Драконовские сказки (джен)

Когда Марий только-только начал думать о том, что он — возможно, когда-нибудь, наверное — может в будущем взять ученика, он, конечно, понимал, что между ним и учеником неизбежно возникнет связь, но почему-то думал больше всего о том, как это забавно — когда ученик всю жизнь смотрит на учителя снизу вверх, как бы тот себя ни вел и какую бы ересь ни нес. Как это смешно и легко — получить чье-то признание и преданность, отдавая то, чего у тебя в избытке. Марий никогда не был из тех, кто всеми способами охранял принадлежащее ему знание, лишь бы никто не смог его превзойти. Просто обычно он не видел смысла в том, чтобы возиться с бестолочами, которые о сновидении и не знают ничего, и мечтают о другом совсем, и хотят другого. Но он был вовсе не против того, чтобы отдать знания тому, кому они нужны, и был даже рад появлению Элле, единственной, которая не сдалась еще на пороге, не отступила и завоевала право стать его ученицей.

Это было действительно забавно ровно настолько, насколько ему бы хотелось. Девочка смотрела на него круглыми наивными глазами, волновалась, трепетала, переживала из-за его выговоров, готовила ему обеды и между делом даже чему-то училась, доказывая тем самым, что он не зря взялся с ней возиться. Не смешно стало позже, когда ей приснился первый вещий сон. По идее, тут все было просто. Если тебя поймал вещий сон, то дальше либо ты его, либо он тебя. От него нельзя отвязаться, нельзя отмахнуться, не получается спросить "зачем это мне". Ты просто стремишься оказаться в том месте, которое увидел, и если это опасно для тебя, то так тому и быть. Стихии когда-то — в ту пору, когда он еще не пришел в себя настолько, чтобы обживаться в новом времени самостоятельно, и оставался у них в Храме — как-то проговорились, что вещие сны обычно посылает сам мир, просто для того, чтобы перетащить человека с одного места на другое, туда, где его ждет судьба. И судьба — это совсем не обязательно то, что ему приснилось...

Когда сон потянул Элле на другую грань мира, Марий понял, что ничего хорошего ее там не ждет. А зачем бы иначе, спрашивается, ее потащило на другую грань, где любому пришельцу выжить трудно, а этой дурочке вообще делать нечего? Тут бы ему и отойти в сторону, попрощаться и выбросить ее из головы, поскольку спорить с судьбой — головы на плечах не иметь. Вот только оказалось, что связь учителя и ученика — дело обоюдное и взаимное. И как она доверяла ему, слушалась его и ничего не могла с этим делать, так и он не мог просто взять и перестать о ней заботиться. Он понимал, что это бесполезно, но продолжал чему-то ее учить, оттягивать тот момент, когда она уйдет на другую грань, отговаривать, запугивать... для того лишь, чтобы, забывшись очередной ночью тревожным сном — ничуть не лучше, чем у Элле! — увидеть во сне четырех смущенных и злых подростков.

— Перестань это делать, — резко сказал младший. — Ты все равно ничем не сможешь ей помочь.

— Я знаю, — ответил Марий. — Просто не могу перестать. "Если я не могу помочь, может быть, сможете вы?" — хотел спросить он, но почему-то не смог.

— Мы тоже не можем ей помочь, — сказала девочка-Вода. — Никто теперь не может.

— Она же погибнет там, вы не можете этого не понимать, — окончательно разозлился Марий. — Неужели нельзя как-то иначе? Кому она так помешала, что ее обязательно убивать?!

Стихии молчали, и это означало, что все совсем плохо. Наконец грустно вздохнул и заговорил Ветер:

— Отступись, сновидец. Не мучь ни себя, ни ее, ты ведь сам видишь, что она с каждым днем тает. Не перестанешь ее задерживать — тебе же будет хуже. Лучше не мешай.

Возможно, кто-то другой, лучше и храбрее него, смог бы поспорить со Стихиями, думал Марий, просыпаясь. Возможно, этот кто-то бросил бы вызов и им, и самой судьбе. Но это только потому, что этот кто-то не видел настоящего лика Стихий. А Марий видел, и такое не забывается. С этими... с этим не поспоришь.

Поэтому он не стал спорить. Он просто снова нагрузил Элле заданиями, раз в два часа неизменно говоря: "Брось ты эту затею. Тебе нечего там делать, они разберутся и без тебя, а ты просто сгинешь, если туда отправишься". Бессмысленный и напрасный труд, разумеется. Но что уж теперь об этом думать.