В школе он тоже всегда заботился о маленьких слизеринцах, что не очень-то вязалось с образом Малфоя, но Нарцисса была рада, что хоть что-то в нём видит настоящее и хорошее.

— Я думал пригласить их к нам на следующей неделе.

— О, было бы замечательно, — она сделала глоток вина.

Они оба молчали, не зная, что ещё сказать друг другу. Ей так хотелось, чтобы он поделился с ней чем-нибудь важным, тем, что его тревожит. Они даже ни разу не говорили о побеге Европы или смерти его тёти. Как же можно держать всё в себе? Сама Цисса привыкла делиться внутренними тревогами и переживаниями с кем-нибудь близким. С сёстрами, Дитой, Регулусом или Северусом. Или у Люциуса нет близких? Как же быстро повзрослел этот мальчишка, которому бы сейчас гулять с друзьями, веселиться на праздниках, а не принимать ответственные решения, становясь не по годам взрослым. Люциус Малфой всегда хотел быть Королём. Видимо, эти самые короли не умели быть детьми или подростками. Каждый человек жертвует собой ради достижения собственных целей. Тем более, когда в нём бьётся юное сердце, он не в силах погасить сжигающее его честолюбие. Обрести славу и утратить мечты, редко кому удаётся избежать подобной судьбы и, видимо, Люциус Малфой не из тех «редко».

Но как же хотелось увидеть его весело-смеющимся, как на старых колдографиях из семейных альбомов Малфоев. Там был белокурый мальчишка в белом, стоящий на фоне парусов и смотрящий на кого-то, кто его фотографировал с такой любовью, что Нарцисса даже представить не могла на кого.

Дни её размеренной жизни ни чем не отличались друг от друга, пока двадцать первого июня тысяча восьмидесятого года на свет не появился белокурый Драко Люциус Малфой.

* * *

— Дора, стой!

Флоренс бежала по длинному коридору, заглядывая в каждую попадающуюся комнату в поисках маленького урагана под названием «Нимфадора Тонкс». Эта шестилетняя малышка стала появляться в этом доме каждую неделю с тех пор, как Сириус познакомил жену с кузиной и её мужем. Он кратко рассказал ей о скандальном уходе Андромеды из семьи, что его всегда восхищало, самой Фло эта история напоминало какой-то романтический фильм, просмотры которых Лили устраивала на выходных.

Где-то недалеко послышался звонкий детский смех и, поспешив, чтобы маленькая проказница не успела спрятаться, забежала в гостиную.

Девчонка весело смеялась, повиснув на шее у Ремуса, который даже не успел стряхнуть с себя остатки летучего пороха.

— Привет, Рем, — смеясь, проговорила миссис Блэк, глядя на эту картину. — Не отпускай её.

— Привет, — придя в себя, ответил Люпин и попытался отцепить от себя Дору, повисшую на нём, словно обезьянка. — Нимфадора, иди к тёте Фло.

— Я хочу играть с тобой, — заупрямилась девочка, но поймав его усталый взгляд, послушалась.

Фло подхватила на руки Дору, успевшую сменить оттенок волос на платиновый.

— Как там дела?

Люпин устало выдохнул, опускаясь в кресло. Он был настолько измотан, что уже еле стоял на ногах, не говоря уже о кругах под глазами. Ей было его ужасно жалко, но жалость — последнее, что он бы хотел сейчас видеть. Фло нравился Ремус. Он был отличным другом не только Сириусу, но и ей, а за последние месяцы оказал такую неоценимую помощь.

— Как обычно, — он попытался усмехнуться. — Дамблдор хочет найти новый штаб для Ордена, слишком опасно собираться там, где сейчас.

— Я не удивлюсь, если Сириус притащит всех сюда, — выдохнула она.

Не то, чтобы ей не нравился Орден, но его деятельность была слишком опасна. А зная мужа, можно было не сомневаться, что он кинется на передовую.

— Уже, — Люпин пригладил волосы.

Фло грустно усмехнулась, морально готовясь к гостям. Если с несколькими она общалась хорошо, с некоторыми отстранённо, то были и те, кто весьма негативно к ней относился. Семья. Гены. Кровь. Например, Аластор Грюм.

