Однажды в Нью-Йорке (гет)

Серафина Пиквери изящным движением поправляет идеальную причёску, пристально глядя на сидящего в кресле Грейвза. Это кресло — прямо напротив её стола — только для избранных, а Грейвз в этом коротком списке на первом месте. Её правая рука, её негласный помощник; тот, кому она без раздумий доверила бы жизнь.

— Ты сошёл с ума, — резюмирует наконец она, откидываясь на спинку своего кресла. — Что дальше? Завершишь карьеру после свадьбы?

Грейвз поджимает губы и смотрит на Серафину с прекрасно читаемым вызовом в тёмных глазах.

— Я что, часто прошу тебя о чём-то? — интересуется он, чуть поднимая подбородок. — А эта просьба — просто логический выход из... — Грейвз на мгновение замолкает; Серафина уверена, что каждая пауза в его речи продумана заранее, — сложившейся ситуации.

Серафина хмыкает и качает головой.

Кто бы мог подумать.

Ледяного капитана Бруклинского отделения охмурила какая-то девчонка-детектив.

— Ты же понимаешь, что мог бы мне об этом не говорить? — спрашивает Серафина, не позволяя своим мыслям идти дальше.

Уже поздно, в любом случае.

Грейвз пожимает плечами.

— Во-первых, я не собираюсь ничего от тебя скрывать, — он делает паузу. — А во-вторых, ты бы всё равно узнала. — На его тонко очерченных губах играет лёгкая улыбка.

Серафина потирает переносицу и вздыхает.

Кабинет комиссара очень просторный и светлый — Пиквери не любит тёмные тона, в отличие от Грейвза. Стол с широкой столешницей, итальянской работы, с вычурной резьбой на изогнутых ножках — презент от посольства Италии; точнее, от итальянского посла, которого очаровала высокая властная американка.

Грейвз терпеливо ждёт её решения, рассматривая картины на стенах; он знает их наизусть, но нравится ему только одна: тонкий росчерк молодого месяца на тёмном небе, спокойная гладь воды и две лодки у безлюдного причала.

Иногда Грейвзу кажется, будто они легонько покачиваются на мягких волнах.

— Значит, ты принимаешь предложенное мной место личного помощника, — медленно начинает Серафина, и Грейвз переводит на неё взгляд. — А эту... Голдстейн хочешь назначить на место сержанта?..

Грейвз кивает; от упоминания Тины внутри него теплеет.

Тина-Тина.

Её алеющие щёки, смущённый взгляд карих глаз, чуть приоткрытые губы...

Возьми себя в руки, Персиваль.

— ...Ты же понимаешь, что любой другой на моём месте уволил бы и её, и тебя? — тон Серафины становится укоризненным, но Грейвз прекрасно знает, что она уже всё решила.

Поэтому он послушно кивает, а его мысли уже давно заняты темноволосой подчинённой, которая играючи перевернула его жизнь.

— До встречи в понедельник, Персиваль, — Серафина складывает руки в замок. — Постарайся не влюбиться в мою секретаршу.

Грейвз, не удержавшись, хмыкает, поднимаясь на ноги.

Его сердце давно принадлежит не ему.

Субботний вечер ветерком проносится по улицам Нью-Йорка, а солнце, окрасив небо в нежно-розовый, уже скрылось за горизонтом, оставив после себя небольшие кудрявые облачка.

Грейвз подходит к своей машине и, доставая из кармана пиджака ключи, вдруг улыбается.

Он едет к Тине.

Внутри будто теплится небольшой огонёк, разносясь с кровью по всему телу и наполняя организм непонятным теплом.

На заднем сиденье лежит аккуратный букет сирени, наполняя цветочным запахом салон автомобиля. Уингейт парк и вправду хорош в это время года.

Когда Грейвз подъезжает к дому номер четырнадцать, он ощущает давно забытое покалывание в кончиках пальцах: он волнуется.

Он тормозит прямо напротив входной двери и ещё несколько секунд неподвижно сидит, прикрыв глаза и вдыхая запах сирени.

Грейвз волнуется.

Через мгновение он резко открывает дверь и выходит из машины, захватив букет. На его лице — абсолютное спокойствие, и только по глазам можно понять, что внутри спокойствия нет уже очень давно.