— Лучше я проведу вечер у Поттеров, — Флоренс усадила Дору в кресло, дав в руки первопопавшуюся книжку. — Заодно и помогу Лили, пока вы будете на собрание.

Выпив с Ремом чаю, выслушав последние новости и дождавшись, когда Тед заберёт Нимфадору, Флоренс отправилась в Годрикову Лощину.

Дом Поттеров встретил яркими красно-жёлтыми цветами, сладким запахом лимонного пирога и тихой вознёй на кухне. Здесь всегда накатывало такое необъяснимое чувство уюта, словно она снова оказывалась дома у бабушки с дедушкой.

— Лили, — крикнула Фло, стряхивая с себя остатки летучего порошка.

— Я в кухне, — послышалось в ответ.

Откинув волосы назад, она поспешила к Эванс. Порой они всё ещё называли её девичьей фамилией. Та сидела за кухонным столом с огромной тарелкой разноцветного мороженого и ложкой в руках.

— Ого, кто-то проголодался, — с улыбкой произнесла Блэк, садясь рядом с ней.

Лили кинула взгляд на свой живот, затем на мороженое. Надо признать, что беременность миссис Поттер была к лицу. Её рыжие локоны небрежно спадали на плечи, а зелёные глаза особенно выделялись на фоне белоснежной кожи. Лили была из тех девушек, кто с возрастом становился ещё красивее.

— Ты не представляешь, сколько я уже съела, — пожаловалась подруга. — Мне кажется, Джеймс останется голодным.

Они обе, смеясь, начали о чём-то болтать.

Надо же, как жизнь непредсказуема. Ещё в школе Лили чересчур предвзято относилась к новенькой Забини, а сейчас они стали подругами. Лили была рядом в самые тяжёлые моменты, буквально вытащила из тьмы Сириуса, да и саму Фло. Если бы не они с Джимом, Ремус и Питер, то брак Сириуса и Флоренс давно бы распался. У неё никогда не было таких друзей в детстве или даже в школе, видимо, именно сейчас жизнь решила это возместить.

Лили весело рассказывала, как они с Джимом спорят об имени будущего ребёнка. Зелья определили, что это будет мальчик, так что дома у Поттеров развернулась целая война.

— Представляешь, он всерьёз хочет назвать ребёнка Альбусом... — Лили резко замолчала, наблюдая за реакцией Фло. Конечно, прошло не так уж много времени с того... ужасного события и она иногда чувствовала себя виноватой за свою беременность.

Фло уверенно улыбнулась, безмолвно говоря, что всё в порядке.

— А как хочешь ты?

— Как угодно, но только не Альбус или Сириус. Без обид!

Блэк снова улыбнулась. Двух Сириусов не переживёт никто. Он же такой... в общем Сириус Блэк и этим всё сказано. Удивительно, как сильно он отличался от того детского идеала, что рисовала себе Флоренс в детстве.

Они ещё долго болтали, обсуждая варианты имени будущего представителя семейства Поттеров, при этом Лили успела съесть половину лимонного пирога и остатки мороженого.

Джеймс, Сириус, Ремус и Питер появились в доме, что-то громко обсуждая, видимо, очередное собрание Ордена.

— Я голоден, как гиппогриф, — заявил Блэк, влетая на кухню.

Обняв Флоренс со спины, коснулся поцелуем его щеки, начиная спускать ниже, к шее... Фло тихо засмеялась, накрывая его ладони своими.

— Если бы вы пришли раньше, то успели бы к пирогу, — ответила Лили, собирая волосы в косу. — Но, увы, опоздавшие — голодают.

— Мой ненасытный рыжик, — смеясь, проговорил Джеймс, целуя жену. — Сейчас что-нибудь придумаем!

Весь вечер они провели за непринуждённой беседой, стараясь отвлечься от событий, творившихся за пределами этого уютного домика. Ведь так важно быть с кем-то рядом в самые страшные минуты.

* * *

Северус аппарировал к воротам своего поместья глубокой ночью и, ничего не видя перед собой, медленно поплёлся к дому.

Вот и наступил самый худший день в его жизни и уже ничто не исправит этого. Всё внутри невыносимо болело от сжигающего чувства вины. Как он мог так поступить... И мысли о том, что он всё равно не мог предугадать, что это чёртово пророчество окажется для него таким проклятьем — не утешали. Но откуда же Северус мог знать, что Лорд решит, что там говорится о ребёнке Поттеров? О ещё не родившемся ребёнке!

Лили...

Лили Эванс была для него олицетворением хоть чего-то светлого в детстве и юности, несмотря на то, что всё так сложилось. Он сам виноват, что оттолкнул её когда-то, но то, что она вышла замуж за Поттера, в глубине сердца всё равно считалось для него предательством. Но сейчас Снейп готов был забыть об этом, простить, ведь ничего уже не исправишь...

Лорд собирается убить Поттеров, а импульсивное решение обратиться к Дамблдору — ни к чему не привело. Лишь к пустому обещанию. Он понимал это, но всё равно знал, что будет цепляться за любую возможность исправить всё это и спасти Лили.

Да, это было жестоко и эгоистично — думать лишь о ней, но это же Лили. Снейп не мог с уверенностью сказать, что разлюбил её. И как бы не говорили, что чувства должны угасать — они лишь причиняли боль.

Сидя перед камином со стаканом огневиски, он завороженно смотрел в огонь, представляя, что эти языки пламени пожирают его жизнь. Нет ничего хуже страха, переживаемого в одиночестве.

— Сев, — сзади раздался тихий голос. — Что-то случилось?

Не в силах обернуться и взглянуть на жену, Снейп поставил нетронутый стакан на столик и, не отрывая взгляда от огня, тихо ответил:

— Нет, всё нормально. Прости, что разбудил.

Дрожащий голос выдавал его, глупо было лгать.

Беатрис молча села рядом с ним, кутаясь в длинный халат. Накрыв его руку своей, она осторожно заглянула ему в лицо.

— Я всё равно не могу заснуть, когда тебя нет дома, — мягко произнесла она. — Пожалуйста, можешь не говорить мне ничего, но никогда не лги.

В области груди что-то сильно сдавило и, поддавшись порыву, он крепко обнял её. Никогда в жизни Северус не был так благодарен судьбе, как сейчас. Ему всегда казалось, что жизнь несправедлива к нему, но одна Беатрис могла перечеркнуть все несчастья. Она была тем светлым лучом, дарящим надежду, тем светом, согревающем мрачную жизнь. Беатрис подарила ему то, о чём он и мечтать не мог — любовь, семью и тепло.

— Я совершил ошибку, — глухо проговорил он, зарываясь лицом в её волосы. — И теперь не могу её исправить.

Она тихо выдохнула, цепляясь руками за его плечи. Беатрис, как никто другой знала, что лезть в душу человека без разрешения — лишь отталкивать от себя. Придёт время, и он сам тебя впустит.

— Я с тобой, ты же знаешь? И я всегда буду на твоей стороне, что бы ты не совершил.

Иногда он задумывался, заслужил ли он её? Угрюмый, скрытный, с кучей психологических травм и закрывающийся от всего мира. А она такая солнечная, тёплая, всегда готовая поддержать или просто помолчать рядом.

Никогда так сильно не осознаёшь, что любишь свою жену, когда она становится матерью твоего ребёнка. Но эта девушка не переставала его удивлять.

Лили — это прошлое, воспоминания о котором всегда будет жить в его сердце и памяти, но именно девушка, сидящая рядом — его настоящее и будущее, которое он ни на что не променяет.

Сегодняшняя ошибка будет стоить ему дорого, но Северус постарается сделать всё, чтобы уберечь свою семью. Уберечь жену от участи Нарциссы и остальных жён Пожирателей, которые померкли, неволей ввязавшись в эту Войну. Уберечь сына от проклятой Метки, перечеркнувшей всю его жизнь.

Глупый мальчишка, решивший, что уже взрослый, а на самом деле поддавшийся собственной обиде и импульсу! К сожалению, за ошибки надо платить.

Через неделю Северус Снейп согласился стать преподавателем зельеварения в школе волшебства и чародейства «Хогвартс», тем самым взвалив на себя непосильную ношу двойного шпиона.