Грейвз поднимается по ступенькам и останавливается перед дверью; огонь внутри будто разгорается сильнее, и Грейвз думает, что, кажется, у него жар.

Ты ещё можешь уйти, Персиваль.

Ты можешь сделать вид, что ничего не было.

Ты больше никогда её не увидишь.

Грейвз стискивает зубы и поднимает руку, чтобы постучать, но дверь открывается и без стука, а на пороге стоит Тина.

Короткие волосы чуть растрёпаны, прикрывая не до конца зажившую рану на виске. Домашние штаны и бежевая кофта с длинным рукавом совершенно скрывают стройную фигуру, но от них так и веет теплом и уютом. На щеках Тины — алые пятна румянца, который ей так идёт.

Грейвз молча смотрит на неё, сжимая в руках букет и стараясь навсегда запечатлеть этот момент в памяти.

— Куинни увидела вашу машину, сэр... — наконец произносит Тина, опуская взгляд и переминаясь с ноги на ногу.

У неё пушистые тапочки кремового цвета.

— Я был у комиссара, — Грейвз не отводит взгляд от Тины и в который раз борется с желанием сделать шаг вперёд. — Я перехожу в её личный штат.

Тина резко поднимает голову; на её лице — отчаяние.

Она не видела Грейвза со вчерашнего дня, и всё это время не находила себе места.

Его поцелуй, его объятия, его полный нежности взгляд — Тина постоянно прокручивала произошедшее в голове, снова и снова вспоминая — и краснея.

Кажется, теперь красный — постоянный цвет её лица.

Тина смотрит на Грейвза и пытается понять, что она сделала не так.

Почему он уходит.

— Сэр, если это из-за меня, я... я никому не скажу, я... да никто и не знает, — сбивчиво говорит она, машинально сжимая кулаки. — Просто... — Тина смотрит прямо ему в глаза и решается: — пожалуйста, не уходите, сэр!..

На лице Грейвза проскальзывает непонимание.

— О чём вы, Тина? — мягко спрашивает он. — О чём вы говорите?

Тина молча смотрит на букет в его руках и понимает.

— Вы разве не... Я думала, вы хотите... — она замолкает, не решаясь поднять взгляд.

Не решаясь принять происходящее.

— Я хочу, чтобы вы были со мной, Тина, — просто говорит Грейвз и, наконец, делает шаг вперед, лёгким движением пальцев поднимая подбородок Тины и заглядывая в карие глаза. — Моё сердце уже давно принадлежит только вам. Даже если вы не разделяете моих чувств, вы должны это знать, — Грейвз проводит рукой по её волосам, поправляя непослушные прядки и невольно наслаждаясь близостью Тины.

Тебе решать, Порпентина.

Ты можешь сделать вид, что ничего не было.

Ты можешь закрыть дверь, и она больше никогда не откроется.

Тина судорожно вздыхает и подаётся вперёд, окончательно сокращая расстояние между ними.

— Я думаю, вы уже поняли, — шёпотом говорит она, неуверенно, но нежно дотрагиваясь кончиками пальцев до его скулы, — поняли, что я их разделяю... — Тина вдыхает уже ставший привычным запах Грейвза, к которому теперь примешиваются нотки сирени.

Грейвз по-настоящему улыбается; от уголков его глаз разбегаются тонкие морщинки. Он обнимает Тину, чувствуя, как её руки обвивают его шею.

Небо меняет цвет на фиолетовый, а облака беззвучно растворяются в вечернем сумраке. Тёплый воздух пахнет весенним Нью-Йорком.

Грейвз легко проводит ладонью по спине Тины, ощущая её неровное дыхание на коже шеи.

По улице лениво проезжает экипаж; лошадь недовольно всхрапывает, когда хлыст опускается прямо за ухом. Какая-то женщина громко зовёт своего сына ужинать, растягивая гласные на уэльский манер.

Тине интересно, что скажет Куинни, если она пригласит на ужин Грейвза.

Куинни на втором этаже достаёт третью тарелку и ещё одну пару приборов.

Грейвз впервые за очень долгое время чувствует, что он абсолютно счастлив.